Д. М. Туган-Барановский
      "Лошадь, которую я пытался обуздать"
      (печать при Наполеоне)
      Путь Наполеона к высшей власти обстоятельно освещен в литературе. Историки ясно представляют основные этапы его триумфального возвышения: переворот 18 брюмера, конкордат с папой Пием VII, пожизненное консульство, императорский трон. Но в огромной литературе остались в тени, на мой взгляд, весьма существенные вопросы: какими способами Наполеон достигал политического успеха и какое место в достижении этого успеха он отводил общественному мнению?
      Часто в обыденном современном сознании наполеоновский режим ассоциируется прежде всего с военной диктатурой, в условиях, которой общественное мнение не играло большой роли. Не случайны поэтому и появлявшиеся в советской литературе аналогии между Сталиным и Наполеоном [1], а во французской печати конца 40-х годов XX в. Наполеон сравнивался даже с Гитлером [2]. Впрочем, позже, в 60-х годах, некоторые французские общественные деятели в бонапартизме упрекали уже де Голля [3].
      Действительно, для такого рода аналогий, казалось, были основания. Выдающийся французский исследователь Ж. Годшо рассматривал наполеоновскую Францию в качестве предшественника современных полицейских государств [4]. Полиция в эти годы играла очень большую роль. В ее ведении находилась и цензура, - которая охватывала различные стороны общественной жизни: цензура театров, издательской деятельности, прессы и пр. Существовал так называемый "черный кабинет", который занимался перлюстрацией писем. Имелись и специальные отделы, ведавшие борьбой с контрабандой, наблюдением за рабочими, крестьянами, военными. Был создан полицейский аппарат, который действовал весьма эффективно. О его совершенстве можно судить по такому факту: ежедневно Наполеон получал бюллетени тайной полиции, содержавшие лаконичный и вместе с тем обстоятельный анализ политических событий [5] Обязательным разделом в этих бюллетенях была информация об "esprit publique". Пролетел метеор над Парижем и вызвал различные толки, или во время спектакля раздались какие-то выкрики, которые можно было расценить как обидные для правительства, или в саду Тюильри прогуливались офицеры и обсуждали политические события - все это фиксировалось "мушарами", тайными агентами полиции, и потом находило отражение в бюллетенях.
      Но из самого факта существования диктаторского режима с его непременным придатком - мощным репрессивным аппаратом, отнюдь не следовало, что Наполеон игнорировал общественное мнение или оно никак себя не проявляло. Однако эта сторона его деятельности изучена значительно хуже. Хотя имеется определенная литература о его отношении к пропаганде, в частности к прессе [6]. Но в ней, как правило, не раскрываются приемы, которыми пользовался режим для манипулирования массовым сознанием.
      В современной литературе ближе всего подошел к раскрытию данной проблемы французский историк Ж. Тюлар. Он считает, что Наполеон превосходно умел, используя разные каналы, воздействовать на общественное мнение. В этом искусстве политической демагогии он не уступал Бисмарку и Наполеону III [7]. Большой интерес представляет также работа одного из ведущих французских историков А. Собуля, посвященная "наполеоновской легенде" [8] Любопытные факты из истории официозной военной публицистики собрал крупный французский историк М. Рейнар [9]
      "Белым пятном" в историографии является вопрос об общественно-политических идеях Наполеона, его доктрине, а также-господствовавшей в те годы официальной идеологии. Какие-либо крупные исследования в этой области вообще отсутствуют, имеются лишь небольшие характеристики его идейна нескольких страницах в курсах по конституционному праву современных французских политологов, таких, как М. Прело, М. Дюверже [10].
      В русской и советской историографии проблемы наполеоновской пропаганды ставились Е. В. Тарле, В. Г. Сироткиным и частично А. 3. Манфредом. Б. В. Тарле еще в 1913 г. опубликовал ценную работу о положении печати в годы консульства и империи Наполеона I, а В. Г. Сироткин исследовал пропагандистскую дуэль Франции и России в начале XIX в. [11]
      Мы попытаемся высказать свой взгляд на данную проблему и раскрыть пропагандистские приемы, которыми пользовался Наполеон в годы своего возвышения. Ценным источником, помимо различных мемуаров и прочих документов, является литературное наследие самого Наполеона, кстати сказать, постоянно пополняющееся за счет новых находок [12]. Так, в 1968 г. Ж. Тюлар опубликовал анонимные статьи первого консула, которые тот печатал во французской прессе, главным образом в "Мониторе" [13]. Открытие таких статей является не только неожиданным, но и крайне любопытным фактом, позволяющим выделить основные пропагандистские направления бонапартистского режима.
      * * *
      При первом, даже беглом взгляде на историю наполеоновской Франции можно увидеть, что крупных идеологов в ней не было. Хотя этого, конечно, нельзя сказать о периоде революции, или тем более о XVIII в., или даже о периоде Реставрации. Собственно, накануне 18 брюмера с критикой конституционного устройства выступали г-жа де Сталь, Б. Констан, некоторые другие буржуазные либералы. Но их, конечно, никоим образом нельзя причислить к идеологам бонапартистского режима. Из активных брюмерианцев самым крупным теоретиком был Е. Сиейес, но после 18 брюмера его роль была второстепенной [14]. То же самое можно сказать о П.-Л. Родерере, А.-Ж. Буле из Мёрт и др. Понятно также, что М.-Ш. Талейран и Ж. Фуше, активные участники переворота 18 брюмера, ни в коей мере не являлись идеологическими руководителями, а только лишь практиками режима, хотя и незаурядными. Они, как правило, не создавали движение, а примыкали к нему, когда оно приобретало силу.
      Настоящим идеологом действительно очень крупного масштаба был сам Наполеон Бо.напарт. Уже на других, несравненно более низких ступенях стояли философы, историки, юристы, литераторы, люди искусства, которые часто являлись просто исполнителями его воли, но ни в коей мере самостоятельными авторами. Они могли создавать настоящие шедевры, как А. Гро или Ж.-Л. Давид, но при всем том в конечном итоге выполняли лишь конкретное указание хозяина, так сказать, его "социальный заказ".
      Наполеон не писал пространных философских произведений: в 1799 -1815 гг. у него просто на это не оставалось времени. Но в письмах, приказах, прокламациях, а иногда в анонимных статьях, опубликованных в "Мониторе", он высказывал довольно ясно свое отношение к революции, Старому порядку, необходимым государственным реформам, гражданскому законодательству, и его точка зрения в большинстве случаев становилась официальной. Причем высказывания Наполеона представляли собой глубоко продуманную и четкую философскую и политическую концепцию, давали ответ на многие актуальные явления и процессы и были рассчитаны на восприятие масс. Главное, что стремился внушить Наполеон - это признание необходимости революции и ее положительных результатов.
      Первый консул, а потом император Наполеон был одним из первых государственных деятелей, понимавших необходимость целенаправленного воздействия на общественное мнение. Эту мысль Наполеон не раз высказывал в частных беседах и в кругу своих единомышленников. В апреле 1800 г. в разговоре с М.-А. Жюльеном он заявил: "Общественное мнение - это лошадь, иногда капризная, которую, я пытаюсь обуздать" [15]. Ту же мысль, но в еще более ясной форме, он высказал в июне 1804 г. на заседании Государственного совета: "Мы должны управлять общественным мнением, а не рассуждать о нем" [16]. В январе 1801 г. он даже выразился так: "Общественное мнение - это публичная девка" [17].
      Суть его представлений, как можно судить по многочисленным и подчас противоречивым, на первый взгляд, но объединенным общей идеей высказываниям, сводилась к следующему:
      1. Всей полнотой информации располагают только те, кто находится в высших эшелонах власти. Причем здесь речь идет не о какой-то специфической информации военно-политического свойства, которая, естественно, держится в тайне, а о самых общих сведениях, касающихся происходящих в стране событий. В полном объеме эти сведения поступают только к Наполеону и сравнительно небольшому кругу избранных. Наполеон считал, что правильно понять эту информацию и распорядиться ею могут только они.
      2. Из этого вытекала вполне определенная политика в отношении прессы и вообще издательского дела. В данном вопросе, по его мнению, нельзя пускать дело .на самотек, здесь не может быть абсолютной свободы [18]. Во Франции еще не сложился стабильный режим, живы воспоминания о Революции. Да и французская нация отличается от английской. Она "подвержена быстрому восприятию, отличается живым воображением и сильным выражением чувств; здесь неограниченная свобода прессы приведет к ужасным результатам" [19]. Наполеон считал, что издательское дело необходимо контролировать и направлять, без этого деятельность главы государства обречена на неудачу.
      3. Для широкой публики информацию нужно тщательно отсеивать. Но делать это надо так, чтобы создавать у народа определенные стереотипы, в основном социально-политического характера, оправдывающие существующий режим. В рамках этих стереотипов и будет складываться мышление народа, происходить его социально-политическое развитие.
      4. Наполеон полагал, что сам народ далеко не всегда способен понять свои интересы. Их должен охватить правитель, который стоит выше непосредственных устремлений "толпы". "Народы, - говорил он, - нужно спасать даже вопреки их желаниям" [20]. Причем он большое значение придавал необходимости существования как бы промежуточных организаций, соединяющих массы с правительством. В 1802 г. он говорил в Государственном совете: "Есть правительство, власть, а вся остальная часть нации это что? Крупинки песка... Что в таком случае нужно сделать? Надо выбрать из французской почвы несколько масс гранита. Они укрепят правительство, будут как бы "бастионами государства". Это даст управление "общественным мнением" [21]. Одним из таких своеобразных "бастионов" стал орден Почетного легиона, учрежденный в 1802 г.
      Для иллюстрации этих положений можно было бы привести немало фактов. Но мы ограничимся косвенным свидетельством - заявлением министра полиции Ж. Фуше, которое, однако, имеет большой смысл. В 1808 г. Ж. Фуше встретился с видным государственным деятелем России графом В. Кочубеем, между ними состоялся обстоятельный разговор о роли общественного мнения в таких деспотических государствах, как Франция и Россия. По словам Кочубея, общественное мнение в этих государствах не только ничего не значило, но и не имело каких-либо реальных способов проявления. И тут Фуше, много по долгу службы занимавшийся этим вопросом, преподал будущему министру внутренних дел, а Кочубей стал им в 1819 г., урок. Он заявил, что во Франции есть общественное мнение и оно высоко ценится, и если оно высказывается определенно, то правительство с трудом решится действовать против него. "Оно вынуждено следовать общественному мнению, если желает спать на матрацах, а не на штыках". Эту мысль Фуше подкрепил следующим аргументом: "Вот, подождите, я сейчас вам приведу пример общественного мнения: генерал Моро был отдан под суд... Я бы очень быстро покончил с этим делом; я бы вызвал генерала Моро, я бы сказал ему, что он делает глупость... и все было бы кончено. Но он был предан суду. Думаете ли вы, что судьи не приговорили его к смертной казни, если бы они не боялись общественного мнения? Оно высказалось так определенно, что они должны были постановить более мягкий приговор" [22]. Мнение Фуше - это мнение профессионала, которое вместе с тем приобретает особую важность, поскольку один из первых министров в данном случае выражал точку зрения самого Наполеона.
      Однако массовое сознание, говоря современным языком, очень тонкая материя. На нее надо уметь воздействовать. Здесь очень важно чувство меры. "Всякий раз, - говорил Наполеон, - когда происходит событие, неприятное для правительства, не следует его публиковать до тех пор, пока оно не станет хорошо известно. Потом тем более не следует публиковать, потому что оно уже будет известно всему миру" [23].
      Воздействовать на сознание людей можно, как считал Наполеон, разными путями: при помощи прессы и в целом печати. Он тщательно отбирал с точки зрения положительного или отрицательного эффекта книги, изданные до 18 брюмера - в период революции и на протяжении XVIII в. и даже еще ранее [24], произведения искусства - живопись, драматургию, архитектуру, музыку, скульптуру. Важным каналом пропаганды, который в своих целях использовало правительство, была религия. Наполеон не оставил без внимания начальное и среднее образование, создав, как выразился один современник, "военно-монашескую" систему обучения подрастающего поколения [25]. Наконец, парады, празднества, организованные по случаю знаменательных событий, оказывали определенное воздействие на население, особенно молодежь.
      Рычаги управления этим громадным механизмом находились в правительстве и прежде всего в министерстве полиции. Но помимо полиции эту машину постоянно контролировал и сам Наполеон. По его огромной 32-х томной переписке, изданной еще в середине XIX в., и многочисленным дополнительным сборникам писем, можно судить, какое значение он придавал руководству прессой, не раз являлся инициатором закрытия газет, запрещения книг, отдавал всевозможные грозные предостережения издателям и редакторам, обвиняя их в "дурном вкусе". Он следил даже за прессой подвластных стран. Находясь в Москве в 1812 г., . Наполеон утверждал репертуар парижских театров. Известна также его роль в развитии изобразительного искусства, архитектуры, литературы и пр. Под его непосредственным контролем создавались картины А. Гро, Ж.-Л. Давида и др. Наполеон тщательно следил за тем, чтобы "Монитер" распространялся в армии. Иногда он даже организовывал отправление комплектов "Монитора" некоторым генералам и маршалам.
      В руководстве прессой и вообще издательским делом Наполеон исходил из бесспорного для него факта, что здесь не должно быть полной свободы. "Первый консул, - писал его секретарь Л.-А. Бурьенн, - всегда был врагом печати и держал все журналы в железных руках. Он часто мне говорил: "Если я сниму с них узду, то через три месяца лишусь своей власти" [26]. Сам Наполеон однажды так обосновал свою позицию: "Типография - это арсенал, который не должен быть доверен каждому. По моему мнению, право пользования им должно быть предоставлено лишь тем лицам, которые имеют полное доверие правительства. Тот, кто печатно обращается к публике, похож на оратора, выступающего перед собранием, и конечно, никто не станет оспаривать у власти права препятствовать подстрекательству народа к мятежу и волнениям" [27].
      Вскоре после переворота 18 брюмера, 27 нивоза VIII г. (17 января 1800 г.), одним декретом из 73 парижских газет было уничтожено 60 практически безо всякой мотивировки, а лишь на том основании, что "(часть!) газет служит орудием в руках врагов Республики" [28].
      Осталось только 13, но к концу 1800 г. в Париже выходило уже девять газет, а потом их количество было доведено до восьми. Для закрытия газет использовались любые предлоги: "Друг законов", например, был запрещен за эпиграммы, задевавшие Академию [29].
      Все эти акции запугали французскую прессу, сделали ее "бессловесной". Редакторы газет не осмеливались высказать свое мнение по поводу того или другого события, они лишь излагали новости, но почти без комментариев. Может быть, излишне категорично звучит заключение Е. В. Тарле, специально занимавшегося этим вопросом, но, по его мнению, историк, интересующийся политической, экономической или какой-либо другой стороной жизни Франции в наполеоновское время, не может почерпнуть из газет решительно никакой информации. Что же, отрицательный результат - тоже результат! Суть правительственной политики хорошо выразил Ж.-Э. Порталис: "Первым правилом должно быть признано не предоставлять журналистам полной свободы, но вместе с тем внушить читателю приятную уверенность, что эти журналисты свободны. Для этого стоит постоянно только тайной и невидимой рукой руководить редактированием газет" [30].
      В качестве иллюстрации этого тезиса интересна конкретная роль Наполеона в руководстве прессой и через нее общественным мнением.
      По признанию многих видных литераторов и историков, первый консул обладал незаурядным литературным талантом. Так считали О. Бальзак, Стендаль, В. Гюго, Ш.-О. Сент-Бев. Бальзак о наполеоновских мемуарах, созданных на острове Святой Елены, отозвался: "Это самая прекрасная книга в мире... Это произведение даст Наполеону то, что Евангелие Иисусу Христу" [31]. Стендаль высказался в другом плане: "Наполеон принадлежит к числу людей, чьи писания сокращать невозможно, потому что их слова рисуют их чувства" [32]. Не менее восторженные оценки оставили другие известные литераторы. А. Перивье в начале XX в. характеризовал наполеоновское собрание сочинений, изданное Наполеоном III, в следующих словах: "Это истинная энциклопедия, где речь идет о самых разных предметах: войне, дипломатии, администрации, религии, военном искусстве, театральной и литературной критике, психологии, финансах, географии, любви" [33].
      Но не столь широко известна его деятельность как газетчика и руководителя французской прессы. В работе Перивье "Наполеон - журналист" отмечается, что есть два типа журналистов: организаторы этого дела и те, кто непосредственно пишет. Наполеон, считал Перивье, удачно совмещал в себе оба типа [34]. Очевидно, началом его журналистской деятельности можно считать итальянский поход, когда им были созданы в 1797 г. две газеты: "Курьер Итальянской армии" и "Франция глазами армии", распространявшиеся в войсках. Кроме того, в Париже выходила еще одна газета "Журнал Бонапарта и добропорядочных людей" [35]. Редактором "Курьера Итальянской армии" был М.-А. Жюльен. В РЦХИДНИ сохранились некоторые редакционные материалы этой газеты [36]. Во время экспедиции в Египет Наполеон основал еще одну газету "Египетский курьер" [37]. Помимо организаторской работы, которой он много занимался, будучи первым консулом, Наполеон также интенсивно писал сам. Перивье удалось доказать авторство первого консула в отношении многих статей, анонимно публиковавшихся в "Монитере". По-видимому, это исследование не было известно Тарле, так как он о нем нигде не упоминал. Между тем сейчас работа Перивье признана учеными-специалистами, и в новое издание сочинений Наполеона под редакцией Тюлара эти анонимные статьи включены [38]. Церивье считал, что в прошлом веке с черновиками этих статей знакомился А. Тьер, который писал по этому поводу: "Мы знаем в "Монитере" статьи, написанные Бонапартом с 1800 по 1803 гг., в которых он отвечал на выпады иностранных газет; они были шедевром разум, красноречия и стиля" [39].
      Из 13 газет, сохраненных Наполеоном, только "Монитер юниверсель" была объявлена "единственной официальной газетой" [40]. Отныне первый консул получил возможность непосредственно через нее высказывать свое мнение. Формально газету находилась в частных руках, ее редактором был некий Сово Франсуа, за которым, однако, сохранялось только одно право - ведать театральной рубрикой [41]. Таким образом, Наполеон на деле осуществил свой знаменитый принцип: "Государь должен всегда использовать рекламу для своих целей" [42].
      У Наполеона была мысль сделать официальной газетой также "Парижский бюллетень", который редактировал один из активных брюмерианцев Реньо де Сен-Жан д'Анжели. Но эта идея не была претворена в жизнь. Публицист Фьеве сумел отговорить Наполеона, сказав, что вполне достаточно одной газеты [43]. Статьи из "Монитора" потом перепечатывали провинциальные газеты.
      В значительной мере благодаря Наполеону "Монитер" получил широкое признание в XIX в. Газета издавалась до 1901 г. В 1865 г. она получила новое название "Журналь официаль". На ее страницах печатался Ш.-О. Сент-Бев, сотрудниками газеты были Т. Готье, А. Дюма, А. Гуссэ и другие талантливые писатели.
      На острове Святой Елены Наполеон часто вспоминал и свои литературные выступления, и свою роль в рукдводстве прессой. Однажды, когда он что-то продиктовал Ш.-Т. Монтолону и потом, прочитав написанное, остался недоволен, он сказал ему с раздражением, что изменен стиль.
      "- Но, сир, - возразил ему Монтолон, - где можно познакомиться с вашим стилем? Осмелюсь вас спросить, что вы написали, чтобы мы могли судить?
      - Смотрите мои прокламации и мои статьи в "Монитере", - последовал ответ" [44].
      В 1816 г. Наполеону на остров Святой Елены прислали книги, среди которых находилась коллекция "Монитора", он погрузился в комплекты газеты и "не вставал до конца дня". Он читал свои собственные статьи [45]. А потом сказал с удовольствием: "И они (англичане.- Д. Т.-Б.) осмеливались утверждать, что я не умею писать" [46].
      Тогда же он сказал Е. Лас-Казу: ""Монитер"... столь изменчивый по своей репутации, был благоприятен и полезен только для меня" [47].
      Но сам Наполеон только на острове Святой Елены мог с интересом читать "Монитер". Будучи первым консулом, он не часто заглядывал туда. Л.-А. Бурьенну, который предлагал ему на просмотр французские издания, он говорил; "Я знаю, что в них есть: они говорят только то, что мне угодно" [48]. И предпочитал знакомиться с английскими и немецкими газетами [49].
      В каких направлениях Наполеон стремился формировать общественное мнение, какие стереотипы социально-политического мышления навязывал он французскому народу?
      Первая задача, которую он ставил перед собой, заключалась в оправдании переворота 18 брюмера 1799 г. Ведь даже с чисто формальной точки зрения переворот 18 брюмера означал насилие не только над конституцией, но и в буквальном смысле слова-физическое насилие над депутатами. Этому нужно было дать благозвучное объяснение. И оно было сформулировано - в выступлениях Наполеона, ето прокламациях и прессе. Уже в речи перед депутатами Совета старейшин рано утром 18 брюмера он говорил, что "Республика погибает" и необходимы чрезвычайные меры [50].
      А на следующий день, 19 брюмера, Наполеон в Совете старейшин говорил о том же уже, по его словам, "с прямотой солдата", которая, однако, отличалась исключительным макиавеллизмом и свидетельствовала о его находчивости. В ответ на выкрики депутатов о конституции III г. и о том, как все происходящее согласуется с ней, он ответил: "Конституция? Вы сами ее уничтожили, 18 фруктидора, вы совершили над ней насилие; затем 22 флореаля, наконец, 30 прериаля. Она не вызывала ни у кого уважения" [51].
      Далее Наполеон заявил, что "скажет все": после возвращения из Египта он получил множество предложений принять на себя ответственность за организацию переворота. "И все, кто изображал себя единственными патриотами, говорили мне, что нужно уничтожить конституцию!... Такова была их преданность конституции. Тогда я испугался за Республику" [52].
      Как видим, прямой бесхитростный солдат уже 18 брюмера вполне овладел демагогическими приемами. В сущности, он очень веско обосновал свою позицию: Республика погибала, ее нужно было спасти, законы страны никто не соблюдал. Поэтому необходимы были чрезвычайные меры.
      Чем объяснить насилие над депутатами? Крайностями, на которые решилась якобинская фракция. Ее лидеры пытались якобы заколоть кинжалом генерала Бонапарта19 брюмера на заседании Совета 500. По этому поводу бонапартистами была поднята шумная кампания. О "кинжалах Совета" говорилось в прессе и в специальных брошюрах, хотя "кинжалов" на самом деле, как показал французский исследователь А. Олар, не существовало [53]. Однако они очень хорошо оправдывали изгнание депутатов из Совета 500, так как речь шла о борьбе с заговорщиками.
      Тогда же появилась первая анонимная статья Наполеона. Она была подготовлена поздно вечером 19 брюмера при участии Ж.-Ж. Камбасереса и Ш.-Ф. Лебрена. Статья касалась событий 18 брюмера, которые были восприняты, как говорилось в ней, в "извращенном духе". Она носила несколько философский характер. Наполеон отмечал, что различные революции, составляющие в совокупности "нашу революцию", находятся в такой последовательности, что можно говорить о борьбе между старым и новым. Всякое действие рождает противодействие других сил. "Мы видим, - продолжает Наполеон, - постоянную борьбу свободы, равенства против привилегий и привилегий против равенства" [54]. И чем более острый характер принимала борьба, "чем больше разгорались страсти", тем более "насильственной" и жестокой была сама схватка. Таким оригинальным образом Наполеон пытался оправдать насилие, совершенное 19 брюмера в отношении Совета 500, и доказать, что и на этот раз происходила борьба между старым и новым и победило новое.
      А в прокламации, составленной в 11 часов вечера 19 брюмера, щекотливые моменты были вообще сглажены. Все звучало просто и убедительно: Республика погибала, ее нужно было спасти, Совет старейшин обратился к генералу Бонапарту, он откликнулся на его призыв [55].
      В дальнейшем эта версия была обоснована в первых исторических трудах о Директорий и революции, которые появились еще в период консульства [56]. Наполеон изображался в них "спасителем родины", а 18 брюмера объяснялось исключительно в духе вышеизложенной схемы, включая упоминание о "кинжалах Совета" [57].
      Причем сам первый консул тщательно наблюдал за тем, чтобы в соответствующих тонах подавалась информация в прессе. Газеты были заполнены восторженными адресами по случаю 18 брюмера. Вероятно, многие публикации достоверно передавали подлинное содержание писем, но нередко встречались и явные фальсификации.
      Об одной из них рассказывает А.-А. Бурьенн в воспоминаниях. Комиссар правительства на Мальте А. Дубле адресовал генералу Бонапарту поздравление по случаю 18 брюмера. В нем высоко оценивался сам первый консул: "Все добрые республиканцы с радостью повторяют: он спасет, он утвердит Республику" [58]. Но далее Дубле в это поздравление добавил и некоторые минорные нотки: "Спешите также спасти Мальту: людей и продовольствие. Нельзя терять времени. Приобретение ее для Республики было вашим делом". Так вот вместо последних грустных слов в "Монитере" при публикации адреса появилась другая фраза: "Имя его внушает храбрым защитникам Мальты новое мужество; у нас есть люди и продовольствие" [59]. На самом же деле - ни людей, ни продовольствия не было. Тогда Бурьенн по просьбе Дубле показал подлинное письмо первому консулу. Наполеон только улыбнулся, "пожал плечами". "Не отвечай ему, - сказал он, - Дубле глупец, не вмешивайся больше в это дело" [60]. "Я, - вспоминал Бурьенн, - редко видел, чтобы печатали письма или донесения точно в том виде, в каком они были присланы... Какую историю написали бы, если бы справлялись с одним только "Монитором" [61].
      Видимо, подобных примеров можно было бы привести немало. По указанию Наполеона о событиях 18 брюмера в соответствующем духе информировали генерала Клебера, командующего французской армией в Египте [62]. Эти и многие другие факты свидетельствуют о серьезной работе первого консула по оправданию переворота. Позднее на острове Святой Елены он ясно сформулировал свое понимание этой сложной проблемы: "О 18 брюмера рассуждают метафизически и долго еще будут рассуждать: не нарушены ли нами законы, не совершено ли преступление. Но, в лучшем случае, это отвлеченности, годные только для книг, для трибун, и исчезающие перед лицом повелительной необходимости; это все равно, что обвинять моряка, срубившего мачты, дабы спастись от кораблекрушения. Деятели этого великого переворота могли бы ответить своим обвинителям, как тот древний римлянин: оправдание наше в том, что мы спасли отечество; возблагодарим же богов!" [63].
      Следующим важным направлением официальной пропаганды было доказательство народного характера бонапартистского режима. Выше уже говорилось, что первый консул отказывался себя считать "человеком партии" и много раз заявлял, что он - "национален". Это нашло свое выражение в популярном лозунге: "Ни красных колпаков, ни красных каблуков", т. е. ни якобинцев, ни аристократов. И первые действия генерала Бонапарта как будто подтверждали его заявления: он составил правительство из представителей различных политических группировок, официально признал в принятой конституции идеи народного суверенитета, представительного правления и республики.
      Бывшему депутату Бейцу, осмелившемуся покритиковать переворот 18 брюмера, Наполеон писал (это его письмо было опубликовано в газетах и стало широко известно): "Присоединяйтесь все к народу. Простое звание французского гражданина стоит, несомненно, гораздо больше, чем прозвища роялиста, приверженца Клиши, якобинца, фельяна и еще тысячи и одного наименования, которые убаюкивают дух клик и в течение десяти лет ускоряют путь нации к пропасти, от чего пришло время ее навсегда спасти" [64].
      Это письмо, написанное в очень энергичной и подкупающей своей искренностью манере, производит впечатление даже сейчас. Но можно представить, какое воздействие оно оказывало на современников. Вспоминаются в этой связи слова, сказанные генералом Гурго: "Иногда Наполеон говорил как простой смертный, а иногда - как бог" [65].
      Призывы к единению народа, умиротворению нации и прекращению гражданской войны встречали сочувственные отклики среди французского населения. Со своей стороны окружение Наполеона пыталось развивать эти идеи с целью извлечения политических дивидендов. В самом начале консульства Реньо де Сен-Жан д'Анжели представил в правительство обстоятельную записку "О состоянии Франции с 18 брюмера", где высказывал интересные суждения о развитии официальной пропаганды.
      "Людям, - писал он, - которым революция надоела, можно сказать: она кончилась, пружины ее ослабли, страсти ее угасают; не возбуждайте их вновь, выставляя их насилия и буйства. Добро, от нее оставшееся, есть общее достояние; самое пагубное зло, ею произведенное, состоит в том, что она разделила, ожесточила сердца. Отсюда проистекли все буйства, все волнения, все беспорядки, которые нарушили ваше спокойствие и утомили ваше терпение. Теперь уже не существует более политической ненависти, не существует более причин к раздражению... Вот ваши выгоды.
      Людям, которые, были увлечены революцией, можно сказать: обратитесь, подобно ей, к ее цели, к ее духу, к ее правилам. Вы были возмущейы против прежнего правительства, более не существующего, против надменности сословий, уже уничтоженных, против нестерпимых злоупотреблений, о коих едва сохранилось воспоминание... Вы вновь вступили в сословие граждан; вы пользуетесь равенством. Вот ваши выгоды.