Владимир Тучков

Последняя почка

Когда у любящих друг друга не только беззаветно, но и самоотверженно на двоих остается один парашют, один аварийный аппарат или же одна почка, то выжить не дано никому из них. Таковы уж особенности экстремальных проявлений высшей нервной деятельности человека. В данном случае – самозабвенно влюбленного человека. И это необходимо учитывать при построении социальных моделей любого человеческого общества.

Однако есть люди, некогда любившие друг друга беззаветно, которые из-за накопившихся за долгие годы ошибок того или иного рода начинают столь самоотверженно ненавидеть друг друга, что результат оказывается точно таким же. В поединке за обладание единственным парашютом, единственным аварийным аппаратом или же единственной почкой они убивают друг друга. И хоть это обоюдное убийство, с точки зрения истинных ценителей печальной повести о Ромео и Джульетте, выглядит омерзительно, но с иной – практической, то есть демографической точки зрения и первый (печальный), и второй (омерзительный) случаи абсолютно идентичны.

Однако (привыкай, уважаемый читатель, к тому, что почти каждый абзац данной повести начинается со слова «однако») есть многое на свете, что не вписывается в узкие рамки так называемого психологизма и так называемой причинно-следственной детерминированности. Именно такая история произошла с Лео и Ксенией, молодыми людьми двадцати шести и двадцати семи лет соответственно.

Однако их биологические часы приближались к девяноста годам. То есть к тридцати пяти годам Чарли Паркера, сверх которых неистовый саксофонист и одержимый героиновой лихорадкой ездец в незнаемое не смог осилить даже и месяца. Сгорел, как белая страница, – немного пепла и капелька крови в продутом на запредельной ноте шприце.

Однако Лео и Ксения, в отличие от Чарли Паркера, были вынуждены истязать свои организмы серым героином скверного качества. Потому-то и подошли к роковому рубежу на семь лет раньше. И то, что печальная развязка уже совсем близко, они даже не чувствовали смутно, а отчетливо знали. Хотя, конечно, и предчувствия у наркоманов последнего дюйма столь же объективны и точны, как биржевые сводки. Но отчетливо знали они потому, что у них на двоих оставалась одна почка.

Однако восемь лет назад почек было ровно четыре. Все, как и положено для героиновых наркоманов девятнадцати и двадцати лет соответственно, то есть двадцати девяти и тридцати по шкале ездецов в незнаемое, разработанной Доктором Смерть. Именно восемь лет назад все и произошло. К тому моменту Лео и Ксения знали друг друга уже полгода. Просто знали, не выделяя друг друга из общей тусовки. Конечно, раза три за это время у них был совместный секс. Но не более того. Ведь по законам, сформулированным Доктором Броуном, любые две частицы ограниченного сообщества непременно должны столкнуться друг с другом. Таковы уж законы любой современной тусовки, хоть истинно наркоманской, хоть клубно-экстазийной, хоть великосветски-кокаиновой.

Однако, несмотря на то что всякий раз секс у них получался особо радостный, можно сказать, незаурядный, особую душевную близость они не почувствовали. Как говорил Доктор Фарадей, их не повлекло друг к другу, как это бывает в классическом случае разноименно заряженных катиона и аниона. Действительно, какая такая особая душевная близость может быть у серьезных героинщиков, для которых характерен индивидуализм галлюцинативных самопогружений. Самурай (не слышится ли тебе, уважаемый читатель, в этом слове «муравей», не поддающийся перепрограммированию?), который ради женщины способен в нужный час презреть долг и отказаться от харакири, куда более вероятен, чем не то что самозабвенно, но даже и беззаветно влюбленный героинщик.

Однако слово «героин» происходит не от героя, а от геронтологии. О чем, собственно, мы уже сказали в четвертом абзаце. Истинный героинщик все глубже уходит внутрь себя, чтобы с восторгом наблюдать там, в недрах, величие мироздания. Если бы Сальвадор Дали смог хоть краем глаза узреть хотя бы одно из этих видений, то он, несомненно, лопнул бы от зависти.