И прямо над ухом раздалось звонкое чмоканье.
      Одновременно теплое дыхание обдало ей лицо и приподняло несколько лежащих на лбу коротких волосков. Но оно было не человеческим!
      Тогда Джейран открыла глаза и стремительно приподнялась на локте. При этом она чуть не боднула склонившуюся над ней конскую морду.
      Еще не совсем понимая, почему над ней эта бархатистая морда с длинными волосками у губ, наподобие усов, и где она сейчас находится, Джейран обвела глазами окрестности.
      Оказалось, что над ней склонились, кроме вороного коня, Хашим, Бакур, Вави и Хаусадж, причем именно Хаусадж только что с таким восторгом поцеловал себе левую ладонь.
      - Да, я проснулась... - известила всех Джейран, еще на грани сна и яви. Что в этом странного? Нужно ли из-за этого так галдеть?
      - О звезда, а то, что ты проспала четыре дня и четыре ночи, - разве это не странно? - осторожно осведомился Хашим. - Я допускаю, что для звезд это в порядке вещей, но было бы лучше, если бы ты предупредила нас, что собираешься заснуть надолго. Мы бы везли тебя без тревог и сомнений в указанном тобой направлении, клянусь собаками! И нам не пришлось бы сражаться с этим четвероногим чудовищем, которое вообразило себя евнухом, защищающим харим своего повелителя! Мир не видывал более упрямого и изобретательного коня!
      Джейран помолчала. Случилось нечто, превосходящее понимание девушки.
      - А в каком же направлении везли вы меня сейчас, о Хашим? - спросила она.
      - Разумеется, в том, какое ты указала, а разве могло быть иначе, о звезда? - зашумели мальчики.
      - Когда ты, блистая нечеловеческой силой, вывела нас из подземелья, и нам подвели коней и верблюдов, и мы взяли у ворот и в хане нашу добычу, ты привстала в седле и закричала: "Вперед, о любимые, за мной! " И ты указала при этом рукой направление! - наконец-то стал излагать события по порядку Хашим. - И мы скакали следом, пока ты не обернулась и не сказала, что пора делать привал. Сколько фарсангов мы проехали, о Бакур?
      - Не меньше четырех, о шейх, - подумав, сказал юноша.
      - Мы развели костер, и разогрели немного еды, и ты поела с нами, а потом легла и заснула, о звезда, так что мы изумились и растерялись, жалобно произнес Хашим. - Но ты же сама указала рукой направление! Мы взяли тебя, погрузили на верблюда и повезли туда, куда ты велела. Разве мы что-то совершили не так?
      - Нет, вы все сделали правильно, - отвечала девушка, и тут только она осознала, что вороной конь, ласкавший ее дыханием, - собственность аль-Асвада, прибившийся к ее войску после того, как его хозяин был взят в плен, а затем честно отданный аль-Асваду. - О Катуль! .. Нет, его звали иначе... Аль-Яхмум - вот как звал этот проклятый аль-Асвад своего коня! Но как он сюда попал?
      - Когда мы обнаружили, что ты спишь и не просыпаешься, мы решили сделать привал, ведь никто не гнался за нами, так что мы решили не будить тебя и дать тебе отдых. Тут нас и нагнало это бедствие из бедствий! Он подкрался, как выкормыш айаров, и прямо из-под руки утащил у Даубы ячменную лепешку! И он не стал ее есть рядом с Даубой, а отбежал, неся ее в зубах, и сжевал в сторонке! Потом он повел себя так как если бы ему заплатили сто динаров за твою охрану и защиту, о звезда!
      - Он позволил усадить тебя на верблюда, но когда Вави поправлял на тебе аба, он чуть не откусил Вави нос! Нет, он только щелкнул зубами возле самого носа! Он отпихнул Вави боком! Он хотел наступить ему на ногу! Он был как хозяин верблюда! - зашумели мальчики, смеясь и показывая пальцами на едва не пострадавшего от аль-Яхмума Вави.
      - Но вы покормили его? - спросила Джейран, садясь и убеждясь, что после длительного сна руки и ноги слушаются ее, как обычно.
      На ее груди шевельнулось и звякнуло ожерелье.
      Джейран приподняла его, разглядывая и пытаясь вспомнить, как к ней попала эта причудливая и дорогая вещь. Мальчики между тем наперебой докладывали о проделках аль-Яхмума и о его стычках с несговорчивыми черными псами. Вдруг она все вспомнила - и торопливо стащила с шеи переплетенные цепочки.
      - Возьми, о дядюшка, спрячь это! - велела она. - Как ты полагаешь, много ли нам даст за него ювелир?
      - О доченька, я не разбираюсь в камнях! - удивленный и испуганный внезапной яростью в глазах своей звезды, отвечал Хашим. - А разве непременно его нужно продавать? Клянусь собаками, мы везем прекрасную добычу! В ближайшем городе мы купим мальчикам фарджии, как у купеческих сыновей, и шелк на тюрбаны, и верхние шаровары, и нижние...
      - И непременно по две нижних рубахи! - добавила Джейран, вообразив, каково будет стирать столько заношенного белья. Вдруг она вспомнила, что стирать ей уже, по всей видимости, не придется никогда, во всяком случае такого неимоверного количества грязных рубах.
      - По две нижних рубахи, о звезда, и пояса, и я бы хотел, чтобы у них были вышитые платки! - тут Хашим подмигнул Джейран самым ехидным и плутовским образом. - Среди наших мальчиков нет ни одного, кого нельзя было бы сравнить с веткой ивы или с гибким и смуглым самхарским копьем! И женщины будут поглядывать на них! А как подать знак женщине, если не платком? Так пусть же платки у них будут наилучшего качества! Но на это у нас хватит денег и без продажи ожерелья.
      - А кто тебе сказал, о дядюшка, что на это пойдут деньги от продажи ожерелья? - Джейран, не желая прикасаться к внушающей отвращение драгоценности, лежащей на темной ладошке старика, лишь пальцем указала на подарок Абризы. Ей настолько сейчас хотелось избавиться от него, что она не позаботилась, как объяснить свое желание Хашиму и мальчикам, а правду сказать она не могла.
      - Так зачем же его продавать, о звезда? - резонно спросил Бакур. Как самый старший, он уже позволял себе участвовать в беседе, и Хашим обращался с ним при этом, как с равным.
      - Это неизбежно, - вспомнив, что звание звезды позволяет ей необъяснимые сумасбодства, сказала Джейран. Вдруг мудрая мысль осенила ее и она воскликнула с восторгом, которого никто не понял: - Его нужно продать, а деньги раздать нищим!
      - У ворот мечети? - возмутился Хашим.
      - Мы найдем каких-нибудь других нищих, не у ворот мечети, - успокоила его Джейран. - Вы уже успели поесть, о любимые?
      Мальчики заулыбались.
      Джейран встала и внимательно оглядела свое воинство. На вид все были сыты и довольны.
      - Раз так - то в дорогу, - сказала она.
      - Если ты так уж хочешь раздать милостыню, то это можно сделать у дверей христианского храма или синагоги, - вдруг заявил Хашим. - Я помню, где они расположены, вернее, где они были расположены двадцать пять лет назад.
      Джейран удивленно покосилась на него.
      Очевидно, старик знал, куда они направляются, Джейран же до сих пор этого не знала.
      - Хорошо, мы сделаем это, если только христианский храм или синагога не слишком далеко от рынка ювелиров, - сказала она.
      - Совсем рядом, о звезда! - обнадежил старик. - Ар-Руха настолько невелика, что там все - рядом.
      - Ар-Руха... - повторила Джейран и вдруг вспомнила. Там был первый хаммам ее хозяина!
      - Ну разумеется, о шейх! - воскликнула она. - Христиане живут поблизости от большого хаммама, сразу за северными воротами! Там у них даже есть маленький монастырь! Вот где мы найдем нищих в избытке!
      - Значит, за то время, что я не видел города, в нем появился большой хаммам? - удивился Хашим. - А что там еще новенького? Добрались ли до ар-Рухи франки? Починили ли старый минарет, который покосился так, что муэдзины отказывались взбираться на него?
      Джейран сперва растерялась, потом вспомнила о своем высоком звании.
      - Нам нет нужды до франков и минаретов, - как можно более высокомерно отвечала она. - А до хаммама нам есть нужда. Я хочу, чтобы мальчики пошли туда, и чтобы их как следует вымыли и размяли, ведь нельзя, чтобы они прожили жизнь, не узнав этого удовольствия! Клянусь собаками! А который из верблюдов - мой?
      - Думаешь, этот вороной мерзавец, по вредности подобный ифриту, позволит тебе теперь, когда ты проснулась, ехать на верблюде? - спросил Хашим. И, как почти всегда, оказался прав.
      В разговорах о хаммаме и прошла следующая часть их пути, ибо никто из озерных жителей даже не подозревал о его существовании, а Хашим помнил почему-то о хаммаме то, чего быть никак не могло. Он утверждал, что там можно лежать на скамье обнаженным, окруженным благоухающим паром, в то время как юные девушки в четыре руки разминают спину и ноги, а Джейран точно знала, что даже случайная утрата соскользнувшей с бедер повязки позор для мужчины, сходящего в общий водоем, а девушкам в мужское время хозяева не разрешают заходить в парильню.
      И они вьехали в ар-Руху, разделившись на пять небольших отрядов, чтобы не смутить стражу у ворот.
      Там Хашим расспросил прохожих о хане, рядом с которым был бы склад для товаров, и отправил туда Бакура со всем караваном, дав ему ровно столько денег, чтобы снять помещения для Джейран, себя самого, мальчиков и собак, а также оплатить место и корм для лошадей и верблюдов.
      Джейран торопилась поскорее избавиться от ожерелья, так что она, вспомнив местность, без расспросов привела Хашима к рынку ювелиров, и вошла в первую же лавку, с которой начинался ряд, и очень быстро сговорилась с купцом, и торопливо сказала "Я продала тебе это ожерелье с темными камнями", взяв в свидетели юного сына купца и Хашима, который никак не мог понять, зачем такая торопливость.
      Он подозревал, что не так все просто с их поспешным бегством из Хиры, но меньше всего винил в бедствиях своей звезды ту красавицу, которая ехала с войском Джудара ибн Маджида, поражая умы тонким станом, и тяжелыми бедрами, и черными глазами, и восхитительными стихами.
      Они вышли из лавки, покинули крытый рынок, Джейран немедленно высмотрела нищего на углу и поспешила осчастливить его дирхемом. Нищий призвал на нее благословение Аллаха - и она, воровато обернувшись, согласилась с тем, что Аллах велик и милостив.
      Но Хаштму было сейчас не до нее - он остановил разносчика воды, который вез на ишаке высокие кувшины, осведомиться, сколько стоит большая кружка. Джейран подошла как раз вовремя, чтобы разнять их, потому что старик, имея за поясом кошелек с полусотней дирхемов, поднял шум из-за ничтожного даника. Разносчик, прокляв его и поручив его заботам шайтана, скрылся за углом, а Хашим потер руки, из чего девушка поняла, что всю склоку он устроил только ради наслаждения нелепостью обстоятельств. Она, увлекая его за собой, сказала ему об этом, и тут Хашим, уже собравшийся было возразить, вдруг подпрыгнув, дернул Джейран за рукав джуббы:
      - Гляди, о звезда, - едут франки!
      Джейран, считавшая на ходу камни мостовой, подняла голову, увидела лишь правоверных, вопросительно посмотрела на Хашима, но он вместо ответа еще раз подпрыгнул. Тогда она поняла, в чем дело. Франки ехали на лошадях, так что за толпой их было не разглядеть.
      - Отойдем к стене, о звезда, - предложил Хашим. - Они направляются сюда, а кони у них как слоны, и если такой слон прижмет тебя крупом, то ребра могут треснуть.
      Очевидно, жители ар-Рухи уже пострадали от неповоротливых коней франков. Они достаточно быстро расступились, и по проходу к ювелирному ряду подъехали три всадницы. Их сопровождали бородатые мужчины с непокрытыми головами, тоже верхом на крупных конях, в одежде, едва достигающей колен. Ехали также и два мальчика того возраста, когда им еще можно находиться в хариме при матери, оба с длинными светлыми кудрями, одетые так же, как и взрослые, и при оружии.
      Все франки, несмотря на жаркую погоду, были в длинных плащах, спадавших на конские крупы до самых кончиков хвостов, богато отороченных густым и пушистым мехом.
      Джейран во все глаза уставилась на женщин.
      Они ехали, как и полагается неверным, с открытыми лицами. Первая была
      самой старшей, в том возрасте, когда женщине уже стоило бы скрывать лицо из сострадания к ближним. Она ограничилась тем, что убрала волосы под затейливо накрученное белое покрывало. На груди у нее лежала золотая цепь с украшением величиной не меньше кожаной чашки, а камни, которыми оно было выложено, соперничали размером и грубостью огранки с камнями мостовой.
      Но те, что сопровождали ее, удивили Джейран несказанно.
      Обе были молоды, одна еще не достигла двадцати лет, другой, очевидно, уже минуло двадцать пять. На них были похожие лазоревые платья с четырехугольными вырезами, и Джейран не могла понять, как же они влезают по утрам в такие облегающие и не запахивающиеся на груди наряды. Волосы у обеих были распущены и лежали ровными локонами. А их головные уборы внушали страх за их шеи - это были высокие кованые венцы со сквозными зубчиками, которые привязывались к голове широкими белыми лентами, завязанными под самым подбородком. Удивили Джейран и их руки, недоступной для обычных женщин белизны. Что-то было в этой белизне странное и противное естеству. Джейран вгляделась - и поняла, что пальцы обтянуты тонкой тканью, каждый палец - особо. Прищурившись, она даже разглядела наконец швы.
      Но изумительнее всего были их лица.
      Вслед за старухой ехала та из женщин, что постарше, и самая среди них горделивая. Нос у нее - а на него первым делом посмотрела Джейран - был прямой, короткий и чуть вздернутый, подбородок - резко очерченный, а волосы - серые!
      Правда, сейчас, подставленные щедрым солнечным лучам, они немного золотились, и это было золото не красного, а зеленоватого оттенка. Много лет прошло с того дня, когда Джейран подставляла солнцу непокрытую голову, так что она, можно сказать, никогда не видела золотых искорок в своих серых волосах. Но сейчас она, глядя на франкскую женщину, вдруг поняла, что это тоже красиво, и что ее собственные волосы, уложенные на такой манер, выглядели бы не хуже.
      Та из женщин, что помоложе, тоже имела и короткий нос, и серые волосы, и, насколько можно было разобрать, зеленовато-серые глаза. И когда они остановили коней у первой же ювелирной лавки, мужчины бросились подержать им стремя так поспешно и глядели на них при этом с таким восторгом, что Джейран вспомнила слова гуля Хайсагура о том, что у франков она, Джейран, тоже считалась бы красавицей.
      Но первой к ювелиру вошла старуха, высокая и прямая, по виду привыкшая к общему повиновению. Молодые женщины пропустили ее и тоже скрылись а опустившейся занавеской. Мужчины и оба мальчика остались ждать снаружи.
      - Вот будет забавно, если они купят наше ожерелье, о звезда! Наверняка ювелир поднял сейчас его цену втрое, а то и вчетверо! - весело шепнул Хашим.
      Но тут из-за дверной занавески выскочил сынок ювелира, мальчик двенадцати лет, красивый, подобно сбежавшей из рая гурии.
      - О дядюшка! - обратился он к нищему, получившему от Джейран целый дирхем. - Совсем недавно из нашей лавки вышли двое, молодой мужчина и дряхлый старик. Ради Аллаха, не заметил ли ты, куда они пошли?
      - Старик поругался с разносчиком воды, о дитя, а куда направился мужчина, я не заметил, - отвечал нищий. - Но их наверняка видел Азиз Хар-аль-Сус, который сидит на том углу, пойди к нему. Если они не прошли мимо меня, то наверняка прошли мимо него.
      - О дядюшка, если они появятся тут, останови их и пошли в нашу лавку, попросил мальчик, подавая милостыню. - Если же они не захотят идти, скажи им, что их ожерелье оказалось дороже, чем все мы думали, и оно принесло прибыль, и мой отец хочет поделиться с ними, потому что они принесли ему удачу!
      Джейран и Хашим, видевшие и слышавшие все это из-за угла, переглянулись.
      - Нет ли в этом ловушки для нас, о дядюшка? - спросила девушка. - Ведь от франков ждать добра не приходится.
      - Может быть, эти женщины решили, что у тебя есть еще сокровища, подобные этому ожерелью, и пошлют своих рабов выследить тебя, чтобы напасть во время сна? - сообразил Хашим. - Нам только этого недоставало, о звезда! Вспомни, сколько золота мы привезли с собой! А наши мальчики отважны, но неопытны, и всякий пройдоха обведет их вокруг пальца, клянусь псами!
      - Полагаю, что нам следует взять с них пример, - сказала Джейран. Они собираются выследить нас - ну, а мы выследим их! И узнаем об их намерениях!
      Джейран и Хашим затаились за углом.
      Вскоре из лавки ювелира вышли те три женщины, причем первой выступала старуха, а за ней, переговариваясь, - две молодые. И, судя по их лицам и движениям, обе они были очень озадачены и озабочены. Мужчины подсадили их на громоздких коней, чьи длинные и тяжелые попоны сметали со щербатых плит мелкий мусор, и вся эта процессия двинулась прочь от лавки.
      - Хорошо, что их лошади ростом с верблюда, - усмехнулся старик. - Мы сможем следить за ними издали.
      Толпа расступалась перед горделивыми франками и смыкалась за ними, не выражая особого любопытства. Джейран и Хашим проследовали за всадниками едва ли не через весь город - и оказалось, что те остановились в хане, совсем неподалеку от хаммама, словно обычные купцы, хотя разумнее было бы поселиться в ближайшем христианском монастыре. Но, поскольку в этой части города христиане жили едва ли не с времен явления их пророка Исы, то франки даже за пределами монастырских стен чувствовали себя в безопасности.
      Не менее двух дневных часов потрачено было на то, чтобы убедиться, что франки расположились в хане основательно, покидать его не собираются, посланцев не шлют и не принимают. Вступив в переговоры с владельцем этого почтенного заведения, Хашим уговорился с ним, что ежели старуха или кто-то из ее приближенных пошлют человека в город, то за ним пойдет один из невольников, и выследит, и потом приведет Джейран и Хашима к тому месту.
      Он сделал это потому, что оба они, и Джейран, и Хашим, немало проголодались. Они не могли продолжать наблюдение, ибо видели уже не входящих и выходящих людей, а вносимые и выносимые корзины с едой.
      И они пошли в комнату, которую предложил им для этой надобности владелец хана, и послали за уткой в подливе из сумаха, и за кебабом из молочного ягненка, и за кунафой из лучшей пшеничной муки - словом, за жирной и вкусной едой, которую не видели уже много дней. А добыча, которую они взяли в Хире, вместе с той, что прихватили в разоренном раю, вполне позволила бы угостить утятиной и кунафой всех жителей городка без особого ущерба для Джейран, Хашима и мальчиков.
      После трапезы Хашим отлучился - и Джейран не стала выспрашивать, по какой надобности.
      Но прошло время, необходимое для того, чтобы много раз справить эту надобность, а старик не появлялся.
      Расплатившись с владельцем хана, обеспокоенная Джейран послала невольника заглянуть в домик с водой, и тот вернулся с сообщением, что Хашима там нет.
      Это было по меньшей мере странно.
      Девушка вышла из хана, и сразу же толпа подхватила ее. Не успев опомниться, она отдалилась от ворот и, окруженная людьми, пересекла площадь. Затем ее втянуло в извилистую улицу, проволокло меж глухой стеной и конским боком, так что отступить не было никакой возможности. Джейран заозиралась - и вдруг обнаружила, что большинство из сопровождающих ее мужчин - почтенные старцы, и они, держась вместе, наподобие отряда, увлекают ее в весьма определенном направлении.
      Старцы переговаривались, а точнее сказать - перекрикивались, пока не достигли цели свои стремлений, и это был ряд высоких арок, наподобие эйвана, а за арками тянулась стена. Там девушка и увидела Хашима.
      Старцы мимо него устремлялись к входу, а он стоял вплотную к стене, склонив голову чуть набок, и внимательно прислушивался к шуму голосов, идущему из распахнутых дверей. Джейран огляделась, задрала голову, увидела узкую угловатую башню с едва заметными зубцами - и поняла, куда их обоих занесло.
      - Что это он делает тут? - удивилась Джейран. Меньше всего на свете она ожидала увидеть Хашима у дверей большой пятничной мечети.
      Оттуда доносился такой шум, что прохожие останавливались, чтобы прислушаться.
      - Уж не случилось ли там какой беды, от чего спаси и помилуй нас Аллах? спрашивали они друг друга. - Не войти ли и не посмотреть ли? Там сидят престарелые шейхи - не скончался ли один из них?
      - Вали! Вали идет! - раздались голоса и толпа, не дожидаясь приказа, расступилась, пропуская самого начальника городской стражи и его многочисленную свиту.
      - Что там происходит, о правоверные? - вали, суровый и статный, с нахмуренными бровями, посмотрел на мечеть.
      - Мы не знаем, о господин! Никто не знает! - раздалось из толпы.
      Вали решительно направился в мечеть, и вооруженные стражники - за ним следом. Толпа притихла, ожидая, что из этого получится. В мечети наступила тищина, которая длилась ровно мгновение, а потом оттуда раздались новые вопли и выбежало несколько шейхов, из тех, кто помоложе. Впрочем, их тюрбаны по величине своей были достойны столетних, умудреных в богословии старцев.
      - О враги Аллаха! - едва ли не хором взывали они, потрясая в воздухе кулаками. - О нечестивые!
      - Ради Аллаха, что там у вас происходит? - накинулись на них с вопросами прохожие.
      - Что происходит? Свершен подвиг доблести, о правоверные! И какова ему награда?!
      - Что за подвиг доблести? - изумились люди, не ожидавшие, что за стенами мечети творятся такие дела.
      - Подвиг великой веры и доблести, ниспосланной Аллахом! И он длился шесть дней, от субботы до четверга!
      Джейран увидела, как Хашим посмотрел направо, и налево, прижал локти к бокам, оскалился и устремился в гущу толпы. Старик что-то затеял - и вряд ли разумное. Она протиснулась следом.
      - И что же было совершено за эти шесть дней, о почтеннейший? - с изумительным ехидством в голосе Хашим обратился к самому буйному шейху.
      - О друг Аллаха, ты не поверишь, но это достойно того, чтобы быть записанным иглами в уголках глаз в назидание поучающимся! - велеречиво отвечал шейх. - Великолепный Амр-ибн-Масада, да хранит его Аллах и да приветствует, совершил неслыханное доселе деяние! Он шесть дней сидел с Кораном на коленях, выходя лишь по нужде, и он сосчитал, сколько букв в Коране! А ведь читающему Коран за каждую букву зачтется десять благих дел, о правоверные!
      Толпа изумленно загудела, перекрыв шум, доносящийся из мечети.
      - И сколько же их оказалось, этих благословенных букв? - не унимался Хашим.
      - Их оказалось триста двадцать три тысячи шестьсот семьдесят одна, о почтеннейший!
      - Прибегаю к Аллаху за помощью от шайтана, побитого камнями! вмешался другой шейх. - Как это ты говоришь - триста двадцать три тысячи шестьсот семьдесят одна? Да поразит Аллах твой гнусный язык и язык твоего Амр-ибн-Масаду! Вот Абд-аль-Фарис воистину свершил благое дело и подвиг доблести! О правоверные, он считал буквы честно, не так, как Амр-ибн-Масада, и не отвлекался, и у него получилось триста двадцать три тысячи шестьсот шестьдесят четыре!
      - О несчастные! - завопил тут Хашим. - Вы говорите, что свершили подвиг доблести и веры?! Да какой же это подвиг, раз всем давно известно, что в Коране ровно триста двадцать три тысячи шестьсот семьдесят букв!
      И, не успела Джейран опомниться, как сухие жилистые руки протянулись к седым бородам, и раздались вопли, и воззвали к Аллаху и шайтану, и помянули как Пророка, так и Отца горечи, и полетели ввысь сорванные с вражеских голов преогромные тюрбаны! А из тюрбанов, к великому стыду их обладателей, разлетелись над головами правоверных грязные тряпки, ибо полотнища ткани у почтенных шейхов были малы и узки, а состязание в величине тюрбанов не знало меры.
      Люди шарахнулись, давая простор драке, и раздался чей-то хохот, и некто благочестивый попытался усовестить бойцов!
      - Шесть тысяч двести тридцать шесть! - был ему ответ из гущи боя. Шесть тысяч двести тридцать семь!
      В пылу сражения вспомнили заодно и о подозрительном подсчете стихов Корана.
      Джейран увидела сквозь спины и бока коричневый халат Хашима. Медлить было опасно - у старика тут были противники выше и тяжелее, чем он сам. Джейран решительно шагнула вперед, отпихнула локтем некого шейха, который, как видно, и сам был ей признателен за то, что она удалила его с поля боя, и схватила Хашима сзади в охапку.
      Старик, почувствовав, что его ноги вознеслись и утратили опору, даже не задумался о причине этого чуда, а обрадовался, что может поражать врагов веры еще и пятками. Он молотил воздух и почему-то громко отплевывался, пока Джейран, развернувшись и прижимая его к груди мускулистыми руками банщицы, прибиралась с ним через расступившуюся толпу. И бесстыжий хохот долго сопровождал их.
      Поставив Хашима на ноги в ближайшем переулке и крепко придерживая его за рукав, Джейран с ужасом смотрела, как он добывает изо рта рыжие и седые клочья.
      - И не стыдно ли тебе, о шейх? - как можно строже спросила она.
      - Порази их Аллах, этих нечестивцев, тьфу! - отвечал Хашим. - Чем это они смазывают свои гнусные бороды?! О враги Аллаха, тьфу!
      - Не думала я, что придется вытаскивать тебя из побоища, словно пса из драки за задние лапы! - сердито продолжала Джейран. - Тебя, шейха! Что это ты затеял? А как насчет истинной веры?
      - Истинная вера?.. - замер, как бы вспомнив о ней, Хашим. - О звезда, речь тут шла не о вере, вовсе не о вере!
      И он, страстно поцеловав свою левую ладонь, снова сплюнул.
      - А о чем же, о сын греха?
      - Эти бесноватые не умеют считать, и я сказал им лишь то, что сказал бы любой школьный учитель ребенку, который не может сложить два и два, о звезда! - честно глядя Джейран в глаза и выставив вперед пострадавшую бороду, заявил этот лишенный совести шейх.
      - Надо мне было оставить тебя с твоими бесноватыми, чтобы ваш спор разрешили вали и стражники, - не выпуская рукава, буркнула Джейран. Пойдем скорее в хан. Если за это время франки затеяли какую-то пакость...
      - Пойдем, о звезда! - вовсе не желая выслушивать из ее уст угрозы, немедленно согласился вредный старик.
      И они поспешно вернулись к хану, и оказалось, что прибыли туда вовремя только что франки велели хозяину прислать надежного невольника, чтобы он отнес некое письмо.
      Разумеется, Хашим и Джейран немедленно перехватили этого невольника, и он показал им запечатанное письмо, и Хашим, прочитав имя получателя, с немалой тревогой оттянул Джейран в сторону, чтобы невольник не слышал их беседы.
      - Это письмо они посылают некому цирюльнику, о звезда! - прошептал он. А цирюльники - люди подозрительные, и у них встречаются те, кому есть нужда в противозаконных делах, и они - великие сводники... Может быть, отнять это письмо и прочитать его?
      - Мы пойдем следом за невольником и попробуем выяснить, в чем тут дело, решила Джейран. - Если же мы отнимем и вскроем письмо, то невольник будет вынужден вернуться к пославшим его с каким-то враньем, и они напишут другое, и будут слать письма к тому цирюльнику, пока не добьются встречи с ним тайно от нас!
      Но не только этой причиной руководствовалась девушка - ей не хотелось обнаружить перед Хашимом свою безграмотность, простительную для банщицы из хаммама и непростительную для спустившейся с неба звезды.
      Они сопроводили невольника вплоть до дверей цирюльничьего дома, убедились, что он благополучно вошел, а еще немногое время спустя удостоверились, что он так же благополучно вышел. Тогда они показались посланцу и спросили его, был ли от цирюльника ответ.
      И невольник сообщил, что цирюльник, приняв письмо, не вскрыл его, а отложил в сторону, как если бы оно не ему предназначалось.
      - Я же говорил тебе, что этот цирюльник - всего лишь посредник, о звезда! - обрадовался Хашим. - И против нас плетутся страшные козни!
      - Настолько страшные, что это приводит тебя в восторг, о шейх? огрызнулась Джейран. - А что, если письмо не имеет к нам никакого отношения? И мы зря тратим время на этого презренного цирюльника? И речь идет о деле вовсе безобидном? И мы возводим напраслину на...
      Тут она замолчала, ибо человек, выскользнувший из цирюльничьего дома, был ей неуловимо знаком.
      По узкой улице туда и обратно протискивались люди, так что в пестрой толпе выделялись лишь лица тех, кого Аллах наградил немалым ростом. А это красивое и нежное юношеское лицо принадлежало человеку невысокому, и Джейран видела его лишь миг - когда человек выходил из дверей.
      Девушка напрягла память - и вспомнила!
      Ничего не объясняя Хашиму, она устремилась в погоню за юношей. И настичь его было нетрудно - обремененный острым горбиком, он не был силен и не мог распихивать толпу, его постоянно оттирали к стене и даже угощали тумаками.
      Джейран поравнялась с ним быстрее, чем рассчитывала, не заботясь об отставшем Хашиме. Обгоняя юношу, она покосилась на него - и убедилась, что память ее не подвела.
      - Да хранит тебя Аллах и да приветствует! - обратилась Джейран к горбуну.
      - Клянусь Аллахом, я где-то видел тебя! - произнес в ответ юноша, вглядываясь в лицо Джейран, наполовину прикрытое концом тюрбана.
      Он потер рукой лоб - и тут его красивые глаза озарились радостью узнавания.
      Но сразу же он поднес ладонь ко рту, чтобы зажать раскрывшиеся было губы.
      - Ты испугался меня, о Хусейн? - спросила Джейран. - Ничему не удивляйся - это превратности времен заставили меня надеть мужской наряд... Я рада видеть тебя и рада тому, что ты успел уйти из этого...
      - Я все понял! .. - громко прошептал Хусейн, едва дотянувшись до ее уха. Тебя прислали ко мне с приказом! Я готов... Я готов, клянусь Аллахом! Моя жизнь принадлежит скрытому имаму!
      Но Джейран всей душой ощутила его страх.
      - Нет, о друг Аллаха, успокойся и прохлади свои глаза - меня не посылали с приказом, - торопливо сказала она. - Меня прислали узнать, как ты живешь и не терпишь ли в чем нужды.
      Прежде всего нужно было успокоить этого несчастного - хотя бы даже откровенной ложью. В подтверждение Джейран достала из-за пазухи кошелек, но Хусейн отстранил ее руку.
      - Передай пославшему тебя, что раб Аллаха и святого имама Хусейн не знает, что такое нужда, ибо блага мира сего потеряли для него цену, отвечал юноша, и с каждым словом он, казалось, все глубже загонял в себя свой страх. - И он соблюдает уговор!
      Хусейн также сунул руку за пазуху, достал тщательно упрятанный узелок и, зажав его в ладонях, приоткрыл крошечную частицу содержимого.
      - Вот то, что служит вечным напоминанием... Передай пославшему тебя, что раб Аллаха и святого имама Хусейн кладет это рядом с собой во время молитвы.