Андрей Троицкий

Удар из прошлого

Глава первая

Предприниматель Виктор Окаемов доживал последние часы в онкологическом центре на Каширке. Острая лейкемия, сразившая молодого мужчину три месяца назад, прогрессировала слишком быстро, чтобы надеяться отбить, выцарапать у болезни хотя бы одну единственную неделю жизни.

Вечером буднего дня навестить Окаемова пришел его старый друг и компаньон Леонид Тимонин. Одноместная палата в конце коридора, которую занимал Окаемов, была не самым уютным местом на земле. Но здесь было чисто и светло. Тимонин разложил на столе гостинцы, хотя знал, что больной не возьмет в рот ни крошки, кормят его принудительно, через капельницу.

Окаемов вызвал Тимонина, чтобы переговорить с ним один на один, в отсутствии Сергея Казакевича, третьего партнера и совладельца фирмы.

– Я только что разговаривал с врачом, – бодро начал Тимонин. – Он говорит, что ты держишься молодцом. Кажется, постепенно идешь на поправку. Анализы очень даже неплохие. Почти как у здорового человека. Возможно, потребуется пересадка костного мозга…

Окаемов вяло махнул худой рукой, давая понять, что времени слишком мало. И жалко тратить эти последние крохи на вранье.

– При моей форме лейкемии пересадку костного мозга не делают. Такая операция не имеет смысла.

– Ну, не строй из себя великого специалиста, – улыбнулся жалкой улыбкой Тимонин. – Тоже мне, мировое светило.

– Оставь. Врачи искололи меня капельницами, высосали всю мою больную кровь на анализы. Честно говоря, мое место в анатомическом музее, среди формалинных трупов. Да и оттуда меня скоро выбросят на свалку. Впрочем, в одном мне повезло. Меня не убили бандиты. Я умер от болезни.

Окаемову понравилась собственная черная шуточка. Он даже улыбнулся. Тимонин хотел что-то сказать, возразить, но промолчал. В эту минуту дверь в палату открылась, на пороге появился дежурный врач. Он посмотрел на часы и объявил, что время, отпущенное Тимонину на визит, закончилось.

– Пожалуйста, ещё пять минут, – попросил Тимонин.

– Хорошо, но только пять минут.

Врач закрыл дверь с обратной стороны. Окаемов быстро выдохся, его голос сделался тише, Тимонин придвинул стул к кровати, наклонился вперед, чтобы разобрать слова.

– Я составил завещание, – сказал Окаемов. – Все подробности ты узнаешь совсем скоро, когда я отброшу копыта. Завещание тебе понравится. Деньги не уйдут из нашей фирмы. А ты станешь богаче. Ты один. И еще… В сейфе у меня лежит кое-какая наличка. Раскидай её между моими дальними родственниками, потому что близких родственников у меня нет. Адреса на бумажке.

Окаемов показал пальцем на тумбочку. Тимонин увидел на крышке исписанный листок, сунул его в карман.

– Я все сделаю, как ты скажешь. Я подумал, ты захочешь что-то оставить своей любовнице. Как там ее? Катерине…

– Нет, отдай наличку из сейфа родственникам, – заупрямился Окаемов. – Катя в деньгах не нуждается. Она приходили ко мне один раз. Была такая нервная, напряженная. Любовница… Красиво сказано. Она живет с другим человеком. По правде говоря, я сам давно уже ни на что не гожусь.

Дверь снова открылась. Врач безмолвно посмотрел на наручные часы и покачал головой.

– Уже ухожу, – ответил Тимонин, он хотел подняться.

– Подожди, – прошептал Окаемов. – Еще я хотел сказать про Казакевича. Он задумал одну аферу. Хочет двинуть наши деньги за границу. Перевести их в какой-то банк для покупки несуществующих товаров. Он предлагал мне союз против тебя.

– Я знаю обо всем, – кивнул Тимонин. – Я разговаривал с Казакевичем и сказал «нет». Пока я жив, у него ничего не получится. А я умирать не собираюсь.

Окаемов протянул руку, сил на пожатие у него не осталось. Он просто положил ладонь на колено Тимонина. И через минуту заснул.

* * * *

Ночь с субботы на воскресенье Леонид Тимонин провел в своем загородном доме на Рублевском шоссе в двадцати километрах от кольцевой дороги. Как и в предыдущие дни, Тимонин сильно напился, но и после обильных возлияний плохо спал, один за другим переживая нелепые ночные кошмары, словно чувствовал приближение большой беды.

Он часто просыпался, уголком наволочки вытирал с лица холодный пот и через минуту проваливался в новый ужас. На самом деле, на ночные кошмары преследовали Тимонина всю неделю, пока он пьянствовал. Но вот ночь заканчивалась, а утром сердце снова билось ровно и спокойно.

Леонид Степанович представления не имел, что после смерти Окаемова, решена и его судьба. Смерть уже заказана. Мало того, гибель Тимонина тщательно спланирована и срежиссирована, последние часы и минуты жизни расписаны.

По задумке убийц, Тимонин должен трагически погибнуть послезавтра, в понедельник, примерно в девять тридцать утра. В это время он, как обычно, переступит порог офиса, поднимется лифтом на седьмой этаж, где расположен его рабочий кабинет. Не успеет Тимонин положить портфель, как снизу, с первого этажа, позвонит деловой партнер и совладелец фирмы Сергей Казакевич.

Он попросит Тимонина срочно спуститься вниз по важному совершенно неотложному делу. Тимонин выйдет на площадку, вызовет кабину лифта. Двери откроются, но кабины не окажется на месте. В шаге от Тимонина глубокая пустая шахта. Тут вступят в дело армяне, охранники фирмы, две недели назад нанятые Казакевичем. Они дежурят на этаже, стоят у лифта, они примелькались. Поэтому присутствие армян не вызовет у Тимонина настороженности.

Охранники помогут Тимонину упасть в шахту лифта. Оглушат его и сбросят тело вниз. У Тимонина не останется ни единого шанса на спасение. Высота шахты, уходящей глубоко, на технический этаж, без малого тридцать метров. Внешне трагедия будет выглядеть пристойно и достоверно, как несчастный случай. Досадный, даже дикий, но все-таки несчастный случай.

И следствие вряд ли свернет с этой удобной накатанной версии. Лифт был неисправен, Тимонин вызвал кабину. Но она не пришла, когда автоматические двери открылись, он шагнул в шахту. Шагнул в свою смерть.

* * * *

В воскресенье, лежа в кровати, Тимонин смотрел в не зашторенное окно. Солнце, как вчера, как неделю назад, нещадно палило, а на небе не маячило ни единого облачка. Громким хриплым голосом он трижды позвал жену, но не услышал ответа. Тогда Тимонин встал, накинул на себя шелковый халат, расписанный цветными драконами, и глянул на часы. Уже полдень.

Тут он вспомнил, что жена Ирина Павловна ещё вчера в первой половине дня уехала к подруге на крестины годовалого сына. А повара и прислугу сам Тимонин отпустил к полудню, чтобы никто не видели, как он напивается до поросячьего визга. Тимонин вышел из комнаты, прошелся по коридору второго этажа, заглянул в спальню жены, может, вернулась. Никого. Кровать застелена.

Жена могла бы и позвонить, – решил Тимонин, уже готовый обидеться. Ах, да, он отключил телефоны вчера вечером. Прогулявшись по второму этажу, Тимонин завернул в ванную комнату, сполоснул лицо холодной водой. Спустился вниз, вставил в розетку телефонный шнур. Он прошел в каминный зал, повернул за стойку бара, достал из холодильника и поставил на круглый поднос пару пива и литровую бутылку водки. Потом вспомнил о закуске, вытащил завернутые в фольгу бутерброды с белой рыбой и плошку креветочного салата.

Неся перед собой поднос, вышел на середину комнаты, к низкому стеклянному столику, упал в кресло. Он опрокинул в себя первую утреннюю дозу и уставился в темное чрево камина, облицованного голубой в белых прожилках керамической плиткой. Бездумное созерцание потухшего очага продолжалось долго, может, четверть часа или того дольше, но было прервано телефонным звонком.

Незнакомый мужчина спросил: «Это фирма „Юнион – Плей“? Вместо ответа Тимонин бросил трубку.

Еще месяц назад ему стало известно, то номер его дачного телефона почти полностью, с разницей в одну цифру, совпадает с телефоном диспетчерской службы фирмы «Юнион – Плей». Эта недавно открывшаяся контора, скрашивает мужской досуг, выписывая своим клиентам девочек на дом. Тимонин ещё тогда решил, что следует срочно поменять номер дачного телефона, но все откладывал это мелкое дело в долгий ящик. И вот теперь паршивые озабоченные кобели портят его досуг своими звоночками.

Тимонин съел пару ложек острого креветочного салата, не почувствовав его вкуса. Затем проглотил бутерброд. Тут телефон снова зазвонил. Тимонин, готовый разразиться матерной бранью, поднял трубку, но красноречия не потребовалось. Звонила жена.

– А, это ты, – сказал Тимонин.

– Здравствуй, милый, чем занимаешься? – спросила Ирина Павловна.

Тимонин плеснул в высокий стакан водки и пива.

– Работаю. Составляю договор о намерениях.

Он размешал водку и пиво пальцем, затем сунул палец в рот и обсосал его.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. А как прошли именины?

– Только не именины, а крестины. Все было на уровне. Я скоро приеду.

– Вот этого не надо. Не надо приезжать.

Тимонин помотал головой. Сейчас он испытал приступ головокружения. На пару секунд пол и потолок поменялись местами. Он запустил ладонь в карман халата, нащупал на его дне таблетки разной величины. Элениум, тизерцин, пиразидол…

– Сегодня я хочу побыть один, – сказал он. – Хочу поработать с документами. За неделю столько важных бумаг накопилось. Лопатой не раскидаешь. Бульдозером не разгребешь. Увидимся завтра, в понедельник. Целую. Люблю.

Разумеется, Тимонин соврал про дела и документы, потому что сейчас не хотелось никого видеть, тем более жену. Кажется, супруга обиделась, её голос зазвучал тускло.

– Хорошо, тогда увидимся завтра, – Ирина Павловна положила трубку.

* * * *

Тимонин посмотрел в угол, где стояли напольные часы в деревянном корпусе. Пять вечера, как быстро летит время. До назначенной смерти, до развязки трагедии оставалось рукой подать. Ничего не подозревающий Тимонин вытащил из кармана халата пригоршню транквилизаторов, без разбора ссыпал их в рот и запил лекарство забористым ершом.

– О-ля-ля, – сказал он самому себе.

Внезапно он ощутил странный приступ слабости, не удержал стакан, который выпал из вялой руки, покатился по полу. Ковер быстро впитал в себя остатки ерша. Минуту Тимонин неподвижно сидел в кресле, обхватив голову руками. Но силы вернулись так же быстро, как ушли. Тимонин поднял стакан, налил в него пива и водки.

…Тимонин запил неделю назад. В прошлую субботу, когда хоронили его близкого друга и компаньона, совладельца фирмы «Эскорт» Окаемова, сорока трех полных лет, умершего от острой лейкемии. Тимонин хорошо держался во время тягостной процедуры погребения и не менее тягостных поминок. Вернувшись домой, он заперся в спальне, сел на кровать и горько разрыдался. Отплакавшись, вытер слезы, прошел в комнату и проглотил стакан водки. Душу, словно вдоль и поперек прошитую грубой дратвой, немного отпустило.

Но Тимонин уже не мог остановиться, он сорвался с нарезки.

Телефон, кажется, не собирался молчать.

– Слушаю, – сказал Тимонин.

– Это фирма «Юнион – Плей»? – тонкий мужской голос, кажется, принадлежал человеку, которому минуту назад дверью прищемили половой член. – Я не ошибся?

Снова звонят в это проклятое агентство по выписке блядей на дом. На этот раз Тимонин сдержался без всякого усилия, не выдал матерную тираду и не бросил трубку. Даже улыбнулся. Сдобренные водкой транквилизаторы действовали быстро.

– Не ошиблись, – ответил он. – «Юнион – Плей» – это мы.

– А вы диспетчер?

– Совершенно верно, я и есть диспетчер, – подтвердил Тимонин.

– Понимаете ли, лично я уже обращался в ваше агентство, – владелец прищемленного члена подбирал слова осторожно, словно боялся сказать что-то грубое, не так выразиться. – И остался вполне доволен. Так сказать, вашим обслуживанием, контингентом. Ну, и вообще…

– Очень приятно, что вы довольны, – отозвался Тимонин.

– Сегодня у меня просьба деликатная. Я бы хотел вызвать женщину на сегодняшнюю ночь. Но не для себя, для друга. Но есть одна заминка… Мой друг инвалид.

– Ничего, – успокоил Тимонин. – Девочки обслуживают всех, даже инвалидов.

– А надо доплачивать? Ну, за то, что он инвалид?

– Не надо. Обычная такса.

– Но у моего друга есть и ещё один, так сказать, минус. У него проблемы с потенцией.

– Не беда, – ободрил Тимонин. – Наши девочки ему на домкрате поднимут. Все будет хорошо.

– Но у моего друга серьезные проблемы с потенцией. Очень серьезные.

– Послушай, – в голосе Тимонина появилась человеческая заинтересованность. – Если твой друг инвалид и импотент, зачем ему вообще нужна девочка? Ну, для какой цели? Чего без толку деньги тратить?

– У него день рождения. Хочется как-то отметить это дело. Чтобы запомнилось

– Купи своему другу выпить, вот он и отметит, – посоветовал Тимонин, которому уже наскучила эта игра, и положил трубку.

В течение следующего часа в «Юнион – Плей» звонили дважды. Первым оказался юноша, стеснявшийся разговора с диспетчером до колик, заикавшийся и часто повторявший слово «значит». Юноше требовалась женщина средних лет и зрелых форм. Вторым собеседником оказался старик с противным дребезжащим голосом. Старик, видимо, прижимистая сволочь, кобель со стажем, интересовался расценками: сколько нужно выложить, если девочка на ночь, и какова почасовая оплата.

Заикающемуся юноше Тимонин посоветовал вытереть сопли полотенцем и залезть к маме под юбку. Старику сказал, что девочки в одну постель с козлами не ложатся. На этом приятные разговоры закончились, телефон надолго замолчал. И неизвестно, сколько бы ещё клиентов распугал Тимонин, но в мыслях его началась великая путаница.

Если внешне поведение сидящего в кресле Тимонина выглядело вполне приглядно, то в голове его творились вещи странные, даже дикие. Если представить мозг Тимонина в виде сложного набора микросхем, то любой электронщик при виде всего этого безобразия не взялся бы за ремонт, руки опустил. Микросхемы коротили, пускали ядовитый дым, извергали фейерверк искр.

Да, дело с головой совсем плохо. Под черепной коробкой творилось хрен знает что, там перепутались какие-то файлы, которые никак не хотели расцепляться. Крыша потекла и стремительно ехала на сторону. Однако сам Тимонин признаков надвигающегося недуга не замечал. Напротив, к вечеру он чувствовал себя бодрым и полным сил.

За окном стемнело, на вымощенных плиткой улицах элитного дачного поселка, включили фонари, стилизованные под старину. Терявший ориентировку во времени Тимонин, сообразил, что выходной день подходит к концу, взглянул на часы. Минутная стрелка двигалась неестественно быстро. Но не поступательно, а как-то ритмично, порывисто. Она то обгоняла секундную стрелку, то вдруг замирала, подолгу стояла на месте и снова начинала свой бег, разгонялась, набирала скорость и опять замирала.

Тимонин не смог объяснить себе странного поведения стрелки, только подумал, что часы впору сдать в металлолом и переключил свое внимание на другое. Неожиданно у Тимонина начинался приступ агрессии. В эту минуту кирпичный камин, выложенный светлой плиткой, напомнил ему лежавший на боку унитаз исполинских размеров. Тимонин встал, долго бродил возле поваленного на бок унитаза и думал невеселую думу, решая, какому великану пришло в голову нагадить здесь, в его доме, под носом хозяина.

– Ну, кто тут хочет нужду справить? – во всю глотку заорал Тимонин и горящим взглядом оглядел темные углы.

Желающих справить нужду он так не увидел. Тогда Тимонин снял с крюка увесистую литую кочергу. Он размахнулся и стал методично молотить кочергой по камину. Острый осколок керамической плитки порезал щеку Тимонина. Не почувствовав боли от пореза, провел ладонью по щеке, увидел кровь и только больше разъярился.

Тимонин сбросил с себя шелковый халат, оставшись в одних трусах, поплевал на руки. Он молотил кочергой по камину до тех пор, пока не осталось ни одной целой плитки, а наружу вылезла кирпичная кладка в проплешинах штукатурки. Только тогда Тимонин перевел дух, осмотрелся. Пол комнаты был завален битой плиткой.

Еще не остывший Тимонин, посмотрел на застекленные шкафы с книгами, шагнул к ним и замахнулся кочергой. Однако в последний момент почему-то передумал и не тронул шкафы. Он допил водку из горлышка и пару раз звезданул кочергой по стеклянному столику. С хрустальным звоном стол рассыпался на сотни, на тысячи мелких стекляшек.

Тимонин бросил свое оружие на пол. Поднявшись наверх, в свою спальню, упал поперек кровати и провалился в очередной кошмарный сон.

* * * *

В понедельник Тимонин проснулся в семь тридцать утра. Он прошел в ванную комнату, освежался под душем, побрился, почистил зубы и заклеил пластырем порезанную щеку. Первый будний день недели покатился по накатанной колее.

В восемь часов десять минут Тимонин закончил завтрак, поблагодарил домработницу. Женщина робела перед хозяином, она не решилась спросить, почему в каминном зале царит полный разгром. А Тимонин за едой молчал. Он вернулся в спальню, надел синий костюм, светлую сорочку и галстук в красную полоску. Из кабинета взял плотно набитый портфель.

Служебный «Мерседес» остановился перед домом ровно в восемь с четвертью. Тимонин спустился с высокого крыльца, занял заднее сидение. В ранний час Рублевское шоссе уже было забито служенными машинами больших людей. Тем не менее, через полчаса «Мерседес» подъезжал к самому началу Тверской улицы. Тимонин тронул водителя за плечо и велел остановиться возле Центрального телеграфа.

– Я на пять минут, – сказал Тимонин водителю.

Выбравшись из салона, он затерялся в людском потоке. Он не вернулся к машине ни через пять минут, ни через десять, ни через час. Водитель ждал босса два с половиной часа, затем поехал в офис. Но Тимонин в тот день не появился ни на работе, ни дома. Он не вернулся и во вторник. И в среду…

Тимонин просто вышел из машины и исчез неизвестно где.

Глава вторая

Задержание рецидивиста и беспредельщика Петра Горбунова, три месяца назад бежавшего из колонии строгого режима, милиционеры, коротко посовещавшись, назначили на пять вечера.

Беглые рецидивисты – не частые гости в сонном провинциальном Степановске. К этому мероприятию, по здешним меркам, мероприятию чрезвычайному, экстраординарному, заместитель начальника горотдела милиции майор Юрий Иванович Девяткин привлек все силы, имевшиеся в наличии. Не сказать, чтобы этих сил было в избытке. Скорее наоборот, людей по пальцам считать.

Девяткин долго перебирал тех, кого можно взять на эту операцию. Насчитал троих: самого себя, бывшего борца Савченко, к своим сорока годам дослужившегося аж до сержанта, и младшего лейтенанта Афонина, год назад окончившего среднюю школу милиции. Девяткин решил, что Горбунова, четвертый день пившего водку на хате своей сожительницы Усовой, они повяжут и втроем. Нужно лишь немного везения.

Из соображений конспирации на операцию выехали в гражданской одежде и не на милицейском канареечном «газике», а на личных «Жигулях» Девяткина. Трущобная городская окраина, застроенная бараками и хозяйственными постройками, утопала в грудах не вывезенного мусора и зелени тополей. К бывшему общежитию текстильной фабрики, ныне жилому дому, подъехали в шестнадцать тридцать. Девяткин подогнал машину вплотную к щербатому штакетнику забора. Хорошая маскировка – разросшийся с противоположной стороны забора куст сирени, цветы которой уже обломали местные кавалеры.

Деваться Горбунову некуда, – решил Девяткин. С этой стороны дома – милиционеры. За домом открытое пространство, не спрячешься, там тянулись засаженные картошкой и зеленью огороды местных жителей. Кое-где попадаются небольшие грядки клубники, похожие на свежевырытые могилы. Поэтому огороды напоминают кладбище. Дальше тянется до горизонта кочковатое поле.

С водительского места хорошо просматривался вход в единственный подъезд двухэтажного деревянного здания, украшением которого стала четко выписанная табличка, прибитая на углу: Хомутовский тупик 10. Тесная квартира Усовой точно над козырьком подъезда, похожего на крысиную нору.

В шестнадцать сорок пять, когда милиционеры проверили оружие и уже готовы были выйти их машины, небо потемнело, будто вдруг наступил поздний вечер, на лобовое стекло упали крупные капли. Спустя пару минут хлынул проливной дождь. В окне над козырьком подъезда вспыхнул свет. На белую матерчатую занавеску легла отчетливая тень мужчины. Кажется, он курил. Тень задвигалась, взмахнула руками и, наконец, исчезла.

– Вылет откладывается, подождем немного, – Девяткин посмотрел на часы. – Скажем, на полчасика.

– Да, спешить некуда, товарищ майор, – отозвался с заднего сидения Савченко. – Хорошо, что дождь. Хоть жара на убыль пойдет. И мокнуть не хочется.

Девяткин усмехнулся.

– Я не боюсь ноги промочить, особенно твои ноги. Просто показалось, в окне Горбунов. Может, повезет, он побегает, побегает и завалится спать. Нам же работы меньше.

– А как вы узнали, что Горбунов здесь лежбище устроил? – сидевший на переднем сидении белобрысый Афонин заерзал от любопытства. – Ну, что он у своей марухи?

Девяткин загадочно ухмыльнулся.

– Сведения из закрытых источников, – лаконично ответил он. – Оперативных.

* * * *

Много говорить, что-то объяснять сейчас, перед важным делом, не очень хотелось. «Оперативным источником» стал престарелый ханыга Вазюкин, переступивший порог милицейского кабинета вчерашним утром. Старик Вазюкин числился внештатным осведомителем, но информация, которую он время от времени приносил в клюве, была скудной, не слишком ценной. Касалась она главным образом почему-то краж сушившегося на веревках белья.

«Опять ты про тряпье рассказать хочешь?» – Девяткин с тоской взглянул на пенсионера. Вазюкин многозначительно поднял кверху кривой указательный палац, порыжевший от табачного дыма. Рука Вазюкина дрожала то ли от напряжения, но, скорее, с похмела. Скорчив плаксивую рожу, пенсионер, как ни странно, сообщил нечто важное.

На квартире своей сожительницы Гальки Усовой объявился здешний уроженец, можно сказать, знаменитость районного масштаба Петр Иванович Горбунов, бандит и убийца, за почти двухметровый рост и богатырское сложение носивший кликуху Клоп. Сорок шесть лет отроду.

На Горбунове висят три мокрых дела. И это только доказанные эпизоды. Шесть судимостей, два побега. Последний – из зоны строгого режима во Владимирской области. По-хорошему, его бы давно к теплой стенке поставить. И пулю в затылок. Но не сложили ещё той стенки и не отлили ту пулю.

Выспросив у старика все подробности, Девяткин открыл сейф и выдал внештатнику премиальные: три поллитровки поддельной водки, двадцать ящиков которой конфисковали на местном базаре неделю назад. Вазюкин с достоинством принял вознаграждение, бережно, как малых младенцев, запеленал бутылки старой газетой и, выпрямив гордую спину, удалился. Девяткин откатил кресло на колесиках к стене, водрузил ноги на письменный стол и стал размышлять.

Бежать из колонии, чтобы вернуться к немолодой сожительнице Усовой, некрасивой костлявой женщине. На хату, которая на милицейском прицеле, где наверняка повяжут… Нет, это выше логики нормального человека. До такого решения дойти надо, точнее, допиться. У этих рецидивистов никакой фантазии. Тоже цвет бандитского мира. К вечеру Девяткин проверил информацию Вазюкина через свою хорошую знакомую, соседку Усовой по коридору. Все точно: Горбунов появился у своей сожительницы третьего дня, с тех пор пьянствует, не выходя их квартиры.

Усова по три раза на дню гоняет на станцию, в тамошнем магазине огненная вода – самая дешевая. Девяткин установил наблюдение за квартирой, посадив оперативника на чердак ближайшего к дому Усовой дровяного сарая. Сегодня в шестнадцать часов снял наблюдение: полный порядок, клиент на месте, можно паковать.

…От нечего делать Девяткин курил, стряхивая пепел через полуопущенное стекло, и думал, что хорошо бы взять на эту операцию ещё пару сотрудников. Но с кадрами проблема. Во-первых, лето – пора отпусков и болезней. Даже начальник горотдела Ефремов якобы отлеживается с ангиной, а на самом деле окучивает картошку на дачном участке. На хозяйстве остался он, Девяткин. Во-вторых, сегодня суббота, особый день.

Степановск, прежде бывший рабочим поселком, неизвестно за какие заслуги пять лет назад получил статус города районного подчинения. По субботам городок, не просыхавший и в будни дни, просто утопал в водке. Поэтому субботний вечер для милиционеров – страдная пора. Драки, выяснение супружеских или родственных отношений местные жители почему-то откладывали именно на субботу. Словно между собой сговорились, словно по будням нельзя решить семейные проблемы, кулаком жену приложить, детям шеи намылить.

Все эти страсти, подогретые водочными парами, часто заканчиваются жестокими драками, а то и поножовщиной. К ночи все четыре камеры предварительного заключения горотдела наверняка будут битком набиты пьяным народом. В конторе Девяткин оставил два милицейских наряда, один из которых уже выехал на вызов, дежурного по КПЗ и ещё человека на телефоне.

Кроме того, сегодня танцы в клубе железнодорожников, пустить на самотек это мероприятие Девяткин не имел права. В клубе, как всегда, будет большая драка, можно сказать, побоище между местечковыми парнями и их всегдашними противниками из поселка Знаменский. Этим не лень приезжать сюда, за десять километров только, чтобы помахать кулаками и велосипедными цепями.

Добро, если дело кончится сломанными ребрами и синяками. В прошлом месяце на танцах зарезали студента, приехавшего на летние каникулы из Москвы. Парня с пятью ножевыми ранениями в живот обнаружили на земляном полу летнего туалета в тот момент, когда медицинская помощь ему уже не требовалась. Кровь сошла в вырубленное в полу загаженное очко. Сегодня Девяткин отрядил на танцы двух милиционеров, крепко подумал, и дал им в помощь ещё одного сотрудника, тем самым, исчерпав все кадровые резервы.

Проклятый город… Проклятый субботний вечер, когда нечем дышать, воздух, словно пропитан миазмами насилия.

Серенький денек незаметно растворился в серой мгле хмурого раннего вечера. Ливень сменился мелким дождиком, моросившим час кряду. Девяткин устать ждать, когда дождь закончился. Тяжелая туча уползла за горизонт, волоча за собой темный водяной шлейф. Низкое серое небо посветлело, свет в окне Усовой погас. Через минуту из подъезда вышла сутулая худая женщина с маленьким лицом похожим на фиолетовый кукиш. Женщина быстрым шагом проследовала вдоль дома и завернула за угол.

Девяткин смачно, до костяного хруста потянулся.

– Усова. На станцию пошла, за бутылкой. Ее хрен, скорее всего, дрыхнет. Выходит, не зря ждали. Одного Горбунова легче вязать будет. Да ещё сонного. Пошли.

– Можно задать вопрос, товарищ майор?

Афонин нервно сглатывал слюну. Это была первая крупная операция, в которой принимал участие младший лейтенант. Неожиданно для самого себя в последний момент Афонин так разволновался, что у него задергалось порозовевшее лицо и, кажется, уши тоже задергались.

– Спрашивай, если приспичило.

– Товарищ майор, в какой у нас план?

– План? – Девяткин поскреб пятерней голову, о плане он ещё не думал. – Ну, как какой план… Обычный план. Самый обычный. Действуем по обстановке. Входим и надеваем на Горбунова браслеты. Таков наш план.

Афонин остался не доволен столь коротким невнятным объяснением. Он хотел спросить ещё о чем-то, но новый вопрос застрял в горле. Девяткин отмахнулся, мол, некогда болтать. Милиционеры выбрались из машины, разминая затекшие ноги, быстрым шагом направились к подъезду. Но ходу Девяткин отдал последнюю команду.

– Афонин, ты стоишь под окном, у подъезда. Савченко, со мной наверх.

– Слушаюсь, – отозвался Савченко.

* * * *

Подъезд крепко пропах сыростью, мышиным пометом и ещё каким-то отвратительным тошнотворным запахом, происхождение которого Девяткин в первую минуту не смог определить. Наконец, дошло. Дом старой постройки, без особых удобств, два туалета на этаж. Женский и мужской. Выгребная яма полна под завязку. Лето, жара… Девяткин не стал доводить до конца не слишком эстетичные мысли.

Полумрак, деревянная лестница в два пролета со стертыми ступенями и утлыми отполированными человеческими ладонями перилами протяжно заскрипела под башмаками дюжего Савченко. Прошагав несколько ступенек, Девяткин оглянулся, сверху вниз глянул на подчиненного и, округлив глаза, скорчил страшную рожу и беззвучно зашевелил губами. Савченко понял смысл непроизнесенных слов, стал ступать на носки, но лестница все равно скрипела.

На втором этаже буйствовали уже человеческие запахи и звуки. Пахло подгоревшим луком и кислой капустой. За ближней дверью сладким женским голосом пел то ли телевизор, то ли радиоприемник. Прямой темный коридор тянулся вдоль всего этажа и упирался в торцевую стену с мутным подслеповатым окошком. Слава Богу, никого из жильцов не видно.

Девяткин расстегнул верхнюю пуговицу темно серого три раза надеванного пиджака, вытащил из подплечной кобуры пистолет. Держа оружие дулом вниз, передернул затвор. Тихо ступая по сухим доскам пола, Девяткин быстро зашагал вперед, но вдруг остановился, как вкопанный.

Дверь квартиры Усовой под счастливым тринадцатым номером, находящаяся с левой стороны, точно посередине коридора, широко распахнулась.

Порог переступил дюжий мужик в белой майке без рукавов и темных тренировочных брюках. Мужик захлопнул за собой дверь, сделал три шага навстречу вросшему в пол Девяткину, на секунду замер на месте. Повернувшись через плечо, мужик в длинном прыжке достиг двери, толкнул её локтем. Через секунду с другой стороны звякнула металлическая цепочка, на два оборота повернулся замок.

– Черт, мать твою, – выругался Девяткин. – Клоп.

И припекло же Горбунову справить нужду именно в тот момент, когда за ним пришли. Девяткин бросился вперед, стукнул в дверь кулаком.

– Открывай, Горбунов, к тебе гости пришли.

Он дважды ударил по двери подметкой ботинка.

– Сейчас открою, – отозвался вежливый Горбунов. – Минуточку, пожалуйста.

Тишина. Девяткин, услышав из комнаты характерный металлический звук взводимых ружейных курков, рухнул на пол. Старшина Савченко, сообразивший, что к чему, остался на ногах, прижался спиной к стене. Выстрелы грянули, будто орудийные залпы. Картечь, выпущенная из двух стволов охотничьего ружья двенадцатого калибра, снесла почти всю верхнюю часть старой деревянной двери.