Всех четверых дал аль-Мунзиру Джудар ибн Маджид, сказав, что больше не потребуется. И аль-Мунзир взял их, потому что своих надежных людей он отправил с аль-Асвадом на приступ мнимого рая - и они погибли, защищая аль-Асвада. Этих он не знал вовсе - и ему предстояло за время пути освоиться с ними настолько, чтобы в сражении идти вперед, не оборачиваясь и не опасаясь за свою спину и бока. Но обходиться с ними, как кормилица с больным младенцем, он тоже не собирался.
      Между тем стало видно, что отряд, нагоняющий аль-Мунзира, крайне мал, не более трех или четырех всадников, так что нападения ждать не приходилось. Скорее уж это были гонцы из Хиры с какой-либо вестью.
      Аль-Мунзир посмотрел на изготовившегося к стрельбе аль-Катуля и одобрил его вид и взгляд.
      - Не спускай стрелу без моего знака, - сказал он. - Подпустим их поближе.
      Аль-Катуль не шелохнулся, как если бы не слышал этих слов, но Джабир видел, что юноша обижен - ему не позволили проявить боевое мастерство и изумить господина дальностью и точностью выстрела.
      Всадники приближались.
      - Клянусь Аллахом! - воскликнул вдруг аль-Мунзир, дергая повод верблюдицы. - Ко мне, ко мне, о друг Аллаха! Да будет моя душа за тебя выкупом - что там у вас случилось?
      И он устремился навстречу чернобородому пузатому человеку, который, вскинув в знак приветствия руку, несся ему на встречу на хорошем рыжем коне, знакомом Джабиру крупном жеребце сирийской породы.
      - Хвала Аллаху, нам удалось настичь вас! - отвечал Джеван-курд. - А вы, я гляжу, приготовились встречать дорогих гостей? Вон тот молодец без слов сейчас произносит: "Привет, простор и уют вам, о любимые! "
      Курд расхохотался.
      Аль-Катуль, на которого он показывал при этом пальцем, продолжал целиться в него из лука.
      - Хорошо, прекрасно, о аль-Катуль, спрячь стрелу в колчан и привесь к поясу ангустану, - смеясь, приказал аль-Мунзир. - С какой вестью прислал тебя аль-Асвад, о Джеван? Если он хочет, чтобы я вернулся, то нам, клянусь Аллахом, придется его огорчить. Начертал калам, как судил Аллах а он, видимо, судил, что мне до конца дней моих придется беспокоиться об этом ребенке... и терпеть бедствия из-за его матери...
      - Аль-Асвад еще не знает, что ты поехал искать ребенка этой женщины, сообщил Джеван-курд. - А когда узнает - то непременно поблагодарит тебя за то, что ты взял на себя его труд.
      - Значит, тебя прислал Джудар ибн Маджид? - тут уж аль-Мунзир забеспокоился. Полководец и Хабрур ибн Оман, придумавшие ему дело, ради которого он непременно должен покинуть Хиру, снарядившие его в дорогу и давшие те немногие сведения о бегстве Хайят-ан-Нуфус, которые им удалось раздобыть, не стали бы слать гонца лишь для того, чтобы осведомиться о его драгоценном здоровье.
      - Нет, о аль-Мунзир, а почему ибн Маджид должен был бы присылать меня? осведомился удивленный Джеван-курд. - И как ты полагаешь, о друг Аллаха, если бы меня послал за тобой ибн-Маджид - разве он дал бы мне всего двух всадников?
      - Как же ты вообще узнал, в каком направлении меня следует искать?
      - Мне сказал Хабрур ибн Оман, - признался курд. - Надо признаться, я долго его допрашивал, и он отвечал мне стихами, которые я и сам знаю, и вот они:
      Лишь тот может тайну скрыть, кто верен останется, И тайна сокрытою у лучших лишь будет.
      Я тайну в груди храню, как в доме с запорами, К которым потерян ключ, а дом за печатью.
      Однако мне удалось расставить ему ловушку, и он сказал то, чего говорить не собирался, и вот я здесь - как видишь, с ханджаром, джамбией и подвязанным к ноге копьем. А моя кольчуга лежит в хурджине, потому что натягивать ее сейчас нет нужды.
      Действительно, он выглядел как собравшийся в поход воин, и двое, сопровождашие его, - равным образом.
      - Не беспокойся о нас, о аль-Мунзир, - не поняв, почему тот молчит, сказал Джеван-курд. - Мы не станем для тебя обузой. Мы выехали на конях, чтобы поскорее нагнать тебя, но в ближайшем караван-сарае мы купим верблюдов, я взял с собой достаточно денег...
      Все это было достаточно странно. Аль-Мунзир не настолько далеко отъехал от Хиры, чтобы его нельзя было нагнать на хорошем беговом верблюде. Да и не видел он пока надобности нагонять себя - о чем еще раз спросил Джевана.
      - А разве ты не хотел бы, чтобы мы присоединились к тебе? осведомился тот.
      - Так ибн Оман для этого прислал тебя?
      - Он не присылал меня вовсе. Я сам пожелал этого...
      - Как же ты объяснил свой отъезд аль-Асваду?
      - А разве я должен объяснять свой отъезд аль-Асваду? - проворчал Джеван-курд. - Благодарение Аллаху, я не его невольник и не черный раб.
      Теперь аль-Мунзиру стало ясно, почему его неожиданный спутник примчался на коне, вместо того, чтобы собрать, как положено, верблюдов, верховых и вьючных, и с достоинством выехать из Хиры, слушая приятный для души гомон толпы у городских ворот: "Вот едет Джеван-курд, любимец нашего аль-Асвада! "
      - Но, ради Аллаха, зачем тебе это? - спросил Джабир.
      - Прежде всего, аль-Асвад теперь долго не покинет Хиры, а моя душа томится в городе, - издалека и, увы, с явной лжи начал курд. - От меня больше проку при соитии двух черных - пыльной каменистой тропы и ночного мрака, или же при соитии двух белых - лезвия меча и острия копья.
      - Воистину, это так, - подтвердил аль-Мунзир, чтобы, не раздражая беглеца из Хиры, добраться понемногу до истины. - И все же прибавь, о друг Аллаха, этого недостаточно!
      - Затем, я в долгу перед этой женщиной, Абризой, которая спасла меня от смерти после ночного сражения. Возвращение ее ребенка должно быть делом моих рук, клянусь Аллахом!
      Аль-Мунзир не стал напоминать курду, что после победного возвращения в
      Хиру он был занят чем угодно, включая и покупки для своего харима, а про Абризу вспомнил лишь раз, за кувшином пальмового вина, когда сотрапезники подшучивали над его стойкостью и целомудрием в обществе такой похищающей сердца красавицы, удивляясь, как это он не ввел женщину в свой харим.
      - Прибавь, о друг Аллаха... - еще раз попросил он.
      Но Джеван-курд молчал.
      Очевидно, он больше не хотел осквернять рот ложью и не мог сказать всей правды.
      В простоте своей души курд был недоволен своим повелителем. Он, столь высоко ценивший благодарность и презиравший неблагодарность, столкнулся с обстоятельствами, в которых не мог разобраться. Он не понимал, правильно ли поступил аль-Асвад по отношению к Джейран и ее людям. Они ушли с богатой добычей - и это было прекрасно. Но они не были обязаны этим царской щедрости аль-Асвада, и это было скверно. К тому же, курда, заботливого супруга своих жен, смущало и неисполнение брачного обещания. Девушка, которая спасла мужчину от смерти, заслужила того, чтобы войти в его харим.
      Если бы Джеван-курд знал, в каком двусмысленном положении оказалась Абриза в царском дворце Хиры, он бы выполнил свой долг мужчины и воина, послав к ней для брачных переговоров разумную женщину. Благодарение Аллаху, он не подозревал, что Абриза нуждается в помощи.
      Что-то нарушилось в той преданности, которую Джеван-курд питал к аль-Асваду. И он, затосковав о былом, не омраченном лишними размышлениями, решил излечить эту болезнь разлукой, и, преодолевая тяготы пути, забыть о своих сомнениях.
      Аль-Мунзир вздохнул.
      - Еще раз скажу - начертал калам, как судил Аллах, - сказал он. - Если ты благополучно выбрался из Хиры и отыскал меня, значит, это было угодно Аллаху. Я рад тебе, о Джеван. Поедем на поиски вместе. Что именно сказал тебе почтенный ибн Оман, когда указывал дорогу, по которой я направился?
      - Он сказал - о друг Аллаха, есть надежда, что именно в этом направлении следует искать следов пятнистой змеи. Строго допросили молодцов Юниса аль-Абдара, которые кое-что знали про ее похождения, нашли и стражников городских ворот, которые были ею подкуплены. Все показания указывают на это направление.
      - И ничего больше не сказал тебе ибн Оман?
      - Ничего больше, о аль-Мунзир. А разве этого для тебя недостаточно?
      Джеван-курд посмотрел на Предупреждающего с такой надеждой, с какой ребенок смотрит на мать, пообещавшую блюдо засахаренного миндаля в уксусе, политого розовой водой с мускусом.
      Аль-Мунзир покачал головой.
      В том, что сведений оказалось недостаточно, было и свое преимущство это сулило долгие странствия в поисках ребенка и оттягивало срок возвращения в Хиру, о которой аль-Мунзир не мог подумать без содрогания.
      - Во имя Аллаха, едем, - приказал он наконец.
      И отряд, в котором было уже не пятеро человек, а восемь, двинулся в дальнейший путь, и проехал около трех фарсангов, и наступило время четвертой обязательной молитвы в три раката, ибо солнце уже садилось, и края неба, смыкаясь с краями пустыни, как будто горели в огне, и следовало поскорее исполнить эту обязанность перед Аллахом, чтобы приготовиться к ночлегу до того времени, когда будет дозволена пятая молитва, самая длительная, в четыре раката.
      - Если мы доедем до колодца, пока не кончится вечерняя заря, то сможем совершить омовение не песком, а водой, - сказал Джеван-курд. - И это предпочтительнее.
      - Благодарение Аллаху, кажется, мы успеем, - отвечал аль-Мунзир. Поторапливайтесь, о молодцы!
      И они совершили молитву у колодца в соответствии с установлениями ислама, и достали из хурджинов еду, и это были еще свежие лепешки, на которые можно было уложить холодное мясо, и разогреть все это в угольях, и прибавили к трапезе наилучшие финики сорта "Кумт", которые легко узнать по золотистой кожице, и тихамский изюм.
      А когда приблизилось время вечернего намаза, аль-Куз-аль-Асвани прислушался к вечерним звукам и шумам пустыни - и вдруг прервал неторопливую беседу аль-Мунзира и Джевана-курда.
      - Ради Аллаха! Нас догонять лошадь!
      - Что бы это значило? - спросил Джеван-курд. - Разве в этих краях водятся дикие лошади? Про диких ослов я слышал, но...
      - Он имеет в виду всадника! - сообразил Абу-Сирхан. - Но какой бесноватый будет странствовать ночью в одиночестве?
      - Такой, которому обстоятельства не позволяют медлить, - отрубил аль-Мунзир. - Может быть, поблизости грабители напали на караван, а этот человек спасается от них?
      И в этом рассуждении был свой резон - сперва аль-Мунзир, а за ним и Джеван-курд выбрали ту из ведущих прочь из Хиры дорог, которой пренебрегали вожаки караванов, хотя в нескольких фарсангах от нее пролегала более оживленная, где на расстоянии дня пути друг от друга стояли удобные и хорошо защищенные караван-сараи, непременное достоинство всех дорог в землях, завоеванных и освоенных правоверными. Джудар ибн Маджид из записей о допросах сделал вывод, что Хайят-ан-Нуфус увела своих людей именно малолюдной дорогой.
      - Изготовьтесь к обороне, о молодцы! - немедленно приказал Джеван-курд. О друг Аллаха, не помешает ли тебе этот мрак?
      - Нет, о господин, - коротко отвечал аль-Катуль, отцепляя от пояса ангустану.
      Тем временем Абу-Сирхан и аль-Куз-аль-Асвани одновременно принялись тушить костер, но зиндж выплеснул на него остатки воды из кожаного ведра, а морской разбойник развязал шнурок шаровар и довершил дело иным способом.
      Абу-ш-Шамат выдернул воткнутые в землю копья, к которым были привязаны животные, и передал поводья людям Джевана-курда. Они не имели с собой луков и стрел, поэтому курд удалился вместе с ними на расстояние сотни шагов от колодца, где заприметил подходящий холм, и увел с собой лошадей и верблюдов, чтобы спрятать их. Люди аль-Мунзира же были вооружены луками и стрелами - и сами, не дожидаясь указаний, разбежались и заняли места, удобные для стрельбы.
      Сам аль-Мунзир затаился у стенки колодца.
      Одинокий всадник приближался, и уже были видны его развевающиеся белые одежды, но не слышалось шума и воплей погони.
      Чем ближе подъезжал он к колодцу, тем медленнее гнал коня, и в конце концов перевел его на рысь, а подъехал и вовсе шагом.
      Этот статный всадник, лицо которого было наполовину закрыто отпущенным подлиннее концом тюрбана, неторопливо объехал вокруг колодца, заставляя аль-Мунзира, стоящего согнувшись и едва касаясь земли одним коленом, отступать, неловко пятясь.
      Конь незнакомца всхрапывал, чуя близость других коней, верблюдов и людей. Наконец он заржал.
      - Ты прав, о Ляхик, - сказал ему всадник. - Клянусь Аллахом, они где-то неподалеку, они не могли миновать этого колодца.
      Узнав этот голос, аль-Мунзир выпрямился.
      - Простор, привет и уют тебе, о друг Аллаха! - воскликнул он. - Что случилось? От кого это ты убегаешь и намного ли опередил погоню?
      - За мной никто не гонится, о аль-Мунзир! - сказал, соскакивая с коня и откидывая конец тюрбана, Хабрур ибн Оман.
      - Но почему же, ради Аллаха, ты оказался ночью, один и на дороге, так далеко от Хиры? - удивился Джабир.
      - А почему ты у колодца один? Куда делись люди, которых дал тебе Джудар ибн Маджид? - вопросом же отвечал не менее удивленный Хабрур.
      - Сюда, о молодцы, опасность миновала! - позвал аль-Мунзир.
      Стрелки поднялись из своих укрытий.
      - Не дашь ли ты мне, ради Аллаха, поесть? Я голоден, как гуль, сказал Хабрур ибн Оман. - И нет ли у тебя гребня? Я уезжал в такой спешке, что оставил дома самое необходимое, а бороду нужно соблюдать в наилучшем порядке...
      Наставник молодого царя провел рукой по своей большой огненной бороде - и Джабир подумал, что сейчас Хабрур попросит еще и хенны, чтобы подкрасить отросшую седину, но этого, благодарение Аллаху, не случилось.
      - Откуда эта спешка и что случилось в Хире? Почему ты покинул аль-Асвада? - подходя к кострищу, спросил он. - Разведи огонь, о аль-Куз-аль-Асвани, а ты, о Абу-Сирхан, достань лепешек и мяса.
      - На голове! - отозвался чернокожий зиндж.
      - На голове и на глазах, - со вздохом поправил его аль-Мунзир. Только так отвечают, когда приказание понято и будет выполнено, а не иначе, уразумел, о несчастный? Сам Аллах послал нам тебя, о ибн-Оман, у меня больше нет сил преподавать этому сыну греха арабский язык. Так почему же ты покинул аль-Асвада?
      - Ты спрашиваешь, почему я покинул аль-Асвада... - Хабрур неторопиливо присел возле аль-Куз-аль-Асвани, который, стоя на коленях, выбивал кремнем и кресалом искру на кусок трута. - Видишь ли, о аль-Мунзир, твое место у аль-Асвада достаточно почетно...
      - Особенно сейчас - буркнул беглец, садясь рядом. - Лишь бы только ему не донесли, что я тайно посетил его харим!
      - Очевидно, когда я наставлял вас с аль-Асвадом, то забыл упомянуть, что воспитанный и образованный человек не перебивает старших годами. Так вот, о аль-Мунзир, когда-нибудь Ади аль-Асвад призовет тебя и скажет: "О брат, мои сыновья подросли, и настало время забрать их из харима и передать от женщин мужчинам. С этого дня ты - наставник моих сыновей, и они обязаны почитать тебя как отца, а ты обязан заменить им отца, если со мной случится худшее". Ты исправно будешь учить этих мальчиков всему, что знаешь сам, и ты минуешь ту ошибку, которой не избежал я...
      - Что же это за ошибка, о друг Аллаха? - в который уже раз за краткое время между двумя молитвами удивился аль-Мунзир.
      - Нельзя воспитывать и наставлять человека до скончания его дней, о сынок, - сказал Хабрур ибн Оман, опустив голову и вздыхая, как если бы он похоронил всех мужчин своего рода. - Нельзя исправлять все его ошибки еще до того, как он осознает их. Нельзя предостерегать его о каждой опасности, как это делал ты, иначе он сам не научится угадывать опасность. И нельзя беречь его гордость, как это делал все годы я, иначе его достоинство не закалится в испытаниях и в час поражения отчаяние и растерянность погубят его. Аль-Асвад не выдержал испытания - и в этом моя вина, о аль-Мунзир. Если бы я воистину относился к нему как к сыну, я бы не жалел его...
      - Был ли между вами разговор об этом? - быстро спросил аль-Мунзир.
      - Он спросил, почему я преподавал ему лишь ремесло воина и не преподавал ремесла царя, - отвечал наставник. - Ему стыдно было глядеть мне в глаза, а мне стыдно было глядеть в глаза ему, клянусь Аллахом! И я понял, что наилучшим для меня было бы умереть, чтобы он знал - никто больше не успокоит его, когда он в ярости, и никто не станет исправлять обстоятельства, которые он испортил! Ему тридцать лет, о аль-Мунзир!
      - Мне почти столько же, - сказал Джабир. - Я старше его на восемь месяцев.
      - Но тебя я никогда не берег и не щадил.
      - Клянусь Аллахом, это так. И ты, сам впав в отчаяние, решил, что наилучшее для тебя - уехать из Хиры так, чтобы след твой затерялся?
      Хабрур хотел было ответить, но тут из темноты раздался грубоватый голос.
      - О аль-Мунзир, кого это принесли ифриты и шайтаны к нашей стоянке? осведомился Джеван-курд, широкими шагами направляясь к костру. - Долго ли нам охранять верблюдов за холмом, как будто мы бедуинские старцы? Может быть, нам еще поискать на этих холмах сморчков или изловить ящерицу, чтобы зажарить ее? Если этот человек - из друзей, то почему ты не подал нам знака?
      Тут Джеван-курд оказался достаточно близко от огня, чтобы увидеть и опознать великолепную бороду Хабрура, волнистые волоски которой играли в свете костра медным блеском.
      - О аль-Мунзир, где ты взял его? - изумился курд. - Точно ли это - он? Эй, человек, встань, чтобы я разглядел тебя! Ты или Хабрур ибн Оман, или сам шайтан!
      - Клянусь Аллахом, это же Джеван-курд! - отвечал, вскакивая, Хабрур. О аль-Мунзир, как попал сюда этот посетитель базаров и вымогатель подарков у купцов? О Джеван, здесь ты не добудешь даже оческа пакли для своего харима!
      - О аль-Мунзир, разве премудрые, богобоязненные и искушенные в науках старцы странствуют в одиночестве по ночам? - завопил Джеван-курд, хватая Хабрура за плечи и яростно встряхивая, чтобы убедиться, что это - раб Аллаха из сынов Адама, а не бесплотный дух.
      - О аль-Мунзир, я оставил этого человека в комнате, которая была похожа на купеческую лавку, и он перекладывал с места на мсето отрезы шелка и покрывала, стараясь поделить их между женами поровну, и ему не хватало для расчетов пальцев рук, так что он попросил меня предоставить свои пальцы! - Хабрур ибн Оман воздел к ночному небу две растопыренные пятерни. - Клянусь Аллахом, меньше всего на свете ожидал я увидеть его здесь! О Джеван, а кто же будет ездить у стремени аль-Асвада?
      - О Хабрур, а кто будет читать ему поучения?
      Аль-Мунзир, вскочив, переводил взгляд с Джевана-курда на Хабрура и с Хабрура - на Джевана-курда. Он не мешал им пререкаться, но когда они задали друг другу вопросы, ответить на которые было бы затруднительно, он громко расхохотался, причем трудно было заподозрить, что сделано это с умыслом, и обнял спорщиков за плечи.
      - Тише, тише, о друзья Аллаха! Вы разбудете всю живность на расстоянии в сто фарсангов!
      Чтобы слова эти прозвучали убедительнее, он еще крепко хлопнул по спинам их обоих.
      И тут произошло изумительное.
      Джеван-курд подпрыгнул на двух ногах, потом - на одной левой, задрав правую насколько позволил живот, и ударил правой пяткой оземь, и снова подпрыгнул, пришлепывая ладонями по шее Хабрура и по плечу аль-Мунзира.
      Они отшатнулись - и увидели самый удивительный пляс, какой только мог изобрести совсем ошалевший от событий курд. Он завертелся, подпрыгивая на одной ноге, словно дервиш из суфиев, и белая джубба завилась вокруг него, и руки в широких рукавах взлетали, помогая плясуну сохранить равновесие.
      Вдруг он остановился, чуть присев, и обвел взглядом всех, стоявших у разгоравшегося костра, - Хабрура ибн Омана, смеющегося аль-Мунзира, оскалившего зубы Абу-Сирхана, и черного зинджа аль-Куз-аль-Асвани, чей рот, и без того вечно полуоткрытый, сейчас растянулся до ушей, и невозмутимого аль-Катуля, и Абу-ш-Шамата, застывшего с бурдюком в руках.
      - Ко мне, о любимые! - позвал он. - Аллах дал нам соединиться - и это прекрасно!
      И они откликнулись, и положили руки друг другу на плечи, и пошли, приплясывая и вскрикивая, вокруг огня, и ускоряли вращение своего круга, и приняли в него всех, и если даже джинны, обитатели пустынных колодцев, выглянули бы на этот шум, круг разомкнулся бы, чтобы принять их.
      Это была мужская пляска, и они предались ей, чтобы не говорить друг другу слов о совместном пути, и о верности, и о достоинстве, и не давать клятв - ибо сказано: Аллах не взыскивает с вам за пустословие в ваших клятвах, но взыскивает с вас за то, что приобрели ваши сердца.
      И они своей пляской возблагодарили Аллаха за то, что приобрели в эту ночь их сердца.
      * * *
      - О звезда, у тебя нет причин для беспокойства! - уверенно сказал Хашим. - Похоже, эти люди вовсе не знают, где находится этот самый Пестрый замок. Посмотри, куда мы заехали! Клянусь псами, это же совершенно дикие края, и я не удивлюсь, если мы встретим здесь наснасов.
      - А кто такие наснасы, о дядюшка? - спросила Джейран.
      - Это люди, у которых только полголовы, один глаз, одна рука и одна нога, - уверенно объяснил Хашим. - И они живут в местности, называемой Вабар.
      - А рот, о дядюшка? Разве у них только половина рта? - удивилась девушка. - Как же это возможно?
      - Половина рта? Клянусь собаками, я не подумал об этом! - воскликнул старик. - Ты, как всегда, видишь недоступное нам, смертным, о звезда!
      Джейран вздохнула. Хашим явно излишествовал в своей вере...
      Уже много дней продолжался их путь, и все яснее становилось, что Барзах заблудился. С одной стороны, это радовало - не найдя Пестрого замка, путешественники повернули бы коней и верблюдов назад, и Джейран избавилась бы от необходимости брать приступом загадочную горную твердыню. С другой стороны, ей было неловко - ведь она и Хашим взяли большие деньги у Шакунты и Барзаха не за то, чтобы сопроводить их в странствиях туда и обратно.
      И потому, когда она жаловалась Хашиму на обстоятельства, ему всякий раз приходилось угадывать, опасается ли она браться за непривычное и опасное дело или же боится, что придется возвращать деньги, которые мальчики уже считают своей добычей.
      - А что это за местность под названием Вабар? - поинтересовалась Джейран.
      - Это область, примыкающая к землям племени Ад, и она была подобна цветущему саду, - охотно, хотя и несколько удивленно объяснил Хашим. По его мнению, звезда, взирающая на семь климатов с небес, должна была знать
      такие простые вещи. - А после гибели адитов Аллах поселил там джиннов, а людей превратил в наснасов, и сделал также... О звезда! Ты права, а я глупец! Ведь это деяние приписывают Аллаху - а значит, лгут! И нет никаких наснасов! Посуди сама, о звезда, человеку создать такое чудище не под силу, а Аллах - лживое измышление. Стало быть - нет никаких наснасов! О звезда, когда же я научусь отличать истинное от ложного?..
      В то время как Хашим в очередной раз убедился в отсутствии Аллаха, ехавшие в середине каравана Барзах и Шакунта тоже пытались определить, в какую местность они угодили.
      - Ты напрасно называешь меня врагом Аллаха, о владычица красавиц! Если мы хотим попасть в земли, где поселились огнепоклонники, то едем совершенно правильно!
      - Что-то я не слышу в твоем голосе уверенности, о Барзах! - отвечала Шакунта. - И ты говорил, что по ночам там горят священные огни, а мы ни одного огня еще не видели.
      - Возможно, для огней уже построили храмы, и лишь поэтому мы их не видим, - подумав, сказал Барзах.
      После всех неудачных попыток справиться с конем он пересел для верблюда и ехал с наименьшим ущербом для тех сокровищ, что оставил ему отец. Шакунта, прекрасная наездница, тоже пересела на верблюда - очевидно, чтобы находиться рядом с Барзахом и отравлять ему все дни и часы путешествия.
      - Когда мусульмане захватили земли, где жили огнепоклонники и принялись обращать их в ислам, то некоторые приняли веру пророка, иные остались при своей старой вере и были обременены особой податью за это, унизительной для них, а были еще и такие, что взяли священные огни и унесли их. В тех местах, где они поселились, сперва было не до строительства храмов, и они устроили огни на открытых площадках, - продолжал он. Собственно, так они поклонялись огню изначально, и об этом писал Абу-Зейд аль-Балхи, и лишь потом они научились ставить над огнями двойные купола и стали ухаживать за ними при помощи сухой древесины тамариска, подкладывая ее серебряными щипцами и закрывая при этом рот, чтобы не осквернить священный огонь своим дыханием. И огни у них носили имена, и один из самых древних назывался Аташ-Бахрам, а раньше в тех храмах поклонялись каменным изваяниям, и они...
      - Ты уморил нас своей ученостью! - воскликнула Шакунта. - Если ты такой
      мудрый, то скажи мне, что это там за строение?
      Она указала рукой туда, где на расстоянии десятка фарсахов простиралась цепь гор со светлыми вершинами, а на их фоне виднелся холм возможно, насыпанный вручную, и этот холм венчала широкая и приземистая башня.
      - Откуда мне знать? Разве я каменщик, чтобы разбираться в строениях? обиженно проворчал Барзах.
      - Ко мне, о предводитель! - крикнула Шакунта.
      Джейран повернула коня и подъехала.
      - Что прикажешь, о госпожа?
      - Пошли своих айаров узнать, что там за башня, - был приказ. - И если в ней живут люди - пусть скажут, имеется ли в этих краях Пестрый замок, или же мы понапрасну тратим время!
      - На голове и на глазах, - с легким поклоном отвечала Джейран. - Ко мне, о Бакур, о Вави!
      Юные всадники направили к ней коней, а она, чтобы не смущать Шакунту и Барзаха странной беседой, двинулась им навстречу.
      - Внимание и повиновение, о звезда! - обратился к ней Вави, второй по старшинству среди мальчиков, хотя полагалось бы самому старшему, Бакуру.
      - Видите ли вон ту башню? - спросила Джейран.
      - Видим, о звезда! - дружно ответили оба и переглянулись. По их простодушным улыбкам девушка поняла, что им и самим не терпится съездить туда и узнать, что это за сооружение.
      - Отдайте свои остроги хотя бы Каусаджу и поезжайте туда, - велела она. Если там живут люди, не вступайте с ними в переговоры, предоставьте это нам. А если башня пуста, осмотрите ее и скажите, годится ли она для ночлега.
      - А на что мы способны без наших острог? - осведомился Бакур. - Чем мы будем отбиваться, если на нас нападут? Клянусь собаками, мы не поедем без оружия!
      - Когда вы научитесь подвязывать остроги к ноге, как бедуины подвязывают копья, тогда и будете скакать на конях с острогами. Я не хочу, чтобы мои люди теряли на скаку оружие! - по лицам мальчиков Джейран поняла, что они осознали справедливость упрека. Правда, остроги теряли вовсе не эти двое, а Дауба и Ханзир, но ведь все они считали себя "ее людьми" и все были готовы ответить за оплошность товарища.
      - У вас есть джамбии. Для того, чтобы отбиться от пеших, этого довольно, а от стрел вас бы и остроги не спасли. И не смейте брать с собой псов! Возможно, здешние жители их не любят, - добавила Джейран.
      Мальчики дружно вздохнули.
      - Скачите быстрее псов - и да пошлет вам вера счастливое возвращение! и она махнула рукой в сторону башни.
      Бакур и Вави подбоднули коней стременами, широкие рукава их белых джубб и концы головных повязок взвились - мальчики направились в конец каравана, чтобы оставить остроги, а затем понеслись туда, куда было приказано.
      Джейран, не приказав каравану останавливаться, следила за ними из-под руки.
      Она видела, как мальчики подъехали к башне и остановили коней. Затем они, видимо, посовещавшись, разделились и один стал объезжать сооружение справа, а другой - слева.
      - О безумцы! - проворчала Джейран. - А если там, за башней, их ждет засада? Ведь она как будто нарочно создана для дорожных грабителей и разбойников!
      Хашим, не следивший за всадниками, ибо зрение не позволяло ему этого, но внимательно наблюдавший за лицом своей звезды, негромко рассмеялся.
      - А разве дорожные грабители водятся в таких диких краях? осведомился он. - Клянусь собаками, они помрут с голода прежде, чем дождутся тут каравана!
      Из-за башни Вави и Бакур выехали уже вместе и принялись махать руками, призывая к себе Джейран.
      - Хотелось бы мне знать, что они там обнаружили, - сказала она. Поедем, о дядюшка, поглядим и мы.
      - Кажется, я знаю, чего они там не обнаружили... - и Хашим первым направил коня к башне.
      - О Ситт-Шакунта, никто, кроме меня, не разберется в этом деле! крикнула Джейран, за время пути привыкшая за всеми распоряжениями обращаться лишь к Ястребу о двух клювах, и обращаться именно так - с почтением. - Я поеду и посмотрю, что там такое! Ко мне, о Чилайб, о Джарайзи!
      Она с умыслом позвала самых младших - они больше прочих обижались, если звезда слишком долго не уделяла им внимания.
      - Поскорее поезжай и поскорее возвращайся! - отвечала Шакунта.
      Подождав мальчиков, Джейран вместе с ними нагнала Хашима и к башне они подъехали уже вчетвером.
      - Насколько я поняла, людей вы тут не нашли, - сказала Джейран Бакуру. Давайте спешимся и войдем в башню.
      - О звезда! .. - хотя отвечать должен был Бакур, но первым заговорил, разумеется, Вави. - Мы недостойны лечь под ноги твоим псам - мы не нашли входа в эту башню!
      Джейран задумалась - и вспомнила, как она карабкалась по горам, убегая из мнимого рая.
      - Может быть, вход расположен выше человеческого роста? - спросила она. Вы же выросли в таком месте, где нет высоких каменных зданий, которые их владельцы должны оборонять от врагов, и вы не знаете, какими могут быть их входы. Успокойтесь, прохладите свои глаза - и поищем вместе.
      - О звезда! - пылко воскликнул Хашим. - Воистину - ты наша звезда и ты приведешь нас ко многим победам во имя веры! Клянусь псами!
      - Да, как в Хире, - осадила его девушка. - Когда вся наша победа свелась к удачному бегству!
      - Поедем вокруг башни, - немедленно предложил лукавый старичок уже не страстным и восторженным, а обычным голосом. - Но сдается мне, что и наверху мы входа не увидим.