Апплет 1000. Он сделал это!

– Слушай, Танцор, а почему ты не алкоголик?

– Ты чего, ошизела что ли?

– Зачем ошизела? Ты же ведь раньше был актером. А все актеры – алкоголики. Это каждый чайник знает. Так все-таки, почему? Мы с тобой живем уже две недели, а ты ещё ни разу не нажрался. Закодировался что ли?

– Просто у меня организм такой. После третьей рюмки начинает тошнить. После четвертой блюю, как Ниагарский водопад. Если бы не это, то, конечно, пил бы по черному.

– Что же ты мне мозги полоскаешь? Тошнит его. А кто, когда задушили Манку, выкушал две бутылки водки?

Танцора словно током ударило. Он выключил монитор, закурил и начал судорожно думать, не обращая внимания на удивленные Стрелкины оклики: «Эй, голубчик, ты где? Отзовись, милок! Уж не захотелось ли потрахаться? Ау-у-у! Сердешный!» Дело в том, что вот уже дней десять они переговаривались, чтобы не быть подслушанными, при помощи компьютеров, которые Стрелка соединила в локальную сеть. Именно для этого и был куплен 486-й долгожитель, уже дышавший на ладан, но способный обмениваться простенькими текстовыми файлами.

Если возникали какие-то новые идеи по части борьбы с Сисадмином, то Стрелка и Танцор говорили условленное «Ну что, покукуем?», садились за мониторы, которые загораживали от неизвестно где торчащих камер, и начинали перемалывать бесчисленные версии и варианты.

И вдруг у Танцора, как и тогда, когда ему позвонил Сисадмин, начала уходить из-под ног почва. Он понял, что в очередной раз крепко попался. Стрелка подослана. Да, он, действительно, рассказывал ту историю. Как заказали Манку. Как он пытался её спасти. Как двое невидимых разбили ему морду о кузов машины. И все! Ни про какие две бутылки водки он Стрелке не говорил! Это абсолютно точно! Значит, она подослана Сисадмином шпионить за ним. Естественно, он её прекрасно подготовил, показал все видеозаписи, в том числе и ту, где Танцор пил в одиночестве, пытаясь выключить воспаленное сознание.

Но не смог, ублюдок, всего предусмотреть: перекормил девушку информацией, явно перекормил. Вот она и проболталась.

Танцор не обращал внимание на доносящиеся из угла комнаты «ау». Теперь он понял, что тот её блестящий монолог о том, что если надо, то надо пойти и убить, был заранее составлен, утвержден Сисадмином и отрепетирован. Мол, война в Москве идет. И дело мужской чести стать победителем. Мол, я тебя такого, как и миллионы русских баб, любить ещё больше буду. Нормальная психологическая поддержка, нормальная, ничего не скажешь! Получается, что его уже за две ниточки дергают: и в Сети, и в постели! Ай да Стрелка! Ай да сукина дочь!

Подошла, внимательно посмотрела в глаза и спросила: «Ты что, уху ел?» Танцор резко, даже как-то отчаянно, показал ей пальцем на её монитор. Даже не показал, а словно кинул в него кисть руки, словно хотел, чтобы она оторвалась и разбила экран к чертовой матери. Мол, иди, поговорим! Танцор от ярости уже почти перестал соображать, решил выдать все, выплюнуть ей в лицо маленькие черненькие буковки, чтобы они хотя бы исцарапали кожу.

Правда, скрывать это уже не имело смысла, не от кого скрывать – она одна из них. И можно было просто орать, брызгаться слюной, наливаясь черной кровью. Однако по инерции, поскольку он уже привык отстукивать самое важное на клавиатуре, Танцор застучал правым указательным пальцем, забывая от перевозбуждения нажимать левым на Shift:

– я тебе не рассказывал что пил после смерти манки. ты это не можешь знать. значит ты шпионка1 тебя подослал этот козел чтобы следила и окучивала мои мозги1 сука1

– Wou! Танцор, сбавь обороты!

– ты видела все записи и ту с двумя бутылками. вот и протрепалась1

– Танцор, миленький, ты на самом деле так думаешь?

– а что я ещё могу думать7 что71

– Подожди. Давай разбираться. А то ведь именно это этому козлу и надо. Чтобы мы с тобой за ножи взялись. Успокойся, прошу тебя. Я никуда ещё не сбегаю. Если что, успеешь морду набить. Идет?

– Идет.

– Почему-то я знаю ту историю. Только вот не знаю почему, хоть убей меня. Но ты ошибаешься. Я знаю её не зрительно, то есть даже не могу предположить, как ты выглядишь пьяным. Как пьешь не знаю – кривишься ли, выдыхаешь или ещё как? Подожди, дай подумаю… Да, точно. Знаю как историю, которую услышала. Или прочитала.

– Почему я должен тебе верить!?

– А кому же еще? Ведь у тебя же никого нету кроме меня! Да, я поняла, с нами происходит что-то странное. Значит, мы недооценили этого козла. Вспомни, как ты мне рассказал ту фигню, где у тебя в метро запищал лэптоп. Помнишь?

– Да.

– Это не странно? Помнить то, чего никогда не было. Напрягись, ты это не во сне увидел?

Танцор напрягся, понимая, что это, действительно, важно. Начал снова вспоминать тот невозможный случай, который он прекрасно помнил. Помнил вплоть до своих ощущений… А может быть, ощущения он уже потом придумал и подверстал?..

Нет, во сне этого все равно не могло быть. Слишком отчетливо он помнил людей. Мужика в сбившемся набок галстуке. Блондинку, которая когда-то была красавицей, а сейчас из последних сил боролась с приближавшейся старостью. Двух пацанов на роликах. Военного с кейсом… Да, это был подполковник, с двумя звездочками на погонах. Двух рыночных торговок в одинаковых пушистых рейтузах и кожаных куртках… Запищал лэптоп. Всех выдуло из вагона. Так. Что дальше? А вот как он ехал потом в одиночестве, это было довольно смутненько. Но все-таки это был не сон.

Танцор отстучал:

– Нет, это не во сне. Я очень подробно все помню. Так сны не запоминаются.

– Хорошо. Напрягись еще, как следует. Попробуй вспомнить, что ты видел боковым зрением. Ну, и ещё – вверху и внизу, куда обычно не смотрят, не обращают внимания.

Что же он мог видеть-то такого? По бокам все то же самое, люди, но уже не такие отчетливые. Ну, ботинки, потолок… Какой такой особенный может быть потолок в вагоне метро? Ах, да:

– На потолке вроде бы реклама была какая-то…

– Давай, Танцор, давай! Реклама чего, думай.

– Щас… Щас… Вроде домик какой-то был нарисован. Типа дачного. Вроде так. Еще, кажется, какая-то тарелка, в смысле – антенна.

– Ну, блин, точно! Я так и знала! Как думаешь, что это такое?

– Наверно, какая-то строительная фирма.

– Хрен-то! Это верхняя строка браузера!

– Чего-чего?

– Браузера, программы при помощи которой по Сети гуляют. Открой-ка, посмотри, какие у него картинки на верхней панельке.

Танцор щелкнул мышкой по иконке Internet Explorer, браузер запустился, и обалдевший Танцор, действительно, увидел вверху монитора и домик с трубой, и тарелку. Он все прекрасно понял. Эти суки до отвала накормили его двадцать пятым кадром, который откладывается в сознании, несмотря на то, что зрение его как бы и не замечает, слишком короткое экспонирование. Сидел и рассматривал что-то на экране лэптопа, а его долбили, долбили, долбили, вставляя последовательность кратковременных, «незаметных» картинок о чуде, которое «произошло» в вагоне метро. И это стало частью его памяти, а, значит, и частью прожитой жизни. Танцор ответил:

– Козлы!

– Нет, но какие хитрожопые-то козлы! Во-первых, если бы мы это дело не просекли, то они, как минимум, кого-нибудь из нас психом сделали. Еще чего-нибудь такого насовали, и крыша бы съехала. А, во-вторых, чуть нам с тобой поножовщину не устроили. А то ведь – «сука, сука»!

– Так, значит, и тебе вставили двадцать пятый кадр?

– Конечно! Я же говорю, что помню не зрительно, а информационно. Наверняка, долбили не картинкой, а текстом. Что-нибудь вроде: «После убийства Манки Танцор пришел домой, выпил две бутылки водки и упал на пол». Падал?

– Не помню. Очнулся на диване, в ботинках и в кепке. Да, кстати. Помнишь ту парочку, я тебе показывал на сайте – Оранжевая Пурга и ещё один, не помню как его?

– Которые у Гиви себя гранатой? И про которых написали, что не справились, и замочили их, а не они?

– Ну да. Так, как ты думаешь, была граната? Сами они себя? Или мне это тоже вдолбили двадцать пятым кадром?

– Думаю, сами. Потому что у тебя уже было воспоминание об этом событии. А вытеснить его уже потом – это невозможно. Тут интереснее совсем другое. С какого это хрена они устроили вспарывание свих животов таким экзотическим способом? Боюсь, что этот скот кодирует игроков на самоуничтожение.

– Блин! Может, я уже тоже этого нажрался?! Что же делать-то?!

– Что-что! Что ты на меня все валишь? На хрупкую женщину. Может, и меня тоже накачали. Придумаем что-нибудь. Хоть я в операционке все дыры и заштопала, всяких защит навтыкала, поставлю контроль на двадцать пятый кадр. А ты со своим лэптопом будь поосторожнее. Читай с него только почту, в Интернет не залезай. Потому что я с ним ничего не могу сделать. На нем установлен какой-то очень хитрый Юникс, я такую опцию встречаю впервые. Только почту – заруби себе на носу!

– Так если мы уже… Закодированные… Пришлет этот скот письмецо со специальным набором слов – и все, ствол в рот и на курок.

– Вас чему там в этой затраханной Щуке учили? Надеюсь, психологию-то хоть по крайней мере читали? Так вот, Танцор, закодировать можно только того, кто этого сам хочет. Кто боится и все такое этсетера. Мы с тобой, блин, ненавидим Сисадмина или ненавидим? Он для нас авторитет или зловредный упырь?! Согласен?

– Согласен.

– Не вижу бодрой улыбки на лице, блин!

–:)))))))))))))))))))))))))))))

– Вот это совсем другое дело. А теперь, раз уж начали, давай-ка доведем это толковище до конца. Чтобы потом к этому уже никогда не возвращаться. У тебя есть ко мне ещё какие-нибудь претензии? Может, какие-то другие подозрения, предчувствия, ночные страхи, боли при мочеиспускании? Ну?

– Лексикон.

– Ась? Непонимэйшн.

– У тебя лексикон значительно богаче, чем у девочки, которой случайно протрезвевший отчим прочел два детских стишка. К чему бы это?

– А это я всегда так при знакомстве. Почерк у меня такой. Если мудак, то сразу же отвалит, мол, чувиха низкого пошиба, наверняка, с полным венерическим набором, передающимся при рукопожатии.

– А если мудак, но такой, которому не успели и одного стишка прочитать?

– Тогда я начинаю левым глазом смотреть на кончик носа, а правым – в потолок. И подволакиваю левую ногу. Нет, я девушка вполне благополучная. С образованием даже. Но без постоянного занятия. Хакнула в банке пятьдесят штук, я не жадная, и живу на них.

– Что же ты мне об этом потом не рассказала?

– А ты что, в натуре, следователь что ли? Следователь, да? Козел ментовский! А ну, блин, живо в койку! Ты у меня сейчас за «суку» будешь отрабатывать! С живого не слезу! Ну, живо:((((((((((

И через пятнадцать минут квартира, очень неспокойная для соседей снизу, сверху, слева и справа, огласилась душераздирающими воплями «О! О, Мамочка! Ох! Мамочка! Блядь! Мамочка! О-О-О!», которые не стихли даже тогда, когда по телевизору стали передавать программу «Время».

Приближался вторник – игровой день.

Утром, пока Танцор умывался и придавал физиономии, на которую предварительно нарастил трехмиллиметровую щетину, кавказские черты, Стрелка сварила кофе и, как обычно, поставила по чашке к каждому компьютеру. Потом вспомнила, что сегодня вторник, и перенесла их к лэптопу. Откинула крышку и стала ждать, отхлебывая горячую, пахнущую праздником жидкость. Однако на душе был не праздник, а помойка.

Подошел Танцор и сел рядом. Молчали. Все было и так ясно.

Выскочила почтовая заставка, замигал индикатор модема, начал стремительно заполняться синим цветом столбик на заставке, дзынькнул динамик, оповещая о получении почтового сообщения. Танцор открыл письмо и прочел:

Готов?

adm

Ответил:

Готов

tanc

Ответил, имея в виду, что да, козел, готов, готов пойти и замочить любого, чтобы когда-нибудь, возможно, скоро, замочить тебя, козла!

Посмотрел на Стрелку. Она напряженно улыбнулась. Вчера ночью уже все было сказано и все ещё раз решено. Так надо. И теперь уже не только ему, но и ей. Потому что они теперь в одной связке, хоть её ещё и не ввели в Игру. В одной связке, значит, он не имеет права оступиться и упасть. Разобьются вдвоем.

Сейчас, в эту поганейшую минуту в своей жизни, Танцор особенно остро ощутил, как дорога ему Стрелка. И дело тут было совсем не в постели, не только в ней. Со Стрелкой было хорошо всегда, что бы они ни делали, хорошо и тепло. Ей, видимо, тоже. Потому что они уже успели намерзнуться каждый в своем теплонепроницаемом одиночестве, непонятно что и для чего делая. Она – уткнувшись в монитор, который был началом коридора, уходящего в зияющую пустотой бесконечность, наполненную нематериальными фантомами. Он – дрыгая ногами, нелепо размахивая руками, дергаясь телом, гримасничая и завывая, но не сам, а потому что его с разных сторон дергали за ниточки. И вот эта блядская Игра соединила их. Казалось бы, она стала их общим наказанием, пыткой тем же самым, стократно усиленным, доведенным до кошмара.

Стрелка уже не просто вглядывалась в пустоту коридора, но её уже засасывало туда. Танцор уже не просто кому-то подчинялся, но и почти не принадлежал себе, его противоестественная пляска превратилась в пугающее безумие. Трещали сухожилия, прогибались кости, грозящие вот-вот переломиться пополам, сердце бешенно колотилось о ребра, все в ссадинах и кровоподтеках, стремясь разбиться и уничтожить своего истязателя.

Но это был катарсис. Катарсис, после которого наступит полное освобождение. И счастье. Да, блин, счастье! Как картежник-маньяк, который, боясь спугнуть удачу, дрожащими от возбуждения, но страшным усилием воли сдерживаемыми пальцами медленно, очень медленно сдвигает верхнюю карту, чтобы увидеть вторую, так и Танцор трепетал, когда сознание шептало ему на ухо вначале «С», потом «Ч», потом «А», потом «С»… И тут же затыкал уши, боясь, что дальше пойдут другие буквы.

Танцор знал, что это невозможно, что на свете нет не только такого чувства, но и слова-то не существует. Но все же верил, где-то очень глубоко, на дне самого себя верил, как верит игрок, ставящий на зеро последний жетон, надеясь вернуть все – гору спущенных денег, безразличие к безумному шарику, молодость…

Танцор обнял Стрелку. Она прижалась к нему. Ей было холодно, как и тогда, в парке. Интуитивная женская мудрость. Даже не на уровне подсознания, а вегетативная, вселяющая в мужчину уверенность в себя: я – сильный. Именно после такого объятия и надо идти и защищать. Женщину. Родную. Родину. Брать в руки оружие и идти. Ни о чем другом уже не думая…

Пронзительно запищал лэптоп. Стрелка кинулась к Пентиуму, уже подготовленному, нацеленному куда следует, заряженному нужной программой, ждущему приходу из Сети заданной последовательности битов. Следом запищал и Пентиум. Пореже и пониже тембром. Стрелка вонзилась глазами в монитор, вслепую бегая пальцами по клавиатуре. Секунд через тридцать она радостно завопила свое универсальное «Вау!» и показала экрану фак с надетым на него тоненьким серебряным колечком.

Значит, у неё все получилось. Накануне она рассказала Танцору, что попытается наколоть конкурентов, заменив задание на абракадабру. Танцор, конечно, не понял всех тонкостей. Но в общих чертах это выглядело примерно так. Как только Сисадмин выставил страничку с заданием – megapolis.sc/zadanie.index.html, Стрелкин скрипт дождался, когда лэптоп Танцора загрузит её информационную часть. Когда же начала грузиться всякая ненужная хренотень – рекламные баннеры, линки и прочие довески, то макрос заменил на сервере «Мегаполиса», который Стрелка взломала ещё три дня назад, страничку на другую, липовую, но с тем же адресом – megapolis.sc/zadanie.index.html. На ней была нарисована хаотичная последовательность букв и цифр.

Игроки, начавшие загружать правильную страничку, вдруг обнаружили, что браузер заткнулся на середине приема. И решили, что там, дальше, должно быть ещё что-то существенное, какие-то дополнительные сведения. И дружно нажали на кнопку «Обновить», чтобы загрузить задание ещё раз, полностью. Однако на сервере висело уже Стрелкино рукоделие. Когда Сисадмин обнаружил подлог, прошло минут двадцать. Еще полтора часа он боролся с настырным Стрелкиным макросом, который мешал восстановлению задания.

Конечно, Стрелка понимала, что кто-то из игроков окажется человеком сообразительным, сразу же вытащит задание из папки временных файлов и кинется его исполнять. Пожалуй, на это был способен Профессор. Остальные же благодаря этой диверсии должны были потерять часа два.

Задание, как и ожидалось, было мокрым. Предлагалось ликвидировать Пестряцова Петра Владленовича, тридцати трех лет, неженатого, юрисконсульта АО «Среднерусская возвышенность». Жил он на Полярной улице, работал в Газетном переулке. Было дано довольно подробное досье: адрес и фотография любовницы, замужней женщины, места, где часто бывал Пестряцов, фирмы, с которыми имел какие-либо дела, модель и номер автомобиля, кличка (Пьеро), примерный распорядок дня, наиболее часто используемые маршруты передвижения… Зачем-то было указано даже любимое блюдо – пельмени.

Танцор начал готовиться. Внутренне. Поскольку план действий, как он совершенно справедливо полагал, созреет позже, вырастет на почве глубочайшего убеждения, что этого человека надо убить. Точнее – нельзя не убить. Именно с плана начинают многие, очень многое дилетанты, думающие, что если он будет безукоризнен, то все само собой сделается. Не сделается. А если что вдруг и получится, то последствия будут ужасными. Как, например, это случилось с Родионом Раскольниковым. Который и час выбрал верный, и орудие, и цель благородную. А вот готов-то и не был, потому что схоластическая идея в голове, про тварь дрожащую, – это совсем не то, совсем. Для сердца-то ничего и не заготовил, с пустым сердцем пошел.

Вглядываясь в фотографию Пьеро, Танцор разжигал в себе ненависть к нему. И хоть досье было суховато и чересчур деловито, он не придумывал, а скорее угадывал омерзительные качества объекта, постепенно, мазок за мазком, рисуя в сознании почти физически ощущаемый образ ублюдка, который не должен жить. Который должен умереть не только для их со Стрелкой блага, но и в интересах сотен тысяч обворованных и униженных людей.

И тут система Станиславского, к которой он когда-то относился с пренебрежением тупоголового бунтаря, оказалась как нельзя кстати. Танцор уже не был танцором. Он был Робин Гудом, Владимиром Дубровским, Олегом Кошевым одновременно.

Танцор повернулся к Стрелке и сказал: «Этот скот не должен жить!» И она поверила. И у неё стало покойно на душе.

Осипов звонил в одиннадцатое отделение милиции, на территории которого и был убит Жариков. Надо отдать должное Дюймовочке, убийство было совершено мастерски. даже с почерком, присущим уголовникам старшего поколения, чтобы запутать следствие. У несчастного было перерезано горло. Работала, несомненно опасной бритвой, поскольку лезвие настолько глубоко вошло, что даже достало до шейного позвонка.

Набрал 254-86-61. И долго слушал длинные гудки. Видимо, всем наличным составом разбирались с каким-нибудь старым знакомым, от которого ни сна, ни отдыха. Перезвонил через пятнадцать минут. Трубка хмуро ответила:

– Дежурный Пилипченко слушает.

У Осипова была заготовлена роль человека, который не знает, что такое милиция, начитавшись газетных публикаций, боится её пуще всего на свете и в то же время стремится к тому, чтобы справедливость торжествовала, а зло было наказано:

– Здравствуйте. У вас тут в марте убили человека…

– Никого у нас тут не убивали.

– Ну как же, на Зоологической улице. Горло перерезали.

– Какая у вас фамилия?

– Это не имеет никакого значения. Просто я хочу помочь вам найти преступника.

– На какой ещё Зоологической, в натуре? А если и убивали, то нечего нам помогать. Сами уже столько замели, что сажать некуда. Вон, Бутырка уже по швам трещит, скоро развалится. – Наступила пауза, видимо, Пилипченко закуривал. – Пф-ф-ф. Так какая у вас все-таки фамилия? Если хотите помочь следствию, то нужна фамилия. А то в день раз по десять звонят, про заложенные бомбы фуфло гонят.

Осипов понял, что перед ним непрошибаемая стена, выстроенная из некомпетентности, отсутствия корпоративной чести и гордости и полной материальной незаинтересованности. Однако решил продолжить попытку:

– Товарищ Пилипченко, а не могли бы вы дать мне телефончик кого-нибудь из следователей? Может, он заинтересуется?

– Какого следователя?

– Да любого.

– Следователи у нас все работают. А если конкретно, то надо фамилию знать.

– Мою?

– Следователя, какой нужен.

Алексей повесил трубку, еле сдержав себя, чтобы не сказать Пилипчинко, что он полный мудак.

Пришлось снова лезть в родную милицейскую базу, отыскивать в ней одиннадцатое отделение второго РУВД центрального круга, а в нем следователя помоложе. Им оказался лейтенант Степанов, Леонид Петрович. Может, он достаточно честолюбив и пока ещё не нашел более выгодной приложения своему служебному рвению. Хотя это, конечно, можно было узнать и у Пилипченко, изменив голос и назвавшись майором с Петровки. Наверняка ведь не допрет, что на Петровке есть телефонные справочники ГУВД. Однако ещё раз услышать этот пацанский говорок Осипову было бы омерзительно.

Наудачу набрал номер Степанова, хоть был уже изрядный вечер, время, когда нормальные следаки расслабляются с интенсивностью, обратно пропорциональной затраченной на работе энергии. Однако этот был на месте:

– Следователь Степанов на проводе.

Нормальное начало, подумал Алексей, хоть живой человек. Коротко кашлянул, как бы преодолевая внутренние сомнения и набираясь храбрости:

– Здравствуйте, Леонид Петрович. Мне ваш телефончик на Петровке дали, капитан Шилов, если знаете. Тут такое дело получается, что я кое-что знаю об одном убийстве. Вас это интересует?

– Да, да, продолжайте.

Алексей ещё два раза кашлянул. А потом деревянным голосом, без интонаций, словно долго готовил речь и наконец-то решился:

– На вашей территории, на Зоологической улице в марте месяце было совершено убийство человека. Ему перерезали горло.

– Алло!.. Алло!.. Говорите!.. Фу-фу! Алло!.. Стук-стук-стук. Алло, я вас совершенно не слышу. Алло, вы меня слышите? Перезвоните, пожалуйста, по другому телефону. Алло! Два-пять-семь-четыре-три-три-один, два-пять-семь-четыре-три-три-один. Ту-ту-ту-ту…

Ну вот, обрадовался Алексей, хоть один человек у них там нормальный. Во-первых, клюнул, заинтересовался. Во-вторых, хочет мой телефон засечь, чтобы я позвонил на аппарат с определителем номера. Этот далеко пойдет, с мозгами парень. А может быть, правда, и наоборот получится, коллеги быстро укоротят. Однако мы его определитель задавим нашим чипом, экспроприированным на Митинском рынке. Осипов набрал 257-43-31. И услышал срекотание определителя. Стрекотало долго, поскольку индикатор номера никак не мог показать ничего вразумительного. Наконец-то разочарованный лейтенант поднял трубку.

– Алло, так слышно?

– Да, получше. Но тоже что-то плоховато. А вы не могли бы…

– Леонид Петрович, я из автомата звоню, у меня на карточке очень мало времени осталось. Вы ведь, наверное, в курсе, что в марте на Зоологической улице был зверски убит человек? Извините за каламбур. – Осипов понял, что ляпнул совсем не то, по роли ему не положено каламбурить, а если уж сорвалось, то уж следует не замечать этого. – На днях я тут невольно для себя кое-что узнал. И мог бы оказаться для вас полезным. Вы ведь знаете этот случай?