П. И. Батов поражал своей необыкновенной живостью, энергией, внутренним огнем, который отражался на его лице, в глазах и даже в голосе. Я много раз слышал его разговоры с командирами корпусов, дивизий, полков. Это были дельные, короткие разговоры, без нервозности и ругани, в которых, однако, чувствовалась воля, твердость. Решения принимались быстро и, как правило, учитывали в себе мнения как его ближайших помощников по штабу, так и тех командиров, которые должны были их выполнять.
      Мне известно, как остро дебатировался перед наступлением вопрос об использовании в бою конницы. Ведь в современном бою, насыщенном массой техники и автоматического оружия, она была довольно уязвимой. И вот штаб 65-й армии, штабы кавалерийских и танковых корпусов в конце концов пришли к единому решению: "заковать" кавалеристов в своеобразные танковые ромбы. Делалось это на практике так. В каждом танковом корпусе две бригады клином входили в прорыв, по мере продвижения расширяя его основание. А в расчищенный танками район тут же врывались кавалерийские корпуса. За ними начинали двигаться третьи бригады танковых корпусов, образуя как бы тыльную часть ромба. Такое построение боевого порядка надежно ограждало конницу от контрударов противника.
      Хорошо было продумано и авиационное обеспечение операции. Благодаря всему этому наши войска в ночь на
      11 ноября уже вышли на оперативный простор.
      * * *
      По рекомендации политотдела 61-й армии два дня проработал в 76-й гвардейской стрелковой дивизии. Это соединение совсем недавно влилось в войска нашего фронта, но и за короткий срок сумело уже не раз отличиться. Дивизия одной из первых форсировала Десну, активно участвовала в боях за Чернигов. Сейчас она вела тяжелые бои за рекой Брагинкой, пробиваясь на Калинковичи. Ее командир генерал А. В. Кирсанов, как мне подсказали, имел хорошую привычку при каждом удобном случае лично беседовать с людьми, совершившими подвиг. Вот я и застал генерала как раз за одной такой беседой с двумя воинами соединения, первыми преодолевшими заболоченную реку Брагинку.
      В небольшом деревянном домике, наскоро срубленном дивизионными саперами, стоял самодельный стол, и за ним сидели трое - комдив, помощник командира взвода Иван Копавец и старший сержант Владимир Сокольский.
      - Вымок небось весь, зуб на зуб не попадает, а тут еще сердце заходит от того, что тебя там, впереди, ждет. Так или примерно так? - спрашивал генерал у Копавца.
      - И так, товарищ генерал, и не так... Мокрый, это верно. До ниточки, до костей... И сердце не на месте, тоже верно. Но какой-то внутренний голос то и дело подсказывает: спеши, режь проволоку, быстрее веди через нее людей...
      - Знаешь, Иван Николаевич, а ведь этот внутренний голос долгом называется.
      - Не знаю, товарищ генерал, как он называется, но я его слышал и ему подчинялся... Сначала полз и резал проволоку. А когда ихняя траншея показалась, меня будто что-то подкинуло. Вскочил, "ура" закричал - и вперед...
      - А за тобой весь взвод, так?
      - Так, товарищ генерал...
      - Вот оно, какое значение имеет пример командира! Если командир герой, то и взвод у него геройский. Командир мямля - и взвод весь мямля. Так?
      - Только так, товарищ генерал. У одного и задача выполнена, и потери ничтожны. А другой и вперед не продвинулся, и всех людей положил...
      - А ты откуда, Иван Николаевич, родом?
      - С Кубани, товарищ генерал.
      - Письма из дома получаешь?
      - Как же. И от жинки, и от матери.
      - Дай-ка мне адресок, я сообщу им, как ты тут у нас воюешь...
      Примерно такой же разговор состоялся у комдива и с Василием Сокольским, который только в одном бою уничтожил одиннадцать гитлеровцев.
      А затем А. В. Кирсанов вручил обоим орден Красной Звезды. Пожелал новых боевых успехов, новых наград. И пригласил:
      - А теперь, дорогие товарищи, прошу вас пройти вот в эту дверцу. Приглашаю пообедать со мной, чарку принять в честь ваших орденов...
      Вот каким был комдив генерал-майор А. В. Кирсанов! Его любили, ему верили все бойцы и командиры соединения. И шли по его приказу и в огонь и в воду.
      * * *
      Весь день противник вел по нашим позициям беспокоящий огонь из орудий и минометов. Весь день бойцы и командиры роты старшего лейтенанта Полозова почти не выходили из укрытий. И только к вечеру стало относительно тихо.
      Вскоре подошла полевая кухня. Запахло наваристым борщом. Привезли и почту. Ее в роту доставил агитатор полка капитан Кошелев. Он же раздал бойцам и листовки, только что выпущенные политуправлением фронта.
      - Может, собрать всех и организовать громкую читку? - предложил Полозов.
      - Не надо. Пусть каждый читает сам,- ответил ротному Кошелев.
      Да, есть такие листовки, содержание которых не требует ни предисловий, ни разъяснений...
      Минометный расчет сержанта Суркова первым в роте справился с обедом. И тогда его командир, скрутив козью ножку и прикурив, сказал:
      - А ну, придвигайтесь-ка ближе, братцы. Прочтем листовку...
      "Смерть немецким оккупантам. Прочти и передай товарищу!" - так начиналась эта листовка.
      - "Письмо из белорусской деревни Зеленый Дуб,- читал дальше Сурков.Дорогие наши бойцы, командиры, а также политработники! Пишут вам Марья и Дарья Остаповичи из белорусской деревни Зеленый Дуб. Не знаем, дойдет ли это письмо до вас или нет. Если же дойдет, то мы бы хотели, чтобы вы знали всю правду о нашей невыносимой жизни в фашистской неволе. Скоро, наверно, не будет на белорусской земле ни людей, ни селений. Враг лютует так, что ни в одной книжке такого не прочтешь и ни на одной картине не увидишь. У нас за месяц оккупации убито и повешено 42 души - от малого до старого. Не осталось ни одной девушки, ни одного парня - вся молодежь угнана на каторгу в Германию. А в марте новое злодейство: фашист забрал всех малолетних детей и отправил их в Бобруйск. Там из них выкачивают кровь для фашистских госпиталей. Ребята умирают... У нас нет слез, чтобы оплакивать их. Нет голоса, чтобы по христианскому обычаю попричитать... Враг кругом бьет, насилует, жжет, убивает... Когда придете, наши родные и долгожданные? Спасите нас, вызволите из когтей кровожадных фашистов!"
      Сурков кончил читать и как-то неестественно закашлялся. Я посмотрел на других минометчиков. Здесь сидели ефрейтор Колонка, красноармейцы Мальцев и Ахметов. Лица у пих были вытянутые, глаза горели огнем ненависти. Я знал, что и у Суркова, и у Колонки, и у Ахметова были дети...
      Тяжелая пауза продолжалась до тех пор, пока Мальцев не спросил у Суркова:
      - Ну когда же, товарищ сержант, нам прикажут идти дальше?!
      Тот ответил:
      - Точно не скажу, по верю, что скоро...
      Конечно, сержант точно ничего не знал. Да и не мог знать. Но ответил подчиненному так, как подсказывало ему сердце...
      В это время мимо минометчиков куда-то торопливо прошел сначала старший лейтенант Полозов, затем капитан Кошелев и их непосредственный начальник капитан-артиллерист Сухин. Интуиция и опыт бывалого воина тут же подсказали Суркову, что эта беготня начальства неспроста, и он подал команду:
      - Расчет, к бою!
      Через некоторое время в траншее показались Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, командующий уже 1-м Белорусским фронтом генерал армии К. К. Рокоссовский и командующий 65-й армией генерал-полковник П. И. Батов. За ними шли и другие генералы, да только сержант Сурков назвать их не мог. А вот этих троих он и по портретам в газетах знал, и видел лично...
      На первых порах военачальники вроде бы и не заметили минометчиков. Прошли мимо, направляясь к ротному наблюдательному пункту. А вот когда шли обратно, генерал армии Рокоссовский неожиданно остановился, спросил командира расчета:
      - Сержант Сурков?
      - Так точно, товарищ командующий! Сержант Сурков и его расчет, поддерживаем огнем вторую стрелковую роту!
      - Старый знакомый,- пояснил Рокоссовский маршалу Жукову.- Вместе воевали под Сталинградом. Я тогда ему еще орден Красного Знамени в госпитале вручал.
      И - к Суркову:
      - Долго в госпитале тогда пролежали?
      - Два месяца, день в день. А после Курской дуги еще чуть ли не с полгода провалялся. В полк вернулся уже за Днепром...
      Маршал Г. К. Жуков лично проверил, какой обзор имеют минометчики. Похвалил Суркова за грамотность и старание. И тут сержант совсем осмелел, вскинул руку к головному убору:
      - Товарищ Маршал Советского Союза, разрешите обратиться с вопросом?
      - Обращайтесь...
      - Скажите, когда начнем освобождать Белоруссию? Военачальники переглянулись. И Г. К. Жуков ответил:
      - Ваше нетерпение понятно. У каждого советского человека неспокойно на душе, пока его землю топчут фашисты. Ну что вам ответить, сержант?.. Будьте всегда готовы со своим расчетом по первому приказу пойти вперед. Час Белоруссии не за горами...
      Шел уже июнь 1944 года. И час Белоруссии действительно был не за горами. Ведь именно белорусское направление было избрано Ставкой Верховного Главнокомандования главным для Красной Армии в наступательных действиях летней кампании. Но ни генерал К. К. Рокоссовский, ни маршал Г. К. Жуков не могли, конечно, сказать об этом сержанту Суркову. Пока не могли.
      * * *
      В политотделе 65-й армии меня познакомили с выписками из оперативных документов, захваченных на днях в штабе одной из разгромленных вражеских дивизий. Вот некоторые из этих выписок:
      "24 июня, 0 часов 40 минут. Из полков передают, что они подверглись сильной бомбардировке. Есть потери.
      Двадцать минут назад русские ночные бомбардировщики атаковали район нашего штаба. Убито два офицера...
      1 час 50 минут. Воздушные налеты русских продолжаются. Ни в полках, ни в штабе никто не спит...
      2 часа 40 минут. Ночь становится похожей на кошмар. Откуда у русских столько самолетов и бомб!..
      2 часа 50 минут. На шоссе взорван мост. В лесу западнее Глусска подожжен склад с боеприпасами. Это уже работа партизан...
      3 часа 20 минут. Повреждена телефонная связь со . 2-м и 3-м полками. Бомбежка продолжается...
      8 часов. Русские начали наступление. О масштабах его можно только догадываться. Но начало не сулит нам ничего хорошего. По оценке командиров полков, такого яростного нажима они не видели ни на Дону, ни под Курском... Во 2-м полку за два часа боев насчитываются сотни убитых и раненых...
      14 часов. Наши контратаки и ввод в бой резервных частей, кажется, ни к чему не привели. Русские продвигаются по всему фронту дивизии. Штаб сидит на чемоданах...
      18 часов. Ведем бой с русскими танками..."
      Действительно, во второй половине дня 24 июня в брешь, пробитую в обороне врага частями 18-го стрелкового корпуса 65-й армии, командование бросило гвардейский танковый корпус. Сметая на своем пути неприятельские заслоны, танкисты уже вечером достигли района Кнышевичей. А на следующий день в сражение вступила конно-механизировапная группа генерала И. А. Плиева. Час Белоруссии настал!
      Но на северном участке, по сведениям из штаба фронта, наступление развивалось медленнее. Болота у переднего края обороны противника затрудняли действия артиллерии и механизированных войск. Но и тут 26 июня наступил перелом.
      Советские танки, а за ними и стрелковые части быстро приближались к Бобруйску. И 28 июня взяли его в кольцо, заперев в городе многотысячную группировку войск противника.
      В полдень же наша авиационная разведка донесла, что на дорогах севернее Бобруйска ею обнаружены колонны вражеских грузовиков, танков, много пеших войск на марше. К. К. Рокоссовский приказал авиаторам перепроверить свои первые наблюдения. Сведения о движении фашистских колонн подтвердились...
      Перед командованием фронта встал вопрос: что делать? Налицо были явные намерения противника деблокировать свои войска, окруженные в Бобруйске. У нас резервы есть, но вот быстро сосредоточить их в нужном месте не представлялось возможным.
      - Ударим авиацией,- решил К. К. Рокоссовский. Маршал Г. К. Жуков, представляющий Ставку Верховного Главнокомандования, одобрил это решение.
      В течение полутора часов более 500 советских самолетов штурмовали колонны врага, засыпали их бомбами, разили из пушек и пулеметов. Это был едва ли не один из самых сильных ударов нашей авиации по противнику за все время войны.
      К вечеру из наступающих армий фронта начали поступать сообщения:
      - Двигаемся вперед, не встречая сопротивления противника.
      Пленный немецкий обер-лейтенант, командир артиллерийской батареи, несколько позже скажет о бомбежке 28 июня так:
      - Это был сущий ад. Никто из нас такого кошмара еще не видел. В моей батарее разбило все орудия, уничтожило все автомашины и, кажется, всех людей. Я уцелел чудом...
      Так враг расплачивался за сожженную и истерзанную им Белоруссию. Но не покоренную Белоруссию!
      * * *
      Чем ближе памятная всему миру еще по 1812 году река Березина, тем слышнее становится тяжелое дыхание грандиозной битвы, которую ведут с врагом соединения и части 1-го Белорусского фронта. Как раскаты грома, грохочет артиллерия. Гудят в небе краснозвездные бомбардировщики и истребители.
      Но не только на слух определяешь приближение места, где дерутся не на жизнь, а на смерть многотысячные армии. Вскоре взору открывается, так сказать, послесловие битвы, где орудия уже отгрохотали, где рассеялся пороховой дым и где советская сила одолела фашистскую. Вон в кустах почти рядом с дорогой стоят два немецких "фердинанда". Оба порыжели от огня, хотя на одном все еще можно разобрать номер - "201". У ближнего пробита башня, а пушка с раздвоенным дулом поднята вверх. Кажется, что "фердинанд" поднял руку, давая понять, что он уже не в силах сопротивляться. Второй как-то беспомощно завис на гребне пригорка, задрав высоко гусеницы, а пушкой едва не касаясь земли. Можно только представить силу того артиллерийского огня, который вот так, словно играючи, смог расправиться с многотонными стальными громадами.
      Еще дальше от дороги - остовы сгоревших автомашин, тягачей, бронетранспортеров. Вражеская колонна, по всему, была велика. Насчитываем 87 автомашин, 24 бронетранспортера.
      Встречается колонна пленных, в 500-600 солдат и офицеров. Вид у фашистов далеко не воинственный. Больше того, жалкий. Небритые, какие-то почерневшие лица; одежда и обувь в грязи; смотрят на нас с непривычной угодливостью. А ведь когда-то мечтали о мировом господстве.
      - Откуда? - спрашиваем у конвоира.
      - Из-под Бобруйска...
      К Березине подъезжаем уже в темноте. На той стороне горит все, даже отдельные деревья, и багровые отсветы пожара падают на воду. Паром, машины, кусты, люди - все кажется красным. И даже свет луны вроде бы красный.
      Переночевав у саперов и спозаранку объехав стороной разрушенный и дымящийся Бобруйск, выскакиваем на Минское шоссе. Через четыре-пять километров - новая картина страшного побоища. Здесь советские войска уничтожили едва ли не дивизию противника. Все пространство, которое охватывает взор, загромождено машинами, орудиями, минометами, повозками. В кустах - легковые автомашины "опель" и "мерседес". Рядом с ними валяются чемоданы, рации, противогазы, шинели, плащ-палатки, автоматы... В ряд стоят восемь 105-мм орудий. Они исправны - хоть в бой. Еще орудия, три шестиствольных миномета, два танка...
      Около вражеского станкового пулемета - группа наших раненых бойцов. Едут с передовой. И вот остановились отдохнуть. Шумно разговаривают. Подходим. Пулемет, оказывается, не просто пулемет, а историческая достопримечательность. Вернее, его хотели сделать такой достопримечательностью. На щите видим карту походов, в которых участвовал расчет этого пулемета. От Берлина белая стрела идет к Варшаве, потом к Бресту, Минску, Юхнову, Калуге, Малоярославцу. Тут стрела обрывается. Рука фашистского пулеметчика нарисовала контуры кремлевских стен. Под ними видна стертая, но все равно заметная надпись - "Москва". Отсюда идет уже синяя стрелка - Юхнов, Рославль, Карачев, Рогачев, Жлобин... Дорога отступления.
      - В наш музей его бы надо,- говорит раненый старшина.
      - Вот нашел чего - в музей! В Березину его! - запальчиво говорит сержант.
      - Самое ему место - на переплавку. К нам, на Урал, в мартен,- ставит точку третий раненый.
      И он, пожалуй, прав.
      * * *
      Второй день не можем догнать штаб 1-го отдельного гвардейского танкового корпуса, части которого уже приближаются к Минску.
      Пока не встретили по пути ни одного целого селения. Их уничтожают отходящие части 9-й вражеской армии.
      Как известно, некогда этими же дорогами бежали полки армии Наполеона. Но теперешние "завоеватели мира", используя новейшие средства передвижения, в скорости бегства конечно же превосходят французов.
      Часто на дороге встречаются щиты, на которых по-русски и по-немецки написано: "Прием пленных". У одного такого пункта, расположенного в лесу, останавливаемся. Внимание сразу же привлекают горы автоматов, касок, мешков с письмами, ящиков с документами. Лейтенант Михаил Сапожков, начальник пункта, устало говорит:
      - Приняли и отправили дальше две тысячи восемьсот пленных немецких солдат и офицеров. А вот еще ведут...
      Привели группу офицеров. Двое - в женских платьях. Обер-лейтенант - в самотканом белорусском платье. На груди и рукавах вышивка.
      - Из какой дивизии?
      - Из сорок пятой...
      Сапожков говорит:
      - Бывает и такое. На днях даже генерал в женском платье попался. Сводку Совинформбюро за первое июля не слышали? Придут газеты - прочитайте. Фамилия генерал-майор Гаман... Наш генерал его спросил: "Что же вы, господин Гаман, не покончили с собой? Ведь вы в своих собственных приказах изображали советский плен как предательство нации, родины. Утверждали, что большевистский плен это обязательная и мучительная смерть. А почему же сами предпочли плен?" Гаман лишь смотрит волком и молчит.
      Позднее я прочитал в сводке Совинформбюро за 1 июля:
      "...В числе пленных - комендант города Бобруйска генерал-майор Гаман. Этот гитлеровский генерал был в свое время комендантом города Орла и жестоко расправлялся с мирными советскими гражданами. Чрезвычайная государственная комиссия в своем сообщении "О злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в городе Орле и Орловской области", опубликованном 7 сентября 1943 года, указывает на палача генерала Гамана как на одного из главных организаторов массовых убийств невинных мирных жителей".
      Вот какие "экземпляры" попались в плен под Бобруйском!
      Впрочем, другие тоже не лучше. Хотя и рангом гораздо ниже. Одного фельдфебеля, например, задержали в окрестностях деревни Красный Берег, что вблизи Бобруйска. Там гитлеровские варвары устроили лагерь для малолетних советских детей. У них фашистские врачи выкачивали кровь, которая потом использовалась в немецких госпиталях.
      Наши воины нашли в лагере сотни трупов детей, которых гитлеровцы не успели сжечь. А оставшиеся в живых имели предельную степень истощения. И потом, несмотря на экстренные меры советских врачей, многие из них тоже погибли.
      Спрашиваю фельдфебеля:
      - Вы немолодой уже человек. У вас, наверно, тоже есть дети. Как же вы могли работать в таком лагере?
      - Приказ...
      - Приказ. Но вы же не эсэсовец, а из регулярной воинской части. Значит, армия так же зверствует, как и эсэсовцы?
      - Приказ...
      - Чей приказ?
      - Я и еще несколько солдат были направлены в этот лагерь по приказу командира полка.
      - Много детей погублено в лагере?
      - Не знаю. Я лишь развозил контейнеры с кровью по нашим госпиталям.
      - И в госпиталях знали, что эта кровь - детская?
      - По-моему, знали...
      Жители деревень Ухватовка, Козловичи, Ласки, что в Рогачевском районе, позднее рассказывали нам о массовых облавах на детей, проводимых гитлеровцами в мае - июне 1943 года.
      Облавы на детей. Выкачивание из них крови. Чем можно оправдать такое чудовищное злодейство? И можно ли?
      * * *
      В третьем часу утра нашу машину неожиданно задержал военный патруль в танковых комбинезонах.
      - Кто такие? Куда? Откуда?
      Под дулами автоматов предъявляем документы. Начальник патруля долго их рассматривает, затем возвращает и говорит:
      - Извините, товарищи корреспонденты, но тут еще бродит столько фашистов, что мы постоянно в боевой готовности. Не советовал бы и вам ездить по ночам...
      - Мы третий день ищем штаб вашего корпуса. Танкисты начали о чем-то перешептываться между собой. Потом все тот же начальник патруля сказал:
      - Подайте немного назад, там будет стрелка, показывающая направо. Поезжайте по той дороге.
      Через несколько минут, уже в лесу, нас снова задержали.
      - К генералу Панову,- ответили мы на вопрос офицера.
      Пропустили.
      И вот мы уже у командира корпуса. Генерал М. Ф. Панов сидит на сбитом из чурок стуле, держит в правой руке микрофон и кому-то громко говорит:
      - Не надо столько подробностей. Их в донесении приведешь. Говори главное: потушили пожар или нет? Потушили... А как мост? Не поврежден? Очень хорошо! Теперь главное - упредить фашистов в захвате стыка дорог из Могилева и Бобруйска на Минск... Лимаренко! Лимаренко! Смотри на карту. От тебя до стыка - двадцать километров. Захватишь - сегодня же будешь в Минске, не захватишь опять длительные бои... Вперед, Лимаренко, вперед!..
      Наконец комкор отложил микрофон, вытер платком вспотевший лоб и спросил нас:
      - Кто такие? С кем имею дело?
      Мы представились. Глаза у Панова потеплели. Он тут же пояснил, что только что говорил по рации с командиром танковой бригады полковником П. А. Лимаренко.
      - Мчимся вперед, пока враг не опомнился. До сих пор удавалось захватить даже некоторые исправные мосты. Крупные узлы сопротивления обходим, оставляем пехоте... Нас, пожалуй, могла бы задержать двенадцатая танковая дивизия противника, но мы сумели зайти ей в тыл, разгромили основные силы, а остатки отбросили в направлении Червеня... До Минска осталось восемьдесят километров. Если захватим узел дорог, сегодня же будем в столице Белоруссии.
      Я впервые видел генерала М. Ф. Панова. Но слышал, что это энергичный, волевой генерал. Корпусом командует давно, командует хорошо, со знанием дела, с инициативой. Его соединение еще с Донского фронта взаимодействует с 65-й армией. Так что генерал-полковник П. И. Батов и генерал-майор М. Ф. Панов понимают друг друга с полуслова. Этим во многом объясняются успехи и армии и корпуса.
      У генерала времени было в обрез. Кроме того, он чрезвычайно устал. Но Панов относился к тому типу военачальников, которые хорошо понимают значение и силу печати. И уважают ее представителей. Поэтому он сразу же приказал одному из работников штаба корпуса:
      - Капитан, дайте-ка наградные листы, которые мы еще не успели отправить...
      И - к нам:
      - Конечно, было бы, наверное, лучше встретиться с самими героями. Но, честно скажу, сейчас это сделать не так-то легко. Пожалуй, даже невозможно. Их вам и не догнать и не найти... А некоторых вообще уже нет, сложили голову за Родину... Так что поработайте хотя бы с документами. А я, извините, занят...
      И комкор снова взялся за микрофон.
      Читаю принесенные капитаном наградные листы. И словно воочию представляю описываемые в них события.
      ...Окруженные в Бобруйске гитлеровцы частью сил устремились по дороге, идущей вдоль Березины на северо-запад. Закрыть эту лазейку, а заодно захватить и мост через реку поручили танковому батальону капитана Н. А. Изюмова. С ним взаимодействовала группа автоматчиков под командованием капитана И. И. Голоконенко.
      Сблизившись с противником, капитан Изюмов увидел на дороге, ведущей к мосту, настоящее столпотворение. Пехота, кавалерия, машины, пушки, повозки все сбилось в кучу. Здесь были тысячи гитлеровских солдат и офицеров. Перевес явно на стороне врага. Но комбат раздумывал недолго. Поняв, что дело тут не в численности, а во внезапности и стремительности, он дал команду открыть по этому скоплению огонь из всех видов оружия и на полном ходу атаковать колонну.
      Атака наших танкистов и автоматчиков в самом деле оказалась для противника неожиданной. Поэтому он не сумел оказать советскому отряду серьезного сопротивления. И все же один из фашистских снарядов пробил броню машины Изюмова и тяжело ранил капитана в ноги. Какое-то время он еще руководил боем по радио. Но вот в башню ударил второй снаряд. На этот раз капитан Н. А. Изюмов получил уже смертельное ранение...
      Мстя врагу за своего командира, танкисты еще стремительнее ринулись к мосту, давя гитлеровцев, их орудия, машины, повозки. Мост через Березину был захвачен. И затем удерживался вплоть до подхода передовых частей 9-го танкового корпуса.
      - Я хорошо знал Изюмова,- оторвался тем временем от микрофона генерал М. Ф. Панов.- Редкой храбрости был командир! Несмотря на свою относительную молодость, успел повоевать под Москвой, Сталинградом, на курской и орловской земле... Ему бы жить да жить. Но война, к сожалению, беспощадна... Вот, представил его к званию Героя Советского Союза. Ну а там как вышестоящее начальство решит...
      К высоким наградам были представлены и еще два комбата: танкового капитан К. И. Наумов и мотострелкового - майор И. Г. Кобяков.
      Стало уже совсем светло. И тут адъютант комкора шепнул нам:
      - А не пойти ли нам куда в другое место? Дадим-ка генералу минут тридцать - сорок отдохнуть...
      Но как ни тихо шептал адъютант, Панов все же расслышал. Запротестовал. Но мы настояли на его отдыхе.
      Но перед тем как уйти вздремнуть, М. Ф. Панов сказал адъютанту:
      - Не исключено, что корреспондентам для поездки в Минск потребуется охрана. Передайте от моего имени начальнику штаба об этом...
      Где-то около 12 часов дня из 15-й гвардейской танковой бригады пришла радиограмма: "Вступаем в Минск, сопротивление пока незначительное".
      Итак, 80 километров до столицы Белоруссии танкисты прошли всего за каких-то 5 часов. За словом "всего" конечно же подразумеваются тяжелые бои едва ли не на каждом километре.
      - Ну как настроение? - спросил у нас генерал М. Ф. Панов. Сам он после получаса чуткой дремы выглядел очень бодро.
      - Самое хорошее, товарищ генерал.
      - Думаю, что вам надо немедленно отправляться в Минск. А то вас опередят коллеги из Третьего Белорусского. Уверен, что войска этого фронта тоже уже в Минске... Но без охраны не пущу, даю вам штабной "виллис" и несколько автоматчиков.
      Мы поблагодарили комкора за заботу и начали собираться в путь.
      * * *
      Вчера поздно вечером, без особых приключений добрались до Минска. Город еще горел. Где-то неподалеку то и дело раздавались автоматные и ружейные выстрелы.
      Полковник П. А. Лимаренко отсоветовал нам совершать ночное путешествие по городу.
      - Во-первых, вы все равно сейчас ничего не увидите,- резонно говорил полковник.- А во-вторых, в городе, как сами слышите, есть еще одиночные гитлеровцы, отбившиеся от своих частей. Зачем же зря рисковать?
      Мы остались у комбрига. И не пожалели об этом, так как полковник П. А. Лимаренко почти до утра рассказывал нам о своей героической бригаде.
      А утром поехали по освобожденному городу. Воздух в нем был еще густо перемешан с дымом. Иногда слышались взрывы - взрывались здания, заминированные врагом.
      Трудно было разобрать, где прежде были улицы, а где площади. Всюду громоздились развалины, и между ними, как в горах, вилась лишь пробитая саперами неровная и узкая дорога. Впрочем, наши воины успели спасти от разрушения Дом правительства и окружной Дом Красной Армии. По этим-то двум зданиям и угадывалась бывшая центральная магистраль Минска - Советская улица.
      Здесь-то и встречаем первую группу минчан. Паренек по имени Миша садится в нашу машину и становится гидом.
      - Вот дом, где был казнен партизанами гитлеровский правитель Белоруссии Вильгельм Кубе,- рассказывает он нам по пути.- Тут, в сквере, каждое воскресенье фашисты вешали подпольщиков... Вот здание старого театра, где взорвалась партизанская мина, уничтожившая сотни вражеских офицеров.
      Свежая могила. На ней еще не засохла земля. К столбику со звездочкой прикреплена фотокарточка молодого воина. Читаем надпись: "Гвардии старший лейтенант Александр Лукашков. 1920-1944. Погиб при освобождении г. Минска".
      Партизанский патруль. На фуражках - красные ленты. На рукавах - тоже красные повязки. А за плечами - винтовки и автоматы...
      И вдруг навстречу на костылях ковыляет... сержант Сурков! Вернее, уже старший сержант.
      - Вы откуда? - спрашиваю его, остановив машину.
      - Из госпиталя. За Бобруйском немного левую ногу повредило. Осколком мины... Танкисты вот до Минска довезли, а теперь куда податься, где искать родной полк - не знаю...
      - А это? - показываю я на его раненую ногу.
      - Это пустяки, заживет. А вы случайно не в нашу дивизию?
      В ту или в другую - какая разница! Суркову нужно помочь. Предлагаю ему садиться.
      - Вот спасибо-то вам! От имени всего моего расчета спасибо большое! А то госпиталь! Сейчас самое время драться. А в госпиталях будем лежать после победы...
      Да, видимо, очень крепко верил в нашу скорую победу старший сержант Сурков! Что ж, это прекрасно! Ведь вера - как целительный бальзам на раны.
      Уже выезжая из города, встретили движущуюся навстречу колонну легковых и грузовых машин. В одной легковушке вижу знакомое лицо первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии П. К. Пономаренко. Значит, ЦК возвращается в столицу республики. Жизнь входит в свою колею.
      Глава седьмая. Буг - Висла - Одер
      А наше наступление все продолжалось. Вскоре оборона врага западнее Ковеля была прорвана армиями левого крыла 1-го Белорусского фронта. 20 июля 1944 года советские войска форсировали реку Западный Буг и вступили на польскую землю.
      21 июля, догоняя части 8-й гвардейской армии, мы, корреспонденты, стали свидетелями довольно трогательной картины. Через Западный Буг переправлялась 1-я польская армия. Ее солдаты и офицеры были чрезвычайно взволнованы. Я сам видел, как, оказавшись на западном берегу реки, они припадали к родной земле, со слезами на глазах целовали ее.