СОВЕЩАНИЕ 1. ЗДАНИЕ НА НАБЕРЕЖНОЙ ВИКТОРИИ.Бойкотт, обращаясь к своим коллегам — полицейским электронного века:
      — Теперь все зависит от нас, нельзя терять ни минуты. Главное — любой ценой удержать преимущество во времени. Я никогда не прощу себе, если, положим, МИ–5 опередит нас в этом деле… («Безликие», пожалуй, были единственным отделом безопасности, который не проводил в ту ночь совещаний. Тем не менее все, что говорил Бойкотт, передавалось в секретный штаб МИ–5 на Керзон–стрит и записывалось там на магнитофон)… у нас имеется то преимущество, что мы используем современное оборудование, мыслим по–современному. И главное наше преимущество — никому, кроме нас, не известно о доме Кромески.
      Он торжествующе махнул рукой, сбив со стола бюст сэра Роберта Пила.
       СОВЕЩАНИЕ 2. ФЕШЕНЕБЕЛЬНЫЙ КЛУБ НА МЕЙФЕР.— Этот осел Бойкотт воображает, будто напал на интересное дело. Его ребята, по–моему, выследили сегодня какую–то женщину. — Бригадир Радкинс беседовал со своими начальниками подразделений. — Пустая затея, конечно, а все же не спускайте с него глаз. В последнюю минуту его всегда можно будет обойти и успех приписать себе…
       СОВЕЩАНИЕ 3. ЗАЛ ИНСТИТУТА ЖЕНЩИН НА ОКРАИНЕ ЛОНДОНА.Дама Берта Спротт — на ней изящный туалет, она только что с приема у королевы — держит речь перед сотрудницами своего отдела, отменными уродинами, известными больше как «Ищейки».
      — Если предоставить мужчин самим себе, с ними не оберешься хлопот. Я всегда говорю: в интересах нашей контрразведки мужчин нужно держать от нее подальше. А потому, душеньки, займемся–ка этой старой крысой Радкинсом — следите за каждым его шагом.
       СОВЕЩАНИЕ 4. ПОХОРОННАЯ КОНТОРА НА ДОЛЛИС–ХИЛЛ. — Разузнайте толком, что замышляет эта чертова кукла Берта Спротт со своими ведьмами, — приказал безымянный глава сектора «Б» службы внутренней безопасности. (Как обычно, он вещал из–за ширмы. Он без малейшего на то основания убежден, что ни одна душа, включая собственных сотрудников, не знает, кто он такой.)
       СОВЕЩАНИЕ 5. КАЮТ–КОМПАНИЯ ВОЕННОГО КОРАБЛЯ «X».Командор Солт, обращаясь к лейтенанту Игару:
      — Ах, «Девять муз»? Я, старый морской волк, в литературе не очень–то разбираюсь. Но ты, сынок, пока суд да дело , пристраивайся в кильватер к нашему безымянному дружку из сектора «Б».
       СОВЕЩАНИЯ С 6 ПО 30. ПОДВАЛЫ, ЧЕРДАКИ, КЛУБЫ, ГОСТИНЫЕ И Т. Д.Совещания мало чем отличаются от описанных выше. Почти все отделы службы безопасности сумели тайком кое–что выведать. В эту ночь стадное чувство согнало их вместе — повсюду строились всевозможные догадки об операции «Девять муз».
       СОВЕЩАНИЕ 31. «АКЦИОНЕРНОЕ ОБЩЕСТВО ФУТЛУС».— Бейтс, если вы не прекратите свою надоедную болтовню о девяти музах, я вас кастрирую.
      Хаббард–Джонс по–прежнему считал, что разговор о музах ведется ему в пику, что ставится под сомнение его эрудиция.
      — Но послушайте, сэр, ведь это наверняка связано с шайкой, которую вы раскрыли. То есть если они действительно, как вы говорите, новая ударная группа из–за «железного занавеса»…
      — Заткнитесь, Бейтс. От вас голова идет кругом. Это совещание началось неудачно. Полчаса потратили, приколачивая к стене «святилища» огромную карту района Нотинг–Хилл. Задача оказалась не из легких — изуродовали стену, Рональд зашиб молотком палец, а у Хаббард–Джонса вконец испортилось настроение.
      — Бейтс, сколько у нас всего людей?
      — Тридцать восемь человек, сэр.
      — Без вас знаю, что в отделе тридцать восемь сотрудников, дурак вы набитый. Отвечайте четко, если вы на это вообще способны, сколько сотрудников могут немедленно выйти на операцию?
      Рональд, проглотив обиду, потянулся за списками.
      — В нашем распоряжении восемь человек и один в отпуске.
      — Чем занимаются остальные?
      — Четверо уехали по обмену от Общества англохорватской дружбы, пятеро следят за венгерским рестораном, где…
      Хаббард–Джонс не захотел слушать дальше. Встав в наполеоновскую позу, он изрек:
      — Снимите их с этого задания. Они мне нужны.
      — Но, сэр, это не так просто…
      — Мне понадобятся все, кого удастся заполучить, — не унимался Хаббард–Джонс. Он взял гигантскую булавку с красным бумажным флажком и подошел к карте. — Необходимо круглосуточное наблюдение за данным объектом. Линкольн–Террас, 96. Кодовое название — «Роковой дом».
      Он театральным жестом всадил булавку в карту. Карта, словно она только этого и ждала, плавно соскользнула на пол. Хаббард–Джонс издал яростный вопль и стал ее топтать.
      Он гонял карту пинками по всему кабинету, извергая на нее потоки брани, пока не зашиб ногу — ту самую, на которую утром свалилась газовая колонка. Это его полностью доконало, и он, чуть не плача, повалился в кресло у письменного стола.
      Рональд подождал, пока шеф немного отойдет, и начал снова его уговаривать:
      — Может быть, лучше передать это дело МИ–5 или Особому управлению?
      — Чтобы они потом приписали себе все заслуги? Да вы рехнулись! Посидев в удобном кресле, Хаббард–Джонс вновь обрел спокойствие, и в нем, как обычно, опять произошла молниеносная перемена — теперь это был хладнокровный руководитель, лаконичный, твердый, как кремень, невозмутимый.
      — Вот что, Бейтс. Я получил приказ от верховной власти нашей страны. Я знаю, что делаю, и не потерплю ваших мелкотравчатых попыток мне помешать. Я начал это дело, и я намерен довести его до конца. Ясно?
      — Да, сэр, — покорно ответил Рональд.
      — Отлично. Значит, сколько у нас людей?
      — Девятнадцать, сэр.
      — Мало. Чем занимаются остальные?
      — Ну, кое–кто приставлен к венскому цыганскому трио.
      — Кое–кто? Сколько их? — Напряженная тишина. — Бейтс, я вас спрашиваю.
      — Двенадцать, — уныло признался Рональд.
      — Двенадцать? — возмутился Хаббард–Джонс. — Двенадцать сотрудников мотаются за этими жалкими цыганами? Отозвать.
      — Ни за что, — вырвалось у Рональда из глубины души. Рональд был в восторге от венского трио. Он знал подноготную всех музыкантов и жадно прочитывал ежедневные сообщения агентов о каждом их шаге.
      — Конечно, сэр, на первый взгляд может показаться, что двенадцать человек для них и многовато, но ведь их трое, понимаете, сэр, — трио…
      — Да я что, по–вашему, не знаю, сколько человек в трио? Хаббард–Джонсу снова почудилось, будто его образованность подвергается сомнению. Он вытаращил на Рональда водянистые глаза, точь–в–точь обозлившаяся рыба.
      Пришлось Рональду уступить — жертва немалая. Теперь он ничего больше не узнает о своих обожаемых цыганах: женился ли Иозеф на той официантке и что будет с Францем, неужели ревматизм в кисти заставит его навсегда бросить музыку?
      — Значит, решено, Бейтс, тридцать два сотрудника ведут наблюдение за «Роковым домом». Так–то будет лучше.
      Но тут в Рональде заговорило дотоле ему неведомое мстительное чувство — пускай и Хаб–бард–Джонс попрыгает.
      — Да, кстати, почему бы нам не снять еще шестерых с задания? Ведь понадобятся все, кого удастся заполучить.
      — Каких шестерых?
      — Занятых на операции «Красотка». Хаббард–Джонс неожиданно смутился.
      — Да, верно. Как там обстоят дела? Не вижу донесений.
      — Вот они, у вас на столе. Поступают ежедневно с ноября прошлого года, — Рональд с наслаждением сыпал соль на рану, злорадно упиваясь неведомым дотоле чувством. — Результатов у них, похоже, никаких, хотя времени прошло и немало.
      Хаббард–Джонс раскрыл пухлую папку. Действительно, незадолго до того, как Рональду поступить в отдел, Хаббард–Джонс пришел к выводу, что добиться продвижения по службе легче всего, шантажируя начальство . Многообещающей мишенью казался Бакстер Лавлейс — человек необыкновенно привлекательный и, как это ни странно, в свои тридцать с лишним лет до сих пор неженатый.
      — От него всегда разит одеколоном, вы заметили, Бейтс? — сообщил Хаббард–Джонс, листая донесения. —И еще, — продолжал он, словно оправдываясь. — Он ни разу не оставался в своей шикарной берлоге наедине с женщиной.
      — Он ни разу не оставался там и наедине с мужчиной, — возразил Рональд, дивясь своей смелости.
      Но Хаббард–Джонс твердил свое:
      — Черт побери, а ведь он и точно из этой породы. Если бы это доказать, тогда держись! — размечтался он. — Гомосексуалист на важном государственном посту. Это угроза национальной безопасности, Бейтс. Наш прямой долг — оставить сотрудников на операции «Красотка». Пусть следят за каждым шагом Лавлейса вне службы.
      Рональд всегда был глубоко предан начальству. Поэтому он так долго, в упорной борьбе с собой пытался сохранить хотя бы долю уважения к Хаббард–Джонсу. Сейчас, однако, от этого уважения не осталось и следа, его сменило острое недоверие. Рональд давно уже лишился покоя. А полтора месяца назад он вдруг сел и написал Лавлейсу письмо, в котором сообщал ему о слежке, установленной за Лавлейсом по приказу Хаббард–Джонса.
      Подпись под письмом Рональд не поставил.

      Сэр Генри, точный как всегда, приехал на маленькую площадь вовремя и расплачивался за такси под мерный бой церковных часов.
      После сердечного приступа сэр Генри возвратился на службу слишком рано, невзирая на запрет врача. Сэр Генри испытывал непреодолимое отвращение к своим коллегам, но он не мог жить без служебной рутины, она была ему необходима, как воздух, а колкости Бакстера Лав–лейса он сносил легче, чем придирки своей супруги.
      Сэр Генри был таким же рабом своих привычек, как старик Кроум. Вот уже многие годы в последнюю пятницу месяца в половине пятого вечера он приезжал сюда, на площадь с облезлыми старыми домами, окруженную тесным кольцом машин. И сегодня он снова стоял здесь, безучастно глядя перед собой, — на церкви били часы, с платанов на землю падали осенние листья. Сэра Генри ждала здесь минута сладостного отдыха, которую он урывал от долгих и подчас мучительных заседаний. Ибо в последнюю пятницу каждого месяца он выполнял тяжкую обязанность: докладывал кабинету министров, как обстоит дело с государственной безопасностью…: «Сколь печальные повести мне подчас приходится излагать», — горестно думал сэр Генри.
      Сегодня битком набитый портфель казался тяжелее обычного. Но у подъезда дома № 28 он ощутил внезапный прилив сил. Сэр Генри распрямил усталую спину, лихо заломил набекрень шляпу и нажал кнопку звонка.
      Под звонком на маленькой карточке было аккуратно напечатано: «Мисс Домина Уиплеш».
      В эту же самую пятницу наступила передышка и для всей службы безопасности, где в последнее время развивалась непривычно бурная деятельность. Правда, в основном кипучая энергия контрразведчиков уходила на отчаянные попытки разведать что–нибудь об операции «Девять муз» в других отделах и заключалась в слежке друг за другом. Тем не менее это было занятие трудное и небезопасное. И вот, в пятницу по всему Лондону руководящие деятели контрразведки со вздохом облегчения собирали принадлежности для гольфа — до понедельника наступило неофициальное перемирие.
      Бойкотту, однако, эти два дня не сулили отдыха. Последние две недели он был занят по горло операцией «Шпионская группа на Балморал–Касл–Драйв». Ежедневно его ЭВМ набивали информацией о каждой мельчайшей подробности из жизни миссис Кромески, но аппарат упорно не желал дать ключ к разгадке загадочного дела, в котором она была замешана. Бойкотт с безрассудством отчаяния занимал слежкой все больше и больше людей, а Кислятина Крэбб, хладнокровно взирая на все это, выжидал, когда его обреченный заместитель сам себя погубит.
      Конец недели не сулил отдыха и Рональду Бейтсу. Он вот уже полмесяца усердно трудился, осуществляя, правда в меньших масштабах и без ведома высокого начальства, операцию, подобную той, что проводил Бойкотт. Однако по странной иронии судьбы он в отличие от Бой–котта добился кое–каких результатов. Было установлено, что зловещая антенна регулярно появляется над крышей «Рокового дома», а кроме того, не оставалось сомнений, что там творятся какие–то темные дела в духе «плаща и кинжала». Но какие?.. В пятницу по дороге домой Рональд томился дурными предчувствиями. Таинственный враг, возможно, прекрасно осведомлен о затее Хаббард–Джонса и лишь посмеивался в кулак. А вдруг Хаббард–Джонс вообще замахнулся не по плечу? Тогда отделу несдобровать. От этой мысли Рональд похолодел. Глубоко задумавшись, он стал переходить улицу, но вдруг услышал скрипучий голос:
      — Бейтс! Подите сюда! Рональд недоуменно оглянулся. Кто бы это мог быть? Машина рядом с ним нетерпеливо загудела, и водитель высунул в окно огромную лысую голову. Рональд увидел лицо, как масленый блин, и на лице очки с разными стеклами — темным и светлым. Машина была очень старая, маленькая, чуть ли не с детскую коляску, и неописуемо грязная.
      — В чем дело? — спросил Рональд. — В чем дело, сэр? — поправился он: во внешности водителя было что–то начальственное, наводившее трепет.
      — Влезай, парень! — Водитель пинком открыл дверцу, и Рональд, обойдя машину, послушно взобрался на ободранное сиденье. Он терялся в догадках, кто бы это мог быть, но тут заметил среди остроумных изречений, начертанных пальцем на грязном стекле, лаконичную фразу: «Радкинс — шпион» — и все стало ясно.
      Рональд не знал, чего от него хотят, и застенчиво поглядывал краешком глаза на знаменитого контрразведчика… Машина внезапно дернулась, с оглушительным треском вылетела на шумную, людную улицу и покатила по ней.
      Некоторое время Рональд молчал, потом, собравшись с духом, подсказал:
      — Сэр, на этой улице одностороннее движение. Потому они все нам и гудят.
      Его совет не возымел никакого действия. Бригадир Радкинс лихо свернул вбок и сосредоточенно повел машину против движения со скоростью двадцати миль в час, не глядя на светофоры, не обращая никакого внимания на другие автомобили и на оскорбительные выкрики в свой адрес. Рональд закрыл глаза — ему было страшно смотреть на сумятицу, которая сопровождала их продвижение вперед. «Я попал в лапы к сумасшедшему», — с ужасом подумал он.
      — С ума сошел! Окончательно спятил! — неожиданно откликнулся бригадир словно в ответ мыслям Рональда.
      — Кто, сэр? — кротко спросил Рональд, боясь разгневать похитителя.
      — Как кто? Ваш начальник, конечно. Остолоп. Тупица. Рональд при всем желании не нашел, что ответить, и промолчал.
      — Моих ребят называют «радкимены». Да, «радкимены». Все они у меня не профессионалы, а любители. Единственный профессионал — я сам. И так лучше. А взгляните на мои очки — ловко придумано, правда? У меня их две пары. В одной паре темное стекло левое, а в другой — правое. Если очки незаметно поменять, можно напугать собеседника до полусмерти. Помню, Генри Спрингбек чуть однажды не рехнулся из–за этих очков,
      Бригадир неожиданно резко повернул, въехав на тротуар.
      По сравнению с мостовой, забитой транспортом, здесь было настоящее раздолье, и Радкинс погнал машину вдоль тротуара. Пешеходы разлетались от него, как испуганные голуби.
      — От любителей куда больше пользы. Все двери им открыты. Кого только нет среди них: бизнесмены из Сити, букмекеры, сельские дворяне, актеры, юристы, даже парочка католических священников имеется.
      Он внезапно остановился. Они находились посредине пустынной серой улицы. «Наконец–то, — подумал Рональд. — Теперь бригадир заговорит о деле». Рональд чувствовал, что сейчас услышит нечто исключительно важное.
      — Какое у нас сегодня число, Бейтс?
      — Двадцать девятое октября, сэр.
      — Прекрасно. Ну, всего доброго. Рад был встретиться. Неожиданно бригадир ловким движением выбросил вбок огромную ногу и пинком открыл дверь, у которой сидел Рональд. Рональд очутился на мостовой, вокруг не было ни души, машина, стреляя отработанным газом, исчезла из глаз, оставив в прозрачном осеннем воздухе густое облако черного дыма.
      На некотором расстоянии отсюда, в запущенной подвальной квартире сэр Генри и мисс Уиплеш пили чай. Сэр Генри был доволен и покоен.
      — Как дела на службе, милый? — спросила мисс Уиплеш, будто преданная жена.
      — Ужасно, — признался сэр Генри. — Ужасно.
      — Бедняжка, — откликнулась она совсем по–матерински.
      Обсудили здоровье сэра Генри, поговорили о странных болях в спине, мучивших в последнее время мисс Уиплеш. Потом, взглянув на часы, она воскликнула:
      — Половина шестого! Сижу и болтаю, словно мне нечего делать. Сейчас надо будет принять одного выжившего из ума старикана. Он наверняка явится раньше положенного!
      С этими словами она выбежала из комнаты и стала громко звать свою горничную Розу. Сэр Генри вздохнул. Волшебные минуты пролетели. «Может, она и про меня говорит «выживший из ума старикан»?» — с горечью подумал он. Сэру Генри вдруг пришло в голову, что, пожалуй, это самое подходящее для него определение.
      Не успел он выйти от мисс Уиплеш, как Роза закричала из прихожей:
      — Старый дурак опять забыл портфель!
      — Боже! — воскликнула мисс Уиплеш. — Вечная история! Она взяла тяжелый портфель из блестящей кожи, туго набитый секретнейшими докладами, предназначенными только для глаз членов кабинета министров, — возвратясь в управление, сэр Генри обязан был тут же их уничтожить.
      — Роза, голубка, догони его, пожалуйста!
      — Эй! — закричала толстуха Роза, карабкаясь по ступенькам, ведущим из подвала на улицу. Сэр Генри был уже далеко, он заворачивал за угол. Роза бросилась следом со всей быстротой, на какую были способны ее старые ноги. Она побежала через сонную площадь, не замечая мчавшегося на нее фургона. Фургон сшиб старуху, отшвырнул ее далеко в сторону, и ей тут же пришел конец.
      Фургон (вел его Мак–Ниш) направлялся к «Роковому дому». Мак–Ниш не обладал чувствительным сердцем и даже не подумал остановить машину. Он видел, что свидетелей нет, и просто–напросто понесся дальше, не ведая, что судьба избрала его своим орудием…
      Когда Розу сбило, портфель сэра Генри вылетел у нее из рук и, описав высоко в воздухе длинную дугу, упал на кучу осенних листьев в скверике посредине площади. Листья падали и падали, и через несколько часов портфеля уже не было видно. Портфель остался здесь лежать на всю долгую зиму и мало–помалу сгнил. К весне десяток государственных секретов особой важности превратился в кучку полезного и питательного удобрения.
      В ту же самую пятницу вечером сэр Генри повесился у себя в кабинете. По случаю выходного дня тело его обнаружили только утром в воскресенье.
      Он позвонил мисс Уиплеш и узнал, что Роза ушла с его портфелем и не вернулась. Но покончил он с собой не из–за этого. Хотя ему было отлично известно, что от дома мисс Уиплеш до русского посольства рукой подать, а за несколько шиллингов Роза готова расстаться со своей бессмертной душой, он в тот момент не предпринял ничего… Нет, он наложил на себя руки несколько позднее, когда, вернувшись в управление, нашел на своем столе вежливую записочку, приглашавшую его на неофициальное торжество — проводы, которые коллеги устраивали мистеру Кроуму в связи с его уходом на пенсию.

      Первыми о смерти сэра Генри узнали «Трое безымянных» из МИ–5.
      Тот, который услышал эту весть по телефону, не промолвил ни слова. Он положил трубку и молча прошёл мимо своих двух коллег («Безликих») к щиту, занимавшему целиком одну стену. Там на сложной схеме, отображавшей взаимосвязь всех отделов безопасности, значились фамилии их руководителей. «Безликий» зачеркнул фамилию сэра Генри и вернулся на свое место. Двое остальных кивком головы дали понять, что им все ясно, и заседание продолжалось.
      Бакстер Лавлейс получил сообщение о смерти своего шефа по прямому проводу, соединявшему его элегантную квартиру с Управлением безопасности. Лавлейс не смог уехать за город на эти дни, а сидеть в воскресенье в Лондоне ему было обидно, поэтому он пребывал в дурном расположении духа. Чтобы как–то отвлечься, он лепил фигурку из пластилина, отрабатывая каждую деталь.
      — Ну конечно. В этом весь сэр Генри. Нарочно выкинул такой номер в воскресенье, чтобы не дать людям спокойно отдохнуть. Ладно, сейчас я приеду.
      Он повесил трубку и вернулся к своему занятию. Фигурка была дюймов в девять высотой и сильно смахивала на Бойкотта.
      Бакстер Лавлейс отыскал на письменном столе огромную булавку и с силой воткнул ее фигурке под ложечку…
      — Ох! — простонал Бойкотт, отрываясь от мощного телескопа, направленного на открытую балконную дверь дома Кромески.
      — Что случилось, сэр? — спросил полицейский инспектор, вошедший с каким–то донесением в руках.
      — Не иначе, как язву заработал, — горделиво объявил Бойкотт, схватившись за живот. Язва, по его мнению, была болезнь достойная, полностью в духе века электроники.
      — Вот, только что получено для вас, сэр.
      Бойкотт решил, что труды его увенчались долгожданным успехом. Он нетерпеливо вырвал у инспектора бумажку. Оказалось, что это всего–навсего сообщение о трагической смерти сэра Генри. Бойкотт смял сообщение в комок и отшвырнул прочь.
      — Кому это интересно! — пробормотал он в раздражении, возвращаясь к телескопу. Командор Солт тоже наблюдал через окно за внешним миром, но при посредстве огромного морского бинокля.
      — Что за унылая картина вокруг! — заметил он мрачно.
      — Унылая картина сейчас на Уайт–Холле — старик Спрингбек повесился у себя в кабинете, — с присущим ему остроумием сообщил лейтенант Игар, подавая шефу рапорт,
      — Та–а–а–к, — протянул бравый командор, вставил в глаз монокль и принялся за чтение. — Пожалуй, это сигнал опасности. Давай–ка, приятель, свернем на некоторое время все дела. Надо выждать.
      — Ничего удивительного, — констатировал бригадир Радкинс. — У бедняги Спрингбека кишка была тонка для такой работы. Но все–таки это уж чересчур. Старый дурак.
      — Сибилла! — позвал жену старик Кроум. — Достань–ка мне черный галстук. Только что трагически скончался мой бывший шеф.
      Он узнал о смерти сэра Генри из шестичасового выпуска последних известий и огорчился до глубины души.
      — Но я уже упаковала все галстуки, Эдвин.
      — Прости, дорогая, я тебе доставляю столько хлопот, но сама понимаешь… Завязывая галстук в спальне перед зеркрлом, он сказал дрогнувшим голосом:
      — Это конец целой эпохи. Он и я, пусть на разных ступенях служебной лестницы, были последние — я в этом убежден — самые последние хранители старых традиций государственной службы.
      У старого честного труженика навернулись слезы на глаза, а жена посмотрела на него растроганным взглядом.
      Но тяжелее всех воспринял печальную новость Хаббард–Джонс. Он попросту впал в неистовство.
      — Черт побери! — вопил он. — Проклятье! Безмозглый осел! Да как он посмел! Хаббард–Джонс метался по своей роскошной новой квартире, швыряя на пол и опрокидывая все подряд и изрыгая проклятия:
      — Черт! Черт побери! Черт их всех побери!

      Стоял холодный ясный вечер, какие бывают в пору первых заморозков. В небе висела полная луна, круглая и белая, словно тарелка. Безлюдные воскресные улицы в ярком лунном свете казались театральными декорациями. Фургон «Акционерного общества Футлус» с головокружительной скоростью несся по Кэмден–Хилл.
      На крыше фургона под брезентом распростерся мертвецки пьяный Хаббард–Джонс, загримированный под Черного менестреля.
      За рулем сидел Джок Мак–Ниш. Ему было невдомек, что смерть толстухи Розы, случившаяся по его вине, послужила толчком для операции «Жмурки».
      Сидя рядом с Мак–Нишем, Рональд Бейтс размышлял об удивительных событиях последних часов, из–за которых он попал теперь в эту историю.
      Началось все с того, что Рональда срочно вызвали на службу. Факт сам по себе невероятный, ибо в обычное время Хаббард–Джонс скорее пустился бы вплавь через Ла–Манш, чем согласился работать в воскресенье. Вместо приветствия шеф торжественно объявил:
      — Бейтс, сегодня вечером мы должны проникнуть в «Роковой дом». Начинаем операцию «Жмурки».
      — Какую операцию?
      — А вы что, черт возьми, не соображаете? Я вам сто раз о ней говорил. — В действительности мысль об операции «Жмурки» пришла ему в голову полчаса назад. — Это вторая часть «Плана Х. — Дж.», дубина вы эдакая.
      Находясь в подпитии, Хаббард–Джонс снова и снова возвращался к идее о блистательном маневре, который раскроет тайну «Рокового дома». Но до сего дня все это оставалось заманчивой мечтой, не влекущей за собой решительных действий. Однако теперь над Хаббард–Джонсом нависла страшная угроза — место сэра Генри займет Бакстер Лавлейс, и тогда прости–прощай его привилегии, которых он только что добился. Наступало время укрепить свои позиции, доказать на деле, что его отдел — боевой отряд контрразведки. И доказать незамедлительно.
      — Так вот, — продолжал он. — Массированный рейд. Как можно больше людей. Вооруженных до зубов. — Тут даже он понял, что хватил через край, и несколько сбавил тон. — То есть, не поднимая особого шума, кто–то один из нас должен пробраться в дом.
      — Вот оно что, — сказал Рональд. И добавил: — И кто же? Хаббард–Джонс притворился, будто не слышит. Некоторое время он шагал взад и вперед по комнате, погруженный в раздумье. Наконец как ни в чем не бывало он объявил:
      — Бейтс, как только мы туда приедем, вы перелезаете через забор, и после этого вам следует…
      — Ни за что, — прервал Рональд с твердостью, неожиданной для самого себя.
      — Вы отказываетесь выполнить приказ, Бейтс?
      — Да.
      Они молча уставились друг на друга. Трудно было сказать, кто из них удивлен больше. И сейчас в уютной и теплой кабине Рональд вспоминал с некоторым даже удовольствием, как он впервые в жизни выказал неподчинение. Правда, Хаббард–Джонс сразу насел на него, пустив в ход весь набор приемов, которым располагает уязвленное начальство, и Рональд чуть было не утратил свой бунтарский дух. Еще немного — и он бы уступил, но тут нечто неожиданное и трогательное вновь придало ему мужество: Рональд откинулся на спинку подпрыгивающего сиденья, и перед его глазами опять прошла следующая сцена.
      Место: Отдел наблюдения за иностранными гражданами.
      Время: вечер того же дня. На сцене: передний план — Скромница, Рональд Бейтс. Задний план («святилище») — Хаббард–Джонс. Рональд в тревоге ходит из угла в угол.
      Хаббард–Джонс. Ох! Ой! Какая боль в спине! У меня, должно быть, смещен позвонок.
      Рональд. Ничего не поделаешь. Придется мне взять это на себя. Ему такое сейчас не под силу.
      Скромница. Нет! Пожалуйста, не надо, мистер Бейтс.
      Рональд. О чем это вы?
      Скромница (смущенно).Если… если все кончится плохо, если кого–то ранят или убьют, когда нужно будет лезть в этот дом, или еще что… пусть лучше его, а не вас…
      Рональд. Но ведь… Вы и он…
      Скромница (неожиданно взяла его за руку обеими руками).Да ничего у меня к нему нет… Просто я боюсь его — он командует, и я сразу теряюсь и не могу за себя постоять. Пожалуйста, мистер Бейтс, не подвергайте себя такой опасности!
      Рональд (неожиданно дерзко).Надо бы и мне так командовать…
      Скромница. Нет, нет! Глупый, ведь вы мне и нравитесь потому, что вы не такой, как он. (Глаза у нее сияют, Рональд зачарованно смотрит на нее. Волшебный миг.)Пожалуйста, мистер Бейтс! Поберегите себя. (Скромница дарит ему нежный поцелуй и выбегает из комнаты.)
      Рональд возвращается к действительности и смотрит на часы. Слежка за «Роковым домом» показала, что наиболее удобный момент для прорыва — это одиннадцать часов вечера. Сейчас двадцать пять двенадцатого. Время упущено. Их операция должна бы уже сейчас идти полным ходом.
      Подготовительная стадия проходила удачно. В десять часов через забор в сад «Рокового дома» забросили несколько кусков мяса со снотворным. Через четверть часа свирепые сторожевые псы спали глубоким сном. Вокруг все дышало покоем. Хаббард–Джонс, смирившись наконец с тем, что Рональд не возьмет на себя его обязанностей, тоже, казалось, успокоился. Весь день он пил, не переставая, но тем не менее позволил облачить себя в черный кожаный комбинезон и намазать себе лицо черной ваксой.
      Скромница вслух читала по списку, а Рональд и Джок Мак–Ниш вооружали и снаряжали нетвердо стоящего на ногах и с ухмылкой озирающегося шефа.