Даже революционная организация "Филики этерия" строилась по церковнообщинной структуре. Ее члены, например, имели ранги иереев, архимандритов и прочие. Своей принадлежностью к православной религии народные массы выражали протест против национального угнетения, и губернатору вменялось в обязанность поддерживать церковнослужителей. Но развязное поведение этого попа так возмутило Райкоса, что он поднялся с кресла и указал пастырю на дверь. Но затем, сдерживая кипящее в нем негодование, разъяснил преподобному Христофору, что ввиду занятости, к сожалению, не может говорить с ним, и попросил его удалиться.
      Преподобный отец вспыхнул от ярости. Он, видимо, не привык к такому обращению.
      - Ты, губернатор, не имеешь времени даже посещать церковь божью. Приехав в наш город, ты еще ни разу не преклонил колени перед святым алтарем. Все нет времени! А посещать блудницу - на это у тебя времени много! Сия блудница Анна ради похоти с тобой забыла детей и мужа, принявших мученическую смерть. Я изгнал ее поутру из церкви как недостойную переступать порог храма божьего. Изгнал всенародно...
      Христофор не ожидал, что его красноречье так подействует на господина губернатора. Услышав имя Анны, Райкос побледнел, и преподобный отец к своему ужасу увидел, как рука господина губернатора потянулась к рукоятке пистолета. В следующий миг в тишине кабинета щелкнул предохранитель, и Христофор понял, что сейчас произойдет. Он дико взвизгнул, юркнул к двери и, подбирая рясу, выскочил из кабинета.
      Не будь Райкос так расстроен сообщением преподобного Христофора, с ним бы, наверное, случился припадок смеха - уж очень перепугался святой отец... Но сейчас Райкосу было не до смеха. Сознание, что этот наглый, трусливый служитель подверг унижению Анну, вызвало у него такой гнев, что он готов был застрелить его на месте.
      Бегство попа несколько разрядило Райкоса. Он вышел вслед за его преподобием в приемную и встретил здесь Пепо, тот доложил, что не смог найти ни Бальдаса, ни коня господина губернатора. Илияс Бальдас вместе с конем господина губернатора вдруг исчезли... Это известие вызвало у Райкоса смутное предчувствие чего-то ужасного. Его охватила тревога за Анну. Нужно ее немедленно увидать и увезти из приморского города. На борту саколевы "Санта Клара" она будет недосягаема для козней и интриг этих тупых ханжей и прохвостов.
      Райкос вместе с Пепо обошел казармы роты охраны, затем осмотрел конюшни. Ни Бальдаса, ни его вороного коня нигде не было. Один из солдат сказал, что видел, как начальник охраны Бальдас сел на лошадь и выехал из ворот губернаторского дома.
      Слова солдата тревогой хлестнули по сердцу. Райкос почувствовал, что это имеет прямое отношение к судьбе его любимой. Нужно как можно скорее ехать к Анне. Он вскочил на первую попавшуюся лошадь и помчался к ней...
      Никогда еще езда не казалось ему такой мучительно медленной. Он перевел лошадь с рыси на галоп. По мере приближения к цели в нем возрастало предчувствие неотвратимой беды. Еще с перекрестка Райкос увидел на знакомой улице скопление людей, как раз возле развалин дома Фаоти. На полном скаку он влетел в ворота двора, промчался мимо испуганно расступившихся людей к тутовым деревьям, выпрыгнул из седла и бегом пустился по тропинке к флигельку. Влетел через широко распахнутую дверь на веранду. Навстречу ему поднялся со стула бледный Бальдас.
      - Хозяин, я виноват. Это я стрелял в нее. На, убей меня за это, твердо сказал он и протянул Райкосу пистолет. Райкос отшвырнул Бальдаса и бросился к ларю, покрытому персидским ковром. На нем лежала Анна. Мертвая. Он понял это по ее застывшему, заострившемуся лицу. На седых волосах запеклись красные бусинки крови.
      Райкос вскрикнул так громко, что дрогнули стекла веранды, и припал к холодным губам Анны.
      32. СМЯТЕНИЕ
      Возвратясь к себе в резиденцию, Райкос закрылся в кабинете. Мучительная печаль так завладела всем его существом, что он был не в состоянии видеть кого-либо. Его сознание сейчас занимала только Анна, ее трагическая гибель. Он испытывал глубокое чувство вины перед ней - и за то, что своей любовью вызвал на нее гнев жестоких фанатиков, и за то, что не смог уберечь ее от них. Он считал себя причастным к ее гибели, и эта мысль терзала его, парализовала его волю и энергию.
      Несколько дней он никого не принимал, кроме Пепо. Тот раз в сутки являлся к нему с докладом. Приносил служебную корреспонденцию, обед и вино...
      Но вскоре Пепо с тревогой заметил, что господин военный губернатор не притрагивается к принесенной пище и вину, доставленная им корреспонденция неразобранной горкой лежит на столе. Даже секретные письма и пакеты, запечатанные сургучом со штампом "весьма срочно", не вскрыты.
      Тревога Пепо возросла: он понял, что губернатором овладело безразличие ко всему окружающему, он словно скован какой-то странной грустью, сосредоточен на своих думах, далеких от тех дел, про которые ему докладывал Пепо, - даже не слышит то, о чем он ему говорит.
      "Губернатор обижен и страдает. Очень обижен и очень страдает", подумал Пепо. Несмотря на свою молчаливость и скрытность, он все же не смог удержаться, чтобы не поделиться этим с посетителями, которые безнадежно томились у дверей губернатора.
      Власти города не на шутку встревожились. С именитыми людьми, знатью и духовенством отношения у Райкоса были прохладными, но даже эта консервативная верхушка понимала, что "русский губернатор" своей деятельностью энергично защищает их жизнь и имущество от посягательства султанских поработителей. Потерять такого губернатора сейчас было бы неосмотрительно. Поэтому весть о том, что Райкос заболел, взволновала всех.
      К губернатору потянулись люди различных сословий, желая выразить ему свое сочувствие. Но натолкнулись на плотно затворенные двери. Губернатор всем без исключения отказал в приеме...
      - Виноват святой отец, он вывел его из себя своей грубостью...
      - Преподобный Христофор обидел губернатора, - сказал шепотом Пепо. И шепот эхом раскатился по всему городу.
      - Поп обидел нашего спасителя. Обидел и так огорчил его, что теперь он не ест и не пьет, - сообщали друг другу люди на базаре, в лавках, кабаках. И преподобный отец, пользовавшийся до сих пор популярностью у прихожан, безвозвратно потерял ее.
      Наряду с этим слухом по городу гулял и другой - губернатор скорбит о гибели госпожи Анны Фаоти. Ее знали как женщину, испытавшую огромное горе, достойную, уважаемую жену известного шелковода, добрую мать убитых сыновей. Эта достойная женщина способствовала возвращению беженцев в родной город.
      И опять все единодушно порицали отца Христофора:
      - Он сурово и несправедливо обошелся с достойной женщиной.
      - Это он натравил убийц на госпожу Фаоти.
      - Нет ничего плохого в том, что Фаоти дружила с губернатором, спасителем нашего города.
      Эти слухи взволновали город, поставили гражданские и военные власти в сложное положение. Война с султанской империей еще продолжалась. Крепость, порт и приморский город в любой момент могли стать полем битвы. Сейчас, как никогда, требовался опытный и энергичный военачальник.
      Военные и гражданские власти устроили совещание и решили совместно нанести визит губернатору, чтобы узнать о его самочувствии, здоровье и, если необходимо, оказать ему помощь либо принять другие необходимые меры...
      Но их визит опередил другой человек, который больнее всех в городе воспринял известие о затворничестве Райкоса. Он считал себя ответственным за гибель Анны Фаоти и за все, что связано с этой трагедией. Этим человеком был начальник охраны губернатора Илияс Бальдас.
      33. ИЛИЯС БАЛЬДАС
      Когда Бальдас нажимал спусковой крючок пистолета, нацеленного в Анну Фаоти, он искренне считал, что совершает нужное и доброе дело. У него на этот счет не существовало никаких сомнений! Доброе и нужное дело. Нельзя допустить, чтобы губернатора запятнал позор! Недаром ему, Илиясу Бальдасу, доверили оберегать жизнь и честь губернатора! Значит, необходимо решительно устранить причину, которая могла очернить его. Как говорится, вырвать корень зла. И он вырвал! Хотя отлично понимал, что рискует не только карьерой (которой он, кстати, очень дорожил), но и собственной жизнью. Кто знает, как посмотрит на гибель Анны Фаоти высшее начальство? Взгляды высшего начальства, как и пути господни, - неисповедимы! Начальство может решить, что он поступил правильно, а может его и строго наказать - наградить виселицей. Бальдас знал, что Анна Фаоти была очень дорога губернатору, он от нее просто без ума и, наверное, никогда не простит ему ее гибели. Ну и что ж! Бальдас готов жизнью расплатиться за свой поступок. Он не трус. Он всегда честно выполнял свой солдатский долг...
      Ему вдруг почему-то вспомнился рыбачий поселок, затерянный среди пепельно-серых щербатых гор, которые издали казались темно-синими. Там была его родина. На легкокрылой лодке он в детстве рыбачил с отцом, а затем на вооруженной фальконетами и пушками шебеке крейсировал по архипелагу, уничтожая султанские корабли. А когда фрегат потопил шебеку, бродил с клефтами отряда Теодоркса Колокотрониса по горным тропам и ущельям. Ему поручали самое трудное - разведку в тылу султанских войск, связь между отрядами клефтов, но он всегда возвращался, выполнив боевое задание. Колокотронис стал выделять его среди других соратников, произвел в офицеры и, ценя его смелость и природную сообразительность, поручал особо секретные задания. Так ему дали поручение опекать в походе по Пелопоннесу русского офицера Райкоса, приехавшего сражаться за независимость Греции. На капитана Райкоса командование возлагало большие надежды, как на образованного, преданного делу греческой революции военного специалиста. В таких офицерах остро нуждалась только что организованная армия Греческой республики. Надо было испытать в огне сражения молодого офицера, ознакомить его с боевой обстановкой в стране.
      Отсюда и началась их боевая дружба. Райкос сразу пришелся по душе старому клефту. "Никогда бы я не заслонил от вражьей пули труса, дурака и плохого человека", - откровенно сказал Бальдас Колокотронису, когда тот попросил его высказать свое мнение о Райкосе.
      Храбрые люди всегда тянутся друг к другу. Такую же слабость питал и начальник охраны к своему русскому другу. Кроме того, Бальдас, человек, умудренный большим жизненным опытом, питал к Райкосу отеческие чувства, как к молодому, еще не имеющему большой житейской мудрости. Именно с таких позиций воспринял Бальдас увлечение Райкоса Анной Фаоти. Беда, если на корабле появится женщина, - погибнет весь экипаж, - вспомнилась старому рыбаку давняя морская поговорка. Он знал, как посмотрят его соотечественники на связь Райкоса с Анной Фаоти, женщиной, не выдержавшей траура после гибели мужа и детей. Это породило в нем желание помочь молодому Райкосу. Ему казалось, что он, как солдат в сражении, обязан прийти на помощь к своему товарищу.
      Узнав, как переживает Райкос о случившемся, - заперся в своем кабинете, не ест и не пьет, - Бальдас решил снова увидеться с ним.
      Старого клефта впервые охватило сомнение: а верно ли он поступил? Может, надо было иначе?
      Он вдруг потерял свою самоуверенность, почувствовал слабость во всем теле, словно постарел на полсотни лет.
      "...Снова дам ему свой пистолет. Пусть, ненавидя меня, убьет, коль я грешен перед ним и людьми. Лучше погибнуть от пули храброго человека, нежели так мучиться..." - решил Бальдас.
      Утром, как только открылась канцелярия губернатора, бледный от бессонницы Илияс Бальдас уже стоял на пороге приемной. Пепо даже не успел сказать ему, что губернатор не принимает. Илияс оттолкнул его, рванул дверь и вошел в кабинет.
      34. "Я ПРИЕХАЛ СРАЖАТЬСЯ"
      Райкос сидел за письменным столом, подперев рукой взлохмаченную рыжеволосую голову. Его глаза были опущены вниз, и трудно было определить - то ли губернатор читает лежащие перед ним на столе бумаги, то ли просто дремлет.
      Бальдасу показалось странным, что губернатор не поднял головы и не посмотрел на него, когда он, с шумом открывая дверь, входил в кабинет. На него не обратили никакого внимания, когда он, стуча подкованными армейскими ботинками, вплотную подошел к письменному столу.
      Илиясу стало не по себе от такого приема - словно перед ним сидел неживой человек. Обычные слова официального приветствия, которые он должен был произнести, как младший по чину, застряли у него в пересохшем от волнения горле. Он несколько раз нервно кашлянул, щелкнул каблуками и молча вытянулся по стойке "смирно".
      Лишь тогда губернатор медленно поднял голову и бросил взгляд на начальника охраны. Они посмотрели друг другу в глаза, и Бальдас растерялся еще больше. Он ожидал увидеть во взгляде губернатора гнев, ненависть, презрение и внутренне был готов к этому, как полагается мужественному человеку, убежденному, что он поступил правильно и с достоинством вынесет любое наказание за свой поступок. Но увидел в глазах Райкоса страдание. Такое же страдание было в глазах узников, брошенных в подземелье султанского Семибашенного замка. Губернатор очень изменился за эти несколько дней: похудел, его всегда тщательно выбритое лицо побледнело, заросло щетиной, кавалерийские усы печально опустили свои золоченые пики. Пухлые чувственные губы были плотно сжаты, словно сдерживали вопли или стоны, переполнявшие душу этого человека.
      И Бальдас вдруг почувствовал: все то, с чем он шел к Райкосу, что хотел ему сказать, так ничтожно и мелко перед этой скорбью и болью! Не стоит ни о чем говорить. Он молча вынул из кобуры пистолет, взвел курок и медленно протянул губернатору.
      Тот долго разглядывал это видавшее виды боевое оружие, поблескивающее металлом на широкой, как лопата, костлявой руке Бальдаса. Затем поднялся. Резко отклонил протянутую руку с пистолетом. И словно пробудился от какого-то странного сна. Вышел из-за стола, широко шагая, пересек от стенки к стенке кабинет, потом подошел к окаменевшему Бальдасу.
      - Спрячьте оружие, капитан. Если я сейчас застрелю вас, это мне не поможет. Даже если я убью не только вас, а тысячу таких, как вы, - все равно это будет бесполезно. Ее уже не вернуть. В этом-то и весь ужас, который натворили вы. Я не намерен убивать вас, Бальдас, еще и потому, что я - не убийца. Я приехал сюда сражаться, а не убивать! Так что спрячьте свой пистолет.
      Видя, что начальник охраны продолжает стоять в прежнем окаменении, Райкос взял пистолет и вложил ему в кобуру.
      - Он вам еще пригодится. Война за свободу Греции не кончена. Нам, солдатам, еще придется потрудиться... Сражаться, а не убивать.
      Начальник охраны с недоумением посмотрел на губернатора.
      - Как же так? Не понимаю, господин губернатор: разве можно сражаться и не убивать? Я не раз видел вас в бою, и вы убивали?!
      - Нет. Не убивал. Сражаясь в бою, мы уничтожаем врагов, но мы не убийцы. Мы солдаты свободы. Потому совесть и честь наша чисты. Нет на мне невинной крови, хотя я не щадил в бою врагов. Запомните - я не убийца. И никогда больше не тычьте мне свой пистолет.
      Он вдруг замолчал, словно споткнулся на какой-то мучительной мысли. Лицо его передернула гримаса. Он схватился ладонями за виски и, подойдя к креслу, рухнул в него. Потом, справившись с волнением, сказал:
      - Надо нам, капитан, поговорить, как мужчине с мужчиной. Я думаю, вы поняли, что я не собираюсь вам мстить. Ни стрелять в вас, ни судить. Совесть ваша будет вам судьей. А я-то знаю, Бальдас, что совесть у вас есть. Вы беспощадный не только к другим, но и к самому себе... Только, ради бога, не подумайте, что я не корю вас за содеянное из благодарности за то, что вы спасли мне жизнь. Нет, черт возьми, не из благодарности, тысячу раз нет, а только потому, что я приехал сюда сражаться! Поняли?
      35. ПРЕОДОЛЕНИЕ СЛАБОСТИ
      Хмурое лицо Бальдаса прояснилось.
      - Я понял, господин губернатор. Понял. Вы настоящий христианин.
      Райкос от этих слов вскочил с кресла, словно подброшенный пружиной. Он опять в возбуждении шагал по кабинету, озабоченно пощипывая усы. В голове вихрем пронеслись мысли: "Ну как объяснить ему, не оскорбляя его религиозных убеждений, что я отнюдь не христианин, как думает он, а настоящий афей. Ему этого нельзя сказать. Никак нельзя. Здесь люди не знают, что такое веротерпимость. Нельзя ему сказать и того, что всякие богослужения, в том числе и православной церкви, я считаю варварством, унижением человеческого достоинства, глупым спектаклем, а служителей божьих всех религий - шарлатанами. Всем так называемым божественным книгам я предпочитаю сочинения Вольтера и Жан-Жака Руссо".
      Райкос не любил лукавить даже в пустяках и теперь хотел быть тоже искренним.
      Капитан терпеливо ждал от него ответа. Райкос поймал его вопрошающий взгляд.
      - Да, я христианин, но не такой, как вы считаете... В отличие от вас я не посещаю церковь. И честно признаюсь - не люблю попов, потому что, думаю, людям не нужны посредники между ними и богом.
      - Я тоже, как военный человек, не терплю попов, - сказал Бальдас.
      - Вот видите, сколько у нас общего... Эх, капитан, капитан, что вы натворили!
      - Я же старался для вас, - начал было оправдываться Илияс, но Райкос прервал его:
      - Так вот что... капитан, я приказываю вам, начальнику моей охраны, снять с себя сие бремя..
      - Господин губернатор, разве я плохо справлялся с возложенными на меня обязанностями?.. Разве я не старался? Разве плохо охранял вас?
      - Отлично старались. Даже чересчур... Я весьма благодарен вам... за ваше старание... Вы жертвовали собой в бою и спасли мне жизнь... Но лучше, может быть, капитан Бальдас, чтобы пуля, предназначенная мне, оборвала мою жизнь. Тогда бы не погибла от вашей пули другая... Да, вы чересчур старались, Бальдас. И готовы снова стараться, но я боюсь, как бы от вашего старания не появились новые жертвы...
      - Никто не заменит меня на посту вашего охранителя. Вы даже не знаете, сколько раз покушались на вашу жизнь злодеи. Я расстраивал все их козни и, щадя ваше спокойствие, никогда даже не докладывал вам об этом... Не удаляйте меня от себя... Не удаляйте, губернатор... Вы не знаете, как я необходим вам... Султан подсылает, словно ядовитых змей, погубителей и соглядатаев. Да и своих, греческих, ядовитых змей предостаточно. Вы думаете, то, что вы делаете, всем нравится?
      Райкос внимательно слушал старого клефта, но хорошо понимал, что совершит ошибку, если даст волю жалости и не удалит от себя Бальдаса. Черное дело, совершенное им, всегда будет тяготить его, вызывать отвращение. Былая искренность меж ними уже невозможна. Их пути разошлись навсегда. Надо найти в себе мужество и сказать об этом Бальдасу. Сказать так, чтобы он понял все.
      - Знайте, капитан, что, если вы останетесь... вашей жизни будет угрожать опасность. Я ведь тоже человек и в один прекрасный день могу сойти с ума, а тогда... Вы понимаете, о чем идет речь?
      - Вы разрядите в меня свой пистолет! - ответил Бальдас. - И поделом раз заслужил. Я согласен на риск, господин губернатор. Мне даже приятней было бы погибнуть от вашей руки, нежели от пули кого-то другого. Если вы убьете меня, вам ничего не будет. Я... я не смогу без вас, губернатор...
      - Хватит об этом, - поморщился Райкос. - Не вводите меня в грех... Мне нелегко сдерживать себя, я не могу спокойно смотреть на вас. Повторяю - не вводите меня в грех... Нам надо расстаться, и немедленно.
      Райкос сказал так, что Бальдас понял - это окончательное решение.
      - Кому же, позвольте узнать, вы прикажете сдать дела и конвойную роту? - спросил начальник охраны.
      - Пепо.
      - Этому молокососу... Да разве он справится?
      Райкос знал, что Бальдас не питал симпатии к Пепо.
      - Справится... Мы все когда-то были такими. Тем более, если вы его добросовестно подучите.
      - Я, конечно, это сделаю. Но он еще зелен, как орех в апреле, горько усмехнулся Бальдас.
      - А вам у меня будет особое задание. Вы возглавите охрану и соответствующее попечение над командиром особого отряда капитаном Хурделицыным. Его отряд действует в районе Аргоса, как вам известно. Сдадите дела Пепо и отправитесь туда. Я согласую с президентом ваше назначение... Действуйте.
      Бальдас был дисциплинированным офицером. Он вытянулся, откозырял, стуча коваными ботинками, зашагал к двери.
      В душе Райкоса боролись два побуждения: чувство давней дружбы, привязанности к человеку, спасшему ему жизнь, и мстительная ненависть к нему. Странно все-таки устроена человеческая натура. Несмотря ни на что, стук ботинок шагавшего к выходу Бальдаса отдавался болезненным эхом в груди Райкоса. Когда тот взялся за ручку двери, он не выдержал, поднялся и крикнул:
      - Стойте, Бальдас!
      Начальник охраны обернулся. Радость блеснула у него в глазах. Но Райкос сдержал свой порыв.
      - Когда увидите капитана Хурделицына, передайте ему мой поклон, а также Елене Ксантус... Скажите, что я приеду к ним... Доброго вам пути, Бальдас. Прощайте!
      - Прощайте, губернатор...
      Не раз потом Райкос мысленно упрекал себя за этот порыв. За то, что пожелал доброго пути убийце... "Как я мог сделать это? Ничтожный, слабый человек", - корил он себя. Но слово - не воробей, вылетело - не воротишь.
      Когда закрылась за Бальдасом дверь, Райкос почувствовал, что встреча с ним как бы встряхнула его, освободила от депрессии, в которой он находился после смерти Анны. Вспомнилось, как еще совсем недавно он убеждал ее не поддаваться тоске. А сам, как только придавило горе, не находит сил его преодолеть - раскис... Он оглядел кабинет: гора неразобранных писем и пакетов на столе, несъеденный вчерашний обед, разбросанная на диване постель - и, выругав себя, подошел к зеркалу. Глянул на свое отражение - похудевшее, заросшее рыжеватой щетиной лицо, всклокоченные волосы. Он вызвал ординарца, приказал привести цирюльника, приготовить ванну и навести порядок в кабинете.
      Через час выбритый, постриженный, освеженный Райкос пригласил в прибранный кабинет Пепо и взялся с ним разбирать гору корреспонденции, выросшую за эти дни на его столе. За этим занятием и застала его депутация военных и гражданских чинов города.
      Члены депутации обрадовались, воочью убедившись, что губернатор в добром здравии исполняет свои служебные обязанности, - значит, слухи о его болезни не соответствуют фактам. Незаметно для Райкоса они переглянулись между собой, пожелали губернатору здоровья и благоденствия, успехов в его деятельности на благо Греции и города, вежливо откланялись и чинно удалились.
      Вечером, оседлав лошадь, Райкос в сопровождении Пепо и ординарцев поехал на могилу Анны.
      Кладбище находилось за городом, на склоне холма, поросшего чахлым колючим кустарником. В глубокой древности на этом месте стоял некрополь город мертвых; среди покрытых зеленовато-черным лишайником каменных крестов кое-где еще проглядывали беломраморные обломки античных надгробий. С помощью кладбищенского монаха-калугера Райкос отыскал небольшой холмик сухой красноватой глины, придавленный свежевырубленным из крохкого известняка крестом.
      По уверению калугера, это и была могила Анны Фаоти, гречанки с итальянской фамилией. Ее похоронили рядом с мужем и сыновьями.
      Райкос опустился на колени, поцеловал шершавый край креста, и странная слабость охватила его. Он настолько обессилел, что так и простоял на коленях все время, пока калугер, дымя кадилом, читал нараспев заупокойные псалмы.
      Слушая завывание калугера, Райкос закрывал глаза, и перед ним возникал образ Анны. Такой, какую он видел живой в их последнее свидание, - молодую женщину, настолько стройную и гибкую, что ее можно было бы принять за юную девушку, если бы не белые, совсем седые волосы.
      Когда заупокойная месса закончилась, он вскочил на коня и, уже сидя в седле, бросил прощальный взгляд на безмолвный холмик.
      Он тронул шпорами коня и поскакал навстречу новым заботам и битвам.
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      1. МЕТКИЙ ВЫСТРЕЛ
      Слова Бальдаса о ядовитых змеях вспомнились Райкосу, когда пуля сорвала с его головы шляпу. Просто удивительно, как он уцелел! Если бы пуля летела хотя бы на полпальца ниже, она бы наверняка продырявила ему голову.
      ...Это случилось через несколько дней после разговора с Бальдасом, когда, возвращаясь из проверки сторожевых постов, Райкос со своей свитой въехал на коне в узкую улицу предместья. Стреляли почти в упор из окна полуразвалившегося ветхого домика. Пепо, который стал начальником охраны и теперь повсюду сопровождал Райкоса, не мешкая, разрядил свой пистолет в окошко. Затем, соскочив с коня, бросился к домику и увидел распростертого на полу чернобородого мужчину. Возле него валялся штуцер* и коробка с рассыпанными патронами. На добротном синем сукне кафтана, в который был одет чернобородый, с левой стороны груди растекалось темно-багровое пятно.
      _______________
      * Ш т у ц е р - нарезное ружье.
      Пепо поднял штуцер. Это было новенькое английское ружье. Рядом лежал незагнанный в ствол патрон. Видимо, чернобородый не успел перезарядить штуцер, когда пуля Пепо случайно прострелила ему сердце. Случайно - это Пепо понял сразу же, потому что он стрелял, не имея времени прицелиться, наугад по неясному силуэту, мелькнувшему в окне.
      Подбежавшие солдаты обыскали убитого, внимательно посмотрели на его чернобородое лицо. Стрелявшего узнали и Пепо, и подошедший Райкос.
      Это был известный богатый негоциант из знатной семьи каджабашей потомков крупных феодалов. Он приходил на прием к Райкосу хлопотать об освобождении из тюрьмы брата, такого же богача-коммерсанта, ограбившего ремесленника, недавно обосновавшегося в городе. Суд справедливо приговорил грабителя к заключению. И Райкос утвердил приговор.
      - Но ведь мой брат из благородной семьи, господин губернатор! аргументировал свое ходатайство богатый негоциант.
      - Не сомневаюсь, что ваш брат из благородного семейства. Но перед законом все равны...
      - Что вы говорите! - покраснел от гнева негоциант. - Разве можно ставить на одну доску моего брата и какого-то гончара... Ничего не случится, если мы проучим простонародную сволочь... Пусть знают свое место... Турки с ними не очень-то церемонились...
      - Но ведь мы не турки, господин негоциант.
      - Вы не должны ставить знак равенства между моим благородным братом и каким-то гончаром, - упорствовал негоциант.
      - Закон обязан охранять и простолюдина, согласитесь.
      - Вы якобинец! Разве вы не понимаете, что нельзя равнять благородных людей с чернью? Это дико: благородный человек будет страдать в тюрьме из-за какого-то ремесленника... Поймите, так мы можем докатиться до анархии, до революции...
      - Если вы считаете, что благородным людям можно безнаказанно заниматься разбоем, то вы заблуждаетесь. Ваш брат наказан справедливо.
      - Кажется, мы говорили на разных языках... - вдруг с напускным добродушием улыбнулся чернобородый. - Мы найдем с вами общий язык. Продолжая улыбаться, он вынул из кармана увесистый кошелек. - Думаю, вы будете довольны. - В ладони негоцианта блеснула пригоршня золотых дукатов. - Надеюсь...
      Он не договорил: бросив взгляд на губернатора, увидел, как побелело его лицо.
      - Вон отсюда, грязная мразь!!!
      Судорожно сжимая в руке дукаты, негоциант стремительно вышел из кабинета.
      Только на улице он пришел в себя от страха.
      - Черт побери этого губернатора! Хуже любого паши: тот при виде золота становится добрым. А это - якобинец. Настоящий якобинец. Ничего, мы еще сочтемся с тобой...
      Райкос как завороженный смотрел на человека, который несколько минут назад чуть было злодейски не убил его, а теперь унес в могилу свою ненависть к нему. Райкоса больше всего интересовали причины этой ненависти. Он припомнил, что ему уже не раз приходилось слышать ропот греческой знати в адрес республиканского правительства за его демократические преобразования в стране. Греческая знать с нескрываемым раздражением встречала любые шаги новой власти, направленные на то, чтобы вырвать народ из мрака невежества, бесправия и нищеты. Даже самые робкие начинания в этой области вызывали у феодалов гнев. Учреждение судов приводило каджабашей, фанариотов и приматов в бешенство. Эти аристократы, ползавшие на животе перед османами и получавшие от них за свое раболепное пресмыкательство чины, теперь, при республике, страшно боялись потерять свои привилегии. Они считали, что простой народ следует по-прежнему держать в невежестве и бесправии. Аристократия так судорожно цеплялась за свое положение, что готова была пойти на сговор даже со злейшими врагами народа.
      Ход мыслей Райкоса прервал взволнованный голос Пепо:
      - Господин губернатор! Господин губернатор! - воскликнул начальник охраны. - Этот негодяй, оказывается, опытный преступник. Он не только хорошо обдумал покушение на вас, но и позаботился о том, как замести следы. - Голос Пепо дрожал от негодования. - В нескольких шагах от домика, в рощице, солдаты обнаружили оседланную лошадь. Убийца собирался скрыться через задний двор и ускакать в степь. Он все отлично обдумал, даже разобрал во дворе изгородь.
      - Позвольте мне, Пепо, поблагодарить вас за хорошую службу.
      - Стараюсь, господин губернатор, - краснея от похвалы, смущенно ответил молодой офицер. И, справившись со смущением, вдруг признался: Кое-что в той истории мне все-таки непонятно.
      - Что именно?
      - Первое: кто мог проинформировать этого злоумышленника, по какой дороге вы возвращаетесь с объезда сторожевых постов? Такие сведения мог дать человек, знающий гарнизонный режим. И второе: кто возьмет на себя кровь убитого?
      - Я вас не понимаю.
      - О, господин губернатор, вы не знаете наших обычаев! На Пелопоннесе существует кровная месть. У убитого много родственников, и они должны отомстить за него. Я не хотел бы, чтобы вы стали объектом их мести. Ведь не вы, а я застрелил этого негодяя! К тому же у меня нет родных. Я один на свете, и жалеть меня будет некому. Поэтому позвольте мне взять на себя его кровь...
      - Полно, Пепо... Вы же стреляли в этого негоцианта, защищая меня. У меня, как и у вас, тоже нет родных, и горевать некому. Я не трус. Давайте же все опасности делить пополам. - И Райкос, нарушая субординацию, крепко обнял за плечи начальника охраны.
      Он ощутил огромную радость, что неожиданно для себя открыл в этом юном офицере мужественного друга.