Отвечает высокий и худой обер-лейтенант, пилот с разведывательного самолета.
      - Днем пятого июля командование послало меня сфотографировать отступающие русские колонны. Приказали установить, по каким дорогам они двигаются. Первый вылет - в десять часов. Но на дорогах мы не обнаружили никакого отхода ваших войск. В пятнадцать часов - снова вылет на разведку. Но и на этот раз мы не доставили фактов, что русские отступают. Ну а в третий вылет... Во время него меня сбили...
      Обер-ефрейтор из 86-й немецкой пехотной дивизии рассказал:
      - Наш полк в наступлении поддерживало двадцать танков. Двенадцать средних и восемь тяжелых. Успеха мы не добились. Рота за каких-нибудь полтора часа боя потеряла всех командиров, до девяноста процентов личного состава. Из второго взвода, например, уцелел лишь я один... Я на восточном фронте с сорок первого года, но таких страшных боев еще не видел...
      Над головами проходят несколько волн советских бомбардировщиков. Пленные и конвоиры задирают головы вверх, провожают их взглядом. Один из конвоиров говорит по-немецки:
      - Гут!
      Кто-то из пленных печально роняет:
      - Никс гут...
      Где-то неподалеку начинают рваться бомбы...
      * * *
      В первый же день сражения наиболее сильный удар врага пришелся на 81-ю и 15-ю стрелковые дивизии из 13-й армии. Здесь три пехотные и две танковые дивизии фашистов при поддержке 300 бомбардировщиков то и дело мощными волнами накатывались на оборону этих соединений. Выдержать такой яростный напор было очень трудно. Но наши стрелковые подразделения, в тесном взаимодействии с артиллеристами, саперами, танкистами и авиаторами, не дрогнули. "Тигры" и "фердинанды" продвинулись вперед только там, где не осталось в живых ни одного советского воина.
      К вечеру 5 июля 17-й стрелковый корпус, находившийся до этого в резерве командующего фронтом, контратаковал противника на участке, где врагу удалось потеснить полки 81-й и 15-й стрелковых дивизий. Положение было восстановлено.
      В медсанбате 81-й дивизии беседуем с раненым командиром роты лейтенантом Сергеем Волошиным. Его только что вынесли с поля боя. Волошин ранен в голову, руку в ногу.
      - Рано утром пятого июля,- рассказывает он,- после сильного артиллерийского и минометного обстрела над нашими траншеями показались эскадрильи фашистских самолетов. Сколько их было - никто в роте не считал. Но бомбы падали густо...
      Затем показались вражеские танки. Немало их подорвалось на наших минах еще перед передним краем. Несколько подбили артиллеристы. Лично я насчитал девятнадцать горящих машин. Но штук двадцать танков продолжали приближаться. Я подал бойцам команду: "Танки пропускать, отсекать от них пехоту!"
      Лейтенант сделал попытку приподняться на носилках. Но тут же острая боль исказила гримасой его лицо. Подбежал санитар, помог Волошину лечь поудобнее. Сказал мне негромко:
      - Ему трудно говорить, товарищ корреспондент...
      - Ничего... Я доскажу,- возразил Волошин.- Так вот... Девять машин прошли над нашими траншеями. Сержант Петр Лотошин бросил вдогонку одному "тигру" две противотанковые гранаты и поджег его. Выскочивший, экипаж перестреляли. Это подняло настроение у бойцов. Но тут - автоматчики... Дело дошло до рукопашной. Отбились... До полудня отразили еще три атаки. Уничтожили, думаю, не меньше двухсот гитлеровцев. Но и у нас потери были большими - половина роты вышла из строя...
      Потом к нам подоспели остатки соседней роты - человек двадцать. Но и такое подкрепление было очень кстати. Потому как враг предпринял новую атаку...
      И вдруг - наши самолеты. Много самолетов! Штурмовиков... Навалились на гитлеровцев. Те заметались. Напряжение у нас спало. И тут-то у меня помутилось сознание. Представляете, до этого не чувствовал, что ранен... Очнулся уже здесь, в медсанбате. Теперь будут штопать...
      Нет, такое напряжение воли, такое мужество трудно представить! Трижды раненный, человек не чувствовал своих ран, продолжал руководить подразделением! И только когда напряжение боя спало... Да, на такое способен лишь наш, советский воин!
      Когда стемнело, удалось добраться до наблюдательного пункта 8-й стрелковой дивизии 13-й армии. Командир этого соединения, удивительно моложавый полковник П. М. Гудзь, как раз докладывал по телефону комкору генералу И. И. Людникову об итогах сегодняшних боев.
      - Все части стоят на старых рубежах,- говорил он в трубку.- Только хозяйство Жданова несколько отошла назад. Утром положение восстановим. Наши потери и потери противника уточняются...
      Дивизия держит оборону на второстепенном участке.
      - Пока на второстепенном,- уточняет комдив.- Что будет завтра и послезавтра - посмотрим...
      И все же даже здесь враг бросил против 8-й стрелковой части своих 78-й штурмовой и 216-й пехотной дивизий.
      - На батальоны триста десятого стрелкового полка наступал четырнадцатый пехотный полк врага, поддержанный пятнадцатью самоходными орудиями и сорока танками. Одна из наших рот целиком погибла... В шестой батарее четыреста семьдесят шестого артиллерийско-минометного полка в живых остался один лишь лейтенант Сердюк,- рассказывал Гудзь.
      Это тоже со всей красноречивостью говорило о накале сражения...
      * * *
      Во второй половине дня 5 июля командующий 13-й армией вызвал к себе командира 4-го артиллерийского корпуса генерала Н. В. Игнатова.
      - Из триста седьмой стрелковой дивизии сообщили,- сказал командарм,- что шестнадцатая артиллерийская бригада, приданная соединению, почему-то прекратила огонь. Своими силами дивизия вряд ли сумеет сдержать напор врага. Прошу немедленно навести в шестнадцатой бригаде порядок...
      Генерал Игнатов тут же послал в 16-ю бригаду оказавшегося под рукой начальника политотдела 5-й артиллерийской дивизии полковника П. И. Фокина. То, что увидел по прибытии на место полковник, потрясло даже его. Орудия бригады находились на прежних огневых позициях. Но не стреляли. Ибо вести огонь было некому: большинство артиллеристов погибло, остальные получили тяжелые ранения. Но бригада до конца выполнила свой долг - не пропустила ни одного вражеского танка. Более двух десятков из них чадило прямо у орудий. По ним, видимо, били в упор...
      А об удивительном подвиге красноармейца Умара Джамбардова мне рассказали в политотделе 70-й армии. Он был подносчиком боеприпасов в минометной батарее 282-го полка 175-й дивизии. И свой подвиг совершил так.
      ...Где-то часов в одиннадцать на батарее стал подходить к концу запас мин. А в деревню Самодуровка, где размещался склад боеприпасов, уже ворвались фашисты.
      - И все-таки я пойду в деревню, разузнаю что и как,- сказал Джамбардов командиру батареи. Тот разрешил, и Умар пошел.
      Где полз, где бежал. Достиг деревни. К счастью, та половина ее, где находился склад, была еще в руках какого-то нашего подразделения. Джамбардов связал проволокой сразу три ящика с минами и отправился в обратный путь.
      Десять ходок сделал туда и обратно Умар, доставляя на батарею боеприпасы. Пошел в одиннадцатый раз. Но уже прорвавшиеся к складу фашистские автоматчики встретили героя огнем в упор...
      Не менее ожесточенные бои вспыхивали в тот день и в воздухе. Один из них произошел 5 июля над Ольховаткой.
      Вражеских самолетов было 42. Из них 30 бомбардировщиков и 12 истребителей. Наших же всего девятка. Но решительной атакой краснозвездные "ястребки" сразу же расстроили боевой порядок фашистских бомбовозов, заставив их сбросить свой груз куда попало. А затем сцепились с "мессерами".
      Один из наших соколов сбил фашистский истребитель. Но тут же и сам подал под меткий огонь соседнего и загорелся.
      На земле с нетерпением и тревогой ждали, когда же наш летчик покинет свою подбитую машину, выбросится с парашютом. И вдруг увидели, как горящий "ястребок" сблизился с вражеским бомбардировщиком и таранил его. Лишь после этого советский летчик воспользовался парашютом...
      Как мы потом узнали, этим летчиком был двадцатилетний комсомолец младший лейтенант Виталий Поляков из 54-го гвардейского истребительного авиационного полка.
      Застали героя на аэродроме как раз в тот момент, когда его снимал фотокорреспондент из фронтовой газеты. Попытались разговорить Виталия. Но беседы все же не получилось. Удалось лишь узнать, что в войну Поляков вступил в небе Сталинграда, что с детства мечтал стать летчиком.
      О бое же над Ольховаткой Виталий сказал просто:
      - Машины своей до слез жалко было. Ну, думаю, гады, я за нее и вашего второго за собой приземлю! Таранил, обошлось...
      Добавлю к этому, что в сентябре 1943 года В. К. Полякову было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.
      * * *
      Внимательно слушаю рассказ командующего артиллерией Центрального фронта генерал-лейтенанта В. И. Казакова. Василий Иванович во всех деталях воссоздает мне картину, которую без натяжки можно назвать прелюдией к главным сегодняшним событиям...
      - Еще второго июля Ставка Верховного Главнокомандования предупредила нас,ходя взад-вперед по блиндажу, говорит В. И. Казаков,- что наступление противника следует ожидать между третьим и шестым июля. Войска фронта были приведены в полную боевую готовность. В ночь на пятое июля разведчики из тринадцатой армии захватили в районе деревни Точино в плен вражеского сапера. Тот на допросе показал, что наступление назначено на три часа утра пятого июля.
      В два часа двадцать минут по приказу командующего фронтом мы начали артиллерийскую контрподготовку. В течение получаса ее вели шестьсот орудий и минометов. Удару подверглись вражеские батареи, места скопления танков и пехоты, узлы связи, командные и наблюдательные пункты, склады горючего и боеприпасов...
      Помните, враг планировал начать наступление в три утра? Так вот, наша артиллерия спутала ему карты. Только в четыре часа тридцать минут фашисты предприняли артиллерийскую и авиационную подготовку. При этом вражеский огонь был плохо организованным и малоэффективным. Мы же не замедлили воспользоваться этим, и в четыре часа тридцать пять минут артиллерия тринадцатой армии провела вторую контрподготовку...
      Но враг все же сосредоточил против нашего фронта огромные силы,подсаживаясь к столу, констатирует Василий Иванович.- Вот почему, несмотря на сразу же понесенные потери, атаки его мощны, настойчивы и опасны...
      Да, история войн вряд ли знала такое ожесточение, такие усилия со стороны противоборствующих войск. И это понятно. Фашистский генеральный штаб считает свое наступление под Курском решающим. Германским войскам перед ним был зачитан приказ фюрера. По рассказам пленных, Гитлер надеется, что колоссальный удар, который будет нанесен советским армиям здесь, должен потрясти их до основания.
      По этому не бывать! Уже сейчас видно, что ни на Центральном фронте, ни у наших южных соседей - на Воронежском - враг не достиг своих целей. Советские войска стоят как скала!
      За эти дни выведены из строя сотни и сотни фашистских танков. Героизм, отвага, самоотверженность стали нормой поведения не только отдельных бойцов и командиров, но и целых подразделений, даже соединений!
      В. И. Казаков делает паузу, о чем-то задумавшись.
      Но вот, снова вскинув на меня глаза, продолжает оживленно:
      - Считаю нужным рассказать об одной артиллерийской части. Речь пойдет о третьей истребительной противотанковой бригаде полковника Рукосуева. Она занимала позиции в районе села Теплое. В бригаду входили семь пушечных, три минометные батареи, а также два батальона противотанковых ружей.
      Где-то к восемнадцати часам шестого июля противник сосредоточил у населенных пунктов Соборовка и Подсоборовка до двухсот сорока танков и самоходных орудий. Об этом наблюдатели тут же доложили полковнику Рукосуеву.
      "Батареям находиться в полной боевой готовности!- передал в подразделения командир бригады.- Главное - выдержка. Подпускайте танки поближе и бейте наверняка. Будет туго - помогу резервом..."
      В восемнадцать тридцать в атаку ринулось до полутора сотен танков и два батальона вражеской пехоты. Но потеряв пять "тигров" и восемь средних машин, гитлеровцы отошли...
      В девятнадцать двадцать - новая атака. На этот раз лишь на батарею старшего лейтенанта Андреева двинулось до восьмидесяти танков врага! Но артиллеристы не дрогнули. Они подбили еще четырнадцать броневых машин и выстояли!
      В третью атаку гитлеровцы пошли в двадцать часов двадцать минут. Сорок танков навалились теперь уже на позиции батареи старшего лейтенанта Грипася и роты противотанковых ружей старшего лейтенанта Самохвалова. И снова противник не добился своего, а, потеряв два тяжелых и три средних танка, отошел.
      Василий Иванович все больше и больше увлекается рассказом.
      - Нет, вы только подумайте! - восклицает он.- Более тридцати танков за день уничтожила бригада! Да где там - бригада, считайте - две ее батареи! А ведь был второй день, третий... Тут уж отличилась батарея капитана Игишева. Семнадцать танков сожгли ее артиллеристы! А потом... Потом из всей батареи осталось одно лишь орудие и при нем - трое героев. Командование уже несуществующей, но все еще сражающейся батареей принял... старший сержант Скляров. Законно принял, по приказу командира полка подполковника Железнякова. Именно он, подполковник, последним говорил по телефону со Скляровым. И приказал тому держаться...
      - Ну и как, удержались? - заполнил я вопросом очередную паузу.
      - Выстояли! - кивнул В. И. Казаков.- Скляров с оставшимися артиллеристами поджег еще два танка и заставил гитлеровцев отступить. Но и сам вскоре погиб от вражеской бомбы...
      Генерал протягивает мне лист бумаги. Говорит:
      - Вот, почитайте. Интереснейший документ. Его бы в музей, на обозрение всем...
      Начинаю читать торопливо написанные строки. Командир 3-й истребительной противотанковой артиллерийской бригады полковник В. Н. Рукосуев доносит командиру 2-й артдивизии полковнику Н. Ф. Михайлову:
      "Противник занял Кошары, Кутырки, Погореловцы, Самодуровку. В направлении Теплого подтягиваются 200 танков и мотопехота, готовится вторая фронтальная атака. В направлении Никольского развиваются активные действия. Несмотря на ряд атак, наступление противника было приостановлено на рубеже северной окраины Теплого. 1-я и 7-я батареи мужественно и храбро погибли, но не отступили ни на один шаг, уничтожив 40 танков. В 1-м батальоне противотанковых ружей 70 процентов потерь. 2-ю и 3-ю батареи и 2-й батальон противотанковых ружей приготовил к встрече противника. Связь с ними имею. Буду драться. Или устою, или погибну.
      Командир 3-й истребительной бригады полковник Рукосуев".
      - И бригада выстояла! - подводит итог нашей беседы В. И. Казаков.
      * * *
      На другой день мы с корреспондентом Совинформбюро Георгием Пономаревым добрались до НП командира 5-й артиллерийской дивизии прорыва полковника А. И. Снегурова. Его наблюдательный пункт расположился в блиндаже на небольшой высотке. В стереотрубу хорошо видна вся панорама боя.
      Впереди, сзади, слева и справа от НП - позиции бригад и полков дивизии. Полковник Снегуров находится как бы в самом центре огня, который ведут и наши батареи, и, в ответ, батареи противника. Вместе с ним в блиндаже - трое бойцов-связистов и двое представителей из штабов армии и корпуса.
      Нам, честно говоря, показалась слишком уж рискованной такая близость НП комдива к переднему краю. Сказали об этом А. И. Снегурову. Тот ответил:
      - Да, определенный риск есть, вы правы. Огонь врага порой довольно интенсивен. Было даже несколько попаданий в наш блиндаж. Но, во-первых, над нами восемь накатов бревен. А во-вторых, не видя поля боя, как же организовывать результативную стрельбу дивизии?
      Что ж, полковник по-своему прав...
      Гром выстрелов наших дивизионов смешивается с трескучими раскатами близких разрывов неприятельских снарядов. И временами мы даже не слышим друг друга. Блиндаж то и дело вздрагивает, как живой, с потолка и стен сыплется земля.
      А. И. Снегуров, высокий, с характерным орлиным носом на энергичном лице, скорее похож на профессора, чем на кадрового военного. Он то припадает к окулярам стереотрубы, то говорит по телефону с бригадами или с командиром артиллерийского корпуса генералом Н. В. Игнатовым.
      - "Коршун", "Коршун"! Видишь, из-за развалин выходят танки? Видишь? Шестнадцать? К окопам пехоты ни в коем случае их не допускай. Большие потери у нее. Не подпускай!..
      - "Ворона" мне... "Ворон"? Почему до сих пор не подавлены дальнобойные? У моих соседей слева и справа разбито четыре орудия... Экономишь снаряды? Попробую принять меры...
      - Второго, пожалуйста... Товарищ второй, у моего "Ворона" на исходе боеприпасы. Из-за этого он не может подавить цели в квадрате шестьдесят один... Понял - машины в пути. Понял - поможете своим огнем... У нас ничего тревожного. "Коршун" отбивает атаку шестнадцати танков... Есть, не ослаблять бдительности!
      - "Коршун"! "Коршун"!.. Что, прервана связь? Немедленно восстановить!
      Один из связистов тут же выбегает из блиндажа исправлять обрыв на линии. Вражеский огонь тем временем усиливается.
      Снегуров сам крутит ручку полевого телефона.
      - "Коршун"! "Коршун"!..
      Но "Коршун" по-прежнему не откликается. Не отвечает он и через десять, двадцать минут. Значит, со связистом что-то случилось. Вслед за ним на линию уходит второй...
      Комдив снова подходит к стереотрубе. Говорит нам:
      - Посмотрите, как метко бьют мои артиллеристы. Видите, у развалин уже горят семь танков...
      Да, на поле боя среди частых разрывов снарядов поднимаются к небу столбы чадного дыма. И ближе к окопам, куда подходят уцелевшие вражеские танки, тоже вспениваются блестки огня...
      Блиндаж в это время вздрагивает так, что меня бросает от стереотрубы к столику, на котором стоят телефоны. Пономарев тоже теряет равновесие, хватается за стену.
      - Это стопятидесятимиллиметровый,- говорит Снегуров, припадая к окулярам стереотрубы. И тут же, чертыхнувшись, выпрямляется. Поясняет всем присутствующим: - Ну вот мы и ослепли. Стереотруба повреждена, если не разбита совсем...
      Полковник прислушивается к огненной буре, которая бушует за стенами блиндажа. И принимает решение:
      - Переходим на запасной наблюдательный пункт. Капитан, проследите, чтобы здесь не осталось ни одного документа... Двигаемся так: сначала идет телефонист, затем я с корреспондентами. Майор и капитан - за нами. В ходу сообщения головы не поднимать, а то еще зацепит осколком...
      Запасной НП недалеко, к нему ведет глубокий ход сообщения. Тут, на обратном скате высоты, немного потише. Снегуров подает нам пачку боевых донесений из частей и говорит:
      - Выбирайте, что вам понравится...
      Начинаем читать эти еще пахнущие порохом документы.
      * * *
      Подвиги, подвиги... Их наши воины совершали каждый день и каждый час в то огненное начало июля 1943 года. Расскажу лишь о некоторых из них.
      Артиллерийский расчет коммуниста ефрейтора Кузьмы Зуева вместе с несколькими другими расчетами батареи занял огневую позицию непосредственно в боевых порядках пехоты из 307-й стрелковой дивизии. 7 июля утром он первым увидел колонну вражеских танков, идущих на Поныри. Приказал расчету приготовиться к бою, так как понял, что какая-то часть из этой стальной колонны обязательно отделится и навалится на оборону стрелковой роты, где занял позицию и его расчет.
      Так оно и вышло. Четыре фашистских танка развернулись вправо и пошли на окопы. Но первый же из них, приблизившийся к орудию Зуева, был сразу подбит. Потом один за другим грянули еще три выстрела. И столько же дымных костров запылало перед позициями стрелковой роты...
      Гитлеровцы засекли позицию орудия ефрейтора и направили против него теперь уже восемь бронированных машин. И советский расчет принял этот бой. Вскоре в поле перед огневой позицией орудия горели семь танков противника.
      Правда, восьмой, уцелевший танк, маскируясь дымом подбитых, сумел, прежде чем отойти назад, несколько раз выстрелить. Один из снарядов вывел из строя пушку Зуева. Но расчет, к счастью, уцелел.
      Но теперь стрелковая рота осталась без противотанковой поддержки. Что делать? И тут Зуев узнал, что у соседей справа погиб весь артиллерийский расчет. Орудие же исправно. Так вот же он, выход!
      По приказу ефрейтора его расчет кинулся к уцелевшему орудию. На руках перекатил его на свою позицию. Вот теперь можно и опять воевать...
      И как же, наверно, удивился враг, когда при новой его атаке ожило вдруг орудие, которое он с полным на то основанием считал уничтоженным. Но удивился слишком поздно, только лишь тогда, когда в бок устремившемуся на позиции стрелковой роты "тигру" впился снаряд, выпущенный расчетом ефрейтора Кузьмы Зуева...
      Это похоже на легенду. Но это было! Один советский расчет сжег сразу три фашистских "тигра"!
      Нам потом показали наградной лист на Зуева. Из него мы узнали, что до войны Кузьма работал ветеринарным фельдшером в селе Карабаха, что в Приволжье, что ему всего лишь 22 года, что он сын солдата, который еще в первую мировую войну был артиллеристом...
      7 августа 1943 года Указом Президиума Верховного Совета СССР ефрейтору К. А. Зуеву было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.
      А вот еще один подвиг, который совершил комсорг одной из противотанковых батарей сержант Сапунов. Его орудие в составе батареи прикрывало дорогу севернее деревни Горелово.
      ...Три атаки уже отбили мужественные артиллеристы, уничтожив при этом немало пехоты и танков противника. А в четвертую на их позиции пошло сразу 30 "тигров".
      Шесть из них двигались прямо на орудие сержанта Сапунова.
      - Ну, держитесь, ребята! Думаю, настал наш последний и решительный бой. И все равно мы должны выстоять! - сказал Сапунов наводчику Абрамову и заряжающему Тайпакову. И сам припал к прицелу...
      Подряд прогремели четыре выстрела. У первого "тигра" тут же заклинило башню. Второй загорелся. А вот зачадил и третий...
      И все равно схватка была неравной. Ведь еще три "тигра", умело маневрируя, приближались. А у расчета кончились бронебойные снаряды. Сержант стрелял теперь осколочно-фугасными. Но что они против брони тяжелого танка! И тогда Сапунов, схватив противотанковую гранату, пополз навстречу "тиграм". Вскоре раздался сильный взрыв. Четвертый танк встал с разорванной гусеницей. Но пятый "тигр" подмял под себя комсорга батареи...
      Сержанту А, Д. Сапунову также было присвоено звание Героя Советского Союза. Посмертно.
      * * *
      Перебирая на НП у комдива А. И. Снегурова донесения, я неожиданно натолкнулся на знакомую фамилию - Петряков. Уж не Федор ли?
      Читаю:
      "В бою восточнее станции Поныри отличилась батарея 540-го легкого артиллерийского полка старшего лейтенанта Петрякова. Чтобы помочь пехоте сменить позиции, Петряков вывел свои орудия из укрытия на прямую наводку. В быстротечном бою батарея старшего лейтенанта уничтожила четыре танка, самоходное орудие и до пятидесяти гитлеровцев. Наблюдавший бой командующий 13-й армией генерал-лейтенант Н. П. Пухов тут же вручил старшему лейтенанту Ф. С. Петрякову орден Красного Знамени".
      Похоже, что это Федор. Надо его во что бы то ни стало найти.
      Подумать-то подумал, но дела и события вскоре так закрутили, что стало не до поисков друга.
      А все началось с того, что меня неожиданно вызвал к себе начальник политуправления фронта генерал С. Ф. Галаджев. Сообщил:
      - Мы получили из вашей редакции телеграмму, в которой Петру Олендеру предписано отбыть на Воронежский фронт. Вы же назначаетесь старшим корреспондентом. А следовательно, и старшим корреспондентского корпуса на нашем фронте. Удивлены? Но такова уж у нас традиция: старший корреспондент "Красной звезды" автоматически становится и, образно выражаясь, старшиной корреспондентского корпуса. Так что принимайте свою команду...
      А она, эта команда, собралась на Центральном фронте очень сильная, работоспособная. "Правду" представляли Оскар Курганов, Леонид Коробов и Михаил Калашников. От "Известий"- Евгений Кригер, Леонид Кудреватых, Михаил Рузов и Павел Трошкин. Но самую большую группу составляли мы, работники "Красной звезды". Из краснозвездовцев здесь были Андрей Платонов, Константин Бельхин, Николай Денисов, Владимир Кудрявцев, Георгий Хомзор, Олег Кнорринг и автор этих строк. Кроме того, к нам наезжали Константин Симонов, Илья Эренбург и Борис Галин.
      Замечательных товарищей командировали на Центральный фронт Совинформбюро, газеты "Комсомольская правда", "Сталинский сокол", "Труд", а также Всесоюзное радио и другие, как принято выражаться, органы массовой информации. Словом, компания большая. И каждому что-то нужно срочно, сверхсрочно. А пробивать, утрясать - мне, старшине. Забот - выше головы.
      И все же выдался момент, когда мы с Георгием Пономаревым снова попали в 5-ю артиллерийскую дивизию прорыва. Я снова вспомнил о Федоре и попросил полковника А. И. Снегурова помочь мне его найти.
      - Старший лейтенант Петряков? - наморщил лоб Снегуров. Покачал головой.Нет, у нас такого вроде бы нет...
      - А уж не тот ли это Петряков, что недавно отличился у наших соседей? подсказал комдиву начальник политотдела полковник П. И. Фокин.
      - У соседей?.. А ведь верно, теперь вспоминаю,- обрадовался Снегуров. И, обращаясь ко мне, посоветовал: - Поезжайте-ка в стрелковую дивизию...
      И назвал фамилию генерала, командира этой дивизии.
      Вечером мы уже были на НП этой стрелковой дивизии. Изложил комдиву свою просьбу. Тот сразу же приказал позвать командующего артиллерией.
      Через четверть часа на НП появился командующий артиллерией дивизии. Чем-то очень довольный, сияющий. Одет с подчеркнутым шиком.
      - Все форсишь, Александр Иванович? - встретил его, вопросом генерал,-Хотя сегодня можно претензий к тебе не иметь. Артиллеристы славно поработали. Спасибо...
      Но командующий артиллерией вдруг приложил палец к губам: "Тише! Молчите!" И тут же в блиндаж вошел командующий 13-й армией генерал-лейтенант Н. П. Пухов.
      Выслушал доклад комдива, поздоровался со всеми. И, обращаясь к командующему артиллерией дивизии, приказал:
      - Через двадцать минут доставить ко мне старшего лейтенанта Петрякова!
      Петрякова? Вот это удача! Но в то же время... Неужели Федор что-нибудь натворил?
      Но генерал Пухов больше ничего не говорит, присаживается, и я вижу, как у него закрываются глаза. Устал командарм...
      В блиндаже стало тихо, даже телефоны на время отключили...
      Минут через пятнадцать у блиндажной двери раздается такой знакомый мне голос:
      - Разрешите?
      Командующий вздрагивает, открывает глаза, говорит:
      - Входи, входи...
      Петряков входит и останавливается перед генералом.
      - Здравствуй, здравствуй. Не надо мне рапорта. Дайка я на тебя получше посмотрю...
      У Федора забинтована голова, на перевязи левая рука. Он бледен. И только глаза прежние - в них так а прыгают озорные огоньки.
      Меня он еще не видит.
      - Ну и здорово ж ты, товарищ Петряков, шарахнул по фашистским самоходкам! Я уже думал, что они, проклятые, такого сейчас наделают, что и суток не хватит, чтобы расхлебать. А тут откуда ни возьмись - твоя батарея... Дай-ка я обниму тебя.
      После этого командующий задумался. Затем сказал:
      - "Красное Знамя" я тебе девятого числа вручил, верно? А за сегодняшний подвиг получай "Отечественную войну" первой степени! И надевай-ка еще по одной звездочке на погоны!
      Н. П. Пухов тут же прикрепляет к груди Петрякова" орден, а его адъютант достает из кисета две звездочки.
      - Так воюй, капитан, и живи долго!
      И - к командующему артиллерией дивизии:
      - Наградные бумаги и представление на звание составьте сегодня же. Ну, бывайте здоровы, товарищи!
      Командарм вышел. Я уж было кинулся к Федору, как тот вдруг зашатался... и упал на руки командующего артиллерией.
      Вызвали врача. Тот, осмотрев Петрякова, сказал:
      - Большая потеря крови и предельное перенапряжение. Подлежит немедленной отправке в госпиталь...
      Так мне снова не удалось поговорить с Федором. Но зато я увидел его, узнал, как он воюет. А поговорить еще успеем. Главное, что я его нашел.
      * * *
      Начало августа. Наши войска, выстояв на Курской дуге, уже сами идут вперед. Они на подступах к городу Кромы. Вместе с писателем Андреем Платоновым и корреспондентом Константином Бельхиным едем по дорогам наступления.
      Это первая моя поездка с Платоновым. Раньше он наотрез отказывался пользоваться редакционной машиной.
      - У вас задачи оперативные, вот вы и поезжайте,- говорил обычно Платонов.А писателю, чтобы глубже познать жизнь человека на войне, полезно ходить пешком, все видеть, все слышать. А что увидишь и услышишь из вашей эмки?
      И Андрей Платонович, худенький, немного сутуловатый, со впалыми щеками, на которых был заметен болезненный румянец, с вещмешком за плечами, вышагивал иногда до десяти километров по пыльным фронтовым дорогам. Его видели то с маршевой ротой, то с группой легкораненых, то с перебрасываемой на другой участок фронта частью или подразделением. Неделями он жил на передовой, устраиваясь обычно в одном блиндаже с командиром роты или батальона. Наравне с бойцами вынимал из кармана потертый кисет с махоркой и пожелтевшими от никотина пальцами мастерски скручивал козью ножку. Фронтовой быт, солдатский язык, окопные песни, частушки, шутки, солдатские горести и радости он знал не хуже, чем взводный или ротный командир.
      А как Андрей Платонович писал свои, фронтовые очерки, расказы, а позднее и повести! От них пахло порохом, солдатским потом, маршанской махоркой. Словом, настоящей окопной жизнью...
      До войны я как-то уже проезжал здешними местами. И до чего же красив, очарователен и поэтичен был этот край, воспетый еще гениальным Тургеневым! Поразило меня тогда обилие садов. Потом узнал, что Поныри, оказывается,родина знаменитой русской антоновки!
      Теперь же ничего этого не было. Сама земля стала неузнаваемой, покрылась какими-то лишаями, болячками. Сады вырублены, на их месте - высокий бурьян. В полях кое-где треплется на ветру одинокий стебелек ржи" или пшеницы. Травы и той мало. Вместо деревень и сел - ряды покрытых сорняками бугров. Наподобие запущенных кладбищ...
      Там, где были позиции противника, - все перерыто, опалено огнем. Тут и там - ряды деревянных крестов с противной свастикой.