Россия на приеме у врача

— Что вас привело ко мне, матушка Россия?

— Да что же, батюшка, я уж измучилась. Не знаю, кого и слушать. Энтот клялся: к 2000-му выздоровишь, усе у тебе будет. Энтот божился: за пятьсот дней на ноги поставлю. Теперь заладили: шоком надо. Не молода я уж шоком-то.

— Ну какие ваши годы. С питанием как у вас? Аппетит когда приходит?

— А глаза откроешь, батюшка, уж он тут — пришел.

— Стул частый?

— Как, милостивец?

— По большому часто ходите?

— Где ж мне часто? Как кредит или гуманитарная помощь придут, так и схожу.

— Спите крепко?

— Нет. При царизме спала… в темноте-то. А щас все перед глазами светлое будущее, ну и пялишься на него всю ночь.

— Сны снятся?

— Один, батюшка. Будто ноги вытянула, руки сложила и лежу при дороге где-то. То ли к церкви шла, то ли к рынку переходила.

— Анализы регулярно сдаете?

— Нет, батюшка, как их сдашь?

— Что же мешает?

— Воруют.

— Анализы?!

— Так все. Отвернешься на секунду — ни анализов, ни горшков.

— Вон оно что. От такой жизни, матушка Россия, нет ли у вас галлюцинаций? Не мерещится ли что?

— Нет, батюшка, Бог миловал… Другой раз быват, правда, сядет он возле уха: «Выпей да выпей».

— Кто?

— Кто-то вот есть, батюшка. «Выпей да выпей». Иногда-то говорит так.

— И хорошо слышно его?

— Явственно так слышно. И как-то он в оба уха сразу: выпей да выпей… Иногда-то.

— Раз в месяц?

— Раз в день.

— Понятно. Ну что же, матушка, я могу сказать вам? Ресурсы еще есть у организма. Горбатость пройдет со временем. Зрение, в общем, нормальное. Вы не туда смотрите, матушка, я справа от вас. Что бы я вам еще посоветовал? Вам обстановку надо сменить. Съездить на Гавайские острова или на Багамские. Вы последний раз где изволили отдыхать?

— Я, батюшка, последний-то раз отдохнула в Афганистане.

— Вот оно что!.. В общем, больше положительных эмоций. И еще, матушка, вот что — пищу разнообразьте. День — молочная, день — овощи, фрукты, день — мясо, день — рыба, день — разгрузочный… голодаете.

— Кто бы, батюшка, мне раньше-то сказал. Я ведь как заладила — разгрузочный и разгрузочный. А надо, видишь, чередовать: день разгрузочный, день — голодать.

— А самое главное, матушка, вот что! Это очень важно. Почаще бывайте на свежем воздухе.

— Почаще-то я задохнусь, батюшка.

— Почему?

— Так ведь все кругом засрали… Я извиняюсь, батюшка, видно, не так сказала-то. Да мне велели: врачу все говори как есть.

— Все, матушка, больше ничем не могу вам помочь.

— Идтить мне?

— Идите.

— И значит, вот как ты велел: чаще дышать, и все пройдет?

— Да…

— Ты, батюшка, запиши мне на бумажке, что дышать надо, а то я позабуду. Век за тебя Бога молить стану — тако легкое лечение прописал: дыши, и все. Прощай, батюшка. Спаси тя Христос… Нешто сходить еще к йогам? У их, сказывали, и дышать не надо.

Честь и достоинство

У меня последняя неделя такая выдалась замечательная! Что-то необыкновенное!.. Изнасиловать никто не пытался, не грабили, не раздевали.

У меня как раз на неделю отгулов накопилось, и я из дома не выходила. А завтра опять на работу. Или ограбить попытаются, или изнасиловать — не знаешь, как одеваться, каждый раз проблема.

Меня тут женщины послали даже в МВД поинтересоваться прогнозом преступлений, чтобы заранее знать, чего ждать.

Я позвонила, договорилась о встрече. Приезжаю — генерал встречает. Сразу меня к лифту:

— Прошу вас.

Смотрю — никого кругом. А еще не старый такой генерал.

Говорю:

— Я на другом лифте поеду.

Он:

— А что случилось?

Я говорю:

— Я на другом и еду, чтобы ничего не случилось.

Он покрасне-ел! Стыдно стало.

— Ну что вы, что вы!

Я говорю:

— Что — что вы? Сами же советуете вместе с мужчиной не ездить.

Он:

— Здесь МВД. Я — замминистра внутренних дел!

Я говорю:

— Не мужчина уже, что ли?

Он:

— Хорошо. Поезжайте одна. На пятый этаж. Я пойду пешком.

Поднимаюсь — он уже там!.. А-а?.. А поехала бы я в лифте одна с таким шустрым?

Заходим в кабинет.

— Слушаю вас внимательно. В чем дело?

Я говорю:

— Я от имени всех женщин. Или мы отделяемся от вас и живем автономно, или что-то делайте. Так больше нельзя! Грабят уже на пороге дома.

Он говорит:

— Обещаю вам — к двухтысячному году у каждой нашей женщины будет ин-ди-ви-ду-альное средство защиты чести и достоинства.

Я говорю:

— Конечно, хорошо бы нам иметь хоть какое-нибудь средство защиты чести, а то же ничего нет. Ходим, кто с чем, сказать кому стыдно.

Одна у нас вот с такой маленькой тяпкой. Пристанет кто-нибудь, она его тяпает. Другая с шилом, третья с гантелей на цепочке, у четвертой клизма с пудрой.

Одна таскала с собой гарпун. Но это хорошо на крупного мужчину. Тут ей как-то попался мелкий, она тыкала, тыкала, час гонялась за ним, не могла попасть.

Сейчас женщины начали раскрашиваться под окружающую среду. Но это уже опасно. Мужчина идет, думает: куст или тумба? Вдруг: «А-а-а!» — много инфарктов.

Лучше краситься в ядовитые тона или нашими духами душиться — запах отпугивает.

Еще низкий поклон нашей легкой промышленности, такие платьица стали шить — надеваешь, и уже никто не хочет тебя ни грабить, ни насиловать.

Но это же, — говорю, — товарищ генерал, все не выход. К моей близкой подруге приходит как-то ночью… муж! В парике. Решил разыграть ее. Она достает из-под подушки отечественное средство защиты чести… И этой сковородой!.. Трехкилограммовой! Представляете себе… как у нее рука устала уже в первые двадцать минут?!

В общем, все, что они тридцать лет копили, ушло на его лечение.

Что это за жизнь? Когда она кончится?

Генерал руку на сердце положил, говорит:

— Я не я буду! Клянусь, к двухтысячному наши женщины вообще забудут, что такое честь и достоинство!

Не знаю, сдержат они слово. Пойду, а то уже поздно. Мне тут, слава богу, рядом. Сейчас мимо помойки, где недавно нашли расчлененный труп, сразу через сквер, где вчера стреляли из минометов, и я у себя в подъезде… где сегодня утром милиционера раздели.

Власть и Мафия

— Ну, здравствуй.

— Здравствуй. Смотри в сторону, будто мы не знаем друг друга.

— Смотрю… Ай и постарел ты! Ай и поседел! На дедушку стал похож. Помнишь дедушку-то, который у большой дороги жил?

— Как не помнить?.. А и ты не помолодел!

— На нервах все, на обещаниях.

— Дети как?

— В университетах… американских. Твои где?

— Мои там же… преподают.

— Ай и пожирнел ты! На бабушку стал похож. Помнишь бабушку-то, которая в лавке работала?

— Как не помнить?.. А и ты не похудел!

— Да ведь без движения все. Сижу и говорю — вся работа.

— Отложил на черный-то день?

— Отложил в Цюрихе, в центральном банке.

— Хороший банк… То мой банк. А и полысел ты! На папу стал похож, когда он в ЦК КПСС работал. Помнишь папу-то нашего?

— Нашего папу из ЦК КПСС я не помню.

— И я нашего папу не помню.

— Ладно, хорошего понемножку. Свиделись — прощай. Нельзя нам вместе на виду — бросается, что близнецы, разговоры пойдут.

— Прощай, братка. Вот как развела нас жизнь. А ведь с одного начинали.

— Не горюй, братка, говорят, одним и кончим.

Летучка

— Что с культурой?

— С культурой плохо.

— Ё-п-р-с-т!

— Нравственность падает.

— Да ты что?! Ах ты бёныть!

— Упала уже.

— Да твою мать! Да как же так?

— Не поднять уже нравственность.

— Нет, я падлой буду, в натуре, я нравственность подниму. Даю три миллиарда.

— Бугор Иваныч, ты — человек! А то уже дошли — стреляют на улицах.

— Вчера?

— Всегда.

— Вчера не мы.

— Вчера не вы, а позавчера…

— Даю четыре миллиарда.

— Бугор Иваныч, о тебе песню сложат. Наркотики уже вовсю ходят.

— В Москве?

— Везде.

— В Москве не мы.

— В Москве не вы, а в Санкт-Петербурге…

— Даю шесть миллиардов.

— Бугор Иваныч, на шесть миллиардов мы фильм снимем, будем его в кино показывать. И, Бугор Иваныч, фильм не коммерческий про проституток, а элитарный.

— Про кого?

— Про пидарасов. Ты будешь в главной роли.

— Даю десять миллиардов!

— Бугор Иваныч! За десять мы тебе памятник поставим в центре Москвы!

— Не надо.

— При жизни, Бугор Иваныч! Памятник от интеллигенции.

— Не надо, я сказал.

— Надо! В полный рост памятник!

— Не надо, сука! Я в розыске.

На рынке

На рынке подходит ко мне какой-то тип, говорит:

— Я знаю, у вас доступ к государственным секретам. Не согласитесь ли продать Родину за хорошие деньги?

Я сперва даже не понял, переспросил:

— Родину?

Он говорит:

— Да… За хорошие деньги.

Я с презрением спрашиваю:

— Что значит — хорошие деньги?

Он говорит:

— Тысяча долларов.

Я говорю:

— Мерзавец ты!

Он:

— Тысяча двести.

Я говорю:

— Я?! Родину?!.. За тысячу двести?

Он:

— Тысяча триста.

Я рассмеялся ему в лицо, говорю:

— Это, что ли, как у вас принято — зарплата раз в неделю?

Он говорит:

— Как у вас — раз в месяц.

Я говорю:

— Мерзавец ты!

Около нас уже любопытные собрались. Многие предлагают:

— Давайте мы продадим Родину.

Но тип уперся:

— Нет. Только он.

Я вижу — все кругом чем-то торгуют: расписанием поездов, схемами оборонных объектов, режимом работы женской бани, рецептами самогона. И я… не заколебался, нет! Но удивился.

Тип тут же говорит:

— Тысяча девятьсот!.. в день.

Кругом кричат:

— Соглашайся! Соглашайся!

Рожи у всех развратные. Я думаю: «Нет! Назло им буду торговаться». Говорю:

— Две тысячи в день!

И тип сломался:

— Согласен.

Отсчитал две тысячи, говорит:

— Скажи все-таки, почему так дорого?

Я посмотрел ему прямо в глаза и сказал:

— Потому, чужеземец, дорого, что Родина!.. самое дорогое, что у нас есть.

Про Бога вспомнили

— Здравствуйте. Бог в помощь.

— Спасибо на добром слове. И вам дай Бог здоровья. Как живете-можете?

— Божьей милостью.

— Слава Богу.

— Воруем понемногу.

— А что понемногу?.. Мы вот помногу воруем. Бог милостив.

— Да мы видишь как. Мы понемногу воруем, понемногу разбоем берем.

— А-а. Мы разбоем мало. Но, правда, недавно двое не без нашей помощи отдали Богу душу.

— Что ж, Бог дал, Бог взял.

— Да, видно, им так на роду написано. А все-таки старушку одну зазря угробили.

— Бога гневите. Что значит — зазря? Как это? Бог зря не допустит.

— Да, это так. Все от Бога. Нам на большую-то дорогу как выйти половчее?

— Сейчас все леском, леском, а где поляна как в крови, там налево.

— Найдем. Слава Богу, не маленькие.

— Найдете. Бог поможет. Осторожнее, не зацепите пулеметом за виселицу.

— Спаси Христос. Как можно?

— Ну, Бог в помощь.

— Вам того же. На Бога теперь вся надежда.

Такое время

— Сегодня в рубрике «Новые времена — новые лица» у нас в гостях известный рэкетир, можно сказать, маньяк Василий Сергеевич Пухов. Время сейчас трудное, Василий Сергеевич. Вы не находите?

— Ну… В другую квартиру зайдешь — убил бы в правительстве всех!.. на хрен. Разве можно так жить? У него же взять нечего.

— Простите, вы в церкви бываете?

— Ну. Два раза был.

— Понравилось?

— Ничего… Окна узкие.

— Василий Сергеевич, все знают, что нужно срочно исправлять положение в экономике. И люди думают над этим. Много есть интересных предложений. У каждой партии — а их более сорока — своя программа на этот счет.

— У нас в Москве банд шесть — порядка нет. А у вас сорок! — партий. Бардак будет. Должна быть двухпартийная система… две банды, и все.

— В театре вы последний раз когда были?

— Вчера.

— Правда?!

— Падлой буду.

— Что удалось посмотреть?

— Кабинет директора.

— Скажите, Василий Сергеевич, вас как русского человека не волнует низкая рождаемость в России?

— Я, что могу, делаю.

— Я не вас имею в виду, общую ситуацию.

— Народ запуган. Уже не знают, от чего предохраняться.

— А молодежь к вам тянется?

— Ну. К самому горлу. Я уже боюсь выходить на улицу после трех ночи.

— Как я вас понимаю! Кругом насилие.

— Да изнасилуют — ладно. Гранату могут в портки засунуть.

— Да, время ужасно сложное. Я бы так сказала: человек отстает от человечества, нравственность — от технического прогресса. Человек практически не изменился, а на вооружении у него вычислительная техника, компьютеры. Кстати, вы пользуетесь калькулятором?

— Не, я в уме.

— Но возможности человеческого мозга ограниченны!

— Не скажи, до ста спокойно считаю.

— Через вас проходят миллионы! Как же вы их считаете?

— Ты чего?.. Так и считаю: один миллион, два, три.

— Василий Сергеевич, к сожалению, время поджимает нас, переходим на блиц — короткие вопросы, короткие ответы. Верите ли вы, что когда-нибудь мы выйдем на мировой уровень?

— Мы-то вышли.

— В чем смысл жизни?

— Дальше пошли.

— Ваша любимая книга?

— Дальше пошли.

— Понимаете ли вы классическую музыку?

— Чего ее понимать? Мендельсон — значит, свадьба, Бетховен — концы кто-то отдал, «Лебединое озеро» — переворот в России.

— Боитесь ли попасть в ад?

— В гробу я его видал.

— В баню один ходите?

— Нет. С мылом.

— Страшный случай.

— О! Лезли к директору ювелирного, попали к начальнику ОБХСС.

— Смешной случай.

— У начальника ОБХСС взяли больше, чем было у директора ювелирного.

— И в заключение несколько слов телезрителям от себя… привет, пожелание, полезный совет.

— Полезный совет дам. Если кто узнал меня, не надо звонить по 02, хуже будет. А мне ничего не сделают — время такое.

Ахир а та бу мадо

«Ахир а та бу мадо. У кило тля мелек шахир». Непонятно.

Мы тоже в воскресенье — теща приехала с тестем — сидим после обеда, ну, как все у нас, жизнь клянем: нищету эту, преступность, воровство, правительство… в общем, кругом одна проституция.

Я говорю своим:

— Оттого и бардак, что или шепчемся по углам, или показухой занимаемся, а надо кричать правду во все горло, тогда толк будет.

И звонок вдруг. Я открываю дверь — на пороге негр… в костюме и за ним человек шесть, один с кинокамерой.

Негр говорит:

— Ахир а та бу мадо! У кило тля мелек шахир.

Я говорю:

— Ну, шахир. А в чем дело?

Переводчик вылез:

— Это — король Мутакии Мутак Второй. Говорит: «Солнце вашему дому, удача к удаче, миллион к миллиону».

Я говорю:

— Ему тоже… солнца побольше… бананов. В чем дело-то?

Переводчик:

— Король решил посетить простую русскую семью, но не подготовленную к приему, а чтобы врасплох застать.

И передает подарок от Мутака, шкатулку какую-то.

Ну, я не из-за корысти, конечно, из гостеприимства говорю:

— Тогда проходите, всегда рады.

Телохранители сразу шнырь во все углы, во все щели. Мои ошалели, конечно, раскланиваются.

Ну, сели. Сидим. Озирается он, король-то. Потом говорит:

— Бедновато живете.

Ну, о чем мы до него говорили. Самое время мне заявление сделать, но так обидно стало за страну! Довели до позора!

Говорю:

— Почему — бедновато? Нормально для одного.

— Ка-ак?! А эти люди кто?

Я говорю:

— Это вот, — про тещу, — служанка. Это — шофер мой, — про тестя.

Жена обиделась за родителей, надулась. Немного только радуется за Родину.

— А это, — говорю про нее, — массажистка со своими детьми. Заглянула на минутку.

Король не ожидал, аж вскочил. И телохранители опять шнырь-шнырь по всем углам, по всем комнатам.

— О-о! А если, — спрашивает, — вы один, не боитесь ли оставлять квартиру? Нет ли у вас воровства?

Наши все засмеялись, головами мотают, дескать, Бог с вами, какое воровство.

Я говорю:

— Мы в России и двери-то никогда не закрываем. И днем и ночью нараспашку, заходи любой. У нас воровство не принято.

— О-о! — У короля глаза вылезли. — О-о! А у нас, — говорит, — в Африке воруют по-черному.

Мои все удивляются, тоже глаза выкатывают. Я выкатил, сколько мог, говорю:

— Как же можно так воровать?.. Что за традиции?!. У нас на улицу выйди, положи сто рублей и иди куда надо. Обратно пойдешь — они на месте лежат.

— О-о! — расстроился очень. — У нас, — говорит, — так воруют! Могут на ходу с человека брюки снять.

Я говорю:

— Извините, это — дикость какая-то. У нас, если и спадут с кого портки — никогда никто не возьмет. После праздника, бывает, — гулять-то у нас умеют — выйдешь на улицу — кругом одни портки.

— О-о! О-о! — Аж белый стал. — Но, — с надеждой так спрашивает, — но у государства-то воруют вовсю?

Я говорю:

— Чем взять у государства — лучше сразу повеситься. Уважать же не будут, руки не подадут… вообще убить могут.

— О-о-о! — Вскочил снова, забегал.

Телохранители сразу шнырь-шнырь по всем углам.

— О-о! — огорчился до последнего, засобирался. — Спасибо вам, — говорит. — Амеде ту саля.

Я говорю:

— Вам тоже амеде ту саля, что зашли, и за шкатулку амеде ту саля. И не огорчайтесь так насчет воровства. Что сравнивать-то, у нас страна высокой культуры… Со временем и у вас все наладится, будет с воровством не хуже, чем у нас.

И они уехали.

Пока мы впечатлениями делились, полчаса прошло. Потом в соседние комнаты заглянули — половины вещей нет.

А в шкатулке на дне надпись оказалась по-русски: «Я — Мутак Второй… а ты — Первый».

Богатые тоже плачут

В богатую семью (мать — участковый врач, отец — участковый) приходит горе. Их дочь Машу, учительницу младших классов, на одном из уроков посылают четыре раза к бабушке, пять раз к матери, девять раз "в" и семь раз «на».

Маша не знает, куда ей идти, она забывает дорогу домой.

Тем временем жених Маши, богач Миша… временно безработный, попадает под асфальтовый каток.

Водитель катка… сирота Герасим… малорослый, золотушный, немой парень из глухой деревни, не видел Мишу. Он и не мог видеть его — Герасим слеп от рождения.

Маша, потерянная, простоволосая, бродит возле банка «МЕНАТЕП». Ее замечает бывший фальшивомонетчик и сутенер, ныне депутат горсовета, сирота Альберт.

Альберт приглашает Машу на митинг сексуальных меньшинств.

Тем временем Миша лежит в больнице на операционном столе. Идет консилиум. Рак?.. Диатез?.. Рентген показывает — импотенция, анализы говорят — облысение.

Консилиум заходит в тупик. Мишу на время отправляют в морг.

На митинге сексуальных меньшинств Маша знакомится с художником Однополовым.

В мастерской художника Маша становится свидетельницей раскрепощенной любви. Она и не знала, что можно так любить! И так, и эдак, и эвон как!

В это время Миша бежит из морга. Еще метров сто, и он встретится с Машей!.. Но на улице Победы на Мишу с шестого этажа падает участник Великой Отечественной войны Василий Теркин. Нечего есть герою-богачу, вот он и выбросился в окно.

Прошел месяц. Старый добрый хирург Илья Абрамович склонился над Мишей — неправильно срослись кости, придется снова ломать.

Илья Абрамович тянется к кувалде… Где же она?

Богачка-медсестра Зина минуту назад отнесла на барахолку последний скальпель, последнюю кувалду, последние анализы больных.

Все это время Маша подрабатывает на демонстрациях. У нее два плаката: «Да здравствует президент!» и «Ельцин — пьяница!»

Прошел год. Миша, инвалид третьей степени, выползает из больницы. На радостях, что остался жив, Миша выпивает стакан спирта «Рояль»… и становится инвалидом первой степени.

Ревет сирена «скорой помощи». Но это везут не Мишу, а Машу. На одной из демонстраций она перепутала плакаты.

Психиатрическая лечебница. В фойе у телевизора Миша и Маша, в телевизоре — Кашпировский. Он считает по памяти до тридцати.

Борис Николаевич… Наполеон, главный шизофреник больницы, торжественно обещает, что к двухтысячному году поправятся все психи!.. все сто сорок восемь миллионов.

Птичий рынок

Извините, это птичий рынок? Здесь всякую живность продают-покупают?.. Спасибо.

Иди сюда, вот здесь встанем, здесь самый народ ходит. На тебе кроссворд, отгадывай пока.

Женщина, не нужно вам?.. Как — что?.. А вот мужчина сорока с небольшим. Почему подросток?.. Где вы видели лысых подростков?.. Будете кормить как следует, может быть, он еще под два метра вымахает. Интересно, почему же таких бесплатно надо отдавать?.. В какую нагрузку?.. Шли бы вы, женщина, своей дорогой. Идите, идите. От такой слышу!

Дура какая-то, набросилась ни с того ни с сего.

Женщина, посмотрите, какой мужчина тихий. Не нужно вам?.. Боря, повернись к свету… Прошу сто рублей. Себе в убыток, да совсем времени нет стоять здесь. А уж такой тихий, знаете! Иной раз думаешь: не помер ли?

Нет, врать не буду, связей у него никаких нет, достать тоже ничего не достанет. Да кто из них сейчас что может?

Ну конечно, походите еще, поприценяйтесь. Только вряд ли дешевле найдете. Или такую дрянь подсунут, что потом всю жизнь плакать будете. У меня соседка на той неделе за сорок рублей взяла у цыган высокого, плотного. А он только и знает, что есть да спать. Ест и ест с утра до ночи. А так ни помочь чем, ни развеселить как следует.

Что-то все мимо идут. Может, место поменять?.. Дай-ка я тебе хоть щеки румянами помажу. Стой спокойно.

Женщины, вот спортивного типа мужчина. Вот спортивного типа мужчина! Всего девяносто рублей! Пощупать?.. Ну, пощупайте… Да вы не мните, вы щупайте. Потом кому я его продам помятого?

Что вас не устраивает?.. В очках?.. Так он только днем в очках, на ночь он их снимает. А вам с какой целью?.. Ну, не хотите, не говорите… Он и из-под очков орлом смотрит. Темперамент?.. Ну, как вам сказать?.. Четверть века назад он меня выкрал!.. Сейчас?.. Сейчас что же ему меня красть? Да вам с какой целью, женщина?.. Господи, еле-еле душа в теле, а все туда же.

Замерз?.. Потопай, руками помаши. А плакать не надо. На жалость меня больше не возьмешь. Что значит — не продавай? Сам довел до этого. И не проси, не канючь. Дети здесь ни при чем. Дети взрослые, все поймут. Да я и пожалею, у меня силы уже не те, чтобы прокормить тебя. Почему это я все равно лучше не найду?.. Ерунду-то не городи. Хуже я не найду.

Женщина с козлом, проходите, проходите. Что вы его поставили на самой дороге, места вам мало?.. А то! Моего не видно. Я не кричу, я вам спокойно говорю.

Берете, женщина?.. Берите, он не капризный, ест, что дадут, а то и пропустит день.

Что ты делаешь?.. Что ты делаешь, а?! Ты зачем ноги колесом согнул?.. Ты зачем глаза закатываешь?.. Дурачком прикинулся. У тебя дети взрослые, а ты стоишь слюни пускаешь! Зря стараешься, тебя и так за умного никто не примет. Ну, вреди, вреди, всю жизнь вредил.

Бабушка, не надо ему милостыню подавать, это он улыбается так. Заберите мелочь, заберите.

Что, деточка?.. Восемьдесят стоит. А тебе зачем?.. Выкупить, на свободу выпустить?.. Он, деточка, погибнет на свободе, не приспособлен ни к чему.

Женщина, за семьдесят не возьмете?.. От своего не знаете как избавиться?

Что ли, мне к комиссионному поближе стать?

Замолчи, я сказала, не трави душу! Что ты «верой и правдой»? Что «у нас все впереди?» Ты еще про золотые горы расскажи. Прибавить ему обещали. Молчи уж, не доводи меня.

Женщина, вас спрашивают: почем козел? Меня?.. Мой вот этот… Про этого и спрашиваете?.. Семьдесят. Семьдесят! Дорого?.. Так это рынок, милая моя. «Совсем уж обнаглели»? А вырастить его? А одеть? А обуть? А в люди вывести?.. Такого же при входе за пятьдесят продают?.. Что же вы не взяли? Сэкономили бы двадцатку.

Нет, семьдесят без одежды… Зачем вы говорите, что без одежды ничего не останется?.. Ну думайте, а то мне уходить пора… За семьдесят пять со всей одеждой?.. Берите.

Прощай, Боря. Вспоминай иногда… Это на нем рабочий костюм. Выходной есть… этот же. Ну а что? Он не военный, ему не надо переходить на зимнюю форму, на летнюю, можно круглый год ходить в одном. Куда вы, женщина?.. Надо же, почти сторговались.

Боря, посмотри, сколько времени… Шесть скоро?.. Наверное, сегодня ничего уж не получится. Расходятся все.

Женщина, проходите. Что вы на него как горько смотрите? Отвадите мне всех. Покупаете?.. А цену не спросили. Все равно?.. А ваша какая цена?.. Нет, а ваша? Ну, для начала хоть… Двести?.. Двести пятьдесят?.. Нет, я не к тому, что мало. Триста?.. Да вы успокойтесь, женщина. Идите сюда, а то народ собирается.

Что уж вы такого увидели в нем особенного?.. Ну вот, сами говорите, «обмылок», а таких денег не жалеете… Лучше без денег, да не одной?.. Конечно. Да тоже ведь какой попадется. Нет, конечно, одной еще хуже. Богатство богатством, а внимание, ласку не купишь. Ему вот скажи: надо для семьи с крыши прыгнуть, он ведь прыгнет, не задумается… Что вы говорите?.. Четыреста?.. Да я не к тому веду. Вот вы сказали «обмылок». Это он сейчас такой стал, а молодой был!.. Он ведь меня выкрал! Правда. Никого не побоялся. И тогда здоровья не было, а все-таки метров сорок на руках нес. Может, тогда уже и надорвался… Не продается он, женщина. Нет, ни за пятьсот, ни за семьсот. Вы уж извините.

Что ты улыбаешься стоишь? Обрадовался. Пошли домой. Ну что же ты? Идти не можешь? Гос-споди, мама! Земля тебе пухом, предупреждала ты меня.

Ну, или на руки! Прижмись. Согрелся?.. Спит уже. Ну и ладно, ну и ничего.

Бизнес

От бизнеса польза всем. Сколько человек участвует в бизнесе — всем польза! Поэтому, конечно, у нас он может привиться только через мордобой.

Вот тебе субботний случай. В пятницу началось на работе. Парторг наш… он из партии-то вышел, но все крупные праздники отмечает. А как раз только что стукнуло сорок дней кончины ГДР, буквально неделю назад. Он выставил-то три пол-литра на четверых, но нам же только завестись. Ну, и удачно так получилось — завелись.

В субботу проснулся — в голове тошнит, денег ни копейки, а выпить надо, иначе жизнь в теле не удержится.

Ну, взял утюг — я-то все равно глажусь раз в год, жены дома не было, ей в тот момент он тоже вроде бы ни к чему — пошел на барахолку. Продал какой-то морде за пятнадцать рублей. Правда, у мужика какая-то морда лошадиная. Я как первый раз увидел его, подумал: лошадь. Еще удивился: чего это на барахолку лошадей пускают? Продал ему за пятнадцать рублей.

Походил еще немного, потолкался… Всё продают, слышь! Всё. Носки мужские, минометы, лампы перегоревшие. Как на Западе — все есть, но дорого. Пулемет десять тысяч стоит! Совсем уже с ума посходили, да? Когда это пулемет десять тысяч стоил?

Ну, потолкался чуть, двинул к гастроному. Выхожу с барахолки — у выхода лошадь стоит, толкает мой утюг за двадцать пять какому-то лбу клыкастому.

Я подскакиваю, говорю:

— Ты что делаешь, морда? Ему красная цена — десять рублей! Он новый стоит пять сорок. Ты его за двадцать пять пихаещь. Надо же совесть иметь.

Размахиваюсь, ка-ак дам ему в ухо, он брык в сугроб, говорит:

— Ты что делаешь, морда? Это же — бизнес!

И смотрит на клыкастого. Клыкастый этот лоб ничего не говорит, правда, ни слова. Размахивается, ка-ак двинет мне по уху. Забрал утюг за двадцать пять и ушел.

Мы лежим с лошадью в сугробе, разговариваем, есть ли польза от бизнеса.

Лошадь говорит:

— Если по уху за пять рублей, то это еще не бизнес.

Я говорю:

— За пять и по скуле не бизнес. А если, как мы, по уху, но десять рублей чистой прибыли, то уже бизнес.

Поговорили, двинули к гастроному. У гастронома лоб клыкастый частушки поет, прихлопывает, притопывает — утюг наш толкает за тридцать пять, старается свой червонец заработать.

Но бесполезно. Мы уже решили, что не всем польза от бизнеса, и тут он все-таки толкнул какому-то профессору, тот, видно, не по утюгам учился. Может, он и не профессор — просто голова набок.

Мы клыкастому свистнули, пошли опохмеляться. Как выпили по сто шестьдесят своих граммов, так окончательно поняли: от бизнеса всем польза.

Теперь смотри. Я вечером домой вернулся — жена чего-то светится от радости.

— Чего ты, — говорю, — чума, веселишься?

Она говорит:

— Днем вернулась, хотела погладиться — утюг исчез. Так расстроилась вся! Кинулась в магазин, они говорят: «Вы что? После войны еще ни разу не завозили». Выхожу — какой-то дурачок, голова набок, продает в точности как наш и всего за сорок пять. Это нынче такая удача!