Владимир Тучков
      СКОВАННЫЕ ОДНОЙ ЦЕЛЬЮ (ТАНЦОР-4)
      ХАРАКТЕРИСТИКИ
      ГЛАВНЫХ ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ
      Танцор
      Возраст - 35 лет. Артистичен. Пластичен. Решителен. Эмоционален. Порядочен. К врагам человечества безжалостен.
      Владеет всеми видами стрелкового оружия. Когда необходимо, становится половым гигантом.
      Стрелка
      Возраст - 24 года. Хакерша. Предана Танцору. Обладает аналитическим умом и прекрасной внешностью. Склонна к авантюризму. Готовит отвратительно. Из всех видов оружия предпочитает тяжелые ботинки. Склонна к моногамии.
      Следопыт
      Возраст - 25 лет. Молод. Энергичен. Жаден, но при этом расточителен. Беспринципен, но поддается нравственному воспитанию. Хороший программист. Владеет 16-процессорным компьютером. Стрелять не умеет, но с большим проворством поражает врагов холодным оружием. Ведет беспорядочную сексуальную жизнь.
      Дед
      Предположительный возраст - 50-65 лет. Гений. Любит поэзию битников, виски, богатых американских вдов и литературоведов среднего возраста и женского пола.
      Ненавидит Билла Гейтса, регулярно насылая на него проклятья и компьютерные вирусы. Программирует в машинных кодах. Поиском смысла жизни себя не обременяет. В настоящее время холост.
      Соловей поливал длинными очередями все живое в радиусе пятисот метров. Был он, несомненно, матерым, с выдубленной суровыми афганскими ветрами кожей, с рожей, вымазанной маскировочной краской, в камуфляже. Издалека одиночными отвечал какой-то салага, в необмятом пока оперенье, суетливый, а потому и малоэффективный.
      Погрузившийся в ночь Сокольнический парк затравленно вслушивался в эту яростную песнь всесокрушающей любви. Молил о пощаде...
      Именно такие мысли лезли в голову Танцора, который решил в одиночестве прогуляться на сон грядущий. Прогуляться с надеждой на то, что вдруг вспомнится что-нибудь из прежней жизни. Что-нибудь про весну двадцатилетней давности, сирень, соловьиные трели, томление в крови. Что-нибудь на уровне не мыслей, а ощущений кожи и внутренних органов.
      Но нет, в голову лезла всякая мерзость образца тридцати шести лет от роду.
      Хоть запах, в общем-то, был тот самый. Одуряющий, цветочный. Однако ассоциировался он уже не с малознакомым - тогда - ароматом девичьей кожи, а с затхлой атмосферой дешевой артистической уборной, плохо приспособленной для трахания.
      Танцор забрел уже довольно далеко. Где-то впереди простучала на железных стыках электричка. Слева направо. Значит, не в Москву, а обратно, куда-нибудь на край земли, где вызревает какая-нибудь кали-юга, погибель человечества.
      - Зараза, - выругался Танцор, - что за мысли в дивный весенний вечерок!
      АППЛЕТ 1
      СЕКС В НАЧАЛЕ МАЯ
      И тут же неподалеку грохнул выстрел. И еще один. Совсем рядом кто-то вскрикнул. "Ну, вот, - грустно подумал Танцор, - не ошибся я, значит, в соловье-то".
      Из кустов вылез человек. Именно вылез, пошатываясь. Бежать он уже не мог. Даже если бы бросил здоровенную клетчатую сумку. Но он почему-то ее не бросал. Видимо, была очень дорогая.
      Нет, все же уронил, когда подковылял к Танцору. Что-то попытался сказать. Но не успел. Рухнул. Лицом в землю.
      Агонизировал недолго - секунд пять. И лишь правой частью, где не было сердца. И навсегда затих.
      Танцор достал пистолет. Поскольку в таких ситуациях люди всегда появляются попарно. И снял с предохранителя.
      И, надо сказать, сделал он это своевременно. Поскольку тут же из кустов выскочил убийца. С пистолетом. И явно с недружественными намерениями.
      В таких случаях всегда надо стрелять первым. Поскольку убийцы любят свидетелей меньше, чем ментов.
      Танцор так и поступил - целых три раза.
      Может быть, конечно, он был и не прав. Однако лучше быть неправым на этом свете, чем праведником на том.
      К тому же его гипотетическая неправота была не столь уж и велика. Тот, который лежит в траве с тремя дырками в туловище, сильно виноват перед законом, поскольку тут же, рядышком, лежит тот, в котором он сделал две дырки. А, как учит Библия, зуб за зуб, око за око, пуля за пулю. Правда, получились три пули за две, но, как рассудил Танцор, грех не столь уж и велик.
      Светила полная луна. Вокруг не было ни одной живой души. Уже не было. Собственно, опасаться ненужных свидетелей не имело смысла. Поскольку в эту пору в столь глу.хях местах ходят лишь те, у кого есть огнестрельное оружие. К счастью, в Москве таких пока еще очень много.
      Поэтому Танцор, не суетясь и не дергаясь, решил посмотреть, что же такое интересное может лежать в сумке, из-за которой погибли двое.
      "Ну, да, все правильно, - приструнил Танцор некстати проснувшуюся совесть, - именно двое. Второй тоже из-за сумки, а не из-за меня".
      Что могло быть в сумке? Да все, что угодно: пачки долларов, красная ртуть, оружейный плутоний, споры сибирской язвы...
      Расстегнул молнию. Нащупал внутри пластиковую пленку, в которую было завернуто что-то твердое и продолговатое.
      И когда начал вытаскивать - словно током ударило. Еще не увидел, но уже почувствовал и понял - нога. Человеческая.
      Действительно, это она и была. Точнее - верхняя ее часть. От бедра до колена. Нашлась и вторая половина. И еще, кажется, две ноги. Две по две половинки. На расчлененку бытового трупа это не походило. Поскольку трупы с тремя ногами встречаются нечасто. Так же нечасто собираются вместе и три одноногих инвалида. И тут из кармана владельца сумки раздалось телефонное пиликанье.
      Танцор оценил комплекцию убитого, вспомнил, как Он прохрипел что-то перед смертью. И понял, как тот должен был говорить: каким тембром, с какой интонацией. Актерство не пропьешь, подумал Танцор самодовольно.
      Достал трубку, нажал на Yes и ответил:
      -Ну?
      - Баранки гну! - завизжал противный женский голос. - Где тебя черти носят? Уже вся начинка кончилась. На Казанском уже торговать нечем! А ты там, блядь, ни мычишь ни телишься!
      Это было круто! Так круто, что у Танцора наступило некоторое смятение чувств. Танцор замешкался, восстанавливая присутствие циничного духа, который после услышанного необходимо было приподнять на еще большие высоты цинизма. Наконец-то нашел адекватный ответ:
      - А ты пока капустку с дерьмецом клади. Все схавают.
      - Ты дурак что ли совсем?! Или нажрался?! В три раза дешевле же, блядь! Чтобы через двадцать минут привез! Всё! А то Хачик тебя самого, блядь, на фарш пустит!
      На этом разговор прервался.
      Функции определителя номера в телефоне не было. Поэтому вместе с разговором оборвалась и очень любопытная ниточка.
      Танцор аккуратно, чтобы не потревожить вечный сон, вынул из кулака убитого убийцы Вальтер. Это был уже девятый или десятый пистолет в его арсенале.
      А в темноте среди ветвей кудесник ночи соловей продолжал поливать уснувшую природу длинными остервенелыми очередями.
      - Насвистел, козел! - зло подумал Танцор. И пошел домой.
      Недаром в старину пели:
      Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат!
      Пусть солдаты немного поспят!
      Стрелка бодрствовала, сидя перед монитором.
      - Ну, - спросила она, не оборачиваясь, - наломал любимой девушке сирени?
      - Наломал, - ответил Танцор, который действительно вернулся с охапкой лиловых веток. - Нюхай на здоровье.
      - А что еще? Никто тебя, надеюсь, не обижал без меня? По этой поре телки бывают очень злыми. Просто остервенелыми бывают телки! По себе знаю!
      - Дык, кто ж меня обидит-то? Я ж специально стареньким прикинулся. Ногами шаркал, носом шмыгал. Кто ж на такого руку или чего там еще поднимет?
      - Это правильно, - одобрила Стрелка. - Ты моя собственность. А собственность должна беречь себя для хозяйки.
      - Да, - как бы вспомнив нечто несущественное, лениво сказал Танцор, пушку нашел.
      Стрелка резко крутанулась на стуле на сто восемьдесят. Чтобы посмотреть на лицо, которое прямо сейчас попытается солгать самым наглым образом.
      - Эт-та каким же макаром? - спросила она вкрадчиво.
      - Да, понимаешь, иду я себе, иду. Народу нет. Соловей орет истошно, словно его насилуют. И вдруг вижу, на дорожке что-то валяется. Наклоняюсь - мать честная! - пистолет системы Вальтер. Ну, я его в карман и положил. Ведь пригодится же? Так?
      - Пригодится, - ответила Стрелка совсем не так и не то, что хотела сказать.
      Потому что взгляд ее слегка замутился. Всего лишь от двух произнесенных Танцором слов: "соловей" и "насилуют". Да еще от одуряющего запаха, которым истекала плотоядная сирень. Ну, и, конечно же, от мужественной самцовой осанки, которую Танцор придал своему телу, насыщенному гормонами.
      Стрелка встала со стула и, вытянув вперед руки, пошла вперед. Неотвратимо и истово, словно боярыня Морозова.
      Когда сошлись, то одежда тотчас же полетела в разные стороны. Футболка накрыла монитор, с которого пытался подсматривать за любовной баталией обросший щетиной натовский рейнджер. Брюки зацепились ремнем за оконную ручку. Еще одни брюки угодили на шкаф. Еще одна футболка каким-то образом очутилась под диваном. Самое непонятное произошло с тапочками Стрелки, которые с тех пор никто не видел. В связи с чем пришлось покупать новые.
      И они сошлись прямо на полу. Поскольку до дивана надо было пройти четыре длинных шага.
      И Танцор взял ее, потерявшую ощущение реальности. Потерявшую чувствительность тех участков тела, которые не соприкасались с Танцором. Точнее - эта чувствительность перетекла в места, которыми Стрелка срослась с Танцором, отчего острота ощущений достигла умопомрачительной силы.
      Танцор взял ее решительно. Взял ее мощно. Взял смело и раскованно.
      И уже через пятнадцать минут из распахнутых окон доносилась чарующая песнь любви и секса: "О! О, мамочка! Ох! Мамочка! Блядь! Мамочка! О-О-О!"
      И все замирало вокруг, все цепенело от пронзающего безмолвное пространство неистового гимна плоти.
      Сирень начинала благоухать на пределе возможного.
      А соловьи в Сокольниках замертво падали с веток от разрыва аневризмы.
      Секс в мае - это круто. Слишком круто для слабых духом и нищих телом.
      АППЛЕТ2
      НА СТЕНЕ ВИСИТ МОЧАЛО
      А утром уже все по-иному. Утром вместо соловьев шустрые воробышки, гомонящие. Прямое - прямо в глаза - солнце, отчего надо жмуриться и поворачивать голову на подушке туда-сюда, отлынивая и по-детски хитря.
      Утром, блин, телефон! Всегда телефон, который, сука, на гражданке заменяет дневального с его ослиным криком: "Подъем!"
      Так было и на сей раз. И поскольку Танцор был, во-первых, мужчиной, а во-вторых, старшим, то ежеутренний подъем трубки входил в его обязанности.
      - Кто говорит? Слон? - пробубнил он спросонья дежурную шутку, которая от частого употребления истерлась и вылиняла.
      - Почему слон? - ответила трубка незнакомым голосом. - Это я говорю, я.
      - Кто "я"? - не уловил Танцор ответной шутки, слишком тонкой для столь раннего часа. - Представляться надо, гражданин. Надо экономить время собеседника.
      - Сколько знакомы, а все никак не научишься узнавать меня по телефону. Казалось бы, столько хорошего я для тебя сделал, а все никак не научишься кормильца...
      - Вот что, кормилец, - прервал неизвестного Танцор, - я пока еще сплю. И шутить с незнакомыми не расположен.
      - Это Сисадмин-то для тебя незнакомый! - изумилась трубка все равно незнакомым голосом. - Да, действительно, я недавно скорректировал тембр, "Сони" на "Шарп" заменил, но это ведь ничего не значит. Ты меня должен по синтаксису узнавать!.. Шутка, шутка, дорогой.
      - Какого хрена на сей раз тебе от меня надо?!
      - Так поверил, что это я? - зашлась самодовольным смехом трубка.
      - Ладно, это мы еще проверять будем. А сейчас, козел, выкладывай. Небось, деньжат призанять хочешь?
      - Очень рад, очень рад, что у тебя хорошее настроение. А то, помню, раньше как позвонишь, так ты просто в припадке бился. Помнишь?
      - Я все помню. Но помнишь ли ты, что за мной никаких долгов нет? Помнишь, что Маньяка мы замочили? Может, хватит, урод?!
      - Я не урод, - попытался сыграть возмущение Сисадмин. Однако ничего у него не вышло из-за распиравшего его самодовольного смеха. - За Маньяка тебе, конечно, спасибо. Но ведь и денег ты на этом деле слупил немало. А теперь надо опять поработать. Потому что в мире столько зла, столько зла! И кто, Танцор, кроме тебя и твоих друзей способен защитить этот мир от его разрушительного воздействия? Больше некому, Танцор! Ты меня понимаешь?
      - Блин, забодал! - взревел Танцор так, что у Стрелки угрожающе наполовину раскрылся правый глаз, сверкнувший зеленым кошачьим пламенем. - Что надо?!
      - Неужто ты не догадался, старый пень?!
      - Я старый пень? - подавился Танцор собственными словами.
      - Ну, не Стрелка же!
      - А ты кто?
      - Я - Сисадмин. А доцент тупой, Авас зовут.
      - Понял. Что ли, по поводу трех отрезанных ног?
      - Ну, вот, наконец-то! - обрадовался Сисадмин. - Ты должен расследовать это дело. Кто отрезает ноги? Чьи? Зачем? Ну, и прекратить это безобразие. Ты ведь знаешь наш девиз: "Зло должно быть остановлено и сурово наказано!" Все понял?
      - А деньги?
      - Какие деньги? - изумился Сисадмин почти натурально.
      - Как какие?
      -Гонорар за выполненную работу!
      - Побойся Бога! Кто на четверых осенью получил четыреста кило баксов?
      - Ну и что? Я же буду жизнью рисковать!
      - Будешь. Если, конечно, круглый дурак, - непонятно зачем начал давить на честолюбивую железу Сисадмин. - А для умного и опытного человека, каковым ты являешься, риск минимален.
      - Но он все же есть?
      - Ладно, твоя взяла. С этих самых скотов, перед тем как их замочишь, получишь, сколько тебе надо.
      - Не понял.
      - По имеющимся у меня сведениям, там должно быть минимум двадцать лимонов. Хватит?
      - Нет, это неконкретно.
      - Возьмешь пять лимонов. Это конкретно?
      - Не только неконкретно, но и мародерством называется. Я у трупов карманы не обшариваю.
      - Ну, знаешь ли, - похоже, по-настоящему возмутился Сисадмин. - Хватит мне тут Ваньку валять! Порядочный выискался!
      - Да уж какой есть.
      Сисадмин, вместо того чтобы взматериться, как пьяный шкипер, неожиданно взял паузу. И что-то забормотал потихоньку, слышны были лишь обрывки числительных: "...дцать, вое......над... сор..."
      - Ладно, слушай внимательно условия контракта, - наконец-то отозвался он. - Ты устраняешь ту контору, которую надо устранить. Если справишься без всякой крови, хоть это и невозможно, то получаешь на всю команду три лимона. За каждого убитого подонка из этой суммы вычитается сто штук. Понял?
      - Понял. Что дальше-то?
      - Нет, ты не понял, как я погляжу. Конечно, можешь нанять фронтовой бомбардировщик и раздолбить там все в мелкую крошку. По моим подсчетам, это будет пятьдесят - шестьдесят трупов. То есть перебор по отношению к отпущенному тебе лимиту в тридцать убиенных. Следовательно, будешь должен мне два-три лимона. Теперь, наверно, все понял?
      - Теперь понял.
      - И теперь ты ни хрена не понял! - залился бабьим смехом Сисадмин. - Если контора к июлю не будет уничтожена, то вы все, четверо, станете ее клиентами. Такие дела, мой юный друг!
      - Да шел бы ты!.. - зло крикнул Танцор. И швырнул трубку с такой силой, что в церквушке напротив начали тут же звонить.
      В тот же момент ярко вспыхнула лежавшая на столе и никого не трогавшая "Наука логики" Гегеля. И тут же сгорела без дыма, без пепла и даже без запаха.
      Опять раздался звонок.
      - Ну, что? - саркастически спросил Сисадмин. - Или ты меня опять посылаешь, и я тут же сжигаю дотла квартиру вместе с тобой и Стрелкой, или мы начинаем сотрудничать. Ну? Готов повторить подвиг Джордано Бруно или как?
      - Черт с тобой, - подавленно ответил Танцор. --Но зачем же книги жечь?
      - А, никакой логики все равно нет! Это одни бесовские выдумки. И диалектики тоже нет. Ее еще Хайдеггер отменил. Так что давай, действуй. Счетчик включен!
      Отхлебывая кофе и попыхивая душистым голландским табачком, Танцор рассказал Стрелке о вчерашнем приключении. Подробно и обстоятельно, не упустив ни одной мелочи, которая могла бы пролить свет на это темное дело. Описал даже свое внутреннее состояние, даже ассоциации, возникшие в связи с соловьиным пением.
      Стрелка выслушала всю эту кафканиаду на удивление спокойно. То ли еще не проснулась окончательно. То ли уже свыклась с тем, что всю оставшуюся жизнь они с Танцором будут куда-то нестись на джипе, рискуя свернуть голову, кого-то выслеживать, в кого-то стрелять как одиночными, так и очередями, кого-то взрывать на земле и в воздухе, на воде и под водой, на горных вершинах и во чреве метро. Это и будет способ и смысл их существования, дающий и кров, и хлеб насущный.
      - Да, это называется социальной санитарией, - сказала она задумчиво. Сказала скорее себе, чем Танцору.
      Танцор мгновенно врубился:
      - Да, мать, дело у нас хоть и хлопотное, но вполне благородное. Полезное для общества. Как говорили в старину, мы проводим линию партии и правительства. Раз сказал президент, что надо мочить бандитов, где бы они ни попались, значит, будем мочить!
      - Ладно, мочильщик, - решила прервать это словоизвержение Стрелка, давай-ка посмотрим криминальные сводки. Может, там что-то есть.
      Посмотрели. Вооруженное нападение на инкассаторов в Медведкове. Двойное самоубийство в Бирюлеве. Четыре квартирные кражи. Пьяная перестрелка в Печатниках. Восемь автоугонов. Два изнасилования. Убийство председателя правления банка "Монблан". Ликвидация наркопритона в Бибиреве. Убийство на бытовой почве во время совместного распития. Мошенничество в особо крупном размере...
      В Сокольниках же была тишь да гладь, да божья благодать. То есть никаких трупов. Словно за ночь их целиком - с костями и с одеждой - съели дикие парковые животные.
      - Чистильщик четко сработал, - прокомментировал этот парадокс Танцор. Видимо, сильно не хотят засветиться. Наверняка все это произошло поблизости от какого-то очень баблового места.
      - Похоже, - согласилась Стрелка. - Значит, надо идти на разведку.
      - Прям щас?
      - А чего тянуть-то? Позавтракаем и двинем.
      - Нет, дорогая, двину я один. Твоя жизнь драгоценна. И рисковать ею у меня нет права, - сказал Танцор и начал прижиматься к благоухающей сиренью Стрелке.
      Короче, перед завтраком они занялись бурным и скоротечным сексом. Минут этак на тридцать. В течение которых Стрелка сладко голосила: "О! О, мамочка! Ох! Мамочка! Блядь! Мамочка! О-О-О!"
      И лишь после этого они соизволили позавтракать. Ровно в полдень. Когда добропорядочные россияне готовятся к обеду. Отстояв полсмены у станка, у штурвала, у доменной печи, у операционного стола, у пульта управления баллистическими ракетами с ядерными боеголовками.
      АППЛЕТ 3
      ПОХОРОНЫ КРАСНОГО КОНЯ
      Танцор вышел на разведку в облике немолодого, изрядно потрепанного жизнью-злодейкой коренного москвича, который вынужден зарабатывать на пропитание сбором пустых бутылок.
      Довольно шустро прошмыгал по центральной аллее, которая не представляла для него никакого интереса. То есть, конечно, молодежи, потребляющей пиво из горла, здесь было вполне достаточно, что способствовало вживанию в роль. И пару бутылок он смог перехватить с минимальными усилиями, отбившись от трех старых мегер с клюшками. А больше ему и не надо было. Две бутылки - это оптимальное количество: и руку не тянут, и позвякивают в пакете вполне отчетливо и характерно.
      Наконец подошел к тому самому месту. Абсолютно никаких следов. Похоже, что заинтересованные лица поработали здесь ночью на славу. Одно дело убрать трупы и сумку, что было не столь уж и сложно. И совсем другое - счистить и смыть с дорожки кровь. И даже примятую траву вспушили. Наверняка и стреляные гильзы собрали все до единой. Аккуратно и тщательно, словно только что вылезшие из земли опята.
      Танцор вспомнил, откуда вчера прогрохотали выстрелы. И медленно, приглядываясь и принюхиваясь, пошел в этом направлении.
      По идее, этим же путем пробирался и мужик с сумкой. Пробирался, истекая кровью. Но и здесь, в чахлых зарослях кустарника, тоже не было никаких следов ночной драмы. Ни одной капельки бурой засохшей жидкости.
      И вдруг слева неожиданно раздалось лошадиное ржание.
      Танцор сменил курс и пошел на звук. Хоть и не вполне понимал, каким образом лошадь может быть связана с тремя отпиленными человечьими ногами.
      Метров через триста увидел длинное одноэтажное здание с неестественно высоко расположенными окнами.
      Прошел вдоль оштукатуренной стены. Свернул за угол. И увидел над воротами энергичную надпись:
      КОННО-СПОРТИВНОЕ ОБЩЕСТВО "СОКОРОС"
      Данная отрасль человеческой деятельности была для Танцора практически неизведанной. Память хранила лишь имена командарма Буденного, олимпийской чемпионки Елены Петушковой и прославленного жокея Николая Насибова. Да смутные воспоминания о том, как их труппа лет сто назад просадила на пятигорском ипподроме деньги на обратную дорогу. И все тогда восприняли это как кару за халтурное исполнение в местном драмтеатре не какой-то там "Чайки", а именно "Холстомера".
      Однако спортсмены-конники наверняка гораздо менее опасны, чем бандиты. Поэтому Танцор решительно открыл дверь и вошел внутрь. В нос ударил острый запах сена, конского навоза и пота - как конского, так и человеческого.
      Прошел мимо денников, в которых гулко перебирали копытами лошади, косящие гордым глазом на незнакомца.
      И замер в изумлении. Внутри просторного манежа происходило нечто совершенно непонятное. Нечто такое, что даже полному конному профану Танцору показалось бредом и дикостью.
      В центре манежа был установлен длинный стол, за которым сидело около сорока человек, преимущественно молодых мужчин в ярких камзолах. На столе громоздились бутылки и закуски. Однако веселья, которое должно было сопутствовать такому обилию спиртного, не наблюдалось. Люди были чем-то изрядно удручены. И хоть слышны были речи, но это были горькие речи.
      Тут же, рядом, стоял вороной конь. Но и он был невесел. Стоял, опустив шею. Не потряхивал гривой. Не грыз своих удил.
      Танцор понял, что попал на поминки.
      И изрядно удивился: какие могут быть поминки, когда еще наверняка и похоронить-то не успели?
      Напялив на лицо заискивающее выражение, Танцор прихрамывая, бочком приблизился к грустному застолью на расстояние слышимости:
      - Ребят, это самое, бутылочков пустых не будет? Уважьте пенсионера, а?
      - Тебе что, старый, надо?! - сердито сказал чернявый паренек, который сидел на самом дальнем конце стола. Наверняка какой-нибудь младший помощник старшего дворника. - Не видишь, у людей горе? А ты приперся со своими бутылками.
      Танцор, сросшийся с ролью, как конь с подковами, втянул голову в плечи и сильно завиноватился: зашмыгал носом и начал жалко улыбаться.
      - Ты че попер на него, Коляна? - осадил чернявого статный парень лет тридцати в красно-зеленом камзоле. По всему было видно, что он знал себе цену. И что его слова тут главные. - Не видишь, что ли, человек нуждается? Это ты сейчас жируешь с наших призовых. А что как вдруг на улице окажешься? Что если тебя тоже взашей отовсюду гнать будут?
      Коляна сверкнул порозовевшими белками, хотел что-то ответить, но сдержался.
      - А ты, проходи, отец, садись с нами, - продолжил авторитетный жокей. Проходи. Как говорится, чем богаты, тем и рады. Помяни вместе с нами Серегу Прыжова, царствие ему небесное.
      Танцор робко сел на краешек скамьи. Ему тут же налили полный стакан водки. Придвинули миску с солеными огурцами и тарелку с колбасой.
      - Ну, это значит, - начал Танцор традиционный поминальный тост, - пусть земля будет пухом вашему другу дорогому. По всему видать, хорошим человеком был.
      - Не то слово, отец! - сказал сидевший справа рыжекудрый жокей в желто-голубом камзоле. - Если бы ты видел Серегу на Ипполите! - Рыжекудрый махнул рукой в сторону вороного коня. И тут же забыл о Танцоре и начал стыдить Ипполита. - Что, козел, чуешь, козел, свою вину! Не уберег Серегу-то! Себя, козел, пожалел, а хозяина погубил, изверг!
      Несомненно, конь прекрасно понимал обращенные к нему упреки. Глянул робко на рыжекудрого и вздохнул, сем как убитый горем человек. Видимо, чувствовал свою вину в гибели хозяина.
      -Если б ты знал, отец, - продолжил желто-голубой, - какой Прыжов был мастер. Чуть было Пардубицкий стипль-чез не выиграл. Сегодня как раз полгода от-отмечаем. Знаешь, что такое Пардубицы?
      Танцор виновато покачал головой. Желто-голубому как раз и нужна была такая реакция. Потому что рассказывать дилетанту о доблести и героизме, которые присущи профессии, - самое милое дело. Более благодарного слушателя трудно себе представить.
      - Стипль-чез в Пардубицах, отец, это в Чехии, начался с ноября одна тысяча восемьсот семьдесят четвертого года! Тогда скакало четырнадцать стиплеров. И только шесть добрались до столба. Трасса совершенно ломовая, такой больше нигде нет. 6900 метров. Третья часть - по свежей пахоте. Отчего к середине лошади кровавой пеной блюют. Понял, отец?! Но не это самое страшное, препятствий. И от каждого мороз по коже. Пол... - не? Скоко же там лошадей и стиплеров смерть нашли?! Больше пятидесяти человек! А лошадей и не сосчитать!
      - Сорок три, - поправил желто-голубого красно-зеленый. - Серега сорок четвертым был. Царствие ему небесное.
      Все опять налили. Танцору позволили не пить до конца. Все же человек немолодой. Желто-голубой продолжил:
      - Да, так вот. В первый же раз убился жеребец Стриз-зер. А потом и пошло, и поехало. Самое страшное там место - "Большой Таксис". Живая изгородь, метр сорок высота и два пятьдесят ширина. А за ней сухой ров, два метра глубина и четыре ширина. Вот тут-то все и бьются на хрен. Лошадь ров из-за изгороди не видит, и многие прямо туда валятся. Вот и наш Серега!..
      - Не, сейчас немного упростили, - поправил красно-зеленый. - В девяносто третьем защитники животных, мать их, устроили беспорядки. Лошадей им жалко! А на жокеев насрать! Так "Большого Таксиса" сделали немного поуже. Но один хрен, больше нигде нет такой ловушки. Я вот весь свет объездил. Даже в Ливерпуле намного проще. Давай-ка, Егорыч, зачитывай свой часослов!
      Встал человек лет пятидесяти в потрепанной джинсовой куртке. Видимо, хранитель традиций. И начал торжественным голосом, почти как диктор Левитан, объявляющий о победе над фашистской Германией:
      - Товарищи, предлагаю выпить за победителей Пардубицкого стипль-чеза, покрывших неувядаемой славой русский конный спорт. 1957 год - Эпиграф под седлом Федина. 1958 год и 1959 год - Эпиграф под седлом Прахова. 1960 год и 1961 год - Грифель под седлом Авдеева. 1962 год - Габой под седлом Макарова. 1964 год - Прибой под седлом Горелкина. 1967 год - Дрезден под седлом Соколова. 1984 год - Эрот под седлом Хлудеева. Все дружно чокнулись и торжественно выпили.
      - И что, сынок, - как можно деликатней, чтобы не обидеть невзначай, спросил Танцор у своего соседа, - потом уже не побеждали?
      - В девяносто шестом Гарт был вторым. А в прошлом году, это был сто одиннадцатый по счету стипль, должен был победить Серега Прыжов. Вон, видишь, какого жеребца для него подготовили? Это он сейчас с повинной рожей стоит. Все, козел, понимает! А так - настоящий бес с крыльями!
      - А что же не заладилось-то?
      - Сначала все шло просто отлично. Все только Серегину спину видели, сине-красно-белую, как наш флаг. Три херделя подряд взял чисто, с запасом. Все аж рты от удивления поразевали. Потом два банкета подряд. На второй как сиганет, что даже ямку в дерне пробил. Так кобылка, которая сзади под шведом шла, в эту ямку угодила, и нога пополам! Потом четыре канавы перелетел, аж со свистом. Потом засека с канавой, где в девяносто пятом итальянец убил поляка, и тут же итальянца - немец.
      - Не путай, - вмешался красно-зеленый, - засека с канавой потом были. А перед ней он сделал два овечьих загона и, кажется, еще фазанью дорожку. Не путай человека.
      - Ну ладно, пусть два загона и дорожка. А потом пошли подряд несколько оксеров. Знаешь, отец, что это такое?
      - Нет, - честно признался Танцор.
      - Это, отец, параллельные брусья, а между ними хердель или засека. Так вот оксеры Серега взял так, что все 60 тысяч зрителей - там есть такие большие мониторы, все видно, - все 60 тысяч в припадке забились. Массовая истерика случилась. Потом пошли палисады. Одинарный, двойной, опять одинарный и наконец пятерной! И всё это Серега делает, как хочет! Будто на тренировке скачет! И вот уже показался "Большой Таксис". Ну, думаю, как птица перелетит...
      - И перелетел бы, - прервал товарища красно-зеленый. - Кабы не эти суки, зеленые. Вешать надо скотов! Короче, они дорожку заминировали. В смысле, закопали хлопушки. Чтобы, значит, лошади поскидали седаков и потоптали. Так вот, Серега уже послал Ипполита на "Таксиса", он уже самым резвым галопом шел... И тот наступил на хлопушку. И тут же перешел даже не на размашку, а на кентер. А знает, что все равно прыгать надо, хоть скорость скинул. И прыгнул... В самую яму. Тут налетел испанец, потом англичанин. Потом там уже каша была. Вот так и не стало Сереги...
      - А ты, козел, - красно-зеленый уже встал из-за стола и подошел к жеребцу, - бесстыжие твои глаза! Не уберег хозяина! Надо было собой его закрывать. А ты... - И плюнул. Но не в лицо Ипполиту, а под ноги, на опилки. Потому что нет в мире ни одного жокея, ни одного конюха, который был бы способен плюнуть в лицо лошади. Такой поступок означал бы полную моральную смерть и вечное отлучение от конного дела.
      Еще раз помянули жокея международного класса Сергея Прыжова.
      Танцор внимательно оглядел траурное застолье. Собственно, особо траурным после изрядного количества выпитого оно уже не было. Анекдотов, правда, не травили, но лица уже разгладились, разрумянились, и жизнь, реальная жизнь, самым естественным образом оттеснила воспоминания о смерти на периферию общения.
      Конники, перебивая друг друга, заговорили о своих недавних победах, о племенной работе, которая велась из рук вон плохо, о кормах и подпругах, о свойствах лошадиного характера и интригах международной федерации.