Далия Трускиновская

Аметистовый блин

Глава первая, совершенно реалистическая

Жизнь всегда врывается некстати.

Как правило, это случается, когда человек занят делом, требующим времени, терпения и мирного настроения. И вдруг – звонок, вопли, кошмары, собирайся, беги, лети, ползком, кувырком, ради всего святого, караул, во что бы то ни стало! Ну, стало быть, караул. Откладываешь дела и со вздохом бежишь, летишь, ползешь, потому что отказывать женщине, которая бьется в истерике, несолидно.

Вот и на этот раз…

Стоит уважаемый человек, известный тренер по культуризму, за изголовьем скамейки для жима лежа, двумя пальцами штангу снизу придерживает, а под штангой тужится, не в состоянии выпихнуть, юное создание, решившее перед пляжным сезоном за две недели сделать себе бицепсы как у ван Дамма. Тренер ждет, чтобы клиент совсем из сил выбился, потому что иначе на него не подействуют укоризненные слова:

– А дышать кто будет?

Ибо первейшая заповедь атлета – всякое усилие производить на выдохе.

Но юные и всякие прочие оболтусы запоминают заповеди лишь тогда, когда столкнутся с ними лбом и набьют шишку. Вот мудрый тренер Сережа и провоцирует мучительные моменты тренировок, система у него такая.

Так вот, наступает самое то мгновенье, чтобы задать роковой вопрос и получить ответ в виде выпихнутой кое-как, вкривь и вкось, но вроде бы вверх штанги. И тут выскакивает с телефонной трубкой буфетчица Настенька:

– Сергей Григорьич, вас!

Настеньке восемнадцать лет, Сережа для нее – тот идеал, к которому должны стремиться женихи, и всякого очередного жениха она затаскивает в зал, чтобы показать идеал в действии. Рост, вес, мускульная масса, непоколебимо спокойное лицо, античный профиль и выдержка киношного супермена – все это сразу ни один жених не потянет. Так что Настеньке через годок-другой придется снизить планочку.

Поскольку воспитательный момент все равно загублен, Сережа двумя пальцами поднимает и кладет на рога пятидесятикилограммовую штангу (во поколение пошло, пятьдесят кило вытолкнуть не может…), а потом неторопливо берет трубку.

В трубке – вопль души.

– Сережка! Ну где ты пропадаешь?! Ты срочно нужен! Сейчас я за тобой заеду!

– Привет! – неторопливо отвечает тренер. – Я все узнал. Счетчик Гейгера мне привезут сегодня вечером. А Виктор Иваныч уже раскурочил твой фен и обещает к субботе…

– Какой Гейгер? Какой фен?… Одевайся скорее, сейчас я у тебя буду!

– А что случилось-то?

– Кошмар!

С тем и исчезает звонительница – бывшая супруга, между прочим.

Что делать – приходится оставлять зал на стажера, студента Вадика, которому нужно сдать на кафедру какой-то загадочный журнал практики, вот он и прибегает на тренировки как бы для того, чтобы их проводить. Почему-то на кафедре тяжелой атлетики, к которой, после длительного недоумения, два года назад приписали культуризм, считают, что тренировку в зале проводит тренер, и непременно групповым методом. На самом же деле тренер присматривает, чтобы тренажеры не слишком ломали, а как качаться – каждый и сам знает, кроме зеленых новичков. Сережа как-то заглянул в журнал практики, прочитал, что утром сего дня проводилась общая разминка на свежем воздухе, и больше туда носу не совал. Ближайший подходящий свежий воздух – разве что на крыше, потому что зал – в самом центре города, в подвале старого дома, двор которого впритык забит машинами.

Кошмар, стало быть… Ну ладно. Не первый, не последний.

Сережа снял спортивный костюм и со вздохом распялил на руках новые джинсы. Сумасшедшая промышленность выпускала какую-то нелепую одежду – если штаны не жали в бедрах, то приходилось убирать двадцать сантиметров в талии, а если талия соответствовала Сережиной, то на бедра они бы вообще никогда не налезли. Последнее приобретение ушивала соседка. Две недели назад джинсы были еще впору, но Сережа, готовя к чемпионату атлета Вовчика, и сам дал немалую нагрузку на ноги. Лишних полсантиметра объема могли сыграть роковую роль – и чуть было не сыграли.

Еле передвигая ногами в тугих джинсах, Сережа вскинул на плечо сумку, заглянул в буфет – предупредить Настеньку о счетчике Гейгера, и, с трудом одолевая ступеньки, выбрался из подвала.

Стоило ему подойти к краю тротуара, как рядом затормозил «гольфик». Бывшая супруга распахнула дверь.

– Да скорее ты!

Насколько позволили джинсы, Сережа согнулся и плюхнулся на сиденье. Тут же «гольфик» понесся вперед.

– А что, собственно, случилось? – спросил Сережа, уже предчувствуя основательное стихийное бедствие. Если деловая женщина чешет через весь город, не снимая белого медицинского халата и белой же шапочки, в которых работает с клиентами, то ее здорово припекло.

– Случилось! – буркнула Майка, орудуя рулем примерно так, как ее пещерная прапрабабка – тяжелой дубиной. И точно так же, как заносит хозяина потерявшей управление дубины, заносило маленький суетливый «гольфик», пока не внесло в новый микрорайон и не ткнуло в зад припаркованному возле девятиэтажки «икарусу». Лишь чудом Майка успела затормозить.

– Не слабо, – сказал Сережа, выбираясь из машины.

За два года семейной жизни он понял, что ежели жена впадает в священное безумие – нужно молчать. Ему как мужчине молчать легче. А для нее как для женщины это мучительно. И когда она не дождется ни одного вопроса, то выскажет все необходимое быстро и в концентрированном виде.

Так вышло и на сей раз.

– Эта сволочь бросила Данку, – заявила Майка. – Я только что узнала. Мне Любка звонила. Данка заперлась дома, никому не звонит, никуда не выходит, телефон отключила!

– Может быть, она уехала? – спросил Сережа, нажимая кнопку лифта. – Нет, Валька и Сашка ходили под окном кричать – так у нее свет горел.

Невзирая на развод, Сережа с Майкой вместе ходили в гости к общим приятелям. Приглашение на Данкину свадьбу они тоже получили одно на двоих, из-за чего Майка уже дважды буянила: ей хотелось нарядить Сережу в костюм-тройку, магазины предлагали костюмы только для тонконогих и пузатых уродов, а надежного портного никто из знакомых не знал. Так что Сережа был в курсе всех подвигов Майкиных подруг и даже отчасти в курсе ее собственных подвигов.

В лифте оба молчали. Майка явно волновалась. Она столько сил вложила в подготовку этого брака, что ощущала Данкино несчастье как свое собственное.

Сереже очень хотелось рассказать наконец, что распечатку статьи о методе доктора Бадигиной он отдал Виктору Ивановичу, умелец работает в соответствии с ней, но он видел – это получится некстати. А ведь сколько суеты подняла Майка неделю назад, свалившись ему на голову со старым феном, двумя листами компьютерной распечатки, содержавшими инструкцию, и наполеоновскими планами преобразования своего салона красоты, носившего скромное и непритязательное название «Майя»!…

Вышли они из лифта на восьмом этаже и встали перед дверью, глазок которой был задвинут изнутри заглушкой.

– Звони, – сказала Майка.

Сережа нажал на кнопку, но в квартире ничего не тренькнуло.

– Она его сломала! – Майка была мрачна, как полководец, ведущий в бой обреченную армию. – Но она там!

– А может, за хлебом вышла?

– Ты еще можешь шутить? – возмутилась Майка. – А если она над собой что-нибудь сделала?!.

Сережа опять нажал на кнопку, можно сказать, лег на нее, но с тем же успехом.

– Сережка… – Майка заглянула ему в лицо снизу вверх, распахнула глазки, приоткрыла ротик, и Сереже сразу стало ясно, что сейчас от него потребуют подвига.

– И не проси, – отвечал он.

– Но ведь тебе это – запросто! Сереженька!…

– А если у нее там кто-то есть? – резонно возразил Сережа. Выбить-то дверь он мог любым способом, хоть ногой, хоть плечом, но вешать ее обратно ему вовсе не хотелось.

– Да нет у нее никого! Она там одна и…

Тут в квартире раздался звук, очень похожий на выстрел.

– Ой… – сказала Майка. – Сереженька!!!

И приникла к широкой груди бывшего мужа – как приникала к ней всякий раз, осмысляя очередное похождение и нуждаясь во все понимающем собеседнике.

– Погоди, – отвечал Сережа, отстраняя ее и примериваясь, как бы половчее выбить дверь. Майка повисла у него на шее с воплем «Не смей!»

Сережа уставился на нее с великим недоумением. Только что она требовала плечом пробить дорогу к страдающей Данке, а теперь вдруг – «Не смей!»

– Может быть, ей еще можно помочь, – сказал он внятно и попытался освободиться от Майки, но тут в квартире выстрелили еще раз.

Глаза у Майки сделались совсем круглые.

– Она что же… про-мах-ну-лась?… Ой!…

Раздался и третий выстрел.

– Странное самоубийство, – заметил Сережа. – А когда мы вломимся, окажется, что у нее и пистолета-то нет.

– А что же ЭТО?

Как бы в порядке иллюстрации в квартире опять выстрелили.

Сережа примерился и треснул кулаком по двери. Треснул грамотно – не столько кулаком, сколько всем предплечьем, чтобы сотрясти дверь с максимальным шумом и минимальным членовредительством.

Ответом ему был пятый выстрел.

– От кого же это она отбивается? – спросил Сережа. – Может быть, она заманила на прощанье в гости свою сволочь и теперь добивает ее?

– Вот это было бы просто замечательно! – заявила кровожадная Майка.

Всякий раз, когда Сережа сталкивался с женской солидарностью, он временно терял дар речи. Первый раз это произошло, когда три подружки, и Данка в их числе, исхитрились женить его на Майке. Почему-то им казалось, что непьющий, некурящий, синеглазый и благовоспитанный атлет должен непременно и моментально сделаться хорошим мужем.

Данка дольше прочих свах засиделась в девках, и Сережа пережил несколько совместных кампаний по охомутанию жениха. Он волей-неволей присутствовал при составлении планов и диспозиций, которые должны были привести к блистательному результату, да почему-то не привели. Сам-то Сережа прекрасно видел, в чем дело, но объяснить это трем молодым женщинам, ощущающим себя охотницами и интриганками, не мог. Проблема заключалась в том, что…

Грянул шестой выстрел. За ним – седьмой, восьмой, девятый и десятый.

Пять минут Сережа с Майкой простояли под дверью, дожидаясь одиннадцатого выстрела, но его все не было.

– Патроны кончились – сказал наконец Сережа и снова бухнул кулаком в дверь.

На сей раз им открыли.

Данка стояла на пороге в домашнем халате и с пистолетом в руке.

– Привет! – бодро сказала она. – Кофе будете?

Спасители очумело на нее уставились.

– Ты это… вот это… п-п-положи, – посоветовал Сережа.

– Я его на предохранитель поставила, – безмятежно сообщила Данка. – Хорошая игрушка! Всю жизнь мечтала о пистолете – и всю жизнь деньги уходили на что-то другое. А теперь вот собралась с духом и купила! Майка, ты что?

Майка держалась за дверной косяк и делала страдальческие глаза.

Данка вовсе не была похожа на брошенную невесту. В ее глазах горел опасный огонь. Казалось, что под халатом на ней – доспехи и сапоги со шпорами. И меньше всего ей сейчас требовались утешения.

Сережа взял из ее руки пистолет и прошел из прихожей в квартиру. Там он все понял.

Квартира была довольно длинная – если распахнуть все двери, то вполне можно было заниматься стрельбой по мишени. Данка и устроила домашний тир, купив в оружейном магазине вместе с пневматическим пистолетом и ловушку для пуль – железный ящик, в передней стенке которого была дырка с устройством, чтобы крепить бумажную мишень, а задняя имела такую конфигурацию, чтобы пули не рикошетили, а оставались внутри. В целом приобретение сильно напоминало жестяную хлебницу старого образца.

Судя по стопочке простреленных бумажек, в последние дни Данка только этим и занималась.

Онемевшая от неожиданности Майка отклеилась от косяка и, туго соображая, побрела вслед за Данкой на кухню. Занятый пистолетом и мишенями (среди которых обнаружилась и фотография с драной дыркой на месте лица, что свидетельствовало о достигнутой пристрелянности ствола и неплохой кучности стрельбы), он не прислушивался к голосам, пока с кухни не донеслось звонкое:

– Блин-н-н!!!

Первой в комнату вошла Майка.

– Нет, ты слышал? – возмущенно спросила она.

– Могу повторить, – пообещала Данка, появляясь с подносом. – Баба с возу – кобыле легче. Это – раз. Два – я дала слово чести, что выйду замуж за первого встречного, кто сделает мне предложение. Пусть это будет хоть алкоголик подзаборный! И я из него сделаю человека!

Сережа кивнул. Он все недоумевал, почему разрыв обошелся без истерики. И вот она, истерика, сообщила о себе. Теперь все было в полном порядке.

* * *

– А теперь я могу наконец рассказать, что сделал за эту неделю? – спросил Сережа, когда Майка везла его обратно в зал. – Так вот. Счетчик Гейгера у нас, считай, есть. Но не удивляйся, если от него не будет пользы. Там радиоактивность совершенно ничтожная. В картофелине из-под Чернобыля ее куда больше. Виктор Иванович понял, что нужно сделать с феном, и приладит резиновую трубку…

– Резиновую? – возмутилась Майка. – Она же мягкая!

– Из такой жесткой черной резины, с дырочками внизу, чтобы выходил горячий воздух. Остается найти большой кусок сердолика и привинтить к нагревающейся пластинке. Но где ты его возьмешь, я понятия не имею.

– Я еще раз заходила к кришнаитам. Ты тоже, будет время, заглядывай. Они же всякие камни из своей Индии получают. Ожерелье из сердолика – пожалуйста. А кусок с белыми прожилками – фиг!

– Разве это такая редкость?

– Сережка, я всех лоточниц и чемоданщиц привлекла!

– Чемоданщиц?

– Ну, ходят по учреждениям такие тетки с чемоданчиками, а в них – серебро и полудрагоценные камни. Дуры – во! У них изнутри таблицы наклеены, какому знаку зодиака какой камень подходит! Они даже этого наизусть выучить не могут! Камни путают! Они даже не знают, что раухтопаз и дымчатый кварц – это одно и то же!

– Ну и я не знаю.

– Тебе это ни к чему.

Но если Майка говорила, что какой-то предмет Сереже ни к чему, можно было держать пари – предмет доставит ему немало хлопот.

Когда она затевала свой салон красоты «Майя», то сразу постановила, что мужчинам всех тонкостей этого бизнеса не понять. Но именно Сереже пришлось искать ей массажисток, потом подбирать литературу по правильному питанию (пятнадцать лет активного культуризма из кого угодно сделают врача-диетолога), потом и вовсе переводить какие-то инструкции к импортной аппаратуре с английского языка.

Пока Майка придерживалась традиционных методов, все было более или менее спокойно. Потом она от не в меру грамотных клиенток нахваталась идей – завела ароматерапию (воздействие пузырьков с запахами проверяла на Сережиных ноздрях), цветотерапию (и кто же подбирал по каталогам нужные оттенки зеленого и желтого, когда у Майки в глазах зарябило?) и наконец докатилась до литотерапии. Но не в ее исконном виде, когда больного потчуют истертыми в порошок рубинами и изумрудами, а – до сердоликотерапии, которая – что-то особенное.

Если бы Сереже попалась та ведьма, что рассказала Майке про метод доктора Бадигиной и принесла распечатку, живой бы он ее не выпустил. Метод был прост до невозможности – в старом фене закрепляется большой кусок сердолика, непременно с белыми прожилками, потому что в них-то и сидит радиоактивность, кусок этот нагревается и теплый воздух, овевая его, несет радиацию к больному месту – почкам, печенке, чирьям, ушибам, огнестрельным ранениям, да мало ли к чему. Майка, человек в целом здравомыслящий, рассудила, что насчет серьезных хвороб – дело темное, но что, если кусок сердолика, заправленный в старый фен, способен лечить прыщики? И развила бурную деятельность – то есть, сразу же по старой дружбе перевесила проблему на Сережу.

И именно ему пришлось читать всякую ахинею о камнях-талисманах, чтобы стать экспертом при покупке сердолика нужной величины и полосатости.

Потом какая-то клиентка, тоже начитавшаяся популярных изданий, сказала Майке, что все эти камни у чемоданщиц какие-то подозрительные – неизвестно, в каком реакторе их изготовили. Сережа попытался объяснить, что дешевле добывать нужный камушек на вершине Джомолунгмы и в мешках сносить его вниз, чем синтезировать в реакторе. Все-таки по образованию он был технарь. Но Майка, выслушав, затребовала счетчик Гейгера, про который помнила еще со школьных уроков гражданской обороны.

Спорить с женой – и само по себе большая морока. А спорить с бывшей женой, которая чуть что – напоминает про узы дружбы, которые должны после кратковременного брака непременно связать двух цивилизованных людей, – морока еще почище.

Поэтому Сережа беспрекословно раздобыл проклятый счетчик, хотя твердо знал – такого деликатного излучения, как от крошечного сердолика, штуковина, рассчитанная на взрыв атомного реактора, уловить не в состоянии. И он пообещал завтра же доставить этот бесполезный предмет Майке, и пожелал ей удачи в поисках камня с белыми прожилками, и был высажен на той улице, где просил, хотя и в двух кварталах от тренажерного зала, и даже успел туда как раз вовремя, чтобы предотвратить стихийное бедствие.

Атлеты в очередной раз так решительно отвернули кран в душевой, что его заколодило. Вода хлестала с удивительной силой и скоростью, просачиваясь в щели между перегородками, и в женской раздевалке уже отправилась в плаванье обувь. А виновники торжества, понятное дело, смотались.

Но Сережа предпочитал ликвидировать потоп в подвале, чем объяснять Майке про радиацию.

Целую неделю его никто не тормошил – если не считать одного-единственного звонка. Майке потребовались весы, на который можно отвесить тридцать пять граммов. Когда-то Сережин папа увлекался фотографией и сам составлял реактивы, так что весы могли найтись в фанерном чемоданчике на чердаке, а могли и не найтись. Сережа пообещал посмотреть – но в тот вечер, когда он, вернувшись домой из зала, уже натянул старые тренировочные штаны, доисторическую дырявую фуфайку, а на голову – вязаный колпак в полоску, чтобы пыли на чердаке не набраться, в дверь позвонили.

После развода Сережа поселился в однокомнатной квартирке с частичными удобствами на втором этаже старого дома в рабочем районе. Очевидно, раньше там жила бабка, промышлявшая подпольной водочной торговлей, потому что сперва по ночам отбоя от посетителей не было. Спустив с лестницы шестерых или семерых, Сережа обратил внимание, что вроде бы один экземпляр появился уже дважды. Люди не верили, что бабка померла или уехала – не могут такие люди помирать и уезжать, не имеют права! – и Сережа пошел на крайние меры.

Перед очередным посетителем дверь отворилась как бы сама. Мужичок, негромко выматерившись, шагнул вовнутрь – и ему навстречу выплыло белое привидение, трепеща воздетыми крыльями и тихо подвывая:

– Гу-у-у!… Гу-гу-гу-у-у!…

Мужичок попятился, тоненько взвизгнул и исчез. На лестнице раздался грохот.

– Счастливого плаванья, – пожелал Сережа, но простыню с дырками снимать не стал, и правильно сделал. Еще дважды пришлось гугукать, да на следующую ночь – столько же. Зато алкоголики поняли, что бабка померла, и перестали домогаться бутылки.

Так вот, когда в дверь позвонили, Сережа прежде всего подумал о простыне.

Звонок был коротенький, деликатный. Через две минуты он повторился.

Сережа пошел открывать.

На пороге стояло не-разбери-поймешь что. Мужская куртка с атлетического плеча, джинсы – и почему-то дамская кепочка, вроде той, что носила в прошлом году Майка. Козырек был надвинут по самую переносицу, а сзади кепочка странно топорщилась, как бы еле держась на голове. И в довершение картины – дамский рюкзак на плече…

Это чудо, постояв несколько с опущенной головой, вздохнуло и жалобно произнесло:

– Прошу политического убежища!

– Ну, заходи, – позволил Сережа.

Странный гость шмыгнул в квартиру и стащил с головы кепочку.

– У меня не было другого выхода…

– Причешись, – сказал Сережа.

Волосы Данка стригла не то чтоб коротко, но так, чтобы вокруг лица торчал целый ореол. Были они густые, с характером, и в придачу крашеные. Из темно-русых она их сделала рыжими, такого цвета, какой в природе не встречается. Естественно, именно они прежде всего нуждались в маскировке. Данке удалось кое-как затолкать волосы в кепочку, но, вырвавшись на свободу, они устроили нечто вроде безмолвного скандала.

– Я влипла, – кое-как укротив свой рыжий скандал, заявила Данка. – Мне нужно всего одну ночь перекантоваться, потому что на все поезда я опоздала.

– А куда ты собралась? – поняв, что чердак отменяется, спросил Сережа.

Данка перечислила штук десять городов в радиусе тысячи километров от своего родного. И сразу же полезла в рюкзак.

– Сереж, я не с пустыми руками! Я честно принесла тебе ужин. Салат с креветками, фруктовый салат и сырное печенье! Все как ты уважаешь!

Первым же делом она выложила на кухонный стол свой пневматический пистолет.

– Приятного аппетита, – прокомментировал Сережа. – А ловушка?

– Ловушка идет по следу, – хмуро отвечала Данка, добывая из недр рюкзака прозрачные коробочки с салатами и сырным печеньем. – У меня еще колбаса есть. Только она какая-то того… подозрительная…

Сереже показалось, что он все понял.

Он не знал подробностей Данкиного внезапного разрыва с женихом, предполагал только, что виновата невеста, то есть, как бы без вины виновата. С Данкиным характером следовало бы штурмовать далекий космос или гонять индейцев на Диком Западе. И если она временно, под воздействием подруг и магическим влиянием даты рождения в паспорте, помягчела, то надолго ее хватить бы не могло – месяца разве что на полтора. Накопившийся азарт должен был выплеснуться наружу бурно и костедробительно. И очень может быть, что жениху пришло в голову бросить Данку уже в приемном покое травматологического отделения больницы…

Странным показалось, правда, что он так быстро оттуда выписался. А еще того страннее – что Данка, вооружившись, не нападает, а скрывается.

Четыре года мирного сосуществования с женской логикой (два – в состоянии брака, да еще два – в состоянии платонической дружбы) приучили Сережу мирно принимать любые эксцессы. И еще он усвоил, что главное – не задавать вопросов в первые четверть часа. Майка обычно двадцати минут молчания не выдерживала.

Накрывая на стол, Данка прислушивалась к шагам на лестнице.

– Ты – единственный нормальный мужик в этом городе, – вдруг сообщила она.

– Тронут, – немедленно ответил Сережа.

– Ведь тебе и в голову не пришло, что я прискакала, чтобы уложить тебя в постель!

– Не пришло, – согласился Сережа, косясь на пистолет. Все-таки у нее была удивительная для женщины кучность стрельбы…

– У тебя мозги не повернуты на сексе, – продолжала Данка.

Сережа промолчал. После развода у него, понятное дело, были приключения, но уже месяц он соблюдал целомудрие. Именно о сексе он в последнее время и задумывался…

– И тебе не мерещится, будто все женщины должны бежать за тобой следом, раздеваясь на ходу и повизгивая от восторга!

– Все – это сколько? – спросил Сережа.

– Ну, все! Вообще – все!

Кто-то, видать, основательно рассердил Данку своими мужскими притязаниями. Она со злости не ела салат, а пожирала.

– Ты – ангел! – вдруг прочавкала она. И снова с головой нырнула в салат.

Сережа уже выучился переводить с женского языка на мужской. Когда называют ангелом, прелестью, солнышком и прочими дореволюционными нежностями, – то просто-напросто благодарят за ту услугу, о которой через минуту попросят, чтобы ты, Боже упаси, не вздумал сходу отказать.

В дверь звякнули.

Данка вскочила из-за стола – и в руках ее оказался пистолет.

– Убью! – решительно воскликнула она, не прожевав салата.

Сережа неторопливо встал.

– Не открывай! – потребовала Данка.

– А если это ко мне?

– К тебе? – видимо, эта мысль Данку удивила. Действительно, странно, что кто-то решил заглянуть в гости к хозяину берлоги в то время, как тут скрывается разъяренная женщина…

Сережа открыл дверь – и понял, что Данка в какой-то мере была права.

На пороге стояли два здоровых амбала.

– Тут, что ли, привидение завелось, блин?

– Ага, – сказал Сережа, поигрывая великолепно вылепленными грудными мышцами, прекрасно видными в дырки доисторической фуфайки. – Это я. Дальше что?

– Блин! – изумленно воскликнул вдруг второй амбал. За Сережиной спиной он увидел нечто, поразившее его наповал.

Первый проследил его взгляд.

– Блин! – воскликнул и он.

– Во, блин!

– Ну, блин!

– Ребятки, время позднее, блинная закрыта, – с тем Сережа всей накачанной массой двинулся на гостей. – На переучет. Привет.

Гости, пятясь, вымелись, Сережа закрыл дверь и лишь тогда обернулся.

Данка стояла в глубоком балетном плиэ, как бы сидя на незримом стуле, широко разведя колени и двумя руками держа свой огромный пистолет. Под прицелом она держала ту часть дверного проема, где могли бы возникнуть грудь или живот врага. И продолжала дожевывать салат.

А то, что это место загородил сейчас Сережа, в расчет не принималось.

– Положи игрушку, – как можно спокойнее попросил он.

Данка выпрямилась, поставила пистолет на предохранитель и молча вернулась к тарелке со своей порцией салата.

– Я с ума сойду, – вдруг пожаловалась она.

Комментировать Сережа не стал. Воздержался. Хотя свое мнение на сей счет у него было. И однозначное.

Напившись чаю, Данка вроде бы обрела рассудок.

– Черт меня дернул за язык… – проворчала она. Сережа понял, что вот теперь ей уже не терпится рассказать все по порядку.

– Ты говори, говори, – то ли попросил, а то ли посоветовал он.

– А чего тут говорить! Погиб поэт, невольник чести! То есть я…

– Кто – ты? Ты – поэт, или ты – невольник чести? – попытался уточнить Сережа.

– Я – дура! Меня за деньги показывать нужно.

Сережа вздохнул.

– А в чем твоя дурость заключается?

– Я дала слово чести. И весь город об этом знает!

– Так…

Сережа хотел спросить, когда была та радиопередача, или телепередача, или газетная статья, или все вместе, проинформировавшее город об этом событии, и сослаться на свое круглосуточное торчание в тренажерном зале, вдали от светских новостей. Но по Данкиному лицу понял, что язвить не стоит. Опять же, и пистолет… Пневматический, а бьет на сто восемь метров, если не врет инструкция, блин!…

– Помнишь, как я дала слово? – спросила Данка. – Когда вы с Майкой приехали меня из петли вынимать?

– Было дело, – искренне пытаясь вспомнить, подтвердил Сережа.

– Я поклялась, что теперь выйду замуж за первого, кто сделает предложение, будь это хоть подзаборный алкоголик, хоть президент партии сексуальных меньшинств, хоть… хоть… ну, не знаю кто!

– Я никому об этом не говорил! – в ужасе воскликнул Сережа. Ужас, впрочем, был какой-то подозрительный…

– При чем тут ты?!!

– Майка?…

– Майка? – Данка призадумалась. – Ну, наверно, и она тоже.

– А кто еще?

– Да я, понимаешь, я! Я сама всем раззвонила! Ну и вот…

– Посватался президент?

– Хуже!

Лицо у Данки сделалось такое, что Сережа осознал: лучше в петлю, чем под венец!

И кто бы это мог быть?

Данка смотрела на него так, будто Сережа не только знал этого человека, но и числил его на первом месте в списке смертельных врагов.

– Ну? – с надеждой спросила Данка. – Еще не понял?

– Понял… – ошарашенно произнес Сережа.

В год своего знакомства с Майкой он застал как-то в Данкиной квартире человека, который вызвал у него резкое внутреннее сопротивление. Потом Майка с восторгом толковала, как Данка выставила это убоище и прокляла отныне и до веку. Затем в разговорах между подружками он фигурировал как образец всего того, чему в жизни порядочной женщины – не место. Да еще под кодовым наименованием – Убоище. Сережа полагал, что этот красавец давно уже пристроен, а о Данке и думать забыл.

Оказалось – фиг вам. После позорного изгнания ему даже не потребовалось, в порядке зализывания ран, жениться на другой. Он был женат давно и выгодно. Жена приняла его, но, видно, где-то во внутреннем блокнотике поставила очередную галочку. Затем примерно совпали два эпохальных события – Данку бросил жених, а Убоище было брошено поумневшей женой. Но Данка-то осталась в своей квартире, вооруженная пневматическим пистолетом. А Убоище очнулось, сидя на чемодане.

Заметавшись в поисках пристанища, оно и узнало про страшную Данкину клятву.

К счастью, тот приятель, что разболтал о клятве Убоищу, позвонил Данке и предупредил, что к ней скоро приедут свататься. Жениха он не назвал, но это и не требовалось. Почуяв, откуда ветер дует, Данка собрала информацию – и поняла, что пора уносить ноги.

У треклятого Убоища хватило бы подлости сделать предложение в присутствии большого количества народу – и Данка оказалась бы повязана по рукам и ногам.

Она ожидала от судьбы чего-нибудь этакого, она просила судьбу послать ей хоть завалящего мужичонку, чтобы как можно скорее проучить беглого жениха. Но почему вдруг Убоище?…

В справедливом негодовании Данка напрочь забыла, что четыре года назад была влюблена страстно и отчаянно. И ведь видела она тогда в Убоище много такого, за что спокойной жизнью пожертвовать было не жалко. А теперь, полюбуйтесь, сидит на кухне, на чужой, кстати, кухне, и чуть что – за пистолет хватается.

Разумеется, она не рассказала все это Сереже связно, так, чтобы следствия вытекали из причин, а не наоборот. Рассказала, как могла. Но он все-таки понял.

И задумался – а что разумного можно сказать женщине, которая влипла в такую историю?

Долго бы он думал, кабы не вмешался звонок.

Данка цапнула пистолет. Почему-то ей мерещилось, что Убоище непременно идет по ее следам, готовое ворваться и потребовать немедленного исполнения клятвы.

– Это телефон, – успокоил Сережа и снял трубку.

– Сереженька? – когда Майка вкладывала сходу в голосок всю нежность мавританского гарема, это означало, что Сереженьке на ночь глядя придется куда-то ехать, устрашать дураков бицепсами и выносить Майкино тельце из-под огня. Она не была авантюристкой в сексуальном смысле слова, вовсе нет, она только время от времени попадала в какие-то не те компании, откуда не могла выбраться самостоятельно. Да и какой идиот захочет добровольно отпускать прехорошенькую женщину-ребенка, очаровательно наивную и миниатюрную, с глазищами в пол-лица, одну из тех немногих женщин, кому действительно к лицу короткая стрижка и челочка. Правда, в отличие от Данки, Майка свои русые волосы вычернила и сделалась от того очень пикантной.