Глава 13

— Жень, передай сахар, а?

Она встрепенулась, услышав свое имя. Поглядела на Маринку внимательно и серьезно, будто та просила по меньшей мере занять ей миллион баксов до следующего столетия. Неизвестно, что могла бы ответить Женька, но тут очнулась бабушка.

— Марин, ты уже сластила чай два раза, и по три ложки, — усмехнулась Ирина Федоровна, — мне не жалко, но всему же есть мера…

— Да? А я и забыла, — пожала плечами Марина и принялась сосредоточенно поливать кетчупом кусок пирога.

Дед фыркнул в чашку, но промолчал. Данька великодушно отобрал у тетки кетчуп, потом подумал да и пирог отодвинул подальше.

— Ешь пряники, — велел он строго под одобрительным бабушкиным взором.

— Жень, как твоя нога? — поинтересовалась Ольга Викторовна.

Она снова вздрогнула, с трудом оторвала взгляд от тарелки и сфокусировала на матери Ильи. Кажется, та у нее что-то спросила. Про ногу.

— Спасибо, я больше не хочу, — пробормотала Женька, решив, что речь идет о курином окорочке.

Правда, за столом его не наблюдалось, но может быть, у нее просто что-то со зрением. Она никак не проснется, глаза все время слипаются и слезятся, и все вокруг кажется туманным.

Надо еще выпить кофе.

— Так что с твоей лодыжкой? — растерянно спросила Ольга Викторовна.

— А? Что?

— Жень, ты нормально себя чувствуешь? Ты какая-то бледная.

— Не выспалась? — вклинился дед, лукаво сверкнув глазами.

— А как вы вчера съездили? — встрепенулась Марина. — Мы ждали, ждали, а потом подумали, что вы решили заночевать где-нибудь в городе… Ба, что ты пихаешься?!

Ирина Федоровна бросила на внучку испепеляющий взгляд и быстро повернулась к Женьке.

— Так что с твоей ногой? — на этот раз сакраментальный вопрос прозвучал в ее исполнении. — Я считаю, что плавание пойдет тебе на пользу, тебе необходимо отправиться с нами на речку.

Бабушка всегда изъяснялась подобным образом, когда нервничала. Виктор Прокопьевич прекрасно это знал и покосился на нее с любопытством. Смутная догадка бередила его душу, но задавать вопросы он не решился.

— Лягушек напоймаем! — мечтательно высказался Данька.

Женька хранила молчание. Про ногу говорить не хотелось. Все было нормально с ногой, по крайней мере, вчера ночью она ничем не мешала. То бишь, Женька ее даже не чувствовала, эту проклятую ногу, эту бесценную ногу, которой приспичило споткнуться о клумбу во дворе за апельсиновым забором.

Там, где живет человек с немыслимыми глазами, цвета жженого кофе, цвета южной ночи, цвета неба в майскую грозу, когда сквозь тучи нельзя разглядеть солнца. Нет, невозможно разглядеть. Просто знаешь, что оно есть.

И эти глаза смотрели на нее растерянно, с беспомощной нежностью, торжествующе, насмешливо, — по-всякому.

А потом что-то стряслось с миром, с ее миром. Этот человек… Бог ты мой, как она могла думать, что знает свое тело! И снисходительно болтать о сексе, будто это простенькая, весьма миленькая, но ничем не примечательная прогулка по набережной речки Переплюйки.

Какая там набережная!

Они были в океане, и со всех сторон — ни горизонта, ни земли, только волны одна за другой, беспрерывно, шквальные и неистовые, ласковые и тихие.

Женя вдруг поняла, что сейчас заплачет.

Она проснулась одна и не знала, что с этим делать. Долгое время она пролежала в постели, уставясь в одну точку. Придумывала разные варианты. Он вышел побриться. Ему позвонили. Его срочно вызвали на работу. Ну да, когда еще даже солнце не проснулось как следует, прокрадываясь в комнату осторожными янтарными бликами.

Он просто ушел, вот и все. А чего она ждала, в конце концов? Нежной записки на подушке? Голубиного воркования в смятых простынях? Официального предложения руки и сердца?

Запив ее одиночеством своим, он просто ушел.

Все нормально.

Правда, некоторое время она еще надеялась увидеть его хотя бы за завтраком. А когда не увидела, рухнула в самоистязания, уже не пытаясь понять, что случилось, а с подростковым азартом блуждая по лабиринтам собственных комплексов.

— Жень, допивай быстрей! — ударился в уши Данькин вопль. — И пойдемте уже, а то наше место на речке займут. Жень, а у тебя удочка есть? У деда есть, а он мне дает.

— Зачем тебе удочка, Данила! — отмахнулся дед. — Возьми динамит, вот и всех делов.

— Ты чему его учишь, старый?! — встрепенулась бабушка.

— Ну и шуточки, папа! — покачала головой Ольга Викторовна и повернулась к Даньке, — ты собирайся, малыш, а Женя попозже к вам придет. Жень, ты ведь еще наряды нам не показала, устроим сейчас показ мод, а потом уж на речку отправишься. Кстати, а купальник вы купили?

Женька пожала плечами.

— Как это ты не знаешь? — удивилась Ольга Викторовна и ласково потрепала Маринку по плечу, — смотри-ка, вашего полку прибыло. Мы с бабушкой всегда интересовались нарядами сверх меры, а эти девицы — два сапога пара. Остается надеяться, что Илька проследил за покупками, уж он-то у нас понимает толк в женских шмотках… Ой! Мам, ты наступила мне на ногу!

— Извини, — бесстрастно промолвила Ирина Федоровна и нажала посильней, когда ее дочь продолжила пламенную речь о способностях Ильи разбираться в женских нарядах.

Женя смотрела в пустоту и молча хлебала свой кофе, уже четвертую чашку за утро. Пожалуй, она выпила бы еще литров двести, так и не заметив, что вместо сахара каждый раз кладет по три ложки соли.

— Хорошая идея, да, Илья Михайлович?

Кажется, вопрос к нему. Кажется, вопрос по делу.

Илья сосредоточенно нахмурился, стараясь припомнить, какое такое дело они обсуждают и кто эти люди, уставившиеся на него с внимательным ожиданием.

Ах да, его коллеги.

Он в офисе.

Интересно, что он здесь делает?

Не ври хоть самому себе, с досадой прогундосил кто-то внутри него. Ничего интересного в этом нет. Больше всего на свете тебя интересует, чем сейчас занимается смуглая красотка с пацанской прической.

Быть может, сидит у окна в ожидании алых парусов.

Читает книгу? Рассказывает Даньке про Карлика Уха, то есть Носа? Режется в «осла» и забавно морщит нос, пытаясь вспомнить слово на букву «л». Он бы подсказал ей, пожалуй. Он знает тысячу слов на букву «л». Лоббизм, легитимация, лизинг, лицензия, локаут. Хм, что бы это значило? Что-то очень знакомое, что-то по работе, кажется.

Как скучно…

Намного лучше звучит вот это: ладонь, лепесток, локоны, ласка, луна.

Любовь.

Нет, про это он вообще ничего не знает. Нет, нет.

И все же, что она делает сейчас, та, у которой узкие, нежные ладони; та, у которой кожа на ощупь, будто лепестки подснежника; та, у которой вместо локонов короткий ежик, что всю ночь щекотно ласкал его подбородок.

Наверное, жмурится на солнце и пьет молоко, а над губами у нее белеют тонкие забавные усики.

Думает ли она о нем?..

— Илья Михайлович?

— Да, да.

— Так вы одобряете этот проект?

— Безусловно!

Черт, зачем он собрал совещание? Сбежал из дома в раннюю рань, когда еще даже не рассвело толком, придумал, что срочно должен устроить юридической службе разнос. Сидит вот и ничего не соображает. Только и думает о том, что было этой ночью, и как будет в следующий раз, и от подобных мыслей трещит в затылке, будто там кто-то развел костер, и веселое, неукротимое пламя рвется в небо.

И все-таки, что она делает сейчас?..

Илья вдруг почувствовал, что улыбается. И эта широкая глупая улыбка не помещается на лице, и распирает душу счастьем.

— Давайте закончим на этом! — решительно гаркнул он, перебивая кого-то из сотрудников на полуслове.

Поднялся и под изумленные взгляды коллег вышел прочь из кабинета.

Он понял, что делать. Вернее, он осознал, что может делать то, что хочет.

Зачем, черт возьми, ждать до вечера? Он не станет, нет. Он сейчас же выйдет из офиса, сядет в джип — слава богу, ему вернули джип! — выжмет на спидометре сто двадцать и через всю Москву, сквозь лето и тополиный пух, мимо чужой озабоченности и хлопотливой толпы, мимо всего на свете — он поедет к ней.

Илья внезапно осознал, что стоит напротив лифта и глупо ухмыляется. Надо бы нажать клавишу вызова, наверное. Впрочем, есть же лестница.

Комната для совещаний была на седьмом этаже, и все эти этажи Илья Кочетков одолел с молодецкой удалью, перепрыгивая через три ступеньки и распугивая корпоративных девиц.

— Илья Михалыч? — окликнули на выходе.

— Тороплюсь, — бросил он на бегу, не пытаясь даже разглядеть, кому приспичило его останавливать, — извините, очень тороплюсь!

Глаза ударились в полуденное, сочное небо.

В голове мелькнуло смутное сожаление о том, что уже потеряно несколько драгоценных часов и на обратную дорогу тоже требуется время.

«Кретин, какой же ты кретин! Нечего было впадать в истерику и мчаться в офис, словно испуганный кролик в нору! Лежал бы в постели, смотрел бы, как солнечные зайцы пляшут на простынях, как блестит черный хохолок рядом с твоей грудью, и ее дыхание сплетается с твоим».

Ну точно кретин.

Чертыхаясь от нетерпения, Илья пошарил в карманах, потом в дипломате, пытаясь отыскать ключи от джипа.

— Илья Михалыч, вы так бежали, так бежали, — врезался ему в спину запыхавшийся голосок, — я вам кричала, а вы…

Он обернулся и увидел девицу с ресепшен.

— Здравствуйте, — радостно кивнула она.

— Здрасте, и до свидания. Я не могу… В смысле, меня уже нет, — доверительно сообщил ей Илья, продолжая копаться в дипломате.

— Как это нет?!

— Вот так. Все вопросы завтра. Нет, послезавтра. Присылайте письма и бандероли.

— Что?! Илья Михалыч, вы о чем?

Он расхохотался вдруг. Неистовое веселье охватило его целиком и полностью, и Илья, пожалуй, мог бы пуститься в пляс, если бы не проклятый дипломат, который приходилось придерживать коленками.

— На шестерке поехать, что ли? — оживленно поинтересовался Илья, обращаясь к бумагам, торчащим из раскрытой пасти чемодана.

И тут же ответил вместо них:

— Так она ж еле кряхтит. Доберусь только к вечеру! Или такси поймать? — он поскреб в затылке и поднял голову.

Девица все стояла перед ним, глядя с трепетным недоумением.

— Илья Михайлович, я вам должна передать, — чуть не плача, сказала она и протянула ему плотный конверт, — сегодня утром курьер принес.

Он схватил конверт и хотел было кинуть в дипломат, но тут нащупал внутри картона что-то очень похожее на ключ.

Илья стукнул себя по лбу.

— Ну конечно! Я забыл! Ключи-то у этой заразы были!

Он быстро надорвал конверт, убедившись, что прав, захлопнул дипломат и все-таки дал гопака.

Девица, пятясь, наблюдала, как ведущий юрист компании дрыгает ногами и колотит себя по бокам.

— Благодарю вас, добрая фея! — проорал он, щелкнув сигнализацией на брелке.

Через полчаса он будет дома. Подкрадется к ней тихонько, положит руки на плечи, и когда она испуганно обернется, он увидит близко-близко зеленые глаза, вспыхнувшие радостью.

Потом он отнесет ее в спальню, и они повторят все, что было ночью. Раз пятнадцать. Нет, лучше сотню. Без перерыва на обед и всякую другую чушь, необходимую для жизни.

Стоп, а семья?

Илья задумчиво взъерошил волосы. Он как-то не принял во внимание, что в доме, кроме нее, полно народу. Куда бы его сбагрить, этот народ?! Может, купить всем билеты в цирк?

Или просто вывесить на дверях спальни табличку: «Не беспокоить!» В конце концов, всем известно, что он — свободный мужчина в полном расцвете сил и имеет право на личную жизнь. Семья поймет. Семье доводилось видеть его «личную жизнь», вернее некоторые ее моменты. Какая-то девица однажды забыла сумку в его джипе и приперлась за ней в самый разгар выходного. Мама усадила ее пить кофе, а Илья измаялся, дожидаясь, пока гостья сообразит удалиться. С другой он как-то приехал сам, нужно было переодеться, а девать ее было некуда. На этот раз кофе подавала бабушка, и все вздыхала горестно, и закатывала глаза, а потом, улучив момент, шепнула Илье, что даже несерьезные увлечения стоит выбирать повнимательней. Он фыркнул и повез «увлечение» в гостиницу.

Женьку в гостиницу он приглашать не станет. Даже мысль об этом вызывала судорожную ярость. Еще не хватало!

Они останутся дома, чтобы не думали об этом его родственники.

Вряд ли такой расклад ее воодушевит. Она — девушка трепетная и впечатлительная. И еще, вспыльчивая. Горячая, вот.

Вспомнив, какая она горячая, Илья едва не выехал на встречную полосу.

— Ириша, ты бы поговорила с девочкой, — задумчиво попыхивая самокруткой, заявил Виктор Прокопьевич.

Ирина Федоровна покосилась в сторону столовой, где остальные все еще пили чай.

— Да не слышат они! — с досадой проговорил дед, но наклонился к жене поближе и быстро прошептал, — ведь хорошая девочка, а наш шалопай…

— Старый, не твоего ума это дело, — перебила бабушка, — и что ты вообще выдумал?

Он, горделиво крякнув, сообщил, что пока еще имеет глаза и уши, да и в полный маразм не впал, чтобы не замечать, что творится у него под носом.

— Ничего особенного не творится, — невозмутимо пожала плечами Ирина Федоровна.

— Это ты Ольге расскажи. Или Маринке, — нахмурился дед, — промежду прочим, лучше сразу упредить, чем потом девка маяться будет. Эта, которая приходила-то, Рита, кажись… Невеста, ведь… А Женька ишо пигалица несмышленая.

— И что?

— Ты дурой-то не прикидывайся, — вскипел Виктор Прокопьевич.

И незамедлительно получил подзатыльник.

— Куды тебя несет, лысый черт? Чего ты напридумывал-то? Илья не дурак, небось, сам сообразит. А ты не лезь. Женька заметит, обидится, дуралей ты старый.

— Да я что? Я ничего, я хочу, как лучше, чтобы, наоборот, не обидел бы ее Илюха-то. Иль эта краля опять заявится, не дай бог чего заподозрит.

— Они сами ничего не подозревают, — грустно улыбнулась Ирина Федоровна.

Тут в кухню влетел Данька и заявил, что Женька только что призналась, будто не умеет плавать. Этот факт потряс его до глубины души, и теперь Даня строил планы, как он будет учить беспомощную гостью держаться на воде.

Глава 14

— Ой, Илюша, — подскочила с гамака Маринка, — а ты чего так рано?

— Надо, — ухмыльнулся он и, мимоходом потрепав сестру по волосам, протопал в гостиную.

Но тут же выглянул обратно.

— А чего так тихо? Где все?

— А хто тебе нужен? — прокряхтел рядом дед, возникший, будто черт из табакерки.

Илья почувствовал, как стремительно краснеет. Нервы никуда не годятся! На пенсию пора, вот что. Вместе с дедом в гараже ковыряться. Виданное ли дело адвокату терять самообладание из-за простого вопроса?!

Виктор Прокопьевич смотрел на внука, хитро прищурившись.

— Ты совсем приехал али как?

— Али как, — буркнул Илья, — где наши-то?

— Так на речке. И мать пошла, и баушка.

— А Данька?

— Спрашиваешь!

— А…

Илья беспомощно огляделся, пытаясь решить, стоит ли спрашивать про Женю.

— А… — снова растерянно начал он.

— Ты здоров ли, внучек? — насмешливо поинтересовался Виктор Прокопьевич.

Илья не ответил, резко развернулся и ушел в дом. Дед еще немного постоял на крыльце, удовлетворенно покачивая головой.

В доме было очень тихо, непривычно тихо, до головокружения тихо. Тьфу ты, и, правда, нервы ни к черту! Разочарование было таким внезапным и оглушительным, что Илья никак не мог сообразить, что же делать дальше. На речку что ли идти? И выкрасть Женьку потихоньку, улучив момент, когда бабушка с мамой отвернутся. Даньку будет отвлечь не трудно.

Хм… Кажется, это смахивает на ритуальное похищение невесты.

Невесты, какое вкусное слово.

Угомонись, приказал себе Илья и очень решительно поднялся на второй этаж, намереваясь переодеться и осуществить свой дурацкий план.

Дурацкий, не дурацкий, а должен сработать. Иначе придется повеситься от отчаяния. Не может же он сделать вид, что приехал просто так, на обед или это… бумаги, например, забрать. Невозможно представить, что надо будет оставаться равнодушным, когда вместе с Женькой окажется рядом все семейство. Прикидываться перед собственными родственниками Илье еще не доводилось.

И пытаться не стоит.

Бабушка, наверняка, сразу его раскусит. Да и мать не вчера на свет родилась.

Как это раньше ему в голову не пришло, что побыть наедине в большом доме так трудно?! Что сразу всем все станет ясно, и неизвестно, чем это обернется. Вот засада! Что же им теперь, скрываться, будто влюбленным подросткам? Выжидать момент, пока остальные разбредутся по комнатам? Сбежать на заимку в тайгу?

Илья раздраженно бросил дипломат в угол комнаты и принялся избавляться от галстука. Вдруг совсем близко послышалось мурлыкание. Он едва не подпрыгнул от неожиданности.

Котов в доме нет, это точно.

Нервные клетки не восстанавливаются, что тоже очевидно. Надо с этим что-то делать.

Он вышел в коридор, прислушался и спустя минуту понял, что кошачья песня вовсе не кошачья, и доносится из Женькиной комнаты. Никогда бы ему в голову не пришло, что Женька на досуге распевает.

А чем, по-твоему, она должна заниматься, придурок?! Оплакивать твое утреннее исчезновение? Скорбеть, уткнувшись носом в подушку? Утопиться, отправившись на речку с Данькой, мамой и бабушкой?

Почему-то он совершенно не был к этому готов. К ее тихому, но достаточно бодрому голоску, тонко заполняющему коридорное пространство.

Весело ей.

А ты бы хотел, чтобы она стонала и причитала?! Точно, придурок. Эгоист, циник и чурбан неотесанный!

Илья еще немного постоял у двери в ее комнату, продолжая переговоры с собственной совестью. Женька все напевала, и на его лице будто сама собой проклевывалась улыбка.

— Можно? — очень вежливым тоном спросил Илья, распахнув дверь.

А постучать забыл.

Женька сидела на подоконнике спиной к двери. Вернее, уже не сидела. Его оклик заставил ее подскочить на месте, и от неожиданности она опрокинулась на кровать, распластавшись, будто лягушка.

— Привет, — сказал он.

— Привет.

Немножко побарахтавшись на постели, так что все покрывало сбилось в неаппетитную кучку, Женя уселась по-турецки и стала смотреть на собственные шорты.

Это были замечательные шорты. Новые, только вчера купленные, но уже привычные, удобные и как будто обжитые. Только сейчас вдруг они показались ей слишком короткими, и Женька принялась незаметно тянуть к себе покрывало.

— Тебе холодно? — ухмыльнулся Илья, облокотясь на тумбочку рядом с кроватью.

— Ты понимаешь, мы купались… Данька учил меня плавать, а потом я устала… Они пошли в кафешку перекусить, а я домой. Я спать хотела.

— Ты спишь на подоконнике?! — изумился он с притворным ужасом. — И поешь во сне?

Она смущенно потерла нос.

— Нет, не во сне. Я просто так.

Ни за что на свете она не признается, что поет, когда ей совсем уж плохо. Садится в Шушика, давит на педали и орет во всю глотку! Или забирается в кресло с ногами и, раскачиваясь, будто болванчик, мурлычет себе под нос.

Иногда это помогает.

Иногда становится еще тоскливее.

— Куда ты покрывало тянешь?

Она посмотрела на него недоуменно, а потом перевела взгляд на собственные ноги, уже наполовину скрытые под покрывалом. Вот дуреха!

Скромность девушку украшает, сказала бы мама.

Не прикидывайся овцой, сказала бы Ираида Матвеевна.

— Хватит дурить, — ласково сказал Илья. Или ей показалось, что ласково?!

Женька внезапно рассердилась изо всех сил. Что он себе вообразил, этот дурак в трехтысячной степени?!

Сначала он улепетывает со всех ног из ее постели, потом приходит и издевается! Песни ее ему не понравились, видите ли! Покрывала, видите ли, ему жалко!

— И вообще, почему ты вошел без стука?! — она свесила ноги и выпрямила спину, будто пай-девочка.

— Я стучал, — улыбнулся Илья.

— Нет, не стучал!

— Стучал, стучал.

— Это я тебя сейчас стукну! — разгневалась она пуще прежнего. — Проваливай отсюда. Я спать хочу. Я не выспалась!

Вот этого говорить не следовало. Тут же всплыла в памяти ночь — та самая, вчерашняя ночь, которая, по большому счету из памяти никуда и не девалась, — и щеки загорелись маками, и сердце забухало оглушительно.

— Прости, — виновато произнес Илья, а она даже не сразу сообразила, за что. А когда сообразила, стало совсем худо.

Женька отвернулась. Абсолютно излишне, если он заметит ее неуместное глупое смущение.

— Я думал, ты поспишь утром, — рассудительно произнес он, присаживаясь рядом, — тебя Данька разбудил, да? Он с утра всегда орет, как оглашенный.

— Я сама проснулась, — четко выговорила она. Сказать, что из-за него? Что проснулась, потому что поняла — его уже нет рядом! Пусть потешит самолюбие. Нет уж, не дождется, самовлюбленный баран!

— Ты сердишься на меня? — спросил он осторожно. Какая прозорливость!

Женя одарила его высокомерным взглядом.

— Мне надо было записку оставить, — покаянно пробормотал он, — я не догадался, извини.

Она взглянула на него с недоверием.

— Нечего оправдываться, — буркнула Женька, решив, что он попросту врет, чтобы сбить ее с толку, — мне твои записки на фиг не нужны.

— А я?

— Что?

— Я тебе нужен?

Вселенная, где можно жить без страха и одиночества. Где нет пустых вечеров в обнимку с тоской. Куда рвется сердце, словно намагниченное, завороженное, ослепленное блестящим таинственным сумраком и искрами веселого солнца.

Нужна ли ей эта вселенная?!

О боже, разве это дано узнать? Нужна или нет, она уже на дороге к той планете, и нет пути опасней и чудесней.

— Илья, давай не будем говорить, — прошептала Женька, старательно тараща глаза в сторону.

— В каком смысле? — опешил он.

— Я не могу об этом говорить.

Илья развернул ее, и несколько секунд они тихонько боролись. Наконец, ему удалось посмотреть ей в лицо.

— Чего ты ревешь?

— Я не реву.

— Жень, ты очень обиделась на меня, да? Что я ушел и ничего не сказал. Я же тебе объяснил…

— Я все утро думала, — всхлипнула она, — думала, думала. Я даже не знала, дома ты или нет. И за завтраком тебя не было!

— А я вообще не мог есть, — признался Илья со смешком, будто удивляясь самому себе. — Слушай, поедем куда-нибудь, а?

Она потерла глаза кулачками, как маленькая.

— Куда?

— Ну, не знаю. В город, погуляем. Или на речку, я быстрей, чем Данька, научу тебя плавать.

Упоминание о его сыне выудило Женьку из мечтательного раздумья.

— Куда мы поедем, Илюш?! — горестно вздохнула она. — Что твоя родня скажет?

— Какая разница?

— Есть разница, — убежденно возразила она, — я так не могу, я живу в твоем доме, и все… Ну неужели ты не понимаешь?

С отчаянием она взялась за его ладонь — плотную мужскую ладонь, которая этой ночью лежала на ее груди, словно так было уже миллион лет, а по-другому и быть не могло.

— Хорошо, и что ты предлагаешь? — угрюмо спросил он.

Женя молчала, обводя пальцем линии его жизни и судьбы.

— Женька, все это глупости! Поехали, а? Я с ума сейчас сойду. Скажем, что тебе нужно купить еще что-нибудь. Или вот, я придумал!

Он быстро притянул ее к себе и победительно чмокнул в макушку. Женька нетерпеливо завозилась.

— Что?

— Я как будто отвезу тебя к врачу. Ногу показать. Это вполне реальный вариант, а?

— Бэ, — высунула она язык.

— Не дерзи мне, девчонка! — изобразив жуткую гримасу, угрожающе прошипел он.

— А то что?

— А то!

Илья повалил ее на спину, а сам пристроился сбоку, образовав руками надежную преграду для малолетней нахалки. В изумрудных озерах плескалось его крошечное отражение, губы растянулись в смелой ухмылке, морщился от смеха конопатый нос.

Илья медленно переместил взгляд пониже. Под майкой, плотно облегающей все, что этой ночью принадлежало ему, колотилось сердце, и был виден каждый вздох. Вспомнилось, как вчера она примеряла эту майку, крутилась перед зеркалом, а потом, задвинув занавеску в примерочной, пищала, что это слишком вызывающе, и она лучше переоденется обратно в свое платье, а он хохотал и велел продавщицам принести монашескую рясу. Этого она стерпеть не могла и отважно засунула майку в пакет с покупками.

А теперь лежит в ней и прерывисто дышит.

Затылок у него взмок, словно он три дня шлялся по Сахаре с непокрытой головой.

— Тут замок есть? — прохрипел Илья, забыв, что находится в собственном доме, где известна каждая трещинка.

— Что? Зачем тебе замок? — встрепенулась Женька. — Илюшка, даже не думай! Не смотри на меня так.

— А как?

— Никак не смотри. Отвернись сейчас же. Что ты делаешь?

Он пытался справиться с ее шортами.

— Илья, нет! — взмолилась Женя, вибрируя всем телом.

— Да, хорошо, извини, — забормотал он, быстро отодвигаясь на другой конец кровати.

Кое-как отдышались.

— Если ты не поедешь со мной, мне придется тебя украсть, — сердито пробурчал он, не глядя на Женьку.

— Я поеду, — смущенно мяукнула она, сделавшись красной от шеи до лба.

Илья поднялся, посмотрел на нее очень внимательно и подхватил на руки.

— Не дергайся. Во дворе только дед с Маринкой, скажем, что у тебя после купания разболелась лодыжка, и я везу тебя в травмпункт.

— А может, я сама дойду? — робко предложила она.

— Так правдоподобней, — торжественным голосом ответил он, прикидывая, какая гостиница ближе всего к их захолустью.

До гостиницы они не добрались. Принялись целоваться в джипе, едва отъехав от оранжевого забора на несколько метров.

— Дай я сяду за руль, — сипло произнесла Женька, когда прошло несколько тысяч лет.

— У тебя руки трясутся, — кивнул Илья на ее пальцы, сцепленные на коленках и слегка подрагивающие.

— У тебя тоже.

— Что будем делать? — беспомощно спросил он, пялясь на ее майку.

То есть, не совсем на майку. Вернее, совсем не на майку.

— Илья, смотри на дорогу.

— А разве мы едем куда-то?

Она прищурилась и решительно облизала губы. Будь, что будет! Можно хоть раз в жизни потерять голову и не думать о последствиях, а? И вообще, ни о чем не думать.

— Ты что делаешь?.. — застонал он, когда Женька ловко просунула ладонь за ремень его брюк. — Я свихнусь, — пообещал Илья спустя мгновение, — тут народ шастает, а мы… так просто это не кончится.

— Надеюсь, — промурлыкала она ему на ухо и куснула за шею, урча от нетерпения.

«Что со мной?!», — невразумительно, ликующе стучало в голове. Что это, что?

Он стянул с нее майку, и вопросы — миллиарды вопросов — схлынули в небытие. Женька совершенно точно знала, что погибнет, распадется на атомы, просто перестанет существовать, если немедленно, сию же секунду не получит его.

Он зарычал, когда ее пальцы перебрались наверх. Пуговицы на его рубашке подверглись стремительной атаке. Пришиты они были на совесть, петли сидели плотно, и Женька от отчаяния издала гортанный звук, пытаясь добраться до цели.

Илья рассмеялся, если бы мог. Но от ее голоса кожа покрылась мурашками, и в голове будто вскипело что-то.

Вонзаясь в нее беспорядочными поцелуями, он нащупал регулятор сбоку кресла и опрокинулся на спину, увлекая ее за собой.

— Погоди, погоди, — срываясь на хрип, простонала она, — кеды, у меня кеды.

— Черт с ними! — возмутился он, пытаясь стащить с ее попки какую-то тряпку, ужасно мешающую ему.

— Шнурки запутались. Я зацепилась за что-то…

— Это не что-то, это коробка передач, — ответил кто-то вместо него, а он тем временем лихорадочно тянул на себя ее дурацкую юбку.

Женька потерла ногами друг о друга, высвобождаясь из кроссовок, и засмеялась чужим, русалочьим смехом:

— Про коробку передач ты знаешь, а мои шорты пытаешься снять через голову…

— Ах, это шорты, — выдохнул Илья и с силой рванул проклятую тряпицу вниз.

Что-то затрещало. Швы, должно быть, которые лопнули окончательно и бесповоротно. Или то были электрические разряды, сотрясающие их тела мощно, беспрерывно, не давая ни единого шанса остаться невредимыми. Остаться такими, как раньше.

— Ба, смотри, это папина машина! — радостно завопил Данька, свернув к дому.

— Он же говорил, что джип в ремонте, — заметила Ольга Викторовна, — и чего это он его тут оставил, а не во дворе?

Бабушка молча и напряженно вглядывалась вдаль. У нее были свои мысли на этот счет, но обнародовать их она не спешила. Данька вприпрыжку скакал к калитке, торопясь встретиться с отцом, и тут тонированное стекло поползло вниз, и чья-то смуглая рука помахала в воздухе, словно распугивая комаров.

Ирина Федоровна быстро покосилась на дочь, которая ничего вроде бы не заметила.

Зато заметил Данька и ринулся в обратный путь к машине.

— Пап, ты тут что ли? Пап, открой, а?

В джипе произошло какое-то судорожное движение и послышался отчаянный шепот.