Не каждый может быть человеком свободной профессии. Они не нужны экономике в этой роли, и многие люди, которые должны быть мелкими сберегателями, не имеют для этого необходимых личных склонностей. Но если не каждый может прямо быть строителем, каждый может участвовать в процессе строительства в общественном смысле, если правительство строит по проектам то, что надо построить. Большинство американцев не участвовало в проекте 60-х гг. – высадке человека на Луну. Но все мы очень гордились тем, что было совершено, и я не помню, чтобы в то время кто-нибудь сказал, что было истрачено «слишком много» денег. В континентальной Европе те же чувства испытывают в наши дни по поводу сверхскоростных поездов, связывающих города. Каждый скажет вам, что у них поезда самые скорые или скоро будут самыми скорыми. Сколько угодно жалуются на налоги и государственные бюджеты, но в течение года, проведенного в Европе, когда я много путешествовал, я никогда не слышал жалоб на эту часть государственного бюджета.

Подозреваю, что те же чувства испытывали в Древнем Египте, когда там строили пирамиды. Теперь мы удивляемся, какую долю их полного дохода и рабочего времени им приходилось взимать в виде налогов, чтобы строить пирамиды, но они, без сомнения, очень гордились тем, что делали. На языке современной экономики, они получали личную полезность, строя для бесконечного будущего. Они не рассматривали то, что делали, как отказ от потребления товаров, которое доставило бы им высокий уровень жизни в настоящем.

Если индивиды должны иметь установки строителей, то правительство должно быть активным видимым строителем. Некоторые из строений должны быть физически видимы. Хорошим началом было бы решение обогнать японцев и европейцев, построив лучшую в мире сеть скоростных междугородних железных дорог. Но значительная часть строительства будет относиться к людям. Соединенные Штаты должны решить, что у них будет самая квалифицированная и самая образованная в мире рабочая сила. Это означает готовность объективно установить нынешнее состояние Америки, выяснить, у кого самая образованная рабочая сила на каждом уровне, отмечать прогресс или отсутствие прогресса в усилиях догнать и перегнать лучших работников и делать все необходимое для достижения этой цели. Если при этом что-то не работает, это надо безжалостно выбросить и применить другие средства – но ничто не должно отклонить нас от достижения этой цели.

Подлинные герои будущего – это не капиталисты Адама Смита и не мелкие бизнесмены, которых любят восхвалять наши политики, а те, кто строит новые отрасли промышленности (4). Они готовы жить трудной жизнью вне рутины – преодолевать естественное для человека физическое отвращение к новому перед лицом социального окружения, всегда привязанного к прошлому (5). Они должны быть способны мечтать, иметь волю к завоеванию, радость творчества и психическое стремление строить экономическое царство (6).

Йозеф Шумпетер думал, что капитализм вымрет, подорванный бюрократизацией всякой изобретательности и всякого новшества, а также интеллектуальными сочинителями, которые укажут более благородные цели в виде других систем – таких, как социализм (7). Он в самом деле предсказал разложение семьи, поскольку дети перестанут быть экономическим капиталом и родители откажутся приносить жертвы для их содержания, когда они станут главными причинами затрат (8). Как видно из истории, он ошибался по поводу НИР, указал не тех сочинителей, но выглядит все более правым в отношении семьи.

Научные исследования и разработки, особенно фундаментальные НИР, и в самом деле должны бюрократически финансироваться крупными компаниями или большим правительством. Изобретатели-ремесленники английского образца девятнадцатого века не стоят уже в центре технического прогресса. Но все еще остается много экономических ниш для мелких изобретателей и новаторов, открытия которых основываются на большой науке, и эти люди могут строить небольшие фирмы, которые в конце концов становятся крупными фирмами. Все это не отнимает удовольствия от изобретений и у тех, кто состоит на службе у крупных фондов. Мое учреждение, Массачусетский технологический институт (MIT), существует благодаря крупным фондам, но те, кто там занимается исследованиями, испытывают от этого массу интересных переживаний, и этот институт – самый большой в стране инкубатор новых фирм.

Современный эквивалент сочинителей, о которых писал Шумпетер, – это телевизор. Официально он поет гимны капитализму, но неофициально он прививает целый ряд антипродуктивных ценностей. Имя этой игры – потребление; никто не должен откладывать немедленное удовлетворение. В стране телевидения примечательным образом отсутствуют творцы и строители. Временные кругозоры становятся все короче, и вследствие идеологии телевизионных программ, и ввиду способов подачи материала – все более быстрых переходов от одной сцены к другой. Поставьте хронометр во время вечерней программы новостей и измерьте, сколько времени телевизор отводит любому сколь угодно важному предмету.

Может ли деятель телевидения заставить себя делать инвестиции и реформы, важные для будущего? Ни его явная капиталистическая идеология, ни его неявная телевизионная идеология не признаёт жертв для построения будущего. Он – крайний потребитель в настоящем. Откуда ему взять ценности для поддержания необходимых инвестиций в образование, в НИР и в инфраструктуру? Что же случится, если их не будет?

Современные сочинители, деятели телевидения, были, по-видимому, одним из главных факторов падения Берлинской стены в 1989 г. Восточные немцы сидели и смотрели западногерманское телевидение; таким образом они узнавали, чего им недостает. Идеология социализма не могла заменить им товары капитализма. В Северной Корее делают телевизоры, не принимающие сигналов из Южной Кореи, и демилитаризованная зона по-прежнему держится. Северные корейцы просто не знают, что им недостает чего-то, что есть у других. 

Приспособиться к новым реальностям трудно. Страны в своей основе остаются тем, что они есть, и часто не могут делать то, что им нужно, даже если знают, что они должны делать. Все в Америке знают, что американцам нужно больше сберегать, но Соединенные Штаты ничего не могут сделать, чтобы снизить свое потребление. Европа знает, что нельзя вечно жить без роста занятости, но не может отказаться от своей борьбы с призраком инфляции и не согласна отменить регулирование своих рынков труда, чтобы вновь запустить свои экономические двигатели. Япония знает, что ее текущая экономика не работает, и знает, что она – страна с меньшей жилой площадью на человека, чем любая другая богатая страна, но не может перестроить свою экономику во внутреннюю экономику, ориентированную на улучшение жилого фонда. Каждый из главных игроков мировой игры рационально знает нечто из того, что ему нужно делать, но не может рационально действовать.

Всем трудно сделать необходимые изменения, но особенно трудно американцам. Не только они верят, что их общественная система – лучшая в мире; многие граждане во многих странах имеют подобные верования, но только американцы верят, что их общественная система совершенна – происходит от отцов-основателей, которые были по меньшей мере полубоги. Кроме того, американская политическая система теперь – старейшая в мире. Ввиду этих двух факторов, когда что-нибудь выходит плохо, американцы ищут недостатки не в системе, нуждающейся в институциональных исправлениях, а в «плохих» индивидах – то есть в дьяволе. По американской политической теологии, плохие люди никогда в конечном счете не выигрывают. Вьетнам был для Америки большим шоком, чем, пожалуй, для любой другой страны, потому что там американцы, хорошие люди, в конечном счете не выиграли. В американской теологии нет компромиссов между свободой и равенством. Американцы могут иметь и то, и другое. Надлежащие правила (система) принесут спасение – и эти однажды установленные правила, как начертанные на камне десять заповедей Моисея, никогда не нуждаются в изменении. Америка не нуждается в социальном планировании или в элитарном знании. Человек с улицы все знает лучше. Американцы не обязаны принимать распределение потерь. Свободные рынки принесут не просто лучшее, что можно получить, но совершенство – и притом бесплатно (9).

Американцам придется также примириться с потерей своего положения господствующей в мире экономической, политической и военной державы. Рациональный подход требует, чтобы американцы играли активную, хотя иную и меньшую роль на мировой сцене. У Америки есть огромная способность убеждения и ассимиляции; это единственная в мире страна с глобальными интересами и глобальным радиусом действия. Но с эмоциональной стороны потеря лидерства, скорее всего, приведет к изоляционизму (10). Все будут отрицать, что они изоляционисты («изоляционизм» – плохое слово, почти как «Мюнхен»), но американцы говорят теперь в проходящем через конгресс законодательстве, что не хотят платить за деятельность вроде деятельности Организации Объединенных Наций, не хотят платить за региональные банки развития, не хотят посылать американские войска за границу в рамках международных мероприятий – то есть отказываются как раз от тех видов деятельности, которые позволяют Америке быть мировой военной державой и осуществлять лидерство. Что бы ни говорили американцы, американский «изоляционизм» возрождается.

Европейская модель, иногда называемая рейнской моделью, в отличие от англосаксонской модели капитализма, стоит перед лицом совсем иных проблем (11). В ней сбережения и инвестиции намного выше американских; она имеет более коммунитарный характер и готова к гораздо большим общественным инвестициям. Но она верит, что социальное обеспечение – «закономерный» результат экономического прогресса и что эта ее приверженность социальным требованиям и государству всеобщего благосостояния не подлежит обсуждению и, тем самым, не может работать в глобальной экономике (12). Ничто не иллюстрирует это с большей ясностью, чем мучительные усилия нового консервативного французского правительства (13). Министры финансов увольняются за одно только предложение сократить пенсии, ничего нельзя сделать, чтобы сократить просроченные платежи, и все попытки отменить регулирование исчезают, как только возникают забастовки.

В то время, как в Соединенных Штатах система социального обеспечения на 55% финансируется из общественных и на 45% из частных источников, в Европе общественный сектор несет 80% этого бремени, а частный – лишь 20% (14). Вследствие этого крах государства всеобщего благосостояния ударил по Европе и раньше, и сильнее. Как точно выразился один немец, его страна – «социально ориентируемая нация, где обязательства сильного перед слабым имеют характер, которого уже нельзя себе позволить» (15).

Можно было бы подумать, что этот немецкий обозреватель неправ, и отчасти объяснить этим возникновение европейской проблемы. Может показаться, что в Германии, крупнейшей экономической державе Европы, комбинация капитализма и государства всеобщего благосостояния действует лучше, чем где бы то ни было. Немцы жалуются, но у них более высокая заработная плата и вдвое больше свободных от работы дней, чем у американцев или японцев (42 дня выходных и отпусков плюс 19 дней на больничные листы). Система эта работает в том смысле, что Германия все еще имеет экономику, которая может себе позволить повышать реальную заработную плату, сохраняя при этом торговый профицит (16). Германия работает столь успешно потому, что она в высшей степени конкурентоспособна по отношению к другим европейским странам, имеющим такую же систему социального обеспечения, но менее эффективным. Этого успеха не было бы, если бы не было этих других стран. Но германский опыт оставляет остальные страны Европы в неуверенности, могут ли они тоже заставить свою систему лучше работать, если только им удастся что-то изменить, чтобы стать более похожими на немцев. Из-за немецкого «успеха» гораздо труднее построить что-то новое.

Но в длительной перспективе европейский бизнес будет избегать оплаты системы социального обеспечения, удаляясь за границу, а европейские труженики будут по-прежнему исчезать в теневой экономике. Нынешняя система не может продолжаться. Официальная статистика говорит, что в 90-е гг. в Южной Италии и Южной Испании безработица была выше, а заработки ниже, чем они были где-либо в Европе в 60-е гг. Но в 60-х гг. много миллионов испанцев и итальянцев двинулись в северные части своих стран или стали иностранными рабочими в Германии и Швейцарии, где нашли себе работу. Теперь никто не движется. Просто более привлекательно работать в теневой экономике и получать льготы социального обеспечения, чем ездить в поисках работы.

Два десятилетия назад уровень безработицы в Европе был вдвое ниже, чем в Соединенных Штатах, а теперь стал вдвое выше. Если ситуация не изменится, то еще через два десятилетия этот разрыв станет намного больше. Прошло двадцать пять лет без роста занятости в Европе. Если это продолжится еще двадцать пять лет, система сломается.

Есть еще один основной аспект, в котором рейнская модель не работает. Напомним, что из списка двенадцати крупнейших фирм Америки 1900 года одиннадцать погибло до конца века. Успешной экономике нужно, чтобы небольшие компании росли и становились крупными компаниями. Некоторые регионы Европы (например, Северная Италия) полны превосходных малых компаний, которые, однако, никогда не вырастают в большие компании. Пока компания слишком мала, чтобы попасть на экран правительственного экономического радара, регулирование бизнеса (делающее, например, увольнение работников слишком дорогим) к такой компании не применяется или она может его избежать (17). Недавно я посетил одну из этих хороших малых компаний Северной Италии. Ее руководство много размышляло о том, как ей переместить часть своей деятельности за пределы Италии, чтобы она могла остаться малой и не навлекать на себя правительственного регулирования. Эту энергию надо направить в более производительную сторону.

Если компания уже очень велика, то это же регулирование может финансироваться за счет квазимонопольных прибылей, или же правительство примет особые меры, чтобы смягчить слишком обременительное регулирование. Нельзя допустить, чтобы большие компании провалились. Когда «Фиату» понадобилось сократить свою рабочую силу, итальянское правительство уплатило большую часть расходов по ранним пенсиям уволенных рабочих. Было бы слишком большим экономическим потрясением увидеть развал «Фиата» из-за чрезмерных затрат на заработную плату. Фирмы средних размеров не могут рассчитывать на такую поддержку.

Именно динамичные фирмы средних размеров больше всего страдают от регулирования и расходов на социальное обеспечение в рейнской модели. Такие фирмы средних размеров слишком велики, чтобы быть изъятыми из регулирования или избежать ограничительного регулирования не бросающимися в глаза действиями. И в то же время они слишком малы, чтобы государство стало о них заботиться и помогло им оплатить расходы по регулированию. Но если малые фирмы не становятся средними, а средние большими, то нельзя применять новые технологии, а новые рабочие места не создаются.

Европа очень сильна в областях, которыми она занималась по традиции (в химической, автомобильной и машиностроительной отраслях), но очень слаба в новых отраслях высокой технологии (микроэлектронике, биотехнологии), несмотря на тот факт, что в фундаментальной науке и технике ее не превосходит никто. Надо изменить здесь что-то основное, но никто не хочет таких перемен (18).

Япония, с ее более высоким уровнем сбережений и еще более высоким коммунитарным духом, чем Европа, будет иметь меньше трудностей, чем кто-либо другой, в приспособлении к эпохе, требующей долговременных общественных инвестиций. Можно сказать даже, что Япония изобрела гуманный капитализм еще до того, как этого потребовала технология. Японские фирмы давно уже рассматривали человеческие ресурсы как свое важнейшее стратегическое достояние (19). Японцы считают, что надо избегать чрезмерного индивидуализма и что вся организация не может преуспеть, если все индивиды не понимают своего долга и обязанностей (20). Индивиды отождествляют себя с фирмой (21). Индивиды сотрудничают в коллективах, соревнуются с другими группами, прибыли распределяются в виде премий, и старомодные капиталисты, по существу, исчезли при совместной структуре собственности японских деловых групп.

Но и прибыли почти исчезли (22). В 1994 г. 149 японских фирм, вошедших в список 500 крупнейших в мире фирм журнала «Форчун», имели прибыль в 0,7% по доходным статьям и прибыль в 0,2% на капитал (23). Японская система – это не социализм, но капитализм без прибылей – это не капитализм, способный преуспевать.

Во многих отношениях Япония – победитель в капиталистической игре после Второй мировой войны. Ей понадобилось больше времени, чем другим странам, чтобы создать после Второй мировой войны нужную для этой игры организацию, но в конце концов она научилась играть в нее лучше всех. В смысле международной покупательной способности, она имела в начале 1995 г. намного больший ВВП на душу населения, чем любая другая крупная страна (38 000 долларов по курсу 100 иен за доллар против 25 000 долларов в Соединенных Штатах). Но те, кто хорошо играют и выигрывают, обычно позже всех замечают, что игра переменилась и что теперь им придется учиться играть в другую игру. Япония не составляет исключения из этого правила.

В прошлом у Японии было большое преимущество. После поражения в большой войне, безоговорочной капитуляции и десяти лет иностранной оккупации всем в Японии было ясно, что прежний японский мир разрушен и что его надо чем-то заменить. Изменения, которые потребуются в ближайшие два десятилетия, во многих отношениях будут гораздо больше, чем совершенные в два десятилетия после Второй мировой войны, но на этот раз Япония должна будет измениться без тех выгод, которые давали ей поражение и внешнее давление. Она должна будет измениться несмотря на то, что она победитель. Поведение японцев в последнее время даже не намекает на возможность и тем более на вероятность таких изменений. После Второй мировой войны Япония спасалась от спадов с помощью экономического локомотива Америки и увеличения экспорта. Теперь Япония так велика, а локомотив Америки настолько ослабел, что даже намного больший торговый профи-цит (почти удвоившийся с 1991 до 1994 г.) не сможет покончить с ее спадами. Не сможет этого сделать и снижение ставки процента. Даже близкие к нулю проценты (в настоящее время 0,35% по банковским сберегательным счетам) не смогли стимулировать спрос (24). Япония нуждается не в ориентированной на экспорт экономике, а в экономике внутренней направленности, и не потому, что так говорят в других странах, а потому что Япония теперь слишком велика, чтобы преуспевать в ориентированной на экспорт экономике. Но Япония не может измениться (25). Она попросту застряла в своем продолжающемся спаде.

Как известно из истории, Япония может резко измениться, столкнувшись с кризисом (реставрация Мэйдзи, реакция на поражение и оккупацию после Второй мировой войны); но на этот раз кризиса не будет. Всего лишь нарастают давления вдоль линий разлома. Но если ждать до землетрясения, то может случиться, что Япония окажется так же плохо подготовленной к будущему социальному и экономическому землетрясению, как к физическому землетрясению в Кобэ. До него японцы считали, что их строения более устойчивы к землетрясениям, чем в других странах, – но это оказалось неверным.

Как мы видели, нынешние формы торговли в Азиатско-Тихоокеанском регионе зависят от способности всех его стран получать большие торговые избытки с Соединенными Штатами, которые они могут использовать для оплаты своих больших торговых дефицитов с Японией. Но эта форма торговли не может продолжаться. В какой-то момент оба крупнейших экспортных рынка Японии – остальной Азиатско-Тихоокеанский регион и Соединенные Штаты – потерпят крах.

Японцы иногда говорят о торговой группе «перелетных гусей» в Азиатско-Тихоокеанском регионе, где Япония должна быть ведущим гусем (26). Если бы такая группа возникла, то было бы разумно постепенно устранить нынешнюю несбалансированность торговли в регионе (намного больше импортировать из других стран в Азиатско-Тихоокеанский регион), а не ждать, когда финансовый кризис внезапно положит конец этим формам торговли. Но в Японии нет признаков понимания этой проблемы.

Глобальное лидерство в многонациональном мире требует многонационального государства или по крайней мере общества, способного легко абсорбировать талантливых людей из различных этнических групп. Но Япония – крайне однородное в этническом отношении государство, так что труднее всего на свете ввести в эту систему (в страну, ее фирмы, ее университеты) талантливых людей неяпонского происхождения, добиться того, чтобы с ними обращались как с равными, и предоставили им равные шансы успеха (27). Даже этническому японцу, прожившему некоторое время вне Японии, например, в Бразилии, почти невозможно добиться реинтеграции в японское общество. С такими же проблемами сталкиваются дети бизнесменов, находящихся за границей. Посмотрите на высшую сотню управляющего персонала любой крупной японской фирмы и спросите, сколько из них неяпонцев. Превращение глобального спутника в глобального лидера потребует огромных изменений в японской культуре.

Чтобы стать лидером, надо также включить в игру индивидуальность и фундаментальные творческие способности. Копируя других, можно держаться на уровне и даже быть на 20% лучше. Когда уже сделаны главные открытия, можно просто лучше делать детали, чем те, кто впервые сделал эти открытия. Но нельзя стать лидером, будучи неспособным делать фундаментальные открытия, ведущие к созданию совершенно новых отраслей промышленности. Япония копирует американскую индустрию полупроводников, учится делать базовые кристаллы памяти со случайным доступом лучше американцев и занимает доминирующее место на рынке. Но Япония не изобретает микропроцессор, ставший основой полупроводниковой индустрии, и быстро теряет эту свою доминирующую позицию. Она побеждает в потребительской электронике, но теперь, когда персональные компьютеры сливаются с потребительской электроникой, она может проиграть более дешево работающим южным корейцам и более изобретательным в технике американцам.

Как видно в случае Китая, успех требует гораздо большего, чем способности изобретать новые технологии. Надо иметь социальные установки, побуждающие индивидов использовать эти новые технологии для построения нового общества, даже если они не могут знать, как будет выглядеть такое общество.

Перед прибытием адмирала Перри Япония экономически отстала, потому что японское королевство было закрыто от остального мира. В наши дни закрыт японский ум. Это не меньшее препятствие, чем прежнее. Нельзя преуспеть с умонастроением Срединной Империи, а теперь у японцев укрепилось как раз такое умонастроение.

Как правило, самые приспособленные к выживанию виды, находящиеся на вершине пищевой цепочки, ни о чем не должны беспокоиться. Эволюция происходит медленно и превращает их в еще лучшие, более доминирующие виды. Но в периоды кусочного равновесия наибольшая опасность угрожает как раз доминирующим видам. Когда окружение внезапно меняется, от самых приспособленных требуются наибольшие изменения. Японцы – наиболее приспособленный к выживанию вид. Поскольку от них потребуются наибольшие изменения, им надо беспокоиться больше всех.

Примечания