24. Отдача

Президенты всех городов Конфедерации собрались у Янга через два часа. Самому Янгу Фейнман уже объяснил, что к чему. А прибывшие президенты вообще не знают, что произошло.

Своих-то спутников у них нет, они только у Дядюшки были — все спутники, которые конфедералы или император запускали, Дядюшки тут же сбивал. И что в Северной Америке произошло, президенты не видели и не знают. Станции радиоперехвата, конечно, подслушали какие-то обрывки переговоров, когда Дядюшка имперскую эскадру громил. Но это лишь обрывки. Да тут бы и полные записи не сильно помогли. Разнообразие в переговорах небольшое было — сплошной мат. Сначала недоуменный, а потом отчаянный. Ни черта по этим переговорам не понять.

Да и вызывал-то президентов Янг для чего? Чтобы рассказать, как Дымок Дядюшку Сэма к старому поведению возвращать будет…

Вот об этом президенты и думали. И надежд особых у них не было. Максимум — это что после оживления Дядюшки на наш материк снова дикие роботы повалят. Императору уже не до Конфедерации станет, и все вернется к тому, как было месяц назад.

И тут Янг им сообщает, что армады императора больше нет…

И Дядюшки теперь нет…

Нет, заводы-то уцелели. Даже больше половины. Но без команд Дядюшки это лишь скопища техники. Остались еще и дикие роботы, которые императора громили — но и эти жестянки без централизованного управления многого не сделают. Да и пополнений у них уже не будет…

Но мы все это только по догадкам знаем — на совет президентов по традиции никого не пускают. Даже Фейнмана. Уж сколько он и лунная колония Конфедерации помогали, начиная с ее основания — а все равно…

Но мы туда и не рвемся. У нас свой маленький праздник. Фейнман лучшее вино из своих запасов открыл. Даже Дымок на радостях бокал вина согласился выпить, хоть вообще-то алкоголь и не жалует. С непривычки раскраснелся, и давай хвост распускать, зазнайка малолетняя!

Но сейчас к братишке не придерешься — есть повод. Да какой! Без него бы Конфедерация с дикими роботами еще долгие века воевала. Да и имперскую армию кто бы разгромил?

А Дымок еще полбокала вина хлопнул — и совсем расцвел. Размечтался, как он после всего этого с поверженным императором встретится, что говорить будет…

Только пока он мечтает, президенты все заседают.

Я уже на часы посматриваю украдкой. Что-то долговато они. Второй час кончается! Сколько Янг им может рассказывать и записи с лунных телескопов демонстрировать? Сейчас не рассказывать, а действовать надо! Надо императора добивать, пока остатки его армады из Северной Америки обратно разрозненными группками ползут. И побыстрее! А то придет в себя, остатки армии перегруппирует — и врасплох его уже не взять. А на фига конфедералам лишние потери?

Но президенты все заседают.

Уж и Дымок в себя пришел. Алкоголь в крови потихоньку разложился, в голову бить перестал — а разговор с императором, о котором он тут размечтался, что-то все не приближается…

— Не понимаю, Ричард, — к Фейнману пристает нетерпеливо. — Почему они тянут?

Но Фейнман — вовсе не возбужденный. Усталый он до ужаса, да и от вина разомлел… И особой радости от победы у него не заметно. Вообще почти грустный сидит.

— Только разгром бывает окончательным, Дима, — начинает философски. — А победа никогда не бывает абсолютной. Это всегда нечто аморфное. В стане победителей, еще до окончательной победы, начинают думать о том, что будет после. Начинают делить шкуру, пока враг еще не разгромлен. А сейчас победители получили победу, о которой даже не мечтали…

— Вы хотите сказать, что они будут долго договариваться? — Дымок хмурится.

— Боюсь, они вообще не смогут договориться, — Фейнман грустно усмехается. — Дикая демократия того типа, что установилась в Конфедерации, эффективна только в ситуациях средней степени сложности. В остальных случаях она неустойчива. Когда ситуация становится очень трудной, сразу же оказывается, что для каждого города своя рубашка ближе к телу, и общее благо куда-то отступает… Да вы и сами видели, как Конфедерация едва не рассыпалась… А когда ситуация слишком хорошая, как сейчас, все начинают беситься с жиру. Никто не хочет идти даже на крошечные уступки, пока без них можно обойтись…

Ага… Это господина Фейнмана после вина на философию развезло. Не надо было его шампанским натощак поить!

А Дымок его слушает — и все мрачнеет.

И тут наконец-то Янг к нам заглядывает.

Только вид у него вовсе не радостный. Похоже, прав Фейнман. Как всегда, впрочем…

Отвешивает Янг Дымку пару дежурных комплиментов — и сразу к делу. Начинает к Фейнману по поводу бывших дядюшкиных спутников подгребать. Мол, как лунная колония по поводу того, чтобы передать их Конфедерации? Там ведь не только спутники наблюдения, но и лазерные батареи. Если эти лазеры будут под контролем у конфедералов, они получат стратегическое преимущество перед имперцами: флаеры конфедералов смогут выходить из нижних слоев атмосферы, а имперские будут там заперты…

— Господин координатор, какие стратегические преимущества?! — Дымок от всей души возмущается. — Вы же можете сейчас добить императора без всяких хитростей, и почти без потерь!

За спиной Дымка Фейнман мрачно усмехается… Обречено так…

И точно.

— Видите ли, господа… — Янг глаза опускает. — Не все так просто. Император — это вовсе не страшный злодей. Он и его Империя — почти половина человечества. И без императора человечество просто не выжило бы во время войны с Дядюшкой и его дикими роботами. Да, методы императора подчас весьма специфичны, но… Но если придерживаться фактов, надо признать, что император спас человечество. И добивать его теперь, в момент его слабости… Это даже не подлость, это гораздо хуже — это будет настоящая ошибка! Угрожать Конфедерации император теперь не сможет. А если на человечество обрушится какая-то новая угроза… Кто знает, не окажется ли неоценимый опыт императора той палочкой-выручалочкой, что спасет все человечество еще раз?

Дымок от такой наглой лжи даже говорить разучился — только ртом по-рыбьи разевает. Да и я, наверно, не лучше выгляжу, благо со стороны себя не вижу… Это ж надо! Обозвать имперские ошейники, с рабством и всеми этими гарантированными самопожертвованиями — специфичными методами!

Дымок наконец в себя пришел, обрел дар речи.

— Какая угроза?! — возмущается.

Меня тоже чувства переполняют:

— Вы что, не понимаете, что если не добьете его сейчас, то через полгода он наберется сил и опять начнет вашу Конфедерация по швам распарывать?! Но только тогда у вас против него уже никаких козырей не будет! И тогда он вас точно додавит!

Дымок головой усердно кивает, меня поддерживая. Но Янг только кисло морщится и руками разводит.

— Господа, прошу меня извинить, — вежливую улыбку изображает. — Дела.

И только его и видели. Город-то его. И здесь он решает, с кем ему разговаривать.

Янг уже давно ушел, а Дымок все возмущается. Стокер и Анна кивают согласно, я тоже Дымку поддакиваю. Это надо же! Вместо того, чтобы добить императора, пока он почти разгромлен — конфедералы собираются дать ему передышку и время собраться с силами! Мазохисты они, что ли, эти президенты?!

И тут я на полкивка замер.

Фейнман почему-то не возмущается. Сидит в кресле тихо — и только улыбается грустно.

Тут и Дымок это заметил. К Фейнману на каблуках крутанулся — и начинает: почему Фейнман не пытается убедить Янга, что надо немедленно атаковать императора, пока он не перегруппировал свои силы и не подготовился к нападению Конфедерации?!

Но Фейнман только улыбается грустно.

— Дима, — говорит наконец очень мягко. — Не стоит понимать Янга так буквально. Я уверен, сам Янг целиком согласен с вашими аргументами…

— А тогда чего он! — Дымок возмущается.

Совсем по-детски. Так его это все возмутило, что даже матерого интела из себя строить забыл.

— Он координатор Конфедерации, — Фейнман объясняет терпеливо. — И у него есть свои заботы, свои правила игры, если угодно… Он один из самых разумных президентов Конфедерации. Но далеко не все президенты такие. Ваш Линский оказался единственным из двадцати с лишним правителей нейтральных городов, кто решился присоединиться к Конфедерации и открыто выступить против императора в критический момент. И Янг тоже почти одинок среди президентов Конфедерации. Не в его силах переубедить их. Максимум, что он может сделать — это сохранить Конфедерацию хотя бы в таком виде… И не забывайте, при этом он должен каким-то образом убедить народ своего города в правильности решения, принятого советом президентов. Да, президенты решили не добивать императора. Но реальная причина этого решения не в том, что Янг сказал нам. Это «внешний вариант», если угодно. То, как решение президентов будут объяснять обычным гражданам Конфедерации. Реальная же причина весьма прозаична. И даже, я бы сказал, кое в чем оправдывает решение совета президентов…

— И что же это за причина? — Дымок говорит запальчиво.

Да и мне не верится, что такую явную глупость можно чем-то оправдать. Добивать надо императора, и быстрее, пока он в себя не пришел!

— Все довольно просто. Если Конфедерация расправится с императором, нужно будет что-то делать и с имперскими городами. Уничтожить простых имперцев конфедералы не могут. Во-первых, они слишком гуманны для этого. Во-вторых, рядовые имперцы в самом деле не виноваты в действиях императора. Но хоть они и не виноваты, а просто снять с них ошейники и предоставить их самим себе Конфедерация не может. Имперцы не знают ничего, кроме ошейниковой вертикали власти. Как они смогут жить без ошейников?… У них тут же восстановится старая система. В том или ином виде, с другим императором или с несколькими удельными князьями — называйте как хотите, сути это не меняет. Фактически же у них восстановится прежний режим. И это хорошо, если прежний. Скорее всего, раздробленные города имперцев будут куда более агрессивны… Оставлять их самих по себе опасно. Но и ассимилировать их в себя Конфедерация тоже не может.

— Это почему же? — Дымок бурчит.

— Боюсь, Дима, это скорее народ Империи ассимилирует конфедералов, в два счета перемолов их демократические привычки. Имперцы десятилетиями жили в рабстве… Вы же встречались с императором? Наверно, знакомы с его взглядами? Хотя он любит прятать ложь за витиеватыми словесными кружевами и редко когда говорит честно, но в одном он прав. Изменить рабскую сущность человека невозможно. Превратить либерала в раба — запросто, но раба в либерала — невозможно. Рабство ближе к варварству, это куда более жесткая система. Скатиться в рабство можно за считанные годы, а вот быстро вернуться обратно к демократии — на это нужны десятилетия. Тем более, что большинство имперцев живут в рабстве уже далеко не первое поколение… Если Конфедерация попытается ассимилировать имперцев, она погрязнет в имперских традициях. Хорошо, если не скатится в рабство. Но в любом случае, это будет уже не прежняя, пусть и дико-демократическая, но все-таки демократическая Конфедерация.

— И президенты городов боятся этого? — Дымок хмурится. — Поэтому они решили оставить Империю непобежденной?

— Да, — Фейнман кивает. — Они не хотят сталкиваться с неразрешимой задачей. Невозможно улучшить жизнь имперцев — и вместе с этим сохранить Конфедерацию в ее сегодняшнем виде. А пока у власти в Империи император, этой проблемы вроде как и нет… Президенты боятся победить императора.

— Ричард, неужели вы согласны с советом президентов Конфедерации?… — Дымок своим ушам поверить не может. — Но через несколько месяцев император восстановит паритет, и просто завоюет Конфедерацию! И тогда по Конфедерации будут гулять не отдельные привычки имперцев, а императорские воротнички верности! Неужели это будет лучше?!

— Нет, — Фейнман вздыхает. — Конечно же, нет. Я согласен с вами, Дима. Но переубедить совет президентов я не смогу. Поймите, Дима. В человеческом обществе действуют свои законы. И эти законы неумолимы совершенно так же, как любой из простых физических законов. Бороться против них невозможно. Все равно, что плевать против ветра…

— Но нельзя же ничего не делать! — Дымок возмущается.

— Почему же, можно… — Фейнман говорит и на часы задумчиво косится.

Дымок снова дара речи лишился.

— Если вы опасаетесь, что император восстановит свое влияние, то можете не беспокоиться, — Фейнман говорит. — С императором расправятся и без наших с вами усилий.

— Это как же?… — Дымок удивленно хмурится. — Торговцы? Но они не смогут расправиться с императором. Большая часть роботы Хоккайдо погибла в Северной Америке. А ждать, пока их численность восстановится… Имперская армия восстановится гораздо раньше.

— Нет, Дима, торговцы здесь не при чем. Императора уничтожат сами же конфедералы.

— Но совет президентов… — Дымок начинает.

— Нет, — Фейнман его прерывает. — Совет президентов свой выбор сделал. Этот выбор не оптимален, и они за это поплатятся.

— Но если не они, то кто? — Дымок недоумевает.

— Если угодно, сработает предохранительный механизм, демпфирующий глупости дикой демократии, — Фейнман говорит мрачно. — Не все высшие чиновники заботятся только о сиюминутной выгоде и ближайших перевыборах. Вы забыли военных, Дима. Пока президенты западных городов Конфедерации готовились наперегонки бежать к императору и капитулировать, их военные не сидели сложа руки. У меня нет точной информации — у лунной колонии вообще нет агентурной сети на земле, это, если угодно, не наш метод… Но, насколько позволяют ориентироваться радиоперехваты, сделанные на наших телескопах… Собственно, и без радиотелескопов об этом не так уж трудно догадаться…

— Военный переворот? — Дымок угадывает.

— Да.

— Но… подождите, — Дымок головой мотает, не поймет что-то никак. — Военные готовили переворот до того, как мы расправились с Дядюшкой и почти победили императора, так? Они готовили переворот, когда Конфедерация трещала по швам, и заговор военных можно понять… Но станут ли они устраивать переворот сейчас, когда опасность отступила и отодвинулась на несколько месяцев?…

— Вы, Дима, оцениваете ситуацию достаточно трезво, — Фейнман грустно улыбается. — Кроме того, вы целиком владеете информацией о происходящем. А поставьте себя на место военных. На них за несколько часов обрушилось море новой информации, во многом противоречивой. Они ведь не знали ни про ловушку Дядюшки, ни про готовившийся удар из Хоккайдо… Сейчас они утеряли не только контроль над ситуацией, но даже толком не понимают, что происходит. А учитывая присущую военным всех времен и народов склонность реагировать с на любую неожиданную ситуацию с некоторым запозданием… Впрочем, сейчас это окажется лишь на пользу Конфедерации. Они будут действовать по заранее заготовленному плану.

— Значит, ждешь переворота, Ричард? — Стокер говорит.

— Да. Переворот может случиться с минуты на минуту.

— Но… Но это же диктатура! — Дымок бормочет. — Никакой демократии… Это немногим лучше ошейников императора… Как вы можете так спокойно об этом говорить?!

— Сейчас здесь будет править не разум, а психология, — Фейнман пожимает плечами. — А бороться с законами природы невозможно.

— Но их можно использовать в своих целях! — Дымок вскидывается.

— Можно, — Фейнман говорит мирно. — Но прежде, чем их использовать, эти законы надо изучить и найти механизмы управления ими.

Затих Дымок. Надолго.

— А вы еще не научились? — наконец тихо спрашивает.

— Мы кое-что сделали, — Фейнман так же тихо отвечает. — Но работы еще очень много. Хотите помочь нам в этом, Дима?

Дымок только глазами хлопает.

Тут Фейнман его под самые жабры поддел. Он ведь о полете в лунную колонию мечтал, еще когда мы из Москвы сбегали! Или еще раньше?… Что там император говорил по этому поводу? Он ведь не дурак, особенно в таких делах… Ладно, теперь-то уж что… В любом случае, сейчас-то Дымок только о лунной колонии и мечтает. Только из гордости еще не начал в гости напрашиваться… А теперь Фейнман его сам приглашает! И навсегда!

Крючок нехилый. Да еще с какой наживкой… Не просто так Фейнман про свое любимое социомоделирование заговорил. Заразил он Дымка этим, похоже. Дымок ведь любую загадку и нерешенную проблему как личный вызов воспринимает…

Уставился Дымок на Фейнмана, и молчит.

— Кстати, господа! — Фейнман нас глазами обводит. — Я собираюсь покинуть Конфедерацию в самое ближайшее время. И вам тоже не рекомендую здесь задерживаться.

— В смысле, выметаться отсюда пошустрее? — говорю. — Вы что, серьезно это все, про переворот?

И в этот раз план Дымка без «но» не обошелся?…

Или это не из-за Дымка уже? Многовато это, даже для братишки… Может, эти «но» — не его решений беда, а свойство мира? Вселенная так устроена, что справился с одной проблемой — ожидай следующей?

— Да. Если без красивых слов, то отсюда надо убираться, — Фейнман говорит серьезно. — Риск переворота слишком велик.

— Но вам-то чего бояться? — говорю. — Вы же и ваша лунная колония эту Конфедерацию и создавали, и сто лет с ней нянчились…

— Польщен, весьма польщен такой оценкой моей деятельности, — Фейнман усмехается. — Но вы, видимо, плохо представляете себе психологию бюрократов от военных. Я буду арестован как советник свергнутого Янга, предателя интересов Конфедерации. Стокер — как враг Конфедерации, добывший симы для императора, что едва не вызвало распад Конфедерации. Вы, Серж, как шпион и пособник императора, нанесший ущерб дюжине боевых флаеров Конфедерации. Анна…

Тут Фейнман на Анну покосился и лоб себе трет, словно задумался о чем-то. Но потом головой мотает, словно какую-то мысль отгоняет, и усмехается.

— Анна — как шпионка враждебного Иркутска, входящего теперь в Империю. Дима… ох, на Дмитрия столько всего навешают, что приговор даже военного трибунала растянется на несколько часов.

— Но ведь все эти обвинения совершенно абсурдны! — я не выдержал.

— Для вас, Серж, — Фейнман говорит грустно. — Для меня, для нас. Но не для военных, устроивших переворот.

— Ты действительно опасаешься переворота в ближайшие часы, Ричард? — Стокер озабоченно хмурится, даже с диванчика встает.

— Да, Стокер, — Феймнан тоже поднимается. — Можете считать это официальным прогнозом ведущего специалиста института социомоделирования, — усмехается невесело.

Снова на Дымка смотрит.

— Ну что, Дима? — говорит мягко. — Вы принимаете приглашение в лунную колонию? Я думаю, если вы присоединитесь к нашим исследовательским программам, мы сможем добиться куда больших результатов…

Дымок от удовольствия аж запунцовел. Кивает согласно. Сказать что-то он тоже собрался…

Но только рот открыть и успел — а до слов дело так и не дошло. Потому что дверь в апартаменты Фейнмана не то, что распахивается — словно выпрыгивает из дверной коробки! Ручки о стены так врезали, что обделочный пластик захрустел и трещинами покрылся. Да и сами двери из петель только каким-то чудом не вылетели.

А в комнату уже вооруженные ребята набиваются. В броне, с карабинами…

Я даже решил, что у меня дежа вю началось. Но присмотрелся — нет, не дежа вю. Это не особисты, это военные. Форма чуть другая, и у карабинов стволы длиннее… И вежливости на этот раз никакой.

— Ни с места! — рявкают вразнобой. — Руки за голову! На колени!

И в дверях не стоят, помочь так и норовят — разве что по почкам прикладами не прикладывают.

И ничего не сделаешь. Десяток человек в боевой броне с винтовками наизготовку — против этого никаких рецептов, если у тебя самого ни брони, ни пулемета… У меня целых два есть, да только не здесь, а на городской стоянке перед туннелем — не разрешено здесь чужакам огнестрельное оружие внутри города носить. Только ножи у меня и остались — а много ли с ними сделаешь?…

Но я все-таки решил рискнуть.

Поэтому сразу же валюсь на пол и руки за голову послушно закладываю. Даже замком сплетаю. На лицо побольше страху нагоняю — а сам изо всех сил скрючиваюсь, чтобы меньше казаться.

Солдаты уже наручниками гремят. Но я и не сопротивляюсь. Даже помогаю им усердно. Все, что угодно — лишь бы не обыскивали тщательно! Автоматические ножны на предплечьях не такая уж частая штука. Да и куртка у меня из толстой кожи и со свободными рукавами… Может, не заметят?…

И точно. Им и в самом деле не до тщательного обыска. Спешить надо — переворот, все-таки! Не сопротивляемся, уже хорошо. Станнер из-за пояса вырывают, руки за спиной сковывают. По груди руками прошлись, маленький складной нож из кармана вытащили.

А ножи на предплечьях пропустили…

Не все потеряно, значит. Ножи при мне остались, а одна пара наручников — не так уж и много.

Четверо солдат дальше по комнатам разбегаются — апартаменты у Фейнмана не маленькие, натуральный лабиринт, насквозь все комнаты не разглядеть. А офицер на нас со Стокером косится.

— Ох и жлобы же эти нейтральные… — бормочет с завистью.

Сами-то конфедералы не только желтокожие и узкоглазые, но и мелковатые. А мы со Стокером и по европейским меркам не так чтобы мелкие, да еще накачены как надувные шарики.

— Этим двоим на ноги тоже наручники, — командует.

Этого я и опасался…

Но теперь на рожон лезть поздно — руки-то уже скованы! А против восьмерых с винтовками… Может, они и мелкие — но в боевой броне. Нет. Не рискну. Хоть и не трус я — но не настолько дурной.

Сковывают солдаты нам со Стокером ноги. Раздает офицер приказы — и выметаются они из апартаментов. Переворот, все-таки! Не одних нас надо во избежание повязать. Сейчас в городе президенты всех городов Конфедерации. Да каждый с личной охраной… Это сколько чужаков и изменников! Работать и работать. Так что ребята дверьми погромче хлопнули и дальше понеслись.

Шестеро понеслись, и офицер с ними. А двое нас караулить остались.

Двое — не десяток, но тоже немало. Особенно когда эти двое в броне и с оружием, а на тебе две пары наручников…

И напряжены они ужасно. Хоть мы все, даже Анна, в наручниках, и на полу лежим — а ребята все равно винтовки не откладывают. Даже не опускают! Дулами нас по очереди обводят, словно мы вот-вот на них бросимся.

— Господа… — Фейнман вежливо начинает.

Но они только дулами дергают.

— Можно узнать, по какому… — Фейнман упрямо продолжает.

Солдаты мигом окрысились.

— Молчать! — в два голоса рявкают. — Лицом в пол!

И еще доходчивее дулами дергают. А кроме винтовок у ребят и станнеры к поясам подвешены. Знать бы еще, парализующие там иглы или боевые…

Я выбрал парализующие.

Если у них винтовки — то зачем бы им станнеры с боевым зарядом? Да и… если в их станнерах боевые иглы, у нас вообще никаких шансов.

Минут через десять солдаты малость расслабились.

Еще бы! Оба на Анну косятся…

Стокер мой взгляд ловит настойчиво. Нам бы пошептаться… Подползаю к нему тихонько, буквально по сантиметру.

— Нужно их довести, — шепчу. — Нарывайся!

Стокер только глазами хлопает.

— Наоборот! — шипит. — Надо усыпить их внимание…

— Нарывайся! — я его перебиваю. — Со скованными ногами много не сделаешь. Мне надо, чтобы хотя бы у одного в руках был станнер, а не винтовка!

Тут он понял. Про ножи мои в механических ножнах вспомнил, и все сообразил. И вовремя.

— Эй, вы, двое! — солдат рявкает. — Не разговаривать!

И по разным углам нас со Стокером растаскивают. И даже на пару оплеух не поскупились. Для доходчивости, наверно.

Но я только рад. Вот и повод, вот и затравка! Тут мы со Стокером и начали над солдатами издеваться.

Фейнман хмурится, Анна на меня умоляюще смотрит — чтобы я прекратил. Дымок от страха вообще глаза закрыл… Не понимают они, зачем мы со Стокером нарываемся.

А я Анне подмигиваю ободряюще — и опять в солдат шпильки втыкаю. Стокер не отстает.

Солдаты сначала терпели. Только скалились в ответ и по хорошему заткнуться предлагали. А затем начали отвечать. Им отвечать удобно — у них ведь не только языки развязаны, но и руки не скованы…

Через полчаса губы у меня и губы в кровь были разбиты, и левый глаз начал заплывать. Стокер тоже не лучше выглядит.

Но старания наши даром не пропали. Когда один солдат предложил нас из станнеров парализовать — я даже про боль забыл!

Очередной оплеухи я почти с радостью ждал.

А солдаты уже разошлись. Мутузят нас со Стокером от души. И душа у них щедрая оказалась… Хорошо, что кулаки не пудовые.

Но затрещина все равно вышла классная. Голова у меня так мотнулась, что кровавые брызги с губ до стены долетели, даже в ушах зашумело.

Но мне как раз это и было нужно.

Делаю я зверское лицо, ноги сгибаю, запястья к голеням прижимаю — и давай скрипеть! Теми наручниками, что на руках, о ту пару, что на ногах. А сам рычу и напрягаюсь весь, словно наручники порвать решил. И наручниками друг о друга скрежещу погромче — словно это они рвутся, не выдержав…

Мы со Стокером по сравнению с этими ребятами почти великаны, да и в самом деле не слабые… Конечно, наручники-то даже Стокеру не разорвать — на наручники всегда лучшую сталь пускают! Но у страха глаза велики. Струхнули солдаты. Один быстрее ко мне — проверить, уж не разорвал ли я наручники, в самом деле?

Подскакивает ко мне, за спину заглядывает.

А я ноги еще сильнее подтягиваю, и руки за них прячу так, чтобы наручники на них не видно было. Солдат матюгается и ко мне склоняется, чтобы мои руки вытащить и наручники проверить — и тут я его за руку хватаю.

Он даже опешил.

— Эй, ты чего… Ну, отпусти!

Но я держу, а самому ему просто так не вырваться — силы у него не те. Напарник его мигом окрысился, винтовку в левую руку перебрасывает — и за станнер.

Где-то за всем этим Анна кричит, Дымок тоже блажит…

Но я именно ради этого момента последние полчаса тумаки ловил.

Распрямляюсь — и своими ногами по ногам солдату, и на себя его за руку тащу. Он мне за спину валится. Матерится, вскакивает — но далеко от меня отскочить не может, я его за руку все еще держу.

Его напарник тоже ко мне подскакивает — собрался из станнера стрелять, да в товарища попасть не хочет. Вот и решил в упор…

Но я уже снова ноги к себе подтягиваю и на корточки перекатываюсь. Руку первого солдата отпускаю — и сразу же оба запястья напрягаю. Так, чтобы механические ножны среагировали.

Ножи мгновенно в ладони прыгнули. Идеально легли — не зря я их сколько часов под себя настраивал. А я уже поднимаюсь. Запястья выворачиваю, чтобы лезвия назад смотрели — и пружиной распрямляюсь.

Солдат сзади даже не закричал. Только треск ткани и того, что за ней. И мне на руки поток теплого…

Но думать об этом некогда. Потому что не только для этого я как пружина распрямляюсь. Второго тоже надо из строя вывести!

Он как раз подбежать ко мне успел и станнер приставить — и тут я ему головой в лицо и врезал.

Хрустнуло что-то, и он от меня как куль отлетел — а по моей голове словно обухом врезали. Перед глазами красным заволокло, удар до самых пяток отозвался. Уж не голова ли моя хрустнула…

Но больнее всего не это.

Успел он на курок нажать! Прямо в живот мне целую очередь из станнера всадил…

Мир мгновенно изменился.

Парализатор в игле не сразу действует. И чтобы человек за это время ничего не успел выкинуть, в иглы еще раздражитель болевых рецепторов добавляют. И какой качественный…

Ничего кроме боли не осталось.

Только где-то ее еще больше, сгустками… Это там, куда иглы попали.

И все сильнее и сильнее…

Очнулся я оттого, что кто-то меня по лицу гладит.

— Серж, милый… — Анна шепчет совсем близко.

Боли уже нет, но в голову словно ваты набили. И тела совсем не чувствую. Словно нет его.

Даже веки плохо слушаются, еле смог глаза открыть.

— Серж! — Анна радостно восклицает. — Ты очнулся!

И осторожными поцелуями меня осыпает.

— Это было очень больно? — в глаза заглядывает тревожно.

— Ну… неприятно…

Пытаюсь улыбнуться ободряюще — но чувствую, не очень-то у меня выходит. Тело как чужое.

— Ага, неприятно… — Стокер из ее плеча выглядывает. — Ну и горазд же ты орать, напарничек! Если бы не специальная звукоизоляция, сюда бы весь город сбежался!

А я даже не помню, что кричал. Только боль помню. Кроме нее ничего не было…

Но это уже в прошлом. Приподнимаюсь кое-как, Анна со Стокером мне помогают.

От наручников они все уже избавились, в углу два солдата лежат… Но тут уж ничего не поделаешь. Либо — либо.

Да мне и самому не только от игл досталось. Голова тот удар еле выдержала. Не последействие парализатора это, а натуральное сотрясение мозга.

— Сколько я провалялся, Стокер?

— Совсем немного, пять минут. Мы тебе антидот вкололи. Идти сможешь?

— Прости, Стокер… У меня все перед глазами плывет. А координация — сам видишь. Не помощник я тебе теперь. А один ты к туннелю не пробьешься…

Дьявол… Ну до слез обидно! Опять все зря, что ли?!

— Не переживайте, Серж, — Фейнман влезает. — Это ни к чему. Знаете, чем эти апартаменты отличаются от всех остальных городских помещений?

— Чем? — говорю тупо.

Думать совсем не могу. А Фейнман тоже хорош! Нашел время перья распускать!

— Эти апартаменты делали для человека, профессионально разбирающегося в массовой психологии, — Фейнман усмехается грустно.