Изучение частных исследований показывает, что их социальная норма прибыли на 35-60% выше, чем в обычных инвестициях физического капитала (26). Но недостаточно сказать, что инвестируется слишком мало: это вовсе не значит, что недостаток инвестиций со временем исчезнет или что рынок его устранит. Социальные прибыли могут быть высоки, но прибыли отдельных компаний, оплачивающих исследования, могут не быть столь высокими. Компании часто приходят к выводу, что их открытия могут быть полезны кому-то другому, кто комбинирует их с чем-то другим, чего у них нет. Лучший пример последнего времени – это исследовательский центр PARC фирмы «Ксерокс» в Калифорнии: ему обязаны своим существованием такие компании, как Apple и Adobe, которые, конечно, ничего не прибавляют к прибылям «Ксерокса» (27). Поскольку долговременные исследования и инвестиции в инфраструктуры не оправдываются инвестиционными расчетами капитализма, Америка запрятала их в министерство обороны и «оправдывала» их необходимостью борьбы с коммунизмом. Автострады, соединяющие штаты (National Defense Highway Act) оправдывались необходимостью быстро перемещать по стране подвижные ракеты, чтобы избежать их уничтожения Советами в 50-е гг. Интернет должен был стать недосягаемой для бомб системой связи военного времени. Повышенная продукция американских докторов наук в конце 60-х и в начале 70-х гг. была связана с массивными субсидиями по закону об образовании в сфере национальной обороны, который был ответом на советский вызов в науке. (В числе этих докторов был и доктор экономики Фил Грэмм, впоследствии сенатор от Техаса и кандидат в президенты от республиканской партии.) Даже программу высадки человека на Луну в 60-е гг. пришлось оправдывать как часть военного соревнования с русскими.

Многие из этих видов деятельности были связаны с национальной обороной лишь в том смысле, как об этом говорится в старой прусской колыбельной*:

Не было гвоздя – подкова пропала.

Не было подковы – лошадь захромала.

Лошадь захромала – командир убит.

Конница разбита – армия бежит.

Враг вступает в город, пленных не щадя,

Оттого, что в кузнице не было гвоздя (28).

На некотором уровне можно было оправдать все, что угодно, как необходимое для национальной обороны.

В целом почти половина всех американских ассигнований на НИР исходит от федерального правительства, а для исследований, которые не обещают окупиться в ближайшие пять лет, этот процент приближается к 100. Но под давлением усилившейся конкуренции в частной экономике эти расходы на НИР, ограниченные до конца «холодной войны» министерством обороны, с 1989 г. составляют все меньшую долю американского ВВП, и почти все их уменьшение относится к долгосрочному развитию знания (29). Исходя из фискальных законов и решений, принятых в 1995 г., федеральное финансирование невоенных научных исследований к 2002 г. упадет на одну треть (30).

С рациональной точки зрения, оборонные исследования – это последнее, что может быть сокращено в военном бюджете. Если верить, что враг может появиться в будущем (а это единственная мотивировка военных расходов США, поскольку в настоящем никакого врага нет), то рациональное планирование требовало бы поддержать и, может быть, даже ускорить расходы на НИР, причем если уж производить оружие, то новое, развитое этими исследованиями. Надо держаться на уровне технологий, которые может применить ближайший потенциальный враг, но не изготовлять оружие, не нужное в данное время. Если это делать, то оно попросту устареет, прежде чем понадобится, и страна зря израсходует деньги (31). Это правильное рассуждение, но реальности избирательной политики требуют как раз обратного. Они требуют сооружения ненужных вещей (за это голосуют люди, работающие на военных заводах) и сокращения расходов на НИР (в которых заинтересовано не так уж много избирателей); именно это происходит с военным бюджетом США (32).

Другим большим оправданием общественных расходов на НИР было здравоохранение. Даже самый закоренелый капиталист, если только он не очень богат, в случае болезни не хочет, чтобы объем и качество доставляемого ему лечения определялись его доходом: в этом смысле он становится настоящим коммунистом. Здоровье, в особенности здоровье тех избранных народом политиков, которые были первой группой американцев, получивших государственную бесплатную медицинскую помощь в военных госпиталях, было слишком важно, чтобы предоставить его рынку. Эта всеобщая заинтересованность в исцелении от болезней, угрожающих убить каждого из нас, привела к щедрому финансированию Национальных институтов здоровья, что, в свою очередь, породило воображение и деньги для создания биотехнологической промышленности. Хотя частные фирмы могли сделать подобные же инвестиции в биотехнологию, они этого не сделали. В тех странах, где правительства были не столь дальновидны, то есть почти везде, кроме Соединенных Штатов, частные корпорации этим занялись, и теперь они играют главную роль в биотехнологии.

Капиталистическая рациональность всегда подсказывает бесплатный проезд на системе, когда это только возможно – на уровне индивида, фирмы или всей нации. Пусть кто-то другой уплатит расходы на коллективные инвестиции, повышающие индивидуальные доходы, прибыли фирм или национальную производительность. Например, как видно из исследований, от четверти до трети выгод от американских расходов на НИР достается другим членам ОЭСР (33). Если так, то зачем инвестировать в НИР? В международном плане каждая страна должна предоставить какой-нибудь другой стране платить за фундаментальные исследования (поскольку фундаментальная наука очень быстро движется вокруг света, так что все получают ее задолго до того, как она может воплотиться в настоящие производственные процессы или продукты). Поэтому надо сосредоточить свои деньги на краткосрочном развитии, потенциально позволяющем получить конкурентные технические преимущества, что может повысить национальный доход.

Лучшим примером бесплатного проезда на системе НИР является Япония. В период после Второй мировой войны она сосредоточила свои расходы на краткосрочных исследованиях в прикладных областях, предоставив американцам выполнять фундаментальные исследования. Она на этом выиграла. Такое же «рациональное» перемещение расходов на НИР с долгосрочных на краткосрочные происходит теперь внутри Соединенных Штатов. Но если каждая страна попытается рациональным образом ездить бесплатно, то вообще не будет расходов на фундаментальные исследования, и в длительной перспективе технический прогресс прекратится.

Пока речь шла не об экономической конкуренции, а о военной безопасности, ни один американец не подумал бы перевести военную систему НИР в режим бесплатного проезда из страха, что Советы будут по-прежнему расходовать средства на фундаментальные военные исследования и в конце концов застанут Америку врасплох каким-нибудь новым оружием, подобным атомной бомбе. С военной точки зрения, бесплатный проезд потенциально весьма опасен. Вследствие этого Соединенные Штаты продолжали продвигать фундаментальные исследования, хотя и знали, что другие бесплатно ездят на их системе. Но в случае экономического бесплатного проезда действуют совсем другие мотивы. Свободный проезд именно тем и соблазнителен, что он действует.

Поэтому в эпоху искусственной интеллектуальной промышленности правительство будет играть главную роль в поставке трех вещей, от которых зависит успех или неудача капитализма в двадцать первом веке: человеческой квалификации, технологии и инфраструктуры. Все они необходимы, но расходы на них снижаются. Капитализм не получит того, что нужно для его долговременного успеха.

В эпоху искусственных интеллектуальных отраслей промышленности задачи правительства ясны. Оно должно представлять в настоящем интересы будущего. Оно должно делать необходимые инвестиции, которые капитализм не способен делать для себя. Но оно этого не делает. Вместо этого правительство делает прямо обратное. Оно одалживает деньги, которые можно было бы использовать для инвестиций в лучшее будущее, чтобы повысить потребление нынешних граждан.

Как раз в то время, когда для экономического успеха нужен более широкий временной кругозор, целый ряд факторов приводит к его сужению. Гарвардский социобиолог Эдвард О. Уилсон полагает, что узкий временной кругозор встроен в генетический код человека – «сотрудничество вне уровня семьи и племени дается с трудом»; «гены предрасполагают человека планировать вперед не более чем на одно или два поколения»; «Жизнь была ненадежна и коротка. Была установлена премия за пристальное внимание к ближайшему будущему и ранней репродукции, но ни за что другое» (34). Но как бы вы ни верили генетике, из истории известно (как об этом свидетельствуют Египет и Рим), что люди уже тысячи лет назад способны были поддерживать общественные интересы в течение очень длительных промежутков времени, ставя их выше кратковременных интересов индивида.

В странах ОЭСР в целом с середины 70-х гг. до начала 90-х сбережения снизились вдвое – с 15% до 7% (35). Для Европы и Америки более половины этого снижения можно отнести за счет уменьшения государственных сбережений (36). Вне общественного сектора в основе снижения лежат, по-видимому, расходы на престарелых и потребительский кредит (37).

Таблица 14.1

Национальные сбережения1960-1969 1990-1992

США Национальные сбережения Правительство Частный сектор 11,0 0,7 10,3 3,0 -4,7 7,6

Европа Национальные сбережения Правительство Частный сектор 17,3 3,7 13,5 8,3 -2,1 10,4

Япония Национальные сбережения Правительство Частный сектор 22,0 5,6 16,4 18,5 8,2 10,3

Источник: В. Bosworth. Prospects for Savings and Investment in Industrial Countries // Brookings Discussion Paper. No. 113, May 1995. App., table I.

Если проанализировать страны с высокими и повышающимися темпами сбережений, то оказывается, что либо в них имеются обязательные сбережения (Сингапур со сбережениями в 50%), либо у них есть только рынки капитала, не дающие взаймы для потребления, которые финансовые эксперты называют «недоразвитыми» (Китай со сбережениями в 40%). Ни в одной из этих стран поведение людей по отношению к сбережению не определяется свободным рынком.

В Соединенных Штатах и частные, и общественные бюджеты указывают на резкий сдвиг от инвестиций к потреблению. В частном секторе расходы на научные исследования и разработки, образование и не жилищные физические инвестиции с 1973 до 1993 г. снизились с 14 до 12% ВВП. За те же двадцать лет общественные расходы на научные исследования и разработки, инфраструктуру и образование снизились с 11 до 6% ВВП (38).

После окончания «холодной войны» временной кругозор правительства быстро сужается и сводится к бюджетным требованиям престарелых, влияниям средств массовой информации и политической ярости, вызванной падением реальных доходов. В техническом смысле многие правительства имеют отрицательный временной кругозор. Если бюджетные дефициты правительства превышают инвестиционную деятельность, заложенную в его бюджет, как это происходит с американским федеральным правительством, то правительства занимаются простым вычитанием из инвестиционных фондов. В действительности они тем самым уменьшают будущий рост, чтобы поддержать текущий уровень потребления.

В частном секторе временные кругозоры сужаются при растущей численности престарелых, не беспокоящихся о будущем, средствах информации, сосредоточенных исключительно на текущем потреблении, рынках потребительского кредита, дающих взаймы большие суммы на потребление, частных или государственных пособиях социального обеспечения, отучающих сберегать на черный день, и фирмах, злоупотребляющих учетными процентами. (Чтобы избежать преувеличения выгод и недооценки будущих рисков, фирмы часто попросту повышают ставки процента, применяемые при оценке потенциальных инвестиций, что приводит к недопустимой систематической тенденции против длительных капиталовложений.)

К сожалению, капитализм не содержит системы социальных норм, противодействующих естественной тенденции индивида сосредоточиваться на кратковременных целях. При капитализме никто не говорит, что индивид должен меньше потреблять и больше инвестировать. Индивиды имеют полное право потреблять весь свой доход или даже потреблять больше своего полного дохода, беря ссуды под заклад или потребительские кредиты. Конечно, если каждый индивид предпочитает не сберегать, то общество в целом не может расти, но все же индивид вправе так поступать. Капитализм – не такая доктрина, которая обещает максимальный рост. Он обещает лишь угождать индивидуальным предпочтениям. Если эти предпочтения извращены по отношению к экономическому росту, это никого не касается.

Вне рамок этого анализа остается та реальность, что индивиды и их предпочтения формируются обществом и общественным влиянием (39). Индивид может быть продуктом случайной комбинации общественных сил или запланированной комбинации общественных сил, но в любом случае он – продукт общественных сил. Не существует внутренне присущей индивиду системы предпочтений. Для выживания капитализма необходимы люди, способные сберегать и делать долговременные инвестиции. Но капитализм, не желая признать эту общественную реальность, ничего не делает, чтобы произвести таких людей, и не считает нужным что-нибудь для этого делать.

Консервативные экономисты, выступающие за создание больших налоговых мотиваций для сбережения и инвестиций, вынуждены делать это косвенным путем: они говорят, что в какой-то другой политике есть налоговые и регулирующие меры, мешающие инвестициям, а они лишь противодействуют такой политике (40). Иначе их рекомендации нарушали бы аксиому капитализма, что правительства должны соблюдать нейтралитет в своей деятельности, то есть вести себя таким образом, чтобы частная деятельность после уплаты налогов была как можно ближе к той частной деятельности, какая была бы вообще без налогов.

По мере старения населения можно было бы ожидать, что центр тяжести временных предпочтений понизится, так как все большая доля популяции состоит из престарелых, которых в будущем не будет в живых. Как показали исследования, около двух третей наблюдаемого снижения процента личных сбережений в США (с 8% в 60-е гг. до 4% в начале 90-х) могут быть объяснены поведением престарелых граждан, все большая доля которых делает низкие или отрицательные сбережения (41). Теперь больше престарелых, и когда они становятся престарелыми, они сберегают намного меньше, а потребляют намного больше, чем это делали их родители в том же возрасте.

Снижение процента сбережений у престарелых отчасти отражает меньший интерес к следующему поколению. Современные способы жизни ослабляют предпочтения, которые в прошлом могли способствовать сбережениям для их прямой передачи по наследству. После распада большой семьи в наше время широкого расселения престарелые меньше интересуются благополучием своих родных, которых они могут едва знать или потерять соприкосновение с ними (42). Престарелые могут также сказать, что при повышении уровня технологии люди будут в будущем богаче, чем в наше время, и что вследствие этого передача даров из настоящего в будущее была бы извращенной передачей их от сравнительно бедных (живущих теперь) сравнительно богатым (которые будут жить потом).

В прошлом американцы тоже больше сберегали, и не потому, что у них были более низкие проценты временного предпочтения, а потому, что они жили в экономике, где им неизбежно приходилось больше сберегать. Например, значительная часть сбережений, переходивших в конечном счете по наследству к младшему поколению, сберегалась вовсе не с этой целью. Поскольку люди не знали, как долго они проживут, и зависели в старости от собственных сбережений, каждому приходилось приготовиться к возможности, что он окажется одним из счастливцев, которые доживут до глубокой старости. В таком мире человек должен был немало сберегать на старость, а в старости не расточать свои сбережения. Без общественных или частных пенсий необходимо было сберегать деньги на старость и в том случае, если прибыль на эти сбережения была отрицательна. (И в самом деле, она была очень низка – в течение пятидесяти лет, с 1920 до 1970 г., доход с векселей казначейства, с поправкой на инфляцию, составлял в Соединенных Штатах один процент.) Если человек не делал сбережений, на старости он должен был умереть с голода. Если человеку не везло и он умирал, прожив среднее число лет, то неудивительно, что оставшиеся от него ресурсы доставались его ближайшему родственнику, а не случайному человеку. Поведение, рациональное для каждого индивида в отдельности (вести себя так, будто он собирается прожить сто лет), приводило всех индивидов в совокупности к чрезмерной бережливости.

При наличии ежемесячных частных и общественных пенсий индивидам уже не приходится делать сбережения на тот маловероятный случай, если они проживут сто лет. Учреждения, доставляющие частные и общественные пенсии, могут использовать преимущества закона больших чисел и статистических таблиц, чтобы определить, как много денег им понадобится, чтобы выполнить свои обязательства перед теми, кто и в самом деле доживет до ста лет. В результате достаточно собрать меньшие суммы. Вдобавок частные пенсионные планы часто недофинансированы (многое здесь зависит от предположений относительно будущих ставок процента), а государственные системы пенсионного обеспечения обычно вообще не обеспечены деньгами. Социальное обеспечение – это система передачи денег между поколениями, от младших к старшим, без каких-либо чистых сбережений – количество поступающих денег приблизительно равно количеству уходящих. Вследствие этого то, что люди считают сбережениями (свои ежемесячные вклады), не составляет таких сбережений, которые можно было бы использовать для инвестиций, – эти деньги просто идут на чей-то пенсионный чек.

Аналогично действует общественное и частное медицинское страхование. Без страхования здоровья необходимо сберегать деньги, чтобы покрыть стоимость лечения в случае болезни. Поскольку люди не любят риска, они не хотят оказаться в таком положении, когда у них не хватит денег, чтобы спасти свою жизнь. Каждому приходится действовать так, как будто его ждут в конце концов большие медицинские счета. Поскольку люди не умеют усреднять данные по большому числу индивидов, они не могут использовать статистические таблицы, как это делают фонды медицинского страхования, чтобы знать, сколько денег они должны брать в виде взносов для покрытия расходов на лечение тяжелых болезней. Действуя таким образом, индивиды в совокупности могли бы больше сберечь без программ медицинского страхования, чем с помощью этих программ, – если бы даже планы страхования имели полное финансирование. Однако государственные системы пенсионного обеспечения не имеют финансирования, а частные имеют лишь минимальное финансирование, поскольку никто не мог предвидеть нынешнего уровня медицинских расходов.

Американская общественная система национального медицинского страхования для престарелых (Medicare) – это система передачи денег между поколениями. Младшие платят за охрану здоровья пожилых, предоставляя пожилым свободно тратить свой доход на другие формы потребления, поскольку этот доход, как они знают, не понадобится им, чтобы остаться в живых. В итоге получается намного меньше сбережений. Младшие платят больше налогов и имеют меньше свободного дохода, из которого они могли бы делать сбережения, а у пожилых меньшая потребность сберегать.

Все программы социального обеспечения, частные и общественные, страхующие от опасностей жизни, снижают рациональную заинтересованность в сбережениях на будущее. Консерваторы правы, говоря, что отмена программ социального обеспечения восстановила бы мотивацию сбережений, но это потребовало бы огромного сокращения текущего потребления и огромной готовности к большим рискам, которым большинство индивидов не хочет смотреть в лицо. Обходиться без программ социального обеспечения, если их никогда не было, – это совсем другое дело, чем отменить эти программы, если они уже существуют. Если вы с этим не согласны, спросите консервативного французского министра финансов, который был вынужден уйти в отставку вскоре после того, как вступил в свою должность, потому что он посмел предложить сокращение пенсионных льгот(44).

Консерваторы, однако, не правы, полагая, что проценты частных сбережений высоки по самой своей природе, если только правительство просто не вмешивается. Поскольку в прошлом индивиды вынуждены были сберегать по общественным условиям, предельные проценты временного предпочтения (поверите ли вы, что они достигали 60 процентов?) всегда намного превосходили рыночные ставки процента (45). Рассмотрим теперь кредитные карточки. С точки зрения капитализма, потребительский кредит подобен сексу взрослых по их добровольному согласию. Он никого не касается, кроме заемщика и заимодавца. Но если каждый может получить желаемое мгновенно, без необходимости сбережения и если неиспользованная кредитная карточка может заменить сбережения на черный день (бывшие в прошлом), то зачем кому-нибудь сберегать? Ведь цель индивидов – максимальное потребление, а вовсе не сбережения и инвестиции.

В прошлом, без потребительского кредита, автомобильных займов и ипотечного кредита (всего этого не было в действительности до конца Второй мировой войны, и даже в 1950 г. все это составляло лишь 52% личного дохода), человек, желавший купить стиральную машину, автомобиль или дом, должен был сберечь деньги для этой покупки, а до этого не мог пользоваться стиральной машиной, автомобилем или домом (46). После развития потребительского и ипотечного кредита (в 1994 г. невозвращенные займы составляли 107% чистого личного дохода) каждый может получить все, что хочет, оплачивая это после того, как он получил желаемое, а не перед этим (47).

Решающее значение имеет именно то обстоятельство, получает ли потребитель желаемое до того, как он уплатил, или после. Если потребители копят деньги перед покупкой, то их сбережения могут быть использованы для производительных инвестиций, пока они не сберегут достаточно для покупки желаемой вещи. Если же потребители оплачивают займы после покупки, то они получают в виде аванса сбережения других людей, и тем самым они в действительности вычитают деньги из фондов, которые могли бы послужить для инвестиций. Неудивительно, что проценты личных сбережений в различных странах тесно связаны с наличием щедрых покупателей и наличием ипотечного кредита с низким или нулевым предварительным взносом (48). Употребление кредитных карточек с оплатой после покупки (американская система) или дебитных карточек с оплатой до покупки (японская система) определяет большое различие в процентах сбережений.

С точки зрения сбережений, налоговые законы, разрешающие займы под залог жилищной собственности, могут оказаться одной из крупнейших экономических ошибок Америки. В прошлом индивиды среднего класса могли достигнуть старости со значительными сбережениями, так как они вынуждены были делать ежемесячные платежи за свой дом (что было формой обязательного сбережения) и так как стоимость их домов возрастала. При займе под залог жилищной собственности индивидам не нужно сберегать, чтобы жить в своем доме. Они могут просто расходовать свою чистую собственность. По мере вздорожания домов эти займы могут в действительности привести к отрицательным сбережениям, поскольку вздорожавшая жилищная собственность для каждой отдельной семьи выглядит как добавочный финансовый ресурс и является таковым, но это не сбережения с точки зрения общества, поскольку чем выше продажные цены, получаемые одним американцем, тем больше приходится уплатить другому американцу-покупателю.

Несомненно, американская система налогов и расходов искажена в пользу потребления. Сбережения облагаются налогами как доходы, многие формы потребления, такие, как здравоохранение, не облагаются налогами, а для других форм потребления, таких, как жилища, предоставляются большие налоговые льготы (49). Законодатели любят говорить об изменении системы с целью вознаграждения сбережений и инвестиций. Снижение налогов часто оправдывается как мотивация сбережений, но в действительности редко имеет такие последствия. Например, простое снижение налогов, как это делалось при администрации Рейгана, просто оставляло людям больше денег на потребление – что они и делали, между тем как процент сбережений в действительности падал. Если желательно увеличить сбережения, то правильная техника состоит не в налоговых льготах на доход, а в налоговых штрафах на потребление, повышающихся по мере роста потребления. Примечательно, однако, что отсутствует какое-либо серьезное законодательство, переходящее от системы налогов на доход к системе прогрессивных налогов на потребление.

Средства массовой информации еще более сужают и без того узкий временной кругозор, присущий капитализму. Почти невозможно представить себе интересный телевизионный фильм или программу, изображающую людей, воздерживающихся от потребления ради будущего. Увлекательно видеть рекламу новых потребительских товаров; увлекательно видеть в телевизионных фильмах и программах, как эти товары потребляют. Цель этой рекламы – убедить людей покупать новые товары. И эта цель достигается!

В некоторой мере Америка является страной низких сбережений, потому что это страна низких инвестиций – а не наоборот. Индивиды и фирмы сберегают, если они хотят инвестировать. Если сравнить 149 японских фирм, вошедших в опубликованный журналом «Форчун» список 500 крупнейших фирм мира, со 151 американской фирмой этого списка, то оказывается, что американские фирмы зарабатывают в семь раз больше по отношению к продажам и в двенадцать раз больше по отношению к капиталам (50). Так как американские фирмы требуют во много раз большего процента прибыли на инвестиции, чем японские, в Америке просто меньше инвестиционных проектов, выдерживающих капиталистическую оценку, а следовательно, меньше надо сберегать для осуществления таких проектов.

По этой причине национальные инвестиции коррелированы с национальными сбережениями, несмотря на существование глобального рынка капиталов. Некоторые инвестиции получают международное финансирование и потому не зависят от национальных сбережений, но национальные инвестиции в высокой степени коррелированы с национальными сбережениями. В самом деле, значительная часть сбережений не поступает на международный рынок капиталов для вложения в наиболее прибыльные предприятия, а сберегается потому, что сберегатель хочет сделать целевую инвестицию, которая будет находиться под его собственным контролем. Причинная зависимость идет не от больших сбережений к большим инвестициям, а наоборот, от желания сделать целевую инвестицию к большим сбережениям. Уровень сбережений в Америке низок потому, что американцы не имеют желания делать целевые инвестиции (51). Поскольку они не хотят инвестировать, они не сберегают. Страны увеличивают инвестиции, стимулируя инвестиции, а не пытаясь повысить уровень сбережений.

Узкий временной кругозор капитализма острее всего проявляется в области глобальной экологии (я писал уже об этой проблеме в другом месте и не буду здесь повторяться) (52). Что должно делать капиталистическое общество с долговременными экологическими проблемами вроде глобального потепления или разрушения озонного слоя? В обоих случаях то, что делается теперь, проявится в виде изменений окружающей среды через пятьдесят или сто лет, но не произведет ощутимого влияния на нынешние условия. В обоих случаях есть много неуверенности и риска по поводу того, что случится, если ничего не делать.

Если руководствоваться капиталистическими правилами принятия решений, то ответ на вопрос, что надо делать для предотвращения таких проблем, вполне ясен – ничего не делать. Как бы ни были велики отрицательные последствия через пятьдесят или сто лет, их текущая стоимость, рассчитанная на основе нынешней процентной ставки, равна нулю. Если текущая стоимость будущих отрицательных последствий равна нулю, то для предотвращения этих отдаленных проблем в настоящее время не следует делать расходов. Но если через пятьдесят или сто лет проявятся очень большие отрицательные последствия, то будет уже поздно что-либо предпринимать для улучшения ситуации, поскольку все, что будет сделано в то время, сможет улучшить ситуацию еще через пятьдесят или сто лет. И тогда трезвомыслящие капиталисты – те, кто будет жить в то время, – снова решат ничего не делать. В конце концов явится поколение, которое не сможет выжить в изменившемся земном окружении, но будет уже поздно что-либо делать для его спасения. Каждое поколение будет принимать трезвые капиталистические решения, но в итоге получится коллективное самоубийство человечества.

Капитализм исключает анализ отдаленного будущего. Нет концепции, что кто-нибудь должен делать инвестиции в заводы и оборудование, квалификации, инфраструктуру, научные исследования и разработки, защиту окружающей среды, – инвестиции, необходимые для национального роста и повышения уровня индивидуальной жизни. В капитализме попросту нет социального «долга». Если индивиды предпочтут не сберегать и не инвестировать, то не будет никакого роста – что ж, пусть так и будет. Индивидуальные решения максимизируют общее благосостояние, даже если они ведут к застойному обществу.