Ольга Туманова
      Людей минутная любовь
      Глава 1 Демон
      Глава 2 Работа... свобода... отпуск... работа
      Глава 3 Сын, муж и семейная жизнь
      Глава 4 Радости жизни: музыка, танцы, вино, мужчины...
      Глава 5 И снова дом, работа...
      1. В школе было странно тихо, и негромкие голоса учителей, и звуки их шагов разносились по коридорам и лестницам гулко и протяжно.
      Пахло бензином. Тут и там лежали горсточки щебенки. В коридоре второго этажа стояло ведро с краской, и за открытой дверью кабинета домоводства Тамара Андреевна Хабибулина, худенькая и невысокая (ребята между собой звали учительницу старухой шапокляк) неумело, но с интересом водила валиком по полу - домашний ремонт был заботой мужа и сыновей.
      На первом этаже две женщины, одна - высокая и статная, какими рисовал русских боярынь Серов, другая - юная и стройная, вытаскивали в коридор тяжелые неуклюжие парты.
      - Наконец-то привезли новые столы. Просто не верится, - выдохнула Нина Владимировна Давыдова, учительница математики, решительно дергая застрявшую на пороге парту. Светлана Викторовна Юртаева, молоденькая учительница русского языка, превозмогая боль в руках, старалась не отставать от Давыдовой и согласно кивнула в ответ.
      - Мой сын, - вновь выдохнула Нина Владимировна, когда они дотащили разбитую парту до сарая, - все удивлялся, что я делаю летом в школе. И вообще. Что делают учителя в школе, когда окончились уроки. Однажды он не захотел ехать в лагерь, и я брала его в школу. Теперь он не удивляется, и сразу уезжает в лагерь.
      Они впихнули парту в сарай, чуть дальше от дверного проема, и, не передохнув, пошли в школу за другой.
      В дверях школы их встретил озабоченный взгляд директора.
      Екатерина Федоровна Бобыкина, грузная женщина, превозмогая одышку, появлялась то на одном этаже, то на другом и рассказывала учителям об отпуске. Директор только что вернулась из турпоездки в Ленинград, но говорила она не о дворцах и парках, говорила о том, как ремонтируют школы в Ленинграде: каждое лето лишь подновляют потолки и стены, а когда нужно, ремонтируют все, от и до. Тут же каждый год капитальный ремонт, и каждый год делается одно и то же, и каждый год не хватает денег, чтобы сделать то, что сделать, действительно, нужно.
      Екатерина Федоровна, тяжело нагибаясь, вновь, как впервые, осматривала плинтусы, двери, столы, чтобы вновь убедиться, что плинтусы отбиты, двери пожелтели, столы поцарапаны.
      Светлана Викторовна месяц назад окончила институт и в школе работала первую неделю, и внимательно слушала все, что говорили вокруг: каждая фраза, каждое слово, произнесенное старшим учителем, казалось ей частью новой, взрослой жизни, все таило в себе значимость и важность.
      К двум часам учителя собирались в кабинете географии. Тамара Андреевна ставила электрический самовар, а Светлану Викторовну, как самую молодую, отправляли в булочную.
      Чай пили долго, с удовольствием, негромко разговаривая. Пили чай со сдобными булочками, с маслом, с конфетами.
      Сквозь стекла, высокие и широкие и ничем не прикрытые, щедро лился солнечный свет, и в классе было жарко; Светлане не хотелось ни булок, ни масла, ни сладкого, но она хотела быть частью своего нового и такого важного в ее жизни коллектива и вместе со всеми пила чай и ела сдобу с маслом и конфетами.
      Летний рабочий день учителей короток, и, отчаевничав, расходились по домам.
      В детском саду был тихий час, и, пока сын спал, Светлана могла сходить в кино или на пляж.
      На городском пляже многолюдно, как на курорте.
      Стараясь не наступать на чужие вещи и не взбивать песок, Светлана медленно шла вдоль кромки воды и посматривала по сторонам: нет ли знакомых? В былые годы однокурсники проводили здесь все свободное время, а вот она на пляж приходила редко. Едва окончив школу, Светлана вышла замуж за соседского мальчишку, потому что тот уходил в армию, а на границе было неспокойно, и мальчишка уверял Светлану, что предчувствует свою трагическую судьбу и хочет в последний свой миг знать, что там, на родине, в отчем краю его ждет и оплачет и... Такие вот игры в дочки-матери. И, не успев осознать, что значит быть замужней женщиной, Светлана поняла, что будет матерью, а муж-солдат вместо трогательного письма о том, как он счастлив, что, погибая, будет знать, что после на него на земле останется его частичка, написал нечто невразумительное, мол, он как в клетке, а она свободе и может наслаждаться жизнью, а она вместо этого, и в общем ему все равно, что у нее там, потому что она там, а он тут. А у нее вскоре не стало времени думать о том, что означает ее свобода, у нее вскоре вообще не стало времени на отвлеченные размышления, надо было сдавать сессии, подрабатывать то мытьем полов в институте, то переборкой овощей на базе и успевать к шести вечера в ясли.
      Светлана остановилась: она увидела Демона.
      Демон, врубелевский летящий Демон на миг присел на грязном городском пляже, как на вершине белокурого Казбека. Среди снующих, кричащих, бросающих взгляды, словечки, шуточки, он сидел, одинокий, словно отшельник в пустыне, и напряженно смотрел вдаль. Черные очки, квадратные и большие, прятали широко раскрытые глаза.
      Светлана посмотрела вслед взгляду Демона. Широкая гладь Амура, и у самого горизонта желтая полоса далекого берега. Другой берег, другие люди, другая жизнь.
      И Демон видел...
      Рядом с Демоном желтел клочок свободного пространства. Светлана подошла, достала из сумки широкое полотенце и, стараясь не смотреть на Демона, осторожно разложила полотенце на песке и скинула платье - купальник она надела загодя, в школе.
      - Пива хотите?
      - Сыграете с нами в карты?
      Светлана обернулась. Демон оказался не одинок. Он сидел на покрывале, каким заправляют кровати в гостиницах, и рядом с ним, на том же голубом покрывале, сидели трое парней. Один с озабоченным видом листал сразу несколько учебников, двое лениво поглядывали в газеты и заговаривали со Светланой. Демон молчал. Он неотрывно смотрел за горизонт. Он не видел пляж, не видел, что на пляже появилась Светлана.
      По пляжу шла женщина неопределенного возраста, одетая в длинное бесформенное одеяние болотного цвета, такая нелепая среди пестрых полуголых людей, и собирала пустые бутылки. И эта безликая мрачноватая личность отвлекла Демона от созерцания. Демон торопливо, словно опасаясь, что личность приблизится к нему слишком близко, бросил ей бутылки из-под пива, и изгиб его стройного тела, и поворот гордой головы, и тонкие губы - все изобразило брезгливость.
      Демон взял непочатую бутылку пива, отпил и, так и не заметив Светлану, снова стал смотреть за Амур.
      Зато двое других, что сидят рядом с Демоном, заговаривают со Светланой без устали.
      - А почему вы не купаетесь?
      - А вы часто ходите на пляж?
      Светлана улыбается и молчит, изредка откликаясь простыми предложениями: не хочется, изредка, нет.
      - Грязно здесь. Загорать надо ездить на тот берег, - и третий решил отложить учебник. - Мы едем туда завтра. Поедем с нами?
      У Светланы такое чувство, словно парень приоткрыл перед ней тяжелый занавес и поманил дивной сказкой (ведь с ними, значит - с Демоном?), но занавес тут же упал... или - как принято говорить - она проснулась: завтра воскресенье. Завтра Светлана весь день будет с сыном. Светлана почувствовала на пальцах нежность его кожи, услышала его запах, ей неудержимо захотелось обнять сына, прижать к себе, потискать, обцеловать. Всю неделю он в садике, всю неделю без нее, потому что маме нужно работать. И в воскресенье оставить сына с подругой? Нет. Если бы завтра был будний день! А на пляж ему рановато. Такое солнце!
      Нет, завтра она не может.
      А ребята начинают шумно вспоминать, как месяц назад они перегоняли с Украины самолет.
      - Перегоняли самолет? - не понимает Светлана. Она никогда не интересовалась авиацией, но необычное словосочетание привлекает ее внимание: что значит перегонять самолет, который летает?
      И попутчики Демона дружно объясняют Светлане, как перегоняют новый самолет с завода в аэропорт. А сейчас они чинят старый самолет здесь, на заводе. Они летчики из Владивостока.
      И тут Светлана видит, что под стопкой газет на голубом покрывале лежат голубые рубашки, видит голубые погоны с желтыми полосками.
      Как это правильно, что он - летчик. Крепкие руки на штурвале самолета, волосы, откинутые ветром и скоростью, напряженный взгляд. И пена облаков на белых крыльях.
      А он смотрит в газету, неотрывно, как прежде смотрел вдаль. И в уголках тонких губ - усмешка. И молчит.
      Господи, как он ей нравится!
      Но на часах четверть третьего, ей надо бежать.
      - Так как левый берег? - спрашивают ребята.
      Нет, завтра она не может.
      Светлана собирается долго, ну, неприлично долго. Прощается с ребятами и ждет, что... Но Демон не поднимает головы.
      И Светлана уходит. Она идет медленно и думает с тоской: никогда больше ей не встретить Демона, ведь он, прервав свой поднебесный полет, лишь случайно, однажды и на мгновение, присел на грязный городской пляж.
      Учителя возвращались из отпуска.
      За три дня до начала учебного года вышла на работу Фаина Максимовна Сдобова, библиотекарь. Была она невысокая, крепко сбитая, пухлая и румяная, словно и впрямь питалась одними сдобами, запивая их парным молоком, заедая крутой сметаной.
      И на другой день, вместо обычного чаепития, все собрались в кабинете географии на день рождения Сдобовой.
      На столах, где каждый день стелились газеты и на них среди крошек лежали ломти неаккуратно и крупно порезанных булок, жалко пестрели фантики дешевых конфет и стояли столовски-неуютные граненые стаканы с жидким чаем, теперь на белой полотняной скатерти красовался фарфор и царило обилие домашней еды: сочные пельмени, вареники - и с творогом, и с картошкой, и с капустой, пирожки - и сладкие, и с мясом, и с грибами, дымилась солянка, глянцево блестели всевозможные соленья и маринады и, вдобавок ко всему, возле стола возвышался огромный бидон, доверху наполненный клубникой.
      Стол вызывал из памяти страницы старых романов и полотна художников прошлого о застольях в барских усадьбах.
      Обедали долго, не торопясь.
      Сдобова шумно радовалась подаркам: огромной махровой простыне и духам, их купили в складчину. Духи все понюхали, достали деньги, и Елена Глебовна Зверева, молодая учительница начальных классов, побежала в магазин. Теперь вся школа будет пахнуть одинаково. Впрочем, в школе никто из учителей духами не пользуется, а после школы у каждой из них своя жизнь, и в той, другой, нешкольной жизни, они встречаются редко.
      Тамара Андреевна, кокетничая, рассказывала анекдоты.
      - Тамара Андреевна, - мурлыкала Сдобова, надевая на себя мохнатую шляпу цвета парного молока, какие лет пятнадцать назад были в моде на сочинском пляже. Шляпа была личным подарком Хабибулиной. - Перестаньте, Тамара Андреевна, не влюбляйте меня в себя.
      Потом ели клубнику, кто с чаем, кто со сливками, кто с творогом.
      У Светланы дачи не было, а доходы Светланы позволяли ей лишь раз в неделю покупать Антону стаканчик каких-нибудь ягод, и Светлана, рассеянно слушая и анекдоты Хабибулиной, и реплики учителей, все думала: удобно ли, и все же спросила, нельзя ли ей клубнику за столом не есть, а взять немного домой сыну. Тут же появились баночка из-под майонеза и чистая столовая ложка, и клубника словно сама собой оказалась сначала в баночке, а затем и в сумке Светланы.
      А со стола шумно убирали посуду, и, неторопливо переговариваясь, мыли ее с мылом под струей холодной воды.
      Светлана медленно шла набережной, смотрела вниз, на пляж. Она хотела увидеть Демона и понимала, что это невозможно. И она видит его! Одинокий Демон, обхватив руками колени, сидит на синем покрывале и неотрывно смотрит за Амур.
      Светлана спустилась к Амуру, подошла к Демону и поздоровалась. Демон, не взглянув на нее, сухо ответил. Словно не заметив его отстраненности, Светлана расстелила полотенце и села, обхватив колени, но лицом не к Амуру - к Демону. И, подавляя в себе неловкость, заговорила - так, о пустом, легкие фразы, что не остаются в памяти. Фразы получались обрывочны, потому что каждый раз, заговорив, Светлана поднимала глаза на Демона, и, спотыкаясь о его неприступный взгляд, терялась. Но, помолчав, говорила вновь. И Демон стал отвечать Светлане, сухо, скупо; казалось, ему не хочется быть невежливым, иначе он давно бы сказал: "Отстань. Уйди. Исчезни".
      - А где вы работаете? - тоном кадровика спросил Демон и добавил, уже с интонацией заврайоно:
      - В школе? Только начинаете? Нравится?
      Вопрос о школе был не разговорный шарик, что можно легко перекинуть партнеру. Это был вопрос важный, сложный, он поднимал целый ворох мыслей, сомнений, метаний... И Светлана, стараясь ответить правдиво, с трудом пробиралась сквозь обуревавшие ее противоречия. Постепенно она увлеклась, потому что раздумья, произнесенные вслух, и звучали иначе, и открывались новой стороной, и Светлана говорила, говорила, и уже забывала следить за выражением лица Демона, она следила за своими мыслями. Она вспомнила и то, какой представляла работу учителя, когда еще пятиклассницей выбрала для себя профессию, и какой увидела школу, когда на третьем курсе на практике впервые вела уроки русского языка в шестом классе, и что школа открылась ей иной стороной на четвертом курсе, когда на практике она целую четверть преподавала литературу в восьмом...
      И вдруг Светлана увидела, что Демон смотрит на нее и видит ее. Он слушает ее и он слышит ее.
      Демон сказал задумчиво:
      - Вы будете хорошим учителем.
      Светлана смутилась: кто же знает, какой она будет учительницей. Хочет быть хорошей, а вот получится ли...
      И тут Демон стал собираться. Он медленно одевался, медленно складывал покрывало и сказал, с сожалением:
      - Надо идти. В четыре должен быть на заводе.
      И снова он перебирал вещи в портфеле, снова поправлял носки и переобувал сандалеты. Казалось, он ждет, что Светлана что-то ему скажет. А Светлана ждала, что он скажет ей что-то...
      Демон в третий раз с ней попрощался и ушел.
      Светлана смотрела, как он идет по пляжу. Он шел медленно, неохотно, словно, делая каждый шаг, раздумывал: не вернуться ли?
      Два дня Светлана забегала после работы на пляж, искала Демона, но тщетно. На третий день, болтая и смеясь, они спускались к Амуру с Галей Фроловой, бывшей однокурсницей, и на середине лестницы Светлана столкнулась с Демоном.
      - Вы еще только идете? - спросил Демон.
      - Вы уже уходите? - спросила Светлана.
      Они стояли и смотрели друг на друга и каждый ждал, что скажет другой, и оба молчали.
      Молчала и Галина. Обычно Галина в таком случае человек самый необходимый она заговорит с кем угодно и о чем угодно, быстро, непринужденно, с улыбкой. Галина вмиг бы прекратила нелепые поиски Демона по пляжу, предложила всем встретиться вечером да сходить на новый фильм, потому что фильм, говорят... А в театре драмы на гастролях театр, неважно какой, и о нем столько разговоров, неважно каких, и вот бы сходить вечером на спектакль, а не будет билетов, и не очень было надо, можно попить чайку или не чайку... Но Галине утром удалили передний зуб, и пока ей не вставят коронку, она при мужчинах только улыбается.
      Они постояли, посмотрели друг на друга и неохотно пошли каждый в свою сторону.
      - Да, - промолвила Галина, она сразу обрела дар речи, как только Демон отошел. - Ему я бы отдалась с удовольствием.
      - Попробуй суметь это сделать, - грустно ответила Светлана, но грусть ее была легкая. Сейчас, на лестнице, Светлана поняла: она понравилась Демону, и, встретив ее на пляже, Демон больше не будет смотреть за горизонт, он будет смотреть на нее, будет разговаривать с ней, и им будет друг с другом интересно.
      Первого сентября к восьми утра в школу пришли все учителя - красивые, нарядные; у женщин, а в школе, кроме учителей пения и труда, все учителя женщины, на лицах косметика, и у всех настроение радостное, речь громкая праздник.
      Ребята - нарядные и чистые, у девочек в волосах огромные белые банты, у мальчиков под форменными кителями белоснежные рубашки и брючки отутюжены - во дворе построились на торжественную линейку.
      Цветы, музыка, шум, выступления. Первоклашки, волнуясь, читают стихи.
      Светлана Викторовна, улыбаясь, а в душе вся переполненная волнением, смотрит на четвертый "Б", свой первый класс, на лица мальчиков и девочек они, еще вчера незнакомые ей, чужие, теперь ее ребята, часть, огромная часть ее жизни, каждый день ее жизни теперь будет связан с ними, наполнен ими.
      И ребята смотрят на нее...
      И вот звучит первый звонок.
      И пошли за своей первой учительницей к дверям школы ученики первого "А". Прасковья Егоровна Стешанова шагает степенно и улыбается и учителям, и родителям, и своим мыслям: двадцать лет работает она в школе. Гордые, взволнованные, ребятишки прошли вдоль шеренги старших ребят и первыми вошли в школьные двери.
      И чинно пошел в школу первый "Б". Впереди - Алена Зверева, Елена Глебовна, тоненькая девушка, похожая на старшеклассницу. Алена даже не улыбалась, и на щеках ее цвели красные пятна.
      А за первоклашками - вся школа, аккуратно обходя газоны, неторопливым шагом, не толкаясь и не шумя (как не пройдет больше ни одного дня в году), переступила школьный порог.
      И вот - первый урок.
      Светлана идет по классу, и на нее глядят светлые и темные, улыбчивые и грустные, настороженные и доверчивые глазки. Ребят так много, и трудно поверить, что пройдет лишь несколько дней, и Светлана Викторовна каждого будет знать и по фамилии, и по имени, и по почерку, и по причудам...
      Приятно идти домой с цветами. На улице людно, и все знают, что сегодня первое сентября, и с цветами по городу идут учителя.
      Светлана подошла к парапету, постояла, глядя на Амур. И медленно пошла к пляжу: в такой день судьба должна сделать ей подарок.
      Но Демона на пляже не было.
      ...Светлана еще несколько дней забегала после уроков на пляж, но Демона так и не встретила. Видно, Демон улетел в свой дождливый Владивосток.
      2. Жизнь вышла на новый виток и понеслась с незнакомой скоростью. Дни мелькали, утрамбованные событиями.
      Уроки. После уроков масса дел с ребятами: сбор отряда или звена, классное собрание или совет отряда, кружок или факультатив для сильных ребят или дополнительные занятия для слабых; собирали макулатуру или металлолом, в свободные от плановых мероприятий дни оформляли газеты, альбомы, классные уголки, репетировали сценки и заучивали стихи к праздникам. Когда дети уходили домой, учителя собирались на педсоветы, конференции, политзанятия, семинары, совещания при директоре, пятиминутки, которые длились по два-три часа, партийные собрания, что были обязательны для всех.
      Поздно вечером Светлана прибегала за Антошкой в затемненный сад. В большой комнате мерно посапывали на кроватках дети, и только Антон не спал, сидел на стульчике у стенки и упрямо твердил дежурной няне, что его мама заберет.
      По темной улице, перерытой то одними строителями, то другими, они бежали домой. Светлана кормила Антона, тут же замачивая его белье, укладывала сына спать, наспех стирала его бельишко, быстренько приводила квартиру в терпимый вид и садилась за тетради и книги.
      Сначала - планы уроков, потом - проверка тетрадей. На дворе ночь, а работе не видно конца. Когда скрупулезно вычитав упражнение, Светлана видела его переписанным заново, она едва сдерживала слезы: кого наказала мама?
      Ноябрьские праздники, на которые у Светланы было столько планов и надежд (съездить в гости к Гале Фроловой, что работала директором сельской школы в трех часах езды от города, сходить в театр и на художественную выставку, съездить с Антоном в детский парк и ТЮЗ и что-нибудь еще, непредвиденное и увлекательное) прошли быстро и впустую.
      Седьмого с утра Светлана лишь покрутилась на кухне да замочила белье, а потом они с Антошей четыре часа дежурили по школе.
      В школе тихо, и только легкие удары то притихают, то становятся все резче, все громче - это Антон носится по пустым гулким коридорам и колотит флажком по батареям. Что же он разобьет: стекло или голову? - думает Светлана. - Но не может же он просидеть полдня на стуле.
      - Мама, я кушать хочу, - Антон, разгоряченный и утомленный, заглянул в дверь.
      Светлана отодвинула тетради в сторону. Накормила Антона бутербродами. Налила из термоса молоко. Смастерила из стульев лежанку. Антоша улегся на ее пальто, понюхал воротник: "Мамочкой пахнет". Светлана засмеялась, прижав к себе Антошину головку: это она иногда говорит, взяв в руки его шубку: "Сыночкой пахнет".
      Антон долго ворочался, раздвигал стулья, но, наконец, заснул.
      Светлана смотрела на Антона, на окно, где серый угол школы да кусочек асфальта, на письменный стол. На столе - телефонный аппарат. В короткие минуты перемен телефон всегда занят. Сейчас он абсолютно свободен, но Светлане некому звонить. И Светлана ощутила, как она одинока... Конечно, у нее есть Антошка, ее любимый маленький мальчик, который так преданно и безоглядно любит маму, маму, у которой нет времени лишний раз поговорить с этим крохотным человечком.
      Светлана вздохнула, наклонилась, обняла Антошкину головку, поцеловала сына в лобик. Антон во сне глубоко и облегченно вздохнул и улыбнулся. Что же ему снилось, этому крохе? Разбитая коленка, ссора с соседским Колькой или прошлые обиды, болезни, больница? Светлана опять вздохнула - нет, уж лучше не вспоминать.
      Телефон звякнул. Светлана вздрогнула и посмотрела на аппарат. Но телефон не зазвонил, словно хотел лишь напомнить Светлане, что вот он, перед ней - а звонить ей некому.
      Почему она не познакомилась с тем летчиком? Сейчас бы сидела, писала ему письмо...
      В окно видно, как к школе подошел автобус. Из автобуса шумно посыпались ребята. Светлана пошла открывать дверь. Вячеслав Павлович Буданов, учитель труда, втиснул в проем двери огромный красивый транспарант, подмигнул Светлане: "С праздничком". А за ним вплыла Эльвира Филина, географичка, классная четвертого "а". Эльвира Степановна приняла дежурство, и Светлана с Антоном пошли домой.
      Дома Светлана занялась уборкой да будничными делами, которые все не успевала сделать: стирала, гладила, чинила белье; Антон крутился рядом, забавно деловитый, и всячески старался помогать и был весьма доволен. Дел хватило на три дня, да так и не все оказались переделанными. Вечерами, когда Антон засыпал, Светлана садилась за учебники - готовилась к первым урокам новой четверти. В последний день Светлана ездила с сыном в театр, транспорт работал отвратительно, автобусы были переполнены, Светлана чувствовала себя бесконечно усталой после отдыха, но Антон был доволен - и праздники миновали, как не были.
      И вновь Светлане некогда подумать о себе, ее мысли о детях и их родителях, о тетрадях и планах уроков, о классных часах и политинформациях, о педсоветах и собраниях... И надо еще добиться помощи Славе Берцову, у них в семье - с ума сойти - одиннадцать детей, тут с одним-то... И надо, чтобы родительский комитет купил зимнее пальто Глаше Федоровой, у нее отца нет, а мама... И надо как-то так объяснить Володе Скворцову, что в русском языке кроме буквы ш есть еще и буква щ, и как же добиться, чтобы он, наконец, перестал вместо еще писать исчо. И надо... надо... надо... И так весь день, до глубокой ночи.
      Но, засыпая, Светлана слышит, как в ночной тишине резко хлопает входная дверь и слышатся тяжелые твердые шаги. И гулко, с болью ударяет сердце. И она молит кого-то, чтобы шаги не оборвались, чтобы раздался дребезжащий звонок в дверь. Она откроет дверь - и на пороге Демон.
      Светлана представляет, как Демон летит: крепкие руки на штурвале, спокойный взгляд поверх облаков. Он прилетает, когда в городе начинается ночь. Но он хватает такси и едет к ней. Она зажигает светильник, и от приглушенного зеленоватого света в комнате уютно. Демон смотрит на нее.
      Я тот, которому внимала
      Ты в полуночной тишине.
      Чья мысль душе твоей шептала,
      Чью грусть ты смутно отгадала,
      Чей образ видела во сне.
      Но шаги стихают, и Светлана обрывает поток мечтаний: никогда Демон не позвонит в дверь ее квартиры, ведь он не знает ни ее адрес, ни номер школы, он даже имени ее не знает.
      И снова шли дни, заполоненные работой. И снова наступали ночи. И, усталая, разгибаясь от тетрадей, Светлана вспоминала спокойное серьезное лицо и вопрос в глазах, и сожаление в голосе: "Почему вы пришли так поздно?"
      И казалось, что что-то, неизведанное, не найденное в жизни и такое важное, прошло мимо, едва задев ее, лишь на миг ей показавшись, чтобы тут же исчезнуть в прошлом. Навсегда.
      ...Прижимая к себе ворох цветов и стараясь ими не сорить, Светлана медленно шла по школе, не видя из-за цветов пола, и в вестибюле, открывая входную дверь, заметила, как переглянулись Екатерина Федоровна и Малова, завуч.
      А на лестнице дома Марина, соседка, пропуская Светлану, сказала изумленно: "Надо ж, как они тебя любят".
      Так, с цветами, у Светланы начался отпуск.
      Первый день, по привычке проснувшись чуть свет, Светлана долго не вставала, вдруг ощутив, как уютна постель, как приятно нежиться в ней в полудреме.
      Теплый Антошка деловито протопал по комнате, забрался к Светлане под одеяло, сообщил: "Я кушать хочу"
      Покушать Антон любил. Вечерами, когда они шли домой из садика, обстоятельно отвечая на Светланино: "А что вы на ужин кушали?" Антон, перебивая себя, торопливо добавлял: "Но я все равно ужинать буду". По утрам он завтракал вместе со Светланой, через полчаса с аппетитом ел в саду с ребятами и обязательно поднимал руку в ответ на вопрос: "Кто хочет добавки?". А рос худенький.
      Из-за любви Антошки покушать Светлана отказалась от своих планов провести весь отпуск вместе с сыном: в магазинах не было ни мяса, ни овощей, ни творога, на базаре она на свою зарплату много не купит, а в саду кормят хорошо, и Антон все лето ходил в сад, но все лето сразу после обеда, когда группа шла спать, Светлана сына забирала.
      В понедельник утром, переобуваясь в раздевалке, ребятишки делились друг с другом своими восторгами о фильме-сказке, что шел по телевизору в субботу. И опять Антон смотрел на ребят, улыбаясь той нелепой, одновременно и радостной и заискивающей улыбкой, какой улыбался всегда, когда слушал деловые ребячьи размышления об очередном телевизионном диве, и которая душила Светлану и хватала за сердце. И, получив отпускные, Светлана, словно забыв и про дырявые сапоги, и про штопанные колготки и решив, что Антон поест летом в саду, ну, а она как-нибудь..., взяла в кредит телевизор.
      - Сына, отгадай, что мама тебе купила? - спросила Светлана, едва они с Антоном вышли из сада. Она заранее радовалась радости Антона.
      - Пирожное, - деловито отозвался Антон.
      - Нет. Что у всех деток есть, а у тебя нет, и тебе очень хочется, чтобы у тебя тоже было, - как долгую загадку начала Светлана, пряча улыбку и искоса поглядывая в лицо сыну.
      - Телевизор, - сказал Антон так буднично, как говорил о пирожном, которое Светлана покупала ему почти каждый вечер, и Светлане даже чуть грустно стало, что Антон не почувствовал той счастливой радости, которой она так для него желала.
      В субботу Светлана не пустила Антона в сад, а сразу после завтрака поехала с ним на пляж.
      Вода в Амуре была грязная, и сейчас, в начале лета, она была еще и холодная, и Светлана не хотела пускать Антона в реку, но, уступив его просьбам, подержала на вытянутых руках, давая ему побарахтаться в воде, повизжать от страха и удовольствия. Потом насухо вытерла Антона, переодела ему трусики, уложила сына на покрывало и легла. Но разве полежишь с Антоном? Антон лежать не хотел. Сначала он поиграл с мальчиком с соседнего покрывала, и они затеяли возню с песком. Потом стал прыгать по пляжу, стараясь, словно бы ненароком, оказаться ближе к воде. Когда Светлана вернула его на покрывало, Антон начал сооружать песочную дамбу, отправляясь за очередной порцией песка в длительные маршруты, что каждый раз пролегали все ближе к воде, и вот он уже словно невзначай наступает на мокрый песок и ждет, когда волна, прибивая к берегу, окатит его ножки.
      Мужчина средних лет все поглядывал на них, потом перенес свое одеяло поближе и, едва устроился, заговорил - о том, и лицо его стало устало-утомленным, что он здесь в командировке, из Москвы - и помолчал, но и Светлана поглядывала на реку, молча наблюдая за Антоном, готовая при следующем шаге сына прикрикнуть или кинуться к нему. Антон, не замечая взгляда Светланы, топтался на мокром песке, стараясь, как ему казалось, незаметно входить все дальше в реку.
      Мужчина перевернулся с бока на бок, оказался совсем рядом со Светланой и почти закрыл ей сына. Светлана села, с досадой, но мужчина ее досады не заметил или не принял всерьез и вновь заговорил, теперь о том, что все женщины - фригидны. Что означало "все" - женщины его жизни или все женщины, что когда-либо существовали на планете, он не уточнил, а Светлана лишь усмехнулась про себя глобальности пляжной темы и чуть подвинулась, чтобы лучше видеть сына. Мужчина от женщин в целом перешел к женщинам провинции, что в любви и вовсе ничего не смыслят и ни на что - он вновь не уточнил, в любви или вообще, в принципе - негодны. Наверное, по сценарию его пьесы Светлана должна была кинуться на амбразуру в защиту чести и достоинства женской половины человечества и своим телом ту амбразуру прикрыть или хотя бы возгореться желанием доказать, что она, хоть и из провинции... Но Светлана вновь позвала Антона, вновь уложила сына на одеяло, а сама легла по другую сторону от сына, подальше от мужчины. Тот полежал с выражением утомленной значимости на лице, потом заговорил с соседками.
      Антон, словно желая улечься поудобней, елозил, вертелся и медленно сползал с одеяла поближе к реке.
      Высокий, стройный мужчина все стоял и стоял в воде и смотрел на Светлану. И вот он шагнул к коряге, что лежала на берегу возле кромки воды, наклонился за спичками, и Светлана, невольно глянув вслед его руке, увидала на песке аккуратно сложенную летную рубашку с желтыми лычками на погоне и вздрогнула и уже пристально посмотрела на мужчину - нет, он не был прошлым летом на одном покрывале с Демоном. Мужчина улыбнулся ее взгляду и пошел было к ней, но Светлана, как бы не заметив его, стала собираться домой, громче нужного говоря Антону, что пора, у них дома много разных дел и, главное, Антоше надо не опоздать к началу сказки.