25

29 июня 2001 года

Это он

Артуру очень хотелось покинуть контору Стернов в одиночестве, но, пока он ждал лифта, подошли Мюриэл с Ларри. Все трое стояли в неловком молчании перед узорчатыми медными дверцами. В конце концов Мюриэл что-то сказала о подаче в апелляционный суд ходатайства об отказе, но у Артура не было желания отвечать или даже слушать. Подошла первая кабина, и он пропустил их вперед.

Через несколько минут Артур был уже у выхода из здания, где козырек из стекла и стали создавал укрытие от внезапного летнего ливня. Взглянув на небо, он вышел на дождь и, пройдя больше квартала, обнаружил, что промок. Шмыгнул в подъезд другого большого здания, потом через минуту, вновь охваченный беспокойными мыслями, опять пустился в путь по дождю. Ему нужно было вернуться в контору. Рассказать все Памеле. Он чувствовал голод, усталость и позыв справить малую нужду. Однако под струями дождя не мог думать ни о чем, кроме последнего ответа миссис Каррьере. Ваш клиент. Мистер Гэндолф. Он мысленно твердил и твердил эти слова до отвращения, пока не осознал необходимость принять очевидное и найти сухое место. Потом, через несколько минут, отчаянно ускорил шаг, словно в другом месте ее показание могло означать нечто иное.

Ромми теперь уже существовал в его сознании только как невиновный бедняга — а он сам, что еще более важно, как доблестный защитник великого правого дела. Если Ромми виновен, то мир Артура становился мрачным местом, где ему незачем больше жить. Жизнь опять будет только напряженной работой и обязанностями.

В конце концов Артур оказался перед магазином Мортона. Уже дошедший до отчаяния, он вошел, собираясь поискать туалет, но внутри сразу же подумал о Джиллиан, заметив боковым зрением что-то напоминающее ее рыжие волосы. Подойдя к прилавку с косметикой, он не увидел ее. Решил, что ему померещилось, но Джиллиан, задвинув нижние ящики, внезапно встала перед ним во весь рост.

— Артур.

Джиллиан попятилась.

— Это он, — сказал Артур. — Я подумал, тебе следует знать. Мюриэл разболтает всем. Но это он.

— Кто?

— Мой клиент. Ромми. Он виновен.

Джиллиан вышла через дверцу в прилавке. Взяла Артура под локоть, будто заблудившегося ребенка.

— Как это понять — «он виновен»?

Артур описал допрос Женевьевы.

— Я сейчас не способен ни в чем разбираться, — сказал он. — Мозг словно побывал в микроволновке. Где тут у вас туалет?

Джиллиан крикнула другой продавщице, что устраивает перерыв, и повела его, предложив подержать портфель. Сказала, что в подвале находится кафе и она будет ждать его там.

Несколько минут спустя Артур, надеясь успокоиться, стал рассматривать себя в зеркале над раковинами. Пряди мокрых волос липли ко лбу и в ярком свете люминесцентных ламп напоминали чернильные потеки. Плечи серого пиджака почернели от влаги. Неудивительно, что Джиллиан отпрянула, увидев его. Он выглядел вылезшим из канавы бродягой.

Выйдя, Артур позвонил Памеле, кратко объяснил, что дела хуже некуда. Потом спустился по эскалатору в небольшое кафе. Мортон недавно открыл ее в подвале как дополнительный соблазн для покупательниц подольше задерживаться в магазине. Сегодня эта уловка действовала превосходно. Хотя обеденное время давно кончилось, большинство столиков были заняты пережидавшими ливень женщинами, поставившими сумки для покупок на сиденья рядом с собой.

Джиллиан сидела в нескольких футах от входа спиной к нему, докуривая сигарету. Вид ее слегка оттек Артура от потрясения, вызванного миссис Каррьере. Несмотря на усиливающиеся озноб и смятение, Джиллиан по-прежнему пробуждала в нем волнение и желание. Но он не мог отрицать, что она отчасти достигла поставленной цели своим откровением, когда они виделись последний раз. Его преследовало видение одержимой девушки-подростка, прижигающей сигаретами свою плоть. Он зрительно представлял ее, очень бледную, исхудалую, подносящую огонек к чувствительному месту под мышкой. И при этом сохраняющую серьезное выражение лица, несмотря на боль и едкий запах собственной горелой плоти.

Возвратясь теперь, этот образ заставил Артура остановиться. Он знал себя как носителя постоянно неудовлетворенных мечтаний. Но этот вечный юноша таился под обликом мужчины, которым он стал после тридцати лет. Не ребенка и не дурака. Человека, начавшего учиться на своих ошибках, а не повторяющего их до бесконечности. Способного не только обуздывать свои желания, но даже забывать о них. Последние две недели, глядя из кабинета на реку, чтобы отвлечься от работы, он думал о Джиллиан. Да, сердце его переполнялось. Да, он анализировал разговоры с нею, перемешивал их озорными вставками, которые выдумывал благодаря пылкой фантазии. Но потом возникало осознание серьезного риска, и пульс замедлялся. Желания были знакомы ему хорошо, но разочарований он страшился.

Развод причинил ему мучительные страдания. Но женился он на Марии главным образом потому, что она согласилась выйти за него. Она была очень хорошенькой. И полной жизни. А он был темпераментным, страстным. Но за сорок прожитых вместе дней у него ни разу не возникло ощущения, что он ее хоть сколько-то понимает. Он не мог приучить ее закрывать дверь туалета или получать удовольствие от большинства американских блюд. Откуда было знать ему, как трудно объяснить свое поведение женщине, выросшей без телевизора, имевшей смутное представление о Ричарде Никсоне, не говоря уж о Фарра Фосетте или кубике Рубика?

Каждое мгновение несло в себе неожиданность, особенно последнее, когда Мария сказала, что уходит от него к соотечественнику. И надо же — к кровельщику.

— Как можешь ты так просто бросить меня, — спросил он, — разрушить нашу жизнь?

— Это? — ответила с акцентом она. — Это не жизнь.

Тогда ему было тяжело. Но Джиллиан, которой он домогался так одержимо, хоть и весьма глупо, представляла собой гораздо большую опасность, чем Мария. В этом мире у него почти ничего не было. Но существовало его Я — его хрупкая душа. Скомпрометированная женщина, до того нестойкая перед соблазнами, что могла предаться пьянству, преступности, кровосмесительной любви и еще бог весть чему, была непредсказуема, как Сьюзен. Он сказал ей, что не боится ее. Это было впечатляюще и безрассудно. Потом понял, что сказанное не совсем правда. В конце дня, когда он отворачивался от письменного стола к оранжевым бликам на поверхности реки, мысль о Джиллиан приносила холодное понимание того, как любовь может обернуться катастрофой.

Стоя в подвале магазина, Артур продумал все это еще раз. Потом пошел к Джиллиан. Он мог быть только самим собой. То есть стараться не упустить возможность, пусть и самую незначительную, быть с той, о ком мечтал. Перескочить непреодолимое расстояние между мечтой и действительностью. Он считал, что каждый имеет на это право, как на еду, здоровье и крышу над головой.

Пока Артура не было, Джиллиан выкурила за белым столиком несколько сигарет. Недавно у нее уходило меньше пачки в день, но теперь стало совершенно ясно, что встречи с Артуром потрясают ее. Эти встряски зачастую казались в некотором смысле приятными, но все-таки ей требовалось поддерживать себя никотином. Она бросила курить, будучи студенткой, и начала снова только в Хейзелдене, где лежала в больнице, покуда отвыкала от наркотика. На собраниях анонимных наркоманов[20] почти все держали между пальцами сигарету. Она понимала, что меняет одну пагубную привычку на другую, почти столь же смертоносную и доставляющую меньше удовольствия. Но таковы были условия повседневной жизни.

Обернувшись, Джиллиан увидела возвращающегося Артура. Ей требовалось сказать ему нечто важное, и она даже не стала ждать, пока он сядет.

— Артур, ты не должен сдаваться.

Он рухнул на стул, и у него отвисла челюсть.

— Я не вправе тебе советовать, — сказала Джиллиан. — Но все же позволь. Ты проделал много хорошей работы. Если нашелся один неожиданный свидетель, могут найтись и другие.

Дожидаясь Артура, она беспокоилась за него. После того, как побывала у него дома, узнала Сьюзен, после его любовного рассказа об отце, она желала, чтобы Артуру сиял некий чудесный свет. Он этого определенно заслуживал. Проигрыш дела Гэндолфа явился бы для него незаслуженным ударом.

Все работавшие в уголовных судах знали, что подсудимые обычно заслуживают своего наказания. Однако пока Джиллиан непрерывно курила, стряхивая пепел в маленькую пепельницу из фольги, к ней постепенно и спокойно пришло понимание, что она хочет освобождения Ромми Гэндолфа. Хочет, чтобы ее приговор ему, как и многие другие приговоры того периода, был признан ошибочным. И отменен. До нее сегодня наконец дошло, что она приравнивает новую жизнь для Ромми к собственному возрождению. И полагается на Артура, этот образец честности, как на своего странствующего рыцаря. Потому что Артур такой. Надежный. Благородный. Может, самым поразительным было то, что она не хотела его отпускать. Не считала, что ей нужно объяснять свои мотивы, но была решительно настроена вернуть ему бодрость духа.

— Проблема, — сказал Артур, — заключается в том, что я верю Женевьеве. Она никак не хотела этого говорить.

— Ты верил и Эрно. Думаешь, он лгал?

Эта мысль как будто не приходила ему в голову.

— Артур, тебе нужно время. Чтобы поговорить со своим клиентом. И с Эрдаи.

— Да.

— Не сдавайся.

Джиллиан сжала его руки. Улыбнулась ему, и Артур по-детски обрадовался ее ободрению. Потом обхватил себя руками за плечи. Сказал, что до смерти замерз и ему нужно поехать домой переодеться. Поверить этому было нетрудно — его холодные руки напоминали мрамор.

— Извини, Артур, но, глядя на тебя, я сомневаюсь, что ты сможешь сосредоточиться на дороге. Я не слишком надоедлива?

— Пожалуй, нет. Я возьму такси.

— Вряд ли найдешь его при таком дожде. Где твоя машина? Я сяду за руль. Я немного практиковалась в вождении на микроавтобусе Даффи. И у меня скоро обеденный перерыв.

Артур как будто плохо соображал. Джиллиан позвонила по внутреннему телефону Ральфу, своему начальнику, и тот сказал, что отпускает ее. Он считал, что из-за ливня покупательниц почти не будет.

— Поехали, Артур, — сказала она. — Беспокойство о своей прекрасной машине в моих руках будет отвлекать тебя от проблем.

Машина Артура находилась на стоянке в половине квартала от магазина, это расстояние они прошли по сводчатым галереям между зданиями. Стоянка располагалась под одним из новых небоскребов, выезд с нее вел на Лоуэлл-Ривер, дорогу, проходившую под Ривер-драйв. Приезжие не понимали значения этой дороги. Джиллиан, проведшая десять лет вдали, в этом смысле мало чем от них отличалась. Лоуэлл-Ривер построили, чтобы убрать грузовики с улиц Сентер-Сити, открыть им доступ к погрузочным платформам больших зданий. Этой цели она служила хорошо, но проезжая часть была ужасной, окружение сюрреалистическим. Там круглые сутки горели желтые фонари, и бездомные уже давно облюбовали эти места. Мятые картонные ящики и грязные пружинные матрацы, где они спали, были составлены в нишах между бетонными опорами, поддерживающими Ривер-драйв. Дождевая вода просачивалась сквозь швы дорожного покрытия наверху, грязные люди в обносках слонялись между столбами, походили они в лучшем случае на существ из «Отверженных» или «Адских врат».

В машине Артур продолжал думать о сегодняшней катастрофе.

— Ты настроена мстительно? — спросил он.

— Нет, Артур, — ответила не без горячности Джиллиан. — Никоим образом.

— Правда? Я полагал, ты будешь озлоблена после разноса в газетах.

— С твоей стороны было смело рассказать мне обо всем. Честно говоря, Артур, я даже думала, что ты больше не захочешь меня видеть.

Джиллиан вела машину с неуверенностью пожилой женщины, судорожно дергая руль и притормаживая. На блестящее дорожное покрытие смотрела неотрывно, словно на минное поле. Однако когда они выехали на свет, позволила себе взгляд в сторону. Артур в своем душевном состоянии не сразу понял, что она намекает на свой рассказ о брате во время их последнего разговора.

— Скорее наоборот, — сказал он. — Я думал, уж не оскорбил ли тебя тем, что сказал, когда ты вылезла из машины.

— Артур, я уверена, что тут ты был прав. Возможно, я пыталась откорректировать твое высокое мнение обо мне.

— Ты устраиваешь все так, чтобы отталкивать от себя мужчин, — сказал он. — Понимаешь это, не так ли?

Джиллиан на секунду заметила, как крепко сжимает руль.

— Это я уже слышала, — сказала она. — Это не означает, что мои предостережения не действуют. Скорее наоборот.

— Да, — сказал он. — Я слышал все твои предостережения. Но я никогда не считал тебя безупречной. Только привлекательной.

— Привлекательной? В каком смысле?

Джиллиан ощутила на себе его пристальный взгляд. Они приближались к его дому, и последние слова Артура звучали отрывисто. Он был явно раздражен тем, что она поставила его в затруднительное положение. Но ответил:

— Джиллиан, я думаю, ты очень умная и красивая, как всегда думали и все остальные. Не притворяйся, будто не знаешь, на какие мысли наводишь.

— Ты говоришь о сексуальной привлекательности? — сказала она.

Положение за рулем, казалось, допускало грубость. Или, может, срабатывало ее инстинктивное стремление держать всех на расстоянии. Но она считала, что у нее есть резон.

— Ты говоришь так, будто возмущаешься этим. Это факт жизни, разве нет?

Артур указал на старый кирпичный трехквартирный дом, и Джиллиан с чувством облегчения подъехала к бровке тротуара. Потом повернулась к нему.

— Но это источник жизни, разве не так? Секс?

Лицо Артура мучительно скривилось. Джиллиан видела, что он сожалеет обо всем. Об этом разговоре. О других своих словах, из-за которых нарывался на ее грубость.

— Собственно, — спросил он, — что такого, если я скажу «да»? Ты хочешь свести это к основам? Конечно, я хочу заняться любовью с тобой. В конце концов. Ты очень привлекательная женщина. Я мужчина. Тут и душа, и инстинкт. Я не думаю, что это произойдет сегодня, или завтра, или в ближайшем будущем. Я хочу узнать тебя. Хочу, чтобы ты узнала меня. Очень хочу, чтобы ты узнала меня и я понравился тебе настолько, чтобы ты захотела этого. Можешь высмеять меня, Джиллиан.

Он открыл дверцу машины, но она удержала его.

— Артур, я не смеюсь. У меня есть причина.

— То есть?

— Как ты выразился? «Сильное увлечение»? Ты гоняешься за своими мысленными образами. Очень давними. Артур, ты не видишь меня такой, какая я есть.

— Может быть, я вижу тебя отчетливее, чем ты сама.

— Артур, ты очень многого обо мне не знаешь.

Она оглядела улицу, над которой нависали толстые ветви больших старых вязов. Дождь почти перестал. На губах у нее было слово «героин», но мотив рассказа этой истории сразу вызвал бы подозрение. Был бы воспринят, подобно откровению о Карле. Как еще один предупредительный выстрел, чтобы держать Артура на расстоянии.

— Очень многого, — повторила Джиллиан. — И меня это пугает.

— Почему?

— Ты неизбежно будешь разочарован. Я буду чувствовать себя мерзавкой, а ты будешь расстроен больше, чем представляешь себе.

— Ну что ж, это будет моей проблемой, — сказал Артур. И раскрыл дверцу шире. — Послушай, мне надоел этот разговор.

Надоело выслушивать от тебя, чего хотеть. Ты вправе сказать «нет». Я слышал это раньше и все-таки не бросился с моста. Так что скажи раз и навсегда «нет», и покончим с этим. Только перестань меня дразнить.

— Не хочу говорить «нет», — ответила она.

От этих слов у нее похолодело сердце. Артур тоже выглядел ошеломленным. Джиллиан смотрела в ветровое стекло, покрытое дождевыми каплями. Испуганная и смущенная, она, не зная, что сказать, спросила, доволен ли он своей машиной.

— Очень, — ответил Артур. — Пошли наверх. Я дам тебе журнал и стакан чего-нибудь холодного, пока буду переодеваться.

Артур, видимо, по отцовскому примеру, летом держал шторы окон на южную сторону опущенными. В полутемной квартире пахло пылью и кухонными запахами, въевшимися в обои и штукатурку. Подобно Джиллиан он был взволнован их разговором. Нервозно ходил по комнате и включал в каждом из окон кондиционеры. Спросил, чего она хочет выпить, и тут же поправился:

— Я говорю о прохладительных напитках. Только не знаю, что есть в холодильнике.

Артур взглянул на Джиллиан, и она сказала, что обойдется.

— Ладно, — сказал он. — Я быстро.

Потом, молча взглянув на нее, скрылся в спальне и прикрыл дверь.

Джиллиан постояла в гостиной несколько минут одна. Из спальни доносилось постукивание выдвижных ящиков, пока Артур торопливо раздевался. Наконец повернулась к окну и подняла штору. Сквозь тучи неожиданно проглянуло солнце. «Артур Рейвен, — подумала она. — Кто мог представить?» Но все-таки ее пронизала дрожь наслаждения. Вот почему имеет смысл вставать по утрам. Потому что жизнь до сих пор может преподносить неожиданности. Джиллиан подошла к двери спальни и громко постучала.

— Артур, можно войти?

Он чуть приоткрыл дверь и выглянул. Попросил ее повторить, и она повторила.

— Зачем? — спросил он.

Джиллиан посмотрела на него.

— О, пожалуйста, — сказал он. — Хочешь доказать мне, что нечего тут устраивать спектакль?

Возможно, Артур был прав. Она действовала вроде совершенно бездумно, что в прошлые годы не раз доводило ее до беды. Но она была вправе утверждать, что такая связь не выносит дневного света. Спальня с закрытыми окнами была единственным местом, где можно отпустить поводья.

— Артур, не ломайся. Сомневаюсь, что у меня хватит смелости поступить так снова.

Джиллиан перешагнула через порог и поцеловала его. Поцелуй был сухим, холодным, невпечатляющим даже для первой попытки. Но покончил со всеми сомнениями. Когда Артур отступил от нее, на нем были только мокрые носки.

— Артур, как это должно происходить?

Он печально посмотрел на нее.

— Медленно.

Он снова поцеловал ее, гораздо лучше, чем в первый раз. Взял за руку и подвел к кровати. Шторы он задернул полностью, в комнате стало почти темно. И сказал ей, не решаясь на нее смотреть:

— Раздевайся. А потом посидим рядом. Просто посидим.

Джиллиан разделась спиной к нему. Сложила одежду, положила на стул, села снова, потом почувствовала, как сетка кровати прогнулась от веса Артура. Его толстое бедро касалось ее бока. Джиллиан опустила взгляд, чуть ли не против воли, и увидела, что он уже возбудился. Она чувствовала в нем нежность и нетерпение. И не могла догадаться, что возьмет верх. Видимо, если бы дала волю воображению, она ждала бы, что он набросится на нее. Но она ничего не ждала. Это было прыжком в неизвестность.

Поначалу ничего не происходило. Дневной свет словно смягчал доносившиеся снаружи звуки. Дождь кончился, защебетали птицы на деревьях, вдалеке рычал автобус.

Через несколько минут Джиллиан ощутила на бедре его пальцы. Касался он ее неспешно. Коснулся колена. Легонько коснулся спины и плеч. Шеи. Как и обещал, действовал медленно. Когда коснулся грудей, соски отвердели. Потом он стал целовать в плечи, в груди. После недолгого поцелуя в губы стал опускаться ниже. Раздвинул ей колени, и вскоре рот его оказался между ее ног. Он долго водил вокруг языком, потом сунул его внутрь.

Джиллиан на миг открыла глаза и увидела блестящую кожу на макушке Артура Рейвена. Несколько редеющих волосинок стояло торчком, словно петушиный гребень, и ей пришлось подавить желание засмеяться. Секунду-другую она боролась со смехом, браня себя, хотя тут не было слов. Только желание настоящего секса. Только стремление ощущать, как постепенно приближается кульминация. Несколько раз выгибала спину и стонала все неудержимее, пока он не вошел в нее и она всецело предалась наслаждению. «Это жизнь», — подумала она. Ощущения, которых Джиллиан так давно не испытывала, представляли собой реку, питающую русло, именуемое жизнью. Серебристые волны мчали ее, и она уже не помнила о встречных движениях, но теперь они были слиты, голова ее билась о его плечо, ноги были сцеплены за его спиной, а тело словно само собой двигалось в полном ладу с его ритмом.

Потом Артур раздернул шторы, чтобы впустить в комнату свет. Джиллиан закрыла рукой глаза, но чувствовала, как он, стоя рядом, разглядывает ее.

— Ты очень красива.

— Артур, я из тех женщин, которые в одежде выглядят лучше.

Джиллиан провела немало часов, оценивая себя, и знала, что он видит. Она была веснушчатой и до того бледной, что ее голени казались голубыми, длинноногой и плоскогрудой.

Артур тоже был не совсем таким, как выглядел в одежде. Он сутулился, однако проводил в одиночестве много времени, качая мышцы. Своей округлостью он в значительной мере был обязан выступающей колесом грудной клетке. У него были узкие бедра, тонкие ноги и красивые, сильные руки. И таких волосатых мужчин Джиллиан еще не видела. Без одежды он казался проворным, быстрым. Сейчас его мужской орган светился среди темных зарослей как лампочка. Он был таким же, как и сам Артур. Потолще, чем у некоторых, но не длинным. Артур стоял у кровати, разглядывая Джиллиан, она протянула руку, потом подалась к нему и взяла пенис в рот. Некоторое время он увеличивался в размерах.

— Рано еще, — сказал Артур.

Но Джиллиан не собиралась прекращать. Она ласкала его орган с медлительной нежностью, такой же, какую проявлял Артур. Дождавшись, когда эрекция стала полной, она стала водить пенисом, словно волшебной палочкой, по своему лицу: глазам, щекам, губам. Потом снова приняла Артура в себя. На сей раз, повалясь рядом с ней, он заснул.

Джиллиан нашла в изножье кровати покрывало, укрылась им и стала глядеть на старую матовую люстру пятидесятых годов, вспоминая свои ощущения. И не замечала, что Артур проснулся, пока он не обратился к ней:

— В Библии верно сказано.

— В Библии? Артур, неужели ты об этом думаешь?

— Да.

Джиллиан закрыла глаза. Было бы ужасно, если бы в эту минуту начались воздыхания или проповедь.

— Я думаю о той фразе. «Он познал ее».

— Это перевод с греческого.

— Да? Она верная. Разве не так?

— Артур, ты знаешь меня?

— Да, кое-что знаю. Кое-что существенное.

Джиллиан отвергла это утверждение как бессмысленное. Никто не знал ее. Она сама не знала себя.

— Что ты знаешь обо мне?

— Знаю, что ты страдала всю жизнь, как и я. Знаю, что тебе надоело жить одной. Это правда?

— Понятия не имею, — ответила Джиллиан.

— Ты хочешь уважения, на которое имеешь право, — сказал он. — Оно тебе необходимо.

Джиллиан села. Этот разговор вызывал у нее беспокойство.

— Не думай. — И поцеловала его. — Можешь еще?

— У меня громадные возможности, — ответил Артур. — Целая жизнь.

— Я хочу еще.

На сей раз ей было гораздо лучше. Ощущение мощно пронизывало ее всю при каждом его движении. Она стонала, вскрикивала, и наконец ее поглотила чудесная волна блаженства. Серийный оргазм, достойный измерения по шкале Рихтера. На пике его она затряслась, будто гнездо на вершине дерева. Без дыхания, без ощущения времени, не желая позволять ему прекращаться, и позволила только потому, что иначе бы потеряла сознание.

Потом Джиллиан пошла в маленький туалет. Отголоски удовольствия вызывали в ногах такую дрожь, что Джиллиан боялась упасть. «Он такой простой человек», — подумала она, оглядываясь вокруг. Шикарная машина и туалет, как в снимаемой квартире. Раковина стояла на никелированных ножках. Давным-давно кто-то надел чехол с оборочками на бачок унитаза и приладил обитую плюшем крышку на сиденье. Джиллиан села на нее, снова вспоминая то удовольствие. На сей раз, покончив с воспоминаниями, она заплакала. Она была потрясена чувством, которое бушевало внутри, и рвущейся из горла фразой.

Джиллиан завыла. Прижала обе ладони ко рту, но остановиться не могла. Вскоре Артур услышал ее, несколько раз постучался в дверь и в конце концов вошел без разрешения. Все еще голая, она сидела, подняв на него взгляд.

— Я неимоверно хотела этого, — сказала ему, как говорила себе, Джиллиан.

Она сама не представляла, чего именно «этого», но только не животной страсти. Утешения от минутного удовольствия в некоем отвратительном мире? Уважения, как сказал Артур? Или просто сближения, любовного сближения? Неистовство этого безымянного желания, скрытого, словно археологическое сокровище, ошеломляло ее. О, как она этого хотела!

Она сидела, плача обо всем в мире, повторяя снова и снова, что неимоверно хотела этого. Артур опустился на колени на холодный кафель и обнял ее, приговаривая: «Ты уже получила это, получила».

26

28 июня 2001 года

Умный

— О Господи! — Едва медные дверцы лифта сошлись, соединив резной лиственный узор и оставив по ту сторону Артура Рейвена, Мюриэл положила ладонь на грудь Ларри и прижалась узким плечом к его руке. — Когда ты догадался?

— Раньше Артура. — Ларри сочувственно покачал головой. Артур по-прежнему вызывал у него симпатию, особенно теперь, после того, как они дали ему пинка в зад. Наверху, в коридоре конторы Стернов, где воздух между ними троими был хрупким, как стекло, Артур выглядел так, словно вот-вот потеряет сознание. Словно под тяжестью портфеля упадет на пол. — Бедняга так побледнел и раскис, я даже подумал, не вызвать ли «скорую». Куда он теперь?

— Может быть, в Редьярд, ввести в курс своего клиента, или в окружную больницу с той же целью к Эрно, если тот еще жив. Я слышала, ему стало хуже.

Ларри отпустил саркастическое замечание по поводу здоровья Эрно, потом спросил, зачем он вообще понадобился, неужели у Артура не было иной линии защиты в суде? Мюриэл пожала плечами. Сейчас ее, видимо, гораздо больше интересовало, как Старчек догадался, что Луизе угрожал Ромми.

— Я все время задавался вопросом: что на уме у этой женщины? — сказал Ларри. — Женевьева добрая душа. Обычно у людей лучше средних существуют благородные причины, чтобы скрывать правду. Я понял ее так: она считает, что Луиза мертва, тут уж ничего не поделаешь, значит, нужно сделать все возможное для ее дочерей. А это означает сокрытие правды не только потому, что «Транснэшнл» может лишить их пенсии, но и чтобы сберечь доброе имя Луизы. Если сказать, что ей угрожал Ромми, то нужно объяснить почему. Теперь об этих билетах узнает весь мир, в том числе и дочери Луизы Ремарди.

Они вышли из лифта в вестибюль, там было светлее. Мюриэл загорела, глаза ее сияли. Ларри видел, что они светятся победой. В счастливые минуты, с легкой душой Мюриэл бывала самой привлекательной на свете женщиной. И теперь она была счастлива, особенно с ним.

— Ларри, ты молодчина.

Она лучезарно улыбнулась ему, обнажив маленькую щель между передними зубами. Это заявление тронуло его, что вызвало сильную досаду. Может, если бы они с Мюриэл поженились десять лет назад, то теперь грызлись бы, как половина супружеских пар. Но ему хотелось всегда недосягаемого, и после Атланты он постепенно смирялся с тем, что никогда не сможет выбросить Мюриэл из сердца.

Мысли Ларри о Мюриэл неизменно связывались с представлением о судьбе. Она твердо верила, что существует некий План, в котором ей уготована роль. В ее обществе он всегда находился под властью этого убеждения. С утратой Мюриэл ощутимее всего была утрата веры, что его ждут великие дела.

Дождь лил как из ведра, но Мюриэл все-таки удалось остановить такси. Ларри оставил свои вещи у нее в кабинете и сел в машину рядом с ней. По пути она спросила его, кому из журналистов сообщить о произошедшем. У нее до сих пор находилось время для теленовостей. Позвонила по сотовому телефону Стенли Розенбергу на пятый канал. Потом Дубинскому в «Трибюн»:

— Стюарт? Сегодня у меня есть заголовок для завтрашнего материала: «Свидетельница: Гэндолф сказал, что убьет одну из жертв бойни Четвертого июля».

Ларри чувствовал себя менее оживленным. Возможно, близость Мюриэл сказывалась на его настроении. Но во время допроса Женевьевы он отбросил много вопросов, которые теперь не давали ему покоя. Прежде всего нужно было быть ослом, чтобы не выйти на кравшую билеты кассиршу. Потом он вспомнил, что сбило его с толку.

— Знаешь, — сказал он Мюриэл, как только та закончила разговор с Дубинским, — я просматривал свои записи разговора с Эрно в октябре девяносто первого года раз, наверное, сто. Двести. И когда я спросил его, откуда деньги у Луизы, он поднял тему краденых билетов и сказал, что у них несколько лет не было никаких проблем.

— Может, он не знал о ее делах. То, что Женевьева услышала от Шланга — «я видел Фараона и убью ее», — Эрно мог понять так, будто Луиза завязывает.

— С Ромми? Кроме того, зачем Эрно было устраивать Луизе обыск, если он не знал о билетах?

Мюриэл на радостях не хотелось об этом думать, но Ларри упорствовал.