Глава 1

Джинсы были еще ничего, в некоторых местах даже чистые. Другое дело свитер. Один — повседневный, другой — праздничный, оба со времен царя Гороха, и вся разница в расположении заплат.

Куда, интересно, деньги деваются, а?!

И время. Вот куда пропадает время? Неужели ни одной свободной минутки нельзя выбрать, чтобы единственные джинсы постирать с толком, с чувством, с расстановкой? Бедная девочка, сказал бы папа. Не приспособленная ты, сказала бы мама. Лентяйка и лоботряска, сказала бы Ираида Матвеевна. То бишь, мачеха. Ну и ладно.

Зато Женька вспомнила, куда деньги деваются, и довольно замурлыкала что-то себе под нос и прижала крепко к груди ношеные-переношенные джинсы. Перед глазами возникло зрелище сказочного счастья. Собственная квартира. И бог с ним, с гардеробом-то. Чего это она вдруг с утра пораньше расстраиваться взялась? С утра надо радоваться и веселиться. Польку-бабочку танцевать или румбу. На крайний случай, цыганочку с выходом. Чтобы на весь день положительный заряд получить, как рекомендовала мама. А Женя смеялась и уточняла, что тогда будет не положительный заряд, а наоборот — вставательный или плясательный, если хотите.

Вот как.

А до приобретения квартиры осталось совсем немного. Полгодика, а то и меньше. Женька зажмурилась от этой мысли, словно счастье уже слепило глаза. Охо-хо-нюшки… Сейчас главное решить все-таки — который из свитеров будет удостоен чести быть надетым. Праздничный быстро измарается, а стирать некогда. На повседневный же — смотреть тошно, не то, что надевать. Была, не была, подумала Женька, сгребла в одну кучу джинсы и оба свитера и полезла в шкаф, где сиротливо болтались несколько блузок и платье — очень красивое — льняное, с вышивкой, со стильными крошечными кармашками и бахромой на рукавах. Правда, к нему придется надеть туфли на шпильке, а машину водить в них не очень-то удобно. Впрочем, кому-то другому неудобно, а для Жени, которая за рулем с двенадцати лет чувствовала себя комфортно, ни каблуки, ни «тракторная» платформа проблемой не были. Так что платье она все-таки достала и собралась его погладить, как вдруг обнаружила, что утюг не работает. Совсем. Минут пять Женька ждала, что он все-таки оживет, но утюг оставался холодным, как айсберг в океане.

— Интересное кино, — протянула огорченно Женя, но мысль ей развить не удалось, раздался стук в дверь.

Женька открыла, не ожидая ничего хорошего. За дверью оказалась тетя Тая, необъятных размеров женщина, втиснутая в цветастую тряпку, которую она выдавала за халат.

— Ну сколько же можно! — возмущенно заколыхалась тети Таина грудь навстречу молоденькой соседке, — когда же вы, свинтусы, начнете за собой убирать, а? Я ведь и участкового могу пригласить! Плита залита! Пол в пятнах! А в туалете вообще… Паразиты!

Неизвестно почему тетя Тая обращалась к Женьке на «вы». Явно не от уважения.

— Я еще не выходила, Таисия Степановна, — вежливо пояснила Женя.

Да и куда выходить-то? С утра в коммуналке было не протолкнуться, это Женька успела за несколько месяцев усвоить. Сначала она попыталась вставать раньше, часиков в шесть. Но тогда из угловой комнаты выскакивала Лерка и орала, что шум воды будит ее драгоценное дитятко. Ребенок, видите ли, должен высыпаться! А то, что оно — это самое дитятко — может полночи горланить, насмотревшись вперемешку с телепузиками «Терминатора» и «Чужих», — Лерку не волнует. Вообще-то ее трехлетний карапуз Женьке нравился, но пришлось из-за него отменить ранние вставания и валяться в постели до десяти, пока народ не рассосется.

Так что претензии Таисии Степановны были необоснованны. Но убедить в этом соседку Жене не удавалось. Старая склочница никак не желала удалиться и все чего-то орала, размахивала руками, колыхала грудями, и конца этому не предвиделось. Женька тоскливо разглядывала лампочку на потолке. Женька все понимала. Она в коммуналке не прописана, а только снимает комнату, и это уже повод для ненависти. Остальные — Лерка с сыном и вечно поддатым папашей, одинокая тетя Тая и пенсионеры Лыткины — живут здесь давно и по праву, и это право ненавидят так же, как Женьку. Потому что надежды отсюда выбраться нет никакой.

Женька подвернулась под руку, вот так-то. Даже утюг ни у кого нельзя спросить. Загрызут.

— В общем, давай двести рублей! — подвела итог тетя Тая.

За моральный ущерб что ли? Женя усмехнулась про себя.

— Ну чего вылупилась? Оглохла, что ли?

— Таисия Степановна, я не понимаю, если честно, почему я должна…

— По кочану!

Женька набрала воздуха в грудь.

Нет, поначалу ее это даже забавляло. Женя была закаленной, ее тренированная в боях с мачехой психика нисколько не страдала от давления соседей. Было весело, а потом — перестало. Ничего приготовить невозможно, потому что все конфорки вечно заняты. В туалет не прорваться — там засыпает пьяный Леркин отец. В коридоре не протолкнуться, потому как у пенсионеров хобби — велосипеды и лыжи, и эти самые атрибуты здорового образа жизни занимают всю прихожую.

Перечислять до следующего утра можно…

Но Женька вспомнила, что еще не выяснила, зачем тете Тае двести рублей.

— Я тороплюсь! — сообщила Женя. — Так что объясните толком. Или просто уйдите с дороги.

— У! — потрясла в воздухе кулаком соседка. — Нахалка! Двести рублей гони, на сансредства.

— На что? — искренне не поняла Женя.

— На порошок, шоб ванну мыть, на туалетного утенка…

— Он не туалетный, ваш утенок, а прямо золотой какой-то, — вздохнула Женька.

Если не дать — совсем изведут, а переезжать некуда. Еще свежи воспоминания от поисков жилья. Чур меня, чур, называется. Двести рублей не вопрос, конечно. С одной стороны. Один хороший пассажир — вот тебе и двести рублей. С другой стороны — половина нового свитера или обед в Макдаке. Женька ненавидела Макдак, но надо же было где-то есть.

— А может, ста хватит? — решила она поторговаться. Тетя Тая насупилась, готовясь к новому витку скандала.

— Ладно, ладно, — пробормотала Женя и полезла за деньгами, — вот, сто пятьдесят, у меня все равно больше нет.

И вручив купюры, она сильно надавила на дверь. Таисия Степановна кое-как была выдворена, но из коридора донеслось ее возмущенное бульканье.

Женька сжала пальцами виски. Платье опять же не поглажено, вспомнилось вдруг. И вся жизнь наперекосяк. Ни тебе утюга нормального, ни собственной кухни, где можно устроиться за столом, уютно подпереть ладонями подбородок и слушать, как поет чайник на плите, и смотреть в окно, где качаются зеленые волны листвы, и ждать, пока остынет огромный огненный омлет.

Ладно, проехали, как выражается продвинутая молодежь.

Надо работать. Работать — значит сесть за руль и колесить по столице. Но колесить по столице в халате Женька не могла, стало быть, все же нужно надеть платье, шикарное, но мятое, словно коровой пожеванное.

Досадливо поморщившись, Женя стала переодеваться. В желудке в этот момент что-то недовольно заурчало. Пустота, вот что, на которую Женька тоже плюнула, точнее, сглотнула голодную слюну и вышла из комнаты. В коридоре, как водится, на нее упал пенсионерский велосипед. Потирая ушибленные места, Женя взглянула на свое отражение в маленьком зеркальце, висевшем прямо на входной двери.

Да уж! Лицо перекошено, под глазами синяки, которые не может скрыть даже сильный загар, на макушке волосы стояли дыбом. Женька сильно сомневалась, что именно так положено выглядеть двадцатипятилетней, здоровой и умственно полноценной особе. Физиономия в зеркале скорее принадлежит озлобленному подростку, объявившему войну всему миру.

И шикарное платье, наверняка, не скрашивает этот образ.

И что, получается, на это тоже надо плюнуть?

Да, да, да, прокричал кто-то внутри нее. Плюнуть и растереть, забыть и не обращать внимания! Имидж ничто, как гласит известный рекламный ролик.

Все остальное тоже лишь мелкие неудобства. И если тебе так хочется из-за них биться об стенку и выть на луну, так пожалуйста!

Никто мешать не будет.

В этом все дело. Некому мешать, некому вмешиваться, некому утешить или наорать, что хватит, мол, страдать из-за чепухи!

Ты сама решила, что тебе никто не нужен.

Женька кивала, соглашаясь с собственными мыслями, которые назойливым роем вились в голове. Надо бы взять себя в руки. Она зашла в ванную, ополоснула лицо, пригладила волосы и постаралась сделать вид, что ей нравится эта жизнь.

Можно подумать, кому-то было интересно ее отношение к жизни…

Ладно, как там… проехали…

Женя сбежала вниз по лестнице, врезалась со всего разгона в тетю Таю, опрокинув содержимое ее мусорного ведра, и, чертыхаясь, вылетела во двор.

— Привет, Шушик, — прижалась она к блестящему боку своего любимого «лансера», — пора за работу, милый.

Он потянулся, задрал голову вверх, но ничего интересного там не обнаружил. Как, впрочем, и вокруг. Было скучно и муторно, и он бы обязательно заснул, но спать не хотелось, а хотелось избавиться от скомканных, влажных простыней и гибкого тела, которое крепко прижалось к его собственному.

Илья потянулся сильнее, с тайным умыслом спихнуть с себя новообретенную любовницу. Блин. Она все не скатывалась с него, изображая невероятную усталость и необходимость прижиматься к его горячему боку.

— Илюша…

Ее дыхание щекотнуло шею.

— Илюша, ты как? Живой?

Кокетливый вопрос был словно взят напрокат у какой-нибудь голливудской звезды, блаженно вздыхающей в койке рядом с другой голливудской звездой.

— Мне бы в душ.

— Я с тобой, — промурлыкала она.

Ну конечно. Все должно быть по сценарию, как это он забыл?

— Рит, давай в порядке живой очереди, а? — почти жалобно попросил он и все-таки сдвинул ее с себя.

Она раскинулась на подушках, наблюдая, как Илья Кочетков пытается выбраться из кровати, путается в простынях, чертыхается и размахивает большими, смуглыми руками.

Он ей даже нравился, этот Илья Кочетков. Успешный адвокат с крепкими мышцами, веселым ежиком на голове и нахальными глазами. Сначала он, как водится, сопротивлялся. Они — успешные и крепкие — сразу все просекают, гордо вскидывают чисто выбритые подбородки и надменно проходят мимо. Типа не замечают. Они любят сами решать — с кем, когда и почему. Кочетков Риту в упор не видел, такое случается. Но она умела ждать и вот, пожалуйста, дождалась. Секс в гостиничном номере в разгаре деловой командировки, как бы между прочим, — был только началом. Теперь главное правильно расставить акценты. Ну хочет он в душ один, пусть валит один. Может, у него комплексы. Или просто привычка.

Рита знала, что Кочетков долгое время жил один. То есть не один, но холостяком, и постоянной женщины рядом с ним не было. Так что, мало ли к чему он привык, ей-то что за дело?

Надо еще подождать, вот и все.

— Илюш, ты кофе будешь? — спросила она, вскакивая следом за ним.

— Буду, — проворчал он уже у двери в ванную. Черт его дернул с ней переспать! Пил бы сейчас кофе в одиночестве и работал.

Может, выставить ее из номера, а? Мол, побаловались, и хватит. Обычные девушки для «баловства» растворялись, будто сами по себе, и никаких проблем не создавали. Илья даже втайне гордился, что с некоторых пор вполне успешно освоил науку «секс без обещаний и обязательств».

Но вот Рита… Кажется, это тяжелый случай.

Он даже не помнил, когда точно она появилась в их компании. Так, мелькало что-то незнакомое с длиннющими соблазнительными ногами и шлейфом каких-то неведомых, охмуряющих духов. Все время чихнуть тянуло, но он сдерживался и здоровался с ней, незнакомкой, кивком головы. Потом они встречались на совещаниях, и она почему-то всегда оказывалась рядом с ним, сидела, покачивая ногой в опасной близости от его колена. А потом случилась эта командировка, и Илья поддался порыву (ладно, ладно, просто инстинкту), когда Рита появилась в его номере, вроде обсудить какие-то контракты, в которых она, как свинья в апельсинах.

Вода хлестала по разгоряченному телу, и Илья вроде бы приходил в себя. Втайне он надеялся, что Рита уже догадалась уйти. Невыносимо представить, что сейчас она окажется там же, где он оставил ее, что придется вместе пить кофе, разговаривать, ну и что там еще обычно делают в таких случаях.

Илья принялся лихорадочно растирать спину мочалкой.

Рита в это время рылась на полу в куче одежды, пытаясь отыскать мобильник, который истошно верещал вот уже несколько минут. Оказалось, звонит телефон Кочеткова. Пару секунд она раздумывала, потом решительно нажала кнопку приема.

— Да?

— Илька, что у тебя с голосом?

— Илья в ванной. Ему что-нибудь передать?

Рита постаралась, чтобы эта фраза прозвучала как можно более ехидно. Голос-то был женский. Стало быть, у холостяка адвоката все же имеется постоянная пассия, которая называет его «Илькой».

— А вы кто? — удивились на том конце провода.

— А вы? — холодно полюбопытствовала Рита. Получай, пассия, и не выпендривайся.

— Я Илюшина мама, меня зовут Ольга Викторовна, — благосклонно объяснил голос.

Рита перестроилась в считанные секунды.

— Ольга Викторовна, здравствуйте, — пропела она радостно, — как хорошо, что вы позвонили. Илюша мне много о вас рассказывал…

— А вы кто? — повторила Илюшина мама.

— Я — Рита, — как будто смущенно призналась она, — его невеста.

— Невеста?! Правда? Вот это сюрприз! Это же замечательно! Риточка, это так замечательно, что я даже слов не нахожу. Наконец-то, господи, наконец-то!

В голосе Ольги Викторовны отчетливо слышалось ликование, и Рита даже слегка струхнула. С чего это старуха так обрадовалась? Не чает сыночка сбагрить в новый брак? Или что?

Насчет невесты Рита соврала машинально, вслепую прощупывая почву. И оказалось, что попала в самое яблочко. Это было так неожиданно и так приятно, что она не сразу сумела сосредоточиться на продолжении диалога. Впрочем, Ольга Викторовна вполне справлялась сама, с необыкновенным воодушевлением что-то лопоча на том конце провода.

—..так вы согласны, Риточка?

— Конечно, — не раздумывая, ответила она, решив, что такая покладистость непременно порадует будущую «свекровь».

— Вот и отлично! — пропела Ольга Викторовна. — Значит, мы вас ждем!

Рита попрощалась и быстренько вернула телефон на место. Ее лицо на секунду приобрело мечтательное выражение. Надо же, как все просто оказалось! Мать Кочеткова вне себя от радости и ждет новоявленную невестку в гости.

Ну что ж, можно с уверенностью констатировать, что Ритин талант к импровизации сегодня сыграл на все сто. Хотя импровизировать она всегда опасалась, предпочитая продумывать все наперед.

— Кто приходил? — хмуро поинтересовался Илья, вернувшись из душа.

— Что?

— Мне послышалось, ты с кем-то разговаривала… Он остановился в дверях и смотрел на Риту с едва скрываемым раздражением.

— А… Это мне звонили, — легко соврала она и похлопала ладонью по кровати, приглашая Илью сесть. Словно любимую собачку подзывала.

Он, набычившись, покачал головой.

— Знаешь, у нас времени мало осталось. Мне надо просмотреть бумаги до отъезда. Давай потом поговорим.

О чем это он собрался со мной говорить, весело удивилась Рита. Но спорить не стала. Если он хочет, чтобы она ушла сейчас, так и будет. Пусть убедится, как она послушна, пусть увидит, как она все прекрасно понимает. Да и вообще, теперь, когда на ее стороне его матушка, гораздо проще расставить силки. Поэтому можно спокойно вернуться в свой номер и отдохнуть. Она это заслужила, не так ли?

В большом светлом доме на окраине Москвы стоял трам-тара-рам. Ольга Викторовна пыталась поделиться потрясающей новостью с домочадцами. Но отец в этот момент искал свои рабочие штаны, чтобы отправиться в гараж, где его ждали верстак и рубанок. Штаны куда-то подевались, и Виктор Прокопьевич на весь дом огорчался этому обстоятельству, двигал стулья, зачем-то перекладывал книги на полках, и в итоге потерял еще и очки.

К поисковой экспедиции присоединилась дочь Ольги Викторовны — Марина, — двадцатилетнее, хрупкое создание с томной поволокой в глазах. Толку от нее было мало, потому как она ежесекундно замирала на месте, осененная удачной рифмой к своему очередному гениальному стихотворению. И ей непременно надо было именно сейчас продекламировать пришедшие на ум строчки вслух и услышать одобрения. Умнющая псина Гера тут же вскакивала с нагретого кресла и начинала подвывать, пытаясь таким образом выразить свое мнение. Данька же, — четырехлетний внук Ольги Викторовны, — стараясь переключить внимание присутствующих на себя, принимался гоняться из комнаты в комнату, бодро распевая: «Нас не догонят!»

Нет, совершенно невозможно было рассказать семейству, что у Илюши появилась наконец-таки невеста. Ольга Викторовна, вздохнув, решила радоваться в одиночестве. Ей трудно было объяснить, почему женитьба сына так важна. Просто в последнее время Илья казался матери таким замученным и потерянным, просто на лице его так прочно обосновалось выражение недоверия, просто он слишком упорно делал вид, что работа — единственная радость в этой жизни. И еще потому, наверное, что Ольга Викторовна была очень романтичной особой и в свои пятьдесят с лишним лет продолжала верить в любовь и в тихое семейное счастье.

Мысли ее уплыли далеко, и на откровенный беспредел, творящийся в доме, она уже не обращала внимания. Но тут на лестнице, кутаясь в длинную пушистую шаль, появилась ее мать.

— Вы меня разбудили, изверги! — прошамкала Ирина Федоровна, с успехом притворяясь немощной старушкой, покой которой был нарушен бесчувственной молодежью.

— Риночка, где мои штаны? — кинулся к ней Виктор Прокопьевич.

— Бабуль, ты только послушай, что я написала! — кинулась к ней Марина.

— Бабрина! Пошли читать! — кинулся к ней правнук и с детской откровенностью добавил: — А то эти чокнутые меня в могилу сведут.

Ольга Викторовна фыркнула от смеха. Гера радостно тявкнула в знак солидарности.

— В могилу сведут меня, это точно, — нарочито шаркая тапками, Ирина Федоровна спустилась с лестницы и, продолжая ворчать, нашла мужнины штаны, посверкала глазами в знак восхищения перед новым творением внучки, успокоила Геру и усадила Даньку с книжкой на диван.

— Пора бы тебе, дружочек, читать самому.

— Я буквы забыл. Почти все, — схитрил он.

Ему отлично удавалось брать пример с прабабушки.

— А у меня зрение слабое, — не сдавалась та.

— А я — ребенок!

— А я — старуха!

— Какая же ты старуха? — удивился Данька и зашуршал страницами. — Старухи вон какие, смотри. Беззубые, с проплешинами и в рваных платьях.

— Это баба Яга, наверное, — догадалась Ольга Викторовна, — мам, я Ильке звонила.

— Он же завтра прилетает, чего ты ему опять плешь проедаешь? — недовольно пробормотала Ирина Федоровна. — Разве он без тебя не знает, что нужно мыть руки перед едой и не пить много кофе на ночь?

— Ничего такого я и не говорила! — возмутилась Ольга Викторовна.

— Ты всегда говоришь одно и то же! — отмахнулась мать. — Прямо зубы сводит от тоски.

— Не может быть! Они у тебя вставные! — мстительно фыркнула дочь.

Обе расхохотались, как девчонки.

— Я так не могу! — Данька от обиды заерзал на диване так, что покрывало сбилось в кучку. — Вы меня воспитывать будете, или че? Читай, давай, ба!

— Погоди, Данилушка, у бабушки новость есть. — Ольга Викторовна мечтательно улыбнулась и со вкусом произнесла. — Твой папа, кажется, скоро женится.

— Снова на маме? — скривился Данька.

— С чего ты взяла? — строго спросила Ирина Федоровна.

— А я с его невестой только что беседовала по телефону. Уже двадцать минут пытаюсь всем это сообщить, только в нашем сумасшедшем доме разговаривать спокойно невозможно!

Данила аккуратно отложил книжку, медленно, с достоинством поднялся с дивана и скорбно произнес:

— У папы, наверное, кризис этого… серединного возраста. Они с мамой уже женились, получается дважды на одни и те же грабли! Как говорится, седина в бороду, бес в ребро!

Иногда Даня говорил очень благоразумные вещи, но обычно делал это совершенно не к месту.

Ольга Викторовна, засмеявшись, прижала внука к себе.

— Не бойся, миленький, он не на маме женится, а на другой тете.

— Ты это точно знаешь? — прищурился он.

— Абсолютно!

— Дружочек, принеси-ка мне, пожалуйста, воды, а? — слабым голосом попросила Ирина Федоровна и, как только Данька выбежал из комнаты, повернулась к дочери. — С чего ты вообще взяла, что разговаривала с Илюшиной невестой? Может, любовница взяла трубку. Не живет же наш Илюха монахом!

— Да она сама мне сказала!

Ирина Федоровна удивленно приподняла безупречные брови.

— Сама? Однако смелая девушка. Но это кажется мне странным.

Еще бы! Интуиция редко подводила Ирину Федоровну. Ее дочь обрадовалась, как ребенок, и, наверняка, даже толком не слушала эту самую «невесту». У Ольги слишком бурное воображение, всегда она придумывает то, чего нет на самом деле. И за словом «женитьба» ей сразу видится неземная любовь, кофе в постель, ужин при свечах, куча ребятишек и шумные веселые вечера в кругу «семьи». Что ж, ее можно понять, с Михаилом у них так все и было. Он ее обожал и до свадьбы, и после, а ведь такое встречается очень редко. Наверное, поэтому Ольга после гибели супруга больше не вышла замуж. Даже неудачный брак Илюши не смог заставить его мать разочароваться в своей теории. Она все еще наивно полагала, что надо «искать свою половинку», «прислушиваться к судьбе», «сохранять романтику». Ну и тому подобные прописные истины, которые, — увы! — действуют не всегда и не везде.

Ирина Федоровна была уверена, что все это чушь, и главное — не любовь, не романтические бредни, не жаркие объятия, не шумные ссоры со сладкими примирениями, а умение слушать и понимать. Уважение, вот как. Они с Виктором прожили шестьдесят лет, уважая друг друга.

Это был сильный аргумент, разве нет?

А тут какая-то девица сообщает по телефону, что она — невеста. Сообщает это не кому-нибудь, а матери жениха. И где уважение? Нормальная женщина дождется, пока мужчина сам объявит эту новость родным.

Стало быть, невеста Илюши — не вполне нормальная.

С одной стороны — это хорошо. Она явно впишется в их семью, где одна только Маришка с вечным поиском рифмы чего стоит! Ирина Федоровна умела трезво оценивать и себя, и своих близких. Хоть она усиленно прикидывалась беспомощной старой каргой, дом держался именно на ней, а остальные могли позволить себе всяческие слабости. Илья зарабатывал на всех, но не умел элементарно общаться, хронически уставал и плевал на самого себя с высокой колокольни. Слабость? Конечно! Марина витала в облаках, едва переползая с курса на курс в Литературном институте, зато писала стихи и считала себя гением. Слабость? Естественно!

Ну и так далее.

Единственный благоразумный человек в семье — Ирина Федоровна. И еще, может быть, Данька.

Теперь вот ожидается пополнение в виде не вполне нормальной невесты. И кто ее знает…

Наверное, Ирине Федоровне удалось бы додумать эту мысль до конца, прислушаться к интуиции или принять какие-то меры, но в этот момент в гостиную вплыла Марина с очередным четверостишием, залаяла Гера, приветствуя вернувшегося Виктора Прокопьевича, Даньке удалось прочесть до конца сказку, и он принялся радостно вопить, сообщая об этом, и не унимался несколько минут.

Словом, в доме воцарился привычный кавардак, и новость о предстоящей женитьбе Илюши Кочеткова была благополучно забыта.

Глава 2

— Здорово, братан, — не глядя на нее, сказал рыжеволосый юнец и рухнул на сиденье, — давай-ка, дуй во Внуково, насчет лавэ не парься, все будет чики-пуки. У меня дружбан сегодня прилетает, так что поколбасимся!

Женька не любила ездить к аэропортам. Мороки было много, и обратно в город обычно приходилось возвращаться порожняком.

А сейчас к тому же вид отвязного юноши не внушал доверия.

Типа круче не бывает. А на деле такие вот супермены сбегали, не оплатив проезд, да еще и прихватывали что-нибудь из машины. На память, наверное. Последний раз Женя таким образом лишилась целого пакета еды. Закупилась, идиотка, на неделю, всякими йогуртами, полуфабрикатами и еще разорилась на килограмм бананов.

Женька обожала бананы! Только вот несчастным воришкам, должно быть, это было неизвестно.

А ведь казалось бы — «золотая молодежь», двое парней в модных курточках и девочка вся из себя, в коротенькой, но очень натуральной шубке, с дорогим мобильником, словно приклеенным к уху.

Детки при монетках. И всю дорогу трещали, как они терпеть не могут красную икру, как им надоели Канарские острова и всякие там «мерседесы» с личными водителями. Фи, морщилась девочка, это так пошло. Фу, вторили ей мальчики, конечно, пошло!

А с Женькой они не расплатились. Просто вышли, и все. Она выскочила следом, заорала что-то. Тогда один из мальчиков вернулся и тихо сообщил, кто у него папа, и что он с Женей сделает, если она сейчас не заткнется.

Она заткнулась от неожиданности. Вся компания, громко и весело хохоча, скрылась за воротами престижного коттеджного поселка. Вместе с ними, как выяснилось, скрылся и Женькин пакет с едой. Это ее добило.

Сначала она просто бегала вокруг Шушика и материлась. Откуда что взялось — и живописные эпитеты, и виртуозные сочетания несочетаемого! Потом Женя села за руль и стала сигналить, намереваясь испортить «детишкам» вечер. Она готова была всю ночь торчать под их окнами, но даже эта жалкая месть не удалась. Вышел охранник и пригрозил вызвать ментов. Так как московской регистрации у нее не было, встречи с правоохранительными органами Женька вовсе не жаждала.

Обидно.

Не в первый и не в последний раз обида опрокидывала навзничь и заставляла дрожать от бессилия.

Зато все чаще Женьке удавалось распознавать пассажиров с первого взгляда. С этим стоит поторговаться, с другим лучше не связываться, третьему можно оставить телефон — он позвонит и сделает выгодный заказ.

Юнец, который сел сейчас в машину, вовсе не внушал Жене доверия, однако она лишь пробурчала что-то невнятное ему в ответ и лихо тронулась с места. Даже не спросила, сколько денег заплатит.

Ничему тебя жизнь не учит, сказала бы мама.

Кретинка, сказала бы Ираида Матвеевна.

— Ты побыстрее, шеф! — между тем поторопил рыжий и, откидываясь в кресле, присвистнул, разглядев, наконец-таки, кто сидит за рулем.

— Баба! — обозначил он свое открытие.

— Не хами! — спокойно ответила Женя, привыкшая к подобной реакции.

— Ну ни фига себе! — восхитился тот. — А чего это ты того… бомбишь, да? А стрижка такая, чтобы типа этого… шифруешься под мужика, да? Ты бы кепку еще нацепила и очки! Никто бы ни ухом, ни рылом, сто пудов!

Женька фыркнула от смеха. Тинейджер просто потрясал своей изысканной лексикой.

Всю дорогу до аэропорта он доставал ее расспросами, ни на миг не умолкая. Благодаря этому умнику Женин словарный запас значительно пополнился.

— Слушай, ты нас погоди, ладно? — подскакивая от нетерпения, попросил он, когда они заехали на стоянку. — Пусть кореш тоже на тебя глянет! Держи бабки, потом еще дам. Только не едь никуда!

Усмехнувшись, Женька кивнула. В конце концов, какая ей разница?! Пусть уж и «кореш» поглядит!

Она достала из бардачка Булгакова в мягком переплете и отыскала любимое место: «Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти цветы очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто…»

Мимозы.

Женька отчаянно огляделась. Если бы в аэропорту стоял цветочный ларек, она бы, не задумываясь, купила маленькие сморщенные цветочки. Или астры. Или гвоздики.

Она бы, пожалуй, купила бы черта лысого, лишь бы за ней следом кто-нибудь пошел. Вернее, не кто-нибудь, а кто-то.

Кто-то, всю жизнь любивший именно ее.

Иногда одиночество подбиралось особенно близко. И хватало за горло, мешая нормально дышать. Оставалось только в отчаянии хлопать ресницами и немо открывать рот в пустоту.

Хватит. Довольно.

Просто Шушик нагрелся, и внутри стало слишком жарко. Просто этот, как его, кондиционер сломался. Душно очень, и что-то давит на грудь. Какие еще мимозы?!

Женя опустила стекло.

— Я же тебе все объяснил! — с досадой произнес рядом мужской голос.

— Дорогой, я не понимаю, что ты так нервничаешь? Я буду вести себя пристойно, — хихикнула в ответ женщина, — тебе не придется за меня краснеть.

Подслушивать было неприлично, и Женька снова уткнулась в «Мастера и Маргариту».

— Дело не в этом! — сердито выкрикнул мужчина.

— А в чем же, милый?

Сосредоточиться не получалось. Женя бросила взгляд в зеркало и разглядела в двух шагах от заднего крыла Шушика длинные ноги, обтянутые стильной кожаной юбочкой. Рядом топтались мужские брюки.

— Не называй меня милым!

Их владелец явно не отличается ангельским терпением, подумалось Женьке.

Раздался писк сигнализации.

— Садись! Я отвезу тебя домой! — сердито сказал мужчина.

— Нет, нет, нет, — дурашливо пропела в ответ его дама, — я еду с тобой, и перестань упрямиться. В конце концов, ты можешь представить меня, как свою коллегу.

— Ты и есть моя коллега! — взревел мужчина.

— И только? — усмехнулась она.

Жене стало жаль обладательницу шикарных ножек. Ее любовник явно из категории подлецов и мерзавцев, не желающих брать на себя ни малейшую ответственность. Девушка уже битых полчаса унижается, а он и носом не ведет. Ни ухом, ни рылом, как выразился бы давешний юнец.

— Знаешь, Рита, мне все это надоело! Я тебе ничего не должен! И ничего не обещал! Мы же взрослые люди, в конце концов!

Выпалив эту тираду, подлец и мерзавец распахнул дверь стоявшего позади Шушика джипа и буквально впихнул туда дамочку. Следом полетело что-то вроде бумажника.

— Там документы! Поезжай. За машиной я пришлю кого-нибудь!

— Ну и оставайся, кретин!

Машина с визгом тронулась с места, а мужской ботинок остервенело саданул по заднему колесу Шушика. Женька лишилась дара речи от возмущения.

— Извини, мужик! — произнес над ухом уже знакомый голос. — День ни к черту! Ты случайно не знаешь, как отсюда к стоянке такси выбраться?

Женя медленно подняла голову и уставилась на нахала.

Тот клацнул челюстью. В темных глазах нарисовалось изумление, а потом запрыгали смущенные чертята. Видно, им было стыдно за поведение хозяина.

Мгновение Женька смотрела, как чужие маленькие черти сконфуженно виляют хвостами.

— Садитесь, я подвезу вас, — пробормотала она, переводя взгляд на руль.

Ну и дурында же ты, сказала бы мама. Жалость — плохой советчик, сказал бы отец.

Илья искоса наблюдал, как девушка уверенно вертит баранку. У нее были загорелые руки, ловкие и очень тонкие. Ну да, нынче же в моде худышки, на которых едва держится одежда.

— Вообще-то, я не доверяю женщинам за рулем, — зачем-то сообщил он.

Она насмешливо хмыкнула.

— Наверное, поэтому вы со мной и едете.

— Я могу выйти.

— Не можете, здесь остановка запрещена. И вообще, вы бы пристегнулись.

Илья передернул плечами.

— Еще не хватало! Высадите меня у метро, — хмуро приказал он, — я хочу до дома живым добраться.

— Вам уже говорили, что вы — хам? — любезно поинтересовалась она.

На этом содержательная беседа прервалась. Какой-то лихач на «опеле» попытался подрезать Шушика справа, а Женя была против.

— И откуда ты такой взялся? — нежно удивилась она и ринулась в бой.

Перестроившись на его полосу, она перебросила передачу вниз и утопила газ в пол. Взревели триста восемьдесят лошадиных сил под капотом.

Женька мгновенно почувствовала сумасшедшее ускорение.

— Ну-ка, малая, покажи этому чайнику, как ездить надо! — прогремел в голове папин голос.

Идиотская, счастливая улыбка появилась на ее губах. Руки уверенно крутанули руль, и Женя влезла перед «опелем», а потом резко ударила по тормозам. Сзади испуганно взвизгнули покрышки. Мельком Женька увидела в зеркале панику на вытянувшемся лице «чайника».

Удовлетворенно хмыкнув, она снова бросила Шушика вперед, жестко перестроилась и, виляя между машинами, помчалась дальше по МКАДу. Настроение поднималось прямо пропорционально скорости, и Женя, позволив себе плюнуть на ограничения, зашустрила по рядам.

Минуту спустя она вспомнила о пассажире и покосилась на него немного смущенно.

— Вы как?

Его профиль был бледен.

— У вас мания величия? — осведомился Илья небрежно, косясь на ее стриженую макушку.

Угораздило его, блин, сесть в машину к малолетке, которой не терпится доказать всему миру, какая она лихая и отчаянная. Круче только яйца! Об этом вопил ее надменный подбородок и плотно сжатые губы, и ежик на голове, ощетинившийся, как бездомная кошка.

Чертова кукла!

— Почему это?

Илья злобно сощурился. Он совсем забыл, о чем спрашивал.

— Так почему вы решили, что у меня мания?

— А что, обязательно это было делать? Она пожала плечами.

— Нет, но мне очень хотелось. Кстати, мы не договорились о цене. Вы мне еще должны за моральный ущерб. Шушик не любит, когда его пинают.

— Кто не любит? — он повернул к ней изумленное лицо.

Хм, с чего она взяла, что с ним можно говорить о Шушике? И вообще, что за день сегодня такой, все шиворот-навыворот! Аэропорты, которые она ненавидела всей душой, юнцы, которым она ни на йоту не доверяла, этот напыщенный индюк, которого она ни с того ни с сего пожалела.

Дурында и есть!

Или это тоска поперла через край? Осталось только поплакаться на свое одиночество в жилетку этому грубияну с чертями в глазах.

— Что вы на меня так смотрите? — насторожился Илья.

Женька вдруг осознала, что забыла о дороге и с ненавистью — совсем необъяснимой — пялится на своего пассажира.

Он был ничего себе, на вид вполне дееспособный клиент. Костюмчик добротный, прическа — волосок к волоску, гладкая, холеная физиономия. И кривая ухмылка — бесплатное приложение к образу солидного бизнесмена, убежденного в собственной этой самой.. дееспособности.

Только взгляд время от времени терял выражение пресыщенности и затуманивался тоской. Женька отнесла ее на счет любовницы, с коей он так поспешно и эмоционально простился в аэропорту.

Наверное, теперь опомнился и сожалеет. Грустно ему.

Илья не решался больше ничего спрашивать у этой странной девицы. Хватит с него и вопросов, и девиц хватит! Рита была последней, так что ставим точку. Это надо же — вбила себе в голову, что он непременно должен ее познакомить со своей семьей.

Зачем?!

Илья искренне не понимал. Она, что, замуж за него собралась, что ли?

Нет, пора заканчивать с этим. Он взрослый мужик, и все про себя знает, так почему снова чуть было не вляпался?! Ведь сразу ясно, что Рита из той же породы, что его бывшая благоверная. Из породы зубастых, пустоголовых, очень хитрых и предприимчивых. Как его угораздило жениться на одной из них — непонятно. Развод был естественным и единственным выходом, но с тех пор Илья усомнился в собственной умственной полноценности. Где, на минуточку, были его мозги, а? Вот правда, какого хрена серое вещество не подсказало ему, что жениться на этой стерве нельзя, никак нельзя! Впрочем, если бы он не женился, было бы еще хуже! Поди разберись…

А теперь — баста! Не хотите по-моему, не будет никак. Ариведерчи.

— Тьфу ты, задери твою кочерыжку! — вырвалось вдруг у Женьки.

Перехватив ошеломленный взгляд пассажира, она покраснела.

— Извините, — покаялась Женя, — кажется, колесо проткнули.

— Как вы догадались? — удивился он, словно она сообщила ему, что умеет предвидеть курс доллара.

Она на самом деле его огорошила. Все знакомые дамы, умеющие водить машину, впадали в коматозное состояние, когда выходили из строя дворники. С пробитым колесом они бы, пожалуй, ехали, пока не скатились в кювет. А потом бы принялись причитать и возводить очи к небу, вопрошая у Создателя, что стряслось.

Женька аккуратно притормозила и окинула его возмущенным взглядом.

— Ну вы же определяете, когда с машиной что-то не так!

— Я — мужчина.

— Вы — просто баран! — возразила она с досадой. — Выходите. Вон там, за углом метро. Всего хорошего!

Илья нахмурился и проворчал, что никуда не пойдет.

— Это еще почему? — мимоходом удивилась она. — Вы же не доверяете даме за рулем.

— Не в этом дело, — отмахнулся он, вслед за ней выходя из машины, — давайте помогу.

Она с усмешкой покосилась на его дорогой костюм. Илья небрежно пожал плечами.

— Мне не впервой. Давайте, давайте, открывайте багажник.

Он решительно закатал рукава. Ворча под нос что-то умное в духе времени об эмансипации, Женя все же повиновалась и позволила ему достать домкрат. Пока Илья, присев на корточки, поднимал машину, она пыталась вытащить запаску, вполголоса чертыхаясь и в очередной раз обещая Шушику разобрать хлам в багажнике.

Куда же все-таки девается время? Если его не хватает даже на то, чтобы доставить удовольствие любимому «лансеру»?

— Эй, малая, брось-ка мне баллоник! Женя замерла.

Баллоник — это баллонный ключ. Ничего сложного. Вот он валяется, между пакетом с дисками и дырявым резиновым ведром.

А «малая» — это Женя. Она должна отнести баллоник папе. Папа меняет колесо, так что без баллоника не обойтись.

Ничего страшного.

Надо просто зажмуриться — сильно, сильно, а потом быстро поморгать. Нехитрый рецепт. Слез как не бывало, и привидения исчезают.

Остается только жизнь, полная боли.

Был бы жив папа, он бы прижал Женьку крепко-крепко и прошептал: «Жизнь нормальная штука, если к ней привыкнуть. Привыкай, моя бедная девочка, привыкай». Впрочем, с папой эта самая штука действительно была нормальной. До того момента, когда чужой голос по телефону сообщил, что Александр Мартынов погиб в автомобильной катастрофе. Женя весело хрюкнула в трубку, потому что папа просто не мог этого сделать. Он сто лет провел за баранкой, для него водить машину так же естественно, как ходить пешком. В конце концов, он был профессиональным гонщиком.

И самым лучшим человеком на свете. Он умел все — приготовить обед, погладить Женькино платье с шикарными воланами, украсть ее из школы, так чтобы никто не хватился, угадать, о чем она мечтает, и мчаться на бешеной скорости несколько сотен километров, чтобы показать ей новогодний фейерверк в Москве.

Он учил ее пылесосить, стрелять из рогатки, водить машину. Он заплетал ей косы, когда она ходила в пятый класс, и купил ей парик, когда в десятом она обрилась наголо в знак протеста перед учителями, а потом долго рыдала у зеркала. Он называл ее — малая и очень баловал. Но если ей не удавалось чисто вымыть машину или решить элементарную задачку по физике, она становилась «Евгенией Александровной», и папа мог ворчать на нее три часа кряду.

Он был занудой.

И самым лучшим человеком на свете.

Вот только с женщинами ему не везло.

Мама не выдержала его темпа, а Ираида, пришедшая ей на смену, села папе на шею и, свесив ножки, следила оттуда за каждым его шагом. Ему приходилось нелегко при таком тотальном контроле, но он вроде бы любил Женькину мачеху. Или просто махнул рукой на любовь.

Дорога была его страстью, дорога и скорость, дорога и ветер в волосах, дорога и горизонт, расстилающийся перед глазами, близкий и такой недоступный.

Папа говорил: «Знаешь, малая, руль, словно спасательный круг. Держишься за него, и уверен, что все возможно. Все в твоих руках».

Оказалось, он заснул за рулем, закрыл глаза, а дорога вильнула в сторону…

Мачеха сказала: «Судьба», позвала адвоката и стала отвоевывать наследство.

Друзья сказали: «Поможем», отпаивали Женю валерьянкой и коньяком, отвлекали разговорами и рычали на Ираиду, словно надежные дрессированные псы.

Мама сказала: «Ты должна быть сильной!» Она всегда четко знала, что должна ее дочь. Потом она пообещала приехать — «ведь тебе нужна поддержка» — но не приехала. Наверное, из Лос-Анджелеса в российскую глубинку добраться было непросто.

Мама не любила трудностей.

Женька же не сказала ничего. В горле прочно обосновался какой-то странный тугой комок, и все слова застревали в нем, и было совершенно безразлично, вырвутся они когда-нибудь на свободу или нет. Еще болели глаза, будто кто-то на них постоянно давил. И, кажется, сердце разучилось биться в положенном ритме, закатилось в неведомую глубь, съежилось и принялось оттуда монотонно скулить.

«Что еще за ерунда?!», сказал бы папа. И встряхнул бы Женьку за плечи. Но папы не стало.

А саму себя трясти было не удобно.

Кое-как Женька ползла несколько месяцев от «не верю!» до «надо жить!». Через «не могу», «не хочу» и «не буду». Дорога — единственное, что связывало с отцом, — почти бездумная, машинальная потребность двигаться. Инстинкт, если хотите.

Он ее спас, этот самый инстинкт.

Женя уехала на Шушике в Москву. Шушика она очень любила: во-первых, это был папин подарок, во-вторых, это был настоящий волк в овечьей шкуре. Снаружи ее «мицубиси лансер» выглядел обычной небольшой машинкой, этакой невинной штучкой, белой и пушистой. Гладкие бока, коротенькое туловище, буквально скользящее пузом по дороге, мягкие, глубокие сиденья. Лишь острая мордашка придавала Шушику сходство с упрямым подростком, всегда готовым на колкость.

А под капотом билось отважное сердце, скрытая мощь сумасшедшего форсированного двигателя.

В общем, Шушик мог с полным правом считаться истинным борцом и работягой. Женя не знала, что бы без него делала. А так — накопит на квартиру, спрячется там и начнет новую жизнь. Правда, Женька с трудом представляла себе, что это значит — новая жизнь. По крайней мере, звучало очень привлекательно. И ничего конкретного.

Главное — не думать и не вспоминать. И не мечтать, а что было бы, если бы… Это «бы» переворачивало весь мир вверх тормашками.

Так что, виват тебе, новая жизнь в собственной укромной берлоге, куда не доползут боль и страх.

А пока боль находит открытые места и жалит без промаха. Боль говорит голосом незнакомца, но папиными словами.

— Малая, ты что, заснула?

И некуда, некуда от этого деться! А Женька-то думала, что надежно укрыта от воспоминаний.

Все в твоих руках, сказал бы папа.

И Женька дрожащими пальцами вытащила баллонный ключ из багажника.

— Вот, держи, — прошептала она и постучала легонько по согнутой спине пассажира.

Тот резко развернулся и едва удержался на ногах. Взгляд у него был растерянный, словно он увидел вовсе не то, что ожидал.

— Это баллоник, вы просили, — напомнила Женя, тыча ключом ему под нос.

— Да, да, спасибо, — пробормотал Илья. Вообще-то, прилаживая домкрат, он напрочь забыл, что возится с чужой машиной. Ему давным-давно не приходилось ездить на такси или на попутках, и уж тем более менять чьи-то колеса.

И малой он называл сестру.

Обычно они путешествовали вчетвером — бабушка, Данька, Маришка и он. Остальные слишком любили комфорт и предпочитали передвигаться в вагонах СВ или на самолетах. И, разумеется, первым классом.

Данька ездил с отцом просто потому, что редко его видел. И думать об этом не хотелось.

Илья давно научился забрасывать ненужные мысли в самый темный угол сознания. Авось там их никто не найдет и не ткнет его носом в вину. Вот только места для них оставалось все меньше и меньше. Забито было до предела.

Крупные бисеринки на ресницах сына, когда Илья не успевал к новогоднему ужину, забывал о подарке ко дню его рожденья, путал имена его друзей, утыкался носом в бумаги, ночевал в офисе, мимоходом трепал черноволосую макушку и уходил, уходил, уходил.

Ожидание в маминых глазах. Сочувствующая улыбка деда. Избалованность сестры. Мудрые, всепрощающие морщинки бабушки.

Дом, в котором он не замечал перемен.

Жизнь, состоящая из миллиона попыток убежать от самого себя.

Впрочем, иногда эта жизнь была очень славной. Если предстояла работа в городке, неподалеку от Москвы, они вчетвером ехали туда на машине и всю дорогу горланили песни.

Данька пел, потому что был с отцом.

Бабушке подпевала, потому что ей нравился вид из окна.

Маринка же мурлыкала от предвкушения, она ехала за новыми впечатлениями, искренне полагая, что дорожные трудности вполне сопоставимы с судьбоносными испытаниями великих поэтов. Она готова была забыть о своей роли неземного, хрупкого создания, присматривать за племянником, договариваться о номере в гостинице, обедать в придорожных кафе, до хрипоты ругаться с парковщиками.

Илья подозревал, что сестра становилась самой собой только в этих поездках.

Не один он прятал ненужные мысли.

Маринка просто выбрала другой метод, делая вид, что красивые сочетания слов интересуют ее больше всего на свете.

И все же, именно она подавала ему баллонный ключ, если приходилось менять колесо. Она, а не эта коротко стриженная девица в длинном мятом платье.

Илья потряс головой, словно упрямый осел.

Что-то он упустил из виду.

Сегодняшний день, вот что. Пожалуй, один из самых нелепых дней. Сначала Рита с ее навязчивой идеей, потом собственная бесконтрольная ярость, потом изумление, что он мог так разбушеваться из-за ерунды. И бессмысленная выходка с машиной. Зачем, спрашивается, он доверил женщине свой любимый джип? С какой стати? Вдобавок согласился ехать с другой женщиной.

Бред.

— Отойдите-ка, — приказала вдруг Женька, первой очнувшись от ненужных мыслей, — вы так до вечера провозитесь.

Ее голос лязгнул откровенной злостью. Илья отодвинулся немного и взглянул на девицу повнимательней. Короткие черные ресницы мелко дрожали, в глазах метался зеленый огонь.

Истеричка какая-то!

— У вас важные планы на вечер? — колко спросил Илья, обескураженный ее взглядом.

Девица совершенно не походила на особу, занятую по вечерам чем-то интересным. Скорее всего, колесит по городу в поисках приключений, заодно зарабатывает карманные деньги, чтобы доказать родителям, какая она независимая, и как ей наплевать на их миллионы. Что были миллионы, Илья не сомневался. Такая машинка стоит не копейки. И явно девица приобрела ее не на свою зарплату. Мама с папой постарались.

Ничего зазорного.

Но на лбу у богатенькой наследницы было написано крупными буквами: «Я и сама все могу!»

Впрочем, быть может, она не наследница, а любовница. Точнее сказать, содержанка. В свободное время сбегает от спонсора и катается по столице.

А вечерами смиренно слушает его разговоры о бирже, курсе валют, поставках какавы, целует его лысину и мастерски бурно дышит в его объятиях, мечтая поскорее заснуть.

Какая разница?

Илья поднялся и раздраженно потер ладони о брюки. Что за ерунда лезет в голову, а? Магнитная буря, что ли, сегодня? Или еще какая напасть, независящая от человеков?

Девица стояла перед ним, высоко задрав подбородок.

Нет, на содержанку она никак не тянет. И росточком не вышла, и форм выдающихся не имеется. И взгляд чересчур самостоятельный, как у голодного, бездомного котенка, до которого никому нет дела, и который изо всех сил изображает, что все ему нипочем. Чешет себе по бульвару, вытянув тощую шею, и прикидывается породистой счастливой киской.

Похоже, похоже, успокойся.

— Извините, — кисло улыбнулся Илья.

Куда его понесло, спрашивается? Что за сеанс психоанализа?

Она развернулась и отошла.

Он снова опустился на корточки и возился с колесом, пока не услышал гулкий стук где-то в районе багажника.

— Эй, вы там что, с Шушиком деретесь? — усмехнулся Илья, вспомнив имя машины.

Весьма трогательно, кстати. Наверное, и у таких девиц бывают приступы искренней нежности. Хотя бы к машинам.

Неожиданная мысль заставила его подскочить.

— Вы рехнулись, что ли? — возмутился Илья, обогнув автомобиль и буквально наткнувшись на его хозяйку, которая пыталась вытащить запасное колесо. При этом она тяжело дышала, наполовину забравшись в багажник.

Между прочим, вторая половина, оставшаяся снаружи, выглядела весьма интересно. Ничего выдающегося, но интересно, черт подери!

Илья быстро отвел глаза.

А руки сами собой взялись за талию этой сумасшедшей. Вроде как вытащить ее. Благородная цель, разве нет?

Девица не поддавалась.

— Уйдите же оттуда!

Ему немного удалось оттеснить ее в сторону, и теперь она таращила глаза, словно от негодования не в силах была произнести ни слова.

— Уберите руки! — одновременно выкрикнули они, уставившись друг на друга.

Илья развел ладони. Пальцы девушки по-прежнему сжимали колесо.

— Ну что вы делаете? — воскликнул он.

— Запаску достаю! — фыркнула Женька.

Этот кретин раздражал ее невероятно, и она уже сто тысяч раз отругала себя за то, что умудрилась ему сказать: «Садитесь!» Мало того, что пассажир оказался занудой и женоненавистником, так он еще посмел называть ее «малой»! Наверное, он и не подозревал, что это значит для Женьки. Но от этого легче не становилось.

К тому же он хватал ее руками! Невыносимо хотелось лягнуть его изо всех сил, как он давеча Шушика.

— Отцепитесь от колеса! — проскрежетал кретин, не подозревая о ее гнусных намерениях.

И когда она, не послушавшись, вытащила-таки запаску из багажника, он самым наглым образом отпихнул ее от машины.

Это не просто кретин, решила Женя. А хам, грубиян и недоумок.

— Отпусти колесо, балбеска! — хватаясь за него с другой стороны, прокричал Илья.

— Сами вы идиот! Идите к черту, ясно? Орать он тут еще будет, болван безмозглый! Руки прочь!

Несколько секунд они тянули колесо в разные стороны, пока не победила мужская сила.

— Да ну вас к черту! — воскликнула Женька. Он молча покатил запаску к переднему крылу.

— Принеси пока насос.

— Сам принеси!

— Я должен снять это проклятое колесо, понятно? Тащи насос!

Не глядя на нее, Илья опять примостился у домкрата. Через несколько мгновений сзади послышалось сопение.

Он оглянулся, чтобы убедиться, что насос у этой балды весит, сколько положено. Во всяком случае, пыхтела она так, словно волокла целого слона.

Словом, он оглянулся. Неподалеку от него возникла гладкая, загорелая лодыжка.

С насосом все было в порядке. Девица тяжело дышала, потому как уже принялась накачивать запаску.

Она стояла боком к Илье, немного приподняв платье, и он никак не мог оторвать взгляд от ее ноги, которая быстро и ровно перемещалась вверх-вниз. Было видно движение сильных мускулов, блики солнца на шоколадной коже и тоненькая голубоватая прожилка под коленом.

Чертыхнувшись, Илья поднялся.

— Наверное, хватит уже, — хмуро произнес он, кивая на манометр.

— Без сопливых скользко, — вспылила Женька.

— Между прочим, я вас старше лет на десять, так что не хамите.

— Между прочим, мне плевать на ваш возраст и на ваши умные речи, так что валите отсюда.

Она не переставала качать насос. Илья не переставал коситься на ее коленку.

— Вам надо к остановке выйти, — пробурчала Женька себе под нос, — отсюда налево на следующем перекрестке. Там машину проще поймать.

Он быстро отвел глаза.

— Что?

— Я говорю, топайте на остановку, вот что! Илья недоуменно поскреб переносицу.

— А вы?

— Послушайте, я не могу ездить без запаски! Мне на шиномонтаж нужно, так что, извините. Плату за проезд я, так и быть, с вас не возьму.

— Какое благородство, — пробормотал он саркастически, продолжая с ожесточением тереть нос.

Женька бросила на него негодующий взгляд и вдруг как-то странно всхлипнула.

— Вы что? — сердито осведомился Илья.

— У вас… э… производственная травма, — хихикнув, выдавила она.

И весьма невежливо ткнула пальцем ему в лицо.

Илья заглянул в зеркало. Оттуда на него уставилась перепачканная физиономия. Он достал платок и принялся наводить чистоту. Девица за спиной язвительно похохатывала.

— Ну? Мы едем на шиномонтаж или нет? — резко развернулся Илья.

Она глядела на него, потешаясь от всей души.

— У вас еще на шее пятно и лоб весь в крошках.

— Это родинки, — пояснил он.

— А… Вам очень идет.

— Ну хватит! Дайте сюда насос, у вас колесо скоро лопнет.

Надувшись, словно обиженный карапуз, он в обнимку с насосом двинулся к багажнику. Женька, опомнившись, крикнула вслед:

— Так вы что, со мной поедете?

— Нет, на аэроплане полечу!

Наверное, это был тонкий английский юмор, мысленно оценила она.

— Это не близко, — предупредила Женька, когда юморист залез в автомобиль.

— Надеюсь, в оплату вы это не включите, — машинально потирая шею, огрызнулся Илья.

Шушик, набирая обороты, помчался вперед. Женька выразительно молчала.

— И не гоните, пожалуйста, мы никуда не опаздываем, — добавил пассажир, опасливо косясь на спидометр.

Шиномонтаж они увидели спустя десять минут. Еще полчаса стояли в очереди, избегая смотреть друг на друга. А про себя оба костерили этот день и собственную нелепую жизнь.

Женька вяло препиралась с мастером, когда заметила, что ее пассажир бесследно исчез. С беспокойством она огляделась, прикидывая, что бы это могло означать: очередное похищение снеди или обыкновенное нетерпение клиента. Было бы лучше, конечно, если ему просто надоело ждать. Только о чем-то смутно сожалея, Женька все крутила головой, высматривая высокого брюнета с перепачканной шеей.

Брюнет появился со стороны Макдональдса.

— Гадость, конечно, но есть-то надо, — сообщил он, протягивая ей чизбургер и колу.

В животе громко заурчало, и Женька с конфузливой улыбкой девицы-ломаки пропищала:

— Спасибо.

И с энтузиазмом впилась в «гадость». Все-таки не такой уж он грубиян. Имеет понятие. Или догадался, что она осталась сегодня без завтрака?

— Ну все, — вздохнул мастер, подкатывая запаску к машине.

Женька исполнила сложный трюк с выуживанием денег из кошелька, ни на миг не выпуская из рук чизбургер.

Рядом, посмеиваясь, хрустел картошкой Илья. Еда немного примирила его с этой жизнью, и день показался не таким уж нелепым. Он залез в машину, отодвинул кресло на максимум и вытянул ноги.

У Женьки мелькнуло подозрение, что он устраивается здесь на вечное поселение.

— Хорошо-то как, — удовлетворенно произнес Илья, закинув руки за голову.

Спустя несколько минут Женя едва не пропустила нужный поворот, услышав с соседнего сиденья богатырский храп. Он не смолкал всю дорогу и звучал так, что Женька, с раздражением косясь на пассажира, все-таки не рискнула его разбудить.

Только когда подъехали к нужному указателю, она похлопала по пиджачной груди.

— Дальше-то куда?

— Только вперед, Константин Григорьевич, — бодро отрапортовал Илья, которому снился шеф.

Женька прыснула и с силой потрясла его плечо.

— Але, просыпайтесь! Я же не знаю вашего адреса!

— А вы мне позвоните, я вас встречу, — предложил Илья.

Сложная форма лунатизма, определила про себя Женька и принялась яростно сигналить, рискуя перепугать всю округу.

— Вы что? С ума сошли? — подскочил соня и со всего размаху ударился головой о крышу.

— Хватит дрыхнуть! — развеселилась Женька. — Вон ваш поселок, куда дальше-то?

— Э… Налево, дом семнадцать. Такой… мм… оранжевый забор.

— Оранжевый? — уточнила она с ехидцей. В ответ он только зевнул.

— Здесь? — спросила Женька, когда они оказались напротив большого дома за забором, переливающимся на солнце, словно апельсин.

— Да. Спасибо.

Он вернул кресло в исходную позицию и похлопал себя по карманам, нащупывая бумажник. Бумажника не было.

— Что такое? — вслух удивился Илья. Женя скучала в ожидании.

— Черт! Черт! — он вдруг вспомнил, как очутился в этой машине.

Командировка, бессонная ночь, липкие простыня. Рита. Аэропорт и снова Рита, которой он, — в припадке безумства, не иначе, — отдал свой джип, а вдобавок и бумажник.

Черт.

— Ну? — поинтересовалась Женька.

Илья о ней совсем забыл, придумывая, как забрать у Риты свое имущество и избежать разговора.

— А? А, сейчас, сейчас. Вы тут посидите, я схожу в дом за деньгами…

Женька мгновенно преобразилась на глазах, скидывая с себя летнюю истому и благодушие, навеянное чизбургером. Значит, в дом за деньгами? А на что он, позвольте, кушать покупал?

Вопрос вместе с негодованием нарисовался у нее на лице.

— Да у меня мелочь была, — торопливо кинулся объясняться Илья, — у меня всегда сотня лежит, на всякий случай. Я и не смотрел бумажник-то. А сейчас…

Она недоверчиво щурилась.

— Мне, что, карманы вывернуть?!

— Не надо. Оставьте паспорт и валите в свой дворец. Только побыстрей.

— Какой паспорт?! — отчаянно взвыл Илья. — Он тоже в бумажнике!

Все один к одному.

Женя нахмурилась, раздумывая.

Дом за оранжевыми воротами выглядит вполне добротно, костюмчик у пассажира тоже не за пять копеек, опять же благотворительность в виде макдаковской гадости. Неужели пожалеет денег за проезд?

— Ну что-нибудь другое в залог оставьте, — все-таки осторожничала она.

И поглядела на него с сомнением.

Оставить он мог разве что тот самый костюмчик.

Илья развел руками.

— Часов не ношу. Мобильник в бумажнике.

— Вы бы туда еще голову положили, — посоветовала Женя.

Они попрепирались еще немного, после чего ей все-таки пришлось его отпустить.

— Людям надо доверять, — отойдя от машины на безопасное расстояние, выкрикнул Илья, — я быстро.

Поворчав ему вслед, Женька полезла за Булгаковым. На фиг все, где там желтые отвратительные цветы?

Глава 3

— Оля, подай мне овощи, — командовала Ирина Федоровна, — и ставь уже самовар.

Дед, сосредоточенно вертя в руках шампуры, возмутился:

— Ириша, да ты что! Самовар древнее нас с тобой! Пусть чайник включает.

— Оля, не слушай его!

Виктор Прокопьевич обиженно проворчал, что его никогда никто не слушает, а между тем самовар будет нагреваться суток трое, и пироги придется есть всухомятку.

— Лучше разберись с мясом! — приказала бабушка и обернулась к Маринке, которая рассеянно намазывала повидло на огурец. — Ты что делаешь, мартышка?!

— Бутерброды, — откликнулась та, мечтательно вздыхая.

— Если это бутерброды, то я — китайский летчик! Бабушка выхватила «деликатес» у нее из рук и всучила кастрюлю с картошкой.

— Мни! Надеюсь, пюре ты не испортишь! Эй, тут только что лежал кусок сыра!

Ирина Федоровна прислушалась. Под столом кто-то увлеченно чавкал.

— Гера! Тебе не стыдно?

Чавканье моментально смолкло, теперь там смущенно сопели. А потом гавкнули со страшной силой. Марина вздрогнула и высыпала в пюре все содержимое солонки.

— Герочка, тебя что, не кормили сегодня? — выглянув в окно, посочувствовала Ольга Викторовна.

— Я сейчас ее так накормлю! Воришка несчастная! — бабушка заглянула под стол и, потрясая полотенцем, добавила, — ты меня чуть до инфаркта не довела. Я вот сейчас за веником схожу!

Услышав про веник, Гера со всех лап рванула к будке, по пути врезавшись в деда. Тот пошатнулся и, балансируя на одной ноге, второй сшиб ведро, где замачивалось мясо.

— Едрит твою!

Гера резко развернулась, схватила самый аппетитный кусок и, бросив на дедушку виноватый взгляд, умчалась в укрытие.

— Едрит… — снова начал было Виктор Прокопьевич.

— Витя! — возмутилась Ирина Федоровна и принялась аккуратно соскребать верхний слой с картошки. Потом вернула спасенное пюре внучке.

— Продолжай. И не соли больше. Запомнишь? Не соли! Оля, ну где ты там застряла?

Из дома донесся озабоченный голос Ольги Викторовны:

— Кто-нибудь видел Даньку?

— А что, в гостиной его нет?

— Нет. Ни в доме, ни во дворе.

Дед, услышав это, мгновенно засуетился. Пытаясь пристроить шампуры с нанизанными на них кусками мяса, он чуть было не опрокинул мангал, разлил уксус и, теряя на ходу тапки, бросился к гаражу.

— Пап, ты что? — удивилась Ольга Викторовна, вынося на террасу огромный поднос с овощами.

— Если Даньки нет поблизости, значит, он осваивает автомобиль, — невозмутимо сообщила Ирина Федоровна, — а твой отец каждый раз пугается, будто мальчик там бомбу испытывает, а не на педали жмет! Погоди, не заправляй пока салат.

— Так время уже!

Ольга Викторовна покосилась на часы. Илья должен был приехать домой еще полчаса назад.

— Надо еще раз позвонить, — пробормотала она, — но тут такая связь паршивая… то занято, то абонент вне зоны.

Ирина Федоровна досадливо поморщилась.

— Значит, не тут связь паршивая, а там, где сейчас Илька. И вообще, хватит ему названивать. Подъедет поближе, сам прозвонится.

— Как ты думаешь, он невесту сразу привезет? Бабушка пожала плечами.

— Они же вместе были. Наверное, вместе и приедут, — рассуждала вслух Ольга Викторовна. — Надо бы наших предупредить, чтобы вели себя по-человечески. Так, ну, Марине я сказала. Данька тоже знает. Ты с отцом разговаривала?

— Оля, не суетись. Привезет, так привезет. Устроим смотрины.

— Вот этого я и боюсь, — пробормотала она.

— Ты самовар поставила?

Ольга Викторовна не успела ответить, со стороны гаража раздался тревожный бас деда.

— Данила пропал!

— Как пропал? — охнула Ольга Викторовна.

— Наверное, его просто нет в гараже, — пояснила ее мать, продолжая спокойно расставлять тарелки и мимоходом отодвигая от Марины пакет молока, третий по счету, который она намеревалась вылить в пюре.

— Витя, иди сюда!

— Иришенька, его нигде нет!

— В сарае смотрел?

— Смотрел. И двор весь обегал.

Ольга Викторовна, всхлипнув, метнулась в дом.

— Может, он у себя? Играет или заснул?

— Оля! — остановила ее Ирина Федоровна. — Данька отца ждет, ему не до игр. Может, он у ворот на улице встречает?

— Да закрыты ворота! — с отчаянием откликнулась та. — Марина, ты Даньку не видела?

Марина кивнула, сосредоточенно хрумкая морковкой.

— Видела?! Где? Когда?

— Так мы же завтракали вместе.

— А потом куда он девался?

Марина пожала плечами и задумчиво взялась помешивать пюре, потрясая над ним солонкой.

Ирина Федоровна безнадежно махнула рукой, усадила дочь в кресло-качалку.

— Успокойся! Гера! Гера, поди сюда.

Из огромной будки лениво выползла давешняя воришка и зевнула.

— Ко мне, — прикрикнула Ирина Федоровна. Гера, убедившись, что поблизости нет веника, потрусила к террасе.

— Ищи Даньку. Слышишь? Где Даня?

— Мама, ну она же не ищейка! Что за глупая идея!

— Молчи. Гера, пойдем.

Псина привела бабушку на задний двор и, довольно улыбаясь, села под деревом. Ирина Федоровна разочарованно огляделась.

— Ты поиграть решила? Я же спрашивала, где Данька…

— Я здесь, ба, — вдруг послышалось откуда-то сверху. Задрав голову, бабушка разглядела внука, уютно устроившегося на ветке. И присвистнула восхищенно.

— Ну и что мы там делаем, сударь?

— Ни фига себе! — поразился сударь. — А ты меня научишь так свистеть?

— Ага. Если ты немедленно слезешь и пообещаешь впредь туда не лазать! Что у тебя в руках?

Данька громко вздохнул.

— Бинокль. Я папу смотрю, а его все нет и нет. Самолет-то два часа назад прилетел.

— Ну мало ли, — пожала плечами бабушка, — может, на дорогах пробки или еще что. Давай, спускайся, а то у меня головокружение.

Только когда он очутился на земле, Ирина Федоровна с облегчением выдохнула. И, подавив желание надрать уши малолетнему разбойнику, повела его умываться. Гера бежала впереди и подпрыгивала, словно кенгуру, норовя лизнуть Даньку в нос. Вдруг она остановилась и, счастливо взвизгнув, метнулась к калитке. Через секунду оттуда во двор зашел черноволосый мужчина в костюме, немного мятом и перепачканном.

— Папа! — завопил Данька и бросился ему навстречу, перегоняя Геру.

— Ну вот и Илька, — вздохнула бабушка.

— Мама! Даня нашелся? Ой, ну слава богу, Илюша приехал. Марина, папа, Илюша приехал!

Данька висел у отца на плечах, Гера скакала вокруг и оглушительно лаяла. Марина с кастрюлей в обнимку докладывала брату последние новости из своего института. Ольга Викторовна пыталась всучить Илье клубнику, приговаривая, что в этом году ягода уродилась просто чудесная.

— Что ты ему аппетит перебиваешь? — ворчал дед, — парень две недели ни черта домашнего не ел, пойдемте-ка за стол. И по маленькой, да, Илюха?

— Витя, если ты еще раз помянешь черта, — вклинилась бабушка, — у меня случится разрыв сердца. Илья, дай я тебя поцелую.

— Мама, погоди, он весь грязный. Илюша, где ты был? И почему ты со стороны калитки, где машина? И что у тебя с костюмом? Данька, слезь немедленно с отца и иди мыть руки! Илька, тебя это тоже касается.

Илья чувствовал, как начинает привычно гудеть голова.

Он очень любил свою семью. Очень, правда. Но не всех сразу.

— А что ты такой бледный? Тебя в самолете укачало, да? Сколько раз я говорила, с твоим давлением нельзя летать, сел бы на поезд…

— Мама, мне нужно…

— Переодеться, я понимаю.

В левое ухо что-то бормотал Данька, в правое влетал заговорщицкий шепот сестры. Дед хихикал и подмигивал, показывая из-за спины бутылочку коньяка.

Да и Гера продолжала надрываться.

— Стоп! Тихо. Я очень соскучился и рад вас всех видеть, но…

— Мы тоже рады! Иди скорей за стол. Понукаемый со всех сторон, Илья побрел к террасе, продумывая план побега. Вдруг мама, шедшая впереди, круто затормозила, оборачиваясь к нему.

— Илюша, а что же ты один?

— А с кем он должен быть? — удивилась Маринка.

— Доченька, я же тебе говорила! — делая страшные глаза, напомнила Ольга Викторовна.

Дед пробился к Илье и горячо зашептал:

— Они еще сто лет будут балаболить. Давай-ка, внучек, за встречу дербалызнем. Ты видал, как я буфет-то поправил? Да-с, поправил, простоит еще дай бог!

Илья потер виски, пытаясь сосредоточиться. Бесполезно. Даже не стоит, наверное. Тогда он задумчиво уставился на бокал, да и выпил коньяк залпом, чего делать совершенно не следовало.

В желудке что-то содрогнулось, но жить стало немного веселей.

Данила нетерпеливо ерзал на отцовских коленках.

— Пап, а ты, правда, на маме больше не женишься?

— Данька, с чего ты взял? Нет, конечно. Дед, погоди, куда ты еще наливаешь?

— Закусывай, знай. Вон, бабка сколь наготовила.

— Илюша, Илюша, салфеточку возьми, — опомнилась Ольга Викторовна. — Ну что ты не расскажешь ничего? Да, а как же так получилось, что ты один-то? Мы думали, вы сразу из аэропорта приедете. Ты кушай, кушай. Вон салатик твой любимый, селедка под шубой. Картошечки давай побольше положу.

Ирина Федоровна перехватила тарелку внука.

— Не надо ему пюре с селедкой. Там соль одна. Витя, что с шашлыками?

— Ой, — обрадовалась Ольга Викторовна, — там же еще шашлыки. Илюшенька, ты не торопись, мясо подожди. Давай я тебе положу картошечки.

— Оля! Не надо картошки!

— Ах да.

Илья провел ладонями по лицу. В голове будто поселился целый полк и маршировал туда-сюда без остановки. Да еще и под аккомпанемент барабанов. Поспать бы… Завалиться на кровать, не раздеваясь, не занавешивая штор, и мутным взглядом уставиться в окно, где будут проплывать зеленые волны сосен. Слушать сквозь дремоту, как скрипит половицами старый дом, как дед под чутким руководством бабушки моет посуду, а мама комментирует двести сорок девятую серию «Новой жертвы» и стучит спицами, довязывая Даньке очередной свитер с лопоухим кроликом.

Нигде так не засыпалось, как дома. Казалось, будто сон подкрадывается издалека, позволяя еще немного надышаться родным воздухом, осознать, что все это правда и все это принадлежит тебе. И двор, откуда доносится повизгивание Геры, и тихое сопение за стеной, где Данька сосредоточенно мастерит новую модель самолета, и наивная ученическая тетрадка с Маринкиными виршами, забытая в кресле.

Дом всегда примирял его с жизнью. Тут не было спокойно, наоборот, постоянно что-то терялось, ломалось, кто-то орал, кто-то застревал в погребе, кого-то забывали на чердаке. Дом как будто развлекался, ставил подножки, по-родственному шутя и подмигивая фонариками на террасе. Он был пожилым, но веселился, как дитя, от души хлопая ставнями и потрескивая поленьями в камине. Мог неожиданно и беспричинно отключить свет, свалить с кухонного шкафа какую-нибудь безделицу, запрятать дедушкины очки.

Илья вполне допускал, что здесь живет домовой. Почему бы и нет?

Ему даже приятно было думать об этом. Домовой развлекался на всю катушку, но был безобидным парнем. Правда, судя по всему, он не выносил современную технику. Пылесосы, чайники, кофеварки ломались на «раз». С домовым устали бороться и стали выбивать ковер по старинке на улице, а кофе варить в джезве.

Бабушка была только рада. Умным машинам она не доверяла. У Ильи даже мелькало подозрение, что с домовым бабуля в сговоре.

Каждый раз, думая о доме, он сам себя поднимал на смех и кривил губы в язвительной усмешке. Взрослый мужик, солидный адвокат, галстук от Версаче, высокоинтеллектуальные беседы с коллегами в обеденный перерыв. Серьезная личность. Жесткий взгляд, с примесью загадочности и усталого цинизма, который он так долго репетировал перед зеркалом. Имидж, которому надо соответствовать. Образ, который не позволяет откровенности и наотмашь хлопает дверью по любопытным носам. «Простите, у нас закрыто».

Он реалист, циник и зануда. Откуда же берется нежность, когда он думает о доме? Каждый раз неожиданно, будто подстерегая его из-за угла, она вползает в сердце, обжигая и больно, и сладко.

Может быть, дом и ни при чем.

Просто многое связано с этими стенами. Наверное, так.

Стены помнят, как безумно вращая зрачками и улыбаясь бессмысленной счастливой улыбкой — от уха до уха — он скакал возле кроватки с крохотным человечком.

Стены видели его перекошенную физиономию, когда стало ясно, что жена вместо бутиков проводит время в другом месте и в более интересной компании. Слышали ее истерические всхлипы, когда он, от бешенства внезапно взяв себя в руки, завел разговор о разводе.

У стен, наверное, даже было свое мнение на этот счет. Как и у всех остальных. Нельзя оставлять ребенка без матери. Ты должен смириться, простить, закрыть глаза, проучить, чтобы неповадно было, напиться, забыться… Широкий выбор.

Илья решил совсем иначе, и теперь с разных сторон ему нашептывали: «Найди другую!» Типа, более достойную.

А стены в доме весело шуршали обоями. И было свободно. Хочешь — кури, хочешь — сиди в офисе до утра, хочешь — прямо в ботинках завались спать.

Да, сейчас бы поспать…

Илья с тяжелым вздохом откинулся на стуле, разглядывая бокал в руке. Выпить еще и задрыхнуть до утра. А завтра махнуть с Данькой в этот… аквапарк, наплаваться до звона в ушах, потом медленно брести по мостовым, прислушиваться к своей усталости и радоваться жизни.

Он опрокинул коньяк. Снова одним глотком. Откуда-то с боку всплеснула руками мама.

— Илюша, ты что это? Так же нельзя! Коньяк нужно смаковать, и…

— Оля, не приставай ты к нему. Илька только с самолета, он же вымотался весь.

Марина потрясла брата за плечо.

— Пошли, ляжешь. А я посижу рядом, тихонечко, ладно?

Илья кивнул, чувствуя что вот-вот голова оторвется.

— Пап, и я посижу! — встрепенулся Данька.

Пожалуйста, пожалуйста. Лишь бы скорее в койку.

Какое-то смутное воспоминание толкнулось в черепную коробку. Спать он не может. Пока нельзя. Еще надо сделать что-то. Что-то срочное. Шефу позвонить, что ли?

Нет, шеф ни при чем.

Илья сосредоточенно смотрел себе под ноги, пытаясь восстановить равновесие.

— Ух, да ты охмелел-то как быстро, — печально удивился дед, — слабый же народ пошел.

— Цыц, Прокопич, — зашипела Ирина Федоровна, — иди-ка, посмотри, есть там горячая вода. Илька, ступай в душ, полегчает.

Илья усадил Даньку на плечи и, чувствуя ответственность, пошел ровно и твердо.

— Ура! Я с папой купаться буду! А корабль запустим?

— Да хоть целую флотилию.

Кажется, отпускало потихоньку. Теплые ладошки хлопали его по щекам, прямо перед глазами дрыгались ноги, с одной слетел кроссовок, и показалась крошечная розовая пятка, которую Илья с энтузиазмом принялся щекотать.

Женя подняла взгляд от страниц и посмотрела на апельсиновый забор, за которым скрылся пассажир. Там в сосновых ветках запуталось солнце, ветер доносил чьи-то голоса и запах шашлыка. Наверное, парня в замызганном костюме ждали с обедом.

Она судорожно перевела дыхание, прислушиваясь к чужой жизни.

Взахлеб лаяла собака, кто-то топал, восклицал, бурно радовался, счастливый детский писк тонко обволакивал двор и рвался наружу, и влетал в барабанные перепонки, заставляя морщиться с притворной досадой.

И Женька морщилась, прикидываясь незнамо перед кем, что все это ей постыло, что не верит она ни в какие домашние праздники, наполненные суетой, гамом и всеобщим блаженством. Ее раздражало веселье невидимого семейства, и собственная злость на чужую радость больно впивалась в грудь, перехватывала горло, вибрировала в голове.

Ты должна взять себя в руки, сказала бы мать.

Ты просто завидуешь, догадался бы отец. И покачал бы головой, словно не в силах поверить этому.

Ха-ха, возразила ему Женька.

Подумаешь, дом. Подумаешь, оживленные и беззаботные визги. Подумаешь, обед в кругу семьи. Чему тут завидовать?

Наверняка, у ее пассажира куча родственников, которым нужно давать отчет, покупать подарки, сочувствовать, когда у них что-то не ладится, советоваться, прислушиваться, считаться. Очень весело, что и говорить.

Ни за какие коврижки она бы на это не согласилась. Такого счастья ей не надо. Но почему же хочется выть? Отчаянно выть от понимания, что у нее этого нет и никогда не будет?

Чтобы отвлечься, она пошуршала страницами, с преувеличенной заинтересованностью разглядывая буквы. В слова они складываться не желали.

Она потерла кулачками глаза и покосилась на часы. Прошло минут пятнадцать. За это время вполне можно найти деньги. Но у пассажира, видимо, были дела поважнее. А ей приходится ждать. У нее-то таких вот дел не имеется.

У нее вообще никаких. Только дорога.

Женька вылезла на обочину и походила вдоль Шушика, туда-сюда, туда-сюда. Вокруг было лето, и день в июньской истоме лежал под ногами, обдавая запахом близкого леса и заманивая пыльными тропками, узко стелющимися по теплой земле. Женя скинула туфли и, неловко поддернув платье, вошла босиком в траву.

Голоса за забором вроде бы стихли. Стало быть, пассажиру удалось освободиться от объятий родственников. Сейчас он вынесет Женьке деньги, скажет что-нибудь типа «спасибо, до свидания!», усмехнется, заметив, что она босиком, и вернется в свой оранжево-сосновый рай. А она положит в копилку еще немного денег. Обуется и двинет дальше, к собственной квартире, где будет кухня с веселыми занавесками и кактусом на подоконнике, свободная прихожая с одной только парой тапок, зеркало в полный рост, где станет мелькать отражение худой, короткостриженой девицы с независимым взглядом. Трава щекотала ноги. И казалось, что возможно идти вот так бесконечно, в никуда, не останавливаясь, не думая, не сожалея и не завидуя никому.

Женя оглянулась и медленно пошла назад. Часы в Шушике показывали, что человек без бумажника и документов давным-давно должен был вернуться. С Женькиным «гонораром».

Вот дурища! Она ожесточенно принялась сигналить, уже не надеясь, впрочем, на положительный исход дела. Полчаса назад ее кинули, усыпив бдительность дорогим костюмом и взглядом честных, пронзительных глаз с притихшими чертятами.

Доверчивая идиотка! Этот тип и не собирался возвращаться, вот в чем дело! А ты сиди тут, кукуй в наивном ожидании.

Женька решительно захлопнула дверь, пикнула сигнализацией и направилась к воротам. Черт, почему она не посмотрела, как он заходил внутрь! И вообще, надо было идти следом, плевать на всякие реверансы. Ага, вот и калитка!

Интересно, охрана скучает где-нибудь в сторожке или бдительно ходит по двору, оберегая покой жильцов? Наверное, придется отстреливаться, мрачно пошутила Женя, подбадривая себя. Жаль, что любимый «макаров» остался лежать в шкафу, между стопкой постельного белья и ночнушкой.

Ну и фантазия у тебя, малая, сказал бы папа.

Ничего. И без пистолета обойдемся, пробормотала Женька. Если этот кретин станет отпираться, она его просто придушит. В конце концов, что за несправедливость творится на свете?! У него дом, сосны за оранжевым забором, семья с обедом, джип, на котором укатила поднадоевшая любовница, несколько сотен в кармане на мелкие расходы в виде благотворительного чизбургера. И ему жалко заплатить за проезд?! Ханыга, блин! Жмотина проклятый, буржуй недобитый, скупердяй вонючий! Вот!

Женя почувствовала себя уверенней, вспомнив детские обзывательства. Распаляясь таким образом, она уже не задумывалась ни о чем и не боялась никакой охраны. Резко дернув калитку, Женька оказалась во дворе и восхищенно присвистнула. На фоне сосен, чуть вдалеке высился дом, старый и добротный, с тяжелыми ставнями, веселенькой яркой черепицей и флюгером. По сторонам стояли какие-то мелкие сараюшки, тоже крепенькие и ладные. Ни сада, ни огорода, только несколько клумб, обложенных кирпичами, где пестрели обыкновенные пионы. Рядом с одной из этих клумб валялся на боку трехколесный велосипед.

Женя решительно зашагала по тропинке вглубь двора.

Охраны нигде не наблюдалось.

Зато с другой стороны дома вдруг выскочила огромная овчарка и, оглушительно лая, кинулась к Женьке.

— Ой, — сказала та и попятилась.

Псина приближалась со скоростью света. Нападение было неминуемо. Завороженная, Женя глядела в открытую пасть чудовища, откуда свешивался влажный розовый язык и белели страшные клыки.

— На помощь, — хрипло прошептала она, перебирая босыми пятками.

Чудовище прыгнуло. Женька, онемев от ужаса, отскочила назад, споткнулась о бортик клумбы и, потеряв равновесие, опрокинулась на спину. Мгновенно стало тихо и темно.

Гера, обескураженно подвывая, уставилась на гостью, которой вдруг вздумалось полежать среди пионов.

Глава 4

— Снова соседский кот приблудился, — досадливо поморщилась Ольга Викторовна, — когда-нибудь Гера его все-таки покалечит.

— А это точно кот?

Дед настороженно прислушался.

— У нас ворота закрыты? А калитка?

— Зачем ее закрывать, старый, — пожала плечами Ирина Федоровна, — кто к нам придет без приглашения? Марина, ты зачем мне пятую ложку сахара насыпаешь?

Та мимоходом удивилась и стала размешивать чай, да так усердно, что всем пришлось уворачиваться.

— Заберите у этой убогой ложку! Марин, садись, ешь пироги. Только не макай их в горчицу, ладно?

Тревожно гавкая, подбежала Гера и ткнулась мордой бабушке в колени.

— Ну? Позабавилась? Опять Ваську на сосну загнала? Вить, заделай ты уже дыру в заборе, а то снова придется за котом на дерево лезть. А ты в прошлый раз чуть лестницу не сломал.

— Тебе лестницу жалко? — надулся дед. — Я, между прочим, тогда с радикулитом свалился.

Развить эту тему ему не удалось, потому что Гера, отчаявшись привлечь внимание бабушки, перекинулась на его коленки и, вцепившись в штанину, упрямо тянула за собой.

— Ты чего? — удивился Виктор Прокопьевич. — Старый я уж с тобой играть. Даньку подожди.

Гера скулила, не разжимая челюсти, подскакивала на месте и вообще выражала крайнюю степень озабоченности. Ольга Викторовна задумчиво предположила, что кот все-таки поплатился за проникновение на чужую территорию.

— Пошли посмотрим, куда она на сей раз загнала бедолагу.

Они гуськом обогнули дом, выкликая на разные лады:

— Кис-кис-кис. Иди сюда, маленький, не бойся! Гера пихнула деда в бок, подталкивая к калитке. Там, возле клумбы лежало тело, сверкая на солнце голыми пятками. Марина, до сих пор меланхолично оглядывающая окрестности, взвизгнула. Ольга Викторовна закружилась на месте, бормоча что-то по поводу службы спасения. Дед на весь поселок возвестил:

— Едрит твою…!

И получив от бабушки подзатыльник, растерянно присел на корточки, разглядывая потерпевшую.

— Она хоть живая? Или того…

Ирина Федоровна презрительно фыркнула.

— Хватит глупости болтать. Принеси воды. Марина, крикни Илью, перенесем ее в дом.

И, склонившись над девушкой, она с размаху хлопнула ее по щеке. Раздался стон, потом задрожали ресницы и открылись глаза — бессмысленные, тускло-зеленые, полные слез.

— Больно, — едва шевеля губами, выдохнула Женя.

— Тише, тише. Где болит? Головой ударилась? Лежи, не двигайся, может быть сотрясение. Витя, ну где вода?

За спиной у бабушки вдруг охнула Ольга Викторовна.

— Это же Рита! Илюша все-таки ее привез! Деточка, ты постеснялась сразу войти, да? Хотела подождать, пока он с нами поговорит?

— Ольга! — оборвала ее Ирина Федоровна. — Не ори мне в ухо! Я и так слабая и больная женщина. Иди Ильку поторопи.

Женя, не соображая ровным счетом ничего, попыталась сесть. Но, подтянув ноги, тотчас взвыла от боли.

— Лежать! — рявкнула бабушка. — Сейчас носилки притащат, транспортируем тебя в дом. Дай-ка я посмотрю голову.

Крови не было, и это уже хорошо. Девица могла бы запросто разбить черепушку о кирпичи. Ну какого лешего она поперлась во двор одна?! Скромница, блин! Откуда же Гере было знать, что Илюшина невеста боится собак?

Ирина Федоровна понимала, что ее раздражение вызвано только тревогой за непутевую барышню, и стараясь унять дрожь в руках, бережно ощупывала стриженую макушку.

— Чего так оболванилась? — строго произнесла она. — Чисто мальчишка!

— Да я…

— Не дергайся! Авось отрастут косы-то. У меня вон гляди какие, — бабушка гордо тряхнула головой, перекидывая седую толстую косу на плечо. — Мужики просто столбенеют!

Женя неуверенно хихикнула.

— Ну вот, — запыхавшись, подбежал Виктор Прокопьевич, — держи.

Он протянул девушке стакан с водой, Ирина Федоровна поддержала ее за шею. В это время со стороны дома послышался бодрый топот.

Впереди бежал взъерошенный карапуз в шортах и с полотенцем в руке. Рядом семенила девица лет двадцати.

Прямо Чип и Дейл спешат на помощь.

Женька, оторвав взгляд от спасателей, снова приникла к стакану.

— Бабуль, носилок у нас нет! — возвестила Марина. — Зато…

Ольга Викторовна догнала ее и, потрясая в воздухе пузатой бутылкой, перебила:

— Ей надо нашатырь понюхать! Отойдите. Возьми ваточку. Как же тебя угораздило? Гера, это ты Риту напугала? Зверюга бессовестная! Ты нюхай, нюхай, не отворачивайся. Сейчас полегчает.

— Спасибо.

— Может, скорую вызвать все-таки? — озаботился дед.

— Я сейчас, — метнулась обратно к дому Марина.

Женя безжизненным голосом возразила, но все хором принялись ее разубеждать. Перед глазами вдруг возникла розовощекая довольная физиономия: лукавые глазенки, в которых водили хоровод крошечные бесенята, нос уточкой и улыбка от уха до уха.

— Ты во что играешь? — заинтересованно спросил Данька.

— Она не играет. Данила, ты что не видишь, человеку плохо! Где папа? Это между прочим, его невеста, а ты тут дурака валяешь!

— Ты невеста? — уточнил Даня на всякий случай. Женька сосредоточенно наморщила лоб. Интересно было бы знать, за кого она собралась замуж? За Игоря? Вот дура, все-таки решила испортить себе жизнь рядом с этим бабником! Или за Кирилла? Дважды дура! Кир ничего не видит, кроме монитора своего компьютера. Непонятно вообще, каким образом они умудрились познакомиться, да еще и встречаться время от времени. Теперь вот свадьбу затеяли. Или нет? Разве у Кира так много родственников?

Женя еще раз обвела мутным взором собравшихся.

В голове били тамтамы, и не единого разумного объяснения не промелькнуло о том, почему она полулежит в чужой клумбе в кругу незнакомых людей. Что происходит, а?

И где, собственно, сам жених?

Не успела она как следует обдумать этот вопрос, как боковым зрением увидела высокую фигуру мужчины, приближающегося со стороны дома.

Ага, боковое зрение — это хорошо. Папа всегда говорил, что водитель должен уметь смотреть сразу во все стороны. Женя явно оправдывала его надежды.

— Илья! Ну чего ты еле-еле?

— Мне с работы звонили, как всегда не вовремя! Что случилось-то?

— Беги же скорей! Ее в дом надо отнести! Марина вызвала скорую?

— Не знаю, — он притормозил, навис прямо над Женькой и разразился такими воплями, что ей пришлось зажмуриться и сжать ладонями уши, чтобы не оглохнуть.

— Ну успокойся, ну возьми себя в руки! — заголосила с другой стороны Ольга Викторовна. — Ничего страшного не случилось, она жива-здорова, только чуть-чуть ушиблась! Правда, деточка?

Женя открыла глаза и увидела рядом волосатые, мускулистые ноги. Взгляд ее сам собой пополз вверх, к махровому полотенцу, ниспадающему с крепкого, в накачанных квадратиках, живота, дальше по загорелой груди, широким плечам, блестящим в капельках воды и к чисто выбритому, надменному подбородку. Мужчина был очень высоким, и смотреть на него снизу приходилось нелегко. Но Женя все-таки добралась до лица, откуда глянули на нее сердитые темные глаза.

— Здравствуйте, — старательно выговорила она.

И тут же все вспомнила. И заорала громче, чем давеча этот верзила. Пытаясь ее успокоить, столпившиеся вокруг нее особо не вслушивались в смысл слов. Ее трясли за плечи, совали под нос ватку с нашатырем, разминали виски и всячески уговаривали потерпеть немножечко, потому что «сейчас Илюша перенесет вас в дом, и все будет хорошо!»

— Вы зачем сюда приперлись? — между тем шипел ей в ухо тот самый Илюша.

— За своими деньгами! — злобно выкрикнула Женя и тотчас почувствовала, как голову стиснуло жестким обручем.

Застонав сквозь зубы, она прикрыла глаза.

— Эй, — огромная лапища потрясла ее за плечо, — эй, ты чего? Между прочим, сама виновата! Не могла пять минут подождать!

Конечно, она была не виновата, и он понимал это. И совсем не пять минут ей пришлось ждать, а добрых полчаса. Илья так растерялся, увидев ее, что соображать начал не сразу. А теперь отчаянно костерил себя на все лады. Блин, что же за день сегодня?! С чего он решил, что все неприятности позади, стоит только перешагнуть порог дома?

Вот она, очередная проблема, лежит среди цветочков и жалобно стонет, а его семья в полном составе скачет вокруг, охая и ахая. И виноват только он, никто больше! Глупость какая-то… Это же надо забыть о девушке, которая тебя доставила домой!

— Ну что ты стоишь? Неси ее в дом!

— На террасу, Илюша, на террасу. Ей свежий воздух нужен. Дед, вынеси из кухни кресло.

— Пап, а ты на ней скоро жениться будешь?

— Данька, не лезь под руку! Потом спросишь про свадьбу. Марина, отойди с дороги!

Илья наклонил гудящую голову к жертве несчастного случая.

— Эй, можешь меня за шею взять?

Женя, не открывая глаз, повиновалась. С его влажных волос упало ей на лицо несколько капель. Она фыркнула, чихнула и крепче ухватилась за могучую шею. Он выпрямился и быстро направился к дому, стараясь не смотреть на драгоценную ношу. Девица весила, наверное, чуть больше его сына, и коленки у нее были такие же острые и почему-то в ссадинах. И платье задралось совсем неприлично, а она этого как будто не замечала.

Как же получилось, что Илья заметил? Ведь не смотрел же…

Черт подери, а ведь сейчас ему уже надо быть по дороге в город! Секретарша шефа только что звонила и очень настойчиво требовала, чтобы он немедленно приехал в офис.

— У тебя голова кружится? — строго осведомился Илья у девицы.

Она кивнула.

— И тошнит, наверное, — с угрюмой покорностью судьбе заключил Илья.

Она помотала головой, колко пощекотав волосами вдоль его шеи. Он вздрогнул и отвернулся.

— Не приставай к ней! — вопили в спину родственники. — Ей нельзя волноваться.

— Я тебя волную? — поинтересовался Илья, внезапно развеселившись.

Она протестующе завозилась в незнакомых руках и неловким движением задела полотенце, обмотанное вокруг его бедер. Через секунду посреди двора стоял голый мужчина в охапку с девицей в полубреду.

— Боже мой! — вскрикнула Ольга Викторовна и кинулась на помощь сыну.

Дед, сотрясаясь от смеха, ладонью прикрыл Маринке глаза.

— Пап, это называется стриптиз, — хихикнув, сообщил Данька и схлопотал от бабушки чуть пониже спины.

— Оля, не трогай ты их! — приказала Ирина Федоровна. — Пусть в дом зайдут! Илья, чего ты застыл? Двигайся давай!

Легко сказать, двигайся. Голышом и с неизвестной пигалицей на руках. Совсем некстати вспомнилось, как она залезала в багажник за колесом, демонстрируя всему миру классную попку.

Илья стиснул зубы и покосился на свою ношу. Щеки у нее пламенели, глаза оставались закрытыми, а плечи дрожали, словно в ознобе.

— Смешно тебе, да? — сиплым голосом уточнил он.

— Нет, нет. Поставьте меня, пожалуйста, я сама дойду.

— Ну уж нет!

Прижав ее поплотнее, он стал мелкими шагами продвигаться к дому. У террасы Илья огляделся. Спрашивается, как он станет жить дальше, избавившись от девицы?! Не то чтобы Кочетков был парнем стеснительным, но и сверкать голой задницей в присутствии незнакомых дам не привык. Даже если дама и весит меньше воробья, и вообще вид имеет непрезентабельный, совсем желторотый.

Разозлившись от собственной неловкости, он метался по террасе, сшибая ногами стулья.

— Давайте я вам что-нибудь принесу, — подала голос желторотая дама.

— Сиди! То есть, лежи! Я сам!

Забежав в дом, он схватил первую попавшуюся на глаза тряпку и, закинув несчастную страдалицу на плечо, тщательно прикрылся. Девица в это время отчаянно голосила и пыталась сползти. В общем, господину Кочеткову приходилось довольно трудно.

— Илья, ты оделся? — донесся со двора голос бабушки.

— Почти! — заорал он, устраивая девицу на диван. — Тут нормально?

Она кивнула, задыхаясь от смеха. Его бедра были замотаны в детскую курточку ядовито-зеленого цвета.

Илья оглядел свой прикид и нервно всплеснул руками.

— Ничего смешного! И вообще, речь не обо мне! Ты как себя чувствуешь? Сломала что-нибудь?

— Кажется, нет.

— Сейчас приедет скорая. Если, конечно, Марина дозвонилась. Ты можешь руками пошевелить? А шеей? А ногами?

Усмехаясь, она выполняла его указания, пока очередь не дошла до левой ноги. Та шевелиться не желала, отзываясь дикой болью в лодыжке.

— Перелом что ли? — испугался Илья, оглядываясь в поиске поддержки.

Что делать с переломом, он представлял слабо. И вообще, ему пора было в офис, вряд ли шеф Константин Григорич станет ждать, пока адвокат Илья Михалыч закончит нянчиться с жертвой несчастного случая.

— Я сейчас принесу тебе деньги. Лежи здесь, никуда не уходи!

Можно подумать, она могла! В лучшем случае, дохромает до машины, а там загнется, никому не нужная и ничего не соображающая.

Илья исчез, а Женька осмотрелась, пытаясь свыкнуться с мыслью, что на некоторое время выпала из жизни. Скорая транспортирует ее в больницу, там выяснится, что у нее нету полиса, начнется долгое препирательство, куда ее девать и что делать. В итоге Женька окажется в коммуналке и будет беспомощно валяться на продавленной чужой койке.

От жалости к себе она едва не разрыдалась.

И отчаянно уставилась на опухшую лодыжку, готовая пробуравить ее взглядом насквозь. Ну почему все так получается? Вернее, ничего не получается!

Дверь распахнулась, и по комнате галопом проскакал голопузый взъерошенный бандит, придерживая обеими руками шорты.

— Это я чтобы не потерять, как папа, — пояснил он на бегу.

— Предусмотрительно, — пробормотала Женька. Он остановился напротив и внимательно заглянул ей в лицо.

— А ты ничего, красивая. Только волос мало. Ты после тюрьмы?

Женя, расхохотавшись, стала объяснять, что это просто такая прическа. Удобно и голову не печет.

— Тебя как зовут? — спросила она.

— Кочетков. Данила Ильич, — обстоятельно представился он и, посопев, добавил, — мне уже пять лет.

— Скажи пожалуйста! — уважительно изумилась она.

— Ну почти. Три года и десять месяцев. А ты умеешь воздушных змеев запускать? А я умею! Мы с папой в прошлом месяце такого огромного запустили! Он над всем поселком летал! Вот! А где папа?

— Как вы тут? — заглянул в гостиную Виктор Прокопьевич. — А где Илья?

— Не знаю, — опечалилась Женька.

Отодвинув в сторону отца, в комнату протиснулась Ольга Викторовна.

— Детонька, ты только не переживай, тебе нельзя нервничать и напрягаться. Бабушка сейчас чайку принесет, с пирогами. Ты какие любишь: сладкие или с мясом? Даня, помоги бабушке! Ох, нога-то у тебя как опухла, милая! Ну ничего, ничего.

— Спасибо вам, — тоскливо протянула Женька, — скажите, а скорая приедет?

— Марина, ты дозвонилась до скорой? Марина вбежала и молча потрясла головой.

— Так дозванивайся!

— Нет, нет, наоборот, не надо, — залопотала Женя, — у меня полиса нет, и страховки тоже. Мне бы просто до дома добраться как-нибудь. Можно от вас такси вызвать?

— Какое еще такси? — возмутилась Ольга Викторовна. — Отдыхай и ни о чем не думай!

Стремительно появилась Ирина Федоровна, толкая перед собой столик на колесиках. Данька семенил сбоку, приноравливаясь к бабушкиному темпу, чтобы стащить пирожок. Те, что остались на террасе, есть было неинтересно.

— Давай-ка, перекуси, — распорядилась Ирина Федоровна, усаживаясь рядом с Женей, — а я пока ногу твою посмотрю. Так-с, так-с. Ну, это ерунда, обычное растяжение. Через недельку будешь как новенькая.

— Недельку?!

Женя в ужасе вытаращила глаза на старушку. И что же теперь делать? Вряд ли она справится с педалями одной ногой. Даже точно, что не справится. Семь дней без работы это не катастрофа, конечно, но где-то близко.

Внимательней нужно быть, сказала бы с упреком мама.

Дубина ты стоеросовая, сказала бы Ираида Матвеевна.

Горе-горькое, сказал бы папа. И стал бы гладить ее по голове, менять компрессы, делать йодную сетку на лодыжку и приговаривать: «У кошки боли, у собачки боли, а у моей малой пройди!»

Слезы все-таки навернулись, одна — особо крупная — шмякнулась со щеки на мятое, перепачканное в траве платье. Женя все смотрела и смотрела на зеленые пятна, будто заснула с открытыми глазами.

— Я сейчас тебе халат принесу, переоденешься, — категорично заявила бабушка, тоже разглядев ее испорченный наряд.

— Зачем халат? — вклинилась Ольга Викторовна. — Достань розовый костюм, он совсем новый.

Марина, услыхав это, отвлеклась от созерцания потолка и критически осмотрела Женьку.

— Мам, в розовом она утонет!

— Ну прямо утонет!

— Конечно, он на мне висит, почему и не ношу. А Рита меня на три размера меньше!

Женька не поняла, при чем тут Рита, но решила не выяснять, и тоненько пропищала, что не надо ни халата, ни костюма, а только телефон, чтобы вызвать такси.

— Вечером поедешь, — отмахнулась Ирина Федоровна и удалилась.

— Конечно, вечером, — подхватила Ольга Викторовна. — А про полис не беспокойся, заплатим и все дела.

В гостиную снова заглянул дед.

— Там у ворот твоя машина?

Женька кивнула, при воспоминании о брошенном Шушике стало совсем мерзко.

— Хорошая, — одобрительно причмокнул Виктор Прокопьевич, — а что это вы на ней приехали? Где Илюха джип-то оставил?

— В аэропорту, — ответил Илья, возникая из ниоткуда и глазея на Женьку, которой Ольга Викторовна пыталась всучить пирожок «с малиной из собственного огорода».

Женя в замешательстве перехватила его взгляд, где от чертят уже не осталось и следа, а только плескалось темное море настороженного интереса.

Вот уставился!

Независимо вскинув подбородок, она мельком оглядела Илью.

На нем был светлый костюм, свежевыбритые скулы отсвечивали бронзой, аккуратно зачесанные назад поблескивали влажные еще пряди темных волос. Рубашка в тон костюма, галстук в тон рубашки, в руках — дипломат. И во всем этом были уверенное сытое благополучие, сдержанность и холодная, спокойная убежденность в нерушимости своего мира. Мира успешных деловых людей, ценных бумаг, корректных замечаний, банкетов, договоров, солидных клиентов и тихих расслабленных вечеров в кругу семьи, когда уютно потрескивает камин, а на столе мерцает бутылочка шампанского в ведерке со льдом.

Женьке вдруг захотелось встряхнуть его за отвороты пиджака и трясти так до тех пор, пока не посыплются наружу страхи, проблемы и неуверенность.

Жутко было глядеть в надменную безмятежность его глаз.

— Вот ваши деньги, — сказал Илья, выкладывая на столик перед ней несколько купюр. — И, конечно, компенсация за моральный ущерб.

Он все делал правильно. Но почему-то в этот момент вдруг стало невыносимо стыдно. Позвольте, но чего же?

— Илюша, ты что? Это для скорой, что ли? — растерялась Ольга Викторовна.

— Ты почему в костюме? — образовалась в проеме бабушка. — Давай-ка, отнеси Риту в спальню, пусть переоденется, я вот халат ей принесла. И сам надень уж что-нибудь попроще, а то у нас дом на зал заседаний похож!

Женька, не отрываясь, смотрела на деньги. Да что же это такое, господи?! Он как будто бы ткнул ее носом, как кутенка в лужу.

Вам пришлось ждать? Извините. Вас напугала наша собака? Еще раз простите. Вот, берите денежку и проваливайте отсюда! Потому что нечего делать таксующей девице — да еще такой недотепистой! — в доме, где живет приличная обеспеченная семья.

Господи, можно подумать, она сама не заметила разницы между ними! Но разве обязательно бравировать этим? Что-то не вспомнил этот умник о моральном ущербе и разных социальных кругах, когда тащил ее к террасе, прикрываясь, между прочим, Женькиной попой.

Хамло!

Илья поймал ее взгляд, застывший от внезапной обиды.

— Я еду на работу, — сказал он раздраженно, глядя на нее.

Будто она спрашивала!

— Как на работу? — удивилась Маринка.

— Почему на работу? — удивился дед.

— Зачем на работу? — удивился Данька.

А мама с бабушкой запричитали снова о какой-то Рите. Стоп. Причем тут Рита? Или у него галлюцинации?

— Хватит орать, а? — попросил Илья, отворачиваясь от непрошеной гостьи. — Я вообще ничего уже не соображаю! Мне в офис надо, шеф ждет. Так что высказывайтесь по очереди, но быстро.

— Отнеси Риту на второй этаж, — повторила Ирина Федоровна, — в угловую комнату, там ей будет удобней.

— Какую Риту?! — опешил Илья на этот раз совершенно уверенный, что все расслышал правильно, и снова наклонился к незнакомке. — Ты Рита?

— Я — Женя.

— Ее зовут Женя, — сообщил он, оборачиваясь к семейству.

Вопрос Ильи о ее имени заставил всех напрячься.

— Вы что… незнакомы? — наконец отмерла Ольга Викторовна.

— Уже знакомы.

— Ничего не понимаю, — хватаясь за голову, пробормотала мать, — а где же Рита?

Илья, подавив желание немедленно и навсегда сбежать на Северный полюс, любезно поинтересовался:

— Мама! О какой такой Рите ты толкуешь? Ольга Викторовна, возмутившись до глубины души вероломством сына, который вдруг забыл имя своей невесты, принялась сердито ворчать, бестолково топчась на месте.

— Илюша, ты опоздаешь! — напомнила бабушка, подталкивая его под локоть. — Давайте мы обо всем потом поговорим, вечерком, за чашечкой чая.

— Лучше за рюмочкой коньячка, — поправил Виктор Прокопьевич.

— Я не поняла, — вдруг громко заявила Марина и махнула рукой в сторону гостьи, — так вас как зовут? Рита или Женя?

— Женя! — рявкнул Илья, которого от любого напоминания о любовнице бросало в холодный пот.

Бабушка посоветовала ему не орать, потому как «нервные клетки не восстанавливаются!» И снова пихнула в бок, подталкивая к Жене. Дед кружился рядом, пытаясь поймать Даньку, который между делом стащил халат, предназначенный «раненой», и напялил на себя.

— Черт побери, — простонал Илья, понимая, во-первых, что бессовестно опаздывает, а во-вторых, что Женю все-таки придется отнести наверх. Иначе родственники не отвяжутся.

— Вы хоть скорую-то вызвали?

Марина меланхолично откликнулась, что пока нет. И стала искать телефон.

Женька молча таращила глаза, предчувствуя, что из головы сейчас повалит пар. Сумасшедшее семейство во главе с напыщенным индюком в светлом костюме выбило ее из колеи окончательно и бесповоротно. Она даже не возразила, когда Илья снова схватил ее на руки и понес к лестнице.

— Осторожней, — командовала бабушка, пытаясь одновременно успокоить Ольгу Викторовну, которая отчаянно стенала, не в силах осознать превращение Риты в Женю и внезапную амнезию сына.

— Данька, дай сюда халат! — приказала Ирина Федоровна внуку. — Витя, набери ты скорую, а то наша малохольная до морковкиного заговенья будет дозваниваться. Илюша, костюм не испачкай, вот здесь аккуратней, дед недавно перила покрасил. И вот возьми тапочки Рите… то есть, Жене.

— Бабуля, подожди нас… то есть, меня внизу, — сквозь зубы прошипел Илья.

И скрылся за дверью комнаты, схватив в охапку досаду, необъяснимое чувство вины, халат, тапки и ушибленную малолетку.

Глава 5

— Извините меня, — пробормотал он, укладывая гостью на диван и неловко подтыкая ей за спину подушки.

Женя вяло поинтересовалась, за что.

— Ну, я вам так деньги сунул… Вы же не виноваты, что я на работу опаздываю и что семья у меня такая… мм… большая. Я просто устал очень.

— Ну да, а тут еще со мной пришлось возиться. Это вы меня извините.

Он улыбнулся.

— Слушай, а мы же по-моему, на ты переходили.

— Ничего подобного, — усмехнулась Женька, — я вам не тыкала.

— Так давай, начинай уже. Вроде как не чужие люди…

— Это если учесть, что вы без штанов бегали? — уточнила она с насмешливой улыбкой.

Илья быстро отвернулся к окну, пряча смущенный взгляд. Внезапно ему стало весело. Давненько не приходилось нервничать из-за чужих девиц, да еще и краснеть от их мимолетных, язвительных замечаний. Стареет он, что ли? Подумал так, и еще больше развеселился. Какая там старость, если сердце скачет, как дикий жеребец?!

— Ты как?

Илья с прищуром оглядел ее лицо. Близко-близко была матовая смуглая кожа, тонкая ссадина на лбу, темные дуги бровей, под которыми сияли глаза — круглые, светло-зеленые, будто неспелый крыжовник.

Если бы не они, ее можно было бы принять за цыганку. Хотя, нет, цыганки не стригутся так коротко.

Интересно, ежик у нее колючий или если пригладить хорошенько, то станет мягким и ласковым?

— Тебе принести чего-нибудь? — быстро спросил Илья, впав в некоторую растерянность от собственных мыслей.

Она помотала головой. Он перевел дыхание и уставился на собственные руки, тоскуя от неопределенности, словно школьник, неизвестно за что вызванный на педсовет.

В руках, кстати, была зажаты тапки и какая-то тряпка. Илья несколько секунд сосредоточенно изучал ее, а потом с облегчением выдохнул:

— Это же халат…

Женька хмыкнула, оценив его сообразительность.

— Бабушка дала, — пояснил самому себе Илья, — для тебя, да?

Он чувствовал себя просто ужасно. День начался бестолково, а продолжился и того хуже. Задержка рейса, три часа в аэропорту, перелет, снова аэропорт, и все это под аккомпанемент Ритиного щебетания, Ритиных планов на будущее и Ритиной обиды.

Как он мог переспать с этой женщиной да еще и получить некоторое удовольствие?! Она ведь и в постели не умолкала, изображая героиню какого-то пошлого романа, где девица просто обязана фырчать от удовольствия и подбадривать героя сладкими, тягучими фразами. Ну и на хрена козе баян, спрашивается?! Испортила, блин, весь день!

Хотя нет, пожалуй, Рита только задала тон. А дальше понеслось по нарастающей и свалилось в одну кучу: и проколотое колесо, и шиномонтаж, и отвратительная клеклая картошка из Макдака, куда, конечно же, в здравом уме и трезвой памяти Илья Кочетков, преуспевающий адвокат, ни за что бы не пошел!

Получается, он свихнулся прямо по дороге домой.

Ну а дома положение только ухудшилось. Встреча с родственниками прошла на высшем уровне, и радость была такой полной, что Илья совсем голову потерял.

И про барышню в «мицубиси» забыл. Сначала она его удивила невероятно — и дорогущей тачкой, и уверенными зигзагами на поворотах, и, чего уж там, смуглыми коленками тоже. Хотя, стоп, что такого удивительного было в ее коленках? Скорее, собственная реакция на них его так ошарашила. Когда в последний раз он приходил в полное смятение только из-за того, что на глаза попались девичьи ножки?

Вот то-то и оно, что никогда. Ну, может быть, лет сто назад, в десятом классе.

А что происходит сейчас?!

А сейчас незнакомая девица с изумительными коленками, пацанской прической и вывихнутой лодыжкой лежит на его диване. И — черт побери все на свете! — он не знает, хорошо это или плохо. Ясно только одно, если бы у него внезапно не отшибло память, с Женькой бы ровным счетом ничего не случилось!

Илья сердито уставился в крыжовенные глаза.

Бедняжка. Наверное, у нее не только спонсора нет, но и родителей с тугим кошельком тоже. Иначе стала бы она дожидаться несознательного пассажира.

А может, и стала бы. Может, просто упертая, как баран, вот и все. Он продолжал исподлобья изучать ее лицо. Упертости в нем не наблюдалось. Только досада и усталость тенью вокруг век.

— Извини меня, пожалуйста, — пробормотал Илья. Она слабо улыбнулась в ответ.

— Тебе же переодеться надо, — вдруг засуетился он и, подскочив, принялся размахивать халатом у нее перед носом.

— Слушай, а может, ванну примешь? Или с ногой нельзя? В смысле, с больной ногой… Ладно, давай, снимай платье, а про ванну у бабушки спросим. Она все знает.

Он держал халат на весу и нетерпеливо поглядывал на Женьку.

— Что? Ты двигаться-то можешь?

— Могу, — оторопело промямлила она.

— Ну давай тогда, раздевайся! Ногу вот сюда пока пристрой, так удобней будет.

Илья придвинул к дивану пуфик. Женька не шелохнулась.

— Вытяни ногу-то! — настаивал он.

— А может вы… того… выйдете.

— Зачем?!

— Да чтобы я переоделась! — заорала она и приложила ладошки к пылающим щекам.

Илья секунду стоял, растерянно моргая, а потом расхохотался так громко и неожиданно, что Женька вздрогнула.

— Извините, — откашливаясь и пятясь к двери, пробормотал он.

Кажется, сегодня он просит прощения чаще, чем за всю свою предыдущую жизнь.

Как только он вышел, Женька, кряхтя, стала выбираться из мятого, перепачканного платья. Сложила его аккуратной кучкой на пуфик и завернулась в халат. Внутри было уютно, очень тепло и пахло почему-то хвоей. Сразу неумолимо потянуло в сон.

— Эй, вы как там? — раздалось за дверью. — Бабушка сказала, что вам нужно сделать йодную сетку и можно принять ванну. Я войду?

— Входите, — разрешила она.

Илья застыл на пороге, держа руки по швам. В кулаках были зажаты ватка и пузырек с йодом, и было совершенно непонятно, что с ними делать.

— Вот, — сказал Илья.

— Спасибо, — сказала Женя. Образовалась некоторая пауза.

Вдруг он заулыбался, словно вспомнил что-то забавное, и, брякнувшись рядом с ней на диван, сообщил:

— Мои-то приняли вас за невесту, представляете?

— Чью невесту? — машинально уточнила Женя, припоминая что-то такое, недавно обсуждавшееся во дворе.

— Мою, — усмехнулся он, разводя руками, — мою невесту Риту.

Женька недоуменно склонила голову. А Илья воодушевлено продолжал:

— Вот ведь сумасшедшие! Мама почему-то решила, что вы — это она. И все остальные следом. Ну, цирк натуральный!

Он взглянул на нее, словно приглашая повеселиться вместе с ним. Только ей было совсем не весело.

— Да уж, семейка у вас, — пробормотала Женька с тихой досадой.

— Что? Чем вам моя семья не нравится? — мгновенно нахохлился он. — Вы, между прочим, сами хороши. Могли бы объяснить все толком!

— Объяснить?! — ехидно переспросила Женька. — Да они мне слова не дали вставить! А я-то думаю, чего это все Риту какую-то поминают! Что же вы знакомство-то откладывали? Или боялись, что суженая не выдержит очарования вашего семейства?

Боже, что это на нее нашло вдруг?! Ни с того ни с сего налетела на человека!

А человек тем временем яростно раздувал ноздри.

— Это теперь так современная молодежь благодарность выражает? — осведомился он холодно.

Женька едва не поперхнулась от возмущения.

— Да вы! За что благодарность-то? Это же я из-за вас здесь валяюсь! А у меня работа, между прочим! Как я водить буду с такой ногой?

— Кажется, я с вами расплатился сполна, — тем же ледяным тоном отреагировал Илья и поднялся. — Надеюсь, йодную сетку нарисовать вы сумеете сами. До свидания.

— Нет уж, прощайте! — крикнула в широкую спину Женя.

Дверь за ним закрылась.

Она не успела, как следует подумать над тем, что это сейчас было, как Илья снова возник в комнате.

— Только посмейте изводить упреками мою семью! — в бешенстве пригрозил он. — Они и так из-за вас натерпелись, да еще и возились, как с родной! Если я узнаю, что вы трепали им нервы, вам не поздоровится!

— Мне уже и так нездоровится! — огрызнулась она, ошеломленная злобой в его глазах.

— Будет хуже, — пообещал он оптимистично. — Кстати, еще одно. Я никак не успею объяснить родным, откуда вы взялись и кто вы на самом деле. Так что придется вам самой растолковывать. И как можно вежливей. Ясно?

Он презрительно скривил губы и продолжал:

— Можете с головы до ног полить меня грязью, живописуя, как вы страдали, покинутая на дороге! Это — пожалуйста! У вас хорошо получается давить на жалость! Но даже не вздумайте изводить моих родственников своими дурацкими воплями! Ясно? Не смейте играть на их добрых чувствах! Ясно? Ясно вам?

И, посопев, добавил с наигранным равнодушием:

— Чао, детка!

Оказавшись в коридоре, Илья некоторое время пытался восстановить дыхание. Спина была потной, рубашка приклеилась к телу, и к нутру, кажется, тоже пристала какая-то мерзость, липкая и гнусная. Черт возьми, где же его хваленое самообладание?! Какая-то малолетняя истеричка с полпинка вывела его из себя! Неблагодарная дрянь! Над ней трясутся, понимаешь, переживают, виноватыми себя чувствуют, а она еще и цену набивает своему несчастью. «Как я буду работать?!» Да если на то пошло, он из-за нее тоже может работу потерять!

Это он, конечно, загнул. Начальство «Бризаналита» еще не выжило из ума, чтобы уволить ведущего адвоката из-за какого-то там опоздания. Правда, шеф ему нервы потреплет. В прошлом боевой офицер, Константин Григорьевич приходил в священный ужас от любого отступления от дисциплины.

Мысли о работе всегда помогали сосредоточиться. Стало быть, надо думать интенсивнее в том же направлении и задавить-таки клокочущую внутри ярость, от которой ломило в груди и закипали мозги. Ну же! Постарайся, черт возьми! Ты же профи, да что там, ты — бешеный трудоголик, и ничего, кроме твоих драгоценных бумаг и бумажечек, тебя не волнует!

Илья, наподобие барона Мюнхгаузена, буквально за волосы вытащил себя из болота гнева. Итак, что у нас там на повестке дня?

Арбитраж со страховой. Пустячок, но со своими заморочками, весьма любопытными, кстати. Интересно будет покопаться.

А через неделю процесс, связанный с имущественным спором. Некий ООО положил глаз на кондитерскую фабрику, принадлежащую компании, где работал Илья. Лет семь назад «Бризаналит» был филиалом того самого ООО, а фабрика была ветхим зданием с прогнившими стенами, допотопным оборудованием и рабочими, от тоски по зарплате то и дело устраивающими забастовки. На потоке стояли пять линий со скучными совковыми пряниками, леденцами без фантиков (в стране с бумагой напряженка!), ну и парочкой видов тортов. А потом случилась реструктуризация, «Бризаналит» отпочковался и получил в качестве своей доли это кондитерское убожество.

Засучив рукава, бывший офицер Константин Григорьевич взялся за дело: здание тщательно подлечили, покрасили, технику новую завезли, выпускать стали конфетки с заморскими начинками, веселые разноцветные зефиринки, выпечку разную, да еще сортов двести шоколада и мармелада. Пошло дело.

Теперь бывшие владельцы опомнились, губы раскатали. Зацепились за какую-то мелкую брешь в бумагах, и такую выстроили защиту — любо-дорого. Умники, блин! Только Илья Кочетков тоже не крестиком вышивает и занудой в компании слывет не зря. Ему в документах покопаться — одно удовольствие, вот он и накопал.

Илья оторвался от стенки, потирая руки в предвкушении схватки с этими нахалами. И тотчас забыл о них, переключаясь на другое дело, более срочное и, по всей вероятности, грозящее длительными, бестолковыми переговорами.

Контракты с новыми поставщиками из Латвии, откуда кроме головной боли он почти ничего интересного и не привез. Что-то намутили там эти господа-товарищи, и главное — упертые оказались до жути! Условия диктуют немыслимые, пальцы гнут веером, заказы по их вине приходится замораживать. За горло взяли, черти шустрые! Но — еще не вечер, как справедливо было подмечено в старой песенке. Времени в обрез, конечно, но Илья на договорах собаку съел и был уверен, что на этот раз тоже победит.

В противном случае дело пахнет керосином, компании такие убытки грозят, что выгодней зеленную лавку открыть, чем равновесие восстанавливать.

Вон даже шеф забеспокоился, наверняка, именно из-за латышей приспичило ему выдернуть Кочеткова из дома. Ладно, Константин Григорьевич, будет вам Кочетков на блюдечке с голубой каемочкой.

Илья решительно двинулся к лестнице и, кое-как попрощавшись с родными, выгнал из гаража дедову «шестерку» и помчался в город. Полуденное солнце слепило глаза и жарило так, что пришлось опустить все стекла. Вместе с парами бензина и гулом встречки в машину вплыли смутные запахи лета. Илья недовольно поморщился, словно его отвлекли чем-то несущественным и бессмысленным. Ну лето так лето. Какая ему разница?

Но где-то буйно цвели ромашки, качались высокие травы, смотрелись в зеркало рек курчавые ветлы, и жили люди, умеющие этому радоваться.

Пока другие сами себе создавали проблемы.

Илья страшно удивился, внезапно осознавая, что снова думает о девице с ежиком на голове. Только на смену неистовой ярости пришло какое-то смутное сожаление и тихая, смиренная разочарованность. Словно древний старик, он ворчал что-то о примитивности женской натуры и своей собственной несдержанности, которой вдруг застыдился горячо и искренне.

Мимо струилась Москва в зеленых одеждах, рекламных заплатках и июньском поту.

Некоторое время Женька зло и растерянно смотрела на дверь, за которой скрылся напыщенный идиот. Самый безмозглый идиот из всех безмозглых идиотов! Но даже отсутствие серого вещества в его кретинской черепушке не дает ему права оскорблять людей! Что он о себе возомнил, черт побери?!

Она потерла виски.

Просто не укладывалось в голове. Только что ее отчитали, причем сделали это так, что она еще и виноватой себя почувствовала. Действительно, кто она такая, чтобы тревожить покой благородного семейства?!

Размазня, сказала бы мачеха.

Эй, а еще кто-нибудь желает высказаться?

Женька резко поднялась с кровати, смутно догадываясь о собственных планах. Мелькало что-то по поводу «догнать и обезвредить!», заставить этого типа, брызжущего слюной, пожалеть о каждом слове.

Вместо этого Женя взвыла, едва спрыгнув на пол, и нелепо качнула ногой. Стиснув зубы, она снова брякнулась на диван и с негодованием уставилась на собственную лодыжку, опухшую и красную.

Кажется, бег с препятствиями придется отменить.

Женя вздохнула, вытерла слезы, набежавшие на глаза, и осторожно поднялась. Допрыгав до двери, она вспомнила, что щеголяет в чужом халате. Дурища! Ей давно уже пора исчезнуть из этого дома и заняться, наконец-таки, своими проблемами. Их предостаточно, между прочим. Как добраться до квартиры, или хотя бы до города, совершенно непонятно. Самостоятельно вести машину явно не получится. А что же тогда? Вызывать службу спасения?

Ладно, надо действовать поэтапно, как учил папа. Для начала покинуть гостеприимный приют и вернуться к Шушику, рядом с ним всегда проще думать.

Ах, еще и халат!

Беспомощно оглядевшись, Женька смиренно поскакала назад, к дивану, где лежало ее платье. Некогда шикарное. Кое-как переодевшись, она двинулась в путь, и уже была у двери, когда та вдруг резко распахнулась.

Женя охнула, отскочила, опять позабыв про ногу, и взвизгнула от боли, на сей раз громче и продолжительней прежнего.

— Господи, да что же это?! — всплеснула руками Ирина Федоровна. — Куда тебя понесло-то?!

Женька прекратила визжать и зарыдала горько и беззвучно.

— Ложись-ка, горемыка, — велела бабушка.

— Мне домой надо.

Она стояла, поджав ногу, словно цапля, и жалкие ручьи катились по щекам, и не было никаких сил утереться, высморкаться, взять себя в руки и снова стать похожей на человека.

— Ну-ка, — Ирина Федоровна обхватила Женьку за талию и повела к дивану.

Не было сил даже удивиться, откуда в субтильной старушке столько энергии.

— Ты чего ревешь-то? Неужто так болит? А почему сетку не намазала, чучундра? До чего же молодежь пошла хилая, а! Только и знают, что реветь! Чуть что, сразу вопли, сопли, прямо стыдоба! Не девицы, а вазы хрустальные…

Ирина Федоровна притворно покряхтела, ожидая пылких возражений. Они не последовали, Женька сидела, согнувшись, уткнув лицо в ладони.

— Так и будешь сопли размазывать?

— Чего вы все пристали ко мне?! — зло прошипела Женя, не отрывая рук от пылающей физиономии.

— Кто это все? — подивилась бабушка. — Небось, только Илюха и приставал. Так это ж понятно, он ведь мужик, ему положено.

Женька вскинулась, готовая разразиться гневной тирадой, но Ирина Федоровна хитро прищурилась и, не дав ей ни слова сказать, продолжала:

— Ты девка видная, хотя, конечно, на голове у тебя срамота прямо! Смотреть больно. Ну а так, в общем и целом, ничего себе. Чего же ему не пристать-то? Всю дорогу, небось, кадрил. Я так понимаю, путь у вас был длинный, от аэропорта досюда далече.

— Далече, — эхом откликнулась Женька и взглянула на бабушку с недоумением, — так он рассказал все-таки?

— О чем? — невинно спросила та.

— Ну, кто я такая… Вы же меня за Риту приняли… Ирина Федоровна хмыкнула и проворчала, что это остальные приняли, а она очень сомневалась. И, в конце концов, догадалась сама, что к чему.

— Чай, глаза-то у меня есть, — заявила она, — вы с ним, как чужие, да ты еще и «выкаешь». Не современно это, «не катит», как Данька говорит. Ну, а коли ты не невеста, то кто? У ворот машина чужая, а Илюхиного танка нету, значит, на твоей вы приехали-то. Так что, все элементарно, Ватсон.

Женька фыркнула, развеселившись. Бабушка оказалась весьма забавной. К тому же эрудированной. Очень славная старушка!

Не то, что ее внучок!

Вспомнив о нем, Женя снова нахохлилась.

— Мне позвонить надо, — хмуро произнесла она.

— Надо, так надо. Только сначала переоденься, чего ты сидишь-то, как чушка. А платье твое я в «Канди» запихну. Через полчаса новее нового будет! Если, конечно, она опять не сломалась.

Ирина Федоровна хихикнула, загадочно поглядывая на Женьку.

— Ты себе представить не можешь, что за напасть с этой машиной! Илька за нее столько денег отдал, а она выкобенивается каждый день, сплошная морока! Ну давай переодевайся, я покуда проверю…

— Да не буду я переодеваться, — тоном обиженной девочки высказалась Женя. — Мне домой надо!

— Ты что же, в грязном поедешь? — недоверчиво сощурилась бабушка.

— Да какая разница! Лишь бы уехать!

Ирина Федоровна раздосадованно хлопнула ладонью по подлокотнику, сменив добродушное выражение лица на презрительную гримасу.

— Слушай, Евгения, как там тебя по батюшке… Ты тут лохушку-то из себя не строй! Какая разница ей! А поедешь-то ты на чем? Илья дедову машину взял, а с твоей иномаркой старый и не справится! Скорая тебя тоже не повезет, у ней своих забот хватает. У тебя же обычное растяжение, милая, а не сотрясение мозга! Хотя, очень похоже!

Женька сидела с раскрытым ртом, оцепенев от внезапного преображения милой старушки. До сих пор та выглядела крайне безобидной, по-деревенски простоватой и наивной, хотя с примесью житейской мудрости. А теперь полыхает глазами и выдает такие речи!

— Что? Не нравлюсь я тебе? — усмехнулась бабушка. — А нечего кукситься! Терпеть не могу, когда сопли на кулак наматывают. Да и дурость не уважаю!

Скажите пожалуйста!

— Значит, по-вашему, я дура, — обиженно констатировала Женя.

— Ну! Иначе стала бы сидеть вся перемазюканная, в слезах! Женщина ни при каких обстоятельствах не должна забывать, что она — женщина.

— Да что же это все меня учат?! — вполголоса изумилась Женька.

— Телефон-то нести, что ли? — неожиданно смущенным голосом уточнила Ирина Федоровна. — Я что-то зря, наверное, на тебя набросилась по этому поводу.

Женя недоуменно вскинула брови.

— Ну не подумала, — повинилась бабушка, с досадой перебирая в пальцах свою толстую косищу. — Ты же, небось, родным хотела звонить, да? Чтоб забрали тебя. Беспокоюсь я просто, вот и не докумекала. Сейчас.

Она засеменила к дверям, снова возвращаясь к привычному образу божьего одуванчика. И сердито пробубнила, обернувшись у выхода:

— Переодеться все равно надо. Я тебе понарядней чего-нибудь найду, еще перепугаешь родных-то. Приедут, а ты здесь зареванная да в грязном!

Женя, уставясь в пол пустым, бессмысленным взглядом, тихо сказала:

— Родные не приедут.

Глава 6

Ловко это она придумала! Даже сама не ожидала, что так быстро придет в себя после неудачи в аэропорту. Вообще с этим Кочетковым с самого начала была одна сплошная лажа, строил он из себя невесть что, чистоплюй убогий!

Рита поджала губы, вспоминая события двухмесячной давности, когда ей пришлось вписываться в новый коллектив. И ведь как вписалась-то! Офисные барышни заискивали перед ней, за глаза называя «стервой», — что чрезвычайно льстило! — и завидовали по-черному. Потому как мужики, — все, начиная от туполобых охранников и заканчивая финансовым директором, — пали жертвой ее очарования. И носили Риту на руках.

Если она, конечно, позволяла.

И только этот адвокат корчил из себя святошу, смотрел мимо Ритиной груди, мимо ослепительной голливудской улыбки, мимо ножек точеных, мимо прелестных белокурых кудряшек, мимо откровенного призыва в изумительной красоты глазах.

Рита сделала вывод, что он — либо импотент, либо зануда, предпочитающий интеллектуалок. Ну что ж, это не самый тяжелый случай, решила она и, вооружившись цитатами из умных книжек, парой отвоеванных контрактов и безупречным английским, зашла с другой стороны. Теперь не было никаких фривольных улыбочек, никаких страстных взглядов, исключительно деловая хватка, тонкие остроты и профессионализм.

Кочетков оставался непробиваем.

Слепец и остолоп, бесилась Рита, проигрывая на совещании очередную партию своей единоличной игры. Бах, бах, и… снова мимо. А между тем время шло, неумолимо приближая назначенный час.

Командировка в Латвию подвернулась как нельзя кстати, Рита уже начинала отчаиваться, что случалось с ней крайне редко. Мобилизовав все силы, она ринулась в решающий бой и буквально взяла штурмом утомленного труженика Илью Михалыча.

Хотя в постели он оказался довольно прыток, несмотря на усталость.

Рита сладко потянулась, вспомнив, как развлекалась с господином адвокатом на гостиничных простынях. Вот тут-то она и допустила ошибку. Расслабилась, стоило только позвонить матери этого недоумка. Непозволительно расслабилась, придав слишком большое значение разговору с Ольгой Викторовной.

После ее слов Рита решила, что Кочетков обыкновенный маменькин сынок, под пятой у родительницы целиком и полностью. А раз мамочка хочет, чтобы он женился, то так он и сделает. И даже не заметит, кто встанет рядом у алтаря.

Рита еще в Латвии принялась намекать, что это будет именно она. И в самолете щебетала, строя из себя полную идиотку, влюбленную по уши и глубоко убежденную, что теперь, как честный человек, Илья Кочетков обязан отвести ее в загс.

Однако ему плевать было на ее убеждения и намеки.

Сначала он делал вид, что вообще не понимает, о чем речь, а потом попросту нахамил!

Возвращаясь в город на его реактивном джипе, Рита тряслась от негодования. Страшно было представить, что придется начинать все с начала. Этот мужлан неотесанный теперь станет обходить ее за три версты, опасаясь как бы она снова не посягнула на его свободу. И что прикажете делать?!

Времени оставалось в обрез.

И тогда, старательно восстановив в памяти все, что знала о семье Кочеткова, Рита придумала совершенно дурацкий план. И только потому, что он был полностью лишен логики и здравого смысла, все должно было получиться. Так как направлен этот план был против людей, доверчивых и наивных до абсурда. Если, конечно, верить источникам, а причин им не верить у Риты не было.

И все-таки ее грызли сомнения в успехе предприятия. Она терпеть не могла импровизации, и вся извелась, не в силах просчитать каждый свой шаг. Не говоря уже об ответных телодвижениях.

В машине было душно и пахло старыми газетами, но опустить стекло Рита не решилась. Вряд ли Кочетков обратит внимание на припаркованную возле соседского дома старенькую «копейку», но рисковать все-таки не стоит. Кстати, еще непонятно, выйдет он или нет. Вдруг смог по телефону узнать ее голос и теперь прячется под кроватью, решив, что она совсем сбрендила от любви и выманивает его, притаившись в кустах с обручальным кольцом и парочкой свидетелей.

Рита даже хихикнула, представив, как он перепугался.

Но это — один к миллиону. Вряд ли господин Кочетков с пол-оборота узнает по телефону голос секретарши своего шефа. К тому же, Рита организовала помехи, то и дело во время разговора постукивая в трубку длинными ногтями.

«Илья Михалыч, это Катерина. Извините, у нас что-то со связью, должно быть, на втором этаже опять ремонтные работы. Вам сейчас же необходимо приехать в офис. Константин Григорьевич вас ждет с отчетом».

Вот и все. Она даже не слушала его, изображая учтивую надменность вышколенной секретарши, которой совершенно нет дела до подчиненных ее большого босса. Главное — выполнить распоряжение, не так ли? А уж все остальное ее не волнует. Когда он там прилетел, хорошо ли доехал, полагается ли ему отдых после командировки. И праведное возмущение по поводу непонятной спешки с этим чертовым отчетом секретарша выслушивать не обязана.

Рита все делала правильно.

Джип оставила у себя во дворе и даже успела пообедать, пока тихий человек в неприметном спортивном костюме подогнал под окна эту невзрачную старушку-«копейку». Машина, кстати, оказалась, зверь! За двадцать минут примчала к поселку, где Кочетков обитал с большим и, по всей видимости, бестолковым семейством.

Теперь оставалось ждать, пока господин адвокат отправится на поклон к шефу. То-то шеф удивится!

Но, наверное, Рита удивилась бы в той же степени, если бы обнаружила с другой стороны оранжевого забора, прямо напротив калитки, серебристую иномарку первого класса. У Кочеткова явно были гости, а это обстоятельство могло расстроить все планы блондинки с хищным лицом, нетерпеливо выжидающей, когда Илья Михайлович наконец покинет свое семейство.

Она едва не упустила его из виду, совершенно не придав значения отечественному драндулету, который, чихая и фыркая, выехал на дорогу из ворот адвокатского дома.

Заваливаясь на ухабах, «шестерка» проскрипела мимо Риты, и только тогда она разглядела согнувшегося за рулем в три погибели Кочеткова.

Вот и славненько, наконец-то!

Мысленно помахав ему ручкой, Рита достала пудреницу и убедилась, что по-прежнему неотразима. Теперь за дело. Повторим-ка, кто там у нас в теремочке живет.

Матушка Ильи Михалыча, впавшая в радостный столбняк от известия о наличии невестки. Может, ей лошадка понадобилась рабочая, хозяйство-то большое, а штата прислуги у Кочеткова не наблюдается. Да что там, обыкновенной домработницы нет. Денег что ли жалко?

Рита презрительно скривилась, но тут же одернула себя. Некогда об этом думать.

Итак, Ольга Викторовна, веселая вдовушка. Рассеянна, болтлива, обожает сына и не видит дальше своего носа. Дружелюбна и доверчива, словно голодный щенок.

Это радует.

Имеется также молодая особа, младшая сестра адвоката. Кажется, Маша. Или Марина? Не важно. Главное, что такая же глупая курица, как и мамаша. Ну кто еще в здравом уме станет торчать круглый год в тихом поселке, где даже нет приличного супермаркета? Не говоря уж о фитнесс-центрах, клубах и ресторанах.

А эта торчит. Стало быть, дура, что невероятно упрощает дело.

Остались старики. Дед да бабка, наверняка, уже впавшие в маразм. По самым скромным расчетам им лет сто сорок. На двоих.

Рита рассмеялась над собственной шуткой. И, довольная результатом заочного знакомства с семьей Кочеткова, еще некоторое время продолжала загадочно улыбаться. Все получится.

Выждав на всякий пожарный несколько минут, она потянулась за сумочкой, брошенной на соседнее сиденье. И удивленно вперилась взглядом в игрушечную машинку, поблескивающую рядом никелированными боками. Ну вот, чуть не забыла! Существует же еще один Кочетков, лет пяти отроду. Сынок Ильи Михалыча, на которого Рита возлагала большие надежды. С помощью этого карапуза она устранит любые сомнения, если таковые вообще возникнут. Известно, что мальцом семья гордится невероятно, пересказывая соседям его очередную проделку и умиляясь до слез. Так что стоит только повосторгаться его талантами и засыпать комплиментами людей, воспитавших «этого гениального ребенка!», и ее примут, как родную.

Спасибо предусмотрительному человеку в спортивном костюме, который приволок игрушечное чудо на колесиках. Лишний патрон никогда не повредит. Мальчишку задобрим, родственников растрогаем, и дело в шляпе.

Впрочем, все-таки главным козырем остается папашка. Вернее, ее вымышленный роман с ним. Если, конечно, Илья еще не успел разъяснить мамочке, что Рита — всего-навсего командировочное приключение. В таком случае, она сориентируется по ситуации.

Импровизация, будь она неладна!

Ольга Викторовна придвинула изящную вазочку с клубникой.

— Попробуйте. Это совершенно особенный сорт, просто тает во рту!

Рита вежливо кивнула и, оттопырив мизинец, двумя пальчиками взялась за ягоду. Под умиленным взором Ольги Викторовны проглотила и сладко улыбнулась.

— Вкусно.

— Ну я же говорила! — обрадовалась Ольга Викторовна. — Давайте я вам со сметанкой сделаю, или нет, лучше со сливками. Марина, принеси сливки.

— Нет, нет, спасибо, — возразила Рита и потупилась, изображая смущение, — я фигуру берегу, ничего жирного стараюсь не есть.

— И правильно, — подхватила Ольга Викторовна, — это вредно, конечно. А фигура у вас просто замечательная! Я, знаете, тоже в ваши годы была тоненькой, как тростиночка.

Она мечтательно вздохнула, а Рита постаралась не расхохотаться в голос. Эта тетка, похожая на румяный колобок, утверждает, что была как кипарис?! Ну-ну!

—..Как славно, что вы все-таки решились заехать! Правда, Марина? Это просто чудесно! А то мы запутались совсем! Устроили настоящий базар, прямо и смех, и грех! И эта девушка, которая привезла Илью из аэропорта, тоже ничего толком объяснить не могла. Вот бедняжке не повезло! Это же надо свалиться в клумбу!

Рита едва сдержала зевок. Причитания Ольги Викторовны по поводу неизвестной девицы и суматохи вокруг нее звучали уже по третьему кругу. Если не по четвертому! Сначала, конечно, Рита насторожилась. Но все-таки смогла в бестолковом рассказе адвокатской матушки нащупать главную мысль.

Девушка просто стала жертвой обстоятельств. И теперь благополучно приходит в себя на втором этаже, в компании бабушки.

Кстати, о старушке. Она спустилась всего на пять минут, оглядела новую гостью самым бессовестным образом с ног до головы и должного интереса к «невесте» внука проявить не соизволила, снова удалившись к неизвестной страдалице. Рита порадовалась такому невниманию к собственной персоне, но вместе с тем слегка обеспокоилась неожиданно проницательным взглядом старухи.

Будто та могла о чем-то догадаться!

— Марина, а где же Данька? Ты его позови, пусть с нами посидит.

Марина рассеянно огляделась.

— Да он, наверное, с новой игрушкой забавляется, — с самой очаровательной улыбкой сказала Рита, — ему ведь со взрослыми неинтересно совсем.

— Не скажите! — воодушевленно возразила Ольга Викторовна.

Далее последовал доклад о невероятной сообразительности и коммуникабельности младшего Кочеткова. Да уж, наследник императора и тот, наверное, не удосуживался подобных восхвалений! Рите было невыносимо скучно, дико хотелось выпить пару бокальчиков мартини, закурить сигаретку, раскинуться на медвежьей шкуре возле камина и насладиться покоем.

Нет, думать об этом нельзя, сразу расслабляешься.

Может быть, уже пора идти в атаку?

— Извините, пожалуйста, Ольга Викторовна, — с милой застенчивостью перебила какой-то очередной страстный монолог Рита, — мне бы в ванную. Макияж хочу поправить.

— Что вы, деточка! У вас все и так прекрасно, — всплеснула руками эта кретинка.

Марина, как ни странно, поняла, о чем идет речь и, толкнув мать в бок, прошипела:

— Ей в туалет, наверное, надо.

— Ой, ну пойдемте, я вас провожу, — спохватилась та. Рита торопливо вскочила.

— Ну что вы, сидите, сидите. Я сама. Только расскажите, как сориентироваться.

Ольга Викторовна внезапно захихикала.

— Вы так говорите, деточка, словно у нас дворец! От гостиной прямо и налево, вот и всех делов-то. А мы пока чайку свежего заварим, да? Так хорошо сидим, благодать! И главное, мужики не мешают!

Она заговорщицки подмигнула Рите, у которой от чая уже сводило желудок и во рту образовалась мерзкая сухость.

Ольга Викторовна, улыбаясь вслед мнимой невестке, прошептала Марине:

— Хороша она, правда? Как с картинки!

— Светка тоже была красавица, — сухо заметила дочь в ответ, — вернее, она и сейчас красавица, а Илюха никак в себя не придет!

— Что ты, Мариночка, — затарахтела Ольга Викторовна, — ну при чем тут Света? И красота вовсе не показатель! Рита еще и умненькая, интеллигентная девочка, сразу же видно!

Марина только пожала плечами, не желая спорить. А Ольга Викторовна, вздохнув, посетовала, как всем женщинам приходится трудно с мужиками.

— Нехорошо, конечно, за спиной у Ильки знакомиться, — добавила она задумчиво, — но Риточку я полностью понимаю. Ты заметила, как она дрожала? Смущалась, глупая, до ужаса! Илья все-таки не прав, что так ее мучает!

— Мам, Илья просто ничего еще не решил! — с несвойственной ей категоричностью заявила Марина. — Эта дурочка уже готова в загс бежать, а ему-то все надо обдумать, взвесить. И правильно.

— Какое там правильно! Даже в дом ее не привел, пришлось девочке самой прорываться. Мыслимо ли! Замуж позвал, а с родными не познакомил!

— Да может, он и не звал! Может, она поняла что-нибудь не так.

— Ой, ну ты скажешь! Чай не девочка она уже, вполне взрослая барышня.

Марина нахмурилась, что случалось с ней крайне редко. Ее легко несло по жизни, пока не встретился мужчина, которого она полюбила, но не поняла и стала приглядывать свадебное платье. Идиотка! Ему хотелось развлечься, а у нее сама собой складывалась картинка счастливого будущего. Совместного, конечно.

Наверное, у Риты с Ильей та же история.

Несовпадение взглядов, темпов и жизненных ценностей. Это если по психологии. А по жизни — обыкновенная несчастная любовь получается.

Марине еще повезло, что случилось это два года назад, когда ей только исполнилось восемнадцать, и тонны тоски, километры боли и литры слез не смогли окончательно завалить выход к новой надежде.

Она оклемалась достаточно быстро и заставила себя погрузиться в прежнюю беззаботность. Только иногда вздрагивала и хмурилась, вот как сейчас.

— Ну что ты какая-то бука сегодня? — пробормотала мать. — Иди деду помоги, он огород все никак не польет. Заодно узнай, как ему Рита. А мы пока с ней посекретничаем.

— Не переусердствуй, мам, — усмехнулась Марина, — а то спугнешь своими допросами выгодную партию.

Интересно, Рита действительно влюблена в Илью или охотится за его банковскими счетами, виртуозно изображая необыкновенную страсть?!

Мама, конечно, сразу и безоговорочно поверила в любовь. Но то мама. У нее столько иллюзий, будто ей все еще пятнадцать лет. А Марина кое-что смыслит в этой жизни, хотя прилежно делает вид, что ей все по барабану и притворяется легкомысленной глупышкой.

Так проще.

Она отправилась помогать деду, а мать осталась на террасе в ожидании гостьи. Которая все это время производила в доме разведку.

Что-то скромно живет господин адвокат, думала Рита, пренебрежительно оглядывая гостиную с примыкающей к ней кухней. Здесь было так обычно, так скучно, прямо зевать тянуло. Огромный стол посреди комнаты, старый буфет, у камина вместо медвежьей шкуры валяется линялый коврик в клочках собачьей шерсти, на диванчике, притаившемся в углу, корзина с вязанием и плюшевый заяц. Охо-хо, как же это все скучно! А кухня-то, кухня! Ни тебе посудомоечной машины, ни барной стойки, правда, холодильник здоровенный, под потолок, и самой последней модели. В остальном ни грамма вкуса, ни толики шика. Занавески в горошек, широкий дощатый подоконник, уставленный цветочными горшками, тряпочки-прихваточки, явно сделанные вручную, тяжелые полки с посудой.

Примитивно до оскомины.

Холл, тянувшийся вдоль комнаты к другому крылу дома, выглядел не лучше. Деревянные полы, деревянные стены, на которых красовались альбомные листы в рамках. Картины, блин. Творчество Кочеткова-младшего, должно быть. Рита мимоходом усмехнулась, разглядев среди акварельных каракулей подписи: «Мая бабуся на виласипеде!», «Папачка в офесе», и что-то еще про море, солнце и песок.

Ах, как трогательно…

Что у нас там дальше по коридору? Рита тихонько толкнула какую-то дверь. Зеркальный шкаф, халат на спинке кровати и стопка книг. Ясно, спальня придурочной сестры. Вон и письменный стол у окна, заваленный тетрадками. Надо же, компьютер имеется, а она-то уж решила, что блага цивилизации этот дом обошли стороной целиком и полностью. Ну, ладно, тут нечего делать.

Следующая дверь. Кажется, ванная. Ну это совсем неинтересно.

Коридор уперся в стенку.

Так, так, так, и что делать? На второй этаж переться рискованно, там бабушка с этой неизвестной пострадавшей и, скорее всего, малолетний оболтус. Рита поежилась. Дети всегда суют свой нос, куда ни попадя, так что с ними надо быть начеку. Хотя, вряд ли, конечно, наследник Кочеткова может ей помешать, но следовало все-таки поостеречься.

Опять же бабуся с ее пронизывающим взглядом. То-то, наверное, она удивится, столкнувшись с Ритой на втором этаже. На этот случай стоило придумать хороший предлог, иначе старушенция не отстанет. У таких, как она, прямо-таки бульдожья хватка. Рита гордилась своим умением распознавать людей и всегда считала, что недооценивать соперника — великая глупость. Впрочем, бабка, конечно, ей не соперник. Но придумать что-то надо. Вроде того, будто Рита зашла проведать девицу, упавшую в клумбу. А что? Чем не повод? Лишний раз представится возможность изобразить благородство и душевную чуткость.

Итак, второй этаж?

Или она упустила что-то на первом? Дом казался небольшим снаружи, но внутри было все так бестолково и разрозненно, что создавалось впечатление, будто плутаешь по огромному муравейнику.

Рита еще раз прошлась по коридору, уже нетерпеливо косясь на часы. Интересно, Ольга Викторовна кинется ее искать или у нее хватит деликатности дождаться «невестку»? Рите вдруг пришла в голову забавная мысль. А ведь матушка Ильи Михалыча вполне могла решить, что «невестка» беременна. Иначе с чего ей торчать столько времени в сортире? Рита от души посмеялась про себя над этим предположением. Оно казалось вполне вероятным, как раз в духе наивной адвокатской мамаши.

Кстати, надо оставить, как запасной вариант. Будет предлог вернуться, если все не получится сейчас.

Откуда-то сбоку так внезапно грохнула музыка, что Рита подпрыгнула на месте. Черт возьми, да вот же еще одна дверь! Раздвижная, поэтому Рита ее сразу не заметила. Теперь она решительно потянула вбок ручку, быстро прикинув, можно ли соврать, будто заблудилась в поисках туалета.

Да, можно, можно. Все равно они все здесь тупые, как пробки! Ну смелей же!

За дверью оказалось как раз то, что Рита так долго разыскивала. Это была библиотека, кабинет и спальня в одном флаконе. И комната явно принадлежала Илье Михалычу Кочеткову. Хотя бы потому, что на диване валялся его костюм, а рядом на полу — огромных размеров мужские тапки.

Все это Рита разглядела за секунду, а потом ее взгляд уперся в чернявую макушку Кочеткова-младшего, который сидел за компьютером и под музыку дрыгал ногами в разные стороны.

Рита не успела еще сообразить, что делать дальше, как Данька обернулся.

— Здрасти, — вежливо сказал он, вроде бы совершенно не удивившись ее появлению.

Но огорчился. И стал ждать, когда она уйдет. Рита застыла на пороге, ощупывая глазами комнату. Но нетерпеливый взгляд Даньки мешал сосредоточиться.

— Что? — раздраженно спросила Рита, злясь на саму себя.

Нельзя так с ребенком. Надо набраться терпения и быть очень ласковой, как бы не хотелось треснуть его по затылку и отправить куда-нибудь подальше.

— Что ты, малыш? — переспросила она, слащаво улыбаясь.

— А вы что? — недоуменно осведомился он. — Тоже Митяева любите?

Чего, чего?! Кого она любит? Какой еще Митяев?

— Лето — это маленькая жизнь порознь, тихо подрастает на щеках поросль! — заорал между тем карапуз, подпевая барду, а потом соскочил со стула и сообщил: — Я сначала в наушниках слушал, но решил, что лучше на всю катушку, чтобы всем слышно было. Правда, мне у него только одна песня нравится. Вот эта вот. А потом я «Татушек» поставлю.

Он посмотрел на Риту так, словно она должна была от этой перспективы захлебнуться от счастья.

Ей же вдруг страстно захотелось выпить чего-нибудь покрепче мартини. В голове шумело, как после долгого перелета и резкой смены климата.

— Под них рисуется лучше. Хочешь посмотреть, как я рисую? — он потянул ее за руку, на ходу разъясняя, — я умею и красками, и карандашами, но иногда вот на компьютере балуюсь. Смотри, это Змей Горыныч, тебе страшно?

В горячей надежде он уставился на Риту. Даньке очень хотелось, чтобы она напугалась и ушла отсюда. Совсем.

А папе он потом расскажет, что его невеста обыкновенная трусиха и жениться на ней — последнее дело.

Рита ему не нравилась, вот!

С машинкой, которую она подарила, он, конечно, поиграл. Ну как поиграл, разобрал и все. Ничего особенного, собрал обратно за пять минут. Правда, несколько винтиков оказались лишними. Данька их выкинул в мусорное ведро, а машинку закатил отцу под кровать. Подальше.

Фиг с ней.

Вот невесту так не закатишь, жалко. Данила Ильич, обдумывая это, тяжко повздыхал. И еще немного подумал. Нет, он категорически не хотел, чтобы эта невеста стала жить с папой. Во-первых, от нее здорово воняло сладкими духами. Если она останется, весь дом пропахнет, это точно. Во-вторых, она сюсюкала и чуть козу рогатую ему не делала, чего Данька совершенно не мог вытерпеть. Поэтому быстренько смылся с террасы. А по пути решил, что Рита — просто дура, раз не умеет нормально разговаривать с человеком.

И еще он видел, как она незаметно отпихивает от себя Геру, прибежавшую поздороваться. Этого уж Данька понять никак не мог и окончательно определил невесту в идиотки.

Ну и зачем папе идиотка?

— А вот еще Кащей Бессмертный, — продолжал пугать ее Данька, тыкая пальцем в скелет со шляпой на голове.

Кащея рисовал не он, но какая разница? Лишь бы тетенька страху натерпелась!

— Какой ты молодец! — выдавила, наконец, Рита, зыркая по сторонам.

Полки с книгами от пола до потолка. Может быть, там надо искать? Сейфа нигде не видно. Письменный стол самый обыкновенный, без замков и на первый взгляд потайных ящиков не имеет.

— Эй, — снова потряс ее руку Данила, — а еще у папы в столе пистолет есть! Он, знаешь, как рассердится, сразу палит вокруг, прямо жуть!

Ее не напугали картинки, и ему пришлось придумать кое-что посерьезней.

— А сердится он каждые пять минут, — добавил Данька, скорчив жалостную гримасу, — и, главное, без всяких причин.

Он всплеснул руками, как это делала бабушка, когда обнаруживала, что в ванной проходил морской бой или в результате сражений в гостиной разбита хрустальная ваза. Она охала, но поделать-то уже ничего не могла. Данька уже был далеко, вернее, высоко на дереве.

— И что же твой папа вот так просто держит пистолет в столе? — спросила Рита.

Данька пожал плечами.

— Конечно! Чтобы всегда под рукой! Чуть только разозлится, за него хватается!

Он пригляделся к невесте, которая вовсе не собиралась падать в обморок или убраться подобру-поздорову на Северный полюс, где ее не смог бы найти ужасный дядя-адвокат с пистолетом.

Напротив, она спокойным голосом полюбопытствовала:

— А ты, стало быть, тоже можешь его взять?

— Пистолет?! Нет, что вы! Папа его под замком держит. А ключ носит на шее и никогда не снимает. Нечего даже пытаться пистолет у него отобрать, понимаете?

Интересно, мальчишка все наврал от начала до конца или хоть капля правды в его тираде содержится?

Рита усмехнулась и, приняв заговорщицкий вид, подергала ящик стола.

— Бесполезно! — победно выкрикнул Данька. — Не откроете!

Невесте совершенно необязательно знать, что под замком у папы хранится вовсе не пистолет, а обычные бумаги. Отец называл их «важные сведения» и строго-настрого запретил Даниле пытаться вскрыть этот ящик.

— Ты просто пороешься, а я потом сто лет разбираться буду, где что, — ворчал папа, пряча ключи в бумажник, — и так с тобой никакого сладу нет.

— Ничего, — утешал отца Данька, — зато у тебя есть я.

Но в ящик не лазал, раз нельзя, значит нельзя. Данька твердо знал, что некоторые папины запреты лучше не нарушать. И очень хорошо разбирался, какие именно.

Рита между тем отошла от стола и еще раз окинула комнату орлиным взором. Ничего, представляющего интерес. Значит, искать надо все-таки в столе. Как раз в том ящике, запертом на простой хлипкий замок.

— Малыш, а тебя ведь бабушка искала, — вдруг «вспомнила» она, — беги скорей, она что-то вкусненькое там приготовила, кажется.

— Да не хочу я есть, — пробурчал Данила, чрезвычайно разочарованный тем, что его план устрашения не сработал.

— Ну ладно, — проговорила Рита, судорожно соображая, как бы выдворить его из комнаты, — тогда знаешь что? Давай-ка в прятки сыграем. Ты беги во двор прячься, а я буду… мм… водить.

Он посмотрел на нее с изумлением, словно прозвучало предложение поучаствовать в каком-то сомнительном предприятии, да еще в совершенно неподходящей компании. Данька никогда не играл с чужими, а эта невеста была чужая — целиком и полностью чужая. И духи ее, и блестящее узкое платье, похожее на змеиную кожу, и пальцы с острыми, длинными ногтями, и приторный голос, которым она говорила очевидные глупости.

Нет уж, в прятки он лучше с бабушкой. Хоть та и ворчит постоянно, что сил у нее нет никаких и зрение «ослабленное», а все равно играет. Только вот проигрывает все время. Даньке даже приходится изредка поддаваться и делать вид, что он не замечает ее, притаившейся за комодом или в кустах крыжовника.

— Ну что, я начинаю считать?

— Не-а, идите лучше чай пить, — бесцеремонно посоветовал Даня.

Рита заскрежетала зубами от злобы. Черт возьми этого маленького упрямца! Ну что ему стоит исчезнуть на пять минут! Всего на пять, и дело сделано. Если, конечно, в ящике есть то, что ей нужно.

— Пошли вместе, — с нежной улыбкой проворковала она, сгорая от желания отшлепать противного детеныша как следует, — бабушка тебя обыскалась уже, волнуется.

Он посопел. Сидеть вместе с невестой за столом ему вовсе не хотелось, но и бабулю огорчать тоже.

Данька уверенно пощелкал мышкой, выключая комп. Рита наблюдала за ним с удивлением. Оказывается, этот клоп не тупо водит курсором, рисуя всякую белиберду, а имеет более широкие познания. Вундеркинд, блин! Хотя нынешние дети сплошь вундеркинды, резво болтающие на английском, разбирающиеся в Интернете и с успехом цитирующие целые учебники по маркетингу.

Вот и справляйся с ними, как хошь!

Она хотела пропустить его вперед, но Данька выставил руку и произнес с важностью:

— Проходите, пожалуйста.

Рита возвела глаза к потолку. Еще и манеры галантного кавалера, просто кладезь талантов, а не ребенок! Если он сейчас же не перестанет их демонстрировать, она за себя не ручается.

Когда они оказались в коридоре, Рита чуть подтолкнула Даньку в плечо и, улыбаясь, сказала, чтобы он бежал на террасу, а ей пока надо вымыть руки.

— Знаете, где ванная? — проворчал Данила, которому вовсе не хотелось ее провожать.

— Догадываюсь, — кивнула Рита и сделала вид, что направляется именно туда.

Данька поскакал по коридору на выход.

Наконец-то! У нее минуты две, не больше. И так уже можно было подумать, что она утопилась с горя в унитазе.

Рита раздвинула двери и проскользнула в комнату адвоката. Ну и дурак же он, этот Илья Кочетков! Настоящий тупица, полагающий, что дом — его крепость. Какая там к черту крепость, если кругом убожество и вседозволенность? Вот посадил бы охранников с автоматами, повесил бы железные решетки на окна, камеры в каждом углу, замки на ящики, да поставил бы сейф — как любой нормальный человек с такими доходами, — и было бы все иначе. Сложней во сто крат для Риты.

Как же это здорово, что Кочетков оказался таким дебилом!

Она быстро оглянулась, вытащила шпильку из прически, секунд тридцать ковырялась в замке и, наконец, выдвинула ящик. Так и есть. Папки с бумагами! Теперь искать, искать, искать, пока кто-нибудь из этих дуралеев не нагрянул.

Контракты. Доклады. Какие-то чеки.

Бумаги из Дании. Швейцарии. Латвии.

Вот. Вот оно!

Рита, смахнув капельку пота с носа, скомкала листы и кое-как запихала их в сумочку. Финита ля комедия.

Глава 7

— А я повторяю еще раз, что вам никто отсюда не звонил! — распаляясь, выкрикнула Катерина. И вроде как удивленно добавила: — Да и кто мог отсюда позвонить, кроме меня? А я точно не звонила!

Илья потер переносицу, с трудом шевеля мозгами. Ну какого черта?! В течение часа: был звонок из приемной шефа, была девица, упавшая в клумбу, было искушение надавать ей пощечин, потом было желание набить самому себе морду, еще была летняя Москва, а сейчас вот — этот бестолковый спор с секретаршей.

И что из всего этого реальность, а что только плод его разыгравшегося воображения?

Илья раздраженно нахмурился. Какое еще воображение к едрене фене? Не было у него никогда воображения, никакого и никогда!

Аминь.

Так почему Катерина, которая час назад вызвала его по приказу босса, теперь отпирается и загораживает вход в кабинет, где «очень важное совещание» и все талдычит, что Кочеткова там вовсе даже не ждут?!

То ли у Катерины амнезия, то ли Илье пора на пенсию. С галлюцинациями дальнейшая карьера представлялась с трудом.

Был еще третий вариант, но обдумать его как следует Кочетков не успел. Дверь распахнулась, выпуская наружу розовощекого крепыша с портфелем в руках — по всей вероятности того самого важного посетителя, совещания с которым никак нельзя было прерывать. Следом степенно шагал Константин Григорьевич — долговязый мужик с седыми, унылыми усами.

— Итак, Степан Степаныч, до пятницы, — приятственно улыбаясь, пропел шеф, — супруге привет.

— Обязательно, обязательно.

Посетитель стремительно выкатился из приемной. Константин Григорьевич заметил адвоката и, добродушно потирая руки, сообщил с энтузиазмом:

— Вот ты-то мне и нужен! Проходи давай. Кочетков бросил на секретаршу яростный взгляд. Не ждет его шеф, говоришь?!

Катерина растерянно и смущенно пожала плечами и кинулась перебирать какие-то бумажки.

Илья, вздохнув с облегчением, двинулся в кабинет большого босса. Садиться он не стал, по давнишней привычке устроился возле подоконника, упершись ногами в кадку с пальмой, и спросил:

— Константин Григорич, вы меня вызвали по поводу Латвии?

— А? — шеф, задумчиво отхлебывая кофе, смотрел в стену.

Потом медленно перевел взгляд на адвоката и, словно с трудом вспоминая, кто перед ним, прикрыл глаза ладонью. С ним такое бывало, с шефом.

Илья подождал, пока он придет в себя, и повторил вопрос.

— Да, да, Латвия, — пробормотал Константин Григорьевич, зачем-то заглянул в свою чашку, принюхался и заорал: — Катерина! Катерина!

Словно никакой другой возможности позвать секретаршу не было. Илья внимательно посмотрел на шефа и понял, что тот сегодня тоже не в форме. Наверное, день выдался сложным не только для господина Кочеткова. Магнитные бури, ядрена вошь!

Катерина распахнула двери и с недовольным видом уставилась на начальство. Если сейчас снова спросят про этот идиотский звонок, которого вовсе не было, она, пожалуй, не выдержит да и пошлет их к чертям собачьим! Должна же быть у людей совесть!

Но про звонок не спросили, велели кофе подать.

— Слушай, — шеф повернулся к Илье, — ты с Зайцевым чего решил?

Зайцев был тем самым обнаглевшим уродом, которому вздумалось на халяву оттяпать у «Бризаналита» фабрику. Прежде он входил в совет директоров ООО, имел крупный пакет акций и по этому поводу до сих пор сохранил кучу амбиций.

— Его адвокаты передали мне кучу бумаг, — Илья усмехнулся, — наверное, решили брать не качеством, а количеством.

— Ну? — нетерпеливо дернулся шеф, — у тебя через неделю процесс, так? Что там за бумаги-то?

— Нормальные бумаги, — Илья пожал плечами и стал тихонько постукивать пяткой об кадку.

Константин Григорьевич с досадой поморщился.

— Илья Михалыч, я тебя умоляю, не тяни кота за яйца! Доложи по-человечески, будь так любезен!

Оба знали, что любезным Кочетков может быть только с врагами, с убийственной непроницаемой вежливостью каждый раз опрокидывая их на лопатки. В компании же Илья занимался делом, и думать о реверансах ему было некогда. А у шефа он вообще расслаблялся и корчил из себя идиота, лишь бы до последнего момента не делиться сведениями и стратегией предстоящей битвы. Илья трясся над каждым словом в документах, оберегал любую незначительную деталь, словно коршун свою добычу, и потому отчеты у босса превращались в словесный пинг-понг между профессионалом и вялым новичком. Начальство умоляло отбить подачу, как следует, а Кочетков делал вид, что понятия не имеет, как именно.

Развлекался от всей души.

Шеф нервничал, раздраженно вскакивал со стула, ходил по кабинету и курил свой неизменный беломор, от аромата которого у сотрудников начиналась почесуха.

— Кофе, — сурово доложила Катерина, катя перед собой столик, на котором деликатно позвякивали ложки-чашки.

Илья с шефом молча наблюдали, как она раскладывает салфетки и разливает густой, душистый кофе. Завершив священнодействие, Катерина с упреком взглянула на начальство, застывшее с беломориной в зубах.

— Пепельница, — тем же тоном произнесла она, схватив со стола переговоров вышеозначенный предмет и сунув его буквально под нос Константину Григорьевичу.

Шеф покорно стряхнул пепел.

— Видал? — с тяжким вздохом обратился он к Илье, когда Катерина вышла. — Непонятно, кто кем командует.

Илья невразумительно пробурчал что-то в ответ и уткнулся в чашку, оттягивая момент истины.

— Ты толком-то что-нибудь скажешь? — без особой надежды спросил шеф.

— Бумаги подлинные, если вы об этом, — доложил Илья, — буква закона соблюдена. Не такие же они дураки, чтобы на подлоге вылезти!

— А на чем тогда?

— Да ни на чем! Не вылезут они!

— Зайцев вроде не дурак, — задумчиво пробормотал шеф, закуривая новую папиросу.

Илья отодвинулся, едва не опрокинув ногами великолепную начальственную пальму.

— Может, и не дурак, — согласился он.

— Слушай, ну на что-то ведь он рассчитывал!

— Константин Григорич, я не пойму что-то, вы меня зачем вызвали? — ласково поинтересовался Кочетков. — Зайцев фабрику не получит, это гарантировано и задокументировано уже. Вот с латышами засада…

— А я тебя вызвал разве? — меланхолично перебил шеф.

Илья возвел очи к потолку. Склероз, оказывается, заразен.

— Ну, да, наверное, вызывал, — пробормотал Константин Григорьевич, — и поставки из Латвии, действительно, горят. Только знаешь что, фабрику мне тоже неохота отдавать. Я в нее душу вложил, можно сказать.

Еще секунда, и он утрет сентиментальные слезы. Илья едва сдержался, чтобы не расхохотаться, так забавно шеф изображал старческую ностальгию.

— Не ржи, — упрекнул тот, заметив-таки перекошенную от смеха физиономию адвоката, — лучше успокой старика. Пресса уже о нас шушукается, ты это понимаешь? Про крокодилов этих, из «Селект-плюс» я уж и не говорю. Загрызут за милую душу!

«Селект-плюс» был конкурентом, правда, не равным соперником, с которым вполне можно покурить за чашечкой кофе и интеллигентно обсудить погоду, а самым настоящим подлым аллигатором, как справедливо выразился шеф.

— А у меня печень больная, — добавил он к вышесказанному и вполне натурально закатил глаза, не в силах выдержать все эти напасти сразу.

— Константин Григорич, не давите вы на жалость! Это же просто шантаж какой-то!

Илья усмехнулся, оторвался от подоконника и вместе с шефом принялся расхаживать по кабинету. При этом начальство заглядывало ему в глаза и заискивающе улыбалось.

— Ну, если вкратце, то дело обстоит следующим образом, — важно начал Кочетков, — Зайцев, естественно, поднял документы о реструктуризации, когда собранием акционеров было решено отдать фабрику ныне существующему «Бризаналиту». Это вы без меня знаете. Так вот, в протоколе заседания, а также в договоре и всяких там актах приема-передачи есть подпись некого Байкова, который вовсе даже не входил в совет директоров. И, следовательно, юридической силы его автограф не имеет!

Эффектная пауза и мечтательный взгляд в окно. Шеф замер рядом и чуть не глядел Илье в рот.

Вот такое у них было развлечение. Корпоративный тандем, суть которого не так легко понять. Босс докапывается до бедного юриста, юрист всеми силами старается сохранить независимость и настаивает на безоговорочном доверии, при котором ничего и никому не надо объяснять. А в итоге все равно объясняет, да так загорается в процессе, что отчет в кабинете у начальства превращается в генеральную репетицию главного действа.

И все счастливы. Шеф немного узнал о деле и расшевелил буку-адвоката. А бука-адвокат, проговаривая вслух тщательно продуманный план, лишний раз убеждается в собственной гениальности.

— Илья Михалыч! — умоляюще простонал шеф, следуя правилам игры.

— Этот Байков являлся доверенным лицом одного из генеральных акционеров, Михаила Дьяченко.

— Помню я такого, — пискнул начальник и тотчас виновато заморгал.

— Михаила Дьяченко, — повторил Илья, вперив взгляд в смущенную физиономию шефа, и, удостоверившись, что тот целиком и полностью признал свою оплошность и перебивать больше не собирается ни под каким предлогом, продолжил: — все бы ничего, но доверенность Байкова не давала ему полномочий подписывать такие документы. Правда, неизвестно, адвокаты Зайцева сию доверенность заново состряпали или все-таки подлинную нарыли. Тут концов не сыщешь.

— И что? — замер шеф. Кочетков самодовольно хрюкнул.

— И то. Слава богу, Дьяченко жив и здоров, правда, далеко отсюда. Месяц назад я его навестил в Голландии.

И, как ни странно, был первым. Он, знаете ли, после каких-то своих разборок с господином Зайцевым сменил фамилию и укатил подальше. Ребятушки нашего прощелыги его то ли не нашли, то ли не искали вовсе. Может, решили, что помер. А он мне соответствующую бумажку подписал. И не задним числом, а как полагается.

Илья сокрушенно вздохнул, вспоминая, скольких трудов составило эту бумажку сочинить и букву закона соблюсти.

У него получилось, соблюл. Тьфу ты, соблел.

— В общем, все как надо, — сказал он вслух.

— Замечательно, — потер ладони Константин Григорьевич, — тогда давай о латышах поговорим. Потому как если процесс не затянется… Он точно не затянется? Нам сейчас паника ой как не нужна! Нам сейчас срочно поставки нужны. Ты видел, кто от меня сейчас вышел?

Илья кивнул.

— Ну тогда начинай контракт составлять, — радостно воскликнул Константин Григорьевич, доставая очередную папироску. — Потому как Степан Степаныч очень серьезно настроен.

Кочетков ничего не сказал, а, покосившись на беломорину, двинулся к окну и решительно потянул на себя раму. Июнь мягко скользнул вдоль жалюзи, в кабинете немного посвежело и даже как будто запахло листвой.

— Да кондиционер лучше включи, — проворчал шеф, — а то от этого духу прямо повеситься хочется.

— Наоборот, жить тянет, — возразил Илья, прислонившись к подоконнику.

— Во-во, — буркнуло начальство, пряча лицо в чашке с кофе, — жить-то тянет, да некогда. Я в этом году еще на рыбалке ни разу не был!

Илья промолчал. Он тоже на рыбалке не был.

— Короче говоря, со Степанычем мы за рубеж шагнем, новые перспективы осваивать будем! И станут иностранцы хавать наши медовые торты да нахваливать!

— А то ж, — тихонько проворчал Илья.

— Давай, давай, иди, работай, — внезапно построжал шеф, — бери латышей за.. ну ты знаешь. И готовь договор, чтобы на следующей неделе мы не с пустыми руками к нему потопали.

Илья еще немного постоял у окна, глядя, как внизу волнуется зеленое море. Хорошо, что шеф наплевал на удобства и перевел главный офис сюда, в Матвеевское. От центра добираться сплошной геморрой, как выражается бабушка, зато вокруг тишь да благодать. Да вот колышется листва прямо под руками.

— До завтра, Константин Григорьевич, — с вопросительной интонацией произнес Илья.

— Чего уж, — отмахнулся тот, — работай дома, не нужен ты мне здесь пока. Да и кабинет твой, кажется, того…

— Чего?

— Катерина! — завопил шеф.

Она немедленно появилась в дверях и при этом имела вид рассерженной жены, которую муж дурацкой просьбой об ужине оторвал от сериала.

— Катерина, ты не знаешь, кабинет Ильи Михалыча готов?

— Я все знаю, — высокомерно ответила она, — не готов он еще, там дрелят.

— Чего там делают? — не понял Илья.

— Дырки, вот чего, под всякие полки и шкафы! Замучили уже, каждый день такой треск, саму себя не слышу! Я вот Константину Григорьевичу говорю, говорю… А он мне говорит…

— Катерина! — ожил шеф. — Иди на место!

— Вот что он говорит! — удовлетворенно констатировала Катерина и вышла, покачивая бедрами.

— Видал? — мрачно осведомился шеф. — Так что иди и ты отсюда, будешь нужен, позвоню.

Какой-то важный вопрос промелькнул в голове, какое-то смутное воспоминание, но Илья уже потянул на себя дверь и через минуту оказался в широком коридоре, где сновали туда-сюда сотрудники с папками наперевес. Людской муравейник захватил его, понес к выходу, и мысль, что мышкой прошмыгнула в подкорке, была потеряна безвозвратно.

Ей едва удалось отвязаться от родственников, которым непременно приспичило проводить «невестку» до машины. Наверное, от любопытства они готовы были ее и до самого дома доставить. И хорошенько изучить быт, потрясти бельишко, рассмотреть фотографии на камине и пощупать шкуру медведя, на которой так сладко валялось Рите по вечерам.

Впрочем, нет, Кочетковы были слишком глупы, чтобы копаться в чужой жизни. Настаивая на проводах, они просто проявляли гостеприимство, вот что.

Рита в очередной раз подивилась ужасной тупости этого семейства.

Ничто их не смутило в ее появлении, ничто не вызвало подозрений и в столь же стремительном уходе. Только Ольга Викторовна все вздыхала и огорчалась что «так хорошо сидели!», а теперь «когда еще доведется!» Рита сразу дала понять, что с новым визитом пожалует не скоро.

— Я не хочу давить на Илью, — проникновенно пояснила она, — пусть у него будет время на размышления, он должен быть уверен, что хочет этой свадьбы так же, как и я.

Ольга Викторовна восхищенно запричитала, что это очень мудро.

А Марина решила, что самопожертвование в данном случае грозит истощением нервной системы.

Дед же заметил снисходительно:

— Илья у нас тугодум. Голова-то у него варит, да только разогревается долго.

Данька нахмурился, не понимая, о чем речь. А остальным стало ясно, что Виктор Прокопьевич был бы рад, чтобы Илья раздумывал таким образом до скончания века. Деду Рита не понравилась.

Но он хотя бы вышел ее проводить, а бабушка вообще не появилась.

— Вы уж ему не говорите, что я тут самодеятельностью занималась, — с притворным смущением попросила Рита, делая вид, что смысла в заявлении старика не уловила, — я так рада, что со всеми вами познакомилась, но Илья же не поймет моего порыва, обидится чего доброго.

По большому счету, ее это не волновало. В любом случае, рано или поздно дуралей Кочетков узнает о визите «невесты». Может, сыночек ляпнет или бабушка сболтнет.

Так вот, по большому счету, Рита на это плевала! Главное уже сделано.

— Конечно, конечно, деточка, не волнуйся, — тем временем кудахтала Ольга Викторовна, — мы ничего не скажем. А когда он приведет тебя знакомиться, сделаем вид, что впервые тебя видим.

— Лишь бы это случилось, — добавила она, мысленно сплюнув, чтобы не сглазить.

Наконец дед запер калитку, подергал ворота, проверяя замки, и, усадив Даньку на плечи, тихонько поскакал вдоль двора. За ним потянулись и Марина с матерью.

— Мне все-таки кажется, что она ведет себя подло, — задумчиво пробормотала Марина, — или глупо, я точно не пойму.

— Да брось ты, Рита просто запуталась, — с жаром возразила Ольга Викторовна.

Та, которую они обсуждали еще минут тридцать, уселась в пропыленную машину, достала мобильник и позвонила своим нанимателям. Когда на том конце провода сняли трубку, Рита счастливо пропела:

— Можете смело являться на процесс. Бумаги у меня.

Теперь предстояло быстро и эффектно удалиться со сцены. Она это умела. Прощальный взгляд, полный невысказанной горечи, отрепетирован до автоматизма. Впрочем, на сей раз обойдемся и без него. Адвокатский джип, кстати, отдавать жалко, Рите он понравился. Надо будет купить себе что-нибудь подобное, мощное и стремительное, как дикое животное. Гонорара как раз хватит.

А Кочетков… Что ж, машину пригонят к офису, а Рита потреплет ему на прощание нервы. Это приятно, черт подери! Просто позвонит и будет долго хныкать в трубку о своей неразделенной любви. Пожалуй, до завтра она ждать не станет, прямо сейчас возьмется изводить беднягу. Досадно только, что его мобильный остался в бумажнике, содержимое которого Рита проверила первым делом. Ну ничего, Кочетков должен быть сейчас в офисе, там и застукаем. Будем плакать и стенать, чтоб жизнь медом не казалась.

Рита сама толком не понимала, зачем ей это нужно. Дело сделано, и это не тот случай, когда нужно отводить подозрения, устраивая концерты. Нет, ну смешно, честное слово! Неужели, ее все-таки задело адвокатское пренебрежение? Его равнодушные глаза, скользящие мимо, его ленивая ухмылка, когда он замечал-таки ее старания.

Детский сад, штаны на лямках.

Рита вдруг разозлилась на себя, в конце концов, она может делать все, что заблагорассудится. Вот просто хочется ей Кочеткову кровушку попортить. И пусть это мелко, глупо, недостойно птицы такого полета, как она! Все равно. Ей будет приятно услышать, как он растеряется, занервничает, станет злобно дерзить, не зная, куда деваться от влюбленной дуры.

И кстати, это будет хорошим поводом для отступления. Пусть думает, что ее внезапное увольнение — жест сбрендившей от страсти бабы.

А когда он начнет что-то подозревать, метаться из угла в угол и придумывать, как выйти сухим из воды, Рита будет уже далеко. На своем новом джипе!

— У тебя ключи от машины где?

— Кажется, в платье. А что?

— А то!

Ирина Федоровна сердито надулась и поглядывала на Женьку исподлобья.

— Не поедешь ты сегодня никуда! Машину сейчас дед в гараж загонит. А тебе в ванну надо. Дай сюда платье.

Женька покачала головой, зачарованно уставившись на бабушку.

— Не могу я! Вы что?! Как я останусь?

— Молча!

Ирина Федоровна вырвала у нее из рук платье, порылась в кармане, вытащила ключи и ринулась к двери.

— Не надо меня жалеть! — пискнула Женя, которая часа два к ряду жаловалась на жизнь.

Ирина Федоровна вернулась и снова села рядом с ней.

— Вот ты мне скажи, на фига тебе сейчас в твою коммуналку? Ты вроде бы не дура, да? Так вот объясни мне, старой.

— Я там живу, — неохотно ответила Женька.

— Батюшки-светы! Так поживи пока здесь!

— Что? Как это?

Ирина Федоровна раздраженно потерла подбородок.

— Как, как! Наперекосяк! Нечего тебе домой переться! Господи, да у тебя там и поесть поди нечего! А как ты в магазин будешь ходить, подумала?

Женька растерянно хлопала ресницами. Очень хотелось завыть в полный голос от такой подлости судьбы.

— Так что оставайся, поживешь недельку, пока нога не пройдет, а там видно будет…

— Чего видно? — жалобно проскулила она. — Не могу я остаться, понимаете?

— Нет! Не понимаю! У тебя что, дома семеро по лавкам? Родителей нет, детей нет, мужа нет. Ну и будешь куковать там одна, только из-за своего упрямства!

Это верно, ни родителей, ни мужа, ни уж тем более детей. Сознание уцепилось за эту фразу, не желая больше ничего воспринимать. И крутилось в голове: ни мужа, ля-ля-ля, ни детей, ля-ля-ля. Никого, одним словом. А можно другим: одиночество.

Кажется, раньше ей отлично жилось в одиночестве. Просто прекрасно. Каждый месяц она звонила матери в далекую страну Америку и друзьям в родной город. Разговоры минуты на две, дольше не о чем, да и дорого. Зачем вообще звонила, непонятно. Никому не было дела до нее, а ей не было дела до них.

Так что все-таки одиночество.

Когда-то, лет сто назад, она придумывала себе счастливую жизнь, ложилась спать и придумывала. Какой у нее будет муж (тут оставалось только выбрать — Кирилл или Игорь). Какой же? Веселый, компанейский, с задорной улыбкой, от которой млели все девчата с их курса или задумчивый рассеянный гений компьютерного мира, не умеющий связать двух слов, зато требующий неустанной заботы, от чего Женька приходила в полный восторг. Ей казалось, что без нее он совершенно пропадет. Так вот, первый, который весельчак и балагур, получился бы мужем скорее приходящим. Мужем на несколько часов. Дети бы его обожали и висли на его накачанных плечах. А он, стоя, засыпал бы от усталости, нашлявшись по клубам, напевшись на гитаре, нафлиртовавшись и наулыбавшись вдоволь. Женя его не ревновала, в Игоре чувствовалась такая неуемная жажда жизни, что в чем бы она ни проявлялась, это выглядело завораживающе.

В общем, он бы жил, а она бы была при нем. Их дом всегда был бы полон гостей, окна были бы нараспашку, а в кухне висел бы сизый дым сигарет. Под утро Женька убирала бы со стола и перемывала бы кучу посуды. А пьяненький муж сидел бы у нее за спиной и рассказывал анекдоты, от которых сводило бы смехом живот. Потом они бы укладывались в постель, просыпались бы в полдень, завтракали остатками ужина и разбегались по своим делам в разные стороны.

Он устраивал бы шикарные фейерверки в честь дня ее рождения.

Он заваливал бы ее цветами и подарками, не заботясь о том, что в квартире десять лет не было ремонта.

Он бы вместе с детьми катался на роликах, лепил снеговиков и скакал вокруг елки в костюме Снегурочки.

Было бы весело.

С Кириллом совсем другая история. Наверное, его было бы не затащить в ресторан или на дискотеку, наверное, он бы все время забывал о дне ее рождения, а Женька бы хохотала и злилась одновременно, когда обнаруживала бы на нем ботинки разного цвета.

Тогда, сто лет назад, у нее был выбор, и она не особенно торопилась его сделать, заражаясь беззаботностью Игоря и рассеянностью Кирилла. Ей просто нравилось мечтать.

То она представляла маленький дом на берегу реки, где тихо и покойно. На качелях катались мальчик и девочка, в будке дрыхала собака, из распахнутого окна тянуло пирогами и свежим молоком.

То виделась городская квартира со всякими модными штучками типа встроенных зеркальных шкафов, блестящих асимметричных полок под книги, изогнутых бра, барной стойки на кухне и стиральной машины-автомат. Стильно, богато, но не вычурно.

Она придумывала, как в этот дом или в эту квартиру будет приезжать отец — пусть с Ираидой! — и дети, и муж — кем бы он не оказался в итоге — усядутся с ними за стол, а Женька подаст горячее и каждому выдаст его персональную, любимую ложку. И будут они сидеть до вечера, тихонько переговариваясь или громко споря, и позвонит из далекой Америки мама, и все будет просто здорово.

Будет.

Ей так легко было грезить об этом, а сейчас, обращаясь к своим мечтам, Женя не могла понять, куда исчезла ее прежняя уверенность и свобода.

Теперь она связана по рукам и ногам одиночеством, и эти путы никто кроме нее самой не разорвет. А она не может. Не умеет она! И как жить?

Ну как-то ведь жила…

— Не убивайся ты ужо, — услышала Женька, — отдохнешь немножечко, в себя придешь. А беспокоить тебя здесь никто не будет, места навалом, в саду можно гулять или вон, на речку сходим. Или ты на морях привыкла?

Ирина Федоровна выразительно кивнула на загорелое Женькино плечо. Та машинально поправила халат и покачала головой.

— Это не загар. Я всегда такая была.

— Ты про цыган в роду не рассказывала, — сказала бабушка, быстренько припоминая все, что за последние два часа слышала от Жени.

— Потому что их нет, — хмыкнула та, — насколько мне известно, конечно. А я просто смуглая получилась. И папа у меня смуглый. Был. Не так сильно, но тоже…

Ирина Федоровна поднялась и с окончательной решимостью заявила, что «дед загонит твоего коня в стойло». Женя только вздохнула в ответ, потирая красные от слез веки. Не было у нее сил сопротивляться. И в любом случае переночевать в этом доме лучше, чем придумывать сейчас способ собственной доставки в коммуналку, где сумасшедшие соседи не дадут ей толком поплакать над своей горькой участью.

Через десять минут Ирина Федоровна вернулась и застала Женю в той же позе — скрюченной на диване и неистово трущей мокрые глаза.

— Откуда в тебе столько сырости? — поразилась бабушка. — И главное, по какому такому поводу?

— Это нервное, — объяснила Женя, — без повода, то есть.

— А… Ты опять что ли себя жалеешь? Ну-ну, дело интересное, — и добавила довольно: — Эта-та фря уехала…

— Кто?

— Ну, невеста настоящая, я же тебе говорила, пришла сразу после тебя и, по-моему, конкретно запудрила мозги моей дочери.

Женя хихикнула. Бабушкина манера выражаться забавляла ее безмерно, хотя и бесила в той же степени, когда старушка заговаривала о Женькиных проблемах так, словно они яйца выеденного не стоили.

— Она вам не нравится? — полюбопытствовала Женя насчет невесты.

— Да я ее в первый раз вижу! Как и все наши! Ей, видать, Илюху никак не удалось уломать, вот одна самостоятельно приперлась.

— Стойте-ка, это такая высокая, в кожаной юбке, с ногами?

— Ну есть у нее ноги, — настороженно согласилась бабушка, — а насчет юбки не знаю, очень сомнительно, что это можно юбкой считать. Так, видимость.

— Я ее в аэропорту видела, — заявила Женька, довольная тем, что удалось разговор со своей персоны перевести на персону совсем незнакомую, — они там с Ильей спорили.

Ей внезапно стало жарко, будто она голову сунула в горячую русскую печь.

С Ильей. Боже мой, с каким Ильей, это же тот полудурок, что орал на нее несколько часов назад, обвиняя во всех смертных грехах. Она совсем забыла, что он существует на свете, да еще и имеет наглость проживать в этом доме. О господи, господи, в доме, где она собралась остаться. Зализать раны. Отогреться слегка у чужого счастья.

Фигушечки на рогушечки, сказал бы, наверное, мальчик Данила Ильич.

Как же все это глупо!.. Глупо, глупо!

Она взглянула на Ирину Федоровну с тоскливым отчаянием.

— Вы извините меня, пожалуйста, — быстро залопотала Женька, — но мне все же надо ехать. Домой, понимаете? Мне надо! Я тут остаться не могу!

Бабушка внезапно развеселилась.

— Тебя невеста что ли так напугала? Так они вроде пока тут жить не собираются! Да если бы и жили, тебе-то что за горе?

— Невеста ни при чем!

— А кто при чем? — сощурилась бабушка.

Ну да, так и надо было сказать — ваш внук. Вот кто. Прямо и откровенно. Именно он виноват во всей этой истории, и никто больше. И только из-за него Женя не может остаться в этом доме, где так замечательно у распахнутых окон пахнет хвоей и уютно поскрипывает старая лестница.

Чтоб его черти задрали, этого самого внука!

Его слова всплыли в голове, будто непотопляемая лодка, нашпигованная боеприпасами. И кто-то начал стрелять, прямо Женьке в лицо: «У вас хорошо получается давить на жалость! Но даже не вздумайте изводить моих родственников своими дурацкими воплями! Не смейте играть на их добрых чувствах!»

Наверное, он пытался заступиться за семью. Даже не наверное, а точно. Только почему при этом надо было оскорблять человека?

Теперь ясно, что этому человеку в его доме оставаться никак нельзя.

А Женька уж было расслабилась. Так приятно было ощущать чью-то заботу, слушать чье-то ворчание, за которым скрывалась тревога и желание хоть немного взбодрить. Женя могла сколько угодно прикидываться перед собой, что ее это не волнует и не трогает. Но ее и волновало, и трогало, и хотелось, чтобы так было всегда. Чтобы постоянно был рядом кто-то, кому есть дело до ее опухшей лодыжки, ее слез, ее воспоминаний, ее усталости.

Ирине Федоровне вот было дело.

А Женька вынуждена ее расстраивать, спорить с ней и демонстрировать решимость, которой она вовсе не испытывала.

— Пойдем-ка, голубушка, в ванную, — пропела бабушка, — давно уж пора.

— Ну я, правда, не могу, — простонала Женя.

— Можешь, можешь. И хватит уже этих реверансов. Я тебе еще раз повторяю, здесь ты никому не помешаешь, и тебе никто мешать не будет. Возражения не принимаются. Я в таком состоянии тебя в твою дыру не отпущу!

— А… а что скажет… мм… хозяин дома?

От неловкости на секунду даже уши заложило, и Женька не сразу поняла, что Ирина Федоровна от души хохочет над ее вопросом.

— Хозяин дома? Хозяин дома? — гоготала она, похлопывая себя по бокам. — Мы тут все за хозяев, милая ты моя!

Ирина Федоровна утерла веселые слезы, блестящие в морщинках возле глаз, и спокойно уже произнесла:

— Ты, конечно, об Илье волнуешься, да? Ну уж не снасильничает он тебя, ей-богу! Не дикарь! И потом, он дома редко бывает, все в поездках да в офисе. Пойдем, ну! Хозяин дома!

— Ирина Федоровна, да мне неудобно!

— Неудобно на потолке спать, — отмахнулась бабушка, — одеяло падает!

Глава 8

Лифт вежливо тренькнул, сообщая о прибытии, и Кочетков, терпеливо позевывая, ждал, пока народ рассосется.

— Илья Михайлович, погодите минуточку.

Из-за стеклянной стойки ресепшен выглядывала молоденькая девочка, беленькая, аккуратненькая и очень смущенная.

Кажется, Илья однажды отдал ей букет цветов, предназначавшийся совсем другой даме. Дама повела себя непозволительно, закатила скандал чуть не у дверей компании, хотя Кочетков велел ждать его в ресторане, а потом еще порывалась дать ему пощечину. Да-с, случались с ним такие проколы. Он-то полагал, что девушки «для баловства» сами все понимают, а они замуж хотели или, по крайней мере, на полное содержание. Их Илья Михалыч очень в этом отношении устраивал. Вот и начиналось. Тогда он стал очень честен. Илья начинал свидание с рассказа о себе, и монолог его длился минуты две. Абсолютно искренний монолог о своих желаниях и возможностях, этакий устный контракт с обычным перечислением условий, прав и обязательств. Говорить правду легко, особенно, когда тебе плевать, как к этому отнесутся. После его откровений многие сбегали моментально, обзывая его «подонком», «скотиной бесчувственной» и даже «канцелярской крысой». А другие также цинично усмехались в ответ.

И оставались вполне довольны «подонком» и «скотиной».

Девочка за стойкой все смотрела на него. Может, после того букета ждала продолжения?

— Вас Катерина Борисовна ищет, звонила вот…

— Да я только что оттуда, — удивился Илья, — что, шефу чего-нибудь надо? Забыл что ли чего?

— Я не знаю. Она не сказала. Вы позвоните отсюда, спросите у нее сами.

Илья раздраженно шагнул за стеклянную стойку ресепшен. Девочка заполошенно оглянулась, места для двоих тут явно не хватало. Она вскочила со стула и стала бочком пробираться мимо Ильи, как бы случайно задевая его юным, крепким бюстом. Он устало вздохнул и попятился. Вот только служебной интрижки ему не хватало!

Илья вдруг пришел в сильное раздражение, и снова навалилось все разом: и лето, в которое некогда окунуться, и дом, в котором некогда жить, но где ждут и огорченно вздыхают каждый раз, когда он не является к ужину, а то и на ночь не приходит.

Яростно стуча по клавишам, он набрал приемную шефа. Блин, почему этой белокурой прелестнице не пришло в голову позвонить самой, к чему эти танцы вокруг ресепшен?! Какого черта?! Он адвокат или где? В кабинете до сих пор дрелят, собственная секретарша отправилась в отпуск, девочка вот вместо того, чтобы работой своей заниматься, глазки строит! Что за жизнь такая пошла?!

Он все ворчал и ворчал, слушая длинные гудки на том конце провода. Наконец, Катерина соизволила подойти.

— Это Кочетков, — сообщил Илья злобно, — вы меня зачем искали?

— Ой, Илья Михалыч, вам тут Трошина звонила уже два раза, говорит, что-то срочное.

Трошина была фамилия Риты, и Илья аж вспотел от злости, моментально вспомнив события в аэропорту. Ну почему всем от него чего-то надо?! И всем срочно!

— Вы записываете? — тарахтела между тем Катерина.

— Что?

— Ее мобильный. Она сказала, что у вас есть номер, но на всякий случай…

— Спасибо, Катя, спасибо, — сказал Илья и повесил трубку.

Девочка не стала дожидаться, пока он освободит ее рабочее место, а первой полезла вперед. Куда же деться-то от всего этого? Еще раз мягко вплыв грудками куда-то в район солнечного сплетения адвоката Кочеткова, девочка с преданной улыбкой заглянула ему в глаза. Он свирепо оскалился в ответ, предчувствуя, что сейчас треснет ее по загривку.

— До свидания, Илья Михайлович.

— До новых встреч, — прошипел он, направляясь к выходу.

И не станет он звонить никакой Рите! Будь это хоть сто раз срочно! Не сейчас, не сегодня, и плевать даже на работу. Он не может говорить с ней, его просто трясет от бешенства!

За спиной надрывались телефоны, суетились какие-то люди, шла полным ходом корпоративная жизнь, а Илья Кочетков на глазах превращался в неврастеника да еще и с ярко выраженными признаками маразма.

Пока он что-то бормотал себе под нос, продвигаясь к дверям сквозь толпу, девочка за стойкой ресепшен растерянно махала руками. Потом она все-таки догадалась заорать во весь голос:

— Илья Михалыч!

Его едва не перекосило от отчаяния. Можно было трусливо сыграть в игру «ничего не вижу, ничего не слышу», но он все-таки обернулся, покоряясь судьбе. Видимо, уйти из офиса сегодня не получится. И тихий вечер в кругу семьи можно смело отменять, и ночку за увлекательным чтением документов тоже провести не удастся. Скорее всего, он заснет прямо на пороге своего дома, измотанный бесконечными пинками сегодняшнего дня.

Пронзительная жалость к себе встала комком в горле.

Черт возьми, да что происходит в самом-то деле?! Никогда он не был нытиком и на мелочи, выбивающие других из колеи, смотрел свысока.

Досмотрелся до рези в глазах.

Илья пошел назад к стойке, прикидывая, не записаться ли на прием к психотерапевту. Кажется, у его состояния даже научное название имеется. Кризис среднего возраста, вот как. Не он первый, не он последний.

— Ну что? Что вы орете?

— Так вы чуть не ушли! А вас к телефону!

— Ну и плевать! Пусть на мобильный звонят! Вас что, с улицы сюда взяли, что ли? Вы что, не можете нормально ответить на звонок?

Илья начисто забыл, что сотовый остался в джипе, и в праведном гневе готов был уволить девицу к чертям собачьим. Хорошо, что у него прав таких не было.

Девица же пребывала в глубокой прострации и, кажется, собиралась сию минуту зарыдать. Как в замедленной съемке перед Ильей застыли ее вытаращенные глаза, в которых блестело слезное море.

— Стоп! Только не ревите! Извините меня, я был не прав, только не надо истерик. Это Катерина опять звонит?

— Не-нет, — икнула она, — это Маргарита. Королева Марго, вот как звали в компании Риту. Почему-то Илья сейчас вспомнил об этом, снова испытав приступ удушливой злобы. Какого хрена ей надо, этой королеве?!

— Алло! — хватая трубку, выкрикнул он.

— Илюша, — счастливо выдохнули на том конце провода, — Илюша, я так соскучилась! Я не могу больше.

Он сглотнул, косясь на девчонку, которая вроде бы пришла в себя и теперь с любопытством прислушивалась к разговору.

— Маргарита Андреевна, я сейчас не могу говорить. Спешу очень. Я вам перезвоню завтра.

Кажется, ему удалось выговорить все это без особой ненависти в голосе. Хотя Риту в тот момент он ненавидел безмерно. И еще вспомнилась дорогая потеря в виде джипа, бумажника и сотового телефона. Чертова баба!

— Илюша, ты не можешь так со мной поступить! Я тебя люблю, я хочу быть с тобой, только с тобой. Иначе я не знаю, что я сделаю!.. Я отравлюсь!

— Дура! — вырвалось у Ильи.

Девчонка за стойкой, побледнев от такой откровенности, едва не свалилась в обморок. Она, как все особы женского пола в компании, тоже считала Риту дурой, но вслух об этом было не принято распространяться. Кочетков оказался смелей остальных.

— Маргарита Андреевна, успокойтесь, пожалуйста, — ровным голосом произнес Илья, не понимая, зачем вообще продолжает этот дикий разговор, да еще в присутствии посторонних, — я перезвоню вам через час, когда приеду домой.

Он обязательно перезвонит и скажет все, что о ней думает.

— Я уволюсь! — трагически воскликнули в трубке. — Я не могу быть рядом с тобой и не иметь возможности тебя целовать! Из-за тебя рухнет вся моя карьера!

Он навалился грудью на стол и прошипел:

— Вам решать, Маргарита Андреевна. Вы — девочка взрослая, сами думайте, что вам делать. Всего хорошего.

Рита зачарованно слушала гудки и улыбалась. Пожалуй, последние фразы она озвучила напрасно. Слишком много пафоса, и Кочетков, конечно же, понял, что никакой страстью здесь и не пахнет. Перегнула немножко. Ну что ж, и на старуху бывает проруха. Зато повеселилась всласть и дело завершила полностью.

Он напьется, вот что он сделает. Как это раньше ему в голову не пришло? Какая замечательная идея — напиться! И не надо будет думать, анализировать, отвечать за свои поступки, смотреть в глаза сыну, выслушивать причитания матери. Напьется и переночует где-нибудь в гостинице.

А завтра все повторится сначала, все будет так же.

Ну, будет, так будет. Илья решительно направился к таксофону и заказал машину на двенадцать ночи к кафе «Оракул». Оно было ближе остальных, двадцать минут в пробках, и он уже сидит за столиком в компании бутылки. Отлично. Все идет по плану, господа, Илья Кочетков выполняет задуманное с точностью до миллиметра. Вернее, до грамма. Свою норму он знает и до двенадцати нуль-нуль обязательно ее примет.

Он предусмотрительно попросил официанта дать знать, когда стукнет полночь. Тот пообещал и принес вторую бутылку. Джин был противный, теплый, но Илья пил его с мазохистским каким-то наслаждением, будто решив окончательно испортить этот день еще и дрянной выпивкой. Ну да, только этого не доставало для полноты картины.

Жаль, что кроме мерзости во рту джин ничего не дал. И не взял, все ненужные мысли оставив при Илье. И хочешь, не хочешь, — приходилось их думать. Они били поддых, эти ненужные мысли, противно скрипели на зубах, словно песок, и не было никакой возможности избавиться от них. Разве что придумать другие — нужные. О работе, например. Но почему-то стоило только сконцентрироваться, вспомнить детали, наметить дела, как снова в голову врывался бумеранг смутных воспоминаний и бессмысленных вопросов.

Напиться не удалось. Сознание было ясным, черт бы его побрал тридцать три раза! Только штормило изрядно, когда Илья выходил из кафе. А быть может, это просто был ночной летний ветер.

— Куда едем? — осведомился таксист, незаметно поморщившись от перегара.

Вопрос привел Илью в замешательство. Ау, трезвый ум и ясная память, где вы?

— Домой, наверное, — сосредоточенно нахмурился Кочетков.

Таксист попросил уточнить адрес.

— Э… Такой оранжевый забор. Сосны на участке.

Приметы явно не устраивали водителя, и он настойчиво потребовал развернутого описания дороги. Илья кивнул, как же это он сам не догадался? Надо просто показать, как ехать. Это мы легко, это нам раз плюнуть.

Адвокат Илья Кочетков стал перебираться с заднего сидения, намереваясь устроиться поближе к шоферу, чтобы руководить процессом. Перелезал он долго, пыхтя и чертыхаясь. Водитель тоже чертыхался, но мысленно, все-таки незадачливый пьянчужка имел карточку постоянного клиента, стало быть, придется терпеть его выкрутасы.

Наконец Илья очутился впереди, уткнувшись носом в панель.

— Пристегнитесь, — посоветовал таксист.

— Не-а, — смело отмахнулся Илья, — я седня с самой мадам Шумахер гонял, так что мне ничего уже не страшно.

— Зато мне страшно, — пробормотал тот.

Илья, вдруг проникаясь жалостью к водителю, принялся его утешать и уговаривать ничего не бояться, ведь «я рядом!» и ехать всего ничего «сначала прямо, потом опять прямо, у моста свернуть, потом скажу в какую сторону». Бедолага шофер все же тронулся с места, одной рукой придерживая пассажира за плечо, чтобы тот не рухнул ему на колени.

— Я, между прочим, очень счастливый человек! — официальным тоном доложил Илья Михалыч.

— Рад за вас.

— Конечно, счастливый! У меня дом, семья, меня ждут, представьте, с ужином! А еще на работе ценят. И самолет мой вполне благополучно сел, а ведь всякое могло быть!

С философским видом он поднял палец вверх и вопросительно уставился на водителя, словно приглашая поспорить. Но тот явно не имел желания участвовать в дискуссии.

— Ну, самолет, конечно, не мой, — решил быть честным до конца Илья, — но я на нем летел! И приземлился! А потом домой поехал, с этой самой… мадам. Она так рулила! Ты бы видел, блин, какие она выписывала миражи… тиражи… тьфу! Виражи, вот! Дай покажу…

Несколько мгновений шофер отбивался от его настойчивых попыток завладеть баранкой. Потом, отчаявшись, с силой отпихнул Илью назад. Тот откинулся в кресле и обиженно просопел:

— Я двадцать лет за рулем! У меня джип последней модели, понял?

Кстати, а почему он тогда едет на такси? Где его джип? Илья мрачно уставился в окно с надеждой увидеть там свою машину. Но мимо проплывали только рекламные огни ночной Москвы. Обида росла, Илья выпятил губы и плаксиво сказал:

— Украли, гады!

Водитель горю его не посочувствовал.

— Ну ладно, — внезапно обрадовался Илья, — я себе новый куплю. Слушай, хочешь тебе тоже куплю? Я могу! Я вон сыну купил настоящую яхту. На вырост. Ха-ха! Мы на ней летом к морю двинем.

— Так уж лето, — напомнил водитель мимоходом.

— Да?! — несказанно поразился Илья и попытался сесть попрямее. — Ну надо же! Слушай, а у тебя дети есть?

— Ну есть.

— Не нукай. Дети — это святое! Но вот когда без матери, это плохо.

— Как без матери? — машинально удивился шофер.

— Вот так, — снова опечалился Илья, — бабушка есть, прабабушка есть, прадедушка есть, а матери — ни фига! Кошмар!

— Померла что ли? — осторожно полюбопытствовал шофер.

— Да лучше бы померла, — меланхолично заметил Илья и тут же устыдился, — нет, конечно, пускай живет. Только подальше. Данька-то по ней даже не скучает, но, ты знаешь, без матери все-таки хреновато…

— Хреновато, — согласился тот.

Илья попросил сигаретку, хотя не курил уже лет десять. Водитель протянул пачку, и следующие полчаса адвокат Кочетков пытался выудить сигарету наружу. В конце концов, плюнул и уснул.

Разбудила его страшная качка. Наверное, шторм, решил Илья и ощупал пространство вокруг в поисках спасательного жилета. Но жилета не было, а под рукой оказался только чей-то мясистый нос. Его обладатель дико матерился и тряс Илью за плечо.

— Не качай меня! — попросил Илья ласковым голосом.

— Придурок, ты проснулся или как?

— Я не придурок, но проснулся.

— Давай показывай, куда дальше ехать. И отпусти мой нос, извращенец херов!

Илья быстро одернул ладонь и стал сосредоточенно вытирать ее о брюки. Водитель злобно скрежетал зубами.

— Ты щас пешком пойдешь, понял? Плевал я на твою вип-карту, вылезай давай!

— А мы где? — задумчиво спросил Илья, не принимая всерьез эти угрозы.

— В… — с чувством ответил водитель. — Давай, говори адрес или вали отсюда! Что за день такой, а?! То малолетки обдолбанные, то еще что!

Илья, потирая кулаками гудящую голову, пробормотал:

— У тебя есть пить? Брр… Это я че имел в виду? Пить есть? О черт! Дай воды, а?

Таксист снова выругался, но вытащил из бардачка бутылку минералки. Илья жадно приник к горлышку и уже через минуту мог говорить вполне связно и даже вспомнил свой адрес.

Не спалось. Казалось бы, такой выдался развеселый денек, что оставалось только уткнуться в подушку и задрыхнуть — крепко и сладко, радуясь возможности не думать ни о чем. Но — не спалось.

Женя прислушалась к ночному дому. Еще пару часов назад здесь стоял гвалт, раздавались беспокойные выкрики Ольги Викторовны, песни Данилки, дедушкин зычный бас, умоляющий супругу отыскать его очки. Женя вместе со всеми сидела в гостиной, хотя очень этому противилась, опасаясь сгореть от неловкости. Из ванной она тихонько проскользнула в комнату, которую ей отвела Ирина Федоровна, и затаилась там, словно мышка. Но бабушка быстренько ее обнаружила, призвала на помощь Даньку, и они вполне успешно отбуксировали Женьку к столу.

Неловкость испарилась почти сразу же. Во-первых, Женька вдруг почувствовала страшный голод и только первые минуты контролировала, как бы поизящнее держать вилку и не чавкать слишком громко. Потом увлеклась процессом. А во-вторых, никто за столом не собирался устраивать ей допрос или что-то вроде того, чего она ужасно боялась. Все держались так, словно она каждый день ужинала с ними. Словно она привычный гость, неизменно радующий своим появлением. Словно ее законное место между Маринкой и Ольгой Викторовной, которая то и дело с молчаливым упорством подкладывала ей в тарелку аппетитные кусочки.

Хм… Все это было странно, но только первые мгновения. После ужина Данька с Герой затеяли возню у камина, дед включил телевизор и напрасно пытался хоть что-то услышать, поминутно вскрикивая, что «должен быть в курсе новостей». Ольга Викторовна взялась за вязание. А Маринка с бабушкой отправились мыть посуду. Женька заковыляла следом, с энтузиазмом предлагая свою помощь.

— Будешь сушилкой, — разрешила Марина и повесила ей на плечо полотенце.

Женя устроилась на высоком стуле у раковины и старательно принялась вытирать тарелки.

В приоткрытое окно вползали темнота и легкий ветерок. Покачивались в горшках листья бегоний. Шумела вода, шумели Данька с собакой, шумел дед, так и не узнавший, что происходит в мире. Стучали спицы Ольги Викторовны, чуть снисходительно и отрывисто, словно азбука Морзе.

И Женьке показалось… Нет, на секунду почудилось… Нет, ей захотелось…

Она страстно пожелала, вот что.

Стать частью всего этого. Да, именно так.

Она даже помотала головой, потрясенная собственными мыслями. Что за бред? Кыш, кыш отсюда немедленно! Не смейте подходить ко мне так близко, сладкие, подлые мыслишки! Но они не желали испариться, исчезнуть, сгинуть в небытие, как она ни старалась. Ей пришлось отдаться им на растерзание, додумать, намечтаться всласть, до боли в сердце.

Она позволит себе самую малость. Пофантазирует совсем чуть-чуть, ведь от этого никому не будет плохо, разве только ей самой.

Мазохистка, сказала бы Ираида.

Иди к черту, ответила ей Женька.

Она поиграет немного, раньше ей удавалось это без последствий. Игра в мечты была увлекательной и безопасной, будто путешествие в параллельные миры с супернадежной страховкой и стопроцентной гарантией возвращения. Почему бы не попробовать снова?

Это ее дом и ее семья. Так было всегда и будет всегда — шумный ужин, повизгивание псины, шорох ветра в горошковых занавесках, новости по первому каналу, которые невозможно расслышать из-за Данькиных воплей. А потом ленивое чтение у камина, под рукой мягкий ворс старого пледа, ворчание Ольги Викторовны по поводу и без повода, бормотание Маринки, которая пытается подобрать рифму, ласковые насмешки бабушки: «старый-то опять посеял где-то очки!»

Дом снисходительно заскрипит лестницей, когда придет время ко сну, и Женька отправится в комнату, схватив в охапку пожелания спокойной ночи и брыкающегося Даньку.

Силы небесные! Да что же делать-то с этим?!

Женя загнанно огляделась, словно кто-то мог подглядеть картинки в ее голове — прекрасные, невозможные сны наяву.

Она теребила в руках полотенце, скручивая диковинные замысловатые узлы.

— Я… Я пойду спать, — закашлявшись, тихо и неразборчиво пробормотала Женька, глядя в пол.

— А чай? — весело удивилась Ирина Федоровна. — Мы же еще чай не пили! Пирогов вон куча осталась, и еще мороженое есть. Оля, ведь есть мороженое-то?

— Ага! — с воодушевлением откликнулась Ольга Викторовна. — Баскин-Роббинс, между прочим, фисташковое.

Данька тут же прекратил возню, прибежал на кухню и заявил, что процесс подачи мороженого возьмет на себя. Ирина Федоровна возразила, что не может ему этого доверить, и некоторое время они тихонько толкались у холодильника.

Женя слепыми глазами пялилась в пол.

— Ну вот! — провозгласила, наконец, Ирина Федоровна, оттеснив правнука и выудив на свет божий огромную коробку, посверкивающую инеем.

— Все за стол! — отдал приказ Данила, нетерпеливо подпрыгивая на месте.

Марина отняла у Женьки полотенце, но тут же забыла, зачем это сделала, и сама принялась задумчиво вертеть им в воздухе. Пока не звезданула по Женькиной голове, горестно склоненной над столом.

— Эй, кулема, так человека и покалечить недолго! — охнула бабушка, красноречиво крутя пальцем у виска.

Человек между тем даже не шелохнулся.

— Женя, ты живая? — смущенно осведомилась Маринка.

— А?

В конце концов, они ни при чем, эти люди, в чью жизнь она влюбилась с первого взгляда. Они не виноваты. Не хватало еще, чтобы они догадались, какие глупости лезут ей в голову! Как шало, горячечно бьется сердце!

…Бинты сняли, а раны все кровоточили… И было настоящим безумием ковыряться в них, жечь саму себя каленым железом воспоминаний и воровато примерять чужое счастье — большое, значит, на вырост, маленькое возьмем да расставим, где нужно. Подходит, честное слово, подходит!

А ведь это всего-навсего господин Случай. Натянул тетиву ее нервов, выстрелил невпопад, и ей показалось, что она живет. Не существует от дороги к дороге, от утра до вечера, а — живет!

Ну хватит, хватит, пожалуйста!

— Жень, ты чего, мороженое не любишь? — подлез к ней под руку Данька и сочувственно заглянул в глаза.

— Еще как люблю! — возразила она преувеличенно бодро и, обхватив его за шею, пошла в гостиную.

А потом настала ночь и привычное одиночество. И не спалось. Рядом на подушке лежала раскрытая книжка — редкое издание Булгакова. «Женечка, вам должно понравиться, если вы так любите Михаила Афанасьевича. Здесь наброски, черновики к роману». Это Ольга Викторовна позаботилась. А бабушка на ее заботу проворчала, что Женька теперь будет читать до утра и ни фига не выспится.

Но Женя не читала. Михаил Афанасьевич не лез в голову, строчки скакали мимо сознания, и пришлось книжку отложить.

Сейчас бы за руль да вдоль ночной Москвы, чтобы все окна нараспашку, звон ветра и бесконечность с яркими вспышками рекламных огней навстречу.

Ей стало бы легче, хоть на мгновение, но стало бы. Шушик всегда ее выручал.

Вспомнилось вдруг, что в ванной в тазике замочено ее платье. «Канди» отказалась работать — «снова сачкует, зараза!», как выразилась Ирина Федоровна. Может быть, встать да потихонечку заняться стиркой? Иногда это тоже отвлекает.

Женька нацепила халат и поковыляла к выходу, в темном коридоре пару раз наткнулась на стену, но в итоге все-таки оказалась в ванной. Из зеркала на нее с отчаянием и робкой надеждой глянуло красными воспаленными глазами знакомое существо. Женьке стало его жаль. Существо оскорбилось и независимо повело плечом.

Ладно, тогда постираем, да?

В ответ существо согласно кивнуло.

Глава 9

Илья, немного побродив по двору, все же нашел дверь и несколько минут старательно ковырял ключом в замочной скважине. Совершенно напрасно, так как дверь была открыта. Осознав это, он удивленно присвистнул и тотчас с беспокойством огляделся, зажав себе рот ладонью. Не хватало еще разбудить семью!

А может, наоборот, разбудить? Пообщались бы… Илья мечтательно вздохнул, но от этой мысли отказался. Сил на общение не было вовсе. Жаль. Жаль терять такую ночь! Сейчас бы посидеть за столом, вытянув ноги к камину, болтать о том о сем и расслабленно потягивать из высокого бокала пиво. Хм, да пиво — это самое то! Илья сглотнул и стал продвигаться на кухню. Где-то здесь должен быть холодильник, а в нем вожделенная бутылка. Если ее, конечно, Данька не выхлебал. Собственная шутка показалась Илье очень забавной, и он застыл на месте, всем телом дрожа от смеха.

Что-то странное творится в этом мире. Кочеткову никогда не приходилось так долго хохотать в одиночестве. Да еще стараться при этом не шуметь, по-партизански стиснув зубы.

Кряхтя, он склонился к нижней полке холодильника, вытянул пиво и одним глотком осушил бутылку. Наступило счастье, такое полное и окончательное, что непонятно было, что делать дальше. Зубы почистить? Бабушка с малых лет твердила ему, что это просто необходимо. Бабушку надо слушать. Чрезвычайно гордый собой, Илья направился к лестнице. Чистить зубы ему не хотелось, но он же — волевой человек, стало быть, сделает так, как нужно. И плевать на всякие «хотения». Так, ванная на втором этаже налево или направо от лестницы? Это было принципиально. Если ошибешься, можно перебудить весь дом, а сил на общение нет, как выяснилось раньше.

Налево или направо?

Может, стоит включить свет в коридоре?

Илья пощупал стену, но выключателя не обнаружил. Внезапно откуда-то сбоку послышался плеск воды. Ага, ванная там. Он решительно двинулся на звук, обрадованный, что маета с зубами скоро осуществится и можно будет уснуть со спокойной душой. Точно, уснуть — это сейчас главное.

Дверь не открывалась. Илья напрочь забыл, что ее нужно не толкать, а тянуть на себя. С той стороны послышалась возня, на дверь кто-то надавил, и, некоторое время пободавшись таким образом, Илья оказался лицом к лицу с какой-то девицей.

Свет лампочки в ванной бил ему в глаза и как следует рассмотреть девицу он не мог. Только удовлетворенно отметил, что она очень хорошенькая, смугленькая и чем-то невероятно ошеломлена.

Илья отнес это на счет своего природного обаяния. И приготовился было с девицей слегка пофлиртовать, но тут к ней вернулся дар речи.

— Вы?! — пискнула она, прижимая к груди какую-то мокрую тряпку.

— Я, — покладисто согласился Илья, — а вы ждали Филиппа Киркорова?

Женька не была готова встретиться ни с одним из них. Про Киркорова она не думала, а вот насчет Ильи решила, что он останется ночевать на работе. Он на все сто процентов выглядел трудоголиком. Ирина Федоровна ее догадки подтвердила и снисходительно велела не дергаться и «хозяина» не ждать. Нечего, мол, и думать о его реакции, все равно не придет.

А он взял да и пришел. Прямо как в сказке про медведей.

Женя переполошилась до такой степени, что теперь ждала от него нечто вроде «Кто съел мою кашу?!»

Наверное, поэтому юмористического замечания она не оценила и только испуганно таращила глаза. Илья с досадой поскреб затылок. Для этого ему пришлось оторвать руку от двери, за которую он держался. Теперь держаться было не за что, и его малость качнуло. Женя отшатнулась.

— Капает! — сообщил Илья, упершись взглядом в пол, а локтем в дверной косяк.

— Я стираю, — оправдалась Женька, дико вращая глазами.

Локоть съехал, Илью снова повело в сторону.

— Вы что, пьяный?! — шепотом взвизгнула Женька, отпрыгивая как можно дальше. За спиной была ванна, путь к отступлению отрезан. А впереди маячила здоровенная фигура хозяина дома, от которой очень внятно несло перегаром.

— Ну, если даже и так, — нахмурился Илья, старательно пристраивая уставшее тело к стене.

Пристроив, закрыл глаза и мирно засопел.

— Вы чего это? Спать тут будете? Стоя?

— Моя ванная, как хочу, так и сплю, — заявил он.

Женя заполошенно огляделась. Бросила платье в тазик и вытерла дрожащие мокрые пальцы. Черт ее дернул стирать посреди ночи! В чужом доме, где бродят пьяные идиоты!

— Кстати, это же, правда, моя ванная, — рассудительно заметил Илья, приоткрыв один глаз, — а вы что тут делаете?

— Я же говорю, стираю, — чуть не плача, ответила Женька.

Опыта общения с пьяными дегенератами у нее не было никакого. Еще неизвестно, как он отреагирует, когда вспомнит, кто она такая и поймет, что быть ее тут не должно. И стирать в его ванной она в общем-то не имеет никакого права.

— А что вы стираете? — с проникновенным интересом полюбопытствовал он, открывая глаза полностью.

Черт его знает что такое! Взгляд был абсолютно трезвый!

Женя молча сделала шаг к двери, намереваясь сбежать.

Илья оторвался от стены и встал в проеме, не сводя с нее глаз. Кажется, где-то он ее уже видел.

Кажется, дрянной джин полностью выветрился из головы.

Кажется, все освободившееся пространство в черепной коробке заняло изумление. И сию секунду оно вырвется наружу и перебудит весь дом, это точно!

Илья с силой выдохнул, быстро сосчитал до десяти, но успокоиться не смог, схватил девицу за плечи, оторвал от пола и встряхнул хорошенько.

— Вы что тут делаете?! — прошипел он в ее перепуганное, красное лицо.

— Стираю, — простонала она, барахтая в воздухе ногами.

— Почему вы стираете в моем доме?! — скрипнув зубами, шепотом заорал он.

— Поставьте меня! — приказала она, от злости обретая уверенность.

Он разжал руки, и Женька ойкнула, приземлившись на больную ногу. Илья покосился на ее распахнувшийся халат. Вернее, на нее под халатом.

Солнечным светом брызнула золотистая гладкая кожа. Мелькнула крошечная впадинка пупка, словно отпечатанная монеткой.

Сделалось жарко в груди. Илья рванул на себе галстук и быстро отвернулся.

— Ничего не понимаю, — пробормотал он, пока она лихорадочно затягивала пояс.

— Пить меньше надо, — пробурчала Женя, чувствуя себя загнанным в ловушку кроликом.

Кролику даже лучше. Ему и без халата можно обойтись, и с хозяином дома объясняться не надо.

— А это не ваше дело! — встрепенулся Илья и, опомнившись, перешел на возмущенный шепот, — с чего это вы взялись мне лекции читать?!

— Да какие еще лекции?! — раздосадованно всплеснула руками Женька. — Дайте мне пройти!

— Куда? По какому вообще праву? Почему вы тут командуете?

— Я не командую, я иду спать. Ваша бабушка меня оставила ночевать, ясно?

— Ну, ну.

Пьяный болван! Он ничего сегодня толком не соображает! А ведь это можно было предвидеть, разве бабуля да и все остальные отпустили бы несчастную девицу просто так?

А человеколюбие? А законы гостеприимства?

Он был так зол, что едва сдерживался, чтобы не разбудить все семейство и не закатить скандал. Почему, черт возьми, ему приходится сталкиваться в собственной ванной с противной истеричкой, которая днем в полной мере продемонстрировала свой паршивый характер! Да еще и заставила Илью чувствовать себя виноватым!

Он не мог с этим смириться, ну никак не мог.

Однако, что ему оставалось? Выгнать ее среди ночи? Вызвать неотложку?

— Не смотрите на меня так! — пропищала она заносчиво. — Если вас беспокоит мое присутствие, я немедленно уеду!

Она отпихнула его и вышла в темноту коридора. Илья схватил ее за шиворот и втянул обратно.

— Не дурите!

— Не смейте орать на меня!

Он захлопнул дверь в ванную и уставился на девицу с негодованием.

— Вы сами вопите, как раненая курица! Между прочим, все спят! Эгоистка малолетняя, что вы о себе возомнили?!

Вот урод! Он назвал ее курицей и малолеткой, этот старый хрен! Женька готова была вцепиться ему в физиономию, но вместо этого лишь надменно выставила вперед подбородок. Она будет выше этого! Она ни за что не даст втянуть себя в базарную склоку! Она не станет спорить с недоразвитым питекантропом, который никакого понятия не имеет о приличиях и обыкновенном человеческом сочувствии.

— Это вам что ли надо сочувствовать?! — усмехнулся он.

Оказывается, она все это произнесла вслух! Как ни странно, питекантропа он проглотил и не поперхнулся.

— Вы ловко сумели воспользоваться ситуацией, — презрительно заявил Илья, — и сели на шею моим родным, ничуть не смущаясь. Вам что, надоели свои родственники, да? Решили спрятаться от нежных родителей в чужом доме?

— Отойдите от двери! Я сейчас же уйду.

— Ну конечно, — скривился он, — а потом подадите на меня в суд за причинение морального ущерба. Не денег жалко, а времени и нервов, понятно вам?

Женя, дрожа от ярости, спокойно заявила, что ничто подобное ему не грозит и он может подтереться своими деньгами, а время смело потратить на прием к психотерапевту.

— Так вы еще и хамка! — удовлетворенно констатировал Илья.

— Чья бы корова мычала, — брезгливо заметила Женя, мусоля в руках пояс халата.

Илья ехидно скривил губы, перехватив взглядом ее нервные движения.

— Вы что, хотите меня соблазнить? — с отвратительной ухмылочкой осведомился он.

— Да я скорее соглашусь выйти замуж за макаку! — выпалила Женька.

— Бедная макака! — покачал головой Илья.

Это начинало его забавлять. Раскрасневшаяся девица была сказочно хороша, и гневные молнии в ее глазах ничуть не пугали Илью, а только веселили безмерно. От раздражения и следа не осталось, в голове вдруг закрутилась какая-то легкомысленная мелодия, и захотелось пуститься в пляс, схватив в охапку юную львицу, дрожащую от ярости.

Он до такой степени был поражен собственными мыслями, что тихонько рассмеялся.

Женька обескураженно покосилась на него исподлобья.

— Что? — улыбнулся ей Илья.

Она машинально отметила про себя, что улыбка получилась замечательная — свободная, простодушная, без тени иронии. Почаще бы ему улыбаться…

— Извините меня, — хором сказали они. И расхохотались на этот раз тоже вместе.

— Тсс, — испугалась Женька, опомнившись первой, и быстро зажала ему рот ладошкой.

На секунду Илья ощутил мягкое подрагивание ее пальцев.

— Все же спят, — смущенно объяснила Женя, одергивая руку.

Илья кивнул зачем-то. На губах остался слабый запах душистого мыла и почему-то медовый вкус. Что она, пальцы в меде вымачивает, что ли? Или крем для рук у нее на медовой основе? Или ей, как Винни Пуху, приходится добывать это лакомство прямо из улья? Или что?

Он посмотрел на нее сердито.

Женька прошептала: «спокойной ночи» и поковыляла к двери. А когда распахнула ее, вдруг услышала тихий детский плач.

— Данька, — встрепенулся Илья, меняясь в лице.

Он ловко обогнул Женю и широкими шагами пересек коридор. Она зачем-то потрусила следом. Илья толкнул дверь, и за его спиной Женька разглядела в лунных бликах маленький силуэт на кровати.

— Папа?

Всхлипывающий голосок прозвучал недоверчиво, но с облегчением.

— Ты чего ревешь? — весело осведомился Илья.

— Папа! Я не реву, мне сон приснился кошмарный! Как будто твой самолет потерялся.

Илья подошел и сжал ладонями всклокоченные вихры сына, и услышал, как пульсирует жилка на взмокшем виске.

— Ты, Данила, сам посуди, — спокойно разъяснил Илья, — разве может целый самолет потеряться? Это ж такая махина!

— Пап, — дрогнувшим голосом перебил тот, — а кто там?

Илья проследил за кивком его головы. В дверях комнаты маячила невысокая фигура. Она переступила через порог и доверительно сообщила:

— Не пугайся. Это я, Женя.

И, продолжив движение, шагнула вперед. Тотчас раздался шорох игрушечных колес, вскинулись, словно два крыла, руки, взметнулся подол халата, и Женька спланировала на пол.

— Ооох…

Отец с сыном быстро переглянулись, сообща подумав о том, что неуклюжим девицам нечего шляться посреди ночи по дому.

— Живая? — прыгнул к ней Илья.

— Это она об мой джип чебурахнулась, — обстоятельно и даже с некоторой гордостью пояснил Данька, тоже перебираясь на пол.

Устроившись рядом с Женей, он подергал ее за ногу.

— У тебя сегодня день повышенного травизма.

— Травматизма, — поправила она, кряхтя.

— Идиотизма, — уточнил Илья и, решительно схватив ее подмышки, поднял и усадил на кровать.

— Вы зачем за мной поперлись?!

— Папа! Не кричи, как зарезанный! Давай мы лампочку Ильича включим и все осмотрим.

— Твоя лампочка, ты и включай, — огрызнулся Илья, жутко раздосадованный кретинским поведением незваной гостьи.

Она, между тем, молча раскачивалась на кровати, баюкая ушибленную ногу. Блин, просто ходячее несчастье какое-то!

Данька, ворча, нащупал выключатель торшера и, когда мягкий свет залил комнату, внимательно огляделся.

Джип, на котором решила проехаться Женя, валялся под столом и вроде бы был цел.

— Ну давайте оказывать первую помощь, — распорядился Данила, успокоившись, — пап, неси аптечку.

— Не надо, Дань, со мной все нормально, — пробормотала Женя.

— Да уж, нормально, — передразнил Илья, искоса разглядывая ее ногу, румяную и округлившуюся в районе лодыжки, словно колобок.

Он нехотя поднялся и пошел за льдом, по дороге размышляя, почему ему так не везет.

— Куда это он? — тихонько поинтересовалась Женька, когда дверь за Ильей закрылась.

Данька с чувством превосходства важным тоном пояснил, что папа отправился-таки за аптечкой. Дабы оказать-таки первую помощь.

— А ты чего плакал? — спросила Женя.

— Вот еще! Я не плакал вовсе, что я — девчонка? Просто сон нехороший приснился, вот и все дела.

— Вот и все дела, — задумчиво повторила Женька и потрепала его темные спутанные лохмы.

Данька извернулся. Нежностей он не любил в принципе, хотя иногда допускал. Но сейчас не тот случай, сейчас не его надо утешать, а, наоборот, ему нужно быть сильным и постараться успокоить бедную девушку. Машинка-то не поломалась, а девушка, кажется, здорово ушиблась.

Порассуждав таким образом, Данила решительно принялся гладить ее по голове, приговаривая:

— У кошки боли, у собачки боли, а у Жени пройди, это меня бабушка научила, — строго добавил он, — а у тебя бабушка есть?

— Есть, — тонким, чужим голосом ответила Женя, смаргивая слезы, — только далеко очень, в деревне.

— Ты щекотная, — сообщил Данька, — как ежик прямо. Мне дедушка в лесу ежика ловил, мы его молоком кормили, а потом отпустили обратно. А ты видела ежика?

— Нет. Расскажи, какой он.

Данька отпрыгнул, прижал ладошки к груди и, сложив губы трубочкой, несколько мгновений воодушевленно фырчал. Ежик в его исполнении получился весьма шумный, но симпатишный до такой степени, что Женька захихикала и даже хлопнула пару раз в ладоши.

— Совсем одурели, да? — мрачно осведомился Илья, заходя в комнату. — Что еще за концерт?

— Данька мне ежика показывает, — оправдываясь, произнесла Женя.

В глазах Ильи можно было без труда прочесть: «ИДИОТКА!» Да, именно так и крупными буквами. Но Женю это ничуть не смутило. Она притянула к себе Данилу и с заговорщицким видом прошептала, так чтобы было слышно всем присутствующим:

— Твой папа всегда такой угрюмый?

— Не-а, — дурачась, пропел Данька, — обычно он еще хуже. Настоящий бука!

— Так, ну хватит! — рявкнул бука и бросил рядом с Женей пакет со льдом, — давайте, охладитесь и отправляйтесь уже в свою комнату! А ты, мой драгоценный наследник, укладывайся в кровать! Два часа ночи, е-мое!

— Пап, не выражайся! Мне за тебя стыдно! — виртуозно пародируя интонации Ольги Викторовны, заметил сорванец.

И даже не сделал попытки покинуть Женькины коленки.

— Сговор? — надменно вскинул брови Илья. Женя, хихикнув, отвернулась. Вид у него был довольно забавный и совершенно растерянный.

— Да вы не волнуйтесь, — промурлыкала она, от души веселясь, — мы сейчас ляжем.

— Вы меня и не волнуете, — отрезал он, — я беспокоюсь за сына, понятно? Вы его среди ночи растормошили…

— Меня не тормошили, пап!

— Устроили, понимаешь, целый концерт!

— Я ничего не устраивала!

— А ребенок теперь будет до утра возиться! Не уснет толком!

— Я не ребенок!

Илья устало опустился на кровать и протянул руки к Женьке.

— Дайте мне его!

— Он же не вещь, — возмутилась она, отодвигаясь.

Ей не хотелось уходить. Она понимала, что это глупо, но отец этого замечательного мальчугана был таким кретином, что доверить ему ребенка было просто верхом легкомыслия. Уж лучше терпеть его уничижительные взгляды и выслушивать всякую ересь о себе.

Как говорится, на дураков не обижаются!

— Пап, лучше пусть нам Женя сказку расскажет, — миролюбиво предложил Данька.

— Нам?!

— Ну ты же еще не уйдешь? — уточнил Данила, беспечно барахтая в воздухе ногами.

Илья вдруг почувствовал что-то вроде досады, не услышав в Данькином голосе привычной настойчивости. Обычно сыну приходилось упрашивать его посидеть рядышком еще минутку, заискивающе, с отчаянной надеждой ловить его взгляд и каждый раз по-взрослому вздыхать, когда в этом взгляде обнаруживалась только пелена усталости.

Времени всегда не хватало, вот что. Даньке перепадали лишь жалкие крохи, да и те выбивал он с большим трудом.

А что же сейчас? Илья растерянно разглядывал макушку сына. Какая-то девица — незнакомка! прощелыга! стриженая пацанка! — так заинтересовала Даньку, что присутствие отца перестало играть первостепенную роль!

Уже через секунду Илья готов был набить самому себе морду за эти мысли. Мелкие, эгоистичные мыслишки, которыми он бессознательно пытался найти оправдание себе вчерашнему и прошлогоднему. Себе — успешному адвокату, непробиваемому типу, занудной «канцелярской крысе», приятному и необременительному любовнику, цинику и слепцу, не успевающему самого важного.

И все же он ничего не мог с собой поделать. Ему невмоготу было мириться с тем, что какая-то сопливая девчонка завладела вниманием его сына! Конечно, новый человек в доме — явление неординарное, но ведь совершенно необязательно прыгать от восторга и стараться познакомиться поближе. Ни к чему!

— Жень, ну чего? Ты сказку будешь рассказывать?

Данька нетерпеливо заглянул ей в лицо. Илья нахмурился.

Господи ты боже мой, да это же настоящая ревность! Вот это болезненное, тревожное чувство, уязвленное самолюбие, неуверенность, стыд. Все в кучу!

Илья даже присвистнул от изумления. Он и не подозревал, что в его душе могут кипеть такие страсти. И чувство вины перед сыном давно стало привычным, и вечный цейтнот особо не пугал, и, кажется, никогда ему не приходилось размышлять о собственных чувствах. Ковыряться в себе Илья не любил. Аккуратно препарировать свои комплексы тоже. Вот плыть по течению ему нравилось. Вернее, его это устраивало. Куда деваться? Нет времени, нет сил, чтобы разбираться еще и с червячками в голове. Пусть себе ползают, авось большой беды не случится.

Женя с Данькой уже вели свой, отдельный разговор, тихо пересмеиваясь и легонько шлепая друг дружку по ладоням.

— В ладушки что ли играете? — настороженно произнес Илья.

— Не-а, просто так бесимся! — радостно отозвался Данька, заваливаясь на бок так, что его голова оказалась у Женьки подмышкой, а рукой он смог дотянуться до отца.

Этой самой рукой он взялся его щекотать. Илья от неожиданности подпрыгнул, промычав что-то нечленораздельное.

— Папа больше всего на свете щекотки боится! — сообщил Данила, переползая поближе к отцу.

Тот протестующе выставил вперед ладони, но скрыться от атаки не смог. Безжалостные маленькие пальчики хватали его за бока, и оставалось только задыхаться от смеха.

Женька обескураженно смотрела в его перекошенное лицо, в момент изменившееся до неузнаваемости. Куда только подевались серьезность и важно сдвинутые брови?! А тонкая всезнайская ухмылочка?! Не говоря уж о чертях в глазах — самоуверенных, вертлявых и чрезвычайно надменных!

Надутый индюк в одно мгновение превратился в забавного, беззащитного воробья, попискивающего от смеха.

— Хватит! Данька, я тебя… Ну, пожалуйста! Ну… Мне… Я…

Вот и все, что мог поведать миру адвокат Кочетков.

Он жалобно всхлипывал, махал руками, топал ногами, и в целом был очень похож на несчастного макаку, которого истязает большая компания комаров.

Наконец ему удалось перехватить Даньку поперек, стащить его с Жениных коленок и обезвредить, запихав под одеяло.

— Я тебе это припомню, — отдышавшись, пообещал Илья.

— Да ладно, папочка, — пробубнил Данька, — ведь весело было.

— Очень! — вытирая слезы от хохота, усмехнулся тот и покосился на Женьку.

— Правда, весело, — кивнула она.

И отвернулась. Почему-то вид прибалдевшего от щекотки Ильи смущал ее невероятно.

— Данька, ты устроился? Ну тогда я начинаю сказку. Значит, начинаю. Кхм, кхм. Сказка…

Женька повозила ладонью по одеялу, покачала в воздухе здоровой ногой, зачем-то пригладила волосы.

— Так. Стало быть, рассказываю сказку.

Илья скептически фыркнул и заявил, что рассказывать сказки и сам умеет.

— Ты всегда засыпаешь на самом интересном месте и начинаешь так храпеть, что мне за тебя страшно! — бесхитростно возразил Данька.

И взглянул на Женьку, словно они дошколята, которые знают большую тайну из жизни взрослых. Жене стало немного полегче.

— Я не храплю! — запротестовал господин адвокат с таким пылом, будто выступал на самом громком процессе века.

— Ой, ну прям! — подскочил Данька, не желая считаться вруном. — Если ты мне не веришь, ложись сегодня с Женькой, а утром она даст эти… мм… показания!

Очень довольный своей идеей, он переводил взгляд с отца на Женю и не мог взять в толк, чего эти двое вдруг истерично затряслись и лицами стали похожи на парочку вареных свеколок.

— Ох, Ильич, ты меня когда-нибудь уморишь, — пробормотал Илья, теребя в руках край одеяла.

На Женьку он старался не смотреть. Она тоже пялилась в сторону, увлеченно разглядывая разноцветных, смешных верблюдиков на обоях.

— Я пойду спать, — доложила Женя этим верблюдам.

— А сказка?! — возмутился Данила. — Я без сказки не согласен!

Илья решительно поднялся.

— Все! Данила, отбой, сказку получишь завтра! Возражения не принимаются!

Почему-то он выпалил все это, упершись сердитым взглядом в Женьку. Она независимо выставила вперед подбородок.

— Дань, спокойной ночи. Я завтра обязательно расскажу тебе что-нибудь интересное.

Под бдительным оком папаши она чмокнула Даньку, он недовольно завозился, но в ответ тоже доверчиво ткнулся носом куда-то в район ее уха и жарко прошептал, чтобы она не забыла о своем обещании.

Илья пренебрежительно хрюкнул, наблюдая за этими телячьими нежностями.

— Ну все? Накузюкались? — нетерпеливо спросил он.

— Чего мы сделали? — подивилась Женя.

— Того! Пойдемте уже спать!

Хм… Прозвучало весьма двусмысленно. И вообще, что за бред он несет?!

Женька подоткнула Даньке одеяло со всех боков, встала, щелкнула выключателем и осторожно поковыляла к двери.

— Только не грохнись опять! — напутствовал Данила.

— Смотрите под ноги! — одновременно с сыном рявкнул Илья.

В ответ она споткнулась, запутавшись в собственном халате. И вцепилась в его локоть.

— Спокойной ночи, сынок, — проскрежетал Илья, сграбастав Женьку обеими руками, и ловко прикрыл дверь пяткой.

— И вам того же! — сказал он Жене, очутившись в коридоре.

— Ага, — пискнула она.

— Не шляйтесь по дому!

— Ладно.

— Не стирайте ничего!

— Хорошо!

— Идите уже спать!

— Как только вы меня отпустите!

Илья растерянно заморгал. Ясно. Все предельно ясно. Оказывается, он ее обнимает. То есть, не совсем обнимает. Короче говоря, надо бы разжать руки.

Как только он это сделал, Женя быстро попятилась, приглаживая снова вздернутый халат и оглядываясь то и дело, чтобы не налететь на стенку.

— Спокойной ночи, — нащупывая дверь в свою комнату, пролепетала она.

Илья только вздохнул в ответ. Спать ему категорически не хотелось.

Глава 10

Утро было просто замечательным. Солнце наливным яблочком висело в чистом небе, издалека протягивая к Илье шаловливые лучи. Несколько минут он лежал в постели, зажмурившись, и прислушивался к дому. Тот вел себя смирно, только слегка покряхтывал ставнями на чердаке.

Зевая, Илья протопал в ванную и пока чистил зубы, с интересом разглядывал висящее на веревке платье.

Стало быть, давешняя гостья еще не уехала. Он толком не знал, нравится ему это или нет. Настроение, впрочем, было отменным, и потому Илья благодушно решил, что просто не будет обращать внимания на ее присутствие. В огромном доме это несложно. Пусть себе гостит сколько влезет, вдруг у девчонки действительно проблемы с родителями, и здесь она на некоторое время от них спряталась.

Растрогавшись от собственного благородства, Илья взялся за бритву. Несмотря на то, что щетина была совсем юной, а в город он не собирался, и вообще, когда оставался дома, плевать хотел на свой внешний вид.

А вдруг придется срочно уехать в офис, подумалось ему, словно кто-то поинтересовался, зачем он бреется.

К тому же Илья надел новые светло-голубые джинсы вместо привычных, удобных до невозможности, свободных шортов. Ну да, да, не мог же он ходить, как расхлябанный подросток, если в доме чужие. Это же невоспитанно, в конце концов. Да и надоели ему эти шорты, право слово! В джинсах гораздо лучше.

Объясняясь с самим собой таким образом, он спустился на первый этаж. Дом по-прежнему казался притихшим, словно разморенный на солнце большой, добродушный пес. Илья особенно ценил это утреннее спокойствие, когда все уже позавтракали, мама перемыла посуду и теперь дремлет в гамаке, дедушка лениво перебирает в гараже свои драгоценные железки, бабушка играет с Данькой или совершает марш-бросок по магазинам, а малая бродит по двору, задумчиво хрумкая морковкой.

Можно усесться в одиночестве за столом в гостиной и поглядывать в окно на свое семейство. Можно прокричать что-нибудь бодренькое, утреннее, и в ответ услышать привычные радостные вопли. Можно выйти на веранду и попить кофейку, щурясь на солнышко.

Хорошо…

Интересно, а девица ударенная встала или нет еще?

Впрочем, что ему за дело? Надо поесть, вот что главное. Он зашел в кухню, и сразу из распахнутого настежь окна ударило по глазам спелое, июньское солнце.

Уф! Как же хорошо!

— У меня привычка в завтрак съесть яичко! — басом пропел Илья, раскрывая холодильник.

Слева от него за столом кто-то сдавленно хрюкнул.

— До-доброе утро, — сказала Женька, когда Илья обернулся и уставился на нее веселыми темными глазами, где нежились в солнечных лучах маленькие загорелые черти.

— Доброе! — воодушевлено согласился он, щурясь, словно Чеширский Кот. — А вы что здесь? Завтракаете?

— Молоко пью, — доложила Женя.

Илья чуть подвинулся в сторону, уклоняясь от яркого света. Перед глазами плыли разноцветные круги, и среди них выделялся один — золотистый, колючий, со вздернутым носиком и четкой линией рта.

Губы у нее, наверное, твердые и прохладные. Почему он так решил, непонятно.

— Будете со мной яичницу? — вежливо спросил Илья.

— Нет, нет, спасибо. Я уже поела. Это вот ваш дедушка мне молока принес, только что молочница приходила. Кажется, тетя Маруся, да? Очень вкусное у нее молоко! И сладкое, и такое…мм…

— Прохладное?

— Что?!

— Я говорю, оно теплое или наоборот?

— Наоборот. Вроде парное, только из-под коровы, а вот — холодненькое. Приятное такое, жуть!

— Так жуть или приятное?

Она растерянно замерла, вцепившись пальцами в край стола. Чего хочет от нее этот странный тип? За завтраком его не было, и Женька уж было подумала с облегчением, что он уехал на работу. Уточнить она стеснялась. Тем более что Ирина Федоровна снова завела речь о недельной вакации в их доме, так что Жене пришлось отбивать атаку и вяло искать причины, по которым она не может остаться. Причины бабушку и всех остальных не удовлетворили, семейство вообще готово было обидеться, и Женька принялась их успокаивать. И, в конце концов, радостно осознала, что плевали они на всякие расшаркивания, и ее ложная скромность никому не нужна. Можно вздохнуть, расслабиться и несколько дней пожить, как белый человек. Чужой жизнью, получается, ну и что?! Попробовать хоть кусочек изумительного, волшебного пирога счастья.

Вот только про хозяина дома она все-таки спросить не решилась.

Выходит, зря. Ни на какую работу он не уехал, и вот стоит перед ней в распахнутой рубашке и простецких джинсах, сверкает глазами и задает дурацкие вопросы.

— Я пойду, — выпалила Женька и пояснила развернуто, — пойду во двор, поиграю с Мариной в шахматы, она предлагала.

Он смотрел на нее с непонятным ожиданием.

— Бабушка с Данькой ушли на речку, — продолжила отчет Женя, — ваша мама вяжет на террасе, Виктор Прокопьевич, кажется, чинит машину.

— Он всегда ее чинит, — кивнул Илья.

Над верхней губой у девицы белели молочные усики. Он только сейчас заметил. А заметив, никак не мог отвести глаз. Неужели она не чувствует? Может, надо сказать?

— У вас…

— Что? — нервно вскрикнула Женя, не дав ему договорить, и лихорадочно ощупала халат.

Илья, рассмеявшись, махнул ладонью на уровне ее подбородка.

— Молоко осталось. Чуть-чуть, но видно.

Она машинально провела языком по губе. Он вздрогнул и отвернулся, мысленно чертыхаясь. Что, блин, за мысли с утра пораньше?! Это же не эротическая сцена с Памелой Андерсон, чтобы вот так бешено колотиться сердцу! Да никакие Памелы его не волновали сроду!

И мыслей-то в общем не было, вот в чем парадокс! Ни единой внятной, по крайней мере. Просто что-то промчалось в голове, обдавая нестерпимым жаром.

— Все? — завороженно спросила Женя.

Ей бы смыться отсюда по-быстрому. Или медленно и с достоинством. Но в любом случае, удалиться. Каждый разговор с этим мужчиной заканчивался неудачно. Мягко говоря — неудачно.

— Кажется, все, — с усмешкой констатировал Илья и вдруг, неожиданно для самого себя предложил, — подождите меня, пойдем играть в шахматы вместе.

— А… А Марина?

— Малая? Ей лучше удается футбол. Она с Герой мячик погоняет. Ну как?

— Что как?

— Пойдемте?

— Вы же еще не завтракали. Вы собирались яичницу жарить.

Он снова полез в холодильник, бесцеремонно повернувшись к ней спиной и загородив проход. Достал яйца, масло, сыр.

— Может, и вы со мной все-таки? — обернулся и снова уставился на нее, не мигая.

Женька обескураженно молчала.

— Вы мне сегодня нравитесь, — удивил сам себя Илья.

Ее не удивил. Ей просто некогда было удивляться. Она смотрела в немыслимую сверкающую темноту его глаз и не могла насмотреться.

В этой тьме была вселенная, и Женя с отчетливой ясностью поняла, что никогда и никому не заманить ее в другую. Никакая другая, кроме этой ей не понадобится.

Вот и все, подумала она. Никаких других объяснений тоже не надо.

Даже не вспомнилось, что еще сутки назад она понятия не имела о человеке, чей взгляд заменил ей целый мир.

Это был его, только его мир, с понятной лишь ему болью и радостью, вопросами и ответами, с масками и откровенностью. С затаенными детскими комплексами, с ненужными мыслями, с уверенностью в каждом дне, с яичницей по утрам и чувством вины на ужин. Но Женька знала, что теперь этот мир принадлежит ей. Знала также точно, как то, что у нее две ноги, две руки и только одно сердце.

Сердце, с которого вдруг с легким треском отвалилась короста суетливых, пустых дней, придуманных страхов, неоправданных ожиданий, тоски по желтым цветам от кого-то, чей образ был также смутен, как собственная тень.

Оказывается, все просто. Бог ты мой, как же все просто! Наверное, она знала об этом с того самого момента, когда увидела рядом с Шушиком ноги в безупречных костюмных брюках. Ну или чуть позже, когда совсем близко, напротив ее глаз оказалось лицо с припухшими от усталости веками, узкой ухмылкой и растерянными чертями в сумрачном взгляде.

Точно, знала. Только еще не понимала, что знает. А теперь поняла. Все просто.

И нет никаких цветов, и образ совсем не прояснился. Это совсем ни к чему, вот в чем дело.

Она видела, как он улыбается, как он двигается, как он хмурит брови. Она слышала его ярость и его смех. Она знала, что в джинсах ему удобней, зато в костюме он чувствует себя победителем. Она знала, что он храпит по ночам и стесняется этого.

Когда он злился, речь его становилась богаче, словно вдохновленная бьющим изнутри гневом.

Когда он удивлялся, ему изменяло чувство юмора, и серьезность наползала на лоб, истаптывая его крупными морщинами.

Когда он веселился, циничный изгиб рта разглаживала широкая улыбка, и невозможно было не улыбнуться в ответ.

Вот, пожалуй, и все.

Вот и все, вот и все, вот и все — билось в висках.

Будто случайная, неровная тропинка, на которую шагнула по глупости, вдруг привела к родному дому — единственным верным путем.

А что если там никого?! Или не ждут ее вовсе?!

Женя отвела взгляд, улыбнулась тихонько и, потуже затянув пояс на халате, села за стол.

Не так уж важно — ждут или нет, когда впервые в жизни точно знаешь, чего хочешь. Знаешь и точка.

— Вы соблазнились все-таки яичницей? — проговорил Илья хрипло, сбитый с толку ее долгим взглядом.

Секунду назад она смотрела на него, не отрываясь, и что-то удивительное творилось у нее с лицом. В ее взоре за несколько мгновений будто прошелестел календарь — осенняя усталость, зимний холод отчужденности, весенние сомнения и летняя, жаркая, страстная жажда счастья.

Елки-палки, неужели он все это выдумал?! С каких пор романтические бредни лезут в голову так настойчиво и бесцеремонно, словно имеют на это право?

Илья опустился на стул, недоверчиво поглядывая на Женьку.

— Яичницу я не буду, но кофе с вами попью, — спокойно ответила она на его вопрос.

— Отлично, — буркнул он.

Только сейчас Илья осознал, что несколько мгновений назад признался ей в… Кстати, в чем? «Вы мне нравитесь». Вырвалось будто самой собой, он даже не успел понять, почему, собственно. Из-за необъяснимого смущения в ее крыжовенных глазах? Из-за молочных усиков? Из-за утренней неги, сонной припухлости ее лица?

Или из-за того, что вчера ночью у нее распахнулся халат, и мир вдруг сузился до размеров тонкой полоски кожи, золотистой и гладкой?!

Или потому что минуту спустя его сын не ревел, как обычно, белугой, стараясь удержать папочку рядом, а смеялся и шалил, как обычный ребенок, вместе с этой незнакомкой?!

Или потому что двадцать четыре часа назад она посадила его в машину, и в ответ на его хамство вполне умело защищалась и лихо выписывала кренделя на дороге. При этом он видел, как двигаются худые, мозолистые пальцы, как подрагивает от смеха упрямый, гордо выдвинутый подбородок, как напрягается профиль, и ноздри начинают ходить ходуном, словно у норовистой кобылицы.

Причин можно придумать великое множество. Или же это только поводы?

И что это за слово такое — нравитесь?!

Илья понимал только одно — ответов на вопросы у него нет, и где их искать, он не знает, и если бы знал, то не стал бы. Потому что она снова взглянула на него. В изумрудном блеске ее глаз таилась спокойная сила, словно могучий подводный источник даровал ей неведомую доселе уверенность.

Но уверенность в чем?

Ему стало не по себе.

Он — тридцатишестилетний, опытный мужчина, давно приспособившийся оберегать свою независимость, — внезапно стушевался под взглядом сопливой девчонки!

Быть может, все ему только кажется? Быть может, немое до сих пор воображение сейчас вдруг разоралось в полный голос, грозя оглушить на веки вечные неожиданными откровениями?!

Пожалуй, он мог размышлять над этим до самого апокалипсиса. Но — благодарение небесам! — Женя нарушила тишину.

— Подайте мне, пожалуйста, сахар, — мягко попросила она, все еще не отводя глаз от его лица.

— Да. Да, конечно.

Он вскочил и бестолково засуетился, бегая по кухне.

— Сахар? Где же сахар?

Он постучал дверцами шкафов, заглянул в раковину, залез в холодильник и чинно прошелся вдоль подоконника. Он не помнил, как выглядит эта штуковина, которую положено добавлять в кофе. Или в чай. А еще в варенье и, должно быть, во всякие там торты и пирожки.

Наверное, так вот приходит маразм, мелькнула в голове дурацкая шутка.

— Есть мед. И карамельки.

Женя, улыбаясь, наблюдала за ним и не спешила помочь. Сахарница, между тем, мирно существовала на кухонной стойке, прямо у него под носом.

— Может быть, хотите шоколадку? — с отчаянием простонал Илья. — Кажется, где-то был сникерс.

— Нет, — веселилась Женька, — не хочу. Мне больше нравится Маркес.

Илья оторопело моргнул. Это она сейчас пошутила или что?

— Послушайте, — он в изнеможении уселся на стул, — я не знаю, где сахар. И забыл, что такое Маркес. Я вообще сейчас не соображаю ничего. Наверное, солнце слишком яркое, у меня голова прямо-таки раскалывается… Опять же похмелье. Пардон. Возраст и все такое…

— Илья, — перебила она, — просто протяни руку и подай мне сахарницу. Пожалуйста.

Он не смущался так с тех пор, когда в пятом классе Галка Прохорова случайно обнаружила в его тетради страницу, изрисованную сердечками с ее именем.

Сейчас он, кажется, покраснел еще ярче. Если это было возможно.

Во всяком случае, уши горели нестерпимо.

Да что же это за ерунда?! Или, действительно, дело в похмелье, преклонном возрасте и нагрянувшем исподтишка маразме? В тридцать шесть лет, ага!

— Держи свой сахар! — провозгласил он сердито, чуть не опрокинув злосчастную вазочку.

— Ты жалеешь, что я осталась? — быстро спросила Женька.

— Что? — изумился он.

— Ты злишься, потому что хотел позавтракать в одиночестве, да? И предложил мне остаться только из вежливости, так?

Он мгновенно овладел собой.

— Не так.

— Тогда давай, жарь свою яичницу и развлекай даму светской беседой.

Она не узнавала себя. Ей было страшно и весело одновременно, и еще невыносимо хотелось дотронуться до него.

Илья хмыкнул, покачал головой и решительно спросил:

— Мне кажется, или вы со мной флиртуете?

Она несколько смутилась под его насмешливым взглядом.

— Просто хочу разрядить атмосферу, вот и все, — пояснила Женька, — понимаете, ваша бабушка любезно предложила мне погостить у вас пару дней. Точнее, неделю. В общем, пока у меня нога не заживет. И если вы не против, если я вам не помешаю…

— Постой-ка! Ты же только что говорила мне «ты»! — перебил он с досадой, не особо вслушиваясь в смысл сказанного.

Неожиданное возвращение к деловому тону рассердило его невероятно.

Она смутилась еще больше. А Илья удовлетворенно хмыкнул, обретая почву под ногами.

— Извините, — пролепетала Женя, — я не должна была… гм… фамильярничать.

Боже, как же ей было стыдно! С чего это она вдруг решила, что с ним можно так разговаривать?! Если у нее случился сдвиг по фазе, еще не значит, что и ему также повезло. Они на разных волнах, как были, так и остаются. Куда ее понесло?!

Это все папашино воспитание, сказала бы мама. Никакого понятия о девичьей скромности! Никаких запретов, вот и результат. Полное моральное разложение.

Наверняка, Ираида Матвеевна присоединилась бы к этому мнению.

А папа кивнул бы горделиво. Смелей, малая! Правила созданы, чтобы их нарушать! И добавил бы серьезно: «Только не на дорогах!»

Нет, нет, нет, папа что-то перепутал. Правила есть правила. Нельзя играть с огнем, даже если очень хочется. И невозможно прыгнуть выше головы. И еще вот это: параллельные прямые никогда не пересекаются.

Ну да, прописные истины. Куда там Женьке с ее открытием! С этим ее знанием, обрушившимся на голову, проскользнувшим по капиллярам и выдавившим из сердца залежи безнадеги.

Нашлась тоже Знайка! И раньше доводилось врезаться в пространство чужих глаз, и ничем хорошим это не заканчивалось. Почему сейчас она безоговорочно поверила? И кому поверила?

Самой себе, обретшей новую планету и с восторженностью первоклашки готовой начать новое летоисчисление.

Просто потрясающая балда!

Пока она посыпала голову пеплом, Илья совершенно овладел собой.

— Так что же? Кажется, ты хотела спросить у меня о чем-то.

— Я?

Она залпом допила молоко. Он молчал, выжидая.

— Спросить у вас? — уточнила еще раз Женя.

— У нас, у нас, — подтвердил Илья и уселся рядом с ней, наплевав на яичницу, яркое солнце и погожий денек, в который еще пять минут назад тянуло окунуться с головой.

Женя рассматривала собственные пальцы и старалась сохранять независимый вид. Она снова ничего не понимала в этой жизни. И очень боялась встретиться с ним глазами.

Он — та самая прямая, которая всегда будет идти другим путем.

Тогда почему она до сих пор сидит здесь, вместо того чтобы спрятаться во дворе, где полным-полно родственников, хорошенько забаррикадироваться и на безопасном расстоянии от него провести с самой собой воспитательную работу?!

Чтобы никаких иллюзий. Никакой надежды.

Параллельные прямые не пересекаются. Надо бы повторить это еще раз двести, вдруг поможет?

Илья заговорил, не выдержав ее смущенного сопения:

— Ты остановилась на том, что пыталась разрядить обстановку. Надо заметить, у тебя получилось не слишком хорошо.

Черт его знает, что он хотел этим сказать! А главное — какого ответа ожидал!

— Я пойду, ладно? Приятного аппетита. У двери она обернулась.

— Вы не против, если я останусь на пару дней? Мне очень неловко, но я не могу сейчас уехать. Ваша бабушка… Впрочем, я говорила уже об этом. Кроме вас, никто не возражает. Но ведь вы работаете… То есть, вы человек деловой, может, я вам помешаю или чем-то раздражать стану. Вы скажите сразу, пожалуйста. Честное слово, я постараюсь не попадаться вам на глаза и…

— Честное слово?! — вдруг психанул он и шарахнул кулаком по столу. — Да плевать я хотел на твое честное слово! Если ты еще хоть раз скажешь мне «вы», я тебя в ясли отведу, понятно?!

Женя испуганно отшатнулась.

— Понятно тебе? — остервенело переспросил он. Она кивнула, ни черта не соображая.

— Свободна! — рявкнул Илья и, отвернувшись, грохнул сковородку на плиту с такой силой, что с потолка посыпалась побелка.

Не жуя, он глотал пересоленный омлет и очень внимательно разглядывал стену напротив. Там, на стене, была известна каждая трещинка.

Может, лучше повернуть стул и в окно любоваться?!

Все-таки не часто ему выпадает такая возможность. Позавтракать в тишине, глядя во двор, где развлекается семья.

И чужая девица в придачу.

Он едва не набросился на нее. Ему хотелось, очень хотелось наброситься. Сграбастать одной рукой узкие загорелые плечи, другой вжаться в хрупкие позвонки и очутиться совсем рядом с ней. Так рядом, чтобы между ними ничего не было.

Нет. Как раз наоборот. Чтобы между ними оказалось все.

Это утро, и тысячи других. Прошлая ночь, и ее повторения. И то, чего еще не было, но что так отчетливо и неизгладимо представилось ему минуту назад.

Он некоторое время возил вилкой по тарелке, пока не обнаружил, что там пусто.

Заварил кофе, выпил с отвращением и налил себе молока.

С чего он так завелся, спрашивается?

Она ведь даже не в его вкусе. Илья хмыкнул, застигнутый врасплох этой мыслью. А кто в его вкусе? Рита? Или, может быть, бывшая жена? Та, которая от скуки стала бегать налево, да направо не стеснялась, и зигзагами научилась передвигаться. Чтобы и вашим, и нашим.

И, в общем-то, была права. Не с Ильей же ей в офисе сидеть или дома вышивать гладью. Справедливо.

Он это еще тогда понял, давно. Так что развод прошел, как принято выражаться, безболезненно. Но с последствиями. Эти самые последствия засели в печенках и оттуда управляли его жизнью. И ему это нравилось, черт побери! Потому что так легче, и не надо бояться и думать, как бы сказать, чтобы не обидеть, как бы поцеловать, чтобы с продолжением, как бы сохранить то, что успел завоевать, и при этом самому оставаться целым. Вернее, свободным.

Он вполне обжился в этой своей новой роли циника, скептика и бог еще знает кого.

И усилий особых не прикладывал, ни к чему усилия, если и так все внутри надежно заперто на тысячу замков, все окаменевшее — никакой штурм, никакой шторм не страшен. Ни длинные ноги, ни упругие груди, ни голубиное воркование, ни концептуальные беседы, ни смех, ни запах, ни звук шагов — ничто не имело значения.

Как-то он упустил из виду, что на свете может быть безмятежность улыбки и горячая сила взгляда блестящих малахитовых, бездонных и очень опасных глаз.

Броня крепка, и танки наши быстры? Вот и нет, не так уж крепка, не так уж быстры.

Девочка развлекалась, от нечего делать заигрывая со взрослым дядей. А потом решила, что лишку хватила. Как бы не того… как бы с дядей хлопот не вышло… Спохватилась, встрепенулась, даже испугалась. Он видел.

Он был взбешен.

И когда она заговорила с ним, как с полоумным, который маниакально оберегает свое жизненное пространство и абсолютно не умеет общаться с нормальными людьми, ему еще сильней захотелось сгрести ее в охапку. Быть может, чтобы доказать, что насчет общения он всегда запросто.

Но ее осторожный тон, ее почтительное «вы», ее взгляд, секунду назад еще жаркий, взбесили его боязливой учтивостью.

Ах, ах, трепетная лань, заигравшись, едва не угодила в лапы коварному охотнику.

Смешно, честное слово! Кого она из себя корчила, эта соплячка?

Он с ней переспит, вот и все. И нечего мудрить.

Глава 11

Уткнувшись в бумаги, Илья старательно делал вид, что больше ничто в этом мире его не волнует. Он даже окно хотел закрыть, но было слишком душно, а кондиционер, как назло, не работал. Чертовщина какая-то, в этом доме все постоянно ломалось.

Техника на грани фантастики, блин!

Злиться было нельзя. Никак нельзя. К тому же злиться на кондиционер бессмысленно. Лучше выйти во двор и вдоволь поорать. Например, на Геру. Она, наверняка, уже успела натворить дел, за которые полагается нагоняй.

Благородство из тебя так и хлещет, подумал Илья, маясь от собственных мыслей. Ничего не скажешь, сорвать дурное настроение на собаке очень даже удобно.

Ленивый ветерок прогуливался вдоль штор. Сбоку подсматривало в окно солнце. И день, день-то какой разгорался!

Тьфу! Сколько таких было и еще будет?! Хватит!

— Эй, а где валет? У тебя должен остаться валет! — ворвался в кабинет возмущенный вопль Марины.

Илья кривовато ухмыльнулся. Вот тебе и шахматы, пожалуйста.

— Какой еще валет?!

Он вздрогнул. Ее голос прозвучал совсем по-девчоночьи. Будто там, за окном собрались сыграть в картишки школьницы. И жулят потихоньку, как дети, и полыхают глазами, и косички торчат у них в разные стороны, и веснушки на личиках собираются в кучку, когда приходится морщиться от слишком яркого солнца.

— Женька, ну так нельзя! Ма, ты глянь, что она творит! Дед, ну ты-то хоть!

Ага, школьницы не одни. Вся семья тихо-мирно режется в дурачка. Ну, может быть, не совсем тихо.

А он тут сидит, как сыч. И ни хрена не делает. Один и тот же абзац перечитал раз пятнадцать бестолку. Может, все-таки окно закрыть?

— Данька! Баушка! Идите скорее, тут Женька чудеса показывает! Ловкость рук и никакого мошенства!

— Да чего? Я ничего!

Илья представил, как наивно округлились ее глаза.

— А на речке такой супер! — визжал Данька. — Давайте после обеда вместе пойдем! Я вас научу лягушек ловить, я две штуки уже поймал…

— И мне в карман сунул, — кряхтя, пожаловалась Ирина Федоровна.

— Бабуль, покажи им.

— Вы их принесли?! — завопила Марина.

— Покажите! — взмолилась Женя.

Нет, определенно пора закрывать ставни. Наглухо. И еще шторы задернуть. Или взять бумаги и запереться на чердаке. Нет, лучше в подполе. Самое место для адвоката, у которого расшатаны нервы. А на обед бабушка принесет ему ведро валерьянки.

— А папа уехал уже? — ударился в уши бодрый крик Данилы.

— Не кричи, папа работает, — озабоченно проговорила Ольга Викторовна, — и вообще, давайте потише, мы, наверное, ему мешаем.

Надо же, вспомнили о нем.

Илья перегнулся через подоконник и, набычившись, крикнул в сторону террасы:

— Вы мне не мешаете! Можете орать хоть до второго пришествия!

Вот какой великодушный.

— Тогда иди к нам! — решительно позвала бабушка. — Вместе поорем. Можешь ты хоть на полчасика отвлечься?

— Да, пап! Иди сюда, пап!

Илья не успел влезть обратно. Данька уже подбежал к окну и, запрокинув перепачканную мороженым мордаху, монотонно заныл:

— Ну, пап, давай выходи! В карты поиграем. Я тебе лягушек покажу.

— Лягушек я в своей жизни навидался, — пробурчал Илья, недовольный, что вот-вот поддастся на уговоры.

Надо было ехать в офис. Точно надо было. В доме, где так шумно играют в карты и хвастаются трофеями в виде лягушек, люди просто не в состоянии заниматься делами. Людей тут тянет расслабиться и отдохнуть. В частности, поиграть в карты со школьницами, собственным трехлетним сыном и прочими родственниками.

Вон сколько соблазнов!

— Пап, а мне Женька, знаешь, какую сказку рассказала! Мы когда умывались, она рассказывала, и за завтраком рассказывала, а после обеда еще будет. Про Карлика Уха.

— Карлика Носа, — поправил Илья, смутно жалея, что проснулся сегодня так поздно.

— Ну да, Носа. Такая длинная сказка. Женька говорит, у нее книжка есть, с картинками, она мне принесет.

— Я тебе мультик куплю, — сурово пообещал Кочетков-старший.

Младший тем временем уже позабыл о сказке и взахлеб повествовал, как взрослые мальчишки на речке удили рыбу и дали ему подержать ведерко с окуньками.

— Илька, ну давай выходи! — нетерпеливо прокричала сестра. — Мы новый кон начинаем, на тебя раздали.

Между прочим, принципиального согласия на это дело он не давал. И вообще, все они прекрасно знают, что трогать его за работой нельзя, и на цыпочках ходят, когда он остается поработать с бумагами дома, и с преувеличенной осторожностью стучат в кабинет, когда готов ужин. Нет, правда, что это случилось с его семьей?

Не иначе, как решили, что у него помутнение мозгов скоро случится от близкого запаха нескошенной травы во дворе, солнечных брызг и несмолкаемого птичьего гомона.

Угадали.

От нетерпения у него подрагивали пальцы, когда он перелезал через подоконник.

— Ух ты, пап! — восхитился Данька, когда Илья лихо спрыгнул рядом с ним.

— А мне так можно?

— Вот станешь адвокатом, построишь дом, посадишь вокруг сосны, сам целыми сутками поторчишь за столом, когда вся семья веселится на лужайке, тогда и прыгай! — проворчал себе под нос Илья.

— Ну разочек! — пыхтел Данька, вцепившись в ремень его джинсов, — пап, пожалуйста.

— Я же сказал!

— Я не понял, чего ты сказал. Ты бубнил, как бабушка, когда она притворяется старой.

— Кстати, о старости. Данила, сделай одолжение, принеси мои очки.

— Через окно?! — радостно вспыхнул Данька.

— Тогда заодно и розги прихвати! — нахмурился Илья.

— Ладно, ладно. Между прочим, никаких розгов у тебя нет. — Данька поскакал к террасе, на ходу делясь с остальными новостью. — А папа из окна выпрыгнул! Как в кино! А очки забыл! Я сейчас за ними сбегаю, а вы, чур, в мои карты не глядите!

Послышался сдавленный хохот.

Илья перевел дыхание, слегка опершись на стену.

— Эй, каскадер! Где ты, Илька?

— Мам, чего ты орешь, — поморщился он, появляясь из-за угла, — я и так прекрасно слышу.

— А мы думали, ты оглох от Данькиных воплей, — предположила Марина и подвинула ему стул, — садись, играем в осла.

Краем глаза он уловил смятение в углу стола. Вероятно, именно там пристроился давешний шулер с крыжовенными глазами.

— Женька, ты умеешь в осла?

Теперь он имел все основания на нее посмотреть. Марина задала вопрос и ждала ответа, и все остальные ждали. А он что, особенный? Тоже повернулся к ней и стал ждать.

Только почему-то казалось, что ждет он совсем не ответа. То есть ответа, но на другой вопрос.

А зеленоватые глаза упорно косили в сторону, словно она решила прикинуться зайцем.

Ладно. Перебьемся как-нибудь.

Отворачиваясь, он успел заметить, как она отрицательно покачала головой. Значит, нет. Подумаешь! Ах, это относится не к нему. Это к ослу, в которого она играть не умеет.

Уже легче.

Илья осторожно вытянул ноги и тут же покраснел. Пятка, конечно же, въехала ей в тапок, смахнув его на пол. Интересно, кто-нибудь еще заметил?

— Ну, смотри сюда, я тебе расскажу быстренько, — тем временем надрывалась Марина, — раздаем карты и начинаем собирать одинаковые. Ну, там все короли или все тузы. По одной передаем друг другу.

— Главное, не глядеть, какую тебе передали, — вклинился дед, важно попыхивая трубкой, — сначала свою отдать, а уж потом…

— Вы ее сейчас запутаете, — перебила мать, — пусть один кто-нибудь объясняет. Даня, сними сейчас же папины очки с Геры!

Запыхавшийся Данька послушно протянул очки Илье и теперь пытался Геру оседлать.

— Она развалится! — предупредила бабушка.

—..а когда соберешь, надо быстро выкрикнуть слово. Остальным нужно тоже успеть выкрикнуть. Кто быстрей, понимаешь? Игра на реакцию.

— Марина, все ты путаешь! — горячился дед. — Остальным надо не просто успеть, а еще придумать такое слово, чтобы начиналось с той буквы, на которую заканчивается слово победителя.

— Жень, ты хоть что-нибудь поняла? — сочувственно спросила Ольга Викторовна и повернулась к сыну, — Илюша, расскажи ты, у тебя лучше всех объяснять получается.

— А?

Он не мог ничего рассказывать. Он был страшно занят. Все его внимание поглотило раскрасневшееся лицо, с которого поглядывали на него изумрудные растерянные глазищи.

Она пыталась нащупать утерянный тапок. Видимо, ползать под столом не входило в ее планы, и поэтому Женька изо всех сил старалась справиться, не сдвигаясь с места. Чтобы лишнего внимания не привлекать, должно быть.

Илья давно так не веселился.

Она все разъяснения пропустила, проводя розыскные работы. А потом он увидел, как она смутилась, обнаружив свой драгоценный тапочек прижатым его пяткой.

И точно пора в ясли. Причем им обоим, он это вполне сознавал.

Но было плевать.

— Илья, ты будешь играть или про свои бамажки думать? — сердито окликнула его бабушка.

— Буду.

— А может, мы зря его, а? — встрепенулась мать. — Илюш, может, тебе работать надо?

— Надо, — радостно хрюкнул он, с ликованием глядя прямо в зеленоглазое лицо, залитое краской смущения, — поэтому давайте не будем о грустном, лучше я про осла еще раз расскажу. Женя, вы слушаете?

— Илья! Ты же не на банкете! — попеняла бабушка. — Чего выкаешь?

— Мам, он из уважения, — вступилась Ольга Викторовна.

— На фиг такое уважение! — фыркнула Марина и от возмущения дернула локтями, смахнув со стола дедушкин кисет.

Виктор Прокопьевич запричитал, что «такой махорки днем с огнем не сыщешь!» и бросился собирать. Марина его отодвигала, пытаясь помочь. Бабушка, забавляясь, постукивала согнутым пальцем по мужниной лысине. Любопытная Гера всунулась между дедом и внучкой, принюхалась, обиженно и звонко чихнула пару раз, и от махры следа не осталось.

— Вы там как? — осведомился Илья. — Готовы?

— А ты уже все рассказал?

— Все. Женя, я все рассказал?

— Наверное.

— Ну вы меня поняли?

— Илья! Говори ей ты, а то у меня в глазах двоится! Он небрежно кивнул.

— Так что, Женя, ты поняла, как играть? Правила уяснила?

Ей казалось, он говорит о какой-то другой игре. И правила той, другой игры ей были неизвестны.

Что, если он решит, будто она их приняла?

Что тогда будет?!

Возможно то, о чем несколько часов назад она запретила себе мечтать. Возможно с той же вероятностью, что сегодня ночью во двор посреди сосен и цветочных клумб приземлится летающая тарелка, и милые зеленые человечки кинутся к Женьке с распахнутыми объятиями.

Вот такая была вероятность.

Очень глупо ее учитывать. А стало быть, игра повернется против Женьки в любом случае.

Не зная броду, не лезьте в воду, напомнила бы мать народную мудрость.

Кто не рискует, тот не пьет шампанское, улыбнулся бы папа.

— Я запомнила правила, — четко выговорила Женя, слегка приободрившись.

Папа прав, как обычно. Риск — благородное дело.

Должно быть, поэтому она смело взглянула в темные глаза человека, минуту назад похитившего ее тапок, а еще раньше умыкнувшего сердце.

Ох, не болтай ерунды, сказала бы Ираида.

Женька развеселилась, приосанилась и даже осмелилась чуть пихнуть его ногу под столом, все еще надеясь обрести тапочек.

Илья усмехнулся ласково, но ногу не подвинул.

— Что-то Данька притих, — внезапно насупился дед, — уж не в гараже ли он снова?

— Не, он подоконник берет штурмом, — проницательно заявил Илья и страшным голосом заорал: — Данила, если ты немедленно не отлепишься от стены и не сядешь играть в карты, я отправлю тебя на вечное поселение в Сибирь.

Потирая ладошки о шорты, Данька появился из-за угла и смущенно шмыгнул носом.

— Па, а как ты догадался? Я же тихо.

— Я тебя знаю почти четыре года! — отрезал Илья.

— Правда? — Данька быстро вскарабкался на стул и прижался щекой к Ирине Федоровне. — Ба, а ты меня сколько знаешь?

Бабушка погладила его по волосам, отняла у Марины зуботычку, которой она чиркала о коробок, пытаясь дать деду прикурить, по новой раздала карты и, конечно, сразу же выиграла.

— Лягушка! — заорала победительница, бросив карты в середину стола.

Остальным надо было безотлагательно придумать слова на «А», тоже крикнуть и быстро положить ладонь на бабушкины карты. Чья рука последняя, тот и проигрывает, получая в копилку букву «О». Потом «С». И так далее, пока не получится целый «осел».

Главное — уловить момент, когда выявится победитель и сообразить, какая буква последняя в его слове. Это было трудно, учитывая, что народу много, и каждый себе на уме.

Данька первым после бабушки заорал:

— Акно!!!

И так хлопнул по столу, что Гера недоуменно встрепенула ушами.

Ольга Викторовна следом сообщила:

— А… а… а… я не знаю… акробат!

Дед одновременно с ней протяжно стонал на одной ноте:

— Ааааааа…

Пока не достонался до «автобуса».

Женьке ослицей становиться не хотелось, но в голове было пусто, ни мысли, ни словечка. Может оттого, что Илья насмешливо глядел на нее и беззвучно шевелил губами, словно подразнивая.

Рядом, ерзая на стуле, нервничала Маринка.

— А… окрошка… нет, нет, нет,… Али-баба… нет, нельзя, осока… блин, блин!.. алиби! Вот! Алиби!

— Апельсин, — выдохнула Женька, внезапно отыскав в памяти такое милое, солнечное слово.

— Аквалангист, — с невозмутимым спокойствием заявил Илья на одном дыхании.

Секунда в секунду вместе с ней!

Но ее рука оказалась сверху. Совершенно автоматически. Машинально, можно сказать. Ведь того требуют правила.

Кожа у него была шершавая и прохладная, несмотря на пылкость июньского солнца.

Женьке хватило одного мгновения, чтобы понять, как нелепо выглядит ее ладонь на его руке. Абсолютно инородное тело. Так и должно быть. Отдернув пальцы, она быстро пристроила их на колени, под стол.

Следующий кон выиграл дедушка и, победно сверкая очками, выдал замысловатое «естествознание». Пока восхищались, пока разбирались, что к чему, Женька отчаянно рылась в подкорке, соображая.

— Ежик! — со счастливой улыбкой заявил Данька.

— Елка! — крикнула Марина.

Ольга Викторовна придумала «енота», а бабушка «егозу».

Илья с Женькой старательно избегали смотреть друг на друга.

Дурацкая игра! Ну что за дурацкая игра! И кто ее только выдумал! Об этом в разных вариациях думала Женя.

Может быть, ей подсказать, а то изведется вся, думал Илья.

Он никак не ожидал такой пылкости. Она ему так треснула по руке, что даже след остался. Совсем бледный, но заметный все-таки. Попозже он его тщательно рассмотрит. И предъявит иск за моральный ущерб. Скажем, штук десять поцелуев.

Нет, чего мелочиться, штук сто.

Определенно, он сходит с ума. И самое поразительное — ему это нравится.

— Ерунда! — наконец, выпалила Женька и припечатала ладошкой бабушкину руку.

— Единство, — снисходительно хмыкнув, высказался Илья.

У него был один миг, чтобы прикоснуться к ее пальцам. И, черт побери все на свете, этот миг стоил того, чтобы замучиться в окружении бумаг, сигануть в окно и временно впасть в детство.

После обеда Данька, словно разморенный на солнышке щенок, заснул прямо в кресле, не осилив дорогу до комнаты. Бабушка задернула шторы и вытолкала всех обратно на террасу.

Говорить было лень, и двигаться тоже, и каждый, устроившись с максимальным комфортом, расслабленно засопел.

Женька зевнула в ладошку, смутно надеясь, что Илья вскорости заснет и перестанет на нее пялиться.

Она даже запахнула халат потуже, с вызовом покосившись в черные глаза за стеклышками очков.

Пялиться он не перестал. И она слегка зарделась, твердо зная, что рада этому, и досадуя на себя за эту неуместную, глупую радость.

Что-то приключилось с головой, точно. Во всяком случае разумно мыслить она отказывалась, зато чрезвычайно настырно наполнялась дикой веселостью и прокручивала по сотому разу какой-то бравый марш. Казалось, вот-вот бодрая музыка хлынет из ушей.

Хорошо еще, что не было сил пуститься в пляс. Но исполнить цыганочку с выходом очень тянуло.

Женька едва убедила себя, что просто свалится в траву. Но с безумным весельем в собственной голове ничего поделать не могла, оставалось только надеяться, что никто больше не услышит этот концерт.

— Вы, как знаете, а я тоже вздремну, пожалуй, — объявил дед и мгновенно захрапел.

— Я в город, — хмуро сообщил Илья, вполне оценив Женькины манипуляции с халатом.

Никакого другого варианта у него не было. Не придумывалось. Работать он все равно не сможет. А на что-то более интересное у него прав нет. Нет и все тут!

За игрой он думал только об одном. Но мыслительный процесс продвигался не слишком успешно, то и дело отвлекали смущенно-розовые щеки, нервные пальцы, воинственный темный хохолок, в котором запуталось солнце, и дрожащие в улыбке губы, и полыхающие азартом глазищи.

Нет, невозможно было сосредоточиться.

В обед он принялся думать с удвоенной силой. После обеда подумал еще. Зачем-то притащился вместе со всеми на террасу, хотя обычно в это время стояла особенная тишина, и можно было без помех поработать. Вместо этого Илья пристроился на перила и снова стал думать.

Решительный жест, которым она завернулась в халат, словно тот был бронежилетом, Илью позабавил и рассердил одновременно.

— Сыночек, ты же не собирался, — сквозь дремоту проговорила Ольга Викторовна, — чего тебе там делать, в этом городе?

— Мне надо. Срочно. И потом, продукты кончились, я посмотрел. А в нашей лавке ни хрена не купишь.

Ай, да молодец, ловко придумал.

— Так ты на рынок, что ль собрался? — зевнула бабушка.

— Ну.

— Жень, у тебя какой размер?

— Что? Зачем? — уставилась Женька на Ирину Федоровну.

Та невозмутимо заявила, что существовать сутками в халате — нонсенс. Конечно, в доме найдется одежда, но вряд ли она Женьке подойдет.

— Еще как подойдет! — заорала та, напуганная неопределенными подозрениями. — И потом, у меня есть платье.

— Твое платье никуда не годится! — отрезала Ирина Федоровна. — Пятна от травы так и не отстирались. Нельзя так легкомысленно относиться к нарядам, Женечка! Давай-ка, напиши Илье размеры, он купит все необходимое. Конечно, можно заехать к тебе домой, но это другой конец города! Он вернется как раз к Новому году… Стоп, Женечка, не надо ничего писать.

Женя вздохнула с облегчением. Илья, смущенный отчего-то, как школьник, раздраженно махнул рукой.

— Это ваши женские дела. Я пошел!

— Илюша! — приоткрыла один глаз Ольга Викторовна. — Бабушка права, а ты, как всегда, думаешь только о себе.

Ну конечно! Он же — эгоист, циник и канцелярская крыса.

— Извини, сынок, я не то хотела сказать, — мягко добавила мать, — просто Жене нужно…

— Мне ничего не нужно, правда! Ну что вы ей-богу!

Женька растерялась еще больше, осознав, что ее никто не слушает. Кажется, семейство окончательно и бесповоротно определило ее в неразумные дитяти и взялось опекать по полной программе.

И что с этим делать?!

—..ничего не понимаешь, да и вообще тебе это поручать не слишком удобно, — тем временем рассуждала Ольга Викторовна, — правда же, мам?

Бабушка величественно кивнула и открыла было рот, чтобы предложить еще какой-то безумный план, но тут из гамака подала голос Марина.

— Так пусть вместе едут, делов-то! Женька вполне доковыляет до магазина.

— Ты доковыляешь? — озаботилась Ольга Викторовна, поворачиваясь к Жене.

Та, схватившись ладонями за пылающие щеки, яростно помотала головой.

— Я не могу. Мне не надо. Я вот… в халате.

Илья, наконец-то, осознал размеры подарка, который ему преподнесли родственники, сами того не зная. Он бы до этого никогда не додумался. Он не представлял, что все может обернуться такой удачей.

Она поедет с ним.

Дурачина, он еще минуту назад с отвращением представлял себе этот бессмысленный отъезд, здорово похожий на бегство. А теперь все вон как складывается.

Обалденная у него семья! Самая лучшая!

— Пошли, — с решимостью, которой не испытывал вовсе, Илья взял Женьку за руку, — расскажешь по дороге, как тебе здорово живется в халате.

Маринка сдавленно хрюкнула в гамаке. Бабушка с матерью успокоились по поводу судьбы бедной сиротинушки и мирно запыхтели.

— Я не пойду, — шипела Женька в его голую спину, — слышишь, я не пойду.

— Ты уже идешь, — сообщил Илья, не оборачиваясь.

— Нет, не иду! Ты меня волочишь!

Он доволок ее до лестницы и слегка подпихнул в бок.

— У тебя две минуты, чтобы переодеться в никуда не годное платье!

Женька отчаянно топнула ногой.

— Я не…

— Не ори! Ребенка разбудишь! — Илья кивнул в сторону кресла, где мирно сопел Данька, — давай, собирайся.

— Ты что, не слышишь меня?! Я страшна благодарна вам за все, но есть же пределы…

— Нет предела совершенству, — пропел Илья тихонько, взмахнув, словно дирижер, ладонью.

— Дурдом какой-то, — буркнула Женя, понимая, что дальнейшее сопротивление не имеет смысла.

Глава 12

Она решила смотреть в окно. Всю дорогу. И смотрела, только вот в голове творилось нечто невообразимое, совсем не имеющее отношение к проносящейся мимо зелени тополей и берез.

Илья покосился на ее унылый профиль и спросил раздраженно:

— Что? Тебе неприятно, что я веду твою драгоценную машину?

— Его зовут Шушик, — напомнила Женька непонятно зачем.

— Ну да, Шушик, — закатил глаза Илья, — так ты бесишься из-за того, что чужой дядька оседлал Шушика?

Женя резко развернулась к нему и с негодованием прошипела:

— Я бешусь, потому что мне ничего от тебя не надо!

— А я тебе еще ничего и не предлагал, — хмыкнул Илья многообещающе.

— Но твоя семья предложила! А ты… Я понимаю, все это кажется очень смешным. Для тебя. А для меня — нет! Мог бы сказать, что тебе некогда, черт возьми!

— Хватит, а? В конце концов, что такого страшного в том, что мы едем в магазин?

Женя сосредоточенно изучала собственные пальцы.

— Ну? Чего так орать? Тебе ведь в самом деле нужно в чем-то ходить.

Илья весело подмигнул ей, расхрабрившись окончательно. С той минуты, когда бабушка придумала эту поездку, настроение у него значительно улучшилось, и будущее представлялось в радужных красках. Будто ему — тринадцать лет, и он влюблен в недоступную красотку, и маялся целую вечность, не осмеливаясь даже посмотреть в ее сторону, а потом вдруг единственный из класса получил пятерку за контрольную, да еще и принарядился в новые ультрасовременные джинсы, а вдобавок внезапно обнаружил, что вырос на целых полтора сантиметра и раздался в плечах, и все это обдало его свежим, мощным порывом уверенности. И сегодня вечером у него свидание с той самой красоткой.

Жизнь прекрасна и удивительна.

Только вот красотка вовсе даже не красотка, а обычная девчонка, худющая, колючая, выжженная солнцем. И, скорее всего, о его романтических планах не подозревает.

Впрочем, план был не романтический, а очень даже примитивный, пошловатый даже.

Илья был уверен, что он сработает. Шутил вот, довольный собой и тем, как все ему представлялось.

Но веселиться вместе с ним она не желала. Ее бледная печальная мордочка напоминала выражением бездомного, истомившегося по ласке и плошке молока котенка. Он, конечно, храбрился, этот котенок, и высоко держал подбородок, и сверкал глазами независимо и с апломбом, и хвост у него торчал трубой.

Илья тяжко вздохнул, раздосадованный на самого себя за неуместную радость. У котенка, тьфу, у девицы, какое-то неведомое горе, а он… Ну что за горе, блин? Так тщательно скрываемое и так явственно проступающее тенями на веках?!

Что с ней стряслось-то?!

Он подумал и решил, что вся эта канитель его достала. У девчонки просто талант повергать его в чувство вины. Наверняка, ей просто вздумалось изобразить отчаяние, чтобы в магазине он вел себя покладисто и побольше одежки прикупил, и косметику не забыл, и не ныл, и не крутился под ногами.

Короче, у нее свой план, вот где собака зарыта.

— Я знаю шикарный бутик на Тверской, — хмуро сообщил Илья, — там все можно купить, и…

— У меня мало денег, — перебила Женька трагическим тоном, словно признавалась в особо тяжком преступлении. — Я вчера поздно выехала, и вот.

Она покопалась в бардачке и выудила оттуда наивную металлическую коробку из-под печенья. Конечно, складывать туда деньги было не слишком удобно, но кошельки Женька ненавидела.

— Четыреста семьдесят рублей, — промямлила она, с нежностью перебирая купюры, — я не собиралась их тратить, понимаешь? Мне не нужна одежда или что там еще… И платье это мне нравится.

— Мне тоже, — буркнул Илья.

Что же это творится-то, а?

Ее оправдывающийся тон действовал ему на нервы. И он внезапно понял, что понятия не имеет о том, как живет эта девица. Разве это важно? Илья не знал точно, но нарочитая бодрость в ее голосе не смогла перекрыть отчаяния, и он слышал его, и не понимал, и злился, не в силах осознать, откуда эта безысходность.

Четыреста семьдесят рублей. Четыреста семьдесят рублей, пропади все пропадом!

Примерно столько он тратил в день. В долларах. Или в евро. В их компании платили еврами.

Четыреста семьдесят рублей, будь проклято все на свете!

Примерно столько за последний месяц накопил его четырехлетний сынок. Он копил просто так, для интересу. Копилок было несколько — розовощекая жизнерадостная свинка, заяц с отбитым ухом и еще какой-то пластмассовый урод из американского мультика.

Краем глаза Илья уловил, что Женькины пальцы будто приросли к купюрам, поглаживали их, расправляли, складывали аккуратно стопкой.

Он не знал, что сказать. Черт побери, он даже не знал, что теперь делать.

Минуту назад она была заносчивой, грубоватой девчонкой, с которой он решил переспать. Просто так, чтобы расслабиться, чтобы не злиться и не придумывать небылицы каждый раз, натыкаясь на зеленые глаза. Переспать и вздохнуть с облегчением, убедившись, что невозможное по-прежнему невозможно.

Магазинный вояж вполне вписывался в план соблазнения. Илье оставалось только вытерпеть несколько часов у примерочной, пока она насладится покупками вдоволь. Он был уверен, что ее сопротивление на террасе гроша ломаного не стоило. Конечно, она смутилась, но наверняка уже обдумывала, какие туфли выдержит ее бедная лодыжка, джинсов какой фирмы еще нет в ее гардеробе и какая зубная щетка подойдет к ее халату.

Он все рассчитал. Пока возле нее крутились бы продавщицы, он бы заказал номер в каком-нибудь уютном отеле. Кхм, слава богу, их сейчас предостаточно!

Ну, а дальше все ясно. Какая женщина устоит перед щедростью?!

У него получалось быть циником даже наедине с собой, и план обольщения казался вполне жизнеспособным.

Пока он не увидел, как ее пальцы внимательно и печально перебирают купюры. Пока не услышал, как беззащитно дрожит ее голос.

И в этот момент он понял, что нет никаких родственников, от которых ей надо прятаться, нет любовника, который ее «достал», нет никого и ничего, чтобы ей было дорого. Только ее собственная жизнь — одинокая, трудная жизнь за рулем Шушика.

Ему представилось, как вечерами она сидит в маленькой комнате — в своем единственном платье, поджав по-турецки ноги, — пьет чай, листает Булгакова и старается не смотреть с ненавистью на телефон, который все молчит и молчит.

— Жень, засунь, пожалуйста, свои рубли в… обратно, — произнес Илья и вдруг решительно затормозил, сворачивая к обочине.

Женька быстро убрала драгоценную коробку в бардачок.

— Мы возвращаемся? — взглянула она на него с облегчением.

— Нет.

Илья отпустил руль и, чинно сложив руки на коленях, посмотрел на нее в упор.

Неведомая, могучая волна ворочала сердце туда-сюда, распирала изнутри, и невозможно было это выносить, невозможно.

— Я куплю тебе все, что нужно, — проговорил он и не узнал свой голос в этот момент, — считай, что в порыве филантропии. И больше мы это обсуждать не будем.

Кажется, он хотел сказать не совсем это.

То есть, совсем не это.

Но жалость, обрушившаяся Ниагарским водопадом на душу, забурлила, замутила разум. Жалость, господи, которую он не признавал никогда и не испытывал, все с тем же привычным цинизмом считая, что жалеть — недостойно.

Недостойно кого или чего?

Ему хотелось коснуться ее волос, прижаться к ней, разгладить губами печальный изгиб ее рта и эти внезапные горькие морщинки на лбу.

План обольщения мог бы сработать еще быстрей. Все получилось бы проще.

Только не было уже никакого плана, не было предвкушения и яростной атаки, готовой каждую секунду выплеснуться на золотистую кожу, на запах тонкого сильного тела, на сияние изумрудного взгляда. Еще минуту назад Илья едва сдерживался, удивляясь собственному нетерпению и подростковому азарту, пульсирующему в каждой клетке.

Он выдохся, словно воздушный шарик. Опустошенный и растерянный, он глядел на нее и жалел ее, и мысленно утешал, почему-то уверенный, что утешения вслух она не примет.

Жалеть — недостойно, вот почему.

Еще одно заблуждение человечества или как?

— Если хочешь, садись пока за руль, — вдруг сказал Илья, — здесь ты справишься и одной ногой.

Она вспыхнула от радости.

Он выбрался из машины, гордясь своей уловкой. Как-то само собой случилось так, что ему стало важно отвлечь ее от тяжелых раздумий.

Илья даже не подумал, что не имеет на это право. Что она — чужой человек, и ее мысли принадлежат только ей и не должны волновать его.

Не должны, но волнуют.

Наверное, иногда жизнь забавляется, сшибая с ног такими вот парадоксами.

— Сверни налево, — посоветовал он.

— Но к трассе направо, — покосилась она недоверчиво.

— А так длинней, — пояснил Илья.

Женька понимающе улыбнулась и с благодарностью кивнула ему. Шушик медленно и грациозно двинулся по извилистой пыльной дороге.

— Откуда ты? — спросил он, не поворачивая головы.

— Что?

— Ты ведь не москвичка, — неизвестно почему, ему вдруг стало это очевидно, — откуда ты?

— А… Я и сама не знаю, — с улыбкой ответила Женька.

Он уловил ее краем взгляда — эту летящую, воздушную улыбку. И удивленно скосил глаза.

— Как это не знаешь?

— Родилась я в Карелии, там папа в ралли участвовал, а мама поехала с ним. Представляешь, на восьмом месяце поехала! И родила чуть ли не на трибуне возле трассы.

Нос у нее смешно наморщился, будто она собиралась чихнуть. Илья хохотнул и быстро отвернулся, с трудом вспомнив, что он ведет машину. То бишь, Шушика.

— Ну вот, мама с папой там комнату снимали, а потом, когда мне исполнилось два года, мы поехали в Питер. Там жила мамина мама. Своей квартиры у родителей тогда еще не было, так что мы у нее жили. Я помню, потолки там были огромные и комнаты, как во дворце. Это я потом поняла, когда в кино дворцы увидела. А бабушка, знаешь, такая строгая дама, старой закалки. Считала, что мужчина обязан посадить дерево, воспитать сына и обязательно построить дом, — Женька невесело хмыкнула, — а папа по всем этим статьям пролетел. Вместо сына получилась я. Деревья он сажать не умел и на дом еще не заработал. Короче, бабушка нас быстренько выставила. Мы квартиру снимали в Петергофе. Я, конечно, тогда ничего этого не понимала…

— А сейчас понимаешь?

Она задумчиво смотрела прямо перед собой.

— Не знаю. Наверное, бабушке просто хотелось, как лучше. Ну, то есть, чтобы папа побыстрей встал на ноги, понимаешь?

— Да, да, — пробурчал Илья сердито, — характер нужно закалять трудностями…

Женя пожала плечами.

— Бабушка так думала, наверное. Но в итоге она оказалась права. Папа вскоре заработал на квартиру, на кооператив. Правда, не в Питере, а под Пензой, в поселке. Там у бабы Нюси домик, у его матери, вот несколько лет мы жили с ней, а потом папа купил в новостройке двушку. Так что, когда я в школу пошла, у нас уже была собственная квартира. Правда, мы из Пензенской области очень скоро уехали. У папы же все время были гонки, он не мог на одном месте сидеть, — Женька улыбнулась, словно собиралась заплакать, — вот мы с ним и ездили, у него повсюду друзья были, мы жили у них. Даже заграницей. Так что я везде побывала… А потом мы с папой вернулись в Пензу, а мама осталась в штате Алабама. Там она замуж снова вышла. Знаешь, как в кино, за богатого фабриканта. Владелец заводов и пароходов. А папа, между прочим, зарабатывать стал в сто раз его больше. Мы себе любую гостиницу могли позволить, по полгода в Италии жили, и в Париже, и в Лондоне!..

Она взялась ладонями за виски.

Сам того не замечая, Илья сжимал руль все сильней. Странно, с чего бы это? Ничего особенного, ничего страшного — в школу она пошла уже из собственной квартиры, а потом родители развелись, и папа стал зарабатывать, и в Париже они жили в суперлюксе. Все нормально.

Господи, в их семье тоже были тяжелые времена.

Дед после ухода на пенсию со своего высокого чиновничьего поста от внезапно обрушившегося безделья сильно запил. Все тогда были в шоке, — даже бабушка растерялась, — и поначалу не знали, что делать с разбуянившимся стариком, в котором невозможно было узнать интеллигентного, сдержанного Виктора Прокопьевича Кочеткова. Каких только концертов он не закатывал! Старшекласснику Илье не однажды приходилось вместе с отцом разыскивать деда по трущобам, забирать из вытрезвителей, тащить на себе через весь поселок под насмешливый шепоток соседей. Целый год его лечили лучшие доктора и знахарки из самых глубоких глубинок, а в доме все это время стоял терпкий запах валерьянки вперемешку с перегаром, и стала привычной предгрозовая тишина.

Илья точно не помнил, как это кончилось. Однажды он застал деда трезвым, беззвучно плачущим на кухне. В другой раз нечаянно подслушал, как он молится у раскрытого окна, задрав седую голову к черному небу. А потом бабушка объявила, что выходит замуж, и они с дедом обвенчались в маленькой церкви на окраине Москвы. Там, наверное, у порога этой церкви и остался невменяемый, жуткий старик с бессмысленным взглядом, который целый год притворялся их дедушкой.

Вскоре родилась Маринка, и новая беда пришла в дом. Мать после родов несколько месяцев провалялась в больнице с непонятной инфекцией. Что-то кто-то недосмотрел, недоделал, недослушал, недопонял, и в результате здоровая женщина превратилась в инвалида. Вероятно, от собственной беспомощности врачи взялись колоть ее всем подряд и помногу, и после выписки Илья не сразу узнал в оплывшей даме с тремя подбородками свою мать. Как она ни худела потом, какие диеты не перепробовала… Нарушение обмена веществ, бесстрастно резюмировали специалисты. И сердце забарахлило, и отдышка появилась у Ольги Викторовны в тридцать пять лет.

Потом был пожар, когда еле удалось спасти дом.

Закат восьмидесятых, неистовые сокращения штатов, когда отец с матерью — оба инженеры — остались без работы.

Какие-то немыслимые бизнес-проекты, в которые ввязывался отец и по простоте душевной так доверял партнерам, что оставалось только руками разводить, в очередной раз расплачиваясь с долгами.

Потом Илья служил в армии, откуда вернулся в совершенно новую страну, очумевший от перемен и собственной самостоятельности, и долго не мог восстановиться в институте, и найти хоть какую-то подработку, чтобы помочь родителям, а бабушка перенесла инфаркт, а дом разваливался от старости, а Маринке нужны были платьица, куклы и витамины.

Потом пришло горе. Отец встрял в пьяную драку, и какой-то сопливый подонок пырнул его ножом. Отцу было сорок, когда он погиб. Подонку едва исполнилось тринадцать, и он отделался легким испугом.

Илья забрал документы с факультета журналистики и поступил на юридический, в те годы его душил еще юношеский максимализм, и жажда справедливости, и еще что-то, трудно определимое, бестолковое, но огненное и страстное, схожее с первобытной яростью, которую невозможно контролировать, но с которой можно жить. Без нее вряд ли получилось бы.

Он не стал ментом, как задумывалось, но получил красный диплом, признание педагогов, кучу предложений о работе еще на четвертом курсе, и сделался весьма профессиональным юристом. И бессонные ночи за конспектами, и горячка дней, когда голос профессора сливается с рыночным гамом, где нужно ввинтить тележку в толпу и не задавить никого, а потом мчаться разгружать остальное, а в перерывах между лекциями постараться не заснуть за прилавком в новомодном Макдональдсе; и мамины глаза, в которых вскипали благодарные, счастливые слезы, и ободряющая дедова улыбка, и бабушкины внезапно распрямившиеся плечи, и сестренка, с недетским взглядом, ластившаяся к нему, как голодный котенок; эти годы, когда не оставалось сил задуматься, оглядеться, передохнуть — они помогли ему. Не смириться, не забыть, а справиться с исступленной болью и собственным бессилием.

Сейчас он думал не об этом, не это вспоминал.

Да, промелькнуло, но тут же растворилось и исчезло, и нагрянуло ошеломленное: «Она тоже страдала».

Смешно. Разве квартирный вопрос, развод родителей — это страдания?!

Откуда эта горечь, комом вставшая в горле? Отчего эта гневная пелена, застлавшая глаза?

Будто он виноват, что питерская бабушка выставила на улицу молодоженов с ребенком, что несколько лет они кочевали по съемным углам, что ютились в деревенской избушке, пока «папа накопил на кооператив», что мама не выдержала и вышла замуж за фабриканта.

Брось, ерунда, уговаривал себя Илья, промаргивая нелепые, злые слезы.

На ней был белый фартук, толстые колготки в рубчик и банты, наверняка, были банты, ведь тогда у девочек принято было отращивать косы. У нее был необъятный ранец, маленькие изящные туфельки, и за букетом хризантем невозможно было разглядеть смуглую, радостную мордаху первоклашки.

А на другом конце света, — да нет, на другой планете! — Илья Кочетков смотрел в прицел автомата, матерился, едва шевеля сизыми от дыма и боли губами, пил неразбавленный спирт, учился неслышно передвигаться, неслышно дышать, не сильно бояться, и выживать, выживать под чужим холодным небом.

Вот так, наверное, это было.

Вот это, наверное, сейчас не давало покоя.

Сколько там между ними? Десять, двенадцать лет? Или десять жизней? Или двенадцать вечностей?

Он их увидел сейчас, все до секунды, ее — ярче, чем свои.

Будто зашел в чужую комнату, и оказалось вдруг, что эта узкая кровать, эти полки, заваленные книгами, этот плюшевый заяц с надорванным ухом в древнем разлапистом кресле, эти причудливые, маятные тени от веселенького абажура в ромашках и ландышах — ждали его. И только его. И он сюда торопился.

Именно сюда, где в углу на косяке карандашные отметки ее роста, а на стене пыльное зеркало, и в закоулках его памяти худенькая черноволосая девчонка с крыжовенными глазами и отчаянными ловкими пальцами.

Именно сюда, куда она прибегала после школы и бросалась ничком на постель, плача от первой неразделенной любви, вздувая кулачками подушку из-за несправедливой двойки; куда каждый раз возвращалась из гостиничных номеров и заново принюхивалась к запаху домашней жизни; туда, где ничто ее не держало, но все принадлежало ей — и позабытая на подоконнике шпилька, и томик Булгакова в кресле рядом с зайцем, и пухлая телефонная книжка с детским почерком.

Вряд ли сейчас она такая же пухлая, отчетливо подумалось ему.

— Почему ты живешь одна? — быстро спросил Илья, заранее страшась ее ответа.

Женя вздрогнула и посмотрела на него с высокомерием, изобразить которое получилось не сразу.

— А с чего это ты решил, что я живу одна?

— Брось, — решительно покачал он головой, — так почему? Родители еще туда-сюда, понимаю, а мужик? В смысле, жених. Почему у тебя никого нет?

Странно, прикидываться ей расхотелось. Вдруг стало тяжело, несносно тяжело, будто она очень устала от самой себя и своего бодрого тона, и воспоминаний, и выдуманной необходимости казаться несгибаемой.

Ему все равно.

Ему безразлично, он просто ведет светскую беседу, а она на секунду забылась и решила, что рядом — близкий человек. Какая нелепость!

Взгляд, в котором уместилась целая вселенная, равнодушно скользнул по Женькиному лицу.

Как могло померещиться, что эта вселенная ждет, зовет, открыта лишь ей, и блеск антрацитовых глаз, словно ее персональное солнце.

Вот почему у нее никого нет. Не было. И уж точно теперь не будет.

Сказать ему что ли?

Вместо этого Женька тусклым голосом проговорила, что ей некогда заниматься глупостями.

— Значит, иметь любовника — это глупость? — ухмыльнулся Илья.

— Понятия не имею, — невпопад заявила она.

— А как насчет выйти замуж?

— В смысле?

— Ну выйти замуж тоже глупо?

— А где твоя жена? — вдруг спросила Женька.

На самом деле, спросить хотелось давно. А теперь у нее просто выхода другого не было. Он замучил ее вопросами о «любви», хотя слово любовь и не прозвучало, и Женька лишь придумала это себе и гнала от себя эти фантазии, в которых Илья спрашивал об этом неспроста, а с далеко идущими планами. Она-то гнала, а фантазии сопротивлялись и изо всех сил доказывали свои права на существование, рисуя в голове яркие картины. Будто ему на самом деле не все равно, будто его вопросы что-то значат, будто еще мгновение, и он кинется ее целовать, выяснив, что ни любовника, ни жениха не имеется, и никто им помешать не сможет.

Чушь, полная чушь!

А Илья глубокомысленно молчал.

Ему стоило большого труда сохранять легкий, дружелюбный тон. Снисходительности напустил для пущего эффекта и врал самому себе, что ее ответы не так уж важны.

Кретин!

— Ты есть хочешь? — хмуро поинтересовался он.

— Ты уже спрашивал, пару километров назад, — отрезала Женька и уставилась в окно.

— Извини. Не думай, что я не хочу на вопрос отвечать. Насчет жены все просто, мы развелись, вот и все.

Женя быстро повернулась.

— И все? А как же… Данька? Как она его оставила?.. Она осеклась на полуслове.

— Да, да. Это… бывает.

Тебе с папочкой будет лучше, сказала ей мама. Хотелось бы верить, что Даньке такое не говорили.

— Ей с ребенком трудно личную жизнь налаживать, — легко выговорил Илья, — да я бы и не позволил, Данила — мой сын, понятно?

— Понятно, — торопливо высказалась Женька, — извини.

— Да чего там. Ты же сама так выросла, с отцом. Скажешь, плохо?

Она кивнула. Потом покосилась на него и четко произнесла:

— Хорошо. С батей хорошо.

— Он сейчас где, батя? На гонках?

— Он погиб.

— Ясно. Прости.

Все, действительно, стало ясно. Знакомая опустошенность в глазах, словно твое собственное отражение. Одиночество. Боль. Всевозможные маски не по размеру, зато чужие и непроницаемые. Затянувшаяся игра в прятки.

— Выходи, я покажу тебе Москву, — сказал Илья спустя некоторое время.

Они были на самом верху МГУ, проскользнув мимо охраны, поплутав некоторое время по лабиринтам ГЗ — Главного Здания университета, как доложил Илья тоном опытного экскурсовода, и протиснувшись через решетки на чердаке.

Их встретил теплый ветер и безбрежная небесная лазурь. Женька не сразу решилась посмотреть вниз.

— Только не охай, — с усмешкой предупредил Илья. Она взглянула и охнула.

Под ногами в летнем мареве подрагивали дома, зеленые кляксы листвы, нити дорог, и глаз не хватало, чтобы объять пространство.

Она все охала и ахала, осторожно ступая между громадных антенн, прикладывала ладони к щекам, качала головой, а он ходил следом и улыбался.

— Вообще-то я высоты боюсь, — удивляясь самой себе, проговорила Женька, — а тут совсем не страшно. Просто дух захватывает. Но ни капельки не страшно!

— Мы сюда часто забирались. Когда я учился. И все равно каждый раз очумеваешь.

— Да уж, наверное, привыкнуть к такому невозможно.

— Ну что, пойдем? Или еще посмотришь?

— Идем, — легко вздохнула она.

Он взял ее за руку, чтобы помочь пробраться по лестницам. И держал всю дорогу. Охранники на первом этаже вдруг проявили к ним интерес и долго выясняли, к кому они приходили и зачем. Илья дурачился, на вопросы не отвечал, взяток не давал и, потешаясь изо всех сил, говорил какие-то очевидные глупости. Женя стояла рядом, плечом втиснувшись в его бок. Ей было жутко интересно, как он выкрутится, и немного боязно, и очень-очень весело.

Наконец, они миновали вахту.

— А теперь мы поедем кутить! — решил Илья, не выпуская ее прохладных пальцев из ладони. — Только тебя сначала надо переодеть.

И был марш-бросок по бутикам, где вышколенные продавцы — консультанты, вот как они назывались, — старательно прятали снисходительные ухмылки при виде Женькиного платья в пятнах травы и босых пяток, выглядывающих из туфелек.

И были смешинки в уголках его глаз, когда она исподтишка смотрела на него. И широкая улыбка, когда он замечал ее взгляд. И восхищение, когда на ней образовывалось нечто летящее или обтягивающее, яркое или приглушенное, бордовых тонов или цвета беж.

Было беснующееся в витринах солнце.

Были обалденно вкусные бутерброды с семгой и дрянной кофе в какой-то забегаловке на Тверской, и случайное столкновение коленок под шатким пластмассовым столиком, и уютный шорох листвы совсем рядом, и осколки сапфира сквозь зеленые ветви.

Был ленивый, дремотный разговор о погоде и курсе валют, а потом Илья вдруг ни с того ни с сего рассказал, как тыщу лет назад обнаружил у ворот дома подкидыша с признаками овчарки, обозвал его Греем, а тот через некоторое время порадовал здоровеньким потомством и был переименован дедом в Геру. Женька хохотала так, что шарахались в стороны разбитные официанточки и молодежь в пузырящихся штанах по-свойски предлагала чокнуться бутылками пива.

Были ускользающие взгляды и прямые улыбки, и смутная надежда на чудо, и уверенность, что чудес не бывает, а солнце уже смыкало в изнеможении веки, благонравно прикрывало зевки плотными, мглистыми облаками, и ночь медленно вползала в город, словно старый пес в конуру.

И была дорога домой, и одним ветром умывало их лица. И оба понимали, что ничего — ровным счетом ничего!!! — нет между ними.

Они не смотрели уже друг на друга, погруженные в свое одиночество, как в спасение. Словно дойдя до заветной дверки в каморке папы Карло, вдруг обнаружилось, что руки трясутся, голова кружится, перед глазами туман, и невозможно достать золотой ключик и втиснуть его в скважину, и повернуть, и надавить, и вздохнуть с облегчением, и смахнуть последнюю слезу перед тем, как окунуться в счастье.

— Попьем чайку перед сном? — зевая, спросил Илья, словно Женька была его любимой тетушкой, приехавшей навестить племянника из далекого Уренгоя, и он целый день показывал ей столицу, а теперь весь гудит от усталости и желания вытянуть ноги перед камином.

— Попьем, — согласилась она, — только тихонько, а то все, наверное, спят уже.

И вылезла из Шушика, и поплелась к дому, и даже не сделала попытки помочь выгрести покупки, ведь за тетушками положено ухаживать, разве нет?

— Тебе молока налить? — спросил он, задумчиво разглядывая кучу пакетов, сваленных в углу кухни.

— Налей. Хотя нет, не надо. А вообще-то, налей. Было совсем непонятно, зачем они тянут время, и все никак не разойдутся по углам, в свою привычную безнадегу.

— Ты ее любил? — спросила Женька, интенсивно разбалтывая сахар в чашке.

— Кого? — притворился он.

— Жену. Любил?

— Жень, это не важно, правда. Это совсем не то.

Не главное, вот что он хотел сказать. Может, и любил, какая теперь разница? Просто совсем не так представлялась жизнь. Господи, что за глупость?! Он даже подумать об этом внятно не в состоянии, куда уж объяснить!

— А ты? У тебя был кто-то?

Женька посмотрела в угол, будто пытаясь обнаружить там ответ.

— Были, конечно, — легкомысленно повела плечом она, — а что?

Вдруг он скажет, что. Вдруг?!

— Ничего. Просто интересно. Ничего. Вот именно — ничего.

Сейчас они допьют чай, поднимутся на второй этаж и разойдутся в разные стороны. А завтра она уйдет из этого дома. Потому что «нелепо, смешно, безрассудно, ааааааа» натыкаться каждую секунду на отражение собственной звериной тоски в антрацитовых глазах.

Любимых глазах со вселенской скорбью, эхом ее скорби.

Какие же они оба идиоты! Идиоты, и все тут! Трусы и подлецы! Оба!

Она заплакала вдруг, громко всхлипывая, и решительно отодвинула от себя чашку, в которую с плеском плюхнулись рыдания.

— Перестань, — попросил Илья, — не надо.

Конечно, не надо. Не надо напрасных слез, напрасных надежд, напрасного ожидания. Зряшное дело.

У него всю жизнь перед глазами бабушка с дедом и мать с отцом, незыблемые идеалы и собственный унылый брак, маленькое предательство, разочарование вечным грузом.

У нее, наоборот, все совсем не так. Параллельные прямые не пересекаются, верно? Вот-вот. Никаких идеалов, нерушимых союзов, верности, нежной дружбы, любви до гроба и все такое — этого она не знала.

У него всегда был дом. А она неприкаянная по миру.

Ему тридцать шесть, в конце концов. А ей только-только исполнилось двадцать четыре!

И на одну ночь он ей не нужен!

Она тоже не годится на разовую любовницу!

— Женька, хватит, — Илья потряс ее, сильно сдавив плечо, — слышишь, хватит.

Она вырвалась и отошла к окну. Подышала немного в раскрытые ставни, словно набираясь сил.

— Это все ты! Ты все затеял! — не поворачиваясь, сообщила она.

— Хватит! — прокаркал он, будто свихнувшийся попугай.

— Ехал бы один в свой дурацкий город, придурок!

— Успокойся, Женя.

— Я спокойна, чертов кретин!

Он отшвырнул стул и одним прыжком пересек кухню, едва не врезавшись грудью в Женькин подбородок.

— Ты все утро строила мне глазки, а теперь заявляешь, что я во всем виноват!

Она запрокинула голову и безмолвно заклинала:

— Поцелуй меня.

— Ни за что, — он смотрел на нее с негодованием. Ровно секунду, а потом отшатнулся и тряхнул головой, будто на него свалился паук.

— Я не тот, кто тебе нужен.

— Что?! — изумилась Женька.

— Ты замечательная, ты красивая, молодая, отважная девочка, и… у тебя все будет хорошо, — выдавил он, ненавидя себя за это киношное благородство, за чертову проницательность, за жизненный опыт и еще черти за что, что подсказывало ему — с ней все будет непросто, беги!

И он, дурак, слушался. Разве что не бежал стремглав.

— Спокойной ночи, — махнула рукой у двери Женька.

— Погоди, — он снова скакнул по кухне, — ты не так поняла…

— Мы вообще друг друга не понимаем, — устало выдохнула она.

— Давай поговорим. Спокойно, нормально, по-человечески. Сядь.

— Илья, мне нечего сказать. Я подумала… Мне показалось… В общем, ерунда.

А если все-таки просто переспать, шепнул ему циничный и прагматичный Илья Кочетков.

Без всяких затей. Без далеко идущих планов на «любовь до гроба». Что с ней будет, с этой девчонкой? Развлечетесь немного, вот и все. Как были одиночки, так и останетесь. Терять все равно нечего.

Он усадил ее на колени, и она спокойно засопела рядом.

— Я не смогу остановиться, — предупредил Илья, уткнувшись носом в темный хохолок.

— Ну и не надо, — фыркнула она.

— Тебе не страшно?

— Очень страшно. Но я взрослая девочка.

— Сомневаюсь, — он обхватил ее крепко и услышал, как метнулось и замерло под ладонью чужое сердце.

Чужое, ненужное, близко-близко, — и словно целая планета у него в руке, бери и пользуйся на свое усмотрение, грабь, топи, рассаживай сады, заселяй народами.

Ни к чему.

Вдруг планету однажды сдвинет с оси, и ему останется только помахать вслед.

— Пойдем спать, Илья. Он молча развел руки.

Женька быстро поднялась и наткнулась взглядом на темноту его глаз, где полыхало отчаяние и непонятная мольба. Она не знала, чего боится больше — его или саму себя.

— И ты сможешь уснуть? — спросил он, кривя губы в привычной усмешке.

От внезапной злости свело затылок, и она, скрипнув зубами, процедила, что заснет с превеликим счастьем.

— Ну уж нет, — пробормотал он, — это вряд ли, девочка моя.

С тяжким вздохом он прижался губами к ее рту, словно приговоренный к последнему стакану воды. Ни огня, ни трепета не было в поцелуе, только покорная смиренность. Испить до дна, по капельке, медленно, очень медленно, оттягивая момент расплаты.

Она рухнула в поцелуй, будто в пропасть — завораживающую и жуткую. И ей показалось, что не падает, а летит. Его губы жалели и жаловались, и рассказывали о том, что ему тоже страшно, что он измучился без нее, о том, что он взрослый, самодостаточный, успешный и никому, никому не верит.

Ей некогда было задуматься над всем этим. Не хотелось. Не моглось.

От ее губ веяло родниковой прохладой и диким медом, и вдруг вспыхнуло что-то в голове, озарив на мгновение невозможно резким светом, и он как будто понял что-то, самое важное. Но миг — и все поглотил шквал, не осталось и следа от солнца, от покорности, от спокойных, медлительных движений. Темнота ударила по глазам, и он уже ничего не видел, ни черта не соображал.

— Илья, Илья, мы упадем…

— Где лестница? Черт с ней!.. Где гостиная? Ослепшими глазами он ощупал ее лицо, потихоньку приходя в сознание.

— Мы не можем. Нельзя, — пробормотала она непослушными губами.

— Нельзя?!

— Тут нельзя.

Илья сграбастал ее в охапку и наугад ринулся вперед. Дом закряхтел половицами с удивленной снисходительностью. Громко и обиженно скрипнул ступеньками. Подмигнул в мрачном коридоре кошачьим глазом домового.

Кажется, они были у цели.

Дверь в ее комнату он боднул головой, потом надавил коленкой, ни на миг не выпуская Женьку из рук.

И мир полетел вверх тормашками.

Глава 13

— Жень, передай сахар, а?

Она встрепенулась, услышав свое имя. Поглядела на Маринку внимательно и серьезно, будто та просила по меньшей мере занять ей миллион баксов до следующего столетия. Неизвестно, что могла бы ответить Женька, но тут очнулась бабушка.

— Марин, ты уже сластила чай два раза, и по три ложки, — усмехнулась Ирина Федоровна, — мне не жалко, но всему же есть мера…

— Да? А я и забыла, — пожала плечами Марина и принялась сосредоточенно поливать кетчупом кусок пирога.

Дед фыркнул в чашку, но промолчал. Данька великодушно отобрал у тетки кетчуп, потом подумал да и пирог отодвинул подальше.

— Ешь пряники, — велел он строго под одобрительным бабушкиным взором.

— Жень, как твоя нога? — поинтересовалась Ольга Викторовна.

Она снова вздрогнула, с трудом оторвала взгляд от тарелки и сфокусировала на матери Ильи. Кажется, та у нее что-то спросила. Про ногу.

— Спасибо, я больше не хочу, — пробормотала Женька, решив, что речь идет о курином окорочке.

Правда, за столом его не наблюдалось, но может быть, у нее просто что-то со зрением. Она никак не проснется, глаза все время слипаются и слезятся, и все вокруг кажется туманным.

Надо еще выпить кофе.

— Так что с твоей лодыжкой? — растерянно спросила Ольга Викторовна.

— А? Что?

— Жень, ты нормально себя чувствуешь? Ты какая-то бледная.

— Не выспалась? — вклинился дед, лукаво сверкнув глазами.

— А как вы вчера съездили? — встрепенулась Марина. — Мы ждали, ждали, а потом подумали, что вы решили заночевать где-нибудь в городе… Ба, что ты пихаешься?!

Ирина Федоровна бросила на внучку испепеляющий взгляд и быстро повернулась к Женьке.

— Так что с твоей ногой? — на этот раз сакраментальный вопрос прозвучал в ее исполнении. — Я считаю, что плавание пойдет тебе на пользу, тебе необходимо отправиться с нами на речку.

Бабушка всегда изъяснялась подобным образом, когда нервничала. Виктор Прокопьевич прекрасно это знал и покосился на нее с любопытством. Смутная догадка бередила его душу, но задавать вопросы он не решился.

— Лягушек напоймаем! — мечтательно высказался Данька.

Женька хранила молчание. Про ногу говорить не хотелось. Все было нормально с ногой, по крайней мере, вчера ночью она ничем не мешала. То бишь, Женька ее даже не чувствовала, эту проклятую ногу, эту бесценную ногу, которой приспичило споткнуться о клумбу во дворе за апельсиновым забором.

Там, где живет человек с немыслимыми глазами, цвета жженого кофе, цвета южной ночи, цвета неба в майскую грозу, когда сквозь тучи нельзя разглядеть солнца. Нет, невозможно разглядеть. Просто знаешь, что оно есть.

И эти глаза смотрели на нее растерянно, с беспомощной нежностью, торжествующе, насмешливо, — по-всякому.

А потом что-то стряслось с миром, с ее миром. Этот человек… Бог ты мой, как она могла думать, что знает свое тело! И снисходительно болтать о сексе, будто это простенькая, весьма миленькая, но ничем не примечательная прогулка по набережной речки Переплюйки.

Какая там набережная!

Они были в океане, и со всех сторон — ни горизонта, ни земли, только волны одна за другой, беспрерывно, шквальные и неистовые, ласковые и тихие.

Женя вдруг поняла, что сейчас заплачет.

Она проснулась одна и не знала, что с этим делать. Долгое время она пролежала в постели, уставясь в одну точку. Придумывала разные варианты. Он вышел побриться. Ему позвонили. Его срочно вызвали на работу. Ну да, когда еще даже солнце не проснулось как следует, прокрадываясь в комнату осторожными янтарными бликами.

Он просто ушел, вот и все. А чего она ждала, в конце концов? Нежной записки на подушке? Голубиного воркования в смятых простынях? Официального предложения руки и сердца?

Запив ее одиночеством своим, он просто ушел.

Все нормально.

Правда, некоторое время она еще надеялась увидеть его хотя бы за завтраком. А когда не увидела, рухнула в самоистязания, уже не пытаясь понять, что случилось, а с подростковым азартом блуждая по лабиринтам собственных комплексов.

— Жень, допивай быстрей! — ударился в уши Данькин вопль. — И пойдемте уже, а то наше место на речке займут. Жень, а у тебя удочка есть? У деда есть, а он мне дает.

— Зачем тебе удочка, Данила! — отмахнулся дед. — Возьми динамит, вот и всех делов.

— Ты чему его учишь, старый?! — встрепенулась бабушка.

— Ну и шуточки, папа! — покачала головой Ольга Викторовна и повернулась к Даньке, — ты собирайся, малыш, а Женя попозже к вам придет. Жень, ты ведь еще наряды нам не показала, устроим сейчас показ мод, а потом уж на речку отправишься. Кстати, а купальник вы купили?

Женька пожала плечами.

— Как это ты не знаешь? — удивилась Ольга Викторовна и ласково потрепала Маринку по плечу, — смотри-ка, вашего полку прибыло. Мы с бабушкой всегда интересовались нарядами сверх меры, а эти девицы — два сапога пара. Остается надеяться, что Илька проследил за покупками, уж он-то у нас понимает толк в женских шмотках… Ой! Мам, ты наступила мне на ногу!

— Извини, — бесстрастно промолвила Ирина Федоровна и нажала посильней, когда ее дочь продолжила пламенную речь о способностях Ильи разбираться в женских нарядах.

Женя смотрела в пустоту и молча хлебала свой кофе, уже четвертую чашку за утро. Пожалуй, она выпила бы еще литров двести, так и не заметив, что вместо сахара каждый раз кладет по три ложки соли.

— Хорошая идея, да, Илья Михайлович?

Кажется, вопрос к нему. Кажется, вопрос по делу.

Илья сосредоточенно нахмурился, стараясь припомнить, какое такое дело они обсуждают и кто эти люди, уставившиеся на него с внимательным ожиданием.

Ах да, его коллеги.

Он в офисе.

Интересно, что он здесь делает?

Не ври хоть самому себе, с досадой прогундосил кто-то внутри него. Ничего интересного в этом нет. Больше всего на свете тебя интересует, чем сейчас занимается смуглая красотка с пацанской прической.

Быть может, сидит у окна в ожидании алых парусов.

Читает книгу? Рассказывает Даньке про Карлика Уха, то есть Носа? Режется в «осла» и забавно морщит нос, пытаясь вспомнить слово на букву «л». Он бы подсказал ей, пожалуй. Он знает тысячу слов на букву «л». Лоббизм, легитимация, лизинг, лицензия, локаут. Хм, что бы это значило? Что-то очень знакомое, что-то по работе, кажется.

Как скучно…

Намного лучше звучит вот это: ладонь, лепесток, локоны, ласка, луна.

Любовь.

Нет, про это он вообще ничего не знает. Нет, нет.

И все же, что она делает сейчас, та, у которой узкие, нежные ладони; та, у которой кожа на ощупь, будто лепестки подснежника; та, у которой вместо локонов короткий ежик, что всю ночь щекотно ласкал его подбородок.

Наверное, жмурится на солнце и пьет молоко, а над губами у нее белеют тонкие забавные усики.

Думает ли она о нем?..

— Илья Михайлович?

— Да, да.

— Так вы одобряете этот проект?

— Безусловно!

Черт, зачем он собрал совещание? Сбежал из дома в раннюю рань, когда еще даже не рассвело толком, придумал, что срочно должен устроить юридической службе разнос. Сидит вот и ничего не соображает. Только и думает о том, что было этой ночью, и как будет в следующий раз, и от подобных мыслей трещит в затылке, будто там кто-то развел костер, и веселое, неукротимое пламя рвется в небо.

И все-таки, что она делает сейчас?..

Илья вдруг почувствовал, что улыбается. И эта широкая глупая улыбка не помещается на лице, и распирает душу счастьем.

— Давайте закончим на этом! — решительно гаркнул он, перебивая кого-то из сотрудников на полуслове.

Поднялся и под изумленные взгляды коллег вышел прочь из кабинета.

Он понял, что делать. Вернее, он осознал, что может делать то, что хочет.

Зачем, черт возьми, ждать до вечера? Он не станет, нет. Он сейчас же выйдет из офиса, сядет в джип — слава богу, ему вернули джип! — выжмет на спидометре сто двадцать и через всю Москву, сквозь лето и тополиный пух, мимо чужой озабоченности и хлопотливой толпы, мимо всего на свете — он поедет к ней.

Илья внезапно осознал, что стоит напротив лифта и глупо ухмыляется. Надо бы нажать клавишу вызова, наверное. Впрочем, есть же лестница.

Комната для совещаний была на седьмом этаже, и все эти этажи Илья Кочетков одолел с молодецкой удалью, перепрыгивая через три ступеньки и распугивая корпоративных девиц.

— Илья Михалыч? — окликнули на выходе.

— Тороплюсь, — бросил он на бегу, не пытаясь даже разглядеть, кому приспичило его останавливать, — извините, очень тороплюсь!

Глаза ударились в полуденное, сочное небо.

В голове мелькнуло смутное сожаление о том, что уже потеряно несколько драгоценных часов и на обратную дорогу тоже требуется время.

«Кретин, какой же ты кретин! Нечего было впадать в истерику и мчаться в офис, словно испуганный кролик в нору! Лежал бы в постели, смотрел бы, как солнечные зайцы пляшут на простынях, как блестит черный хохолок рядом с твоей грудью, и ее дыхание сплетается с твоим».

Ну точно кретин.

Чертыхаясь от нетерпения, Илья пошарил в карманах, потом в дипломате, пытаясь отыскать ключи от джипа.

— Илья Михалыч, вы так бежали, так бежали, — врезался ему в спину запыхавшийся голосок, — я вам кричала, а вы…

Он обернулся и увидел девицу с ресепшен.

— Здравствуйте, — радостно кивнула она.

— Здрасте, и до свидания. Я не могу… В смысле, меня уже нет, — доверительно сообщил ей Илья, продолжая копаться в дипломате.

— Как это нет?!

— Вот так. Все вопросы завтра. Нет, послезавтра. Присылайте письма и бандероли.

— Что?! Илья Михалыч, вы о чем?

Он расхохотался вдруг. Неистовое веселье охватило его целиком и полностью, и Илья, пожалуй, мог бы пуститься в пляс, если бы не проклятый дипломат, который приходилось придерживать коленками.

— На шестерке поехать, что ли? — оживленно поинтересовался Илья, обращаясь к бумагам, торчащим из раскрытой пасти чемодана.

И тут же ответил вместо них:

— Так она ж еле кряхтит. Доберусь только к вечеру! Или такси поймать? — он поскреб в затылке и поднял голову.

Девица все стояла перед ним, глядя с трепетным недоумением.

— Илья Михайлович, я вам должна передать, — чуть не плача, сказала она и протянула ему плотный конверт, — сегодня утром курьер принес.

Он схватил конверт и хотел было кинуть в дипломат, но тут нащупал внутри картона что-то очень похожее на ключ.

Илья стукнул себя по лбу.

— Ну конечно! Я забыл! Ключи-то у этой заразы были!

Он быстро надорвал конверт, убедившись, что прав, захлопнул дипломат и все-таки дал гопака.

Девица, пятясь, наблюдала, как ведущий юрист компании дрыгает ногами и колотит себя по бокам.

— Благодарю вас, добрая фея! — проорал он, щелкнув сигнализацией на брелке.

Через полчаса он будет дома. Подкрадется к ней тихонько, положит руки на плечи, и когда она испуганно обернется, он увидит близко-близко зеленые глаза, вспыхнувшие радостью.

Потом он отнесет ее в спальню, и они повторят все, что было ночью. Раз пятнадцать. Нет, лучше сотню. Без перерыва на обед и всякую другую чушь, необходимую для жизни.

Стоп, а семья?

Илья задумчиво взъерошил волосы. Он как-то не принял во внимание, что в доме, кроме нее, полно народу. Куда бы его сбагрить, этот народ?! Может, купить всем билеты в цирк?

Или просто вывесить на дверях спальни табличку: «Не беспокоить!» В конце концов, всем известно, что он — свободный мужчина в полном расцвете сил и имеет право на личную жизнь. Семья поймет. Семье доводилось видеть его «личную жизнь», вернее некоторые ее моменты. Какая-то девица однажды забыла сумку в его джипе и приперлась за ней в самый разгар выходного. Мама усадила ее пить кофе, а Илья измаялся, дожидаясь, пока гостья сообразит удалиться. С другой он как-то приехал сам, нужно было переодеться, а девать ее было некуда. На этот раз кофе подавала бабушка, и все вздыхала горестно, и закатывала глаза, а потом, улучив момент, шепнула Илье, что даже несерьезные увлечения стоит выбирать повнимательней. Он фыркнул и повез «увлечение» в гостиницу.

Женьку в гостиницу он приглашать не станет. Даже мысль об этом вызывала судорожную ярость. Еще не хватало!

Они останутся дома, чтобы не думали об этом его родственники.

Вряд ли такой расклад ее воодушевит. Она — девушка трепетная и впечатлительная. И еще, вспыльчивая. Горячая, вот.

Вспомнив, какая она горячая, Илья едва не выехал на встречную полосу.

— Ириша, ты бы поговорила с девочкой, — задумчиво попыхивая самокруткой, заявил Виктор Прокопьевич.

Ирина Федоровна покосилась в сторону столовой, где остальные все еще пили чай.

— Да не слышат они! — с досадой проговорил дед, но наклонился к жене поближе и быстро прошептал, — ведь хорошая девочка, а наш шалопай…

— Старый, не твоего ума это дело, — перебила бабушка, — и что ты вообще выдумал?

Он, горделиво крякнув, сообщил, что пока еще имеет глаза и уши, да и в полный маразм не впал, чтобы не замечать, что творится у него под носом.

— Ничего особенного не творится, — невозмутимо пожала плечами Ирина Федоровна.

— Это ты Ольге расскажи. Или Маринке, — нахмурился дед, — промежду прочим, лучше сразу упредить, чем потом девка маяться будет. Эта, которая приходила-то, Рита, кажись… Невеста, ведь… А Женька ишо пигалица несмышленая.

— И что?

— Ты дурой-то не прикидывайся, — вскипел Виктор Прокопьевич.

И незамедлительно получил подзатыльник.

— Куды тебя несет, лысый черт? Чего ты напридумывал-то? Илья не дурак, небось, сам сообразит. А ты не лезь. Женька заметит, обидится, дуралей ты старый.

— Да я что? Я ничего, я хочу, как лучше, чтобы, наоборот, не обидел бы ее Илюха-то. Иль эта краля опять заявится, не дай бог чего заподозрит.

— Они сами ничего не подозревают, — грустно улыбнулась Ирина Федоровна.

Тут в кухню влетел Данька и заявил, что Женька только что призналась, будто не умеет плавать. Этот факт потряс его до глубины души, и теперь Даня строил планы, как он будет учить беспомощную гостью держаться на воде.

Глава 14

— Ой, Илюша, — подскочила с гамака Маринка, — а ты чего так рано?

— Надо, — ухмыльнулся он и, мимоходом потрепав сестру по волосам, протопал в гостиную.

Но тут же выглянул обратно.

— А чего так тихо? Где все?

— А хто тебе нужен? — прокряхтел рядом дед, возникший, будто черт из табакерки.

Илья почувствовал, как стремительно краснеет. Нервы никуда не годятся! На пенсию пора, вот что. Вместе с дедом в гараже ковыряться. Виданное ли дело адвокату терять самообладание из-за простого вопроса?!

Виктор Прокопьевич смотрел на внука, хитро прищурившись.

— Ты совсем приехал али как?

— Али как, — буркнул Илья, — где наши-то?

— Так на речке. И мать пошла, и баушка.

— А Данька?

— Спрашиваешь!

— А…

Илья беспомощно огляделся, пытаясь решить, стоит ли спрашивать про Женю.

— А… — снова растерянно начал он.

— Ты здоров ли, внучек? — насмешливо поинтересовался Виктор Прокопьевич.

Илья не ответил, резко развернулся и ушел в дом. Дед еще немного постоял на крыльце, удовлетворенно покачивая головой.

В доме было очень тихо, непривычно тихо, до головокружения тихо. Тьфу ты, и, правда, нервы ни к черту! Разочарование было таким внезапным и оглушительным, что Илья никак не мог сообразить, что же делать дальше. На речку что ли идти? И выкрасть Женьку потихоньку, улучив момент, когда бабушка с мамой отвернутся. Даньку будет отвлечь не трудно.

Хм… Кажется, это смахивает на ритуальное похищение невесты.

Невесты, какое вкусное слово.

Угомонись, приказал себе Илья и очень решительно поднялся на второй этаж, намереваясь переодеться и осуществить свой дурацкий план.

Дурацкий, не дурацкий, а должен сработать. Иначе придется повеситься от отчаяния. Не может же он сделать вид, что приехал просто так, на обед или это… бумаги, например, забрать. Невозможно представить, что надо будет оставаться равнодушным, когда вместе с Женькой окажется рядом все семейство. Прикидываться перед собственными родственниками Илье еще не доводилось.

И пытаться не стоит.

Бабушка, наверняка, сразу его раскусит. Да и мать не вчера на свет родилась.

Как это раньше ему в голову не пришло, что побыть наедине в большом доме так трудно?! Что сразу всем все станет ясно, и неизвестно, чем это обернется. Вот засада! Что же им теперь, скрываться, будто влюбленным подросткам? Выжидать момент, пока остальные разбредутся по комнатам? Сбежать на заимку в тайгу?

Илья раздраженно бросил дипломат в угол комнаты и принялся избавляться от галстука. Вдруг совсем близко послышалось мурлыкание. Он едва не подпрыгнул от неожиданности.

Котов в доме нет, это точно.

Нервные клетки не восстанавливаются, что тоже очевидно. Надо с этим что-то делать.

Он вышел в коридор, прислушался и спустя минуту понял, что кошачья песня вовсе не кошачья, и доносится из Женькиной комнаты. Никогда бы ему в голову не пришло, что Женька на досуге распевает.

А чем, по-твоему, она должна заниматься, придурок?! Оплакивать твое утреннее исчезновение? Скорбеть, уткнувшись носом в подушку? Утопиться, отправившись на речку с Данькой, мамой и бабушкой?

Почему-то он совершенно не был к этому готов. К ее тихому, но достаточно бодрому голоску, тонко заполняющему коридорное пространство.

Весело ей.

А ты бы хотел, чтобы она стонала и причитала?! Точно, придурок. Эгоист, циник и чурбан неотесанный!

Илья еще немного постоял у двери в ее комнату, продолжая переговоры с собственной совестью. Женька все напевала, и на его лице будто сама собой проклевывалась улыбка.

— Можно? — очень вежливым тоном спросил Илья, распахнув дверь.

А постучать забыл.

Женька сидела на подоконнике спиной к двери. Вернее, уже не сидела. Его оклик заставил ее подскочить на месте, и от неожиданности она опрокинулась на кровать, распластавшись, будто лягушка.

— Привет, — сказал он.

— Привет.

Немножко побарахтавшись на постели, так что все покрывало сбилось в неаппетитную кучку, Женя уселась по-турецки и стала смотреть на собственные шорты.

Это были замечательные шорты. Новые, только вчера купленные, но уже привычные, удобные и как будто обжитые. Только сейчас вдруг они показались ей слишком короткими, и Женька принялась незаметно тянуть к себе покрывало.

— Тебе холодно? — ухмыльнулся Илья, облокотясь на тумбочку рядом с кроватью.

— Ты понимаешь, мы купались… Данька учил меня плавать, а потом я устала… Они пошли в кафешку перекусить, а я домой. Я спать хотела.

— Ты спишь на подоконнике?! — изумился он с притворным ужасом. — И поешь во сне?

Она смущенно потерла нос.

— Нет, не во сне. Я просто так.

Ни за что на свете она не признается, что поет, когда ей совсем уж плохо. Садится в Шушика, давит на педали и орет во всю глотку! Или забирается в кресло с ногами и, раскачиваясь, будто болванчик, мурлычет себе под нос.

Иногда это помогает.

Иногда становится еще тоскливее.

— Куда ты покрывало тянешь?

Она посмотрела на него недоуменно, а потом перевела взгляд на собственные ноги, уже наполовину скрытые под покрывалом. Вот дуреха!

Скромность девушку украшает, сказала бы мама.

Не прикидывайся овцой, сказала бы Ираида Матвеевна.

— Хватит дурить, — ласково сказал Илья. Или ей показалось, что ласково?!

Женька внезапно рассердилась изо всех сил. Что он себе вообразил, этот дурак в трехтысячной степени?!

Сначала он улепетывает со всех ног из ее постели, потом приходит и издевается! Песни ее ему не понравились, видите ли! Покрывала, видите ли, ему жалко!

— И вообще, почему ты вошел без стука?! — она свесила ноги и выпрямила спину, будто пай-девочка.

— Я стучал, — улыбнулся Илья.

— Нет, не стучал!

— Стучал, стучал.

— Это я тебя сейчас стукну! — разгневалась она пуще прежнего. — Проваливай отсюда. Я спать хочу. Я не выспалась!

Вот этого говорить не следовало. Тут же всплыла в памяти ночь — та самая, вчерашняя ночь, которая, по большому счету из памяти никуда и не девалась, — и щеки загорелись маками, и сердце забухало оглушительно.

— Прости, — виновато произнес Илья, а она даже не сразу сообразила, за что. А когда сообразила, стало совсем худо.

Женька отвернулась. Абсолютно излишне, если он заметит ее неуместное глупое смущение.

— Я думал, ты поспишь утром, — рассудительно произнес он, присаживаясь рядом, — тебя Данька разбудил, да? Он с утра всегда орет, как оглашенный.

— Я сама проснулась, — четко выговорила она. Сказать, что из-за него? Что проснулась, потому что поняла — его уже нет рядом! Пусть потешит самолюбие. Нет уж, не дождется, самовлюбленный баран!

— Ты сердишься на меня? — спросил он осторожно. Какая прозорливость!

Женя одарила его высокомерным взглядом.

— Мне надо было записку оставить, — покаянно пробормотал он, — я не догадался, извини.

Она взглянула на него с недоверием.

— Нечего оправдываться, — буркнула Женька, решив, что он попросту врет, чтобы сбить ее с толку, — мне твои записки на фиг не нужны.

— А я?

— Что?

— Я тебе нужен?

Вселенная, где можно жить без страха и одиночества. Где нет пустых вечеров в обнимку с тоской. Куда рвется сердце, словно намагниченное, завороженное, ослепленное блестящим таинственным сумраком и искрами веселого солнца.

Нужна ли ей эта вселенная?!

О боже, разве это дано узнать? Нужна или нет, она уже на дороге к той планете, и нет пути опасней и чудесней.

— Илья, давай не будем говорить, — прошептала Женька, старательно тараща глаза в сторону.

— В каком смысле? — опешил он.

— Я не могу об этом говорить.

Илья развернул ее, и несколько секунд они тихонько боролись. Наконец, ему удалось посмотреть ей в лицо.

— Чего ты ревешь?

— Я не реву.

— Жень, ты очень обиделась на меня, да? Что я ушел и ничего не сказал. Я же тебе объяснил…

— Я все утро думала, — всхлипнула она, — думала, думала. Я даже не знала, дома ты или нет. И за завтраком тебя не было!

— А я вообще не мог есть, — признался Илья со смешком, будто удивляясь самому себе. — Слушай, поедем куда-нибудь, а?

Она потерла глаза кулачками, как маленькая.

— Куда?

— Ну, не знаю. В город, погуляем. Или на речку, я быстрей, чем Данька, научу тебя плавать.

Упоминание о его сыне выудило Женьку из мечтательного раздумья.

— Куда мы поедем, Илюш?! — горестно вздохнула она. — Что твоя родня скажет?

— Какая разница?

— Есть разница, — убежденно возразила она, — я так не могу, я живу в твоем доме, и все… Ну неужели ты не понимаешь?

С отчаянием она взялась за его ладонь — плотную мужскую ладонь, которая этой ночью лежала на ее груди, словно так было уже миллион лет, а по-другому и быть не могло.

— Хорошо, и что ты предлагаешь? — угрюмо спросил он.

Женя молчала, обводя пальцем линии его жизни и судьбы.

— Женька, все это глупости! Поехали, а? Я с ума сейчас сойду. Скажем, что тебе нужно купить еще что-нибудь. Или вот, я придумал!

Он быстро притянул ее к себе и победительно чмокнул в макушку. Женька нетерпеливо завозилась.

— Что?

— Я как будто отвезу тебя к врачу. Ногу показать. Это вполне реальный вариант, а?

— Бэ, — высунула она язык.

— Не дерзи мне, девчонка! — изобразив жуткую гримасу, угрожающе прошипел он.

— А то что?

— А то!

Илья повалил ее на спину, а сам пристроился сбоку, образовав руками надежную преграду для малолетней нахалки. В изумрудных озерах плескалось его крошечное отражение, губы растянулись в смелой ухмылке, морщился от смеха конопатый нос.

Илья медленно переместил взгляд пониже. Под майкой, плотно облегающей все, что этой ночью принадлежало ему, колотилось сердце, и был виден каждый вздох. Вспомнилось, как вчера она примеряла эту майку, крутилась перед зеркалом, а потом, задвинув занавеску в примерочной, пищала, что это слишком вызывающе, и она лучше переоденется обратно в свое платье, а он хохотал и велел продавщицам принести монашескую рясу. Этого она стерпеть не могла и отважно засунула майку в пакет с покупками.

А теперь лежит в ней и прерывисто дышит.

Затылок у него взмок, словно он три дня шлялся по Сахаре с непокрытой головой.

— Тут замок есть? — прохрипел Илья, забыв, что находится в собственном доме, где известна каждая трещинка.

— Что? Зачем тебе замок? — встрепенулась Женька. — Илюшка, даже не думай! Не смотри на меня так.

— А как?

— Никак не смотри. Отвернись сейчас же. Что ты делаешь?

Он пытался справиться с ее шортами.

— Илья, нет! — взмолилась Женя, вибрируя всем телом.

— Да, хорошо, извини, — забормотал он, быстро отодвигаясь на другой конец кровати.

Кое-как отдышались.

— Если ты не поедешь со мной, мне придется тебя украсть, — сердито пробурчал он, не глядя на Женьку.

— Я поеду, — смущенно мяукнула она, сделавшись красной от шеи до лба.

Илья поднялся, посмотрел на нее очень внимательно и подхватил на руки.

— Не дергайся. Во дворе только дед с Маринкой, скажем, что у тебя после купания разболелась лодыжка, и я везу тебя в травмпункт.

— А может, я сама дойду? — робко предложила она.

— Так правдоподобней, — торжественным голосом ответил он, прикидывая, какая гостиница ближе всего к их захолустью.

До гостиницы они не добрались. Принялись целоваться в джипе, едва отъехав от оранжевого забора на несколько метров.

— Дай я сяду за руль, — сипло произнесла Женька, когда прошло несколько тысяч лет.

— У тебя руки трясутся, — кивнул Илья на ее пальцы, сцепленные на коленках и слегка подрагивающие.

— У тебя тоже.

— Что будем делать? — беспомощно спросил он, пялясь на ее майку.

То есть, не совсем на майку. Вернее, совсем не на майку.

— Илья, смотри на дорогу.

— А разве мы едем куда-то?

Она прищурилась и решительно облизала губы. Будь, что будет! Можно хоть раз в жизни потерять голову и не думать о последствиях, а? И вообще, ни о чем не думать.

— Ты что делаешь?.. — застонал он, когда Женька ловко просунула ладонь за ремень его брюк. — Я свихнусь, — пообещал Илья спустя мгновение, — тут народ шастает, а мы… так просто это не кончится.

— Надеюсь, — промурлыкала она ему на ухо и куснула за шею, урча от нетерпения.

«Что со мной?!», — невразумительно, ликующе стучало в голове. Что это, что?

Он стянул с нее майку, и вопросы — миллиарды вопросов — схлынули в небытие. Женька совершенно точно знала, что погибнет, распадется на атомы, просто перестанет существовать, если немедленно, сию же секунду не получит его.

Он зарычал, когда ее пальцы перебрались наверх. Пуговицы на его рубашке подверглись стремительной атаке. Пришиты они были на совесть, петли сидели плотно, и Женька от отчаяния издала гортанный звук, пытаясь добраться до цели.

Илья рассмеялся, если бы мог. Но от ее голоса кожа покрылась мурашками, и в голове будто вскипело что-то.

Вонзаясь в нее беспорядочными поцелуями, он нащупал регулятор сбоку кресла и опрокинулся на спину, увлекая ее за собой.

— Погоди, погоди, — срываясь на хрип, простонала она, — кеды, у меня кеды.

— Черт с ними! — возмутился он, пытаясь стащить с ее попки какую-то тряпку, ужасно мешающую ему.

— Шнурки запутались. Я зацепилась за что-то…

— Это не что-то, это коробка передач, — ответил кто-то вместо него, а он тем временем лихорадочно тянул на себя ее дурацкую юбку.

Женька потерла ногами друг о друга, высвобождаясь из кроссовок, и засмеялась чужим, русалочьим смехом:

— Про коробку передач ты знаешь, а мои шорты пытаешься снять через голову…

— Ах, это шорты, — выдохнул Илья и с силой рванул проклятую тряпицу вниз.

Что-то затрещало. Швы, должно быть, которые лопнули окончательно и бесповоротно. Или то были электрические разряды, сотрясающие их тела мощно, беспрерывно, не давая ни единого шанса остаться невредимыми. Остаться такими, как раньше.

— Ба, смотри, это папина машина! — радостно завопил Данька, свернув к дому.

— Он же говорил, что джип в ремонте, — заметила Ольга Викторовна, — и чего это он его тут оставил, а не во дворе?

Бабушка молча и напряженно вглядывалась вдаль. У нее были свои мысли на этот счет, но обнародовать их она не спешила. Данька вприпрыжку скакал к калитке, торопясь встретиться с отцом, и тут тонированное стекло поползло вниз, и чья-то смуглая рука помахала в воздухе, словно распугивая комаров.

Ирина Федоровна быстро покосилась на дочь, которая ничего вроде бы не заметила.

Зато заметил Данька и ринулся в обратный путь к машине.

— Пап, ты тут что ли? Пап, открой, а?

В джипе произошло какое-то судорожное движение и послышался отчаянный шепот.

Бабушка вырвалась вперед, оставляя позади Ольгу Викторовну.

Илья открыл дверь, и Данька незамедлительно вскарабкался ему на коленки, радостно сообщая что-то про речку.

— Привет, ба, — кивнул Кочетков и покосился на заднее сиденье.

Бабушка заглядывать туда не стала. Все и так было ясно.

— Рубашку застегни, — тихо приказала она, — мать сейчас подойдет.

— Я не могу, — еще тише ответил Илья, — пуговиц нет.

Сзади кто-то отчаянно и возмущенно пискнул.

— Данька, пойдем в дом, — Ирина Федоровна решительно обхватила правнука за плечи.

— А папа? Пап, ты идешь? У тебя телефон пищит, слышишь? Пап, ну пошли!

— Я уже уезжаю, к ужину вернусь обязательно.

— Ну пап! — заныл Данила, однако тут подошла Ольга Викторовна и, потеснив их с бабушкой в сторону, поинтересовалась строго:

— Илюш, ты чего здесь сидишь? Ты обедал уже? Он быстро кивнул и потянул на себя дверь, намереваясь немедленно тронуть машину с места.

— Что с твоей рубашкой?! — изумилась мать, не ведая о его коварных планах. — Ты в таком виде собираешься в город?

— Оля, оставь его в покое, — дернула ее бабушка.

— Нет, ма, ты посмотри, на кого он похож! Илюша, я тебя не узнаю!

— Я сам себя не узнаю, — пробурчал он неслышно, — мама, я опаздываю, мне надо ехать. У Женьки нога разболелась, я везу ее травмпункт.

Ольга Викторовна, не вслушиваясь, смотрела на него во все глаза и ничего не понимала. Ее сын — всегда аккуратный, невозмутимый, — сейчас жутко нервничал, ерзал и отводил глаза, будто нашкодивший первоклашка, да и внешний вид его оставлял желать лучшего.

— Ты подрался, что ли? — осененная догадкой, Ольга Викторовна с ужасом закатила глаза.

— Нет. Да. Ма, мне надо…

Нет, непохоже, что подрался. Мать еще раз внимательно оглядела его лицо. Глаза горели, как у мартовского кота, и через секунду, поймав, наконец, взгляд сына, Ольга Викторовна все поняла.

— Женечка, — ласково позвала она, оттолкнув Илью вглубь машины, — детка, ты не против, если на ужин будет рыба с овощами? Ты как к рыбе относишься?

— По-положительно, — промямлила Женька, уже сто пятьдесят раз сгорев от стыда.

— Вот и замечательно, — улыбнулась Ольга Викторовна и, повернувшись к сыну, бросила, гневно полыхая глазами: «До вечера, Илья».

Он так и знал!

Женечку — детку! — все будут жалеть, утешать, потчевать рыбкой, а на него плюнут и разотрут. В глазах семьи он — Казанова, циничный соблазнитель, который воспользовался беспомощным состоянием юной девицы.

Вот черт!

— Вылезай, что ты там сидишь? — хмуро проговорил Илья.

Женька, кряхтя, поднялась из проема между сиденьями, куда рухнула из страха разоблачения.

— На фиг ты окно открывала?

— Так жарко, — пояснила она миролюбиво.

— Кондиционер есть, — не унимался Илья, — попросила бы, я включил бы.

— Если бы да кабы! — передразнила она, раздражаясь, и угрюмо одернула майку, мятую до безобразия.

Илья завел двигатель и обернулся.

— Перелезай давай.

— А зачем? — вспылила она. — Мне никуда ехать не надо, все дела мы уже переделали!

— Дела?! Дела?! — злобно прошипел он, до боли вывернув шею, чтобы как следует разглядеть эту кретинку, посмевшую так выражаться.

— Значит, дела?! — снова переспросил Илья, и не найдя больше слов, перегнулся через кресло и схватил ее за майку и с силой потряс.

— Пусти! Ты мне и так всю одежду испортил!

— Кто бы говорил! Моя рубашка теперь только чучелу огородному впору.

— Вот-вот, носи на здоровье!

Это что еще, а?! Она назвала его чучелом, так что ли?

Илья вышел из машины и рванул заднюю дверь, едва не сдернув ее с петель. Женька забилась в противоположный угол и совершенно не знала, что делать.

Происходило нечто странное.

Очень-очень хотелось его ударить. Больно. Несколько раз. Лучше всего по голове, чтобы как следует встряхнуть мозги, может тогда они бы заработали, а их обладатель понял бы, что никому не позволено так обращаться с женщиной.

С женщиной, которая минуту назад вместе с ним летела по Млечному пути, к бесконечности.

Хам! Бревно неотесанное!

Так и есть. Он бесцеремонно потянул ее за ногу, и как она ни брыкалась, вытащил наружу.

— Поставь меня, недоумок!

— Как только, так сразу, — пообещал он, ловко уворачиваясь от ее пинков, — после дождичка в четверг или когда рак на горе свистнет.

Он усадил ее на переднее сиденье, и, держа за плечи, несколько секунд смотрел, как она пытается убить его взглядом.

— Я не был готов, что нас… ммм… раскроют, — признался, наконец, Илья.

— Конечно! Куда проще работать под прикрытием, мистер хренов Джеймс Бонд! — она едва не плакала. — Как я теперь вернусь в дом? Что я твоей маме скажу? А бабушке?! О господи!

Илья крепче схватил ее судорожно дергающиеся плечи.

— Женька! Ты бредишь! Что такого особенного случилось?! Все просто растерялись немного…

— Пошел ты к черту! Растерялись!

— Трусиха, — он быстро чмокнул ее и захлопнул дверь.

— Куда ты меня везешь? — раздраженно поинтересовалась она, когда он тронул машину с места.

— На кудыкину гору! — отрезал Илья.

И до той самой кудыкиной горы они добирались в полном молчании.

— Нет, я обязательно с ней поговорю! — выпалила Ольга Викторовна и залпом опустошила полбутылки минералки.

Бабушка насмешливо заметила, что молодежь нынче пошла очень нервная.

— Мама, ты что, правда, не понимаешь? Илюша собрался жениться, а эта девочка не дай бог влюбится в него…

— Жениться?! — усмехнулась Ирина Федоровна. — Он тебе сам об этом сказал?

— Ну Рита же приходила, — растерянно пробормотала Ольга Викторовна, — у них все практически решено, и потом, они знают друг друга давно, работают вместе. Ты вот с Женей тогда сидела, а могла бы послушать невестку-то…

— Оля, твоя наивность меня поражает! Рита просто взяла быка за рога, вот и все. Еще неизвестно, что думает по этому поводу Илья. Ты говорила ему, что она приходила знакомиться?

— Нет, конечно! — всплеснула руками Ольга Викторовна. — И не буду, это не этично по отношению к Рите, она просила…

Ирина Федоровна пробормотала, что сама Рита ничего не смыслит в этике и, может быть, не стоит так уж с ней церемониться.

— Она тебе просто не понравилась, — отмахнулась Ольга Викторовна, — а на самом деле Илье она очень подходит, ему нужна такая женщина — сильная, хваткая, которая знает, чего хочет. А Женечка еще совсем ребенок…

— Господи, Оля! Ну о чем мы вообще говорим?! Илья сам все решит!

— Я видела, как он решает такие вопросы, — озабоченно нахмурилась та, — запудрил девочке мозги, вот и все решение.

Хлопнула входная дверь, и военный совет, спонтанно организованный на кухне, был прерван появлением Даньки.

— Папа приехал! Они с Женькой меня забирают на речку! Мы ее вдвоем будем учить плавать!

Женщины переглянулись. Младшая сердито барабанила пальцами по столу, старшая загадочно улыбалась.

— Какая речка, Данила? — поморщилась Ольга Викторовна. — Темнеет уже, ты простудишься. О чем только Илья думает?

— Бабусь, не пили меня! — с дедовскими интонациями проговорил Данька. — Лучше найди мне плавки, папа ждет, а я тут с вами валандаюсь!

Ирина Федоровна расхохоталась и, жестом остановив дочь, готовую разразится пламенной воспитательной речью, увела правнука из кухни.

— Я сама с ней поговорю, — задумчиво сказала она, когда вернулась, проводив Даньку до калитки.

Ольга Викторовна вскинула на мать недоуменный взгляд.

— Точно?

— Точно, точно. Если, конечно, мне удастся застать ее одну, — со смешком добавила бабушка.

И поздним вечером, когда Женька, отказавшись от ужина и не обращая внимания на напряженное лицо Ильи, поднялась к себе, Ирина Федоровна вскорости последовала за ней.

— Евгения, мне с тобой надо кое-что обсудить, — с этими словами бабушка ловко запрыгнула на подоконник рядом с Женькой и принялась болтать ногами.

— Я знаю, Ирина Федоровна, — судорожно вздохнула она, — я уеду завтра.

Бабушка внимательно посмотрела на нее и мягко потрепала по плечу.

— Разве кто-то говорит об отъезде, девочка? Ты на Ольгу не обижайся, ну, на то, что она тебя жалеет и так уж сильно опекает. Она ведь мать, она Илюху насквозь видит. И ей просто хочется тебя уберечь.

— От чего? — притворившись равнодушной, спросила Женя.

— От разочарований, милая. И еще, ты знаешь, она верит, будто Илья уже все решил насчет свадьбы с этой Ритой.

Рита. Черт, ведь есть еще и Рита! Как она могла забыть об этом, влюбленная курица?!

Скрипнув зубами от злости на собственную персону, Женька соскользнула с подоконника.

— Я все понимаю, Ирина Федоровна, честное слово. Мне только очень жаль, что я вас расстроила…

— Да при чем тут я! Вы…

— Извините, Ирина Федоровна, можно я посплю, а? Я очень устала. Я завтра же уеду.

— И будешь дурой! — не стерпела бабушка. — Насколько я понимаю, у вас все идет замечательно.

Женя вскинулась вдруг.

— Ничего у нас не идет!!! Так оно и было.

Они столкнулись, словно разно зарядные электроны, но почему-то не шарахнулись в стороны друг от друга, как положено, и даже не продолжили движение в одном направлении, как бывает в фантастических рассказах, а просто замерли на месте и топтались вокруг да около, будто пасущиеся на лугу коровы.

Они неистово и много целовались, они занимались любовью с пылкостью первооткрывателей, они говорили о чем-то, они смотрели в глаза друг другу, они колесили несколько часов кряду по МКАДу — просто так, без цели, — и им не было скучно, они забрали Даньку и устроили пикник на речке, словно были идеальной семьей.

Но надо было возвращаться в дом, где ждало все остальное семейство, где их встретили вопросительные, подозрительные, осуждающие взгляды, и от неловкости у Женьки подводило живот.

А Илья ничего не замечал и держался самоуверенно. Будто не произошло ничего, ровным счетом ничего, из-за чего бы стоило поднимать панику, давать пояснения, расставлять точки и остальные знаки препинания. Женьке показалось даже, что все это она придумала. И прошлую ночь, и этот день, полный тоскливого ожидания и сумасшедшего счастья.

Балбеска, сказала бы мама.

Чего ты себе вообразила, сказала бы Ираида Матвеевна.

Не торопись, сказал бы папа.

Да уж, поспешишь, людей насмешишь, кажется, это очень в тему. Но она же не виновата, что все случилось так быстро, и пути к отступлению оказались отрезаны.

А вперед дороги не было вообще. Ее просто не предусматривалось.

Параллельные прямые не пересекаются. Никогда. Кто она такая, чтобы мечтать об этом?!

«Дура, вот кто. Набитая! В розовых очках и пускающая восторженные пузыри! Все его тридцать шесть лет — самоуверенные, сильные, успешные тридцать шесть — глядят на нее свысока, как на забавное существо, с которым приятно и необременительно повозиться несколько минут. Часов. Дней. И в тот же миг, когда ты выйдешь из его дома в направлении к своей коммуналке, одиноким вечерам и обедам в Макдональдсе, он все забудет. Ему станет плевать, что ты существуешь, что можешь страдать, надеяться, что хочешь смеяться вместе с ним и ждать его!»

Так-то.

К тому же Рита. Как завершающий аккорд.

Женька не сразу поняла, что плачет. Фу, как стыдно! Она быстро и крепко провела ладонями по лицу, но успокоиться не смогла.

— Ты не должна сдаваться, — сказала Ирина Федоровна, — борись, ты ведь женщина! Для начала вам с Маринкой стоит сходить в салон красоты.

— Что?! — всхлипнула она.

— Расслабиться, — невозмутимо пояснила эта великолепная старуха, — вы обе какие-то утята, а могли бы быть лебедушками. Красота делает женщину уверенней!

Женька горько рассмеялась.

— Да, да, — гнула свое Ирина Федоровна, — когда, например, ты в последний раз делала макияж? А принимала грязевые ванны? А позволяла себе поблаженствовать под сильными руками массажиста? Я уж не говорю о твоем маникюре.

— А что с ним такое? — купилась Женя, выставив перед собой пальцы и озабоченно ими вертя.

— Его просто нет! — отрезала бабушка.

В общем-то, да. Откуда же ему взяться? Во-первых, некогда. Во-вторых, зачем маникюр девушке, которая занимается частным извозом, по выходным ходит на рынок, и это у нее считается увеселительной прогулкой?!

Впрочем, так было всю жизнь, в смысле маникюра и прочих женских примочек. Подруг у Женьки практически не водилось, так что перенимать опыт было не у кого. Опять же она искренне считала это напрасной тратой времени, предпочитая мчаться по шоссе, гулять с отцом по Елисейским полям, пить пиво в уютных ирландских пабах, кормить голубей на площади у Колизея.

—..завтра с утра и отправляйтесь, — услышала Женька.

— Куда? — встрепенулась она.

Ирина Федоровна сурово поджала губы.

— Да ты меня не слушаешь!

— Извините, пожалуйста, — покаянно пробормотала Женя.

— Ты посмотри на свою кожу, — сердито буркнула бабушка, — это же уму непостижимо, будто ты не водителем работаешь, а прачкой! Все руки в мозолях, и цыпок полно, брр! А тощая ты какая! Смотреть больно! И вся дерганая, словно тебя покусали и ты собираешься укусить в ответ! Так нельзя, девочка, так не годится.

Кажется, срабатывало. Ирина Федоровна с удовлетворением заметила, что Женька задумалась над сказанным и теперь даже не заикается об отъезде. Но девушке, действительно, нужно привести себя в порядок. Это загнанное выражение на лице и одновременно готовность кинуться в драку с первой минуты растопили старое, мудрое сердце.

Было ясно, что девочка много повидала и страдала, и как умела, справлялась с этим, сделав главной своей защитой одиночество, когда не страшно разочароваться в ком-то или потерять.

— Ну вот что, давай-ка ты завтра еще в Арбат-Престиж сгоняешь, там вполне умеренные цены и шикарный выбор. Мы с Олькой частенько выбираемся. Заодно нашу поэтессу вытащишь, пора ей тоже превращаться в настоящую леди.

— Ирина Федоровна! — взмолилась Женя, ничего не соображая.

— Я семьдесят шесть лет Ирина Федоровна, — горделиво заявила та, — и у меня, между прочим, до сих прекрасная кожа, шикарные волосы и ногти в порядке. И к тому же имеется здоровый аппетит, не то что у некоторых! Понятно тебе?

Женя нехотя кивнула.

— Так что пойдем ужинать, не дай старухе умереть голодной смертью!

Глава 15

— Что с вашей ногой, дорогая?

Массажист, румяный, бородатый дядька, сочувственно разглядывал Женькину лодыжку. Сама Женя лежала на белоснежном столе, закутанная в махровое — черт, такое же ослепительное белое! — полотенце. При этом чувствовала она себя, словно перепеленатый младенец.

— Подвернула, — мрачно буркнула она, независимо подтянув полотенце повыше.

— Ясно. Нужно было сделать йодную сетку, опухоль спала бы быстрей. Сейчас я аккуратненько помассирую.

И осторожными движениями он принялся мять злосчастную Женькину конечность.

— Теперь перейдем к главному, — объявил он спустя несколько минут и развернул полотенце.

Женька инстинктивно дернулась. Что и говорить, лежать с голой задницей перед чужим мужиком было как-то несолидно. И еще жаль, что ее предыдущий опыт общения с массажем сводился к потасовкам с одноклассниками, когда все тело болело от тычков и затрещин.

Тогда боли не ощущалось, дралась она самозабвенно.

Адреналин решал все.

Сейчас терпеть было невозможно. Прохладные, крепкие руки безжалостно давили, щипали, стучали, щупали и снова давили.

— А-а-а-а-а, — стонала Женька на одной ноте.

— А что же вы хотели, дорогая? — добродушно посмеивался истязатель. — У вас такой сколиоз, что любо-дорого! Запустили вы себя совершенно недостойным образом. Небось, в офисе перед компьютером целыми сутками сидите?

— За рулем, — умирающим голосом возразила она.

— Неужели руководите? — не поверил он. — Такая молоденькая…

— Я машину вожу. Рулю, то есть.

— Так следите за осанкой-то, девушка! — снова набросился дядька, рассудив, что раз она не руководит, значит и церемониться сильно не стоит.

Едва передвигая ногами, Женя через некоторое время поплелась в следующий кабинет. Там ее сразу раздели и принялись растирать щеткой, вымазанной в каком-то светло-коричневом креме.

— Чуть-чуть потерпите, и кожа будет, как бархат, — прощебетала женщина в белом халате.

От избытка белого у Женьки уже шла кругом голова. Благо, стены в салоне были выкрашены более живенько, что-то среднее между розовым и лиловым.

Иначе она бы решила, что ее поместили в лечебницу.

«Сама виновата! Вечно идешь у всех на поводу!»

С другой стороны, когда бы еще Женька попала в салон красоты?!

В следующей жизни, должно быть.

А так — лежи, наслаждайся. Ирина Федоровна обо всем позаботилась, договорилась, что их с Маринкой примут без записи, сама выбрала процедуры. Они обе и названия такие не выговорили бы.

— Наконец-то я тебя нашла, — заглянула в кабинет Маринка, — ты как?

— Теперь я знаю, что чувствует букашка, когда по ней проезжает трактор, — слабо улыбнулась Женя.

Мучительница в халате потрясла щеткой:

— Извините, сюда нельзя посторонним.

— Я не посторонняя, — хмыкнула Маринка, — я такая же страдалица, как эта несчастная букашка! Жень, у тебя сейчас косметолог, а потом идем в парную.

Женька молча уткнулась лицом в кушетку, изображая полное смирение перед лицом тяжких испытаний.

После сауны их пути разошлись. Маринка отправилась поплавать, а Женя, выразив восхищение подобной стойкостью, потащилась делать маникюр. Коленки подгибались, голова была абсолютно пустой, во всем теле стоял легкий перезвон.

Самое странное, что она готова была скулить от удовольствия.

Усевшись в кресло, Женя отдала себя во власть маникюрши, а сама задремала. Где-то на краешке сознания трепыхалась мысль о предстоящем вечере. То бишь, предвкушение.

Илья, наверное, с ума сойдет, окончательно сформировалась эта самая мысль.

Откуда было Женьке знать, что мужчины не замечают мелочей вроде маникюра и посвежевшего после биомассажа лица?!

Если бы она и знала, то вряд ли приняла бы это во внимание. С другими мужчинами, быть может, так и происходит. С другими она и сама ничего не замечала в себе, и уж, конечно, если прихорашивалась перед зеркалом, то думала только о том, чтобы все выглядело прилично и аккуратно. Не более того.

Других она разглядывала — иногда внимательно, иногда небрежно, — будто примеряясь, стоит ли затевать долгую песню или ограничиться ужином в ресторане.

Ужинать приходилось чаще, чем петь.

И во время ужинов очень часто тянуло в сон, и Женька старательно прикрывала зевки ладошкой.

Конечно, она влюблялась. В детском саду в местного сторожа — разбитного парня с длинной косматой прической. В школе в одноклассника по фамилии Зверев, от которого в воспоминаниях осталась только фамилия. В Питере, куда они с папой наведались однажды, она втрескалась по уши в сына его товарища. Ей тогда, кажется, было лет семнадцать.

На нее обращали внимание даже чаще, чем этого хотелось. Быть может, оттого, что она все время попадала в чисто мужские компании. И отец приговаривал: «Смотри, не теряй голову, малая!», когда парни наперебой приглашали ее танцевать, прокатиться по ночному городу, устроить пикник на обочине, отправиться за ними на край света.

Она смеялась, как смеются все девушки на свете, когда им двадцать, когда они свободны, легки и защищены любовью близких.

Нет, мужчины ее волновали, и сердце время от времени екало, и поджилки тряслись, если рядом оказывался высокий, красивый, умный.

Она так и думала про них, приглядываясь к очередному: красив ли, умен ли, и, смешно сказать, — понимает ли толк в машинах! Еще было важно, чтобы кавалер умел пользоваться ножом и вилкой, сморкался в платок, а не пальцами в сторону, знал, что «Мастер и Маргарита» это не только кафе на Чистых Прудах, разбирался в политике и искусстве — иначе о чем говорить прикажете?! — чистил зубы перед сном и не приходил на свидание в спортивном костюме.

Честное слово, если бы Илья пришел на встречу к ней в кургузом ватнике и солдатских кальсонах, Женька бы не заметила!

Ей было плевать, как он держит вилку и что, отпивая чай, шумно прихлебывает от удовольствия.

Вернее, нет, ей нравилось на это смотреть. Она просто глаз не могла отвести, вот как нравилось.

И о политике они не сказали ни слова. И театр с оперой не обсудили. Как же так?!

Ночью они снова были вместе, и все повторилось, и все было по-новому. И каждый миг, казалось, сердце не выдержит, выскочит из груди и пустится в пляс.

— Добрый день, Марго, — прощебетал кто-то рядом, — присаживайтесь. Что-то вас долго не было видно.

— Дела, — отозвался томный голос, — вот совсем себя запустила, пальцы, словно у кухарки.

Женька дернулась, лак смазался, и маникюрша едва сдержала досадливую гримасу, улыбнувшись понимающе:

— Ничего, ничего.

Женя улыбнулась в ответ и скосила глаза в сторону, откуда доносилось воркование томной дамы. Этот голос не спутаешь с другим. Имя опять же. Марго — стало быть Рита. Тоже мне королева!

Женя разглядела надменный профиль в белокурых кудряшках, яркую обтягивающую блузу и совершенно шикарную грудь, победоносно смотрящую вперед. Крейсер Аврора отдыхает.

Неужто это действительно она?! И неужто Илья мог позариться на эту хищную красоту, выставляемую напоказ, будто манекен в витрине бутика.

Болван!

Тупица!

Идиот безмозглый!

Это ты идиотка, сказала бы мама и была бы права.

Напридумывала черти что, развесила уши, наивная чукотская девушка! А его, между прочим, невеста поджидает готовенькая. Вон тоже маникюрится.

Интересно, для Ильи старается или просто печется о своем неземном очаровании?

Женя чувствовала, как затылок потяжелел и пальцы в профессиональных руках онемели. Ах оставьте, не надо ей никакого лака! Ничего не надо! Все равно такой груди у нее никогда не будет, и лоска такого тоже, и белокурых кудрей из ее лохматулек не наделаешь.

Зачем она приперлась сюда?!

Илья одобрил идею, вот зачем. Им нужна была передышка, вот зачем. Ему, в конце концов, надо было работать, а ей сидеть дома в окружении все понимающих родственников было невмоготу.

Ей вдруг стало тошно от банальности происходящего.

Будущая жена сидит в пяти метрах от любовницы и ничего не подозревает.

Слово любовница, прогремевшее в собственной голове, обдало Женьку новым приступом отчаяния. Захотелось немедленно выскочить из кресла, умчаться подальше и спрятаться поглубже. Правда, в халате, в который ее закутали, бегать по столице чревато. Милиция и все такое.

«О чем ты думаешь, балда?! Будто тебя больше всего на свете интересуют сейчас дяди-милионеры, а не тетя, сидящая в соседнем кресле!»

Может, сделать вид, что ее нет? Ну не было же ее все эти дни. Женька во всяком случае о существовании Риты даже не вспомнила.

А Илья?!

Вполне возможно он встречался с ней на бегу. Или они просто поссорились, а тут как раз Женя под руку подвернулась. Именно что, подвернулась.

— Ну вот и все, — выдохнула девица, в последний раз взмахнув кисточкой, — подождите минутку, пока высохнет лак.

— Хорошо, — кивнула Женька и решительно поинтересовалась, есть ли здесь бар или что-то вроде того.

— Конечно! На втором этаже, налево. У нас прекрасный ресторан.

Лак, действительно, высох за минуту, чего Женька никак не ожидала. Покосившись на блондинку, она удостоверилась, что та освободится еще не скоро, и с досадой передернулась. Решимость с каждой секундой покидала ее.

Зря ты это затеяла, сказал бы папа.

Но быть честной учил ее именно он. Значит, все-таки не зря?!

— Я подожду тут свою подругу, — объявила Женя маникюрше и принялась независимо листать журналы мод. Картинки расплывались перед глазами.

И в довершение всех бед вспомнилась Маринка, которая должна была появиться с минуты на минуту. Тогда весь план к чертям собачьим.

Что же они возятся с ногтями, будто это невиданная драгоценность, требующая достойной огранки!

Нетерпеливо ерзая и бросая на дверь умоляющие взгляды, словно уговаривая судьбу попридержать Маринку в бассейне, Женька, наконец, услышала долгожданное:

— Ну вот, Марго, готово! Вы теперь на массаж?

— Нет, у меня грязевые ванны, — высокомерно ответствовала Рита.

Женька вся подобралась, следя за ней настороженным взглядом. Блондинка вышла из кабинета, и Женя рванулась следом, уже не раздумывая, чем это может обернуться.

— Маргарита! — окликнула она. — Добрый день!

Та медленно развернулась и с недоумением уставилась на Женю.

— Мы знакомы? — надменно осведомилась она.

— Я вас знаю, я видела вас в аэропорту… с Ильей, — выпалила Женька.

— С каким Ильей?

Хм… У нее что, тысячи женихов-тезок? Фамилию, кстати, Женька не знала. А если бы и знала, то сейчас не вспомнила. В голове царил полный хаос.

— Ну с Ильей, — глупо произнесла Женя.

Лицо у блондинки ожесточилось, она смерила ее презрительным взглядом и уточнила:

— Вы имеете в виду Илюшу Кочеткова? Моего будущего мужа?

Вот так, получай, малолетка! И не мешайся под ногами!

Не зря Риту ценили ее работодатели, соображала она мгновенно и реагировала соответственно. Эта чучундра, оболваненная, будто драная кошка, наверняка, новая пассия Кочеткова. Вон как волнуется, аж губы прыгают! Не упускать же возможность насолить противному адвокатишке! Пусть влюбленная дура сойдет с ума окончательно от ревности и хорошенько потреплет нервы Кочеткову из-за несуществующей невесты.

— Понимаете, несколько дней назад я подвозила Илью, и случайно… так получилось… в общем, я подвернула ногу и…

Ого! Вот этого Рита никак не ожидала. Значит, это и есть та страдалица, с которой все носились, будто с писаной торбой!

И что же дальше? Чего девица хочет?

Вдруг Рита побледнела. Внезапная догадка ошеломила ее.

— Давайте поднимемся в ресторан, — умоляющим голосом предложила Женька, — там удобней будет разговаривать.

— О чем, деточка? — холодно поинтересовалась Рита, только многолетний опыт позволил ей сохранить невозмутимость.

Девчонка наверняка видела ее в кабинете. Пронырливая сука! Решила шантажировать ее, королеву Марго?!

— Пожалуйста, пойдемте, — промолвила Женя упрямо, неожиданно обретая почву под ногами, и уверенно взглянула в лицо блондинке.

Та взгляд не отвела. Глядела уже не пренебрежительно, а с необъяснимой, неистовой злобой.

Неужели так быстро поняла все?!

Ярость забурлила так мощно, что Рита едва сдерживалась, чтобы не накинуться на соплячку в коридоре элитного салона красоты.

Надо держать себя в руках.

— Ну, что ж, идемте. Только учтите, что вы сами все это затеяли! Как бы не пожалеть…

Женька не пожалела.

Она заказала себе и «невесте» по бокалу вина, хлебнула для храбрости и выложила все, как на духу. Легче, конечно, не стало, но почему-то это прибавило ей уверенности. То, что до сих пор казалось несбыточной, глупой мечтой, плодом больного воображения, обрело силу, как только оформилось в слова. Женька говорила недолго, меньше минуты, и в эти короткие мгновения уложилось очень многое.

Она сама не подозревала, что может такое произнести.

Где же твоя гордость, ужаснулась бы мама.

В том-то и дело, что гордость была. Не ложные, смешные фанаберии, когда запрещаешь самой себе все, что не принято, что могут истолковать превратно, что бросает тень на твою безупречную — слово-то какое! — репутацию!

Женька гордилась тем, что посмотрела в глаза блодинистой даме и прямо сказала о своих намерениях. Пусть это выглядело детским порывом, нелепостью, дурацким вызовом. Как угодно. Ей плевать, что подумала при этом блондинка.

Женя просто сказала, что любит ее жениха.

Что будет бороться за него, если поймет, что ему лучше с ней, чем с Ритой.

Подумала и честно добавила, что бороться станет и в том случае, если ни черта не поймет.

У блондинки было странное лицо. Словно она пыталась сдержать радость. Может быть, она оглохла от горя или не восприняла Женькины слова всерьез?

— Милочка, — протянула между тем Рита, ступая на тропу импровизации, которую так ненавидела, но которая частенько выводила ее к цели, — неужели ты думаешь, что Илюша на тебе женится?

Поняв, что ей ничего не грозит, Рита решила развлечься в стиле старухи Шапокляк. Это ужасно ее возбуждало.

— Сколько вы знакомы? День, два? — усмехнулась она, придвинувшись вплотную к Женьке, которая внезапно почувствовала себя неуютно, будто оказалась в нижнем белье посреди улицы,

— И какая между вами разница? Я не о возрасте говорю, ты же понимаешь. У тебя на лбу написано «провинциалка желает познакомиться!» Ну Илюша и познакомился. А на большее не рассчитывай даже. Кстати, я не ревнивая, так что напрасно ты здесь выскакивала из штанов, стараясь сразить меня своими откровениями! Только не зарывайся, начнешь раскручивать его на бабки, живо схлопочешь по своей костлявой заднице, ясно?

Рита ласково улыбнулась.

— Вы ничего не поняли, — ошарашенно пробормотала Женя.

Ей на самом деле хотелось, чтобы Рита все знала. Пусть это попахивало глупым юношеским максимализмом, но Женька не терпела намеков и полутонов. Ей было трудно, но она решилась и высказалась, как на духу, искренне полагая, что Рита имеет право знать правду.

А Рите было плевать. Во всяком случае, всем своим видом она демонстрировала полное равнодушие к Женькиной персоне, взявшейся соблазнить ее жениха.

По меньшей мере, это выглядело странно.

— Я же вам сказала, мне нужен Илья, а не его положение или деньги…

— Не заливай, душечка! — отмахнулась Рита, раскинувшись в кресле. — Пользуйся, только меру знай. Пока мы не женаты, мне не хочется давить на Илюшу. Пусть себе потешится, сил у него навалом…

Она облизнула губы и с намеком взглянула на Женьку.

Мол, мы обе знаем, что такое мужская сила Ильи Михалыча.

Женьке стало противно.

— Извините, я пойду. Жаль, что мы друг друга не поняли.

— Вот именно, — осклабилась Рита, — вот именно, что не поняли. И хуже от этого будет только тебе, милочка! Ты вроде уже не первой свежести, могла бы кое-что соображать, реально на вещи-то смотреть! Кто он, и кто ты!

Оттого, что блондинка заговорила словами, еще недавно с болью звеневшими в Женькиной голове, стало совсем тошно.

Кто он, и кто ты?!

И куда подевалась уверенность, с которой Женя начинала разговор?! Господи, да она была убеждена, что поступает правильно и честно, и это придавало ей сил. Это и еще последние дни, каждое мгновение наедине с Ильей. И она чувствовала, что может свернуть горы, переплыть океан, взмыть в небо, если понадобится.

Она могла все. Еще пять минуту назад, пока Рита не раскрыла рот.

— Что ж, до свидания, дорогуша, — царственно кивнула «невеста».

Женька рассеянно попрощалась и вышла из бара. В голове жутко трещало, что-то ворочалось, скреблось, позвякивало. Боль проникала повсюду, мешая сосредоточиться.

Надо бежать отсюда. В свой темный коммунальный угол, в привычное одиночество, — бежать немедленно!

Трусиха, сказал бы папа.

Легко ему говорить! Мать хотя бы предупредила, что выходит замуж, и ему ничего не оставалось, как смириться.

А Женьку никто ни о чем не предупреждал. Ее попросту не учли, вот и все. Через пару дней Илья помирится с невестой, глядящей сквозь пальцы на невинные развлечения будущего мужа. Наверное, он уверен, что ему повезло с ней. Такая чуткость, такая вседозволенность дорогого стоит!

Женя злобно крутила в руках пояс халата, смутно мечтая, чтобы на его месте оказался Илья. Она бы с удовольствием свернула ему шею!

Впрочем… Чем он виноват, этот баловень судьбы? Она упала к нему под ноги, словно перезревшая слива, и странно было бы, если бы он не воспользовался этим обстоятельством, чтобы полакомиться.

Разве он обещал ей что-то?

Ему не пришло в голову честно сказать: «У меня есть невеста, но я так увлекся тобой, что забыл про нее. Давай не будем торопить события, я просто не хочу ничего от тебя скрывать».

Женька скривилась, представив, что он произнес все это. Как по сценарию мыльного сериала, где герои сначала просто любовники, а потом вдруг осознают свою великую страсть.

Ну ладно. Но ведь он мог сказать иначе. Ему следовало сказать! Он, черт подери, обязан был ее предупредить!

«Я собираюсь жениться, так что не принимай близко к сердцу то, что между нами происходит. Ты ведь взрослая девочка и все сама понимаешь!»

Она понимала только одно — решать за него, что надо делать, а чего делать не стоит, она не имеет права. Это все проклятое воображение, рисующее ей великолепные, неправдоподобные картины будущего.

Фантазерка ты, девочка, сказал бы папа.

Не витай в облаках, сказала бы мама.

Сними лапшу с ушей, велела бы Ираида Матвеевна.

Маринка ждала ее в холле, уже одетая и полностью освоившаяся в шикарной обстановке салона.

Женька обессиленно повалилась в соседнее кресло.

— Я тебя заждалась. Поедешь домой в халате? — усмехнулась Марина.

— Все возможно, — пробормотала Женя.

— Эй, ты в порядке? Или тот трактор еще дает о себе знать?!

Трактор?! Ах да, она же побывала в руках массажиста, а потом еще у кого-то, кто приводил в порядок ее лицо, волосы, тело.

Черт побери, найти бы таких специалистов в другой области, так сказать, параллельной. Чтобы поскребли щеточкой ее душу, смахнули пыль с мечты, хорошенько отпарили сердце, и оно бы — легкое, обновленное, — забилось в непривычном ритме праздника.

Ну да, поди найди таких волшебников!

— Жень, ты чего? До сих пор в себя не придешь? — насторожилась Маринка, не дождавшись ответа.

Женька помахала рукой в воздухе: с ней все нормально, только говорить трудно.

Недавно она ощущала себя королевой и будто невесомо парила в воздухе, и не было в теле ни единой целой косточки, — только музыка. Сейчас она тоже звучала — траурный марш или что-то вроде того.

Жаль, что эйфория так быстро улетучилась. Последствий чудодейственных процедур Женька уже не ощущала и даже удивилась слегка, заметив, как радостно светится Маринкино лицо.

Вот кому салон красоты пошел на пользу!

Женя внезапно увидела, что Марина совсем преобразилась. Привычную прическу «а-ля — только что с сеновала» сменили крупные каштановые волны, блестящие и гладкие. Выяснилось, что имеется лоб — наивный, четко очерченный, еще розоватый после сауны и бассейна. К тому же появились жизнерадостные губы, сияющие карие глаза, ровный маленький носик, обычно рассеянно сморщенный, а теперь элегантный и премиленький.

И стало очевидно, что она — сестра своего брата. До сих пор Женька не замечала их сходства.

— Классно выглядишь, малая, — сказала она, не в силах больше копаться в нагромождениях собственных мыслей.

— Спасибо, ты тоже, — хихикнула та, — стоило потерпеть немного ради такого, правда? И вообще, как это я раньше была такой дурой, что отказывалась сюда приходить? Представляешь, меня в бассейне три раза пытались склеить, а потом еще в лифте.

Малая и есть! Женька хмыкнула, добродушно щелкнув ее по носу.

— Ну ладно, — забавно сморщилась Маринка, — иди одевайся, а я пока вызову такси.

Женя послушно отправилась в раздевалку, и тут затрезвонил мобильный. Марина с полным соответствием своей новой внешности неторопливо выудила телефон из сумочки и томно мяукнула:

— Слушаю вас.

— Это ты, что ль, малая? — удивился Илья. — Чего у тебя с голосом?

— Его отмассажировали, — хрюкнула она, — ты что звонишь?

Илья посопел, раздумывая.

— Вы еще красоту наводите?

— Уже навели. Собираемся в магазин за косметикой.

— Подождите, я тут недалеко, освободился, понимаешь, неожиданно, сейчас подъеду.

— Зачем? — не поняла Марина.

— Подвезу вас. Давай, диктуй адрес.

Она недоуменно посмотрела на трубку, словно это она говорила глупости.

— Слушай, а как ты понял, что недалеко, если адрес не знаешь?

— Отстань! Говори, куда ехать!

Глава 16

Ярость искала выхода, и Женька непростительно издевалась над продавщицами в «Арбат-Престиже». А вот не надо было меня сюда тащить, мстительно думала она, исподтишка посматривая на Илью, который скучал у витрины с духами.

По дороге сюда он несколько раз пытался с ней заговорить, воспользовавшись тем, что сестра задремала, утомленная длительными косметологическими процедурами.

— Не трогай меня, — шипела Женька, задвинувшись подальше в кресло.

Ее трясло.

Он с самого начала жутко нравился ей, и с самого начала она знала, что с ним ничего не светит. Так выразилась белобрысая дамочка, но Женька и сама это понимала. И все же она рискнула, вряд ли сознательно, скорее, пробираясь на ощупь в темное сверкающее волшебство его мира. Сбивая в кровь коленки, впиваясь ногтями в пустоту, она не останавливалась, а шла дальше.

Зачем, идиотка?!

Она зашла так далеко, что теперь не вспомнит дороги назад, и на веки вечные обречена болтаться между тем, что случилось, и тем, что могло случиться, если бы не…

Таких «не» было великое множество, и их полный список крутился в голове по кругу и заставлял корчиться от беспомощности, и плечи под его тяжестью горбились, словно у пенсионерки.

— Жень, — окликнул Илья, когда она в сотый раз услала продавщицу на склад искать помаду серо-буро-малинового оттенка.

— Жень, давай просто купим все скопом, и хватит мучиться!

— Это ты меня сюда привез! — она ткнула его в грудь кулаком. — А теперь не путайся под ногами!

— У тебя плохое настроение? — озабоченно осведомился он.

Словно был ей внимательным и нежным супругом вот уже двадцать пять лет! Как только у него язык поворачивается говорить с такой правдоподобной заботой?! Как только он смеет глядеть на нее так ласково!

Женька отвернулась, но его ладонь тяжело легла на плечо и развернула ее обратно.

— Чего тебе надо? — злобно выплюнула она ему в лицо.

— Что с тобой, а?

— У меня случаются припадки. Время от времени, — с холодной любезностью доложила Женя. — Я тогда кидаюсь на мужчин и готова порвать их в клочья, особенно, если они такие кретины, как ты!

— Да что случилось, в конце концов?! — рассвирепел он.

— Ничего, — внезапно успокоившись, выдохнула она, — ты просто меня раздражаешь.

Илья ушам своим не поверил. Прозвучало вполне искренне, а в голове не укладывалось.

Раздражает, значит?

Он ее раздражает, вот как!

С утра она щебетала, как птичка, и ластилась к нему, и ходила за ними по пятам, пока весь дом не проснулся, и смотрела, как он бреется. Илья ловил в зеркале ее взгляд и слышал, как мгновенно сбивается со спокойного ритма сердце, ликующе, невпопад разгоняя кровь туда-сюда.

Он даже подумывал совсем не ехать в офис. В конце концов, совещание можно закончить потом, лет через двести. Когда они немножко устанут. Не друг от друга, а обессилев от собственных желаний.

Но внезапно ему становилось страшно. Как накануне утром, когда он сбежал, тихонько выбравшись из ее объятий.

Не стоит торопиться, не стоит, уговаривал его этот страх и гнал из дома подальше, на свободу.

К обеду Илья затосковал так, что впору было кидаться на стенку или начать колотить офисные стаканы об пол. Коллеги, казавшиеся раньше милыми людьми, теперь злили до икоты. Он едва сдерживался, чтобы не заорать благим матом, заглушая их глупые, никчемные споры.

Часам к четырем он сдулся, словно воздушный шарик. Опустошенный, смотрел на часы и уговаривал стрелку двигаться побыстрей. Потом его осенило. Он вышел вроде бы покурить, набрал мобильный сестры и снова, не досовещавшись, не додумав свои тяжкие думы, не допив горький кофе, бросился навстречу желанной неизвестности.

Ну да, он не знал точно, зачем приперся в салон красоты, а оттуда повез девиц в магазин. Было абсолютно ясно, что заняться тем, чем хотелось заняться больше всего на свете, в магазине не удастся.

Тогда что?

Куда его понесло?

Просто смотреть на нее было очень тяжело. Все время тянуло прикоснуться, погладить, обхватить и не отпускать.

Зря он приехал.

А теперь еще вот это: «Ты меня раздражаешь!»

От бессильной ярости он играл желваками и всерьез подумывал, не треснуть ли ей хорошенько по заднице. Чтобы опомнилась. Чтобы заткнулась и бросилась его целовать. Чтобы смотрела, как утром, когда под ее взглядом он обмякал и плавился от нежности.

Это были опасные мысли, расслабляющие и не дающие ни единого шанса на разумное решение проблемы. Хотя, разве у него есть проблема? Гневные молнии в изумрудных глазах — это не проблема, это беда прямо. Вроде землетрясения, когда ничего нельзя поделать, кроме как спасаться бегством.

Снова бегство… Илья сжал кулаки, уставившись ей в лицо с упрямой надеждой. Что еще за дела?! Не будет он больше бегать!

— Поехали домой, — проскрежетал он, дрожа от негодования.

Ему бы только добраться до постели! Там посмотрим, что за внезапное раздражение охватило бедную сиротку!

— Я еще не все купила, — отрезала Женька, не глядя на него, — и Марина пока не выбрала…

Он сжал ее подбородок, заставил посмотреть ему в глаза, и Женя осеклась на полуслове.

— Я сказал, поехали домой, — повторил Илья, не повышая голоса, хотя очень тянуло гаркнуть на всю Москву.

Она не поняла, что случилось. Просто стало очевидно, что ослушаться его нельзя. Темный взгляд не сулил ничего хорошего, но и угрозы в нем не было, только мрачная уверенность в собственном превосходстве.

Никому она не позволяла командовать собой.

А он и не спрашивал ее позволения.

Надо было уносить ноги. Это следовало сделать еще в салоне красоты. Нет, еще раньше — пару дней назад, когда ей вздумалось, что здесь она будет в безопасности.

Остолопка!

По мере того, как они приближались к дому, паника стремительно нарастала. Женька готова была выпрыгнуть из машины на ходу, лишь бы никогда не встречаться больше с глазами, в которых бушует чужая, неизведанная галактика.

Ей не справиться с этим.

Его мир никогда не станет ее.

Он просто будет править, достаточно одного взгляда, чтобы законы, привычки, пристрастия Женькиной вселенной раз и навсегда забылись, посторонившись перед устоями его святейшества.

Черт, как же глупо!

Как она могла так вляпаться?!

Вдруг Женя почувствовала его пальцы на своей ладони и судорожно вздохнула, вскинув взгляд на любимое лицо. Его профиль был невозмутим, Илья внимательно смотрел на дорогу.

«Ну вот, так и будет всегда. Вернее, так будет еще немного, пока ты ему совсем не наскучишь».

Значит, остается ждать, когда прозвучит приговор?

А если все-таки сбежать? Вернее, удалиться с достоинством, сохранив остатки гордости и держа королевскую осанку. Иначе через некоторое время придется уползать в нору зализывать раны, и никакого к лешему достоинства не останется.

Это был самый отвратительный вечер из всевозможных отвратительных вечеров.

За всю дорогу она произнесла три фразы: «Не хочется!», когда он ей и Маринке предложил перекусить где-нибудь. «Мне все равно!», когда он вежливо осведомился, устраивает ли ее радио, которое он настроил. И еще что-то вроде «пошел к черту», произнесенное разъяренным шепотом, когда он накрыл ладонью ее пальцы.

Ему удалось перехватить ее во дворе, выждав, пока Маринка скроется в доме.

— Ты можешь толком сказать, что случилось? — стараясь изъясняться спокойно, выпалил Илья.

— Ничего. Просто не трогай меня.

— С каких пор тебе это не нравится?

Она с силой отпихнула его, едва не впечатав спиной в сосну, и, прихрамывая, бросилась бежать. Илье понадобилось несколько минут, чтобы отдышаться и понять, что жизнь его кончена.

Оставшийся вечер он следил за ней мрачным взглядом, уже не предпринимая попыток остаться наедине. И каждый раз он видел в зеленых глазах только усталость.

И пронеслось в голове отчаянное: «Быть может, правда, раздражаю?!»

Тогда все.

Он чувствовал себя псом, которого поначалу любили и баловали, а потом посадили на цепь и забыли о его существовании. Сколько угодно он мог бы доказывать свою преданность, бдительно кидаясь на прохожих, подавать тапочки, любовно заглядывать в глаза, сдержанно выть на луну, стараясь не побеспокоить хозяйский сон. До него никому не было дела.

Черт возьми, и пугало не только это!

Собственная уязвимость, когда он смотрел на Женьку, когда просто думал о ней, страшила еще больше. Это было совсем незнакомое чувство, смутное, но очень болезненное, и Илья понятия не имел, что оно значило, и что с ним делать.

Как хорошо, что я не влюблен, хмуро думал он, встречаясь с изможденным крыжовенным взглядом.

Иначе вообще труба.

Уснуть ему не удалось. Быть может, оттого, что в нескольких метрах, в соседней комнате, жила ее бессонница. Несколько раз он решительно поднимался, выходил в коридор и застывал перед дверью, за которой его не ждали. Он был уверен, что она не спит. И больше всего на свете ему хотелось войти, во что бы то ни стало добиться от нее объяснений или без всяких разговоров схватить в охапку, зацеловать обиженные губы, горькие складки у рта, печальный подбородок, лоб в усталых морщинах.

Но он не мог.

Тот самый страх держал его на месте лучше любой цепи. «Оставь все, как есть. Отступи. Уйди в тень и смирись. Через пару дней она исчезнет из твоей жизни, и все встанет на свои места. А независимость, которую ты так ценишь, останется с тобой».

Он стоял у двери, и кулаки сжимались сами собой от бессильной ярости.

Он знал, что поступает правильно, она первой пошла на попятную, и самым верным, единственно верным решением было подыграть ей, легко улыбнуться, пожалеть с умеренной грустью, что «все так быстро закончилось!»

Закончилось, не начавшись толком.

Это начало никуда бы не привело, успокаивающе прошелестело в голове.

Ну да, все правильно, глупо надеяться на чудо. Даже пытаться не стоит.

Глубоко, под сердцем что-то саднило, тихо постанывая, и от этого стона всего его лихорадило. Будто бы он оставил друга в беде, на верную гибель. Будто бы предал самого себя. Будто бы прошел мимо голубя с подбитым крылом, близко прошел, так что увидел в маленьких глазах беспомощность и смиренную вселенскую тоску.

Хлесткая энергия подрагивала на кончиках пальцев, билась в горле, барабанила в виски, и стоять на месте было невозможно, и идти было некуда.

Илья спустился в кабинет, толком не зная, чем может помочь работа. Но надо было что-то делать, а лучше всего в этой жизни он делал свою работу. Он включил светильник и достал папки. Разложив бумаги, открыл окно в предрассветный июнь, и целую вечность бездумно перебирал страницы, и его тяжелые вздохи сливались с шепотом ветра, с дыханием сосен, с угрюмым ворчанием неба на горизонте.

Будет дождь, подумалось равнодушно.

Будет дождь, и деревья согнутся от влаги, Данька станет измерять глубину луж во дворе, мама будет ворчать, а бабушка испечет плюшки со сметаной. Нет ничего лучше, чем пить чай с плюшками у камина, когда за окном идет дождь, так она говорит.

А потом распахнутся шторы облаков, и солнце выставит наружу алые бока и оботрет листву, и смахнет капли с крыш.

Всему свое время — и прослезившемуся небу, и солнечным улыбкам.

Только времени для чудес не хватает.

Что ж, ему грех жаловаться, волшебные превращения и сказочные герои были в его детстве. Тогда все казалось диковинным, и беспричинная радость не покидала душу ни на секунду.

Чего это он вспомнил о детстве? Только старикам дозволительны путешествия в такое далекое прошлое. А ему надо думать о настоящем.

Прочитать все-таки бумаги, прикинуть план действий, составить речь, просчитать ходы соперников. Это всегда было увлекательно. Теперь приходилось заставлять себя, словно на экзаменах, когда нужно прочитать тысячу и одну скучную лекцию и мысленно повторять: «А что? Очень даже интересно!»

Солнце уже вымазало верхушки сосен перламутром, когда вдруг в кабинет кто-то робко постучался.

Илья сдвинул очки на нос и несколько секунд пялился на дверь в глубокой прострации.

— Я войду? — заглянула Женька, — я на минутку, не буду тебе мешать, — слегка продвинулась она.

На ней был привычный уже халат, из-под которого торчало нечто кружавчатое, розовое.

— Входи, чего там, — разрешил Илья и, стащив очки с носа, принялся сосредоточенно грызть дужку.

Розовые кружева напомнили о том, что ночь прошла совсем не так, как хотелось.

— Я зашла к тебе, а тебя нет, вот и догадалась, что ты здесь, — зачем-то пояснила Женя.

Он кивнул на диван.

— Присаживайся.

— Спасибо. Мне надо с тобой поговорить.

— Говори, — Илья пожал плечами.

— Извини, что я нагрубила тебя сегодня вечером.

— Вчера, — поправил он.

— Что?

— Это было вчера. Я не понял, ты хочешь попросить прощения, потому что была груба или потому что врала?

Она старательно отводила взгляд. Черт возьми, он не может разговаривать с человеком, когда тот не смотрит ему в глаза!

Поэтому Илья встал, придвинулся к ней вплотную и взял ее лицо в ладони.

— Посмотри на меня.

— Я смотрю, — быстро проговорила она и снова покосилась в сторону, — о чем это я тебе соврала?

— Ты сказала, что я тебя раздражаю. И еще тебе не нравятся мои прикосновения. Кто ты после этого, если не маленькая лгунья?!

Он произнес это с таким бешенством, что ее передернуло от страха. Но смолчать в ответ она не могла. Вырвавшись, Женька забилась в угол дивана и бросила оттуда:

— Ты сам лжец!

— Я не врал тебе ни единого раза!

— Ты просто умалчивал правду, — скривилась она. Илья потер виски и опустился на другой край дивана.

— Какую правду?

— Не важно. Теперь не важно. Все равно бы у нас ничего не получилось, — вырвалось у нее.

Она не знала, зачем пришла к нему, зачем не спала всю ночь, зачем сейчас не смотрит на него и говорит глупости, в глубине души все еще надеясь, что он бросится разубеждать ее, поклянется в вечной любви, и тогда все станет ясно и понятно.

Но так бывает только в детстве. Там, где черное и белое не имеют никаких оттенков, там, где радость и горе взахлеб, без оговорок, а будущее четко определено и носит название «прекрасное далеко».

Каких гарантий она ждала? Какие слова жаждала услышать?

Да никаких, вот в чем парадокс.

Больше всего на свете ей хотелось уткнуться лицом в его ладони и задохнуться от счастья. Навсегда или на мгновение не имело значения.

Тогда почему в голове мутится от слез, и сомнения рвут душу в клочья?!

Женька встала и высунулась из окна, жадно заглатывая утренний, прохладный воздух.

— Наверное, будет дождь.

— Может, еще и не будет, — торопливо сказал Илья.

Так и подмывало спросить, с чего она решила, что у них не получится и что конкретно не получится.

Нельзя. Слишком опасно. Он давненько не вел таких разговоров, если точнее, — никогда, — и был совершенно неподготовлен к ним. Безоружный, уязвимый, — разве он мог себе это позволить?!

Адвокат Илья Михалыч Кочетков, пожалуй, мог. Уместная импровизация приносила свои плоды и выручала не раз.

Циник Илья Михалыч Кочетков, пожалуй, мог. В постели с девицами время от времени он вступал в беседу и с успехом поддерживал любые темы, и это было легко и ничего не значило.

Зануда Илья Михалыч Кочетков, пожалуй, мог. И гнул бы свою линию до последнего, в надежной кольчуге, при забрале не страшно упорствовать.

А сейчас попросту нельзя. Риск — благородное дело, если это оправданный риск. Илья твердо знал, что рискует чем-то большим, чем несколькими днями, которые они могли бы прожить вместе, в одной постели, на одной волне.

Он кожей чувствовал ее ожидание и с досадливой угрюмостью смотрел в напряженную спину, понимая, что изменить ничего невозможно. Ей нужно что-то, чего он не в силах дать. То ли потому, что не умеет давать, то ли потому, что сам боится остаться ни с чем.

Думать об этом было противно.

А не думать — трусливо.

Вообще-то, Илья считал, что давно смирился с тем, что он далеко не храбрец. Уговорил себя принять данный факт, как неизбежность. Если тебе тридцать шесть, за плечами всегда найдется нечто пугающее, опасное, просто неприятное, что в будущем ты старательно обходишь за тысячу километров, от чего прячешься за циничной ухмылкой и легкомысленными, ничего не значащими фразами.

У него виртуозно это получалось.

И только в редкие минуты откровений он признавал, что эта страусиная тактика из обычной защитной реакции превратилась в стиль жизни.

Чего ради сейчас рисковать всем, что долгие годы служило ему опорой и утешением? Независимостью. Свободой выбора, когда в любой момент можно уйти и жить, как прежде, без сожалений, без полынной горечи во рту, без окаменевшего в сердце разочарования.

С ней он будет другим, он уже другой, и это странно, а он так не любит странностей!

— Та женщина в аэропорту… Рита… она много для тебя значит? — не оборачиваясь, спросила Женька.

Так в этом все дело?!

— Нет, — ответил он.

Голос дрогнул от внезапного облегчения и одновременно от нахлынувшей злости. Стало быть, она уже взялась его контролировать? С какой стати, позвольте? Или это ревность? Но почему, по какому праву?

Все так запуталось, и ему даже в голову не пришло, что ревновать можно без повода и без прав.

— Нет? — переспросила она, повернувшись. В ее глазах он увидел только недоверие.

— А что, это так важно? — спросил Илья, разозлившись окончательно. — Я спал с ней, вот и все.

— Да?! — она отшатнулась. — Со мной ты тоже спишь, вот и все.

— И что тебя не устраивает?

Ее лицо некрасиво передернулось, словно сдавленное на миг чьей-то невидимой рукой.

Она сейчас уйдет, понял он мгновенно.

— Малая, послушай, я…

— Не называй меня так, — зрачки ее угрожающе сузились, — не смей, понял?

Илья вытер вспотевшие ладони о брюки.

— Я не хотел так говорить. Про то, что я просто сплю с тобой. Это неправда.

— А что правда?

Она загоняет тебя в тупик, панически заверещал кто-то внутри него. Ей нужно все и сразу, а так не бывает. По крайней мере, с тобой точно не бывает. Ты не умеешь. Ты не знаешь. Ты не хочешь этого, ведь тебе есть, что терять. Вспомни, — твоя свобода. Ну, вспомнил?!

— Жень, послушай, прошло еще слишком мало времени…

— Слишком мало для чего? — тут же спросила она, мысленно четвертовав себя за это.

Илья тряхнул ее за плечи, делая больно.

— Да перестань ты меня перебивать, балбеска малолетняя! Тебе двадцать лет, у тебя вся жизнь впереди! Это сейчас тебе кажется, что я — мужчина твоей мечты, а завтра выяснится, что ты предпочитаешь блондинов или кого помоложе!

— Перестань меня трясти! — завопила она. — Мне плевать на блондинов!

Он не слышал. Он раскачивал ее из стороны в сторону и надрывался:

— Ты забудешь, ты молодая, красивая, смелая, у тебя получится забыть. А что стану делать я?!

— Отпусти меня, трус несчастный! Что он будет делать? Почему я должна об этом думать? Я тебя люблю и хочу быть с тобой, но решать, что тебе делать со своей жизнью, я не собираюсь! Это твоя жизнь, понял?!

И тогда Илья разжал пальцы, в тот же миг осознав с отчетливой ясностью — она не права. Его жизнь уже не его. В ней слишком много изменилось, чтобы считать ее прежней, принадлежавшей ему безраздельно, когда только от него зависело, когда, почему и зачем.

Теперь — нет.

Женщина, которую он обнимал в постели, с которой смеялся, как школьник, за столиком в кафе, которой выбирал платья, предвкушая, как хороша она будет без них, — эта женщина теперь наравне с ним в его жизни.

Хочется ему этого или нет, никто не спросил.

К счастью ли, к беде ли это, он не знает.

— Давай целоваться, — вдруг сказала Женька.

— И кузюкаться по-взрослому? — криво усмехнулся Илья.

Она кивнула и с жалостливым вздохом прижалась к его губам. Прохладные пальцы пробрались под его рубашку, и почему-то стало жарко. За секунды он взмок с головы до пят, и даже внутри забурлил влажный, огненный шквал.

Илья запихнул ее на стол, попутно избавляя от халата, под которым обнаружилось что-то еще, тонкое и скользкое, наверное, шелковое, что под его нетерпеливыми руками немедленно затрещало.

— Красивый был пеньюарчик, — почтила Женька его память срывающимся шепотом.

— Это ты красивая, — хотел возразить Илья, но забыл и только невнятно зарычал, заново узнавая ее тело, ее запах, ее движения навстречу ему.

Все просто, проскользнула последняя внятная мысль.

А потом миру стало тесно и горячо в привычном обличье, и, взорвавшись каскадом огневеющих искр, обломки его рухнули в небытие, чтобы спустя мгновения возрожденная вселенная засияла неведомым, безмятежным, чарующим светом.

И — было или только почудилось — багряные всполохи солнца, насквозь пробивающие густые тучи, звонкая оголтелость дождя, несовершенство и всемогущество этого дня, этой секунды, всей жизни.

— Мне что-то колет в бок, — сообщила Женька, неподвижно раскинувшись на столе.

— Это мои бумаги, — важно откликнулся Илья, пристроившийся рядом на боку.

— Разве бумаги колются? — вяло удивилась она.

— Всякое бывает, — философски заметил он и, захватив ее обеими руками, придвинул к себе поближе.

Она недовольно завозилась.

— Может, на диван переберемся, а? — через некоторое время предложил Илья, не делая никаких попыток сдвинуться с места.

Женька шумно вздохнула и без особого энтузиазма выразила надежду, что спустя лет сорок, быть может, сумеет одолеть это расстояние. Он почувствовал, как на лицо наползает идиотская, блаженная улыбка.

— Так есть хочется!

— И пить, — добавила Женька.

— Покурить бы.

— Ты же не куришь.

— Ага, не курю.

Они одновременно подняли головы и хихикнули, глядя друг на друга шальными, голодными глазами.

— Ты что? — встрепенулась Женя. — Я больше не могу.

— Я тоже, — с некоторой досадой признался он, — а так хочется…

— Илюш, успокойся, — нервно сглотнув, пролепетала она, — давай пойдем на кухню, перекусим, кофе попьем.

Он часто дышал, уткнувшись носом в ее макушку. От ее волос славно пахло лесными травами, ветром, радугой. Во всяком случае, он думал, что радуга пахнет именно так.

Ему было трудно оторваться от нее.

Ноги отяжелели, свешенные со стола, рука, на которой лежала Женька, затекла и как будто поскрипывала изнутри. Голове было холодно лежать на мокром от дождя подоконнике.

И вообще проблематичным казалось дальнейшее существование скрючившись на разных предметах мебели, совершенно не приспособленных для безумства тел и душ.

— Пойду принесу тебе воды, — собравшись с силами, пообещал Илья.

— Иди.

— Иду.

— Ну иди, иди, — она нетерпеливо поерзала и выудила из-под попы какую-то скомканную картонку.

Илья резко сел.

— Ни фига себе, — он присвистнул и вырвал картонку у нее из рук, — Жень, ты что — йог?

— Почему это? — насторожилась она, приподнявшись на локтях.

— Ты полчаса лежала на коробке со скрепками! Вернее, не лежала, а скакала!

— Прям уж полчаса! Минут десять, не больше, — снисходительно улыбнулась она, — и я не скакала!

— Полчаса! — упрямо надулся Илья. — Еще как полчаса! Еще как скакала!

И быстро чмокнув ее в порозовевший от смущения нос, он вскочил с намерением отправиться на кухню за водой. Не тут-то было! Раздался подозрительный треск, потом грохот, и Илья Михалыч Кочетков — тридцатишестилетний адвокат, циник, зануда, хладнокровный и здравомыслящий человек, — оказался лежащим плашмя на полу в собственном кабинете. У его ног валялись джинсы, которые он забыл стянуть окончательно и которые секунду назад стали помехой его стремительного движения.

Женя так хохотала, что у него вдобавок к расплющенному носу еще и уши заложило.

— Ты весь дом перебудила, — хмуро констатировал Илья, приняв более удобную позу.

— Извини, — икая, произнесла она, — ты ушибся?

— Практически нет. Перебирайся ко мне, тут одному одиноко.

Женька с тяжким стоном возвела очи к потолку, но со стола слезла и пристроилась под боком страдальца, закинув ноги на диван.

— Что, мы теперь только ползком будем передвигаться? — хмыкнул Илья.

— Наверное, стоит попробовать какой-то иной способ, но лично у меня нет сил.

— Ладно, я все-таки схожу за водой.

Он поцеловал ее за ухом, призадумался, поцеловал в губы и, нескоро оторвавшись, растерянно огляделся.

— Ты хотел за водой идти, — напомнила Женька.

— А, ну да. Пойдем-ка вместе, малыш. Покряхтывая, Илья встал и решительно подцепил ее за руки.

— Ну зачем? — слабо воспротивилась она. — Я тут подожду.

— Мне просто нравится тебя обнимать, — пояснил он серьезным тоном, — несмотря на то, что ты такая костлявая.

— Я не костлявая!

— Ну худая.

— И не худая! Я очень стройная девушка! — она кокетливо скосила глаза и повела плечом.

Тихонько дурачась, они добрались до кухни и долго не могли вспомнить, зачем, собственно, сюда пожаловали.

Глава 17

— Выглядишь зашибись, — шепнула Маринка за завтраком.

Женя в смущенной радости хрюкнула в чашку.

— А Илюша уже уехал? — поинтересовалась Ольга Викторовна.

И все разом уставились на Женьку. Даже жевать перестали. Она закашлялась так, что слезы выступили на глазах. Данька принялся хлопать ее по спине, бабушка протянула стакан воды, а остальные так и смотрели с ожиданием.

— Илье с работы позвонили, — выговорила, наконец, Женя, не зная, куда деваться от этих взглядов, — у него завтра какой-то важный процесс, насколько я поняла.

— У него каждый раз важный процесс, — горделиво заметила Ольга Викторовна.

— Значит, ты сегодня свободна? — как ни в чем не бывало осведомилась Маринка.

Женя снова поперхнулась.

Стало быть, всем теперь ясно, что ее свобода зависит только от наличия у Кочеткова Ильи Михалыча важных процессов.

— Так что, поедешь со мной в город? — допытывалась Маринка. — Я вчера в инете откопала офигительный фитнесс-центр, недалеко и недорого.

— Ну наконец-то, — радостно выдохнула Ирина Федоровна, — давно надо было заняться спортом! Я всегда говорю, что в здоровом теле — здоровый дух…

Дед перебил ее самым бессовестным образом:

— На самом деле — одно из двух!

— Ты бы, старый, поостерегся, — прищурилась его супруга, постукивая по столу ножичком, — жуешь свои котлеты, и жуй! Тебе уже никакой фитнесс не поможет, а девочкам надо о здоровье думать!

Виктор Прокопьевич послушно заработал челюстями. Из-под стола вылезла Гера, ужасно заинтересованная упоминанием о котлетах, и поставила лапы на Женькины коленки, с надеждой заглянув ей в лицо.

— Не балуй ее, — предупредительно погрозила пальцем бабушка.

Гера оскорбленно тявкнула и перешла к Даньке, который незамедлительно сунул ей под нос тарелку с овсянкой. Гера принюхалась, кашей не прельстилась и, обиженная на весь свет, удалилась на кухню. Вероятно, поближе к холодильнику.

— Жень, так чего? Поедем? — пихнула ее в бок Маринка.

— Конечно, поезжайте, — решительно поддержала ее Ольга Викторовна, — бабушка права, давно пора заняться спортом!

— Я всегда права, — величественно кивнула бабушка. Женька сосредоточенно пыталась сложить из салфетки самолетик.

— Мне надо с вами поговорить, — сообщила она, обводя тяжелым взглядом собравшихся.

Сделалась пауза.

— Говори, — разрешила, наконец, Ирина Федоровна.

— Я хочу вам сказать кое-что, — повторила Женя. Это была такая беспардонная ложь, что ей стало противно. Ничего говорить не хотелось. Не хотелось, а надо!

Есть такое слово «надо», и она его ненавидит.

— Жень, — потрясла ее за плечо Маринка, — ну, говори, чего ты…

— Спасибо, — выпалила Женька.

— Пожалуйста, — кивнула бабушка, пытливо разглядывая ее напряженное, бледное лицо, — а за что?

— Спасибо вам за все, все, все, — пробормотала она в ответ.

Ей было стыдно. Разве можно уместить в слова благодарность этим людям, ставшим ей родными?!

Может быть, в самом деле, не стоило даже начинать этот разговор? Надо — не надо, какая разница, если вслух невозможно произнести то, что звучит в сердце.

— Идите-ка лучше собирайтесь, — неестественно бодрым голосом произнесла Ольга Викторовна, — вам еще такси надо вызвать, а до нашей Тутоновки они скоро не доедут.

— Да Женька сама за руль сядет, — отмахнулась Марина, — сядешь, Жень? Нога-то у тебя как?

Дед прокряхтел, что об этом надо было поинтересоваться в первую очередь, а не предлагать больной девице занятия в спортивном клубе.

— Это не спортивный клуб, — быстро возразила Марина, — а фитнесс-центр, там всякие тренажеры имеются, так что ногу Женька может и не напрягать. Но опухоль-то у тебя уже спала, правда?

Она обернулась к Жене.

Та кивнула.

Самое время сказать о главном. Самый подходящий момент признаться, что ни в какой фитнесс-центр она не поедет, ни на такси, ни самостоятельно.

Нога-то, действительно, уже не болела.

Да и не в ноге дело, если уж совсем начистоту.

«Ну скажи им, скажи! Довольно нерешительности и малодушия! Открывай рот и начинай прощаться!»

— Ну вот, — между тем тараторила Марина, — значит, поедем на твоей машине. Если ты устанешь, я поведу. Права у меня есть…

— Даже не думай, — перебила бабушка, — вспомни, как в последний раз ты поехала в Москву по той дороге, что ведет в Питер.

— Ну и что? Я же потом сообразила!

— Ага, через сотню километров, когда тебя гаишники остановили за превышение, а ты им рассказала, что перепутала часы со спидометром!

Дед прыснул, Ольга Викторовна жалостливо погладила дочь по голове, а та обиженно заявила:

— Жень, не слушай их! Я не всегда так езжу!

Женька больными глазами оглядела семейство, тотчас настороженно притихшее.

— Ты не говори пока ничего, — пробормотала Ольга Викторовна несмело, — мы потом все обсудим.

— Нет, — решительно сказала Женя, — сейчас.

— Это касается только вас двоих, — буркнула бабушка, раньше всех догадавшаяся, что речь пойдет об Илье.

Женька благодарно улыбнулась ей.

— Я вас так люблю, — вырвалось у нее неожиданно.

— Мы тебя тоже, девочка, — просто ответила Ирина Федоровна.

— Я должна уехать. Сегодня.

Ну вот, она произнесла это. Мир не обрушился, сердце не остановилось, жизнь продолжается.

— Кому ты это должна? — поинтересовалась небрежно бабушка.

— Да что за ерунда! — нахохлилась Марина.

— Подождите! Дайте мне сказать, — умоляющим голосом перебила Женька, — я должна это сказать! Мне надо уезжать, понимаете? Я вас очень люблю, всех, но у меня работа, комната без присмотра осталась, соседи, наверное, с ног сбились…

Ольга Викторовна машинально допила чай из бабушкиной кружки.

— Детка, давай ты забудешь эту ерунду, — откашлявшись, строго сказала она.

— Нет, — помотала головой Женька, — это не ерунда. Я не могу оставаться у вас больше…

— Да почему? — с досадой воскликнула Марина. Соврать было бы очень просто. Придумать кучу правдоподобных аргументов, с сожалением пожать плечами, перецеловать всех, стиснуть в объятиях каждого по очереди, а потом вместе — в куче малой, — и выехать за оранжевые ворота, пообещав навещать в выходные и в праздники.

— Мне нужно, — только и сказала Женька. Бодрый тон не удавался. Вранья они не заслужили.

А говорить правду было слишком тяжело.

Даже мысленно Женя не произносила этого.

— А как же Илья? — пробормотала растерянно Маринка.

Бабушка бросила на нее негодующий взгляд, Ольга Викторовна заполошенно придвинула к Женьке тарелку с бутербродами и очень настойчиво потребовала, чтобы «детка» немедленно подкрепилась. Дед снисходительно и печально улыбнулся Маринке, единственной, которая еще толком ничего не поняла.

— С Ильей я поговорила, — промямлила Женя. Семейство обменялось недоуменными взглядами.

— И что он? — не выдержала Маринка.

— Ничего, — пожала плечами Женя.

Она, действительно, говорила с ним. Пусть это была обыкновенная болтовня любовников после бурной ночи, всем знать об этом необязательно.

Даже если бы захотела, она бы не смогла сказать ему самого важного. Он не слышал ее. Женька чувствовала его страх, будто свой собственный. Ну да, она ведь тоже боялась. И не имело смысла ходить вокруг да около, гораздо проще сделать вид, что все нормально, все замечательно и лучше быть не может.

Он уехал сразу же, как только ему позвонили из офиса. Он поцеловал ее на прощание долгим поцелуем, напомнившим им обоим недавнее безумие. Он ничего не обещал, ни о чем не спрашивал.

Женька все решила сама.

Был другой выход, всегда есть другой выход, но увидеть его непросто и воспользоваться им еще трудней.

Она не станет дожидаться, пока наскучит ему, так думала Женька, глядя, как Илья выезжает за ворота. И сердце подкатывало к горлу, сбивая дыхание. Осколки надежды больно впивались в душу, заставляя еще раз приглядеться, обдумать, прикинуть шансы. Один к миллиону? К миллиарду?

Нет, не было ни единого.

Слишком хорошо она понимала его. Слишком ценил он свою свободу и независимость. Смиренно ждать своей участи она не могла. Торопить его — не имела права. И пришлось решать за двоих. Впрочем, это решение еще предстояло осуществить.

Не так-то это легко, когда на тебя смотрят четыре пары глаз, и в этих глазах обеспокоенность, ласковое недоумение и любовь.

Любовь, пропади все пропадом!

В коридоре, как водится, на Женьку свалился пенсионерский велосипед. Пока она пристраивала его на место, потирая ушибленный бок, на шум выскочила Лера.

— Чего буянишь? У меня ребенок, между прочим, спит!

— Извини, пожалуйста.

Лера хмыкнула недовольно и тут заметила кучу пакетов, сваленных у двери.

— Это чего у тебя? — бдительно поинтересовалась она.

— Вещи, — коротко бросила Женька, которую час назад Ирина Федоровна костерила во все лады, а Виктор Прокопьевич без лишних слов просто перетащил пакеты с одеждой в машину.

— Придумала тоже, — подзуживала и Маринка, — шмотки она не возьмет, я тебе не возьму…

Это она вернула Женю с порога, увидав, что та собирается исчезнуть налегке. Минут сорок спорили и препирались, пока дед не решил все кардинально. Суматоха немного отвлекала от накатывающих рыданий и создавала ложное впечатление обыденности.

— Жень, а ты в отпуск едешь, да? — скакал вокруг нее Данька, — меня папа тоже скоро обещал в отпуск отвезти.

— Это хорошо, — отвечала Женька, из последних сил загоняя внутрь тяжелые, страшные слезы.

Надо было уехать сразу. Чего она телилась, а? Зачем ждала, пока все проснутся, разговаривала, завтракала, улыбалась, уговаривая себя, что так честней да и дороги с утра пораньше забиты пробками.

Сидела бы лучше в пробке, идиотка психованная!

И никаких тебе расставаний, когда губы трясутся, едва выговаривая нелепые обещания и прощальные слова, в руке, будто чека от гранаты, зажаты ключи от машины, болят глаза от невыплаканных слез, а мотор уже ровно гудит, ворота распахнуты, и надо ехать.

Есть такое слово — «надо».

Она думала, что ненавидит его. Но вместо ненависти сейчас Женя чувствовала лишь обреченную безысходность.

Казалось, на душу набросили покрывало — плотное, черное, — оно тщательно прикрыло все щелочки, и стало не видно солнца. В эту темноту пробралось лишь равнодушие, огляделось придирчиво да и улеглось, развалилось, устроилось с твердым намерением остаться навсегда.

Из него вполне мог получиться добротный бронежилет. Хорошая кольчуга.

Вот он, черт его побери, инстинкт самосохранения!

— Жень, может, все-таки погодишь до обеда, а? — втиснулась к ней в машину Маринка.

— Не могу, малая, правда, не могу, — прошептала она жарко, и безразличия как ни бывало.

Что же делать, как теперь быть, где взять силы, чтобы выстроить новую, сверхмощную систему защиты?

— Отойди, — пихнул Маринку Данила, — я с Женей еще не целовался, правда, я не люблю целоваться, но когда прощаются, всегда целуются, это дратиция…

— Традиция, — поправила Ольга Викторовна, — куда ты лезешь в ботинках на сиденье? Даня, немедленно сядь!

— Не приставай к нему! — подоспела бабушка. — Женя потом тряпочкой протрет, и все. Жень, ты ведь протрешь? Обязательно протри!

— Мама, ну чего ты ему потакаешь? Женечка, детка, сгони его сейчас же! На-ка, держи, я тебе вот бутербродов положила и рыбки, приедешь, разогрей и покушай, хорошо? Только разогрей, холодная она не вкусная…

— Бабы, ну что вы за народ? — заворчал рядом дед. — Рыбку она положила, а про книжки забыла небось? Жень, там тебе бабушка собрание сочинений приготовила. Булгакова твоего. Сейчас Маринка сбегает, принесет.

Звонким, как оборвавшаяся струна, голосом Женя попросила, чтобы ничего ей больше не приносили.

— Ну конечно, — фыркнула Марина и убежала. Казалось, это никогда не кончится.

Наверное, потому, что она умоляла кого-то всемогущего, чтобы это никогда не кончалось.

Однако могущества у него не хватило, или Женькины молитвы звучали неубедительно, и в конце концов семейство посторонилось, пропуская Шушика вперед, за оранжевые ворота.

Расстроенные лица исчезли из пределов видимости. И Женя не увидела, как отчаянно затопала ногами Маринка, и не услышала ее вопля в притихшем дворе:

— Ну что же у этого кретина с телефоном?!

Лера и не думала уходить, с нескрываемым любопытством наблюдая, как Женька перетаскивает пакеты от дверей в свою комнату.

— Ты в Турцию, что ль ездила? — выдвинула предположение соседка.

— Да! Именно туда!

— Че привезла? Какие размеры? Осень? Зима? Женьке надоело реагировать, и она промолчала.

— Где стоять-то будешь? — не унималась Лерка.

— В каком смысле? — машинально переспросила Женька.

Лера надула губки.

— Ну на Лужу поедешь или куда?

— Зачем мне твоя Лужа?

— Так шмотки продавать! Че, на дому что ль лавочку откроешь?

Женя запулила последний пакет в комнату и обернулась к молодой мамаше.

— Не собираюсь я ничего открывать, это мне просто прислали. Подарки.

— Слушай! Точно! Это из Америки тебе, да?

— Почему из Америки? — простонала Женька.

— Да тут тебе звонил кто-то, сказали, что из Америки. Я сначала-то не поверила, говорю, хорош, типа, прикалываться, а оттуда мне по-английски как давай шпрекать!

Очень хотелось стукнуть ее дверью по лбу. А потом закрыться в комнате, вдоволь пореветь и пойти утопиться в тазу с грязным бельем.

Кто сказал, что юмор — лучший помощник в борьбе со стрессом?!

Или она плохо юморит?

Или у нее не стресс, а что-то другое, еще не изученное толком всякими там специалистами, не обвешанное со всех сторон ярлыками, к чему приспосабливаться еще не научились и с чем не придумали еще даже мало-мальски эффективного способа борьбы?

— Что же ты мне сразу не сказала, что звонили? — осведомилась Женька с равнодушием.

— А что? Я тебе секретарша, что ль? — тут же пошла на абордаж соседка. — Не шлялась бы неизвестно где, а сидела бы дома, и…

На этих словах распахнулась дверь Таисии Степановны, и сама хозяйка комнаты выплыла в коридор, торжественно восклицая:

— Вот что значит, в тихом омуте черти водятся! Я всегда говорила, что эта бледная поганка еще себя покажет.

Женя, которую ни за что ни про что обозвали поганкой, решительно направилась к себе.

— Куда? — в момент настигла ее Таисия и, маневрируя, подобно крейсеру, преградила путь к отступлению. — В этой квартире не место всяким там прошмандовкам! И не думай, что можешь спокойно отсидеться, пока мы…

Лера неожиданно вмешалась, ласково попросив тетеньку не выражаться. Видимо, тщательно обдумав тот факт, что родственники в Америке у Женьки точно имеются, молодая мамаша смекнула, что лучше поддерживать мировую.

Некоторое время тетя Тая, не спуская с Женьки бдительного ока, выражала свое мнение по поводу наглости современной молодежи вообще и Леркиной беспардонности в частности. А потом без перехода заявила, ткнув в Женю пальцем:

— Ты по графику должна была вчера убираться! Я тут за тебя туалет драила, милочка, пока ты хвостом крутила по столице! Понаедут, понимаешь, в Москву и давай…

— Хватит, — сипло пробормотала Женька, — дайте-ка мне пройти.

— Дайте-ка?! Что еще за «дайте-ка!»? — охнула та. Лера закатывала глаза, но исчезать с поля брани не спешила, уютно заняв место у телефона в зрительном зале.

— Нет, ты слыхала? — обратилась к ней тетя Тая, призывая если не в союзницы, то хотя бы в свидетели. — Она мне еще указывать будет!

— Я плачу за эту комнату, — выговорила Женька спокойно, — я устала с дороги и хочу выспаться, ясно вам? Имею полное право.

— Она еще о правах будет говорить! Ты сначала туалет помой, а потом уж…

Надо было утопиться прямо в ближайшей луже, безотлагательно. Все равно ничего хорошего в жизни не предвидится.

Женя села на корточки и привалилась к стене.

Жаль, конечно, что тетя Тая так орет. Впрочем, почему бы не заснуть под аккомпанемент?

— Вот, пожалуйста! Она же на ногах не стоит!

— Может, ей плохо? Жень, ты чего? Тебе плохо, да? Сердце? Живот прихватило?

— Да пьяная она, пьяная!

— Подвиньтесь. Жень, выпей воды! Женька!

Зачем так трясти, спрашивается? У нее сейчас плечо треснет! Дураки какие! Неужели нельзя оставить человека в покое?

Плечо онемело под чьими-то безжалостными пальцами. С волос почему-то лилась вода. Женька чихнула и открыла глаза.

— В чем дело?

— Ты, кажись, в обморок шарахнулась, — испуганно ответили рядом.

И другой голос закудахтал что-то неразборчиво, но страстно. Она с трудом переместила взгляд выше и увидела лица соседей.

И все вспомнила.

Очередная волна отчаяния с новой силой ударилась в душу.

— Может, скорую?

— Ага, скорую ей! В вытрезвитель, и всех делов!

— Не мелите чепухи! Жень, встать можешь? Давай руку.

Руку она не дала. Самостоятельно, по стеночке, поднялась и обвела коридор мутным взглядом. Интересно, если ее прямо сейчас и прямо здесь стошнит, тетя Тая от подобной наглости лишится дара речи? Пожалуй, стоит проверить.

Засмеявшись нездоровым, чужим голосом, Женька все-таки ринулась в туалет, одной рукой держась за стены, другой закрыв лицо.

Вот бы закончился этот день, мелькнула в голове спасительная мысль. И никогда бы не начался следующий.

Глава 18

Илья Михайлович Кочетков вел переговоры. Представители противоборствующей стороны расслабились буквально с первой секунды, увидав на его лице блаженную улыбку и услыхав, какую чушь он несет повизгивающим от счастья голосом. Сначала они просто растерянно и с радостью переглядывались, потом осмелели и решили воспользоваться этим на полную катушку. Илья продолжал улыбаться, рискуя остаться безработным.

Кое-как к моменту подписания договора он начал соображать. В первую очередь вспомнил, что находится на службе. Это было тяжело осознать, но Илья справился. И со свежими силами принялся давить конкурентов.

Те — расслабленные окончательно — ничего не понимали, сдались практически без боя, и через некоторое время, ополоумевший от свалившихся разом удач, адвокат ринулся домой. К самой главной своей радости.

Куплю ей цветов, жмурясь на солнышко, неожиданно решил он. Розы? Гладиолусы? Хризантемы? Пионы?

Вот об этом он не подумал. Какие она любит, не знал. А дама в цветочном магазине продолжала перечислять названия.

Илья никогда не подозревал, что на свете существует столько цветов!

И ни разу в жизни не задумывался, выбирая букет. Хватал, не глядя, лишь бы выглядел чуть лучше веника, да и ладно.

Интересно все-таки, какие предпочитает она.

— Нарциссы? Орхидеи? Фрезии? — выдохшимся голосом лепетала продавщица, водя его по салону и тыча в букеты, будто экскурсовод.

— Ну скажите тогда, какой у вас повод? Юбилей там или свадьба? Что?

— Просто свидание, — улыбнулся Илья. Он только и делал сегодня, что улыбался.

На самом деле, это просто чудесно, что он не знает, какие ей нравятся цветы. Не знает, что она любит больше — зиму или лето, чинные премьеры в театре или поп-корн на последнем ряду в какой-нибудь киношке, кататься на лыжах или пить чай в тишине у камина, в выходной валяться в постели до обеда или делать зарядку.

И только ему решать, узнает ли он это когда-нибудь.

Вместо букета он в итоге купил нечто бархатистое, солнечное, совсем махонькое в огромном глиняном горшке. И в обнимку с ним отправился к машине.

Еще полчаса, и он будет на месте. Почему он никогда раньше не замечал, что дорога до дома так длинна?!

Едва заслышав шорох гравия под колесами, с террасы сбежала Маринка. Рванула дверь джипа так, что тот содрогнулся всем своим мощным телом.

— Ух ты! — обрадовался Илья, выбираясь наружу. — Ты по мне так соскучилась, сестренка?

— Как ты мог? Ну скажи, как ты мог?! — заколотила она острыми кулачками по его груди.

Илья, опешив, попятился обратно к машине.

— А поздороваться с родным братом ты не хочешь? — пробормотал он.

Кулачки разжались, она обхватила ладонями щеки и закричала:

— Поздороваться?! Ты хочешь сделать вид, что ничего особенного не случилось?! Или тебе на самом деле плевать? Я думала, ты не такой, как все! Я тебе верила, недоумок! И она тебе верила! А тебе плевать, да? Как и всем мужикам, да?

— Ка-каким мужикам? Ты о чем, малая?

Она внезапно выдохлась, и руки повисли плетьми, а в глазах вместо яростной злобы образовалась печаль.

— Ты чего, малая? Что случилось-то?

— А ты не знаешь? — устало хмыкнула она. — Или ты думал, что для нас это ничего не значит? Женька нам не чужая, ясно?

Он улыбнулся при упоминании этого имени. Все остальное прошло мимо, не трогая сознание. Илья, так и не поняв, о чем бормочет его сумасбродная сестрица, полез на заднее сиденье, чтобы достать цветок.

— Глянь-ка. Как думаешь, ей понравится? Маринка вскинула на него ошеломленный, недоверчивый взгляд.

— Ты что, Илья?! Ты не знаешь?!

— О чем?

Он все еще радовался жизни, но мгновение спустя наткнулся на Маринкин взгляд, полный горечи. Беспокойство скользнуло в сердце, стремительно и больно распирая изнутри.

— Что случилось?

— Женька уехала.

— Куда? — настороженно осведомился он, еще не осознав размеры бедствия.

Жаль, конечно, что именно сейчас ей приспичило прогуляться. Или не прогуляться, а позагорать с Данькой и бабушкой на бережку. Или отправиться в город за покупками. С больной ногой! Вот дурында!

И за что ему такое наказание, весело подумал Илья.

И не сразу услышал Маринкин ответ.

— Она уехала домой. Вернее, в эту свою коммуналку.

— Не смешно, — пожал плечами Илья.

— Вот именно! — рявкнула Марина.

Должно быть, у него помутнение рассудка. Или у его сестры? Да нет, она вполне адекватна, если не считать той вспышки бешенства, когда маленькие острые кулачки колотились ему в грудную клетку.

Стало быть, все это правда?

Увлеченно разглядывая грядки с луком и морковкой, Илья пробормотал:

— Когда она успела?

Будто это было важно теперь!

— Еще утром. Сразу после завтрака. Она сказала, что поговорила с тобой, и мы подумали… Илья, я не знаю, я ничего не понимаю, мне казалось, у вас все серьезно. Черт, ну то есть, ты понимаешь… Вы были такие счастливые оба, а потом она…

Уехала. Уехала. Уехала.

Больше он ни о чем не мог думать.

В глаза настырно лез маленький желтый цветок, будто солнце, фантастически съежившееся от каких-то невиданных катаклизмов.

Наверное, он тоже вот так усохнет. И сердце его вместе с ним станет маленьким, совсем незаметным, и боль поубавится хоть чуточку.

— Она ничего мне не говорила, — сказал кто-то его голосом.

— Илья, ну как же так?!

Он взглянул на сестру с беспросветной тоской.

— Почему вы ее не остановили? Почему не позвонили мне, в конце концов?

— Я звонила! — заплакала Маринка. — У тебя сотовый не отвечает, а в офисе сказали, что ты на переговорах неизвестно где!

— Да.

Он похлопал себя по карманам и зачем-то достал телефон. Тот не проявлял никаких признаков жизни. Должно быть, сели батарейки.

Телефон можно зарядить. Легко.

А все остальное можно поставить на подзарядку?!

— Ты не любишь ее? — спросила Марина сквозь слезы.

Илья кивнул. Это могло означать, что угодно. И не надо у него спрашивать, что именно.

Утром он обнимал ее и точно знал, что это по-настоящему важно. Он смеялся с ней, пил кофе, целовал ее во дворе так, будто уходил не на работу до вечера, а в неизвестность до следующей жизни, где они обязательно встретятся, но все уже будет по-другому. И она целовала его! Он уезжал, зная, что вернется к ней. Он был уверен, что она ждет его.

Он привез ей цветок.

— Илья, бабушка знает ее адрес, — всхлипнула Марина, — если ты хочешь…

Он пожал плечами.

— Она сама все решила, какая разница, чего хочу я?!

— Я же говорю, что ты такой же кретин, как все! — завопила сестра. — Тебе плевать, что она решила на самом деле, ты просто боишься! Тебя волнует только твоя чертова гордость, вот и все! Раз Женька уехала, ты не будешь бегать за ней, так? Отправляйся в детский сад, дорогой братец!

— Чего ты орешь? — огрызнулся Илья и пошагал к дому.

Маринка понеслась следом.

— Что ты собираешься делать?

— Обедать.

— А потом?

— Потом ужинать.

Она ударила его в спину. От неожиданности Илья едва не свалился носом в клумбу, но в последний момент удержался на ногах.

— Ты с ума сошла?

— Дурак! Вы все дураки! Я не могу… Смотреть тошно, понимаешь? Давай, продолжай и дальше изображать мистера невозмутимость, прикидывайся, разыгрывай самого себя, хренов трус!

— С каких пор ты материшься? — удивился он. — И вообще, я твой старший брат, ты не забыла? Яйца курицу не учат!

— Ты старший, но ты полный кретин, — смиренно заметила она.

Илья отвел взгляд.

— Слушай, ты же все понимаешь. Это наше дело, мы сами разберемся, ясно?

— Ничего вы не разберетесь. Я же видела ее, она не вернется, понимаешь? Если ты не поедешь за ней…

— Я не поеду, — отрезал Илья.

Ему надо было обдумать все хорошенько. Но то, что он никуда не поедет — очевидно. А подумать нужно. Прийти в себя, прикинуть, куда лучше поставить горшок с желтым цветком, где спрятаться от стука собственного сердца, как жить, зная, что она не стала ждать его.

Нет, конечно, он не поедет.

Что толку?

Она выдвинула ультиматум, вот как получается. Или все, или ничего. Ему никто никогда не ставил ультиматумов, он не допускал этого и не допустит сейчас.

А может быть, она сбежала просто потому, что испугалась?

Также как он, испугалась и не смогла придумать другого выхода. Сдалась. Тогда вообще не о чем говорить. Нет, в любом случае не о чем говорить.

— Пойдем в дом, — позвал он сестру, готовую возненавидеть его за то, что он был самим собой.

В гостиной было тихо. Ему показалось, что эта тишина, грянувшая с его появлением, в любой момент взорвется громом. Мама и бабушка с исключительным вниманием глядели в экран телевизора. Звук там отсутствовал. Быть может, они учили язык глухонемых?!

Не смешно, одернул он сам себя. Не смешно и глупо.

— Привет семейке Адамсов, — весело поздоровался Илья.

Ответа не последовало, только за спиной злобно прошипела что-то неразборчивое Маринка.

Почему бы тебе не провалиться сквозь землю, предложил Илье внутренний голос.

Да, это было бы очень кстати.

Жаль, что он не умеет плакать, подумалось вдруг.

— Тебе звонил шеф, — не здороваясь, доложил дед, появляясь в дверях комнаты, — просил тебя перезвонить, как только ты появишься. У тебя что-то с мобильным, наверное.

— Он разрядился, — пояснил Илья.

— Ну так заряди! — бросил дед через плечо, снова скрываясь в кухне.

Илья послушно кинулся исполнять, спиной чувствуя взгляды трех женщин, самых дорогих женщин в его жизни.

— Илька, — окликнула слабым голосом мать, — ты объяснишь что-нибудь или будешь делать вид, что нас это не касается?

— Оля, нас на самом деле это не касается! — резко оборвала ее бабушка.

— Еще как касается! — топнула ногой Марина. — Из-за него мы Женьку потеряли, неужели не понятно?!

Никто не выразил ни малейшего желания с этим поспорить. Мать только поймала его руку и сжала легонько. На миг ему показалось, что все можно исправить.

Но в следующую секунду он увидел в материнских глазах жалостливое непонимание. Словно она отчаялась объяснить ему что-то совсем простое и очень важное.

А как насчет того, чтобы приободрить его? Утешить?

Вжав голову в плечи, Илья вышел из гостиной. Через пару дней все утрясется, уговаривал он себя, они опомнятся и еще станут извиняться, ведь невозможно представить себе ничего более несправедливого, чем их обвинения. Да это нелепо просто, в конце концов! Устраивать ему — их сыну, внуку, брату! — настоящий бойкот из-за какой-то чужой девицы.

Ну да, именно что — чужой!

Она не имела права стать близкой за пару дней. Это невозможно, вот и все!

Входя в кабинет, он услышал позади топот. Ну вот, слава богу, они все поняли и прочувствовали, как сильно обидели его.

— Илья! — сестра, запыхаясь, протянула ему телефон. — Это тебя. Голос женский…

Ладони у него взмокли.

Он посмотрел на Маринку и увидел в ее глазах отражение собственной надежды.

— Ты спросила, кто это? Она помотала головой.

— Ответь же! Илья!

Осторожно взяв трубку, будто это была драгоценная ваза времен фараонов, он выдохнул:

— Да?

И снова пересекся взглядом с сестрой, которая замерла посреди коридора, как охотник в засаде. Илья прикрыл глаза. Ему вдруг сильно захотелось выпить.

— Илья Михалыч? Ну наконец-то, господи! Добрый день, Илья Михалыч, это Катерина, — услышал он на другом конце провода.

Выпить уже не просто хотелось. Выпить теперь было необходимо.

— Не стой ты над душой, ради бога! — прошипел он сестре, чуть отведя в сторону трубку, в которой секретарша босса бодро радовалась, что застала-таки Илью Михалыча дома.

— Это не она? — дрогнувшим голосом уточнила Марина.

— Нет!

— Ясно.

Тут же потеряв всяческий интерес к разговору, Маринка побрела прочь из коридора. Илья проводил ее тоскливым взглядом и покосился на телефон.

— Послать что ли все к чертям собачьим? — спросил он у трубки.

— Соединяю! — громко известила Катерина.

Он со вздохом приложил трубку к уху и двинулся в кабинет. Ясно, что от беседы с шефом не отвертеться.

А может быть, это как раз то, что надо? Работать, работать и еще раз работать. Забыть, что на свете существует что-то, кроме начальственных звонков, переговоров с поставщиками, контрактов, совещаний, судебных процессов.

Однажды у него это получилось, так почему бы сейчас не попробовать снова?!

Зря он зашел в кабинет, понял Илья, как только увидел перед собой стол, заваленный документами. Смятые бумаги не вызвали ни малейшего желания разобрать их, прочитать или хотя бы расправить и уложить в папочки как следует.

Нет, они напомнили о другом. Вызвали совершенно другие желания, имеющие такое же отношение к работе, как сам Илья к созданию китайской стены.

— Ты чего, обалдел совсем? — ворвался в ухо возмущенный вопль шефа.

— Добрый день, Константин Григорич, — вежливо отозвался Илья.

— Какой там добрый! — пылко возразил тот. — Латыши с ума посходили, Зайцев вообще заколебал своей простотой, а я здесь сижу и ни хрена без тебя не могу решить! Ты на пенсию что ли задумал выходить, а?

Кстати, неплохая идея. Так показалось Илье, во всяком случае. Когда он озвучил свое мнение, на том конце провода стали оглушительно материться.

— Константин Григорич, что вы орете? — прервал Илья замысловатые ругательства шефа.

— А как мне не орать? — искренне изумился тот.

— Скажите толком, что от меня надо.

— А то ты не знаешь! — внезапно успокоился начальник. — Завтра процесс, а ты мне еще отчет не дал. И с латышами непонятки. Где тебя вообще носит-то? Ты не заболел часом?

— Все нормально с латышами. Договор подписали только что, на наших условиях.

Шеф некоторое время переваривал это сообщение.

— А чего же ты молчишь, пень березовый? — ласково пропел он, наконец. — Трудно что ли позвонить, доложить все по форме?

— Я собирался, — соврал Илья, — у меня с телефоном что-то случилось.

— По-моему, у тебя случилось что-то с головой, а не с телефоном, — предположил проницательный старик. — В общем так, Илюша, я тебя жду в офисе. Сейчас же.

— Так точно.

И тут шеф насторожился. Конечно, беспрекословное подчинение ему нравилось, а вот голос Ильи Кочеткова — наоборот. Что-то было не так с голосом, совсем не так. Какая может идти речь о процессе, когда адвокат говорит тоном провинившегося мальчишки?!

— Илья, а ты точно не заболел?

— Точно.

Уверенности в этом заявлении не прозвучало.

— Короче, собирай документы и приезжай. На месте разберемся, что с тобой делать.

— Ничего со мной делать не надо! — неожиданно вспылил Илья.

И первым повесил трубку, чего не позволял себе никогда, ни при каких обстоятельствах.

Ладно уж, раньше он вообще мало что себе позволял!

Заниматься любовью в собственном кабинете, например. Или покупать никчемные желтые цветы. Не говоря уж о том, чтобы играть в «осла» с девицами, валяться с ними на пляже и вместе хохотать до рези в желудке, глядя, как Данька с исключительно важным видом вылавливает из воды лягушат.

Нет, теоретически он вполне мог бы и раньше затеять нечто подобное. Только все это казалось невероятной глупостью, недостойной его внимания. И не прельщало его совершенно.

Не интересовало.

Почему теперь вдруг все перевернулось с ног на голову? Или просто он сам так изменился, что мир вокруг кажется опрокинутым? Существовать в этом мире неудобно, некрасиво, к тому же здорово стесняет свободу передвижения, а Илья больше всего ценил в жизни комфорт и раздолье.

Он не был готов с этим расстаться. Впрочем, его никто не спрашивал. Случилось то, что случилось, и сейчас ему стало ясно со всей очевидностью, так, будто он увидал страницу из книги собственной судьбы, где черным по белому было выведено: «Ты сколько угодно можешь сопротивляться, делать вид, что тебе все безразлично, глубоко загонять свой страх, а еще глубже — желания и мечты. Все решено. Она ушла, и ты знаешь, почему. Остались только воспоминания, хочешь ты того или нет, они принадлежат тебе, а ты принадлежишь им. И — день за днем — они будут с тобой, рисуя в толпе ее силуэт, воскрешая запах ее волос, ее тепло, ее смех, повергая в отчаяние каждый раз, когда потянувшись к ней, ты наткнешься на пустоту».

И все.

Все, что его ожидает — вакуум?!

«Болван. Ты же знаешь, как наполнить его! Почему ты сидишь и бездействуешь?»

Потому что она ушла, ответил сам себе Илья. Она тоже выбрала пустоту.

«И ты допустишь, чтобы ее жизнь, как и твоя, шла порожняком?»

Так всем будет лучше. Так спокойней, привычней, надежней. Так… паршиво. Дожив до тридцати шести лет, он и не подозревал, что может быть настолько паршиво.

Каково сейчас ей?

Им вдруг овладело беспредельное бешенство. Да почему же это, черт побери, он вынужден сидеть здесь и задаваться дикими вопросами?! Чего проще узнать у нее самой! Поехать к ней и устроить допрос с пристрастием. А потом…

Что за славное словечко — потом!

Обнадеживающее, словно чудодейственные пилюли.

Илья улыбнулся, как будто пробовал собственную улыбку на вкус. Освобождено вздохнув, он откинулся на спинку стула и внимательно оглядел свой кабинет.

Он приведет ее сюда снова. И они будут заниматься любовью на его письменном столе, на диване, на подоконнике, — какая разница?! — тысячу, миллион тысяч раз, — да больше, больше! — без оглядки, без удушливого страха вопросов и ответов.

Он приведет ее сюда, в свой дом. А потом будет видно.

Несколько раз он с наслаждением повторил это вслух: «Потом, потом, потом».

Пронзительно затрезвонил телефон, возвращая в настоящее.

— Алле? — улыбнулся в трубку Илья.

— Ты еще дома? — с сердитой обреченностью пробурчал шеф. — Я так и думал. Давай все-таки собирайся, а? И захвати все бумаги по Зайцеву, я хочу быть в курсе дела.

— Конечно, обязательно, всенепременно, дорогой вы мой, Константин Григорич!

На том конце провода образовалось потрясенное молчание. Начальство тяжело сопело, пытаясь сообразить, что творится с подчиненным. Не было на памяти шефа такого, чтобы Кочетков сразу и безропотно согласился ознакомить его с деталями предстоящего процесса.

Да и ласкового обращения от Ильи Михалыча можно было ожидать с той же вероятностью, что изящества от слона.

— С тобой все в порядке, Илюшенька? — вкрадчиво поинтересовался Константин Григорьевич.

— Больше чем! У меня все просто отлично и замечательно.

Поди пойми эту молодежь, подумалось бывшему офицеру. То они еле языком ворочают от свалившегося внезапно горя, то уже через пять минут счастливо ликуют.

— Значит, бери бумаги и дуй ко мне, — мрачно подытожил Константин Григорьевич.

С некоторым трудом восстановив дыхание, Илья заставил себя подумать о работе. Сейчас он отправится к шефу, быстренько поставит его на место, доложив, что дважды два — четыре, а Илья Михалыч Кочетков — самый лучший в мире адвокат. И, покончив одним махом с делами, помчится к ней. Нет, он не будет спешить, ведь она его обязательно дождется.

Иначе и быть не может.

Порывшись в бумажнике, он извлек маленький ключик от стола, открыл ящик с бумагами и долгое время сосредоточенно рылся в нем. Нужные документы все не находились. Торопиться ему было некуда. С одной стороны. С другой же — от нетерпения тяжело стучало в висках и перехватывало горло, будто он все-таки боялся опоздать. Мысленно всеми силами отбиваясь от страха, Илья вывалил содержимое ящика на стол и очень тщательно просмотрел каждую папку. Той, от которой зависел исход завтрашнего дела, не было.

Он поднялся и зачем-то прошелся по кабинету туда-сюда. Взглянул на часы. Поскреб затылок. Присел на диван, силясь размышлять спокойно и логично.

Документы, ясное дело, от этого не появились.

— Надо же что-то делать, — в сотый раз, наверное, произнесла Ольга Викторовна.

— Может, их заманить куда-нибудь и оставить наедине? — с энтузиазмом предложила Маринка.

Бабушка скептически поджала губы и только хотела высказаться по этому поводу, но тут в гостиную вошел Илья. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Женщины притихли, настороженно переглядываясь.

— Где Данька? — хрипло осведомился он.

— Спит. Ты что, не знаешь, он всегда в это время спит.

Илья покосился на часы. Ну да, у сына сиеста, кажется, так это называется в Испании. Не будить же его. Или будить?

— Он в последнее время у меня в кабинете играл?

— Что? — недоуменно спросила мать.

— Я спрашиваю, видели вы его в моем кабинете? Ерунда все это, устало подумал он. Данька не брал бумаги. Ящик не взломан, замок цел, хотя на нем были видны царапины, словно пытались открыть шпилькой или ножом.

Почему пытались? Открыли!

— Разве за этим разбойником уследишь? — медленно проговорила бабушка. — Да и потом, ты ведь разрешил ему там возиться, чего теперь спрашиваешь?

— Он сломал что ли чего? — всунулся в гостиную дед. Илья потряс головой, а Маринка пробормотала, что в таком случае нечего приставать с идиотскими вопросами.

— Это не вопрос, — глухо отозвался он, — это крик души.

— Чего? Чего?

— У меня из кабинета, из закрытого ящика пропали бумаги. Очень важные. И если их не брал Данька…

— Зачем ему твои бумаги? — удивилась Ирина Федоровна. — И как бы он запертый ящик открыл? Он же все-таки ребенок, Илья, а не медвежатник какой!

— В том-то и дело. В том-то и дело, бабуль.

С этими словами Илья неуклюже развернулся, едва не врезавшись в косяк, и вышел из гостиной.

— Куда ты? — вслед прокричала мама.

Он не ответил. Ни единой мысли не было, только кипучее бешенство взвевалось изнутри огнедышащими волнами, застилая дымом все вокруг.

Илья мчался по трассе, вцепившись в руль с такой силой, что побелели костяшки пальцев. То и дело вспыхивало безумное желание, чтобы дорога не кончалась никогда. Ему бы просто пришлось всю жизнь держаться за баранку и давить на газ. Ничего особенного. Прекрасная альтернатива тому, что он собирался сделать.

Хотя Илья плохо себе представлял, что именно он предпримет, как только прибудет по месту назначения.

Возможно, остынет и повернет назад. И станет считать все случившееся очередной ошибкой, досадным недоразумением, обыкновенной человеческой подлостью, уже не однажды встречавшейся ему на пути. Подумаешь… Переживем…

Но хочется посмотреть ей в глаза. Лишь бы хватило запалу. Только бы не струхнуть в последний момент, не впасть в сомнения.

Тогда, вооружившись справедливым негодованием, он запросто встретит ее взгляд. Ему будет плевать, что в глубине изумрудных озер не обнаружится ничего такого, ради чего еще час назад он собирался нырнуть в неизвестность, без страховки, без спасательного круга, просто поверив в свои силы.

Каков дурак!

Она искусно совместила приятное с полезным, и больше ничего. Совсем ничего.

Ну и дурак!

Эти дни он много раз думал о том, что случайности все-таки закономерны. Все складывалось будто бы невзначай, а получалось, словно так и надо, словно давным-давно все было предопределено и сопротивляться бесполезно, да и не хочется.

Он даже слово такое вспомнил — «судьба». И осторожно примеривался к нему и немного стеснялся своей безудержной радости оттого, что жребий выпал так, а не иначе.

Где бы он стал искать ее? Когда? Как?

Если бы не судьба…

Вот придурок!

Ведь не было случайностей — судьбоносных или еще каких-нибудь.

Почему только теперь это стало очевидно? Почему ни разу он не задумался, не насторожился, не дал себе труда сложить воедино картинку? Как последний идиот он позволил обвести себя вокруг пальца! Ведь все — от начала до конца — было такой очевидной подставой, что только слепой не увидел бы фальши.

Ее машина случайно оказалась в аэропорту в тот день, когда он прилетел из командировки. Ее нога случайно подвернулась в его дворе, да так, что опухла и перестала нормально функционировать. Ее обаяние без промаха уложило на лопатки весь дом. Включая его самого.

Дурачина-простофиля, мягко выражаясь.

У нее было несколько дней, чтобы спокойно, не торопясь перерыть весь дом и найти то, за чем она, собственно, и пожаловала.

Ну прямо Остап Бендер, который женился на знойной вдове только потому, что хотел иметь свободный доступ к стулу, в котором могли оказаться брильянты.

У Ильи Кочеткова брильянтов не было. В ящике, закрытом на ключ, лежали обыкновенные бумаги. Ценность они имели лишь для него самого и его конкурентов.

Значит, та, что украла их, прибыла с другой стороны.

Или ее просто наняли.

Еще немного, и он узнает все точно. Кажется, давеча — в другой жизни, как будто, — он собирался устроить ей допрос с пристрастием. Вот и устроит.

Только бы не сдохнуть к тому времени.

Тут Илья внезапно вспомнил, что не знает ее адреса. Район она называла, а остальное было ему неизвестно.

Еще и это, пожалуйста.

Он выудил из кармана телефон и набрал номер. Трубку взяла Маринка, и, услышав, что ему понадобился Женькин адрес, надолго замолчала.

— Малая, ты чего пыхтишь?! — раздраженно проговорил Илья. — Говори быстрей!

На том конце провода раздалось перешептывание. Ясно, родные проводили экстренное совещание.

— Ты зачем к ней едешь? — строго спросила бабушка, отобрав телефон у Маринки.

— Надо! Вот зачем! — завопил Илья.

— Не ори, — посоветовала Ирина Федоровна, — и не смей обижать Женю, она — хорошая девочка.

Помолчали.

— Илья, ты понял, да?

— Что понял-то?! — психанул он окончательно. — Дайте мне адрес, и все, дальше я сам разберусь!

Бабушка вздохнула и начала говорить. Илья повторял за ней следом, будто заклинание.

Спустя двадцать минут его джип остановился возле Женькиного дома.

Глава 19

Фирменные блестящие пакеты с дорогими шмотками были свалены на полу и казались инопланетным пришельцем среди колченогих стульев, стопки книг на обшарпанном древнем шкафу, убогих тюлевых занавесок.

Женька сидела в кресле, поджав под себя ноги, и безотрывно смотрела на этот отзвук чужой жизни.

Наверное, надо было встать и разложить все по полочкам. С вещами это сделать легко.

А что потом?

Потом суп с котом, сказала бы мама.

Жизнь продолжается, сказал бы отец.

Только зачем она — эта жизнь?! Еще пару лет покататься по столице, заработать на квартиру, купить жалюзи, кактус, новый свитер. Не интересно. Уж лучше она вот тут как-нибудь, в кресле, посидит себе тихонечко лет пятьдесят.

Из коридора послышались голоса. Визгливый — тети Таи, и чей-то тихий, неразборчивый.

А потом в дверь постучали.

Женька сидела, не шелохнувшись. Пусть берут штурмом, черт с ними! Наверное, соседка вызвала участкового, а то и целую бригаду ОМОНа, доложив, что в квартире скрывается опасная террористка.

— Она еще и водить будет всяких! — услышала Женя возмущенный вопль. — Ну ничего, я сейчас позвоню в отделение-то…

Стало быть, захват еще не спланировали.

— Женя, открой! — донеслось из-за двери. Интересно, кто это ее выманивает голосом Ильи?

Пародисты, блин! Или это просто глюки начались?

Распустила ты себя, малая, сказал бы папа.

Да уж, все-таки надо…

Она не додумала, что точно надо, вздрогнув от сильных ударов в дверь.

— Открой немедленно!

— Илья? — прошелестела она неслышно. А он услышал все равно и заорал в ответ.

— Да, да, это я! Открывай!

Дрожащие пальцы не сразу справились с замком. Потом Женька потянула на себя дверь, и в комнате оказался человек с перекошенным лицом и взглядом убийцы в период умысла.

— Щас милиция приедет! — пообещала из коридорного мрака тетя Тая.

Дверь в комнату захлопнулась, будто сама собой. И щелкнул замок.

Женька зачарованно попятилась.

Мужчина в шикарном дорогом костюме, в галстуке, перекинутом через плечо, хищно улыбаясь, наступал на нее.

— Ну как? Провернула дельце?

Голос был его, родной. Но тон, ухмылка, несусветная ярость в глазах — чье это, откуда, почему?

— Илья? — испуганно пролепетала она.

— А что? Ты меня не узнаешь? — желваки на чужом лице катались туда-сюда.

Женька нащупала рукой кресло, но не села, в последний момент осознав, что придется смотреть на незнакомца снизу вверх. Ей и прямого взгляда не выдержать.

— Зачем ты приехал? — отвернувшись, произнесла она, едва ворочая непослушными губами.

— Забрать свои бумаги!

— Бумаги? — с жалобной растерянностью переспросила Женька. — Какие еще бумаги?

Прямо-таки Вера Холодная и Любовь Орлова в одном лице. Любимые бабушкины актрисы, гениальные и неповторимые. А вот поди же ты, какая-то сопливая девчонка их перещеголяла в два счета.

Или ему просто кажется, что перещеголяла? Он — зритель неискушенный, доверчивый. Оторопелое изумление, вспыхнувшее в крыжовенных глазах, почудилось ему невероятно правдоподобным. Но, в конце концов, он несколько дней наслаждался ее игрой, не имея ни малейшего понятия, что это только игра.

— Оскар по тебе плачет, — хрипло сообщил Илья и опустился на кровать.

Женька зябко поежилась и, обхватив себя руками, подошла к нему.

— Я не понимаю. При чем тут Оскар? Как ты меня нашел? Что за бумаги тебе нужны?

— Да так, документы по одному делу, — ответил он почти спокойно, глядя ей прямо в глаза.

Чего он ждал, спрашивается? Извинений? Сожаления? Испуганных оправданий?

— Документы… — протянула Женька.

И потеряв всяческий интерес к этому миру, она привалилась к стене и закрыла глаза. Почувствовав, что еще мгновение, и она уснет стоя, как лошадь, Женя вяло махнула рукой:

— Вон пакеты с одеждой, посмотри там, вдруг я на самом деле увезла нечаянно…

— Нечаянно? — с отвращением скрипнул он зубами.

И поднялся так резко, что в глазах вспыхнули молнии. Она посмотрела на него с ленивым любопытством. По большому счету, ей не было никакого дела, с чего он так нервничает. Просто странно, что человек настолько переживает потерю каких-то бумажек.

Она вот и то держит себя в руках. Женька даже горделиво хмыкнула от этой неожиданной мысли.

Молодец, сказала бы мама.

Кому ты врешь, сказал бы папа.

— Значит, нечаянно? — придвинулся к ней вплотную Илья. — Как в аэропорту? Или как с клумбой, о которую ты случайно споткнулась? Просто рок какой-то! Я вот только одного не понимаю, зачем ты так долго ждала, а?

Ведь риск-то какой! А если бы мне они раньше понадобились?

Что за чушь он несет?

— Я не понимаю, — снова сказала Женя.

— Сколько тебе заплатили? Я дам вдвое больше. Завтра к двум часам документы должны быть у меня.

— Слушай, иди ты к черту! — взорвалась она и отпихнула его, ткнувшись кулачками в грудь под безупречным твидовым пиджаком.

Илья схватил ее запястья.

— Я уже там был!

— Ну и оставался бы! — выплюнула Женька, прожигая взглядом дырку у него на лбу.

— Хватит! Быстро бумаги сюда, — отрывисто приказал он.

— Тебе лечиться надо, понял?

Она вырвала руки и потрясла ими в воздухе, шипя, словно кошка, от боли. Илья не хотел смотреть но все-таки посмотрел. На коже, вокруг запястий, остались красные следы от его пальцев.

Это только начало, подумал он упрямо, возненавидев себя.

— Прости, пожалуйста, — усевшись на кровать, сказал он и огляделся.

Увиденное совершенно не вписывалось в его подозрения. Или это очередная подстава, чтобы сбивать с толку простофиль, вроде него?

— Что-то скудная у тебя обстановочка, — насмешливо заметил он.

Кроме язвительности у него в запасе ничего не осталось. Ни уверенности, ни злобной решимости. Даже ярость, не помещающаяся в груди, еще минуту назад застилавшая глаза, унялась вдруг, и он почувствовал себя бессильным.

— Что, подельники мало платят?

— У меня нет подельников, — изможденно проговорила Женя.

— А… Одна работаешь? Импровизация, надо сказать, у тебя получилась шикарная!

Женька обхватила руками голову и стала раскачиваться, будто ванька-встанька, назад и вперед, назад и вперед.

— Молчишь? — усмехнулся Илья, судорожно прикидывая, что делать дальше.

— Уходи, пожалуйста, а?

— Верни бумаги, и я тут же уйду.

Вряд ли, обжигающе пронеслось в голове.

Куда ты уйдешь? В свою жизнь, от которой остались жалкие обломки? В дом, где теперь каждый шорох напоминает о ней? В работу, будь она проклята?!

Ну да, если бы не работа, разве случилось бы то, что случилось?

А что, собственно? Это можно было назвать предательством, но предают близких, а он ей чужой, — никто! — так что несправедливо считать, будто она сунула ему нож в спину. Она просто делала свою работу, вот и все. Она оказалась воровкой, что ж, есть профессии и похуже. Это ее проблемы, верно?

А его главная проблема — она. Но разве ей есть до этого дело?

Похоже, нет. Очевидно, что нет. Единственный выход — улечься на коврике возле ее двери и тихонько сдохнуть от горя, рассчитывая получить хотя бы прощальный поцелуй в лоб.

От безысходности что-то лопнуло в груди, заполнив нутро едким омерзительным маревом. И не выдохнуть его было, ни выкашлять, ни выкричать никак!

Он не знал, как быть с тем, что стало все равно — кто ее наниматели, зачем ей это нужно, подстроила она все заранее, или обстоятельства сложились в ее пользу, и оставалось только воспользоваться удобным случаем.

Он не знал, что делать с самим собой, обезволенным и внезапно равнодушным к тому, что произошло.

— Илья, пожалуйста, уезжай, — вымолвила Женька, перестав раскачиваться, — у меня нет твоих бумаг, и мне надоело выслушивать твои оскорбления.

— Ты их заслужила, — устало ответил он.

— Нет. Я даже не понимаю, о чем речь.

Он посмотрел на нее очень внимательно. А что, если правда?

«Эй, ты забыл, какая она гениальная актриса?! Ведь все сходится, против фактов не попрешь! Ты же юрист, в конце концов!»

— Из закрытого ящика в моем столе пропали важные документы, — сказал он, глядя в сторону, — я их не просматривал недели две. За это время в дом никто из чужих не приходил. У нас вообще редко бывают гости.

Лицо у нее будто окаменело. В изумрудных застывших озерах блеснуло недоумение, миг — и взметнулся гневный огонь, еще секунда — и взгляд ее стал непроницаем.

— Так ты серьезно думаешь, что это я? — хладнокровно уточнила Женька.

— А что мне думать? — заорал он. — Никого больше не было!

— Сантехник? Водопроводчик? Соседка за солью не заходила?

Она спрашивала неторопливо, с некоторым сарказмом.

— Никого! — по складам повторил Илья, сбитый с толку ее безмятежным видом.

— Тогда тебе, действительно, пора лечиться. Потому что я документы не брала, а получается, что больше некому. Не иначе, как ты страдаешь галлюцинациями.

Он, стиснув зубы, быстро взглянул на нее. Нет, она не шутит и не увиливает от разговора. Лицо по-прежнему невозмутимо, взгляд прямой, губы серьезны, сжаты в линию.

Что ему делать со всем этим?!

— Жень, давай начистоту, — промямлил он, презирая себя за этот жалостливый тон, — если ты взяла их, просто скажи, я пойму…

Какая нелепость! Что он поймет? Как можно понять? Отчаяние сдавливало горло, не давая нормально дышать, и голос звучал глухо, словно из бочки.

— Я устала, Илья, правда, очень устала. Не мучай меня, а? Мне не нужны твои бумаги, я не подстраивала встречу в аэропорту и не специально свалилась в клумбу. Мне самой очень жаль, что так получилось.

Она быстро сморгнула вероломные слезы, готовые рассказать, что сожаления не было и в помине, что ей плевать, чем все закончится, лишь бы он остался еще немного, пусть сердитый, уверенный в ее вине, добивающийся признания, талдычащий с ослиным упрямством только об этих дурацких документах.

Не будь их, он бы и не пришел вовсе.

Она осознала это, когда прошел первый шок от его обвинений. Когда на смену яростному возмущению в душу ворвался шквал самых разнообразных чувств. Радость от того, что он здесь, совсем рядом. Паника, что он скоро и навсегда уйдет. Нежность, комом вставшая в горле, при взгляде на его бледную осунувшуюся физиономию. Надежда. Разочарование. Снова надежда.

Илья поднялся, сунул руки в карманы и некоторое время стоял в глубокой прострации.

— Я не верю тебе, — наконец произнес он.

Так оно и было. Только еще больше он не верил самому себе. Говорить об этом Женьке он не стал.

— Надеюсь, деньги с этой аферы помогут тебе встать на ноги, — зачем-то влепил он на прощание.

— Надейся, — безучастно отозвалась она, передернув плечами.

— Ну, пока.

— Прощай.

Он долгое время сидел в машине, упершись подбородком в руль и прикрыв ладонью воспаленные, саднившие веки. Такое ощущение, будто он рыдал несколько часов без остановки. Впрочем, так и было. Просто снаружи это незаметно.

«Бывают дни, когда не плачешь, но море слез кипит в душе».

Илья поднял голову, отыскал взглядом ее окно. Так и есть, она стояла, расплющив нос о стекло, как ребенок, увидавший диковину.

Подняться еще раз? Вдруг все его подозрения гроша ломаного не стоят? Вдруг логика — ни при чем?! И случайные совпадения на самом деле всего лишь случайны.

Тогда у него есть шанс.

В стекло кто-то постучался. Илья мгновенно покрылся испариной и долго не мог вспомнить, как открывается дверь или опускается стекло в машине. Разглядеть, кто там снаружи, тоже не удавалось. Он понимал, что это не может быть Женька, он видел ее на втором этаже обшарпанного, старого дома, однако руки нетерпеливо дрожали, глаза шарили туда-сюда, сердце колотилось в боку, сделавшись огромных размеров от внезапной надежды.

Прошло несколько мгновений, а показалось, что начался новый век.

Илья распахнул дверь и увидел собственного сына.

— Ну вот, а бабушка говорила, что это не твоя машина! — удовлетворенно заорал Данька, вскарабкиваясь ему на колени. — А я тебя еще издалека увидел, с дороги!

— Ты откуда здесь? — обалдело спросил Илья.

— Из Макдональдса, — с удовольствием пояснил Данила, — у меня еще картошка осталась, хочешь?

Он протянул отцу промасленный яркий пакетик.

— Спасибо. Не надо.

Илья заметил деда, о чем-то спорившего с бабушкой у шестерки, припаркованной в самом начале двора. Надо понимать, прибыла служба спасения. Жаль, что мать с Маринкой не захватили. А то получился бы целый семейный подряд. Он так разозлился, что принялся жевать омерзительный холодный картофель.

— Ну и зачем вы приехали? — прищурившись, спросил Илья, когда дед подошел к джипу.

— Пап, да мы к Женьке, — встрял Данила, — ей надо было вещи забрать, вот мы приехали помочь. Одна-то она не справится.

Очень любопытная версия. Интересно, кто придумал ее, чтобы не травмировать ребенка? Сказать бы этому умнику пару ласковых. И не посмотреть на то, что им окажется мать или бабушка.

Зачем, спрашивается, врать? Да еще так беспардонно. Ведь все равно через пару дней Данька поймет, что его взрослая подружка укатила насовсем, а не за вещами.

Илья раздраженно выдернул ключи из зажигания, вышел из машины и уставился на деда.

— Кто это придумал?

— Что именно? — прикинулся, что не понимает, о чем речь, Виктор Прокопьевич.

— Не дури, дед. Зачем вы сюда приехали? Моральную поддержку оказать?

— А если и так, тебе что за дело? Ты сам-то на фига нервы ей треплешь? Или примчался сюда на крыльях любви?

Неслышно подошла бабушка и прервала возмущенный ответ Ильи, твердо заявив, что им надо идти, а его, Илью, ждут дела.

— Это точно! Еще как ждут!

Он долбанул кулаком по бамперу, и сигнализация немедленно откликнулась противным заунывным стоном.

— Едрит твою! — удивился дед. — Выпить бы тебе, Илюха.

— Да отвяжитесь вы от меня! Данька!

Тот с неохотой оторвался от лопоухой дворняги, которую настойчиво потчевал ломтиками фри.

— Слушай, Дань, ты…

Он остановился, окинув недоверчивым взглядом родственников, и отвел Данилу в сторонку.

— Пап, а ты к Женьке с нами пойдешь, да? Ты ей напомни, чтобы она книжку про Карлика Глаза взяла, ладно? А то я забуду…

— Про Карлика Носа, — автоматически поправил Илья, — не перебивай меня, ладно?

Данька важно кивнул.

— Ты в моем кабинете играл?

— Нет. Я не играл. Я на компе работал.

Илья закатил глаза. Что будет лет через пять, а? Его шустрый сынок к тому времени, пожалуй, освоит ракетную установку.

— Ладно, работал так работал. А в ящик с бумажками лазал?

Данька обиженно выпятил губы.

— Ты мне велел не лазить, я и не лазю. Мне своих проблем хватает.

Охо-хо-нюшки, подумалось Илье.

— Значит, точно не лазал? И ничего оттуда не доставал?

— Нет, — решительно помотал головой его продвинутый сынок.

— А Женю ты в кабинете не видел? Может, она там читала книжку или еще что-нибудь делала?

— Не, мы читали у меня в комнате.

Трудно допрашивать трехлетнего ребенка. Особенно, если это твой собственный ребенок. Особенно, если речь идет о женщине, которая с этим ребенком обращалась, как со своим сыном. Вот и выкручивайся, как хочешь!

Просто поеду сейчас в офис, подам заявление об уходе, выйду на заслуженный отдых и стану выращивать огурцы. Так примерно решил Илья.

—..и мы с ней играли, — между тем тарахтел Данька, — а в кабинете игрушек-то нет и тащить туда неохота! Я там только машинку под диваном оставил, но она так себе, неинтересная. Если захочешь, можешь себе взять.

— Что за машинка? — зачем-то спросил Илья.

— Да так, ерунда. Колесо сразу отвалилось. И руль не крутится. Сплошная пронафация…

— Профанация.

Данила недовольно засопел:

— Я так и сказал. Пнофарация. Уж если не разбираешься в автомобилях, зачем покупать? Я вот так думаю! А то выбрала какую-то дребедень, вот сама бы в нее и играла, нечего людям дарить. Тетям вообще нельзя доверять насчет машин, правда?

— Каким таким тетям? Вон Женька запросто… Стоп. Куда его понесло?!

— Женька не тетя, — возразил Данила убежденно, — а вот невеста твоя — вылитая тетя.

— В каком смысле? — не понял Илья и вдруг поперхнулся, осмыслив последнюю фразу. — Что значит невеста? Данила, ну-ка поясни, о чем ты тут талдычишь! Какие машинки, какие тети?

— Ну, это…

Данька вспомнил неожиданно, что обещал не рассказывать отцу, что в гости приходила невеста.

— Так, давай по порядку. Внятно и четко.

— Илья, мы уже тут полчаса торчим! — крикнул дед. — Сколько можно ждать?

— Сейчас! Даня, быстро говори, что за тетя подарила тебе машинку?

— Невеста твоя. Рита которая. Она к нам в гости приходила, но бабушка просила тебе не рассказывать. Я теперь предатель, да?

— Нет, — пробормотал огорошенный Илья.

— Даня! — на весь двор гаркнула Ирина Федоровна. — Поговоришь с папой вечером, идем скорей!

Он вопросительно покосился на отца.

— Беги, сынок, — рассеянно махнул рукой тот.

— Пап, ты не думай, — торопливо зачастил Данила, — я умею слово держать. Я просто забыл. Честно, честно, я сначала помнил, а потом забыл, вот.

— Ничего. Это не страшно, Дань, иди к бабушке. Илья смотрел, как родня шагает к подъезду. На него они не обращали ни малейшего внимания, даже попрощаться не соизволили.

Он заслужил это, черт побери!

Наверное, они не до конца поняли его планы, но что-то в его дерганых жестах, скрипучем голосе, гневно пылающем взгляде беспредельно насторожило семейство. Встревоженные, они примчались сюда, чтобы утешить ее и защитить от его обвинений. Вдруг уяснив это, Илья захотел провалиться в преисподнюю, лишь бы не видеть, как его семья борется за то, что он считал потерянным навсегда.

Конечно, все еще надо проверить. Довольно действовать очертя голову. Хватит с него! Он возьмет себя в руки. Он отбросит эмоции. Он все выяснит точно, не упустит ни единой детали, припомнит малейшие подробности и вдоль и поперек изучит каждое обстоятельство.

Чтобы убедиться, что был неправ, — чудовищно неправ! — и повеситься на первом же попавшемся суку. Другого выхода не будет.

Может быть, стоило уточнить у деда или бабушки про Риту?

Может быть, стоило забить на все и умчаться за тридевять земель, на необитаемый остров?

Может быть, стоило подняться на второй этаж, в коммунальный неуют, прижать к груди стриженую макушку, прошептать, что это было лишь скверное недоразумение, что он виноват и готов понести наказание, что ему худо без нее. Может быть, ничего не надо выяснять, а?

«Ты же собирался не обращать внимания на эмоции! Да и с чего вдруг ты поверил ей? Факты остаются фактами, разве не так? Конечно, возникли новые обстоятельства, их надо учесть, но не более того. Рита, наверняка, изображала невесту просто из вредности. Почувствовала себя отвергнутой, вот и решила насолить, запудрив мозги твоей семье».

Почему одну он оправдывает, а другой не дает шанса?

На первую ему плевать. А что делать со второй, неизвестно. Любое маломальское сомнение в ней сведет его в могилу. Или все, или ничего. Только все или ничего.

Он тронул машину с места.

Глава 20

— Чай? Кофе? — предложила Женька, растерянно озираясь.

Бабушка устроилась в кресле, величественно распрямив плечи.

Виктор Прокопьевич остался стоять у двери, будто преграждая путь к возможному бегству.

Данька забрался на подоконник и, болтая ногами, сообщил:

— Мне чай. Если у тебя есть варенье из крыжовника. А если нет, тогда я попью компота.

— Компота нет. И варенья нет.

— Тогда давай читать книжку про Карлика Зуба.

— Носа, — поправила она машинально.

— Ну да, папа мне сто раз уже говорил, а все забываю, голова садовая!

Данька самокритично похлопал себя по лбу. Дед прыснул, отошел от двери и с опаской присел на шаткий стул.

— Ты бы, старый, пока вещи перенес в машину, — распорядилась Ирина Федоровна.

И кивнула на Женькины пакеты. То есть, уже не Женькины, получается.

Ей вдруг стало грустно. Стало быть, они приехали за шмотками? Они за шмотками, он за бумагами, эта семейка начинала ее раздражать.

— Иди, иди, — поторопила бабушка дедушку.

Тот ловко сгреб пакеты в кучу и двинулся исполнять. Какое взаимопонимание, а! Любо-дорого просто!

— Одевайся, — сказала Ирина Федоровна, когда дверь за ее мужем закрылась.

— Это вы мне? — с прохладцей осведомилась Женька.

— Тебе, тебе, голубушка. И не прикидывайся, пожалуйста. Тут тебе делать совершенно нечего, так что вперед, и с песней. Ты этого хочешь так же, как мы. А на этого идиота наплюй!

Женя растерянно мигала. Данька спрыгнул с подоконника и взялся за ее руку.

— Ну чего? Книжку ты мне найдешь?

— Данила, погоди ты, — прикрикнула бабушка, — Жень, ты видишь, что творится? Мы все от тебя без ума, понятно? И если ты сейчас скажешь, что тебе это безразлично, я тебя стукну. А уж потом уйду. Живи, как знаешь. Ну, что?

— Что? — бессильно простонала она.

— Ты едешь?

— Зачем? Вы ведь понимаете, почему я не могу. Не мучьте вы меня, пожалуйста, не надо!

— Ох, — всплеснула руками Ирина Федоровна, — нашлась тоже великомученица! А мы прям инквизиторы! Ты одно пойми, ему нужно время, только и всего. Он тебя любит…

— Неправда, — прошептала она, отворачиваясь.

— Значит, полюбит с минуты на минуту, — не стала настаивать бабушка, — тебе нужно только подождать немного, быть рядом.

— Я не могу.

— Ты его тоже не любишь?

— Ирина Федоровна, миленькая, вы не понимаете… Как мне жить-то рядом с ним?! Ну как?! Он ведь приходил ко мне, ему бумаги какие-то понадобились, и он решил, что… Да неважно. Он мне не верит, вот в чем дело. Ни капельки не верит!

— И черт бы с ним! — вскипела бабушка. — Ну, если дурак человек, куда деваться? Раз обжегся, теперь осторожничает до отупения. Неужто не ясно?

Притихший Данька грустно поглядывал на них, догадываясь, что происходит нечто важное. Женя прислонила его спиной к себе и, не встретив сопротивления, легонько подула в темную макушку.

— Ты как будто ветер, да? — запрокинув голову, уточнил он.

— Точно!

— А я в море умею играть, — похвастал Данька, — хочешь покажу?

— Еще бы!

— Женя! Не переводи разговор, — возмутилась Ирина Федоровна, — а ты, внучек, сбегай позови дедушку.

Он подмигнул Женьке и убежал. А она, оставшись вдвоем с Ириной Федоровной, тут же заревела.

— Поплачь, поплачь, милая. От себя-то ведь никуда не убежишь…

— Перестаньте, — взмолилась Женя сквозь слезы, — перестаньте загонять меня в угол.

— Ты сама себя загнала, — возразила Ирина Федоровна, — мальчишку любишь, к нам привыкла, Илья…

— Замолчите же! — вскрикнула она, будто ее ножом полоснули.

Как же это они не понимают? Она отдаст все, лишь бы вернуться в дом, где за несколько дней прошла дорогу от тоски к безудержному веселью, от одиночества к беспредельному счастью. Она-то отдаст, только кому это надо? Ее место здесь, на односпальной кровати, под чужим одеялом. И это мог бы изменить только один человек. Без него не получится.

Уж не ломайся, сказала бы Ираида.

Такое унижение не для девушки из хорошей семьи, сказала бы мама.

А вдруг это еще один шанс, сказал бы отец.

— В конце концов, что ты теряешь? — подхватила ее мысль Ирина Федоровна. — Отступить никогда не поздно. Вернее, уже слишком поздно, поэтому и терять нечего! Собирайся.

— Я не смогу! Мне больно, понимаете вы это?!

— Ах, больно, господи ты боже мой! А Даньке каково? — жестко произнесла бабушка. — Он проснулся, просит сказку, зовет тебя, а мы не знаем даже, как сказать, что ты была всего-навсего у нас в гостях, а теперь вернулась домой и больше никогда не придешь. Прости, но правнук у меня единственный, я его, как могу, берегу! Вот и пришлось целую историю сочинить, что ты уехала за вещами. И внук у меня тоже один, понимаешь? Я бы и для него сочинила, если бы умела. Только он слишком недоверчивый.

— Да, — кивнула Женя.

— Это тебя пугает? Задевает твое самолюбие?

— Плевала я на самолюбие, если честно! Просто безнадежно все это, Ирина Федоровна. Клинический случай.

Она нервно хихикнула.

— Вы представляете, что он скажет? Он считает меня воровкой, лживой дрянью, он уверен, что все это время я прикидывалась, чтобы втереться в доверие.

— Еще раз повторяю, наплюй! Ты же не брала эти бумаги, тебе нечего стыдиться и не надо оправдываться. Все утрясется само собой.

— Значит, плыть по течению? Смириться и ждать удобного случая?

— Иногда это лучший способ переждать бурю.

— А я вам еще раз повторяю, здесь такие не живут! — визгливо сообщил голос за дверью.

Илья не выдержал и пнул дверь ногой.

— Слушайте! Слушайте вы! Я днем приезжал и разговаривал с ней…

— Так то днем, а где теперь она шаландается, мне неизвестно! Съехала она, понятно? Вещи забрала и съехала.

— Откройте дверь!

И так — по кругу. Переговоры зашли в тупик. Илья внезапно пожалел, что не умеет материться. Наверное, стало бы хоть немного полегче, если бы он мог по-настоящему выругаться.

Черт!

За дверью послышались новые голоса. Соседи, должно быть, решали, вызвать участкового или не мелочиться и сразу позвонить в ФСБ.

Вдруг щелкнул замок.

Перед Ильей мелькнула красная, злая физиономия в бигуди. На заднем фоне маячило еще несколько встревоженных лиц.

— Пожалуйста, убедитесь! — сдернув связку ключей с гвоздика, обладательница пунцовых щек открыла Женькину комнату и распахнула дверь. Илья тяжелой поступью зашел внутрь, спиной чувствуя жадные взгляды соседей.

— Ну?! — ехидно поинтересовался кто-то.

Он молча вышел из комнаты, обвел собравшихся мрачным взглядом и спросил:

— Куда она уехала?

— А вот нам больше делать нечего, как выяснять, куда девалась ваша ненаглядная! — торжествующе выпалила грузная краснощекая тетка.

— Куда она уехала? — повторил он, сжимая кулаки. Какая-то девушка выскочила вперед.

— Да мы правда не знаем. Вы не волнуйтесь так, пожалуйста! Ей, знаете, звонили недавно из Америки. У нее там родственники, может, она к ним укатила?

— Может быть, — согласился Илья, понимая, что все кончено.

Делать тут нечего. Он сгорбился и быстро зашагал прочь.

К первому попавшемуся суку, на котором можно будет повеситься.

Он один во всем виноват! Все прошляпил, дубина стоеросовая!

В офисе, когда Илья узнал, что Рита пару дней назад уволилась, когда не застал ее ни по одному из известных телефонов, когда обнаружил, что никто толком не знает, откуда она взялась, по чьей рекомендации, из какой компании, ему стало одновременно радостно и страшно.

Значит, все-таки ошибся?!

Какое там, облажался по полной программе!

Его затрясло от бессильной ненависти к себе. И тут в голове занялся слабый огонь, высветив неуверенным, мерцающим светом самое главное. Ошибку можно исправить. Он не имел права надеяться, однако, надеялся, — страстно, упрямо, запретив себе открыть глаза на беспощадную правду, которая никакой надежды не допускала.

Он зашел к шефу и признался, что завтрашний процесс можно считать проигранным, и выслушал все, что заслужил, и положил на стол заявление об уходе. Оно было скомкано и отправлено в мусорку. Шеф беспрестанно курил. Катерина принесла кофе. Жизнь продолжалась, как будто без его участия.

Илья вскочил и ринулся к выходу. Начальственный окрик не остановил его, но у лифта догнала секретарша и вручила листок с каким-то телефоном.

— Константин Григорич сказал, что это его товарищ, следователь из прокуратуры. Он с ним договорится обо всем, но вы сами еще вечерком позвоните.

Ну и зачем?!

Вместе двинуться по следам королевы Марго? А смысл?

Удостовериться в своей правоте или очередном промахе ему было совершенно неинтересно.

Как есть, так и есть.

Он позвонил домой, долго выспрашивал мать, а та увиливала, говорила сквозь зубы, ссылалась на замоченное в ванной белье, которое нужно прямо сейчас, немедленно постирать, иначе быть беде. Илья злился невероятно, но отступать и не думал. Он набирал домашний номер несколько раз, пока не добился внятного ответа. Наконец, Ольга Викторовна обреченным голосом сообщила, что она — старая дура. Трубку выхватила Маринка и велела ему не доставать маму, и рассказала, как Рита всему семейству втюхала историю с предстоящей свадьбой, как все радовались, а потом огорчались, поняв, что с Женькой у него происходит что-то совсем странное.

Он перестал слушать почти сразу же, выяснив, что Рита на самом деле была в доме.

«А ты сомневался?! Давай, признайся, что нет. Тебе просто хотелось потянуть время, тебе просто было страшно показаться на глаза той, которой ты не поверил».

Хотел верить, и не мог.

«Ладно, хватит! Мог, еще как мог, только кроме своей обиды ничего вокруг не видел. Она уехала, а потом еще выяснилось, что пропали документы, и все это доконало тебя, и ты позволил гневу взять вверх, а сам спрятался за его спиной, наблюдая, как он будет расправляться с ней.

И после этого — чего ты еще ждешь?»

Она должна понять, сказал кто-то в его голове.

Он все объяснит, внятно и откровенно, он будет очень убедителен и красноречив, и ей придется поверить и простить его.

А если нет?

Если бы да кабы, во рту росли грибы.

Если бы у бабушки была борода, она была бы дедушкой.

Нет, не борода, как-то по-другому. Илья достал из бардачка минералку, вышел из машины и стал лить воду себе на голову. Потом встряхнулся, фыркнул, выпил остатки и решительно сел за руль.

Вроде бы сознание прояснилось. Не будет он больше думать о глупостях, не станет предполагать, строить догадки. Он просто найдет ее и свалится кулем к ногам, обхватит загорелые коленки и никуда, никогда ее не отпустит.

Эта мысль принесла такую громадную радость, что он с трудом сообразил, как выехать из двора.

Предстоял долгий путь. Возможно, она действительно, рванула в Америку. Он бы на ее месте обязательно рванул. Но перед этим устроил бы хорошенькую трепку тому, кто осмелился кидать ей в лицо обвинения и смотреть презрительно, и кривить губы, и с брезгливостью осматривать скудную обстановку, где все дышало ее одиночеством.

Кажется, снова надо поливать себя водичкой. Иначе бог знает, куда заведут эти пытки пробудившейся совести. Бессмысленно задаваться вопросом, как он мог, и скрежетать зубами от отчаяния, и заходиться в судорогах ненависти к самому себе.

Потом. После.

А сейчас — до Америки и обратно.

Он снова набрал домашний номер.

— Как фамилия Женьки, знаешь? — отрывисто поинтересовался он у сестры.

— Зачем тебе?

— Ты знаешь или нет?

Наверняка, знала. Черт, как же он низко пал, что собственная сестра отказывается говорить с ним по-человечески.

Не думать об этом! Не сейчас!

— Ну?

— Мы не знаем.

Ладно. Хорошо. План «а» он пока отложит. А вечером устроит семье настоящий допрос. Кажется, он только и делает сегодня, что допрашивает. Наплевать! Он будет допрашивать и дальше, будет заискивать, угрожать, давать взятки, плясать кадриль или показывать стриптиз — как угодно! Пока остается хоть сотая, хоть тысячная доля шанса отыскать ее.

Вряд ли ей удалось купить билет на сегодня. Значит, он выбьет из семейства ее фамилию и возьмет за глотку диспетчеров. А пока наобум, в тупой сосредоточенности обойдет вокзалы и аэропорты.

Если понадобится, он проведет там всю оставшуюся жизнь, выискивая в толпе тонкий силуэт с воинственным темным хохолком.

Глава 21

Надвигались сумерки, когда Илья приехал домой. Он не стал загонять джип во двор, намереваясь побеседовать с семейством и снова отправиться в город.

Почти бегом он вбежал в калитку, на ходу стягивая галстук и решительно запихивая его в карман. Фонарь на углу дома качнулся и осветил двор.

Посреди сосен стоял Шушик.

Илья прошел еще несколько метров, совершенно бездумно.

Затем повернулся и радостно вздрогнул.

Этого не может быть.

Дверь едва не слетела с петель, когда он ворвался в дом. Из гостиной доносилось веселое разноголосье. Еще миг, и по глазам ударил яркий свет, сердце кувыркнулось, вздыбилось у горла и замерло.

И тогда освобожденным, алчущим взглядом он вонзился прямо в малахитовые глаза.

— Что-то ты сегодня рановато, — сказал кто-то за столом.

Он не понял, кто. Он даже не знал толком, не почудилось ли это. Это все — машина во дворе, собственное сердце, костью застрявшее в глотке, волшебный звук ее смеха, долгожданная встреча взглядов и ломящееся в душу счастье.

Женька смотрела на него. И он вдруг понял, что ничего не надо спрашивать и объяснять ничего не надо. Почему он понял это только сейчас?!

Илья привалился к дверному косяку и сказал:

— Я искал тебя.

В талом снегу плясало распоясавшееся, неожиданное солнце, непривычные щемящие запахи прокрались во двор, распахнулось, высоко-высоко взмыло голубизной небо, и стало совершенно очевидным, что пришла весна.

Бабушка вынесла на террасу самовар, дед натянул гамак между сосен. Илья несколько дней подряд с угрюмой обреченностью убирал прошлогодние листья, то и дело обнаруживая забытые с осени Данькины игрушки.

— Вот выкину все, будешь знать, как разбрасывать, — не выдержав, пригрозил он сыну, вместе с остальными наблюдавшему за ним с веранды.

— Ты что, пап?! Они еще Ваньке пригодятся!

— Ваньке мы новые купим, — возразила бабушка, — а то еще передеретесь.

— Буду я с братом драться! — возмутился Данила.

— Это ты сейчас так говоришь, — хмыкнула Марина, рассеянно наливая чай мимо кружки, — а вот подрастет, станете мутузить друг дружку.

— По углам их, и все дела! — подал голос дед. Илья усмехнулся. Какое там по углам! Избаловали напрочь. Он отбросил грабли и подошел убедиться, что балуют по-прежнему. Жена увлеченно делала козу Ивану Ильичу Кочеткову, а другой рукой листала какую-то книжку.

— Ну вот, нашла, — известила она, покосившись в страницу, придвинула к себе Данилу и начала тихонько читать.

— Ты его уронишь! — встрепенулся Илья и, оттеснив мать, которая пыталась всучить Женьке соску, взял на руки завернутого в одеяло Ивана.

Женька посмотрела насмешливо.

— Вроде не первый раз, а дергаешься больше меня!

— Какая разница, сколько раз! — сердито буркнул он и причмокнул, и зацокал языком, расплываясь в идиотской улыбке.

Из одеяла послышалось довольное гуканье.

— Илька, у тебя же руки грязные! — опомнилась Ольга Викторовна.

— Зато помыслы чистые, — прыснула Марина. Илья не обращал на них ни малейшего внимания, занятый разглядыванием крошечного личика.

Четкими на нем были только глаза. Остальное будто только проклевывалось — две крохотные дырочки на месте носа, беззубый рот, три бледных волосинки там, где положено быть бровям.

— Красавчик, — горделиво присвистнул Илья, — Жень, он ведь красавчик?

— А то!

— У него глаза твои, а нос, кажется, будет мой.

— А мое что? — ревностно поинтересовался Данька. В ответ раздался дружный хохот. Илья поплотней перехватил одеяло и вдруг увидел перед собой смеющиеся изумрудные глаза.

И было — не приснилось, не почудилось! — безудержное весеннее солнце, игривый ветерок в ее волосах, оголтелая капель, несовершенство и всемогущество этого дня, этой секунды, всей жизни.