Валентина стояла под липой, опираясь о ствол отведёнными за спину руками. У неё было округлое лицо, широкие, ровными дугами брови, ласковые серые глаза, мягкий подбородок и полные губы, созданные для улыбок, поцелуев и весёлой болтовни.
      — Я Валентина, — представилась она, — это вы хотели меня видеть?
      — Я.
      — По делу или просто так?
      — Да как вам сказать. — Лорка заколебался, плутовато сощурил в улыбке свои зеленые глаза и вкрадчиво спросил: — А если мне хочется просто поухаживать за вами?
      Она негромко засмеялась, показывая крупные жемчужные зубы.
      — Любовь с первого взгляда?
      — Почему же? — Лорка состроил серьёзное лицо. — Может быть, я уже годы хожу за вами, оставаясь невидимым и неслышимым?
      Она опять засмеялась, сразу догадавшись, что это шутка, только шутка, и ничего больше. Видимо, Валентина была очень чуткой от природы, только, видно, не всегда считала нужным пользоваться этой чуткостью. Для постоянной чуткости нужна нервность, отзывчивость, а Валентина выглядела благодушной, может быть, даже снисходительно-равнодушной к окружающему.
      — Вы не торопитесь? — спросила она.
      — Я? Как можно торопиться, увидев вас?
      Она улыбнулась уже устало, показывая, что её начинает утомлять эта игра. Они разглядывали друг друга с интересом, даже с известной бесцеремонностью, но за этим интересом проглядывала насторожённость.
      — Вы ведь Федор Лорка? — вдруг спросила она. — Вы чуть прихрамываете, волосы у вас рыжие, глаза зеленые, и вы очень-очень сильный. — Валентина говорила уверенно, спокойно, но насторожённость не исчезала из её глаз.
      Лорка засмеялся.
      — Вот уж не думал, что вы такая ясновидящая.
      — Что с Тимом? — быстро спросила она.
      — Все в порядке, — безмятежно ответил Лорка, — надеюсь, вам сообщили, что он срочно вылетел на базу?
      — Сообщили. — Она внимательно смотрела на него.
      — Ну а Тим просил меня, если он задержится, навестить вас. И вот я здесь, у ваших ног, — улыбнулся Федор.
      Валентину удовлетворил этот ответ, и она вздохнула, успокаиваясь.
      — Знаете, Федор, я ведь тороплюсь. Если у вас есть свободное время, проводите меня.
      — Именно это я и хотел вам предложить. Валентина очень непринуждённо взяла его под руку.
      Фигура у неё была тяжеловатой — фигура зрелой женщины, хотя лицо было совсем молодым. Эта подчёркнутая женственность не воспринималась как недостаток — в линиях её тела была своя законченность, своя стать, правда, совсем иного толка, чем у Альты или Эллы. Впрочем, кому дано право судить об эталонах?
      Рука Валентины была тяжёлой, мягкой и тёплой, она лежала на предплечье Федора без всякого кокетства и тревоги. Откуда он взял, что Валентина насторожена? Чепуха, для этого она слишком ленива и благодушна. Самое обычное беспокойство о возлюбленном, вот и все.
      Они медленно пересекли площадь. Когда их взгляды встречались, Валентина неизменно улыбалась. И однако ж улыбка её не выглядела ни стандартной, ни искусственной. Люди со стандартными улыбками всегда хоть немного, но эгоисты, думающие о себе больше, чем о других. Не было в её улыбке и того показного обаяния, которое свойственно женщинам, желающим, может быть бессознательно, очаровывать всех и каждого. Улыбка Валентины была её естественным состоянием, она жила сложной, тонкой жизнью, отражая явные и даже тайные движения её души. Зато глаза при этом оставались ясны, спокойны и благожелательны. С площади они перешли на центральную скоростную магистраль. Видимо, ехать было не близко, потому что Валентина предложила сесть на диван. Мини-солнце, стоявшее в зените, светило совсем по-настоящему. Лорка так и не знал, как, с чего начать тот страшный разговор, ради которого он встретился с ней. А Валентина, хотя и любила поговорить, об этом сразу можно было догадаться, ничуть не тяготилась молчанием. Она не искала первой попавшейся темы разговора и совсем не сгорала от любопытства, а предоставив событиям развиваться своим чередом, ждала, поглядывая вокруг.
      Когда они проносились мимо павильона-столовой, Лорка проводил его взглядом. Валентина спросила:
      — Проголодались?
      — А вы? — сейчас же спросил Лорка. — Может быть, зайдём, перекусим?
      Она с улыбкой покачала головой.
      — Некогда. Да и не люблю я эти закусывания на бегу. Еда — дело серьёзное.
      — Любите готовить сами?
      — Ой, ужасно! — оживилась она. — У меня дома куча всякой всячины: соки, крюшоны, квасы, мясо и дичь — все это натуральное, рыба и специи. Прямо настоящий склад! Я сама знаю, что это нехорошо — тащить все к себе домой, как будто сейчас какой-нибудь двадцатый век. Да никак не могу удержаться!
      Лорка бегло, но внимательно взглянул на неё.
      — У вас, наверное, и одежды целая куча?
      — А на что мне куча одежды? — равнодушно спросила она и засмеялась. — Думаете, я жадная? Совсем нет! Просто ужасно люблю все делать своими руками, как мне хочется и как нравится.
      Лорка слушал с интересом. Валентина заметила это и ещё больше оживилась.
      — Вот это платье. — Она встала, повернулась несколько раз перед Лоркой и села снова. — Я тоже сама его шила. Правда, неплохо получилось?
      — Хорошо, — не кривя душой, одобрил Лорка.
      — Тиму тоже очень понравилось, — с удовольствием сообщила она. И, чутко заметив напряжение, появившееся на лице Лорки, вдруг спросила: — С ним что-нибудь случилось?
      Лорка с трудом заставил себя иронично усмехнуться.
      — С Тимом? Что с ним может случиться? — И поспешил вернуться к прежней теме разговора. — А как это вам пришло в голову — самой сшить себе платье?
      — Знаю, знаю, знаю, — закивала она головой, — есть готовое платье с подгонкой, есть швейные автоматы с проблемно-эстетическими приставками, да все равно это не то! Как вы, мужчины, не понимаете, что если сделаешь сама, так это совсем другое дело. Даже обидеться не на кого!
      Это случайно промелькнувшее слово «мужчины» открывало Валентину с новой стороны. Она между тем продолжала все так же оживлённо-доверительно:
      — Знаете, я, наверное, родилась слишком поздно. Мне вот не совсем нравится этот принцип — каждому по потребности. — Она взглянула на Лорку с улыбкой, в которой были и смущение и вызов. — Ну что это такое? Пришёл и взял — скучно!
      — Так ведь за это надо и отдать по способности.
      — Кто их мерил, наши способности, — равнодушно, даже с оттенком пренебрежения ответила Валентина. — Это гениям легко отдавать свои способности. Он отдаёт, а все вокруг ахают — ух как здорово получается! А если ты самый обыкновенный человек, если тебе и отдать-то нечего? Тогда что?
      Она спрашивала о серьёзных, наверное, тревожащих её вещах, но глаза её по-прежнему были ясны и покойны, только где-то в самой их глубине прятался вопрос.
      — У вас нет законченной специальности? — предположил Лорка.
      — Как это нет? — удивилась Валентина и с некоторым достоинством представилась: — Я дипломированный фильмограф. — И тут же заулыбалась, в этой улыбке была и лёгкая насмешка над собой, и лёгкая грусть. — Только разве в такой работе выразишь себя по-настоящему? Чтобы почувствовать радость от этого, а не просто удовлетворение.
      — В экспедицию вам надо, — неожиданно даже для самого себя посоветовал Лорка, — в космос, на неосвоенную планету. Уж там для вас найдётся возможность и шить, и готовить, и собирать всякую всячину.
      Она согласно и очень уверенно кивнула головой.
      — Знаю, Тим все время твердит мне об этом, — её лицо осветилось какой-то особенной скрытой лаской, — только сейчас нельзя мне в космос.
      Лорка секунду непонимающе смотрел на неё и вдруг догадался.
      — У вас ребёнок?
      Он не сумел скрыть своего удивления; она услышала эту нотку, повернулась к нему и ответила с лёгким недоумением:
      — Да.
      — Девочка?
      — Девочка, — засмеялась она, — а как вы догадались?
      Лорка готов был услышать все, что угодно, но только не это. У Валентины ребёнок!
      — Вы думали, мальчик? — спросила она, не понимая его растерянности.
      — Нет, я сразу догадался, что это девочка, — ответил Федор машинально.
      — Как?
      Она смотрела на него с насторожённым, но весёлым любопытством, как смотрят на фокусника, пообещавшего показать интересный трюк.
      Что мог сказать ей Лорка про интуитивное угадывание, похожее на озарение? Угадал, и все тут, угадал и остался жив, угадал, а потом и сам удивился, что угадал, если, конечно, все это происходит в спокойной обстановке и есть время и охота, чтобы размышлять об этом да удивляться. Но в любопытстве Валентины было столько бесхитростного интереса, что Лорка постарался, как мог, ответить ей.
      — Вид у вас такой, — он оглядел её с головы до ног, — мягкий, женственный. Вы ведь любите детей?
      — Ой, ужасно! Вот еду сейчас с вами, я ведь к своей девочке еду, и все думаю, как она там? — Валентина сцепила руки, она постаралась сделать испуганное лицо, но из этого ничего не вышло — лицо жило, дышало ожиданием желанной встречи. — И знаю ведь, что ничего случиться с ней не может, а все равно беспокоюсь. Вот говорю с вами, а сама потихоньку представляю, как возьму её на руки, как она будет дышать вот тут, рядом, говорить, тянуть меня за волосы. Как я её купать буду.
      В глазах Валентины мелькнули слезы, она тут же засмеялась, смущённо поглядывая на Федора, и все так же увлечённо продолжала:
      — Я всегда сама её купаю. Там уж знают и не спорят со мной. Я слышала, они говорят — доисторическая мамаша.
      — А почему бы вам не стать воспитательницей? Из вас бы, по-моему, получилась очень хорошая няня.
      Валентина с ясной улыбкой покачала головой.
      — Я знаю, что получилась бы, но Тим говорит — очень глупо, когда муж уходит в космос, а жена месяцами и годами ждёт его на Земле. Надо ходить вместе. Вот только как я оставлю дочурку — ну просто не представляю!
      Лорка сидел, уронив на колени тяжёлые руки. Он не мог, не хотел решиться на такой безжалостный удар. Каждый имеет право на свою радость и на своё горе. Альта говорила верно. Но как разны эти права!
      Идя на встречу с Валентиной, Лорка молил судьбу о пустяке, о том, чтобы в её характере найти достоинства или недостатки, позволяющие человеку выстоять в беде; все равно — окаменеть или расклеиться, лишь бы выстоять. Легкомыслие, непостоянство, сильный интеллект, расчётливость, крепкие цепи других интересов — все это смягчает тяжкий удар истины, приглушает эмоции. Он искал что-нибудь и не нашёл ничего. Право! Да, у Валентины было право на своё горе, но было ли право у него, Лорки, бросить это горе в открытую, беззащитную душу? Он задумался тяжело и надолго, поэтому вопрос Валентины хлестнул его кнутом.
      — С Тимом что-нибудь случилось?
      Любящее сердце — вещее сердце. Уже второй раз она спрашивала об этом. Лорка сумел заставить себя непринуждённо улыбнуться.
      — У меня сердце щемит, Федор. — Она сказала это совсем просто, без эмоций, но тревога так и лилась из её глаз.
      — Глупости, женские глупости, — резко, почти грубо сказал Лорка. — Если уж вы стали женой космонавта, надо привыкать к тому, что иногда щемит сердце.
      Она закивала головой, успокаиваясь.
      — Да-да, Тим говорил мне об этом. Рассеянно оглянувшись, Валентина вдруг спохватилась:
      — А ясли?
      — Неужели проехали? — комично ужаснулся Лорка.
      — Проехали, — она смущённо улыбнулась, — это все из-за вас. Напугали вы меня.
      — Вот уж не думал, что вы такая пугливая. — Лорка положил на её тёплую мягкую руку свою большую ладонь. — Рад был познакомиться с вами.
      — Я тоже. Когда ждать Тима?
      — Через неделю, — уверенно ответил Лорка и заискивающе добавил: — Вы не рассердитесь, если я покину вас? Мне нужно забежать к жене, она работает вот в этом здании.
      — Пожалуйста, — Валентина засмеялась, — только здесь перехода нет.
      — А зачем мне переход? Кто я — покоритель космоса или тюфяк?
      Лорка засмеялся, подмигнул и прыгнул со скоростной магистрали через оградительный барьер.
      — Упадёте! — крикнула Валентина, вскакивая с дивана. Но Лорка ещё в воздухе сгруппировался и наклонил тело градусов под сорок пять к направлению движения. Шестидесятикилометровая скорость качнула его сильное тело, Федор спружинил ногами и стал прямо, приветственно подняв руку. Валентина была уже далеко и не могла видеть его лица, поэтому улыбаться теперь было совсем не обязательно. Но он все ещё улыбался. Какой-то прохожий с седой головой, свернувший к Лорке, видимо, для того чтобы сделать ему выговор за глупое лихачество, увидел эту улыбку и испуганно отшатнулся.
      — Ничего, — успокоительно сказал ему Лорка, вытирая лицо платком, — ничего. Все в полном порядке.

      Здесь, в спортзале фехтования, была своя особая и неповторимая атмосфера. Свежесть воздуха, напоённого запахами моря и соснового бора, заставляла поёживаться неподготовленных зрителей: комфортная спортивная температура была ниже бытовой. По тренировочным дорожкам, будто связанные невидимыми нитями, двигались, шагали, танцевали и вдруг взрывались молниеносными флешь-атаками стройные фигуры бойцов, затянутых в эластичное трико-броню самых разных расцветок. На прозрачных, почти невидимых шлемах, защищавших лицо, шею и голову, мерцали тусклые блики рассеянного света. Плавали в воздухе, летали, со звоном перехватывая друг друга, жалили и кусались шпаги-молнии. И если укол был хорош, если «вес» его по древней традиции был не менее 750 граммов, срабатывал фиксатор, посылая незримый радиосигнал. Руководствуясь этими сигналами и общим рисунком боя, поединок оценивал контрольный автомат; на его табло, то зависая, то меняясь с почти калейдоскопической быстротой, высвечивались суммы уколов с вспомогательной оценкой их точности и силы. Когда одна из этих сумм набегала до установленной, раздавался лёгкий звуковой сигнал; на гарде победителя вспыхивал зелёный огонёк, побеждённого — красный. Фехтовальщики бережно ставили своё оружие в пирамиду гардами вниз, пуандарами вверх, садились возле автомата в кресла бок о бок и просматривали видеозапись боя, обмениваясь оживлёнными репликами. На боевой дорожке бои разыгрывались особенно неторопливо и хитроумно. Пуандары шпаг тут украшали пурпурные болевые разрядники. Если разрядник устанавливали на полную мощность, на все сто процентов, на «сотку», как говорили фехтовальщики, чистый укол в грудь своей неистовой раскалённой болью валил с ног ничуть не менее верно, чем укол настоящей шпагой в самое сердце. Правда, на «сотке» работали очень редко, ограничиваясь полусоткой, которая называлась также коброй, или четвертью — шершнем. «Укус» кобры, как правило, бросал фехтовальщика на колени, ну а шершня, чтобы не потерять лицо настоящего бойца, полагалось терпеть на ногах. Возле боевой дорожки всегда были зрители — и посторонние, и из числа отдыхающих фехтовальщиков, — с удобством располагавшиеся в мягких креслах на антресолях, где, кстати, и воздух был заметно теплее. За боем на этой дорожке следил не автомат, а судья-тренер. Перед началом боя он задавал древний, как сама спортивная шпага твопрос: «Мсье прэ?» — и после того, как бойцы отвечали согласием, открывал бой жестом руки и короткой командой: «Алле!»
      В общем, спортзал фехтования был спортзалом фехтования, спутать его с чем-нибудь другим было никак невозможно. Равно как невозможно было не любить его тому, кто по-настоящему держал в руке шпагу — благородное Древнее оружие, которое за историю человечества, как феникс, несколько раз умирало и вновь возрождалось из пепла забвения обновлённым и ещё более прекрасным.
      Вслушиваясь и вглядываясь в этот особый фехтовальный мир, Лорка, не снимая тренировочного защитного трико, с удовольствием отдыхал в низком кресле. Его зеленые глаза довольно щурились, как у кота на солнышке, поза была расслаблена, правая рука тяжело свисала до самого пола, левая с зажатым в ней мягким платком лениво вытирала вспотевшие в боях лицо и шею. Потерявший свою упругость защитный шлем прозрачным капюшоном висел за спиной, а шпага отдыхала рядом на стоечке, которая специально для этой цели была и приделана к креслу. Шпага, как и сам Лорка, казалась ленивой, усталой и беззащитной — не верилось, что это именно она, подвижная, как ртуть, сияющая и вдохновенно-злобная, какую-нибудь минуту назад исполняла в воздухе свой затейливый и логичный танец угрозы, атаки и защиты.
      Иван Франкетти, добрый, импульсивный и стремительный, как само фехтование, сидел рядом, сердито смотрел на Лорку и нехотя ругался, машинально следя за контрольным боем до первого «смертельного» укола, который участники разыгрывали неторопливо, осмотрительно, с теми неожиданными, похожими на каприз переходами от нарочито ленивых, вяло-грациозных движений к каскаду летящих шагов, запутанных финтов и молниеносных уколов.
      — Это же не самбо, рыжий ты дикарь, где многое решает сила! Фехтование — прежде всего искусство. Тренинг, тренинг и ещё раз тренинг, если ты хочешь побеждать.
      — А если я не хочу побеждать? — лениво, с еле уловимым лукавством спросил Лорка.
      — Тогда катись отсюда и занимайся штангой, — скороговоркой ответил Франкетти и хлопнул себя по колену. — Нет, что он делает, а? Ты видел? Осторожничает в позиции, когда мог свободно достать его стрелой! Хочет играть только наверняка и проиграет, вот увидишь.
      — А зачем мне штанга, Иван? Ты же все время твердишь, что мышцы у меня и так перетяжелены.
      Франкетти, уловивший лишь конец последней фразы, быстро повернулся к нему.
      — Перетяжелены! Я готов повторять это хоть до второго пришествия. Посмотри на себя, — Иван окинул его быстрым взглядом сначала скептически, потом почти любовно, — как ты с таким весом порхаешь по дорожке — великая тайна есть! Если хочешь знать, я всегда ставлю тебя в пример индивидуумам подобной комплекции. А ты? Подавай тебе Виктора, эту осу с каучуковой рукой и оленьими ногами!
      — Так я же все-таки выиграл у него.
      — Видал? — снова хлопнул себя по колену Франкетти. — Что я говорил? Переосторожничал и получил чистый укол. Был бы настоящий бой, лежать бы ему сейчас на матери сырой земле. Выиграл, — это скептическое замечание относилось уже к Лорке, — один раз из восьми. Стыдно и срамно такое для Фе дора Лорки.
      — Но вспомни, каким уколом я выиграл, — не без самодовольства напомнил Лорка.
      Франкетти закрыл глаза и мечтательно потряс головой.
      — Да, это был царь-укол! — Он сделал молниеносное движение кистью и прищёлкнул языком. — Я думал, шпага сломается как тростинка.
      Лицо Франкетти вытянулось и стало свирепеть.
      — Нет, ты посмотри, что делает этот столб, эта мачта, этот неотёсанный небоскрёб! Не фехтовальщик, а вентилятор! Мне бы такие рычаги. Нет, такое видеть просто невозможно!
      И Франкетти поспешил к третьей дорожке, где неуклюже работал высоченный новичок с прекрасными для фехтовальщика природными данными. Лорка, с улыбкой наблюдавший, как Франкетти, прекратив бой, взял в руки шпагу и стал в позицию, услышал голос:
      — Надеюсь, ты не в обиде?
      Это был Виктор Хельг.
      — Это на что же? — откровенно удивился Лорка.
      По губам Виктора скользнула и пропала лёгкая улыбка. Он пожал плечами — мол, тебе виднее — и сел в кресло напротив Лорки. Сел в подобранной, хотя и непринуждённой позе. Он совсем не выглядел усталым и был так свеж, точно явился сюда не с фехтовальной дорожки, а с бездумной прогулки. Поглядывая на Виктора с явным одобрением, Лорка ещё раз прошёлся платком по разгорячённой коже. Великолепный образчик человеческой породы! Умен, дерзок, в меру насмешлив, но это от молодости, прекрасно сложен — истинно оса! И по-настоящему красив ещё не вполне созревшей, но яркой мужской красотой: тёмные вьющиеся волосы, высокий лоб, бархатные умные глаза, чётко выписанные строгие черты лица и смуглый румянец на щеках. Хочешь рисуй, хочешь лепи — будет одинаково хорошо.
      Виктор поймал взгляд Федора, и снова мимолётная улыбка, какая — разобрать не успеешь, скользнула по его губам.
      — Можно с тобой откровенно, Федор? Я ведь не привык к дипломатическим тонкостям.
      — Конечно, можно, — разрешил Лорка, продолжая разглядывать собеседника, словно по рассеянности, чтобы тот не обиделся ненароком. Ведь, верно, и впрямь привык идти напролом и думает совершенно искренне, что ничего лучшего и быть не может.
      Среди красивых удачливых парней такой психологический комплекс встречается нередко. Это не всегда осознанное отражение своего обаяния. И виноваты в этом женщины, которые, несмотря на свою рассудочную деловитость и расчётливость, не могут их не баловать и не опекать. Впрочем, виноваты — это слишком крепко сказано. В разумных дозах самоуверенность и прямолинейность для космоса только полезны.
      — Я слышал, тебе нужен напарник, — почти утверждающе сказал Виктор, прямо глядя на Лорку своими бархатными глазами. Федор же взглянул на него лишь мельком и ответил не сразу.
      — Мне нужен не только напарник. Я комплектую целый отряд.
      — А для этой роли я не гожусь?
      Нотка настойчивости в голосе Виктора не исчезала. Лорка снова мельком взглянул на него и ответил, словно извиняясь:
      — Пока я этого не знаю.
      Хельг засмеялся. Он сидел, опираясь локтями на колени, и с откровенным интересом разглядывал Лорку.
      — Но Ревский обещал специально поговорить о моей кандидатуре.
      — А он и говорил, — спокойно ответил Лорка, — только это сразу не делается. Путь от Земли до Кики длинный. Да и на Кике не сразу заварится каша. Напарник, содруг командира, выделится в коллективе сам собой.
      Виктор внимательно смотрел на Лорку, который не то не замечал, не то делал вид, что не замечает, его взгляда.
      — Федор, — вдруг спросил он, — у тебя же был напарник, отличный напарник — Тимур. Почему ты с ним расстался?
      Лицо Лорки посуровело, лучше сказать, потяжелело; разгладились мелкие морщинки, и в то же время резче прописались основные черты.
      — Мы не сошлись характерами, — медленно проговорил он.
      — Но, кажется, вы были друзьями? — настойчиво допытывался Хельг.
      Лорка провёл рукой по колену, точно разглаживая некие невидимые складки на защитном трико.
      — Были, — подтвердил Лорка и впервые за время этого разговора прямо и очень спокойно взглянул в глаза собеседника. — Разве нельзя не сойтись характерами с человеком, который когда-то был твоим другом?
      — Почему же нельзя? Можно. — Виктор отвёл взгляд, шлёпнул себя по ноге и засмеялся. — Как бы то ни было, ты командир экспедиции изначально, а вот твой напарник должен выделиться сам собой. Почему такая разница?
      — В любом коллективе должна быть основа для компоновки, — сказал Лорка почти добродушно, — иначе коллектив просто не состоится, развалится.
      — Стало быть, ты основа?
      — В некотором роде.
      — Значит, ты считаешь себя лучше других? — настойчиво допытывался Хельг.
      — Опытнее.
      — Ну, это вопрос терминологии.
      — Не совсем. Чтобы ты понял это, скажу — за моими плечами незримо, но очень весомо стоят удачи прежних экспедиций, которыми я командовал.
      Тёмные густые брови Виктора сдвинулись к переносью.
      — Это верно, — в раздумье согласился он, непринуждённо возвращаясь к прежней лёгкой манере разговора: — А если это удача, именно удача, и ничего больше?
      — Раз удача, два удача, — в голосе Лорки зазвучала лёгкая ирония, — помилуй Бог, когда-нибудь надобно и умение.
      — Знаю, — Виктор не удержался от нотки снисходительности, — ты любишь цитаты из старинных романов. Но стоит ли за них прятаться?
      Лорка усмехнулся.
      — Не стоит. Могу сказать тебе, что и командир экспедиции не наследует свой пост навечно, как император. В работе иногда выдвигается другой лидер, он и становится командиром. Такое случалось, хотя нечасто.
      Виктор насмешливо поглядывал на Лорку своими бархатными глазами.
      — Ты не боишься, что такое случится на Кике?
      Лорка непонимающе взглянул на него. Виктор кивнул головой за спину и пояснил:
      — Я победил тебя на фехтовальной дорожке. Разве то же самое не может случиться в космосе?
      Лорка со сдержанным любопытством разглядывал своего фехтовального противника. Хельг открыто улыбался, но Лорка остался серьёзным.
      — Разве мы летим на Кику драться?
      Тень смущения пробежала по лицу Виктора и пропала.
      — Нет, не драться. Но соперничество возможно не только на фехтовальной дорожке.
      Лорка кивнул, соглашаясь, и поинтересовался:
      — Ты считаешь своё участие в разведке Кики решённым делом?
      — А почему бы и нет?
      Лорка усмехнулся. Виктор помолчал, ожидая его реплики, но так как Федор и не думал открывать рта, заговорил сам, постепенно накаляясь: