— Рафик отвезет вас, — брезгливо сощурился Влад, — Александр останется, а вы как хотите. Имейте в виду, Марина, каждый день отсрочки скажется на вашем кошельке.

— На моем?! — возмутилась я. — Разве это я валяюсь без сознания?

— Прекратите! — неожиданно властно сказал Александр. — Тут женщине плохо, а вы деньги считаете! Успеется еще!

Влад бросил на него презрительный взгляд, должно быть означающий, что счет денег удобен в любое время и при любом количестве жертв. Я побоялась себе признаться, что тоже близка к этому — пренебречь всем, когда речь идет о наживе. Не об этом ли пытался сказать мне Егор? Нет, я тряхнула головой, сбрасывая наваждение, я вовсе не такая. Жесткая, верно, циничная, может быть, но на отморозка я не похожа и делить добычу у свежего трупа не стану. Отойду подальше.

Я знала, в последнем замечании было столько же правды, сколько иронии.

— Откачайте ее до завтра, — приказал Влад, — мне нужна моя квартира как можно быстрее! Раф, вызови мне такси, я буду ждать в ресторане на углу.

Рафик, который дернулся было помочь перетащить Таню до машины, послушно достал телефон. Мы с коллегой подняли Кожевникову. На выходе охрана долго не выпускала нас, в то время как надменный Владислав Игоревич прошел мимо, шелестя банкнотами и поигрывая чисто выбритыми скулами.

Мы прислонили Таню, которая уже пыталась открыть глаза, к стене здания и застыли в ожидании шофера.

— Саш, справишься один? — спросила я заискивающе, когда мы подъехали к дому Кожевниковой. — А то у меня еще сегодня клиенты.

— У меня тоже, — бесстрастно заявил он.

Я пристыженно смолкла, ощущая глухую ярость. Сделки нет, денег нет, к Лике с Журавлевым не успеваю, к отъезду Егора тем более.

— Да иди, иди, — пробурчал Александр, — я пошутил.

Я рванула со двора, не дожидаясь, пока они вытащат Кожевникову из машины. Может, надо было остановиться и помочь, придержать двери, например? Промелькнув в голове, этот вопрос растаял без следа — ли угрызений совести, ни стыдливых оправданий. В моей броне не осталось ни щелки, ни лазейки, самой крошечной, чтобы какие бы то ни было отвлекающие моменты смогли проникнуть сквозь нее. Я вдруг испугалась, что это и есть реальность. Вся правда в том, что я действительно стала такой, не жизнь изменилась, не люди вокруг, это я сама прогнулась и подладилась. И главное, самое главное заключалось в том, что мне почти нравилась моя новая маска. Во всяком случае, я чувствовала, что уже не в состоянии ее снять, даже если захочу!

Я сидела на кухне у Журавлева и купалась в волнах чужой любви. Лучи, пронизывающие пространство, исходили от Лики — теплые, ровные, от Леонида — обжигающие и безоглядно щедрые.

Они смотрелись вместе очень гармонично, и, думая об этом, я невольно отвлекалась от собственных переживаний. Мой взгляд был бесстыдно любопытен, когда я смотрела на Лику, с рассеянной нежностью гладящую Журавлева по волосам, или на его улыбку, обращенную к ней.

Они вовсю старались быть вежливыми и вовлекали меня в разговор, поминутно спрашивая мое мнение о будущей квартире, о расценках, потом — о месте и времени свадьбы, о том, чтобы провести медовый месяц, и даже — о господи — об именах их будущих детей. Я сказала, что мечтала провести медовый месяц в Италии.

— Почему? — спросила Лика, к дотошности которой я уже успела привыкнуть.

И я не могла объяснить (ибо придумала эту мечту минуту назад), как не могла признаться, что на самом деле боялась даже мечтать о медовом месяце. Правда, когда страх этот улетучивался, мне виделись горы, по которым мы с Егором поднимаемся к облакам или слетаем вниз на лыжах, виделись реки, несущие нашу лодку к счастью, виделось море, острые камушки, впивающиеся в голые ступни, песок на зубах, загорелые плечи Егора, на которых я буду сидеть, болтая ногами, словно первоклашка. Но не могла же я признаться своей сестре и ее жениху в том, что медовый месяц для меня это фантом, эдакий единорог. Мечтать о нем больно, не мечтать — невозможно, пережить его — страшно. Я не хочу переживать, я хочу жить. И вместо медового месяца мне представлялась большая пустая квартира, матрас на полу, невыносимая жара, порывы ветра-спасителя в занавесках, сшитых собственными руками. Мы сидим на матрасе, изнывая от жажды, и Егор слизывает капельки пота с моего лба. Мы старимся, не сходя с места, вот так — голышом, в жаре, на полу огромной, гулкой квартиры, где эхом разлетаются слова и движения. Приходят наши дети — умные, славные, чужие ребята, — приходят и уходят, потому что мы никого не ждем, нам хватает друг друга.

Это не было счастливой, идиллической картинкой, просто я так видела нашу жизнь. Или хотела видеть? Что бы я делала без своей работы? Каким бы стал Егор без фотоаппарата? Я прекрасно понимала, что социум давит на нас, что деньги, обязанности, люди, окружающие нас, никогда не исчезнут. Поэтому я предложила Лике поехать в Италию.

— А что с квартирой? У тебя на примете ничего похожего нет? — перешел к более обыденной теме Леонид.

Мне тяжело дался деловой тон, которым я ответила:

— Надо прикинуть. Вы хотите трехкомнатную, этаж любой, район тихий. Я посмотрю, позвоню кое-кому, кое-что есть.

— Хватит о делах, — взмолилась Лика, — вы уже по десятому разу это обсуждаете.

— Хорошо, милая, — послушно отреагировал Журавлев, прикасаясь губами к ее ручке, — я сейчас.

Он исчез в комнате, а сестра зашептала мне доверительно:

— Представляешь, ни на минуту не можем расстаться. Я не согласилась переезжать в Америку, он остался! Я не хожу в университет, хотя именно из-за учебы отказалась от Америки, а Леня забросил работу. Сидим дома, как сурки. Он такой ненасытный.

Глупо хихикнув, она оттопырила ворот рубашки, демонстрируя мне следы страсти — полоску едва заметных поцелуев-укусов вдоль шеи.

— Забывается, впивается так, будто боится меня отпустить…

Я изобразила восхищенное изумление, стараясь не выдать истинных чувств. Обижать Лику не хотелось, но единственным желанием сейчас было наорать на нее. Неужели я сама выгляжу так смешно и глупо, когда говорю о Горьке?! Как это нелегко, если смотреть со стороны. Приторные улыбочки, ласковые прозвища, ежесекундные, властные и неуверенные прикосновения. Будто переслащенный чай, кажется, всего чересчур, всего слишком. Я понимала, что оба искренне влюблены, что им действительно необходимо касаться друг друга и обмениваться нежными улыбками, но выглядело это так, словно они играют в дешевом мыльном сериале и переигрывают.

— Держи аванс, — услышала я.

Журавлев стоял передо мной, протягивая пачку банкнот.

— Сразу оформляй, ладно? А то ведь я знаю, как бывает, — он подмигнул мне, — под расселение нужны же деньги, а? То-то, держи. Мы хотим побыстрее переехать…

— И начать новую жизнь? — хмыкнула я.

— Ага, — радостно подхватила Лика, — затем грандиозный ремонт, я хочу все сделать по-своему, сама сошью занавески, покрывала на кресла.

— Марин, ты знаешь, она потрясающая швея! Я говорю, зачем тебе этот юридический, вышивала бы крестиком! Она у меня умница!

Я определенно опасна для окружающих. Мне нестерпимо хотелось столкнуть их лбами или шваркнуть тарелку об пол, чтобы хоть как-то разрушить эту томную негу, счастливое, глупое умиление на лицах. А ведь еще пару дней назад я радовалась за сестру.

— Я пойду, простите. У меня еще клиенты в три часа.

— Давай мы тебя подвезем, — поспешно, с искренней доброжелательностью предложил Журавлев.

— Спасибо, не стоит.

Я видела, как он обрадовался и как на лице Лики мелькнуло облегчение. Они были рады мне, но мой уход означал для них только одно — уединение. Они останутся вдвоем и будут любить друг друга. А зрители? Они хоть и возбуждают, но как приятно опустить занавес. Итак, прощайте, милые, скучные, глупые влюбленные!

На улице мне в голову пришла неожиданно здравая мысль — попросить денег взаймы у Журавлева. Вот так просто — не искать, не воровать — спросить в долг. Я даже сбилась с шага. Но представить, что сейчас нужно будет вернуться в эту квартиру, пропитанную чужим вожделением, было невыносимо. Позвонить попозже? Тут мне вспомнилась поговорка, мамина любимая, насчет того, что берешь чужие деньги, а возвращаешь свои. Да и вообще, одалживаться я не привыкла. Голосок внутри меня, довольно громкий и противный, вдруг оборвал мои размышления. Конечно, заявил он, одалживаться ты не привыкла, а красть — это для тебя раз плюнуть. Действительно, посмотри правде в глаза, Марина Викторовна, ты собираешься украсть, взять чужое, чтобы купить себе надежду. И пусть, глупо ответила я самой себе. Другая мысль заставила меня снова сбиться. Может быть, проще взять деньги Журавлева? Тоже задаток, даже большая сумма, тот же долг, в конце концов, только он об этом долге не будет знать. Чего уж проще — сказать, что не подобрала пока подходящей квартиры, и тянуть время. Опять это — тянуть время! Сколько можно откладывать час расплаты?!

Пусть это выглядит абсурдно, подумала я, но решение уже принято. Раз я смогла через это переступить, мысленно уже совершив грабеж, значит, надо идти до конца. Тем более что взять у близких значительно труднее, чем у чужих, не стану я усложнять себе задачу!

Зазвонил мобильный, и я услышала голос, который успела уже подзабыть.

— Марина, что-то вы пропали, — посетовал Уклюйко, — как там наши дела?

Вообще-то за последнее время я привыкла думать, что деньги, отложенные на доплату и задаток, принадлежат мне. Я настолько увлеклась, продумывая свой идиотский план мнимой покупки квартиры, что просто забыла, где реальность, а где игра моего воображения. Наверное, я даже специально откладывала тот момент, когда мне придется передать деньги покупателю.

— Так этот Разумов пропал куда-то, — быстро отреагировала я, — секретарша говорит, что на Карибы умотал.

— Как — умотал? — расстроился Эдуард. — Ему, что, квартира не нужна?

— Стало быть, не так срочно, как вам.

— Мне тоже не срочно, но хотелось бы какой-то определенности, — твердо заявил продюсер, — а то что же получается…

— Не волнуйтесь, Эдуард, вот он вернется, и все быстренько уладим. Пара недель ничего не решит.

Уклюйко попрощался со мной недобрым тоном, но меня это не расстроило. Я пришла к решению — не буду брать деньги у несчастной алкоголички, лучше позаимствую их на время у продюсера. А что, неизвестно еще, на самом деле, когда появится его покупатель, быть может, я успею провернуть все свои дела, потом заработаю и отдам. Наверное, звучало это дико, но я верила, что все у меня получится.

Эта Эльмира оказалась просто стервой. Взяла и снова отменила встречу, хотя накануне категорическим тоном требовала, чтобы я занялась ее квартирой немедленно. Раньше я, кстати, ни за что бы не позволила разговаривать с собой в подобном тоне, но клиентка, судя по описанию квартиры и небрежно-властным ноткам в голосе, была чрезвычайно богата. А мне позарез нужны деньги, речь даже не о задатке, я просто-напросто выбилась из бюджета. Каждый месяц обещаю подарить себе машину, что-то даже удается откладывать, но потом всегда приходится потрошить эту заначку. Транспорт, дорогие сигареты, то-се. Я быстро привыкла к хорошим деньгам, которые имела с каждой удачной сделки, я привыкла к хорошей жизни, к ресторанам, такси, к лишней паре колготок, валяющейся просто так в шкафу. Это казалось мне верхом благополучия. Но из бюджета я все же выбивалась довольно регулярно, впрочем, никакого бюджета и не было, просто кончались бумажки в кошельке, потом они кончались в шкатулке на прикроватном столике, потом разводил руками Егор. Мы жили на широкую ногу, и я не видела в этом ничего предосудительного. Но эта «новая русская» меня разозлила. Она позвонила и перенесла встречу на завтра, что в общем-то было не так страшно, но мне почему-то стало жутко обидно. Ненавижу, когда путают мои планы, к тому же я была настроена прямо сегодня выбить из нее немного денег на непредвиденные расходы. Такие дамочки обычно легко ловятся на это, вешаешь им лапшу по поводу тяжелой жизни риелтора, бесконечных передвижений по городу, предоплате за услуги и так далее. Собственно, именно так и обстоят дела, за исключением того, что клиент вовсе не обязан оплачивать работу риелтора до внесения задатка. На деле это называется работать вхолостую, но многие опытные агенты умудряются с каждого нового клиента сорвать куш еще до того, как дадут объявление или найдут покупателя по своим каналам. В каждой профессии есть место творчеству, это непреложная истина.

Благодаря капризной дамочке мне предстояло несколько свободных часов, тоскливых и безнадежно пустых. В квартире плавал тополиный пух и едва уловимый запах одеколона: я поняла, что Егор уехал совсем недавно. Возможно, мы разминулись во дворе. Не знаю, что мне там пришло в голову, я ринулась к окну в кухне, не разуваясь, и наполовину высунулась в городской июль. На остановке жарился народ, от асфальта шел пар, странно, что я не замечала жары, путешествуя по улицам. Сейчас, всматриваясь в прохожих, я ощущала, как солнечные лучи пронизывают их тела, как томный, тяжелый смог ложится на их плечи. Егора не было на остановке. Я отошла от окна, прикрыв уставшие глаза ладонью.

Назавтра я проснулась позднее обычного, вся разбитая, и поспешно вышла из дома. Мне нужно было обмануть себя, загружая работой и всякими отстраненными мыслями. Последнюю крупную купюру я разменяла, добираясь до богатой клиентки на такси.

Квартира оказалась просто шикарной — четверка с евроремонтом, высокие потолки, внушительные двери, консьержка в подъезде.

— Эльмира Анатольевна, — еще раз представилась хозяйка, встречая меня в огромном холле, — проходите.

Мне стало совестно за свои кроссовки и протертые на коленках и заднице джинсы. Эльмира — худенькая, с элегантной прической и крупными губами на узком лице — была одета в стильный брючный костюм из, казалось, невесомого шелка, ее макияж был безупречен, маникюр — свеж, а пальцы унизаны дорогими, но неброскими кольцами.

— Я бы хотела продать эту квартиру, — приступила она сразу к делу и назвала сумму, вполне реальную, я бы даже сказала, скромную. Мне стало ужасно любопытно, почему такая стильная, благополучная женщина продает недвижимость. Забавно, что чужая жизнь вызывала во мне такие сильные эмоции. От нетерпения я даже заерзала в кресле, не в состоянии ни оглядеться как следует, ни усесться поудобней.

Такую — растрепанную, с жадными глазами — увидел меня молодой человек, шагнувший в комнату.

— Добрый день, — хмуро поздоровался он.

— Это мой сын, — обрадовалась непонятно чему хозяйка, — Олег, это риелтор, Марина. Ты очень вовремя поднялся, приготовь нам чайку, пожалуйста.

Он секунду смотрел на мать непонимающе, потом перевел взгляд на меня. У него были светлые глаза, он производил впечатление уставшего от жизни принца голубой крови — тоненький, очень изящный, с выражением скуки на красивом лице.

— Мне кофе, если можно, — сказала я.

Олег кивнул и вышел. Мы с его матерью принялись обсуждать условия продажи. Мои прозрачные намеки на предоплату за услуги она приняла вполне благосклонно.

— Этого будет достаточно?

Несколько купюр оказались у меня под носом на маленьком журнальном столике.

— Вполне, — кивнула я с важным видом и хищно сгребла деньги.

Мне почему-то вдруг стало ужасно весело. Это был милый дом, хозяйка, хоть и капризничала, казалась симпатичной. Вернулся Олег с подносом, на котором стояло три чашки. Эльмира Анатольевна взглянула на него недоуменно, когда он устроился в кресле напротив меня, с деловитым видом поправляя галстук.

— Олег, тебе будет скучно, — медленно произнесла она.

— Ничуть, — по-светски ответил он, улыбаясь. Ему было лет двадцать пять-двадцать шесть, и в глаза сразу бросалось его хорошее воспитание, уверенная манера держаться, прямая осанка и медленная, несколько ленивая речь. Он задал мне пару вопросов, я со смешанным чувством досады и самолюбования пустилась в объяснения. Эльмира Анатольевна безмолвствовала: кажется, ее все это ужасно раздражало, но, как человек воспитанный, она не проявляла своих эмоций.

Очень вовремя раздался телефонный звонок. Я подумала, Олег подойдет, но хозяйка сама решительно встала:

— Я поговорю из другой комнаты, простите.

У меня вдруг возникло такое ощущение, что я попала на светский раут.

— Моя мать ужасно манерна, не правда ли? — осведомился Олег, когда за ней закрылась дверь.

— Вы преувеличиваете, — в тон ответила я. Глядя на него, хотелось спрятать протертые места на джинсах и провести рукой по волосам, успокаивая непослушные пряди. Моя небрежность во внешнем виде никогда еще так меня не смущала. Я не впервые попадала в роскошную квартиру, где привыкли сервировать стол к обеду и говорили друг другу «благодарю» вместо простецкого «спасибо», однако сейчас я чувствовала себя крайне неловко. Этот паренек, в чьих глазах я явственно видела снисходительность вкупе с вялым любопытством, как будто призывал меня переодеться в бальное платье и податься в девятнадцатый век. С другой стороны, было в нем многое от сегодняшней молодежи — цинизм, быть может, или пресыщенность?

Вошла хозяйка. Я неожиданно подумала, что отец Олега, должно быть, настоящий красавец: нелегко было уравновесить банальность ее лица.

— Мам, я тебе нужен? Хочу проехаться до магазина.

— Поезжай, мы только что договорились с Афанасием встретиться. Он подвезет меня.

— До свидания, — откланялся Олег.

Спустя минут сорок я стояла на остановке под проливным дождем. Благословенные, долгожданные капли стекали за воротник, лужи покрылись пузырями, и я едва не плакала. У меня были деньги, чтобы поймать такси, оплатить счет в любом ресторане… Но еще у меня были и опасения: ни тому, ни другому я не верила до конца. Мне предстоял день одинокой женщины, потом вечер, потом ночь, потом все смоет дождем.

Я подняла руку, собираясь остановить такси, как вдруг подкатил маленький, низкий автомобиль, какая-то шикарная иномарка, судя по всему. Олег открыл дверцу:

— Может, я вас подвезу? Я как раз еду на работу.

Я поняла, что он прождал меня почти час, выдумав поездку в магазин, но его заговорщицкий вид растрогал меня.

— Я вас не очень задержу?

— Что вы, у меня уйма времени, — откликнулся он, лихо сворачивая в проулок.

— А как же работа? Кстати, кем вы работаете?

— В одной юридической конторе. Если вам будет нужно обойти закон, обращайтесь, сделаем.

Вид у него был в эту минуту донельзя комичный.

— Спасибо, — как можно серьезнее ответила я. Стоило мне достать сигарету, как Олег протянул зажигалку, не отрывая, впрочем, взгляда от дороги. Кисти рук у него были худые, мальчишеские и забавно вылезали из рукавов пиджака. Я хмыкнула, на секунду представив, как он ведет какой-нибудь бракоразводный процесс, беспрестанно взмахивая тонкими руками.

— Договорились с мамой? — спросил он.

— Да, все отлично. — Я ни с того ни с сего вдруг призналась, что его мать очень помогла мне в финансовом отношении. — Она у вас просто замечательная, — чуть заискивая, добавила я.

— Да ладно, вообще моя старушка жадина, каких свет не видывал! Просто углядела в вас какую-то выгоду, и все, это она умеет.

— Вы снова непочтительно отзываетесь о матери, — мягко пожурила я, стараясь не рассмеяться над его обвинительным тоном, — так нельзя говорить о родителях.

— Мне не пять лет!

— А сколько?

— Двадцать семь. А вам?

— Нескромно, но я отвечу. Тридцать два.

Олег присвистнул так непочтительно, что я всерьез рассердилась. Глупый мальчишка, что он понимает в женском возрасте?! Внезапно он остановил машину и уставился на меня:

— Правда, тридцать два? Я бы ни за что не сказал, но это не страшно, то есть я хочу сказать, что… — Он запутался, и было видно, что такое с ним происходит нечасто. Мне снова стало смешно.

— Он всегда так? — кивая на мое лицо, спросил Олег.

— Кто?! Что? — дрожа от смеха, не поняла я.

— Ваш подбородок, он смеется быстрее вас. Так забавно дрожит.

В голосе, в глазах этого мальчугана было столько нежности, что мне стало неловко. Даже дыхание сбилось. Я отвернулась к окну и попросила, чтобы он следил за дорогой.

— Но мы ведь не едем, — возразил Олег.

— Так поезжайте!

— Хорошо, — сказал с надутым видом и небрежным жестом откинул назад прядь темных волос.

Молчание длилось несколько секунд, Олег вдруг спросил светским тоном:

— Вы не согласились бы поужинать со мной? Давно никто не делал мне таких изысканных предложений. Но мальчик двадцати семи лет? Богатенький сынок «новых русских», с полным набором благ — готовая невеста, престижная работа, загородный дом с искусственным филином на искусственной сосне. Я ответила, что очень занята и что сильно устаю. Просто падаю с ног и засыпаю, не разуваясь.

— И не раздеваясь? — с лукавой усмешкой уточнил он.

Должно быть, Олег пользуется бешеным успехом у женщин, подумалось мне. Броская, изящная красота вкупе с родительскими миллионами делали его неотразимым. На мне этот юный похититель сердец оттачивает мастерство, — видно, кто-то сказал мальчику, что опытные взрослые дамы непросто попадаются в сети.

Я сочла за лучшее не отвечать ему. К тому же мы уже подъезжали к моему дому, о чем я, разумеется, не торопилась ему сообщать.

— Мне сюда. Клиент меня уже ждет, так что я побегу. Удачи вам!

У подъезда я обернулась. Олег смотрел мне вслед, неподвижно стоя у машины.

На всякий случай я позвонила Кожевниковой, хотя вчера вечером Саша категорично заявил мне, что она не поднимется еще несколько суток.

— Пьянство, голодуха, а тут еще недавно аборт был. Сама понимаешь, девочка не новенькая.

— Ты с ней останешься? — спросила я.

— Да, ночку посижу, а завтра к ней тетка приедет. На сей раз мне и ответила та самая тетка.

— Лежит, — коротко отчиталась она, когда я объяснила, кто я такая, — а Сашок убег за продухтами. Я ей травок навезла, теперь подымется.

Господи, мне ведь точно надо знать, когда она «подымется».

— Тут Сашок прибег, — сообщила тетка и передала трубку риелтору.

— Ты чего, еще там? — не удивляясь, спросила я, в последнее время мне все чаще встречались люди, готовые на неожиданные поступки.

Александр что-то пробурчал насчет совести и клятвы Гиппократа.

— Ты риелтор, а не врач, — напомнила я.

— Знаешь, я собираюсь с этим завязать, — задумчиво произнес он, — на фиг, надоела эта собачья жизнь, носишься с высунутым языком, всем стараешься угодить. У меня ведь красный диплом, между прочим.

Тут уж я удивилась:

— Сколько же тебе лет?

— Двадцать пять, представь себе, а что? Выгляжу салагой, да?

Ты и есть салага, подумала я.

— Брошу, — убеждал меня тем временем Саша, — и тебе советую, через год-другой превратишься в Змея Горыныча, будешь на людей бросаться. Видел я таких…

Я знала, что не брошу. То ли силы воли не хватало, то ли, наоборот, было чересчур много. Своей работой и независимостью я давно уже ничего никому не доказывала, но я привыкла к тому чувству комфорта, уверенности, значимости, которое она мне давала. Что мне, крестиком, что ли, вышивать или училкой в школу?

Не успела я повесить трубку, как телефон снова затрезвонил.

— Это номер такой-то? — отрывисто поинтересовались на том конце провода.

— Да, — не стала отпираться я.

— С вами будет говорить Казань. Какая честь!

— Алло? Девушка, вы меня слышите?

Голос был знаком, но кто это, я вспомнить не могла.

— Алло? Мы тут с Сеней решили, что надо вам позвонить…

На мгновение мне показалось, что я сейчас расхохочусь. Все внутри подпрыгнуло, сердце заколотилось словно бешеное. Нет, только со мной происходит такое!

— Вы нас извините, девушка. То есть меня. Это я вам звонила, помните?

Еще бы не помнить! Истерические всхлипывания уже начали сотрясать мое тело, и я ничего не ответила.

— Я первую цифру в номере неправильно записала. Вы представляете, столько денег потратила на эти карточки дурацкие, а все зря! Сеня сказал, что к сестре уехал, а я думала…

— Господи, так вы все это время из Казани звонили?!

— Ну да.

Вот тут меня прорвало на полную мощь! Не знаю, смеялась я или плакала, но делала это долго и громко. Трубка выскользнула из моих вспотевших ладоней, а я все сотрясалась в истерике.

Потом, много позже, уже успокоившись, поужинав, я сидела перед телевизором и размышляла. На экране кипели страсти, кто-то кого-то ревновал, убивал, шантажировал — и все это было почти как в действительности. Или не почти? Мне вспоминалась Алла, которая пошла на унижение ради мужа, угрожала мне и искренне полагала, что деньги смогут решить все ее проблемы. Мне представлялась женщина из Казани, всю зарплату потратившая на переговоры — бессмысленные и бесполезные. Я потешалась над собой — уязвимой и не имеющей представления о том, что делать дальше. Мой план казался глупым, но по-женски логичным, если учитывать опыт моих знакомых. У них же все получилось. Хотя нет, Алле вряд ли удастся вернуть мужа. С другой стороны, если я не отдам вовремя деньги…

Мои размышления прервал звонок в дверь.

— К тебе, как всегда, не пробиться! — обвинила меня Лелька, вместо приветствия тыча мне в грудь длинный накрашенный ноготь. За ее спиной я увидела обеспокоенное лицо матери. Как же я забыла? Именно сегодня я должна была встретить ее в аэропорту: сообщение об этом трижды записано на моем автоответчике, да еще над зеркалом в прихожей висит памятка. Но… бороться со склерозом бессмысленно.

— Прости, мамочка.

Она пихнула Лельку в глубь коридора и вцепилась в меня крепким объятием.

— Ну ладно, ты забыла о дне рождения Мишки, — рассуждала тем временем подруга, — ладно, ты забыла о моей свадьбе, но о родной-то матери как можно?

А главное — оба телефона или молчат, или заняты. Пейджер Егора отключен. Вот что хочешь, то и думай.

— Погоди-ка, — встрепенулась я, — ты что, опять замуж выскочила?

Лелька посмотрела на меня подозрительно, а мама жалостливо.

— Не переживай, я как раз тебе приехала напомнить. Ты еще не совсем потеряла ощущение времени, а? Сейчас конец июня, свадьба назначена на пятое августа, успеешь прийти в себя? Мне понадобится твоя помощь.

Я кивнула, и мы пошли на кухню пить чай и обсуждать планы на будущее. Мне показалось, мама с облегчением констатировала отсутствие в квартире Егора. Они с Лелькой обменялись понимающими взглядами, но я промолчала, не желая портить себе настроение. Не объяснять же им, что любимый уехал в очередную творческую командировку, а не бросил меня окончательно. Последнее, впрочем, очень скоро случится, но зачем страдать заранее? С удивлением я услышала в себе рассудительный и спокойный голос, призывающий к беззаботности. Он звучал убедительно и беспечно, и мне захотелось подчиниться ему.

Лелька с мамой просидели у меня довольно долго, и мне приходилось с трудом сдерживать зевки и делать вид, будто я увлечена беседой о свадьбе подруги. Они, должно быть, и заметили что-то, но ничего не предпринимали, и это меня полностью устраивало. Правда, в какой-то момент меня охватила глухая ярость — моя собственная мать с большим удовольствием рассуждает о Лелькиных проблемах, но то ли брезгует, то ли боится спрашивать о моих.

Выходит, когда мне стало по-настоящему тяжело, все вокруг упорно не желают этого замечать.

Когда они ушли, мной овладела беспредельная тоска. Я корила себя за то, что не задержала ни маму, ни подругу, не повисла у кого-то из них на шее и не разрыдалась. Бессонная, одинокая ночь предстояла мне. За эти долгие, муторные часы я много передумала, но до определенной черты — дальше я думать боялась. А может, просто устала. Всем горестям мира, тревогам и страстям, что захватили меня в последнее время, противостояло мое равнодушие, уже ненамеренное.

Даже звонок клиента не порадовал меня, хотя в другое время от подобной удачи я заплясала бы вокруг телефона. Дело в том, что звонили по поводу квартиры Эльмиры. На моей памяти такое случается впервые — только сегодня я повесила объяву в Интернете — и вот пожалуйста. Покупатель буквально на блюдечке с голубой каемочкой. После недолгих переговоров было решено встретиться завтра вечером — с утра клиент решал какие-то деловые вопросы. Я не настаивала — хоть отосплюсь, а вообще мне все было по фигу, как выражаются Лелькины девчонки. Ясно, что бизнес пошел на лад, ну и что с того? Даже мысль о том, что я могу заработать на этом приличные деньги и не пачкать руки воровством, не радовала меня. Наверное, душа испугалась перегрузки и поспешно спряталась за стеной безразличия. Слишком много всего случилось за последнее время, и эмоции, раньше бившие из меня фонтаном, теперь будто заморозились, покрылись коркой льда.

Возможно, именно поэтому я ничуть не удивилась, когда на следующее утро увидела у своего подъезда Олега. Он стоял, засунув руки в карманы широких белых брюк, и казался очень юным и элегантным. Этакий маленький принц.

— Доброе утро, Марина.

Я кивнула. Я не стала спрашивать, что он тут делает — расскажет сам, мне вообще лень было что-то говорить и уж тем более копаться в душе этого молодого франта.

— Вы завтракали?

Я снова кивнула, хотя ничего еще не ела с утра. Просто кивок был короче, чем отрицательное покачивание. Осознав причины этого глупого жеста, я испугалась не на шутку: неужели моя апатия зашла так далеко.

Я посмотрела на Олега почти умоляюще.

— Давайте я отвезу вас куда нужно, а потом погуляем. Хотите?

Я пожала плечами, чувствуя себя абсолютно беспомощной. Мне ничего не хотелось на самом деле, и этот факт чуть ли не сводил меня с ума. Изо всех сил я старалась испытать хоть какое-то желание, но ничего не получалось: мне было все равно — стоять ли у подъезда с юным красавцем, дожидаться ли звонка от Егора в пустынной квартире или разговаривать с клиентами. Хотя нет, последнее мне сейчас претило. Слава богу, что сегодня у меня почти свободный день. Если только Кожевникова не придет в себя настолько, что будет готова отправиться в банк. А иначе о работе можно и не думать.

— Так что насчет прогулки?

Я встрепенулась. Передо мной стоял один из тех парней, которые уверены, что весь мир у их ног. Прогулка с этим незнакомым мальчиком, должно быть, получится ужасно тоскливой…