В моем блокноте тут же появились первые интервью, взятые из этой армии на польской территории. Вот они.
      Генерал Зигмунд Берлинг, командарм:
      - Мы ждали этой минуты пять долгих и тяжелых лет. И вот теперь польский воин вновь на родной земле! Я не боюсь громких слов и скажу, что это историческое событие! Спасибо великой стране Ленина, спасибо великой Красной Армии за братскую помощь!
      Генерал Кароль Сверчевский:
      - Я хочу сказать: "Здравствуй, многострадальная Родина! Мы вновь вступили на твою землю и клянемся, что вместе с нашей доблестной и героической союзницей - Красной Армией изгоним ненавистного и злобного врага с твоих просторов!"
      И еще скажу, что только дружба с Советским Союзом позволит Польше снова встать на ноги и вернуть свою государственность.
      Бригадный генерал Станислав Галицкий, командир 3-й дивизии:
      - Я рожден не в Польше, хотя и поляк по национальности. Я советский офицер, направленный Советским правительством на возрождение польских вооруженных сил. Конечно, я тоже очень взволнован. Конечно, я разделяю чувства своих воинов, вступивших на родную землю. И готов вместе с ними отдать все силы, а если потребуется, то и жизнь ради свободной Польши!
      Капитан Станислав Дубаневич, командир артиллерийского дивизиона:
      - Этот день каждый из нас запомнит на всю жизнь. Надо быть поляком, чтобы понять, как дорога, как любима нами эта земля! Она поругана врагом. Но вместе с Красной Армией мы вышвырнем с территории Польши ненавистных захватчиков, завоюем свободу для наших матерей и сестер, отцов и братьев!
      Рядовой Тадеуш Доманский, пулеметчик 3-й роты 2-го полка 1-й дивизии:
      - У меня не хватает слов, чтобы выразить свои чувства. Вы понимаете, я вроде бы заново родился! Родился для того, чтобы или освободить свою родину, или умереть за свободу своего народа!
      Польское население было немало удивлено и обрадовано, увидев воинов в своей национальной форме. Посыпались вопросы:
      - Откуда вы? Кто вас вооружил? Вы что, действительно поляки?
      Ответы еще больше удивляли. И одновременно открывали глаза на реальную действительность. Да, уже пять лет польский народ стонал под невиданным доселе гнетом - фашистским. Боролся, истекал кровью. Тайком ловил в эфире посулы эмигрантского правительства в Лондоне, которое все эти годы только и твердило, что помощь возможна только с запада. К восточному же соседу по-прежнему разжигалась вражда.
      А вышло, что реальное-то освобождение пришло именно с востока. Фашистов громит и гонит Красная Армия. А с ней плечом к плечу несут свободу родине и вот эти воины в дорогих сердцу конфедератках.
      * * *
      Дорога на Люблин буквально забита войсками. Корпуса 2-й гвардейской танковой армии, пройдя через боевые порядки пехоты, уже где-то далеко. А вот стрелковые дивизии, основная масса артиллерийских частей идут следом, добивая деморализованные и разрозненные остатки гитлеровских войск.
      Очень активна авиация обеих сторон.
      Мы с писателем В. С. Гроссманом по очереди следим за небом. Прошел дождь, в кюветах и в воронках от бомб и снарядов - вода. Несмотря на это, часто приходится укрываться от вражеских "мессершмиттов" именно в этих кюветах и воронках.
      У одного польского местечка встречаем генерала А. И. Рыжова, командира 28-го стрелкового корпуса, кстати, старого знакомого Гроссмана. Спрашиваем у него:
      - Где найти командарма?
      Генерал на карте показывает нам населенный пункт, где, по его словам, расположился передовой НП 8-й гвардейской армии.
      В. С. Гроссман не раз бывал у В. И. Чуйкова, командующего 8-й гвардейской армией. Из Сталинграда писал о нем в "Красную звезду". Я же видел Василия Ивановича впервые. Одет он был в полевую форму. Сложен плотно, голос уверенный. Обе руки почему-то забинтованы. Ранен? Спрашивать вроде бы неудобно...
      Разговор почти сразу же перешел на текущие дела, и мы с Гроссманом вынули блокноты.
      - Враг смят по всему фронту наступления армии,- говорил генерал-полковник.- Впереди нас идут танкисты второй гвардейской танковой армии генерала Богданова. Во втором эшелоне - первая польская армия... Местное население встречает наши войска восторженно.
      - А как Люблин? - спросил Гроссман.
      - Только перед вами получил донесение, что танкисты Богданова начали бои за город. Просят ускорить наше продвижение. Без пехоты в уличных боях им будет туговато...
      Взглянув на карту, продолжил:
      - Люблин будет освобожден, это дело нескольких часов. Сложнее форсировать Вислу... Но и она нас не остановит. Боюсь другого...
      Мы молчали.
      - Смотрите, уже рукой подать до Берлина. А принять участие в его взятии мечта каждого советского воина. Я же опасаюсь, что командование, как это не раз было, возьмет да и двинет мою армию на другое направление. Хотя логика и здравый смысл - за нас. Представьте себе: сталинградцы идут на Берлин! Разве это не здорово?
      Что ж, в этом действительно есть своя логика...
      Поговорив с генерал-полковником В. И. Чуйковым еще с полчаса, мы, распрощавшись, продолжили свой путь. Проехали Савино, Пугачув... Это довольно большие поселки. В них - ни одного сгоревшего дома. Прямо не верилось глазам.
      - Бежали без оглядки,- рассказывали о фашистах поляки.- Даже склады с награбленным добром не успели вывезти.
      Что склады! На станциях стоят целехонькими целые составы! Даже паровозы под парами. Вагоны забиты боеприпасами, на платформах пушки, шестиствольные минометы...
      Между Бугом и Вислой протекает река Вепш. Фашисты было зацепились за ее противоположный берег, но долго продержаться не смогли. Наши танкисты, захватив мост через реку, погнали их дальше и 22 июля буквально на плечах врага ворвались в Люблин.
      Всю ночь в городе шли ожесточенные бои. С рассветом на помощь танкистам подошли стрелковые части, и гитлеровцы были выбиты из города.
      ...По улицам в машине проехать довольно сложно. Ликующие люблянцы буквально запрудили мостовые. Охапками летели цветы. Женщины выносили из домов чай, кофе, потчевали наших бойцов и командиров. Вездесущие мальчишки взбирались на броню танков, карабкались в кузова машин, устраивались на станинах орудий...
      Едем Люборовской улицей - одной из центральных в городе. На дверях кинотеатра и кафе видим таблички с надписями на немецком и польском языках "Полякам вход воспрещен"...
      Улица Шопена. Большое серое здание. Оказывается, это вещевой склад гестапо. Входим в массивный коридор, и в первой же комнате замирает сердце. На стеллажах и на полу лежат детские игрушки. Вот тряпочный мишка с оторванной ногой... Красные и зеленые кубики... Куклы, соски и погремушки... А из головы не выходит обжигающий вопрос: а где же сами дети, что с ними?..
      Нет, вон отсюда...
      Но в другой комнате картина не менее страшная: тут сложены женские волосы... Наш шофер Семен Мухин глухо роняет:
      - Не могу больше, лучше подожду вас на улице...
      Замок Любельский - краса и гордость Люблина. Да и только ли Люблина! Нацисты же превратили его в застенок. А перед бегством расстреляли всех содержавшихся здесь заключенных. Убитые лежат теперь на камнях, а между ними мечутся плачущие женщины и дети. Ищут родных, знакомых...
      Узнаем, что неподалеку расположен фашистский лагерь смерти Майданек. Не побывать в нем нельзя. Но нельзя и оставить редакцию без материалов о взятии Люблина, об успешном наступлении Красной Армии. К тому же нам сообщают, что в Майданек уже прибыл со специальным заданием редакции Константин Симонов. Поэтому решаем ехать в штаб фронта, на узел связи.
      * * *
      Вечером приехали во Влодаву - небольшой польский городок, избранный на время местом пребывания штаба фронта. И только сели писать корреспонденции, как прибежал посыльный. Доложил, что нас приглашает к себе командующий Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский.
      Не идем, буквально летим. Ведь в такие горячие дни выпавшая возможность поговорить с командующим фронтом - большое журналистское счастье!
      - Мне доложили, что вы только что приехали из Люблина,- сказал маршал, пожав нам руки.- Москва очень интересуется состоянием этого города. Но, к сожалению, из нас никто не успел там побывать. Более или менее полной информации тоже пока нет. Может, ответите на вопросы генерала Антонова? Он сейчас как раз у прямого провода.
      Член Военного совета генерал К. Ф. Телегин добавил:
      - Но нужна только правда. Никаких догадок и домыслов. Запомните, генерал Антонов свой разговор с вами будет докладывать правительству.
      У Василия Семеновича Гроссмана лицо сразу же сделалось какое-то скучное. И я его понял. Да, мы были в Люблине. Но к докладу правительству не готовы.
      И все-таки пришлось подойти к аппарату. И после того как К. К. Рокоссовский нас представил, Москва отстукала первый вопрос:
      - Водопровод в Люблине работает?
      Я посмотрел на Гроссмана. Он - на меня.
      - Вы же пили у того поляка,- напомнил я ему,- Вода как, была из водопровода?
      - А вы сами умывались из водопроводного крапа,- отпарировал Гроссман.
      А ведь и в самом деле!
      Дали положительный ответ.
      - Электричество есть?
      - Есть.
      Вот это-то мы знали точно.
      - Мосты целы?
      - Один проезжали. Цел. О других ничего не знаем.
      - На каких улицах были? Каковы размеры разрушений? Много ли целых домов? Сколько, по-вашему, осталось в городе жителей? Видели ли уцелевшие дома правительственного типа, где и на каких улицах? Состояние мостовых, тротуаров? Не интересовались ли городской телефонной связью? Как замок Любельский?
      И еще вопросы, вопросы. Мы, отвечая, даже вспотели. Вместе с нами переживал и маршал.
      Наконец генерал Антонов поблагодарил нас за информацию и дополнительно отстукал: "Правда, не очень богатую, к сожалению. Но думаю, что и она пригодится".
      После этого Рокоссовский поинтересовался:
      - А какой дорогой вы ехали из Люблина?
      Я показал на карте ниточку шоссе.
      - Что?.. По этому шоссе?! Но оно же в руках у немцев! - воскликнул К. К. Рокоссовский и внимательно посмотрел на меня. Чувствовалось, что он сомневается в моей правдивости.
      - Мы не знаем, в чьих руках это шоссе,- вроде бы даже начал сердиться В. С. Гроссман,- но мы ехали именно по нему. Просто, видимо, ваши данные уже устарели, товарищ командующий...
      В это время в дверях показался генерал А. М. Пронин - член Военного совета 8-й гвардейской армии. Маршал спросил его:
      - Вы из Люблина? Какой дорогой ехали?
      Пронин тоже указал на шоссе, по которому приехали и мы.
      Рокоссовский смутился. Затем сказал виновато:
      - Извините, товарищи. Мои данные и в самом деле, видимо, устарели. Во искупление недоразумения прошу отужинать с нами.
      Я ответил сразу за нас обоих:
      - Спасибо, товарищ маршал. Но мы торопимся передать наши корреспонденции в Москву. Вы ж и сами понимаете, как это сейчас важно.
      К. К. Рокоссовский не стал настаивать, и мы ушли заниматься своими делами.
      А вскоре узнали, что Крайова Рада Народова и только что сформированный ею Польский комитет национального освобождения переехали в Люблин.
      Через Военный совет фронта получили приглашение на встречу с Председателем Крайовой Рады Народовой Болеславом Берутом. Поехали в Люблин втроем - Иван Ануфриев, Александр Капустянский и я.
      Много ли дней прошло с момента освобождения Люблина, а вот поди ж ты город ожил, почистился, повеселел. На улицах шумно, особенно много ребятишек. Вновь стоят на перекрестках и площадях газетные киоски, и около них очереди в городе начали выходить газеты. Важно расхаживают по тротуарам монашки. Мелькают конфедератки польских солдат, фуражки офицеров.
      Наш разговор с Болеславом Берутом и начался с того, что он пригласил нас к окну и, показывая на улицу, сказал:
      - Посмотрите, как приходит в себя Польша. Сколько радостных улыбок, какой душевный подъем у всего народа!
      Берут одет в темный костюм. У него высокий лоб, аккуратно подстриженные усы. За стеклами очков - внимательные глаза. И только бледность да ранние морщины напоминают о переживаниях, выпавших на его долю за долгие годы подпольной работы.
      По-русски Берут говорил с большим акцентом, долго подыскивая нужные слова. Но от переводчика категорически отказался.
      - Кошмар оккупации в сознании людей постепенно проходит,- сказал он.- Мы еще точно не знаем, какой ущерб нанесла она стране. Но абсолютно достоверно, что гитлеровские палачи уничтожили миллионы поляков, перебили почти всю интеллигенцию, изгнали многие семьи с их родных мест и заселили эти места немцами... Да, страшная участь ждала польский народ! И если б не Красная Армия...- Взглянул нам прямо в глаза.- Мы, поляки, никогда не забудем братской помощи Советского Союза. Никогда!
      Замолчал, прошелся по кабинету. Опять остановился, продолжил:
      - Сейчас мы представляем в Польше новую власть. Первую истинно народную власть, которая восстановит в стране демократические свободы, уничтоженные пилсудчиками еще задолго до войны. Проведем важнейшие социальные преобразования, в частности, осуществим широкую аграрную реформу... Эмигрантское правительство в Лондоне, своей авантюристической политикой толкающее страну к новой катастрофе, объявлено незаконным.
      Затем Болеслав Берут довольно подробно изложил нам программу своего правительства но военному вопросу.
      - Одной из главных наших задач,- сказал он,- является строительство новой армии, оказание помощи тем частям и соединениям, которые уже сражаются рядом с доблестной Красной Армией. С этой целью на освобожденной территории Польши идет призыв в армию мужского населения. Призываем сразу десять возрастов... Объявлен набор добровольцев и в офицерские школы.
      В заключение Председатель Крайовой Рады Народовой попросил нас, корреспондентов "Красной звезды", почаще информировать своих читателей о первых шагах народной власти в Польше, о том, как громят общего врага фашистов воины Войска Польского.
      - Мы хотим,- сказал Берут,- чтобы вся Красная Армия знала: польские воины будут по-прежнему сражаться вместе с ней. Они самые верные ее союзники!
      На этом наша беседа и закончилась.
      * * *
      Эта двухэтажная каменная дача до войны принадлежала, видимо, какому-то польскому магнату. А совсем недавно в ней отдыхали крупные чины из фашистского гарнизона Варшавы.
      Теперь же в больших и светлых комнатах первого этажа разместился штаб 47-й армии.
      Когда мы приехали на эту дачу, ни командующего, ни члена Военного совета армии, ни даже начальника штаба на месте не оказалось.
      - Они сейчас в другом помещении,- сказал мне майор из оперативного отдела.- Идите мимо вон тех цветочных клумб, затем минуйте сад и там увидите одноэтажное кирпичное строение...
      Пошли. И действительно нашли армейское командование.
      Генерал Н. И. Гусев, командарм 47, принял нас без задержки.
      - Прошу садиться,- сказал он мне и фотокорреспонденту Капустянскому. И сразу же приступил к освещению интересующего нас вопроса: - Армия вчера вместе с частями Войска Польского начала бои за Прагу - предместье Варшавы. На подходе восьмой гвардейский танковый корпус, который должен поддержать стрелковые дивизии. Ну что вам сказать о самой Праге... Это старая и некогда, видимо, довольно сильная крепость. Сейчас враг модернизировал ее сооружения, сосредоточил на подступах танковые части... За вчерашний и сегодняшний дни мы несколько потеснили противника. В настоящее время подтягиваем выделенную нам командующим фронтом маршалом Рокоссовским артиллерию большой мощности. Без нее крепости не взять...
      Мы спросили, как дерется 1-я польская дивизия имени Тадеуша Костюшко.
      - Решительно, инициативно, смело,- ответил командарм.- Во всяком случае, мы довольны поляками...
      Дивизия имени Костюшко действовала совместно со 125-м стрелковым корпусом. Причем на главном направлении. Мы решили съездить в нее.
      Штаб дивизии располагался в подвале женского монастыря. Дежурный провел нас по длинному узкому коридору и остановился перед железной дверью. На стук дверь открылась, и в проеме показался высокий генерал в польской форме. У него было энергичное лицо и темные волосы. На груди - два ордена Красного Знамени и орден Красной Звезды.
      - Проходите, товарищи,- пригласил генерал на чистейшем русском языке.- Мы вас ждем. Нам звонил командующий армией генерал Гусев.
      Комната была небольшой. Мебель состояла из маленького столика, четырех стульев, тумбочки с телефонами и двух железных кроватей.
      Не успели мы осмотреться, как на столе появились кофейные чашечки с горячим и ароматным напитком.
      - Я хочу начать нашу беседу с того, чтобы поблагодарить командование 47-й армии и фронта за ту огромную помощь, которую они оказали дивизии,- сказал генерал Войцех Бевзюк.- Они выделили нам артиллерийскую бригаду большой мощности, полк дальнобойной артиллерии для контрбатарейной борьбы, противотанковую бригаду, бригаду гвардейских минометов и несколько отдельных дивизионов. Кроме того, нас поддерживает полк самоходной артиллерии. Словом, воевать есть с чем.
      Затем по приказанию комдива операторы подполковник Повишкис и капитан Грабер начали знакомить нас с оперативной обстановкой. И в это время зазвонил телефон. Генерал Бевзюк взял трубку. Заговорил теперь уже по-польски. Но понятно и для нас.
      - Да, огонь по парку дадим... А вы оставьте против станции заслон, все же остальные силы бросьте на парк и мост... Время приказа истекает, полковник. Учтите это.
      Раздался негромкий стук в дверь. Генерал, положив трубку, сказал:
      - Войдите...
      Порог переступила пожилая, но еще статная, с властным лицом женщина, одетая в монашеское платье. Мы, находившиеся в комнате, встали, а генерал почтительно предложил гостье стул.
      - Вчера произошло большое недоразумение, пан генерал,- заговорила женщина, оказавшаяся настоятельницей этого монастыря.- Вероятно, вас просто не поняли. Сейчас же я приказала освободить для панства другие, более просторные комнаты на первом этаже. Кроме того, мы можем принять и обеспечить лечением до двухсот ваших раненых, пан генерал.
      - Наших раненых, пани,- поправил настоятельницу генерал.
      - Конечно же наших раненых, пан генерал,- торопливо согласилась та.Конечно же наших...
      - Благодарю, сердечно благодарю за все, что вы нам предложили,- сказал Бевзюк.- Но для штаба нам нового помещения не надо, мы скоро вообще покинем вас. А вот раненых доставим сюда в самые ближайшие часы.
      Когда настоятельница ушла, комдив сказал нам:
      - Вчера мы имели дело с ее помощницей. Попросили чуть-чуть потесниться, чтобы занять пару комнат для штаба и освободить еще восемь - десять для госпиталя. Но та заявила, что нельзя осквернять их монастырь кровью солдат, которые, мол, пришли из большевистской России. Этот подвал мы и то заняли вопреки ее протестам. А от размещения в монастыре раненых вообще отказались. И вот теперь видите, какая перемена... Ох уж эти мне христовы невесты! А ведь для Армии Крайовой они делают все, что от них только потребуют. А с нами вступают в пререкания...
      Справедливости ради скажу, что в дальнейшем этот монастырь все же оказал Войску Польскому необходимую помощь в размещении раненых солдат и офицеров.
      * * *
      Заночевали в соседней с генералом комнате. А на рассвете соединения 47-й армии и части 1-й польской дивизии начали штурм Праги.
      Костюшковцы дрались геройски. В штаб то и дело поступали донесения об отваге и мужестве солдат и офицеров дивизии. Так, подразделение капитана Рембеза одним из первых ворвалось в Прагу, но тут же было контратаковано превосходящими силами врага. Капитан в этой схватке был ранен, но продолжал руководить боем.
      - Вперед! - говорил он солдатам ослабевшим голосом.- Вперед! Там нас ждут тысячи порабощенных братьев!
      Подразделение опрокинуло противника и пробилось к Висле.
      В другом месте в сложную обстановку попала рота подпоручника Янишевского. Целых четыре часа ее воины отбивали натиск полнокровного гитлеровского батальона. А когда стало совсем туго, Янушевский сумел связаться с соседним советским артиллерийским дивизионом и попросил огня. Ему тут же пришли на помощь...
      Батарея подпоручника Светковского была атакована восьмью вражескими танками. В бою погибли все расчеты. Тогда Светковский сам встал к одному из орудий и подбил две бронированные машины. На помощь польским артиллеристам вскоре пришла батарея советских самоходных орудий. Но, к сожалению, подпоручник Светковский к этому времени получил тяжелое ранение и умер на руках у наших самоходчиков...
      В Прагу почти одновременно вошли 1-я польская, 76, 175 и 143-я советские дивизии. Уцелевшие гитлеровцы в панике бежали за Вислу.
      Когда мы въехали на улицы Праги, этот пригород Варшавы был объят огнем и дымом. К тому же враг продолжал обстреливать его из-за реки. Но, несмотря на это, все оставшееся население от мала до велика высыпало на улицы. Ликующая толпа с таким безудержным темпераментом приветствовала советские и польские войска, что командованию вскоре пришлось применить для наведения порядка даже специальные машины с громкоговорителями.
      - Уважаемые жители Праги! - вещали наши радисты.- Мы сердечно приветствуем ваше освобождение от фашистского ига. Спасибо за восторженный прием и теплые чувства благодарности. Но должны напомнить вам, что война не окончена, враг не добит и в любую минуту может снова перейти в контратаку. Дайте пройти по своим маршрутам машинам, пушкам и танкам, сойдите на тротуары..
      Жителей Праги конечно же можно было понять. Ведь после стольких лет жестокой оккупации, унижений и убийств пришла наконец долгожданная свобода! Как тут уймешь радость, скроешь счастливые слезы!
      Прямо на улицах, в толпах народа, берем интервью.
      Мария Турек:
      - Я никогда не забуду эти минуты! Словно из ночи сразу попала в день...
      Муж Марии, Станислав Турек, был арестован гитлеровцами еще в 1943 году и повешен. Младший сын, тоже Станислав, погиб в боях за свободу Польши. Старшего, Владислава, фашисты отправили в Германию, где он умер. Дочь Янину взяли прямо из больницы, и сейчас она батрачит на немецкого кулака где-то в Баварии. Если еще жива, конечно...
      Мария Турек плачет и смеется, обнимая нас...
      Ян Рудковский, профессор, хирург:
      - Нет слов, чтобы выразить свои чувства. Спасибо! Желаю вам скорой победы над нашим общим врагом. Пусть живет долгие годы маршал Сталин!
      Профессору 72 года. До прихода гитлеровцев у него была большая практика. Он вел и научную работу. В дни же оккупации не захотел сотрудничать с нацистами и перебивался тем, что торговал зажигалками...
      Владислав Лещинский, рабочий, маляр:
      - Я с двадцать второго июня сорок первого года был уверен, что Гитлер обязательно сломает себе хребет в России. И еще был уверен, что свобода для Польши придет именно с востока. Так что добро пожаловать на польскую землю!
      Вечером у развалин жилого дома, некогда стоявшего на самом берегу Вислы, мы с Капустянским совершенно случайно увидели маршала К. К. Рокессовского, члена Военного совета фронта генерал-лейтенанта К. Ф. Телегина и командующего артиллерией генерал-полковника В. И. Казакова. Они смотрели отсюда за реку, на горящую Варшаву. Смотрели молча. Лица у всех троих были напряженны и суровы.
      Александр Капустянский конечно же не мог пропустить такого момента и тут же нацелился фотоаппаратом на К. К. Рокоссовского. Но командующий резко обернулся, сказал:
      - Не надо, товарищ корреспондент! Видите, какая там беда. Не надо!
      Да, там, за Вислой, властвовали огонь, голод, смерть...
      До нас довели, что произошла смена командующего фронтом. Вместо К. К. Рокоссовского на эту должность пришел Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Коллектив, воспитанный К. К. Рокоссовским, пришелся даже ему, очень требовательному полководцу, по душе, о чем он неоднократно заявлял и сам.
      Тем временем завершилась подготовка к операции, которая позднее войдет в историю Великой Отечественной войны как Висло-Одерская. И 12 января 1945 года она началась сокрушительным ударом по врагу войск 1-го Украинского фронта. 14 января вступил в действие 1-й Белорусский фронт.
      Уже в первый день 61-я, 5-я ударная и 8-я гвардейская армии прорвали оборону врага с магнушевского, а 69-я и 33-я армии - с пулавского плацдарма. Во второй день в прорыв двинулась сначала 1-я, а потом и 2-я гвардейские танковые армии. Севернее Варшавы перешли в наступление 47-я армия и 1-я армия Войска Польского.
      Стремительный выход 2-й гвардейской танковой армии в район Жирардув, Сохачев, то есть в тыл варшавской группировки войск противника, а также захват 47-й армией противоположного берега Вислы севернее Варшавы поставили врага в безвыходное положение, и он начал поспешный отвод войск из польской столицы.
      17 января в Варшаву вступили части 1-й армии Войска Польского, а также 47-й и 61-й советских армий. А где-то часа в два дня мы с фотокорреспондентом Капустянским и корреспондентом Совинформбюро Пономаревым тоже оказались у развалин знаменитого Королевского замка.
      Да, на месте когда-то величественного здания высились сейчас лишь груды битого кирпича. А неподалеку осел, будто подплавленный снизу адским огнем, самый старинный костел Варшавы - святого Яна. Бронзовая колонна Сигизмунда III тоже свалена с пьедестала...
      По дороге сюда мы уже видели немало разрушенных и сожженных врагом советских городов и селений. Нас потрясла участь Чернигова и Гомеля, Смоленска и Минска, Севастополя и Киева. И вот - Варшава...
      Мы пробираемся по улицам города узкими петляющими тропинками. Набережная Костюшко, улица Варецка, плац Наполеона, улица Травгутта, Госпитальная, Краковское предместье, Маршалковская... Ни одного целого здания! Особенно жуткое впечатление производят выгоревшие изнутри коробки домов. Невозможно себе даже представить, что по этим вот заваленным теперь битым кирпичом тротуарам некогда катились шумные толпы людей. Сейчас - безлюдье и тишина. В воздухе - удушливый запах гари.
      В районе главного вокзала встречаем наконец первого варшавянина. Он называет себя Станиславом Веховским, рабочим городской бойни. Худой и синий от холода, одетый в легкое рваное пальто, Веховский являет собой жалкое зрелище. Капустянский тут же отвинчивает свою флягу, наливает в крышку немного спирта и протягивает поляку.
      - Выпейте, погрейтесь...
      Пономарев угощает Веховского ломтем хлеба с салом.
      - Я вас, паны, поведу к самому выдающемуся герою Варшавы,- говорит, постепенно приходя в нормальное состояние, поляк.- Желание и время есть у вас увидеть его?
      - Есть...
      Через хаос Старого Мяста идем по направлению к Висле. И вскоре оказываемся у приземистого длинного здания. Его стены снаружи буквально исклеваны пулями и осколками. В двух местах разворочена крыша. Окна заколочены досками.
      - Польский государственный музей,- уважительным тоном .пояснил Станислав Веховский.
      Осматриваемся. На воротах и дверях - знакомые дощечки: "Мин нет". Входим в ворота, минуем заваленный снегом двор. Веховский открывает одну из дверей и приглашает:
      - Сюда, паны, надо на второй этаж...
      На ступенях лестницы - щебенка, бумажный хлам, сломанная мебель...
      - Тут. Постучитесь,- шепотом говорит наш проводник.
      Тихонько стучимся в дверь.
      - Проше! - раздается голос изнутри.
      Входим.
      Навстречу нам из-за стола поднимается взлохмаченный человек в потрепанной шубе. Он уже пожилой, на лице многодневная рыжеватая щетина. Он не испуган, нет, скорее просто удивлен появлением советских офицеров. Вопросительно смотрит из-под очков на Станислава Веховского.
      - Профессор Станислав Лоренц,- представляет нам мужчину Веховский.Генеральный директор Польского государственного музея...
      И - к Лоренцу:
      - Пан профессор, я привел к вам советских корреспондентов...
      Неужели это и есть "самый выдающийся герой Варшавы"?
      * * *
      - Я, паны офицеры, в совершенстве знаю русский язык, поэтому переводчика нам не потребуется,- говорит между тем профессор. И сокрушенно разводит руками.- К сожалению, ни кофе, ни чая, ни даже горячей воды у меня нет. Как видите, даже посадить вас не на что...
      Мы, как можем, успокаиваем профессора. Но он все же еще долго извиняется. А когда Капустянский, вспомнив о своей спасительной фляге, протягивает ее Лоренцу, профессор вдруг шумно всхлипывает. Тут уж мы совсем не знаем, что делать.
      - Извините,- говорит наконец профессор.- Ведь столько пережито... Только вчера был в лагере, думал, что и живым из него не выберусь. А сегодня снова в своем музее, которому принадлежала и принадлежит вся моя жизнь... Да, лагерь наш захватили ваши танкисты. Я сразу же сказал советскому полковнику, кто я такой, и он... Представляете, мне поверили на слово! Больше того, дали автомобиль, охрану. Я приехал в музей как раз в тот момент, когда ваши и польские саперы уже разминировали это здание... Пока я ничего показать вам не могу, но скажу откровенно: оккупантам достались далеко не все шедевры нашего музея. Далеко не все!
      - А как к вам относились гитлеровцы? - спросил Пономарев.
      - Как к поляку,- просто ответил профессор.- Правда, мои знания, моя известность в Европе и Америке сдерживали их. Но все же дважды мне угрожали смертью, трижды арестовывали и тысячи раз унижали мое человеческое и национальное достоинство... За что арестовывали и угрожали смертью? Я помогал восставшим, доставал для них взрывчатку, а однажды привез им целый грузовик немецкого оружия.
      Потом мы многое узнали об этом удивительном человеке и от официальных польских властей. И мысленно согласились со Станиславом Веховским, назвавшим профессора Лоренца выдающимся героем Варшавы.
      Здесь следует сказать, что профессор Станислав Лоренц еще за несколько дней до начала войны был проинформирован своими английскими друзьями о неизбежности военного нападения фашистской Германии на Польшу. Поэтому еще до 1 сентября 1939 года он начал принимать меры к рассредоточению и помещению в безопасные места наиболее ценных фондов музея. Так, 26 августа было вывезено триста ящиков с художественными произведениями первой категории. 31 августа отправлено еще пятьсот.