...Поднялся с постели до рассвета, оделся, взял оружие, вышел из дому, радуясь, что проделал все так тихо, - никого не потревожил, не разбудил.
      Возле дома его уже ожидали, зябко поеживаясь от предрассветного холодка, вооруженные солдаты. Вместе с Иванко десять мужчин цепочкой вышли из еще не проснувшейся деревни и направились к реке.
      На берегу нырнули в полосу тумана и стали осторожно пробираться среди зарослей камыша. Здесь их встретил сержант-разведчик и повел едва заметной тропой.
      Сержант давно выслеживал бандитов. Он изучил их повадки и привычки, знал, когда и где они отдыхают после очередного разбоя, когда завтракают, обедают, кому сбывают свою добычу. Он уверенно вел солдат к бандитскому логову, торопясь поскорее накрыть злодеев.
      Сержант вдруг остановился, словно натолкнулся на стену. Огляделся и показал на соломенную крышу над рыжеватыми верхушками камышей.
      - Здесь...
      Бесшумно раздвинув камыши, солдаты увидели одинокую рыбацкую хибарку. Сержант окинул взглядом окрестность и прошептал:
      - Дичь в логове...
      Солдаты окружили хибарку, поглядывая на дощатую ветхую дверь, через которую надлежало проникнуть вовнутрь бандитского логова.
      Сержант, а за ним трое храбрецов шагнули к двери, но Иванко остановил их:
      - Назад! Командир должен быть всегда впереди, - хрипло прошептал он.
      Иванко вынул из ножен саблю и пошел к двери. Его догнал сержант:
      - Господин капитан, разрешите мне...
      Иванко оттолкнул его;
      - Не лезь поперед батька в пекло! И запомни: я - казак, а казак в бою за спину не прячется. - И, взмахнув саблей, крикнул:
      - За мной, братцы!
      Он с разбегу ударом плеча высадил дверь и ворвался в хибарку. Солдаты последовали за ним. Сабля Иванко уложила первого бандита. Подоспевшие сержант и солдаты подняли на штыки еще трех. Казалось, дело обойдется без применения огнестрельного оружия. Но все же одному из преступников удалось на какие-то доли секунды опередить сержанта: прежде чем тот пронзил его кинжалом, он выстрелил в Иванко.
      Бандиты были уничтожены. Синеватый дым от выстрела плыл, колыхаясь, над поверженными телами... Из руки Иванко выпала сабля и с жалобным звоном ударилась об пол. В этот же миг он молча, без стона упал мертвый. Рухнул, словно отлитая из тяжелого металла статуя. Солдаты, не раз бывавшие в боях и видавшие, как падают сраженные насмерть люди, вскрикнули от ужаса. Они поняли, что стряслась беда. Солдаты подняли Иванко, вынесли из хибарки и положили на мокрую от росы траву.
      Дорогой Иван Кондратьевич Хурделицын, храбрый и честный воин! В черный час взыграла в тебе казачья кровь. Но слова твои последние - казак в бою за спиной не прячется! - навек запомнят товарищи по оружию! И передадут эти вещие слова своим сынам, внукам и правнукам.
      Солдаты склонились над командиром, осмотрели рану - пуля попала в затылок. Омыли, перевязали голову чистой тряпицей, связали из ружей носилки, положили на них бездыханное тело и понесли в Зилу.
      Была одержана трудная победа. Приморский район, наконец, очистили от последних захватчиков. Командир исполнил свой воинский долг. Но победа не радовала солдат. Понурив головы, они несли своего боевого товарища и друга.
      38. ГОРЕ
      Солнечным полднем пришли солдаты со своей ношей в Зилу. Внесли Иванко в дом, положили на постель.
      Елены не было - помогала соседке собирать фрукты в саду. Вбежав в дом, она увидела мертвого Иванко, припала к нему и страшно закричала. Тело Иванко было уже холодным, но она не могла поверить, что он мертв: осматривала рану, прикладывала ухо к груди...
      Затем вскочила, отпрянула от постели, на которой лежал Иванко, сняла со стены свой пистолет. Райкос подумал, что она хочет застрелиться, и схватил ее за руки, пытаясь обезоружить. Она вырвалась, оттолкнула его и бросилась к замершим в дверях сержанту и солдатам.
      - Кто он и где он? - крикнула она. - Слышите? Кто он?
      Они не поняли, о чем спрашивает Елена. Тогда она повторила:
      - Где убийца? Кто он?
      Они ответили, что убийца и другие бандиты уже уничтожены. Елена заставила их поклясться, что это правда. И, когда они поклялись, отшвырнув в отчаянии пистолет, попросила оставить ее наедине с Иванко.
      Солдаты разыскали в соседнем селе и привели в Зилу калугера, чтобы он читал заупокойные молитвы над телом убитого командира, но Елена не пустила его в дом.
      - После... Сначала я должна проститься с ним!
      Лишь на другой день закончилось прощание Елены с мужем. Она вышла из комнаты осунувшаяся, почерневшая. На молодом лице пролегли первые борозды морщин, а в волосах - белые нити седины. Горе состарило ее на много лет. Но в глазах не было слез, они блестели сухим, жестким огнем.
      Елена взяла на руки сына и сказала Райкосу:
      - Теперь я буду жить для Кондратки. В нем плоть и дух моего мужа. Я выращу и воспитаю сына таким, каким был его отец...
      Райкос поцеловал Елену. Он понял, что любые утешительные слова прозвучат фальшиво. Поцелуем он как бы сказал ей об их душевном родстве, о том, что Елена не одинока, он всегда поддержит ее в трудную минуту.
      ...Под гром ружейных выстрелов гроб с телом Иванко опустили в могилу, вырытую на самом высоком холме, там, где Иванко так удачно установил батарею из трех пушек, отбитых в бою у противника.
      Могила Иванко, отмеченная огромным деревянным крестом, долго была видна с палубы корабля, на котором Райкос и Елена покидали Зилу, направляясь в Навпали.
      - Мы должны вернуться в Россию, показать Кондратку его деду. Может, Кондратка хоть как-то утешит горе старика, когда тот узнает о гибели сына...
      - Я поеду с вами, - ответила Елена. - В Зиле перед телом мужа я поклялась, что Кондратка будет воспитываться на его родине.
      39. НЕЧТО БОЛЬШЕЕ
      Волны Навпалийского залива окрасились в зловещий темно-серый цвет. Так негостеприимно встретил залив трехмачтовую шхуну, на которой Райкос и Елена возвращались в столицу.
      С севера дул напористый ветер. Скатываясь с ледяных вершин горного хребта, он гнал над равниной моря черные тучи.
      Корабль подошел к гавани Навпали, где на рейде стояло множество судов.
      Райкоса поразило такое невиданное скопление военных кораблей.
      - Война закончена. Султанский флот уничтожен... С кем они пришли воевать? - недоуменно спрашивал капитан, передавая Райкосу подзорную трубу.
      Тот долго разглядывал корабли. Все они были под иностранными флагами. Французские, английские, русские. Русских кораблей было меньше... Большинство французских.
      - Если они откроют огонь по столице, на батареях крепости, пожалуй, не хватит ни ядер, ни пороху отразить их.
      Алмейда посоветовал поселить госпожу Хурделицыну с ребенком подальше от крепости.
      - Здесь опасно. В случае нападения сюда полетят ядра.
      Доводы Алмейды были разумны, Райкос так и сделал. Когда проблема жилья для Елены была решена, Райкос спросил коменданта:
      - Значит, положение обострилось?
      Густые брови Алмейды сошлись в одну линию.
      - Весьма.
      - Я был в отряде и ничего не знаю. Вы не могли бы проинформировать меня?
      - Охотно. Вам положено знать правду. Адмирал Мияулис изменил республике. Сей предатель совершил ужасное преступление: взорвал фрегат "Эллас" - самое большое судно Греции... Но, мне кажется, этой диверсией его гнусные деяния не ограничатся. При поддержке французского и английского резидентов он собирает шайку самозванцев, которые собираются свергнуть законное правительство. Если этим негодяям удастся такое сотворить, на место президента посадят короля, и страной будут управлять французский и английский дипломаты... Каподистрия застрял у них костью в горле. Заговор против президента обширный - и на море, и на суше. Французский экспедиционный корпус, который высадился еще в годы войны и сражался вместе с клефтами против орд Ибрагим-паши, вдруг напал на греческий гарнизон в Нисси. Греческие солдаты, привыкшие видеть во французских солдатах друзей, а не врагов, растерялись и не оказали им сопротивления. Восемьсот французских солдат при шести полевых орудиях с барабанным боем ворвались в крепость, разграбили склады с провизией, изгнали губернатора и гарнизон. А перед этим генерал Гзенек под предлогом борьбы с мятежниками-майнотами занял город Каламату. Президент поблагодарил генерала Гзенека за помощь и потребовал от него немедленного вывода войск из Каламаты, а он не только не внял этому требованию, но и оккупировал другие города. Французские войска ведут себя как завоеватели. Есть сведения, что их батальоны двинутся в Навпали.
      - Значит, война?
      - Да, война... Только подлая, необъявленная война. Поэтому я посоветовал поселить госпожу Елену подальше от фортов крепости.
      - Вы правы. Но я верю нашим гарнизонным артиллеристам и пехотинцам. Враг сломает о них зубы.
      - Я тоже знаю, что они не дрогнут. Но опасаюсь другого. Агенты английского и французского резидентов ведут подрывную работу не только среди жителей города, но и среди солдат. Эти интриги начались еще с июня 1829 года, когда правительство задержало выплату солдатам жалования из-за нехватки средств. Недруги президента тогда убеждали воинов в том, что у правительства, мол, достаточно денег, но оно тратит их на свои личные нужды. Когда же Россия выдала Греции субсидию и гарнизон наконец получил жалование, агитаторы стали уверять солдат, что правительство хотело их обмануть, а потом испугалось. Заговорщики сеют в народе недоверие к президенту. Участились случаи неповиновения правительству, разбой, насилие, грабежи. Мои солдаты сбились с ног, наводя порядок в городе и окрестностях. А тем временем пьяные иностранные моряки, бродя толпами по улицам города, горланят подстрекательные песни. Недавно французские офицеры, подошли к дворцу президента и скандировали: "Слава Мияулису! Долой Капотов!"*
      _______________
      * К а п о т ы - оскорбительная кличка, которой противники
      президента называли Йоанна Каподистрию и его брата Августина.
      - А как президент реагирует на эти нелепые выходки?
      - Очень терпеливо.
      - Но вы, надеюсь, доложили ему об этом случае?
      - К сожалению, это не единичный! - воскликнул Алмейда. - Я устал докладывать президенту о подобных происшествиях, и, когда требую разрешения покарать виновных, он каждый раз грустно улыбается и говорит: "Успокойтесь, дорогой мой комендант! Возьмите себя в руки. Больше выдержки! Это мои недруги злятся от бессилия".
      - По-моему, президент недооценивает своих недоброжелателей.
      - Целиком согласен с вами. Он недооценивает их силы.
      - Вы хорошо охраняете президента?
      - Из рук вон плохо.
      - Как же так, господин комендант? - взволнованно воскликнул Райкос.
      - Дело в том, что президент запретил охранять себя. Категорически запретил. Когда я однажды выделил солдат для охраны его во время прогулок, он меня высмеял: "Вы хотите создать мне в Европе репутацию отчаянного труса, тирана, который так боится своих сограждан, что даже отхожие места посещает в окружении конвоя". День и ночь он работает в своем кабинете. Доступ к нему свободен для каждого...
      40. ЕЩЕ ПОВОЮЕМ...
      Новая квартира Елены состояла из двух небольших комнат в одноэтажном доме.
      Хозяйка, пожилая женщина, мать троих сыновей, из которых двое погибли в боях, а младший служил писарем в канцелярии комендатуры, поначалу недружелюбно приняла Елену. Но узнав, что она недавно потеряла мужа, а война отняла у нее родителей, братьев и сестер, стала с материнской добротой заботиться о ней. Федора (так звали хозяйку) окружила молодую вдову и ее малютку-сына щедрым уютом и вниманием.
      Райкос редко навещал их. Елена и Кондратка были для него живым воспоминанием о погибшем друге, которого он любил, как брата, а его жену и ребенка считал родными людьми. Но часто встречаться с ними он не мог: уж очень тревожными стали дни и ночи. Все время он проводил на бастионах крепости, проверял готовность солдат к отражению внезапного нападения и занимался с пехотинцами, а больше всего с артиллеристами крепостных батарей. Неграмотных крестьянских парней нужно было в короткий срок превратить в расторопных пушкарей, научить их меткой скорострельной стрельбе калеными ядрами и картечью из тяжелых орудий.
      Почти ежедневно в крепости Ич-Кале или ее цитадели Паламиди Райкос встречался с комендантом Алмейдой. Встречи эти были случайные, но всегда заканчивались длительными беседами о происходящих событиях.
      Однажды, когда Райкос находился в артиллерийском каземате, туда стремительно вошел Алмейда. Он был возбужденный, его темные глаза сверкали.
      - Я только что из сената. Там обсуждали протоколы Лондонской конференции, - сказал Алмейда и крепко стиснул руку Райкоса.
      Райкос еще никогда не видел Алмейду таким взволнованным.
      - Успокойтесь, полковник...
      - Как тут успокоиться! Надо переломать пополам шпагу, швырнуть ее обломки в иезуитские физиономии резидентов и подать в отставку.
      - Успокойтесь и поведайте, что вас привело в такое негодование.
      - Пока мы тут сражались за независимость Греции, за республику - в далеком Лондоне уже распорядились ее судьбой. Они, видите ли, решили, что Греция станет монархией, а королем сюда назначат человека, который и во сне не видал этой страны, некого принца Леопольда Сакен-Кобургского. Сей принц состоит в родстве с царствующей династией по своей умершей жене принцессе Шарлотте, дочери английского короля Георга IV. Этого оказалось достаточно, чтобы монархические правительства трех держав растоптали волю народа, одним росчерком пера свергли облеченного народом президента и посадили на его место какого-то неведомого деспота! Это беспардонно и возмутительно! Я, дорогой Райкос, решил сегодня же подать в отставку! Не для того я воевал здесь за свободу! Сегодня же подам в отставку!
      - Успокойтесь. Все, что вы сказали, конечно, возмутительно. Однако еще не все потеряно. Как отнесся к этому сенат?
      - Сенат ответил протестом.
      - Браво сенату! А мы, солдаты, должны оружием поддержать его. Значит, рано еще ломать сабли. Будем драться с врагами греческой свободы.
      Алмейда посмотрел на Райкоса и усмехнулся.
      - Я забыл, что вы, русские, страшные оптимисты. Готовы греться на морозе. Но скажите, что может истерзанная, залитая кровью маленькая Греция противопоставить могуществу великих держав? Может ли муравей одолеть слона? Вы опять улыбаетесь, черт возьми! Мне нравится ваш оптимизм, дорогой Райкос. Спасибо вам за него! Вы меня тоже заразили им. Может быть, действительно еще рано подавать в отставку?!
      - Конечно, рано!
      - Мой отец прошел в войсках Наполеона до Москвы. Вернулся домой калекой, с отмороженными ногами. Вечерами он любил рассказывать нам, детям, про русский мороз. Говорил, что русские не боятся его, когда греются на морозе - пляшут. Это верно?
      - Верно.
      - Значит, еще повоюем?
      - Конечно же, повоюем!..
      41. АДМИРАЛ-МЯТЕЖНИК
      Иногда у Райкоса среди множества дел все же выпадало несколько свободных минут. Тогда он приходил к береговой батарее. Ветер доносил сюда мелкие, как пыль, соленые брызги, а с ними и крики пролетающих над волнами чаек. Тут, у чугунных пушек, можно было отдохнуть от казарменной суеты.
      Однажды, когда Райкос стоял задумчиво, опершись на массивное орудие, к нему подошел высокий моряк с огненно-рыжими усами.
      - Игнатий, откуда вы? - воскликнул Райкос, и они заключили друг друга в объятия. Полковник так прижал к своей груди Игнатия, что у того хрустнули позвонки и с огненных кудрей слетела капитанская фуражка.
      - Я уже два дня ищу вас в Навпали. Заходил к вам домой и в штаб, но не заставал.
      - Война закончилась, а стало еще тревожнее. Ба, да что это у вас с рукой? Вы ранены? - спросил Райкос, увидев, что правая рука Игнатия перевязана.
      - Пустяки! Рука не ранена, а обожжена.
      - Где же это вам так повезло?
      - Да там... Вы слышали про взрыв на фрегате "Эллас"?
      - Слышал, конечно. Мне рассказывал Алмейда, но тоже с чужих слов? А вы все видели?
      - Не только видел, но и был обожжен пламенем взрыва. Адмирал Мияулис взорвал на моих глазах не только "Эллас", он вывел из строя и корвет "Индру". Страшное злодейство!..
      - Расскажите, пожалуйста, подробнее...
      - Тогда придется вспомнить заговор Петра Мавромихали, который пытался посеять смуту у себя в Майне. Мавромихали, науськиваемый французским и английским резидентами, послал агентов на острова Индру, Скецию и Псара. Эти агенты и подсказали местному населению требовать от правительства денег за убытки, которые им причинила война. Экая наглость! Зная при этом, что государственная казна пуста. Заговорщики потребовали чудовищную сумму - 15 миллионов франков! Это и стало предлогом для мятежа. Но Каподистрии удалось пресечь заговор. Петра Мавромихали осудили и заключили в тюрьму. Президент сместил в Майне губернатора, навел в Пелопоннесе порядок. Однако на островах пресечь смуту не удалось. Там действовали более ловкие авантюристы, среди них самый коварный - адмирал Мияулис и его дружки Кондурато и Маврокордато. Резиденты Франции и Англии начали с ними переговоры как с представителями законно избранного правительства. Это делалось для того, чтобы подорвать авторитет президента Каподистрии. Смута на островах усилилась. Адмирал Мияулис, изменив присяге, начал тайно пиратскую операцию. Под его руководством сто пятьдесят мятежных моряков переправились на шлюпках с острова Индра на остров Парос, где в гавани стояли фрегат "Эллас" и корвет "Индра". Ночью мятежники тихо подкрались на шлюпках к военным кораблям, поднялись на палубы и, не встречая сопротивления, захватили их. Адмирал Мияулис объявил себя командующим захваченной эскадрой и главой нового правительства. Теперь он готовится к походу на столицу Греции.
      42. ВЗРЫВ ФРЕГАТА
      - Вы спросите меня, как ответил на эту угрозу его превосходительство президент? Скажу коротко - он не растерялся. Как только до него дошло известие о том, что адмирал-изменник поднял мятеж и захватил военные суда, президент направил для ликвидации бунта на остров Парос морские войска. Часть их туда доставила саколева "Санта Клара", командовать которой снова поручили мне. Затем президент принял энергичные меры по дипломатическим каналам. Он обратился к резидентам трех держав - французскому, английскому и русскому. Их эскадры находятся в гаванях Греции для "поддержания порядка". Вот им и представляется возможность продемонстрировать эту поддержку. Резидентам ничего не оставалось, как откликнуться на просьбу президента, и они приказали адмиралам эскадр двинуть корабли против мятежников.
      Но это было лишь дипломатической игрой, рассчитанной на обман греческого правительства и общественности. На самом деле резиденты английский сэр Доукинс, французский барон де Руан - решили всячески помогать мятежникам. Однако командующий русской эскадрой вице-адмирал Петр Иванович Рикард сорвал этот план. Он вышел со своей эскадрой из гавани Навпали и через несколько часов блокировал мятежный Парос, расположив боевые корабли у входа в гавань острова. Флот мятежников оказался запертым в ловушке.
      Единственное, что теперь могли сделать для мятежников французские и английские флотоводцы, - это попытаться вызволить из ловушки их корабли, обманув русского адмирала. Для этого нужно было сначала войти в контакт с Мияулисом.
      Рикард сообразил, зачем им понадобился такой контакт. И не позволил его установить. Убедившись, что их игра разгадана и все попытки помочь мятежникам обречены на провал, французский и английский флотоводцы увели свои эскадры от острова Парос.
      - До этого я даже не представлял себе, что контр-адмирал Рикард такой молодец! Честное слово! Даже о резиденте Рикмане я теперь сужу несколько иначе. Хотя, честно говоря, у меня о нем самое отрицательное мнение.
      - У вас есть веские основания?
      - Я испытал их на себе. Этот царский слуга причинил мне неприятность: он донес императору о том, что я, русский офицер, служу в армии греческих республиканцев. Вы даже не представляете, чем это мне грозит. По милости барона царь может не разрешить мне вернуться на родину. А для меня сие хуже смерти.
      - Может быть, он не такой уж дурной человек? Может быть, у него есть и достоинства?
      - Вы считаете? Позвольте спросить: какие? - саркастически улыбнулся Райкос.
      - Ну, хотя бы то, что он не идет на сделки с английским и французским резидентами. Он - патриот. Отстаивает интересы России. Именно Рикман приказал адмиралу Рикарду обуздать мятежников.
      - Гм!.. - задумался Райкос. - Кое в чем вы правы.
      - Иоанн Каподистрия выразил ему признательность. Мне выпала обязанность доставить это благодарственное послание и вручить его лично адмиралу*. А насколько я знаю нашего президента, он незаслуженно никого благодарить не станет. Даже из дипломатических соображений.
      ______________
      * В письме президента И. А. Каподистрии вице-адмиралу П. А.
      Рикарду есть слова: "Благодарю Вас еще раз за все, что Вы делаете для
      спасения Греции от анархии и от больших бедствий, которыми ей грозит
      индруанский мятеж".
      - Мне приятно это слышать. И все же справедливости ради не могу не возразить, что среди моих соотечественников попадаются и малодушные.
      - Петра Ивановича Рикарда к таким не отнесешь. Он не ретроград и не легитимист.
      - Позвольте задать вопрос: откуда вам это известно?
      - По долгу службы. Мне часто приходится сопровождать иностранные корабли, находиться на командных мостиках, в рубках, а порой и в кают-компаниях судов с флагами адмиралов, в том числе и русских. Мне, как лоцману, не раз приходилось беседовать с контр-адмиралом Петром Ивановичем Рикардом. Он не скрывал своих республиканских взглядов. Я даже удивлялся, что царский адмирал ругал королей и называл их выродками. Хотите, я вас с ним познакомлю? Он слышал о вас. Однажды за столом в кают-компании даже высказался... Вы не обидитесь, если я приведу его слова?
      - Вы знаете, что я не благородная девица. Говорите, я стерплю.
      - Адмирал привык изъясняться несколько резковато. Вот его подлинные слова: "Мне передали, что за греков по своей воле отменно сражается наш русский сумасброд... Жаль, конечно, что в нашем отечестве нашелся лишь один такой. И спасибо, что хоть один, да все же нашелся".
      - Да, не слишком похвалил меня соотечественник. В его глазах я не более, чем сумасброд, - грустно произнес Райкос.
      - А вы не обижайтесь. У него это, наверное, самая высшая похвала. Хотите, я вас с ним познакомлю? Уверяю вас, он будет очень рад.
      - Нет. Не надо. Лучше расскажите, где теперь Мияулис.
      - Когда этот изменник понял, что попал в ловушку, то с досады не пощадил даже свои корабли. Покидая фрегат "Эллас", он поджег штанги, ведущие к пороховым погребам, и взорвал корабль. Таким же способом уничтожил и корвет "Индру".
      - На этом и кончились преступления мятежников?
      - К сожалению, нет, - вздохнул Игнатий. - Мияулису удалось бежать на Индру. Там он отремонтировал 22-пушечный корвет, вооружил четыре брига и несколько мелких судов. Эта флотилия грабит прибрежные поселки, торговые корабли, подстрекает людей против правительства. Мятежники вербуют приверженцев, хотят провозгласить новое правительство во главе с Мияулисом.
      - Значит, угроза еще серьезная?
      - Весьма. К тому же войска французского экспедиционного корпуса вышли из Наварина и движутся к Навпали.
      43. ПАСКВИЛЬ
      Окна стали лиловыми от вечерних сумерек. Президент перечитал еще раз документ, регламентирующий цены в торговле, скрепил его своей подписью и положил в папку. Он облегченно вздохнул и откинулся на мягкую спинку кресла, сожмурив утомленные глаза. Напряженный день кончился. Наступал не менее напряженный вечер, который, возможно, продлится до самой полночи... В полутьме кабинета бесшумно появился дряхлый служитель, молча поклонился, зажег в канделябрах свечи и удалился.
      Каподистрия страшно устал. Ему хотелось вслед за служителем покинуть кабинет, направиться домой, снять мундир, одеть свободное штатское платье и отдохнуть. Но, наперекор желанию, руки потянулись к стопке лежащих на столе газет.
      Ему надо знать все, что происходит в мире, особенно в тех странах, где решается судьба его родины. Ему необходимо знать, что там говорят государственные мужи, что декларируют, что замышляют...
      Он перелистывал серые страницы газет из России, Англии, Франции, Германии, Италии, Швеции, Нидерландов, Бельгии.
      Особый интерес вызывали у президента "греческие" газеты, издаваемые за рубежом - в Константинополе и Смирне.
      В Константинополе газету на французском языке выпускали фанариоты заклятые враги республиканского правительства. Это были агенты французских и английских дипломатов, ярых недоброжелателей Каподистрии. В своем рвении унизить президента константинопольские писаки перестарались: их газетка помещала клеветнические материалы, чем стяжала скверную славу и потеряла доверие у читателей. Вот и сегодня первую страницу снова открывал пасквиль на Каподистрию - клеветническая стряпня фанариотского поэта Александра Суццо...
      Президент дважды пробежал глазами бездарную стряпню с убогими потугами на сатиру. Но, к своему удивлению, почувствовал, что пасквиль не вызвал у него раздражения. Его мысли были заняты другим.
      44. ПОЗДНО НОЧЬЮ
      Что же в конце концов подбивает некоторых греков на предательство? Что заставляет их переходить в стан врага и приносить вред своему отечеству? Что питает их злобу к нему, человеку, который вынес всю тяжесть борьбы за освобождение родины? Самым невероятным казалось то, что предатели сомкнулись с заклятыми врагами своей отчизны - с разгромленными султанскими поработителями и мрачными реакционерами Европы. Ненависть монархов к республике понятна - они боятся всего, что может поколебать их ветхие троны. Клевета и провокации - это лишь проявление бешеной злобы, которую они питают к маленькому народу, сумевшему после длительной борьбы обрести независимость.
      Отсюда и реакция некоронованного властелина "лоскутной" империи Австрии князя Меттерниха, заявившего, что Греция для него не существует, он знает лишь христиан греческого исповедания, подвластных Турции. Каких только казусов не строил Меттерних Каподистрии! В поведении первого президента Греции, отстаивающего независимость своей родины, Меттерниху чудилась угроза революции, и он сумел завлечь в болото Священного союза всех коронованных персон Европы. Скрывая свою недоброжелательность, европейские монархи сразу же дали понять Каподистрии, что они его ни во что не ставят. Первой приподнесла ему урок дипломатического лицемерия Англия. Он получил официальное извещение о том, что ему назначил аудиенцию король Георг IV. Несколько часов томился в ожидании Каподистрия в Виндзорском дворце. Наконец, приоткрылась дверь, и в зале появился Георг IV. Не обращая внимания на президента Греции, словно в зале никого не было, король стал рассматривать развешанные на стене картины. Он подолгу стоял перед каждой из них и только через полчаса, подойдя к тому месту, где находился президент, соизволил заметить его.
      - Вы здесь, граф? Весьма рад, - процедил сквозь зубы король и, не дожидаясь ответа, поспешно вышел из залы. Затем подошел камер-лакей и проводил президента к подъезду, где стояла карета.
      Подобных унижений было немало.
      Убедившись, что президент никогда не будет их послушной марионеткой, резиденты великих держав решили провозгласить королем Греции принца Леопольда.
      Каподистрия написал ему письмо, в котором рассказал, какую унизительную роль уготовили ему европейские политиканы. Леопольд все понял и отрекся от престола.
      Это вызвало у монархистов взрыв ярости. Они обвинили Каподистрию в злонамеренности и коварстве. Дескать, он убедил принца отречься от престола из-за эгоистического желания властвовать самому.
      Греция была слишком лакомым куском, и великие державы не прекращали попыток завладеть этой страной. Они лихорадочно подыскивали нового кандидата на греческий престол. Так на поверхность взбаламученного дипломатического моря и всплыло имя малолетнего сына баварского короля принца Фридриха Оттона.
      Королевских политиков не смущало то, что принц Оттон - малолетка. Наоборот, это давало гарантию, несмышленыш не посмеет отказаться от престола. Такому Каподистрия не напишет послания: бесполезно...
      Теперь он, Каподистрия, осведомлен и об этих кознях великих держав.
      Никто, кроме брата Августина, не знает, сколько обид и унижений приходится выносить Каподистрии во имя независимости разоренной родины. Все свое состояние он отдал Греции: продал дом и небольшое наследственное имение, вырученные деньги внес в государственную казну. А клеветники пишут в газетах, что президент присваивает государственные деньги...
      Каподистрия горько усмехнулся и отложил газету с пасквилем.
      "Главное - честно выполнять свой долг, - думал он. - Враги хотят запугать меня, пытаются скомпрометировать в глазах народа. Но народ верит мне и, невзирая на унижения, оскорбления и обиды, я буду верно служить ему, буду до конца находиться на своем посту".
      За окном пропели петухи. Президент тяжело поднялся с кресла, потушил свечи и пошел на другую половину дома, в свою квартиру.
      45. БАРБА ЯНИ
      Иоанн Антонович Каподистрия вставал рано. 9 октября 1831 года он поднялся раньше обычного, чтобы не опоздать на воскресную литургию.
      Утро выдалось на редкость теплым. Ровно в шесть часов, когда президент появился на крыльце дворца, раздались мелодичные перезвоны колоколов.
      Печальное лицо Каподистрии просветлело. Торжественные переливчатые звуки напомнили ему, что в Навпали по его настоянию служители церкви, наконец-то, сняли глухие деревянные симандры - атрибуты проклятого османского владычества, и теперь звонкая бронза колоколов словно поет отходную черной султанской власти.
      Под торжественный звон президент сошел с крыльца. На нем был праздничный наряд - белые панталоны, черный сюртук с пикейным жилетом, завязанный крупным узлом галстук и нахлобученный на самые брови черный цилиндр. Легкой походкой счастливого человека он направился в скромную церковь святого Спиридония.