- А разве пророк велел класть рядом с собой что-то во время молитвы? спросила Джейран, стараясь разглядеть то, что темнело в узелке.
      - Я не знаю... - смутился юноша. - Но раз мне дали это в знак, что я побывал в раю, и раз это теперь - самое дорогое, чем я владею, то, наверно, не будет греха в том, если оно полежит немного на молитвенном коврике?
      - Я впервые слышу, чтобы с этим предметом так обращались, - заметила Джейран, сгорая от любопытства. - Разве тебе ничего не сказали, о друг Аллаха?
      - Были слова, которые я слышал как бы сквозь сон, - признался Хусейн. Меня известили, что теперь всюду надо мной - рука Фатимы аз-Захры, и она оберегает меня, и она повелевает мной! Я проснулся в своем чулане - и увидел рядом с собой эту руку, вырезанную из темного камня! Ничто больше не свидетельствовало о том, что я был в раю и изведал наслаждение! Все домашние утверждали, что я пять дней лежал, подобно мертвецу, и мое дыхание было едва заметным. Но если я спал - то откуда же взялась эта рука, пальцы которой расставлены, словно она отталкивает от себя нечто...
      - Спрячь этот знак, - приказала Джейран, ибо юноша разволновался чрезвычайно. - Спрячь и храни! И расскажи мне, как тебе жилось после того, как ты покинул рай.
      - Я думал о скрытом имаме и о том, как он приблизит меня к себе, гордо сказал юноша. - Никаких иных мыслей и желаний у меня не осталось. Тот, кто побывал в райском саду, уже не станет любить земные наслаждения... И еще передай, что раб Аллаха Хусейн всегда готов выполнить приказ, и умереть, и вернуться в райский сад, к ногам скрытого имама!
      - Тебе нет нужды умирать! - воскликнула Джейран, в свою очередь, испуганная яростью, с какой Хусейн произнес эти слова.
      - А когда настанет такая нужда? Об этом тебе ничего не говорили, о посланница? - с волнением спросил он.
      - Нет, об этом я ничего не знаю, о Хусейн, - честно призналась Джейран.
      - Да, я и забыл, ты ведь - из низших прислужниц в райском саду... Но, может быть, ты случайно что-то слышала? Может быть, при тебе говорили, когда меня опять возьмут в райский сад?
      Джейран вздохнула - сада, где Хусейн лежал в объятиях гурий, больше не было.
      Юноша снова принялся толковать что-то невнятное о своей преданности скрытому святому имаму и госпоже Фатиме Ясноликой, о верности потомкам пророка в их лицах и о надежде на вознаграждение, причем приводил к месту и не к месту строки молитв. Джейран, слушая эту путаную речь, вспомнила вдруг тех двух несчастных, которые волокли к трубе тело еще живого человека. Они тоже говорили о скрытом имаме, но из слов Хусейна следовало, что он сам, своими глазами, видел его и даже слышал.
      Джейран дала себе слово расспросить единственного доступного ей знатока
      корана и преданий Хашима об этом деле. До сих пор ей не было нужды в имамах, скрытых или же явных, ибо они не приносили пользы при растирании посетительниц хаммама, и по этой части в голове у девушки были немалые пробелы.
      Но что касается Фатимы - тут она, разумеется, уже понимала, что имеет дело с обычной женщиной, склонной к выпивке и мужским ласкам, но богатой и хитрой. Надо полагать, что и скрытый имам в устроенном ею раю был того же качества - то есть, не имел ни малейшего отношения к потомству пророка.
      Тут с минарета раздался призыв к молитве.
      - Горе мне! - воскликнул Хусейн. - Я задержался с тобой, о посланница, а ведь хотел зайти в мечеть прежде, чем выполнить поручение и привести почтенного шейха!
      И он, не прощаясь, устремился прочь.
      Джейран осталась там, где ее настиг призыв. И дождалась Хашима, наконец догнавшего ее.
      - Не подобает звезде носиться, распихивая людей, как посланный за вином невольник! - упрекнул ее старик. - Ты перехватила посланца?
      - Да, о дядюшка, - задумчиво ответила девушка. - Похоже, что этот цирюльник и этот посланец не имеют к нам ни малейшего отношения. Горбуна отправили за каким-то почтенным шейхом.
      - А этот шейх может оказаться предводителем шайки айаров! - грозно и свирепо предупредил Хашим, выкатив для убедительности глаза и задрав полупрозрачную бороденку.
      - Этот шейх? - думая о своем, Джейран не обратила внимания на устрашающий вид Хашима.
      - Мы непременно должны дождаться его! - решил старик. - Клянусь псами, я не уйду от дома цирюльника, пока не увижу этого загадочного шейха!
      - По-моему, мы понапрасну тратим время, о дядюшка...
      Джейран пыталась понять, кому и зачем потребовалось морочить голову безобидному горбуну, да еще таким сложным и дорогостоящим способом.
      Ей не хотелось лишний раз думать о фальшивом рае. Будучи от природы здравомыслящей и не склонной причинять себе боль путем растравления душевных ран и насильственного пробуждения скверных воспоминаний, Джейран предпочитала уж лучше двигаться вперед наугад, чем постоянно озираться назад. К тому же, ей с трудом давались отвлеченные умопостроения. Так что в конце концов она даже ощутила благодарность к неугомонному Хашиму, который уже наделил того таинственного шейха склонностью ко всему скверному, мерзким нравом и способностью устраивать разбойные нападения на чужие сокровища.
      - Еще немного - и окажется, что он грабит по ночам могилы правоверных, вставила Джейран, когда Хашим в своих подозрениях выскочил за пределы разумного. - Вот увидишь, это дело связано со срезанием мозолей и ни с чем более, о дядюшка.
      И по себя вознесла Аллаху молитву о том, чтобы этот заподозренный во многих злодеяниях шейх оказался не слишком далеко и Хашим не заставил ее караулить у ворот цирюльничьего дома до самой ночи.
      Аллах оказался воистину милосерден - скорее всего, Хусейн отыскал того, за кем был послан, в мечети, поскольку оба они появились довольно быстро - Хашим не успел еще, вдохновленный предположением об осквернении могил, описать Джейран с подробностями это гнусное занятие.
      Шейх быстро шел впереди, Хусейн, едва поспевая - за ним.
      - Да хранят меня псы... - прервав гневные речи на полуслове, прошептал Хашим.
      Джейран уставилась на шейха, не понимая, почему бы вдруг Хашим мог растеряться и испугаться при виде этого человека.
      Это был весьма тощий и на вид слабосильный шейх, в немолодых уже годах, с брюзгливым лицом и курчавой рыжей бороденкой, причем Джейран безошибочно определила ее неприятный цвет как природный, ибо хенна такого неблагородного оттенка не производит.
      Роскошный халат, из разрисованной материи с золотыми прошивками, перепоясанный дорогим поясом, не прибавлял ему осанистости, ибо много потребовалось бы халатов и фарджий, чтобы сделать выпуклой и обширной эту тощую впалую грудь.
      - Разве ты узнал этого человека, о дядюшка? - спросила Джейран, когда шейх и горбун скрылись в дверях цирюльничьего дома.
      - Вот уж кого не ожидал я встретить в здешних краях, так это аш-Шамардаля, - проворчал озадаченный Хашим. - Что это за дела завелись у него с франками?
      - Аш-Шамардаль? - Джейран попыталась вспомнить, где же она слышала это имя, но, как всякая отвлеченная материя, имена, не связанные с определенными людьми, плохо укладывались у нее в голове.
      - Он тоже обращался к тебе? - оживился старик. - Я знал, что он свернет когда-нибудь с путей Аллаха и обратится к тому, кого мы почитаем. Но вот если он и совершил это, то не из чистых побуждений, о нет, вовсе не из чистых побуждений, о звезда. И если он будет взывать к тебе - не слушай его и не исполняй его просьб! Обещай мне это, о доченька!
      Джейран усмехнулась - хитрый старик знал, как приласкаться к ней, не знавшей ни отца, ни матери.
      - Разумеется, я не стану слушать его просьб, - подозревая, что вражда Хашима к аш-Шамардалю коренится в деле столь же серьезном и необходимом, как подсчет букв в Коране, ответила она и, видя в глазах старика ожидание более твердого обещания, добавила: - Клянусь собаками!
      Хашим негромко рассмеялся и поцеловал себе левую ладонь.
      - Свет еще не видывал такого завистника, как этот аш-Шамардаль, весело сообщил он. - Он, сидя перед скатертью с десятком блюд, завидует собаке, которая бежит мимо с обглоданной костью. Он и к магам-то приблудился только из-за своей проклятой зависти! Но он терпелив, как кошка, которая караулит возле норки мышь.
      - Погоди, о дядюшка, - Джейран устремилась вслед за аш-Шамардалем, так что Хашим еле поспевал за ней. - Погоди, ради собак! Мне нужен именно этот человек!
      Она вспомнила, что имя рыжебородого завистника упоминал гуль-оборотень Хайсагур, и оно было каким-то образом связано с ее гороскопом.
      - А зечем тебе может быть нужен гнусный завистник, о звезда? осведомился, пыхтя, Хашим. - Разве мало нас в последнее время постигло бедствий, что ты ищешь еще одно? И подумай - за ним послали после того, как цирюльник получил письмо от той франкской старухи! Тебе непременно нужно подставить свою шею и шеи наших мальчиков под зубы этого вонючего шакала?
      Джейран остановилась, чтобы старик отдышался, и с тоской посмотрела вслед уходящему аш-Шамардалю.
      - Нет, о дядюшка, я не ищу новых бедствий, - хмуро сказала она. - Но этому человеку известно некое дело, связанное с гороскопом одной женщины...
      - Он составил фальшивый гороскоп? - обрадовался Хашим. - Иного я от него и не ждал, о звезда! Он исказил положение созвездий, потому что ему заплатили за это! И он исказил твое положение на небе - я понял, о звезда, я понял, зачем он нужен тебе! Однако давай сперва убедимся, что нашей военной добыче не будет от него угрозы. Очень уж мне не нравится, что он получает письма от франков и связан с цирюльниками.
      Джейран подумала, что скоро кончится то время, когда Шайтан-звезда не появляется на небе, и когда она все же появится - бедный старик сойдет с ума от расстройства и разочарования. Ведь не может же так быть, чтобы звезда одновременно подмигивала с небес и разъезжала с ним рядом на вороном жеребце, одетая в мужскую фарджию и прикрывающая синий знак на левой щеке концом тюрбана.
      - И кроме того, я озабочена судьбой того горбуна, - добавила девушка. - Я непременно должна понять, что связывает этих двух...
      Она вспомнила лицо юноши - и беспредельно счастливое, в мнимом раю, и перепуганное, и окаменевшее от упрямства, когда он толковал о своей преданности скрытому имаму, посулившему ему загробное блаженство... Он был тех же лет, что ее мальчики, - и не менее нуждался в заботе старших, чем они.
      Джейран казалось, что ее счеты с раем и фальшивой Фатимой были сведены в тот час, когда она привела туда свой отряд и дала мальчикам возможность набрать полные тюки дорогой добычи. Оставалась еще тревога за Абризу - но уж за это исчадье шайтана Джейран теперь могла не беспокоиться! Абриза наверняка уже вовсю хозяйничала в царском дворце Хиры, разрешая и запрещая, давая и отнимая. Джейран благоразумно не вспоминала ничего из того, что было связано с ее глупой доверчивостью и страхом в подземельях райского хаммама. Но стоило появиться Хусейну - и в сердце девушки проснулась злость.
      Она способствовала разорению гнусного рая, не более. Другие выгнали из него Фатиму вместе с гуриями, другие отомстили и за ту банщицу, от которой остались лишь сношенные туфли. Сейчас Аллах предоставил Джейран возможность разобраться наконец в этом запутанном деле и спасти хоть одного человека из тех, чью судьбу исказил и переменил рай. Хусейн был для нее сейчас собратом по несчастью, но она уже не была молчаливой дурочкой с умелыми руками. За ее спиной стоял маленький отряд, всего тридцать острог, но этот отряд похитил с помоста для казни и возвел на престол царского сына!
      - Ничего хорошего, о звезда, - ответил, прерывая ее размышления, Хашим.
      В душе своей Джейран уже вошла в дом цирюльника, уже увела оттуда под предлогом, который наверняка безупречно сочинит Хашим, горбатого юношу, уже нашла возможность расспросить его подробно, уже сдала с рук на руки Вави и Бакуру, чтобы они присмотрели за ним...
      - Обрати внимание, о звезда, на соседний дом, - сказал Хашим как раз в тот миг, когда она приказывала мальчикам развязать тюки и дать Хусейну чистое белье. - Похоже, в нем сейчас никто не живет. Что, если мы расспросим соседей о его хозяине и снимем его на месяц? Он стоит выше, чем дом цирюльника, так что с его крыши мы сможем заглянуть во двор и кое-что узнаем и о аш-Шамардале, и о горбуне, и о цирюльнике с его темными делами. А если ты захочешь войти в сношения с горбуном, то и такая возможность найдется. Хотя я и не понимаю, для чего это тебе нужно.
      - Все дело в гороскопе, о дядюшка, - туманно объяснила девушка, ибо этого вполне должно было хватить и хватило с избытком. - А что касается дома то тут ты прав. Но давай обойдем весь квартал - может быть, по ту его сторону найдется другой пустующий дом, расположенный более удачно. Этот же никуда от нас не денется. Покарауль ворота цирюльничьего дома, а я пойду на поиски и скоро вернусь.
      - На голове и на глазах, о доченька! - согласился старик.
      Джейран, полная самых благих намерений относительно Хусейна, завернула за угол, потом за другой угол - и оказалась в совершенно пустынном переулке. Сперва она решила, что там действительно нет ни души, но вдруг заметила человека, который крался вдоль стены. Джейран никогда не видела, как подкрадываются айары, но если бы ей пришлось искать сравнение для этой походки, при которой нога мягко перекатывается с пятки на носок, колени присогнуты, спина округлена, а тело подается вперед, то она сказала бы, что это несомненно поступь айара.
      Видимо, этот человек не привык к такого рода передвижению, поскольку когда он замер, прислушиваясь, то сразу же выпрямился, и оказалось, что он - немалого роста.
      Что-то в развороте его плеч и во всей повадке показалось Джейран удивительно знакомым. А когда он, уловив неслышный для нее звук, повернул голову, то ей достаточно было увидеть очертания щеки и короткой бороды.
      Это был человек, из-за чьей недоступной близости Джейран накликала на свою голову столько неприятностей! Это был хозяин хаммама!
      Сердце девушки взмыло от волнения к облакам, а пятки перестали ощущать камни мостовой, так что она пошатнулась.
      Мужчина, любовь к которому в течение шести лет опаляла и иссушала ее сердце, стоял сейчас, повернувшись к ней вполоборота, несколько подавшись всем телом вперед, высокий и тонкий, словно самхарское копье, прямое и смуглое. И он был одет не в дорогие пестрые одежды зажиточного купца, в каких Джейран привыкла видеть его, а в серо-коричневую фарджию, перехваченную широким кожаным поясом с металлическими бляшками, как надлежало бы воину. К поясу был подвешен ханджар в ножнах, а за спиной болтался на ремне круглый кожаный щит. Рука бывшего избранника души Джейран, сухая и смуглая рука, умевшая так восхитительно растирать спины и бедра, сжимала большую изогнутую джамбию, направленную острием вверх.
      И он замер, словно барс на скале, подстерегающий добычу. А затем, чуть присев, скользнул за угол и пошел, извернувшись боком, одновременно прижимаясь к стене правым бедром и спиной, выставив перед собой правую руку с джамбией. И он исчез, словно пленительный, но бестелесный призрак!
      Меньше всего на свете Джейран ожидала встретить здесь хозяина своего хаммама и бывшего повелителя своей души.
      Испуг ее был велик и многогранен.
      Прежде всего, она вспомнила, что по закону принадлежит этому человеку, так что он вправе позвать вали со стражниками и вернуть себе свою сбежавшую собственность. Вообразив это бедствие, Джейран напрочь забыла, что стоит ей позвать - и три десятка юных воинов разорвут хозяина хаммама в мелкие клочки.
      Затем девушка испугалась собственного внезапного желания - выйти, броситься к нему, чтобы он узнал ее и вновь приблизил к себе!
      И, наконец, она вспомнила, что этот мужчина отныне для нее - запретен. Ведь в ту минуту, когда душа расстается с телом, она поклялась Аллаху, что не будет между ними ничего из близости! Вали со стражниками, собственные порывы и гнев Аллаха - все это, мгновенно перемешавшись у нее в голове, привело к тому, что разум ее окончательно рассорился с ногами. И пока она ужасалась карам, грозящим клятвопреступнице, эти ноги, мягко ступая по каменным плитам, бесшумно несли ее вслед за хозяином хаммама, неведомо зачем попавшим в этот город, да еще в наряде бывалого воина. Более того - и руки девушки отреклись от повиновения...
      Джейран обнаружила это, когда вслед за хозяином хаммама скользнула за угол. В ее правой руке также была джамбия - и девушка даже не удивилась тому, как оружие туда попало. Ей стоило немалого труда остановить себя на этом пути.
      Что бы ни затевал хозяин хаммама - ей больше не было доли ни в его трудах, ни в его радостях. Лишь сейчас она окончательно осознала это - и настолько велико было бессилие девушки перед лицом Аллаха, принявшего ее клятву и сохранившего ей жизнь, что слезы выступили на глазах.
      Следовало бежать опрометью от этого человека, чтобы зародившийся соблазн, не имея для себя пищи в виде стройного стана и красивого мужественного лица хозяина хаммама (да и наряд воина, как известно, придает очарования даже самому ничтожному из мужчин), умер мучительной смертью, не успев довести Джейран до греха клятвопреступления.
      Следовало бежать - ибо она была уже не той бессловесной и покорной девочкой, которая осмеливалась лишь созерцать избранника издали. После всех своих похождений Джейран поняла, что стремительная отвага, даже не обремененная разумом, достигает большего, чем осторожная мудрость. И она боялась того, что в ней проснется веселое бешенство, продиктовавшее план спасения аль-Асвада, подобно тому, как знаток преданий диктует их сидящим в ряд писцам.
      Следовало бежать - и она вернулась к Хашиму, сдерживая себя, всего лишь быстрым шагом, чтобы не обеспокоить старика понапрасну.
      Впрочем, ее лицо так явно выражало смятение мыслей, что старик устремился к ней, и ухватился за ее руку обеими руками, и уставился ей снизу в глаза, ожидая наихудших известий.
      - О дядюшка, мы не можем больше оставаться в этом городе, клянусь собаками! - воскликнула Джейран. - Ради веры, придумай что-нибудь, чтобы нам уехать отсюда и увести мальчиков!
      - А что случилось, о звезда? И разве может случиться такое, с чем бы ты не справилась? - осведомился Хашим.
      - Я встретила здесь человека, которого не желаю видеть! И не желаю находиться в одном городе с этим человеком! - хмуро ответила она.
      - Разве он имеет власть над тобой?
      Джейран промолчала - и Хашим, которому непременно хотелось все понимать по-своему, вдруг выкатил глаза и быстро закивал, тряся узкой дородой.
      - Я понял, о звезда! Это аш-Шамардаль! Горе нам, ты встретила мага, который властен над тобой и может пустить в ход сильные заклинания! Но кто бы мог подумать, что это - гнусный завистник аш-Шамардаль?
      Девушка не стала спорить.
      Она лишь вздохнула.
      - Он непременно похитил эти заклинания у кого-то из настоящих магов! продолжал старик. - О звезда, мы найдем того, кого он обокрал, клянусь псами, и сыщем управу на этого сквернавца!
      - Не надо искать управу на аш-Шамардаля! - испугавшись, что старик, пожалуй, и впрямь кинется на поиски знакомого мага, возразила Джейран. Прежде всего нам следует покинуть этот город, ты понял меня?
      Хашим задумался.
      - Мы наймем комнату без окон в самом уважаемом из ханов, и сложим там добычу, и опечатаем двери, и хорошо заплатим хозяину хана, а сами выедем из Эдессы и поместимся в ближайшем караван-сарае, - поразмыслив, сказал он. Каковы твои замыслы, о звезда?
      - У меня нет замыслов... - и, поняв, что звезда не вправе так отвечать, Джейран поправилась: - У меня пока нет замыслов. И я охотно бы отправилась сейчас на остров Серендиб, или к зинджам, или в Китай!
      - А мальчики? - спросил Хашим. - Неужели ты хочешь покинуть нас? Ведь мы погибнем без тебя, о звезда, в этом мире, где все признали Аллаха и нет ни одного сторонника нашей веры! Мы уже чуть не погибли в Хире. Что мы будем делать без тебя?
      Мальчики умели делать лишь одно - сражаться. Каждый из них был храбрецом, подобным горящей головне, и Джейран гордилась ими, но она предпочла бы, чтобы в будущих сражениях их возглавлял кто-нибудь другой.
      Хашим изогнулся так, чтобы, всем видом являя беспредельную покорность, сбоку и снизу заглядывать ей в глаза.
      - Придумай что-нибудь, о дядюшка, - обреченно сказала Джейран. - Найди для них какое-нибудь занятие... Хотя бы охранять караван... А я, разумеется, поеду вместе с ними, я их не покину...
      - Хвала псам! - обрадовался Хашим.
      А между тем мужчина, который лишил Джейран остатков разума и, что еще хуже, совести, продолжал красться вдоль стены, выставив перед собой джамбию с тем расчетом, чтобы нанести врагу удар без замаха, снизу вверх, и распороть ему живот, и вытащить кривым лезвием его мерзкие внутренности!
      - Погоди, о Барзах, погоди! .. - бормотал он. - Я выследил тебя, о гнусный, о скверный! И если мне удастся отомстить - пост и паломничество для меня обязательны, клянусь Аллахом! И я раздам неслыханную милостыню, и ни один нищий не уйдет от меня без кошелька с золотыми динарами! И в каждом кошельке будет сто динаров... о Аллах, и увесистыми же получатся эти кошельки... драные халаты нищих не выдержат этой ноши за пазухой, и кошельки своей тяжестью прорвут ткань, и рухнут, и правоверные кинутся их подбирать, и возникнет суматоха... Нет, о Аллах, я погорячился, и довольно будет с этих голодранцев по пятидесяти динаров...
      Свирепый мститель проскользнул в открытые ворота и замер, оглядывая двор.
      Там было пусто.
      Салах-эд-Дин затаился, прислушиваясь.
      В это время дня здесь полагалось бы отдыхать в тени у водоема всем обитателям жилища, и кто-то наверняка тут был, и этот человек скрылся, оставив на ковре не только верхние шаровары и фарджию, но также и тюрбан. Причем тюрбан он не размотал и не сложил благопристойно, как подобает правоверному, уважающему в тюрбане свой будущий саван, а растянул едва ли не через весь двор.
      - Может быть, я перепутал ворота? - сам себя спросил Салах-эд-Дин. Может быть, презренный Барзах нанял не этот дом, а соседний, и лежит сейчас совсем на другом ковре у другого водоема, и его тюрбан - при нем? Но что же за неряха живет тогда в этом доме - один, без женщин и невольников, которые присмотрели бы за его имуществом?
      Салах-эд-Дин выглянул из ворот на улицу и, тыча пальцем в воздух, пересчитал стоявшие вдоль нее дома.
      - Не может быть - это нужный мне дом, клянусь Аллахом! .. пробормотал он. - Но где же тогда Барзах? Что с ним стряслось? Может быть, он в приюте уединения? Но что же должен съесть человек, чтобы, спеша туда, уронить и размотать собственный тюрбан? О Аллах, этот несчастный и туфли разбросал...
      Подойдя поближе к водоему, Салах-эд-Дин обнаружил и другие потерянные вещи, свидетельствовавшие о том, что их владелец предавался отдыху, не помышляя о неприятностях. Это был дорогой стеклянный кубок с заостренным дном, из тех, что втыкают в густой и высокий ворс ковра, и маленький серебряный кувшин для вина, и блюдо с финиками, и книгу аль-Мусаббихи, которую, очевидно, Барзах боялся не осилить без вина, а называлась она "Изложение религий и культов", а пространностью и весом намного превосходила Коран.
      Озадаченный Салах-эд-Дин постоял немного над всем этим беспорядком.
      - О правоверные! - наконец осторожно позвал он, перекладывая джамбию острием вниз и так сгибая кисть руки, чтобы клинок слился с пестрым рукавом. - Ради Аллаха, отзовитесь!
      Никто не ответил ему. И тогда Салах-эд-Дин, уже догадываясь о случившемся, пошел вдоль размотанного тюрбана, и дошел до стены, и увидел на ней следы, оставленные подошвами упиравшихся сапог.
      - О Аллах, за что ты караешь меня? - возопил тогда мститель. - Разве я желал дурного этому человеку? Я хотел всего лишь восстановить справедливость! А ты допустил, чтобы его похитили, и теперь его жизнь подвешена на волоске, и бедствия грозят ему! О Аллах, другие люди убьют его, а как же я? Подумал ли ты обо мне, допуская это безобразие, о Аллах?..
      * * *
      Стрелка на деревянной накладке водяных часов ползла чересчур уж медленно, так что аш-Шамардаль не знал, на что себя употребить - он уже полностью приготовился к посещению знатной гостьи, однако неточно рассчитал свои усилия.
      Он еще раз оглядел разложенное на столике хозяйство мага - книги, свернутые таблицы, позеленевшие медные сосуды, помеченные еврейскими письменами ножи, талисманы из числа тех, изготовление которых приписывают Сулейману ибн Дауду, хотя это и сомнительно, ибо они написаны на белом китайском шелку сирийскими письменами, китайский же шелк появился в здешних краях незадолго до пророка Мухаммада, а также ярко-красные круги, каждый весом в полритля, со строчками, подобными следам муравьев, с обеих сторон, выточенные из больших кусков карнеола.
      Немало лет ушло у аш-Шамардаля на то, чтобы собрать все эти сокровища, испытать их и убедиться в их полной непокорности. Он не мог извлечь из них ни малейшей для себя пользы - и хранил для случаев, подобных сегодняшнему, когда нужно было ослепить своим могуществом человека неопытного.
      Абд-Аллах Молчальник приподнял дверную занавеску.
      - Я слышал в конце улицы шум, о шейх! - сообщил он. - Клянусь Аллахом, это едут франки!
      - Пойди встреть их и приведи сюда! - немедленно приказал аш-Шамардаль, ибо если бы Абд-Аллах принялся повествовать о франках, это затянулось бы надолго.
      И вскоре, волоча за собой непременную суконную мантию, обшитую мехом, вошла женщина преклонных лет, высокая и статная, привыкшая повелевать.
      На голове у нее был белый платок, много раз перевитый, так что его складки охватывали шею, прикрывали лоб и подбородок, а также образовали на затылке нечто вроде тюрбана.
      - Привет, простор и уют тебе, о госпожа! - сказал, делая два шага ей
      навстречу, аш-Шамардаль.
      и, поскольку женщина смотрела на него с недоумением, добавил на языке франков:
      - Добро пожаловать в это скромное жилище!
      - Здравствуй и ты, о мудрец, - сердито отвечала женщина. - Я много слышала о тебе. Жаль, что твое путешествие затянулось и мне пришлось остаться в Эдессе, пока ты не вернулся.
      - Разве мало в землях арабов сведущих людей? - спросил аш-Шамардаль. Мои знания скромны и ничтожны, о госпожа. Желаешь ли ты составить гороскоп или погадать?
      - Оставим гороскопы и гадания глупым девчонкам! Разве ты не получил моего письма? - строго спросила гостья.
      - Я получил твое письмо, высокородная Бертранда, и я ждал твоего прихода на следующий день, как в нем было написано. Но я понапрасну прождал тебя, а потом важные дела призвали меня - и я вынужден был заниматься ими. А теперь я вернулся, и послал невольников узнать, не уехала ли ты, и вдруг оказалось - ты ждешь моего возвращения!
      - Мне много рассказывали о тебе, о мудрый аш-Шамардаль, - сказала Бертранда, оглядывая помещение в поисках сидения, но видя лишь ковры и подушки. - И немалого труда стоило проведать, где ты бываешь. Я ждала бы тебя и дольше, если бы потребовалось! Никто, кроме тебя, не раскроет тайны вот этого ожерелья!
      Она развязала висевший на поясе кошель и достала оттуда то черное ожерелье, что, переходя из рук в руки, доставляло столько хлопот своим владелицам.
      Аш-Шамардаль протянул руку - и рука его наполнилась прохладными камнями. Каждый из них он разглядел на свет.
      - Это прекрасное произведение магов, о госпожа, - сказал он. - Оно из тех предметов, через которые раскрывается доступ к Вратам огня. Разве ты не знала этого?
      - Ты спроси еще, знаю ли я, что Врата огня бывают двоякого свойства! воскликнула старуха. - И это ожерелье, как нетрудно догадаться, позволяет своим владельцам насыщаться темным и дымным, а не светлым пламенем!
      - У него не может быть владельцев, ибо камни в нем - женского рода, так что пользу оно приносит лишь женщинам, - заметил аш-Шамардаль.
      - Оно перестало приносить пользу двадцать лет назад, о аш-Шамардаль. Я, видишь ли, обладаю некоторыми знаниями, а годы мои велики, и я хотела передать их наследнице... - Бертранда вздохнула. - Может быть, ты предложишь мне присесть?
      - Ко мне, о Хусейн! - негромко позвал аш-Шамардаль, и горбатый ученик брадобрея сразу же явил свое красивое лицо в шели между дверными занавесками. - Принеси столик, накрытый, как подобает, для благородной женщины. Стой! Ей еще понадобится скамеечка!
      - А разве у нас есть скамеечка кроме той, на которую ставят ноги посетители, когда... - начал было удивленный юноша.
      - Ты принесешь ее и накроешь ковриком, а сверху положишь большую подушку, набитую кусочками беличьих шкурок, и смотри - возьми самую большую и дорогую из наших подушек! - торопливо приказал мудрец.
      Хусейн, не возражая более, исчез, хотя точно знал, что ни дорогих и ни дешевых подушек, набитых кусочками беличьего меха, в хозяйстве у Абд-Аллаха Молчальника не было и быть не могло.
      И он принес скамейку с ковриком и подушкой, и установил их на ковре, и сходил за столиком, и принес его, и водрузил между мисок кувшин, накрытый зеленой шелковой салфеткой.
      Бертранда, кряхтя, уселась и продолжила свою речь.
      - Есть ли у тебя ученики, о аш-Шамардаль? - спросила она.
      - Разумеется, о госпожа.
      - У вас на востоке и у нас на западе в это понятие вкладывают разный смысл. Вы передаете знания и приемы своей магии, силу же ученик обретает сам. Мы передаем силу, унаследованную от давно ушедших учителей, а приемы магии зависят от того, какие предметы попадут ученику в руки. Взять хотя бы это ожерелье... - Бертранда взяла его с ладони аш-Шамардаля и встряхнула. Я непременно должна была передать силу, о мудрец! Моя сила приходила ко мне через Врата огня посредством этого ожерелья! И я избрала для этого дитя благородного рода, дочь своего племянника, графа Беранже де Сюрвиля.
      - Берр-ан-Джерр, о госпожа? - на арабский лад переспросил аш-Шамардаль, и в его блеклых, упрятанных под безволосыми и нависающими бровными дугами глазах вспыхнуло любопытство.
      - Можно называть его и так. Эмир Берр-ан-Джерр... Я по некоторым признакам определила, что его жена родит дочь, сильную духом и стойкую в бедствиях. Я ждала эту девочку сильнее, чем ее отец и мать! И она родилась, и я взяла ее на руки, и я обрадовалась великой радостью! А потом сон сморил нас всех. Я заснула в кресле, а когда проснулась и встала - то ожерелье скатилось с моей шеи. А ведь оно было застегнуто накрепко, и его замок был заговорен! Я сперва не поверила, что ожерелье утратило силу. Но потом, когда я склонилась над колыбелью, то увидела в ней совсем другого ребенка!