Далия Трускиновская
      Третье желание. Сценарий
      В фойе некого Дома культуры галдела публика. Кто-то долговязый норовил проскочить мимо билетерши, но был ухвачен за плечо охранником.
      - Куда?! - гаркнул охранник.
      - Так Дикий же сказал, чтобы меня пропустили!
      - Какой еще Дикий?
      - Вон тот! Ди-кий! Да вон же он! Ди-кий!
      Голос перекрыл общий гул. Невысокий, худощавый, вконец замотанный парень обернулся. Взгляд у него был совсем затравленный. Солидный мужчина, с которым он только что объяснялся, и его спутница посмотрели на вопящего с большим неудовольствием.
      - Извините, Евгений Романович, - сказал Дикий. - Вот ваши пригласительные, идите в зал, вас посадят! Я пойду разберусь. Мне еще Харитонова встречать, еще Марченко...
      - Никогда никому не говори "вас посадят", - хмуро посоветовал мужчина и взял билеты. Его юная спутница посмотрела на часы.
      - Уже десять минут как должны были начать, - возмущенно сообщила она.
      - Так это же Джоанна. Ты что, не знаешь, она всегда на полчаса опаздывает. Пошли.
      * * *
      В зале, как ни странно, было довольно много пустых мест. Евгений Романович со спутницей уселись, где положено.
      - Я думала, будет битком набито, - удивилась девушка.
      - По-твоему, эта Джоанна - звезда мировой величины?
      - А, скажешь, нет?
      - Старая мартышка.
      Девушка фыркнула и отвернулась.
      * * *
      Перед сценой скакали подростки, вскидывая вверх кулачки, и выкликали:
      - Джо-ан-на! Джо-ан-на!
      * * *
      У дверей служебного входа толпились еще какие-то любители халявы, и среди них метался Дикий.
      - Отойдите! Отойдите, вам говорят! - безуспешно требовал он, пытаясь растолкать народ. - Машина же сейчас подойдет!
      Ему на помощь вышли два охранника, и втроем они кое-как оттеснили халявщиков.
      - Дикий, ты чего? Ну, Дикий! - окликали обиженные халявщики. - Ну, в проходе постоять!
      - Шел бы ты в зал, Дикий, - сказал охранник. - Народ уже буянит. Выйди на сцену, скажи, что через десять минут...
      - Едет! - воскликнул Дикий, и его лицо, бледненькое личико шустрого вечного мальчика, просияло. - Вон! Сворачивают!
      - Слава Аллаху, - заметил второй охранник. - Назад, назад!
      Подкатил длинный лимузин, первым из передней дверцы появился крепкий парень, сказал "хай! " и открыл заднюю дверцу. Нагнувшись, протянул вовнутрь машины руки и помог выбраться высокой, тонкой, по-модному взъерошенной женщине, которая откровенно не держалась на ногах.
      - Куда тут идти? - со всей деловитостью пьяного человека, желающего казаться трезвым, осведомилась женщина.
      - Вот, вот сюда! - закричал Дикий. - Для вас уже все готово! Гримуборная! Минералка! Публика ждет!
      - Идиот, какая минералка? - спросил охранник певицы. - Ей еще добавить нужно, чтобы взбодрилась. А то до сцены не дойдет.
      И повел Джоанну к дверям.
      - Где это она? - растерянно спросил Дикий шофера, который тоже вышел из машины.
      - А я знаю? Обычно она, когда в гостинице, с горничными договоравается, горничных за бутылкой гоняет.
      - Ну, все, провал... - Дикий совершенно скис.
      - Какой провал? Сто раз уже так было - приезжает совсем никакая, в лоскуты, потом как распоется - народ со сцены не отпускает. Пошли.
      * * *
      Очевидно, сто первый раз был для Джоанны роковым.
      Она исполняла один из своих хитов, и публика аплодировала в такт, но вдруг что-то случилось у звукооператора, музыки и голоса не стало.
      На аплодисментах Джоанна, приплясывая, продержалась еще секунд пятнадцать, не сообразив, что стряслась беда, и наконец стало слышно, что она выкрикивает в микрофон вовсе даже не слова хита, а нечто непотребное.
      - Раз, два, три, четыре! Мать вашу за ногу! Раз, раз, еще раз! Мать, мать, мать...
      Тут Джоанна поняла наконец, что аплодисментов больше нет, "фанеры" тоже нет, и окаменела.
      Раздался свист.
      * * *
      За кулисами Дикий стоял, как монумент. Приятель-охранник тряс его за плечо.
      - Нужно свет убрать, нужно скорее эту дуру увести! - вдолбливал охранник. - Выйдешь, скажешь, что по техническим причинам!
      Дикий замотал головой и устремился прочь.
      - Леша, дай осветителям отмашку, - охранник взял власть в свои руки. Ты, как тебя! Уведи эту свою с глаз долой. Скорее, пока не побили.
      - Сам уводи! - вдруг вызверился телохранитель Джоанны. - Хрен ее теперь со сцены сгонишь!
      - Чего так?
      - А того, что она у нас умная! Будет стоять и ждать, пока запись по новой пустят!
      - Леша, Леша, что там на пульте? - закричал охранник. Прислушался к ответу - и обреченно махнул рукой...
      * * *
      За кулисами, чуть ли не расшвыривая подчиненных, шагал администратор ДК Эдик - огромный и злобный, похожий на почуявшего соперника самца гориллы..
      - Где эта тварь смердящая? - спрашивал он у ошарашенных рабочих сцены. Где этот Пиздюк Иванович? Продюсер хренов! Убью к чертям собачьим!
      Ему молча показывали руками направление бегства Дикого, и всякий раз иное...
      * * *
      По ночному городу несся Дикий.
      То есть, не шел и не бежал, а именно несся огромными шагами.
      Увидел вывеску, притормозил, зашел.
      * * *
      Бармен налил ему полтораста грамм прозрачного и достал из витрины бутерброд с лососиной.
      Дикий молча выпил.
      - Что, все так плохо? - спросил бармен.
      - Все еще хуже, - ответил Дикий.
      * * *
      И опять его понесло по ночному городу - вдаль, вдаль, подальше от зала, где теперь наверняка шла крутая разборка.
      Его занесло на окраину, где даже не светились окна киосков, а был пустырь, вдали - многоэтажки, вдруг какие-то бараки, а за ними железнодорожный мост.
      Дикий как раз проходил под этим мостом, когда его ударила по ушам чистая и сильная, как струя наилучшего, медово-золотистого, ароматного коньяка, нота "ля диез".
      Он даже остановился и замотал головой.
      Впечатление было, будто нота, подобно таблице Менделеева и законам Ньютона, в одно ухо влетела, а из другого - вылетела, образовав маленький тоннель. Тем более, что под мостом оказалась потрясающая акустика.
      - Ля-а-а-а! - повторил незримый голос, хотя это был уже "си бемоль". Ла-ла-ла-ла-ла! Ла... ла... ла...
      Голос пробовал себя, искал какую-то исходную точку - и вот нашел.
      - Сердце красавицы склонно к измене! - пропел он торжественно. - И к перемене, как ветер мая!
      Дикий сперва окаменел, потом невольно улыбнулся.
      Он не разбирался в музыке, это - да, но отличить проговаривание текста от мощного потока, льющегося естественно и прекрасно, мог даже под двумя стаканами виски.
      - С нежной улыбкою в страсти клянутся! Плачут, смеются, вас увлекая! продолжал голос.
      Дикий завертел головой, определяя источник звука.
      - Плачут, смеются, вас увлекая... - голос сделал паузу и продолжал победно: - И изменяют так же, шутя! Ла-ла-а, ла-ла-а, ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-а!
      Сколько торжества было в этой дерзкой музыкальной фразе!
      После чего наступило длительное молчание. Пока Дикий крался на звук, незримый голос то ли отдыхал, а то ли замышлял новую музыкальную проказу. И измыслил-таки!
      - Соловей, соловей, пташечка, канареечка жалобно поет! - лихо прозвенел он на высочайших нотах. - Раз поет, два поет, три поет, прыгнет, пер-вер-нется, поет наоборот!
      Конструкция старого моста напоминала монастырь раннего средневековья. Его подпирали две стены, прорезанные высокими и узкими арками, а между стен пролегала улица. Пройти под мостом можно было только между глухой стеной и рядом этих нелепых арок. Дикий был по одну сторону улицы, голос - по другую.
      Хотя его и на простейшей перестановке ног заносило, Дикий принялся метаться между арками, выглядывая незнакомку по ту сторону улицы. Будь он трезв - перебежал бы. Но проклятые узкие проемы начинались на высоте сантиметров в семьдесят. Дикий бился о них коленями и не понимал, что это такое. В конце концов он выразился, как умел, и это получилось вполне разборчиво.
      А темно под тем окаянным мостом было - ну, не то чтобы как у негра в желудке, но - похоже. Хотя полагалось бы гореть фонарям. Та, что пела, тоже при всем желании не могла бы рассмотреть Дикого. Но она вроде мелькнула в проеме, вроде задержалась на миг, во всяком случае, что-то призрачно-белое Дикому померещилось. Он сделал еще два шага - и увидел лицо.
      Это было мужское лицо, уже немолодое, сочетание уверенных черт и плавающей улыбки, сочетание любопытства и ехидства. Мужчина сидел в одной из ниш, и даже его волос Дикий не разглядел, а из одежды - одни лишь блестящие пуговицы то ли шинели, то ли мундира.
      И еще он увидел ладонь. Эта ладонь заградила ему путь, словно отталкивая, лицо же исчезло. Дикий шарахнулся - но и ладони перед его глазами больше не было, а так - белесое пятнышко, просвет неведомо в чем.
      И тут же он услышал быстрый стук каблуков.
      И все...
      Он попятился, отмахиваясь от наваждения и не решаясь повернуться к нему спиной. Пятясь, вышел из-под моста. Тут неожиданно на шоссе появилось заблудшее такси, и Дикий кинулся к нему, и ввалился в дверцу, и машина увезла его прочь.
      Мужчина, который все это время, очевидно, так и сидел в нише, опять сделался виден.
      - Ну что же, подождем, - сказал он сам себе. - Две глупости сделано, только бы не случилось третьей...
      * * *
      Утром на помощь пришел приятель, ударник известной в городе группы "Спазм" Колька. Он принес фуфырь пива и честно сидел у тахты страдающего Дикого, слушая подробности провала.
      - Блин, во рту медведь нагадил... - Дикий отпил из кружки, подумал и поморщился. - В общем, кранты. Эта дура стоит посреди сцены и качается, публика воет, самые умные к кассе поскакали, требовать назад билеты. Полный звездец! Джоанна, Джоанна! А я еще удивлялся - чего она так дешево согласилась?
      - Из тебя продюсер, как из свинячьего хвоста раввинская шапка, заметил Колька. - Не умеешь - не берись.
      - Так я же думал - Джоанна!
      - Теперь Эдик тебя на порог не пустит.
      - А она - алкашка законченная, старая лошадь!
      - И правильно сделает!
      - У нее в Питере битковые концерты были!
      - Два года назад.
      - Ой-й-й... - простонал Дикий. - Звездец полный... Я где-то надрался, сам не знаю где, что пил, что пил! Коля, я такое пил, что потом привидение видел!
      - Где, здесь? - Колька оглядел неубранную комнату. - Неудивительно. Тут у тебя скоро змеи заведутся.
      - Да нет, не здесь... А знаешь где? - пролцесс вспоминания был мучительным, с треском в висках. - А видел я его в Барсуковке...
      - Чего ты забыл в Барсуковке?
      - Не знаю. Может, я к Димычу ехал? Нет, ехал я как раз из Барсуковки.
      - Это же - знаешь где?
      - Ну, знаю! Коль, а ведь я туда, кажется, сам пришел...
      - Ножками?
      - Ну?
      Ударник присвистнул и выбил по столешнице ритм. Его широкая бородатая рожа даже уважение выразила - надо же столько на грудь принять!
      - Всего-то два стакана вискаря... - жалобно сообщил Дикий. - Какой-то левый вискарь был - я с него под мостом оперную арию услышал! Прям как вот тебя.
      - Под каким мостом? - заинтересовался Колька.
      - Под железнодорожным. Это как от Барсуковки в Зареченск ехать.
      - Ты не допился, - сказал Колька. - Там, в Барсуковке, какая-то дура завелась, или сумасшедшая, или я не знаю кто. Мне про нее уже рассказывали. Орет по ночам, спать людям не дает. Значит, она поближе к мосту перебралась?
      - Слушай, Колян! - Дикий чуть не подскочил. - Ты знаешь, какая у нее глотка?
      - Здоровая, - согласился Колька. - У меня там бабка с дедом живут. Дед уже почти глухой, а слышит, когда она выделывается.
      - Ты сам-то слышал?
      - А зачем? Что мне - нашего шума мало? Под мостом, значит. А что? Там знаешь, какая акустика?
      - Знаю...
      И Дикий задумался.
      Задумался он вовсе не о выдающихся достоинствах голоса. Эти достоинства пока что были выше его понимания. А просто пытался в голове совместить презрительные слова Лешки с собственными ощущениями под мостом, минус поправку на виски.
      И вдруг улыбнулся.
      - Оклемался? - спросил Колька.
      - Ага. Где мои штаны? - Дикий зашарил руками по полу.
      - Ты в них спал.
      - Блин-н-н-н...
      И Дикий засмеялся. Он так хохотал, что Колька озадаченно покрутил пальцем у виска.
      * * *
      Часы показали полночь.
      Дикий прищелкнул пальцами. Он был полон решимости.
      Проверив, как работает подвешенный к поясу фонарь, он зашагал по пустой дороге. Сейчас он был достаточно трезв, чтобы действовать по обстановке. И технически подготовлен.
      Под мостом, естественно, был полный мрак. Дикий присел на бетонный барьер, отгородивший проезжую часть от тротуара, и задумался.
      Она появилась неожиданно - то есть, без стука каблуков. А просто по ту сторону улицы зазвенело. Дикий подскочил - человек таких звуков издавать не должен! .. И не может! .. Но голос, как Дик правильно догадался, экспериментировал с мостом. Звенел всего-навсего колокольчик, из тех сувенирных псевдовалдайских, что всякий гость Питера по дешевке может набрать в ларьках у Петропавловской крепости.
      Мужчина - тот самый, с пуговицами, - которого Дикий почему-то не видел, беззвучно рассмеялся. Он опять сидел в нише, и в его руке тоже возник колокольчик, прозвенел в ответ и растаял.
      Дикий бесшумно сполз с барьера и присел на корточки. Незримый голос пробовал подражать колокольчику, откровенно при этом валяя дурака. А потом-таки запел!
      Это было что-то, неизвестное Дикому, предположительно - на итальянском языке, такое, что бетонные опоры моста - и те прониклись возвышенным волнением, благородной страстью - всем, что било через край и в мелодии, и в том, как ее ласкал голос...
      - Ну, заяц, погоди... - прошептал Дикий.
      Он гусиным шагом подкрался поближе и стал ждать помощника.
      Помощи Дикий ждал от первой же машины, которая с обычной для пустынных ночных улиц скоростью пронесется под мостом. И вот вдали послышался необходимый шум. Стоило двум фарам подлететь поближе, Дикий замер на низком старте и потом, в кильватере у иномарки, перебежал улицу и вжался в арку. Теперь он был на одной стороне с голосом.
      Голос или отвернулся от пронзительных фар, или они его настолько ослепили, что пролетевший во мраке силуэт остался незамеченным. Подождав немного - или переведя дыхание, кто его знает... - голос запел снова, перемещаясь и отыскивая акустически активные точки под сводом.
      В какую-то секунду показалось, что найдена даже чересчур активная точка и мост сейчас рухнет на головы исполнительнице и слушателю. Дикий решил не дожидаться этого кошмара, а включил увесистый фонарь, приобретенный заранее на базаре. Фонарь этот был мало чем послабее автомобильной фары.
      И увидел Дикий девушку такой красоты, что...
      ... тонкая фигура в обтягивающем бирюзовом платье, низко вырезанном, и золотые, от природы вьющиеся волосы, и ноги, безупречные до изумления, и тонкое лицо с приоткрытым от удивления ртом, и распахнутые глазищи...
      ... такой красоты, что рука разжалась и фонарь грохнулся на асфальт!
      - Ох! - громко сказал Дикий.
      - Дурак же вы, батенька! - отвечал насмешливый мужской голос.
      Девушка бесшумно шла к нему, подошла, ввергла в адское пламя ароматом, нагнулась, подобрала все еще горящий фонарь - и шваркнула его о стенку!
      - Во-о! .. - только и мог вымолвить Дикий.
      Голос запел по-итальянски, запел совсем близко, как если бы Дикий растаял и более не существовал. Голос пролетел мимо Дикого и понесся в темноту, разражаясь торжествующими трелями.
      Дикий проводил его шалым взглядом.
      * * *
      Кабинет администратора ДК Эдика всякое повидал. И львиный рык хозяина был тут явлением обычным.
      - Ты?! . - нависая над столом, изумился Эдик. - Ты?!? Ну! .. Ща! ...
      - Прости дурака! - заорал с порога Дикий.
      - Ты не дурак, ты хуже! Ты кретин! И я кретин! Нашел кого слушать! Кого еще привезешь? Каких еще звезд шоу-бизнеса? Аллочку Борисовну? Филю Киркорова? Говори, не стесняйся!
      - Ну, лопухнулся! - Дикий старался орать не тише Эдика.
      - Ты знаешь, в каком мы минусе? Ты, сука, всю жизнь не рассчитаешься! Продюсер! Козел ты, а не продюсер! Выметайся! И забудь мой телефон! Привез! Осчастливил! А мне - расхлебывать!
      Эдик неожиданно замолчал и уставился на телефон. Ровно через полсекунды раздался звонок. Эдик схватил трубку.
      - На проводе! Какой Дом культуры? Что? Это баня! Прачечная!
      Он одновременно грохнул трубку и шлепнулся на стул. Дикий же совершенно неожиданно сел на пол.
      - Не уйду, пока не выслушаешь, - заявил он.
      - Значит, тебя отсюда выметут метлой, - почти по-человечески ответил Эдик. - Нет, ты мне скажи - кто тебя надоумил везти сюда эту старую обезьяну? Что ты в ней нашел, кроме алкоголя и матерщины?
      - Ее тинэйджеры любят.
      - Нашли кого любить...
      И Эдик замолчал. Судя по физиономии - навеки.
      Дикий подполз поближе к столу.
      - Прости дурака...
      - Кретина...
      - Кретина! Слушай, со мной тут такое было...
      - Убирайся, пока я тебя не зашиб.
      - Ты все-таки выслушай. Меня ночью занесло аж в Барсуковку. И там, под железнодорожным мостом, одна девчонка пела как я не знаю кто!
      - Девчонка под мостом пела? - переспросил изумленный Эдик.
      - Я сам думал, что допился! - воскликнул Дикий. - Оказалось - нет! Ее там уже заметили. Она по ночам бродит и поет. Как привидение! Спроси у Кольки Арсеньева, у него в Барсуковке дед с бабкой живут. А глотка - это как Монсеррат Кабалье по меньшей мере!
      - Монсеррат Кабалье под железнодорожным мостом?
      - Эдька, я ее видел! Я сперва подумал - если тетка с такой глоткой еще не прославилась на всю Европу, значит, рожа страшная! Или конечностей не хватает! Или совсем дебильная! Эдька, я ее видел, я нарочно фонарь брал!
      - Ну и как?
      - Как-как! Я опупел! Все эти Николи Кидманы и Шероны Стоуны просто отдыхают. Я сперва подумал - какая-то знаменитость приехала к нам
      отдохнуть. Если она так просто ночью шатается и песни поет, значит, где-то рядом охрана...
      И Дикий замолчал. Не просто так - а в углу Эдикова кабинета увидел пятно мрака и в нем мужчину с пуговицами. Мужчина погрозил пальцем.
      Эдик, понятное дело, мужчины не увидел.
      - Ну и что? - спросил он. - К чему ты клонишь?
      - Эдик, как ты думаешь - кто это?
      - Так, - ответил Эдик. - С меня хватит Джоанны! Если ты сейчас попытаешься мне продать привидение из-под железнодорожного моста, я тебя просто убью. И суд меня оправдает! Брысь! Я кому сказал?! Брысь!!!
      * * *
      - Администраторы концертных залов, где собирается обдолбанная шпана, не обязаны знать про оперные меццо-сопрано, - убежденно сказал Колька. Они с Диким сидели в открытом кафе за неизменным пивом. - И подумай своей дурной башкой - кому в нашем затраханном городе можно продать меццо-сопрано? И еще подумай. Ты же не в состоянии продать пачку сигарет на автобусной остановке! Куда ты лезешь? Нет, ты скажи - куда ты лезешь?!
      - Не знаю. Но я должен...
      - Кому? Эдьке, что ли?
      - Не "кому", а "что". Я должен понять...
      - Ври больше. Ты думаешь, что ее продавать больше некому, кроме тебя. Да у нее уже все сто раз прихвачено. И вообще - с чего ты взял, будто у нее оперный голос?
      Дикий пожал плечами.
      - Знаешь что? Позвони Насте, - вдруг посоветовал Колька. - Она музучилище окончила, сама пела, она тебя проинструктирует. У нее этих компактов с классикой - до потолка.
      - Она трубку бросит, - буркнул Дикий.
      - С чего ей трубку бросать? Это же не я, а ты позвонишь, - Колька несколько смутился.
      - Ну, где я, там и ты... Слушай, ты ей вообще алименты платишь?
      - Ну, плачу.
      - Тогда не страшно.
      И оба хором вздохнули.
      * * *
      - Нась, тебя! - позвала мама. В одной руке у нее была телефонная трубка, в другой - прихваченная с собой, чтобы блин не подгорел, сковородка.
      Настя развешивала на змеевике ванной детские колготки и трусики с маечками, стараясь уместить побольше.
      - Кто там?
      - Мужской голос!
      Мама сунула трубку в ванную.
      - Алле? - пропела Настя.
      - Нась, это я, Дикий. Тут такое дело! Встретиться надо.
      - Если это насчет Кольки! - сердито крикнула Настя, но Дикий ее перебил.
      - Какой Колька! Я же говорю - дело есть! Мне консультация нужна!
      - Чего?! - Настя чуть не выронила трубку.
      - Консультация! По вокалу!
      - Ты совсем охренел?
      - Нет, Настька, я петь не собираюсь, ты же знаешь, у меня голоса вообще никогда не было! - хорошо, что Дикий сразу понял причину ее возмущения, нормального возмущения профессионала попытками тупых дилетантов. - Давай встретимся, в кафе сходим, я все объясню! Хочешь прямо сейчас?
      - Какое кафе? Я на этой неделе ни полчасика не могу выкроить, я собственного ребенка целыми днями не вижу! Я кручусь, как белка в колесе, у меня частные уроки черт знает где, у меня руки уже ни на что не похожи!
      - Настька, я все понимаю! Ставь чайник, я сейчас буду!
      Настя хотела возразить, но услышала длинные гудки. Она вышла из ванной, очень недовольная, и напустилась на мать.
      - Ну, почему я целый вечер стиркой занимаюсь, а ты даже не можешь со стола убрать?
      - Это, между прочим, твой ребенок! И я не с любовниками по телефону трепалась, а твоего ребенка спать укладывала!
      - Ага! Тебе уже ребенок виноват! Как что - так ребенок! А что я руки порчу...
      - Ах, какие мы нежные! Раньше нужно было думать!
      - Я руками, между прочим, на жизнь зарабатываю!
      - Дура я была, что отдала тебя в музучилище!
      - Кто бы спорил! ..
      * * *
      Но к моменту, когда Дикий с большим пакетом позвонил в дверь и был впущен, они уже помирились.
      - Привет! - сказал Дикий. - Вот, все как полагается!
      И стал прямо в прихожей добывать из пакета красное вино, бисквитный рулет в запрессовке, конфеты, почему-то гроздь бананов и желтое пластмассовое ведро, из которого торчали красные грабли.
      - Дикий, ты с ума сошел! - воскликнула Настя.
      - В комнату давайте, проходите, Игорек, у нас уже чай готов, - со всей доступной человеку любезностью пригласила мать. - Будьте как дома, не стесняйтесь. Настенька как раз блинчики испекла.
      Настя метнула в нее огненный взгляд - мать, похоже, уже не в первый раз старалась подольститься к возможному зятю...
      * * *
      Стол был накрыт красиво и аппетитно, горка блинов была соблазнительна до невозможности, и Дикий, сворачивая их по трое и валяя в сметане, прежде чем закинуть в рот, кое-как рассказывал, в чем дело.
      - Так вот, есть два варианта. Или эта дура под мостом - просто сумасшедшая и дерет глотку от какой-нибудь шизофрении, или это действительно голос мирового уровня. Я же не разбираюсь!
      - А в чем ты вообще разбираешься? - удивилась Настя. - Понесло же тебя в этот шоу-бизнес!
      - А куда мне еще было деваться? - честно спросил Дикий. - Я же не пою, не играю, я вроде продюсера, группу привезти там, гастроли организовать, прессу собрать... В общем, Настюха, вся надежда на тебя. У тебя музыкальное образование, ты на пианино как этот самый, ну... в общем, классно играешь. Ты же сама поешь!
      - Ну и что? Мне теперь все бросить и тащиться с тобой под мост слушать сумасшедших?
      - Настюха, а ты представь, что эта девчонка сама своему голосу цены не знает. Представила? Ты бы с ней поработала, поставила ей голос, я бы раскруткой занялся, ну? Это же шанс!
      - А что, почему бы и не сходить? - вдруг поддержала Дикого Настина мама.
      - Да ты что, мама?
      - Ты же света Божьего не видишь, работа и дом, дом и работа. Думаешь, я не понимаю? Тебе же и погулять хочется. Ты ничего, ты иди, я за Наташенькой присмотрю! - пылко пообещала мать.
      - В самом деле, я тебя туда и обратно - на такси! - обрадовавшись союзнице, добавил Дикий. - А хочешь, мы еще куда-нибудь заедем, по коктейлю вдарим?
      - Ну так что за вопрос! - воскликнула мама. - Вы, Игорек, просто золото. Забирайте ее, пусть проветрится. А я за Наташенькой присмотрю, она у нас девочка спокойная, и завтра с утра ее в ясельки сама отведу...
      - Мама!!! - уже не закричала, а взревела Настя. И выскочила из-за стола.
      * * *
      На лестничной клетке Дикий утешал плачущую Настю.
      - Она уж не знает, как от меня избавиться! Она за кого угодно меня спихнуть готова, хоть за тебя, хоть за маньяка какого-нибудь! Лишь бы от нас с Наткой избавиться! Ей все равно кто - лишь бы в штанах!
      - Ну, что ты, в самом деле? Ну, хватит, хватит... - бормотал Дикий. Пойдем, в самом деле, проветримся... Ночь теплая, ну, что ты, в самом деле...
      - Старая дура... - бормотала Настя. - Ребенок-то чем виноват?
      И покорно спускалась по лестнице - возможно, и впрямь не замечая, что Дикий обнимает ее за плечи.
      * * *
      И вот они уже неслись в Барсуковку на такси.
      - А ты уверен, что она этой ночью там будет? - спросила Настя.
      - Уверен. Я узнавал - она практически каждую ночь под мостом поет, соврал Дикий. - Я вот и диктофон взял.
      - Вот этот? - Настя презрительно посмотрела на крочечную черную машинку. - Этим не музыку записывать, а только речь, и то фонит.
      - Для начала хватит.
      - Где поворачивать? - спросил шофер.
      - Куда поворачивать?
      - К микрорайону. Можно тут, можно вон там.
      - Нигде не поворачивать, сколько с нас?
      Шофер посмотрел на парочку, как на сумасшедших.
      - Хозяин - барин, - буркнул он. - Полтораста.
      - Договаривались на сто! - Дикий хотел изобразить крутого.
      - Какие сто? Я отсюда обратного клиента не найду.
      - Так договаривались же!
      - Ну, что ты, в самом деле! - напустилась на Дикого Настя. - Нам что, до утра тут разбираться?
      Дикий полез в кошелек. Покупка гостинцев пробила в бюджете брешь, и полсотни рублей он добирал чуть ли не копейками.
      - Приятно иметь дело с известным продюсером, - издевательски заметила Настя.
      * * *
      Под железнодорожным мостом, известное дело, было темно. Дикий усадил Настю а одну из ниш и принялся развлекать.
      - Представляешь, вытаскивают из машины эту Джоанну, а она лыка не вяжет. - Блин, говорит, куда вы меня привезли? Смотрит на двери и спрашивает: тут только топлесс или настоящий стриптиз? А у нас зал битком набит, все орут - Джоанна, Джоанна!
      Настя посмотрела на часы. Светящиеся стрелки показывали полночь.
      - Тут прямо аэродинамическая труба, - сообщина она. - Под мостом холоднее, чем на шоссе.
      - Ты замерзла?
      - Начинаю замерзать. Мне главное, чтобы руки были в тепле.
      Дикий скинул курточку и стал укутывать Настю.
      Как-то само собой получилось объятие. И вдруг оказалось, что Настя сама подставляет губы...
      Дикий окаменел. Он все еще считал ее "женщиной друга".
      Голос был как спасение!
      - Ла-а-а-а... - задумчиво произнес он совсем близко. - Ла-ла-ла-ла-ла! .. А-а-о-о-у-у-э-э-и-и! ..
      Настя отпрянула от Дикого.
      До нее дошло, что этот кретин говорил правду и ему действительно требуется всего лишь консультант!
      - Ночь весенняя блистала свежей майскою красой! - пропел голос, но продолжать романс передумал, по крайней мере - в словесной его части, и завершил куплет несколько странно, хотя ритмически и мелодически безупречно: - Ты лети с дороги, птица, зверь, с дороги уходи-и! ..
      Настя подалась вперед, пытаясь разглядеть шкодливый и одновременно хрустальный голос.
      Довольно быстро найдя свои магические точки под сводом моста, голос грянул не более не менее как куплеты Мефистофеля, что для женщины было даже как-то неприлично, ведь партия была написана Шарлем Гуно для баса и исполнялась во времена оны аж самим Шаляпиным.
      - На земле весь род людской чтит один кумир священный! ..
      Куда подевались серебро и хрусталь - ни Дикий, ни Настя понять не могли. Это была река текущего пламени, причем плотного и густого пламени, если это вообще возможно. Все пространство под мостом наполнилось, как аквариум, и две рыбки, Дикий с Настей, съежившись в своей нише, наконец-то вдохнули ту жидкость, которая была их подлинной атмосферой, и ожили! Плотность воздуха сделалась другой - казалось, можно было лечь на него, и он бы понес на себе, перекатываясь под телом мощными струями, играя и туманя рассудок...
      И даже цвет воздуха несколько изменился... Он уже не был таким беспросветно ночным, а словно подернулся по каким-то своим внутренним сферам тонкой радужной пленочкой. И диктофон в руке у Дикого тоже светился.
      - Так я и знал, - пробормотал, глядя на эту парочку, непонятный мужчина с пуговицами. - Рано или поздно это должно было случиться. Я предупреждал. Ну что же, посмотрим, посмотрим...
      И, подойдя к Дикому с Настей - ступал, кстати, в такт музыке, - легко поправил Насте прядку волос. Его даже не заметили. После чего он растаял среди радужных сфер.
      - Кто это?.. - прошептала Настя.
      - Я у тебя хотел спросить...
      - Идем...
      * * *
      Она за руку вывела Дикого из-под моста, и они шли на цыпочках, хотя куплеты, гудя под сводами, заглушили бы даже громкие шаги, и они отошли довольно далеко, к пустой остановке, прежде чем Настя осмелилась заговорить.
      - Дикий, это же что-то невозможное! Такой диапазон!
      - А я тебе о чем? - отвечал Дикий, очень довольный, что оказался прав.
      - Даже у Монсеррат Кабалье такого нет! Это совершенно невероятный голос. Ему знаешь где место? В какой-нибудь Метрополитен-опера. И это уже поставленный голос. Сколько, ты говоришь, этой певице лет?
      Ничего такого Дикий не говорил. Он об этом и не задумывался. Пришлось вызвать перед глазами прекрасное тонкое личико. Но ведь и на личике цифры не написаны.
      - Я думаю, лет двадцать. Ну, двадцать два.
      - Не может быть. Это уже созревший голос, голос, с которым много работали. В двадцать два еще не голос, а только способности, понимаешь, нет? А это - профессиональный голос!
      - Как он к нам сюда попал?
      - Под мост, что ли?
      - Ну?..
      Настя задумалась.
      - Мне самой двадцать два, - честно сказала она. - Если бы в городе была девчонка с таким диапазоном, я бы о ней знала. Мы бы вместе учились.
      - А если она не кончала музучилища? Если самородок? - возразил Дикий.
      - Самородок? Она УМЕЕТ петь! Это ты понимаешь? Она так владеет голосом, как может научить только классный педагог!
      Тут они оба увидели певицу. Очевидно, она решила, что на эту ночь хватит, и, покинув мрак под мостом, быстро шла через пустырь к многоэтажкам. Она была в светлом коротком платьице, а когда оказалась под фонарем и Дикому стали видны ее ноги, оказалось - что в кроссовках.
      Из бурьяна раздался кошачий мяв. Крутые мужики делили территорию, для чего нужно было сперва переорать врага. Очевидно, певицу это дело заинтересовало. Она чуть присела, локотки - к бокам, изобразила что-то вроде боксерской стойки и заорала по-кошачьи с такой пронзительностью, что Настя подскочила, и коты в бурьяне, вероятно, тоже.
      - Уй-ияу-яу-яу! - выводил голос, достойный Метрополитен-опера. Яу-няу-уау-яу-яу-у-у-!
      - Крейза полная! - в изумлении воскликнул Дикий. - Теперь ясно, почему ты с ней вместе не училась?
      - Да? - спросила Настя и вдруг, не прощаясь, пошла прочь. Но не по улице, ккк следовало бы, а пустырем, обходя бурьян с другой стороны. и, когда царственный голос завершил свои рулады, отвечала более скромным по диапазону, однако достаточно агрессивным мявом.
      Дикий наблюдал их обеих и понимал, что эта перекличка достойна сумасшедшего дома. Две женщины, не видя друг друга, вопили по-кошачьи и получали от этого огромное удовольствие!
      - Наська! Ты что - совсем? С башкой поссорилась? - достаточно громко спросил Дикий, но она, очевидно, не расслышала. И, к большому удивлению экспериментатора, вообще исчезла в бурьяне.
      Тут Дикий заметался. В конце концов, он увел эту женщину из дому на ночь глядя, он как бы в ответе, он как бы гарантировал ее возвращение! И вот те раз - исчезает с диким мявом!
      - Настасья! - заорал он, почище мартовского кота.
      Два голоса отозвались ему с двух сторон сдвоенным смехом. И исчезли...
      Ругаясь тупо и неизобретательно, Дикий пошел от моста прочь. Если Насте хочется шляться впотьмах по пустырю, он ей этого не может запретить. Пусть теперь сама дорогу домой ищет!
      * * *
      Колькино жилище было немногим лучше берлоги Дикого, разве что музыкального имущества побольше.
      - И что, ты так там ее и оставил? - Колька смотрел на Дикого как на зеленого человечка с летающей тарелки.
      - Я за ней полчаса по кустам гонялся, звал, кричал! Она прекрасно меня слышала, но даже ни разу нее отозвалась!
      - И ты хочешь, чтобы я теперь позвонил своей дорогой теще и спросил, где Настя? Ты совсем?!
      - Меня она вообще на лоскуты пустит.
      - Меня, думаешь не пустит? А если что-то случилось?
      - А ты в училище позвони. Там уже занятия вовсю идут. Ты просто попроси позвать Настю Кудрявцеву! Что-нибудь обязательно ответят!
      - Сам звони! Ты что, говорить разучился? Это же не теща!
      - Ну, теща у тебя - ва-аще!
      Некоторое время они молча смотрели на телефон. Никому не хотелось первым узнавать плохие новости.
      * * *
      Настя проиграла легчайчий пассаж и повернулась к ученице.
      - Теперь поняла, как это нужно играть?
      - Поняла...
      - Давай, пробуй.
      Девица, которая в свои четырнадцать выглядела едва ли не старше Насти, села к инструменту и принялась спотыкаться. Настя вздохнула и вышла в коридор. Там беседовала по сотовому коллега.
      - Лен, дай на пару слов, - попросила Настя.
      Лена, кивнув, сказала: "Ну, до связи" и передала ей аппарат.
      - Коль, ты? Дикий у тебя? Передай ему - с него причитается. Я выяснила, где живет эта его Монсеррат Кабалье. Что? Пара идиотов! Я такую дрянь не пью! Все, отбой!
      * * *
      На сей раз в Барсуковку приехали автобусом. Миновали ту остановку, что возле моста, и вышли на следующей, уже посреди микрорайона.
      * * *
      - Ага, вон там - мост, вот тут - пустырь, - Дикий разбирался с местной географией.
      - Видишь, четыре шестнадцатиэтажки, она - в крайней, - объяснила Настя.
      - Вот прямо так и живет? - Дикий не мог поверить, что прекрасное неземное видение со своим голосом обитает на обычных квадратных метрах и платит за квартиру.
      - А ты как думал?
      Он не думал никак. Но сейчас, сию минуту, он понял, что может отыскать свою красавицу днем, познакомиться и даже - ох, не сорвалось бы! ..
      Непостижимым образом Настя прочитала мысли Дикого.
      - Тебе до нее, как до звезды!
      Дикий промолчал.
      - Ты думаешь, у нее никого нет? Это с такой фигурой и с таким голосом?
      - А если у нее кто-то есть, то почему этот козел отпускает ее ночью под мостом глотку драть? - возразил Дикий.
      - Откуда я знаю!
      - Вот и я о том же... - Дикий, словно больше не замечая Насти, пошел к той самой шестнадцатиэтажке и встал под ней, задрав голову.
      - На хрена ты ей сдался! - выкрикнула Настя. Ей было обидно постаралась на пользу сопернице...
      Дикий, опомнившись, поспешил к Насте, но тут очень вовремя к остановке подъехал автобус. Настя успела вскочить в него, а вот Дикий - нет...
      * * *
      А запись Дикий принес администратору Эдику.
      Из маленького и уже раздолбанного диктофона, лежавшего на столе, неслись звуки, в которых хотя и с трудом, можно было опознать меццо-сопрано и оперную арию.
      - Что ты мне голову морочишь? - устало спроси Эдик, когда запись кончилась. - Откопал на чердаке старый винил, прокрутил перед микрофоном и доволен! Этой пластинке лет сорок по меньшей мере!
      - Да ты подумай головой! - воззвал Дикий. - Она же мужской репертуар исполняет! По-русски! Где я тебе найду такую идиотскую пластинку?!?
      - На чердаке!
      - На котором?!?
      Тут до Эдика понемногу стало доходить...
      - Если допустить на минуточку, что ты не свихнулся и не врешь, то это... - Эдик хмыкнул.
      - Ну - это?..
      - Это для нас с тобой кормушка на ближайшие двести лет. Познакомь меня с ней. Приведи ее ко мне на этой же неделе поближе к вечеру.
      Легко сказать - познакомь! Приведи! Дикий и понимал, что Эдик обнаглел, и знал, что в одиночку он такое дело не раскрутит.
      Он разинул было рот, чтобы возразить, но заткнулся и молча кивнул.
      * * *
      В разведку он отправился грамотно - с букетом. Букет должен был вызвать доверие у окрестных старушек. Найти их оказалось несложно - под одинаковыми козырьками над подъездами многоэтажек сидела на коротких лавочках почти одинаковые бабушки - по две-три, больше не помещалось.
      Дикий переходил от подъезда к подъезду.
      * * *
      - Мы с моей Анькой договорились вместе на день рождения к ее сестричке пойти, а я пока цветы искал, опоздал. Она на меня обиделась, сама уехала, я - за ней. Знаю только, что эта сестричка в Барсуковке, в крайней шестнадцатиэтажке. Приехал - ой, мама дорогая, тут же десять подъездов!
      - А как зовут? - осведомилась очередная старушка.
      - Если б я знал! Я ее только на фотке видел. Ей чуть за двадцать, волосы светлые, длинные, вьются, глазищи - во, на фотке она в белом платье...
      - Ну так это которая у Верки Шелеховой квартиру сняла! - сообразила пятая по счету старушка. - Заходи, езжай лифтом до седьмого этажа, как выйдешь, первая дверь налево.
      - А сама Верка куда подевалась? - спросила ее ровесница. - То-то смотрю, нет ее и нет.
      - А Верка к сыну съехала. Сказала - там пока поживет.
      Дикий, не имевший большого опыта обращения с букетами, чуть не упустил несколько торчавших цветков и неловко запихивал их обратно. Поэтому невольно прислушался.
      - И что же это она телефончика тебе не оставила? Как кофе пить - так всегда к тебе бегала, а тут и телефончика не дала? - ровесница, видать, была та еще язва.
      - Так это... - старушка задумалась. - Так это же квартирантка сказала! Мы у мусоропровода встретились, я спросила, она сказала...
      * * *
      Отродясь Дикий так не волновался, как перед дверью, собираясь нажать на кнопку звонка. Зажав букет под мышкой, обеими руками огладил волосы. Прокашлялся. Резко вдохнул и выдохнул. Взял букет торжественным образом. Ну, благословясь...
      - Кто там? - спросил звучный голос.
      - Добрый день! - громко сказал Дикий. - Я к вам по важному делу. Меня уполномочили сделать вам деловое предложение.
      И приосанился, зная, что его изучают в дверной глазок.
      - Деловых предложений не принимаю! - развеселился голос. - Что-нибудь попроще есть?
      - Впустите, пожалуйста. У меня действительно серьезное предложение.
      - Я вас впущу - а вы меня утюгом по лбу? - ехидно поинтересовалась певица.
      - Каким утюгом?..
      - А он у вас в букете спрятан.
      Дикий понял, что нельзя держать букет перед собой как оружие.
      - Хотите, я его выброшу? - предложил он. - Прямо сейчас?
      - Конечно, хочу! - обрадовалась незримая певица. - А куда?
      Дикий огляделся. Он прибыл на лестничную площадку лифтом, дверь которого была между этажами, как раз напротив люка мусоропровода. И там же он заметил окно. По летнему времени оно было открыто.
      - Вам оттуда мусоропровод видно? - спросил Дикий.
      - Нет, конечно, а вы хотите выкинуть свой утюг в мусоропровод?
      - В окно. Ну, вы тогда цепочку накиньте и дверь приоткройте.
      - А почему в окно?
      Этого Дикий сразу объяснить не смог. Правда была такова, что ему стало жалко цветов. Цветам не место среди картофельной шелухи. Но говорить об этом было бы смешно.
      Дикий молча спустился, размахнулся и отправил свой букет в свободный полет, еще и высунувшись, чтобы посмотреть, где он приземлится. А, обернувшись, увидел певицу - совсем еще девчонку. Она действительно приоткрыла дверь и наблюдала.
      На ней был легкий халатик, даже не халатик, а вроде запахнутой на груди блузки, которую она придерживала обеими руками. Длинные загорелые ноги стояли красиво, как на рекламной картинке.
      - Хотите, скажу, какое у вас предложение?
      - Хочу, - тупо согласился Дикий. Нелепо требовать от мужчины, которому показали такие ноги, чтобы он еще и думал.
      - Петь в ночном клубе. Это мне ни к чему.
      - Я тоже так считаю, - малость опомнившись, согласился Дикий. - Там для вас не деньги.
      - А где для меня деньги?
      - Меня прислали очень солидные люди! - Дикий придал голосу максимальную весомость.
      - Солидные - это радует. Это греет, - заметила девчонка. - И кто же эти люди? Что они мне предлагают?
      - Встретиться надо. Обговорить...
      - Концерты?
      - Концерты!
      - Спасибо. Выступать не хочу.
      - Почему? - изумился Дикий.
      - Вот это интересно! Я должна вам что-то объяснять? НЕ ХОЧУ. Других аргументов не будет.
      С тем дверь и захлопнулась.
      Дикий еще какое-то время жал на звонок, но безрезультатно. Он спустился к мусоропроводу, присел на подоконник и крепко задумался. Очевидно, девчонка с голосом Монсеррат Кабалье была дура дурой - к ней с цветами и с хорошим предложением, а она и разговаривать не хочет.
      * * *
      На лице Дикого, пришедшего к Эдику рассказать о провале, была вся мировая скорбь.
      - Солидные люди, говоришь? - Эдик осмотрел Дикого с головы до ног. Ботинки чистить нужно, хотя бы раз в полгода! И в парикмахерскую сходи смотреть на тебя тошно. Парламентер гребаный... Продюсер хренов!
      - По-твоему, я все испортил? - уныло возмутился Дикий.
      - Может, и не все. Надо попробовать узнать, откуда она вообще взялась. Может, в самом деле какой-то вундеркинд московский, а мы тут вылезли... Адрес - это уже очень много. Ну, давай, соображай!
      - Она сняла квартиру у какой-то Шелеховой, - стал припоминать Дикий. Квартира вроде бы однокомнатная. Шелехова, значит, там сейчас не живет, а куда-то перебралась. Если это такая же старая карга...
      - То что? - спросил Эдик.
      - То она могла перебраться к детям, к внукам... Эдька, нужна большая телефонная книга с адресатами!
      - С абонентами!
      - Один хрен!
      - А на кой тебе?
      - Поищем родственников!
      Эдику стало интересно. Он вышел и вернулся с толстой и потрепанной книгой.
      - Ну, ищи, если не лень.
      Дикий нырнул в книгу.
      - Во! Трое Шелеховых!
      - И что ты на меня так уставился? Вот телефон, давай, звони, выясняй, уговаривай! Продюсер! Это тебе не с Джоанной по телефону чирикать!
      * * *
      - Алло? - трубку снял юноша в элегантном костюме-тройке, как видно, только что вошедший в прихожую, блистающую евроремонтом.
      - Господин Шелехов? - светски осведомился Дикий.
      - Господин Шелехов, - согласился юноша.
      - Вам гражданка... то есть, госпожа Шелехова, живущая в Барсуковке, часом не родственница?
      - Бабушка. А с кем, собственно?..
      - Вы не волнуйтесь, ничего не случилось, просто ваша бабушка сдала квартиру. и вот хотелось бы знать, кому именно она ее сдала... и куда она сама уехала...
      - Понятия не имел, что она кому-то сдала квартиру! И понятия не имею, куда она могла подеваться, - сказал внук, сильно недовольный звонком. Так получалось, что ему теперь следовало бросать все дела и бежать разгребать бабкины затеи.
      - А какая у нее еще в городе есть родня?
      Элегантный внук задумался.
      - Дед Валера? - неуверенно произнес он. - К деду Валере она жить не пойдет. Еще есть дед Миша. Ну, еще мой батя! ..
      * * *
      - А сколько у нее вообще детей? - подсказал вопрос Эдик. И сам взял трубку, сам его и задал.
      - Только один сын. Но я не понимаю - что-то случилось?
      - Нет, пока еще ничего не случилось. Телефончик вашего отца не дадите?
      Эдик говорил куда увереннее Дикого.
      - Записывайте, - сказал внук. - Но я бы хотел знать...
      - Квартирную мошенницу ловим. Ее на днях в Барсуковке видели, - с большим достоинством соврал Эдик. - Лейтенант Красноперов, записывайте...
      - Есть! - и Дикий зашарил по столу в поисках авторучки и клока бумаги.
      * * *
      В дверях кабинета возникла уборщица с ведром.
      - Вы скоро? - полюбопытствовала сварливо.
      - Как только - так сразу, - сказал ей Эдик. - Не видишь - работаем!
      Дверь захлопнулась.
      - Слушай, это какая-то уголовщина! - заговорил Дикий. - Старушка пропала! Исчезла, как привидение! Соседкам сказала - к сыну съехала, а сын понятия не имеет! И внук в непонятках!
      - Не трещи. Подумай лучше - у этой бабки Шелеховой и сын, и внук хорошо зарабатывают, материальных затруднений быть не должно, чего ей вообще взбрело на ум квартиру сдавать? - спросил Эдик. - А куда пропала... Есть одна версия.
      - Ну?
      - Не иначе, замуж собралась, - сказал Эдик.
      - Ты что, охренел? Ей же, ей же...
      - Ты будешь громко смеяться, но у меня полгода назад прадед женился, хмуро сообщил Эдик. - А лет ему восемьдесят с хорошим хвостом. Невесте семьдесят. Судя по всему, этой Шелеховой где-то за шестьдесят. Она еще имеет шанс.
      - Ни фига себе... - пробормотал потрясенный Дикий.
      - А что? Эта прадедова новобрачная с прадеда пылинки сдувает. Раньше бабка и мать с ним мучались, теперь вот она.
      - Логично... Так она что же, тайком от сына? Ну! ..
      - С сыном она вообще только перезванивалась, у нее же ноги больные, не до гостей.
      - Там еще два бывших мужа, эти - дед Валера и дед Миша. Может, к ним сбежала? Слушай, чего мы вообще паримся?
      - А того, что если с этой квартирой дело нечисто, можно прищучить эту твою Монсеррат Кабалье, - весомо произнес Эдик. - Сперва прищучить, а потом договориться по-хорошему. Сама же, дура, спасибо скажет.
      * * *
      Наручные часы Эдика показали одиннадцать.
      - Рано, - сказал он. - Если эта дура по ночам распевает под мостами, то дрыхнет допоздна и встает хорошо если к обеду. Ладно, пока доедем... Садись.
      Он сел в свою "ауди", залез и открыл дверь Дикому. Дикий сел рядом.
      - Послушай, так тоже нехорошо, - сказал он. - Я ее нашел, я ее выследил, а теперь так получается, что ты за это дело взялся...
      - Потому что тебе нельзя доверить даже покупку фуфыря с пивом, обязательно что-нибудь перепутаешь, - и, вспомнив Джоанну, Эдик проворчал: - Продюсер хренов.
      - Хорошо, езжай сам! - Дикий стал выбираться из машины.
      - На тебя что, крейза напала? - удивился Эдик. - Думаешь, я тебя кину? Я что, похож на жлоба?
      - Похож!
      - Хорош ваньку валять. Садись, поехали.
      Дикий подумал - и шлепнулся обратно.
      Машина тронулась.
      * * *
      В какой-то мере им повезло - ночная певица сама вышла из подъезда им навстречу.
      Увидев ее, Дикий вцепился в помышляющего о парковке Эдика.
      - Гля...
      - Ага...
      Эдик тоже был поражен красотой девушки, которая казалась бы совершенно бесплотной и неземной, если бы не тащила на плече большую дорожную сумку.
      Они таращились на певицу лишних полторы секунды. Девушку, оказалось, уже ожидало такси. Она очень быстро закинула на заднее сиденье сумку, села сама и укатила.
      - Что, совсем слиняла? - растерянно спросил Эдик.
      - Скорее! - крикнул Дикий. - Мы догоним! Вон она, вон! Налево пошла!
      * * *
      Погоня была недолгой - певица, оказывается, собралась на вокзал. Она успела расплатиться прямо в дороге, и потому, когда машина притормозила, не потеряла ни секунды времени. А Дикий с Эдиком эту самую секунду потеряли. Оставив Эдика в машине, Дикий понесся следом за певицей..
      * * *
      Она вошла на перрон быстрым шагом и, предъявив проводнице билет, села в вагон. Очевидно, она была последней из пассажиров, и до отхода поезда не осталось ни секунды. Проводница поднялась следом.
      Поезд тихо тронулся.
      Полностью утратив соображение, Дикий понесся следом и прыгнул в последний вагон.
      * * *
      - Куда? Билет! - крикнула притиснутая к стенке проводница, но он уже бежал по проходу, уже ворвался в тамбур, уже проскочил в следующий вагон.
      * * *
      Дикий чуть не проскочил мимо беглянки.
      Она сидела в отсеке плацкартного вагона, в обществе троих мужчин - тут ей, нужно сказать, повезло. Дикого и один-то мужчина уделал бы в дрова. Так что затевать громогласное объяснение он уже не мог - а просто встал в проходе, глядя на нее и тяжело дыша.
      - Вот ведь Божье наказание, - сказала певица. - Пошли в тамбур, поговорим.
      И решительно повела Дикого туда, где, казалось бы, должна была угодить в полную его власть.
      * * *
      - Ну и какого черта ты за мной гоняешься? - спросила она.
      Железный пол, выгнувшийся горбом под их ногами, шевелился и гулял, в щели дуло. Дикий подумал, что тут, в полумраке, разумнее всего было бы целоваться, а не выяснять отношения.
      - Я только хотел спросить, куда девалась старуха.
      - Какая старуха? - певица явно забеспокоилась.
      - Ну, Шелехова.
      - Вера Александровна Шелехова? - уточнила певица. - Ну, так она к родне переехала.
      - К сыну?
      - К сыну.
      - Сын ее полгода не видел.
      - Ну, тогда я не знаю. Мне она сказала, что поживет пока у сына.
      - А как вообще получилось, что вы у нее квартиру сняли?
      - Не самое лучшее место для допроса, - заметила певица.
      Тут железная дверь распахнулась.
      - Ну вот же он! воскликнула проводница, показывая на Дикого крупному мужчине в темно-синей форме неизвестного ведомства.
      - Заяц? - спросил мужчина. - Попрошу проследовать.
      - Да куплю я билет, - безнадежно пообещал Дикий. - Опаздывал, до кассы, вижу, не добегу, да куплю я его или вам сколько надо заплачу!
      - Попрошу проследовать, - повторил мужчина, который таких обещаний уже наслушался вдоволь.
      Дикий полез в карманы за деньгами.
      Он знал, что в кошельке - жалкая мелочь, и потому искал его очень долго...
      - Перестань, - сказала ему певица. - Простите его, пожалуйста. Это мой жених. Он за мной прыгнул.
      - Жених? - переспросил мужчина, а проводница тихо ахнула.
      Было с чего ахать - сказочной красоты золотистая блондинка и невысокий, ниже нее, невзрачный охламон, одетый мало чем лучше бомжа.
      - Ну да, жених. Это я от него уехать хотела, а он не пускает! - тут певица улыбнулась. - Ну, что же теперь делать? Вместе поедем! Он на станции выбежит и билет купит. Не высаживайте его, пожалуйста!
      - Жених, надо же... - проворчал мужчина. - Вот так, Аня. И кино смотреть незачем.
      - Я бы тоже от такого сбежала, - заметила, опомнившись, проводница. И оба они исчезли за лязгнувшей дверью.
      Дикий смотрел в пол. Певица рассмеялась.
      - Ладно, черт с тобой, поедем вместе. Я ведь туда ненадолго, на пару дней. Пошли в вагон.
      И преспокойно отправилась туда первой, даже не оборачиваясь - знала, что никуда новоявленный жених не денется.
      Он и поплелся следом.
      * * *
      Огни вышли на перроне вокзала, который Дикий видел впервые в жизни.
      - Это что за город? - спросил он, поправляя на плече увесистую сумку певицы.
      - Город как город, люди живут... - она огляделась и решительно пошла к тетке, имеющей на груди картонную табличку "Сдам комнату".
      Когда Дикий подошел, они уже почти договорились.
      - Вход отдельный, со двора, - говорила тетка. - Первый этаж.
      - Первый этаж - это хорошо, - заметила певица. - Горячая вода днем бывает?
      - Если вдруг не будет, я большой кипятильник дам. Белье там постельное, посуда - все есть.
      - Ну, пошли, - и, повернувшись к Дикому, певица посмотрела на него очень критически. - А где у вас тут промтоварный рынок?
      - А чего надо?
      - Вот, уезжали впопыхах, жених как на огороде ковырялся, так и в вагон прыгнул.
      - Жених? - тетка удивилась точно так же, как проводница.
      - Сердцу не прикажешь! - певица нежнейше прижалась к плечу Дикого.
      - Рынок-то далеко, но у меня соседка челночит, трикотаж и джинсу возит, у нее дома всегда чего-нибудь найдется, и отдаст недорого, пообещала тетка.
      - Классно! - обрадовалась певица. - Пошли, жених! Так где эта самая улица Красноармейская?
      - Теперь-то она уже Крестовоздвиженская, а я все по старинке Красноармейская... - и тетка пошла вперед, уверенная, что жених с невестой не отстанут.
      * * *
      В чистенькой комнате Дикий стоял рожей к стенке.
      - Ну?
      - Можно.
      Он повернулся. Певица оказалась в вечернем платье с голыми плечами, голой спиной и всякими модными затеями. Волосы она подобрала наверх и выглядела почище кинозвезды.
      - Ни фига себе! - воскликнул Дикий. - И куда мы собрались?
      - Мы в ресторан собрались. Есть тут такое гнусное заведение, "Самарканд" называется. Им там кажется, будто они умеют готовить плов... Тебе сколько лет?
      - Двадцать четыре...
      - Я думала, меньше. Ничего, за спутника сойдешь...
      - Слушай, чего это ты раскомандовалась? - вдруг взорвался Дикий. Какой я тебе спутник? Ты еще скажи - жених!
      - А в самом деле - ты кто такой? - невозмутимо осведомилась певица. Ты не продюсер, ты не музыкант, ты не менеджер... Ты школу-то хоть окончил? И на каком основании ты лезешь туда, где поют и пляшут?
      - Кто-то же должен все это организовывать!
      - Ты, что ли? Послушай, я никому не скажу, только признайся честно что ты вообще умеешь делать?
      - Я? Ну... - Дикий задумался.
      - Строить? Ремонтировать? Ну, машины чинить? Асфальт долбить? Самогон гнать? Уколы в задницу делать? Ну? Выбери уже что-нибудь и скажи "да"!
      Молчание было ответом.
      - Может, ты хоть карточный шулер? Которые в поездах орудуют? - с надеждой спросила певица. - Может, ты хоть вокзальный наперсточник?
      - Да ну тебя, что это еще за допрос! - Дикий все еще пытался сопротивляться.
      - Значит, профессиональный бездельник. Целыми днями слушаешь музыку, и тебе кажется, будто ты в ней разбираешься. В общем, будешь спутником, жестко заявила певица.
      - Это почему?
      - Потому что я этого...
      Дикий не видел, что за его спиной из-за портьеры вышел мужчина с пуговицами. Теперь этот мужчина был виден более отчетливо - одетый в мундир какого-то давно забытого ведомства, в брюки с лампасами, коротко стриженый, с живой физиономией. Сейчас на ней нарисовалось радостное ожидание, а в руках этого господина появились кожаная папка и гусиное перо.
      - Нет, я этого не хочу, - быстро сказала певица. - Зачем мне хотеть какой-то ерунды! Ты будешь моим спутником потому, что я заплачу тебе за услугу.
      Капля чернил сорвалась с пера и прожгла папку. От кляксы поднялся кудрявый дымок - в нем разочарованный пуговичный мужчина и растаял.
      * * *
      Они вошли в "Самарканд" - фантастическая белокурая красавица и ее неказистый спутник.
      Девчонки, тусовавшиеся у входиа и допекавшие охрану, тут же сделали стойку.
      А внутри стойку сделали богатые восточные мужчины, пировавшие за двумя сдвинутыми столами.
      Равным образом заметил парочку солидный дядя - иностранец, сидевший с местными партнерами.
      Оркестр, уже занявший места, тоже проводил ее взглядами.
      И официанты переглянулись.
      - По-моему, та самая... - шепнул один другому.
      - Вот стерва... Покрасила волосы и думает, что ее не узнают...
      - Ты Машке подскажи...
      - Машка ее видит.
      * * *
      Действительно, одна из девчонок, с виду постарше и покрупнее, выцелила взглядом певицу и Дикого.
      - Ты чего? - спросила ее подружка.
      - Ничего... так...
      Машка достала из сумочки мобилку.
      - Леший, ты? Подъезжай...
      - Сняла? - спросил мужской голос.
      - Не, тут другое. Подъезжай, говорю. Залетная птичка...
      - Понял. Ща буду.
      Машка сунула мобилку на место.
      - Анжелка, пдойди вон к той сучке и скажи, что сегодня тут все мужчины заняты.
      - Так она же со своим, - удивилась Анжелка, которой на вид было лет пятнадцать, не больше.
      - Какой он ей свой! Ты на рожу посмотри.
      Анжелка протрещала каблуками через зал, Машка и ее свита наблюдали. Обмен репликами был очень быстрый, и Анжелка таким же порядком вернулась.
      - Ну?
      - Сказала - дайте спокойно поужинать.
      - Она сказала? - переспросила Машка.
      - Ну!
      - А он - молчал?
      - Точно...
      - Учись, пока я жива, - наставительно сказала Машка. - Ее предупредили. Сейчас приедет Леший с бригадой...
      - Вот тоже додумалась - Лешего на нее наводить, - заметила третья девчонка, маленькая, крепко сбитая и губастая. - Да он сам ей заплатит...
      - Тебя не спросили! - огрызнулась Машка. - Иди вон, тебя с того столика уже полчаса пеленгуют. Иди, иди... и нажрись в мясо... А то с души вывернет...
      Советчица повернулась к столу с восточными мужчинами. Оттуда ей помахали - и она отправилась зарабатывть бабки.
      * * *
      - Как тебя зовут-то хоть? - спросил Дикий.
      - А тебе на что? - певица ковыряла салат, словно сомневаясь в его съедобности. Еще на столике было блюдо с мясными закусками и два фужера с аперитивом.
      - Обращаться же как-то надо.
      - А зачем? Я же вот не знаю, как тебя звать, и прекрасно обхожусь.
      - Я Дикий.
      - Какой?
      - Кликуха у меня. Ее весь город знает.
      - И давно?
      - С семнадцати лет. Так и приклеилась.
      - Кликуха хорошая. Только не по делу. Какой из тебя Дикий?
      - А что?
      - Никакой. Размазня ты. А еще в музыкальный бизнес полез. Тебе афиши разве что расклеивать, и то...
      - И расклеивал. И сцену красил. И билеты проверял, - ответил Дикий. Я что, виноват, если больше деваться некуда?
      - Дикий, ты же не любишь музыку. Ты же в ней ни уха ни рыла не смыслишь. А слушаешь, чтобы не хуже других быть. Потому что слушать музыку - это круто.
      - А ты - просто зануда. Люблю, не люблю - при чем тут это?
      И тут музыка, некстати будь помянута, зазвучала, помешав певице ответить.
      К столику подошел иностранец.
      - Прошу быть партнером, - обратился он. - Танцевать.
      - I'm glad to make You pleasure, - ответила певица, встала и пошла с ним под руку к пространству, отведенному под танцы.
      * * *
      Машка, зайдя за угол, снова названивала Лешему.
      - Ну, где ты там? Он уже к ней за столик сел!
      - Ничего, пусть посидит.
      - Слушай, это же та самая!
      - Да понял, не визжи. Делом бы занялась. Опять пустая приползешь. Толку с тебя!
      - Блин! - воскликнула Машка, но ее приятель этого слова уже не услышал.
      Машка сунула в сумку мобилку, достала помаду с зеркальцем, поправила губы. И тихо выругалась.
      * * *
      - He is my brother, - говорила певица хмельному иностранцу, который под столом уже держал руку на ее колене. - He is younger that me.
      - Yes, I am, - вставил Дикий. Иностранец повернулся к нему и свободной рукой похлопал по плечу. Тут же певица стремительно кинула ему в бокал облачно порошка. Дикий разинул было рот, но она так звонко рассмеялась, что идиотский вопрос замер у него на языке.
      Рассмеялся и иностранец.
      Певица взяла свой бокал и чокнулась с его носом, сказав при этом "дзин-н-нь! " Тут уж его совсем повело. Он схватил бокал с отравой,
      принялся сплетать руки для брудершафта, и брудершафт состоялся.
      * * *
      Машкины подружки, Анжелка и губастая девица, уже сидели с восточными мужчинами, но пока еще - рядышком и с краю. И поглядывали вбок.
      - Вот ведь сучка, - тихо сказала Анжелка. - Сейчас с ним в гостиницу пойдет и вытрясет как миленького.
      - Великая вещь клофелин, - так же тихо согласилась губастая. - Машка уже вся на пену изошла. Ты смотри, слишком перед Лешим не выделывайся. Машка - она такая. Ей бы эту сучку не трогать...
      * * *
      Иностранец рассчитывался с официантом.
      - Войдешь вместе с нами в номер, попросишься в туалет, - быстро инструктировала Дикого певица. - Там и останешься.
      - А ты?
      - Идиот...
      Иностранец встал и прихватил со стола початую бутылку. Певица поднялась и уверенно взяла его под руку.
      - Let's go, honey!
      Кавалера покачивало.
      - Куда ты его такого повезешь? - озабоченно спросил Дикий.
      - А никуда, тут из ресторана есть дверь в гостиницу. Очень удобно. Пошли, сэр.
      И она решительно повела иностранца к той самой двери. Дикий озадаченно посмотрел на пустые бокалы - и поспешил следом.
      * * *
      Он сидел на унитазе, пришлепнутом крышкой, и читал старую газету, когда заглянула певица.
      - Вылезай. Поможешь.
      * * *
      Иностранец лежал поперек тахты весь расхристанный.
      - Вовремя вырубился, - хладнокровно заметила певица. - Давай, одевай его.
      - Зачем? Он же у себя в номере.
      - Затем, чтобы ему служба медом не казалась. Он потом начнет свой маршрут вычислять. Был в "Самарканде", проснулся в номере, а деньги куда по дороге девались? Вот мы его сейчас куда-нибудь отведем...
      - Отведем? Да он же в хлам! - Дикий не верил, что эта грузная туша сейчас встанет и пойдет.
      - Оттащим. Все равно - одна не справлюсь. И пусть он ломает голову как туда попал.
      - Погоди... - до Дикого наконец дошло. - Какие деньги?!
      - У него две кредитки, я их трогать не стала. А шестьсот баксов взяла. Ничего, не обеднеет.
      - Шестьсот баксов?
      - А ты думал, он миллион наличкой с собой таскает? На, твое, заработал.
      Певица протянула Дикому пятидесятидолларовую банкноту.
      - Так мы за этим сюда ехали?
      - Ну да, за деньгами... - певица вздохнула и негромко рассмеялась. Почему-то в нужную минуту теряешь всякое соображение. Я вот могла просить чего душе угодно - так почему же я не попросила обычных денег? Не знаешь? Нет? И я не знаю.
      * * *
      - Вот, вот, пошли! - Машка показала пальцем. - Сейчас они его в лифте спустят, в переулок заведут и за мусоркой уложат.
      Она стояла в дверях, ведущих из гостиничного коридора на служебную лестницу. Крупный бритоголовый парень по кличке Леший смотрел из-за ее плеча.
      - Так, ясно. Теперь иди туда и смотри, чтобы никто не сунулся. Пошла!
      Машка поспешила по коридору. А за спиной у ее приятеля образовались еще двое похожих граждан.
      - Овца овцой, а за место держится, - сказал один.
      - Так ничего же больше не умеет, только ноги раздвигать, - заметил Леший. - А с этой телкой у меня особый разговор будет. Ишь, приехала! С клофелином! Умная! ..
      - Знаю я твои разговоры.
      - А знаешь, так молчи.
      * * *
      Певица и Дикий по какому-то унылому коридору тащили на себе иностранца.
      - Может, тут и оставим? - спросил, изнемогая, Дикий.
      - Нет, нужно на улицу.
      - Почему?
      - Сказала - нужно, значит, нужно.
      - Тихо, - с этим единственным словом перед ними появился Леший. Тихо, я сказал. Димон, Найк, оттащите лоха к диванчику. Ты катись, пока цел...
      Это относилось к Дикому.
      - А ты пойдешь со мной.
      Димон и Найк оттерли певицу с Диким и впряглись в иностранца.
      - Он тут ни при чем, - вмешалась певица. - Я его на улице подобрала.
      - Получше не нашла? - глумливо спросил Леший.
      - Не одной же в кабак идти!
      - Получше, спрашиваю, не было?
      - Искать времени не было! - выпалила она.
      Леший смотрел на певицу с возрастающим интересом.
      - Ладно. Это чмо пусть катится, а ты останешься, побазарим.
      - Идет, - весело согласилась она. - Считай, договорились.
      Леший обнял певицу за плечи - и вдруг грубо поволок куда-то вглубь коридора.
      Она вскрикнула.
      Дикий, окаменевший было от этой разборки, бросился на выручку. Димон с Найком, не позаботившись, куда рухнет иностранец, вмешались - и произошла свалка...
      * * *
      В какую-то подсобку со шкафами, с посудными полками, с гладильной доской, втолкнули сперва Дикого, потом певицу.
      Дверь захлопнулась.
      - Вот сволочи, - беззлобно сказала она. - Из-за каких-то шести сотен... А тебя кто просил лезть? Ты что, думаешь, помог? Спас? Ковбой, блин, техасский рейнджер! Граф Монтекристо!
      В негодовании она даже отвернулась и уставилась на полки. Сняла большую пеструю коробку, изучила надписи, поставила на гладильную доску.
      Дикий меж тем ощупывал челюсть и морщился.
      - Что, схлопотал? Надо же, когда в нем мужик проснулся! - продолжала издеваться певица. - Нашел время героизм проявлять! Чего это на тебя еапало?
      - Ты знаешь, даже кролик крольчиху защищает...
      - Ясно. Не надо меня защищать. Мне ничего не угрожает. Понял? Мне никогда ничего не угрожает!
      - Вот это правильно, - без особого восторга заметил сидящий уже за шкафом пуговичный мужчина. - Вот же навязалась мне на голову...
      Певица прошлась по тесной подсобке, открыла окно.
      - Хотите вылезть с пятого этажа, мадам? - оживился мужчина.
      - А чего тут хотеть? Возьму да и вылезу! - певица с недоверием посмотрела на Дикого. - Черт! Еще и этот! Ну, зачем ты только за мной увязался, горе мое?! Я бы и без тебя справилась!
      - Так, может, все-таки хочешь? - безнадежно спросил пуговичный мужчина.
      - Когда захочу - тогда и скажу.
      - Чего это ты? - спросил Дикий.
      - Ничего. Сама с собой рассуждаю.
      Певица задрала юбку и перекинула ногу через подоконник. Дикий кинулся на нее и втащил обратно.
      За что, едва лишь она высвободилась, схлопотал оплеуху.
      - Дура! - заорал он. - Навернешься же!
      - Ты можешь понять, что мне ничего не угрожает? Нет, ты можешь это понять?! Я же в любую минуту могу...
      - Ну?! - мужчина за шкафом даже приподнялся со стула.
      - Могу сделать все, что угодно. И ничего мне за это не будет.
      - Только один раз, - поправил он.
      - Эдька прав. Ты просто сумасшедшая. Шизофреничка, - сказал Дикий. Хочешь разбиться в лепешку - разбивайся.
      - Я ничего не хочу. По крайней мере, сейчас, - певица села на подоконник. - Ты пойми - я даже если пойду по проволоке, все равно не упаду. Вот черт, что же теперь с тобой делать?
      - Требуется моя помощь? - осведомился пуговичный мужчина.
      - Если бы не ты...
      - Вот интересно! Кто кого затащил в этот "Самарканд"?!
      - Кто за кем прыгал в поезд?!
      Тут дверь отворилась. На пороге стоял Леший.
      - Ну, что? Потолкуем?
      - Заходи! Может, и договоримся, - предложила певица. - Ты, что ли, тут овец пасешь?
      - Умная... Сейчас еще поумнеешь! - внезапно разозлившись, Леший замахнулся на певицу.
      Дикий, уже схлопотавший раза, шарахнулся, мужчина за шкафом вскочил. Но певица успела раньше всех - схватив коробку, она выкинула в лицо Лешему белую пыль, и он схватился за глаза.
      - Бля-а-а! ..
      - Ходу! - Певица выскочила в коридор, Дикий - за ней.
      - Нет, вы только полюбуйтесь, что с женщинами делает безнаказанность... пробормотал пуговичный мужчина и поднял с полу коробку. - Абразивный порошок... для чистки унитазов... Ну, могло быть и хуже...
      * * *
      Карабкаться ночью через незнакомый забор - сомнительное удовольствие. Но певица сидела на нем, задрав длинный подол, и пыталась втащить Дикого, явно испытывая наслаждение от форс-мажорной ситуации.
      - Ты, главное, ничего и никогда не бойся, - говорила она. - Ты не представляешь, сколько лет жизни у меня сожрал тупой и бессмысленный страх.
      Дикий сел рядом.
      - Ну и дальше куда?
      - А тебе что, тут плохо?
      - Давай все-таки куда-нибудь двигаться.
      - Погоди...
      Они сидели на заборе, и она безмятежно смотрела вверх, на звезды, а он ерзал, пытаясь устроиться поудобнее.
      - Ночь весенная блистала свежей южною красой... - негромко пропела она. Тихо Брента протекала, серебримая луной...
      - Откуда ты только все это берешь?
      - Что - все?
      - Ну, тексты, музыку...
      - Дикий - ты и есть Дикий. По-твоему, человечество шесть тысяч лет жило без музыки, и вот пришла дура Джоанна - и с нее все началось? Знаешь, кем я себя ощущаю?
      - Ну?
      - Драконом, которого поставили охранять клад. И вот он по ночам раскладывает сокровища и любуется ими... Нет, все-таки это было удачное желание! Мне теперь ни пластинки не нужны, ни кассеты! Вся музыка - моя, понимаешь?
      И над помоечным пейзажем провинциальных задворков полетел звучный, чистый, играющий, как серебряная рыбка в горном ручье, голос.
      * * *
      Дикий и певица шли по утреннему шоссе. Она уже была в обычном своем белом платье, он тащил сумку.
      - Там сразу за перекрестком автобусная остановка. Сейчас дети из Сабурова едут в школу, там своей нет, есть только в Бердниках, так что рейс должен быть.
      - Откуда ты знаешь?
      - Еще бы я не знала... Я здесь жила... сто лет назад...
      - И тоже в Бердники автобусом ездила?
      - Ну да, только не этим - другим, городским.
      - Из города ездила учиться в деревню?
      - Учиться? - она искренне удивилась, потом вздохнула. - Ну, считай, что так.
      - А куда мы вообще направляемся?
      - Мы направляемся в одно место, - загадочно сказала она. - Хочу кое-что увидеть. Не дергайся, у нас целых шестьсот долларов. А когда они кончатся...
      - Ну?
      - Останется клофелин. Сниму какого-нибудь богатого дядьку...
      - А иначе - никак?
      - Иначе - никак, - отрезала она. - Это мой способ зарабатывать деньги.
      - Да если бы ты со своим голосом хотя бы в нашу дурацкую филармонию пришла! - заорал Дикий.
      - А вот голос не трожь! Мой голос, что хочу - то с ним и делаю! Я не хочу этим голосом зарабатывать на жизнь! Я буду петь только то, что меня радует! Меня, а не обдолбанных кретинов!
      - Ну ты и подарок...
      - Я слишком долго делала то, что меня совсем не радовало... - вдруг сказала она, очень тихо и очень серьезно.
      * * *
      Автовокзал в райцентре - Вавилон в миниатюре. Дикому еще не приходилось бывать в таких жутких местах, где вперемешку - бомжи, цыгане, кавказские и еще какие-то беженцы, тетки с неподъемными клетчатыми сумками, кассы, больше похожие на дачные сортиры, киоски со всякой дрянью, раздолбанные автобусы, иномарки и впридачу - коновязь с лошадьми.
      Однако певица чувствовала себя в этом бедламе уверенно. И он плелся за ней, уже мало что соображая. Наконец она соизволила обернуться и обратиться к нему.
      - Я все смотрю - что же тут изменилось.
      - Ну и что?
      - Ничего - только я.
      - Что - я?
      - Я - изменилась. Меня почему-то уже не раздражает этот шум, и даже эта грязь...
      Она замолчала, прислушиваясь.
      Автовокзал уже давно был поделен нищими на участки. Сидели бабки с замотанными в платки спящими внучками, сидели дедки с облезлыми псами, и еще все громче звучала гитара. Певица, как одурманенная, шла на голос, чуть ли не переступая через людей, и Дикий с сумкой пропихивался следом, и наконец они встали перед гитаристрм, который поставил свою табуретку прямо под мордой только что покинутого пассажирами и шофером автобуса.
      Гитарист был более чем колоритен - в лаковых штиблетах на босу ногу, в узких полосатых штанах, в пиджачке, который полоскали в кастрюле с борщом, и при бабочке - тоже вроде бы на голое тело. Лица было не разглядеть - так низко он навис над обшарпанной гитарой.
      Если бы Дикий соображал чуть побольше - он увидел и услышал бы, что двенадцатиструнка из тех изумительных по силе и тембру звука инструментов, за какие профессионалы платят бешеные деньги, сперва - при покупке, потом при реставрации. Он бы обратил внимание, как безупречно строит гитара. Он бы не оценил технику полупьяного исполнителя во всех нюансах, но понял бы, что этого бедолагу учили мастера, и учили долго, и научили-таки!
      Гитарист перебирал струны, выстраивая причудливые и прекрасные в своей логической завершенности музыкальные фразы, он импровизировал, словно сам задремал, а руки обрели ненадолго свободу. И вдруг повел что-то испанское... Может, это был Альбенис, может, Таррега, но - настоящее...
      На слушателей и на горку монет в шляпе ему было наплевать. Играл, что хотел, и баста.
      - Ты?... - спросила певица. - Нашлась пропажа...
      Она заглянула в шляпу.
      - Не густо...
      Толстая бабища в халате, застиранном до стойкого грязно-серого цвета, перехваченном таким же страшным фартуком, подошла к гитаристу, таща за собой железную таратайку.
      - Сереж, на беляшик. Только что горячие подвезли.
      Он, как бы не слыша, доиграл мелодию - и тогда лишь взял протянутый беляш. На женщину даже не посмотрел...
      Певица постояла, подумала, повернулась к Дикому.
      - Надо же... не растерял... помнит...
      - Что это было? - спросил Дикий.
      - Музыка это была.
      Певица достала из сумочки несколько банкнот, общей суммой рублей на сто, и кинула в шляпу. Гитарист поднял глаза, увидел стройную девушку, нахмурился, всматриваясь, махнул рукой - ну, не узнал и не узнал, что же теперь?..
      - Пошли, - сказала певица. - Можем возвращаться.
      - Куда?
      - Куда-нибудь. Надо же... что играет...
      - Так мы ради него, что ли, сюда тащились?
      - Ты не поверишь, Дикий... Я ехала сюда, в здравом уме и твердой памяти, чтобы убить этого человека... И все, что было, - с ним вместе...
      И, не дожидаясь ответа, она пошла к автобусам.
      * * *
      - Тебе когда-нибудь приходилось прощать? - спросила певица.
      Место было для таких бесед самое подходящее - станционный буфетик. И перед путешественниками стояла в стопках самая банальная водка.
      - Ну, наверно.
      - Странно. Я сейчас поняла одну вещь. Чтобы простить, нужно ощутить свою силу. Слабый не прощает, нет! Он делает вид - а потом укусит. Понял?
      - Ты что, действительно собиралась убить того дядьку? - спросил Дикий.
      - Может, и не собиралась, но очень хотела. И вдруг оказалось, что незачем. Он сам себя убил. Он же играет и сам себя не слышит! Ты заметил? Он играет, как патефон!
      - Не, не заметил. По-моему, как раз он играет с душой.
      - А я? Как я пою? С душой?
      - По правде? Ты дурака валяешь.
      Сказанув такое, Дикий съежился. Но по шее не получил.
      - Когда что-то важное к тебе вообще не приходит - это еще полбеды. А беда - когда оно приходит с большим опозданием. Вот как ко мне - голос.
      - В твоем возрасте так петь еще не полагается, - убежденно возразил Дикий. - У меня одна знакомая в музучилище преподает, она объясняла голос должен созреть.
      - Очень она разбирается, твоя знакомая... Слушай, мне впервые в жизни хочется надраться.
      - Я вижу. Это только кажется, что надерешься - и все навсегда забудешь. Потом опять вспоминаешь.
      Дикий не видел, что рядом со столиком образовался стул, а на стуле пуговичный мужчина с папкой и пером.
      - Желание надраться? - уточнил он. - Только и всего?
      - Нет! - воскликнула певица. - Это не считается! Надраться я и без посторонней помощи сумею.
      - Что ты все про какие-то желания? - удивился Дикий.
      Певица отпила водки и поморщилась.
      - Какая все-таки дрянь! Ты сказки тысяча и одной ночи читал?
      - Нет, - честно сознался Дикий.
      - Ну, кино про Аладина и волшебную лампу смотрел?
      - Давно когда-то.
      - Спасибо и на этом. Помнишь, там нужно потереть лампу, появляется джинн и исполняет твои желания?
      - Ну, помню.
      - Так вот, я лампу не терла, но сделала случайно одно доброе дело. И мне тоже предложили назвать три желания. Первое я сказала сразу - петь лучше, чем Монсеррат Кабалье. Лучше всех в мире! И тут же почувствовала, что смогу. Потом подумала - если такая старуха вдруг вылезет с голосом, кто ее пустит на сцену? Разве что преподавать в консерваторию...
      - Ка-какая старуха?.. - без голоса спросил Дикий.
      - Вера Александровна Шелехова, вот какая.
      Тут Ликий покачнулся на стуле и чуть не рухнул.
      - А ты думал, я ее пришибла и квартиру отобрала? Вот дурак. Значит, голос есть, чего еще? И тогда я захотела стать охренительной двадцатилетней блондинкой, - продолжала певица, как бы не замечая ужаса на лице собеседника.
      - Блондинкам больше не наливать, - пробормотал Дикий.
      - Будешь меня воспитывать - не обрадуешься, - предупредила певица. Так на чем мы остановились?
      - Ты лучше действительно нажрись в хлам и засни, - посоветовал Дикий. - А то, когда ты так говоришь, мне кажется, будто это правда.
      - Еще бы не казалось... - проворчал пуговичный мужчина. - Ну так будет мне сегодня третье желание?
      - Я нажрусь, - пообещала она. - А с третьим желанием вот что. У меня хватило ума не использовать третье желание немедленно! Я его отложила на будущее. Как конфетку! Так что могу превратить в лягушку. И будешь всю жизнь на болоте квакать - причем интеллект у тебя сохранится человеческий. Как оно? Привлекает?
      - Врешь ты все, - сказал, кое-как опомнившись, Дикий. - Голос у тебя от природы. А Шелехову кто-то убил. И ты знаешь, кто, потому что он тебя поселил в ее квартире. И ты убегала из города как раз от него!
      - А зачем бы убивать старую дуру? - удивилась певица. - Денег она не скопила, опасной информацией не владела, никому дорогу не перебежала. Жила себе и жила... только вот вдруг заметила, что пока воспитывала сына, внука и еще каких-то чужих детей, жизнь взяла да и кончилась... А ты знаешь, как она жила? Погоди... дай вспомнить...
      - Может, не стоит? - спросил пуговичный мужчина.
      - Сперва она боялась вылететь из музучилища. Потом ее распределили черт знает куда, полтора часа на автобусе, в сельской школе, в Бердниках этих занюханных, пение преподавать. И она смертельно боялась опоздать на этот проклятый автобус! Ей все время внушали - ты должна, должна, должна! Должна работать, должна быть замужем, должна родить ребенка! И она до чертиков боялась что-то сделать не так! Она боялась петь в ванной, когда стирала и машира выла на полную мощность! Боялась мужа потерять! Боялась остаться одна, потому что ей сказали - нехорошо оставаться одной. Господи, ну почему она им всем верила? А ты знаешь, как она боялась правды?
      - Знаю, - подтвердил Дикий. - Сам ее до смерти боюсь.
      - Молодец. И вот нашелся человек, позвал... Ну, не всерьез, понарошку позвал, так, играл... А у нее муж, у нее ребенок, у нее кастрюли, у нее свекровь сумасшедшая... Да ничего же и не было! Целовались только... Да он еще и моложе был, на пять лет... Ну, выпивал... Она струсила - и он струсил... Думала - никогда ему не прощу! Мог же настоять, увести, все было бы по-другому! Дикий, я очень много об этом думала. У меня было время, я сидела одна в этой однокомнатной квартирешке и думала. И поняла, что виной всему - этот дурацкий страх. Мне его внушили. И вот однажды...
      - Стоп, - сказал пуговичный мужчина. - А вот подробностей как раз не надо. Или ты говоришь наконец, какое у тебя третье желание, или пьешь до дна и засыпаешь, как пьяница на свадьбе - рожей в салат.
      - Не-ет! Я третье женанье приберегу! Как конфетку! Я ведь теперь делаю все, чего захочу! Хочу - арии под мостами пою. Хочу - по кабакам гастролирую!
      - Ну, что ты, в самом деле... Ну, попроси ты денег и успокойся. Голос есть, молодость - есть, я тебе счет в банке открою и расстанемся по-хорошему, - вдруг заныл пуговичный мужчина.
      - Нет, я сказала! Нет! Нет!
      Певица треснула кулаком по столу, посуда прыгнула.
      - Давай я тебя отведу куда-нибудь, - перепуганно предложил Дикий. - А то придется в ментовке ночевать. Повяжут - только так!
      - А я их - в Африку!
      - Кого?
      - Ментов! Скажу: хочу, чтобы вы в Африке оказались! И - фр-р-р! Полетели!
      Певица изобразила руками ментовский полет над Средиземным морем и для выразительности даже вскочила на табуретку.
      Дикий в охапке поволок ее прочь из станционного буфета.
      - Может, мне ей денег просто так дать? Впридачу? - сам себя спросил мужчина и поежился в своем мундирчике. - Чтобы не гастролировала и не искала приключений на свою задницу? А? Ведь побьют дуру, обязательно когда-нибудь побьют...
      * * *
      Автобус остановился в Барсуковке. Дикий помог певице выйти.
      - Ну, спасибо, дальше я сама, - сказала она.
      - И на чай не позовешь?
      - А зачем? Ты пойми - уломать меня петь эту вашу дрянь у тебя все равно не получится. Всерьез я не хочу... Не хочу делать из музыки работу, понял? Я и так всю жизнь горбатилась! Буду петь для своего удовольствия.
      - Вот интересно, какое у тебя будет третье жаление... - в пространство произнес Дикий.
      - А я его приберегаю. Я - хитрая. Помнишь, когда нас в подсобке заперли? Когда я в окно лезть хотела? Я знаю, если чего - скажу...
      Пуговичный мужчина со своей папочкой тут же образовался.
      - Чур, не считается! Скажу примерно так: пусть все будет по-прежнему! Вернусь туда, откуда вся эта дребедень началась. Если бы мне угрожало что-то серьезное...
      - Удачи, - сказал Дикий, повесил ей на плечо сумку, развернулся и пошел прочь.
      Она побежала следом, ухватила за руку, развернула к себе.
      - Ты чего?
      - Ничего.
      Он стряхнул руку и побежал к остановке - туда как раз прибыл обратный автобус.
      * * *
      Дикий сидел у Кольки и взахлеб жаловался.
      - То, что мне в торец заехали - это ей как два пальца об асфальт! Главное... - и тут он очень похоже передразнил, - "мне же ничего не угрожало"! Побьют ее когда-нибудь, вот увидишь! Она, конечно, хитрая, она по всей области ездит, шлюха клофелиновая! Она по меньшей мере раз в месяц так выезжает! На заработка! Деньги воровать - это ей не страшно! А на сцену выйти - страшно! Ну, разве не дура?!?
      - То, что дура, еще полбеды. Беда, что у нее действительно уникальный голос, - заметил Колька. - Не ты один с ней натерпишься...
      - И врет, как сивый мерин!
      - Будто она - старуха Шелехова? Очень странный способ, тебе не кажется?
      - Способ чего?
      - Способ спрятать убийство.
      - Ой, еще и это...
      Зазвонил телефон. Колька взял трубку.
      - Смольный на проводе.
      - Николай, это я, - казенным голосом сказала Настя. - Я с ребенком была в поликлинике, ребенку нужен массаж, это стоит денег. Ты можешь помочь?
      - Не вопрос, - ответил Колька. - Сколько?
      - Первые пять сеансов - шестьсот рублей. Потом я получу зарплату и буду платить сама.
      - Твоя зарплата! - воскликнул он. - Ладно, деньги будут. Сегодня вечером. Пока.
      Он положил трубку первым.
      - Еще одна дура, - пожаловался, сопя. - Медом ей в этом музучилище намазано! Пошла бы концертмейстером к Эдьке! Нет! Она, видите ли, не может! Там, видите ли, условия неподходящие! Дикий, вот тысяча, занеси ей. Видеть ее не могу.
      - Сдачу взять?
      - Кретин.
      - Ты чего?
      - Да ну тебя...
      Приятели замолчали, и каждый уставился в свою точку.
      * * *
      - Ну придумай же что-нибудь, - попросил пуговичный мужчина.
      Он стоял у окна, а напротив, - певица.
      - У меня дел невпроворот, а я каждую минуту из-за тебя дергаюсь вдруг оно наконец тебя озарит, это последнее желание! Ну, решись на что-нибудь в конце концов и отпусти меня!
      Певица помотала головой. Ей было тяжко.
      - Я же понимаю - ты боишься прогадать. Голос и красота оказались пустыми игрушками. Может, все-таки деньги?
      - Ну да, боюсь. Боюсь! - и вдруг голос певицы сделался умоляющим. Ну, подожди еще немножко, Кадлиэль! Подожди еще чуточку!
      - Может, тебе замуж хочется? - очень осторожно предположил он.
      - Я два раза была замужем, хватит.
      - А ведь могла бы отхватить лучшего жениха. С твоими-то ножками...
      - Вот то-то и оно, что с ножками. Кому нужна жена с внешностью кинозвезды, подумай сам? Хорошему человеку такая жена не нужна!
      - Так найди хорошего человека - остальное я сделаю сам! - Кадлиэль даже обрадовался. - Договорились? Твердо?
      - Кадлиэль! - вдруг позвала она.
      - Я!
      - Ты - черт?
      - Нет, Верочка, я не черт. Я просто обладаю кое-какой силой. Скажем так немалой силой. Я владею основами трасформации - скажи, тебе было очень больно, когда менялась фигура, когда менялось лицо?
      - Сперва все чесалось.
      - А горлышко?
      - Нет, связки не болели.
      - Ну вот, видишь? В конце концов, это даже некорректно. Ты мне оказала услугу, я обязан расплатиться...
      - По-моему, ты ее придумал, эту услугу, - помолчав, сказала певица. Я только не понимаю, зачем.
      - Ты дкйствительно спасла меня от смерти.
      - Да? Так за что мне это наказание?! Кадлиэль, я не понимаю, что мне теперь с собой делать! Я не хочу на сцену! Это - не мое! Не мое! Я просто всю жизнь мечтала петь, просто громко петь, и чтобы никто не стучал в стенку...
      - Ты так боялась этого стука в стенку?
      - Кадлиэль, ты пытаешься понять, а это понять невозможно. Для этого нужно хотя бы на две недели стать женщиной, которая боится быть не как все. Ей кажется, будто быть как все - это путь к счастью. У нее это плохо получается, но она очень старается... Какого черта я во второй раз вышла замуж?! За это убожество?! - певица треснула кулаком по подоконнику.
      - Когда что-нибудь придумаешь, позови, - Кадлиэль зашел за оконную штору, несколько секунд она сохраняла контуры его тела, потом ткань обвисла и вернулись ровные складки.
      * * *
      Дикий и Настя шли по улице, с ними был Настин ребенок - едва научившаяся как следует ходить девочка. Малышку с двух сторон вели за руки.
      - Врешь ты все, - сказала Настя. - Таких людей не бывает.
      - Три желания, значит, бывают, а чтобы человек сам в себе запутался не бывает? Мужиков клофелином травить и бумажники чистить она, видите ли, не боится! А выйти на сцену и запеть - боится!
      - А чего ты злишься? - вдруг спросила Настя. - Что она тебе не дала?
      - С тобой вообще можно разговаривать по-человечески? - спросил смертельно обиженный Дикий. - Или у тебя одно на уме?
      - Это у тебя одно на уме, - отрубила Настя. - Насчет клофелина все понятно. Это она так сама себя воспитывает.
      - Жрать ей нечего - вот и воспитывает. Красоту - попросила, голос попросила, а попросить денег не догадалась!
      - Значит, ты веришь в эти три желания?
      - Да ну тебя... Не верю, конечно! Она поддала и начала сказки рассказывать! Идет направо - песнь заводит, налево - сказку говорит! Ну прям про нее писано.
      Настя посмотрела на Дикого с интересом и вдруг негромко и внятно произнесла:
      - Миау...
      * * *
      Настя вышла из автобуса и направилась к крайней многоэтажке. В руке у нее был торт на веревочке.
      * * *
      И вот они с певицей уже сидели за чаем.
      - Все время хочется сказать вам "ты", - произнесла Настя, нарезая торт.
      - Ну так и говори.
      - Можно?
      Певица расхохоталась.
      - Ничего, ничего, это я не над тобой смеюсь... Просто я давно уже не слышала такого "ты". Лет сорок, наверно...
      - Да смейся на здоровье, - позволила Настя. - Я же понимаю. Вернее, стараюсь понять. Когда мне Дикий все рассказал, я первым делом подумала: блин, да она же там, в своей Барсуковке, совсем одна! Нельзя, чтобы человек оставался солвсем один... как я, когда мелкую родила... Я мигом из тусовки выпала. Они все почему-то решили, будто я забеременела, чтобы Кольку на себе женить. Я у нас уже давно были документы поданы, просто он никому не рассказывал.
      - Ты умница, - сказала певица. - Ты говоришь именно то, что нужно, про свадьбы, про мужиков, про детей. Хочешь, я тебе про свою вторую свекровь расскажу? Как она замок к холодильнику приспособила? Погоди!
      Певица вскочила, аинулась со стулом к шкафу, полезла на антресоли.
      - Держи, лови!
      Вниз полетели пакеты.
      - Там где-то мое гипюровое платье, сейчас опять такие носят! Там должны быть туфли с острыми носами! Мы сейчас устроим показ мод!
      - Мы сейчас вынесем все это на помойку, - строго ответила Настя. Почему ты сама это все не выбросила? Боялась, что свекровь с того света будет тебя ругать? На черный день берегла?
      Певица так и застыла на стуле.
      - Ты права. Ты на сто процентов права. Ну, раз пошла такая пьянка! ..
      Пакеты летели, и Настя тащила их в прихожую, и на лестницу, и к мусоропроводу.
      Сидя на подоконнике, за ней наблюдал Кадлиэль.
      - Вот это уже интереснее, - сказал он.
      Сверху слетела сумка.
      - Погоди! - певица открыла ее и вытряхнула на пол содержимое.
      - Это что, пудреница? - удивилась Настя.
      Певица подняла с пола старый блокнот.
      - Все, все на мусорку! И это тоже! - Настя попыталась и блокнот прихватить, но певица не дала.
      - Да постой ты! Тут же все мои однокурсницы!
      Настя потащила к мусоропроводу охапку рухляди и сумку впридачу. А певица села посреди всего развала в кресло, нашла нужную страницу и тут же захлопнула блокнот.
      Когда Настя вернулась, он был уже спрятан под диванную подушку.
      * * *
      Настя, как всегда, занималась стиркой, в ванной стоял на табуретке чайник.
      - Мама, поставь на огонь большую кастрюлю! - крикнула она. - Вода в кране чуть теплая.
      - Опять трубу прорвало, - откликнулась мать. - Повесишь белье на балконе! За ночь должно высохнуть!
      * * *
      Дикий стоял под железнодорожным мостом и поглядывал на часы. Темнело.
      Белое мелькнуло в полумраке, он кинулся через дорогу наперерез.
      Но это была совсем другая девушка. Даже не одна, а с парнем.
      Дикий присел в нише.
      Музыкальная фраза донеслась - как будто серебряный голос все еще гулял под гулкими сводами.
      Дикий поднял голову - голос исчез.
      * * *
      Настя стояла на балконе, среди висящих на веревках детских вещей. На соседнем балконе стоял Кадлиэль.
      - Послушайте, вы должны мне помочь! - воскликнул Кадлиэль. - Уговорите ее как-нибудь! Пусть она наконец хоть чего-то пожелает!
      - Но как? - Настя растерялась. - Она же взрослый человек... Она сама все про себя знает...
      - Она старая, выжившая из ума рухлядь! Она уже не знает, чего хотеть! Настенька, она любит молодежь, она вас послушает!
      - Вот это вы правильно сказали. Она не знает, чего хотеть. Я с ней по городу гуляла - мы столько всего видели! А ей неинтересно.
      - А вы с ней еще погуляйте, - Кадлиэль протянул бумажник. - Берите, берите, это на мелкие расходы. Помогите ей что-нибудь выбрать. А я отблагодарю, честное слово!
      - Сколько? - вдруг спросила Настя.
      - Денег?
      - Да.
      - Настенька, вы не совсем поняли. Я не имею права предлагать. У меня есть права, много прав! Но надо мной висят запреты. Вот когда у вас родится желание, возникнет мыслеобраз - я могу дать ему плоть. Даже если вы увидите внутренним взором бриллиант в тысячу каратов - я тут же вручу его вам с поклоном.
      Кадлиэль действительно поклонился, но вместо бриллианта поцеловал Настину руку.
      - Кто вы? - спросила Настя.
      - Да не бойтесь, ради всего святого. Я не черт, не бес, я вообще к этому отношения не имею, я просто обладаю некоторой силой, и эта сила вне добра и зла...
      - Не имеете отношения к добру и злу? Разве это возможно?
      - Разумеется, возможно.
      - А если я захочу чьей-то смерти? Вот представлю себе, как я убиваю этого человека! Тогда - что? Мое желание исполнится.
      - Должен вас огорчить, - Кадлиэль развел руками. - Оно таки действительно исполнится. Только вам же, Настенька, за него потом и отвечать. Вы представьте себе чего попроще. Чемодан с деньгами, скажем... И скажите вслух, громко: хочу чемодан с деньгами! Ну, договорились?
      - Значит, так. Я добиваюсь от нее третьего желания, а вы - исполняете три моих желания!
      - Три?
      - Три! - Настя протянула перед собой руки. - Посмотрите, на что они стали похожи! У нас стиральная машина сломалась, на новую денег нет! Горячая вода сломалась! Я же в училище первая была, с красным дипломом окончила! Мне в консерваторию поступать надо было, в Московскую! Мне и теперь не поздно! Я догоню, я успею! Три желания - и точка! Все! Иначе...
      - Ладно, ладно, уговорились... - Кадлиэль даже замахал на нее руками. - И какие, если не секрет?
      - Первое - чтобы моей Наташке уже было семь... нет, десять лет.
      - Ого!
      - Чтобы ее уже можно было спокойно оставлять одну дома. Второе... второе...
      Настя задумалась.
      - Не торопитесь, Настенька, время еще есть. Вон Верочка Шелехова поторопилась, не подумала... - заворковал было над ней Кадлиэль, и вдруг насторожился. - Ого! Что-то новенькое!
      Настя подняла голову - но он уже таял в воздухе.
      * * *
      Певица сидела в прихожей на краю телефонного столика, держа трубку возле уха.
      - Не может быть! - воскликнула она. - Ему же всего... всего пятьдесят восемь! Он же еще совсем молодой мужчина! Господи, как же это...
      И она, сама того не осознавая, заплакала.
      * * *
      Настя выскочила из такси и вбежала в подъезд знакомой многоэтажки.
      * * *
      - Вот билеты! Поезд через два часа, прибывает, правда, в пять утра, ничего, перебьемся! - выпалила она.
      - Ты едешь со мной? - певица не верила своим ушам.
      - Я еду с тобой! Чтобы ты один раз все решила окончательно! Ведь ты же все сделала ему назло! Вот и ревешь сейчас, как дура! Ты же любишь Сергея! Что, нет? Любишь!
      - Кого? Этого алкаша подзаборного? - певица еще сопротивлялась.
      - Я что, не вижу, не понимаю? Ты же из-за него ревешь!
      Тут певица опять заплакала.
      - Едем! - сказала Настя. - Ты спасешь его и останешься с ним. И сделаешь из него человека!
      - Это невозможно - из алкаша сделать человека. Он все равно останется алкашом!
      - Но ты же - можешь! Ты - можешь! Тебе достаточно только очень сильно захотеть!
      - Погоди, погоди... - певица вытерла слезы. - Во-первых, это вообще была не любовь... У меня был муж, ребенок... а Сергей... это было - так, наваждение...
      - И ты сорок лет не можешь забыть это наваждение?
      - Какие сорок?! - певица беззвучно сосчитала годы. - Ты что?! Гораздо меньше... Погоди, я даже как-то не подумала, что могу...
      - Едем! - твердо сказала Настя. - На месте разберемся. Пойдем в больницу, узнаем, в каком он состоянии, твой Сергей. Может, и желать ничего не придется, может, врачи сами все как надо сделают. Давай, собирайся!
      И сама полезла в шкаф - выкладывать на диван белье и полотенца.
      - Умница, девочка! - похвалил Кадлиэль, появившись из-за шторы. Давай, трудись, зарабатывай свои три желания...
      * * *
      Дикий сидел в комнате у Кольки.
      - Ну и что же теперь делать? - спрашивал Эдик. - Сидеть, как кура на яйцах?
      И вдруг передразнил кого-то, им обоим, видать, знакомого:
      - Что делать, что делать? Снять штаны и бегать!
      Дикий ничего не ответил.
      - Послушай доброго совета - пойди и нажрись. В мясо! В лоскуты!
      И это не подействовало.
      - Ну, хочешь, вместе нажремся?
      Колька вскочил и стал ходить по комнате.
      Зазвонил телефон. Колька взял трубку.
      - Это я. Пожалуйста, забери сегодня Наташку. Мать не может, у нее дежурство, - сказала Настя.
      - А у меня репетиция!
      - Это не только мой ребенок, но и твой! Ты что, один вечер не можешь с ребенком посидеть? В одиннадцать придет мать.
      - Раньше позвонить не могла?
      - Николай, нам срочно нужно уезжать. На сутки, или на двое суток, я сама еще не знаю. В общем, возьмешь ключ от квартиры у матери...
      - Была охота тащиться к твоей мамочке.
      - Николай, я не могу тебе свой передать, я сейчас в Барсуковке...
      - Она в Барсуковке, - прикрыв микрофон, сказал Дикому Колька. - Она у этой твоей! Они куда-то уезжают...
      Дикий выхватил трубку.
      - Настя, это я! Куда она собралась?
      - Кто - она?
      - Ну... Вера!
      - Не твое дело. Пусть Колька возьмет у матери ключ и сходит за ребенком, понял? Пока!
      Длинные гудки...
      - Мне это не нравится, - сказал Колька. - Я бы даже сказал, совсем не нравится. Нашла себе подружку!
      - Мне тоже...
      - Если эта твоя опять без денег сидит...
      - Хочешь сказать, она опять поедет с клофелином в какой-нибудь Задрючинск снимать мужиков?
      - С клофелином - на здоровье! Она с Наськой поедет!
      - Блин! Этого еще не хватало!
      - Что, дошло?
      - Пошли! - Дикий вскочил. - На такси у меня есть. Батя вчера подкинул.
      * * *
      Из многоэтажки вышли Настя и певица, обе - с дорожными сумками.
      - Такси поймаем. Ты, главное, не бойся. Он в больнице, его лечат... Приедем, разберемся, может, все не так уж страшно... - Настя немного суетилась. - Заплатим кому следует, обеспечим уход... И тогда ты поймешь, что делать дальше. Мне кажется, если ты всю жизнь его любила, то нужно наконец решиться и остаться с ним! Ты сделаешь его другим человеком! Он будет выступать, прославится! Ты же это можешь...
      Певица, почти не слушая, шла к шоссе.
      И тут очень вовремя поблизости затормозило такси.
      - Ну вот, видишь! Этих привез, нас заберет! - Настя кинулась махать таксеру рукой. И тут окаменела - она увидела, кого привезла машина.
      Колька решительно отобрал у нее сумку.
      - Совсем сдурела? Нашла себе заработок!
      - Ты чего?! - Настя попыталась вырвать у бывшего мужа сумку, он не пускал.
      Дикий же заступил дорогу певице.
      - Вера, не надо! Не надо никуда ездить! Тебе деньги нужны? Вот - меня батя проспонсировал! Сколько тебе надо? Я у него еще возьму!
      - При чем тут деньги? Я не за деньгами!
      - А за чем?
      - Послушай, Дикий, чего ты лезешь? Вечно ты всюду лезешь! - видя, что сумку у Кольки не отнять, Настя напустилась на Дикого. - У нее беда, ты что, не видишь? Там человек умирает! Она еще успеет спасти!
      - Какой еще человек?
      - Не все ли тебе равно!
      Но Дикий понял.
      - Это - тот? С гитарой?
      - Послушай, - певица вдруг взяла Дикого за плечи. - Я так больше не могу! Надо же что-то с собой делать... я не девочка... Это - лучшее, что у меня было, понимаешь?..
      - Оставь наконец в покое свое прошлое! - закричал Дикий. - Хватит с ним разбираться! Перестань с ним воевать! Хватит с тебя! Чего ты боишься?
      - Да она же любит его! Она из него человека сделает! - опять вмешалась Настя.
      - Ты его видела, этого человека? - огрызнулся Дикий. - Это - все, финиш, отстой! Это - патефон! Его уже нет!
      - Но она же может! Она захочет!
      - Чего - захочет? Всю жизнь с ним няньчиться? С этим алкоголиком?
      - Дурак! Она захочет - и он станет нормальным человеком! Ей же нужно только захотеть!
      - В самом деле, Дикий, не лезь ты в эти разборки, - сказал Колька. Ну, что ты привязался?
      - Я люблю ее, - очень просто ответил Дикий. - Я учиться пойду, профессию получу. Квартира у меня есть. Я все сделаю, как надо! Если она будет со мной!
      - Какой же ты эгоист! - воскликнула Настя. - Нет, ты просто фантастический эгоист! А чего ей надо - ты подумал?! Может, ей надо спасти свою любовь, и тогда она будет счастлива?
      - Молодец, девочка, - похвалил оказавшийся совсем рядом и незримый для молодежи Кадлиэль. Под мышкой у него была папка, в руке - перо.
      - Она имеет право быть счастливой так, как ей хочется! - Настя загородила собой певицу. - Вот и пусть использует свое третье желание так, чтобы всем было хорошо - и ей, и Сергею!
      - Прямо золото, а не девочка. Вот уж с кем не будет проблем, Кадлиэль открыл папку. - Итак, договор от пятого апреля...
      - Наська права, не будь эгоистом, Дикий, - добавил Колька.
      - Ну так как же? - Кадлиэль протянул папку, перо, и певица увидела их.
      - Как, уже? - в голосе был испуг.
      - Ну, сколько же можно? С первыми двумя желаниями ты так не мучалась. Соберись с духом...
      - Но это же - последнее... Больше не будет...
      - Ну, не будет, и что? Мир перевернется? - Кадлиэль уже начал злиться.
      - Как вы все не понимаете? Я ведь потому была такая, такая... в любой ситуации знала, что у меня всегда есть про запас это третье желание.
      - Понятно, - сказал Колька. - Очень удобно. А у меня вот так никогда не получалось. Единственный способ чего-то достичь - сжечь за собой все мосты.
      - Вот ты и сжег! - бросила ему в лицо Настя. - С работы ушел, музыкантом заделался! Сегодня - густо, завтра - пусто! А ребенок каждый день кушать
      хочет!
      - Ты можешь скзать точно, чего ты боишься? - спросил Кадлиэль..
      - Я уже не знаю, чего я боюсь... Я так старалась стать другой, но у меня ничего не получается... Я думала - вот придет озарение, и все станет замечательно! Целых полгода у меня был шанс...
      - А ты в эти полгода была хоть несколько минут счастлива?
      Певица улыбнулась.
      - Да, наверно... под мостом...
      - Ты еще будешь счастлива! - вмешалась Настя. - Пошли всех к черту и поезжай в Бердники! Ты же всю жизнь мечтала об этом! Там Сергей! ..
      - Умница девочка... - прошептал Кадлиэль.
      - Оставьте меня все в покое, - тихо сказала певица. - Хватит. Наигралась в молодость. Устала. Не могу больше. Я всю жизнь просто хотела петь... Просто - петь... Ни о чем не беспокоясь... Но сейчас я даже этого больше не хочу...
      - Погоди, милая, не торопись, - Кадлиэль обнял ее за плечи. Распорядись своим третьим желанием разумно.
      - Пусть все будет, как было...
      - Ты с ума сошла! - вскрикнул Дикий, но, кажется, было уже поздно.
      Лицо и фигура певицы поплыли, затуманились, проступили иные очертания Дикий увидел женщину преклонных лет с очень усталым лицом.
      Кадлиэль уже стоял с папкой и пером наготове.
      - Не смей!
      Дикий выхватил у Кадлиэля папку, разорвал пополам, шваркнул оземь.
      - Вера! Что же это такое! - Кадлиэь был возмущен беспредельно.
      - А я?! А мои желания?! - закричала Настя. - Послушайте, дайте я еще с ней поговорю! Я что-нибудь придумаю! Я уговорю ее! Я, я!
      Туман рассеялся, юная певица стояла, опустив руки.
      И зазвучала музыка - может, Чайковский?
      - Я понял, - сказал Кадлиэль. - Наконец я знаю, чего ты хочешь. Ты просто боишься сказать. У меня есть права, немалые права. Но есть и запреты. Мне нельзя выполнять желания, что не высказаны словами и не прояснились в мыслеобразе. Но я рискну. Я тоже устал. К тому же, я не вижу другого способа исполнить свое обещание.
      - Но сколько же можно бояться? - спросил Дикий.
      - Тут она права. ЭТОГО боятся все. Она хочет стать только голосом, только музыкой, и другой жизни ей больше не нужно. Я угадал?
      - Да, - беззвучно сказала певица.
      - Нет! - крикнул Дикий. - Да нет же! Так нельзя! Нет! Нет!
      Порванная папка взлетела прямо в руки Кадлиэлю.
      - Я угадал? - спросил Кадлиэль, протягивая раскрытую папку и перо. Когда человек устал спасать и больше не в состоянии любить, он должен набраться мужества и... и перейти в иное качество...
      Музыка звучала все громче и торжественнее, сияние окружило певицу, чистый и светлый голос повел вокализ, и этот вокализ медленно поднимался к небу - и сверху были видны Колька, обнявший испуганную Настю, и Кадлиэль, опустивший голову, и Дикий с запрокинутым лицом...