Заносы

Иду к майору, докладываю:

– Гребет к нам, шпионская морда!

– Молодец! Следи дальше.

А дальше, хоть мне и не положено, не могу удержаться – думать начинаю. И не как положено ефрейтору батальона особого назначения, а по-своему. Понять не могу, из-за чего, вообще, сыр-бор! Ну, встретят его пограничники, заберут эти письма, скажут, сами передадим, вали обратно. Или приконвоируют к нашему берегу и, может, даже не арестуют и не посадят, а позволят вручить эти злосчастные письма какому-нибудь секретарю райкома по идеологии, у которого их тут же заберет КГБешник. Поговорят о дружбе, устроят банкет, напоят Мура в стельку и отправят домой. В КГБ эти письма изучат и похоронят в своем архиве. Никто никогда их больше не увидит. Эти странные жители Аляски то ли в самом деле не понимают, то ли прикидываются. Ведь никакой нормальный человек у нас эти письма в руки не возьмет – себе дороже! Нет у нас адресатов для писем дружбы, а если где вдруг и заведется – сразу начнут лечить. Мы другая система! И если кто-то что-то везет нам без разрешения – идеологическая диверсия! У нас это каждому школьнику известно.

А Мур гребет! И всем интересно, что с ним будет. Этот маленький Мур в своей маленькой лодочке с веслами, как первый подопытный кролик глобального эксперимента, и на берегах двух континентов люди спешат узнать, как он там! И вообще, можно так или нельзя.

Интерес отнюдь не служебный. У каждого из наших офицеров свое направление и своя тематика. Мур там не значится. Он вообще к военным делам отношения не имеет. Просто интересно, что с ним будет. Однако, вижу, нашим ребятам прямо спросить об этом что-то мешает. Толик время от времени посмотрит на меня, брови вскинет – ну как, мол, там кот ученый плывет? И Володя бросает вопросительные взгляды, и Витя. Даже Большой Леша, который похож на тюленя, и он оторвется от своей Алисы и покашливает вопросительно. Но он же меня и предупредил – поосторожней с Виктором! Из Одессы, где тот служил, сообщили, что Виктор постукивает. Но я-то от себя ничего не выдумываю. Просто рассказываю, что янки вытворяют, и сам наудивляться не могу.

– Представьте, – говорю, – кто-нибудь из нас собрал здесь, на Чукотке, письма дружбы и поплыл с ними к Аляске.

– Да, – подхватил Толик. – Виктор, вот представь, что ты собрал письма и плывешь с ними к американцам…

– Почему это я?! – ни с того ни с сего вдруг взвился Витя. – Сам плыви! Мне там делать нечего!

– Так это же вы с женой ходили в выходной на океан любоваться, дальние берега фотографировать.

– Какой океан, какие берега! – закричал Витя. – Что ты плетешь?! Мы на свои сопки смотрели! И вообще, иди ты!..

– Не хочешь – как хочешь, – пожал плечами Толик. – Я же тебя не заставляю.

Удивительно, почему этому чудаку Муру такое внимание со всех сторон. У него же в лодке ни динамита, ни автомата. По крайней мере, так говорили.

И что в этом визите опасного?

Американские военные самолеты постоянно залетают в наше воздушное пространство – и никакого шума! «F-15 A» шмыг сюда, шмыг обратно. Наши ребята отметили – залетал, мол, во столько-то, и все тихо. «F-111» отмечали, а это вам не планер какой-нибудь, а тактический истребитель, который, кроме прочего, может нести на борту атомную бомбу. Ну залетел, ну вылетел – отметили и гуд бай. «Дельта-Дарт» только вчера задел крылом наше воздушное пространство – это перехватчик. Ему-то что у нас делать?! Кого он здесь перехватывать собирался? И никакого шума. Наши «МиГи» шнырь туда, шнырь обратно – попробуй поймай! А не пойман – нечего и шуметь!

Так мы тренируем друг друга и проверяем бдительность. Мы великие державы и нам положено весь мир держать в напряжении. Одновременно мы как бы взаимообучаемся, чтобы в нужный момент квалифицированно и на высоком профессиональном уровне уничтожить друг друга. Остальным остается только ждать, когда мы сцепимся, чтобы потом уже без оглядки на нас спокойненько обтяпать свои делишки.

А Мур, будто вчера родился, – собрал письма, купил лодку и гребет. То ли он в детстве головкой ушибся, то ли это и впрямь хитроумная диверсия?

Природа, как всегда, оказалась мудрее людей, государств и систем. Не удалось Леонарду Муру даже войти в наши территориальные воды. Туман! Ничего не видно. Сбился с курса и, опасаясь напороться на айсберг, повернул обратно. Но, вернувшись, заявил, что обязательно повторит свою попытку и письма дружбы доставит. И снова я следил за ним в оба уха, докладывал начальнику и рассказывал коллегам-лейтенантам.

Но и вторая попытка не удалась. Северное лето, не успев начаться, кончилось. Погода испортилась, и снова пришлось ему возвращаться. А потом нашлись, наверно, и на Аляске понимающие люди и объяснили ему, что нельзя к нам ни с письмами, ни с подарками и вообще никак нельзя. Больше о нем мы ничего не слышали. Не пришло еще, видно, время для таких визитов. Хотя интересно, как там люди живут и что они написали. Может, и у нас кто-нибудь захотел бы ответить. Что здесь такого?! Военные тайны, если кто их знает, конечно, не выдавать, а просто про жизнь…

Но не положено. К тому же письма пишут на бумаге, которая легко превращается в вещественное доказательство. Так что, если уж кому невтерпеж – пиши на здоровье и прячь подальше. Не пришло еще время для писем дружбы.

Саша Матвиец заскочил.

– Про Мура ничего не слышно?

Покрутил ручку настройки приемника, наткнулся на свою любимую песню и застыл, о чем-то задумавшись.

Night’s in white satin
Never reaching the end.
Letters are written
Never meaning to send, —

тихо зазвучала печальная мелодия.

– Сделай погромче! – попросил Толик.

Мне тоже очень нравится эта песня. Словно про нас и бесконечную полярную ночь над одно шестой частью суши. Словно Земля остановила вращение вокруг своей оси и, как Луна, плывет в космическом пространстве одной стороной к солнечному свету, а другой к марксистско-ленинской идеологии.

Ответный визит

Дурной пример заразителен, и, хотя Леонард Мур до нас не доплыл, решили мы сами к американцам наведаться. А поскольку мы люди скромные, шума из этого делать не стали и писем дружбы не собирали. Но намерения тоже хорошие, дружественные – поближе узнать, какие у них новости на полигоне, как релейная связь на Алеутах работает, где пеленгаторы стоят и прочее. Называется это – маневренная разведгруппа, и возглавить ее предстояло Толику. Старшему лейтенанту Егорову. Попал в эту группу и мой земляк из Голицыно Игорь, с которым мы вместе из пехоты сбежали. И сразу возгордился, заважничал – такое ответственное дело не каждому доверят. Но на всякий случай поинтересовался:

– Старший лейтенант Егоров, он как? Что за человек?

– Толик, – говорю, – мужик нормальный. С ним не соскучишься.

– Это хорошо, – кивает Игорь.

Игоря, надо сказать, взяли в мангруппу в качестве переводчика. Но английский он знает неважно, хоть и написал в рапорте: «владею». «Зато, французским – в совершенстве», – похвастал. Французскому его научила бабушка аристократка, и сам он с завидной твердостью и постоянством демонстрировал аристократические манеры: сидел с прямой спиной, говорил не спеша, в движениях не суетился, а курил, оттопырив мизинец. Тем не менее, все трудности армейского быта принимал спокойно и с мягким юмором. Ни разу я его не видел раздраженным или недовольным. Игорь был одним из немногих, кто собирался поступать в военное училище, но не в абы какое, а в голицынское, где у него даже кто-то из родственников преподавал. «Погранучилища подведомственны КГБ, а это служба в белых перчатках», – любил он лишний раз напомнить, загадочно улыбаясь своему будущему.

Подошел срок. Переодели их всех троих в гражданское, посадили на рыболовный траулер, и вперед – вы плывите, мы вас подождем. Прошли они мимо острова Святого Лаврентия, вежливо обогнули Святого Матфея и дальше на юг, не забывая при этом рыбу тралить. У Игоря портативный магнитофон. Толик командует. Старик Еременко – техническое обеспечение. Никого лишнего и все при деле.

Маршрут знают только три человека: капитан, первый помощник и Толик. Идут они по Берингову морю, шарят по эфиру, что-то записывают, что-то полавливают. И в один прекрасный день Толик вызывает на палубу своих разведчиков. Обозрев в бинокль туманную даль, строго и проникновенно сообщает:

– Мы входим в территориальные воды Соединенных Штатов Америки, и я обязан познакомить вас с секретной инструкцией «А-7».

Младший сержант Еременко сигарету за борт и по стойке смирно. Игорь делает то же самое, даже еще и каблуками щелкнул.

– Бойцы, – говорит Егоров, – мы находимся на острие противостояния двух систем, и каждое неверное движение грозит международным конфликтом. Ежесекундно наша страна ведет напряженную скрытую борьбу с капиталистическим миром. Сегодня мы авангард этой борьбы. Никто, кроме нашего непосредственного начальства, не знает, что мы здесь, и не должен знать. Инструкция «А-7» гласит: «При обнаружении плавсредства с маневренной разведгруппой на борту в территориальных водах иностранной державы и задержании плавсредства представителями вооруженных сил данной державы или береговой охраной все участники мангруппы обязаны покинуть борт вместе с оборудованием». Объясняю простыми словами: если нас обнаружит береговая охрана или военный корабль США, мы обязаны выполнить свой последний долг перед Родиной, как и положено советскому солдату. Надеюсь, – старший лейтенант сурово оглядел своих бойцов, – мы это сделаем достойно!

– Служу Советскому Союзу! – рявкнул Еременко.

– Служу Советскому Союзу! – удивленным эхом отозвался Игорь.

– Есть вопросы? – Толик посмотрел на Игоря.

– Товарищ старший лейтенант, может, я не понял, но товарищ майор говорил только про аппаратуру, когда инструктировал!

– А что он сказал в заключение?

– Остальные инструкции на месте от вас.

Толик подошел к Игорю, посмотрел ему в глаза и по-отечески положил руку на плечо.

– Такие вещи, воин, заранее не говорят, – сказал сурово и проникновенно. – Крепись! Такова наша доля. Ты ведь из пехоты в разведку по своей воле пришел. И правильно сделал. Начальство это оценило. Здесь ты узнаешь такое, о чем в пехоте и не мечтают! Посмотришь дальние моря, чужие берега – это не каждому дано. Инструкция «А-7» на крайний случай. Мы же не будем нарываться. Может, еще и обойдется. Ладно, все по местам! – Толик поднес бинокль к глазам, внимательно всматриваясь в недобрые серые дали. – Пока, вроде, никого.

Игорь в растерянности замешкался поодаль.

– Ты что, молодь гребаная, на курорт сюда приехал?! – цыкнул Еременко. – А ну, вперед!

В радиорубке Игорь надел наушники и снова загулял по эфиру. Еременко завозился со своими проводами и приборами. Заглянул Егоров, полистал свой блокнот, сам настроил приемник на нужную частоту.

– Сиди на этой волне! – приказал. – Будет информация – записывай! – И снова ушел на палубу.

Игорь приступил к записи. Но информация шла с перерывами, и во время пауз, чтобы экономить пленку, магнитофон выключался.

– Ты хоть с ребятами попрощался? – неожиданно спросил Еременко.

– Не-ет, – Игорь поперхнулся.

– Я со всеми корефанами попрощался перед отплытием, – вздохнул тот. – Родным письма послал. Если что, мол, долг свой выполню. Три года назад мангруппа погибла, старики рассказывали. Туман, ничего не видно. Подошли к Кадьяку чуть не вплотную и носом к носу столкнулись с эсминцем! Не повезло ребятам! Зато потом всех наградили. Посмертно. Даже молодого. Хотя с ним столько мороки было! За лебедку уцепился – «Не хочу!» – кричит. Мало, что не хочешь, козлиная морда, ты присягу давал – ключом по башке и в воду. А старик с лейтенантом службу знают – эти сами!.. Хотя, если по-честному, то на хрена бы эти медали – лучше б живым остаться! Правильно я говорю?

Игорь с готовностью закивал.

– То-то и оно. Ладно, пиши. Схожу наверх.

Минут через двадцать заглянул первый помощник, что-то участливо спросил, но в помещение как сумасшедший влетел Еременко и истерично заорал:

– Румянцев! Три минуты на запись! Частота прежняя! Кассету отдашь радисту! И с магнитофоном на палубу! Без фокусов! Ну надо же, бля, влипли! Как чувствовал! – схватил сумку со своими проводами, приборами и выскочил.

Игорь включил магнитофон, достал блокнот, вырвал из него лист и что-то лихорадочно стал писать. Потом свернул и снова написал.

Первый помощник посмотрел вслед Еременке, покачал головой.

– Он что у вас, всегда такой нервный? – спросил Игоря.

Но тот вместо ответа протянул ему сложенный листок и срывающимся голосом попросил при первой возможности отправить письмом по указанному адресу.

Первый пом взял листок, пожал плечами и, ничего не понимая, пошел наверх. По пути развернул записку – «Валерия, любимая, прощай! В эту последнюю минуту я думаю о тебе!..»

«Что за х.!?» – удивился первый пом. Подошел с этим листком к Толику.

– Старлей, что у вас творится? Один бегает, орет как сумасшедший. Другой весь белый, трясется, предсмертную записку написал.

Толик прочитал послание.

– Во ё, какой впечатлительный!

Забрал эту записку и направился к Игорю. А он уже сам навстречу идет. Походка какая-то странная, как у робота. В руке магнитофон, а лицо, как смерть, совершенно белое. Глаза огромные. Будто с того света уже смотрят. Толик даже сам перепугался.

– Да не ссы ты! – говорит. – Пошутил я. Мы еще и в территориальные воды не вошли, – вернул Игорю записку. – Ну, ты что!? Ну! – похлопал его по щекам. – Закури лучше! – дал сигарету: одну в зубы, другую за ухо, спичку поднес.

Игорь затянулся, выдохнул, медленно стал приходить в себя.

– Ну и шуточки у вас, товарищ старший лейтенант! – говорит. – Я уж думал, и правда…

К вечеру он был уже в форме и делал свое дело. И все бы нормально, да Еременко, гад, заставил его пол в каюте драить полночи, мотивируя это тем, что разведчик в последнюю минуту должен думать о Родине, а не о бабах. Козел!

Зато потом все пошло как по маслу и даже лучше.

Берингово море – оно как бы наше с Америкой внутреннее. С севера, запада и востока – Чукотка с Аляской, а с юга – Командоры с Алеутами. И никаких третьих стран. Шастали они по этому советско-американскому морю, рыбу ловили и шпионили по мере сил. Километрах в трехстах от моей родной Амчитки Игорь сделал несколько записей на указанных частотах. Толик послушал, нахмурился.

– Ничего не перепутал? – строго спросил.

– Никак нет, товарищ старший лейтенант! Все, как вы сказали. Информация явно с полигона. Несколько раз слово «Амчитка» звучит.

Толик забрал кассету и попросил всех выйти. Куда-то кому-то докладывал, крутил запись, а утром после очередных переговоров вызвал ребят.

– Рядовой Румянцев! – сказал торжественным голосом. – Командование батальона объявляет вам благодарность за отличную службу!

– Служу Советскому Союзу! – рявкнул Игорь, сияя радостными глазами.

Толик взял его за плечи.

– Спасибо, солдат! Молодец! – сказал проникновенно, и тихо на ушко: – К званию тебя представили! Ну, и нас с Еремой не забыли. Молодец! Так держать!

– А ты, вообще, молоток, хоть и молодой! – тоже оценил Еременко и стал обращаться с Игорем после этого как с равным.

Весь остаток плаванья Игорь провел, как в раю. Даже поправился.

Судно доставило их в бухту Провидения и ушло долавливать свою рыбу. А Толик после эмоционального разговора по телефону подозвал Игоря.

– Румянцев, поздравляю вас с присвоением звания сержанта Советской Армии!

– Ни хрена себе! – с завистью воскликнул Еременко. – Это ты теперь главней меня!

– Спасибо, товарищ старший лейтенант, – смущенно улыбнулся Игорь, – но это ведь вы правильно частоту определили.

– Меня тоже не забыли, – успокоил Толик. – Еременко, позаботься, чтобы парень прибыл в батальон соответственно!

– Бу сделано! – уверил тот.

Обменяли гражданскую одежду на свою армейскую. Еременко у стариков-пехотинцев раздобыл лычки и даже помог Игорю по-быстрому пришить их на бушлат и на гимнастерку.

В батальоне Игорь объявился сержантом. «За мангруппу дали, – завидовали молодые. – Может, еще и отпуск получит. Везет же!» Старики приняли Игоря почти за своего.

А через три дня капитан Хайкин выстроил роту.

– Рядовой Румянцев, три шага вперед!

Игорь сначала замялся, потом вышел.

– На каком основании вы произвели себя в сержанты? – спросил Хайкин.

– Я… это не я. Меня начальство произвело, – опешил Игорь. – Я думал, вы в курсе.

– И за какие же такие заслуги из рядовых сразу в сержанты?

– За успешное выполнение ответственного боевого задания в составе мангруппы.

– Еременко, – спрашивает Хайкин, – чем это вы там отличились в мангруппе? Что-то я не слышал.

И этот гад пожимает плечами.

– Не знаю, товарищ капитан. Ничего особого, вроде, не было. Кассету, правда, одну потеряли. Но мы их с запасом брали.

Кассету они не потеряли. Этот гад ее присвоил и принес мне, чтобы я ему песни американские записал.

– Так кто, я не понимаю, присвоил Румянцеву звание сержанта?

– Товарищ капитан, ума не приложу! Я сам удивился: рядовой, рядовой – и вдруг сержант! Так же не бывает! А он как старший по званию притоварил меня лычки ему пришивать.

– У-у-у, борзой! – зароптали старики. – По-до-жди-и!

– Товарищ капитан, – Игорю от такой подлости аж нехорошо стало, – командир мангруппы старший лейтенант Егоров получил распоряжение штаба о присвоении мне сержантского звания. Он меня поздравил. Спросите его!

– Старший лейтенант Егоров сегодня отбыл в отпуск. А вам, товарищ «сержант», два наряда вне очереди и лычки снять сейчас же!

– Почему так мало?! – вознегодовали старики. – И так молодь распоясалась. Вконец оборзели! Скоро нами начнут командовать!

Но капитан их обрезал:

– Пошутили над парнем. Знаю я Егорова!

– У-у, борзой, ты у нас еще помаслаешься!

Из рая Игорь попал в ад. Сначала его послали на говно, потом по воду, потом в столовую, потом в кочегарку, снова на говно, в столовую… По ночам у него началась активная половая жизнь – часами драил пол в казарме, караулке, клубе… Но Игорь не сломался и не обозлился. Даже манер своих аристократических не растерял. И когда пик его страданий миновал, пришел ко мне, сел – спина прямая, нога на ногу, как на светском приеме, – закурил только что найденный бычок, как дорогую сигарету.

– Да-а, – вздохнул, – со старшим лейтенантом Егоровым не соскучишься!

Записи, которые привезла мангруппа, я прослушал и ничего интересного в них не нашел. Так и сказал майору. Буба засопел недовольно и ушел к себе. А через пару недель говорит:

– Мы новую мангруппу организовываем. Хочешь поехать?

– Я, – говорю, – с удовольствием! Люблю путешествовать.

– На самолете полетите. С метеорологами.

– Отлично!

– Ну, тогда готовься!

А что готовиться, я уже готов!

Гуляю по эфиру, слежу за американцами, как бы они чего не натворили, интересуюсь, как идут дела в Сиэтле, Номе, Анкоридже, слушаю песни и жду самолет.

One way ticket
One way ticket
One way ticket to the moon…

Из-за этих песен я от своего начальства уже второй нагоняй схлопотал. Офицеры просят: «Сделай погромче», ну я и сделал, да так, что стены ходуном.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.