29

Июль 2001 года

Вместе

В свободное от работы время они всегда бывали вместе. Для Джиллиан, презиравшей склонность держаться скопом еще в школе, такая жизнь была в новинку. Артур оставался в конторе, пока она не заканчивала работу, и заезжал за ней в восемь или девять часов. Продукты обычно она покупала в отделе деликатесов в магазине Мортона и стояла с полной сумкой, когда седан Артура подкатывал к бровке. В его квартире они занимались любовью, ели и снова предавались любви. Почти все ночи она спала там и возвращалась в свое жилище у Даффи на несколько часов, когда Артур уезжал на работу.

В ее прежних отношениях с мужчинами не было всепоглощающей физической страсти. Теперь Артур и горячность секса весь день оставались на периферии ее сознания. Зачастую какая-то случайная ассоциация, которую она даже не могла назвать, вызывала приятное пульсирование в грудях и ягодицах. Казалось, они с Артуром застряли в блаженной долине ощущений. Крепкий пенис Артура словно бы представлял собой некое обособленное, загадочное существо. Подлинная жизнь начиналась здесь. Это был сырой подвал бытия, темные, таинственные цокольные комнаты. Если она или Артур раньше спускались туда, то могли иметь представление, как время от времени подниматься. Теперь они, казалось, обессилели в этом средоточии наслаждения.

— Я наркоманка, — сказала как-то вечером Джиллиан и тут же онемела от своей бездумной фразы. Существовало множество мыслей, которые она старалась отогнать.

Инертность обоих усиливалась нежеланием Джиллиан выносить их связь за пределы Артуровой спальни. Ей казалось, что их отношения разрушатся, если они начнут смешиваться с остальными, войдут в контекст истории, станут претерпевать пересуды и сплетни. То, что существует между ними, исчезнет при свете дня, словно некие чары.

Артур, напротив, был бы рад увидеть на первых страницах газет объявление о том, что он посвятил свою жизнь Джиллиан, и часто огорчался ее нежеланием отправляться куда-то вместе. Бывать в гостях у его друзей по школе и колледжу, несмотря на заверения, что те будут понимающими и неболтливыми. Общались они только с сестрой Артура. Каждый вторник вместе ездили во Франц-центр. Сьюзен делали укол, и они отправлялись на квартиру. По пути Артур рассказывал о событиях дня, будто не замечая, что сестра его не слушает. Когда проезжали мимо уличных фонарей, она оглядывалась на заднее сиденье, словно проверяя, там ли Джиллиан.

В квартире события неизменно разворачивались так же, как в их первый проведенный вместе вечер. Джиллиан оставалась, в сущности, посторонней, пока Артур с сестрой стряпали, потом Сьюзен садилась с тарелкой к телевизору. С Джиллиан она заговаривала редко. Но когда это происходило, на первый план выступала собранная Сьюзен. Сосредоточенная, связно мыслящая личность, астероид в поясе космической пыли. Она никогда не проявляла перед Джиллиан своего безумия.

Однажды Артуру потребовалось сменить в подвале выключатель. Сьюзен подошла к сидевшей на кухонном табурете гостье за очередной сигаретой. Теперь она доверила Джиллиан поднести пламя зажигалки и сделала первую затяжку так сильно, словно надеялась сразу превратить всю сигарету в пепел.

— Я не понимаю вас, — сказала Сьюзен. И, защищенная голубоватой завесой табачного дыма, устремила на Джиллиан взгляд красивых зеленых глаз.

— Вот как?

— Я постоянно меняю мнение. Вы Нестроптивая или Нормальная?

Джиллиан была ошеломлена. Не тем, что предполагала Сьюзен, а услышанным от нее собственным словом, которым она в Олдерсоне называла пассажиров грохочущих мимо тюрьмы поездов. Для нее они были Нормальными не в силу какого-то внутреннего превосходства, а потому, что были избавлены от клейма заключения. Сьюзен наверняка подобным образом рассматривала так называемых психически здоровых.

— Стараюсь быть Нормальной, — ответила Джиллиан. — Иногда представляется, что так оно и есть. Особенно когда я с Артуром. Но все же не уверена.

На этом разговор прекратился, однако спустя несколько дней Артур вечером взволнованно позвал Джиллиан. Она нашла его во второй спальне, там было темно, свет шел только от экрана портативного служебного компьютера, который он привозил домой каждый вечер.

— Сьюзен прислала тебе письмо по электронной почте!

Джиллиан осторожно подошла к экрану. И, начав читать, медленно опустилась на колено Артура.

Артур, предоставь письмо Джиллиан. НЕ ЧИТАЙ. Оно не для тебя.

Привет, Джиллиан!

Пожалуйста, не волнуйтесь особенно из-за этого. Я трудилась над письмом три дня, Валери мне немного помогала. Обычно я не могу написать больше, чем фразу-другую. В день выдается не так уж много минут, когда я способна удерживать слова в памяти настолько, чтобы записать их, особенно когда они о себе. Я либо не могу вспомнить слово, обозначающее чувство, либо мое чувство исчезает, когда вспомню его.

Большую часть времени мысли у меня обрывочны. Нормальные, видимо, не понимают этого, но для меня обычное состояние, когда образы в голове возникают и исчезают, словно языки пламени над горящим поленом.

Но я хорошо провожу дни, и у меня есть кое-что, чего я ни за что не смогла бы высказать вам лицом к лицу. Разговоры даются мне очень трудно. Я не могу касаться сразу всего. Один только взгляд в глаза может оказаться сбивающим с толку, шутка или улыбка тем более. Вопросы. Нового выражения достаточно, чтобы отвлечь меня на несколько минут. Для меня лучше так.

Что я собиралась сказать?

Вы мне симпатичны. Думаю, вы это знаете. Вы не смотрите на меня свысока. Вы побывали в каких-то скверных местах — я это чувствую. Но чем чаще я вижу вас, тем больше сознаю, что мы не одинаковы, хоть и жалею об этом. Очень хочется думать, что смогу вернуться к обычной жизни, как это сделали вы. Хочу, чтобы вы знали, как я стараюсь. Думаю, Нормальным кажется, что я просто хочу сдаться. Но требуется много сил, чтобы оставаться собой. Я пугаюсь всякий раз, когда вижу или слышу радио. Хожу по улице, постоянно говоря себе: «Не слушай, не слушай». И вид людей с наушниками в автобусе способен уничтожить меня. Я слышу только голоса, голоса, которые слышать не хочу, всякий раз, когда вижу эти накладки на чьих-то ушах. Даже сейчас, печатая эти слова, я буквально ощущаю, как из-под клавиш исходит электричество, и нет никакой возможности отключить уверенность, что в центре Сети находится некто вроде Великого Оза и готовится взять надо мной власть. Все мои силы уходят на сопротивление. Мне нравятся люди в фильмах, которые я помню с детства, где есть кораблекрушение, громадные волны. И спасшиеся отчаянно плывут, держась за спасательный круг или обломок, чтобы не утонуть.

Я вижу, что вы тоже стараетесь каждый день. Продолжайте стараться. Продолжайте. Мне будет труднее, если я увижу, что кто-то вроде вас сдался. Вы делаете Артура счастливым. Мне легче, когда он счастлив. У меня пропадает чувство, что я испортила ему жизнь. Пожалуйста, делайте все возможное, чтобы он был счастлив. Не только ради меня. Ради него. Он заслуживает счастья. Было бы ужасно, не будь вас с ним. Так лучше для всех троих.

Ваша подруга

Сьюзен.

Джиллиан была подавлена. Это походило на получение письма от заложника, которого, ты знаешь, никогда не освободят. Когда она позволила Артуру прочесть написанное на экране, он, как можно было предвидеть, расплакался. В сообщениях, которые он получал, редко бывало больше двадцати слов, написанных в минуты здравомыслия. Но он не столько завидовал, сколько был тронут заботой сестры о нем и, на взгляд Джиллиан, внезапно испуган.

— О чем она беспокоится? — спросил Артур.

Джиллиан не ответила. Но ощутила приближение чего-то мрачного. Даже такой вечно надеющийся человек, как Артур, должен был задуматься об опасности, очевидной для сумасшедшей.

В ту ночь их любовный акт был по-прежнему ласковым, но каким-то приземленным. Потом, когда Джиллиан потянулась к туалетному столику за сигаретой, Артур задал вопрос, который оба не решались произносить вслух:

— Как думаешь, что станется с нами?

Тут Джиллиан высказала свое мнение, и, как ей ни хотелось, чтобы все было по-другому, ее взгляды не изменились.

— Артур, я думаю, ты пойдешь дальше. Может, основываясь на том, что узнал о себе со мной, найдешь женщину своего возраста. Женишься. Заведешь детей. Будешь жить своей жизнью.

Джиллиан потрясло то, как полно она представила развязку. Артур, естественно, был ошеломлен и, приподнявшись на локте, пристально посмотрел на нее.

— Не притворяйся, Артур, будто не понимаешь. Для тебя это будет гораздо лучше на другой стадии.

— На какой?

— Будь тебе двадцать пять или пятьдесят пять, разница в возрасте могла бы значить меньше. Но тебе нужно иметь детей, Артур. Не хочешь? Большинство людей хочет.

— А ты?

— Поздно уже, Артур.

Это явилось самой тяжелой бедой заключения: тюрьма отняла последние годы ее детородного возраста. Однако она примирилась с этой мыслью, как и со многими утратами.

— Почему поздно? Мы говорим о биологии? На свете полно детей, которым нужно, чтобы их кто-то любил.

При Джиллиан Артур часто становился порывистым. В прежние годы, когда они были едва знакомы, она за ним такого не замечала. Но теперь Артур Рейвен зачастую бывал вдохновенным. Могут ли люди разниться друг с другом больше, чем находящаяся в униженном положении, раздавленная жизнью фаталистка и те, кто твердо настроился строить свою жизнь в соответствии с громадной идеей? Его идеей была она. О, она заставляла себя не принимать этого, закрывать лицо ладонями и запрещать ему быть оживленным в своем обществе. Это было слишком чудесно, в этом было слишком много того, чего, видимо, у нее уже больше не будет. Артур пока что не видел ее подлинной. И когда она пугающе предстанет перед ним в истинном свете, он уйдет. Но Джиллиан решила насладиться этой минутой. И обняла его перед тем, как возобновить медленный путь к правде.

— Видишь, Артур, ты уже ищешь способ иметь все, чего хочешь, в жизни со мной. Для тебя весь этот период — приключение. Но когда он кончится, ты не сможешь отказаться от своих мечтаний.

— Ты хочешь сказать, что никогда не хотела быть матерью?

Это было немыслимо. Ей требовались все силы для того, чтобы выжить самой.

— Артур, это будет громадной переменой.

— Но разве не в этом цель жизни? Не в переменах? Становиться более счастливыми, более совершенными. Смотри, как изменилась сама. Ты считаешь, что к лучшему, не так ли?

Она никогда об этом не задумывалась.

— Право, не знаю. Хочется верить, что да. Хочется верить, что больше не испорчу себе жизнь таким образом. Но я не уверена.

— Я уверен. Ты не пьешь.

— Да.

— И тебя не тянет.

Джиллиан почувствовала суеверное нежелание соглашаться. Но Артур был прав. Собственно говоря, уверенности у нее в этом не было. Однако если не считать самых гнетущих минут панического страха, у нее не возникало ни малейшей потребности в наркотике. В сущности, ей гораздо больше хотелось ясности сознания. Полнота ее избавления от этого пристрастия иногда вызывала беспокойство, потому что находилась в полном противоречии с сообщениями о других людях, борющихся с наркозависимостью. Как-то вечером Джиллиан спросила Даффи, не обманывает ли она себя. Он долго смотрел на нее и наконец сказал:

— Нет, Джил, думаю, ты уже добилась всего, чего хотела.

Джиллиан повторила ответ Даффи Артуру, но он был слишком сосредоточен на своем, чтобы задумываться над смыслом этой фразы.

— Значит, ты свободна, — сказал он.

Нет. Ни в коей мере. Она была другой. Но не свободной.

— Артур, а ты переменился?

— Шутишь? Я никогда не бывал таким счастливым. И не собираюсь меняться.

— А как насчет счастья с женщиной своего возраста?

— Нет. Исключено. Я человек старого закала. Мне нравится нестандартное. Нравится любовь, как судьба. Я до сих пор смотрю фильмы тридцатых годов и плачу.

— Артур, я не настолько стара.

Он легонько толкнул ее, но продолжал говорить.

— Я счастлив, — настойчиво сказал он. — И ничто, Джиллиан, не может улучшить этого. Мне хочется петь.

Джиллиан застонала от этой мысли. Восприняв это как вызов, невысокий и толстый Артур встал голым посреди кровати и с чувством запел:

Я мечтал о такой много лет.

Настоящая ты или нет?

Вторая строка иглой уколола ее в сердце. Но Артур продолжал петь. У него оказался неожиданно хороший голос, и он явно часами слушал сентиментальные эстрадные песенки. Он громко выводил каждую строку, каждый припев, пока Джиллиан впервые за долгие годы не зашлась счастливым смехом.

30

24 июля 2001 года

Плохо для меня

Смертный час Эрно Эрдаи близился. Хоть он и был заключенным, к нему в университетской больнице применяли многие новейшие способы лечения: хирургические методы, альфа-интерферон и экспериментальные формы химиотерапии. Однако древний враг застал его беззащитным. Во время нового цикла химиотерапии Эрно заразился пневмонией, и, несмотря на огромные внутривенные дозы антибиотиков, его легкие, уже пораженные раком, видимо, не поддавались лечению. Врачи, с которыми разговаривали Памела и Артур, были настроены крайне пессимистично.

Эрно снова лежал в тюремной палате окружной больницы. Чтобы поговорить с ним, Артуру по закону требовалось согласие начальника тюрьмы и родных Эрно, однако та и другая стороны препятствовали ему в течение нескольких недель. В конце концов Артур пригрозил обратиться к судье Харлоу. Судья не мог заставить Эрно говорить, но запретил бы чинить всякие препятствия тем, кто выполнял распоряжение Мюриэл либо считал, что у них общие с ней интересы. Артур дважды добился отсрочки, отвечая на ходатайства Мюриэл о прекращении пересмотра дела Ромми. Суд установил Артуру конечный срок в ближайшую пятницу, что увеличило безотлагательность встречи с Эрдаи.

После того, как Артур прождал час с лишним в вестибюле отделения, его наконец впустили. Наскоро обыскали и повели по ярко освещенным коридорам.

Приставленный к Эрно надзиратель объяснил, что члены семьи обеспокоены, так как их визит прерван ради Артура. Подходя к палате, Артур увидел в коридоре двух женщин. Одна была пониже, безвкусно одетой. Оказалось, это миссис Эрдаи. Нос ее покраснел, в кулаке были зажаты скомканные бумажные носовые платки. Другая, в прямой юбке, коротковатой для женщины ее возраста, была сестрой Эрно, Илоной, матерью Коллинза. Человека, которого Эрно спасал. Высокая, крепкая, с длинными ладонями и теряющими цвет светлыми волосами, она представляла собой более красивую копию Эрно. Несколькими словами обе дали понять, что их возмущает все в Артуре, его вторжении и, главное, унижении, которое он навлек на Эрно. Илона с такими же острыми светлыми глазами, как у брата, бросила надменный, укоряющий взгляд. Артур пообещал долго не задерживаться.

Медсестра сказана по телефону, что у Эрно жар, однако находится он в ясном сознании. Состояние его ухудшалось тем, что рак дошел до костей и вызывал сильные боли. И главной проблемой в уходе за ним было дозирование наркотиков при находящейся на грани коллапса системе дыхания.

Когда Артур вошел в палату, Эрно спал и очень походил на умирающего. Со времени появления в суде он исхудал еще больше. Новый цикл химиотерапии уничтожил половину его волос, оставив тут и там большие проплешины. В руки его было введено внутривенно несколько трубочек, дыхательные трубки сменила пластиковая кислородная маска, при каждом поверхностном дыхании она затуманивалась. Эрно страдал и каким-то заболеванием печени. Кожа его пожелтела. "Еще один «желтый», — подумал Артур.

Придвинув стул, он стал ждать, когда Эрно проснется. Мысленно Артур перепробовал множество сценариев в надежде, что Эрно вновь станет говорить правду, хотя не представлял, как совместить его показания с показаниями Женевьевы. Мюриэл накануне звонила Артуру, напомнила, что будет противиться всякому продлению сроков, и представила новую версию мотивов Эрно для лжи.

— Теперь он против смертной казни, — сказала она. — Ромми получил смертный приговор по его доносу, потом Эрно вновь обратился к католической вере, не хочет умирать в смертном грехе и старается предотвратить казнь единственным возможным для него способом.

Прозвучало это не очень убедительно, однако Артур увидел в новой версии улучшение по сравнению с прежней, теперь Эрно не выглядел чудовищем. Собственно говоря, сидя у кровати, Артур испытывал к лежавшему большую нежность. Сначала он не мог понять почему, но, пока тянулись минуты с доносившимися из коридора звонками, гудками и голосами медсестер, осознал, что Эрно очень похож на Харви Рейвена в его последние дни. Мысль об отце и мужестве его якобы обыденной жизни настроила Артура на сентиментальный лад.

Возвратясь к окружающему, он увидел, что Эрно пристально смотрит на него. Артура попросили надеть бумажную маску, и он снял ее, чтобы Эрно мог его узнать. Разочарование больного было явным.

— Надеялся, это... мой племянник, — произнес Эрно. Голос его звучал шелестом, и он едва дышал. Однако слабо улыбнулся при воспоминании о Коллинзе. — Прилетает вечером, — сказал он. — Хороший парень. Все обернулось превосходно. Приходилось трудно. Но теперь прекрасно. Красивые дети.

Довольный этой мыслью, Эрно закрыл глаза.

Чуть помолчав, Артур спросил, слышал ли Эрно о показаниях Женевьевы. Тот кивнул. Рейвен, неделями ждавший этого разговора, неожиданно растерялся, не представляя, о чем спрашивать теперь.

— Черт возьми, — произнес наконец он, — это правда?

— Конечно, — прошептал Эрно. — Потому-то я... и обвинил Шланга.

— Потому что знали, что он грозился убить Луизу?

— Да.

Казалось, каждое усилие говорить требовало напряжения всего тела Эрно, но он не отклонялся от темы. Эрно сообщал, что взвалил убийство Луизы на Шланга прежде всего потому, что знал об этой угрозе. Эрно убил Луизу Ремарди по своим мотивам, но Шланг заранее сделал себя козлом отпущения.

— Сказал Ларри... вызвать повесткой Женевьеву. — Раздосадованный поведением Старчека, Эрно слегка поводил подбородком из стороны в сторону. — Должен был выяснить десять лет назад.

— Вы имеете в виду билеты?

— Нет. Билеты — плохо для меня.

— Потому что были главой службы безопасности?

Эрно кивнул и повертел рукой. Очевидно, история была запутанной, однако Артуру были понятны цели, которые объяснял почти бездыханный человек.

— Женевьева.

Эрно негромко закашлялся, сглотнул и закрыл глаза, чтобы совладать с поднявшейся откуда-то болью. Когда боль прошла, он как будто утратил нить разговора.

— Женевьева, — напомнил Артур.

— Не думал, что она знала... о билетах.

— Почему?

— Не сказала бы мне о Шланге. Плохо для ее подруги.

Плохо из-за опасности, что Луизу арестуют за кражу билетов. Подумав, Артур понял, что Эрно был прав. Женевьева не знала о кражах, когда сообщала об угрозе Гэндолфа. Ей стало известно после того, как Луиза упрекнула ее за то, что обратилась к Эрдаи.

— Так, — сказал Артур. — И что Ларри должен был выяснить?

— Луиза. Шланг. Угроза. — Эрно сплел пальцы. — Остальное...

Он снова поводил лицом из стороны в сторону, показывая, что оно не имело бы значения. Если бы Женевьева сказала Ларри об угрозе Ромми, наиболее вероятным выводом было бы, что помешанный Шланг потерпел неудачу в любви. Это вполне могло показаться мотивом.

— Господи, Эрно. Что же не сказали мне раньше?

— Сложно. — Эрно переждал какой-то спазм. — Плохо для Шланга.

Он был прав и в этом. История, начавшаяся с угрозы Шланга убить Луизу, почти не имела бы продолжения. Однако даже принимая эти добрые намерения, Артур чувствовал, что сердце дает перебои, теперь было ясно, как вольно обходился с правдой этот человек.

Глаза Эрно были неподвижны от боли или задумчивости. В них болезнь его представала в полной мере — сеть красных прожилок, желтоватые полоски на сетчатке, тусклый взгляд. Ресницы его выпали, веки казались воспаленными.

— Я тоже, — неожиданно сказал он.

— Что «тоже»? — спросил Артур. — Это было бы плохо и для вас?

Эрно прикрыл рукой рот и зашелся в кашле, но, сотрясаясь, кивнул.

— Почему? — спросил Артур. — Почему было бы плохо для вас?

— Билеты, — сказал Эрно. — Тоже крал их.

— Вы?

Эрдаи кивнул снова.

— Черт возьми, Эрно, зачем это было вам?

Эрдаи с отвращением махнул рукой и уставился в потолок.

— Глупо, — ответил он. — Нуждался в деньгах. Семейные проблемы. Начал двумя годами раньше.

— До Луизы?

— Да. Прекратил. Но боялся.

— Боялись?

— Взяли бы ее, взяли бы меня. — Эрно перевел дыхание. — Потому и пошел в ресторан... Остановить ее... Дрался. Гас подошел с пистолетом.

Эрно закрыл глаза. Дальнейшее не требовало повторения.

— Значит, никакой любовной связи не было?

Эрно слабо улыбнулся.

— Господи, — вымолвил Артур. Голос его прозвучал слишком громко, он внезапно пришел в отчаяние. Когда дело оборачивалось плохо, его зачастую, как и теперь, охватывало чувство, что он сам во всем виноват. Ему хотелось вылезти из собственной шкуры, даже содрать ее, если необходимо. — Господи, Эрно. Почему вы не говорили этого?

— Пенсия, — ответил он. — Двадцать три года. Теперь для жены. Так лучше. Для всех.

Лучше для Ромми, лучше для него — вот что имел в виду Эрно. К тому же, как всякая ложь, она могла скрыть неприятные стороны правды. Артур задумался. Первым его побуждением было вызвать судебного секретаря, кого-то, кто мог записать это. Но он представил себе последствия. Утверждение Мюриэл, что Эрно искажал факты для собственных целей, нашло бы подтверждение. В сущности, он нагло давал ложные показания под присягой перед судьей Харлоу. Поэтому в глазах закона совершенно не заслуживал веры. Притом он был вором, обманывал нанимателя, который доверял ему больше двадцати лет.

— Эрно, это все?

Эрдаи собрался с силами и решительно кивнул.

— А кто тот человек, Фараон? — спросил Артур. — Можно его найти?

— Шваль. Мелкий жулик. Исчез много лет назад.

— Он как-то причастен к убийству?

Эрно издал негромкий харкающий звук — лучшее, что могло бы сойти за смех при мысли о еще одном подозреваемом. Медленно поводил лицом из стороны в сторону, видимо, этот жест он повторял часто. На затылке среди густых волос о подушку была вытерта проплешина.

— Я. Один я. — Он потянулся через просвет в перилах кровати и взял Артура за руку горячими от жара пальцами. — Ваш клиент... тут... ни при чем. Совершенно невиновен. — У Эрно последовал тот же недолгий пароксизм, кашель, потом появление и прекращение боли. Однако нить разговора он не утратил. — Совершенно.

Эрно повернулся на бок, лицом к Артуру, хотя это потребовало громадных усилий. Глаза его как будто потемнели, возможно, по контрасту с желтым лицом.

— Ларри не поверит мне, — прошептал он. — Слишком гордый.

— Пожалуй.

— Я убил всех.

Усилие этого заявления и сопровождающего жеста вымотало его. Он откинулся на спину, не выпустив руки Артура. Потом так неподвижно уставился в потолок, что Артур испугался, не умирает ли Эрно у него на глазах. Правда, какое-то шевеление руки больного все-таки ощущалось.

— Думаю об этом, — произнес Эрно. — Постоянно. Все представляю себе. Все. Хотел по-другому. В конце.

По ходу разговора Артур чувствовал, что внутри у него образуется какая-то пустота. Мир, который нарисовал Эрно — Луиза на автостоянке, последующая ссора любовников, — сцены, которые Артур представлял так ясно, будто видел в кино, — исчезал. Когда он выйдет из больницы, останется только тот непреложный факт, что Эрно — лжец. И лжет он только ради удовольствия всех одурачить. Последняя версия провалилась? Выдумай другую. Однако в присутствии Эрно Артур не мог сомневаться в нем. Может, то было просто своего рода признанием его мастерства обманщика. Вопреки всему он поверил Эрно так же убежденно, как принимал его за лгуна.

Прошла очень долгая минута.

— Всегда понимал, — произнес Эрно.

— Что понимали?

Эрно снова собрался с силами, чтобы повернуться на бок, и Артур потянулся помочь ему. Плечо Эрно представляло собой обтянутую кожей кость.

— Себя, — сказал Эрно и скорчил гримасу.

— Себя?

— Плохой, — сказал он. — Плохая жизнь. Почему?

Артур подумал, что это философский или религиозный вопрос, но Эрно выдвинул его как риторический, на который знал ответ.

— Всегда знал, — сказал он. — Слишком трудно.

— Что?

Окаймленные красным, лишенные ресниц глаза Эрно смотрели в одну точку.

— Слишком трудно, — сказал он, — быть хорошим.

31

2 августа 2001 года

Решения суда

— Мы выиграли.

Томми Мольто с лицом, похожим на ванильный пудинг, схватил Мюриэл за руку, когда та выходила из кабинета Неда Холси. Апелляционный суд вынес решение: заявление Гэндолфа о пересмотре дела отклонить, отсрочку приведения в исполнение смертной казни снять.

— Мы выиграли, — повторил Томми.

Томми Мольто был странной личностью. Редко видел лес, однако, если требовалось срубить дерево, оказывался именно тем, кто нужен. Десять лет назад, когда судили Шланга, Томми был наставником, а Мюриэл берущей уроки мелкой сошкой. Не огорчался, когда с годами она сравнялась с ним в служебном положении и в конце концов стала первым заместителем прокурора, заняла должность, которой он всегда жаждал. Томми был Томми — упорным, лишенным чувства юмора, всецело преданным жертвам преступлений, полиции, округу и тому факту, что мир становился лучше без людей, для которых он добивался обвинительного приговора. Мюриэл крепко обняла его.