Далия Трускиновская
      Третье желание. Сценарий
      В фойе некого Дома культуры галдела публика. Кто-то долговязый норовил проскочить мимо билетерши, но был ухвачен за плечо охранником.
      - Куда?! - гаркнул охранник.
      - Так Дикий же сказал, чтобы меня пропустили!
      - Какой еще Дикий?
      - Вон тот! Ди-кий! Да вон же он! Ди-кий!
      Голос перекрыл общий гул. Невысокий, худощавый, вконец замотанный парень обернулся. Взгляд у него был совсем затравленный. Солидный мужчина, с которым он только что объяснялся, и его спутница посмотрели на вопящего с большим неудовольствием.
      - Извините, Евгений Романович, - сказал Дикий. - Вот ваши пригласительные, идите в зал, вас посадят! Я пойду разберусь. Мне еще Харитонова встречать, еще Марченко...
      - Никогда никому не говори "вас посадят", - хмуро посоветовал мужчина и взял билеты. Его юная спутница посмотрела на часы.
      - Уже десять минут как должны были начать, - возмущенно сообщила она.
      - Так это же Джоанна. Ты что, не знаешь, она всегда на полчаса опаздывает. Пошли.
      * * *
      В зале, как ни странно, было довольно много пустых мест. Евгений Романович со спутницей уселись, где положено.
      - Я думала, будет битком набито, - удивилась девушка.
      - По-твоему, эта Джоанна - звезда мировой величины?
      - А, скажешь, нет?
      - Старая мартышка.
      Девушка фыркнула и отвернулась.
      * * *
      Перед сценой скакали подростки, вскидывая вверх кулачки, и выкликали:
      - Джо-ан-на! Джо-ан-на!
      * * *
      У дверей служебного входа толпились еще какие-то любители халявы, и среди них метался Дикий.
      - Отойдите! Отойдите, вам говорят! - безуспешно требовал он, пытаясь растолкать народ. - Машина же сейчас подойдет!
      Ему на помощь вышли два охранника, и втроем они кое-как оттеснили халявщиков.
      - Дикий, ты чего? Ну, Дикий! - окликали обиженные халявщики. - Ну, в проходе постоять!
      - Шел бы ты в зал, Дикий, - сказал охранник. - Народ уже буянит. Выйди на сцену, скажи, что через десять минут...
      - Едет! - воскликнул Дикий, и его лицо, бледненькое личико шустрого вечного мальчика, просияло. - Вон! Сворачивают!
      - Слава Аллаху, - заметил второй охранник. - Назад, назад!
      Подкатил длинный лимузин, первым из передней дверцы появился крепкий парень, сказал "хай! " и открыл заднюю дверцу. Нагнувшись, протянул вовнутрь машины руки и помог выбраться высокой, тонкой, по-модному взъерошенной женщине, которая откровенно не держалась на ногах.
      - Куда тут идти? - со всей деловитостью пьяного человека, желающего казаться трезвым, осведомилась женщина.
      - Вот, вот сюда! - закричал Дикий. - Для вас уже все готово! Гримуборная! Минералка! Публика ждет!
      - Идиот, какая минералка? - спросил охранник певицы. - Ей еще добавить нужно, чтобы взбодрилась. А то до сцены не дойдет.
      И повел Джоанну к дверям.
      - Где это она? - растерянно спросил Дикий шофера, который тоже вышел из машины.
      - А я знаю? Обычно она, когда в гостинице, с горничными договоравается, горничных за бутылкой гоняет.
      - Ну, все, провал... - Дикий совершенно скис.
      - Какой провал? Сто раз уже так было - приезжает совсем никакая, в лоскуты, потом как распоется - народ со сцены не отпускает. Пошли.
      * * *
      Очевидно, сто первый раз был для Джоанны роковым.
      Она исполняла один из своих хитов, и публика аплодировала в такт, но вдруг что-то случилось у звукооператора, музыки и голоса не стало.
      На аплодисментах Джоанна, приплясывая, продержалась еще секунд пятнадцать, не сообразив, что стряслась беда, и наконец стало слышно, что она выкрикивает в микрофон вовсе даже не слова хита, а нечто непотребное.
      - Раз, два, три, четыре! Мать вашу за ногу! Раз, раз, еще раз! Мать, мать, мать...
      Тут Джоанна поняла наконец, что аплодисментов больше нет, "фанеры" тоже нет, и окаменела.
      Раздался свист.
      * * *
      За кулисами Дикий стоял, как монумент. Приятель-охранник тряс его за плечо.
      - Нужно свет убрать, нужно скорее эту дуру увести! - вдолбливал охранник. - Выйдешь, скажешь, что по техническим причинам!
      Дикий замотал головой и устремился прочь.
      - Леша, дай осветителям отмашку, - охранник взял власть в свои руки. Ты, как тебя! Уведи эту свою с глаз долой. Скорее, пока не побили.
      - Сам уводи! - вдруг вызверился телохранитель Джоанны. - Хрен ее теперь со сцены сгонишь!
      - Чего так?
      - А того, что она у нас умная! Будет стоять и ждать, пока запись по новой пустят!
      - Леша, Леша, что там на пульте? - закричал охранник. Прислушался к ответу - и обреченно махнул рукой...
      * * *
      За кулисами, чуть ли не расшвыривая подчиненных, шагал администратор ДК Эдик - огромный и злобный, похожий на почуявшего соперника самца гориллы..
      - Где эта тварь смердящая? - спрашивал он у ошарашенных рабочих сцены. Где этот Пиздюк Иванович? Продюсер хренов! Убью к чертям собачьим!
      Ему молча показывали руками направление бегства Дикого, и всякий раз иное...
      * * *
      По ночному городу несся Дикий.
      То есть, не шел и не бежал, а именно несся огромными шагами.
      Увидел вывеску, притормозил, зашел.
      * * *
      Бармен налил ему полтораста грамм прозрачного и достал из витрины бутерброд с лососиной.
      Дикий молча выпил.
      - Что, все так плохо? - спросил бармен.
      - Все еще хуже, - ответил Дикий.
      * * *
      И опять его понесло по ночному городу - вдаль, вдаль, подальше от зала, где теперь наверняка шла крутая разборка.
      Его занесло на окраину, где даже не светились окна киосков, а был пустырь, вдали - многоэтажки, вдруг какие-то бараки, а за ними железнодорожный мост.
      Дикий как раз проходил под этим мостом, когда его ударила по ушам чистая и сильная, как струя наилучшего, медово-золотистого, ароматного коньяка, нота "ля диез".
      Он даже остановился и замотал головой.
      Впечатление было, будто нота, подобно таблице Менделеева и законам Ньютона, в одно ухо влетела, а из другого - вылетела, образовав маленький тоннель. Тем более, что под мостом оказалась потрясающая акустика.
      - Ля-а-а-а! - повторил незримый голос, хотя это был уже "си бемоль". Ла-ла-ла-ла-ла! Ла... ла... ла...
      Голос пробовал себя, искал какую-то исходную точку - и вот нашел.
      - Сердце красавицы склонно к измене! - пропел он торжественно. - И к перемене, как ветер мая!
      Дикий сперва окаменел, потом невольно улыбнулся.
      Он не разбирался в музыке, это - да, но отличить проговаривание текста от мощного потока, льющегося естественно и прекрасно, мог даже под двумя стаканами виски.
      - С нежной улыбкою в страсти клянутся! Плачут, смеются, вас увлекая! продолжал голос.
      Дикий завертел головой, определяя источник звука.
      - Плачут, смеются, вас увлекая... - голос сделал паузу и продолжал победно: - И изменяют так же, шутя! Ла-ла-а, ла-ла-а, ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-а!
      Сколько торжества было в этой дерзкой музыкальной фразе!
      После чего наступило длительное молчание. Пока Дикий крался на звук, незримый голос то ли отдыхал, а то ли замышлял новую музыкальную проказу. И измыслил-таки!
      - Соловей, соловей, пташечка, канареечка жалобно поет! - лихо прозвенел он на высочайших нотах. - Раз поет, два поет, три поет, прыгнет, пер-вер-нется, поет наоборот!
      Конструкция старого моста напоминала монастырь раннего средневековья. Его подпирали две стены, прорезанные высокими и узкими арками, а между стен пролегала улица. Пройти под мостом можно было только между глухой стеной и рядом этих нелепых арок. Дикий был по одну сторону улицы, голос - по другую.
      Хотя его и на простейшей перестановке ног заносило, Дикий принялся метаться между арками, выглядывая незнакомку по ту сторону улицы. Будь он трезв - перебежал бы. Но проклятые узкие проемы начинались на высоте сантиметров в семьдесят. Дикий бился о них коленями и не понимал, что это такое. В конце концов он выразился, как умел, и это получилось вполне разборчиво.
      А темно под тем окаянным мостом было - ну, не то чтобы как у негра в желудке, но - похоже. Хотя полагалось бы гореть фонарям. Та, что пела, тоже при всем желании не могла бы рассмотреть Дикого. Но она вроде мелькнула в проеме, вроде задержалась на миг, во всяком случае, что-то призрачно-белое Дикому померещилось. Он сделал еще два шага - и увидел лицо.
      Это было мужское лицо, уже немолодое, сочетание уверенных черт и плавающей улыбки, сочетание любопытства и ехидства. Мужчина сидел в одной из ниш, и даже его волос Дикий не разглядел, а из одежды - одни лишь блестящие пуговицы то ли шинели, то ли мундира.
      И еще он увидел ладонь. Эта ладонь заградила ему путь, словно отталкивая, лицо же исчезло. Дикий шарахнулся - но и ладони перед его глазами больше не было, а так - белесое пятнышко, просвет неведомо в чем.
      И тут же он услышал быстрый стук каблуков.
      И все...
      Он попятился, отмахиваясь от наваждения и не решаясь повернуться к нему спиной. Пятясь, вышел из-под моста. Тут неожиданно на шоссе появилось заблудшее такси, и Дикий кинулся к нему, и ввалился в дверцу, и машина увезла его прочь.
      Мужчина, который все это время, очевидно, так и сидел в нише, опять сделался виден.
      - Ну что же, подождем, - сказал он сам себе. - Две глупости сделано, только бы не случилось третьей...
      * * *
      Утром на помощь пришел приятель, ударник известной в городе группы "Спазм" Колька. Он принес фуфырь пива и честно сидел у тахты страдающего Дикого, слушая подробности провала.
      - Блин, во рту медведь нагадил... - Дикий отпил из кружки, подумал и поморщился. - В общем, кранты. Эта дура стоит посреди сцены и качается, публика воет, самые умные к кассе поскакали, требовать назад билеты. Полный звездец! Джоанна, Джоанна! А я еще удивлялся - чего она так дешево согласилась?
      - Из тебя продюсер, как из свинячьего хвоста раввинская шапка, заметил Колька. - Не умеешь - не берись.
      - Так я же думал - Джоанна!
      - Теперь Эдик тебя на порог не пустит.
      - А она - алкашка законченная, старая лошадь!
      - И правильно сделает!
      - У нее в Питере битковые концерты были!
      - Два года назад.
      - Ой-й-й... - простонал Дикий. - Звездец полный... Я где-то надрался, сам не знаю где, что пил, что пил! Коля, я такое пил, что потом привидение видел!
      - Где, здесь? - Колька оглядел неубранную комнату. - Неудивительно. Тут у тебя скоро змеи заведутся.
      - Да нет, не здесь... А знаешь где? - пролцесс вспоминания был мучительным, с треском в висках. - А видел я его в Барсуковке...
      - Чего ты забыл в Барсуковке?
      - Не знаю. Может, я к Димычу ехал? Нет, ехал я как раз из Барсуковки.
      - Это же - знаешь где?
      - Ну, знаю! Коль, а ведь я туда, кажется, сам пришел...
      - Ножками?
      - Ну?
      Ударник присвистнул и выбил по столешнице ритм. Его широкая бородатая рожа даже уважение выразила - надо же столько на грудь принять!
      - Всего-то два стакана вискаря... - жалобно сообщил Дикий. - Какой-то левый вискарь был - я с него под мостом оперную арию услышал! Прям как вот тебя.
      - Под каким мостом? - заинтересовался Колька.
      - Под железнодорожным. Это как от Барсуковки в Зареченск ехать.
      - Ты не допился, - сказал Колька. - Там, в Барсуковке, какая-то дура завелась, или сумасшедшая, или я не знаю кто. Мне про нее уже рассказывали. Орет по ночам, спать людям не дает. Значит, она поближе к мосту перебралась?
      - Слушай, Колян! - Дикий чуть не подскочил. - Ты знаешь, какая у нее глотка?
      - Здоровая, - согласился Колька. - У меня там бабка с дедом живут. Дед уже почти глухой, а слышит, когда она выделывается.
      - Ты сам-то слышал?
      - А зачем? Что мне - нашего шума мало? Под мостом, значит. А что? Там знаешь, какая акустика?
      - Знаю...
      И Дикий задумался.
      Задумался он вовсе не о выдающихся достоинствах голоса. Эти достоинства пока что были выше его понимания. А просто пытался в голове совместить презрительные слова Лешки с собственными ощущениями под мостом, минус поправку на виски.
      И вдруг улыбнулся.
      - Оклемался? - спросил Колька.
      - Ага. Где мои штаны? - Дикий зашарил руками по полу.
      - Ты в них спал.
      - Блин-н-н-н...
      И Дикий засмеялся. Он так хохотал, что Колька озадаченно покрутил пальцем у виска.
      * * *
      Часы показали полночь.
      Дикий прищелкнул пальцами. Он был полон решимости.
      Проверив, как работает подвешенный к поясу фонарь, он зашагал по пустой дороге. Сейчас он был достаточно трезв, чтобы действовать по обстановке. И технически подготовлен.
      Под мостом, естественно, был полный мрак. Дикий присел на бетонный барьер, отгородивший проезжую часть от тротуара, и задумался.
      Она появилась неожиданно - то есть, без стука каблуков. А просто по ту сторону улицы зазвенело. Дикий подскочил - человек таких звуков издавать не должен! .. И не может! .. Но голос, как Дик правильно догадался, экспериментировал с мостом. Звенел всего-навсего колокольчик, из тех сувенирных псевдовалдайских, что всякий гость Питера по дешевке может набрать в ларьках у Петропавловской крепости.
      Мужчина - тот самый, с пуговицами, - которого Дикий почему-то не видел, беззвучно рассмеялся. Он опять сидел в нише, и в его руке тоже возник колокольчик, прозвенел в ответ и растаял.
      Дикий бесшумно сполз с барьера и присел на корточки. Незримый голос пробовал подражать колокольчику, откровенно при этом валяя дурака. А потом-таки запел!
      Это было что-то, неизвестное Дикому, предположительно - на итальянском языке, такое, что бетонные опоры моста - и те прониклись возвышенным волнением, благородной страстью - всем, что било через край и в мелодии, и в том, как ее ласкал голос...
      - Ну, заяц, погоди... - прошептал Дикий.
      Он гусиным шагом подкрался поближе и стал ждать помощника.
      Помощи Дикий ждал от первой же машины, которая с обычной для пустынных ночных улиц скоростью пронесется под мостом. И вот вдали послышался необходимый шум. Стоило двум фарам подлететь поближе, Дикий замер на низком старте и потом, в кильватере у иномарки, перебежал улицу и вжался в арку. Теперь он был на одной стороне с голосом.
      Голос или отвернулся от пронзительных фар, или они его настолько ослепили, что пролетевший во мраке силуэт остался незамеченным. Подождав немного - или переведя дыхание, кто его знает... - голос запел снова, перемещаясь и отыскивая акустически активные точки под сводом.
      В какую-то секунду показалось, что найдена даже чересчур активная точка и мост сейчас рухнет на головы исполнительнице и слушателю. Дикий решил не дожидаться этого кошмара, а включил увесистый фонарь, приобретенный заранее на базаре. Фонарь этот был мало чем послабее автомобильной фары.
      И увидел Дикий девушку такой красоты, что...
      ... тонкая фигура в обтягивающем бирюзовом платье, низко вырезанном, и золотые, от природы вьющиеся волосы, и ноги, безупречные до изумления, и тонкое лицо с приоткрытым от удивления ртом, и распахнутые глазищи...
      ... такой красоты, что рука разжалась и фонарь грохнулся на асфальт!
      - Ох! - громко сказал Дикий.
      - Дурак же вы, батенька! - отвечал насмешливый мужской голос.
      Девушка бесшумно шла к нему, подошла, ввергла в адское пламя ароматом, нагнулась, подобрала все еще горящий фонарь - и шваркнула его о стенку!
      - Во-о! .. - только и мог вымолвить Дикий.
      Голос запел по-итальянски, запел совсем близко, как если бы Дикий растаял и более не существовал. Голос пролетел мимо Дикого и понесся в темноту, разражаясь торжествующими трелями.
      Дикий проводил его шалым взглядом.
      * * *
      Кабинет администратора ДК Эдика всякое повидал. И львиный рык хозяина был тут явлением обычным.
      - Ты?! . - нависая над столом, изумился Эдик. - Ты?!? Ну! .. Ща! ...
      - Прости дурака! - заорал с порога Дикий.
      - Ты не дурак, ты хуже! Ты кретин! И я кретин! Нашел кого слушать! Кого еще привезешь? Каких еще звезд шоу-бизнеса? Аллочку Борисовну? Филю Киркорова? Говори, не стесняйся!
      - Ну, лопухнулся! - Дикий старался орать не тише Эдика.
      - Ты знаешь, в каком мы минусе? Ты, сука, всю жизнь не рассчитаешься! Продюсер! Козел ты, а не продюсер! Выметайся! И забудь мой телефон! Привез! Осчастливил! А мне - расхлебывать!
      Эдик неожиданно замолчал и уставился на телефон. Ровно через полсекунды раздался звонок. Эдик схватил трубку.
      - На проводе! Какой Дом культуры? Что? Это баня! Прачечная!
      Он одновременно грохнул трубку и шлепнулся на стул. Дикий же совершенно неожиданно сел на пол.
      - Не уйду, пока не выслушаешь, - заявил он.
      - Значит, тебя отсюда выметут метлой, - почти по-человечески ответил Эдик. - Нет, ты мне скажи - кто тебя надоумил везти сюда эту старую обезьяну? Что ты в ней нашел, кроме алкоголя и матерщины?
      - Ее тинэйджеры любят.
      - Нашли кого любить...
      И Эдик замолчал. Судя по физиономии - навеки.
      Дикий подполз поближе к столу.
      - Прости дурака...
      - Кретина...
      - Кретина! Слушай, со мной тут такое было...
      - Убирайся, пока я тебя не зашиб.
      - Ты все-таки выслушай. Меня ночью занесло аж в Барсуковку. И там, под железнодорожным мостом, одна девчонка пела как я не знаю кто!
      - Девчонка под мостом пела? - переспросил изумленный Эдик.
      - Я сам думал, что допился! - воскликнул Дикий. - Оказалось - нет! Ее там уже заметили. Она по ночам бродит и поет. Как привидение! Спроси у Кольки Арсеньева, у него в Барсуковке дед с бабкой живут. А глотка - это как Монсеррат Кабалье по меньшей мере!
      - Монсеррат Кабалье под железнодорожным мостом?
      - Эдька, я ее видел! Я сперва подумал - если тетка с такой глоткой еще не прославилась на всю Европу, значит, рожа страшная! Или конечностей не хватает! Или совсем дебильная! Эдька, я ее видел, я нарочно фонарь брал!
      - Ну и как?
      - Как-как! Я опупел! Все эти Николи Кидманы и Шероны Стоуны просто отдыхают. Я сперва подумал - какая-то знаменитость приехала к нам
      отдохнуть. Если она так просто ночью шатается и песни поет, значит, где-то рядом охрана...
      И Дикий замолчал. Не просто так - а в углу Эдикова кабинета увидел пятно мрака и в нем мужчину с пуговицами. Мужчина погрозил пальцем.
      Эдик, понятное дело, мужчины не увидел.
      - Ну и что? - спросил он. - К чему ты клонишь?
      - Эдик, как ты думаешь - кто это?
      - Так, - ответил Эдик. - С меня хватит Джоанны! Если ты сейчас попытаешься мне продать привидение из-под железнодорожного моста, я тебя просто убью. И суд меня оправдает! Брысь! Я кому сказал?! Брысь!!!
      * * *
      - Администраторы концертных залов, где собирается обдолбанная шпана, не обязаны знать про оперные меццо-сопрано, - убежденно сказал Колька. Они с Диким сидели в открытом кафе за неизменным пивом. - И подумай своей дурной башкой - кому в нашем затраханном городе можно продать меццо-сопрано? И еще подумай. Ты же не в состоянии продать пачку сигарет на автобусной остановке! Куда ты лезешь? Нет, ты скажи - куда ты лезешь?!
      - Не знаю. Но я должен...
      - Кому? Эдьке, что ли?
      - Не "кому", а "что". Я должен понять...
      - Ври больше. Ты думаешь, что ее продавать больше некому, кроме тебя. Да у нее уже все сто раз прихвачено. И вообще - с чего ты взял, будто у нее оперный голос?
      Дикий пожал плечами.
      - Знаешь что? Позвони Насте, - вдруг посоветовал Колька. - Она музучилище окончила, сама пела, она тебя проинструктирует. У нее этих компактов с классикой - до потолка.
      - Она трубку бросит, - буркнул Дикий.
      - С чего ей трубку бросать? Это же не я, а ты позвонишь, - Колька несколько смутился.
      - Ну, где я, там и ты... Слушай, ты ей вообще алименты платишь?
      - Ну, плачу.
      - Тогда не страшно.
      И оба хором вздохнули.
      * * *
      - Нась, тебя! - позвала мама. В одной руке у нее была телефонная трубка, в другой - прихваченная с собой, чтобы блин не подгорел, сковородка.
      Настя развешивала на змеевике ванной детские колготки и трусики с маечками, стараясь уместить побольше.
      - Кто там?
      - Мужской голос!
      Мама сунула трубку в ванную.
      - Алле? - пропела Настя.
      - Нась, это я, Дикий. Тут такое дело! Встретиться надо.
      - Если это насчет Кольки! - сердито крикнула Настя, но Дикий ее перебил.
      - Какой Колька! Я же говорю - дело есть! Мне консультация нужна!
      - Чего?! - Настя чуть не выронила трубку.
      - Консультация! По вокалу!
      - Ты совсем охренел?
      - Нет, Настька, я петь не собираюсь, ты же знаешь, у меня голоса вообще никогда не было! - хорошо, что Дикий сразу понял причину ее возмущения, нормального возмущения профессионала попытками тупых дилетантов. - Давай встретимся, в кафе сходим, я все объясню! Хочешь прямо сейчас?
      - Какое кафе? Я на этой неделе ни полчасика не могу выкроить, я собственного ребенка целыми днями не вижу! Я кручусь, как белка в колесе, у меня частные уроки черт знает где, у меня руки уже ни на что не похожи!
      - Настька, я все понимаю! Ставь чайник, я сейчас буду!
      Настя хотела возразить, но услышала длинные гудки. Она вышла из ванной, очень недовольная, и напустилась на мать.
      - Ну, почему я целый вечер стиркой занимаюсь, а ты даже не можешь со стола убрать?
      - Это, между прочим, твой ребенок! И я не с любовниками по телефону трепалась, а твоего ребенка спать укладывала!
      - Ага! Тебе уже ребенок виноват! Как что - так ребенок! А что я руки порчу...
      - Ах, какие мы нежные! Раньше нужно было думать!
      - Я руками, между прочим, на жизнь зарабатываю!
      - Дура я была, что отдала тебя в музучилище!
      - Кто бы спорил! ..
      * * *
      Но к моменту, когда Дикий с большим пакетом позвонил в дверь и был впущен, они уже помирились.
      - Привет! - сказал Дикий. - Вот, все как полагается!
      И стал прямо в прихожей добывать из пакета красное вино, бисквитный рулет в запрессовке, конфеты, почему-то гроздь бананов и желтое пластмассовое ведро, из которого торчали красные грабли.
      - Дикий, ты с ума сошел! - воскликнула Настя.
      - В комнату давайте, проходите, Игорек, у нас уже чай готов, - со всей доступной человеку любезностью пригласила мать. - Будьте как дома, не стесняйтесь. Настенька как раз блинчики испекла.
      Настя метнула в нее огненный взгляд - мать, похоже, уже не в первый раз старалась подольститься к возможному зятю...
      * * *
      Стол был накрыт красиво и аппетитно, горка блинов была соблазнительна до невозможности, и Дикий, сворачивая их по трое и валяя в сметане, прежде чем закинуть в рот, кое-как рассказывал, в чем дело.
      - Так вот, есть два варианта. Или эта дура под мостом - просто сумасшедшая и дерет глотку от какой-нибудь шизофрении, или это действительно голос мирового уровня. Я же не разбираюсь!
      - А в чем ты вообще разбираешься? - удивилась Настя. - Понесло же тебя в этот шоу-бизнес!
      - А куда мне еще было деваться? - честно спросил Дикий. - Я же не пою, не играю, я вроде продюсера, группу привезти там, гастроли организовать, прессу собрать... В общем, Настюха, вся надежда на тебя. У тебя музыкальное образование, ты на пианино как этот самый, ну... в общем, классно играешь. Ты же сама поешь!
      - Ну и что? Мне теперь все бросить и тащиться с тобой под мост слушать сумасшедших?
      - Настюха, а ты представь, что эта девчонка сама своему голосу цены не знает. Представила? Ты бы с ней поработала, поставила ей голос, я бы раскруткой занялся, ну? Это же шанс!
      - А что, почему бы и не сходить? - вдруг поддержала Дикого Настина мама.
      - Да ты что, мама?
      - Ты же света Божьего не видишь, работа и дом, дом и работа. Думаешь, я не понимаю? Тебе же и погулять хочется. Ты ничего, ты иди, я за Наташенькой присмотрю! - пылко пообещала мать.
      - В самом деле, я тебя туда и обратно - на такси! - обрадовавшись союзнице, добавил Дикий. - А хочешь, мы еще куда-нибудь заедем, по коктейлю вдарим?
      - Ну так что за вопрос! - воскликнула мама. - Вы, Игорек, просто золото. Забирайте ее, пусть проветрится. А я за Наташенькой присмотрю, она у нас девочка спокойная, и завтра с утра ее в ясельки сама отведу...
      - Мама!!! - уже не закричала, а взревела Настя. И выскочила из-за стола.
      * * *
      На лестничной клетке Дикий утешал плачущую Настю.
      - Она уж не знает, как от меня избавиться! Она за кого угодно меня спихнуть готова, хоть за тебя, хоть за маньяка какого-нибудь! Лишь бы от нас с Наткой избавиться! Ей все равно кто - лишь бы в штанах!
      - Ну, что ты, в самом деле? Ну, хватит, хватит... - бормотал Дикий. Пойдем, в самом деле, проветримся... Ночь теплая, ну, что ты, в самом деле...
      - Старая дура... - бормотала Настя. - Ребенок-то чем виноват?
      И покорно спускалась по лестнице - возможно, и впрямь не замечая, что Дикий обнимает ее за плечи.
      * * *
      И вот они уже неслись в Барсуковку на такси.
      - А ты уверен, что она этой ночью там будет? - спросила Настя.
      - Уверен. Я узнавал - она практически каждую ночь под мостом поет, соврал Дикий. - Я вот и диктофон взял.
      - Вот этот? - Настя презрительно посмотрела на крочечную черную машинку. - Этим не музыку записывать, а только речь, и то фонит.
      - Для начала хватит.
      - Где поворачивать? - спросил шофер.
      - Куда поворачивать?
      - К микрорайону. Можно тут, можно вон там.
      - Нигде не поворачивать, сколько с нас?
      Шофер посмотрел на парочку, как на сумасшедших.
      - Хозяин - барин, - буркнул он. - Полтораста.
      - Договаривались на сто! - Дикий хотел изобразить крутого.
      - Какие сто? Я отсюда обратного клиента не найду.
      - Так договаривались же!
      - Ну, что ты, в самом деле! - напустилась на Дикого Настя. - Нам что, до утра тут разбираться?
      Дикий полез в кошелек. Покупка гостинцев пробила в бюджете брешь, и полсотни рублей он добирал чуть ли не копейками.
      - Приятно иметь дело с известным продюсером, - издевательски заметила Настя.
      * * *
      Под железнодорожным мостом, известное дело, было темно. Дикий усадил Настю а одну из ниш и принялся развлекать.
      - Представляешь, вытаскивают из машины эту Джоанну, а она лыка не вяжет. - Блин, говорит, куда вы меня привезли? Смотрит на двери и спрашивает: тут только топлесс или настоящий стриптиз? А у нас зал битком набит, все орут - Джоанна, Джоанна!
      Настя посмотрела на часы. Светящиеся стрелки показывали полночь.
      - Тут прямо аэродинамическая труба, - сообщина она. - Под мостом холоднее, чем на шоссе.
      - Ты замерзла?
      - Начинаю замерзать. Мне главное, чтобы руки были в тепле.
      Дикий скинул курточку и стал укутывать Настю.
      Как-то само собой получилось объятие. И вдруг оказалось, что Настя сама подставляет губы...
      Дикий окаменел. Он все еще считал ее "женщиной друга".
      Голос был как спасение!
      - Ла-а-а-а... - задумчиво произнес он совсем близко. - Ла-ла-ла-ла-ла! .. А-а-о-о-у-у-э-э-и-и! ..
      Настя отпрянула от Дикого.
      До нее дошло, что этот кретин говорил правду и ему действительно требуется всего лишь консультант!
      - Ночь весенняя блистала свежей майскою красой! - пропел голос, но продолжать романс передумал, по крайней мере - в словесной его части, и завершил куплет несколько странно, хотя ритмически и мелодически безупречно: - Ты лети с дороги, птица, зверь, с дороги уходи-и! ..
      Настя подалась вперед, пытаясь разглядеть шкодливый и одновременно хрустальный голос.
      Довольно быстро найдя свои магические точки под сводом моста, голос грянул не более не менее как куплеты Мефистофеля, что для женщины было даже как-то неприлично, ведь партия была написана Шарлем Гуно для баса и исполнялась во времена оны аж самим Шаляпиным.
      - На земле весь род людской чтит один кумир священный! ..
      Куда подевались серебро и хрусталь - ни Дикий, ни Настя понять не могли. Это была река текущего пламени, причем плотного и густого пламени, если это вообще возможно. Все пространство под мостом наполнилось, как аквариум, и две рыбки, Дикий с Настей, съежившись в своей нише, наконец-то вдохнули ту жидкость, которая была их подлинной атмосферой, и ожили! Плотность воздуха сделалась другой - казалось, можно было лечь на него, и он бы понес на себе, перекатываясь под телом мощными струями, играя и туманя рассудок...
      И даже цвет воздуха несколько изменился... Он уже не был таким беспросветно ночным, а словно подернулся по каким-то своим внутренним сферам тонкой радужной пленочкой. И диктофон в руке у Дикого тоже светился.
      - Так я и знал, - пробормотал, глядя на эту парочку, непонятный мужчина с пуговицами. - Рано или поздно это должно было случиться. Я предупреждал. Ну что же, посмотрим, посмотрим...
      И, подойдя к Дикому с Настей - ступал, кстати, в такт музыке, - легко поправил Насте прядку волос. Его даже не заметили. После чего он растаял среди радужных сфер.
      - Кто это?.. - прошептала Настя.
      - Я у тебя хотел спросить...
      - Идем...
      * * *
      Она за руку вывела Дикого из-под моста, и они шли на цыпочках, хотя куплеты, гудя под сводами, заглушили бы даже громкие шаги, и они отошли довольно далеко, к пустой остановке, прежде чем Настя осмелилась заговорить.
      - Дикий, это же что-то невозможное! Такой диапазон!
      - А я тебе о чем? - отвечал Дикий, очень довольный, что оказался прав.
      - Даже у Монсеррат Кабалье такого нет! Это совершенно невероятный голос. Ему знаешь где место? В какой-нибудь Метрополитен-опера. И это уже поставленный голос. Сколько, ты говоришь, этой певице лет?
      Ничего такого Дикий не говорил. Он об этом и не задумывался. Пришлось вызвать перед глазами прекрасное тонкое личико. Но ведь и на личике цифры не написаны.
      - Я думаю, лет двадцать. Ну, двадцать два.