Но моим бегемотицам не до тонкостей. Я самозабвенно пляшу тарантеллу, и они пытаются подражать. Сейчас я для них звезда экстра-класса. Возможно, еще и потому, что я пляшу с огромным удовольствием, и они это видят. Мне же на них лучше пока не смотреть… А то получится кривое зеркало — когда сплюснутая, разъехавшаяся во все стороны толстуха усердно копирует каждое твое движение, да еще корчит при этом рожи.

После тренировки я еще раз повторила все свои наставления, оставила Владку, а остальных отпустила.

Зальчик был в нашем распоряжении еще с полчаса. Я уже вторую неделю разрабатывала новый комплекс, Влада — лицо, приближенное к тренеру! — ассистировала. Мы попробовали, как ложатся на музыку движения «в партере». Я-то могу размахивать ногами с любой заказанной скоростью. Влада пополнее, мне в работе надо ориентироваться на таких, как она.

Оказалось, действительно — рядовая советская женщина, даже прозанимавшаяся аэробикой более года, в этот темп не укладывается. Приятная новость… А я полжизни потратила, пока нашла эту музыку и переписала ее! Непруха… Опять чье-то приблудное словечко. Сколько можно? Почему они ко мне так все липнут?

Я хотела спросить Владу, который час, но сквозь голубой рукав купальника увидела циферблат. Наше время истекло. А увидела я его, потому что напряглась. Во все время тренировки никто не просвечивал. И Владиных часов я не замечала.

Сейчас полагалось бы пойти и позавтракать. Перед утренней тренировкой я не ем, она для меня вроде зарядки.

Раньше все было просто — забежала в кафешку и съела себе салатик, выпила кофейку. Но как быть начинающей ведьме, которая в горке салата на блюдечке ясно видит кусочки порченой колбасы и длинный пергидролевый волос поварихи?

Пришлось идти в кооперативное кафе, там повкуснее. Правда, и подороже. Я подумала, что дымчатый демон нанес удар по моему бюджету, и надо это горе оговорить в договоре.

Затем я рванула в школу к Соне.

Она знала, что я собиралась в милицию со своими никому не нужными показаниями. Она еще вчера вечером, очевидно, ждала меня.

Я нашла ее в лаборантской химкабинета, который нужно было законсервировать на лето.

— Про Генку не спрашивали? — был ее первый вопрос. Мне захотелось выругаться. Хотя я это делаю крайне редко. Но Сонька со своим Генкой может довести!

Она и перед походом к следователю полчаса умоляла меня — ни слова о Генке! Он же семейный, не дай Бог, начнут его тормошить, дойдет до жены! По-моему, в этих причитаниях было какое-то неосознанное, подсознательное хвастовство — мол, у меня, такого заморыша, есть любовник, пусть и женатый, а у тебя нет и не предвидится. Ну, нет так нет, я же из-за этого не страдаю, как маялась ты, пока не возник Генка.

— Спрашивали, — естественно, ответила я. — Ты уж прости, пришлось сказать правду. Что живет в Сибири, в академгородке, и приезжает примерно четыре раза в год, когда вызывают на симпозиум или научную конференцию. Они послали бригаду с ищейкой проверять его алиби. Мало ли какие у него причины ночью тебя придушить. Может, ты ему наследство собиралась оставить.

Со мной бывает, что неудачно шучу. Соня помолчала и вздохнула. С другой стороны, она меня вынудила на такую неприятную шутку. Черт ее разберет, возможно, она действительно любит этого гастролера. Мне такого не понять…

Во всяком случае, когда я нашла ее в больнице, и она рыдала у меня на плече, то меньше всего она беспокоилась о матери и отчиме — ее волновало, как бы не подумали на Генку! А какой он, к бесу, Генка? Ему сорок шесть лет, между прочим, и старшая дочь недавно внука ему родила. А Соньке всего-то двадцать девять. Не понимаю, хоть тресни.

Я люблю Соньку. Только не умею говорить приятные вещи. Скорее всего, и не научусь.

То, что я на тренировках зову здоровенных бегемотиц милыми девочками и предлагаю им то поднять выше ручки, то следить за ножками, еще ничего не доказывает. Это — профессиональное. Не могу же я вслух звать их жирными хавроньями. Но, честно говоря, мне было бы так легче, потому что на меня резкий и язвительный окрик действует лучше комплимента. Я мгновенно собираюсь и делаю решающий рывок, как правило, удачный. А с Сонькой так нельзя. И со многими нельзя. И это иногда удивляет, а иногда действует на нервы.

Когда Сонька пришла ко мне тренироваться, она мне целую сцену закатила — почему я требую от нее невозможного! Она никогда не занималась, у нее отсутствует координация, и я должна относиться к этому несчастью с уважением. А именно — так, видимо, понимала Сонька уважение — упрощать программу применительно к ее возможностям. Чтобы не она была хуже всей группы, а вся группа примитивно топталась на ее уровне. Я, недолго думая, вернула ей уплаченные за пять месяцев вперед деньги. Она растерялась, деньги брать отказалась, пропустила неделю, а потом пришла и забилась в угол. Как она там маялась не в такт и не в лад — описать невозможно! Однако приспособилась. Потом мы вообще подружились.

И вот теперь Сонька знает, что от меня соплей не дождешься, и тем не менее рассказывает мне про Генку и даже рыдает на плече, если случается какая-то ерунда.

— Они что-нибудь узнали? Ну, про этого?… — с надеждой спросила Соня.

— Похоже, что нет. Это не так-то просто. В лицо ты его не видела. Во что был одет — не разглядела. Голос — поди разбери, если он почти шепотом говорил. А что сильный — так тебя и заяц повалит. Понимаешь, примет-то нет. Ищут, конечно. У них там свои каналы, — соврала я.

— Это был маньяк, — уверенно объявила Соня. — Нормальный мужик не стал бы сразу душить. Да еще приговаривать: «Ну, тихо, тихо, я тебе еще ничего не сделал!» Маньяк, честное слово! Подумать только, он же так и бродит по ночам! Может, он на другом конце города кого-то действительно придушил, потому что его сразу не поймали?

— Погоди, погоди, — сказала я. — Ты его точно передразнила? Вот именно так он и сказал? Вот с такими интонациями?

— Да-а… а что?

— Понимаешь, Сонь, так в кино уголовники говорят. С презрением. Может, ты просто так его изображаешь?

— Нет, он действительно именно так говорил.

— Нам только уголовника недоставало. Даже удивительно, как ты смогла вырваться.

— Знаешь, я все время об этом думала, — призналась Соня. — И вот что получается. Когда он схватил меня за волосы и стал бить головой о стенку, я, наверное, на секунду потеряла сознание и стала падать. А он зажал меня, ну, почти прижал к стене, и я ж шлепнулась. Понимаешь, я вдруг почувствовала, что почти сижу на корточках. Он, наверно, думал, что я сейчас растянусь, а я вскочила — и в дверь. Как пробежала подворотню — даже не помню. Наверно, со мной действительно был обморок.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.