Владимир Тучков
      СКОВАННЫЕ ОДНОЙ ЦЕЛЬЮ (ТАНЦОР-4)
      ХАРАКТЕРИСТИКИ
      ГЛАВНЫХ ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ
      Танцор
      Возраст - 35 лет. Артистичен. Пластичен. Решителен. Эмоционален. Порядочен. К врагам человечества безжалостен.
      Владеет всеми видами стрелкового оружия. Когда необходимо, становится половым гигантом.
      Стрелка
      Возраст - 24 года. Хакерша. Предана Танцору. Обладает аналитическим умом и прекрасной внешностью. Склонна к авантюризму. Готовит отвратительно. Из всех видов оружия предпочитает тяжелые ботинки. Склонна к моногамии.
      Следопыт
      Возраст - 25 лет. Молод. Энергичен. Жаден, но при этом расточителен. Беспринципен, но поддается нравственному воспитанию. Хороший программист. Владеет 16-процессорным компьютером. Стрелять не умеет, но с большим проворством поражает врагов холодным оружием. Ведет беспорядочную сексуальную жизнь.
      Дед
      Предположительный возраст - 50-65 лет. Гений. Любит поэзию битников, виски, богатых американских вдов и литературоведов среднего возраста и женского пола.
      Ненавидит Билла Гейтса, регулярно насылая на него проклятья и компьютерные вирусы. Программирует в машинных кодах. Поиском смысла жизни себя не обременяет. В настоящее время холост.
      Соловей поливал длинными очередями все живое в радиусе пятисот метров. Был он, несомненно, матерым, с выдубленной суровыми афганскими ветрами кожей, с рожей, вымазанной маскировочной краской, в камуфляже. Издалека одиночными отвечал какой-то салага, в необмятом пока оперенье, суетливый, а потому и малоэффективный.
      Погрузившийся в ночь Сокольнический парк затравленно вслушивался в эту яростную песнь всесокрушающей любви. Молил о пощаде...
      Именно такие мысли лезли в голову Танцора, который решил в одиночестве прогуляться на сон грядущий. Прогуляться с надеждой на то, что вдруг вспомнится что-нибудь из прежней жизни. Что-нибудь про весну двадцатилетней давности, сирень, соловьиные трели, томление в крови. Что-нибудь на уровне не мыслей, а ощущений кожи и внутренних органов.
      Но нет, в голову лезла всякая мерзость образца тридцати шести лет от роду.
      Хоть запах, в общем-то, был тот самый. Одуряющий, цветочный. Однако ассоциировался он уже не с малознакомым - тогда - ароматом девичьей кожи, а с затхлой атмосферой дешевой артистической уборной, плохо приспособленной для трахания.
      Танцор забрел уже довольно далеко. Где-то впереди простучала на железных стыках электричка. Слева направо. Значит, не в Москву, а обратно, куда-нибудь на край земли, где вызревает какая-нибудь кали-юга, погибель человечества.
      - Зараза, - выругался Танцор, - что за мысли в дивный весенний вечерок!
      АППЛЕТ 1
      СЕКС В НАЧАЛЕ МАЯ
      И тут же неподалеку грохнул выстрел. И еще один. Совсем рядом кто-то вскрикнул. "Ну, вот, - грустно подумал Танцор, - не ошибся я, значит, в соловье-то".
      Из кустов вылез человек. Именно вылез, пошатываясь. Бежать он уже не мог. Даже если бы бросил здоровенную клетчатую сумку. Но он почему-то ее не бросал. Видимо, была очень дорогая.
      Нет, все же уронил, когда подковылял к Танцору. Что-то попытался сказать. Но не успел. Рухнул. Лицом в землю.
      Агонизировал недолго - секунд пять. И лишь правой частью, где не было сердца. И навсегда затих.
      Танцор достал пистолет. Поскольку в таких ситуациях люди всегда появляются попарно. И снял с предохранителя.
      И, надо сказать, сделал он это своевременно. Поскольку тут же из кустов выскочил убийца. С пистолетом. И явно с недружественными намерениями.
      В таких случаях всегда надо стрелять первым. Поскольку убийцы любят свидетелей меньше, чем ментов.
      Танцор так и поступил - целых три раза.
      Может быть, конечно, он был и не прав. Однако лучше быть неправым на этом свете, чем праведником на том.
      К тому же его гипотетическая неправота была не столь уж и велика. Тот, который лежит в траве с тремя дырками в туловище, сильно виноват перед законом, поскольку тут же, рядышком, лежит тот, в котором он сделал две дырки. А, как учит Библия, зуб за зуб, око за око, пуля за пулю. Правда, получились три пули за две, но, как рассудил Танцор, грех не столь уж и велик.
      Светила полная луна. Вокруг не было ни одной живой души. Уже не было. Собственно, опасаться ненужных свидетелей не имело смысла. Поскольку в эту пору в столь глу.хях местах ходят лишь те, у кого есть огнестрельное оружие. К счастью, в Москве таких пока еще очень много.
      Поэтому Танцор, не суетясь и не дергаясь, решил посмотреть, что же такое интересное может лежать в сумке, из-за которой погибли двое.
      "Ну, да, все правильно, - приструнил Танцор некстати проснувшуюся совесть, - именно двое. Второй тоже из-за сумки, а не из-за меня".
      Что могло быть в сумке? Да все, что угодно: пачки долларов, красная ртуть, оружейный плутоний, споры сибирской язвы...
      Расстегнул молнию. Нащупал внутри пластиковую пленку, в которую было завернуто что-то твердое и продолговатое.
      И когда начал вытаскивать - словно током ударило. Еще не увидел, но уже почувствовал и понял - нога. Человеческая.
      Действительно, это она и была. Точнее - верхняя ее часть. От бедра до колена. Нашлась и вторая половина. И еще, кажется, две ноги. Две по две половинки. На расчлененку бытового трупа это не походило. Поскольку трупы с тремя ногами встречаются нечасто. Так же нечасто собираются вместе и три одноногих инвалида. И тут из кармана владельца сумки раздалось телефонное пиликанье.
      Танцор оценил комплекцию убитого, вспомнил, как Он прохрипел что-то перед смертью. И понял, как тот должен был говорить: каким тембром, с какой интонацией. Актерство не пропьешь, подумал Танцор самодовольно.
      Достал трубку, нажал на Yes и ответил:
      -Ну?
      - Баранки гну! - завизжал противный женский голос. - Где тебя черти носят? Уже вся начинка кончилась. На Казанском уже торговать нечем! А ты там, блядь, ни мычишь ни телишься!
      Это было круто! Так круто, что у Танцора наступило некоторое смятение чувств. Танцор замешкался, восстанавливая присутствие циничного духа, который после услышанного необходимо было приподнять на еще большие высоты цинизма. Наконец-то нашел адекватный ответ:
      - А ты пока капустку с дерьмецом клади. Все схавают.
      - Ты дурак что ли совсем?! Или нажрался?! В три раза дешевле же, блядь! Чтобы через двадцать минут привез! Всё! А то Хачик тебя самого, блядь, на фарш пустит!
      На этом разговор прервался.
      Функции определителя номера в телефоне не было. Поэтому вместе с разговором оборвалась и очень любопытная ниточка.
      Танцор аккуратно, чтобы не потревожить вечный сон, вынул из кулака убитого убийцы Вальтер. Это был уже девятый или десятый пистолет в его арсенале.
      А в темноте среди ветвей кудесник ночи соловей продолжал поливать уснувшую природу длинными остервенелыми очередями.
      - Насвистел, козел! - зло подумал Танцор. И пошел домой.
      Недаром в старину пели:
      Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат!
      Пусть солдаты немного поспят!
      Стрелка бодрствовала, сидя перед монитором.
      - Ну, - спросила она, не оборачиваясь, - наломал любимой девушке сирени?
      - Наломал, - ответил Танцор, который действительно вернулся с охапкой лиловых веток. - Нюхай на здоровье.
      - А что еще? Никто тебя, надеюсь, не обижал без меня? По этой поре телки бывают очень злыми. Просто остервенелыми бывают телки! По себе знаю!
      - Дык, кто ж меня обидит-то? Я ж специально стареньким прикинулся. Ногами шаркал, носом шмыгал. Кто ж на такого руку или чего там еще поднимет?
      - Это правильно, - одобрила Стрелка. - Ты моя собственность. А собственность должна беречь себя для хозяйки.
      - Да, - как бы вспомнив нечто несущественное, лениво сказал Танцор, пушку нашел.
      Стрелка резко крутанулась на стуле на сто восемьдесят. Чтобы посмотреть на лицо, которое прямо сейчас попытается солгать самым наглым образом.
      - Эт-та каким же макаром? - спросила она вкрадчиво.
      - Да, понимаешь, иду я себе, иду. Народу нет. Соловей орет истошно, словно его насилуют. И вдруг вижу, на дорожке что-то валяется. Наклоняюсь - мать честная! - пистолет системы Вальтер. Ну, я его в карман и положил. Ведь пригодится же? Так?
      - Пригодится, - ответила Стрелка совсем не так и не то, что хотела сказать.
      Потому что взгляд ее слегка замутился. Всего лишь от двух произнесенных Танцором слов: "соловей" и "насилуют". Да еще от одуряющего запаха, которым истекала плотоядная сирень. Ну, и, конечно же, от мужественной самцовой осанки, которую Танцор придал своему телу, насыщенному гормонами.
      Стрелка встала со стула и, вытянув вперед руки, пошла вперед. Неотвратимо и истово, словно боярыня Морозова.
      Когда сошлись, то одежда тотчас же полетела в разные стороны. Футболка накрыла монитор, с которого пытался подсматривать за любовной баталией обросший щетиной натовский рейнджер. Брюки зацепились ремнем за оконную ручку. Еще одни брюки угодили на шкаф. Еще одна футболка каким-то образом очутилась под диваном. Самое непонятное произошло с тапочками Стрелки, которые с тех пор никто не видел. В связи с чем пришлось покупать новые.
      И они сошлись прямо на полу. Поскольку до дивана надо было пройти четыре длинных шага.
      И Танцор взял ее, потерявшую ощущение реальности. Потерявшую чувствительность тех участков тела, которые не соприкасались с Танцором. Точнее - эта чувствительность перетекла в места, которыми Стрелка срослась с Танцором, отчего острота ощущений достигла умопомрачительной силы.
      Танцор взял ее решительно. Взял ее мощно. Взял смело и раскованно.
      И уже через пятнадцать минут из распахнутых окон доносилась чарующая песнь любви и секса: "О! О, мамочка! Ох! Мамочка! Блядь! Мамочка! О-О-О!"
      И все замирало вокруг, все цепенело от пронзающего безмолвное пространство неистового гимна плоти.
      Сирень начинала благоухать на пределе возможного.
      А соловьи в Сокольниках замертво падали с веток от разрыва аневризмы.
      Секс в мае - это круто. Слишком круто для слабых духом и нищих телом.
      АППЛЕТ2
      НА СТЕНЕ ВИСИТ МОЧАЛО
      А утром уже все по-иному. Утром вместо соловьев шустрые воробышки, гомонящие. Прямое - прямо в глаза - солнце, отчего надо жмуриться и поворачивать голову на подушке туда-сюда, отлынивая и по-детски хитря.
      Утром, блин, телефон! Всегда телефон, который, сука, на гражданке заменяет дневального с его ослиным криком: "Подъем!"
      Так было и на сей раз. И поскольку Танцор был, во-первых, мужчиной, а во-вторых, старшим, то ежеутренний подъем трубки входил в его обязанности.
      - Кто говорит? Слон? - пробубнил он спросонья дежурную шутку, которая от частого употребления истерлась и вылиняла.
      - Почему слон? - ответила трубка незнакомым голосом. - Это я говорю, я.
      - Кто "я"? - не уловил Танцор ответной шутки, слишком тонкой для столь раннего часа. - Представляться надо, гражданин. Надо экономить время собеседника.
      - Сколько знакомы, а все никак не научишься узнавать меня по телефону. Казалось бы, столько хорошего я для тебя сделал, а все никак не научишься кормильца...
      - Вот что, кормилец, - прервал неизвестного Танцор, - я пока еще сплю. И шутить с незнакомыми не расположен.
      - Это Сисадмин-то для тебя незнакомый! - изумилась трубка все равно незнакомым голосом. - Да, действительно, я недавно скорректировал тембр, "Сони" на "Шарп" заменил, но это ведь ничего не значит. Ты меня должен по синтаксису узнавать!.. Шутка, шутка, дорогой.
      - Какого хрена на сей раз тебе от меня надо?!
      - Так поверил, что это я? - зашлась самодовольным смехом трубка.
      - Ладно, это мы еще проверять будем. А сейчас, козел, выкладывай. Небось, деньжат призанять хочешь?
      - Очень рад, очень рад, что у тебя хорошее настроение. А то, помню, раньше как позвонишь, так ты просто в припадке бился. Помнишь?
      - Я все помню. Но помнишь ли ты, что за мной никаких долгов нет? Помнишь, что Маньяка мы замочили? Может, хватит, урод?!
      - Я не урод, - попытался сыграть возмущение Сисадмин. Однако ничего у него не вышло из-за распиравшего его самодовольного смеха. - За Маньяка тебе, конечно, спасибо. Но ведь и денег ты на этом деле слупил немало. А теперь надо опять поработать. Потому что в мире столько зла, столько зла! И кто, Танцор, кроме тебя и твоих друзей способен защитить этот мир от его разрушительного воздействия? Больше некому, Танцор! Ты меня понимаешь?
      - Блин, забодал! - взревел Танцор так, что у Стрелки угрожающе наполовину раскрылся правый глаз, сверкнувший зеленым кошачьим пламенем. - Что надо?!
      - Неужто ты не догадался, старый пень?!
      - Я старый пень? - подавился Танцор собственными словами.
      - Ну, не Стрелка же!
      - А ты кто?
      - Я - Сисадмин. А доцент тупой, Авас зовут.
      - Понял. Что ли, по поводу трех отрезанных ног?
      - Ну, вот, наконец-то! - обрадовался Сисадмин. - Ты должен расследовать это дело. Кто отрезает ноги? Чьи? Зачем? Ну, и прекратить это безобразие. Ты ведь знаешь наш девиз: "Зло должно быть остановлено и сурово наказано!" Все понял?
      - А деньги?
      - Какие деньги? - изумился Сисадмин почти натурально.
      - Как какие?
      -Гонорар за выполненную работу!
      - Побойся Бога! Кто на четверых осенью получил четыреста кило баксов?
      - Ну и что? Я же буду жизнью рисковать!
      - Будешь. Если, конечно, круглый дурак, - непонятно зачем начал давить на честолюбивую железу Сисадмин. - А для умного и опытного человека, каковым ты являешься, риск минимален.
      - Но он все же есть?
      - Ладно, твоя взяла. С этих самых скотов, перед тем как их замочишь, получишь, сколько тебе надо.
      - Не понял.
      - По имеющимся у меня сведениям, там должно быть минимум двадцать лимонов. Хватит?
      - Нет, это неконкретно.
      - Возьмешь пять лимонов. Это конкретно?
      - Не только неконкретно, но и мародерством называется. Я у трупов карманы не обшариваю.
      - Ну, знаешь ли, - похоже, по-настоящему возмутился Сисадмин. - Хватит мне тут Ваньку валять! Порядочный выискался!
      - Да уж какой есть.
      Сисадмин, вместо того чтобы взматериться, как пьяный шкипер, неожиданно взял паузу. И что-то забормотал потихоньку, слышны были лишь обрывки числительных: "...дцать, вое......над... сор..."
      - Ладно, слушай внимательно условия контракта, - наконец-то отозвался он. - Ты устраняешь ту контору, которую надо устранить. Если справишься без всякой крови, хоть это и невозможно, то получаешь на всю команду три лимона. За каждого убитого подонка из этой суммы вычитается сто штук. Понял?
      - Понял. Что дальше-то?
      - Нет, ты не понял, как я погляжу. Конечно, можешь нанять фронтовой бомбардировщик и раздолбить там все в мелкую крошку. По моим подсчетам, это будет пятьдесят - шестьдесят трупов. То есть перебор по отношению к отпущенному тебе лимиту в тридцать убиенных. Следовательно, будешь должен мне два-три лимона. Теперь, наверно, все понял?
      - Теперь понял.
      - И теперь ты ни хрена не понял! - залился бабьим смехом Сисадмин. - Если контора к июлю не будет уничтожена, то вы все, четверо, станете ее клиентами. Такие дела, мой юный друг!
      - Да шел бы ты!.. - зло крикнул Танцор. И швырнул трубку с такой силой, что в церквушке напротив начали тут же звонить.
      В тот же момент ярко вспыхнула лежавшая на столе и никого не трогавшая "Наука логики" Гегеля. И тут же сгорела без дыма, без пепла и даже без запаха.
      Опять раздался звонок.
      - Ну, что? - саркастически спросил Сисадмин. - Или ты меня опять посылаешь, и я тут же сжигаю дотла квартиру вместе с тобой и Стрелкой, или мы начинаем сотрудничать. Ну? Готов повторить подвиг Джордано Бруно или как?
      - Черт с тобой, - подавленно ответил Танцор. --Но зачем же книги жечь?
      - А, никакой логики все равно нет! Это одни бесовские выдумки. И диалектики тоже нет. Ее еще Хайдеггер отменил. Так что давай, действуй. Счетчик включен!
      Отхлебывая кофе и попыхивая душистым голландским табачком, Танцор рассказал Стрелке о вчерашнем приключении. Подробно и обстоятельно, не упустив ни одной мелочи, которая могла бы пролить свет на это темное дело. Описал даже свое внутреннее состояние, даже ассоциации, возникшие в связи с соловьиным пением.
      Стрелка выслушала всю эту кафканиаду на удивление спокойно. То ли еще не проснулась окончательно. То ли уже свыклась с тем, что всю оставшуюся жизнь они с Танцором будут куда-то нестись на джипе, рискуя свернуть голову, кого-то выслеживать, в кого-то стрелять как одиночными, так и очередями, кого-то взрывать на земле и в воздухе, на воде и под водой, на горных вершинах и во чреве метро. Это и будет способ и смысл их существования, дающий и кров, и хлеб насущный.
      - Да, это называется социальной санитарией, - сказала она задумчиво. Сказала скорее себе, чем Танцору.
      Танцор мгновенно врубился:
      - Да, мать, дело у нас хоть и хлопотное, но вполне благородное. Полезное для общества. Как говорили в старину, мы проводим линию партии и правительства. Раз сказал президент, что надо мочить бандитов, где бы они ни попались, значит, будем мочить!
      - Ладно, мочильщик, - решила прервать это словоизвержение Стрелка, давай-ка посмотрим криминальные сводки. Может, там что-то есть.
      Посмотрели. Вооруженное нападение на инкассаторов в Медведкове. Двойное самоубийство в Бирюлеве. Четыре квартирные кражи. Пьяная перестрелка в Печатниках. Восемь автоугонов. Два изнасилования. Убийство председателя правления банка "Монблан". Ликвидация наркопритона в Бибиреве. Убийство на бытовой почве во время совместного распития. Мошенничество в особо крупном размере...
      В Сокольниках же была тишь да гладь, да божья благодать. То есть никаких трупов. Словно за ночь их целиком - с костями и с одеждой - съели дикие парковые животные.
      - Чистильщик четко сработал, - прокомментировал этот парадокс Танцор. Видимо, сильно не хотят засветиться. Наверняка все это произошло поблизости от какого-то очень баблового места.
      - Похоже, - согласилась Стрелка. - Значит, надо идти на разведку.
      - Прям щас?
      - А чего тянуть-то? Позавтракаем и двинем.
      - Нет, дорогая, двину я один. Твоя жизнь драгоценна. И рисковать ею у меня нет права, - сказал Танцор и начал прижиматься к благоухающей сиренью Стрелке.
      Короче, перед завтраком они занялись бурным и скоротечным сексом. Минут этак на тридцать. В течение которых Стрелка сладко голосила: "О! О, мамочка! Ох! Мамочка! Блядь! Мамочка! О-О-О!"
      И лишь после этого они соизволили позавтракать. Ровно в полдень. Когда добропорядочные россияне готовятся к обеду. Отстояв полсмены у станка, у штурвала, у доменной печи, у операционного стола, у пульта управления баллистическими ракетами с ядерными боеголовками.
      АППЛЕТ 3
      ПОХОРОНЫ КРАСНОГО КОНЯ
      Танцор вышел на разведку в облике немолодого, изрядно потрепанного жизнью-злодейкой коренного москвича, который вынужден зарабатывать на пропитание сбором пустых бутылок.
      Довольно шустро прошмыгал по центральной аллее, которая не представляла для него никакого интереса. То есть, конечно, молодежи, потребляющей пиво из горла, здесь было вполне достаточно, что способствовало вживанию в роль. И пару бутылок он смог перехватить с минимальными усилиями, отбившись от трех старых мегер с клюшками. А больше ему и не надо было. Две бутылки - это оптимальное количество: и руку не тянут, и позвякивают в пакете вполне отчетливо и характерно.
      Наконец подошел к тому самому месту. Абсолютно никаких следов. Похоже, что заинтересованные лица поработали здесь ночью на славу. Одно дело убрать трупы и сумку, что было не столь уж и сложно. И совсем другое - счистить и смыть с дорожки кровь. И даже примятую траву вспушили. Наверняка и стреляные гильзы собрали все до единой. Аккуратно и тщательно, словно только что вылезшие из земли опята.
      Танцор вспомнил, откуда вчера прогрохотали выстрелы. И медленно, приглядываясь и принюхиваясь, пошел в этом направлении.
      По идее, этим же путем пробирался и мужик с сумкой. Пробирался, истекая кровью. Но и здесь, в чахлых зарослях кустарника, тоже не было никаких следов ночной драмы. Ни одной капельки бурой засохшей жидкости.
      И вдруг слева неожиданно раздалось лошадиное ржание.
      Танцор сменил курс и пошел на звук. Хоть и не вполне понимал, каким образом лошадь может быть связана с тремя отпиленными человечьими ногами.
      Метров через триста увидел длинное одноэтажное здание с неестественно высоко расположенными окнами.
      Прошел вдоль оштукатуренной стены. Свернул за угол. И увидел над воротами энергичную надпись:
      КОННО-СПОРТИВНОЕ ОБЩЕСТВО "СОКОРОС"
      Данная отрасль человеческой деятельности была для Танцора практически неизведанной. Память хранила лишь имена командарма Буденного, олимпийской чемпионки Елены Петушковой и прославленного жокея Николая Насибова. Да смутные воспоминания о том, как их труппа лет сто назад просадила на пятигорском ипподроме деньги на обратную дорогу. И все тогда восприняли это как кару за халтурное исполнение в местном драмтеатре не какой-то там "Чайки", а именно "Холстомера".
      Однако спортсмены-конники наверняка гораздо менее опасны, чем бандиты. Поэтому Танцор решительно открыл дверь и вошел внутрь. В нос ударил острый запах сена, конского навоза и пота - как конского, так и человеческого.
      Прошел мимо денников, в которых гулко перебирали копытами лошади, косящие гордым глазом на незнакомца.
      И замер в изумлении. Внутри просторного манежа происходило нечто совершенно непонятное. Нечто такое, что даже полному конному профану Танцору показалось бредом и дикостью.
      В центре манежа был установлен длинный стол, за которым сидело около сорока человек, преимущественно молодых мужчин в ярких камзолах. На столе громоздились бутылки и закуски. Однако веселья, которое должно было сопутствовать такому обилию спиртного, не наблюдалось. Люди были чем-то изрядно удручены. И хоть слышны были речи, но это были горькие речи.
      Тут же, рядом, стоял вороной конь. Но и он был невесел. Стоял, опустив шею. Не потряхивал гривой. Не грыз своих удил.
      Танцор понял, что попал на поминки.
      И изрядно удивился: какие могут быть поминки, когда еще наверняка и похоронить-то не успели?
      Напялив на лицо заискивающее выражение, Танцор прихрамывая, бочком приблизился к грустному застолью на расстояние слышимости:
      - Ребят, это самое, бутылочков пустых не будет? Уважьте пенсионера, а?
      - Тебе что, старый, надо?! - сердито сказал чернявый паренек, который сидел на самом дальнем конце стола. Наверняка какой-нибудь младший помощник старшего дворника. - Не видишь, у людей горе? А ты приперся со своими бутылками.
      Танцор, сросшийся с ролью, как конь с подковами, втянул голову в плечи и сильно завиноватился: зашмыгал носом и начал жалко улыбаться.
      - Ты че попер на него, Коляна? - осадил чернявого статный парень лет тридцати в красно-зеленом камзоле. По всему было видно, что он знал себе цену. И что его слова тут главные. - Не видишь, что ли, человек нуждается? Это ты сейчас жируешь с наших призовых. А что как вдруг на улице окажешься? Что если тебя тоже взашей отовсюду гнать будут?
      Коляна сверкнул порозовевшими белками, хотел что-то ответить, но сдержался.
      - А ты, проходи, отец, садись с нами, - продолжил авторитетный жокей. Проходи. Как говорится, чем богаты, тем и рады. Помяни вместе с нами Серегу Прыжова, царствие ему небесное.
      Танцор робко сел на краешек скамьи. Ему тут же налили полный стакан водки. Придвинули миску с солеными огурцами и тарелку с колбасой.
      - Ну, это значит, - начал Танцор традиционный поминальный тост, - пусть земля будет пухом вашему другу дорогому. По всему видать, хорошим человеком был.
      - Не то слово, отец! - сказал сидевший справа рыжекудрый жокей в желто-голубом камзоле. - Если бы ты видел Серегу на Ипполите! - Рыжекудрый махнул рукой в сторону вороного коня. И тут же забыл о Танцоре и начал стыдить Ипполита. - Что, козел, чуешь, козел, свою вину! Не уберег Серегу-то! Себя, козел, пожалел, а хозяина погубил, изверг!
      Несомненно, конь прекрасно понимал обращенные к нему упреки. Глянул робко на рыжекудрого и вздохнул, сем как убитый горем человек. Видимо, чувствовал свою вину в гибели хозяина.
      -Если б ты знал, отец, - продолжил желто-голубой, - какой Прыжов был мастер. Чуть было Пардубицкий стипль-чез не выиграл. Сегодня как раз полгода от-отмечаем. Знаешь, что такое Пардубицы?
      Танцор виновато покачал головой. Желто-голубому как раз и нужна была такая реакция. Потому что рассказывать дилетанту о доблести и героизме, которые присущи профессии, - самое милое дело. Более благодарного слушателя трудно себе представить.
      - Стипль-чез в Пардубицах, отец, это в Чехии, начался с ноября одна тысяча восемьсот семьдесят четвертого года! Тогда скакало четырнадцать стиплеров. И только шесть добрались до столба. Трасса совершенно ломовая, такой больше нигде нет. 6900 метров. Третья часть - по свежей пахоте. Отчего к середине лошади кровавой пеной блюют. Понял, отец?! Но не это самое страшное, препятствий. И от каждого мороз по коже. Пол... - не? Скоко же там лошадей и стиплеров смерть нашли?! Больше пятидесяти человек! А лошадей и не сосчитать!
      - Сорок три, - поправил желто-голубого красно-зеленый. - Серега сорок четвертым был. Царствие ему небесное.
      Все опять налили. Танцору позволили не пить до конца. Все же человек немолодой. Желто-голубой продолжил:
      - Да, так вот. В первый же раз убился жеребец Стриз-зер. А потом и пошло, и поехало. Самое страшное там место - "Большой Таксис". Живая изгородь, метр сорок высота и два пятьдесят ширина. А за ней сухой ров, два метра глубина и четыре ширина. Вот тут-то все и бьются на хрен. Лошадь ров из-за изгороди не видит, и многие прямо туда валятся. Вот и наш Серега!..
      - Не, сейчас немного упростили, - поправил красно-зеленый. - В девяносто третьем защитники животных, мать их, устроили беспорядки. Лошадей им жалко! А на жокеев насрать! Так "Большого Таксиса" сделали немного поуже. Но один хрен, больше нигде нет такой ловушки. Я вот весь свет объездил. Даже в Ливерпуле намного проще. Давай-ка, Егорыч, зачитывай свой часослов!
      Встал человек лет пятидесяти в потрепанной джинсовой куртке. Видимо, хранитель традиций. И начал торжественным голосом, почти как диктор Левитан, объявляющий о победе над фашистской Германией:
      - Товарищи, предлагаю выпить за победителей Пардубицкого стипль-чеза, покрывших неувядаемой славой русский конный спорт. 1957 год - Эпиграф под седлом Федина. 1958 год и 1959 год - Эпиграф под седлом Прахова. 1960 год и 1961 год - Грифель под седлом Авдеева. 1962 год - Габой под седлом Макарова. 1964 год - Прибой под седлом Горелкина. 1967 год - Дрезден под седлом Соколова. 1984 год - Эрот под седлом Хлудеева. Все дружно чокнулись и торжественно выпили.
      - И что, сынок, - как можно деликатней, чтобы не обидеть невзначай, спросил Танцор у своего соседа, - потом уже не побеждали?
      - В девяносто шестом Гарт был вторым. А в прошлом году, это был сто одиннадцатый по счету стипль, должен был победить Серега Прыжов. Вон, видишь, какого жеребца для него подготовили? Это он сейчас с повинной рожей стоит. Все, козел, понимает! А так - настоящий бес с крыльями!
      - А что же не заладилось-то?
      - Сначала все шло просто отлично. Все только Серегину спину видели, сине-красно-белую, как наш флаг. Три херделя подряд взял чисто, с запасом. Все аж рты от удивления поразевали. Потом два банкета подряд. На второй как сиганет, что даже ямку в дерне пробил. Так кобылка, которая сзади под шведом шла, в эту ямку угодила, и нога пополам! Потом четыре канавы перелетел, аж со свистом. Потом засека с канавой, где в девяносто пятом итальянец убил поляка, и тут же итальянца - немец.
      - Не путай, - вмешался красно-зеленый, - засека с канавой потом были. А перед ней он сделал два овечьих загона и, кажется, еще фазанью дорожку. Не путай человека.
      - Ну ладно, пусть два загона и дорожка. А потом пошли подряд несколько оксеров. Знаешь, отец, что это такое?
      - Нет, - честно признался Танцор.
      - Это, отец, параллельные брусья, а между ними хердель или засека. Так вот оксеры Серега взял так, что все 60 тысяч зрителей - там есть такие большие мониторы, все видно, - все 60 тысяч в припадке забились. Массовая истерика случилась. Потом пошли палисады. Одинарный, двойной, опять одинарный и наконец пятерной! И всё это Серега делает, как хочет! Будто на тренировке скачет! И вот уже показался "Большой Таксис". Ну, думаю, как птица перелетит...
      - И перелетел бы, - прервал товарища красно-зеленый. - Кабы не эти суки, зеленые. Вешать надо скотов! Короче, они дорожку заминировали. В смысле, закопали хлопушки. Чтобы, значит, лошади поскидали седаков и потоптали. Так вот, Серега уже послал Ипполита на "Таксиса", он уже самым резвым галопом шел... И тот наступил на хлопушку. И тут же перешел даже не на размашку, а на кентер. А знает, что все равно прыгать надо, хоть скорость скинул. И прыгнул... В самую яму. Тут налетел испанец, потом англичанин. Потом там уже каша была. Вот так и не стало Сереги...
      - А ты, козел, - красно-зеленый уже встал из-за стола и подошел к жеребцу, - бесстыжие твои глаза! Не уберег хозяина! Надо было собой его закрывать. А ты... - И плюнул. Но не в лицо Ипполиту, а под ноги, на опилки. Потому что нет в мире ни одного жокея, ни одного конюха, который был бы способен плюнуть в лицо лошади. Такой поступок означал бы полную моральную смерть и вечное отлучение от конного дела.
      Еще раз помянули жокея международного класса Сергея Прыжова.
      Танцор внимательно оглядел траурное застолье. Собственно, особо траурным после изрядного количества выпитого оно уже не было. Анекдотов, правда, не травили, но лица уже разгладились, разрумянились, и жизнь, реальная жизнь, самым естественным образом оттеснила воспоминания о смерти на периферию общения.
      Конники, перебивая друг друга, заговорили о своих недавних победах, о племенной работе, которая велась из рук вон плохо, о кормах и подпругах, о свойствах лошадиного характера и интригах международной федерации.
      Танцор решил, воспользовавшись переменой общего настроения, аккуратно прощупать почву.
      - А что, бандиты у вас тут не пошаливают? - спросил он у своего желто-голубого соседа.
      - Да стреляют иногда по ночам. Вот и сегодня было дело, - охотно откликнулся желто-голубой. - Но нас это не касается. Если сунутся, так рога им быстро пообломаем! Петро с Полтавщины тачанку пригнал, с "Максимом". Да и в охране у нас хлопцы будь здоров какие. Так что...
      - А кто же это тут по ночам-то?..
      - Есть тут козлы. Неподалеку. Раньше дом отдыха был. А они его купили. И чем там занимаются, неизвестно. Но, наверняка, не добрыми делами. Это прям у них на рожах написано.
      - Грабят, что ли? - прикинулся полным недоумком Танцор.
      - Не, отец, кого тут можно грабить-то? Таких, как ты, которые бутылки собирают?
      - Ну, кто из ресторана, допустим, идет. Да мало ли...
      - Нет, отец, ты точно перебрал. Кто с пушками, так те на сто баксов не позарятся. Этим минимум десять штук подавай.
      - Неужто сейчас бандиты такие богатые пошли? - всплеснул руками изумленный Танцор-простачок.
      - Не то слово! Раньше мы... Ну, не совсем мы. Наши старшие братья для страны валюту мешками зарабатывали. И самим кое-что перепадало. А сейчас еле концы с концами сводим. Хоть в бандиты иди!
      - А возьмут? - спросил Танцор таким заинтересованным тоном, словно сам намеревался завербоваться.
      - Не, это я так, - ответил желто-голубой. - Мы это отродье на дух не переносим!
      - Так а чего они там у себя в домотдыха, людей, что ли, убивают? продолжал наседать Танцор.
      - А кто их знает! Сейчас, отец, чем меньше знаешь, тем спокойней живешь. Нам тут своих проблем хватает. Лошадь - это инструмент очень тонкий. Намного тоньше скрипки.
      - Ну, это я понимаю, - решил переключаться Танцор, поняв, что ничего больше выудить не удастся. - Лошадь, ексель-моксель, это сила. Вон какой красавец стоит. И главное - все понимает.
      - Абсолютно! - сел на любимого конька желто-голубой, отправив в рот горсть капусты. - У меня пятилетний жеребец Хронос. Так он - веришь? - чувствует, когда поссать надо!
      - Да что ж тут такого-то?
      - Когда мне надо, а не ему! Я вроде и сам пока ничего. Не ерзаю там, не жмусь, ничего такого. А он сойдет с круга, встанет, обернется, в глаза мне посмотрит: дескать, давай, ссы. И тут я чувствую, что на самом деле пора. Во какой у меня, блин, конь! Жена намного глупей! Хоть, честно признаюсь, и она не дура, Ленка-то.
      На этом можно было и заканчивать. Потому что дальше уже пошло что-то типа рассказов Бианки, применительно, конечно, к лошадиному сословию. Про чудеса сообразительности, про необычайную доблесть и порядочность, про любовь к хозяину вплоть до самопожертвования.
      В другой раз Танцор, конечно, выслушал бы все это с большим интересом. Однако не тот был случай. Да и не то настроение: кругом бандиты роятся, которых надо мочить до одышки, до сухости во рту, до изнеможения мускулатуры.
      Поэтому он встал и вежливо откланялся. Типа, желаю вам, ребята, и дальше высоко нести знамя российского конного спорта и прославлять нашу великую Родину громкими победами всюду, куда бы вас ни забросила нелегкая спортивная судьба. А уж мы тут за вас как следует поболеем. Как в переносном, так и в самом что ни на есть прямом смысле.
      Как ни отнекивался, все же дали с десяток пустых бутылок, одну початую и кусок колбасы с ломтем хлеба: держи, отец, нам для хорошего человека ничего не жалко.
      АППЛЕТ4
      ЕЩЕ ОДНА АМЕРИКАНСКАЯ ВДОВА
      Дело шло к концу рабочего дня. Однако до вечера было еще далеко. Как-никак на дворе стоял солнечный май: свежий и нарядный. И ему нечего было стыдиться, чтобы пораньше прятать в сумерки что-нибудь облезлое и неприглядное. Не было у мая ничего такого - ни облезлого, ни неприглядного.
      Чего, конечно, нельзя было сказать о социальной составляющей миропорядка: тут изрядно было и смердящего, и гниющего, и покрытого струпьями лжи, предательства, алчности, похоти, злобы. Так что если б природу создавали одновременно с человеческим обществом, то, несомненно, она была бы устроена совсем по-иному. Несомненно, солнце поднималось бы над горизонтом минут на пять, не больше, и в мае, и в июне, и в июле, и в августе, и во все остальные месяцы бесконечного убогого, смердящего и гниющего года.
      Танцор уже проветрился от застолья. И решил посмотреть, что же это за домотдыха такой, в котором навалом бандитов, стреляющих по ночам в парке как у себя дома - без стыда и совести.
      Вернулся на то самое место, где вчера по телефону советовал какой-то ведьме класть в пирожки капусту вместо человечины. Отгрузил в кусты лишние бутылки: оставил две, характерно позвякивающие. И опять двинулся по той же траектории, по которой на него налетели, опять же вчера, два трупа.
      Кустарник сменялся проплешинами, которые, будь дело в лесу, можно было бы назвать полянками. Полянки
      опять сменялись зарослями чахлых березок. Прожурчал ручеек с чем-то по виду и по запаху токсичным.
      И наконец путь преградил железобетонный забор, который отхватил у любителей отдыха в пределах черты города изрядный участок пространства размером с три футбольных поля.
      Танцор внимательно огляделся: ни вышек с часовыми по периметру, ни телекамер не было. Видимо, скоты чувствовали себя так уверенно, что никого не боялись ни здесь, на земле, ни выше. Лишь две нитки колючей проволоки, пущенной по верху забора, - вот и вся защита от непрошеных гостей. Хотя наверняка там, где ворота...
      Влез на березку и начал внимательно изучать логово неведомых зверей.
      За забором стояли три крепких с виду двухэтажных дома, деревянных. Плоское кирпичное сооружение, по виду - столовая с кухней. Были и прочие постройки, поменьше размерами. Вероятно, гаражи, склады, мастерские и что там еще положено для бандитского уклада жизни.
      Жизнь эта была абсолютно автономной. В центре участка возвышалась водонапорная башня. Вероятно, был где-нибудь и дизель, который обеспечивал электропитание в тех случаях, когда нуждающиеся воровали провода, чтобы сдавать их во вторсырье. Была, естественно, и котельная...
      "Или же это крематорий?" - подумал Танцор.
      Вполне мог быть и крематорий. И не только потому, что нынешние бандиты на все способны. Кроме умозрительных подозрений существовали еще и косвенные свидетельства. Например, нигде не было видно угольного склада. Однако верхняя часть высокой металлической трубы была закопчена так, словно топили либо углем, либо сырой нефтью.
      Да, конечно, продолжал размышлять Танцор, вполне может быть подземный резервуар для жидкого топлива. Однако нынче гораздо выгодней топить рублевыми купюрами, чем нефтью, которую прежде называли черным золотом. Ну, а теперь-то она стала уже черной платиной.
      Больше смотреть было не на что. Ни единой души во дворе не просматривалось.
      Слез с березы. Поднял с земли пакет. И решил немножко поиграть с судьбой в кошки-мышки. На роль кошки претендовать пока не приходилось. Все самое интересное было впереди. Поэтому пошел маленьким сереньким зверьком вдоль забора, шаркая по лысой тропинке стоптанными ботинками. Позвякивая двумя бутылками, словно старый заплутавший мерин с колокольчиком.
      Дошел до угла. Внимательно оглядел забор. И здесь никакой камеры.
      Повернул за угол. Прошел метров пятьдесят до ворот, рядом с которыми была врезана в забор будка для охраны.
      Робко постучал в калитку. Хоть и заметил кнопку звонка. Стук - это все-таки гораздо деликатней. Ну, а деликатность для этих козлов - признак убогости и идиотизма. Пусть так и считают. Пока время не пришло.
      Никакой реакции не последовало.
      Постучал еще. На этот раз посильней.
      Дверь лениво приоткрылась.
      - Ну, че тебе, хрен моржовый? - сказала высунувшаяся в щелку харя, заросшая снизу рыжей щетиной.
      - Ребят, это самое, бутылочков у вас не найдется? - плаксиво заканючил Танцор.
      - Ты че, оборзел совсем, урод! - угрожающе, но вместе с тем по-прежнему лениво сказала харя.
      - Так, может, есть маленько? На хлебушек-то, - продолжал испытывать отмороженные нервы собеседника Танцор.
      - Ты что, не понимаешь, что тебе говорят, хер старый?! - уже с большим энтузиазмом заквакала харя.
      "Нет, есть еще резерв, есть!" - подумал Танцор.
      - Так я, это, отработал бы. Я и по сантехнике могу, и по плотницкому делу. А, ребят?
      - Да я, блядь, тебе покажу счас по плотницкому делу! - все же завелась бандитская харя. - Я тебе сейчас на хер тут прям мозги и вышибу!
      Достал Макарова. И передернул затвор:
      - Ну, блядь, считаю до трех!
      "Это хорошо, - подумал Танцор, - очень хорошо. Теперь я этого козла за милую душу замочу. С превеликим удовольствием! Лишь только час пробьет".
      Сказал: "Зря ты так, сынок". И пошел прочь.
      Дома Танцора поджидал сюрприз. Дома сидел расфуфыренный Дед, разодетый в самые лучшие, с его точки зрения, одежды: в потертые и застиранные до камуфляжной пятнистости хламидомонадные порты и рубаху кроя первой половины пятидесятых годов прошлого столетия. Голову украшала, если так можно выразиться, шляпа - табачного цвета и такой формы, словно она была снята с утопленника.
      Был он не один, а с дамой, чуть подвыпившей и беспрерывно хохотавшей. Дама была вдовой богатого скотопромышленника из Оклахомы. Звали ее Дженни.
      Танцор попытался на глазок определить возраст любвеобильной американской вдовицы, однако сделать этого не смог. Если в России в силу убогости советской стоматологии возраст людей легко определить, как и лошадей, по зубам, то на Америку данный опыт распространить невозможно. По тому, как ослепительно сиял весь ее жевательный аппарат, обнажаемый перманентной улыбкой, можно было подумать, что девушке пока еще не продают спиртное. Поскольку в Америке сделать первый глоток даже не виски, а пива можно не ранее двадцатиоднолетнего возраста.
      Однако по тому, сколь ловко она отхлебывала из горла сорокатрехградусный напиток, было видно, что в этом деле у нее имеется богатый многолетний опыт.
      "Будем считать, что сорок пять, - решил Танцор. - Хотя может быть и двадцать пять".
      Вскоре выяснилось, что состоятельная американская вдовица принимает Деда за кого-то совершенно другого. То есть не за серьезного битниковеда, а, вероятно, за клоуна. Что объясняло и беспрерывный ее смех, и пощипывание седобородого джентльмена за всякие части тела, и подергивание за кудлатую шевелюру.
      Эта гипотеза подтверждалась и тем, что его величество случай столкнул будущих полюбовников нос к носу рядом с цирком на проспекте Вернадского, куда Дженни ходила на утреннее представление.
      Знакомство произошло следующим, вполне естественным для Деда, образом. Он шел по аллее. Навстречу, пританцовывая, в прекрасном настроении шла богатая американская вдова. В том, что это именно богатая американская вдова, Дед не сомневался, у него на них особый нюх был.
      Дед улыбнулся своими красивыми протезами, подмигнул и сказал тожественно: "О, май дарлинг, ю а вери найс тёлка!"
      "Вот из тёлка?" - спросила богатая американская вдова.
      Дед объяснил, что это такое прекрасное существо женского рода, которое любят все рашн мужик.
      Богатая американская вдова засмеялась и ласково дернула Деда за бороду.
      Через полчаса они продолжили знакомство в постели. И остались довольны друг другом.
      - Все это, конечно, замечательно, Дед, - сказал по-русски как можно деликатней Танцор. - И я очень за вас рад. Но какого лешего ты сюда ее притащил?
      - Как это какого?! - возмутился Дед. - Дженни приехала в Москву покупать лошадей. Ей надо в свой табун русскую кровь влить.
      - Ну, а я-то тут при чем? Вот пусть твою и вливает. Ты у нас, дорогой, будь здоров какой конь с яйцами.
      - Шутки у тебя идиотские, Танцор, - насупился Дед. - Я к тебе как к человеку. Стрелка же сказала, что ты позвонил ей из Сокольников. Сказала, что ты в какой-то конюшне был. А ты, японский городовой, на рожон лезешь. Это, Танцор, не по-товарищески.
      - Ах, вот ты о чем... Да, действительно был. Но совсем с другими целями. Нам, Дед, новое задание этот сучий Сисадмин выдал. И я на разведку ходил.
      - Да подождет, ексель-моксель, твое задание. Сейчас надо жеребцов покупать.
      - Не мое задание, - внес ясность Танцор, - а наше общее. И твое в том числе.
      - Ладно, пусть мое. Чего горячку-то пороть, не впервой уже. Давай завтра за жеребцами, согласен? Твои будут два процента комиссионных, - совсем неожиданно проявил Дед не свойственную ему деловитость.
      - Хрен с тобой! - согласился Танцор, поскольку до дефолта было еще далеко. - Ты, давай, девушек поразвлекай. А я пока один звоночек сделаю.
      Дед взял в руки гитару и заблюзовал, предварительно объяснив Дженни, что когда-то в Америке были такие битники: Керуак, Ферлингетти, Гинсберг. И они писали клевые стихи, которые сейчас Дженни услышит в русском переводе.
      Вдовице это дело понравилось. Потому что любому американцу, любой американке всегда нравится, когда представители иных цивилизаций с любовью относятся к культуре великого американского народа.
      А Танцор тем временем позвонил Следопыту. Тот, судя по сопутствующим звукам, сидел в каком-то кабаке и охотился на телок. Видимо, соответствующие его культурным запросам пока еще не подтянулись, в связи с чем Следопыт не суетился, не ерзал трубкой по щетине, а разговаривал спокойно и обстоятельно.
      Сообщение, что ему придется включиться в войну с бандитами пока еще неизвестной ориентации, его неожиданно заинтересовало. Видимо, адреналиновые баки у чувака были уже почти пустыми. А когда узнал, что может получить за это дело пол-лимона, то Следопыта уже нужно было удерживать на вожжах.
      Не вдаваясь в подробности, Танцор попросил его раздобыть две-три шпионские камеры, несколько миниатюрных микрофонов. И завтра развесить всю эту оснастку в нужном месте.
      - Лады! - бодро ответил Следопыт. И вдруг засуетился: - Ну всё, всё, мне пора! Тут такая, блин, пришла. Если б ты видел, то слюной изошел бы. Такая чувиха!..
      - Смотри, сам слюной не захлебнись, - посоветовал Танцор своему младшему товарищу. - Да и поосторожней там. А то нам тут больные не нужны.
      Дед все еще пел. И по его необычайному исступлению было ясно, что дело это закончится нескоро.
      Танцор подсел к компьютеру и решил поискать что-нибудь интересное в программе клубов. Набрал в адресном окошке браузера http://www.weekend.ru/music. И долго изучал афишу.
      Когда Дед наконец отставил в сторону гитару и принял из рук Дженни ополовиненную бутылку виски, Танцор начал, как искусный политик:
      - Дженни, любишь ли ты Эллу Фицжералд, черную короролеву джаза?
      - Да, - сказала Дженни, - я очень любила Эллу Фицжералд, когда была маленькой девочкой.
      - А любишь ли ты Барбру Стрейзанд, белую королеву джаза?
      - Да, я любила Барбру Стрейзанд, когда была девушкой.
      - А кто же ты теперь? - игриво спросил Танцор. И еще более игриво ущипнул бывшую девушку за плечо.
      Ущипнул, прекрасно понимая, что Дженни приехала американской глубинки, где, слава богу, еще сохранились нормальные человеческие отношения. Будь она из Нью-Йорка или Чикаго, сидеть бы Танцору лет десять за сексуальные домогательства.
      Дженни рассмеялась и кокетливо шлепнула Танцора ладошкой по колену.
      - Так вот, Дженни, сегодня мы поедем в клуб "Дом". Будем смотреть в одном лице сразу и Фицжералд, и Стрейзанд. Тувинскую певицу Сайнхо Намчылак, желтую королеву джаза. Она такое выделывает голосом, такое, что зритель просто шалеет.
      - Тувинская? Это откуда? - задала вполне естественный вопрос Дженни. Поскольку американцы пользуются не геоцентрической и не гелиоцентрической моделями мироздания. А американоцентрической.
      - Из Сибири. Правда, она сейчас в Австрии живет. Потому что в Туве все так поют. Там ее никто и слушать не станет.
      - А там, значит, ее кенгуру слушают? - решила сострить американская путешественница.
      - Нет, дорогая, - вмешался Дед, видя, что Танцор слишком уж активно окучивает его зазнобу. - Кенгуру в Австралии. А в Австрии Штраус, всякие вальсы.
      Дикция у Деда была хреновой. Еще хреновей было английское произношение. Поэтому Дженни поняла, что далекая певица Сайнхо живет там, где обитают страусы.
      Потом Танцор открыл страничку www.xxxxxxxx.xxx и показал фотографии певицы. Сайнхо понравилась во всех видах: и с черными волосами, и абсолютно лысая, и задумчиво-лиричная, и неистово-свингующая. Ломовой талант так и пер у нее изо всех щелей. Но более всего, конечно же, изо рта.
      Короче, собрались и поехали в "Дом".
      В "Доме", в Большом Овчинниковском, было душевно. Заезжая гастролерша с пол-оборота завела публику. Публика неистовствовала. А Сайнхо все поддавала и поддавала жару.
      Короче, всем очень понравилось. Даже капризному Деду, которому были свойственны зачатки нарциссизма.
      Правда, его подружка заявила, что думала увидеть шоу. И что шоу - это всегда очень хорошо. Но и то, что она увидела, тоже ей понравилось.
      Разъехались по домам далеко за полночь.
      Но никто не роптал. Поскольку столичная клубная жизнь придумана не для жаворонков. Она для сов.
      Жаворонки же оттягиваются в другое время и в других местах, о существовании которых ни Танцор, ни Стрелка, ни Дед, ни Дженни, ни автор данного произведения даже и не подозревают. Вполне возможно, что там протекает какая-то своя любопытная жизнь, и собираются вполне приличные люди. Однако где бы нас следовало искать, если бы мы вдруг взялись чередовать ночные увеселения с утренними?!
      Да и как это возможно?! Ведь любому здравомыслящему человеку известно, что по утрам даже лошади не пьют!
      АППЛЕТ 10
      ОНА ЕГО ЗА ХЕРДЕЛЬ ПОЛЮБИЛА
      В 12 часов утра все опять были в сборе. Примчался на джипе и Следопыт, который весьма оперативно не только закупил нужную аппаратуру, но успел и проверить ее.
      Танцор показал Следопыту забор, за которым скрывалось бандитское логово, подлежащее уничтожению. Проинструктировал, что и где, на его дилетантский взгляд, необходимо повесить и как замаскировать. Рассказал о результатах своих наблюдений. Предупредил об отморозке с Макаровым. И напоследок благословил.
      Следопыт мысленно послал советчика к Евгении Марковне и решил сделать всё по-своему.
      На том и расстались.
      Следопыт, беззаботно насвистывая и помахивая сумкой с аппаратурой, двинулся направо.
      Танцор, Стрелка, Дед и Дженни - налево. За производителями.
      Понятно, что Танцора, который на сей раз вошел в конюшню не старым доходягой, а этаким гоголем, никто не узнал.
      Сразу же прошел в маленькую каморку, где сидел главный конюх "Сокороса". Назвался личным секретарем миссис Смит из Оклахомы, крупной скотопромышленницы и коннозаводчицы.
      Представил миссис Смит, которая, сверкнув безукоризненным жевательным аппаратом, обдала главного конюха перегаром виски.
      Махнул рукой в сторону Деда и Стрелки, которые были означены как консультанты по племенной работе и конной визажистике.
      Следопыт добрался до середины забора. Нашел подходящую березку. Влез на нее. Срезал ножом мешающие обзору ветви. Вколотил в ствол кронштейн, отчего березка туг же брызнула сладким соком. Прикрепил к кронштейну камеру. Проверил, как работает шаговый двигатель с дистанционным управлением. Двигатель издал тонкий комариный писк.
      Главный конюх Егорыч наконец-то понял, зачем к нему закатилась эта пестрая компания. И, боясь спугнуть удачу, робко обрадовался. Лошадей у него было до хрена и больше.
      Были среди них и совсем слабенькие, которые не могли сделать без одышки двойного вольта, а уж на травереаль невозможно было смотреть без слез.
      Были и крепкие середнячки, которые с огромным трудом могли попасть в зачет раза три в год лишь благодаря своему огромному опыту и спортивной злости.
      Были и суперзвезды, которые делали соперников как хотели, где хотели и сколько хотели. И не было в них никаких изъянов по лошадиной части. Кроме разве что присущей звездам некоторой капризности.
      Много чего было у главного конюха. Не было только денег, чтобы поддерживать конюшню в приличном состоянии. Дело доходило до того, что, рискуя честью российского конного спорта, по ночам воровали овес на ипподроме, у этих пройдох-барышников.
      И тут вдруг наметилась такая поклевка!
      Егорыч позвонил главному тренеру Устинычу и велел, чтобы тот срочно приезжал. И чтобы захватил с собой директора с бухгалтером. После этого стал демонстрировать богатой американке лучших лошадей конюшни.
      Следопыт пошел по периметру против часовой стрелки, подыскивая место для установки второй камеры. Обнаружил щель между железобетонными панелями. И еще раз осмотрел двор. По-прежнему никаких признаков жизни не было. Там, внутри, не было даже ни воробьев, ни бабочек.
      - Да, блин, веселенькое место! - сказал Следопыт сам себе фразу, самим же собой выбранную из большого разнообразия соответствующих ситуации устных штампов. И вдруг входная дверь двухэтажного корпуса распахнулась. И из нее начал медленно выползать человек. То есть вначале появилась левая рука, которая немного подтянула к себе половину головы. Потом ее сменила правая рука перетащившая через порог уже всю голову. Было далеко, а бинокль Следопыт не сообразил захватить. Поэтому было непонятно, мужчина это или женщина.
      Затем появились плечи... Все происходило необычайно медленно. Как будто человек либо изможден, либо сильно болен.
      Когда тело выползло почти до поясницы, кто-то невидимый грубо втащил его назад. Видимо, ухватившись за ноги.
      Следопыта поразило, что все это происходило в абсолютной тишине. Ни стонов, которые, может быть, и нельзя было расслышать с такого расстояния. Ни злобных криков преследователя, которые непременно долетели бы до чутких ушей Следопыта.
      Два конюха по очереди выводили из денников жеребцов и показывали Дженни в манеже их достоинства. Дилетанты Дед, Танцор и Стрелка восхищенно цокали языками, восклицали при появлении очередного коня: "Вери гуд!"
      Были эти кони, на их непросвещенный взгляд, действительно дивно хороши. Вороные, бурые, соловые, гнедые, караковые, буланые, игреневые, серые, чалые, саврасые, мышастые, каурые, чубарые, тигровые, с гордо косящими умными глазами, с прокатывающимися под тонкой шкурой волнами мощной мускулатуры, с точеными бабками, с копытами, на которых вполне уместно выглядели бы даже балетные туфли...
      Как писал Поэт, а лучше Поэта никак не сказать: все промелькнуло перед нами, все побывало тут!
      Однако Дженни была искушена в конной науке, именуемой иппологией. Дженни поездила по свету и видела еще и не такое. Пресыщенная Дженни ждала идеала. Но его пока не было. Поэтому она была холодна, почти скучна, редко отхлебывая из фляжки виски. Мелкими, как все эти непримечательные лошади, глотками.
      И тут на манеж вывели Ипполита...
      ***
      Были уже установлены и опробованы две камеры. Третью следовало пристроить как можно эффективней. Поэтому Следопыт, понимая, что изрядно рискует, пошел к воротам.
      Метрах в двадцати от ворот влез на березку. Срезал загораживающую обзор ветку. Вбил кронштейн. Насадил камеру.
      Все это он делал, не упуская из виду дверь, за которой сидели охранники. И окно, через которое они должны были следить за внешним миром.
      Все было тихо и спокойно.
      "Наверно, квасят, козлы, на посту", - подумал Следопыт, проверяя на дисплее картинку.
      ***
      Дженни сказала: "Вау". Пока еще тихо, боясь спугнуть видение коня, которой снился ей уже лет двадцать. С тех самых пор, как огромное хозяйство мужа перешло в ее, тогда еще совсем юные и неопытные, руки.
      Дженни передала фляжку Деду. И начала внимательно расспрашивать главного конюха о родословной Ипполита, о том, где и чем отличились его родители, деды и бабушки. Где и как скакал он сам. И какую славу снискал.
      Ипполит принадлежал к ганноверской породе, выведенной в середине восемнадцатого века Георгом Вторым, курфюрстом ганноверским и королем английским. Давний его предок был ввезен в Россию из Германии как контрибуция после Великой Отечественной войны. И сразу же был поставлен на производство.
      С тех пор селекционеры улучшали и улучшали российскую ветвь ганноверцев, добавляя в их жилы кровь тракенов, арабов и английских чистокровных. В результате получился Ипполит - венец породы. По резвости он способности состязаться с ипподромными скакунами. По выносливости - с арабскими лошадьми. Феноменальный прыжок: 2,20 на корде и метр восемьдесят под седлом!
      Следопыт слез с дерева. И пошел к воротам. Заметили или нет? Если бы его манипуляции были обнаружены, то наверняка бы уже выскочили. Как минимум с дубинками или обрезками водопроводных труб. Не могут же бандиты держать в охране столь отмороженных непрофессионалов.
      Выходит, что не заметили, отморозки. Однако надо проверить. Иначе вся работа пойдет насмарку. Да и камеры шпионские ноне ох как дороги! "Накинь, барин, на овес!" - мелькнула в голове у Следопыта дебильная ассоциация. Потому что всё же побаивался. Всё же сердечко молотилось в груди с большей скоростью, чем обычно. Клапана только успевали хлопать, обеспечивая двухтактный цикл. Когда до ворот оставалось метров пять, дверь в сторожку распахнулась. Из нее выскочили двое. Один с Макаровым, второй с Калашниковым. "Заметили", - понял Следопыт.
      Дженни, несмотря на свой не юный уже возраст, птицей взлетела в седло Ипполита. Тот не стал артачиться, почувствовав твердую руку профессионала.
      И пошел. При-пля-сы-ва-я.
      Дженни тронула Ипполита шенкелями, отчего тот Фыркнул и пошел рысью. Все так же грациозно, словно Футболист Марадона в лучшие его годы. Приближалась стена. Дженни чуть тронула трензедем. Ипполит нарисовал крутую дугу. И вновь вышел на прямую
      Еще дала шенкелей, уже более настойчиво.
      Ипполит пошел легким галопом. Уже не как жалкий Марадона, а как мифический паровоз братьев Люмьер.
      И с легкостью, с огромным запасом, взял небольшой барьер.
      Дженни перевела Ипполита на рысь, потом на шаг. Нежно потрепала по гриве.
      Остановилась. Спешилась.
      И поцеловала Ипполита прямо в губы. Потом заплакала. И сквозь слезы сказала одно-единственное известное ей русское слово. И слово это было "ЛЮБЛЮ".
      ***
      Следопыт посмотрел на рожи отморозков, и ему стало еще страшней. Поэтому он мгновенно выхватил Беретту, с глушителем, и четыре раза выстрелил. А потом еще два раза.
      Было слышно лишь, как в груди колотится сердце. Его собственное. Спасенное. Да весело чирикают воробышки, божьи твари.
      И, удивляясь самому себе, кинулся в сторожку.
      В крохотном закутке, два на два метра, было пусто. Ни людей. Ни записывающей аппаратуры. Лишь стол, застланный газетой да на три четверти выпитая бутылка водки на нем. И два стула с покрытыми коричневым дерматином сиденьями.
      "Дисциплина, блин!" - прокомментировал мысленно Следопыт ситуацию, еще более удивившись способности шутить, пусть и мысленно.
      Достал жучок и прикрепил его снизу к столешнице.
      Второй засунул за отставший в углу плинтус.
      Выскочил из сторожки. Никого. Кроме, естественно, двух трупов, которым спешить было уже некуда. "Теперь их носить будут, как падишахов", - подумал Следопыт и удивился своей способности к циничным шуткам.
      Забрал Макарова и Калашникова, двух неразлучных друзей, и сунул их в сумку.
      ***
      Слух о том, что в "Сокоросе" творится нечто невероятное, чего прежде не было за всю историю свободной России, облетела всю конноспортивную Москву. В Сокольники приехали, пришли и приползли спортсмены всех времен и народов, а также конюхи, ветеринары, члены федерации вместе с женами и детьми. Все собрались посмотреть на богатую американку, которая собирается скупить на корню весь конный спорт страны.
      Понятно, что ветераны пришли, чтобы гневно протестовать, молодежь - чтобы продаться.
      Однако богатая американка выбрала для покупки всего лишь двух жеребцов прославленного Ипполита и не столь прославленного, но генетически безукоризненного Вельвета.
      И торги начались.
      Хозяин конюшни Викентьев запросил за каждую голову 10 миллионов долларов.
      Дженни ответила по-простому, по-оклахомски: "Фак ю!" Однако в переводе Танцора это прозвучало как: "Господа, ваше предложение абсолютно несерьезно. Я готова заплатить реальную цену, но не намерена выслушивать ваши беспочвенные фантазии!"
      - А что вы считаете реальной ценой? - с любезной улыбкой поинтересовался Викентьев.
      - Триста тысяч за Ипполита. И сто за второго.
      Через пятнадцать минут сошлись примерно посередине. Дженни купила Ипполита за три миллиона долларов, Вельвета - за один.
      Перед тем, как оформить сделку, разлили шампанское.
      К джипу Танцор, Стрелка, Дед, Дженни и Следопыт подошли одновременно.
      * * *
      На следующий день они опять разделились. Но уже в иной пропорции.
      Дед и Стрелка взялись сопровождать Дженни, которая решила немедленно оформить сделку, перевести деньги на счет "Сокороса" и подготовиться к отправке жеребцов на их новую родину - в далекую Оклахомовщину.
      Танцор и Следопыт до позднего вечера просидели в джипе примерно в километре от объекта. При помощи специального лэптопа, принимавшего сигнал с камер и микрофонов, наблюдали за тем, что же там происходит.
      Ничего интересного не происходило. Изредка из одной двери выходил кто-либо из бандитской обслуги и тут же скрывался за другой дверью.
      Микрофоны в сторожке также не вещали ничего ценного. Лишь злобная матерщина по поводу того, что вчера какой-то хер моржовый замочил Чижика и Матадора. И теперь этого хера надо вычислить, отловить и долго пытать, собрав всех пацанов. А потом пропустить через прокатный стан. Сначала медленно до половины. Потом сходить пообедать. Покурить после этого. С телками потрахаться. И уж тогда обработать и вторую половину.