Какая истребилась красота!
Еврейская-арабская река,
Как радость, и как горе, глубока.
И христиан угрюмая струя —
Своя. А может быть, и не своя.
И правит праздник,
Правит вечный пир —
Гвадалквивир.


На стыках океанов и морей,
В истоках рек —
Везде бывал еврей.
Его дома и камни синагог,
И патио —
Слепой заметить мог.
Но зрячий враг отнюдь не замечал
Камней еврейских этих и Начал.
Не замечай нас, враг, не замечай,
Права свои неправые качай,
И рвы копай и печи раздувай!
Давай копай! Стреляй!
Души, давай!
Но и сквозь пепел прорастёт звезда
Давида – это навсегда!
В Днепре топи, в Освенциме сжигай…
Но «Хай Израиль! Хай!» ^[7]
Что хочешь делай,
Но неистребим
Народ по имени Иегудим! ^[8]

Улетаю в Мадрид

Вечерами закат по-иному горит —
Жёлтым цветом сменился зелёный.
Завтра утром я улетаю в Мадрид.
Ожидай меня из Барселоны.


Далее кругом идёт в эти дни голова.
Не юнец – поспокойней бы надо.
Но как сладко катаются в горле слова:
Барселона, Севилья, Гранада!


Кастаньеты стучат, и коррида орёт,
И фламенко – сердечное средство.
Завтра утром – туда, лишь один перелёт
До мечты и до сказки из детства.


По-испански любой карапуз говорит
Там – в красивой стране, непреклонной.
Завтра утром я улетаю в Мадрид.
Ожидай меня из Барселоны.

Покидал Кордову

Дай мне слово, Кордова,
Что ты не забудешь меня,
Охранишь моё слово
От тления и огня.


Благодарен проулкам
И патио в древней пыли,
Мостовым твоим гулким,
Которыми предки прошли.


И морозит, и греет
Той жизни исчезнувшей свет.
Тех столетий евреи
Как будто бы смотрят вослед.


И мне кажется, снова
Подают запоздалую весть.
Обнимаю, Кордова,
Тебя – лишь за то, что ты есть.


Это древняя драма —
Гордиться, что сам ты еврей.
…Я, как сын Авраама,
Иду по Кордове своей.

СКАНДИНАВИЯ

Дождь в Копенгагене

В Копенгагене – дождь.
В шесть утра закрывают кабак.
Ночь окончилась, но
Не унять загулявших никак.


Вдоль канала датчанка угрюмо метет
Мостовую.
А дождик с похмелья
За нею идёт.


В Копенгагене – утро.
Промокли на мачтах флажки.
Элегично в душе,
Ноги так непривычно легки.


Это утро. И – август…
Прохлада врывается в грудь.
Этот дождик, душа,
Сохрани, охрани, не забудь!


Прояснилось. И шхуны,
Еще не проснувшись, стоят.
А у окон – промытый, спокойный
И радостный взгляд.


Подгулявший, пропивший
Последнюю крону матрос,
Задаёт мне по-датски
Какой-то невнятный вопрос.


To ли время спросил,
То ли денежку он попросил?
Улыбнулся и дальше поплёлся,
Как видно, без сил.


Я шатаюсь без цели
Вдоль мачт. И тихонько пою
Про заморскую гавань
Недатскую песню свою.


И никто тут не спросит,
О чём эта песня моя,
Да и как занесло меня, грешного,
В эти края.


Стрельнул парус,
И рядышком где-то плеснуло весло…
Слава Богу – на склоне житейском
И мне повезло!


И вернуться на этот причал
Я, пожалуй, – не прочь.
Склянки пробили семь.
В Копенгагене кончился дождь.

«Вечерний звон» в Данни

По пешеходной уличной реке,
Вдоль лавок Копенгагенских гуляем.
В разноязыком гуле различаем
«Вечерний звон» на русском языке.


Печален звук. Кому они поют —
Кокошник, сарафан и балалайка? —
И только голубей панельных стайка
Их слушает, пока зерно клюют.


Певица, подувядшая давно,
Три музыканта в расписных рубахах
Стоят на тротуаре, как на плахе,
О чём поют – прохожим всё равно.


Что я могу на этом берегу,
Турист, делами не обременённый? —
Ну разве что в коробку бросить крону.
Вот, собственно, и всё, что я могу.


Бреду в свою гостиницу пешком,
И думаю с какой-то горькой страстью:
«Как счастлив я, и вместе – как несчастен
С родным своим российским языком!»


«Вечерний звон»… А, может, это крик,
Звенящий крик, протяжный и усталый?
Каким огромным взрывом разметало
Тебя по свету, мой родной язык!


Хоть и неплохо это, в самом деле,
Но горько, что стоишь ты на панели.

Размышления у водопада

Немного бы в Норвегии пожить,
Не выгоды —
Души спасенья ради.
Не для того, чтоб троллей ублажить,
А для того, чтоб с эльфами поладить.


На фоне снежных шапок и озёр
Тебя обнимут истины и сказки
Какой бы ни был клоун и позёр —
Останешься без позы и без маски.


Примерно тыщу лет тому назад
Селение здесь ледником слизало.
Нет, это не прекрасный водопад —
А скалы плачут чистыми слезами.


Из этих слёз рождается река,
И в ней вскипает водопада брага.
Напейся ею досыта, пока
В груди твоей не прорастёт отвага.


На белой высоте замрёт душа,
На ленте цирковой дороги чёрной.
И долго будешь думать, не спеша
Вдыхая этот чистый воздух горный.


Отчётлив гор голубоватый лик,
Где обитают ангелы и черти.
А сроки знает разве что ледник —
Рождения, цветения и смерти.

Рыбный рынок в Бергене

Что болтаться по рыбному ряду зазря
И в охотку?
Золотисто-копчёного купим угря
И селёдку.


Отпускают сомненья, уходит тоска,
Как сквозь сетки.
Возлежат на прилавках минога, треска
И креветки.


Краб краснеет, как будто зардевшийся принц
Под короной.
И торговки весёлые с блюдцами лиц
Прячут кроны.


Я хожу, на халяву креветки жую,
Так, на пробу,
Ублажая тем самым и душу свою,
И утробу.


И на этом, не знамом досель берегу,
Этом бреге,
Я ни ног и ни денег не берегу.
Утро. Берген…

***

Над фьордами —
Чреда гранитных лбов,
И небо —
Из простой суровой ткани.
Норвегия! – последняя любовь
В моём на белом свете пребываньи.


С души сползает серой льдиной грим,
И кажется:
Сейчас над гладью водной
Возникнет на крутом откосе Григ —
Трагический и, вместе с тем, свободный.


Я столько раз влюблялся в те края,
Куда меня волна судьбы бросала.
О жизнь неутолимая моя! —
Любви с избытком,
Но и зла – немало.


Над фьордами
Понятно всё без слов,
И можно в чувствах признаваться молча.
Норвегия – последняя любовь —
Ты – словно луч закатный
Перед ночью.

Если бы…

Были б деньги – купил бы в Норвегии дом,
Поселил бы друзей в этом доме своём,
Да и сам проводил бы там лето.
Вдалеке от бензиновых смрадных дорог
Жил да жил бы себе точно вольный стрелок,
Но пока нету денег на это.


На скале я над фьордом повесил бы флаг
Из полотнища белого в синих кругах,
В озарении солнечных бликов.
А в подвале бы винная бочка была,
И скамейки сосновые вдоль стола —
Всё удобно, без лоска и шика.


Мы ловили бы рыбу, собирали грибы
Рядом с домом, если бы да кабы…
Чай хлебали с малиною свежей.
А с утра бы писали такие стихи,
Что все прошлые наши огрехи-грехи
Вспоминались бы реже и реже.


Там звенела бы чисто любая строка,
Как вода с поднебесного ледника,
И как ветер над Северным морем.
А над лесом бы занималась заря,
Нескончаемый день дружбе нашей даря
Без тревог и тем более – горя.


Только море и небо. Зарница и гром.
Были б деньги —
Купил бы в Норвегии дом.

ИЗ АМЕРИКАНСКОГО БЛОКНОТА

Просыпайся, Америка!

Как же это, друзья, получается:
Я, считая, все пальцы загну.
Но, когда Тель-Авив просыпается,
То Нью-Йорк лишь отходит ко сну.


Так охота, попив утром кофию,
«Бокер тов» ^[9] прокричать в телефон.
Но зачем вам моя философия? —
Над Америкой темень и сон.


Прёт волна с европейского берега,
Воет ветер, как дьявол в трубе.
Просыпайся скорее, Америка! —
Мы такое расскажем тебе.


Здесь, покуда тебе отдыхалось —
Нашей общей свободы оплот, —
Мы такого уже нахлебались —
Всё с Востока, с Востока идёт.


Разве ты позабыла: Восток —
Нашей веры и вашей исток.
Ведь на хлебе Востока возрос
Этот мальчик, который – Христос.

После 11 сентября 2001 года

Над Гудзоном воздух горький
Под великим звёздным флагом.
Призадумались в Нью-Йорке,
В Вашингтоне и в Чикаго.


Даже, если ты летишь
На Лас-Вегас – развлекаться,
В аэропорту – стриптиз:
Заставляют раздеваться.


Лучиком проткнет меня,
И просветят всё – до точки:
Даже слышно, как звенят
Все застёжки и крючочки.


Гвоздиком прибит каблук —
Гвоздик может быть оружьем.
Это тоже лишний звук,
Подозрительный, ненужный.


До чего обманчив вид
Всех, когда в умах разруха!
Может, террорист-бандит —
Эта, в чепчике, старуха.


Истина всегда во тьме —
Голубем глядится кобра.
Как узнаешь, что в уме
Юноши с улыбкой доброй.


…В самолёте стюардесса
Угощает свежей прессой.
Нефть, газопровод, эмбарго —
Мне ни холодно, ни жарко:
Всё – газетная фигня.
Может, вся эта фигня
Целит именно в меня.

Встреча с братом в Чикаго

Ах, как ты залетел
Далёко-далеко,
Любимый младший брат,
Двоюродно-родимый!


Как дышится светло,
Как пишется легко,
Когда под боком ты,
Живой и невредимый!


Зачем же и куда
Собрался и удрал?
Но память – есть души

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.