ХАРАКТЕРИСТИКИ НА ГЛАВНЫХ ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ

Танцор

Возраст – 35 лет. Артистичен. Пластичен. Решителен. Эмоционален. Порядочен. К врагам человечества безжалостен. Владеет всеми видами стрелкового оружия. Когда необходимо, становится половым гигантом.

Стрелка

Возраст – 24 года. Хакерша. Преданная подруга Танцора. Обладает аналитическим умом и прекрасной внешностью. Склонна к авантюризму. Готовит отвратительно. Из всех видов оружия предпочитает тяжелые модные ботинки. Склонна к моногамии.

Следопыт

Возраст – 25 лет. Молод. Энергичен. Жаден, но при этом расточителен. Беспринципен, но поддается нравственному воспитанию. Хороший программист. Владеет 16-процессорным компьютером. Стрелять не умеет, но с большим проворством поражает врагов холодным оружием. Ведет беспорядочную сексуальную жизнь.

Дед

Предположительный возраст – 50-65 лет. Гений. Любит поэзию битников, виски и богатых американских вдов. Ненавидит владельца корпорации «Майкрософт» Билла Гейтса, регулярно насылая на него проклятья и компьютерные вирусы. Программирует в машинных кодах. Поиском смысла жизни себя не обременяет.

В настоящее время холост.

АППЛЕТ 1.

МАНЬЯК ХОДИТ С БРИТВОЙ

По крыше машины ходили какие-то лесные птицы и клевали зерна. Это если сидеть с закрытыми глазами. Так оно лучше. Птицы – гораздо лучше, чем нудный осенний дождь, барабанящий по металлическому кузову.

Поэтому Танцор сидел в «БМВ» с закрытыми глазами и пытался сочинить стихотворение.

Этой ночью склевал…

Рифмы, подходящей рифмы не было. Отвал… Завал… Не ставить же отглагольную – «позвал» или «порвал»… Карнавал! Да, именно карнавал!

Вот и кончился карнавал.

Уж в рога протрубили охотники.

Этой ночью склевал

Лето дождь на моем подоконнике.

Хотя «лето», конечно, не подходило. Потому что слова «склевал – лето» склеивались двумя соседними «л». При декламации получалась полная фигня: «прошлой ночью склевал это дождь…»

Танцор уже полтора часа стоял на двадцатом километре Красноармейского шоссе. Место было пустынное. За все это время мимо него в неведомый военный городок и обратно, в сторону Пушкино, вряд ли прошло больше десятка машин.

Сидел, потакая Стрелкиной причуде. Ей, видите ли, захотелось супчика грибного. Из мухоморчиков. «Танцор, – говорит, – это такой кайф несказанный». Поехали да поехали. Да не куда поближе, а именно в эту глухомань. Потому что тут, как ей рассказал какой-то тронувшийся на кастанедовщине знакомый, садилась летающая тарелка. Поэтому тут выросли такие ломовые мухоморы, что от них сразу же левитация начинается.

Короче, полный бред. Однако повез. Пусть девушка лесным воздухом подышит. А то в городе совсем зачахнет.

Однако дури с собиранием грибков потакать не стал. Дал Макарова с полной обоймой, если кто обидеть захочет. Напутствовал. Но из машины не вылез.

Так чем же заменить это самое «лето»? «Счастьем»?

Этой ночью склевал

Счастье дождь на моем подоконнике.

Да, именно так, именно счастье, сентиментально подумал Танцор.

Хотя охотники не очень-то рифмовались с подоконником. Да и по смыслу они были притянуты за уши… Может быть, «покойники – подоконнике»? Это гораздо, гораздо точнее. Но при чем тут тогда карнавал?

Затем мысль Танцора вдруг набрела на национальный мексиканский праздник – День мертвых, когда в каждом дворе на ночь устанавливают столы с угощениями для покойников, как для своих, так и для желающих наведаться в гости. А сами ложатся спать…

И тут он уловил, что клювы стали стучать несколько по-иному. Добавился какой-то новый звук, дождевые капли ударялись уже не только о крышу…

Открыл глаза.

И увидел, что слева, прижав к стеклу безносое лицо, на него смотрит Смерть. Именно Смерть – в капюшоне, с белой мерзкой харей.

Танцор инстинктивно отшатнулся. Даже вскрикнул.

И прижался к правой двери, парализованный ужасом.

Это продолжалось секунды две. Потом понял, что это глухая белая маска. Что нос скорее всего есть, но он сплющился стеклом.

– Ну, вроде живой, – сказала образина. – А я-то уж думал… Думал – труп. Вы бы тут поосторожней. Места-то глухие. Всякое может случиться. Говорят, сюда гуманоиды повадились. Так что…

Сказав это, человек повернулся и пошел к противоположной обочине.

Танцор уже пришел в себя. Правда, надо было очухиваться побыстрей. Надо было хватать ублюдка. Потому что там, в лесу, Стрелка.

– Эй, стой! – крикнул он, хоть того уже не было видно… – Стой, стреляю, на хрен!

И действительно, выстрелил вверх. Правда, непонятно зачем, поскольку человек в маске пошел в противоположную от Стрелки сторону.

Тишина. Абсолютная. Словно Танцору все это привиделось.

Позвонил по мобильному Стрелке.

– Эй, ты где там гуляешь? Давай обратно.

– Это ты, что ли, стрелял? – спросила она, словно речь шла о чем-то до предела банальном.

– Да, я. Тут какой-то маньяк бродит. Так что будь поосторожней. Пушку наготове держи. Поняла?! И давай скорей к машине.

– Ладно, хватит мозги пудрить-то. Небось, соскучился, голубок?

– Стрелка, серьезно тебе говорю. Маньяк, блин. В капюшоне и в белой маске, глухой. Только прорези для глаз. На смерть, козел, похож.

– Нет, ты серьезно?

– Да! Да! Куда уж серьезней!

– Ладно, подожди. Почти ничего не набрала. Щас, ещё минут десять покручусь и пойду к тебе.

И отключилась.

Танцор опять набрал номер. Стрелка раздраженно ответила:

– Ну, чего тебе еще?

– Ладно, будь там, я пойду к тебе. Стрельни разок, чтобы я знал направление.

– Годится, слушай.

И тут же шарахнуло. К счастью, не очень далеко.

Танцор пошел на выстрел.

Минут через двадцать начали переаукиваться. И вдруг, когда уже, судя по всему, оставалось метров пятьдесят, Стрелка позвонила:

– Танцор, блин, давай скорей. Тут, – голос был напуганным, задыхающимся, – тут вроде кто-то…

– Кто, – заорал Танцор, – стреляй на хрен!

– Не, тут, кажется, труп.

Танцор побежал, загораживаясь левой рукой от хлеставших по лицу ветвей. В правой держал Стечкина.

Да, это зрелище было не для слабонервных. Под сосной лежало нечто непонятное. И лишь приглядевшись, обойдя вокруг, превозмогая жуть и рвотный рефлекс, в этой бесформенной груде кровавого мяса можно было угадать труп человека. Вероятно, женщины, судя по волосам. Какой-то ублюдок изрезал её так, что все было залито кровью, все, буквально все тело сочилось ещё не начавшей сворачиваться густой алой жидкостью. Даже живот был вспорот, развернут и вывален на траву. Лица не было. Убийца не оставил лица, срезав с него половину мяса. Вокруг была разбросана одежда.

– Сука, – зло сказал Танцор, еле прикурив, потому что дрожали руки, – как же он от меня ушел! Надо было в него, скота, стрелять! А я, мудак, в воздух!..

– Так думаешь, тот, которого ты видел?

– Кто же еще?! Типичный маньяк.

– Что будем делать?

– Ну не в милицию же бежать!

– А почему нет? – изумилась Стрелка. – Считаешь, что это нормально? Пусть, значит, и дальше скот то же самое…

– Так что толку-то? Менты его, что ли, ловить будут?.. Вообще, будут, конечно, – поправился Танцор, – но без толку. Такие лет по десять бегают, пока не попадутся. Так что мы мало чем ментам поможем.

Оглянулись на кошмар, оставленный маньяком остывать на опушке, и пошли к шоссе.

На лобовом стекле для них был приготовлен сюрприз. Скопированная на плохом ксероксе гравюра: четыре отвратительных уродца, один – с отчетливыми рожками, что-то орут, широко раскрыв рот. Рожи перекошены от злости.

Внизу была надпись:

УЖЕ ПОРА

На рассвете разбегаются в разные стороны ведьмы, домовые, привидения и призраки. Хорошо, что это племя показывается только ночью и в темноте. До сих пор никто не сумел узнать, где они прячутся днем. Тот, кому удалось бы захватить логово домовых, поместить его в клетку и показывать в десять часов утра на Пуэрта дель Соль, не нуждался бы ни в каком наследстве.

– Ага, – зло сказала Стрелка, – это, значит, намек такой: ищите ветра в поле. Мол, исчадие ада, инфернал.

– Это, Стрелка, Гойя. Офорт из его серии «Капри-чос». Вещь сильно дидактическая, бичующая человеческие пороки. Разоблачающая ведьмачество и все такое прочее. Кстати, и комментарии к картинкам он сам сочинил. И я очень подозреваю, что это новая программа Сисадмина. Совсем оскотинился.

И действительно, зазвонил мобильник.

– Ну, легок на помине! – сказал он Стрелке. – Мне поговорить, или ты сама скажешь все, что о нем думаешь?

– Давай ты, потому что меня от его голоса блевать тянет.

– Алло, Сисадмин, как же ты докатился до такого?! – е пол-оборота завелся Танцор. – Совсем у тебя, что ли, с головой плохо?! Так ты бы лег в психиатрическую клинику! Чем такую патологию устраивать! Совсем, смотрю, ошизел, блин!

– Танцор, – начал, как обычно, паясничать Сисадмин, – а я-то старый дурень думал, что тебе такая игра придется по душе! Вот же ведь – абсолютное зло, омерзительное! И тебе его надо истребить. Это ли не благородно?! Спасешь множество невинных жертв. Разве это патология? С моей-то стороны.

– Так какого же хера ты запустил этого ублюдка?!

. – А что же с ним делать? – аж взвизгнул Сисадмин от наигранного изумления. – В психбольнице, что ли, держать? Казенными харчами кормить? А так он будет ключевой фигурой новой игры. Ваша команда на него будет охотиться. Ведь это же зрелищно! Разве не так? Будут большие ставки делать! Жизнь закипит!

– Нет, дорогой, убирай его отсюда на хрен. Я в такие игры больше не играю.

– Да как же я его уберу-то? Ведь уже анонс разместили. В тотализаторе уже изрядная сумма лежит. И как же я его теперь уберу-то? В своем ли ты уме? Или уже со Стрелкой мухоморов объелись?

– Это не твое собачье дело! – вскипел Танцор. – Как хочешь, так и убирай. Я здесь ни примем. Если придумаешь что-нибудь нормальное, то звони. Весь к твоим услугам.

И вырубил мобильник.

Стрелка посмотрела с большим скепсисом:

– Так, думаешь, сразу и отпустил на все четыре?

– Да, отпустил! – крикнул все ещё не отошедший Танцор. – В гробу я его видал!

– Ну-ну, – сказала Стрелка закуривая. – Помнится, у него для отрезвления масса приемов есть.

– Да плевать я хотел!..

И тут метрах в двухстах впереди, в небе, возник светящийся шар. Он стремительно приближался, ощупывая «БМВ» красны лучом. Когда расстояние сократилось метров до пятнадцати, шар остановился, неподвижно и беззвучно зависнув в воздухе на высоте пятиэтажного дома. Луч сместился, и перед передним бампером начал, пузырясь, гореть асфальт.

И тут Танцор поразил Стрелку. До такой степени поразил, что она потеряла способность издавать горлом какие бы то ни было звуки. Рот был открыт, она силилась хоть что-то выдавить из него, но ничего не получалось.

Маньяк ходит с бритвой

13

Танцор вышел из машины, достал Стечкина и начал стрелять в летающую тарелку.

Та на эту наглость никоим образом не реагировала, невозмутимо плавя асфальт чуть ли не под ногами стрелка.

Когда обойма опустела, Танцор молча вернулся в машину и обреченно взял трубку. Опять звонил Сисадмин.

Естественно, его душил смех:

– Ну, ты даешь, стихотворец! Ну отчебучил! Надо было не про какой-то абстрактный карнавал сочинять, а вспомнить очень подходящие к твоему клиническому случаю строки Максима Горького: «Безумству храбрых поем мы песню! Безумство храбрых – вот радость жизни!» Ну как, успокоился, грибоед хренов?

– Да, – мрачно ответил Танцор.

– Значит, будем считать, что контракт подписан?

– Да, – ответил Танцор мрачно.

– Готов ли ты выслушать его условия?

– Да, – ответил мрачно Танцор.

– Правила совершенно элементарные. На твою команду выделен миллион долларов. Делите по усмотрению. Хоть между собой поровну, хоть передаете целиком на развитие отечественной психиатрии. Однако получите все, что осталось от миллиона, по окончании работы. То есть когда маньяк будет уничтожен.

– А сдать его можно? – поинтересовался Танцор.

– Это кому еще?

– Ну, там, ментам. Или в Кащенко…

– Ну чудак! – опять начал унижающе для собеседника хохотать Сисадмин. – Когда ты с этим явлением получше познакомишься, то у тебя из башки мгновенно вся твоя гуманистическая дурь выветрится. Так вот. За каждый день, который маньяк будет гулять по Москве и её окрестностям, из этого лимона вычитается двадцать пять штук. То есть через сорок дней сумма обнулит-ся. И начнется самое для вас неприятное. Начнет накапливаться долг. С той же самой скоростью – двадцать пять штук в сутки.

– Это что-то новенькое!

– Почему же? В «Мегаполисе» игроки тоже залезали в долги. Но там была возможность расплатиться, уйти из минусов. А тут нет. Тут через сорок дней, когда долг станет равен лимону, команда начнет постепенно уничтожаться.

– Не понял!

– Очень просто. Вы все собираетесь и решаете, кто должен быть принесен в жертву игры первым. Через неделю выбираете второго.

– Стоп, стоп, козел хитрожопый! Это что же получается? Сами будем жребий тянуть, сами и мочить? Так?!

– А что, смог бы? – снизив голос до вкрадчивости, спросил Сисадмин. – Скажем, Стрелку? А?

Танцор молчал.

– Ладно, можешь по этому поводу не волноваться. Прилетит летающая тарелка и – дело сделано. Вот, собственно, и всё. Приступай. И помни о сроках. Есть вопросы?

– Есть. Если мы его не изловим. И ты нас всех положишь. Маньяк так и будет по лесам с бритвой бегать?

– Ух ты, какие у тебя мысли-то правильные! Гуманист! Это я приветствую. Надеюсь, человеколюбие тебе будет здорово помогать. Ну, за работу! Но только, как всегда, никаких контактов с властями. Всякая власть преступна априори как по форме, так и по содержанию!

– Стоп, Сисадмин! А где данные по маньяку? Кто он и что?

– Ну, ты меня поражаешь! Ты ж его сегодня сам видел!

И на этом Сисадмин, или что там у него было встроено внутри, начал издавать короткие гудки.

Смеркалось. Навстречу медленным жуком полз огромный оранжевый бензовоз.

– Ну что, набрала грибков? – совершенно безрадостно спросил Танцор.

– Если бы мы сюда не поехали, этот хмырь Сисадмин, думаешь, нас не прихватил бы?

– Конечно, прихватил бы. Но я не в этом смысле. Ты же не виновата. Просто так – собрала?

Стрелка посмотрела на заднее сиденье. Сумки с грибами нигде не было.

– Bay! – напугалась она. – Я же её, наверно, там, около трупа, оставила.

– Да, маленькая неприятность вышла. Маньяка будут искать по этой самой улике. По твоему пакетику. Хоть он ничем особо и не примечателен, но все же…

– Не возвращаться же.

– Да уж. Не хотелось бы.

– Боюсь, нам скоро придется избавляться от всей этой излишней чувствительности, – грустно сказала Стрелка, встретившись в зеркале взглядом с Танцором. – Чувствую, мы на мерзость ещё насмотримся.

– Кстати, а не побегать ли нам сейчас за этим козлом?

– По лесу?

– По лесу.

– Так скоро совсем стемнеет. Давай-ка отсюда двигать.

АППЛЕТ 2.

ОТКУДА ЛИШНЯЯ ГОЛОВА?

Вечером, вернувшись домой, Танцор начал обзвон команды. Следопыт врубился в ситуацию с пол-оборота. Несмотря на прирожденную жадность, сразу же просек, что в их положении лимон – это ничто в сравнении с гораздо более вероятным отстрелом всего сплоченного коллектива. Потому что ловить предстояло ветер в поле или что-либо аналогичное с точки зрения теории и практики сыска.

Следопыт пришел в необходимое состояние боевого духа и сразу же решил ломиться в базу Петровки, чтобы найти хоть какие-нибудь сведения о данном конкретном маньяке. Но по трезвом размышлении с этим решили повременить. Поскольку Сисадмин наверняка ввел его в игру лишь сегодня. Поэтому он ещё нигде не засветился. Ну а труп под Красноармейском наверняка ещё даже и не нашли.

С Дедом же пришлось повозиться. Дед, как только услышал о том, что всем им, возможно, придется умереть, сразу же начал выкобениваться. У него, видите ли, как раз сейчас пылкая любовь до гробовой доски с одной американской миллиардершей, прелестной сорокапятилетней вдовицей, которая после скоропостижной смерти мужа от резкого падения на бирже индекса Доу-Джонса блюла себя, словно монахиня, дожидаясь следующей большой и чистой любви.

И вот наконец-то случай представился – в Москве, куда она прилетела в поисках прекрасного принца. Принцем оказался, естественно, Дед.

– Дед, ты не пьян часом? – грубо прервал этот словесный понос Танцор.

– Да, Танцор, – зашелся трелью Дед, – я пьян! Пьян от любви. Такое со мной впервые в жизни! Все предыдущее – лишь череда бесконечных ошибок, покрывших шрамами все мое сердце.

– А ты уверен, что это не… Ну, ты меня понимаешь, я о последней ошибке, так сказать, силиконовой.

– Что ты! Чистейшей прелести чистейший образец! Это тебе не чмо какое-нибудь! И ты хочешь сделать её вдовицей во второй раз?!

– А вы что, уже обвенчались?

– Нет, но… Кстати, через три дня мы уезжаем в круиз на её прекрасной белоснежной яхте. Что-то типа свадебного путешествия. А потом на ПМЖ в Ричмонд.

Танцор решил использовать самый сильный аргумент:

– Как же это ты?! А где же твои принципы, козел ты похотливый?!

– Какие? – спросил Дед осторожно.

– Не ты ли каждому встречному-поперечному пудришь мозги по поводу того, что больше всего на свете ненавидишь монополистов?!

– Ну, – вздохнул облегченно Дед, – так оно и есть. Но она-то не монополист, а монополистка. И очень приличный бизнес, даже благородный – поставка презервативов в Африку, которая страдает от СПИДа.

Эту карту Танцору крыть было нечем. Трубку взяла Стрелка:

– Привет, Дед!

– Привет! Можешь меня поздравить! – наивно потянулся он к Стрелке всей своей наивной душой престарелого ребенка.

– Слушай, а не мог бы ты и всех нас взять с собой на эту твою белоснежную яхту? Не на халяву, не думай, мы будем отрабатывать. Танцор будет в баре плясать. Я – публику напитками обносить. Следопыт может радистом. Или даже матросом. Скажи своей миллиардерше, замолви словечко. Ведь мы как-никак друзья вроде бы. А?

– А как же игра? – спросил Дед, ещё не понимая, что сейчас стрелкин ботинок обрушится на его усталые гениталии. В фигуральном, конечно же, смысле.

– Да какая, Дед, на хрен игра?! Лучше мы все сразу же подохнем, ко дну пойдем, чем будем долго суетиться, кого-то ловить… А потом нас всё равно всех замочат.

– Не понял! – в голосе Деда прозвучала тревога.

– Да что уж тут непонятного-то? Как только выйдем на глубокую воду, Сисадмин сразу же на хрен взорвет яхту…

– Это ещё зачем?

– Разве не помнишь, как мы тебе про Графа рассказывали? Он хотел выйти из игры. Потихоньку, думал, никто не узнает. Сел на поезд. И когда экспресс со страшной скоростью мчался по направлению к Саратову, под ним взорвался мост через широкую реку. Погибли почти все пассажиры. Так что вместе с тобой на дно, пуская пузыри, уйдет и твоя богатенькая американская девушка. Просёк?

– Не верю! – воскликнул Дед. Однако по интонации было понятно, что очень даже верит. – Это шантаж, японский городовой!

– Нет, Дед, – холодно возразила Стрелка, – это реальность. И ты сам это прекрасно понимаешь. Так что твоей девушке придется подождать. И это будет проверка чувств на прочность. Ну, так ты в команде?

– Да, – устало отозвался Дед.

И Стрелка почувствовала острую жалость к этому немолодому, годящемуся ей в деды человеку, которому эта сучья жизнь не дает спокойно дожить немногие оставшиеся годы.

А то и месяцы.

Как знать.

Как знать, может, столько же осталось и ей? Молодой. Здоровой. Пока ещё не рожавшей.

Такая игра. Такая сучья игра.

Вечер прошел без секса.

Спалось плохо.

Всю ночь снилась омерзительная харя в белой маеке, которая – без туловища, с одной правой рукой – носилась по небу и размахивала сверкающей, словно молния, ослепительно голубой бритвой.

Утром на Ленте.ру уже висела информация. Под характерным для этого издания оптимистичным заголовком: «Открыт сезон охоты на грибников».

Собственно, ничего неизвестного для них в этом сообщении не было. Найден женский труп. Несомненно, жертва маньяка. Неизвестный сыщикам почерк. Следовательно, это его первая жертва. Замначальника УВД Московской области генерал-майор В.С.Родин уверен, что преступник на этом не остановится. Поэтому он рекомендует москвичам и жителям Подмосковья воздержаться от сбора грибов до тех пор, пока правоохранительные органы не обезвредят маньяка. На месте преступления обнаружен полиэтиленовый пакет с мухоморами. Главная версия, отрабатываемая следствием, – преступление на почве наркомании.

– Что, подруга дорогая, – невесело сказал Танцор, оторвавшись от монитора, – увела следствие хрен знает куда?

– Ну, можешь позвонить Вэ Эс Родину. Сказать, что ошибочка вышла. Что это наши грибки. Мы их обронили, когда проходили мимо. И тогда уж наверняка примем смерть от какого-нибудь сисадминовского козла, сидя в предвариловке.

– Что будем делать? Поить Деда до бесчувствия, чтобы на него озарение снизошло?

– И это в том числе, – ответила Стрелка, погасив сигарету в чашке с остатками кофе. – И пусть Следопыт собирает информацию по своим ментовским каналам. Нам же с тобой, думаю, сейчас надо как следует разобраться в психологии всяческих маньяков и серийных убийц. Ты имеешь об этом хоть какое-то представление?

– Откуда? – удивился Танцор. – Ну там всякие голливудские триллеры. Что на почве сексуальной ущербности. Или там религиозного фанатизма… Так, всякая поверхностная лажа.

– Вот-вот. Так что давай искать в Сети что-нибудь серьезное, чтобы без всякой туфты.

Судмедэксперт Оршанский производил вскрытие тела, привезенного из Красноармейского леса. Хотя какое, к черту, это было вскрытие! Все, что можно, уже было вскрыто до Оршанского. Несомненно, тут потрудился профессионал.

Оршанский доставал из пластикового мешка внутренние органы, вертел их так и сяк, подставляя разными боками к свету галогенной лампы, зачем-то обнюхивал и, складывая на анатомическом столе-ровными рядами, диктовал ассистенту:

– Сердце. Вполне здоровое, без рубцов соединительной ткани. Артерии в норме, без склеротических признаков. Правый желудочек незначительно увеличен… Так, что это у нас? Селезёнка! Селезенка правильной формы, без жировых о-уюжений… Ага, печень. Здоровая, без патологии. Правое легкое… Нет, левое легкое. Альвеолы в прекрасном состоянии. Каверны отсутствуют. Система кровоснабжения в норме…

Разобравшись с внутренними органами, Оршанский приступил к изучению отчлененной от туловища головы. И тут пришлось приложить усилия, вскрывая череп.

Обнаруженное внутри настолько поразило Оршанского, что он снял резиновые перчатки, тщательно вымыл руки, сел на табурет, закурил сигарету «Пегас» и, не обращая внимания на недоуменные реплики ассистента, надолго погрузился в раздумье.

Выходило так, что туловище и голова принадлежали разным людям. Это было очевидно. Состояние внутренних органов свидетельствовало о том, что убитой – это, – несомненно, была женщина – было не больше тридцати лет.

Однако под черепной коробкой Оршанскому открылась совсем иная картина: крайняя степень деградации мозга, свойственная либо совсем дряхлым старикам, либо наркоманам и алкоголикам в последней стадии болезни.

Из всего этого можно было сделать вполне естественный вывод. Или даже два.

1. Преступник убил двоих. Голову первой жертвы и расчлененное туловище второй он оставил на лесной опушке. А все остальное либо закопал где-то в отдалении, либо вывез в неизвестном направлении.

2. Преступник принес в лес голову заранее убитой жертвы и подбросил её для запутывания следствия. Вторую же голову он опять-таки или закопал,, или унес с собой для неведомых целей.

Однако Оршанский был не столь примитивен, чтобы делать такие банальные умозаключения. Он, глубоко усвоивший сочинения Карлоса Кастанеды, не мог не учесть тот факт, что на месте кровавой драмы был найден пакет с мухоморами. После четвертой выкуренной до середины фильтра сигареты Оршанский выстроил очень стройную логическую схему.

В лесу под Красноармейском произошло уникальное магическое действо. Грибной наркоман, несомненно, погрузившийся в учение дона Хуана гораздо глубже, чем Оршанский, поменял свою голову, уже совершенно разрушенную и, что называется, дышавшую на ладан, на новую, переселив в неё свое сознание. Тело же в замене не нуждалось, поскольку галлюциногенные грибы разрушают в основном мозг, не затрагивая внутренних органов.

Это прекрасно объясняло то обстоятельство, что у головы, от которой избавилось переселившееся сознание грибоеда, была полностью удалена кожа лица. Что было сделано для того, чтобы скрыть вторичные мужские половые признаки – обильный волосяной покров.

Правда, в этой гипотезе был один весьма существенный просчет: было не вполне понятно, каким образом в созданном гибриде могут сосуществовать мужское тело и женская голова.

Однако Оршанский после шестой выкуренной до середины фильтра сигареты пришел к верному выводу: мужское тело и женская голова могут сосуществовать абсолютно нормально.

Конечно, гипотеза была всем хороша с точки зрения поиска преступника. Однако в случае его поимки неизбежно возникала весьма существенная юридическая проблема. Кого следовало в данном случае судить и строго покарать: тело-убийцу или же переселившееся в чужую голову сознание, которое и затеяло кровавое злодеяние?

Было абсолютно ясно лишь то, что голова здесь абсолютно ни при чем. Более того – она сама является жертвой!

К чести Пушкинского районного управления внутренних дел, кроме Оршанского, среди его сотрудников не было больших поклонников Кастанеды. Не практиковалось в их кругу и набивать сигареты смесью табака с сушеными мухоморами.

Поэтому следователь Хазарян, которому поручили вести «дело грибницы», вежливо выслушал взволнованные путаные речи патологоанатома, мысленно послал его в дупло и пошел своим путем. Естественно, примерно в том же направлении – в сторону болота ложных допущений и ошибочных выводов.

АППЛЕТ 3.

В АМЕРИКЕ МАНЬЯКИ ПРОИЗВОДИТЕЛЬНЕЙ

Через два дня Танцор собрал болыиой совет. Самый большой, которым располагал. В совет входили: он сам, Стрелка, Следопыт и Дед. Телефонные консультации – это, конечно, может быть, и неплохо. Но неплохо в какой-нибудь иной ситуации, а не тогда, когда ещё немного и начнут мочить их, охотников на Маньяка. Без суда и следствия.

Стрелка должна была сделать главное сообщение. Однако вначале решили выяснить, на что же способен Следопыт. В смысле, чему он научился в милиции по части ловли маньяков. Следопыт воспринял вопрос излишне болезненно.

– Я же в управлении «Р» служил, – сказал он раздраженно. – Высокие технологии и все такое прочее. Я же никаким таким криминалом не занимался. И образование у меня к тому же техническое.

– Но, может, какие-то курсы были? По расширению кругозора, – пытаясь подольше сохранить в душе иллюзию, спросил Танцор.

– Какие, к черту, курсы! Даже из пистолета только один раз пострелять дали. В тире. Тремя патронами. Два пробных и один зачетный. Денег нет.

– Ну что же, тогда у нас, как я понимаю, главный специалист – Стрелка. Вот её мы сейчас и послушаем, – сказал Танцор. И удивленно посмотрел на Деда, который уже минут пятнадцать, с самого прихода, не вытаскивал из кармана бутылку виски. Было похоже, что у него её почему-то не было.

Стрелка начала, словно прилежная студентка на экзамене:

– В мировой криминалистике существуют три взаимодополняющих классификации серийных убийц. Серийные убийцы дифференцируются, во-первых, по степени планирования преступления и фактору четкости выбора жертвы. Во-вторых, существуют два вида мотиваций преступника: тип-призрак, который руководствуется своими извращенными моральными или религиозными принципами, и тип-гедонист, который получает от преступления удовлетворение. В-третьих, выделяют цели асоциальных поступков: удовлетворение от процесса преступления или от его результата.

Следопыт сосредоточенно записывал что-то в блокнот. Танцор просто внимательно слушал. Дед, как обычно, думал о чем-то своем.

Затем Стрелка довольно неожиданно переменила сухой научный тон на сострадательные интонации и начала рассказывать о том, в силу каких причин вырастают серийные убийцы.

– Вне всякого сомнения, – говорила она, изредка подглядывая в тезисы, висевшие на экране монитора, – все это глубоко несчастные люди. У подавляющего большинства было очень тяжелое детство. Зачастую – одинокая деспотичная мать. Порой просто жестокая истязательница маленького сына. Ребенок рос забитым, подавленным. Вне общества. Отсутствие общения со сверстниками малолетний изгой заменял необузданными фантазиями. Как правило, очень опасными.

Затем, став взрослым, он по-прежнему не мог сломать барьер, отделяющий его от людей. Типичный асоциальный тип, не имеющий ни семьи, ни детей. Если же на него и позарится какая-либо дура, то всегда эта дура является точной копией его мамаши. То есть и тут продолжаются унижения и моральные истязания. В большинстве случаев у таких людей очень плохо с сексом. Они или полные импотенты, или достаточно близки к тому.

Склонность к фантазиям и постоянный душевный дискомфорт подчас толкают доведенного до отчаяния человека к попытке изнасилования. И, о чудо, муки, которые испытывает жертва, возбуждают маньяка, и у него все получается. Затем, чтобы закрепить и усилить доселе неизведанное ощущение, он совершает убийство. Иногда с изнасилованием все же ничего не выходит, эрекция не возникает. Но вид умирающей жертвы очень у многих маньяков вызывает семяизвержение без эрекции. Ну а потом, естественно, он ищет продолжений. Именно так многие становятся серийными убийцами.

– Стоп! – остановил Стрелку внимательно слушавший Танцор. – Что, маньяками становятся только изгои, над которыми в детстве глумились родители? Ты же сама вначале говорила что-то про моральные и религиозные мотивы.

– Нет, конечно. Просто изгоев подавляющее большинство. Есть ублюдки и вполне социально удачные. Но и они в детстве переживают период отчуждения, замкнутости, нездоровых фантазий. Это Чикатило дрючили все подряд. Вначале мамаша. Потом в армии трахали всей ротой.

– Отделением, – поправил пунктуальный Следопыт.

– Да. А потом жена. Правда, её понять, конечно, можно. Если встает на десять процентов три раза в год… Ну, так вот. Есть и другой тип. Благополучные и ухоженные мальчики-тихони, отличники, из которых впоследствии вырастают полные скоты.

И Стрелка в качестве примера привела историю американца Теда Банди, которого в 1989 году в возрасте сорока пяти лет казнили на электрическом стуле. Этот красавчик, которому было достаточно сказать: «Привет, я Тед», – чтобы увести куда угодно потерявшую голову жертву, изнасиловал и убил более пятидесяти девушек. Окончив юридический факультет, он колесил по стране, находя для себя вполне приличную работу. Однажды, в Сиэтле, даже был консультантом центра помощи жертвам насилия. И написал очень обстоятельную брошюру с рекомендациями, как избежать изнасилования.

Был он для всех эталоном доброжелательности и порядочности. Вот как отозвалась о нем Энн Рул, социолог и автор ряда документальных бестселлеров о серийных убийцах, которая работала вместе с Банди:

Когда люди спрашивают меня о Теде, я всегда подчеркиваю: человек, которого я знала в Сиэтле, представлял собой симпатичного, приятного в общении двадцатидвухлетнего парня. Он интересовался политикой, умел разговаривать по телефону, был остроумным и обаятельным. Я была в дружеских отношениях с Тедом Банди и никак не могла предполагать, что он окажется маньяком-убийцей. Никогда даже вообразить такого не могла! Когда я увидела его лицо в последний раз – перед казнью, я заметила все тот же внимательный взгляд, все тот же наклон головы, которые говорили: «Вы можете довериться этому человеку».

Действительно, положительных качеств в нем было в избытке. Уже сидя в тюрьме, он охотно делился с агентами ФБР секретами мастерства и особенностями психологии серийных убийц. Настолько активно, что помог раскрыть одно убийство, выступив в роли консультанта.

Умирать Банди категорически не хотел. Во время следствия он объявил голодовку. В результате похудел до такой степени, что бежал из камеры через вентиляционную шахту.

Однако через год его вновь поймали. Расследование, судебный процесс и ожидание казни длились восемь лет. И все это время красавчик Тед получал множество писем с признаниями в любви и брачными предложениями. Несмотря на то, что в газетах взахлеб писали, как изощренно, с каким зверством он истязал девушек.

– Это где это ты эту историю откопала? – спросил Дед, давно уже проснувшийся и слушавший Стрелку с огромным интересом.

– На http://www.peoples.ru/state/criminal. Там таких историй до хрена и больше. Глаза на лоб лезут, когда читаешь. Кстати, кто-нибудь знает, кто чемпион по этому самому делу?

– Чикатило, кажется, Андрей, – решил хоть частично реабилитировать свое милицейское прошлое Следопыт. – Пятьдесят шесть убитых. Отрезал гениталии и пожирал.

– Ну да, как же. А не хочешь 357 трупов?

– Сколько-сколько?

– Триста пятьдесят семь! Это, кстати, совершенно противоположный красавчику Теду тип. Генри Ли Лукас. Мать так над ним глумилась, что выбила глаз. В шестнадцать лет он её прикончил. Отсидел в психушке. В первый же день свободы проломил череп проститутке, которая была похожа на мать. Потом подружился с гомиком, постарше себя. Вдвоем убили водителя грузовика. Завладев машиной, стали колесить по штатам. Охотно брали попутчиков. Насиловали, убивали, а потом, разделав и поджарив, ели. Потому что было плохо с деньгами.

Потом, когда приятель потрахался с кем-то чужим, Лукас замочил и его. И тоже пожарил. Потом, когда его отловили, признался:

Меня постоянно бил озноб, а отчаяние и страдания жертв приносили некоторое облегчение. Я смотрел им в глаза и убивал, как только, смирившись, они переставали бояться. Понимал, что делаю зло, но чувство мести за испорченное детство было сильнее. Хотел их жизни, тепла и мяса.

– Да, ексель-моксель, – воскликнул Дед, – хорошо, что я своего сына не бил!

– Да ты и не жил с ним, – ехидно заметил Следопыт.

– Кстати, я узнала, почему больше всего маньяков в России и в Штатах. Потому что и у нас, и у них очень жесткие мужские и женские стереотипы. Если ребенок не мучает кошек, не дерется, а любит там всякие цветочки или ещё что, то все его считают уродом. И он растет изгоем. А потом начинает мочить людей десятками.

В Европе к «женским» наклонностям у мальчиков люди относятся гораздо спокойней. Потому-то там и маньяков гораздо меньше. Например, у Марселя Пруста были будь здоров какие фантазии. Он зачастую испытывал оргазм от вида дерущихся крыс. И ничего, довольствовался этим, никого не насиловал, не резал, а спокойно писал изысканные романы.

– Блин! – не выдержал Танцор. – Ты что нас тут, как Шахерезада, сказками развлекаешь?! Скоро нас мочить начнут, а мы все сидим, интересные истории слушаем. Как их вообще-то ловят? Ты это узнала?

– Что это ты тут разорался? – тихо, но с угрозой сказала Стрелка, которая на дух не переносила хамства, от кого бы оно ни исходило. – Или неприятные детские воспоминания нахлынули? А?

– Ладно, – решил сбавить обороты Танцор, – давай по делу. А то ведь уже три дня прошло, а у нас ещё конь не валялся.

– Хорошо, давай о практике. У всех маньяков есть общая черта – на рентгене черепа видны черные пятна, в правом полушарии. Это скопления жидкости в мозге.

– Чушь собачья, – не согласился Следопыт. – Это какие-то твои нелепые фантазии.

– Ни хрена не фантазии. Об этом говорит профессор Бухановский, главный спец в России по криминальной психиатрии. Правда, пятна иногда встречаются и у нормальных людей. Но у серийщиков они обязательны.

– Опять не то, Стрелка! – простонал Танцор. – Что мы, рентгеновский кабинет откроем и будем всех туда насильно затаскивать?! Поконкретней, прошу тебя.

– Так, ладно. Про сорок седьмой кариотип XYY, стало быть, не рассказывать?

– А что это за хрень?

– Специфический набор хромосом. Генетическое отклонение, которое приводит к патологии.

– На хрен! – взвыл Танцор. – На хрен генетику! Давай по делу! Говори, как их ловить надо!

– Успокойся, милый, – совсем тихо сказала Стрелка, не привыкшая к понуканию. – У тебя сейчас, я гляжу, нервный приступ начнется. В лес с ножиком побежишь.

– Стрелка, – пытаясь погасить ссору, чреватую для Танцора царапанием лица, Следопыт деликатно повернул разговор к конкретике, – я чего-то такое слышал про составление психологических портретов серийщиков. Ты про это, конечно же, знаешь?

– Да, – продолжила Стрелка уже без шипения, – знаю. Это метод, который применяют у нас. Пионером был профессор Бухановский из Ростова. Накопив материал, поскольку у каждого маньяка есть свой почерк, свои повадки, пристрастия, он в восьмидесятые годы составил психологический портрет Чикатило. Когда того поймали, то выяснилось, что портрет очень точно описывает этого ублюдка. Бухановский прославился. Сейчас пишет книги, раздает интервью, ч-итает лекции. Как нашим ментам, так и в Штатах. Это, конечно, красиво, но нам не подходит.

– Почему это? – спросил неестественно трезвый Дед.

– Да потому что весь фокус в том, что Чикатило вначале поймали, а потом уже сравнили с портретом; Поймали совершенно случайно.

– Ну и что? – вступился за честь внутренних органов Следопыт. – Так других по портретам находят.

– Глупый ты, честное слово, – без всякой обиды сказал Танцор, с ходу врубившийся в проблему. – Эта система могла работать раньше, при советской власти. Когда люди были на виду. Когда была армия стукачей1. Когда участковые знали жильцов как облупленных. Когда все ежедневно ходили на работу, а раз в год выезжали в Крым по профкомовской путевке. Раздают участко-i вым этот портрет, те выявляют похожих, и начинается проверка. Сейчас же хрен кого сыщешь. Люди, как тараканы, по всему миру бегают.

– Во-во, – подхватила Стрелка. – К тому же и проверять раньше было намного проще. Кажется, году в семьдесят седьмом в Архангельске поймали Третьякова, который мочил алкоголичек и проституток. Так менты, когда серийщикбыл на работе, потихоньку залезли в квартиру и нашли там порубленную на куски тетку.

Такие номера теперь не проходят. Но, главное, кто у нас, на хрен, психолог? Может, ты, Следопыт, портрет нарисуешь?

– Зачем я? Можно этому Бухановскому заказать. Нормально заплатим, он и сделает.

Все дружно заржали. Через полминуты к ржущим присоединился и Следопыт, до которого наконец-то дошла нелепость данного предложения.

Когда все успокоились, Стрелка продолжила:

– В общем, нам это не подходит. Хоть, конечно, покопаться в базе данных, она называется «Монстр», не мешает.

– Впервые слышу, – честно признался Следопыт.

– Да ты много чего впервые слышишь. Прототип «Монстра» – американская компьютерная система VICAP. Там огромная база данных. У нас же это дело ещё новое. Но главное отличие, на VICAP все до предела механизировано. То есть любой чайник может составить психологический профиль серийщика.

– Чего построить? – переспросил Дед.

– Ну, у нас называется психологический портрет. У америкосов – профиль. Лет двадцать пять назад агенты ФБР Джон Дуглас и Боб Ресслер занялись этим делом в Калифорнийском медицинском центре. Опросили кучу серийщиков и их жертв. Причем задавали преимущественно самые идиотскиевопросы. Типа, какого цвета машины ты, Чарли, предпочитаешь? Или: тебе приятней ковыряться в носу или в ухе? Все это свели в единую базу. Отсортировали. Отклассифицировали. Выявили все взаимосвязи и зависимости. И получился VICAP. Который, конечно, постоянно дополняется и совершенствуется.

– Ну а нам-то что с того? – хмуро спросил Танцор.

– Да дело в том, что мы вполне сможем воспользоваться этой хреновиной. Если, конечно, Следопыт проломится в этот самый VICAP. Сможешь?

– Постараюсь.

– Ну, так вот. Надо заполнить огромные анкеты, каждая по двести вопросов. Описание места преступления. Результаты вскрытия. Сведения о жертве. Все это засовывается в VICAP, и он выдает кучу информации. Психологический профиль. Имена серийщиков из базы, которые похожи на искомого маньяка. Рекомендации по захвату и проведению допросов.

– Ну, до допросов у нас дело не дойдет, – задумчиво сказал Следопыт. – Поймать бы, а там сразу же и замочим.

– Это почему же? – поинтересовался Танцор.

– А что, у тебя какие-то другие планы?

– А если мы кого-то другого поймаем? Если ошибочка выйдет?

– Ух ты какой гуманист выискался! – Следопыт вскочил и начал ходить по комнате. – Мы сами-то на волоске висим! Что, будем следствие проводить? Так?! И чтобы без нарушений уголовно-процессуального кодекса. А потом суд! Так?! И чтобы двенадцать присяжных было. Бред, Танцор, бред!

– А ты предлагаешь невинного человека убить?

– Нет! Давай прямо сейчас закончим жизнь самоубийством, и дело с концом! Помрем прямо сейчас честными и благородными!

– Да что же ты так разорался-то. Остынь, – абсолютно спокойно сказал Танцор. – Замочим. Но вначале убедимся, что это именно тот, кто нам нужен.

– Каким же образом?

– Постараемся взять прямо на месте, тепленьким. Лучше, конечно, до того, как он своим скотством займется. Такие дела. И никто меня в этом не переубедит. И по-своему не сделает. Потому как я мочить буду. Или кто-то ещё хочет поиграть в киллера?

– Уж больно ты ловкий, – мрачно сказал Дед. – Это как же ты то место найти собираешься?

– А ты у нас на что? Выжрешь граммов семьсот и все нам расскажешь. Согласен?

АППЛЕТ 10.

ВДОВА ОКАЗАЛАСЬ СУКОЙ

Увы. С Дедом произошла грустная метаморфоза. Даже две. Одна душевного свойства. Вторая – физического. Точнее телесного. Наиболее неприятной была, конечно, первая.

Дед отвез американскую вдовушку, изрядно захмелевшую в клубе «Шестнадцать тонн», в «Националь», где она снимала апартаменты. И, казалось бы, обо всем с ней договорился. И о том, что они крепко полюбили друг друга с первого взгляда. Вернее, с первой же выпитой рюмки. И о том, что через три дня они отправляются на её белоснежной яхте «Жемчужина Ричмонда», пришвартовавшейся в Северном речном порту, в кругосветное путешествие. И что они будут страстно любить друг друга под жарким экваториальным солнцем, слушая плеск нежной волны. А курчавый бой с серьгой в носу будет беспрестанно приносить им ароматные фрукты, колу-лайт и свежие контрацептивы.

А затем, с нежностью глядя друг другу в глаза, договорились, что, пресытившись экзотическими странами, в которых президент США поддерживает порядок и демократию, чтобы американские туристы чувствовали себя в них как у себя дома, они приедут в Виргинию, в город Ричмонд, и будут жить на прекрасной вилле долго и счастливо. Естественно, оформив соответствующим образом справедливый брачный контракт, согласно которому Деду в случае развода полагался билет до Москвы и пятьдесят долларов на такси.

Однако никакого развода быть не могло. Потому что они искренне и страстно любили друг друга. Любовь эта была залогом долгой и счастливой жизни. Дед, найдя на склоне дней тихую пристань, покуривал бы прекрасные виргинские сигары, совершал верховые прогулки по живописным окрестностям Ричмонда, спорил в клубе миллионеров о политике, о ставках рефинансирования и о видах на урожай табака. И, несомненно, учредил бы ежегодный всемирный фестиваль битников.

Вдовица же, которая к тому счастливому моменту носила бы уже фамилию Ivanoff, разводила бы канареек, занималась благотворительностью и, может быть, стала Почетной попечительницей гуманитарного фонда имени Гинсберга, председателем которого был бы, конечно, Дед.

Все это вихрем пронеслось в его голове, когда они прощались у дверей «Националя».

Он нежно сказал ей: «Моя принцесса!» Она: «Мой принц!» Обменялись телефонами. Страстно поцеловались. И расстались до завтра, чтобы всю ночь не спать, мучаясь от невозможности видеть дорогого человека.

Утром, слегка опохмелившись, Дед схватил телефонную трубку и, обмирая сердцем, набрал заветный номер. И долго слушал скучные, как осень за окном, длинные гудки.

Наконец-то заспанный женский голос устало произнес в трубку:

– Хелло.

Дед радостно воскликнул:

– Моя принцесса!

Принцесса долго молчала, видимо, припоминая вчерашнее. Вспомнив, дико расхохоталась. Отдышавшись,, сказала цинично:

– У вас, что ли, все в Москве такие идиоты? И бросила трубку.

Дед был оскорблен. Сильно оскорблен. До глубины души. Поэтому немедленно напился так, как никогда ещё не напивался. Но, скорее всего, просто забыл, что никогда так не напивался.

Однако здоровье уже было не то, как во времена, когда он напивался ещё больше. Поэтому на следующее утро у Деда нестерпимо болела печень.

«Ничего, – решил он, как тогда, когда он мог напиться раза в три сильнее, – к завтрашнему дню окле-маюсь».

Однако и на следующий день печень болела.

Болела она и сегодня, когда все собрались у Танцора.

– Да, Дед, – озабоченно сказал Танцор, выслушав исповедь, – не пора ли тебе, так сказать, ексель-мок-сель, покончить с этой любовной лирикой? Кстати, а на каком языке вы с принцессой гуторили? Насколько мне известно, ты ведь только компьютерной феней неплохо владеешь.

– По-русски и говорили. Все удивленно переглянулись.

– Ну и что, – начал возбуждаться Дед, – она русский нормально знает. Ее муж у нас бизнесом занимался. Вот и выучила для дела. Что вы на меня так смотрите?! Думаете, совсем из ума выжил?!

– Да нет, что ты, – деликатно ответил Танцор, стараясь не обидеть инфантильного друга, – конечно, выучила. Но ты бы все же завязывал с романтикой-то. Хорошо миллионерша попалась. А если на брачную аферистку из Рязани нарвешься?

– Да ладно, чё ты. Пусть трахается в меру сил, – возразила Стрелка. – А вот пить надо завязывать. Не мальчик ведь уже.

– Так я уж три дня как не пью.

– Да вы что, охренели? – цинично вмешался Следопыт. – А как же он будет сеансы ясновидения устраивать? Как же мы без этого?

– Ну, ты и козел, Следопыт, – завелась жалостливая Стрелка. – Ты что, хочешь его в гроб загнать?! А не хочешь моего ботинка отведать?!

Дед мрачно слушал эту перепалку. А потом зло стукнул кулаком по столу:

– Вы ко мне ещё опекуна приставьте! Ишь, расспо-рились, что и как мне делать. И девок любить буду, и виски пить. И не нужны мне на хрен ваши советы!

Все замолчали и опять переглянулись. Было понятно, что в этом обветшавшем теле угнездилось такое неукротимое сердце, такое сумасбродное и вольнолюбивое, как сердца десяти тысяч битников, включенные в параллель, что не стоит и пытаться внушить ему мысли о праведном образе жизни, который приличествует его почтенному возрасту. Нет, Дед был чувак старой закваски. Настоящий Чувак, с большой буквы!

Однако Стрелка все же попыталась. В льстивой манере:

– Дед, – начала она, бесконечно растягивая букву «е», стиснутую двумя стоящими впритык «д», – ну мы же все здесь взрослые люди. Подлечишься маленько, и снова в бой.

– Это что же, – выпучил он глаза, – к доктору, что ли, мне идти? На хрен!

– Да нет, зачем к доктору. Мы сейчас на медсервере всякие советы почитаем полезные. Попьешь таблеточ-ки, какие надо, печень почистишь. Ты же не хочешь, чтобы она тебя донимала. Ведь так? Согласен? А потом снова как конь будешь.

– Дед сменил гнев на милость и согласился.

Стрелка набрала в адресном окошке браузера http:// ОЗ/ru, стукнула по энтеру. На мониторе всплыла эффектная красная надпись, свидетельствующая о том, что жадная стая слоганмейкеров, освоив реальный мир, рину-, лась метить продуктом своей внутренней секреции безбрежные виртуальные просторы:

ПОРТАЛ ДЛЯ БОЛЬНЫХ И ЗДОРОВЫХ

Хоть спина у Стрелки была и не широкой, но ей все же удалось загородить экран от посторонних глаз. И прежде всего от Деда, поскольку больной должен знать о своей болезни как можно меньше, дабы не усугублять физическую хворь психической.

Мужчины закурили ещё по одной и открыли по третьей бутылке «Гёссера». Дед отказался даже от пива. В комнате повисла напряженная тишина, характерная для ситуации, когда суд удалился на совещание.

Через пятнадцать минут Стрелка, не оборачиваясь, медленно тюкая по пэдждауну, начала рассказывать о том, какими чудодейственными свойствами обладают таблетки метадоксила, которые выпускает итальянская фирма «Балдаччи».

– Значит так, Дед, будешь у нас как конь с копытами. Курс три месяца, по три-четыре таблетки в день. И все у тебя внутри очистится до северного сияния.

– Ты мне голову-то не морочь, – начал недоверчиво Дед. – Ты мне все подробно рассказывай, какой дрянью собралась меня травить.

– Ну, если ты специалист по этому делу, тогда слушай. Химическая структура: ионная пара пиридоксина и пирролидона карбоксиловой кислоты. Все ясно, продолжать?

– Давай, давай, не филонь у меня тут.

– О, блин, какой ты у нас умный выискался. Ну, тогда слушай дальше. Пиридоксин известен как витамин В-6, пирролидон карбоксилат является циклическим производным глютаминовой кислоты. Так, идем дальше. Метадоксил повышает активность ферментов, расщепляющих алкогольдегидрогеназу и ацетальдегид-рогеназу, что обуславливает ускоренное выведение этанола и ацетальальдегида из организма. Секешь, Дед? Согласно клинико-лабораторным исследованиям метадок-сил предупреждает и тормозит развитие цирроза за счет снижения синтеза предшественников волокнистых структур, понижает активность фермента пролингидрокси-дазы, способствующего превращению растворимого проколлагена в коллаген. Дед, не вспотел еще?

– Ладно, теперь по-человечески давай. От какой он болезни-то?

– Я же сказала – от печени.

– Ты, давай, не крути тут, – начал ерепениться Дед. – Конкретно говори.

– Ну, алкогольная интоксикация. Чтобы цирроза не было. Это тебя устраивает? Еще гепатопатия. И алкогольная абсциненция. Хлопнешь утром с похмелья пару таблеток и через полчаса как свежий огурец. Это тебя устраивает?

Стрелка слукавила, скрыв от Деда ещё одно показание: хронический алкоголизм. Скрыла, прекрасно понимая, что, услышав такие слова, каждый русский хронический алкоголик мгновенно приходит в ярость, зачисляя в разряд врагов каждого, кто их адресует ему, потому что он – русский хронический алкоголик – хоть и пьет, но, если захочет, то без труда бросит это дело. Ничего не сказала она и о том, что метадоксил снижает тягу к спиртному. Русские хронические алкоголики такое насилие над организмом также не любят.

– Да, нормально. Если как огурец, то нормально, – начал оттаивать душой Дед.

– Вот, а сейчас самое главное. Вот что пишет по этому поводу не какой-нибудь чайник, не хрен с горы, а, обрати внимание, Дед, завкафедрой внутренних болезней Московской медицинской академии имени Сеченова член-корреспондент Российской академии медицинских наук профессор Л.И.Ольбинская. Вот, значит: «С первых дней пребывания метадоксил назначался всем больным в дозе 1500—2000 мг в таблетках, перо-рально, в течение 4-х недель. При анализе результатов лечения в этой группе больных отмечалось, что уже через неделю пациенты переставали жаловаться на слабость, головные боли, восстанавливался аппетит, исчезала тошнота».

Вот, а теперь слушай особенно внимательно: «На 3-4-й неделе самочувствие больных становилось вполне удовлетворительным. Жалобы отсутствовали, больные чувствовали бодрость, просили выписать. У больных с хроническими гепатитами печень значительно сократилась (в среднем на 5-6 см)». Вот, дорогой Дед! Станешь таким, каким и в тридцать лет не был!

Насчет тридцати лет, это, конечно, был явный перебор. Таким макаром принято продавать всяческие чудодейственные препараты в пригородных электричках. Однако Дед пропустил это мимо ушей.

– Так, ладно. А сколько эти твои итальянские колеса стоят?

Стрелка мигом слетала в интернет-аптеку. Выяснилось, что метадоксил недешев. Пачка с тридцатью таблетками стоила 560 рублей.

Дед, наморщив лоб, зашевелил губами и начал чуть слышно считать в уме:

– Четыре в день, тридцать на четыре, в месяц сто двадцать таблеток… Так, делим на тридцать в пачке, четыре пачки в месяц… Пить три месяца, перемножаем: двенадцать пачек. Двенадцать по пятьсот шестьдесят… Двенадцать по пятьсот шестьдесят… Двенадцать по пятьсот шестьдесят… Японский городовой! – взревел возмущенно Дед. – Это ж десять литров виски получается!

– Послушай, Дед, – удивленно сказал Танцор, – ты на меня, пожалуйста, не обижайся, но тебе ещё и для головы надо каких-нибудь колесиков. Ты же столько в месяц пропиваешь! А тут три месяца. И не для разрушения здоровья, а для его поправки. Неужели дорого?

– Нет, но десять литров! – ничего не хотел понимать Дед, которого заклинило на мысли о том, что цена лечения равна цене ведра, на две трети наполненного драгоценной для него жидкостью.

– Ладно, – вздохнул Танцор, поняв, что тут уже ничего не поделаешь, – вот тебе триста долларов. Точнее, даем Стрелке эти деньги, и она все устроит.

– Что, я бедный, что ли? – оскорбился Дед.

– Ты меня неправильно понял. Это тебе фирма выплачивает медицинскую страховку. Так сказать, за травму, полученную на производстве. Согласен?

Такая формулировка Деда полностью устроила.

Через полчаса посыльный интернет-аптеки привез двенадцать пачек метадоксила.

Через полчаса после этого Стрелка выпроводила гостей. Потому что уже четыре дня жила без секса. Не до того было, поскольку после красноармейской прогулки они с Танцором пребывали не в лучшей моральной форме. А эмоциональный дискомфорт, как известно, сексу не друг, не товарищ и не брат. Но сейчас, когда все вместе встретились, посмотрели в глаза друг другу, когда начал проклевываться какой-то план, который мог спасти команду от отстрела, вроде бы отпустило.

Правда, даже не это послужило причиной резкого сексуального возгорания Стрелки. Попав на медицинский сервер, она обнаружила рубрику «Советы сексолога». И всё, этого оказалось достаточно. Даже не кликнула на ссылку, даже не зашла на страничку, где, вероятно, были какие-то полезные иллюстрации. Ее тут же проняло до самого спинного мозга лишь от двух слов. Лишь «Советы сексолога» – и она уже была готова.

Не успел лязгнуть дверной замок, как она налетела на Танцора, словно Сцилла и Харибда, сразу с двух сторон. И не было ему ни спасения, ни пощады, ни даже времени, чтобы раздеться хотя бы наполовину.

Через двадцать минут Стрелка, словно сладкоголосая Сирена, исторгала из самой души радостную песнь любви и секса: «О! О, мамочка! Ох! Мамочка! Блядь! Мамочка! О-О-О!» И песнь эта длилась и длилась, давая невольным слушателям чужого счастья ощущение того, что этот мир придуман не столь уж и скверно.

Что в нем всегда есть люди, которым лучше, чем тебе. Именно лучше, а не хуже. Потому что лишь вытравившие в себе низменное чувство зависти способны пребывать в гармонии с миром и с собой, как бы ни складывалась их жизнь, какой бы злокозненной ни казалась изнутри. Просто надо постараться и хотя бы один раз выйти наружу и посмотреть на свою жизнь со стороны. Тогда и себя полюбишь по-настоящему. И свою подругу. И она тоже однажды запоет: «О! О, мамочка! Ох! Мамочка! Блядь! Мамочка! О-О-О!»

АППЛЕТ 11.

ВИРТУАЛЬНАЯ МЫШЕЛОВКА

На тот случай, если был Маньяк непомерно честолюбив и жаждал всемирной славы, решили открыть сайт попомпезней. С искусственной накруткой счетчика посещений, с ворохом рекламных баннеров, с Вагнером в качестве звукового фона, с имитацией восьми зеркал, разбросанных по всему свету. Чтобы создавалось ощущение, что это и есть центр русского Интернета, вокруг которого вращаются всякие мелкие сателлиты типа Яндекса и Рамблера.

Назвали сайт предельно внятно: Sadizm.ru. Держателем сайта стала некая Хозяйка.

Стрелка-Хозяйка, обработав собранную информацию таким образом, что представила садизм, серийные убийства и прочую аналогичную мерзость не как криминал и патологию, а как неотъемлемые свойства жизнедеятельности особо одаренных натур, можно сказать, гениев, развесила всё это на трех десятках тематических страничек. Под каждой такой «статьей» расставила подписи профессоров психологии и юриспруденции из самых разнообразных стран мира. Получилась весьма привлекательная приманка для Маньяка, которого предстояло уничтожить.

Главным же элементом сайта был форум, где любой садист мог рассказать о себе и своих заслугах. Естественно, все эти исповеди внимательно изучала «компетентная комиссия». Для того, чтобы в конце года назвать абсолютного победителя «по садизму» и двоих просто призеров. Главная премия равнялась десяти тысячам долларов, вторая и третья – соответственно пяти и трем тысячам.

Конечно, было понятно, что даже на такие приличные деньги Маньяк может и не клюнуть,. Если и победит, а победить он должен непременно, то премию получать откажется. Даже если она будет начислена каким-нибудь совершенно безопасным и анонимным образом.

Однако слава могла его привлечь. Вполне могла. Белая глухая маска во весь экран монитора, капюшон. И, скажем, рука, которая держит за волосы отрубленную голову. И – вагон восторга от завсегдатаев сайта, маленькая тележка виртуальных открыток от почитателей и почитательниц…

Правда, был риск, что сайт закроют из-за явного подстрекательства к насилию в особо циничных формах. Но могут и не закрыть. Или – закрыть, но не сразу. Как, например, Fuck.ru, где группа молодых радикалов описывала все стороны современной российской действительности не только с особым нигилизмом, но и в изощренной матерной форме.

Когда Sadizm.ru вышел на нормальную посещаемость, в форуме стали появляться первые «откровения». Именно откровения в кавычках. Потому что это был неконтролируемый поток фантазии не вполне психически здоровых людей. Встречались, впрочем, и пробы пера досужих бездельников, возомнивших себя писателями.

Для выявления фальсификаций Дед предложил особую программу, которую он назвал «виртуальным полиграфом». И при этом честно признался, что не понимает, как она работает, потому что писал её, будучи сильно пьяным. То есть по наитию, которое ещё ни разу его не подводило.

Когда же Следопыт спросил, на чем основана его непоколебимая уверенность в том, что «полиграф» способен отличать правду от лжи, Дед страшно оскорбился и выматерил «сосунка, которого ещё и в помине не было», когда он, Дед, «уже вовсю разрабатывал управляющие компьютеры на микросхемах двести семнадцатой серии и трахал телок с во-о-о-т такими (тут старый развратник соединил колечком указательный и большой пальцы левой руки) глазами!»

При чем тут глаза и двести семнадцатая серия, Следопыт не понял. И опять настоятельно попросил Деда, чтобы тот более внятно обосновал надежность и достоверность работы «виртуального полиграфа».

– Японский городовой! – взвился Дед. – Я целых два Дня проводил испытания. Пропустил через него все статьи Вестей.ру, Газеты.ру, Ленты.ру, Граней.ру, НТВ.ру, Утра.ру, и он, полиграф, как миленький признал все это чистой брехней!

Этого довода оказалось вполне достаточно.

Время шло. Шло неумолимо. О чем свидетельствовали лапидарные письма Сисадмина, которые каждый день ровно в полночь отсылал тупой почтовый автомат:

Прошло … дней. На счету осталось … долларов. До окончания игровой сессии осталось … дней. Желаю успехов.

Приношу искренние извинения, если данное сообщение отвлекло Вас от важных дел. Искренне Ваш Администратор

Дед лечил свою печень, дисциплинированно глотая колеса после завтрака, полдника, обеда и ужина. Вообще-то у него прежде никогда не было не только полдников, но и завтраков. Но коль сказано в инструкции «четыре раза в день после еды», то он и устроил себе четырехразовое питание.

Танцор со Стрелкой с тоской наблюдали, как на Sadizm.ru сыплется поток болтовни, идиотских шуточек типа «продаю маринованные груди оптом и в розницу» и примитивной лжи. И ждали, когда Следопыт наконец-то снимет с открытого порта сервера ФБР нужный пакет и выудит из него пароль с логином.

Следопыт же трудился в поте лица своего. Бился сразу на двух фронтах. Во-первых, ломился в программу VICAP, чтобы переписать файлы с бланками протоколов, а потом, после их заполнения, засунуть их обратно.

Во-вторых, вовсю шуровал в базе Петровки, собирая сведения, которые надо было внести в протоколы. Результаты были малоутешительными. Данных по Маньяку было немного. Поскольку следователь оказался ленивым и нелюбопытным, в протокол было занесено сведений не намного.больше тех, которые Следопыт узнал от Танцора.

А в чем-то Следопыт был даже осведомленней пушкинского Пинкертона-Хазаряна. Например, он ничего не знал ни о белой глухой маске, ни о пристрастии Маньяка к графике Гойи, ни о том, что найденный в лесу пакет с мухоморами не имеет никакого отношения ни к жертве, ни к преступнику.

К сожалению, оставалось ждать, когда число жертв увеличится до трех, а то и до пяти. И тогда милицейскому начальству станет ясно, что Маньяк является серийным убийцей и, следовательно, требует к своей персоне повышенного внимания. Тогда и дело передадут на Петровку, и следователя подберут поинтеллектуальней и поработящей. Лишь в этом случае можно надеяться на то, что информации, сворованной в базе данных МУРа, хватит на то, чтобы накормить прожорливую VIСАР необходимым объемом информации.

А вот патологоанатом Оршанский, к счастью, оказался въедливым малым. Информация о том, что голова и туловище принадлежали разным людям, в дальнейшем могла оказаться весьма ценной. В своих заметках он даже указал то, что, несмотря на чуть ли не полный раскрой жертвы, Маньяк не был хирургом. Об этом свидетельствовали штрихи и нюансы – угол, под которым скальпель делал надрезы, последовательность расчленения, – которые не позволяли признать в Маньяке коллегу Оршанского.

И он высказал свое предположение в форме вопроса: «Мясник?» Хотя о специфике этой профессии наверняка знал не так уж и много.

Но самое интересное заключалось в том, что жертве предварительно была сделана инъекция, которая её парализовала. То есть несчастная женщина не только не могла оказать сопротивления, но и неспособна была закричать. Этот момент позволял предположить, что Маньяк мог совершить следующее преступление где угодно. Вплоть до самых оживленных уголков Москвы. Скажем, в кабинке для мгновенного фотографирования или в пустой институтской аудитории.

Следопыт терпеливо собирал, по крохам досье на Маньяка. Пытался найти в базе Петровки нечто похожее, но не находил. Терпеливо проверял жучок, навешенный на фэбээровский сервер, но ни один из паролей доступа в руки не давался.

Зато Танцор со Стрелкой, тщательно вычистив весь наличный арсенал оружия, и занявшись этим успокаивающим, словно вязанье или вышивание крестом, делом по третьему разу, изнывали. Не столько от безделья, сколько от тревожной неопределенности.

Когда все стволы сияли зловещей чистотой, Танцор решил поразить наивную бесхитростную девушку, взявшись на спор собрать и разобрать АКМ с закрытыми глазами. Спор был на секс – в случае неудачной попытки. Альтернативный результат предполагал вначале секс по телефону, а потом уже со Стрелкой.

Поэтому Стрелка, ни мгновенья не сомневаясь в порядочности поступка, потихоньку взяла возвратную пружину и сунула за пазуху. Танцор с завязанными глазами долго шарил по столу, морщил лоб, что-то шептал, вспоминая курс военной подготовки. Потом на-,чал снова разбирать автомат. В этот момент Стрелка им и овладела.

Однако секс получился каким-то вяловатым. Было скучно и одновременно тревожно.

Решили развеяться в каком-нибудь нормальном клубе. Танцор предложил «Темных людей». – Туда ходят только глупые люди, – безапелляционно заявила Стрелка. – Ты бы ещё в «Шестнадцать килотонн» меня потащил. Вся нормальная модная молодежь оттягивается в «Китайском летчике Джао Да».

– Кислотная, – поправил Танцор.

– Ладно, можешь себе под нос бубнить что угодно, меня это не колышет. Мы идем в «Китайского летчика». – Стрелка прекрасно понимала, что друг её не капризен по мелочам и не мелочен в капризах. Там, где дело не выходило за бытовые рамки, из него можно было веревки вить. – Слушай, а во что мы там играть будем?

– Не понял.

– Ну, не сидеть же двумя болванчиками, хавающи-ми и киряющими под музыку.

– Понял. Давай, я буду дауном, а ты моей несчастной женой.

– А как я за тебя замуж вышла-то? За дауна.

– Ну, допустим, я миллионер. Вот ты из-за денег на меня и клюнула…

– Нет, не годится.

– Зря, я все натурально исполню, – сказал Танцор, повернув правый глаз на три пятнадцать, а левый – на без пяти одиннадцать. И пустив по подбородку струйку слюны.

– Шел бы ты в баню! Ты там всю рожу соусом измажешь. А если перестараешься, то и обдуешься. На хрена мне такая радость.

– Ну, тогда я буду активной лесбиянкой, а ты моей маленькой крошкой.

– А сможешь?

– Что значит/сможешь? – оскорбился Танцор. – Я, блин, Джульетту играл. Зал рыдал.

– Представляю. – Ну, так идет?

– Нет. Я поняла. Ты будешь моим сексуальным рабом, а я – госпожой. Вот. Это будет полный торчковый кайф!

– Э, нет!

– Это почему же, червь презренный?!

– Унизительно.

– А даун – это не унизительно?

– Нет, потому что это болезнь.

– Ну, Танцорчик, – Стрелка обвила шею Танцора руками и впилась в зрачки жадными глазами ребенка, вожделеющего конфету. – Ну, миленький, ну, соглашайся! Твоя девочка очень хочет. Очень-преочень!

– Ведь бить же будешь, стерва.

– Ну, разок только. Несильно.

Танцор сломался. Лишь попросил получше вымыть ботинки, – Это ещё зачем?

– Лизать буду.

Стрелка взвыла от восторга.

И тут же сделала срочный заказ в интернет-магазине «Четвероногий друг»: строгий ошейник, короткий поводок и резкий, как «Нате!», хлыст.

В ожидании посыльного Танцор напялил смокинг, навел на лице огромный фиолетовый синяк и шрам на полщеки.

В этот вечер Стрелка была королевой. Группа «Остервенелые дети доктора Моро» выламывалась неизвестно зачем и для кого. Потому что оба зала, забыв о плотских увеселениях, сгрудились вокруг стола, за которым сидела потрясная чувиха, которая кормила объедками затравленного мэна с разукрашенной рожей. Тот примостился у ног своей строгой хозяйки на корточках и то поскуливал, то лизал огромный ботинок.

Вскоре перформенс получил неожиданное развитие. Распихав толпу мощным корпусом, подвалила усатая тетка лет тридцати. И попросила продать «вот этого самого».

– Нет, – решительно ответила Стрелка. И дала рабу разочек затянуться своей изысканной сигареткой.

Тетка предложила тысячу баксов. Последовал тот же самый ответ.

– Пять тысяч.

И опять – «нет».

Когда дело дошло до сорока штук, отказ несколько удивил Танцора. Точнее, его форма:

– Я же сказала, женщина, это не продается!

Не в интонации, а в слове «женщина» отчетливо проступала ухватка торгующих на оптовых рынках малороссок.

Вскоре цена Танцора выросла до восьмидесяти тысяч долларов. Тут уж он понял, что судьба свела их.с особой, которая сидит где-то совсем рядом с нефтяной или газовой трубой.

На девяноста тысячах он по-настоящему испугался: Стрелка начала торговаться.

– Да что вы такое говорите, женщина! Что это вам – джип, что ли, какой-нибудь зачуханный?! И вы говорите – девяносто тысяч! Побойтесь Бога!

– Сто!

– Да знаете ли вы, какой он самец?! Я просто с ума схожу, просто схожу! О, мамочка!..

«Ну, – думал Танцор, – сильна, зараза. Как играет, стерва, как играет! Просто Настасья Филипповна! Вылитая!»

«…Или не играет?»

– Двести!

Чувствовалось, что у тетки крыша находилась уже где-то в районе Уренгоя.

Танцор прижался щекой к ботинку, заскулил так искренне, как не смог бы выразить себя точнее никаким другим образом. И снизу вверх заглянул Стрелке в глаза, которые тут же стали припухать.

Молча погладила Танцора по голове.

Потом с шумом вдохнула носом и выпалила:

– Шла бы ты, блядь, на хер! Всё!

Подняла Танцора. Отстегнула идиотский ошейник. Взяла под руку. И они пошли к выходу.

В космической тишине зала отчетливо прошелестели крылья любви.

Клуб взорвался бурными продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию. И свистом, который в данном случае фонетически передавал чувство восторга.

АППЛЕТ12.

DZERZHINSKY-REP

Лишь когда сели в «БМВ», Стрелка, уткнувшись лицом в плечо Танцора, разрыдалась. Он молчал, потому что все слова всех языков мира были бы в этот момент пошлыми и грубыми, словно отбойный молоток в руках нейрохирурга. Только гладил по искрящим волосам.

Трех минут ей хватило. Шквал первобытных звуков сменило интеллигентное шмыганье носом.

Танцор решительно повернул ключ зажигания. В конце концов, три рюмки рисовой водки – не повод для того, чтобы бросать машину в центре Москвы и ехать домой в тачке, водила которой наверняка только что вышел из-за стола после семи рюмок.

Плавно набрал скорость и пошел вверх по Лубянскому проезду в сторону площади. Мигнул фарами букашке «Пежо», чтобы не путался под колесами.

На площади притормозил – подивиться на гологра-фического Феликса, которого водрузили на его законное место три месяца назад. Этот – в отличие от своего мрачного чугунного прототипа, поглощавшего чернотой материала и кармы все краски дня, напротив – сверкал всеми цветами радуги и погожим утром, и ненастной ночью. Реставрация, однако!

Не обращая внимания на недовольное склочное гудение за спиной, Танцор подрулил к самому постаменту, остановился и закурил.

Была полночь. Как писали в старину, глухая, – с точки зрения добропорядочности и умеренного образа жизни. Время, когда истуканы, если верить Пушкину, сходят с пьедесталов и начинают гоняться за несчастными маленькими людишками.

– Ты чего? – удивленно спросила Стрелка, приоткрыв правый глаз.

– Да вот, любуюсь.

– Чем, этим мудилоидом, что ли?

– Плодами человеческого разума, который никак не может без пугала.

И вдруг откуда-то сверху на площадь обрушился оглушительный компьютерный ритм. И… Феликс, голо-графический Феликс пошевелился.

Танцор трижды помотал головой, протер глаза… Да, действительно! Он уже еле различимо отбивал сапогом такт. Потом вскинул вверх правую руку. Когда проигрыш закончился, согнул и резко распрямил её в локтевом суставе.

И – хоть никто из оставшихся в живых и не знал голоса Дзержинского, но это был, несомненно, его голос – зашелся в рэпе. Законвульсировал, отчего полы его долгой шинели начали ходить ходуном, затрясся всем туловищем и начал швырять вперед, в направлении испохабленной Манежной площади, кисти рук с растопыренными, как у братана, пальцами.

Танцор сидел с отвалившейся челюстью. Весь хмель мгновенно выветрился. Его место заняла прострация, наполненная гипнотизирующим ритмом и беснованием огненного истукана. Стрелка, напротив, хохотала, словно безумная, хлопая себя по коленям ладонями, и останавливалась лишь на момент припева, чтобы проорать: Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка!

И тут произошло нечто невообразимое даже для этой фантастической ситуации. Феликс наклонился, стащил с ноги сапог и кинул его. Не вдоль Охотного ряда, а чуть правее. Огромный голографический сапог пролетел над «Детским миром» и упал, по всей видимости и по логике сюжета, на гостиницу «Савой». И там, вдалеке, в небо взвился сноп искр.

Танцор осмотрелся. Лубянка была впритык уставлена автомобилями. На их крышах в ритм, музыке тряслись, дрыгались, корчились люди: Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка!

И вдруг Стрелка, открыв дверь, собралась выскочить из машины. Танцор еле успел схватить её и пристегнуть ремнем. А она продолжала корчиться: Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка!

Феликс между тем продолжал, тряся козлиной бородкой, размахивая над головой портянкой и брызгая голографической слюной:

Музыка и голос стали плавно затихать: А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а

И всё смолкло. Феликс опять стоял неподвижно, в свой обычной позе, словно тут ничего и не было. И даже сапог был на месте.

Танцор глубоко вздохнул и погладил по щеке Стрелку, из которой словно выпустили весь воздух. Она тихо всхлипнула.

– Танцор, что это было?

– Да ничего особенного, Стрелка, обычный лубянский спецэффект. У них, такого до хрена и больше. И даже не такое есть. Почитай jcaK-нибудь Шаламова.

Танцор откинул передние кресла, укладываясь спать. Потому что из такой пробки можно было выбраться лишь часа через два.

Очнулся от острого локтя Стрелки, который беспардонно въехал ему в бок, в самую печень. Вначале грязно выругался, а уж потом открыл глаза.

На лобовом стекле красовалось новое послание Маньяка. Вполне остроумное: «Куда направляется маменька?» Два, несомненно, беса тащат уродливо толстую, абсолютно голую бабу. Рядом летит ведьма. Парящий в воздухе кот держит над процессией зонтик. Внизу опять был комментарий Гойи:

У мамаши водянка, и ей предписан моцион. Дай Бог, чтобы ей полегчало.

Площадь была пустынна. Так что ловить было уже некого. Поезд ушел. Танцор оказался полным идиотом.

Он все-таки вылез из машины. Невдалеке стоял бежевый «Фольксваген» с потушенными фарами. Танцор подошел… Да, точно. Рядом с пустой машиной лежало растерзанное тело. Женское. Почерк был, естественно, тем же самым. Море крови. Вспоротый живот. Лицо, которое уже походило на все, что угодно, но только не на человеческое лицо. Даже на лицо трупа.

Было ясно, что надо поскорее сваливать, пока не нагрянули менты. Однако вначале, сам не понимая для чего, подбежал к «БМВ», взял «мыльницу», вернулся и три раза, с разных ракурсов, сфотографировал. Присел и с полуметра щелкнул морду «Фольксвагена», точнее, его номер. И лишь после этого понесся по Мясницкой.

Все было абсолютно понятно. В то время, как на площади происходило беснование, когда обезумевшие люди ничего не слышали, не видели и не соображали, Маньяк, вероятно, напялив маску и нахлобучив капюшон, вломился в «Фольксваген». И потом сколько ему надо было, столько и издевался над несчастной женщиной. Затем, когда все разъехались, вытащил из машины тело. И, уходя, прилепил листок на лобовое стекло «БМВ» Танцора. Все было именно так и не иначе.

Правда, Танцор не вполне понимал, как Маньяк добирается потом до дома. Ведь он должен быть с ног до головы обляпан кровью. А машины у него, судя по Красноармейскому лесу, нет.

Стрелка знала. Видимо, он приносит с собой что-то типа спецодежды, какой-нибудь резиновый фартук. А потом переодевается. Наверняка моет руки, поливая на них из двухлитровой пластиковой бутылки. Однако может работать и в резиновых перчатках.

– А как же маска? – спросил Танцор. – Когда он там, на Красноармейском шоссе, сунулся ко мне, то маска была прямо-таки идеальной белизны.

– И это тоже просто. Она сшита из какого-нибудь плотного непромокаемого нейлона. Закончив свое скотское дело, он, вероятно, выворачивает её наизнанку. Заодно и кровь на лице ощущает. Наверно, у него такой кайф, извращенческий.

– Что, так в метро и едет? В маске?

– Ну, – начала фантазировать Стрелка, – может, походит где-нибудь в закоулках минут десять, покайфует, а потом снимает. А может, так и едет. Это ведь не черная маска, которая для грабителей. Белая – это совсем другое. Мол, калека, все лицо обгорело или там проказа, или ещё что. Ему, думаю, в метро ещё и место уступают.

Добравшись до дома, сразу же завалились спать. Изможденно. Нормально отдохнули. Ходи после этого по клубам, радуйся прелестям столичной ночной жизни.

То моросило, то ветер сносил к востоку темное уплотнение с рваными краями, то приволакивал следующую дозу мелкого, как маковые зерна, дождя. Кладбище, приткнувшееся одним боком к суетному Ярославскому шоссе недалеко от речки Учи, думало о чем-то своем. Знало много, очень много, но все это держало в тайне.

Погода была просто отменная. Настраивающая на соответствующий лад: «Тот жил и умер, та жила и умерла, и эти жили и умерли; к одной могиле другая плотно прилегла. Земля прозрачнее стекла, и видно в ней, кого убили…»

Старые обветшавшие и новые, аспидного цвета, кресты, гранитные параллелепипеды памятников и архаичные фанерные пирамидки – и запущенные, и ухоженные – все это уже прижилось, проросло корнями и уже существовало отдельно от родных и близких, «жило своей жизнью». Все это уже не болело, не требовало безутешной постоянной скорби. Это уже как выращенный и уехавший в другой город старший ребенок, когда всё переключилось на младших.

А тут – зияющая могила. Развороченная бездушными лопатами земля. Словно полостная операция под наркозом, потому и не стонет. Точнее, после парализующего укола…

Примерно такие, но облеченные в образы, а не в слова мысли занимали Маньяка. Вот уже час он прохаживался меж оградок, автоматически читая фамилии и вычитая из года смерти год рождения, получая таким образом разновеликие куски жизни, отпускаемые неведомой продавщицей никогда не иссякаемой очереди из нерожденных. И тот же, знакомый, ропот в хвосте – хватит ли всем? И то же волнение. И безмерное счастье получивших, оторвавших свое. Однако им и помирать придется раньше, чем тем, которые позади…

Вдалеке начало нарастать урчание мотора. Маньяк нервно закурил. Несомненно, это она. Хоть и в закрытом гробу. Да и как иначе, если голова чужая. Наверняка об этом родственникам ни слова.

Маньяк до мельчайших подробностей вспомнил её лицо. Хоть и не очень свежее, но ставшее от ужаса прекрасным – чистым, просветленным… Словно под венцом…

Вспомнил родинку под левым соском. Тогда она потрясла Маньяка, породила в воспаленном сознании бездну ассоциаций, море искрящихся парадоксами аллюзий…

И он аккуратно срезал её, зачарованно наблюдая за побежавшей к животу струйкой крови. И тем самым лишил себя возможности отступления. Потому что те муки, которые ей предстояло пережить здесь и сейчас, не шли в сравнение с тем, что ожидало бы её в будущем, если б он дрогнул и ушел. На этом месте образовалась бы меланома. Потом пошли бы метастазы. Долгое и мучительное умирание.

Поэтому теперь он уже был милосердным посланником.

Однако все же ещё поиграл немного.

– Слушай меня внимательно, – сказал он, глядя сквозь прорези маски в её расширенные зрачки. – Ты меня понимаешь? Если понимаешь, то поморгай глазами. – Она была уже полностью парализована.

Повторять пришлось трижды. Лишь тогда моргнула.

– Если я угадаю, как тебя зовут, то ничего не сделаю и отпущу. Поняла?

Сразу же заморгала.

– Если назову твое имя, то моргай. Элеонора?.. Агриппина?.. Козетта?.. Берта?.. Фёкла?.. Изольда?

И тут она начала моргать. Маньяку даже показалось, что радостно.

– Врешь, сука! – закричал он яростно и набросился на нее…

Метрах в пятидесяти показалась процессия. Унылая, под стать погоде. Четверо парней несли простой черный гроб, украшенный по периметру штампованными жестяными листиками. «Дубовыми». Сзади шла, судя по всему, мать в черном платочке, сгорбленная пока ещё не годами, а всего лишь горем. Рядом с ней – беленький мальчик лет восьми с напуганными глазами. Чуть сзади – муж с опущенной головой. С лицом, опухшим скорее всего не от слез, а от водки. Тут же была и сестра… Да, именно сестра, Маньяк уловил значительное сходство.

Замыкали процессию пять–семь нестарых ещё женщин, вероятно, сослуживиц покойной и, частично, дальних родственниц. Каких-нибудь двоюродных. И шесть–семь мужчин крестьянского замеса. Эти, несомненно, были соседями по улице.

Унылость процессии усугублялась бросающейся в глаза бедностью её участников. На большинстве мужчин были ватники, что делало их неотличимыми от двоих могильщиков, деловито шагавших позади с широкими совковыми лопатами на плече. На женщинах что-то очень блеклое; хоть, казалось бы, черный цвет не может иметь блеклых оттенков.

Более всех было жалко, конечно же, мальчика. С таким-то отцом, который через две недели прочно позабудет не только про то, что у него когда-то была жена, чье долгое страдание наконец-то закончилось. Но и что есть маленький сын, которого надо растить. И лишь теща будет напоминать, кляня судьбу и зятя-пропойцу.

А потом заберет ребенка к себе… «Еще не старая, – оценил Маньяк, – до армии дотянет». А несчастный муж стремительно покатится вниз. Такие в одиночестве до сорока не доживают.

Установили гроб на специальные салазки, сваренные из дюймовых труб. Открывать было нельзя. Крышку приколотили ещё в морге, до выдачи тела.

Постояли молча. Лишь всхлипывала сестра да ещё две тетки, почти идеально цилиндрические от плеч до подолов. И лишь мать разразилась рыданиями: «Изольдоч-ка, доченька моя, на кого ж ты меня покинула… Как же я без тебя, солнышко мое, жить-то теперь буду… Как же ты себя не уберегла… Родненькая моя Изольдочка…»

«Изольда. Значит, не врала, – удивился Маньяк. – Кто бы мог подумать…»

«Но она сейчас где-то тут, рядом. Где-то над нами. Освобожденная, легкая… Радостная. И это все я. И она это понима… ощущает или как там еще…»

– Ну, слезами тут горю не поможешь, – хамовато влез могильщик с рыбьими глазами. Поскольку клиент небогатый, то с ним можно не миндальничать. – Опускать, что ль, будем?

Рыдания матери усилились, слова пропали. Муж не переменил позы. Мальчик уткнулся лицом в живот тетке, которая, всхлипывая, гладила его по голове.

И тут Маньяка охватило сильнейшее чувство. Почти как тогда. Он почувствовал присутствие Изольды. И отчетлибо увидел её сквозь крышку гроба – целую, невредимую. Радостно улыбающуюся из-под неплотно сомкнутых век. И ощущал где-то совсем рядом, в каком-то другом измерении, до которого можно дотянуться рукой… Это было остро, как вспышка молнии…

«Вернулся», когда уже начали кидать горстями землю. И он, не отдавая себе отчета, подошел, нагнулся, взял коричневый комок глины и кинул сверху вниз. Комок упал точно на родинку под соском. Он это отчетливо видел… «– Эй, мужик. Ты чё это?

Это говорили ему.

Он не ответил. Лишь молча вытирал платком ладонь.

– Ты кто такой будешь-то?

Это было сказано уже без тени колебания и сомнения, было уже понятно, что это не какой-нибудь незнакомый знакомый Изольды. А кто-то абсолютно неуместный в этот значительный интимный час.

Маньяк, не оборачиваясь, пошел прочь, ощущая, как за спиной в людях одновременно вызревают подозрение и злоба. Пошел, ускоряясь, все быстрей и быстрей, что придавало людям все большую решимость.

И почувствовал, как двое или трое кинулись за ним вслед.

Маньяк побежал. Вначале по какому-то подобию аллеи. Потом сквозь ветви, хлеставшие по лицу.

Сзади орали. Матерились…

Однако голоса не приближались, а удалялись. Потому что принадлежали людям, которые, не дожив до середины жизни, уже изрядно поизносились. Точнее, поизносили сами себя.

Перескочил через невысокий бетонный заборчик и оказался на шоссе. «Фольксваген» мгновенно завелся и понес Маньяка в сторону Москвы.

У мужиков, зло, с одышкой смотревших вслед, жизненных знаний хватило лишь на то, чтобы определить цвет автомобиля. О том, что полезным в поимке преступника может оказаться не только цвет, но и марка, а более всего – номер, они как-то не подумали. Остановить кого-нибудь с мобильником, чтобы тот сообщил постам дорожно-патрульной службы о необходимости задержания опасного преступника, они не догадались.

Да и кто остановился бы, заметив на обочине троих голосующих мужиков в ватниках?

Не те времена.

Так и стояли, понурив головы и матерясь.

Стояли и матерились.

Стояли и матерились.

Стояли и матерились.

И не было у них просвета ни спереди, ни сзади, ни слева, ни справа.

Оставалась лишь слабая надежда на небеса.

АППЛЕТ 13.

БЕДНЫЙ НИЦШЕ

Преступление на Лубянской площади было дерзким, циничным и представляло огромную угрозу для общественного спокойствия. Но более общественного спокойствия целый ряд ведомств, обосновавшихся в Москве, волновали совсем иные проблемы.

Директор ФСБ рвал и метал потому, что садистское убийство было совершено у него прямо под боком, в семидесяти шагах от оплота российской демократии. И таким образом была подорвана вера граждан во всемогущество его ведомства.

Московский мэр рвал и метал потому, что растерзанный женский труп был найден в трехстах метрах от гостиницы «Метрополь», главной гостиницы столицы, в которой останавливаются крупнейшие бизнесмены и финансисты мира. Это была реальная угроза сокращения иностранных инвестиций в экономику Москвы.

Руководитель администрации президента рвал и метал потому, что вертикаль власти не может опираться на такой сраный город, в котором развелось столько маньяков, что они скоро начнут мочить шлюх в кабинетах председателя ФСБ и мэра этого самого сраного города, не идущего ни в какое сравнение с Санкт-Петербургом, где агенты Большого дома таких шуточек не допустили бы ни при каких обстоятельствах.

Начальник Московского уголовного розыска рвал и метал потому, что теперь с него с живого не слезут, пока он не поймает этого ублюдка, из-за которого летит к чертовой матери полицейский саммит на Гавайях.

Министр внутренних дел рвал и метал потому, что он был назначен на эту должность совсем недавно и имел очень приблизительное представление о своих должностных обязанностях и о степени возложенной на него ответственности. Поэтому ему приходилось даже в благоприятных условиях не только рвать и метать, но ещё и рыть копытом землю.

Директор федеральной службы налоговой полиции страны рвал и метал, потому что у него был такой характер. И с этим он ничего не мог поделать.

В такой нервозной ситуации следователь по особо важным делам МУРа майор Никодимов принимал дела у следователя Пушкинского УВД капитана Хазаряна. Капитан, который сваливал с плеч долой тяжеленный груз, был весел и оживлен, хоть и не проявлял этого внешне. Майор – удручен и заторможен.

– Здесь находятся результаты вскрытия, – говорил капитан, перекладывая тощую картонную папочку из кейса на стол майора. – Распишитесь, пожалуйста.

Майор расписывался, подтверждая тем самым, что данный документ был ему передан.

– Здесь протокол осмотра места преступления и акт экспертизы обнаруженных поблизости предметов. Распишитесь…

– Ладно, – прервал его майор, – давай все это вываливай, и я подмахну за каждую позицию.

Покончив с формальностями, майор закурил и гостеприимно придвинул капитану пепельницу.

– Я все это дело уже посмотрел в базе данных. Так что ты мне вот что ответь, – сказал мрачно майор, выпуская дым через ноздри, – какие у тебя по этому делу соображения?

Спросил на всякий случай, поскольку прекрасно понимал, что у паренька, сидящего в глуши, явно не тот класс и не тот опыт, чтобы он мог рассказать что-либо интересное.

– Ну, какие тут могут быть соображения? – начал толочь воду в ступе Хазарян. – Одним словом, ненормальный. Я было хотел проверить по психбольницам, но тут у вас такое дело… Вот, значит, теперь придется вам раскручивать. Не позавидуешь.

– Ну, а что-нибудь новенькое, чего нет в этих бумажках? Что-то такое, что тебе показалось несущественным. Есть что-нибудь?

– Вообще-то есть. Причем существенное. Хотел к делу подшить, да не успел. Вчера днем приходили две тетки, которые на похоронах были. Ну, убитую хоронили, Изольду… Как ее… Да, Колпакову. Так вот, говорят, что на кладбище приходил очень странный человек. Странно себя вел. И у них большое подозрение, что это тот самый маньяк и был.

– Так-так, – майор впился глазами в Хазаряна. – На чем основано подозрение?

– Ну, подошел и бросил горсть земли на гроб. С чего бы это незнакомому человеку такие нежности? К тому же был явно не в себе. Глаза, говорят, шальные.

– Может, любовник?

– Да нет! Тетки в один голос говорят, что «городской». То есть не того поля ягода. И главное, когда его окликнули, то пошел, а потом побежал. Мужики за ним погнались, да он ушел. Только увидели, как сел в машину и поехал в сторону Москвы.

– Так! – выкрикнул майор. И начал долбить капитана вопросами. – Номер машины? Марка? Цвет? Где словесный портрет? Протокол осмотра кладбища? Наблюдение выставил?

– Ну, товарищ майор, – развел руками Хазарян, прекрасно понимая, что никакой он ему и не товарищ, и не начальник, – у нас так быстро не делается. Известно только, что темно-синяя иномарка. Какой-то портретик, конечно, составили. Но его придется здорово корректировать дня через два.

– Это почему же, блин? – изумился следователь по особо важным делам, плохо знакомый со спецификой жизни за кольцевой автодорогой.

– Так мужики, которые все должны рассказать, как вернулись с кладбища, так и принялись за поминки. И говорить с ними можно будет только дня через два.

– Хорошо, но место-то хоть осмотрели? Окурки там, отпечатки ботинок. Может, помочился где-нибудь, чтобы взять на экспертизу. Это-то вы хоть сделали?

Капитан молчал.

– Так, отлично, – начал заводиться Никодимов. – Где голова?

– Какая?

– Ну, та самая, которую нашли рядом с трупом. Она, насколько мне известно, была чужая. Так? Где она?

– Так, это самое… Ее в гроб положили, – ответил Хазарян, честно глядя в глаза майора. Дескать, а как же иначе?

– Отлично! – заиграл желваками Никодимов. – Я смотрю, у нас разговор развивается по сценарию «Всё хорошо, прекрасная маркиза». Отлично. Придется, значит, по-воровски, ночью, эксгумацию делать. Какие ещё сюрпризы будут?

Капитан молчал. По-видимому, оскорбившись.

– Чья голова – тут тоже никаких версий? – продолжил невеселый разговор майор.

– Нет, – искренне ответил Хазарян.

– В области никаких безголовых трупов не находили?

– Так он такой же областной, как и московский. Вон, в самом центре напаскудил.

– Согласен.

Никодимов погасил сигарету. Потом собрал тоненькие папочки, переданные Хазаряном, и убрал их в сейф. И сказал на прощание, подписывая пропуск:

– Мой тебе совет, капитан. Будь повнимательней и полюбопытней. И главное – поусердней. Это когда-нибудь окупится. Может, раньше, может, позже. Но обязательно окупится. А так – пойдешь в услужение местным бандитам и либо сопьешься, либо тебя за все хорошее замочат.

Хазарян, сверкнув глазами, молча вышел из прокуренного кабинета.

Наконец-то Маньяк клюнул. То есть отметился на форуме странички «Crazy story». Его повествование было откровенным настолько, насколько это гарантировало ему безопасность. То есть никаких деталей, по которым опытный аналитик смог бы его вычислить. «Я закурил», не сообщая при этом – ни какую сигарету, ни от чего прикурил. «Я достал из кармана бритву» – опять же без названия фирмы, её изготовившей, без магазина, где она была куплена.

Впрочем, Стрелка слишком многого от него хотела. Такие подробности люди обычно рассказывают следователю. Да и то, когда они уже сломлены и не имеют сил сопротивляться шестерням затягивающей их с потрохами процессуально-следственной машины. Как правило, это происходит после применения к ним пытки, называющейся «слоник». То есть, когда связывают за спиной руки, надевают на голову противогаз и пережимают дыхательную трубку. А то и пускают в трубку слезоточивый газ.

Повествование полностью совпадало с тем, что было известно Стрелке об убийстве в лесу под Красноармейском. Была в нем и белая маска, и капюшон, которые нужны были для того, чтобы ужас, испытываемый жертвой, имел мистический оттенок: вот она, сама Смерть пришла по твою грешную душу! Был человек на шоссе, сидевший в «БМВ», а потом стрелявший в воздух. Был даже парализующий укол, поскольку Маньяк прекрасно понимал, что экспертиза уже установила наличие.«в организме трупа» сильнодействующего алкалоида.

Однако были и весьма интересные сведения, необходимые для заполнения протоколов фэбээровской системы VICAP. Например, выяснилось, что у Маньяка был автомобиль. И что он жил в Москве, а не где-то поблизости от того места. Судя по тону письма, по: «весь вечер накануне меня обуревала подступившая к самому горлу жажда теплой крови, о, если б кто меня видел в таком состоянии», «не с кем словом перемолвиться», «для сверхчеловека постыдно быть в общем хлеву», – Маньяк жил один.

Несмотря на вычурность письма, на обилие совершенно излишних эпитетов, в нем угадывался человек с весьма развитым интеллектом. Человек, способный к определенной рефлексии. Хоть это качество и сулило непростую охоту на него, однако в данном случае было полезно. Маньяк довольно внятно описал свое внутреннее состояние в тот момент, когда он превращался в бешеного зверя. Конечно, это могла быть тщеславная поза, поскольку ведь не на исповеди же он был, но все же…

Так, он утверждал, что, кроме животной страсти к разрыванию жертвы на части, упивания ужасом и муками, которые она испытывает, ощущал также и сострадание. Не к телу, которое бренно, греховно и надобно лишь для того, чтобы утолить страсть Маньяка. А к душе, несчастной душе, которая исстрадалась взаперти, которую это тело топчет и унижает. И Маньяк ощущал себя благодетелем, избавителем и великим освободителем.

На основании чего можно было предположить, что Маньяк из новообращенных христиан. Это подтверждали и дальнейшие его рассуждения. Он считал себя чуть ли не благодетелем. Потому что для жертвы самым наилучшим выходом из той беспросветности, в которой она находилась, было самоубийство. (Беспросветность он связывал не с бытовыми условиями, а с её никчемностью, бесполезностью на фоне таких титанов духа, каковым считал себя.)

Далее шла полная каша. Самоубийство Маньяк квалифицировал как несоизмеримо больший грех, чем убийство. Поэтому он освобождал жертву от геенны огненной, уготованной для самоубийц. Сам же, хоть об этом напрямую и не писал, надеялся, что оказание услуг по освобождению души из узилища тела будет ТАМ квалифицировано как смягчающее обстоятельство. И надеялся на то, что ему «дадут» не очень большой срок пребывания в чистилище. Так и писал: «Конечно, чистилища мне не миновать…»

К сожалению, Стрелка, сколько этот бред не перечитывала, не могла понять, сколько же ему приблизительно лет. Двадцать? Тридцать? Сорок? Вполне возможно, что и все пятьдесят.

– Эй, – окликнула она Танцора, который с большим увлечением мочил бластером монстров, – ты не устал еще?

– Тренировка, мать, тренировка. За неимением тира.

– Погляди-ка, что тут проклюнулось.

Танцор сел рядом и углубился в чтение. Потом сказал:

– Это он. Точно он. Клюнул, голубчик.

– Да, но информации маловато будет. Например, невозможно определить возраст.

– Ну, это за нас VICAP сделает. Соберем достаточно информации и пошлем. Хотя и тут кое-какие уши торчат.

И Танцор побежал по тексту сверху вниз. Выделил курсором абзац:

Есть проповедники смерти; и земля полна теми, кому нужно проповедовать отвращение к жизни. Земля полна лишними, жизнь испорчена чрезмерным множеством людей.

– Ну, что это, по-твоему?

– Мне кажется-, Ницше, – сказала Стрелка, наморщив лоб.

– И мне то же самое кажется. А иначе и быть не может. Человек, судя по всему, грамотный, не может без базиса, ублюдок. А у кого его удобней всего позаимствовать, как не у господина сумрачного философа?.. Вот и ещё кусок, выдернутый из контекста.

Серьезно относятся все к смерти; но смерть не есть ещё праздник. Еще не научились люди чтить самые светлые праздники.

Танцор продолжил текстологические изыскания. Начал что-то бубнить под нос по-английски, потом стал напевать. И в конце концов выделил жирным шрифтом ещё три фрагмента.

Ветер воет в моем уме и моей душе. Моя жизнь – открытая книга или телевизионная исповедь.

Мертвецы – пробуждающиеся новорожденные.

Я хочу умереть в чистом поле. И чувствовать прикос-новение змей.

– Ну? – спросил Танцор, довольный сам собою.

– Похоже на стихи. А в середине довольно пошлый афоризм.

– Так чьи стихи-то?

– Ну, не Пушкин же. Это уж точно. Кто-то очень смурной.

– Это, милая, Джим Моррисон, группа «The Doors». Надеюсь, слыхала про такого?

– Конечно. Только вот в переводе читать не приходилось. Но он ведь тыщу лет как помер, – решила щегольнуть знанием истории Стрелка. – Значит, выходит, что Маньяк уже старый пень? Что-то в это не верится.

– Почему же? – возразил Танцор. – Моррисон умер где-то году в семидесятом. Но у нас от него стали тащиться попозже. К тому же втемяшивается в голову на всю жизнь то, от чего тащишься подростком. Вот и считай. Году в семьдесят пятом Маньяку должно было быть лет Двенадцать – пятнадцать. Так что ему сейчас где-то тридцать пять – сорок.

– Я же говорю, что старый пень.

– Ты, Стрелка, забываешься, – уязвился Танцор.

– Дурной ты у меня совсем, что ли? – решила исправить оплошность Стрелка, как ей показалось, изящно. – Если бритвой людей резать и трупы трахать, то лет в двадцать уже пнем станешь. Ты же у меня, блин, будь здоров какой конь.

– Ладно, принято. Давай дальше работать. Надо же ведь как-то с ним знакомство завести, чтобы не спугнуть. Давай-ка черновик вместе составим.

Стрелка открыла Word и набила первую фразу: «Маньяк! Не стану скрывать, вы мне интересны».

– Это с какого же хрена ты его Маньяком называешь?

– Да с такого, что он сам так подписался.

– Ладно, годится. Только не слишком ли манерно получается? «Я к вам пишу, чего же боле?» У тебя тоже архаизмом сильно отдает.

– Ты неправ, – возразила Стрелка, – он же сам примерно так изъясняется. Типа интеллигент конца девятнадцатого века. Давай-ка ещё разок перечитай, чтобы врубиться.

Танцор перечитал и согласился.

– Теперь давай-ка обоснуй, почему он тебе интересен.

Стрелка закурила и сосредоточилась на кончике сигареты, дымящейся словно ароматизированная палочка. Потом сунула сигарету в левый уголок рта, прищурила левый глаз, чтобы дым не ел его, и опять застучала по клавишам: «Никак не ожидала встретить здесь, на форуме, среди этих болтунов, ч настоящего мужчину».

– Это правильно, – удовлетворенно потер ладонь о ладонь Танцор, – это ему будет очень приятно. Про настоящего мужчину.

– Фирма веников не вяжет. Кстати, я тебя тоже на это самое подцепила.

– Ты о чем думаешь, девушка? – сказал Танцор, удивленно и предельно неодобрительно посмотрев на Стрелку, словно застал её за ковырянием в носу. – Чем у тебя башка занята? Мы важным делом занимаемся или что? Пиши, блин, пиши своему новому другу!

Стрелка вновь застучала по кейборду: «Меня часто посещают те же самые мысли. Точнее, я только сейчас поняла, что они именно такие. Вы помогли мне разобраться в себе. Это очень необычное ощущение…»

– Так-так, отлично, – нервничал за спиной Танцор, – отлично, Стрелка! Только ты немного пошлости подпусти, чтобы как в латиноамериканском сериале. Чувствую, что Маньяк в минуты просветления банальнейший человек. Это из его текста так и прет.

– Погоди. Пошлость будет. Я думаю, надо навтыкать незакавыченных цитат из Ницше. Согласен?

– Ну, блин, ну что бы мы все без тебя делали?! Давай хреначь. А я для тебя пока что-нибудь вкусненькое приготовлю.

Танцор пошел на кухню делать композиции из хлеба, ветчины, сыра, ломтиков селедки в брусничном соусе, маслин, маринованных огурцов, свежих помидоров, зелени и майонеза: Стрелка углубилась в работу.

Через пятнадцать минут все было готово. Усталая и довольная Стрелка, рискуя надорвать уголки рта, поедала плоды творческого порыва Танцора. Танцор углубился в чтение послания.

Маньяк!

Не стану скрывать, вы мне интересны. Никак не ожидала встретить здесь, на форуме, среди этих болтунов, настоящего мужчину. Вас, вероятно, интересует, почему я пишу вам, вместо того чтобы, как это делают ограниченные люди, ужасаться тому, что вы рассказали о себе. Дело в том, что я ощущаю родственность наших душ. Мое сильнейшее свойство (уверена, что и ваше тоже) – самоопределение,. Но оно по большей части оказывается и моей нуждой – я всегда стою на краю бездны.

Как вы прекрасно сказали: «Побороть свой аффект – значит в большинстве случаев временно воспрепятствовать его излиянию и образовать затор, стало быть, сделать его более опасным». От себя добавлю, что жестокость бесчувственного человека есть антипод сострадания; жестокость чувствительного – более высокая потенция сострадания. А вы, это сразу угадывается, несомненно, очень чувствительный человек.

Я долго думала о свойствах человеческих отношений. И в конце концов поняла: если ты прежде всего и при всех обстоятельствах не внушаешь страха, то никто не примет тебя настолько всерьез, чтобы в конце концов полюбить. В то же время, чем свободнее и сильнее индивидуум, тем взыскательнее становится его любовь; наконец, он жаждет стать сверхчеловеком, ибо все прочее не утоляет любви.

Несомненно, вы пришли к такому пониманию уже давно. И сильно преуспели в этом. Я же нахожусь лишь в начале пути, и любые ваши слова могли бы оказаться для меня бесценными.

Конечно, и я чего-то достигла – внутренне. А это, вы со мной, несомненно, согласитесь, главное. Без должной внутренней гармонии невозможно никакое деяние. Мне уже никогда не бывает в полной мере хорошо с людьми. Я смеюсь всякий раз над врагом раньше, чем ему приходится заглаживать свою вину передо мной. И при этом я могла бы легко совершить убийство в состоянии аффекта.

Должно быть, некий дьявол изобрел мораль, чтобы замучить людей гордостью; а другой дьявол лишит их однажды её, чтобы замучить их самопрезрением. Мораль нынче увертка для лишних и случайных людей, для нищего духом и силою отребья, которому не следовало бы жить. Мораль говорит каждому: «ты все-таки представляешь собой нечто весьма важное», – что, разумеется, есть ложь.

Помните, у Ницше: «В стадах нет ничего хорошего, даже когда они бегут вслед за тобою». Я ненавижу обывательщину гораздо больше, чем грех.

Угадывая в вас человека незаурядного, должна сказать, что при известных условиях наносится гораздо меньший общий вред, когда кто-то срывает свои аффекты на других, чем на самом себе: в особенности это относится к творческим натурам, сулящим, как вы, большую пользу. Следует оберегать зло, как оберегают лес. Верно то, что вследствие редения и раскорчевок леса земля потеплела.

Прошу вас… Нет, умоляю, чтобы вы стали моим учителем, духовным наставником. Жду с нетерпением от вас послания. Жду с замиранием сердца. Мой адрес: tsirtseya@mail.ru.

Ваша Цирцея

P.S. Смерть достаточно близка, чтобы можно было не страшиться жизни.

– Отлично! – воскликнул Танцор, дочитав до конца. – Только у меня есть некоторые сомнения. Не перегнула ли ты палку по поводу пошлости-банальности. Мне кажется, перебор получился. Нормальный человек это всерьез не воспримет.

– Бьин! – возмутилась Стрелка набитым ртом. Когда дожевала, то аргументировала более внятно. – Так он же ненормальный! И Ницше для него все равно что икона. Это во-первых. А во-вторых, тут моих слов процентов пять, не больше. Я ж не виновата, что Ницше всю жизнь писал мыльную оперу для двадцать первого века. В свое время его боялись, детям читать не давали. А сейчас это лишь забавно и не более того. Я тут нашла одно его высказывание, совершенно трагикомическое: «Заблистать через триста лет – моя жажда славы». Представляю, как он тогда заблещет.

– Ладно, согласен. Бедный Ницше. Отправляй.

– Да, чуть не забыла. Не вполне понятно, почему он рассказал только про первое убийство. А про Лубянку ни слова.

– Вероятно, хочет растянуть удовольствие. Как говорится, продолжение в следующем номере.

АППЛЕТ 20.

ФБР МЫШЕЙ НЕ ЛОВИТ

Следопыт наконец-то обзавелся логином (Nkls_McHot) и паролем (**********) одного из агентов ФБР. Агент, судя по неограниченному доступу в систему, имел весьма большие полномочия. Чтобы не потерять добытое с таким трудом, Следопыт лазил в программу VICAP лишь с четырех до пяти утра по вашингтонскому времени, когда спят все, включая суперагентов суперспецслужб. Такая осторожность была необходима для того, чтобы система безопасности ФБР не засекла двойника агента Nkls_McHot, который одновременно с ним, под его паролем и логином, вошел в корпоративную сеть.

После обнаружения двойника незамедлительно не только меняется пароль, но и выясняется, каким образом он был похищен. И на основании полученных данных повышается защита системы от несанкционированных доступов. То есть вторично украсть пароль агента Nkls_McHot или кого-либо ещё становится гораздо сложнее.

Но, даже работая в «мертвый» промежуток времени, Следопыт не был застрахован от обнаружения. Nkls_McHot вполне мог оказаться «совой» и начинать стучать по клавишам, когда его коллеги, после пары двойных виски, спят без задних ног.

Также он мог пересечься со Следопытом по времени по той простой причине, что не все агенты ФБР сосредоточены в столице США. Есть и такие, которые, например, гоняются за поставщиками кокаина для голливудских целлулоидных звезд на западном побережье.

В конце концов Nkls_McHot вполне мог сидеть и где-нибудь в Европе и жить по Гринвичу. Широко простирает ФБР руки свои в дела человеческие. Нагло тянет свои наглые ручонки во все страны света, совершенно не опасаясь того, что кто-то способен дать ему по рукам.

«Может, сидит, ухарь, где-нибудь в паре кварталов отсюда», – думал иногда раздраженно Следопыт, который во время службы в милиции работал именно так, как этот самый вероломный Nkls_McHot. To есть не обращая внимания ни на какие пустые формальности. Правда, произвол Следопыта не выходил за пределы государственной границы Российской Федерации, что, несомненно, делало бывшего лейтенанта Осипова человеком гораздо более нравственным, чем этот заморский шпик, работающий под паролем **********.

Поэтому приходилось работать короткими сеансами по пять–десять минут, воровато посматривая на часы. Отключившись от сети, сразу же стирал все следы в журнале регистрации работы с WEB-страницами. Береженого бог бережет.

Следопыт наконец-то украл все, что можно было украсть из базы данных МУРа. Данных по двум убийствам оказалось вполне достаточно для того, чтобы с грехом пополам заполнить все необходимые для VIСАР опросные листы. В чем ему здорово помог Танцор, в совершенстве знавший английский.

Сегодня наступил решающий момент. Следопыт отправил в чрево VICAP все добытые о Маньяке сведения и стал нервно ждать, ощущая шкурой, как далекий американский компьютер переваривает данные, анализирует, сравнивает, перебирает базу данных. Как головки жестких дисков перескакивают с трека на трек, как процессор, не перегруженный в это время суток сотнями заданий, переключает потоки электронов с шины на шину, выстреливает на внешние устройства команды прерываний, модифицирует адреса, стробирует считанные из кэша байты, прогоняя их через сумматор и сотни регистров…

Есть! Замигал индикатор модема, принимая присланный из Вашингтона апплет. И одновременно зашелестел винчестер мэйнфрейма, намагничивая домены на своей сверкающей, словно зеркало в солнечный день, поверхности.

Следопыт убедился в том, что все принято, и вышел из фэбээровской системы.

Скопировал файл на сидюк, позвонил Танцору и поехал на военный совет.

Собрались, сели, закурили.

Стрелка распечатала в четырех экземплярах психологический профиль Маньяка.

Дед достал литровую бутыль «Блэк вельвета» и решительно, с треском, свинтил ей крышку. Что Танцор воспринял с большим удовлетворением – человек вернулся в строй.

Глянули в бумаги.

Первая же строчка преподнесла неприятный сюрприз. После слова WARNING, выделенного красным цветом, подчеркнутого и подпертого с двух сторон шестью восклицательными знаками, агент Nkls_McHot предупреждался о том, что предоставленных им данных по преступнику Maniac недостаточно для того, чтобы составить точное описание его психологических характеристик. Поэтому достоверность составленного профиля не превышает 73 процентов.

– Ладно, с паршивой овцы хоть шерсти клок, – сказал Танцор и начал переводить что называется с листа, иногда подглядывая в словарь психологических терминов. – Значит, мы имеем дело с эвисецирацией…

– Ты, друг мой, – прервала Стрелка, – давай переводи с английского на русский человеческий.

– Ну, это означает потрошение. Это русское слово.

– Вот так и давай дальше. По-человечески. Танцор продолжил по пунктам.

1. Общие описания особенностей личности и доминирующей мотивации преступления

Циклотимический тип личности. Гипертимические фазы, со свойственным им повышенным фоном настроений в сочетании с жаждой деятельности и высокой активностью, чередуются с дистимными фазами поведения, для которых характерна фиксация на мрачных сторонах жизни и заторможенность. Относится к гедонистическому типу серийных убийц, получающих моральное и физическое удовлетворение в процессе совершения преступления.

2. Индивидуальные особые признаки личности

а) Направленность личности

Имеет средние материальные потребности, которые соответствуют годовому доходу в $60-80 тысяч. К карьерному росту относится без должного интереса, удовлетворяясь своим существующим социальным статусом. Духовные потребности ставит выше материальных. Не склонен к созданию прочной семьи. Имеет консервативные вкусы жителя небольшого населенного пункта юго-западного региона страны. Предположительное хобби – коллекционирование холодного оружия и хирургических инструментов.

б) Операциональные характеристики

Имеет гуманитарное образование. Предположительно бакалавр юстиции, истории или театрального искусства. В значительном объеме знаком с анатомией человека. В меньшей степени – с фармакологией. Водит автомобиль. Огнестрельным оружием не владеет. Полученное образование и жизненный опыт позволяют располагать к себе случайных собеседников, искусно скрывая свои истинные цели. К профессиональным стереотипам поведения следует отнести снисходительно-покровительственное отношение к людям.

в) Психохарактерологические качества

Замкнут. Предпочитает одиночество, считая любой круг общения недостойным для себя ввиду своего значительного интеллектуального превосходства. Имеет умеренно завышенную самооценку. Неспособен к длительным дружеским и сексуальным привязанностям. Лжив даже в тех обстоятельствах, когда это не сулит ему никаких выгод. В период перехода из гипертимической фазы в дистимную подозрителен, жесток, мстителен. Возможна клаустрофобия. Несомненна непреодолимая тяга к сексуальным перверсиям: некросадизм и, вероятно, зоофилия.

г) Психические свойства и процессы

Интеллект незначительно превышает среднее значение для социальной группы, к которой принадлежит Маньяк. В то же время он обладает способностью детального планирования поведения. В том числе и при подготовке преступления. Однако повышенная эмоциональность зачастую способна внести коррективы в прекрасно разработанный сюжет.

д) Социально-психологические особенности поведения Принадлежит к материально благополучной социальной категории. Умеренный сторонник Консервативной партии. В жизни играет роль непонятого, неоцененного и невостребованного обществом гения, сверхчеловека. Живет по средствам, не стремясь к излишествам, полагая, что это недостойно для человека с богатыми духовными потребностями. Круг чтения: триллеры и философская литература. Музыкальные пристрастия: группа «The Doors». Кинематограф: фильмы маргинальных европейских режиссеров. Услугами проституток пользуется крайне редко и бессистемно. Театр, вероятно, не посещает.

е) Биопсихические свойства

Расстройства половой функции, характеризующиеся неполной эрекцией и преждевременным семяизвержением. Дисфункция гипоталамуса. Вероятен артрит суставов нижних конечностей. Чрезмерный волосяной покров тела. Иные формы атавизма, включая наличие хвоста, маловероятны. Первая группа крови. Резус положительный.

ж) Особенности сексуальной сферы и сексуальных влечений

В выборе партнерш крайне неразборчив. Единственное требование – способность остро переживать боль.

3. Возраст 35–40 лет.

4. Район места жительства Проживает в Мюнхене.

– Ты что это, Следопыт, – прервался Танцор, – ФБР в заблуждение вводишь? Сам про Мюнхен придумал, а?

– Ну а что мне надо было писать? – искренне изумился Следопыт. – Деревню Дудкино Пушкинского района Подмосковья? Тут бы у этого самого «Викапа» крыша и поехала. А Бавария – это ведь очень похоже на Россию. Те же березки и прочее. Там в свое время была даже Баварская советская республика. Правда, недолго. Вот я и приблизил место обитания Маньяка к нашим условиям. Представляю, что бы нам выдала программа, если бы я выбрал Нью-Йорк.

– Зачем Нью-Йорк? – пожал плечами Танцор. – В Штатах ведь тоже Москва есть.

– Ладно, Танцор, – вмешалась Стрелка, – если умишком по сравнению со Следопытом не вышел, то сиди и помалкивай. Точнее, переводи.

Танцор продолжил.

5. Район места работы, службы, учебы Мюнхен.

6. Описание иных мест вероятного обитания Способен перемещаться в пределах Центральной Европы. Возможны поездки в Восточную Европу.

7. Уровень образования и профессиональной квалификации

Бакалавр. Квалификация невысокая в связи с долгим отсутствием практики.

8. Род занятий

Без определенных занятий,

9. Способ существования

Существует на проценты, получаемые от инвестиционной компании.

10. Марка автомобиля Предположительно «Фольксваген».

11. Особенности происхождения

Родился в неполной семье. В детстве подвергался сексуальной агрессии со стороны сожителя матери.

12. Семейное положение

Холост.

13. Наличие детей Нет.

14. Наличие судимости и вид прежде совершенных преступлений

Судимостей не имеет. Преступлений прежде не совершал.

– Не верю, блин! – вскричал Танцор. – Прожил полжизни, будучи крутым психом, и никого не замочил? Не верю!

– Да не горячись ты так, – почему-то совершенно трезво сказал Дед, несмотря на то, что от литра канадского пойла в бутылке оставалось уже граммов двести пятьдесят. – Во-первых, эта самая VICAP не обнаружила в своей базе похожего почерка. Серийщики – они ведь как роботы работают, каждый раз повторяя то же самое.

– Да, но ведь то Америка, а то Россия! – не сдавался Танцор.

– Ну и что? Думаешь, фэбээрошники у нас информацию не воруют? Наверняка в их базе навалено и свое, и чужое.

– А во-вторых, – вмешалась Стрелка в разговор мужчин, – мы же с кем имеем дело? С ублюдком Сисадмином! Который нам подсунул нечто свеженькое. Наверняка Маньяк – это новодел.

– В смысле? – вскинул удивленно брови Танцор.

– Ну, программеры сделали на чьей-нибудь базе совершенно новый образец. И закинули его к нам сюда, свеженького, раньше ничем себя не проявившего. А там, на другом конце Сети, тот, с кого сняли копию, конечно же, вволю попил кровушки.

– Так, думаешь, это клон? – спросил Следопыт. – В смысле, там Маньяк жив, а здесь находится его программный клон? Или уже с дохлого сняли энцефалограмму?

– Не знаю. Вроде там у них сейчас никого не расстреливают. Мораторий.

– Ладно, поехали дальше, – сказал Танцор и продолжил чтение.

15. Антропометрические и функциональные особенности преступника

Телосложение нормальное. Рост от 175 до 180 сантиметров. Размер обуви – 43. Брюнет, волосы длинные. Внешность не отталкивающая. Увечья и врожденные уродства отсутствуют. Мимика умеренная. Жестикуляция практически отсутствует. Левша. Произнесение звука «дубль-вэ» отличается от нормативного.

– Да, – мрачно сказал Танцор, закончив чтение. – Мицубиси херовато получается. Дубль-вэ у нас только одна Стрелка правильно произносит. Потому что без конца орет свое «Bay!»

– Это почему же херовато?! – оскорбился Следопыт. – Я, блин, целую неделю надрывался! И вот, получил!

– Извини, Следопыт, извини. Мы, конечно же, тебе очень благодарны. Ты сделал невозможное. И этот профиль, конечно же, облегчит нашу задачу. Но, к сожалению, ненамного. Согласен?

– Да, конечно. – Следопыту было нечего возразить. Потому что сведения, предоставленные фэбээровской программой, были довольно общими. Ничего характерного, что позволило бы мгновенно узнать Маньяка в толпе. Такие люди ходят по Москве большими косяками.

Стрелка удивленно посмотрела на одного, потом на второго и сказала совершенно уничижительно:

– Один непонятно каким образом в милиции служил, деньги непонятно за что получал. Другого Сисадмин непонятно на каких основаниях считает нашим командиром. А приглядишься к вам повнимательней, так вся ваша убогость наружу так и прет! Вы, что, думали взять эти листочки в руки и бегать с ними по всему городу? Заглядывать в лица. Рассматривать особые приметы. Так, что ли?

– Ты чего это с цепи сорвалась? – опешил Танцор.

– Да того, что мы получили ценную информацию. Но только не для беготни по улицам. Имея её, гораздо проще провоцировать Маньяка на откровенность на нашем сайте.

– Что же в ней ценного?

– Смотри, – Стрелка взяла листочки. – Вот, например: «К карьерному росту относится без должного интереса», «Не склонен к созданию прочной семьи». Это можно использовать, потому что человек размягчается, когда ему говорят именно то, что ему нравится. Буду клясть семью и карьеру.

Идем дальше. Очень полезно порасспрашивать его о человеческой анатомии, раз он в ней собаку съел. О холодном оружии и хирургических инструментах, коль он их собирает. Напишу чего-нибудь про фильмы фон Триера. Да! Вот! Биопсихические свойства! Представляю, как ему будет приятно узнать, что я обожаю мужиков, густо заросших шерстью!

И главное, что мы знаем, – у него периоды жажды деятельности сменяются периодами апатии. Именно в это время его и надо выманивать на себя.

– Выманивать?

– А ты как думал, Танцор?! – Стрелка аж задохнулась от негодования. – Именно выманивать. И не абстрактно. А придется прислать ему мою фотографию, а потом уж назначать встречу. Это же было сразу ясно.

– Слушай. – вмещался Следопыт, – тебя жалко. Риск же огромный. Давай-ка подсадной уткой будет какая-нибудь моя подружка.

– Нина, что ли?

– Нет, Нина у меня постоянная подружка. Ее мне тоже жалко. Какую-нибудь временную подсунем.

– Проститутку?

– Да что ты такая тупая, Стрелка? Знакомишься, скажем, в «Куклах». А потом раза три вместе ночуешь. Вот и – всё.

– Следопыт! Я смотрю, тебя ещё воспитывать и воспитывать надо. – Танцор уставился на Следопыта, словно хотел прожечь в нем дырку. – От жадности мы тебя, слава богу, излечили. Теперь придется от крысятниче-ства, от душевной никчемности. Как говорил наш. комсорг, перековывать будем.

– Да, было такое слово, – встрял Дед. – Но меня, курвы, не перековали!

– Во-во, Дед. Кишка у них тонка. Кстати, у этого самого комсорга интересно жизнь два раза перевернулась. Он надеялся, что будет по всей стране колесить с гастролями и играть Павку Корчагина в «Поднятой целине». А тут такой облом вышел – не надо про Павку, давай про банкиров и про бандитов. Однако дождался, козел, своего часа. Китайцы решили снять на Украине эту самую «Целину». Комсорг к ним и подвалил. Л ему дали играть Павку. В прошлом году фильм получил китайскую госпремию. И бывшему нашему комсоргу насыпали полный чемодан юаней. И он…

– Ладно, Шахерезада, давай о деле, – перебила Танцора злопамятная Стрелка. – Идти, конечно, придется мне. А уж вы из-за куста выскочите и все сделаете.

– А ты уверена, что именно Маньяка замочим? Может, это кто-то из имеющих доступ в базу МУРа решил повыпендриваться?

– Опять двадцать пять! Ведь он же написал на форуме про картинку Гойи. А это известно только нам и Маньяку. Значит, он и только он.

– Хорошо, – не сдавался Танцор. – Какой-то чайник прочитал на форуме рассказ Маньяка и твое к нему письмо. Где ты, кстати, оставила свой эмейл. Так вот Маньяк молчит, а чайник шлет тебе письмо с подписью «Маньяк». Ты присылаешь ему фотографию, выманиваешь его, а мы мочим-совершенно случайного человека. Это нормально?

– Ну, бывает, – ответил за Стрелку Следопыт, которого пока ещё не перековали.

– Нет, чуваки, – решила поставить точку в этом жалком лепете Стрелка, – вы, я смотрю, в Рунете разбираетесь, как свинья в апельсинах. Есть такой штампо-мер Леонида Делицина, http://teneta.rinet.ru/shtampomer/. С его помощью устанавливается авторство текста.

– Это каким же образом? – скептически спросил Следопыт, считавший себя экспертом по русскому сегменту Интернета.

– Элементарно! – ответила эксперт Стрелка. – Это такая программа, которая определяет, так сказать, отпечатки пальцев автора. Ну, один автор к месту и не к месту вставляет слово «однако», другой – «стало быть» или ещё какую-нибудь хренотень. У каждого есть свои излюбленные словесные штампы. Каждый даже ошибается по-своему. Ну, там лишние запятые или все время путает «не» и «ни». Так вот, вначале в штампомер засовываем бред Садиста с форума. Потом письмо, которое мне прислал непонятно кто. И штампомер говорит: Садист это или не Садист. Ясно?

– Ясно, – ответил Танцор. – Однако у нас есть ещё один инструмент. Очень мощный и необычайно точный.

И все посмотрели на Деда.

АППЛЕТ 21.

ДЕД СОШЕЛ С УМА

Несмотря на то, что весь канадский «Черный Вельвет» – напиток хоть и мягкий, но забористый – был выпит до дна, Дед являл собой образец человека, заскочившего в «Русское бистро», хлопнувшего стограммовый шкалик «Привета», закусившего пирожком с грибами и вышедшего наружу в приподнятом расположении духа.

Был он слегка порозовевшим, улыбчивым и совершенно вменяемым. О сеансе ясновидения не могло быть и речи. Что-то напевал себе под нос из Билли Холидея и беззаботно попыхивал сигаркой.

– Так, – мрачно констатировал это явление Танцор, – хорошие колесики ты, Стрелка, подобрала.

– Да, подобрала! До них он зеленый был, того и гляди желтеть начал бы от алкогольного гепатита. А сейчас человеком стал. Это что, плохо, что ли?

– Да нет, замечательно! – парировал Танцор. – Раньше человеку хватало тридцати баксов на выпивку, а сейчас вряд ли и в полтинник укладывается. Этак ты его разоришь на хрен.

– Что это вы обо мне в третьем лице, ексель-мок-сель, заговорили? – начал заводиться Дед. – Врачи, ядрена вошь, выискались! Педагоги-опекуны, японский городовой! Деньги тут будут мои считать!

Танцор успокоил Деда лаской и участливыми разговорами о творческом наследии Керуака. Следопыт тем временем побежал за вторым «Блэк Вельветом». Пить много, конечно, нехорошо. Особенно в немолодые годы. Однако ситуация была слишком сложная и требовала от каждого члена команды напряжения всех душевных и физических сил.

– Ну что, Дед, продолжим? – спросил запыхавшийся Следопыт, выставляя на стол бутылку. Можно было и не спрашивать, поскольку вопрос был явно надуманный, чисто риторический.

– Так и вы присоединяйтесь, – – сделал широкий жест Дед. Отвинтил крышку и налил всем по полстакана. Сам же по традиции стал отхлебывать из горлышка.

Пили молча, поскольку уже вдоволь наговорились. А теперь каждый прокручивал в уме варианты, которые были у них впереди. Понятно, что самый худший расклад, когда истечет время и их начнут по очереди уничтожать, никто в расчет не принимал.

Стрелка уже подбирала в уме слова, на которые она будет приманивать Маньяка, – ведь, судя по его первому откровению, он не слишком умен. Во всяком случае есть шанс переиграть его. Вот только бы не оказался маниакально подозрительным… Хотя наверняка есть такая точка, при надавливании на которую он теряет голову и руководствуется лишь эмоциями.

«Да, – горько вздохнула Стрелка, – теряет голову, козел, только когда перед ним парализованная жертва. Не хотелось бы».

Следопыт надеялся на то, что неведомый ему следователь Никодимов наскребет столько информации о Маньяке и её удастся так быстро схачить, что они сумеют добраться до него раньше ментов.

Танцор размышлял о том, знает ли Маньяк об их существовании? Случайно ли они дважды столкнулись с плодами его исступленного труда? Или же это очередная подлянка Сисадмина?

Может быть, и Маньяк имеет задание, вдоволь поупражнявшись на случайных жертвах, в конце кондов замочить и их. Правда, почему он это не сделал.сразу же, там – в лесу? Когда и Стрелка, ничего не зная и не ведая, собирала свои дурацкие мухоморы, и он сидел в машине истукан истуканом. Непонятно.

Но он нашел объяснение и этой непонятности. Начнет, вероятно, ублюдок, когда закончится «сезон» охоты на него. То есть где-нибудь в конце ноября. И это конечно, было бы самым лучшим раскладом. Потому что одно дело принять неминуемую смерть от летающей тарелки, и совсем другое – схлестнуться с конкретным человеком. Пусть и с безумным. Хоть безумие и удесятеряет силы, но мы ещё посмотрим, кто кого.

Так думал Танцор, мелкими глотками отхлебывая из стакана приятно обжигающую гортань янтарную жидкость.

Еще он думал о том, что, родись он в Шотландии, на родине этого прекрасного напитка, глядишь, и жизнь бы сложилась иначе. Не было бы той мерзкой жизненной проблематики, которая уже десять лет превращает профессионалов в люмпенов, возводит на Олимп ублюдков, сводит с ума тех, кто сохранил рассудок в период большевизма, добивает лежачих…

Хотя, продолжал он думать, уже ощущая в голове легкое дуновение алкоголя, можно ведь было и немного промахнуться. И угодить не в Шотландию, а, скажем, в Северную Ирландию. И кем бы он теперь был? Нелегалом, который бегает по ночам с автоматом и мочит протестантов? Или протестантом, который точно так же бегает по ночам с автоматом той же модели и мочит католиков?

Нет, продолжал думать разрумянившийся мозг Танцора. Мочить людей за абстрактную идею, из племенных соображений – это самое препаскуднейшее дело!

Нет и ещё раз нет, внушал Танцору начавший вползать в полосу алкогольной эйфории мозг, лучше России, друг мой любезный, ничего на свете нет! В ней твое место! В ней твои радости, твое счастье, твоя любовь Стрелка, твои друзья Следопыт и Дед!.. Все же остальное – не греет!.. Кроме, конечно, шотландского виски!

Комната медленно наполнялась ранними осенними сумерками, которые прятали в углах ощерившихся карликов с перепончатыми когтистыми ладошками. Покровы темноты густели, превращаясь из тюля в ситец, а потом и в бархат. Карлики росли и начинали наглеть – то пошевеливались, то причмокивали губами, пока ещё негромко.

Вдруг Дед, лица которого уже не было видно, дернулся. И будто бы отпихнул что-то правой рукой. Бутылка завалилась набок и скатилась со стола.

– Танцор! – вскрикнул он испуганно. Даже жалобно. Было ясно, что он уже «там».

. Долго молчал, опустив подбородок на свою птичью грудь.

Вновь замахал правой рукой.

– Танцор! Зачем, Танцор?! Не делай этого. Нельзя, Танцор!

Потом Дед уже только кричал, задыхаясь от огромного внутреннего напряжения:

– Ты что, не понимаешь?! Нельзя! Убери бритву! Танцор, это же больно! Очень больно! Ведь ты же не такой! Танцор! Отдай мне ее! Отдай, Танцор! А сам иди! Иди! Не бойся, никто не узнает! Оставь её, иди! Тебе же нельзя потом будет жить, не сможешь, Танцор! Уходи, забудь!

Потом все тише и тише:

– Уходи. Вот так. Так. Бритва. Выкинь. А она будет со мной. Уходи… Уходи… Уходи…

И замолчал.

Спустя минуту начал потихоньку посвистывать во сне.

Никто не решался раскрыть рта. Всем было страшно. Пожалуй, даже жутко.

Наконец до Следопыта дошло, что надо включить свет. Хоть тогда и придется смотреть друг другу в глаза. Однако нашелся он и в этой ситуации полной ясности и яркого электрического освещения:

– Да, Стрелка, я смотрю, твои охренительные таблетки сильный побочный эффект имеют. Сбилось у Деда чутье. Непонятно куда залез, старый. Стрелка молчала. Танцор тоже.

Следопыт продолжил. Потому что надо же было кому-то говорить. В такую минуту.

– Не понял! Молчанье следует понимать как знак согласия? Так, Танцор?

– Ты про что это?

– Как про что? Есть бритва? Или нет бритвы? Я, конечно, понимаю, что у Деда алкогольный психоз, – сказал Следопыт с абсолютно деревянной наиграннос-тью, – но кому как не тебе следует развеять наши идиотские подозрения.

– Вряд ли я смогу их развеять, – мрачно откликнулся Танцор. – Потому что не знаю как Стрелка, но ты уже наверняка посматриваешь на меня минимум искоса. Максимум – готов прямо сейчас прыгнуть в свой джип и гнать куда-нибудь в Тамбов. Разве не так?

– Ну, это ты зря! – постарался сымитировать возмущение Следопыт. – После того как вместе жизнью рисковали…

Стрелка молчала.

– Нет, не зря! Потому что ничего опровергнуть я не могу. А «это не я!» в нашем положении не годится.

– Почему? – наконец-то спросила Стрелка.

– Потому что Сисадмин может устраивать чудеса не только с летающими тарелками, но и с нашей психикой.

– Но ведь этого же до сих пор не было.

– Не было. Но могло быть. Зомбирование, стирание фрагментов памяти и все такое прочее. Там, под Красноармейском, я вполне мог замочить ту несчастную тетку. Когда Стрелка по лесу гуляла. А потом мог вернуться в машину и приняться за сочинение стишка.

– Но ведь ты же его видел, в маске. Он же навесил картинку на лобовое стекло, – голос Стрелки звучал спокойно и уверенно. – В конце концов ты ведь не в крови был.

– То, что не было крови, это ещё ни о чем не говорит. А то, что видел кого-то, то это могла быть галлюцинация. Подстроенная Сисадмином. Вот, блин, какой дьявольский сюжет-то придумал!

– Ты кончай это на хрен! – начала терять самообладание Стрелка. – Просто с каким-то сладострастием самооговором занимаешься. Где бритва? Где скальпель, топор, нож? Где?

– Выбросил.

– Где взял лишнюю голову, блин? Я смотрю, ты совсем рехнулся!

– Не знаю, где взял! – глаза у Танцора уже блестели, словно от двух доз. – Но все сходится! Там, на Лубянке. Дзержинский был для меня сигналом, я включился и искромсал ту тетку в «Фольксвагене».

– Ты включился?! Не ты ли сам меня успокаивал, когда массовый психоз начался?

– Включился позже, когда ты уснула и все разъехались.

– Слушай, тебя вязать надо. Какая-то в тебе дьявольская изворотливость. Чисто шизофреническая.

– Нет, Стрелка, это не шиза. Давай-ка мы все выясним до конца. Чтобы не только вы, но и я сам в себе был уверен.

– Ладно. Ты не мог написать то откровение. Что на форуме.

– Мог. Там нет ничего сверх того, что мне известно. К тому же я сходу вычленил из текста и Моррисона, и Ницше.

Стрелка задумалась. Через минуту ответ был готов. Ответ, обеспечивающий Танцору относительное внутреннее алиби:

– Но потом, когда я сочинила ответ из одних цитат Ницше, ты его не опознал. Сказал, что текст для мыльной оперы. Так? Значит, ты не слишком знаком с первоисточником.

– Нет, подруга дорогая, это как раз говорит о противоположном. Те цитаты мне Сисадмин в ухо, или как там еще, нашептал. А другие мне неизвестны.

Стрелка плюнула. Именно плюнула – смачно – на пол, потому что это был последний способ избежать умопомрачения. И пошла к компьютеру, чтобы поставить в этом идиотском разговоре жирную окончательную точку.

– Следопыт, – спросила она, – ты себе на сервер повесил прогу для идентификации посетителей? Как в неё войти?

– Конечно, – ответил он, обрадовавшись, что Стрелка наконец-то нашла способ оправдания Танцора на этом странном сеансе самооговора. – Программа лежит по адресу… Ладно, давай я сам.

Следопыт связался со своим мэйнфреймом, зашел на сайт sadizm.ru и посмотрел, когда Маньяк прислал рассказ о своих кровавых проделках. Потом просмотрел протокол посещений и выяснил, что рассказ был прислан с компьютера с IP-адресом 193.128.211.185. После этого перескочил в верхнюю строчку протокола и буквально ткнул в неё носом Танцора:

– Видишь, блин, маньяк недоделанный! У Маньяка адрес 193.128.211.185. А у тебя, блин, какой? У тебя – 213.34.167.75! Значит, ты не Маньяк! Понял?

– Нет, – мрачно ответил Танцор. – Это номер лэптопа. Посмотри вот с этого.

Следопыт взвыл от такой маниакальности. Однако решил проверить и настольный компьютер. Снова, уже с него, связался с мэйнфреймом, раздраженно поколотил по кейборду…

– Ну, смотри! Как же ты нам всем надоел…

Но не договорил: в верхней строчке протокола стоял тот самый номер – 193.128.211.185.

Следопыт надолго замолчал.

Вместо него предельно зло заговорила Стрелка, выкрикивая, почти брызгая слюной:

– До чего ж ты туп, блин! Ведь прекрасно же знаешь, что тут, в Сети, блин, ничего нельзя ни доказать, ни опровергнуть! А всё своё! Уперся, как баран, блин! Это мог запросто сделать Сисадмин. Чтобы мы тут все на хрен ошизели и начали резать друг друга! А мог и Маньяк.

– Это каким же образом?

– Да для толкового человека это не проблема. Спер наш пароль. Пришел с ним к нашему провайдеру и отработал с нашим IP-адресом. Вот и все!

– Но мог же это быть и я. Зомбированный. – Танцор был уже абсолютно спокоен. Потому что он уже принял решение. Понял, каким образом можно не только снять с себя подозрение, хоть, похоже, кроме него самого, никто его и не подозревал. Разве что Следопыт самую малость. – Значит, так! И попрошу меня не перебивать. Я не выйду из этой самой квартиры до тех пор, пока Маньяк снова не замочит кого-то. Тогда, значит, это не я. Если трупов не будет до тех пор, пока не закончится наше время, то пусть Сисадмин первым ликвидирует меня. Таким образом мы и решим эту проблему. Вас уже не тронут, потому что Маньяк, то есть я, если это я, будет ликвидирован. Вот и все. Вам только надо держать меня под замком. Чтобы не вырвался.

– Ой||~~ умник какой выискался! – всплеснула руками Стрелка, словно героиня советской кинокомедии про сельскую жизнь. – Да как же я в тебе не разглядела-то до сих пор такую ломовую мудрость! Герой, блин! Отрежьте мне ногу без наркоза! А если заражение выше пойдет, то и голову!

Следопыт понял, что и Стрелка начинает стремительно шизеть. «Мастера парного катания», – подумал он в терминах примерно той же самой стилистики.

Стрелка заводилась все больше и больше:

– Я тебя, что ли, пасти буду? Чтобы ты меня на куски порезал?! Ты об этом подумал, кретин стоеросовый?!

– Всем на хрен молчать! – заорал Следопыт, прекрасно понимая, к чему ведут такого рода дискуссии между близкими людьми. Потому что знал по милицейскому прошлому, что чаще всего пускают в ход ножи именно сожители, каковыми и являлись Танцор и Стрелка.

Заорал совершенно кстати, вовремя. Потому что в наступившую паузу наконец-то ворвалось пиликанье компьютерного буззера. Кто-то намеревался пообщаться с хозяевами по аське.

Был это, естественно, Сисадмин.

Дорогой Танцор! Это я, твой Сисадмин.

Искренне рад за тебя!

Ты начинаешь демонстрировать

лучшие человеческие качества:

мудрость, что в 36 лет встречается

нечасто, мужество, которого в

в актерах и танцорах с огнем

не сыскать, любовь к друзьям и

близким, которая исчезла

в России полтора века назад.

Танцор ответил:

Что ты, ублюдок, ко мне привязался?

Стрелка отодвинула его и сама села за клавиатуру.

Сисадмин продолжал стучать:

Как что?! Хочу тебе засвидетельствовать свое искреннее уважение.

Да оно мне на хрен не требуется! А, это ты, Стрелка! Будь осторожна.

Это почему же?

Так ведь твой же друг – актер.

А с актерами надо быть очень осторожной.

Так они же все шизофреники.

С какого хрена?

Ну-ну.

Баранки гну! Актер играет на сцене роль. И при этом ощущает себя героем, которого играет. Мыслит, как он, переживает по поводу его неприятностей. И в то же время он – актер. По фамилии, скажем, Забулдыгин-Задунайский, у которого с похмелья голова болит и всякие иные собственные проблемы. Это называется раздвоением личности или шизофренией. Так что Танцор очень верно поставил себе диагноз. Такой, как он, сам того не ведая, может натворить все, что угодно!

Почему???

Слушай, кончай. А?

Да тошно. А ты не хочешь

нам помочь хоть немножко.

Ведь это ты выламывался на

Садизме.ру вместо Маньяка?

Ты, знаешь, я сам уже мало что понимаю. Танцор такую интригу заплел, что у меня крыша поехала. Это я точно тебе говорю.

Садист знает о том, что мы на него охотимся?

Ну, тогда отвали.

И больше нас не тревожь.

Ты меня понял, ублюдок?

Что ж ты на меня так осерчала? Я ведь человек маленький. Если проболтаюсь хоть слегка, то меня на штативе повесят. Это же ведь игра. Солидные люди большие деньги поставили. И вдруг я начну кому-то что-то подсказывать! Да в уме ли ты, Стрелка?!

Тогда отвянь. И если еще

хоть раз на мониторе

нарисуешься, то я напишу на

тебя донос. Координатору.

Что ты нам подыгрываешь.

А где адресок его найдешь?

Найду.

А кто же тебе поверит, что ты хочешь устранить своего помощника?

Поверит. Я это дело, будь спокоен,

правильно оформлю. Всё! Будь

здоров, береги мозги от сотрясений!

На этом Стрелка отрубилась от Сети.

– Поверил или нет? – спросила она скорее у Самой себя, чем у пребывавших в прострации Следопыта и Танцора.

К счастью, эксперимент, который должен был определить вменяемость Танцора, продолжался недолго. Вечером следующего дня после заключения им самого себя под домашний арест на Ленте.ру уже висела информация о новом трупе. Третьем по счету. Почерк был тот же самый: расчлененка, море крови. Так что сомневаться не приходилось: Танцор не является Маньяком и Маньяк не является Танцором. Тема были закрьгга.

В честь торжества-своего собственного здравого смысла и своей собственной правоты Стрелка решила примерно наказать Танцора, отлучив его на два дня от своего тела, средоточия нежной ласки и необузданной страсти. Более того, она заставила его заниматься интенсивной умственной гимнастикой, просчитывая варианты, которые возникли в связи со вчерашним неожиданным обнаружением IP-двойника.

Танцор медленно возвращался из прострации, в которую сам же себя и загнал. С неожиданным аппетитом попил чай. Потом вдруг почувствовал, что сигареты, которые он почти сутки смолил, прикуривая одну от другой, стали ему противны. Приоткрыл окно и подышал в щелочку носом. Хлопнул Стрелку ладонью по ягодичной мышце, заржав при этом, словно сержант инженерных войск.

Походил по комнате кругами и в конце концов уселся за компьютер. Открыл Word…

– Куда, дурень?! – бесцеремонно остановила его Стрелка. – Бери лэптоп. Потому что этот засвеченный. Теперь только с лэптопа будем в Сеть входить.

– Так я в Сеть не собираюсь.

– Все равно. Забудешься и влезешь. И тогда двойника отсекут. Пусть уж он думает, что мы про него ничего не знаем.

– Да, кстати, блин! – осенило Танцора. – А он не сосчитал наши файлы про него?

– Нет, он совершенно безобидного троянчика нам подсунул – спер у нас логин, пароль, и ещё кое-какие мелочи. Работай, не отвлекайся.

Танцор пересел за лэптоп и погрузился в мыслительный процесс. Стрелка пошла хлопотать на кухню.

Через час интенсивных размышлений подозрения и прогнозы Танцора были трансформированы в 24 килобайта текста в формате doc.

/. Рассказ «Маньяка» написал Сисадмин. Из хулиганских побуждений. Вариант тупиковый, поскольку поймать Сисадмина невозможно, так как он пребывает в ином материальном пространстве. Пытаться извлечь из переписки с «Маньяком-Сисадмином» что-либо полезное для нас не имеет смысла.

2. Маньяку известно от Сисадмина о нашем существовании. Это могло быть сделано для того, чтобы он остерегался нас, охотящихся на него. Несомненно, он сразу же пришел к тому, что для него самое главное – перебить нас. Однако такие действия вряд ли позволены Маньяку правилами игры. Это ставило бы нашу команду в слишком неравные условия по сравнению с ним. Но он может попытаться подстроить четыре «несчастных случая». Или один общий, на всех четверых.

В этом случае он должен завязать знакомство с кем-либо из нас, скрывая свою истинную сущность. Ни в коем случае не представляясь Маньяком. Тогда выходит, что на сайте со своим рассказом он появился исключительно на почве честолюбия. И, вполне возможно, хотел бы с кем-нибудь переписываться. Мотивы:

а) либо просто так, от одиночества, без намерения встретиться;

б) либо чтобы потом растерзать «доверчивую дурочку», которую он всю прощупает изнутри.

Но!!! Познакомиться он хочет не с кем попало, а именно с Хозяйкой. Потому что нормальная женщина такой сайт создавать не будет. Поэтому он подозревает, более того, надеется, что Цирцея – это Хозяйка.

Маньяк, обзаведясь сидиромом «для хакеров», сумел провести успешную атаку на сайт Sadizm.ru. И выяснил, с какого компьютера с ним работает Хозяйка. И повесил свой рассказ, воспользовавшись IP-адресом Хозяйки. Это сделано, по-видимому, для того, чтобы показать, какой он «опытный юзер». А заодно чтобы проверить, насколько Хозяйка грамотна в компьютерном деле. То есть определить уровень её интеллекта. Если обнаружит, что Маньяк воспользовался её адресом, то такая кандидатура более предпочтительна.

Поэтому Стрелка в процессе переписки (если таковая завяжется) должна не только сообщить о том, что ей стали известны «маленькие проказы» Маньяка, но и всячески утвердить его в мысли о том, что такого рода сетевые манипуляции может совершать лишь гений. Притупить его бдительность мощным потоком грубой лести! В финальной фазе операции, когда Маньяк согласится на встречу, а лучше всего – сам её предложит, Стрелку необходимо максимально загримировать и всякими иными способами изменить её внешность. Поскольку Маньяк, как было предположено, знает её.

3. Маньяк ничего не знает о нашем существовании. И столкновения с ним в лесу и на Лубянской площади – чистая случайность. Однако вероятность повторения двух «чистых случайностей» ничтожно мала. Поэтому данная версия не должна приниматься в расчет.

4. Маньяком является Танцор: – )

Наиболее вероятная версия – 26. Наименее понятно в ней то, что Маньяк, которому выгодно устранить нас при помощи серии несчастных случаев, не ищет возможности познакомиться с кем-либо из нас. И даже, похоже, не установил за нами слежку. Необходимо тщательно проверить наличие «хвоста», попросив помаши у лейтенанта Степанова, знакомого Следопыта.

АППЛЕТ 22.

КРАСИВАЯ, МОЛОДАЯ, ТАЛАНТЛИВАЯ

Майор Никодимов, сдвинув на глаза кожаную кепку, чтобы омерзительный дождь не облизывал щеки своим старческим языком, наблюдал, как эксперт суетится над исполосованным вдоль и поперек трупом. Женским, судя по одежде. Ни о возрасте, ни о каких-то внешних приметах говорить не приходилось. Лица у трупа не было.

«Зачем же он так уж слишком старается? – подумал майор. – Некоторые дебилы, верящие в миф об отпечатках изображения на сетчатке, по которым якобы находят убийцу, ограничиваются выкалыванием глаз. А этот… Небось, с него, бедного, семь потов сошло, пока трудился».

Более того, лицо было буквально срезано даже не для того, чтобы сокрыть личность убитой. В сумочке лежало редакционное удостоверение, выданное Стариковой Лидии Викентьевне. Тут же был и мобильник, по которому также можно было идентифицировать убитую.

Никодимов совершенно не к месту вспомнил стихотворение Олега Григорьева, от которого сильно тащился в молодости:

Убитую у сквера Опознать не берусь я. По наколкам – Вера, А по шрамам – Люся.

Еще раз внимательно изучил содержимое сумочки. Ключи. Мобильник «Нокиа». Записная книжка, электронная, фирмы «Шарп». Косметичка. Бумажник с двумя с лишним тысячами. Сигареты. Зажигалка… В общем, ничего особо интересного, типичный набор.

Майор отшвырнул щелчком докуренную сигарету и снова раскрыл удостоверение убитой. Что в ней было такого, что привлекло маньяка? Кое-что, конечно, уже вырисовывается. Все-таки это уже третье убийство. Например, то, что маньяк довольно неразборчив в выборе жертв.

Первая, несмотря на свои неполные тридцать лет, была почти уже бабой, оплывшей и заскорузлой от беспросветной жизни. Вторая – бизнесвуменша Ирина Суржикова. Полная противоположность первой. В свои сорок она выглядела максимум на двадцать пять. Теперь эта девчонка, только что обзаведшаяся дипломом и сразу же оказавшаяся в весьма престижном издании для деловых людей. Блестящая карьера впереди… И вот…

Да, – спохватившись, Никодимов перешел от вечного к сиюминутному, – что там насчет головы? Этот ублюдок был ведь большим шутником. Чью голову он оставил рядом с первой своей жертвой, узнать пока не удалось. И куда дел голову Изольды Колпаковой? В случае с бизнесвуменшей почему-то не повторил этот прием, хоть лишняя голова в запасе и была. Тут, похоже, то же самое. Журналистка была брюнеткой. И на предмете, напоминающем человеческую голову, тоже были черные волосы. И, судя по фотографии, примерно той же длины.

К счастью, в бумажнике оказался медицинский страховой полис РОСНО. Так что найти клинику, в которой журналистка лечила зубы, можно было без труда. Хотя и так было ясно, что это голова не Колпаковой, у которой были два небольших металлических мостика на коренных зубах. А у этой – майор собственноручно проверил – никаких протезов, только лишь пломбы.

Отщелкнул ещё одну докуренную сигарету. И по въевшейся в подсознание привычке подумал о том, что надо меньше курить. Через минуту импульс затух, и он достал из пачки ещё одну.

Чем больше думал Никодимов о свалившемся на него деле, тем больше мрачнел. Ни один из пойманных им преступников, а переловил он их за пятнадцать лет целую пехотную роту, а то и батальон, ни один не годился в подметки этому, нынешнему. Были на его счету и маньяки-серийщики, но никто из них не работал так производительно, бесшумно, дерзко, безошибочно, не оставляя абсолютно никаких следов. Даже на Лубянке, при огромном стечении народа, умудрился остаться незамеченным.

Да и сейчас – средь бела дня, в Нескучном саду, где теперь и помочиться-то незаметно очень непросто… Никодимов совершенно ничего не понимал. Пытался, но не мог!

Выходило так, что на все про все у него было минуты три–четыре. От силы пять. И за это время он успевал не только разрезать жертву на части, но ещё и сбрыз-нуть эти части спермой.

И при этом никаких следов! Ни отпечатков пальцев, ни кусочков кожи под ногтями сопротивлявшейся жертвы, никаких оброненных предметов. Робот, мрачно думал майор, робот да и только.

– Семеныч, – прервал его невеселые мысли криминалист Перевезенцев, – глянь-ка, что я тут нашел.

Капитан сидел на корточках метрах в пятнадцати от трупа и что-то внимательно разглядывал.

– Гляди, этот упырь сделал что-то типа детского «секретика». Закопал в ямку, вот, видишь, отрезанное ухо. И вот, смотри.

Майор аккуратно взял прозрачный пакет, внутри которого лежала рюмка. Фирменная, с эмблемой находящегося неподалеку клуба «Ротонда». Было видно невооруженным взглядом, что на рюмке множество отпечатков – совершенно отчетливых – от жирных пальцев.

– Скотина! – прорычал Никодимов. – Он над нами ещё и издевается! Наверняка в клубе спер и подсунул.

– Но, может, там есть и пара его пальчиков?

– Как же, держи карман шире! Разве непонятно, что он всё делает наверняка? Не ошибается, ублюдок!

– Ну, дорогой, – с удивлением посмотрев на майора, сказал Перевезенцев, – тебе с такими настроениями надо другую работу подыскивать. Куда-нибудь начальником охраны, оберегать выбившихся в люди бандитов, жирок наращивать. Думаю, с руками оторвут.

– Как же ты не понимаешь, Серега?! Он же робот, блин! Робот, который на хрен рехнулся. Разве способен человек, явно безумный человек, за три минуты вкатить бабе парализующий укол, располосовать её, по-дрочить, а напоследок ещё и над нами поиздеваться?! Может?!

– Этого я не знаю, – спокойно ответил капитан. – Но знаю абсолютно точно, что когда-нибудь он проколется. Рано или поздно. Так было, есть и всегда будет. А иначе нам с тобой надо уходить.

– А Джек-потрошитель?

Эту карту Перевезенцеву крыть было нечем. И он, обиженно засопев, продолжил бессмысленный поиск отсутствующих улик.

Никодимов же, закурив очередную сигарету, углубился в дебри беспочвенных фантазий. Вместо того чтобы опросить возможных свидетелей в «Ротонде», он практически всерьез начал думать о том, что станет с человеком, если в него вживить дистанционно управляемый микропроцессор – насколько возрастет его реакция и улучшится способность анализировать обстановку и принимать эффективные решения. Насколько, в конце концов, увеличится его мышечная сила.

Он был убежден в том, что такого рода эксперименты проводятся. Не могут не проводиться. По двум причинам.

Во-первых, новая национальная идея, необходимая для возрождения былого могущества государства, должна быть возведена на фундаменте доблестной, непобедимой и нравственно здоровой армии. Однако все усилия по созданию такой армии до сих пор ни к чему не привели, поскольку российская молодежь призывного возраста абсолютно не соответствует высоким требованиям, предъявляемым к русскому солдату.

Существует порочный круг, разорвать который очень непросто. Молодежь, призванная в армию, не желает терпеть тяготы и лишения, а тем более – умирать во имя национальной идеи, которая существует лишь в бюрократических документах, но никак не в форме высшей нервной деятельности нации. Нация же не намеревается приводить свою высшую нервную деятельность к образцам, содержащимся в бюрократических документах, поскольку видит, в каком плачевном состоянии пребывают российские вооруженные силы.

Во-вторых, человеческого сырья для проведения экспериментов по созданию человека нового типа – гомо милитарикуса – более чем достаточно. Под рукой всегда, например, беспризорники, которые в огромных количествах кочуют по стране. Причем первое поколение этих людей без паспортов, а зачастую без имен и фамилий уже достигло зрелого возраста. Именно они и могут использоваться в экспериментах по вживлению в организм чипов белой сборки.

Беспрерывно куривший майор Никодимов находил все новые и новые аргументы, подтверждающие, что его гипотеза не только имеет право на существование, но и наиболее вероятна.

Первое преступление было совершено близ одного из главных центров милитаризма Подмосковья. Никодимов предположил, что объект эксперимента, у которого начались какие-то программные неполадки, сбежал из базировавшейся под Красноармейском части ракетных войск стратегического назначения.

Второй выброс безумия произошел на Лубянке. Это тоже было понятно. Паренька потянуло в альма-матер, где и началась его новая жизнь, жизнь существа нового типа. Нервный стресс при виде некогда родных стен ФСБ, а также массовый психоз во время Dzerzhinsky-гар – все это и толкнуло его на новое убийство.

Третья точка – Нескучный сад, клуб «Ротонда»… Тут майору пришлось изрядно напрячься. В конце концов он предположил, что процессор маньяка, сбившись, пропустил начало в двух словах, отчего вышло «кучный ад». Кучный – это относилось к области милитаризма, поскольку кучной бывает стрельба. Ад – к инфернальной области.

Вполне возможно, маньяка заклинило, когда он увидел толкиенистов, которые частенько рубятся в саду деревянными мечами.

Но при чем тут ротонда? Никодимов попытался найти подсказку в офорте Гойи, который непонятно с какой целью подкинул маньяк: человек в мундире и с тростью что-то втолковывает троим слушателям. Текст был таким: «Этот болван воображает, что раз он носит кокарду и жезл, то он от природы выше других, и злоупотребляет доверенной ему властью, чтобы досаждать всем, кто имеет с ним дело. Тщеславный, спесивый, наглый с теми, кто ниже его по положению, он гнет спину и пресмыкается перед теми, кто его сильнее». Нет, вероятно, это было только издевательство и ничего более. Издевательство над «жезлом и кокардой» следователя.

Может быть, слово «ротонда» имеет ещё какое-то значение?

Сходил к «Жигулям», достал лэптоп и посмотрел на сайте «Кирилл и Мефодий». Точно! Ротонда – это не только архитектурное сооружение круглой формы, но ещё и женская верхняя одежда. Наверняка в маньяка, помимо микропроцессора, вживили ещё и пару гигабайтов постоянной памяти, где лежала и энциклопедия, и всякие прочие словари и справочники. И он, будучи уже невменяемым, загорелся желанием «снять ротонду» с девушки. А заодно и все прочее, включая и кожу в некоторых местах.

– Семеныч, глянь-ка еще, – вновь окликнул следователя Перевезенцев. – Еще кое-что нашел.

– Ну, что тебе еще? – раздраженно отозвался Никодимов. Однако подошел.

Капитан держал пинцетом волос. Темно-русый.

– Вот тебе и улика, – радостно сказал он более себе, чем не переменившему брезгливой гримасы майору. – По крайней мере теперь хоть масть его нам известна.

– Как же, ты поползай тут подольше, так всех цветов радуги наберешь.

Никодимов вновь углубился в раздумья. Если это «изделие» ФСБ, то отловить его будет непросто. Если же и поймаешь, то на свою шею. Потому что от человека, которому стала известна такого рода тайна, наверняка тут же попытаются избавиться. Тут же и пришьют, без угрызений совести. В такой ситуации, блин, впору стать предателем – бежать от смерти за границу и там продать материалы следствия. Продать не из паскудности, а потому что ведь на что-то же надо будет жить.

Однако во всей этой истории было совершенно непонятно то, что маньяком занимается он, милицейский сдедак, а не фээсбешники. Могли бы ведь все взять в свои руки, не прибегая к помощи Петровки. А тогда, в Пушкинском районе, так и вообще поручили дело областному недоумку. Наверняка ведь они знают о маньяке почти все, раз уж его сделали. Внешность, повадки и все такое прочее.

Да, конечно, и они его сейчас наверняка ловят. Но какими-то своими методами. Не интересуясь трупами, не осматривая места совершения преступлений. Ловят конкретного человека. Улики на хрен им не нужны. Не судить его собираются, а наверняка просто-напросто демонтируют. Но, видать, пацан больно прыткий, раз пока у них ничего не получается.

Хотя, конечно, – продолжал анализировать ситуацию майор, – прямо так заявить, что это дело наше, и вы в него не суйтесь, значит, возбудить подозрение. И сейчас, к счастью, пока ещё не те времена, чтобы Петровка проглотила это дело молча. Не те времена. Шеф наверняка бы начал залупаться по поводу того,, что же это за дела такие? Каким же это боком фээсбуха прича-стна к делам, связанным с серийными убийцами? И при этом на пресс-конференциях не стал бы корчить из себя дурака: мол, нам это не по силам, только ФСБ способно такие проблемы решать. Так бы и заявил: ФСБ наложило лапу, а нам велено не рыпаться. И какой-нибудь прыткий борзописец докопался бы до чего-нибудь дурно пахнущего.

На следующий день представился прекрасный случай немного пощупать красноармейщиков. В ракетной части за неуплату отключили электричество. И ракетчики силами взвода охраны, вооруженного штыками и автоматами с пустыми магазинами, захватили подстанцию и восстановили энергоснабжение стратегического объекта.

Никодимов послал туда двух своих парней якобы разобраться в причине инцидента. В действительности же им было дано совсем иное задание: «разнюхать, не производятся ли там у них какие-то эксперименты по вживлению в людей радиоуправляемых процессоров». Подчиненные внимательно выслушали предположения шефа, однако свои мнения оставили при себе.

В конце концов Стрелка получила письмо. То самое. Штампомер Делицына установил идентичность авторства. Стрелка озвучила это событие своим коронным «Bay!».

Цирцея, а вы меня не боитесь?

Ведь вы же, несомненно, понимаете, что имеете дело с человеком, для которого жизнь в сопровождении морали невыносима. Что такая жизнь, попавшись мне на глаза в особую, роковую минуту, способна вызвать в моей чувствительной душе аффект. О чем вы тоже прекрасно осведомлены из моего откровения.

Ведь вы же, верно, понимаете, чем это вам грозит, если ваше послание ко мне всего лишь плод нелепых фантазий, раздутого самомнения, обывательской скуки?.. Уверены ли вы, что соответствуете тому идеалу, который дает мне силы жить на этом свете? О, что бы со мной стало, если б мне внезапно открылось, что я один! Совсем один в этом мире.

Готовы ли вы к такому общению, когда любая ваша духовная промашка может обойтись вам слишком дорого? Готова ли ты, Цирцея? Маньяк

P.S. Надеюсь, ты понимаешь, что имена, которые мы себе присваиваем, – это всего лишь пустые оболочки? Пустые оболочки, которые нас даже не окутывают, а находятся где-то рядом с нами, так, чтобы проткнувшая их шпага нашла лишь пустоту.

P.P.S. Да, ты, конечно, уже слышала о тех двух несчастных, части которых обнаружили на Лубянской площади и в очень Нескучном саду?

Нет, Цирцея Маньяка не боялась, о чем ему.тут же и поведала в трехкилобайтовом послании. Была она уверена и в том, что её душу толкает навстречу чему-то огромному и доселе неизведанному отнюдь не раздутое самомнение. Затем Цирцея обрушила на адресата водопад лести по поводу того, как виртуозно он провел IP-атаку на её компьютер. Заканчивалось письмо мольбой смятенной души о том, чтобы единственный живущий на земле Человек не замолкал так надолго. Цирцея жаждет читать его глубочайшие послания каждый день, чтобы день не был прожит напрасно…

– Опять пережала в конце! – откомментировал готовое к отправке письмо Танцор. – Неужто он такой кретин, чтобы не чувствовать фальшь? Это же, блин, прямо какое-то объяснение в любви к мухе, написанное поэтом-обериутом Олейниковым!

– Ну и что? – невозмутимо отреагировала Стрелка. – Лести много не бывает. Ты же это как актер должен прекрасно знать. А тут, во-первых, человек ненормальный. Во-вторых, ему наверняка никто ничего подобного не говорил. И он в таких вещах ничего не понимает. Проглотит, как миленький проглотит.

Несколько ударов по клавишам, и письмо побежало по проводам.

Виртуальный роман Цирцеи и Маньяка, в котором каждый из них считал себя Пауком, а партнера – Мухой, с этого момента развивался стремительно. Вероятно, у Маньяка период депрессии сменился гипертими-ческой фазой, и он пребывал в прекрасном настроении и жаждал деятельности. Вполне возможно, что в таком состоянии он был способен убивать, как бешеный, ежедневно, а то и чаще. Однако переписка с Цирцеей, получаемые при этом доселе неизведанные ощущения отвлекали его от этого занятия.

Письма летали туда-сюда ежедневно, а порой и дважды в день; Маньяк с упоением рисовал себя в них гением, сверхчеловеком с обостренным восприятием бытия, с неограниченным правом вершить судьбы мелких людишек по собственному произволу, упиваясь их бессмысленными мучениями.

Цирцея все больше поддакивала. И сообщала о себе минимальные сведения. Впрочем, Маньяку, которого интересовала лишь его собственная персона, они были не нужны даже и в таком мизерном объеме. С рефлексией у него дела были из рук вон плохо. Что было видно, например, по такой максиме Ницше, незакавыченной и выданной им за плоды своего острого ума: «Лишь теперь я одинок: я жаждал людей, я домогался людей – а находил всегда лишь себя самого – и больше не жажду себя».

Однако вдруг потребовал, чтобы Цирцея прислала ему свою фотографию. Причем срочно, немедленно!

Танцор понял, что дело идет к встрече. И начал с бешеной скоростью гримировать Стрелку таким образом, чтобы её не узнала и мать родная. На темно-каштановые волосы напялил чуть ли не седой парик. Утяжелил подбородок. Наклеил черные ресницы. Закапал глаза атропином, отчего они приобрели дополнительный блеск, а зрачки расползлись почти до границы радужной оболочки. Сделал еле приметные морщинки в углах губ, опустив их книзу, отчего выражение лица приобрело некоторый трагизм. Приляпал пару родинок на шею. И затем, изверг, вставил в рот хитроумное приспособление, отчего щеки у Стрелки заметно пополнели.

Собственно, это уже была не Стрелка, а Цирцея, страшная и ужасная, способная выпустить из Маньяка кишки.

Когда все было готово, подъехал Следопыт с цифровой камерой, купленной по дороге. Цирцею отщелкали с разных ракурсов и выбрали самый удачный снимок.

– Да, блин, – мрачно сказал Танцор, закурив после выполненной в бешеном темпе работы, – похоже, почуял что-то неладное. Видимо, подозревает, что это именно мы к нему клеемся.

– С чего это ты взял? – спросил Следопыт, глядя на монитор и бегая по кейборду пальцами.

– Да с того, что ему фотография срочно понадобилась. Чтобы мы, если это действительно мы, ничего не нахимичили. Нам бы, дуракам, предусмотреть надо было. Приготовить карточку заранее… Да, блин, стой!

– Ты чего это, – недоуменно повернул голову Следопыт.

– Не послал еще?!

– Нет. Да что такое-то?

– Чуть не прокололись как последние кретины! Меняй на хрен дату создания файла. А то глянет в свойствах джейпегового файла и поймет, что мы картинку только что нарисовали. И всё. Тогда уже можно будет не ры-паться.

– Да, Танцор, ты у нас голова, – сказал Следопыт и полез в фар-менеджер менять атрибуты файла tsirtseyajpg. – Ноябрь прошлого года нормально будет?

– Да, давай ноябрь, – отозвался Танцор, продолжая соображать, все ли они учли. – Только бы поверил, упырь, только бы поверил…

– Не гони ггулгу, Танцол, все нолмально, – сказала Стрелка, не выговаривая «эр». – Ты все очень быстло и холошо сделал.

– Чего это она? – удивился Следопыт.

– А я ей в рот специальную хреновину вставил, для изменения овала лица.

– Так тебе тогда, Стрелка, надо тренироваться говорить. Чтобы все нормально было.

– Холошо, – ответила Стрелка, – потленилуюсь Хоть это и плотивно.

– Во-во, давай, голуба, работай над произношением. Будешь по три часа каждый день капу носить.

– Что, и тлахаться с ней, что ли?

– Конечно, дорогая! Тяжело в ученье – легко в бою.

АППЛЕТ 23.

УБИЙЦЫ В ПОГОНАХ

Следователи Жуков и Самарин сидели в кабинете командира N-ской ракетной части и вели с полковником Аккуратовым абсолютно беспредметный разговор. Полковник не понимал, чего же хотят от него эти столичные ищейки, которые якобы расследовали захват силовой подстанции.

В десятый раз он им объяснял, что руководство Обл-энерго совершило преступление, обесточив стратегический объект. И за это его следует наказать самым строжайшим образом. Чтобы впредь другим неповадно было. Жуков и Самарин совали ему под нос какую-то жеваную бумажку и утверждали, что при самовольном захвате подстанции был зверски избит дежурный электромонтер. А это является серьезным преступлением, за которое виновные должны ответить по всей строгости закона. Поэтому гражданский долг командира части не выгораживать преступников, а способствовать их поиску.

Нет, говорил твердо Аккуратов, уверенный в своей правоте, никто из моих бойцов никого пальцем не тронул. Как только они подъехали на бэтээре, да как передернули затворы, так все там в штаны наложили и разбежались в разные стороны.

Как же, говорили Жуков и Самарин, а это что?! Это письменное заявление потерпевшего. Он на две недели лишился трудоспособности. Кто будет оплачивать больничный? Кто скомпенсирует временную недееспособность кормильца, у которого сотрясение мозга первой степени? Кто? Пушкин?!

Аккуратов пока ещё спокойно отвечал, что пусть платит Чубайс, который полстраны ограбил, а теперь хочет нанести урон обороноспособности государства. Вот, раскрывал он папку с красной звездой на обложке, это постановление правительства, номер такой-то, от такого-то числа. И в нем черным по белому записано, что ни при каких обстоятельствах не допускается отключение электричества на нижеприведенных объектах промышленного, социального и военного назначения. И вот в этой вот позиции четко написано, что к таким объектам относятся воинские части ракетных войск стратегического назначения!

Жуков и Самарин не подвергали сомнению мудрость правительственного постановления. Не обсуждали его юридическую правомочность. Однако зачем же при этом электриков-то бить?

А как же иначе, искренне недоумевал полковник Аккуратов, когда они такие тупые, что не понимают, к каким последствиям может привести вся эта чубайсовская свистопляска?! Мы не позволим!

Последняя фраза была подкреплена мощным ударом кулака по столу.

А мы тоже не позволим, ответствовали на это следователи Жуков и Самарин, чтобы так называемые защитники родины, вместо того, чтобы защищать как всю родину, так и каждого её гражданина, включая электриков, били бы их прикладами по головам.

У Аккуратова оставался последний аргумент: «Прочь руки от армии!» И он его использовал. А затем добавил, что если что и было, то будет разговаривать только с представителями военной прокуратуры.

Позвольте, возразили Жуков и Самарин, пострадал-то гражданский человек, а не военный. Значит, это дело должны расследовать мы. А не военная прокуратура. У вас ведь с ней будь здоров какие тесные отношения. Что называется, рука руку моет! Так что именно мы и должны провести осмотр ваших бойцов с целью опознания правонарушителей.

Полковник нажал на красную кнопку селектора и гаркнул в микрофон:

– Ермаков, ко мне!

Неслышно, словно на рессорном ходу, вошел атлетического сложения адъютант.

– Проводи товарищей, – сказал ему Аккуратов.

– Нет, служивый, погоди, – остановил его Жуков. – Мы ещё с товарищем командиром не договорили.

И пока адъютант нерешительно переминался с ноги на ногу, Жуков предельно внятно изложил Аккурато-ву, что противодействие органам следствия является уголовным преступлением. И что полковник может не только лишиться всех своих звездочек, но и лет на пять угодить на нары.

– У нас ведь теперь правовое общество, – многозначительно добавил Самарин.

– Ладно, ваша взяла, – сказал Аккуратов и жестом выпроводил адъютанта. – Ну, и как вы будете искать того, кого у меня в полку отродясь не было? Прикладом, блядь, по голове! Да я такого своими руками удавил бы!

– Очень просто, – сказал Самарин. – Вы, товарищ полковник, объявляете общее построение. А мы по словесному портрету всех проверяем. Все дело займетми-нут двадцать, не больше. Годится?

– Лады.

Жуков и Самарин внимательно обходили строй, вглядываясь в лица солдат и офицеров. Какие признаки «запрограммированности» пытались они в них обнаружить? И хоть осматриваемые и стояли по стойке «вольно», но воинский строй есть воинский строй. С неотъемлемо присущими ему элементами автоматизма и неестественности.

Глаза у всех были относительно нормальными. Не было ни одного, кто хоть бы отдаленно походил, например, на Шварценеггера в роли Терминатора. Или на Ривза в облике Маньяка.

Дважды прошлись вдоль строя, посматривая в бумажку, где по дороге в часть накарябали «словесный портрет»:

Рост около 2 м. Голова продолговатая, сплюснутая в обл. висков. Глаза запавшие, голубые. Рот широкий. Брови вразлет. Нос широкий, как у предст. негроидной расы. Уши с удлин. мочками. Слегка косолапит. Был одет в стандартную форму. Бил правой рукой.

И тут Жуков вдруг крикнул зычно: «Равняйсь, смирно!»

Строй мгновенно подтянулся. Бойцы дружно повернули подбородки к правому плечу.

Расчет был прост и гениален. Если в строю были экземпляры с вживленными микропроцессорами, то у них должна быть отменная реакция. Такие должны были мгновенно определить, что команда исходит не от командира, а от постороннего человека в штатском.

И, действительно, двое рядовых никак не среагировали на провокацию. Как стояли чуть расхлябанно, так и остались стоять.

Жуков и Самарин рысью подбежали к первому из них и начали внимательно всматриваться в лицо солдата. Лицо было совершенно заурядным. Более того, создавалось впечатление, что он не среагировал по совершенно противоположной причине – не из-за феноменальной реакции, а потому что был заторможенным раздолбаем.

Мог он, конечно, и специально прикидываться таковым. Поэтому внимательно осмотрели его череп. Никаких шрамов, никаких следов хирургической операции.

После окончания осмотра Жуков включил рядом с солдатом искровой разрядник, чтобы создать.мощную помеху. Если бы в голове у солдата был микропроцессор, то он, несомненно, с воплями повалился бы на землю и стал кататься по ней, корчась от боли. Однако раздолбай стоял спокойно и тупо смотрел прямо перед собой, отрешенно мечтая о чем-то своем, о солдатском, сокровенном.

Точно таким же первозданным гомо сапиенсом оказался и второй экземпляр.

– Все нормально, – сказал Жуков, подойдя к полковнику, – никто не совпадает со словесным портретом даже приблизительно. А, кстати, вы всех построили?

– Нет, конечно. Тут нет тех, кто сейчас на оперативном дежурстве. Но там только офицеры. Они на подстанции не могли быть даже теоретически. Так что всё? Инцидент исчерпан?

– Да, товарищ полковник, будем считать это досадным недоразумением. Выходит, что наврал все электрик.

Небось, спьяну шарахнулся головой о бетонный пол, а теперь отмазаться хочет. Не взыщите, у нас ведь тоже служба.

– Ну, ладно. Как говорится, до нескорой встречи. Надеюсь, вопросов больше нет?

– А, черт, совсем забыл! – наигранно хлопнул ладошкой по лбу Самарин. – Еще маленький вопросец, товарищ полковник. Две недели назад у вас из части случайно никто не сбежал?

Полковник заметно напрягся, хоть старался и не подать виду, что вопрос для него неприятен. И пристально посмотрел на Самарина.

– Ну, друзья мои, – взяв себя в руки, «изумился» Аккуратов, – вы под нас, я гляжу, всерьез копаете. – И улыбнулся довольно натужно. Кривовато улыбнулся.

– Так что, было дело? – деланно, как бы почти безразлично, словно о приключении на офицерской пирушке, спросил Жуков.

– Ладно, у меня ещё минут тридцать есть свободных. Пойдемте в кабинет.

Однако вначале зашли в бункер. Не в святая святых, где российские офицеры держат пальцы на кнопках планетарной жизни и смерти, а в некий предбанничек. Там Аккуратов показал им какую-то громоздкую железную хреновину и рассказал про неё что-то весьма туманное. Единственное понятное выражение, без загадочных технических терминов, было тоже предельно расплывчато: «Как херакнет!..»

Проходя через приемную, Аккуратов бросил через плечо адъютанту:

– Свари-ка нашим гостям кофейку. Нашего фирменного, рецепт номер три.

– Слушаюсь, товарищ полковник, – ответил тот, щелкнув каблуками.

Войдя в кабинет, полковник сразу же начал рассказывать о тяготах военной службы в захолустье, вдали от цивилизации. О недостаточном финансировании важнейшего для страны рода войск. Об изношенности технического парка. О плохом физическом и нравственном состоянии призывников. И о строптивости младшего офицерского состава.

Все это Жуков и Самарин прекрасно знали и без Аккуратова. И его неожиданная болтливость была оценена ими как косвенное свидетельство правоты Нико-димова. Следователи напряглись.

Вошел адъютант Ермаков, который неожиданно грациозно для своих габаритов поставил на стол поднос с тремя чашками ароматного напитка.

«Может, две отравлены? Рецепт номер три, блин!» – мелькнуло в мозгу у Самарина. И он, не дожидаясь приглашения, схватил ту чашку, которая ближе всего стояла к полковнику. И стал ждать, когда же тот начнет отхлебывать.

Аккуратов пригубил кофе. А потом и глотнул, немного двинув кадыком. У Самарина отлегло от сердца.

– Ну, так что у вас еще? Кто вам какие бабьи сплетни про нас рассказал?

– Так разве вы не слышали сами? – с удивлением воскликнул Жуков. – Недели две назад тут недалеко в лесу нашли женский труп. Совершенно зверское, бесчеловечное убийство. Вот мы и подумали, может, кто-то из ваших солдатиков? Может, кто тогда как раз в бега ударился?

– Да-да, – наморщил лоб Аккуратов, – что-то такое я смутно припоминаю. Точно, рассказывали про убийство. Так с чего вы взяли, что это наш?

– Ну, мы пока ничего не знаем. Только всякие предположения. Кстати, – соврал Жуков, – бедную женщину всю изрезали штыком. Штатное армейское оружие.

– Ну, сейчас за деньги можно и баллистическую ракету купить, – пошутил Аккуратов. – Нет, от нас никто не сбегал. Если бы такое ЧП произошло, то, сами знаете, все было бы в сводках.

– Да, конечно, – задумчиво согласился Самарин. – Но, может, вы что-нибудь про это дело слышали? Может, офицеры или солдаты что-то невзначай узнали?

– Да, я понимаю. Понимаю. Непременно дам команду, чтобы мои замы всех опросили. С этим надо бороться. Решительно. Надо ловить и подвешивать скотов за яйца! Вот вам мой телефончик, дня через два позвоните.

На том и расстались.

Жуков и Самарин подошли к припаркованной у КПП машине в весьма тревожном расположении духа. Было ясно, что полковник что-то скрывает. Причем намерен скрывать свое тайное знание о преступлении в лесу самым отчаянным образом. Не останавливаясь ни перед чем. Если понадобится, то пойдет и на убийство.

Было ясно и то, что он сильно встревожен проявленным к нему интересом. И, вполне вероятно, уже отдал приказание об уничтожении следователей. Уж слишком подозрительно прозвучал этот самый «рецепт номер три».

Самарин начал обследовать потаенные уголки «Жигулей».

Бомбы не было.

Проверил тормоза.

Все было в порядке.

Жуков отошел подальше от вахты, где сержант с автоматом, болтавшимся на пузе, как у эсэсовца, не таясь прислушивался к разговору чужаков. И рожа у сержанта была отнюдь не добродушная, а самая что ни на есть угрожающая.

Отошел и достал мобильник, чтобы рассказать Никодимову о результатах поездки. Нажал на «Yes». Однако вместо надписи «Ericsson» на дисплей вылезла абракадабра. Выключил и опять включил. Тот же самый результат. Потыкал подряд все кнопки. Было ясно, что размагничена не только память.

– Ну что, – сказал Жуков, подойдя к машине, – этот козел в бункере шарахнул нас мощным импульсом. Мобильник ни хрена не работает.

– Да, дела, – мрачно отозвался Самарин, захлопнув капот. – Наверно, это не единственный сюрприз, который он нам приготовил. Наверно, ещё в кофе что-нибудь подсыпал.

– Но он же сам пил.

– Снотворное! Он-то пойдет сейчас дрыхнуть, а я усну за рулем. И – привет!

Решили отъехать немного и посидеть в машине где-нибудь с часик. Посмотреть, не начнет ли клонить в сон. Часа должно было бы вполне хватить.

Посидели, беспрерывно дымя «Честерфилдом», пытаясь понять, что же происходит с их организмами. Ничего особенного не происходило. Лишь психика была угнетена тревожным ожиданием неизвестно чего.

В конце концов решились ехать.

Самарин вел машину предельно осторожно, держа стрелку спидометра точно посередине между отметками 40 и 60 км/час. Езда с-такой скоростью, как правило, убаюкивает водителя. Однако это был совсем не тот случай. Жуков и Самарин были двумя комками нервов, готовых мгновенно среагировать на любой сюрприз, заготовленный Аккуратовым. Если бы они вдруг услышали щелчок реле, замкнувшего цепь активизирования детонатора, то, несомненно, успели бы выскочить из машины и укрыться в кювете за несколько миллисекунд до взрыва.

Красноармейское шоссе в это время суток, впрочем, как и во всякое другое, было пустынным. Моросил дождь. Дворники шмыгали по лобовому стеклу. Мимо проплывали убогие деревушки и мрачный хвойный лес.

Километров через десять Самарин увидел в зеркале, что вдалеке появился армейский, мрачного болотного цвета, джип.

– Видишь? – сказал он Жукову, слегка прибавив скорость.

Однако этого ускорения оказалось недостаточно. Мрачная, угрожающая морда джипа стремительно надвигалась на них.

– Ну что? По наши души? – спросил Жуков, который, встав коленями на кресло, неотрывно смотрел назад.

– Думаю, да, – мрачно ответил Самарин. И ещё сильней притопил педаль акселератора. – Надо отрываться.

Джип был уже метрах в пятидесяти. Расстояние продолжало сокращаться, несмотря на то, что Самарин выжимал из своей «девятки» 130 км/час. И вдруг передняя правая дверца джипа мрачно приоткрылась. Из неё высунулся человек в черной глухой маске. Выставил автомат и дал очередь.

«Девятка» выла уже на пределе. На спидометре было 150 км/час.

Впереди показалась Левкова гора, её крутой склон. И знак, указывавший, что у подножья Левковой горы протекает речка Скалба, до которой в эту минуту Жукову и Самарину не было никакого дела.

На крутом мокром спуске стрелка спидометра уперлась в цифру 180.

Самарин увидел, что джип начал отставать. «Пронесло», – подумал он.

И тут в самом конце спуска, до которого оставалось метров тридцать, стоявший на обочине огромный желтый грейдер вдруг начал неуклюже, словно динозавр, выворачивать на дорогу, пытаясь перегородить её полностью.

Самарин, вместо того, чтобы постараться проскочить в небольшую щель, резко нажал на тормоз. Что привело к катастрофическим последствиям: машину, словно по льду, почти с прежней скоростью потащило навстречу неминуемой многотонной желтой смерти, подставившей хрупкой «девятке» свой безжалостный бок.

Удар был чудовищным. Почти сразу же последовал взрыв. Жуков и Самарин умерли мгновенно, без мучений. И даже без осознания приближающейся кончины. А Жуков, так тот в момент столкновения даже испытывал радость и облегчение, сидя спиной к грейдеру и видя, как начал отставать джип.

Военный джип мрачного болотного цвета немного постоял на вершине Левковой горы, затем развернулся и радостно поехал обратно, к месту своей дислокации.

Никодимов, узнав о «несчастном случае», понял, что оказался прав. Маньяк – совместное детище военных и фээсбешников. Исходя из этого, необходимо было разрабатывать новую стратегию.

Дело это было непростое. И работа предстояла предельно осторожная. Потому что, во-первых, в отделе серийных убийств не было переизбытка сотрудников. Во-вторых, если бы даже «лишние люди» и были, то все равно каждого из них Никодимову было бы жалко потерять. Все-таки, что бы там ни говорили, это было милицейское братство. Каждым своим сотрудником майор дорожил не как средством для решения тех или иных розыскных задач, а как своим товарищем. В-третьих, и самому Никодимову страшно не хотелось помирать. Помирать непонятно во имя чего. В конце концов, маньяком больше, маньяком меньше…

И он начал, не обращая внимания на регулярные нагоняи от начальства, терпеливо ждать, когда же лишенный профилактики микропроцессор Маньяка начнет глючить и сбоить, когда в его шинах данных начнет пропадать информация, а счетчик команд начнет дребезжать, выдавая адреса несуществующих областей памяти. Тут-то он либо издохнет самостоятельно, либо попадет в безжалостные объятья следователя по особо важным делам.

И тогда уж он не упустит своего звездного часа. Либо резко пойдет на повышение. Как в этом случае сохранить жизнь, Никодимов пока не думал. Но был уверен, что дело это вполне реальное, потому что, имея на руках доказательства, можно будет шантажировать лубян-ских костоломов тем, что в случае его смерти доказательства автоматически поступят в New York Times, a заодно и в Washington Post.

Либо поступит несколько по-иному, с гораздо большей для себя выгодой, материальной. Попросит политическое убежище в США, а там издаст книгу, в которой подробно изложит охоту на монстра, выращенного в подвалах Кей-Джи-Би. Гонорара должно хватить на всю оставшуюся жизнь.

Однако Никодимов ошибался. Сильно ошибался. Гибель двоих его лучших парней имела иное объяснение. Абсолютно рациональное. Полковник Аккуратов пришел в столь сильное волнение, которое стоило жизни двоим операм, потому что две недели назад из части сбежал не какой-то там идиот, который зарезал грибницу, а куда более опасный идиот.

И сбежал он не с пустыми руками, а похитив рабочие радиочастоты и секретные коды, единые для всех ракетных войск стратегического назначения. Это было установлено доподлинно. К вящему ужасу полковника, в тумбочке беглеца обнаружили дневник, из которого было ясно как дважды два, что выродок намерен продать частоты и коды какой-либо иностранной разведке. А потом на эти деньги «достойно жить на Бродвее или на Уолл-Стрит».

Конечно, если бы на такой поступок решился офицер, имевший доступ к сверхсекретным данным, то Аккуратов большой беды в этом не усмотрел бы. И не стал бы всеми правдами и неправдами скрывать чрезвычайное происшествие. Сразу передал бы секретный рапорт в штаб округа. А там пусть ловят. С командира части в этом случае был бы спрос невелик. Не распознал паршивую овцу, которая завелась в здоровом стаде. Максимум выговор без занесения, за потерю бдительности.

Однако в данном случае имела место преступная халатность, допущенная при хранении важнейшей государственной тайны. Поскольку ефрейтор не имел доступа к кодам и частотам. И вся эта катавасия вполне могла закончиться трибуналом. Этого не хотел не только полковник Аккуратов, но и весь ракетный полк, который души в нем не чаял.

Старшим офицерам он был как родной брат, старший в семье, несущий ответственность за её благополучие после кончины отца.

Младшим – как родной дядюшка, младший в семье отца или матери, который ещё не успел позабыть нужды молодости и смотрел на некоторые завихрения, ей свойственные, снисходительно, а то и с плохо скрываемой завистью.

Для рядового состава Аккуратов был, несомненно, отцом родным, который коль наказывает, так за дело. А коль пожалует чем, так от всей души.

Все прекрасно понимали, что если вместо Аккурато-ва придет кто-нибудь другой, то от этого может сильно не поздоровиться как всему личному составу, так и каждому отдельно взятому винтику прекрасно отлаженной машины.

Что же касается вероятности того, что сбежавший ефрейтор Головков выйдет на агента иностранной разведки, что тот ему поверит и купит секретные коды и частоты, то она была смехотворно мала.

Но если бы даже случилось худшее, то, получив в руки русские стратегические секреты, ни одна держава не стала бы, воспользовавшись ими, развязывать ядерную войну, которая неизбежно привела бы к гибели всего человечества.

Угроза трибунала была для Аккуратова гораздо реальней и страшнее.

АППЛЕТ 30.

СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

Следопыт спал. Спал неспокойно. Что можно было бы проверить, приподняв его веки, под которыми с бешеной скоростью вверх-вниз-влево-вправо дергались зрачки.

Следопыту снилось, что он гоняется за Маньяком по всей Москве. Несколько раз он хватал его за воротник куртки, но тщетно, Маньяк неизменно вырывался. И несся по улицам, не обращая внимания на машины. По пожарным лестницам взбирался на дома и начинал перепрыгивать с крыши на крышу. Откидывал крышки колодцев и полз, как змея, в тесноте и кромешном мраке.

То же самое проделывал и Следопыт, не ощущая ни усталости, ни одышки, ни страха. И все время он видел лишь черную спину Маньяка. Точнее – спину черной куртки. И затылок, который закрывала белая, спортивного типа, шапка.

В конце концов они оказались на крыше Трейд-бан-ка. Деваться было некуда. Внизу было семьдесят метров пустоты, заканчивавшейся асфальтом. Следопыт вспомнил – и во сне удивился, что ему это вдруг пришло в голову, – как лет тридцать назад, когда его ещё не было на свете, один американский авангардист спрыгнул с небоскреба на расстеленный внизу холст. Получилась картина. Очень дорогая картина…

Маньяк затравленно обернулся. Даже, показалось Следопыту, зашипел, как змея.

Нет, это была не шапка, а глухая белая маска, шлем с прорезями для глаз.

– Сними, – сказал Следопыт, – и я ничего тебе не сделаю. Отпущу.

– Как бы я тебе что-нибудь нехорошее не сделал, – огрызнулся Маньяк ссинтезированным голосом и рассмеялся.

– Кто ты? – совершенно бесхитростно, как это бывает лишь во сне, спросил Следопыт.

– Ты, – абсолютно точно воспроизвел интонацию Следопыта Садист.

И вдруг его маска начала подсвечиваться зеленоватым светом, словно это был жидкокристаллический экран. И тут же на ней появилось лицо Следопыта. Секунд через пять его сменил Танцор… Потом Дед… Стрелка… Весельчак… Председатель… Чика… Завьялов…

Изображения все быстрей и быстрей сменяли друг друга. И наконец слились в сплошное мерцание, бешеное мерцание, способное свести с ума.

– Летит! – крикнул Следопыт и резко вскинул вверх правую руку.

Маньяк инстинктивно посмотрел в небо. И в этот момент получил страшный удар ботинком по голени. Скорчился от боли, завыл. Следопыт сдернул маску.

Под ней оказал Стрелок, который раньше был Оси-повым.

– Осипов? Ты? – изумленно воскликнул Следопыт.

– Нет, я Рома Родионов, – придя в себя от боли, злобно прошипел Маньяк. – Это ты у нас Осипов. Забыл уже, ментяра?!

Следопыту стало страшно. Он понял, что сейчас у него пополам расколется голова…

…и проснулся.

Сон помнил отчетливо. В мельчайших подробностях. И чем больше он над ним размышлял, тем больше утверждался в мысли о том, что Родионов-Стрелок наиболее подходит на роль Маньяка.

В последний раз он видел его летом. Совершенно подавленного и растоптанного. Низринутого с прекрасной денежной работы программиста, разрабатывавшего боевые модели программоидов. Стрелка с Танцором – его рук дело. И тогда он, привыкший уже почти к роскоши, был вынужден жить в какой-то разваливающейся пятиэтажке на Большой Филевской. С никогда не утихающим сливным бачком. Зарабатывая на беспросветную жизнь случайными техническими переводами и сбором пустых бутылок.

Следопыт прекрасно помнил, как он сказал, что это наказание. Типа чистилища. А потом его простят за безропотное поведение и вновь приблизят. Доверят что-нибудь очень выгодное в денежном смысле. Да, именно, он тогда буквально затрясся, когда Следопыт дал ему несколько сотенных бумажек.

Эта гнида за все возьмется. Маньячить? За милую душу, с превеликим удовольствием! Лишь бы гринов побольше насыпали!

Да и для Сисадмина он был прекрасной кандидатурой. Кто может знать лучше, чем он, Танцора со Стрелкой, которых он и сделал? Правда, сейчас он тоже про-граммоид. Так сказать, одного поля ягода. Однако что-то же в его сознание оттуда, из прежней жизни, перешло…

Следопыт открыл мэйлеровскую адресную книгу и нашел телефон Родионова. По которому он отыскал его в свое время в филевской хрущебе. Если он по-прежнему там живет, значит, ошибочка вышла. Ни в какие маньяки его не призвали.

Набрал номер и долго слушал длинные гудки. Еще раз набрал. Тот же результат.

Правда, это ещё ни о чем не говорило. Просто-напросто могло не быть дома. Решил съездить_и посмотреть.

Дома не было. Не Стрелка не было дома, а не было самого дома, в котором Следопыт, казалось бы, совсем недавно имел тягостный разговор с хозяином разваливавшейся и смердящей квартиры. На его месте громоздились кучи неорганического мусора – куски железобетонных плит, исковерканные гипсолитовые перегородки, щебенка, осколки оконного стекла.

– Это что же за дела такие? – Следопыт начал завязывать, как ему показалось, непринужденный разговор с проходившей мимо старушенцией. Судя по всему, из местных. – Неделю назад товарищ в гости пригласил, а тут такое дело! Взорвали, что ли, бабушка?

– Так шутник твой товарищ-то! – с готовностью откликнулась старушка. – Уже, почитай, как месяц отсюда всех выселили. А дом разобрали. Новый будут строить. Говорят, для богатых.

– А куда отселили-то?

– Дык кого куда.

– А вы случайно не помните, тут в третьем подъезде паренек жил. Рыжий такой. Моего роста. Когда ходит, сильно руками размахивает.

– А этот-то! Этого, милый, ещё раньше убили, в конце июля.

– Как убили? – изумился Следопыт.

– Да как сейчас убивают-то? Неужто телевизор не смотришь. Вышел из дома, сел в свой «Мерседес», а он взял, да и на воздух взлетел. Сказывали, что большими деньгами парень ворочал. Типа банкира был. А таких-то и убивают. Меня вот никто не трогает. Кому нужна старая карга, у которой пенсия с гулькин нос? Прибавят маленько, а тут же, глядишь, хлеб с молочком и подорожали. Вот тебе и вся прибавка. Раньше-то совсем по-другому было. К старикам уважение было. А щас…

Как дела обстоят сейчас, Следопыт и сам знал прекрасно. Что у старухи склероз тоже было вполне понятно. Поэтому, пожелав бабушке доброго здоровьица, сел в джип, включил зажигание и поехал к Танцору, чтобы обсудить с ним свое предположение.

У Танцора Следопыт застал Деда, который приперся, как сообщила Стрелка, ни свет ни заря. Когда сентябрьское слезоточащее окно только начинало светлеть. Несмотря на столь ранний час, Дед появился на пороге в отменном расположении духа, которое гарантировали сто пятьдесят граммов виски «Джек Даниэле».

Уютно расположившись в кресле, Дед травил байки про Керуака. В руках у него был немецкий штык весьма солидных размеров.

– Что, Дед, никак на войну собрался? – деловито осведомился Следопыт. – Злых чеченов кромсать?

– Ты бы что-нибудь поинтересней спросил, ексель-моксель! Эти двое тоже про войну ляпнули. Вам, что ли, в инкубаторе мозги вставляли?!

– Ты давай тут не горячись. Как-никак холодное оружие. Убери от греха подальше. Оно раз в год и незаряженное стреляет.

Однако Дед и не думал горячиться. Принявшего с утра сто пятьдесят «Джека Даниэлса» не способно вывести из себя ничто.

– Я, – сказал он и сделал небольшую ораторскую паузу, которая должна возбуждать в слушателях дополнительное любопытство и привлекать особое внимание к оратору, – тут подумал. И понял, что без штыка нам не обойтись. Потому что Маньяк может назначить свидание Стрелке где-нибудь в людном месте. Где нельзя стрелять. Вот тогда ты или Танцор, кто-нибудь из вас, достанет эту штуковину и проколет эту гниду насквозь. Раза три, чтоб наверняка.

– Привет! – не вполне понял замысла Следопыт. – Так он же тоже не будет ничего делать в этом самом людном месте. У него работа-то похлопотней будет. Вот когда он Стрелку повезет куда-нибудь…

– Когда он её повезет, то, считай, Стрелки у нас больше нет. Слишком большой риск.

– Да уж! – вмешалась Стрелка, для которой нормально составленный план операции был намного важнее, чем для всех остальных. – Я, блин, согласна быть подсадной уткой, но никак не материалом для анатомички.

– Во-во, – продолжил Дед, – без штыка не обойтись. Потому что стрелять не всегда можно даже с глушителем. Чтобы в Стрелку не попасть. А тут достал, в брюхо воткнул и провернул на полтора оборота.

– Да ты, я смотрю, уже и теорию изучил, – сказал Танцор и взял из рук Деда штык. – Только вот откуда его доставать. Он же, гадская сила, с половину моей ноги будет.

– Так, это, у меня оснастка есть. Вот. – Дед» достал из кармана какую-то небольшую сбрую из черных ремешков. – Прикрепляешь его к лодыжке. А потом вытаскиваешь. Только надо, чтобы брючина была пошире, чтобы не зацепилась.

– Слушай, – изумленно воскликнул Следопыт, – а ты нам про себя все рассказал? Ты случайно в молодые годы в банде не состоял? Всякие так налеты на продуктовые палатки, взломы ленинских комнат и все такое прочее. Нет?

– Нет, – искренне, словно прокурору, ответил Дед. – Это у меня для рыбалки.

– Так ты рыбак? – подступился с другого боку Танцор, решивший незлобиво подколоть Деда. – Впервые слышу!

– Да раньше, когда помоложе был. И на сто пятьдесят рубликов в месяц жил. Делать-то без денег не хрена было. Вот и занялся этим делом.

– А зачем рыбаку такой тесак нужен? – не отставал Танцор. – Червячков копать?

– Ну, ты, японский городовой, кончай дурачком прикидываться. То да се, веток для костерка нарубить, тушенку открыть. Мало ли чего…

– Так зачем же на лодыжке-то носил?

– А что мне, сукин ты сын, – чуть-чуть взвился Дед, – на плече его надо было носить? Чтобы менты тут же забрали?

– Все, Дед, – подмигнув Стрелке, сказал Танцор. – Больше вопросов нет. Ты абсолютно чист. И твой сын может тобой гордиться. И внуки тоже. И если встретишь какую-нибудь американскую… – Тут Танцор понял, что перебрал малость, и прикусил язык.

Дед деликатно пропустил недосказанную фразу мимо ушей. И сказал, глядя в глаза Танцору:

– Да ты, это самое, не обижайся на меня. Ну, когда в прошлый раз, как мне рассказал Следопыт, понес про тебя всякую ахинею. Ну, что ты вроде бы как с бритвой. Я ж не в себе был. Не обижайся.

– Ладно, Дед, мы мимо этого уже проехали. И не хрена оборачиваться. Все нормально. Не менжуйся.

– Да, кстати! – вспомнил Следопыт, зачем он сюда приехал. – Дед тогда, как я сегодня понял, не слишком-то и ошибся. Это Рома Родионов, Стрелок. Ну, помнишь, я тебе про него рассказывал?

– Ну?!

– Я не знаю, как ты к этому относишься, но это вроде бы он вас со Стрелкой сделал, когда программистом был.

– Нормально отношусь. Не тяни кота за хвост!

– Ну, вроде как вы одно и то же. Поэтому Дед и перепутал.

– Да что ты, блин, тут нам мозги пудришь, как Сисадмин, всякими, блин, экивоками. Говори по-человечески.

И Следопыт рассказал и о своем утреннем сне, и о поездке к дому, которого больше нет. Выстроил, как ему показалось, неопровержимую логическую цепочку, вдумчиво перебирая звенья которой неизбежно приходишь к тому, что Стрелок и есть тот самый Маньяк.

– Малоубедительно, – сказал Танцор, выслушав внимательно аргументы. – Твой Стрелок весьма прагматичный человек. А тут прет такая ломовая шиза… Или вот. Насколько я понимаю, у него не было мании величия?

– Ну и что?! Перепрограммировали. Ты вспомни, в кого они превратили Лоха. Помнишь Люсю с голубыми глазами и длинными ресницами? Помнишь?

Деда аж передернуло от неприятных воспоминаний. Поспорили ещё минут пятнадцать. Но так и не пришли к общему знаменателю.

– Ну, так найди его телефон, где-нибудь в Би-Лай-не, – вмешалась Стрелка. – И пощупай осторожно. Если его вытащили из той дыры, где он был, то наверняка должен быть мобильник. Вот, садись за машину и ройся в базах. А я пойду чего-нибудь пообедать подогрею. Потому что время уже. Дед, поешь у нас?

– Смотря чем накормишь.

Стрелка ушла в кухню. Дед начал учить Танцора, как управляться со штыком. Следопыт сел к компьютеру.

– Йес! – заорал он радостно минут через десять. – Есть, голубчик.

И тут же начал набирать номер.

– Стоп! – остановил его Танцор, опустив на рычаг ладонь. – Надо бы обсудить: что и как. Согласен?

– Ну, дурачком прикинусь. Мол, как дела? То да сё.

– А с какого хрена ты его искать стал?

– Помочь решил. Мол, работа подвернулась левая. Он же раньше на мели сидел.

– А ты что, ему отец родной, чтобы о нем у тебя голова болела? Это дело не пойдет. Тем более, что сейчас он, похоже, уже особо не нуждается.

– А, вспомнил! Я ему в прошлый раз обещал дать две штуки баксов. А дал только полторы. Вот, значит, решил отдать остальное.

– Ты, я смотрю, сильно во сне перегрелся, – мрачно сказал Танцор. – Тебе сейчас опасно такой важный разговор доверять. Ну, да ладно. Думаю, он тут ни при чем, но все равно проверим. Скажешь, что у тебя дела пошли хреново. До зимы запасов хватит, а потом полный голяк. Вот ты и интересуешься, где можно бабок срубить. Действуй.

Следопыт вновь набрал номер. Стрелок.ответил не сразу. И голос его прозвучал не как в прошлый раз. А с достоинством: – Да.

– Привет, Стрелок! Узнал?

– Моя фамилия Родионов. Роман Петрович. С кем имею честь?

– Следопыт я.

– Из Фенимора Купера, что ли?

– Ну, я же в июне у тебя был. В Филях. Помнишь?

По паузе было понятно, что Роман Петрович досадливо поморщились. Однако по следующей его фразе, произнесенной с гораздо меньшим апломбом, стало ясно, что хоть Стрелок и встал на ноги, но пока ещё держится на них не слишком устойчиво:

– Да, дорогой. За тобой ведь ещё маленький должок. Полштуки баксов. Плата за информацию. Надеюсь, не забыл?

– Да помню, помню, – погромче вздохнул Следопыт, давая понять, что он теперь человек не очень богатый.

– Отдавать думаешь?

– Ну что же. Раз должен, значит, отдавать надо. Хоть, конечно, дела у меня сейчас пошли хреново. До зимы запасов хватит, а потом полный голяк, – сказал заученно Следопыт. – У тебя, кстати, для меня никакой работы не найдется?

– Приезжай, обмозгуем, – сказал Родионов лишь потому, что в случае категорического отказа выудить из Следопыта пятьсот баксов нельзя будет никакими силами. Реально же он мог поделиться лишь опытом сбора пустых бутылок и сдачи их по оптимальной цене.

– Так я сегодня уже приезжал. Только вот от твоего дома уже ни хрена не осталось.

– Да, я сейчас в более подходящее место переехал. А приезжай-ка ты ко мне сегодня на работу. Часикам к семи. Знаешь клуб «Куклы»?

– Это который при кукольном театре?

– При нем самом.

– И кем ты там?

– Барменом. Но это пока. Кстати, меня сейчас зовут Синглом. Усек?

– Хорошо, жди. Значит, подберешь для меня что-нибудь?

– Подберу. Только баксы не забудь.

– Заметано.

Приготовление обеда на четыре персоны заняло у Стрелки ровно десять минут. Шесть ушло на разогревание в волновой печи четырех извлеченных из холодильника готовых бифштексов. За две минуты было доведено до шестидесятиградусной температуры содержимое пакета со сложным гарниром. Столько же понадобилось на то, чтобы разложить все по тарелкам, нарезать хлеб и достать соус.

Раскладывание столовых приборов взял на себя Танцор. Как человек, когда-то работавший в ресторане и видевший краем глаза, с какой стороны что кладется.

Во время трапезы Танцор со Стрелкой категорически заявили, что этот самый Родионов-Стрелок-Сингл никак не может быть Маньяком. Тот, несомненно, не прельстился бы жалкими пятьюстами долларов, потому что его должны были отоварить зеленью по полной программе. Чтобы, не нуждаясь, спокойно делал свое скотское дело.

Дед со Следопытом придерживались иного мнения. Синглу, если он Маньяк, которому известно, что за ним охотится их команда, было бы выгодно втереться в доверие к Следопыту. А потом и ко всем остальным. Запудрить мозги так, чтобы они подозревали в маньячестве кого угодно, но только не его. Самому набиваться с контактом – это, значит, вызвать подозрение. Что же касается полштуки баксов, то это маневр. Они ему, конечно же, на хрен не нужны.

– Да, – возразил Танцор, пережевывая обработанное СВЧ-волнами мясо, – но зачем же он тогда барменом-то работать устроился?

Следопыт этого не знал.

Однако прекрасно знал Дед, который накатил для аппетита полсоточки. Родионов-Стрелок-Сингл-Маньяк устроился работать барменом для того, чтобы оказаться вне всяких подозрений. Потому что бармены, по мнению Деда, внешне устроены так, что сильно располагают к себе. Не просто нальют тебе все, что пожелаешь, но ещё обязательно при этом улыбнутся, расскажут какой-нибудь свежий анекдот. А потом внимательно выслушают историю про то, как поэт Аллен Гинс-берг скрывался от копов в психушке и как у него утащили бумажник, где было три бакса…

– В общем, – подытожил Дед, – это чтобы нам мозги как следует законопатить.

Обед заканчивали в сосредоточенном молчании. Каждый думал о своем. И все вместе думали об общем.

После десерта, который представлял собой сигару, пущенную Дедом по кругу, вернулись в комнату. И расселись вокруг компьютера.

У всех было ощущение, почти уверенность, что именно сегодня все должно разрешиться. Именно сегодня. Потому что после того, как Садист получил фотографию Цирцеи, прошло уже два дня. Этого было вполне достаточно, чтобы, разглядывая изображение «мухи, стремящейся попасть в ядовитую паутину», он завел себя до такой степени, которая требует немедленного утоления нестерпимой жажды, истязающей пересохшие в мозгах нейроны.

– А вы знаете, – тихо сказала Стрелка, – мне его жалко.

Это была новость. Это была очень большая новость!

– Ты, я смотрю, – уничижительно и предельно отчетливо проговорил Танцор, – заразилась от него. Пока переписывалась. У тебя в башке то же самое начинает твориться, дорогая моя.

– Да, жалко, – не повышая голоса и с той же самой грустной интонацией продолжила Стрелка. – Да, переписывалась. И поняла, что это несчастный и в то же время ничтожный человек, который возомнил о себе невесть что. Его лечить надо, а не убивать. За этой его идиотской позой, ну, что он о себе в письмах фантазирует, виден сильно обиженный ребенок. Ребенок, который ломает куклу, а потом выкалывает глаза котенку, не видя, не понимая разницы. Ломает и отрывает, чтобы отомстить. Отомстить всем им, большим, которые все могут. У которых все правильно и все хорошо. Которые издеваются над ним лишь одним своим присутствием…

– Стоп! – Танцор даже руку поднял, словно пытался остановить тачку. – А тетку, там, в лесу, тебе не жалко? А ту, которая на Лубянке? И в Нескучном саду. Твою ровесницу. Их тебе не жалко? А скольких он ещё замочит? Ты об этом подумала?!

– Да, конечно. Но это же не выход. Я же говорю: изолировать и лечить.

– Ты, что лц, этим займешься?

– Зачем я? Поймаем и сдадим.

– Значит, мь||~~1, по-твоему, бригада уссурийских тигроловов? – язвительно спросил Следопыт. И после этого вдруг заш«лся некрасивым, почти истерическим смехом.

Танцор на всякий случай принес из кухни кружку воды.

Следопыт желтом отверг её и продолжил:

– Понимаеиль, он же сам себя уже приговорил! У него уже нет никакого выхода. Когда-нибудь поймают. И признают вменяемым. К тому моменту на нем будет висеть уже штук семь трупов. А таких, серийщиков, освобождают от суда, и помещают в психушку, только если у них целое полушарие ампутировано. Или своего имени запомнить не могут.

– Да, но сейчас ведь не расстреливают, – перебила Стрелка. – Дадт пожизненное.

– Конечно,.дадут. Если он до суда доживет. В тюрьме таких, как он, сильно не любят. И это будет не просто расстрел, а гораздо хуже… Но вообще-то мне своя рубашка гораздо ближе к телу.

– Это ты к чему? – спросил Дед.

– А ты разве забыл? Если мы его пожалеем, сдадим ментам или вообще – пусть себе по Москве спокойно гуляет, то в конце ноября начнут мочить нас. Вон, Танцор видел, рассказывал. Прилетает, на хрен, тарелка и лазером, на хрен, пополам. Нам это надо? А, Стрелка?

– Все равно я в него стрелять не смогу, – сказала она совершенно подавленно.

– Да тебе и не надо. Пушку, конечно, мы тебе дадим, но она те(5е и не понадобится. Мы тебя с Танцором будем пасти. Если что, то сразу же… Да, и вот эту хреновину ещё тебе прицепим.

Следопыт достал из внутреннего кармана небольшой конвертик и въатащил из него миниатюрный микрофон и столь же миниатюрный наушник. Микрофон прицепил Стрелке к майке. Наушник вставил себе в ухо.

– Ну, давай-ка скажи что-нибудь из кухни. Только негромко. Чувствительность высокая.

Стрелка вышла. В ухе у Следопыта прозвучал стальной голос: «Полковник Никлсон! Я долго не продержусь! Их тут слишком много. Здесь очень жарко, сэр. У меня скоро вся задница изжарится. Где же твой чертов вертолет?! Фак! Фак! Шит!»

– Ну как? – спросила Стрелка, появившись на пороге с чашкой кофе.

– Отлично. Слышимость отличная. Кстати, радиус действия триста метров. Так что у нас все будет под контролем…

– Да, – прервал его Танцор, – кстати. Если Маньяк назначит Стрелке встречу сегодня? Тебе же ведь к семи надо в «Куклах» быть.

– Не пойду, естественно. Тогда станет ясно, что Сингл тут абсолютно ни при чем. И это будет очень хорошо – пятьсот баксов сохраню.

АППЛЕТ 31.

ПУЛЯ – ДУРА, ШТЫК – МОЛОДЕЦ

Буззер «Пентиума» издал какой-то совершенно несвойственный ему звук. Взвизгнул, словно собака, которую огрели палкой.

Стрелка кинулась к монитору, нечаянно выплеснув на Деда полчашки кофе.

Это было письмо от Сисадмина. В нем было одно-единственное слово:

Attention!!!

И тут же, секунд через пять, в ящик упало ещё одно письмо. То самое. От Маньяка.

Цирцея!

Я буду ждать Вас сегодня в 19 часов 15 минут в ресторане «Settebello» (бывший клуб «Куклы»), который расположен по адресу: Садово – Самотечная, дом 3.

Ваше отсутствие, как, впрочем, и опоздание, я буду расценивать как нежелание поддерживать со мной отношения со всеми вытекающими отсюда последствиями. Это Ваш единственный шанс, постарайтесь использовать его для получения максимально возможного духовного и интеллектуального наслаждения.

Ваш Маньяк

Стрелка настучала ответ:

Маньяк!

Я в смятении! Если б Вы знали, какая буря чувств переполняет меня! Это такое для меня счастье! Такое счастье!

Но я тревожусь: вдруг мы не узнаем друг друга. Во что Вы будете одеты? Как Вы выглядите? Хотя бы в общих чертах.

Ваша Цирцея

Пришел ответ. Именно такой, какого все ожидали:

Мне искренне жаль, что Вырешили, что меня можно не узнать. Что я неотличим от толпы. К тому же я Вас узнаю по присланной Вами фотографии.

Маньяк

До семи оставалось чуть больше часу. Танцор начал спешно гримировать Стрелку.

– Да, – сказал Следопыт, уставившись в пол, – расклад, блин! Выходит, что Сингл? Разве такая накладка может быть случайной?

– Может, – ответил Танцор. – Он, что же, назначил две встречи, чтобы усложнить для себя ситуацию?

– Нет. Все очень просто. Получается так, что он не связывает Цирцею с нашей командой. Да, он знает, что мы, и я в том числе, за ним охотимся. Минут пятнадцать он позанимается со мной: получит свои баксы, внушит, какой он вменяемый и ко всем доброжелательный. Когда я уйду…

– А почему ты должен уйти? То есть через пятнадцать минут?

– Ну как же, – логическая машина Следопыта работала на полную мощность, – ведь я же ему сказал, что у меня хреново с деньгами. Он, конечно, нальет стопарь-другой в качестве бонуса за возвращение долга. Я его выпью. И что же, начну покупать на свои, которых у меня совсем мало? Он же прекрасно понимает, что в этом случае я саморазоблачусь, покажу, что я его искал не в поисках бабловой работы. Значит, я должен буду быстренько смыться. И он займется Цирцеей.

– Не сходится. Замочив Цирцею, он себя разоблачит. К тому же ты будешь не «Хеннесси» пить. Много бабок не понадобится…

– А почему ты думаешь, – вмешалась Стрелка, говоря сквозь сомкнутые губы, чтобы не мешать работе гримера, – что он будет в клубе мочить?

– Так он же при кукольном театре, – сказал Танцор, не прерывая работы, – там же огромное пространство. Труппа на гастролях. Лучше места не придумать.

– Но он же на работе!

– Так ему, скоту, пяти минут хватает, – сказал Танцор и надавил Стрелке снизу на подбородок. Чтобы лицом не шевелила.

– В общем так, – продолжил он, нервно глянув на часы, – мне туда соваться нельзя. Не успею уже себе рожу разукрасить. А что Маньяк, что папаша родный Сингл – оба меня знают, как облупленного. Поэтому придется тебе, Следопыт, одному внутри действовать. Я буду на улице. Так что давай вооружайся по полной программе. Штык, Стечкина за пояс, наушник и что там у тебя ещё есть.

– Да, но я. же сказал, что не могу больше пятнадцати минут.

– Можешь. Хрен с этой китайской дипломатией: я знаю, что он знает, что я знаю, что он знает и так далее. Стрелка дороже.

– А, я понял, – вмешался трезвый, как стеклышко, Дед. – Меня твой институтский дружок знать не может. И я ввалюсь минут через десять и сразу к стойке. Я тебя не знаю. И ты меня не знаешь. А потом мы знакомимся, и я тебя начинаю угощать. Потому что у меня денег полные карманы, ёксель-моксель. Потому что я гуляю.

– Это, конечно, хорошо, но Синглу известно, что тебя разрабатывали в соседнем отделе под фаната битников. Тебе надо прикид сменить. Давай, лезь в шкаф. Бери мой смокинг и напяливай. Хоть, это, конечно, и будет шито белыми нитками.

– Ничего, Танцор, не боись. Прикинусь как следует.

– Ладно, не хорохорься. Одно хорошо, что вас там двое будет.

– Так, может, тогда я штык возьму? – предложил Дед. – Я к нему привык уже.

– Нет, Дед. Боевиком у нас будет Следопыт. – Танцор ещё раз глянул на часы. – О, ребята, давайте пошустрей. У нас уже минут десять осталось. И вот ещё что. Главное, не сосредотачиваться на том, что Маньяк – это Сингл. Смотреть в оба, блин! А то, пока вы будете у стойки гужеваться, совсем другой упырь с ней что-нибудь сделает. Смотреть и слушать! И не останавливаться ни перед чем. Даже если перестрелка в зале…

Экипировавшийся уже Следопыт протянул Стрелке Макарова. Та отказалась.

– Не смогу, – сказала она тихо. – Так что и брать не стану. Постараюсь как-нибудь уговорить его.

– Ну-ну. Только погромче, пожалуйста, уговаривай. Чтобы я услышал и понял. И говори о всех своих передвижениях. Чтобы знать, куда бежать. Поняла?

– Поняла, – все так же тихо. То ли от сосредоточенности, то ли её уже начинало маленько трясти.

Танцор внимательно посмотрел ей в глаза. И выругался про себя так грязно, как он никогда ещё в жизни не выругивался. А потом дал ей таблетку феназепама.

Через десять минут все четверо спустились вниз. Первым уехал на позицию Танцор. В джипе Следопыта. Следопыт поймал машину и уехал вместе с Дедом. Главное, чтобы их вместе не увидел Сингл. Который в это время должен был стоять у стойки. Конечно, был шанс, что у него установлена камера наружного наблюдения. Но этот шанс был равен нулю.

Потом Стрелка, глянув на часы, погасила в пепельнице окурок, сжала кулаки и энергично опустила их на колени, резко при этом выдохнув. Повернула ключ зажигания и зло сказала такое слово, которое при Танцоре ни разу не произносила.

Следопыт вылез из обшарпанного «Москвича». Внутри остался важный и нарядный Дед. И водила, которому заплатили не только за дорогу, но и за пятнадцать минут стоянки.

Огляделся. И удовлетворенно отметил, что джип уже здесь. За тонированными стеклами Танцора не было видно. То ли там сидит какой-нибудь доходяга с исколотыми, словно ежиком, венами. То ли десяток быков, ощетинившихся, словно ежик, во все стороны стволами.

При входе шмонать его не стали. И даже не прозвонили металлоискателем.

Вошел, осмотрелся. Было ещё довольно пустынно, основные гуляки ещё не подтянулись. Зал был заполнен примерно на треть. Справа, на антресолях, несколько футбольных маньяков наблюдали на мониторе, как какие-то красно-белые вместе с какими-то бело-голубыми перекатывались волнами по зеленому газону то налево, то направо. Комментатор что-то такое комментировал.

Свет был более чем приглушенный. Не считая монитора, было ещё два ярких пятна. На невысокой пустой эстраде. И в баре, где сияние лампы усиливала зеркальная витрина и установленные на ней разноцветные и разнокалиберные бутылки.

В баре вальяжно прохаживался экс-Родионов, экс-Стрелок, а ныне Сингл. И, может быть, ещё и Маньяк.

Подошел. Сел.

Сингл что-то старательно сотрясал в шейкере.

– Привет.

– Привет.

– Принес?

– Принес.

Следопыт достал пять сотен и передал Синглу.

– Давно здесь?

– С августа.

Было понятно, что Сингл, хоть ему и абсолютно нечего делать,, не расположен ни к задушевной, ни к какой иной беседе. Однако, как и предполагал Следопыт, налил и придвинул рюмку финской клюквенной.

– А себе? За встречу.

– Нет, я на работе. Следопыт отглотнул немножко.

– Так ты в прошлый раз говорил, что какое-то наказание отбывал. Ну, там, в Филях, в той халупе. А сейчас, значит, все уже нормально?

– Да, все уже устаканилось. Скоро, может быть, устроят аналитиком в одно приличное место.

Следопыт с удовлетворением насчитал тринадцать слов, которые подряд произнес Сингл. И это не считая ещё знаков препинания. Значит, понял он, его можно попытаться разговорить.

– Слушай, у меня тут полный облом вышел. Три дня как джип продал, а то вообще хоть бери костыли и садись в переходе с протянутой рукой…

– За сколько продал-то? – прервал его Сингл, который начинал проявлять интерес к скромной персоне своего бывшего институтского знакомого и виновника его нынешнего неустойчивого положения.

– Да за двадцать пять штук.

– А чего это так дешево?

– Так он у меня маленько битый был. Так я про что говорю-то. Может, когда ты пойдешь аналитиком, меня сюда пристроишь? А то ведь на двадцать пять штук долго не протянешь.

– Да, конечно, – согласился Сингл, который совсем недавно жил на пятьдесят баксов в месяц. – Конечно, поговорю насчет тебя. Правда, как сам понимаешь, ничего не обещаю. Но тебе надо будет потренироваться. Хоть дело-то, конечно, и не особо хитрое,

– Ну, на курсы похожу. Ведь должны же быть курсы барменов?

– Конечно. Я сам их кончал. Да, кстати, а что там с Танцором, со Стрелкой? Ты же ведь с ними как бы в одной команде был?

«Ага, – отметил Следопыт, – начинается. Начинается маленькая разведка».

– Да ты знаешь, как-то мы разошлись. Они как-то слегка оборзели. За шестерку стали меня держать.

– Зря. С ними бы ты всегда при бабле был. Зря.

– Ничего, выплывем.

– Да, оно, конечно… Кстати, мне тут как-то мысль пришла одна занятная. Вот я и подумал, что, может, их рук дело: телок кто-то в Москве знатно мочит. Какой-то маньяк завелся…

– Какой маньяк?

– Неужели не слышал? На Лубянке. В Нескучном саду. Так разделал, что твой Джек-потрошитель. Ну, по ящику показывали. Неужели не видел?

– А. Это. Да, страшные картинки.

– Так я подумал, что Танцор может, как эта машина, работать. Уж я-то знаю. Как-никак автор-создатель.

Разговор приобретал интересный оборот. Причем вышел на тему Сингл, хоть Следопыт его на это и не провоцировал.

– Не знаю. Но, вообще-то, когда с Лубянки передавали репортаж, тогда мы ещё все вместе были. Так что не думаю…

– Там, наверху, эти мои бывшие херовы начальнички вполне могли забацать такую хренотень. С одной стороны, игра типа «кто больше телок замочит». Тотализатор, ставки, двадцать процентов устроителям и все такое прочее.

Сингл налил Следопыту ещё одну рюмку. И продолжил:

– С другой, какие-нибудь новые испытания боевых программ. Скажем, проверка на предельно развиваемую жестокость. Ну, или, может, они на этого маньяка охотятся. Так сказать, натаска на внешнего агрессора.

«Так, совсем горячо, – подумал Следопыт. – К чему бы он это? Издевается? Или совершенно ни при чем? Рискнуть?»

– Сингл, а это не ты?

– Что – я? Не понял, – удивленно вскинув брови.

– В смысле, не ты маньячишь?

– А что, похож?

– Люди меняются. Нужда толкает людей хрен знает на что.

– Так я же сейчас не нуждаюсь. Разве не понятно?

– Но раньше-то ведь было это самое дело? Это только те, кто добровольно решился на нужду ради чего-то, живут спокойно. А те, у кого нужда насильственная, готовы на все, чтобы выскочить.

– Я тебя, честно признаться, не понимаю. И понимать не хочу, – надулся Сингл.

– Да ладно, брось. Пошутил. Понимаю, что глупо. Просто меня немного уело, когда ты про Танцора.

– Ладно, будем считать, что один–один.

И в этот момент на антресолях радостно заорали футбольные маньяки.

– А, кстати, – продолжил Сингл, – в августе вы здорово телебашню расхреначили. Это как же вам удалось?

Следопыт понял, что Дед совершенно не нужен. Сингл не намерен был его выпроваживать. Более того, Дед был бы сейчас даже вреден.

И он вломился.

– Сынок, ну-ка плесни мне «Джона Уокера» на два пальца.

Дед был импозантен. И дело было не только в смокинге. И не в том, что он тщательно причесал свою бороду. Было видно, что Дед весьма удачно втемяшил себе в голову мысль о том, что он очень богатый и удачливый человек, поседевший плейбой, который вею жизнь как хотел вертел Фортуной и в конце концов выдрессировал её до такой степени, что она, виляя хвостом, приносила ему в зубах тапочки.

К счастью, Дед сообразил сесть так, чтобы не загораживать зал. Некоторое время пил молча. Но только увидел, что рюмка соседа опустела, тут же спросил, почему тот не пьет.

– Да нет, отчего же. Я пью, – ответил Следопыт.

Дед такого ответа никак не ждал. – И, будучи не способным к быстрому перепрограммированию, понес заготовленный текст:

– Так, может, у тебя, сынок, денег нет? Так я угощу. Я сейчас с хорошим наваром. Так что ты не сомневайся. Только что пару МиГов толкнули в Пакистан. Этому самому, как его… Да, Мушаррафу, японский городовой!

– Это тот, который два года назад военный переворот сделал?

– Точно. Генерал. А нам один хрен кому. Лишь бы бабки платили. Сынок, – обратился нелегальный торговец оружием уже к бармену, – налей-ка товарищу «Хеннесси». До краев. За мой счет.

Сингл налил.

«Приехала», – раздалось у Следопыта в ухе.

– Пожалуйста, – сказал Сингл нелегальному торговцу оружием. – А можно вам задать один вопросик?

– Валяй.

– Я, конечно, извиняюсь, но почему вы без охраны? Такой, по всему видать, солидный человек. Сейчас же ведь знаете времена-то какие.

«Да, – отметил Следопыт, – не очень-то его на курсах вышколили». «Вхожу».

– Так кто меня тут тронет? Меня все в Москве знают. Ты, сынок, видать, недавно тут?

– Месяц.

– То-то и оно. Если со мной что случится, ексель-моксель, то от Москвы одна только воронка останется. Радиоактивная.

Следопыт увидел, как вошла Стрелка.

На средней скорости подошел официант.

«Пожалуйста, присаживайтесь». Подвел к столу, отодвинул стул. «Вы одна? Может быть, к вам кого-нибудь подсадить?»

«Я жду знакомого».

«Что будете заказывать?»

«Сок, апельсиновый».

– Вы, наверно, по свету много поездили? С такой-то работой, – начал окучивать нелегального торговца оружием Сингл. Вероятно, решил устроиться к нему аналитиком.

«Козел, за проститутку меня принял!»

– Да уж, поездил. С президентами пообщался. С премьерами. Особенно в Африке. И в Южной Америке. Но судьба сводила и с лидерами повстанцев. И многие из них богаче президентов и министров.

«Старый дурень, – подумал Следопыт, – куда его, на хрен, понесло».

«Приятного аппетита»,

В ухе у Следопыта забулькало.

– Оружие, оно ведь всем нужно. Как и хорошая выпивка, – продолжал витийствовать Дед. – Бывает, продашь партию бэтээров правительству, как тут же просят повстанцы. Прошел год, глядишь, и те, и другие опять просят. Потому что те, которые купили, уже к ядреной матери спалили.

Стрелка в одиночестве сидела за столом. Уже минут пять. И пила сок.

– Так, наверно, у вас работа небезопасная? – умасливал нелегального торговца оружием Сингл.

– Это почему же?

«У меня все нормально. Пока никого нет».

– Ну, как же, партизаны – они ведь непредсказуемы.

– Хрен-то. Я им нужен гораздо больше, чем их, ек-сель-моксель, маоистские книжки. С одними книжками не долго повоюешь.

– Да, прошу прощения, – сказал Сингл, – мне надо отлучиться на минутку.

Следопыт напрягся. И ещё градусов на семь повернул голову в сторону Стрелки.

Дед что-то бубнил в ухо, к счастью, в другое, не в то, где был наушник. Следопыт попросил его шепотом, чтобы заткнулся.

Стрелка сидела в одиночестве.

«Пока никого».

Сингл не появлялся.

У Следопыта от напряжения заболела шея.

Сингл вернулся.

– Леша, дорогой, а что это там Танцор делает? – Где?

– Возле туалета. Вроде бы даже как прячется. Так вот, значит, как ты искренен со мной?

«Еще что-нибудь будете?» «Еще соку».

– А ты ничего не перепугал, Рома? – Следопыт понял, что Сингл пытается взять его на понт. Танцор должен был сидеть в джипе. Пока никакой тревоги не было.

– Да нет, вроде глаза меня пока не подводили. Хоть там и темновато.

«Пожалуйста, ваш сок. Приятного аппетита».

Бульканье.

Дело складывалось хреново. Сингл что-то пцчувство-вал. Может, Дед, дубина, перегнул палку? Да, что-то почувствовал, скот. Значит, он. И теперь он к Стрелке не притронется.

«У меня все нормально».

– Рома, я же сказал, что у меня с ним никаких дел уже нет. И быть не может.

– Ладно, я тебя прекрасно понимаю. Как, впрочем, и Танцора. Только вы зря суетитесь. Не там, где надо.

Сингл повернулся к нелегальному продавцу оружия:

– Скажите, пожалуйста, а в России у вас рынок есть?

«Я пошла в туалет. Писать хочется».

Следопыт увидел, как Стрелка встала из-за стола и поднялась по лестнице, ведущей на антресоли.

Прошло уже полчаса. Совершенно бессмысленно прошло. Даже со знаком минус. Прокололись, как салаги.

– По мелочам. Только стрелковое оружие берут.

– А чеченцы?

– Сынок, ты кем же это меня считаешь? «Танцор? Ты?»

Тихий свистящий звук.

Какие-то непонятные звуки, природу которых невозможно установить.

– Как это кем? Дедом, естественно. Кто же ты еще?

– Что-то я не пойму, как тебя, такого хама, тут держат?! Ты что это мне тыкать, японский городовой, начал?!

Дед непонятно зачем стал заводиться. Хотя было уже совершенно бессмысленно ломать комедию.

Звук спускаемой воды.

Следопыт абсолютно ничего не понимал. Какой, на хрен, Танцор, когда он в джипе?!

Невнятное тихое бормотание.

Или, может быть, бурчание в животе?

Дед вошел в раж и начал орать на Сингла, который не только сохранял профессиональное спокойствие, но и молча, с ухмылкой на лице, торжествовал победу.

Следопыт ткнул Деда в бок локтем:

– Дед, заткнись на хрен. Я ничего не слышу. Все, иди отсюда. Жди в джипе.

Сингл не сдержался, распустив лицо во всю ширь в ехидной ухмылке.

Дед поднялся с табурета.

«Сейчас, сейчас… Да, да…»

Это был мужской голос. Незнакомый.

Следопыт сорвался с места. Пробегая мимо Деда, который удалялся с прямой гордой спиной, чуть не опрокинул его.

Вверх по лестнице.

Немного по полутемному коридору. И он в театральном вестибюле.

Сортир справа.

В женском не было ни души.

«Не бойся. Не бойся меня. Ты ведь сама этого хотела».

Следопыт, неслышно ступая, пошел вдоль кабинок.

Да, здесь! Из-под не доходящей до пола двери были видны черные брюки и черные мужские ботинки – пятками к Следопыту.

Осторожно потянул на себя дверцу. Закрыто.

«Это освобождение, Цирцея. Полное…» Всхлип.

Стрелять было нельзя. Потому что Маньяк мог наклониться. И тогда в Стрелку. Если нет, то все равно пуля могла пройти навылет и ранить её.

Вспомнил о штыке – дверца из тонкого пластика.

«Сейчас. Уже подействовало».

По звуку понял, что стоит во весь рост.

Нагнулся. Отцепил. Примерился – по себе – где у него должно быть сердце. Впился взглядом в эту точку.

Понял, что надо повернуться левым боком. Чтобы удар был сильней.

Размахнулся и вогнал штык в дверцу по самую рукоятку.

Услышал стон.

– **-•

Выдернул.

Еще раз. Ниже и ещё сильней! Стон прекратился.

Ботинки уползли вперед. Маньяк сидел на полу. Следопыт прислушался – абсолютная тишина. Никого. – Стрелка, открой. Никакой реакции.

У Следопыта все похолодело внутри. Просунул штык между дверцей и стойкой. Сломал запор.

Вывалился Маньяк. Точнее, распрямился, откинулся назад и глухо ударился затылком о кафельный пол.

Белая маска на голове. Много крови на груди и животе. Рядом – черный пакет.

Стрелка сидела на унитазе. Прямая, как спица. Широко раскрытые глаза. Расширенные зрачки. Плотно сжатый рот. Повисшие вдоль туловища руки.

Было ясно, что она парализована. Маньяк вогнал ей укол.

Следопыт завернул ей рукав выше локтя. Чтобы ни у кого не возникло никаких вопросов и сомнений. Геро-инщица. Поднял её.

Идти Стрелка не могла. Поэтому он подхватил её за талию и поволок. Словно куклу.

Стрелка замычала. Требовательно. Несомненно, хотела сказать что-то чрезвычайно важное.

Следопыт понял. Опять посадил Стрелку на унитаз, присел на корточки, и, превозмогая рвотный рефлекс, отвернул маску.

Вначале ничего не понял. Искаженное предсмертной гримасой лицо. Страшное. И вдруг понял, что это Танцор. Танцор с остановившимися, словно у куклы, глазами.

Следопыт потерял голову – вскочил и собрался бежать. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Все же опомнился. Взял себя в руки. Подхватил Стрелку и поволок её к выходу.

Следопыта трясло. Колотило. Словно с похмелья в одной рубашке на январском морозе.

У выхода в коридор вспомнил, что бросил штык. Но уже никакая сила не могла заставить его вернуться назад. Никакая сила внешнего страха, потому что с его внутренним ужасом ничто не могло сравниться.

Чуть не загремел, когда спускался вниз по лесенке.

Охранники, увидев «сладкую парочку» – он, стучащий зубами, трясущийся, разбрызгивающий капли пота, она, совершенно непонятно, то ли ещё живая, то ли уже бездушное тело, – распахнули дверь и гнали: «Давай скорей, тащи, давай быстрей!» В спину не пихали лишь потому, что было ясно – упадет и останется лежать навсегда.

СКОРЕЙ – НАМ ТУТ ТАКОГО НА ХРЕН НЕ НАДО!

Следопыт шел, и этому не было конца. В левом ухе пел Макаревич, в левом, где был наушник, рыдала Земфира:

Хочешь, и я убью тебя, только оставлю фотки твои. После куплю за франки очки, видеть никто не будет глаза. Больно не будет, обещаю, но ты передавай приветы, звони чаще с неба про погоду. Будут меня искать в погонах, даже друзья забудут имя, двери приличные закрою. Что мне косые эти взгляды, я вне закона.

Я – синоптик, я – синоптик. Больно не будет, обещаю, но ты передавай приветы, звони чаще с неба про погоду. Видишь, как получается: апрель, а на асфальте – катки. Если не можешь богом быть ты, буду я. Убей, но обещай мне – больно не будет, постарайся. Я же приду во сне с дождями,

Наконец-то вышел на воздух.

Навстречу бежал Танцор.

В голове у Следопыта резко вырубили свет.

АППЛЕТ 32.

ОЖИДАНИЕ БОЛЬШОГО БАБЛА

Пришел он в себя уже в джипе. Танцор сидел за рулем и гнал переулками, разбрызгивая лужи. Рядом сидела Стрелка. Все такая же, непонятно где находящаяся. Деда не было.

– Где Дед? – спросил Следопыт, словно это был главный вопрос, который его сейчас занимал.

– Машину малым ходом перегоняет. Нельзя было оставлять, – ответил Танцор, не оборачиваясь.

– А ты как же?.. Там.

– Ладно, помолчи. Дома все выясним. Пока отдыхай. Скажи только, ты его сделал?

– Сделал.

– Ладно, вот что еще. Ты пришел в себя?

– Пришел.

– Точно?

– Точно.

– Тогда думай, что со Стрелкой делать будем. Надо же как-то её выводить из этого дела. Как бы чего с ней не случилось. Сердце вроде крепкое, но там кто знает…

Следопыт достал мобильник и набрал 03. Быстро объяснил девушке суть проблемы и попросил, чтобы она подсказала, что надо делать. Та тупо несколько раз спрашивала адрес, чтобы прислать бригаду специалистов. Следопыт отвечал, что сделать этого не может. Просил, умолял, чтобы та назвала необходимый препарат.

Нет, девушка не могла, не имела права. Рекомендовала лишь горячую ванну, горчичники к пяткам и валокордин. Из чего Следопыт понял, что все её разговоры пишутся на ленту. И что лекарство, необходимое Стрелке, относится к разряду наркотиков.

Узнал в справочной телефон частной наркологической экстренной помощи. Там четко ответили, что передозировку кураросодержащих препаратов можно попробовать нейтрализовать каким-либо антихолинэстеразным средством. Дать одну-две таблетки. Следопыт сказал, что больная не может глотать. Тогда, сообщил на другом конце провода приятный женский голос, нужна инъекция галантамина с атропином.

Следопыт поинтересовался, а можно ли купить у них галантамин без рецепта. Ему ответили, что нельзя. И за сто долларов тоже нельзя? – уточнил Следопыт. Оказалось, что и за сто нельзя. Можно за пятьсот. Следопыт узнал адрес, по которому и была доставлена больная Стрелка.

У подъезда их уже поджидал Дед, довольный сам собою, и «БМВ» с разбитой левой стороной физиономии. Дед, почти не имевший практики вождения, по дороге впилился-таки в «Жигули», как он объяснил, семнадцатой модели. К счастью, Танцор перед рейсом дал ему денег, чтобы хватило на все. В том числе и на похороны, если Дед слишком уж сильно не справится с управлением.

Не справился он слегка. Поэтому не только щедро расплатился за причиненные неудобства с водителем «Жигулей», но и нанял его для перегонки «БМВ» к дому

Танцора.

Стрелка уже настолько пришла в себя, что смогла сама выбраться из джипа и дойти до лифта. Следопыт выглядел просто прекрасно.

Уселись вокруг компьютера. Танцор притащил из холодильника пиво для себя и Следопыта и сок для Стрелки. Деду достал из шкапчика початую бутылку «Бурбона».

– Ну? – спросил, отхлебнув.

– Это был твой двойник, – мрачно сказал Следопыт. – Ты думаешь, почему я в обморок грохнулся? Только поэтому. Как сдернул маску, так у меня крыша и поехала. Вылитый ты.

– Ну скот! – Танцор дернулся немедленно написать Сисадмину, что он о нем думает. Но сдержал себя, решив все же выяснить подробности.

– Угу, – сказала Стрелка, – таких скотов поискать надо. Я увидела, как ты вошел вслед за мной в туалет. Ну, и растерялась. Вроде по плану ты должен ждать на улице. Ты, то есть он, подал знак, чтобы я шла в кабинку. Я как круглая дура пошла. Он зажал мне рот, сзади, и засадил укол. И держал так, что я пискнуть не смогла. Пыталась попасть пяткой промеж ног, но ничего не получалось.

– Надо было, блин, каблуком по стопе, по подъему, – дал уже совершенно бессмысленный совет Танцор.

– Да, конечно, надо было. Надо было раньше меня учить всем этим приемам. Так вот. Укол начал действовать. И я отрубилась. Точнее, мышцы вырубились. Абсолютно все. Затащил, сука, в кабинку, усадил на унитаз и полез в сумку за бритвой. Там у него, подозреваю, до хрена всякого добра для разделки.

Вот, думаю, и все. Хочу заорать, в микрофон, и не могу. Надо было мычать, но я не сообразила. И тут он начал чего-то бормотать. Думаю, неужели Следопыт не сообразит, блин, что происходит?

– Ну да, конечно, сообразил. Но вначале ни хрена понять не мог. Услышал: «Танцор, это ты?» И тоже подумал, какого хрена ты туда поперся. Надо было, конечно, сразу догадаться. Потому что Сингл сказал, что ты возле сортира трешься. Но я не поверил, решил, пон-тует чувак,

– Ну и как же ты его? – спросил Дед. – Стрелял или штыком достал?

– Когда я нашел кабинку, она была заперта. Он стоял спиной к двери. Стрелять побоялся, мог Стрелку задеть. Ну, значит, я его два раза штыком, через дверь.

– Насквозь? – одобрительно покачал головой Дед.

– В смысле?

– Дверь насквозь?

– И дверь, и Маньяка, на хрен, насквозь!

– Ну, что я говорил? Отличный инструмент! А вы: «зачем, зачем?»

– В общем, когда я открыл, то он был уже готов. А когда посмотрел на его рожу… Да, вот ещё что. Штык я там бросил.

– Нездорово, – сказал Танцор, – очень нездорово. Но, думаю, и черт с ним. Хоть на нем и твои отпечатки, и мои, и Деда. Куда хуже то, что Сингл может тебя заложить. Вот это совсем уже хреново.

– Что же, нам теперь его мочить, что ли?

– А что, во вкус вошел?

– Хреновые шуточки, – тяжело сказал Следопыт, жестко глядя Танцору в переносицу.

– Извини, чушь сморозил. Извини, дорогой.,Я тебе теперь должен по гроб жизни. Извини.

– Да не будет он никого закладывать, – вмешался Дед. – Он парень очень разумный. Насколько я выяснил. Очень. Шантажировать, да, может. Но так, чтобы за ментовское спасибо знакомого заложить, на это он не пойдет. Так что надо готовить кусков десять.

– А ты, Дед, у нас щедрый. Но, я думаю, Сисадмин его укоротит, если Сингл крысятыичатъ попробует. Вы мне лучше вот что скажите. Кто-то видел, что он говорил со Следопытом, как со своим знакомым?

– Вроде вокруг ни души не было. А когда Дед на неш орать начал, то это можно понять так, что никто из нас никого не знает.

– Ну что же, тогда за успешное окончание операции, за Стрелкино, да и за твое, Следопыт, здоровье! – начал чокаться со всеми пивной бутылкой Танцор.

Все, почти как хоккейная пятерка без одного удаленного за грубость игрока, начали обниматься и лупить друг друга по спинам. Впрочем, Стрелку щадили, поскольку она пока ещё находилась под действием двух антагонистических препаратов.

Когда все немного успокоились, Танцор поднял вверх палец правой руки, указательный, и торжественно сказал:

– А теперь займемся очень интересными арифметическими вычислениями. Прикинем, сколько нам должен этот ублюдок Сисадмин.

– Значит так, – взял бразды правления в свои руки Следопыт, некогда бывший самым алчным в компании.

Впрочем, таким же и оставшийся. – 7 сентября у нас был миллион баксов. В день сгорало 25 штук. Сегодня 29 сентября. Прошло 22 дня. Перемножаем одно на другое и получается 550 штук убытка. Остается 450 штук. То есть почти пол-лимона! По сто десять на нос. Остается десять штук, которыми мы купим молчание Сингла.

Танцор включил компьютер. Подсоединился к сети. И проверил почтовый ящик. В нем гулял сквозняк, хлопая дверцей для входящих сообщений.

– Странно, – сказал он Недоуменно. – Мог бы, козел, поздравить нас с победой. Но почему-то, скотина, молчит.

– Баксов жалко, – предположил Следопыт. – Вот, животное, и помалкивает, затаившись.

– Нет, дорогой, это тебе не какой-нибудь мелкий бес. Это бес будь здоров какой. Что ему какие-то поллимона. Или несколько замученных теток в, так,сказать, нижнем мире. Тут что-то другое. Это мы сейчас и выясним.

И настучал письмо следующего содержания.

Что, старый козел?f Доволен? Следопыта чуть на хрен с ума не свел. Хотелось бы все-таки узнать у тебя поподробней о природе Маньяка. Ты, что ли, там мою матрицу держишь? Был бы очень признателен в случае получения подробного ответа. А главное – правдивого.

Ну, а теперь по существу. Работа выполнена. И мы ждем заслуженного вознаграждения.

Танцор

Прошло пять минут. Ответа не было. И это было странно, поскольку на сочинение послания любой длины Сисадмину требуется не более тридцати секунд, что наилучшим образом свидетельствует о его нечеловеческой природе.

Попили пива. Покурили. Тот же результат.

Танцор ещё раз отправил письмо, поскольку предыдущее могло не дойти, как это иногда случается в российских коммуникативных нетях.

Еще через пять минут всеми овладели недобрые предчувствия.

– Может, он по бабам пошел? – попытался предаться самообману Дед.

– Вряд ли с таким ублюдком даже последняя безнадежная дура ляжет, – прокомментировал эту идею Танцор.

– Ну за деньги.

– А что, проститутки, по-твоему, не люди, что ли?

– Так работа же. Начальство. Детей кормить надо…

– Ладно. Все ясно, – сказал Танцор, задавив сигарету. – Сегодня ответа не будет. А может быть, его и никогда не будет. И это меня сильно радует.

– Привет! – взвился Следопыт. – А бабки?! Я, что ли, за здорово живешь сегодня штыком, как зверь какой-то… А потом чуть рассудка не лишился. Забесплат-но, что ли, блин?!

– Вот именно, – поддакнул Дед, – пусть башли платит.

– Да вы что, охренели, что ли, совсем? Может быть, там, у них, все к чертовой матери лопнуло. И теперь мы, может быть, освободились! Это не устраивает?!

– А на что жить будем, свободные-то? – более благородно и разумно сформулировал свою позицию Следопыт.

– Господи! Головы у всех на плечах. Руки-ноги есть. Не пропадем… А завтра устроим праздник победителей, потому что сейчас все с ног валятся. Завтра идем в «Англетер»!

– Ты ничего не путаешь? Нет в Москве никакого «Англетера», – решил поправить Танцора Дед, московский старожил.

– Сейчас, уважаемый Дед, в Москве есть всё, что может взбрести даже в самую безумную голову. В «Ан-глетер»! И бабки будем швырять пачками! Ведь мы этого достойны, блин! Изменим жизнь к лучшему! Не дадим себе засохнуть! Надо чаще встречаться! Не тормози!

– Эк как человека заклинило, – сказал Дед, поставив рядом с ножкой кресла пустую бутылку. – Видать, мы все сегодня здорово перегрелись. Без радиаторов-то. Пора по домам.

– Синглу будешь звонить? – спросил Следопыта

Танцор.

– А, никуда не денется. Успеется. К тому же он сам позвонит.

Попрощались.

Дед и Следопыт ушли.

Опустошенный Танцор начал разбирать постель.

Глаза слипались. Ноги подкашивались. Сил оставалось лишь на то, чтобы подсунуть под щеку ладонь и расслабить мышцы век, а те с грохотом, словно мышеловка, захлопнулись, чтоб поймать дозу кромешного мрака.

И вдруг спиной он почувствовал что-то непонятное. Какую-то аномалию, идущую вразрез с ситуацией.

Повернулся.

На расстоянии полуметра Стрелка с каким-то религиозным фанатизмом стаскивала с себя одежды и роняла на пол. Молча. С набухшими от слез глазами.

Потом кинулась к нему. Повалила на кровать. Оторвала на рубашке половину пуговиц…

Раздев, прижалась, изо всей силы стиснула в кольцах рук и ног. Ища защиты от окружающей мерзости, от безумия, от смерти, которая выглядывала сразу из всех углов. Пытаясь согреться. Молча жалуясь, что она так больше не может, что она маленькая, что ей страшно.

И потом, когда Танцор и её согрел, и сам завелся, то её традиционное «О! О, мамочка! Ох! Мамочка! Блядь! Мамочка! О-О-О!» было совсем иным, нежели обычно. Это был плач. Это была песнь скорбного секса. Это был секс во спасение.

Потому что секс – это не только пир плоти. Но зачастую и гигиена души.

По батареям не стучали. Потому что шуметь, когда за стеной кто-то болен, – самое последнее свинство.

АППЛЕТ 33.

ХМУРОЕ УТРО, ИЛИ NEXT i

В окне ещё только мерзко серело, а на подоконнике уже вовсю стучали клювами какие-то совершенно полоумные существа. «Киберптицы, – подумал Танцор, – сучье племя!»

Потом до него начало доходить, что кто-то трясет его за плечо. Через некоторое время понял, что это Стрелка.

– Эй, трепач, вставай. Кто мне что вчера обещал? А?

– Что я тебе обещал? – сказал Танцор, не разлепляя век.

– Кто меня сегодня за грибками повезет? За мухо-морчиками. Девушке грибного супчика захотелось. Так что давай.

До Танцора все мгновенно дошло.

По тому, как он открыл глаза, как их вылупил и какая сила эмоции была в них начертана, Стрелка тоже поняла.

– Блин! – застонала она.

– Да, дела! К чему бы это? И погода, зараза, абсолютно такая же.

Встали и, не умываясь, сразу же протопали к «Пентиуму». Стрелка ткнула сетевую кнопку. Чертова железяка начала загружать, загружаться, загружаться, загружаться… Танцор высадил полсигареты, пока на мониторе не появились знакомые обои, уставленные файлами и папками.

Пошел дозвон на модемный пул. Динамик гудел, трещал во время набора номера и нарывался на короткие гудки. И все опять повторялось сначала. Было занято, занято, занято, занято, занято, занято…

Танцор ходил и ходил, и ходил, и ходил, и ходил, и ходил, и ходил, и ходил по комнате.

Стрелка терла и терла, и терла, и терла, и терла, и терла, и терла, и терла ладонью лоб.

Наконец динамик специфически заверещал, компьютер провайдера проверил логин и пароль, установил, что у пользователя tancor на счету ещё остались деньги, и подключил машину к Сети.

В почтовый ящик свалилось письмо.

Если я и козел, то ненамного старше тебя козел. Так что никакого существенного этического превосходства у тебя нет.

Отвечаю по пунктам. Хоть ты, молодой козел, их и не проставил.

1. Следопыта не требуется сводить с ума. Он и так вполне безумен.

2. Природа Маньяка – это твоя природа. Дело в том, что никто не стремился сделать его внешне похожим на тебя. При разработке базовой модели ОКР «Маньяк» были использованы психологические характеристики модели «Танцор». Просто Маньяк, если можно так выразиться, рос в несколько измененной внешней среде. И вот таким вот и вырос. Точно таким же мог стать и ты, если бы его величество случай не оказался к тебе благосклонней.

Ваше внешнее сходство получилось вне зависимости от желания или нежелания разработчиков. Как говорится, бог шельму метит.

Из этого следует, что Следопыт, как озверевший мясник, заколол штыком не человека, похожего на тебя, а именно тебя.

Так что, дорогой мой молодой козел, ты не только мог стать Маньяком. Не только. При определенных обстоятельствах ты им можешь ещё стать. Ведь ты же у нас пока ещё молодой козел, с довольно пластичной психикой.

Ладно, покончим с этими зоологическими аллюзиями:(

3. Хоть ты и не слишком интересовался, но хочу сказать тебе пару слов о сущности нынешней игры. Она называется «Пришелец». Но не тот, который из космоса, для всех вас не существующего. Все гораздо прозаичней. И ответственней. Для всех нас, делающих одно общее дело. Это, в общих чертах, тренировки отражения сетевых атак недружественных государств. Не каких-то там хакеров. А профи. Таких же, как и ты сам. И, естественно, твои беспутные друзья.

4. Насчет вознаграждения можешь не беспокоиться. Как бы ты сам сказал, мешая в кучу арго всех времен и народов, это дело беспонтовое. Твое бабло, кент, никто заны-кать не собирается. Я не фраер, чтобы фуфло толкать.

При всем при том у меня есть определенные сомнения в том, что игра уже закончилась. Ложись, дорогой, спать. Как говорят русские: Utro vechera mudrenee.

Твой повелитель Администратор

– Нормальный ход, блин! – Танцора аж передернуло, когда он дочитал до конца. – Это что же этот скот ещё задумал?! Похоже, влипли мы по самые уши.

– Это значит, мне ещё придется в такие игры, как вчера, играть? – мрачно спросила Стрелка. – Еще?

– Счас, блин, я ему все скажу, я ему, ублюдку, все, начистоту, блин!.. – зло бормотал Танцор, открыв аську и забарабанив по кейборду, плохо попадая по клавишам. ты что же это дерьмо собачье придумал ещё на хрен. Как это ещё игра не закончилась когда маньяк в сортире дохлый лежит это что же ещё за дела такие был уговор ты сам говорил в лесу по телефону что конец когда маньяк будет уничтожен мы все условия выполнили так что в гробу я видал и тебя ублюдок и твою скотскую игру!

Не горячись, Танцор, это

абсолютно ни к чему

не приведет. И никто тебя

не пытается обмануть.

Вспомни, я ведь говорил;

что Маньяк должен быть

уничтожен. Согласись,

я ведь не говорил: «должен

быть убит». Вот так вот.

это полный беспредел ты подонок!

Остынь! Ведь ты же

как-никак человек мыслящий.

И должен бы понимать,

что зло убить нельзя ни во всем

мире, ни в одной человеческой

душе. И убийство – это не

метод борьбы со злом. Сейчас

многие, очень многие «мудрецы»

требуют восстановить

в стране смертные казни, наивно

полагая, что таким образом

можно снизить преступность.

Надеюсь, ты так не считаешь?

я считаю тебя надо повесить а перед этим долго пытать!

Глупо! Весьма глупо с твоей стороны.

хорошо, объясни, что надо сделать чтобы ты нас оставил в покое, объясни!

а кто знает?

Дорогой Танцор! Если бы

я знал, то, поверь мне,

непременно сказал бы. Увы,

ничем не могу помочь.

Ты должен знать. Читай

в своем сердце! Это залог успеха.

Уверен, ты справишься.

Всё, мне пора спать.

что, блин, я должен прочитать?!!!!!!!!!!

Ответ не пришел.

– Ну, и что будем делать? – собрав всю волю в кулак, спросил Танцор.

– Читай в своей душе, – горько усмехнулась Стрелка. – То есть в сердце. Только мне кажется, что придется ещё несколько раз Маньяка замочить.

– Какого?!

– Думаю, того же самого.

– Мертвого?!

– Ты считаешь, что этот козел новых не наделает? Точно таких же. Хорошо хоть теперь в лицо знаем.

– Да, конечно. Вылитый я. Только, боюсь, как-нибудь Следопыт, а то и ты, меня по ошибке замочите. Вот тогда и будет полный и окончательный абзац. С выплатой вознаграждения.

– Шутки у тебя дурацкие.

– Да уж какие есть. Кстати, сколько нам ещё времени осталось?

– Какого?

– Ну, когда пройдет сорок дней и ещё сорок. После чего нас начнут уничтожать.

– Месяца два… Блин, постой!

Стрелку осенило. Она взяла мышь и ткнула мышиной стрелкой в правый нижний угол монитора. Туда, где индицировалось время. На всплывшей плашке высветилось: 7 сентября 2001 г. Именно в этот день все и началось 23 дня назад.

Танцор испуганно посмотрел на циферблат наручных часов. Часы показывали 7 sep.

– Погоди, давай ещё как-нибудь проверим, – сказал он суетливо. – Давай сходи на какой-нибудь информационный сайт.

Стрелка набрала в адресном окошке браузера www.vesti.ru. Под логотипом, в правом верхнем углу, красовалось: 7 _ 9 – 2001.

– Зараза, в цикл нас засунул! Ну, козел!

– Что это значит? – спросил Танцор.

– Программный цикл. Одна и та же процедура выполняется несколько раз. После окончания каждого прохода проверяется какое-нибудь условие. И из цикла программа выходит, когда условие выполнено. Это может быть проверка достижения переменной какого-то конкретного порога. А может быть проверка счетчика циклов. Программа крутится, скажем, десять тысяч раз, а потом идет дальше. Вот, значит, мы и вышли на второй цикл.

– И сколько их будет?

– Спроси что-нибудь полегче. Может, пока Сисадмину не надоест. А может, надо как-то по-другому с Маньяком бороться.

– Постой, так, значит, сегодня он опять замочит в лесу ту тетку?

– Может, и замочит. А может, все как-то по-другому будет происходить.

– Вообще-то и погода та же самая. И ты вдруг про грибы вспомнила. Интересно. Давай-ка позвоним Следопыту.

Позвонил. Следопыт начал рассказывать о том, что он вчера вусмерть поругался с Илоной и она ушла, так хлопнув дверью, что в прихожей перегорела лампочка. Танцор спросил, давно ли он был в клубе «Куклы». Следопыт был там хрен знает когда. Танцор пойнтере совался, как поживает Сингл. Никакого Сингла Следопыт не знает.

Потом позвонил Деду. Дед начал соловьем заливаться о том, что у него сейчас пылкая любовь до гробовой доски с одной американской миллиардершей, прелестной сорокапятилетней вдовицей, которая после скоропостижной смерти мужа от резкого падения на бирже индекса Доу-Джонса блюла себя, словно монахиня, дожидаясь следующей большой и чистой любви. И вот наконец-то случай представился – в Москве, куда она прилетела в поисках прекрасного принца. Принцем оказался, естественно, Дед.

– Дед, ты не пьян часом? – грубо прервал этот словесный понос Танцор.

– Да, Танцор, – зашелся очередной трелью Дед, – я пьян! Пьян от любви. Такое со мной впервые в жизни! Все предыдущее – лишь череда бесконечных ошибок, покрывших шрамами все мое сердце…

И с Дедом тоже все было ясно. Вот только непонятно, помнит ли Маньяк предыдущий цикл? Скорее всего, конечно, не помнит. Что можно помнить после смерти и последующего чудесного воскрешения?

– Ладно, собирайся, – сказал Танцор, глянув на часы. – Поехали за грибками. Уже опаздываем.

– Ну, а смысл? Ведь это же все уже было. Ну, завтра проснемся, и опять будет седьмое сентября.

– Смысл хотя бы в том, что спасем трех человек.

– А потом ещё раз спасем. И еще. И еще. Так? До посинения. И отныне в этом будет заключаться смысл твоей бесконечной жизни?

– Знаешь, дорогая, хоть это и барахтанье, но кто не барахтается, тот сразу же ко дну идет. Непреложный и фундаментальный закон жизни.

Стрелка спорить не стала.

Танцор гнал по Ярославке на пределе фола. Потому что они уже явно опаздывали. В Тарасовке, где он превысил положенные 50 км/час ровно в три раза, пришлось останавливаться и откупаться от борзого сержанта не сотней рублей, а сотней баксов. Чем тот был чрезвычайно доволен. Тут же вскочил в свой «Мере» и погнал в сторону Мытищ на скорости 180 км/час. Видимо, торопился детей накормить.

Долго искали то самое место, где в прошлый раз останавливались. Кругом одни и те же деревья. И дорога всюду одинаково раздолбана. Наконец Стрелка вспомнила, что входила в лес именно здесь, где елка с двумя макушками и упавшая береза, поросшая грибами.

Начали припоминать, во сколько же это могло произойти. И поняли, что в лес идти уже бесполезно. И того места не найти, да и поздно уже. И, значит, Изольде – Танцор прекрасно помнил имя несчастной – теперь ничем не поможешь. Она либо уже изрезана на куски, либо это произойдет с минуты на минуту.

– В общем так, – сказал Танцор, – давай-ка ложись на заднее сиденье. А я тебя чем-нибудь прикрою. Чтобы не было видно.

– Это ещё зачем?

– Надо в точности воссоздать ту обстановку. Хотя бы внешне. Чтобы Маньяк, увидев меня одного, подошел. Тут ему и крышка.

Стрелка забычила сигарету и безропотно перебралась назад. Затаилась.

Танцор вытащил из тайника под сиденьем Стечки-на, снял с предохранителя и положил в правый карман куртки. Открыл и вернул на место левую дверь. Но оставил незахлопнутой, чтобы можно было сразу же отпихнуть её локтем, не колупаясь с замком.

Потом установил зеркало заднего обзора так, чтобы было видно, как Маньяк будет выбираться из леса. Хотя, конечно, он мог выйти левее или правее машины. Но обзор был все-таки нормальный: левым глазом Танцор смотрел в зеркало, правым – чуть вбок. «Актерские навыки не пропьешь», – подумал он. И при этом неплотно прикрыл веки. Чтобы и маленькая щелка была, и создавалось ощущение, что человек сидит с закрытыми глазами. Дремлет.

Так он «дремал» довольно долго, не решаясь посмотреть на часы, чтобы не сбить оптику. Стрелка, пригревшись, начала посапывать. Это, конечно, было хорошо. Девушка, похоже, после вчерашнего оклемалась. Однако посторонний звук мог спугнуть Маньяка. Вдруг у него какой-нибудь звериный слух.

– Эй, – тихо позвал он, – эй, Стрелка.

Стрелка завозилась. Сопение прекратилось.

Время шло. Никто из лесу не выходил. Лишь изредка проезжали мимо машины. С шипением на мокром асфальте.

«Может быть, надо, как тогда, начать сочинять стихотворение? – . подумал Танцор. – Может, даже такие мелочи имеют значение?»

Начал припоминать.

Вот и кончился карнавал.

Уж в рога протрубили охотники.

Этой ночью склевал

Счастье дождь на моем подоконнике.

Попробовал продвинуться дальше.

Вот и серые дни Потянулись по небу устало. Мы с тобою одни, Только этого мало!

Понял, что сбился на Арсения Тарковского. Мысленно перечеркнул три последних строки. Опять напрягся, не забывая наблюдать за враждебной стеной леса.

Вот и серые дни…

Вот и серые дни…

Вот и серые дни…

Вот и серые дни…

Вот и серые, блин, дни…

Вот и серые дни, хрен бы их побрал…

Вот и серые дни…

Вот и серые дни…

И вдруг еловая ветка точно справа от машины неестественно пошевелилась. Хоть никаких птиц и в помине не было.

Танцор напрягся.

Вышел Маньяк. Все как тогда – в длинной куртке с капюшоном, в белой маске. На плече висела солидных размеров сумка.

Стрелка не спала. Это Танцор чувствовал точно. Изучил уже вдоль и поперек. Поэтому, чтобы не перепугать до полусмерти, совсем тихо прошептал, не шевеля губами:

– Идет. Угу?

– Угу.

Маньяк приблизился, внимательно всматриваясь в водителя.

«Блин, – мелькнула вредная мысль, – у нас же с ним одинаковая сила. Если промахнусь, что тогда?»

Маньяк обошел машину спереди, наклонился к стеклу…

И тут Танцор изо всей силы толкнул дверь. Это был полный нокаут. Маньяк рухнул на спину.

Танцор выпрыгнул, точнее – выпорхнул ястребом и долго стрелял. Может быть, пять раз. Может быть, двадцать пять. Опомнился, когда палец бессмысленно нажимал на курок, потому что магазин был пуст. Ну, а уж Маньяк был более чем мертв.

Оттащил на обочину. Отволок в заросли.

Малость успокоился и задрал маску. «Точно, вылитый я».

Потом раскрыл сумку. Выкинул кровавое тряпье.

Под ним были самые разнообразные,инструменты.

Танцор уже давно, примерно с год, как избавился от рвотного рефлекса. Поэтому все шло нормально.

Боковым зрением увидел, как Стрелка, прижавшись лицом к стеклу, смотрела круглыми глазами.

На самом дне был большой пластиковый пакет. В нем была голова. Женская.

И тут вся его подготовка куда-то исчезла. И он отбежал на сколько мог в кусты, чтобы Стрелка не видела. А что слышит – пусть. Танцора рвало. Рвало мощно и обильно. Хоть с утра ничего и не ел.

Потом долго вытирал руки и губы мокрой травой и листьями.

Стрелка хотела сесть за руль. Однако он упрямо отказался, сказав невесело:

– Ничего, не привыкать. В первый раз, что ли?

– Не в первый, конечно. Но…

– Там голова была. Изольды. Такие дела.

Долго ехали молча. Потому что Стрелке было гадко, а Танцору мерзко. Не самые лучшие чувства для общения. Да и говорить было не о чем – «такие дела».

Зазвонил телефон. Танцор остановился и взял трубку, потому что не хотел рисковать Стрелкой. С трубкой в правой руке и с рулем в дрожащей левой – прямая дорога на тот свет. Тот самый.

– Танцор, а я-то старый дурень думал, что тебе такая игра придется по душе! Вот же ведь – абсолютное зло, омерзительное! И тебе его надо истребить. Это ли не благородно?! Спасешь множество невинных жертв. Разве это патология? С моей-то стороны. Так что же с ним делать? В психбольнице, что ли, держать? Казенными харчами кормить? А так он будет ключевой фигурой новой игры. Ваша команда на него будет охотиться. Ведь это же зрелищно! Разве не так? Будут большие ставки делать! Жизнь закипит! Да как же я его уберу-то? Ведь уже анонс разместили. В тотализаторе уже изрядная сумма лежит. И как же я его теперь уберу-то? В своем ли ты уме? Или уже со Стрелкой мухоморов объелись?..

Это было невероятно! Сисадмин молотил точно тот же самый текст, что и в прошлый раз. С теми же самыми интонациями. И не реагировал, не прерывался, когда Танцор, все поняв, пытался как-то вклиниться. Это была магнитная запись. Или звуковой файл.

Выключил мобильник.

Было предельно тошно.

АППЛЕТ 100.

БОЙЦЫ ВСПОМИНАЮТ МИНУВШИЕ ДНИ

Разговор был не из приятных. Следопыт никак не мог поверить в то, что долгих двадцать с лишним дней, больше трех недель, начиная с седьмого сентября, хоть это и сегодняшнее число, все они охотились на Маньяка.

И что вчера, двадцать девятого сентября, несмотря на то, что сегодня седьмое, в женском туалете клуба «Куклы» он собственноручно заколол Маньяка штыком.

А перед этим долго и скрупулезно собирал на него данные в базе данных МУРа. И даже получил его психологический профиль в фэбээровской компьютерной системе VICAP. Следопыт не верил, хоть ты лопни, в то, что они открыли сайт Sadizm.ru. И что Стрелка долго переписывалась с Маньяком, а потом…

– Стоп! – прервал Танцора Следопыт. – Где доказательства? Материальные. Где, например, штык? Где переписка?

– Да ты же штык там, в туалете, сам бросил. А насчет переписки…

Но переписки в компьютере, естественно, не было. Да и не могло быть. Потому что на компьютерном календаре было 7 сентября 2001 года. И никаких документов, созданных «завтра» или позднее, быть не могло. Как не могло быть и сайта Sadizm.ru в мэйнфрейме Следопыта.

Ситуация, казалось бы, была тупиковой. Потому что любой человек с техническим образованием, даже компьютерщик, не понаслышке знающий о программных циклах, способен поверить в существование летающих тарелок, но никак не в возможность путешествия в прошлое. Даже если ему и будут представлены неопровержимые доказательства.

К сожалению, были лишь косвенные доказательства. Утреннее письмо Сисадмина. И ошметки его беседы с Танцором, которые Стрелка смогла извлечь из удаленного файла, сверху которого была частично записана новая информация.

Оставался последний аргумент – субъективный, а потому и наиболее действенный.

– Следопыт, допускаешь ли ты, что мы со Стрелкой, – сказал Танцор, блистая очами, – можем тебя обманывать? Или дурачить?

– Обманывать, может, и нет. А вот дурачить – это не столь однозначно.

– Хорошо. Допускаешь ли ты, что я сошел с ума? Взял и рехнулся.

– Вообще-то мы с тобой уже дней десять не виделись. За это время всякое может случиться.

– Отлично! А могли ли мы со Стрелкой сойти с ума одновременно? Причем – одинаково. Могли?

– Вероятность этого невелика, – сказал Следопыт, с аппетитом отхлебнув черной «Оболони». Но ответил все же весьма скептически. Без должной радости из-за того, что его друзья не сошли с ума, а он, судя по всему, тронулся.

Окончательно Танцор его дожал, сообщив о размере вознаграждения, которое они могут получить после успешного окончания игры. Сведения о расплате в случае неуспешного её окончания подействовали ещё сильней.

С Дедом было намного сложней. И в то же время проще. Старый хрен как уперся, так и продолжал стоять на своем насмерть, словно последний защитник бастионов марксистско-ленинской доктрины в августе одна тысяча девятьсот девяносто первого года.

Так и стоял непоколебимо, презрительно ухмыляясь проискам сатаны, пока его организм не усвоил четыреста граммов виски.

И тут он начал потихоньку вспоминать. Что его американская вдовица оказалась изрядной сукой. И что выяснилось это уже довольно давно. Что у него здорово прихватило печень и что излечили его от этой преждевременной напасти чудодейственные Стрелкины таблетки. Что видел в пьяном бреду, как Танцор достает бритву и собирается резать какую-то незнакомую девушку. И что вчера, да, именно вчера, в клубе «Куклы» хотел набить морду бармену, который налил ему в виски содовой…

Дальше дело пошло нормально. Танцор и Стрелка напомнили друзьям важнейшие моменты предыдущего цикла. И сообщили, что сегодня уже замочили Маньяка ещё раз. Так что завтра, вероятно, опять будет седьмое сентября.

– Так, может, и не будет, – начал блистать своей гениальностью Дед. – Напиши Сисадмину письмецо и спроси: может, двух раз хватит?

Танцор написал.

Сисадмин ответил. В своей обычной глумливой манере.

Глубокоуважаемый Танцор!

Довожу до Вашего сведения, что Вы находитесь на верном пути. До обнуления двухбайтового счетчика циклов Вам осталось выполнить процедуру ликвидации Маньяка 65 533 раза.

Считаю своим долгом засвидетельствовать Вам и Вашим друзьям свое восхищение по поводу вашей настойчивости, суммарного трудолюбия и крепости ваших лбов, которыми вы пытаетесь пробить железобетонную стену.

Дерзайте! Ибо оковы тяжкие падут, темницы, сами понимаете, рухнут, и радиостанция «Свобода» вас примет радостно у входа, над которым начертаны слова о благих намерениях и о том, что ими вымощено.

Искренне Ваш Администратор

Стрелка не удержалась и отправила лапидарно-брутальное послание:

Козел:(

Ответ не пришел.

– Ну и? – спросил Танцор. – Будем обнулять счетчик? Или уж сразу все повесимся?

– Мне кажется, – хмуро сказала Стрелка, – надо исследовать голову.

– Чью? – скептически посмотрел на неё Следопыт, все ещё находившийся под воздействием разговора о коллективном безумии.

– Как это чью? Он же рядом с трупом Изольды подкинул какую-то мужскую голову. Может быть, в неё засунут ромовский чип. И в нем необходимая нам информация. Сегодня уже поздно, её уже менты забрали. А завтра ещё разок замочим Маньяка и заберем голову.

– Да ты, мать, забыла, что ли, что её уже исследовал патологоанатом, – напомнил Танцор. – И ни хрена в ней не нашел.

– Тогда возьмем Маньяка в плен. И допросим.

– Ну да, если он сам хоть что-нибудь знает. Я уверен, – Танцор сделал ударение на слове «уверен», – что его с цепи спустили, ничего толком не объяснив.

– Слушайте! – воскликнул Следопыт, словно на него снизошло озарение. – Может быть, Маньяка надо прикончить до того, как он убьет… Ну, как ее…

– Изольду, – подсказал Танцор.

– Да, Изольду. И тогда всё?!

– Это было бы слишком просто, японский городовой, – возразил Дед. – Потому что он ведь ещё кого-то пришил. Чья голова-то. Значит, тогда надо узнать – чья. Или помешать, чтобы он этого самого, первого, не завалил. Сам он, Маньяк, конечно, не скажет. Хоть руки-ноги ему отпиливай. Потому что тогда все его циклы на фиг закончатся.

– А, я все понял! – радостно воскликнул Следопыт. – Завтра едем в лес. С самого утра. Находим то самое место. И мочим Маньяка. Заодно спасаем…

– Изольду, – вновь подсказал Танцор.

– И при этом замечаем, откуда он шел. Послезавтра встречаем его раньше. И опять мочим. И опять выясняем, где его встречать на следующий день. Таким образом мы доберемся до места, где он совершил первое убийство.

– Ну, у меня на эту бодягу патронов не хватит, – отозвался Танцор. – Но если мы немного ошибемся? И будем поджидать не там, где он пройдет. Что тогда? Дожидаться его на Лубянке или в Нескучном?

– Зачем? Тогда я буду стоять там, где его убили накануне. Подстраховывать. Если не ты, то я его буду мочить.

– Ага. А потом я пойду к тебе навстречу, а ты меня с ним перепутаешь, палить начнешь. Можешь ведь, гад, и попасть.

– Так вначале я же его замочу. Зачем мне его, то есть тебя, вторично мочить?

– А он и мимо тебя пройдет.

– Это невозможно.

– А вдруг?

– Ну, тогда у нас будут пароль и отзыв. И все дела.

– Может быть, какие-то другие идеи есть? – спросил Танцор, поглядев на часы. – Поактивней, друзья мои. А то завтра рано вставать.

Вариантов не было. Идей тоже. В связи с чем Следопыт с Дедом попилили домой.

А Танцор со Стрелкой вместо вечернего моциона, который врачи должны предписать ему лет через сорок, а ей – через пятьдесят, занялись сексом.

На сей раз он был радостным и даже, можно сказать, веселым. Не то что накануне. Стрелка выпевала свое «О! О, мамочка! Ох! Мамочка! Блядь! Мамочка! О-О-О!» с особым шиком. В чем в значительной степени присутствовали хулиганские мотивы.

И уж на сей раз соседи дали волю своим деформированным чувствам. Вместо того чтобы присоединиться и устроить хоровую спевку, они непонятно зачем начали механически стучать в батареи. Кто столовой ложкой. Кто гаечным ключом. Кто Большим энциклопедическим словарем. Кто куриной косточкой, которую доктор Папюс рекомендовал использовать совсем в иных целях.

Интеллект у всех разный. Неприятие жизни – одинаковое!

АППЛЕТ 101.

ТАНЦОР СТАНОВИТСЯ СЕРИЙЩИКОМ

И они двинулись вспять времен. Навстречу часу «X», когда Маньяк совершил свое первое убийство.

Когда в шестой раз наступило седьмое сентября, Танцор и Следопыт прошли в густых еловых зарослях всего лишь триста метров. И неизменно в сумке у Маньяка обнаруживалась одна и та же голова. Чья?

Самое трудное на этом начальном отрезке заключалось в ежеутренней телефонной беседе со Следопытом, который, естественно, ничего не помнил и никуда не собирался ехать ни свет ни заря.

Поэтому в конце концов Следопыту пришлось перебраться жить к Танцору. Поскольку, как это было установлено эмпирическим путем, его квартира была единственным местом в Москве, а может быть, и во всем мире, где сохранялась память обо всех предыдущих пройденных циклах.

Деда решили не тревожить. Пусть пьет свой «Бурбон» и трахает американских вдовиц, пребывая в блаженном неведении.

Когда седьмое сентября наступило в двенадцатый раз, было пройдено восемьсот метров. Но потом дело пошло гораздо веселей. Потому что началась тропинка, конкретизировавшая направление движения Маньяка.

Да и Танцор наловчился подстреливать его столь ловко и столь бесстрастно, словно был многоопытным егерем, вышедшим промышлять зайца по первой пороше.

Вскоре Танцор приобрел для этой цели тульскую двустволку с центральным боем.

На шестнадцатом цикле тропинка вывела охотников на проселочную дорогу, и движение в направлении часа «X» ещё более ускорилось.

Правда, возникли осложнения в личной жизни Танцора. Однажды, когда Следопыт, вернувшись с дела, совершенно по-хамски поинтересовался, почему «хозяйка» встречает их не рюмкой водки с солеными груздями и не наваристым борщом, а дистиллированным бульоном из кубиков, она ушла, гневно хлопнув дверью. Сказав перед уходом, что не намерена более жить в этой вонючей оёщаге вместе с двумя оскотинившимися мудозвонами!

Впрочем, на следующее утро она опять лежала в постели рядом с Танцором, перенесенная обратно, вопреки её воле, неведомой силой. И требовала, чтобы Танцор немедленно вез её собирать мухоморы. Когда же из соседней комнаты вышел Следопыт неглиже, она этому крайне изумилась. Изумилась до такой степени, что с огромной силой и высокой точностью метнула свой всесокрушающий ботинок. И он чуть не отсек ухо незваного гостя.

С этого момента уходы Стрелки стали традиционными. Очнувшись рядом с Танцором, увидев Следопыта в трусах, метнув ботинок, она быстро одевалась, путаясь в рукавах, шнурках и застежках, и оскорбленно говорила на пороге, что не намерена более жить в этой вонючей общаге вместе с двумя оскотинившимися педиками!

На следующее утро склока повторялась в точности: с теми же самыми словами, жестами, мимикой.

Танцор был на грани помешательства. Он серьезно опасался, что в одно прекрасное утро не вьщержит этой пытки бесконечностью и пустит себе пулю в лоб. Или задушит Стрелку, которая, в сущности, была ни в чем не виновата.

Лишь Следопыту, который был и моложе, и толстокожей, эти утренние разминки доставляли удовольствие. Ему пришлось по вкусу и уворачиваться от ботинка (тренировка, однако!), и наблюдать обоюдную остервенелость сожителей, радуясь тому, что сам он свободен, как ветер.

Когда седьмое сентября наступило в двадцать третий раз, проселочная дорога привела Танцора и Следопыта на скромный сельский погост, расположенный неподалеку от деревни Скарабеевки.

Моросило. Танцор, облаченный в камуфляжную куртку и брюки из того же материала, крадучись, вслушиваясь и всматриваясь, пробирался меж заросших буйными сорняками могил.

«О себе некогда подумать, где уж там о мертвых», – мелькнуло в его сознании.

Посмотрел на часы. Было 9.40. Вдруг совсем неподалеку кто-то кашлянул. «Маньяк, – понял Танцор, – кому ж ещё тут быть в такое время».

И взвел оба курка.

Сдерживая шумное дыхание, пошел на звук. Метров через двадцать увидел его. Маньяк саперной лопаткой закапывал могилу. Судя по валявшемуся рядом венку, совсем свежую.

Расстояние было небольшое, глаз набитый, рука твердая и привычная к ежедневно исполняемой процедуре. Поэтому выстрелил навскидку, не целясь, дуплетом.

Маньяк свалился в могилу. Судя по раздавшемуся барабанному звуку – прямо на крышку гроба.

Медленно подошел. Прочел валявшуюся табличку. Голова принадлежала Гуськову Сергею Андреевичу, родившемуся 24.07.73 г., умершему 4.09.2001 г. Умершему, судя по заключению патологоанатома Оршанского, от передозировки.

На сей раз перед следователем Хазаряном была поставлена совершенно плевая задача. Мельком взглянув на место преступления, он стремительным коршуном налетел на Скарабеевку и арестовал всех мужчин из рода Гуськовых, способных держать в руках ружье.

В протоколе в графе «Предполагаемые мотивы преступления» уверенно написал: «Кровная месть». И поставил жирный восклицательный знак. Все сходилось: было найдено и ружье, и патроны с картечью, и обувь со следами кладбищенской почвы.

Сидеть бы Гуськовым долго и безвинно, но на их счастье впереди было ещё одно седьмое сентября.

Танцор со Следопытом, пообедав по-холостяцки, то есть гораздо хреновей, чем при Стрелке, предались размышлениям, покуривая сигары «Партагас».

Было ясно, что завтра они наконец-то поставят точку. Последнюю. Диаметром в двадцатипятицентовик. Не подлежащую обжалованию. Встретят Маньяка у могилы заблаговременно и предотвратят акт эксгумации, а может быть, и некрофилии.

На этом все должно и закончиться. Иначе быть не могло. Потому что иных вариантов нет и быть не может.

Но зачем Маньяку нужна голова Гуськова? На этот вопрос ответить было невозможно.

Чтобы запутать следствие? Вряд ли. Потому что в дальнейшем он этого приема не повторил.

Чтобы напитаться в могиле какой-то особой инфернальной энергией? Но зачем тогда отрезать голову? Залезай в гроб и питайся на здоровье.

Чтобы заставить Танцора ломать голову на пустом месте? Чтобы Танцор запутался в причудливых версиях и в конечном итоге сам спятил? Хрен-то! Завтра Танцор, когда нормальным людям положено спать, в последний раз попрется за город. И в последний раз продырявит Маньяка. А потом получит причитающееся бабло и поедет, как писал поэт Рубцов, к морю отдыхать.

В конце концов сошлись на самом простом и самом железном объяснении: так Маньяку велел сделать Сисадмин. Вот он и сделал. Точнее, делает, упорно и тупо, словно безмозглый муравей.

Потом включили на своих мобильниках звук погромче и попротивней, установили будильники на 6.00 и легли спать.

И вдруг, когда на закрытых веках Танцора мелькнул первый кадр из длинной семичасовой ленты, Следопыт окликнул его из соседней комнаты.

– Танцор, до меня только что дошло.

– Ну, чего тебе еще, блин?

– Мы могли сразу же прийти на кладбище. К нужной могиле. На третий же цикл.

– Это как же это?

– Взять собаку. Ищейку. Чтобы по следу.

– Ну, ты и паскуда! Что же ты сразу не додумался!

– Да вот… Что я?! Следователь до этого дела не допер.

– Ну, ты и козел! Я уже в серийного убийцу по твоей милости превратился! Ну, паразит!

– Сам бы тогда додумался! Что ты на меня-то попер?!

– Так тогда молчать надо было! Раз уж поздно! Ну, не ожидал…

Поперебрехивались ещё минут пять, а потом уснули.

Танцор всю ночь наблюдал огромную зеркальную голову, которую он уже видел во сне год назад. Голова, как и тогда, отражала окружающее пространство в виде его, Танцора, головы. И при этом ещё и глумилась над ним: строила мерзкие гримасы, ощупывала языком нос и мочки ушей, растягивала рот в лягушачьей ухмылке. Танцор бил её стулом, колотил ногами, стрелял в неё поочередно из всех своих стволов. Но тщетно. Ни одной вмятинки, ни даже мизерного отколупывания внешнего отражающего слоя, не говоря уж о пробоинах или раскрое черепа. Что там было внутри, под несокрушимой амальгамой? Было страшно и одновременно мерзко.

Следопыту снилось далекое детство: высоченная вишня, на нижней ветке которой он сидел, болтая босыми ногами и поедая спелые сочные ягоды. А потом заметил самую спелую, самую черную, самую большую. И потянулся за ней.

Вишенка перепрыгнула на ветку повыше. Маленький Следопытик влез на следующую ветку. И опять потянулся. Вишенка опять убежала, повыше. Следопытик опять подлез. И опять… И опять… И опять…

Так продолжалось довольно долго. До тех пор, пока маленький наивный мальчик на самом верху, где лишь строгий Господь грозил ему сверкающим, словно молния, пальцем, не сорвал вожделенную ягодку. И она оказалась настолько тяжелой, что увлекла его вниз.

Вначале Следопыт, стремительно взрослея, мужая, а потом – и старясь, летел в ярких лучах солнца и в пении птиц. Затем, не ударившись о землю, продолжал падать уже в кромешной темноте и мертвой тишине. Падал, падал, падал…

Будильники заорали синхронно, словно сошедшиеся в смертельном поединке самураи.

Как всегда-то чуть моросило, то дождь припускался сильней. Ленивый пасмурный рассвет, словно синяя жидкость на гигиенической прокладке в телевизионной рекламе, расползался по всему окоему.

Танцор и Следопыт, затаившись, без курева, чтобы не спугнуть Маньяка, сидели в засаде в десяти метрах от могилы Гуськова. Переговаривались шепотом, но более взглядами и короткими жестами. Рядом лежало приготовленное, многократно проверенное и взведенное оружие. С бойками, неотрывно глядящими на капсюли. Со спусковыми скобами, сдерживающими из последних сил статично вибрирующие стальной мускулатурой пружины. С мушками, еле уловимо оплавившимися от многократных яростных взглядов прищуренного правого глаза.

Следопыт тюкнул указательным пальцем по циферблату часов, что означало: «Пора бы уж!»

Танцор показал ему правую ладонь, потом кулак и сразу же распрямил растопыренные пальцы: «Погоди, ещё минут пять».

Следопыт приставил большой палец правой руки к солнечному сплетению, а указательный палец левой руки приблизил к Правому глазу: «Хорошо, что солнца нет, прицелиться не помешает, потому что Маньяк появится с востока».

Танцор указал на пах. Что можно было понять как: «А мне по этому самому!» Или: «Куда, он, на это самое, денется!» Или: «Это самое с ним!»

Вдалеке, на дороге, появился лишенный каких бы то ни было подробностей силуэт. И начал медленно приближаться.

Танцор взял в руки двустволку. Следопыт – Калашникова.

Через некоторое время стало ясно, что это мужчина. Вскоре мужчина конкретизировался в Маньяка.

Хоть было ещё и далековато, начали прицеливаться.

И вдруг, когда оставалось метров семьдесят, когда ещё немного, и начали бы пальбу, Маньяк вытащил из кармана какую-то белую тряпку и стал размахивать ею над головой:

– Не стреляйте! Не стреляйте! Прошу вас, не стреляйте! Я безоружен! Умоляю, не стреляйте!

Танцор опустил ружье.

– Ты что, – зло прошипел Следопыт, – стреляй, блин! Ведь наверняка, козел, понтует! А потом…

– Не могу, – ответил Танцор. – При таком раскладе не могу. Сам стреляй, если можешь. Но все же давай вначале выслушаем. Что у него там.

Следопыт хотел, но не мог. Потому что до этого стрелял лишь по фанерным мишеням. Ему необходим был лидер. И тогда бы уж он полоснул очередью по падающему телу.

Маньяк подошел.

Танцор и Следопыт во избежание всяческих фокусов держали стволы наперевес.

Смотреть вблизи на себя, – именно на себя, поскольку Маньяк полностью соответствовал представлению Танцора о своей внешности, – было неприятно. Гораздо неприятней, чем наблюдать себя, дающего интервью – в прошлом у Танцора было и такое – какой-нибудь культурной телепрограмме. Тем более, что этот второй Танцор был сумасшедшим, от которого следовало ожидать всего, чего угодно.

– Наконец-то, – начал он, – наконец-то все кончено!

– Да, – сказал Танцор просто и внятно. Не как судья, интригующий при помощи параграфов, пунктов, подпунктов и комментариев, а как бесхитростный присяжный заседатель. И не стал продолжать дальше. Всем все было и так ясно.

– Нет, нет, не в этом смысле! – вскричал Маньяк. «Тоже ведь, сука, актер!» – подумал Танцор.

– Не в этом смысле! Это конец игры! Вы победили!

– В этом мы не сомневаемся, – съехидничал Следопыт.

И Маньяк начал торопливо рассказывать о том, какой же козел этот Сисадмин. Как же он его достал. Как же глумился все время. И как он счастлив, что теперь совершенно свободен.

– Конкретней, – прервал его Танцор, которому этот спектакль начал надоедать. – Говори конкретно и доказательно. А уж потом мы будем решать, что с тобой делать.

Маньяк начал говорить конкретно.

Суть игры заключалась в том, чтобы либо Танцор с друзьями сорвал лимон, либо весь лимон взял себе Маньяк. Для этого он должен был продержаться восемьдесят дней и замочить не менее двадцати человек.

Задача же Танцора состояла в том, чтобы определить происхождение самой первой головы. Которая находится тут, в могиле. И не только определить, но и предотвратить её извлечение из гроба. Танцор справился с задачей. И сегодня, или в крайнем случае завтра, ему начислят выигрыш.

– Так что вот вам сумка с инструментами. И мы по-хорошему расходимся, – закончил гнать туфту Маньяк.

– Да ты, я смотрю, совсем за дураков нас держишь! – сказал Танцор и очень убедительно перенацелил стволы с ног на живот Маньяка. – Завтра же, если уже не сегодня, опять за старое примешься. Ведь лимон-то терять, наверно, очень не хочется?

– Да ты что, Танцор! Во-первых, лимон уже твой. Мне абсолютно ничего не светит. Во-вторых, меня этот ублюдок очень хитро закодировал. Ведь сейчас я абсолютно здоровый человек. И с головой все нормально. Но стоит разрыть могилу, отрезать голову – и всё! Включится механизм безумия, и меня уже сможет остановить только пуля!

– Танцор, ведь врет же всё! – вмешался Следопыт. – Надо мочить. И тогда наверняка будет всё!

– Да никуда я от вас не денусь! Ведь я, после головы этой самой, становлюсь роботом. Думаете, почему вы меня там, в лесу, бессчетно мочили, а я каждое утро шел и шел навстречу своей смерти?! Почему? Мне это приятно, что ли, было? Так что в любой прекрасный момент, если что, вы меня будете поджидать в нужном месте в нужное время. Например, на Лубянке. Или в Нескучном саду.

Это было похоже на правду. И Танцор начал колебаться.

В конце концов опустил стволы вниз.

– Танцор! – взвился как ошпаренный Следопыт. – Ведь он же дуру гонит! Мочить надо! И весь разговор!

– Мочи, – тихо сказал Танцор. Потом взял у Маньяка сумку.

– Да, – спохватился он, – неувязочка получается. Мы на кон свои жизни ставили. А тебя, значит, на все четыре отпустят?

Вопрос был очень точный. Маньяк испугался. Явно испугался, хоть и попытался скрыть это, взять себя в руки.

– Так кто вы! И кто я! У вас тут всё налажено. Живете нормально. Бабки есть. Жилье есть. Меня же только что сюда засунули. Ни хрена и ничего. Куда мне сейчас? Воровать? Мешки таскать, по десятке за тонну? Кровь сдавать? У меня же никого и ничего! Так что это будь здоров какое наказание.

– Ладно, иди, – сказал Танцор. – Только двигай куда-нибудь подальше от Москвы. В Питер, в Ростов, в Самару, в Тамбов. А то, если как-нибудь случайно тебя встречу, могу и не выдержать.

На том и разошлись. Несмотря на решительный протест Следопыта.

АППЛЕТ 102.

НА ДУРАКАХ ВОДУ ВОЗЯТ

Дома первым делом, даже не скинув мокрую одежду и не вымыв рук, настучали письмо Сисадмину. С сообщением об окончаний всей этой бодяги и с требованием немедленно заплатить причитающуюся призовую сумму.

Молча, куря сигарету за сигаретой, прождали полчаса. Мрачно пошли обедать. То есть резать колбасу кружочками, класть её на ломти хлеба, откусывать, жевать и запивать чаем. И опять молча. Потому что с каждой минутой в душах крепло ощущение, что Маньяк наколол их как последних кретинов. Однако сказать об этом вслух было страшно.

Конечно, оставалась надежда на то, что Сисадмин не отвечает потому, что скоропостижно скончался. Или у него взорвался компьютер, а второго не было. Или закончились деньги, чтобы платить провайдеру за работу в Сети. Все это было равновероятно. Однако сумма всех этих вероятностей имела множителем десятку в какой-нибудь минус пятнадцатой степени.

Поэтому опять молча сидели у компьютера и курили, не ощущая вкуса дыма.

– Ну что, я поехал, что ли, к себе? – сказал Следопыт. – Будем надеяться, что завтра в лес ехать не придется.

– Да уж наверно, – отозвался Танцор. – Только, может, двенадцати дождешься?

– Зачем?

– Посмотреть, какое завтра будет число.

Хоть это и было глупо, но остался ещё на полчаса. В двенадцать наступило восьмое сентября.

Ответ не пришел и утром. Что было совсем уж хреново.

. Хреновость усугубляло одиночество. Стрелки, естественно, не было. Набрал её номер. Однако телефон был отключен.

Попытался связаться с Сисадмином по аське. Но это ни к чему не привело.

Начиналась изощренная пытка полной неопределенностью, которая медленно, но верно трансформировалась в ощущение, что Маньяк всех их здорово наколол. Как последних салаг. А то и как даунов, которым он показал блестящий шарик и, пока они зачарованно его разглядывали, сделал всё, что ему было нужно. Кретины!

Точнее, он, Танцор, полный кретин: пожалел, блин, поверил! А Следопыт – лишь на четверть, а то и меньше. И вся его вина заключается в том, что не может стрелять в человека, глядя тому в глаза. Хотя какой, на хрен, человек! Бешеный шакал!

Когда начало смеркаться, Танцор уже довел себя до состояния, необходимого для того, чтобы выть и биться головой о стену. Но пока не выл и не бился, потому что сообразил включить свет.

Потом Стрелка все-таки включила телефон. И не смогла сказать ничего вразумительного о том, почему же вид Следопыта в трусах привел её в такое бешенство, что необходимо было срочно бежать от Танцора ни свет ни заря. Бежать, куда глаза глядят.

– Отчего же, – возразила она. – Не куда глаза глядят, а в очень приличное место. Балчуг, блин, Кемпин-ски называется! Тут, между прочим, по утрам кофе в постель подают. Очень предупредительная обслуга. Даже пыль с ушей специальными горностаевыми щеточками смахивают. И всего триста баксов за сутки.

– Так у тебя скоро вся капуста закончится. Приехала бы, взяла сколько надо. А то ведь начнут на работу вербовать.

– Ты что, меня тут все госпожой называют! На место поставила. Один тут козел попробовал завербовать, мол, у нас девочки, как сыр в масле, катаются. Но я ему сразу ботинком смятку сделала. Так что теперь только госпожа для всех!

– Слушай, приезжала бы. А?

– А что, соскучился?

– Не то слово! Весь извелся!

Стрелке это очень понравилось. Хоть она, конечно, и уловила в тоне Танцора изрядную театральность. Но без театральности получилось бы пошло и противно. А так – просто отлично. И она со своей стороны поддала пару:

– А рвешь ли ты, дорогой, волосы на голове? Посыпаешь ли оголенные участки пеплом?

– Не то слово! Приедешь, так уже и не узнаешь. Уже приходится в шапке ходить, голова стынет.

– Ну что же, приедем – посмотрим.

– Приезжай. А?

– Хорошо. Встречай госпожу у подъезда. Будешь дверь открывать. А то я тут от этого дела совсем отвыкла. Через полчаса буду.

Через полчаса во двор начал въезжать ослепительно белый автомобиль. Секунд через пятнадцать, когда он выполз из-за угла дома всем своим необъятным телом, стало ясно, что это «Кадиллак-Эльдорадо». Лимузин остановился рядом с прибалдевшим Танцором.

Распахнулась передняя дверь. Из неё важно вышел человек в сюртуке с галунами и в фуражке с кокардой. Подошел к задней дверце и распахнул её, согнув позвоночник в пояснице точно на двадцать градусов. Из чрева американской мечты появилась Стрелка с необычайно значительным выражением лица.

Водитель, получив двести долларов, распрямился и приложил к козырьку ладонь.

Танцор, за то, что он всего лишь отворил подъездную дверь, поднес сумку и подвез госпожу на лифте до нужного этажа, получил стодолларовую купюру.

Стрелка была довольна.

Соответственно был доволен и Танцор.

Поэтому остаток дня они посвятили сексу. Стрелка потому, что, несмотря на молодость, уже входила в пору, которая называется «знойной». Танцор потому, что любил знойных женщин. А еще, но, может быть, и прежде всего – пытался таким образом заглушить дурные предчувствия, именующиеся страхом.

Однако если бы его в тот момент кто-либо спросил: «Ты занимаешься сексом для того, чтобы не было страшно?» – то он, несомненно, плюнул бы вопрошавшему в рожу.

Утром тревожные ожидания и дурные предчувствия материализовались в полной мере. Примчался Следопыт и рассказал, что этот скот опять убил и порезал на куски Изольду.

– Я же тебе говорил, – орал он, бегая по квартире кругами, – надо было мочить! Кому, блин, поверил! Ну, а теперь ищи ветра в поле!

– Ничего, никуда не денется, – начал успокаивать Следопыта, но более всего, конечно же, себя, Танцор. – Встретим на Лубянке. Когда он попытается ту тетку, в «Фольксвагене», прикончить. Я все прекрасно помню. И место, и цвет машины. Так что никуда, на хрен, не денется.

– Что же он – последний кретин, что ли? Чтобы на рожон переть? Не придет он на Лубянку!

– Я все же думаю, что он подчиняется жесткой программе. Место преступления, время, объект и все такое прочее. Ведь он же опять убил все ту же Изольду. Кстати, седьмого или вчера?

– Седьмого.

– Ну, вот видишь! А что ещё известно?

– Все примерно то же самое, что и в первый раз. Кроме пакета с мухоморами. Поскольку Стрелки не было. Та же самая чужая голова, Гуськова. И опять картинку подкинул. Ту же самую.

– Ну, и отлично! Все покатилось по тем же самым рельсам.

– Блин, я не верю! То же, да не совсем. Он ведь прекрасно знал, что мы сели в машину и уехали. Бояться некого.

Стрелка с большим интересом и с точно такого же размера недоумением выслушала эту склоку. Естественно, она ничего не помнила. Пришлось рассказывать ей всю историю с начала и до конца.

Впрочем, где-то посередине, с того момента, когда Танцор спятил и решил, что он и есть невменяемый Маньяк, она начала стремительно вспоминать события первого цикла. Вплоть до мельчайших подробностей. Ну а когда дошли до клуба «Куклы», то остановила Танцора:

– Нет, не надо. Эта мерзость мне теперь каждую ночь снится. Только я думала, что это ночной кошмар. Не более.

Потом рассказали, как почти месяц каждое утро ездили в лес и мочили Маньяка. Конечно, Танцор мочил, а Следопыт подстраховывал.

– Так надо было по следу идти. С собакой! Что же вы такие тупые-то!

– Да уж какие уродились. Не всем же такими, как ты, быть. Острыми, – огрызнулся Следопыт. – Да и спросить у тебя нельзя было. Ты мне каждое утро пыталась ботинком голову проломить.

– Так чего её беречь-то, раз тупая?

Во избежание мордобоя при помощи ботинок Танцор решительно пресек надвигающуюся склоку. И попытался продолжить, – о том, как собрались поставить последнюю точку. И как ничего из этого не вышло.

Однако Следопыт не дал ему это сделать, изложив историю на кладбище по-своему. То есть с применением по отношению к Танцору весьма уничижительных эпитетов. Наиболее мягкими из которых были «слюнтяй» и «чистоплюй херов». Танцор не возражал.

– А ты знаешь, я бы точно так же поступила, – сказала Стрелка тихо и серьезно. – Мне до сих пор жалко его. Его лечить надо… Он же больной. Совсем больной.

– А помнишь, как он тебя в «Куклах» чуть сам не залечил на хрен?! – взвился Следопыт, не найдя у Стрелки поддержки. – Помнишь?! Кащея, блин, Бессмертного пожалела! Нет уж, на хрен! Теперь у нас для него совсем другое лекарство. Калибр – девять миллиметров. Хватит, блин! Нажалелись!

– Да, конечно, – согласилась Стрелка. – Но все же…

– Никаких «все же»!

– А что Дед? – поинтересовалась Стрелка.

– Мы все это время его не трогали. Так что завтра придется с ним пару часиков повозиться, – ответил Танцор. – Он ведь тоже ничего не помнит. Но у него процесс вспоминания идет под виски нормально. Что бы мы делали, если б он был трезвенником?

Наступило четырнадцатое сентября. Танцор загримировался чуть ли не под тинейджера, а из Следопыта сделал что-то среднее между литературным критиком и сутенером.

– Ну, – сказал Танцор, – Дед, ночуешь у нас. А то я уже охренел рассказывать, что и как было. Потому что завтра будет опять седьмое сентября.

Дед пробурчал что-то вздорное и нелицеприятное. Но выкобениваться не стал.

В половине одиннадцатого сели в джип, потому что машину Танцора Маньяк прекрасно знал, и поехали на Лубянку.

Припарковались так, чтобы можно было сразу выбраться из дурдома, который тут начнется в полночь, и быстро свалить. Замочив, естественно, перед этим Маньяка.

До беснования голографического Феликса оставалось минут сорок. Достали стволы. Навинтили глушители. На всякий случай. Хотя наверняка, когда начнется коллективное помешательство, никто не обратит внимания и на пушечный выстрел.

Закурили. И стали ждать молча. Потому что не один уже день только и делали, что прокручивали всевозможные варианты. И в конце концов выбрали оптимальный.

Без десяти двенадцать все было как обычно. Феликс неподвижно стоял светящимся истуканом. Мимо шныряли машины, шурша шинами на мокром асфальте. Мрачно возвышалось здание ФСБ с потушенными окнами. Впрочем, «Детский мир» был ненамного веселей.

Без пяти вышли. Начали прогуливаться, изображая пылких влюбленных. Следопыт приобнял Танцора за плечо и делал вид, что что-то шепчет на ухо.

Ровно в двенадцать откуда-то сверху на площадь обрушился оглушительный компьютерный ритм. Феликс пошевелился и начал отбивать сапогом такт. Потом вскинул вверх правую руку. Когда проигрыш закончился, согнул и резко распрямил её в локтевом суставе. И понеслась:

Юзер! Юзер! Юзер! Юзер! Юзер! Юзер!

Че-Ка! Че-Ка! Чв-Ка! Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка!

Д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-А!!!

Площадь стала запруживаться машинами. Люди начинали бесноваться. На капоты и крыши пока ещё никто не лез, пока орали и корчились на асфальте.

Танцор и Следопыт уже были на месте. На том самом. Тут же стоял и бежевый «Фольксваген». «Все, как и в прошлый раз», – удовлетворенно подумал Танцор.

Суржикова была уже на крыше. Сняв куртку и размахивая ею над головой, орала вместе с Феликсом и обезумевшей площадью.

Чтобы не светиться, Танцор и Следопыт тоже заорали и задрыгались:

Юзер! Юзер! Юзер! Юзер! Юзер! Юзер!

Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка! Че-Ка!

Д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-д-А!!!

Дрыгались и при этом медленно поворачивались то по часовой стрелке, то против, обшаривая пространство взглядом.

Маньяка не было.

У Суржиковой уже чуть ли не пена изо рта шла.

«Могла бы в свои сорок и поумней быть, – с неприязнью отметил Танцор. – Дура дурой, а все туда же, в бизнес! Бабки ковать! Спасай её теперь, блин!» Хоть спасал он, конечно, не только и не столько её.

Между тем Феликс уже размахивал над головой портянкой. Оставался последний куплет. А Маньяка все не было.

«Может быть, проглядели. И он уже дожидается внутри „Фольксвагена“, – подумал Танцор. – Это было бы очень кстати. Пять пуль через стекло, и прощай Маньяк».

Вопя несусветное и размахивая руками, Танцор про-прыгал вокруг машины, наклоняясь и заглядывая в каждое стекло. Благо они были прозрачными.

Пусто.

Еще две минуты, и рэп закончился. Народ начал приходить в себя, с изумлением озираясь: «Господи, да как же это так?»

Невдалеке бился в припадке эпилептик, стуча об асфальт затылком и пятками, словно кто-то невидимый всаживал в него пулю за пулей.

Маньяка не было.

Суржикова уже сидела в машине и бессмысленно сигналила, словно это могло рассосать чудовищную пробку.

Танцор понял, что именно сейчас Маньяк вломится в «Фольксваген» и начнет кромсать несчастную тетку. Оставил Следопыта караулить левый борт, а сам пошел на противоположную сторону.

Через час Суржикова выбралась из затора и поехала в сторону Чистых прудов. На всякий случай проводили её до дома. Постояли у подъезда полчаса – вдруг Маньяк ждал её там, внутри.

– Ну что, коллега, ваша гипотеза оказалась полностью несостоятельной? – спросил Следопыт.

Танцор молчал.

– Ну, и что теперь? Ответа Танцор не знал.

АППЛЕТ 103.

ТЕНЬ ЗВЕЗДЫ НАД МОСКВОЙ

Утром, просматривая сводки происшествий, Следопыт выяснил, что Маньяк все же напаскудничал. Но не на Лубянке, а в Сокольниках, на берегу Яузы, где Пятый Лучевой просек пересекается с Ростокинским проездом. И жертва была другая – некая Людмила Петровна Янкилевская. Маркетолог, как было записано в протоколе. 35 лет. Незамужняя. Детей нет.

– Ну что, гуманист? Доволен?! – с пол-оборота завелся Следопыт. – Робот, говоришь?! Жесткая программа?! Рожу бы тебе за гуманизм набить!..

– Ты поосторожней давай! – начал заводиться и Танцор. – Умник, блин, выискался! Задним умом! Что ж ты сам не стрелял-то? Чужими руками жар загребать? Танцор – убийца, а я просто погулять вышел?! Так?!

Дед понял, что этот разговор добром не закончится. Что пора людей, пока это ещё возможно, разнимать.

– Вы, это самое, ребята, не драли бы так глотки-то, – вмешался он. – А то для здоровья вредно.

– Нет, Дед, ты видишь, как он наезжает-то?! – попытался найти союзника Танцор. – Он, значит, орел, а я дерьмо собачье!

– Да погоди ты, японский городовой, дай рассказать. Историю одну знаю. Про то, как из-за таких вот вещей люди потенцию теряют…

Тема была интересная. Поэтому маленько успокоились и выслушали.

Рассказ о превратностях свободного секса

Было это летом шестьдесят пятого года. Дед был в командировке в Рязани. Отлаживал на военном полигоне спецаппаратуру, которая обслуживала бомбардировочную авиацию дальнего действия.

Места были живописные, погода прекрасная, а работа не слишком обременительная. Поэтому все свободное время, которого было предостаточно, их бригада проводила с небольшим вредом для здоровья. Хоть и пили технический спирт, без чего в командировке никак нельзя, но при этом дышали чистым лесным воздухом, купались в прозрачном озерке, рыбачили, объедались дикой малиной, обпивались парным молоком и ежевечерне наведывались на танцы. С переменным успехом. Когда – местные поколотят, впрочем, не для хулиганства, а скорее для порядка, потому и не сильно. А когда и в стогу покувыркаешься с дояркой, с птичницей или с агрономшей.

Вместе с Дедом приехали два инженера, большие специалисты по этой части. Саня Глухов и Жорик Коломейцев. Кобели первостатейные. Ни одной юбки не пропускали. Жорик, так тот даже к жене командира полигона ключики подобрал. А Саня Глухов наоборот – налегал не на качество, то есть не на социальное положение, а на количество. Так что когда Дед снова появился на том полигоне года через четыре, то ребятня в окрестных деревнях была сплошь похожа на инженера Глухова.

И как-то раз они повздорили, что называется, на пустом месте. Сейчас, конечно, они уже и сами, если до сих пор живы, вряд ли вспомнили бы причину раздора. Но скорее всего ссора произошла из-за бабы. Больше им нечего было делить. Началось все с перебранки, а закончилось дракой. Ожесточенной. Во всяком случае, лица друг другу разбили до крови. А как уж там печень и печенка – о том неизвестно. Короче, еле разняли.

С того самого момента Саня Глухов и Жорик Коломейцев стали заклятыми врагами. Хоть кулаки в ход уже и не пускали, но ни «здравствуй», ни «до свидания», ни слова, ни полслова друг другу.

А через три дня после драки с Глуховым случилась незадача. Привел на сеновал доярку. Разделся. Ей расстегнул лифчик и все такое прочее. И – ничего. То есть ничего у него промеж ног не шевелится. Он и так и сяк, и все бесполезно.

Ну, что же, думает, может, на работе перетрудился. А может, и оттого, что доярка была так себе. Слишком жилистая. Да и неумная.

На следующий день у него ничего не получилось и с учительницей.

Тут уж он перепугался. Решил, что Коломейцев отшиб ему в драке что-то необходимое для эрекции. Побежал к гарнизонной врачихе. Так, мол, и так, спасай!

Врачиха была на Глухова сильно обижена. Потому что он совсем недавно очень нехорошо с ней обошелся. Собственно, обошелся, как и со всеми остальными: переспал разок, да и глаз не кажет. Все шуточками отделывался: мол, сильно по работе занят, а как время будет, то сразу же ублажу по полной программе. Поэтому даже и смотреть не стала: сказала, что на работе переутомился, надо отдыхать больше. А главное, говорит, ты со своими сучками перетрудился, голубок сизокрылый. Вот у тебя, говорит, половая функция и расстроилась.

До того была на него зла, что даже бюллетеня не выписала. Хотя какой тут может быть бюллетень? Это ж не ОРЗ. Голова не болит, кашля-насморка нет. Иди и спокойно работай. Так она ему и сказала, злорадно посмотрев в глаза.

Три дня Саня восстанавливал силы. По бабам не ходил. Только купался в озерке, – молоко дул и на койке лежал.

Когда и после отдыха у него ничего не получилось с почтальоншей, то он понял, что дело серьезное. Побросал в чемоданчик манатки и – в Москву. К нормальным докторам.

А на следующий день Жорик вдруг заявил, что у него жена вот-вот рожать будет. И тоже подался в Москву. Как потом выяснилось, никаких родов и не ожидалось.

Приехал в институт, тут же уволился. А на следующий день завербовался и на три года уехал на Север.

В Москве Глухову сказали, что он получил серьезную дозу облучения. Что жить, конечно, будет, а вот половую функцию восстановить вряд ли удастся.

Тут до него и дошло, что, когда он был на вышке, на которой стояла приемная антенна, Коломейцев тайком включил передающую на максимальную мощность. А это как-никак двести киловатт. Вот и вся петрушка.

Кинулся Глухов – не с голыми руками, с топором – на квартиру Коломейцева, а того и след простыл.

Мучился три года, – раз в месяц, не чаще, да и то с грехом пополам, – ждал, когда с Севера вернется Коломейцев. Да тот опять наколол Саню. Приехал с деньжатами, тут же купил кооперативную квартиру незнамо где, да и был таков.

История, извлеченная из богатых жизненных запасников опыта Деда, сняла напряжение. Инцидент был исчерпан. Однако проблема, страшная проблема никуда не делась.

Надо было что-то делать. Но что – никто не знал. Было ясно, что теперь, когда все карты перед Маньяком сами же и раскрыли, номер с Цирцеей уже не пройдет. Ориентироваться на МУР, подсматривать в базе данных за действиями следователя Никодимова, чтобы на финише опередить его на полкорпуса, тоже было абсолютно бессмысленно. Никодимову особо спешить было некуда. Он мог проковыряться и полгода, и год. У них же время было ограничено.

– Ну что же, остается барахтаться, – сказал Танцор, откупоривая очередную банку «Карлсберга». – Будем выстраивать всякие разные гипотезы. В том числе и самые дикие. Например, даты и время убийств могут подчиняться какой-то закономерности.

– На хрена? В смысле, какая тут может быть закономерность? – поинтересовалась Стрелка.

– А я знаю? – честно ответил Танцор. И продолжил фантазировать. – Также может быть система в выборе мест. Скажем, если их нанести на карту Москвы, то они образуют какую-нибудь фигуру. И тогда можно будет вычислить точку, в которой нужно поджидать Маньяка.

– Какую? – скептически, без всякого энтузиазма спросил Следопыт.

– Ну, какой-нибудь сатанинский знак. Например, перевернутую звезду. Две точки у нас уже есть. Должно быть пять. Если я, конечно, прав.

– У нас есть три точки. От самого первого цикла, – уточнил Следопыт.

– Так давай посмотрим, что получается. Стрелка полезла в Сеть и открыла карту Москвы. И тут же отказалась от этой нелепой затеи. Потому что Красноармейск был за её пределами. Вверху, вероятно, где-нибудь под потолком.

– Ну и что, – не сдавался Танцор. – Красноармейск – это точка подвески звезды. Ну, скажем, «на ниточке». И это логично: Красноармейск, Красная армия, красная звезда. Тогда получается, что эту точку выкидываем. Остаются две. А в этом цикле только одна.

– Слушай, – возмутилась Стрелка, – ты всяких дешевых фильмов насмотрелся, блин! Это там маньяки подбрасывают копам всякие такие задачки. А нашему-то на хрена это надо?

– Сисадмин велел. Проверка нашего интеллекта. Так что будем ждать и наносить точки на карту. Не помешает.

– Да брось ты. Полная чушь.

– Чушь, не чушь, а делать будем. Потому что больше нам ничего не остается. Сисадмин, сука, кинул нас, как щенят, в воду. Выплывем – хорошо. Нет – тоже хорошо.

– Слушай, Следопыт, – подал голос Дед. Абсолютно трезвый, что было для него нетипично. – А что общего между прошлым циклом и этим? Ты ведь в муров-ской базе уже пошуровал?

Следопыт сел к «Пентиуму» и открыл сворованный файл. Углубился в чтение.

– Да все то же самое, – сказал он, кивнув головой Стрелке, которая подала ему бутерброд. – Абсолютно.

Точно так же кромсает на части. Вначале, как и раньше, парализующий укол.

– Ты чушь-то не пори. Повнимательней давай. Места-то разные. И убитые тоже разные. Кроме, конечно, той, первой. Надо найти то, что общее. Глядишь, что-то и проклюнется. Вторая, которая вчера, тоже на машине была?

– Нет, пешком шла. Она там недалеко живет. То есть жила.

– Вот видишь! – назидательно сказал Дед. – А то, «все одно и то же». Была она похожа на ту, которую на Лубянке угробил?

– Нет, абсолютно. Рост, комплекция, масть – все совсем другое.

– Ну а что общего, кроме укола? Что еще?

– Время. Тоже примерно в двенадцать замочил. Но не ночи, а дня.

– Вот видишь, Следопыт, как полезно мозгой шевелить, – оживился Дед. – Глядишь, что-нибудь и наковыряем, ексель-моксель! Давай посмотри ещё внимательней.

Следопыт воткнулся в монитор, стряхивая пепел мимо пепельницы.

Стрелка ушла на кухню готовить очередную порцию бутербродов.

Танцор попытался связаться с Сисадмином, пристроив ноутбук на коленях.

Дед прикрыл веки и опустил голову на грудь. Однако он не спал, а думал свою гениальную думу. Несмотря на то, что был абсолютно трезв.

– Есть, нашел! – воскликнул Следопыт.

– Сотню баксов? – неудачно пошутила Стрелка, вернувшись из кухни.

Танцор отложил в сторону ноутбук. Дед раскрыл глаза.

– Те же самые картинки. Один к одному. Рядом с Изольдой Колпаковой он и тогда, и сейчас подбросил картинку с орущими бесами. Там, значит, такая надпись: «На рассвете разбегаются в разные стороны ведьмы, домовые, привидения и призраки». Ну, и так далее. На Лубянке и в Сокольниках – «Куда направляется маменька». Толстая такая голая баба, и тоже бесы. Одна картинка, общая.

– Ну вот, это уже кое-что. Или приказ Сисадмина, чтобы были именно эти картинки. И в том же порядке. Или ещё что-нибудь для нас полезное, – констатировал Дед. – В них что-то должно быть зашифровано.

– А что еще, если не приказ Сисадмина? – скептически поинтересовался Следопыт.

– Посмотрим. Будущее покажет.

– Тут такое дело, – вмешался Танцор. – Это могут быть сигналы подсознания. О чем Маньяк и не подозревает. Скажем, им владеет тайная для него самого идея самоубийства. И он, сам не зная того, совершает вроде бы верные поступки, которые в конечном итоге загонят его в угол. Откуда нет выхода.

– Ну, это ты хватил, – возразил Следопыт. – Чтобы такой монстр да под себя копать начал. Этого не может быть.

– А я говорю, очень может быть. Скажем, отчего люди умирают? В смысле, был человек здоровый, и вдруг – рак.

– Ну, радиация, наследственность, ещё что-нибудь…

– Хрен-то. Просто человек не хочет жить. Как бы не хочет. Подсознание. И оно начинает разрушать организм. Либо опухоль растет. Либо без всяких причин отказывает сердце, печень, ещё что-то. А бывает так, что подсознание заставляет человека забыть что-нибудь крайне важное для него. Например, что вчера он ремонтировал машину и внезапно в гараже отключили электричество. И он не закрутил какие-то там гайки. Садится, заводит, разгоняется и – всмятку.

– Ладно, пусть будет по-твоему. Но что мы будем конкретно искать?

– Это ты меня спрашиваешь? – изумился Танцор. – Я, что ли, системный анализ изучал? Будем искать систему, закономерность. Может быть, есть логика в содержании подписей к картинкам. Может быть, надо накладывать одно изображение на другое, и это что-то нам даст. Может быть, во всем этом есть какая-то другая логика. Дерзай, Следопыт. Но не сосредотачивайся только на этом. Надо работать И с картой. И с датами и временем. Может быть, и ещё что-нибудь всплывет. В тот же момент всплыло письмо от Сисадмина.

Уважаемый Танцор!

Есть ли у тебя душа?..

Тьфу, забыл. Души у тебя действительно нет. Но есть ли что-нибудь такое, что хотя бы является её эрзацем? Значит, ты намерен бездействовать? То есть, как говорят в научных кругах, накапливать материал. В то время как Маньяк будет живьем резать несчастных женщин.

И сколько же тебе надо этого самого материала, чтобы выстроить какую-то свою хитроумную систему? Правильно ли это? Не будут ли тебе каждую ночь сниться жертвы маньяка? Окровавленные, молящие тебя: «Танцор, спаси!» Впрочем, впереди у тебя не так уж и мниго ночей:(

Ты меня здорово удивил. Тебе надо было становиться начальником генштаба. С такими-то нервами.

Всегда помнящий о тебе твой доброжелатель

Сисадмин уже настолько всех достал, что на это его очередное словоблудие никто не отреагировал даже самым мизерным образом. Танцор даже не выругался безобидным словом «жопа».

– Слушай, – сказала Стрелка, – ты полагаешь, что теперь нам его ловить не надо? Сам, что ли, поймается?

– Но как? Как ты себе это представляешь? Бегать по Москве с вытянутым языком?

– Ну, например, подключить к этому делу нашего старинного друга – старлея Степанова. У него же есть в подчинении менты. Пусть побегают, поищут. У нас и фотокарточка Маньяка есть. Сейчас тебя щелкнем, и готово.

– Так он же пока старлей, а не начальник МУРа, чтобы общегородские операции проводить. Ты, Стрелка, – сказал назидательно Танцор, – слабо ориентируешься в специфике работы спецслужб.

– Ну, тогда дадим объявление по московскому телеканалу. С твоей фотографией. Мол, пропал человек, помогите, граждане хорошие, найти. Крупное вознаграждение гарантируется. Да скажем, что крупный бизнесмен, чтобы на хорошие бабки люди рассчитывали. Это, мне кажется, реально.

– Стрелка, ты где вообще-то живешь? В каком-нибудь Стокгольме или все же в Москве? Да ты представляешь, сколько тысяч хануриков захотят бабки по легкому срубить? Это ж дурдом получится!

От этой идеи пришлось также отказаться.

Посидели еще. Подумали. Дед додумался до того, что Танцору надо выбрить голову и отрастить бороду. Потому что, чем черт не шутит, вдруг кто-нибудь из них случайно встретит на улице Маньяка. И подумает, что Танцор. Маньяк же, скотина, прикинется Танцором и улизнет. Или наоборот. Дед засучит брючину, вытащит штык, и нет Танцора.

Несмотря на то, что это было ещё большим идиотизмом, чем объявление по телевизору, Танцор неожиданно согласился. На что Стрелка отреагировала радостным «Bay!».

И поскольку ей по душе было всякое новое дело, схватила ножницы и остригла доверчиво подставленную голову, всего лишь два раза и к тому же несильно поранив левое ухо. Потом достала баллончик с пеной и обильно полила стерню. И с упоением начала ездить по голове бритвой.

Когда дело было сделано окончательно и бесповоротно, Танцор вдруг вспомнил, что сейчас не весна, а осень. И что холода приближаются, а не удаляются. И с такой голой головой недолго подхватить и насморк.

Однако внешним видом остался доволен. И заорал, вживаясь в новый имидж: «Бабло на бочку, кончай понты лимонить, бля!»

Но более всего была довольна Стрелка:

– Так гораздо эротичней, – сказала она, зардевшись.

20 сентября Маньяк убил Акулову Лидию Львовну, 1959 года рождения, преподавательницу Института стали и сплавов. Произошло это в парке Тимирязевской академии со стороны улицы Вучетича в период между шестью и семью вечера. Свидетели отсутствуют.

На месте преступления был оставлен тот же офорт Гойи, что и в Нескучном саду рядом с трупом Стариковой: «Этот болван воображает, что раз он носит кокарду и жезл, то он от природы выше других, и злоупотребляет доверенной ему властью, чтобы досаждать веем, кто имеет с ним дело. Тщеславный, спесивый, наглый с теми, кто ниже его по положению, он гнет спину и пресмыкается перед теми, кто его сильнее».

25 сентября Маньяк убил Афанасьеву Елену Анатольевну, 1963 года рождения, крупье казино «Русская карусель». Произошло это в районе Филей, в треугольнике, образованном Москвой-рекой, Белорусской и Окружной железными дорогами, в 9 часов утра. Свидетели отсутствуют.

На месте преступления оставлен офорт с изображением Тантала, заламывающего руки над бездыханной женщиной: «Если бы он был более учтив и менее назойлив, она, может быть, ожила бы».

29 сентября Маньяк убил Загорулько Гадину Григорьевну, 1971 года рождения, сотрудницу Тимирязевского узла связи. Произошло это на Загородном шоссе рядом с психиатрической больницей имени Кащенко между двумя и тремя тридцатью дня. Свидетели отсутствуют.

На месте преступления был оставлен офорт «Какая жертва!», изображающий невесту, жениха-уродца и родню невесты: «Как водится, жених не из самых привлекательных, но он богат, и ценою свободы несчастной девушки нищая семья покупает благополучие. Такова жизнь».

– Танцор! – радостно завопил в трубку Следопыт. – Ты оказался прав! Есть система!

– Ну-ка, ну-ка, – заерзал от нетерпения в кресле Танцор. – Что мы имеем?

– Получается звезда! Причем, как ты и предполагал, перевернутая. Уже четыре вершины есть. Сокольники, Тимирязевский парк, Фили и психбольница. Все очень точно, самое большое отклонение – двадцать метров. Теперь мы должны брать его на платформе «Новая», по Казанке. Где пересекается с шоссе Энтузиастов.

– Отлично! А когда?,

– И это понятно. Он работает по арифметической прогрессии. Второе убийство, козел, совершил через семь дней после первого. Третье – через шесть после второго. Потом через пять. И так далее. Теперь, значит, это будет второго октября. Послезавтра.

– Во сколько?

– Да ты охренел, что ли, совсем?! Откуда я знаю? Придется с двенадцати ночи караулить. Или ты против?

– Годится.

2 октября Маньяк никого не убивал.

АППЛЕТ 11О.

ПРАКТИЧЕСКИЙ ОККУЛЬТИЗМ

4 октября Маньяк убил Лиховцеву Татьяну Гарриевну, 1969 года рождения, безработную. Произошло это на Воробьевых горах в полдень. Рядом с закрытой станцией метро. Свидетели отсутствуют.

На месте преступления был оставлен офорт «Один другого стоит», изображающий флиртующую парочку и двух радующихся этой сцене старых ведьм: «Немало было споров о том, кто хуже: мужчины или женщины. Пороки тех и других происходят от дурного воспитания. Распутство мужчин влечет за собой разврат женщин. Барышня на этой картинке так же безрассудна, как и щеголь, беседующий с нею, а что до двух гнусных старух, то они друг друга стоят».

– Блин, блин! – исступленно орал Следопыт, бегая по комнате и размахивая руками. – Подсознание у него! Он нам все сам на тарелочке выложит! Он глумится над нами! И больше ничего!

– Остынь, – хмуро сказала Стрелка. – – Ты сам-то хоть что-то дельное предложил? Чтобы сейчас так орать.

– Мочить надо было! – не унимался Следопыт. – На кладбище мочить!

– Это мы уже сто раз слышали. Что теперь? У тебя есть идеи?

Следопыт наконец-то замолчал, сел на диван, но продолжал шумно дышать.

В комнате воцарилась тишина, но никак не спокойствие. Даже Дед как-то по-особому, не как всегда, отхлебывал виски. Танцор курил сигарету за сигаретой. Стрелка все время завязывала ботинки, которые тут же развязывались.

– Ну, успокоился? – спросил Танцор. – А теперь давай думать, что мы ещё не учли. Ты картинки друг на друга накладывал?

– Накладывал, – устало ответил Следопыт.

– А привязку текста и сюжетов к ситуации искал? Скажем, там, где про невесту.

– Искал. Телефонистка была уже девять лет замужем. Что еще?

– А оригинал текста? По-испански.

– А я знаю испанский?! – опять взвизгнул Следопыт. – Думаю, и маньячное подсознание его не знает ни хрена!

– Ладно, ладно, не кипятись. Что ещё делал?

– Искал корреляцию времени и дат преступлений с фазами луны, с восходом и заходом солнца, с движением планет. Чего только я не искал, блин!

– Хорошо, а нумерологическую проверку ты сделал?

– А это что за хрень?

– Ну, каждой букве алфавита присваивается номер, с единицы и до тридцати двух. На этом пунктике сильно сдвигаются всякие любители оккультизма. Точнее, они, как правило, начинают с этой хренотени. И большинство на этом и останавливается.

– До тридцати трех, – поправил Дед.

– Нет, «ё» не считается.

– Как это не считается, – уперся Дед, – когда «ё» есть, ёксель-моксель?!

– Ладно, пусть будет по-твоему. А теперь берем альбом. – Танцор взял с полки альбом «Caprichos». – Открываем. – Раскрыл. – И видим, что автор пронумеровал все свои офорты с номера первого до… до восьмидесятого. Какая картинка была первой? – спросил он у Следопыта.

Следопыт полез в компьютер и сказал, что первой была картинка «Уже пора».

– Отлично, – бодро сказал Танцор, – это как раз восьмидесятый номер.

– Так букв-то тридцать две, – совершенно справедливо заявил Следопыт.

– Тридцать три, – опять встрял Дед.

– Дед, помолчи, а? Ведь никогда же теорией оккультизма не занимался, хоть и практик по этой части блестящий. Так вот, – опять вернулся к Следопыту Танцор, – мы вычитаем эти самые тридцать два из восьмидесяти столько раз, пока не останется число меньше или равное тридцати двум. Делай раз: осталось 48. Делай два: осталось 16. Ну, ты уже буквы пронумеровал или ворон ловишь?

– Нет пока, счас… Шестнадцатая буква – это «п».

– Давай дальше.

– Дальше идет «Куда направляется маменька?»

– Отлично. Это у нас номер 65. Вычли раз – 33. Еще раз – 1. Это, надо думать, «а». Что дальше?

– «Поняли? Чтоб было по-моему, слышите? А не то…»

– Так, 76. Остается 12.

– «л». Потом – «Тантал».

– 9. Что это?

– Это «и». Дальше идет «Какая жертва!»

– 14. Что?

– «н». И последнее, что мы имеем, «Один другого стоит».

– Это 5.

– «д». Получилось «палинд».

– Полная чушь! – прокомментировала Стрелка. – Нет таких слов. Голый Вася.

– А ты, блин, не торопись! Следопыт, лезь в словарь.

Следопыт залез. Слово такое было. Причем единствент ное, начинающееся на «палинд». Это слово было «палиндром».

– А что это такое? – спросила негуманитарная Стрелка.

– Это, Стрелка, – ответил гуманитарный Танцор, – такой стих специальный. Одинаково читается как слева направо, так и в обратную сторону. Ну, например, «А роза упала на лапу Азора».

– Ну-ка, – Стрелка подошла к компьютеру, настучала палиндром про розу и лапу. Прочла. И заявила, что это ложь.

Танцор глянул на монитор и сказал, что лапа у Азо-ра, а не у Анзора. У Анзора рука или ладонь.

– Ладно, – ничуть не смутившись, парировала Стрелка, – какого хрена мы с этим твоим палиндромом делать будем?

– Подождем, когда следующая буква появится, «р». Значит, мы на правильном пути.

– На каком пути?! Дальше-то что?! Ну, потом «о» появится. А потом? Как это поможет нам поймать Маньяка? Как?!

– Да, как?! – очнулся от эйфории декодирования и Следопыт.

– Как? – абсолютно трезвым голосом спросил Дед.

– Так ты это и сделаешь. Это же какая-то очень мощная ассоциация: симметрия! Пока непонятно какая. Введем тебя в транс, ты все и выяснишь.

9 октября Маньяк убил Строеву Альбину Апполо-новну, 1969 года рождения, юрисконсульта АОЗТ «Колыма». Убийство было совершено в Плотниковом переулке в десять часов вечера. Свидетели отсутствуют.

На месте преступления был оставлен офорт «Он хорошо натянут», изображающий молодую даму, подтягивающую чулок в присутствии старой ведьмы: «О, тетушка Курра не дура. Она отлично знает, как важно иметь хорошо натянутые чулки».

На следующий день все опять собрались, чтобы либо добить это дело, либо опять остаться ни с чем и продолжить в темной комнате поиск кошки, которая уже, вероятно, давно сбежала через окно. Отступать было некуда, позади была катастрофа. Точнее впереди, куда всех неумолимо влекла дьявольская изощренность Сисадмина.

– Ну вот, друзья мои, – начал Танцор с какой-то дурной театральной интонацией, – вчера, когда мы тут все собачились, Маньяк подкинул ещё одну картинку. Как утверждает Следопыт, эта картинка означает букву «эр». То есть сомнений в том, что закодированным словом является «палиндром», уже нет. И быть не может. Потому что в нашем положении сомневаться уже некогда. Так что, сами понимаете…

Все посмотрели на Деда.

Дед невозмутимо покуривал сигару и перелистывал томик Ферлингетти. Рядом с креслом стояла литровая бутыль «Джима Бина» с несвинченной крышкой.

– А? Что? – встрепенулся Дед, ощутив обращенное на него всеобщее внимание. – Да, вот. Совершенно изумительные строки. На смерть Гинсберга:

Аллен Аллен

* Перевод автора.

– Как трогательно, – сказал Дед совсем тихо.

– Да, Дед, – как можно деликатней откликнулась Стрелка. – Великий поэт, великий. Может быть, выпьем? Чтобы, как говорится, земля была ему пухом.

– Конечно! Непременно! – подхватил эту возвышенную идею Дед и наконец-то свинтил крышку. – Где ваши стаканы?

Достали стаканы. Наполнили на четверть.

– Не чокаются, – остановил потянувшуюся стаканом к дедовой бутылке Стрелку.

– За поэтов чокаются. За таких поэтов! – патетически воскликнул Дед.

Дружно чокнулись. И по паре раз отглотнули.

– Да, Дед, – продолжил дипломатию Танцор, – да, великим был поэтом. Кстати, палиндром – очень любопытная поэтическая форма.

– Гинсберг палиндромов не писал.

– Конечно, конечно. Потому что очень уж опасная форма… Ты пей, пей… Я думаю, палиндромом можно даже убить. Например, Маньяка. Ну, ты меня понимаешь? Как бы это так сделать?..

Дед оказался необычайно восприимчивым. То ли высокая поэзия смыла со дна души накипь отупляющей повседневной банальности. То ли ещё что-то. Но он уже ВКЛЮЧИЛСЯ. Уже разил из горлышка последние остатки посюсторонности длинными очередями булек. Уже прожег взглядом завесу, отделявшую его от иного мира. Уже начинал фокусировать взгляд на чем-то трансце-дентном.

Несильно раскачивался. Не взад-вперед, а строго по магнитной линии.

Негромко постанывал. Точнее, ныл далеким комариком.

Уронил на пол пустую бутылку.

Глаза медленно закрылись.

Голова резко упала на грудь.

Через пять минут, которые всем показались вечностью, Дед очнулся. Как бы абсолютно трезвый. Как бы совершенно здешний. Как бы предельно земной.

И лишь глаза – ничего не видящие, ни на что не реагирующие – говорили о том, что от него надо держаться подальше.

Дед встал и кратчайшим путем пошел к компьютеру. В связи с чем Танцору пришлось стремительно, рискуя порвать сухожилия, расчищать траекторию движения дедова тела от двух кресел и журнального столика.

Подошел. Сел. Открыл окно блокнота. И не глядя ни на клавиши, ни на монитор, начал переносить видимый лишь ему текст с потолка в блокнот, бешено молотя по кейборду двумя указательными пальцами:

00000000: 4D

00000001: ЗА

00000002: D8

00000003: 01

00000004: ВА

00000005: 00

00000006: 00

Это продолжалось ровно пять минут. Затем Дед заговорил. Монотонно, ни к кому не обращаясь. Танцор включил диктофон.

Это программа в машинных кодах. Это как проблема двухтысячного года. Только это проблема симметричного времени. Рассылаем этот вирус по всей Сети. Он ждет, когда время станет палиндромом. Это произойдет одиннадцатого октября две тысячи первого года в час десять минут и две секунды. Сеть начнет менять левое на правое, а правое на левое. Это конец Маньяка. И конец программы Сисадмина. Все мертвые восстанут из могилы. Зло будет посрамлено. Добро восторжествует.

Глаза Деда закрылись. И он начал медленно валиться набок. Танцор и Следопыт подхватили его и аккуратно перенесли на диван. Раздался богатырский храп.

– Так, Следопыт, быстренько сохрани программу, – начал суетливо распоряжаться Танцор, – вдруг свет, козлы, вырубят. А мы ещё разок внимательно послушаем.

Перемотал ленту назад. И все опять внимательно прослушали откровения Деда.

– Так, что же это за такое особое время он назвал? – спросил Танцор сам у себя, ни к кому не обращаясь.

И настучал его на мониторе:

11. 10.2001 01.10.02

– Ничего не понимаю, – констатировал он, прочитав строку справа налево.

– Это не компьютерная запись, – сказал Следопыт. – Надо так:

2001.10.11 01.10.02

– Bay! – заорала Стрелка. – Йес! Мы его сделаем!

– Это, конечно, хорошо, – со скепсисом в голосе заявил Следопыт, – но как мы этот вирус рассылать будем?

– Через «I love you». Как же еще? – изумилась Стрелка такой дубовости.

– Но ведь его каждый дурак знает. Боюсь, номер не пройдет.

– Дураков гораздо больше, чем ты думаешь. И среди них очень много совсем дурных. Открывает первый любовную весточку, приаттаченный файл. Подхватывает дедов троян. A «I love you» по всей его адресной книге рассылает это дело дальше. По его адресам сидят как минимум трое таких же дураков. И каждый из них делает то же самое. Получается цепная реакция. Сервера перегружаются и многие из них тоже цепляют троян. А уж одиннадцатого октября как рванет!

– Между прочим, одиннадцатое будет завтра, – совершенно кстати заметил Танцор, поскольку Следопыт притащил из кухни коробку пива. – Некогда кайфо-вать, блин. Уже три часа. А нам надо не только вирус посеять, но ещё к часу ночи на кладбище поспеть.

00000007: 76

00000008: 04

00000009: 01

OOOOOOOA: 00

OOOOOOOB: FF

АППЛЕТ 111.

СМЕРТИ БОЛЬШЕ НЕТ

К счастью, уже неделю в Москве не было дождей. Поэтому не только джип, но и «БМВ» Танцора нормально, без операции «тяни-толкай», дошел до кладбища.

Нашли могилу Гуськова. Встали к ней мордами и врубили полный свет. Если и была поблизости какая-либо нечисть, то тут же в панике разбежалась-разлетелась-расползлась в разные стороны.

Была полночь. Ровно двенадцать часов.

Небо было усеяно звездами. Подмораживало.

Стрелка выбралась из уютной машины и вскоре застучала зубами от холода. Следопыт притащил охапку сучьев и запалил костерок.

– Какого дьявола в такую рань притащились, – сказала Стрелка, отогревшись. – Теперь дуба тут давай по вашей милости.

– Ты, девушка, дьявола-то не поминай! – строго сказал Танцор, ковыряясь с лэптопом. – Это самая для него удобная посадочная площадка.

– Он, по-твоему, с небес, что ли, спускается?

– Не знаю, не имел счастья… – бубнил Танцор, сосредоточив все свое внимание на жидкокристаллическом дисплее. – Ни разу счастья не имел… И кто там, и откуда… И зачем…

Могила Гуськова несколько преобразилась с тех пор, как её в последний раз видели Следопыт с Танцором. Холмик теперь венчал массивный металлический крест, выкрашенный в синий цвет. Что было абсолютно правильно. Потому что одеяльце, в которое заворачивают новорожденного мальчика, перевязывают синенькой ленточкой. Для девочек нужна красная ленточка. Вокруг холмика соорудили оградку. Внутри был столик и скамейка. Все честь по чести, чтобы прийти и помянуть.

– О! – заорал радостно Танцор.

– Не орал бы, дедушка, – не преминула съязвить решившая позлопамятничать Стрелка. – Не хрена тут всякую нечисть привлекать.

– Молчи, Стрелка. И радуйся! Работает, блин! Нам уже пол-ящика айлавьюшников насыпали. Работает, распространяется! Давай, буди Деда. Пусть старый порадуется.

– Как же, порадуется он. После вчерашнего.

– Ничего, я ему чабреца заварил. Там, в термосе. Как огурчик через десять минут будет.

Стрелка пошла к джипу.

– Ну что, Следопыт, как думаешь, сработает? – спросил Танцор, нервно затягиваясь сигаретой.

– Хрен его знает, – ответил тот откровенно. – Вообще-то я все точно сделал. Как Дед велел. Да и Дед сегодня в ударе был. Меня аж тряхануло током, когда я до него дотронулся. Так что…

Подошел Дед, на которого Стрелка накинула одеяло. Однако это не очень-то помогало. Деда здорово трясло.

– Ты, Дед, стаканчиком-то не руки грей, – сказал Танцор. – А пей из него. Это чабрец. Отличная штука. Да и к костру придвигайся.

Дед начал пить, все ещё смутно представляя, где он и что с ним.

И опять все замолчали. Лишь потрескивали сучья в костре, да хлюпал страдающий Дед.

Довольно скоро он оклемался. Огляделся, понял, куда и зачем его привезли. Спросил Танцора:

– Ну как, работает?

– Работает, Дед, отлично работает. Уже по всей Сети расползлось.

– О, ровно час, – сказал Следопыт, посмотрев на часы. – Через десять минут.

Опять все замолчали. При этом все уже не смотрели на огонь, а повернулись лицами к могиле, ярко освещенной полутора дюжинами фар, подфарников, пово-рошников и стоп-сигналов.

Наступила мертвая тишина.

И вдруг далеко, в деревне, завыла собака. Тут же к ней присоединилась вторая, третья… И вскоре все слилось в один сплошной вой.

Налетел резкий порыв ветра. Над костром взвился. сноп искр.

Стрелка, оробев, прижалась к Танцору. Он обнял её за плечо и почувствовал ладонью легкую дрожь.

Остро ощущалось, как что-то вокруг нагнетается. Что-то смутное, непонятное, недоступное взгляду, как шахта позвоночника.

Над головой резко сверкнуло…

И Танцор увидел, как крест плавно пошел от изголовья могилы туда, где были ноги, поворачиваясь при этом вокруг вертикальной оси по часовой стрелке. На долю секунды замер в противоестественном состоянии. А потом пошел назад.

Вдруг почувствовал, что Стрелка уже не справа от него, а слева!

Крест вернулся лишь для того, чтобы с ещё большей скоростью отправиться к ногам Гуськова. И совсем скоро это превратилось в бег. Потом в мелькание.

Что происходило со всем остальным пространством, было неясно. Потому что яркое пятно могилы окружал непроницаемый мрак. Вероятно, то же самое, поскольку собачий вой доносился то слева, то справа.

Но могила, и все, что попадало в свет фар – друзья Танцора, соседние оградки, кусты и небольшие деревца, джип и «БМВ» – все это с возрастающей скоростью сновало бешеным челноком. И вскоре стало похоже на кляксу гуаши, которую капнули на чистый лист бумаги, а потом этот листок согнули пополам, прогладили ладонью и опять развернули.

Вскоре стало тяжело. Физически тяжело – дышать стало трудно, сердце бешено молотилось, причем то слева, то справа. Танцор заметил, что несчастного Деда рвет, когда тот проносился мимо…

«Невыносимо», – хотел простонать Танцор. Но рядом была Стрелка, которой стало бы ещё хуже…

Движение замедлилось…

И совсем скоро все остановилось.

И вдруг могила разверзлась. Отчего в воздухе разлилось серное зловоние.

И из могилы появился Маньяк. Но не успел он сделать и трех шагов, как растворился в воздухе.

Тут же появился ещё один Маньяк. Но и этот оказался очень недолговечным. Потом ещё один Маньяк… И еще… И еще…

Когда двадцать шестой Маньяк бесследно растворился в воздухе, из могилы, опершись руками на её край и кряхтя, начала вылезать Изольда.

– Помоги, – сказал Танцор Следопыту.

Вслед за первой Изольдой вылезла вторая. А потом и третья. И все они начали с недоумением рассматривать друг друга.

«Куда же их теперь всех селить-то?» – подумал Танцор, пожалев, что не сообразил набить Маньяку морду перед растворением.

Затем из могилы вылезли живые и невредимые:

– бизнесменша Ирина Суржикова;

– журналистка Лидия Старикова;

– следователи Жуков и Самарин;

– маркетолог Людмила Янкилевская;

– преподавательница Лидия Акулова;

– крупье Елена Афанасьева;

– телефонистка Галина Загорулько;

– безработная Татьяна Лиховцева;

– юрисконсульт Альбина Строева.

– Ну, вроде все, – сказал, тяжело дыша, подошедший Следопыт.

– Считал? – спросил Танцор.

– Считал. Слушай, надо бы Суржикову как самую богатую за пивом послать.

– Где оно в два-то часа ночи? Иди, у меня в багажнике есть.

Но тут из могилы вылезли ещё восемнадцать человек мужского и женского пола. Все одетые сугубо по-домашнему, в халатах, пижамах, а то и просто в трусах до колен, в тапочках на босу ногу.

– Кто такие? – строго спросил Следопыт.

– Да мы из «Танцора-2». Летом нас автор всех грохнул, когда подъезд взорвался от утечки газа, – отозвался огромный детина, густо покрытый татуировками на криминальные сюжеты. – А потом, козел, про нас напрочь позабыл. Всех замоченных из канализационного люка выпустил. А мы так и торчали незнамо где и непо нятно зачем, как бобики, блин!

И вдруг высоко в небе послышался какой-то очень далекий свист. Который стремительно приближался и усиливался. Дед как самый опытный, переживший в детстве войну, упал на землю и закрыл затылок ладонями.

Но это была голова. Голова Гуськова, возвращавшаяся к своему хозяину.

А потом из могилы раздались какие-то странные механические звуки, и появился отец фрейдизма Зигмунд Фрейд. Но не канонический старец, способный внушать окружающим лишь стерильное почтение, а изрядно пьяный и чрезвычайно довольный собой молодой человек, почти студент. На груди у Фрейда на кожаном ремне висела обшарпанная шарманка, он весело крутил ручку и на мотив «Амурских волн» орал на чистейшем русском языке всего лишь два слова. И эти слова были: «ПОЛНЫЙ АБЗАЦ!»