Спецагент (№1) - Адская машина

Андрей Троицкий

Адская машина

Часть первая

НАЕМНИК

Глава первая

Пригород Махачкалы. 22 июля

Далекая окраина тонула во мраке южной ночи. В этом трущобном районе, бессистемно застроенном хижинами из саманного кирпича, селились люди, потерявшие надежду на лучшее будущее. Здесь традиционно не любили всех без исключения представителей власти, не доверяли милиции, да и вообще не питали уважения к людям в погонах. И наоборот, преступники, люди сомнительные, с темным прошлым, смело могли рассчитывать на покровительство и помощь местных жителей. Поэтому операцию по задержанию убийцы и террориста Темира Хапалаева по кличке Хапка и его подручных руководители городского ФСБ решили провести под покровом ночи, когда народ спит. Тихо, без пальбы взять Хапку и его дружков тепленькими, в кроватях.

Двенадцать лучших оперативников из управления ФСБ, принимавшие участие в деле, выдвинулись на место в полночь. Два «жигуля» и микроавтобус оставили в низине, в укромном месте за стеной старого полуразрушенного склада. Разбились на две группы по шесть человек. Тропинками, петлявшими между домами, сараями и огородами, поднялись вверх, на пологий склон холма. Подлезли под забор из продольных неструганых жердей, укрепленных на столбах. Проползли под кустами с какими-то узкими, покрытыми восковым налетом листьями. Посредине двора стоял одноэтажный дом из саманного кирпича, побеленный кое-где известью, крытый кусками ржавой жести и рубероидом. Справа темнели постройки сараев с плоскими крышами и пустого телятника. Собак при доме не держали.

Залегли кругом, отрезав Хапалаеву пути к отступлению, и стали ждать сигнального свистка заместителя начальника городского управления ФСБ майора Булача Миратова, лично придумавшего остроумный фокус с ночным задержанием.

Два окна, выходящие на огород, казались почти темными. В этот район свет не давали уже третьи сутки. Жильцы домов пользовались керосиновыми лампами, на ночь занавешивали окна плотной тканью, едва пропускавшей тусклый свет. Со стороны моря доносились далекие голоса и музыка. Если встать в полный рост и посмотреть в ту сторону, можно было увидеть, как вдоль берега скользит по черной водяной глади пассажирский теплоход, расцвеченный голубыми и красными лампочками. Теплоход напоминал плавучую рождественскую елку. На палубе танцевали люди.

Майор Колчин, выбравший позицию метрах в тридцати от крыльца, лежал животом на земле, жестоко страдая от жары и жажды. Он думал, что хорошо бы снайперу забраться на крышу одного из сенных сараев. Оттуда, сверху, можно контролировать все пространство перед домом, даже не пользуясь оптикой винтовки. Но сараи выглядели слишком ветхими, трухлявыми. Мужчина в полной экипировке, с винтовкой Драгунова в руках, своей тяжестью запросто проломит кровлю, поднимется шум. Эффект неожиданности пропадет, и преступников, пожалуй, живыми уже не взять.

Колчин думал и о том, что в группе захвата слишком мало людей: двенадцать бойцов, включая его самого, против четверых вооруженных бандитов, имеющих опыт боевых действий и готовых на все. Да, расклад так себе, не блестящий!..

Еще днем родилась мысль подключить к делу оперативников ФСБ из области или сотрудников городской милиции. Но этот вариант не выдержал критики. Здесь, вдалеке от Москвы, на Кавказе, порядки особые, специфические. То, что знает милиция, почему-то часто узнают и бандиты. Поэтому и решили взять на задание самых проверенных бойцов. Как говорится, не числом, а умением...

Валерий Колчин попал прямо-таки с корабля на бал.

Утренним рейсом «Аэрофлота» прибыл из Москвы в Махачкалу, принял участие в совещании сотрудников местного ФСБ, которое провел замначальника городского управления Булач Миратов, ознакомился с планом операции. В случае успешного задержания террориста Хапалаева Колчину предстояло здесь же, на месте, провести его допрос. А затем в сопровождении дагестанских оперативников спецрейсом доставить Хапалаева в Москву, в Лефортовский следственный изолятор. И уж затем во время московских допросов...

Впрочем, зачем далеко загадывать? Темира Хапалаева еще нужно взять.

Во второй половине дня Колчин успел получить камуфляжную форму, поужинать в закрытой столовой, где питались высокие чины из городской администрации, и даже вздремнуть в душном гостиничном номере, окна которого выходили на аквариум пивного павильона и узкую речушку, почти пересохшую от жары. Речная вода цветом напоминала навозную жижу. Кондиционера в номере не было. Но после муторного перелета Колчин спал как убитый. Проснулся свежим и бодрым. К вечеру, разморенный жарой, он вновь почувствовал себя усталым и тяжелым на подъем. Облачившись в новый серый камуфляж, семикилограммовый бронежилет, поверх которого был натянут разгрузочный жилет, плотно набитый боеприпасами, Колчин чувствовал себя неповоротливым носорогом.

Он лежал, широко раскинув ноги, раздвинув локти и вжавшись в землю. Песчаная почва, разогретая южным солнцем, медленно отдавала тепло, не успевала остыть за ночь. Казалось, что лежишь на разогретой сковородке и поджариваешься, как котлета, на медленном огне. Если так и дальше пойдет, уже к утру мясо Колчина и впрямь можно будет употреблять в пищу.

Темир Хапалаев, он же Хапка, скрывавшийся за границей последние четыре года, объявился в Махачкале пару недель назад.

Прибыл на теплоходе из Баку, предъявив на контроле подложный паспорт на имя некоего Хасана Салакбекова, скончавшегося еще три года назад от инфаркта. Пограничники срисовали Хапку. С тех пор он находился на мушке у местных чекистов, не ожидавших столь щедрого подарка судьбы. Предстояло выяснить, с какой целью этот головорез прибыл в Россию, куда направляется и какое задание получил от хозяев. Однако Темир ничем не выдал своих планов: снял хибару на окраине Махачкалы, целыми днями парился в доме, высовывался на двор только по нужде.

За хибарой установили скрытое наблюдение. Но результаты оказались более чем скромными. Еду, свежую воду и молоко приносила старуха из местных. Использовать эту женщину в оперативных целях не представлялось возможным: старуха безнадежно глупа, неграмотна и, что самое главное, туга на оба уха. Свяжись с этой бабкой, только хуже сделаешь. Сам Хапка сделал вылазку в город единственный раз: дошагал до ближней почты и отбил телеграмму в Стамбул до востребования. В своем послании он просил некоего Аракана лучше заботиться о здоровье матери, потому что та совсем плоха. Ясно, телеграмма — это кодированное сообщение. Темир подавал какой-то знак. Но вот кому отправил сообщение Темир? И какой знак он подавал?

В начале недели к Хапалаеву нагрянули три гостя. Один молодой кавказец и два мужика средних лет славянской внешности. За плечами у всех рюкзаки, в руках чемоданы. Личности гостей установить не удалось. Фотографии сделать не смогли. Гости вылезали из дома только в темное время суток: трусцой до сортира — и обратно.

Дважды в день из местного ФСБ в Москву уходили однотипные шифрованные донесения: Хапалаев и его друзья продолжают отсиживаться в хибаре на городской окраине. Видимо, ждут посылки с деньгами, оружия или нового пополнения. Вчера в Москве справедливо решили, что от добра добра не ищут. Хапалаев, за которым тянется длинная череда жестоких убийств и похищений, сам по себе ценный трофей. Выжидать дальше рискованно, надо паковать клиента на месте. Иначе исчезнет, заляжет на дно, ищи его потом.

Рядом с Колчиным лежал майор Булат Миратов. Грузный и неповоротливый, Миратов исходил потом, пыхтел, будто только что пробежал на время стометровку, часто поглядывал на часы, стрелки которых горели в темноте зеленоватым светом. В правой ладони Миратов сжимал рукоятку ПМ, а пальцами левой руки теребил густые черные усы. Сослуживцы Миратова знали эту его особенность: если начальник подкручивает усы, значит, он нервничает, сомневается в себе, в своих действиях или немного трусит.

Свет в окнах погас в половине второго ночи. Но майор Миратов не спешил действовать.

— Подождем, — прошептал он. — Еще хоть четверть часа подождем.

— Торопиться некуда, — прошептал в ответ Колчин. — Когда я еще так на теплом песочке полежу?..

Со стороны Каспия дул ветерок, не приносивший облегчения после жаркого, наполненного солнцем и духотой дня. Наоборот, поднятый им песок налипал на влажную от пота кожу, набивался в нос, щекотал ноздри и скрипел на зубах. Колчин тыкался лицом в землю и чихал. Время от времени он доставал из кармана маленькую фляжку с теплой солоноватой водой, смачивал губы и делал мелкий расчетливый глоток.

Колчин дотронулся до плеча Миратова.

— Слушай, тут змеи водятся?

Булат Миратов, занятый другими мыслями, не сразу понял смысл вопроса. Сейчас он жалел, что согласился на уговоры московского гостя и взял его на опасное дело. Случись с Колчиным неприятность, а пулю получить проще простого, с кого спросит начальство? Эдак можно и погоны потерять.

— Змеи? — переспросил Миратов. — Конечно, водятся. Тут много змей.

— И ядовитые есть?

— Разные.

— Спасибо, обрадовал, — вздохнул Колчин.

От дома, который занимал Хапалаев и его друзья, оперативников отделяли три-четыре десятка метров, песок, поросль многолетних цветов вперемежку с сорняками и рахитичные кустики молодого винограда. Последний дождь капал здесь, кажется, прошлой весной. Виноградные листья пожухли, скукожились, цветы опустили головки и уже не источали сладкого аромата. Колчин чуял запах термоядерного одеколона «Горная резеда», которым, выезжая на задание, Миратов обильно смочил шею, волосы и затылок. Еще сюда долетало зловоние близкой выгребной ямы и ароматы сортира, будка которого, сколоченная из неструганого горбыля, стояла слева, с подветренной стороны. Сочетание запахов гниющих нечистот и терпкого одеколона рождало приступы близкой непроходящей тошноты и легкого головокружения.

Миратов снова взглянул на циферблат: отмеренные четверть часа давно кончились. Набрав в легкие воздуха, майор сунул в рот два пальца, готовый коротко свистнуть, подав знак к началу операции. Но неожиданно замер, вытащил пальцы изо рта и прижал голову к земле. На оранжевую луну, висевшую в небе, набежала туча, очертания построек исчезли. В двух шагах не видно ни зги. Из этой темноты до Колчина долетел скрип рассохшейся двери. Какой-то тип вышел на порог хибары, прикурил сигарету и медленно, боясь оступиться в темноте, зашагал через двор к сортиру. Тропинка пролегала в трех метрах от того места, где залег Колчин. Музыка, доносящаяся с круизного теплохода, неожиданно оборвалась. Цикады больше не выводили свои трели. Одышка перестала мучить Миратова, майор задержал дыхание.

Человек приближался, под подметками башмаков потрескивали мелкие камушки и песок. Левой рукой Колчин нащупал на поясном ремне ножны, вытянул за рукоятку нож с обоюдоострым клинком. Правую ладонь прижал к земле. Если бандит заметит Колчина... Что ж, тогда нужно, оттолкнувшись от земли, прыгнуть вперед, ударить незнакомца грудью в бедро, сбить ног. Полоснуть по шее ножом.

Но все обошлось.

Человек прошагал мимо распластавшегося на земле Колчина, хлопнул дверью сортира, повернул щеколду. Пару минут Колчин слушал доносившиеся из кабинки физиологические звуки. Видимо, мужик не прокипятил сомнительное козье молоко, что утром принесла глухая старуха, и теперь его скрутило. Колчин, работая локтями, подполз к Миратову, приложил палец к губам и провел указательным пальцем по горлу. На секунду Миратов задумался над предложением Колчина, но не дольше чем на секунду. И отрицательно покачал головой. Один шанс к трем, что человек, сидевший в будке, и есть Хапалаев. А Хапка нужен следствию живым, с мертвого показаний не снимешь.

— Это не он, — прошептал Колчин в ухо майору, словно прочитал его мысли. — У этого светлые волосы. А Хапка брюнет, с усами. И ростом выше.

— Может, ты ошибся, — снова покачал головой Миратов. — Слишком темно.

Полная луна начала выползать из-за тучи, мир снова наполнился светом и звуками южной ночи. Колчин, не выпуская ножа, отполз за виноградный куст, в густую тень. Через пару минут мужик вывалился из будки и, застегивая на ходу пуговицы штанов, побрел обратно к дому. Колчин проводил его цепким взглядом: среднего роста и сложения, блондин. Из одежды на незнакомце шорты и майка защитного цвета без рукавов. На правом плече и тыльной стороне ладони заметные даже в темноте татуировки. Ходит осторожно, тихо, будто ступает по минному полю.

Заскрипели дощатые ступеньки крыльца, мужик скрылся за дверью. Колчин вздохнул и сделал из фляжки еще один глоток. Воды оставалось только на донышке. Миратов коротко свистнул.

«Началось», — подумал Колчин. Он поднял голову и стал наблюдать, как шесть силуэтов словно выросли из земли. Пригнувшись, побежали от забора к дому, чтобы занять позиции под окнами и на крыльце. По плану четыре бойца должны ворваться в дом через дверь, двое других проникают в дом через окна, высадив прикладами автоматов стекла и трухлявые рамы. Бойцы, сидящие в засаде с противоположной стороны, участвуют в активных действиях в том случае, если Хапка с дружками попытается вырваться из кольца с их стороны. Задача Миратова и Колчина прикрывать бойцов группы захвата.

Колчин сунул нож в ножны, достал пистолет и спустил предохранитель. Боец, бежавший первым, замешкался возле дома, на секунду остановился перед последним броском, готовясь взлететь на крыльцо, с разбегу долбануть подошвой армейского башмака в дверь. В эту короткую секунду произошло нечто, недоступное пониманию. Колчин услышал странный звук, будто железякой ударили по стеклу.

Кто-то высадил окно с внутренней стороны. И сразу же затрещала пулеметная очередь.

Два бойца, оказавшиеся к дому ближе остальных, упали как подкошенные. Пули калибра семь шестьдесят два разорвали бронежилеты легко, как мокрый картон. Кто-то громко вскрикнул и замолчал. Длинная пулеметная очередь прижала Колчина к земле. Пули срубили несколько виноградных веток. Стреляли из дома через ближнее к двери окно. В ночной тишине пулеметная пальба звучала будто артиллерийская канонада. Пулеметчик выдержал короткую паузу, чтобы вытащить расстрелянный магазин и поставить на его место снаряженный.

Воспользовавшись мгновением, Колчин выставил вперед руку с пистолетом и несколько раз выстрелил в темноту, на звук. Вскочил, перебежал на новое место, ближе к сараю. Упал, так, чтобы защититься от пуль небольшим валуном, глубоко вросшим в почву. Выходит, бандит, выходивший по нужде, все же заметил оперативников. Заметил, но виду не подал, как ни в чем не бывало вернулся в хибару.

В эту секунду утихшая было стрельба грянула с новой силой. По двору били уже из двух окон. Колчин слышал короткие автоматные очереди и пистолетные выстрелы с противоположной стороны дома. Сотрудники ФСБ рассчитывали на легкую добычу. Они не ждали сопротивления, не говоря уж о кинжальном пулеметном огне. Уцелевшие оперативники рассеялись по двору, отвечая короткими неприцельными очередями. Расползлись кто куда, ища укрытия за сараями, грядками, навозной кучей. Это отступление больше напоминало паническое необдуманное бегство.

Перед домом остались лежать три оперативника, срезанные первой же очередью.

— Сдавайтесь! Бросайте оружие. Выходите с поднятыми руками. По одному. В противном случае...

Прокуренный баритон майора Миратова, кажется, доносился прямо с темного звездного неба. На самом деле майор схоронился за стволом поваленного ветром старого тополя, лежащего вдоль забора. Тополь не успели пустить на дрова, и дерево сослужило майору добрую службу. Спасаясь от пуль, падая на землю, Миратов ушиб височную часть головы о камень. Получив легкое сотрясение мозга, он больше не контролировал ситуацию и четко не осознавал, каков реальный расклад сил.

— Повторяю. Выходите с поднятыми руками...

Предложение о сдаче оружия казалось настолько диким, несуразным, что Колчин услышал гортанный смех сидевших в доме отморозков. И сам едва сдержал улыбку.

— Сам выходи с поднятыми руками, шайтан! — рявкнул через окно Хапка. — Ну, жду три секунды... Парашник... Дубина...

Дальше пошла сплошная матерщина. И длинные пулеметные очереди из двух окон, прошившие все пространство двора. Затем раздался громкий щелчок, похожий на пистолетный выстрел. И разрыв гранаты, выпущенной из подствольника. Граната разорвалась недалеко от того места, где прятался Миратов. Вторая граната легла слева от Колчина, ближе к сараю.

Оперативники, что залегли с противоположной стороны дома, выпустили из ракетницы по дому несколько зажигательных патронов. Одна из ракет, влетевшая в разбитое окно, угодила точно в разобранную постель. Две другие легли на крышу, между листами ржавой жести. Куски рубероида и сухое дерево занялись ленивым оранжевым огнем.

Из окна снова вылетела граната и легла метрах в пяти от Колчина.

Во все стороны брызнули осколки и каменная крошка. Колчин не успел опустить голову, на несколько секунд он ослеп от яркого взрыва. Острый каменный осколок полоснул по лбу, точно над правой бровью, распорол кожу. Колчин застонал, перевалился с живота на спину, звездное небо закружилось перед глазами, сделалось багровым. Падучая звезда прорезала небосклон, но Колчин не увидел звезды.

Голова загудела, как пожарный колокол во время тревоги. Колчин снова перевалился на живот, часто заморгал глазами, но ничего не увидел. Неужто ослеп?! Наконец догадался стереть кровь рукавом куртки. Из крыши дома уже вырывались высокие оранжевые языки пламени. Серый дым не поднимался к небу, а стелился по земле. Два мужика один за другим выбрались из разбитого окна. Пригибаясь и петляя, побежали через двор к сенному сараю. Их фигуры отбрасывали длинные ломкие тени. Колчин поднял руку, целя в бегущего первым. Но тут новая пулеметная очередь прошла низко над землей. Колчин, так и не сделав выстрела, успел уткнуться лицом в песок. Услышал свист пуль над головой, чьи-то неразборчивые крики.

Кровь снова залила глаза.

Теперь Колчин слышал быстрые удаляющиеся шаги, несколько раз пальнул на звук. Затем выщелкнул расстрелянную обойму. Покопался в кармане разгрузочного жилета. За домом слышались одиночные выстрелы — по нападавшим кто-то из бандитов бил картечью из ружья. Оперативники отвечали короткими автоматными очередями. Колчин нашел в кармашке снаряженную обойму, вставил ее в пистолетную рукоятку и передернул затвор:

— Сдавайтесь!.. Выходите с поднятыми... Сукины дети...

В ответ Колчин услышал, как в сарае заработал на высоких оборотах автомобильный двигатель.

В следующую секунду торцевая стена, сколоченная из почерневших от времени досок, пошатнулась и рухнула на землю, подняв над двором столб пыли. Несколько деревяшек и листовое железо, приколоченные к стене для прочности, разлетелись по двору. Сарай, готовый завалиться на сторону, зашатался, но каким-то чудом устоял. Кусок железного листа, описав в воздухе дугу, врезался в левую руку Колчина, выше локтя. Застонав от боли, он едва не выронил пистолет.

В ту же секунду свет автомобильных фар ударил в лицо. Темно-синяя пятидверная «Нива» с усиленным бампером вырулила из сарая. Оказавшийся на ее пути Колчин едва не попал под колеса, успев в последний момент откатиться в сторону. «Нива», не разогнавшись, проехала по телам убитых оперативников. Притормозила перед домом.

Еще один человек, с автоматом Калашникова в руках, перепрыгнул через низкий подоконник и пустил последнюю очередь куда-то в темноту. Это же Хапка, — узнал Колчин.

— Уйдет ведь, сука! — через силу прошептал он, и язык перестал его слушаться.

Он выставил вперед руку с пистолетом, но прицельно выстрелить мешала кровь, заливавшая глаза. Дважды Колчин пальнул в Хапку и дважды по колесам «Нивы». И промазал.

В это мгновение Хапка, освещенный пламенем горящего дома, оказался удобной мишенью. Он бросил автомат на землю и уже был готов юркнуть в распахнутую заднюю дверь автомобиля. Но не сумел сделать последнего шага. Даже не шага, половины шага. Колчин не услышал выстрела, не понял, кто стрелял, откуда прилетела пуля. Хапка вдруг замер. Обхватил горло двумя ладонями, захрипел и медленно осел на колени. Видимо, пуля задела сонную артерию.

Задняя дверца захлопнулась, машина медленно двинулась с места. Протаранила бампером забор. Продольные жерди, прибитые к врытым в землю столбам, поломались, как спички. Превозмогая боль, Колчин вскочил на ноги, побежал за машиной. На бегу он переложил пару снаряженных пистолетных обойм в брючный карман, расстегнул застежки разгрузочного жилета, сбросил его на землю.

Развернувшись, «Нива» вырулила на узкую грунтовую дорогу с глубокими колеями и поехала в низину, поднимая за собой пыльный шлейф. Пуля, пущенная Миратовым вдогонку машине, выбила заднее стекло, разлетевшееся в мелкие осколки. Сунув пистолет под ремень, Колчин через проем в заборе выбежал на улицу, расстегнув липучки бронежилета, бросился следом за машиной. Миратов что-то прокричал утробным срывающимся голосом, но слов уже нельзя было разобрать.

В кустах на другой стороне улицы прятались какие-то люди, мужчины и дети, сбежавшиеся с окрестных дворов поглазеть на стрельбу и пожар. Колчин сбросил с плеч бронежилет, оставшись в светлой рубашке с короткими рукавами. Он видел задние фонари «Нивы», которые медленно удалялись и, кажется, уж готовы были скрыться из виду. Рука, поврежденная упавшим на нее куском листового железа, болела какой-то странной пульсирующей болью. Пальцы и предплечье наливались тяжестью и начинали неметь.

Колчин наддал. Без бронежилета под горку бежалось легко. Казалось, подошвы кроссовок не касаются земли. Но едкая пыль забивалась в бронхи и легкие, пересохшие губы потрескались и сочились кровью, в рот набился песок. За спиной Колчин слышал автоматные очереди и одиночные ружейные выстрелы. В горящем доме оставался один человек, бросать пушку и сдаваться он не хотел. Наверное, решил поджариться заживо. В темноте Колчин споткнулся обо что-то невидимое, о кочку или камень, и кубарем полетел на уходящую вниз дорогу. Перевернувшись через голову, вскочил на ноги и продолжил эту, казалось бы, безнадежную погоню.

Он добежал до развалин склада, где оперативники оставили свой транспорт, когда красные фонари «Нивы» уже потерялись в ночи. Молоденький прапорщик Саша Дроздов, оставшийся караулить машины, увидав окровавленное лицо Колчина, заляпанную грязью светлую рубашку, сделал шаг назад и вскинул ствол автомата. Но в следующую секунду узнал московского гостя.

— Что там? — округлил глаза парень.

— Ключи, — пролаял в ответ Колчин сиплым и низким голосом.

— В замке зажигания.

Колчин шагнул к «жигуленку».

— Можно я с вами?

— Подгони микроавтобус наверх, — приказал Колчин. — К горящему дому. Там раненые...

Хотелось выплюнуть набившийся в рот песок, но слюны не было. Во рту было сухо, как в пустом колодце. Колчин распахнул дверцу «пятерки», рухнул на сиденье, повернул ключ, включил передачу.

— У вас лицо в крови, — молодой прапор наклонился к Колчину. — Вы ранены?

Оставив вопрос без ответа, Колчин выжал педали. Машина сорвалась с места, выскочила на дорогу. Высоко подпрыгивая на кочках, понеслась по ухабистой кособокой грунтовке. Через пару минут в свете фар показалось стоявшее над дорогой облако коричневатой пыли, поднятое «Нивой».

Глава вторая

Левая рука тяжелела, не слушалась, пальцы теряли чувствительность. Боль от предплечья поднималась выше. Сломана ли рука или все же нет, можно было только догадываться. Колчину приходилось вести машину одной рукой. Он держал руль правой пятерней, время от времени, на одну-две секунды, отрывал ладонь от баранки, чтобы переключить передачи. Одной правой машину можно вести, если есть навык. Но дело осложняла глубокая ссадина на лбу. Кровь сочилась, густела, текла по векам, заливала глаза. Теряя дорогу, он поднимал вверх то правое, то левое плечо, стирал кровавые подтеки.

Пару раз машина съезжала в канавы, левым крылом сбивала штакетник заборов, снова выскакивала на дорогу. Вслед «Жигулям» лаяли испуганные собаки, из домов выскакивали люди, стараясь понять, что происходит. Кто-то из домовладельцев пальнул в воздух из охотничьего ружья. Колчин не слышал ни криков, ни собачьего лая, ни выстрелов, только свист ветра. Он потерял счет времени и километрам.

Задние фонари «Нивы» мелькнули далеко впереди и снова исчезли. Не сбавив хода, «Жигули» Колчина выскочили с грунтовки на асфальтовую дорогу, такую же темную и ухабистую. «Жигуль» повело юзом, взвизгнули покрышки. Казалось, машина вот-вот перевернется.

Через пару минут огни Махачкалы остались далеко позади.

Дорога то взлетала на склоны пологих холмов, то спускалась вниз, то снова поднималась вверх. И тогда можно было увидеть черное ровное, как бильярдный стол, пространство моря, уходящее к невидимому горизонту. Встречных машин не попадалось, Колчин видел впереди на трассе лишь два красных фонаря «Нивы». Расстояние между автомобилями стало заметно сокращаться.

— Все, ты мой! — прохрипел Колчин.

Мысленно он поправил себя: сейчас главное не слететь с трассы в обрыв. Кровь из раны никак не останавливалась, снова набегала на глаза. Но Колчин не мог оторвать взгляд от дороги, чтобы стереть кровь плечом. Он часто смаргивал веками, но это плохо помогало. Глаза слезились, контуры темной дороги раздваивались, меняли цвет, расплывались.

— Ты мой...

Сухой, облепленный песком язык едва ворочался. Сейчас Колчин отдал бы любые деньги за глоток паршивой соленой воды с тошнотворным травяным привкусом. Но полупустая фляжка осталась в разгрузочном жилете. Сжимая челюсти и щуря глаза, Колчин жал на газ. Слабый мотор «Нивы», видно, начал захлебываться. Расстояние между машинами продолжало сокращаться.

Глава третья

Пригород Махачкалы. 22 июля

Отлежавшись за стволом тополя, справившись с головокружением, майор Миратов решил действовать. Сейчас он жалел, что не разрешил сотрудникам взять на задание рации. Эти переговорные устройства, произведенные где-то в Юго-Восточной Азии, были ненадежны, выходили из строя от легкого удара. Но главное, во время работы издавали такое шипение, что оперативников легко можно было обнаружить во время боевого задания, и тому уже имелся печальный опыт.

Перед началом операции сговорились атаковать дом по свистку Миратова. По задумке майора на все дело должно было уйти полторы-две минуты. На кой черт связь? Об осложнениях в деле Миратов не подумал.

...С задней стороны хибары слышались короткие автоматные очереди и беспорядочная ружейная пальба. Значит, сопротивление бандитов не было сломлено. На что рассчитывают те, кто держат оборону? Ведь того и гляди рухнут стропила и обвалится крыша. И хана. Никогда не поймешь, что на уме у этих отморозков. Миратов даже не представлял, какие потери понесли оперативники, кого из бандитов удалось завалить, а кто ушел. По всем прикидкам, в доме должен оставаться только один человек. Впрочем, кто знает, столько их там на самом деле...

Майор привстал, выбрался из-за своего укрытия. Вжимаясь в рыхлую песчаную землю, он медленно дополз до виноградных посадок. Дышалось тяжело. Стелившийся по земле дым разъедал глаза. Но отсюда, с ближней позиции, дом стал виден во всех деталях. Стены из саманного кирпича, посеченные пулями, огонь не тронул, но крыша уже занялась, вовсю полыхал дощатый навес над крыльцом. Из окон тянулась удушливая гарь, будто там, в помещении, горели резиновые покрышки. Во дворе неподвижно лежали три оперативника, погибшие в первую минуту штурма. У крыльца, разбросав руки, одетый в синие шорты и светлую майку, по пояс залитую кровью, лежал человек. На шее черная дыра раны, запекшаяся кровь на лице, глаза открыты и смотрят на Миратова с немой беспощадной злобой. Без труда майор узнал Темира Хапалаева, Хапку.

Этому конец. А жаль...

Миратов раздвинул ладонями виноградную лозу, он хотел подползти ближе к дому. Двинул вперед правый локоть, но тут, заметив какое-то движение в темном дымном окне, успел вжаться в землю. Грянул ружейный выстрел. За ним второй. Картечь сорвала листья, выдернула из земли корни растений. Теплый сок из зеленой виноградной грозди брызнул на лоб Миратова.

Майор неподвижно лежал на земле, боясь обнаружить свое присутствие. Услышав за спиной тихий шорох, вздрогнул. К нему подползал прапорщик Саша Дроздов, оставленный у старого склада сторожить машины. В отсветах пламени чумазая физиономия Дроздова сделалась красно-багровой, как у черта.

— Какого хрена ты здесь... — не договорил майор, закашлявшись от дыма. — Почему покинул пост?

Дроздов ладонью размазал по лицу грязь.

— Тот майор, Валерий Колчин, что из Москвы прибыл, приказал подогнать сюда микроавтобус. Возможно, есть раненые.

— Вижу только трупы, — прошептал Миратов. — А где сам Колчин?

— Он погнался на «Жигулях» за той синей «Нивой». Кажется, Колчин серьезно ранен.

Миратов сплюнул от досады. Ну вот, теперь отвечай еще за этого подраненного московского гуся. Сидел бы в своем кабинете, нет, принесла нелегкая! Да еще полез под пули.

Когда днем Миратов спросил Колчина, с какой это стати майор, а не какой-нибудь прапорщик, должен доставить в Москву опасного преступника Хапку, тот отшутился. Мол, я сам напросился к вам в Дагестан слетать. В столице, мол, засиделся, захотелось пыль с ушей сдуть.

— Говоришь, тяжелое у него ранение? — переспросил майор.

— Всю лицо в крови, — кивнул Дроздов. — И левая рука висит как плеть.

— Целься в правое окно, — приказал майор.

Сам Миратов вытащил пистолет, поймал в прорезь прицела левое окно и стал ждать. Затихли автоматные очереди с другой стороны дома. Сделалось совсем тихо, только потрескивали горящие доски, лопался саманный кирпич. Миратов не торопился, решив, что этого бандита живым уже не взять — сгорит заживо...

— Эй, вы!.. — Хриплый мужской голос доносился из огня и дыма. — Слышите меня? Я сдаюсь. Не стреляйте. Пожалуйста...

Миратов облегченно вздохнул.

— Слышим тебя, — крикнул майор в ответ. — Бросай свою пушку через окно. На землю бросай. Подними руки. И выходи. Живее.

— Вы не будете стрелять? — задребезжал голос.

— Не будем. Выходи с поднятыми руками.

Слезящимися глазами Булат Миратов следил за окнами. Вот из дыма вылетело и упало на песок охотничье ружье с двумя вертикальными стволами. В дыму возникло какое-то движение. Бандит перебросил одну ногу через подоконник, цепляясь руками за раму, выбросил вперед вторую ногу. Наконец, ступив на землю, сделал вперед несколько шагов, остановился, вскинул руки.

На нем был пиджак и широкие брюки. На голову и шею намотаны два мокрых полотенца. На глазах — пластмассовые очки с резиновым уплотнителем по краям. Такие очки не давали едкому дыму попадать в глаза. Одежда тлела.

Миратов не поднялся с земли.

— Снимай пиджак. И тряпки с лица, — крикнул он.

Мужик развязал и бросил на землю полотенца, снял очки, скинул пиджак. Под пиджаком оказались патронташи, перехватывающие грудь крест-накрест. На поясе третий патронташ. Внешность славянская, возраст — сорок — сорок пять. Довольно мускулистый, русоволосый, узколицый, с грустными, как у побитой собаки, глазами. Ясно, есть от чего загрустить.

Мокрые полотенца, защитные очки и вода, которой он, видно, поливал себя при каждом удобном случае, позволили ему так долго продержаться в горящем доме. Но дыма этот отморозок наглотался основательно. Его шатало из стороны в сторону, казалось, легкий порыв ветра мог свалить его с ног:

— Не могу. Плохо!..

Мужик опустил руки, прижал ладони к животу, сведенному судорогой. Потом упал на колени, уперся ладонями в землю. Он стоял на карачках и блевал добрых пять минут. Затем с трудом поднялся на ноги.

Миратов тоже встал с земли, выставил вперед пистолет. Велел мужику приблизиться медленными шагами. Затем приказал вытянуть вперед руки, сомкнуть запястья. Дроздов заковал мужика в браслеты и побежал к дому, чтобы оттащить тела убитых оперативников подальше от огня.

— Есть в доме еще кто, сука? — Миратов направил ствол пистолета в живот незнакомцу.

— Я один... — Мужчина прижал к груди скованные браслетами руки. — Клянусь. Меня бросили... Будь они прокляты!

— Как тебя зовут?

— Витя. Виктор Андреевич Анисимов.

— Почему сразу не сдался?

— Боялся. Они предупредили меня, что пленных здесь не берут. Кончают на месте...

Решив отложить допрос до лучших времен, Миратов стал разглядывать патронташи задержанного. Гнезда оказались пустыми. Все до единого. Этот Анисимов, если он действительно Анисимов, сдался только после того, как расстрелял последний патрон.

Майор оглянулся на дом. Стропила затрещали и рухнули вниз. Крыша обвалилась. В черное небо взлетел огненный сноп искр. Да, теперь вопросы о том, кто еще мог находиться в доме, не имеют смысла. Возможно, на пепелище найдется один или два обгорелых трупа.

Сунув два пальца в рот, Миратов свистнул три раза. Это был сигнал к тому, что дело закончено.

«Жигули» медленно, но верно нагоняли «Ниву». Сейчас, в азарте погони, Колчин вдруг почувствовал себя бодрым и здоровым, словно обрел второе дыхание. Кровь на лбу запеклась, рана быстро подсыхала. Но левая рука по-прежнему не слушалась.

Когда расстояние между автомобилями сократилось до пятидесяти метров, впереди показался знак крутого поворота. И тут же откуда-то из ночной темноты навстречу выскочил туристический «Икарус» с погашенными огнями. Причем он то вилял от обочины к обочине, то мчался точно посередине разделительной полосы, словно водитель или был пьяный, или заснул за рулем. Сидевшие в «Ниве» заметили опасность раньше Колчина и успели совершить маневр, съехать правыми колесами на обочину и дать по газам. Не снижая скорости, «Нива» проскочила в сантиметре от «Икаруса».

Колчин принял вправо. Действуя одной рукой, он сумел переключиться на низкую скорость. Тонко взвизгнули тормоза, машина вылетела на самый край обочины. «Жигули» остановились, подняв тучу песка и пыли. Автобус, не затормозив, пронесся мимо, едва не чиркнув своим боком по заднему бамперу «Жигулей». Смерть была совсем рядом.

— Сволочь!.. Чтоб тебя размазало... — выругался майор.

Он ударил по газам. Слева, как и прежде, к обрезу моря спускался песчаный откос. Справа поднимались пологие холмы, поросшие полынью.

Стрелка спидометра полезла вверх.

Задние фонари «Нивы» снова стали приближаться. Через пару минут Колчин сократил расстояние до тридцати метров. Заднее стекло «Нива» потеряла еще там, на выезде со двора. И сейчас Колчин хорошо видел, что пассажир «Нивы», сидевший впереди, перелез на заднее сиденье. Дистанция — двадцать метров... Пятнадцать, десять... Бандит вскинул ствол. Раздался сухой выстрел. Пуля попала в левую стойку.

За поясной ремень Колчина был заткнут пистолет. Но что в нем толку, когда одна рука на руле, а вторая не действует.

Грохнул следующий выстрел, еще один.

По пробитому пулями лобовому стеклу побежали трещины. Разлетелись мелкие стекляшки, царапнув подбородок. Здоровой рукой Колчин намертво вцепился в руль, а сам резко отклонился вправо, под приборный щиток. Когда выпрямился, один за другим ударили еще два выстрела. Обе пули пробили радиатор. Колчин успел подумать, что на тачке с расстрелянным радиатором далеко не уедешь. Впрочем, далеко ехать и не требуется. Все должно решиться в течение нескольких минут. Лишь бы не попалась встречная машина...

Колчин видел, как стрелок неторопливо целится ему в голову. Лоб покрылся мелкими каплями пота. Машины разделяли жалких три метра, но при такой тряской дороге и с метра попробуй попади. Раздались два выстрела. Пули пробили лобовое стекло чуть правее Колчина, на уровне его груди.

На спидометре было сто двадцать. Колчин набрал в легкие воздуха, сказав себе: пора!

Прижав к полу педаль акселератора, он обошел «Ниву» справа. Притормозил, сбросив скорость до пятидесяти. «Нива» тоже притормозила, затем немного прибавила газу. Машины пошли вровень.

Отморозок на заднем сиденье метил точно в висок Колчина, по-прежнему держа пистолет обеими руками. Он явно не спешил с выстрелом, чувствуя, что на сей раз вряд ли промажет. «Нива» сантиметр за сантиметром обходила «пятерку», голова Колчина попала в прорезь пистолетного прицела.

Еще секунда, и все кончится.

В это мгновение заднее колесо «Нивы» оказалось чуть впереди переднего бампера «пятерки».

— Ну, суки, получите, — завопил Колчин и дал полный газ. Машина рванула вперед. Колчин слегка повернул руль, по дуге направил правый угол «пятерки» в наиболее уязвимое место: между задней дверцей и бампером «Нивы». Грохнул запоздалый выстрел, пуля ушла в никуда. Удар. «Пятерку» тряхнуло, по стеклу поползли трещины. Майор не поддался соблазну сбросить газ. И тем удержал машину на дороге.

Краем глаза он заметил, как «Нива» слетела с шоссе, развернулась в полете и боком понеслась вниз по склону холма. Перевернулась на крышу, снова встала на колеса, и снова на крышу...

Колчин резко затормозил и дал задний ход, остановив «пятерку» в том месте, где «Нива» слетела с трассы. Вылез из машины, хлопнув дверцей, и в первый раз ощупал больную руку. Кажется, кости были целы. Но пальцы распухли и не шевелились, предплечье отекло. Правой рукой он вытащил из-под ремня пистолет, шагнул к самому краю шоссе и глянул вниз.

Песчаный склон спускался к морю и терялся в кромешной темноте, где-то далеко внизу шумел прибой. У берега смутно угадывалась пенная неровная полоса волн. А дальше — мрак. Колчин замер на месте, прислушался.

Где-то под песчаным откосом как будто сухо щелкнули пистолетные выстрелы. Да нет, почудилось. Видно, дувший с моря ветер обломил на одиноком дереве сухие ветки.

Ставя ноги елочкой, он стал медленно спускаться вниз.

Глава четвертая

Через десять минут майор Миратов сделал все, что положено делать в подобных ситуациях. По рации, установленной в микроавтобусе, вызвал «скорую помощь» и пожарных. Из оставшихся бойцов поставил оцепление по периметру огорода, чтобы собравшиеся на улице зеваки не подходили близко к догорающему дому. Итог операции был неутешительным: отряд Миратова потерял в перестрелке троих бойцов, еще двое были тяжело ранены. Одному ружейная картечь посекла икроножные мышцы. У другого бойца картечины раздробили плечевой сустав. Раненых кое-как перевязали, положили на брезент и отнесли к дороге.

Все время, пока Миратов расставлял людей, возился с ранеными и, ругаясь по-черному, отгонял зевак, задержанный Анисимов стоял посредине двора. От слабости он покачивался, подносил скованные браслетами руки к лицу и вытирал капли пота. Рядом с задержанным топтался прапорщик Дроздов.

— Позовите майора, — попросил Анисимов слабым придушенным голосом. — Я хочу показать что-то важное. Там, в дальнем сарае, они прятали какие-то важные документы. Паспорта, карты местности. Я знаю, где тайник.

— Тайник? — недоверчиво переспросил прапорщик, но все же кликнул майора. Миратов подошел к Анисимову, выслушал его сбивчивый рассказ о документах и тайнике.

— Ну, пошли, показывай, — подтолкнул он Анисимова кулаком в спину и позвал еще двух бойцов из оцепления. Чем черт не шутит, где-то в темных углах мог прятаться сообщник Анисимова. Впятером они прошли в дальний конец двора, к дровяным сараям с тремя дверями. Замков на дверях не было, только деревянные щеколды.

Анисимов остановился, поднял скованные руки, показав пальцем на среднюю дверь.

— Вон там, — сказал он. — У дальней стены ящик с луком. Под ним покопайте... В песке пакет с документами. — Неожиданно Анисимов жалобно всхлипнул. — Я проклинаю тот день!.. Ну, когда связался с этими подонками! Это все от нищеты. У меня четверо детей. Их ведь надо кормить. Иной раз у нас на кусок хлеба не хватало. У моей жены болезнь крови. Все ради них. Ради детей. Мне пообещали большие деньги...

Всхлипывая, Анисимов заискивающе заглянул в глаза Миратову.

— Скажите, а мне будет какое-то послабление? — спросил он. — Я согласен помогать следствию. Я на все согласен. Мне скинут за такое дело хоть пару лет? Хоть сколько...

Миратов не ответил. Сейчас только этих соплей ему не хватало. Дети!..

Дроздов, не дожидаясь команды, сделал шаг вперед, к двери, повернул щеколду. Он уже хотел потянуть на себя железную скобу двери, изъеденную ржавчиной. Но Миратов шагнул к прапорщику, тронул его за плечо.

— Нет, — сказал он. — Не торопись.

Дроздов послушно отступил на шаг от двери.

Анисимов потупил глаза. Миратов, прищурившись, посмотрел в лицо задержанного, что-то решил для себя, дал команду всем бойцам отступить на прежнюю позицию, к дальнему забору, захватив с собой Анисимова.

Оставшись один, он достал из-за пояса фонарик, его длинной ручкой разбил оконное стекло. Подставив пустой пластиковый ящик из-под бутылок, встал на него ногами, посветил в темное нутро сарая. Световое пятно фонаря выхватило из темноты наваленные возле стен деревянные ящики, низкую поленицу дров, бесформенную кучу истлевших от времени тряпок. Вон он у стены, тот ящик с луком.

Ухватившись руками за наличник, майор залез через окно в сарай. Застыв на месте, стал светить фонарем себе под ноги, вдоль стен, по углам. В двух метрах от двери стоял красный пятидесятилитровой баллон с газом. Сюда, на далекую окраину, магистральный газ не провели, жители покупают привозные баллоны. Справа и слева газовый баллон подпирали поставленные на попа двадцатикилограммовые ящики с металлическими болтами. Упаковка на ящиках фабричная. Странное соседство.

Миратов сделал два осторожных шага вперед, остановился, посветил фонариком. Свет был слабым, батарейки подсели. Миратов замер на месте, сердце забилось часто и тяжело. Ошибиться он не мог. К горловине баллона широкой клейкой лентой были прикручены две гранаты Ф-1. К кольцам обеих гранат привязана тонкая, едва заметная в свете фонарика рыболовная леска. Другой конец лески обвязан вокруг дверной ручки.

Впав в оцепенение, Миратов рассматривал литой корпус ближней гранаты с продольными и поперечными полосками на поверхности. Он решил, что нужно немедленно выбраться из сарая тем же маршрутом, через окно, и вызвать саперов. Но не тронулся с места. Подумал, что каждая такая граната имеет радиус поражения осколками в двести метров. Если леска слегка натянется, предохранительные кольца выскочат из гнезд, гранаты рванут. Тогда дверь взрывной волной сорвет с петель, осколки достанут стоящих в оцеплении бойцов и плотную толпу местных жителей, собравшихся поглазеть на происходящее. От разрывов гранат сдетонирует газовый баллон, металлические болты разлетятся по округе, уничтожив все живое на пути.

Ясное дело: трупы придется считать не единицами — десятками.

Миратов отступил назад, положил фонарь на подоконник так, чтобы свет падал на горловину баллона и гранаты. Он расстегнул нагрудный карман куртки. Нет, нож для такого дела не годился. От прикосновения не слишком острого клинка двойная леска может сильно натянуться. А вот лезвие бритвы — самый подходящий инструмент. Но в правом кармане лезвия не оказалось. «А что, если, — подумал Миратов, вспомнив, что дверная щеколда с внешней стороны осталась открытой, — с моря вдруг налетит резкий порыв ветра и дверь распахнется? Тогда...»

— Только не суетись, — прошептал майор. — Не дергайся...

Миратов сунул руку в левый карман куртки, влажными от волнения пальцами нащупал бритву на дне кармана. Снял губами вощеную бумажку. Шагнув вперед, наклонился над баллоном. Придержал леску левой рукой. Чиркнул по ней бритвой, перерезав сначала одну, затем другую пластиковую нитку. Разогнулся и вытер пот рукавом куртки. В следующую минуту Миратов освободил гранаты от клейкой ленты, вывинтил запалы и сунул их в карман.

Он вышел на двор через дверь. Прислонился плечом к стене сарая и вытащил пачку сигарет. Прикурил, заметив, как сильно дрожат пальцы. А ведь он, Миратов, едва не доверился Анисимову, едва не купился на его рассказ о больной жене и детях. Чуть не поверил в существование мифического тайника с документами под ящиком с луком. Майор ФСБ, пятый десяток разменял, тертый-перетертый мужик... И такая наивность!

Миратов выплюнул окурок. Прошагал через двор. Анисимов, опустив голову, стоял у забора и носком ботинка ковырял песок. Когда майор приблизился на расстояние двух шагов, Анисимов поднял глаза, глянул на Миратова и криво усмехнулся, оскалив ровные белые зубы.

— Ну что, дружок? — хриплым шепотом спросил Миратов. — Где твои важные документы?

Не дождавшись ответа, он размахнулся и съездил Анисимову кулаком в ухо. С трудом державшийся на ногах Анисимов повалился на землю, словно столб.

— Тайник, говоришь, сука! Дети у тебя? Жена больная, говоришь?

Миратов ударил задержанного ногой, целя носком ботинка под нижнюю челюсть. Но Анисимов успел прикрыться руками, скованными металлическими «браслетами». Миратов брезгливо сплюнул. Он почувствовал, что не осталось сил даже как следует набить морду этому отморозку.

— Ладно, тащите эту падаль в машину. Подальше с моих глаз. Иначе я его пристрелю. Шайтан!

Где-то совсем близко завыла сирена «скорой помощи».

Колчин медленно спускался вниз по песчаному откосу. Луна спряталась за серые облака. Песок под ногами осыпался. Когда ноги не находили твердой опоры, Колчин падал на бок, замирал и прислушивался. Но никаких новых звуков не было. Только монотонный шум прибоя делался ближе, где-то вдалеке, на склонах холмов, застрекотали цикады, а ветер, дувший с Каспия, едва слышно шуршал песком и стеблями высохших диких цветов.

Спуск к подножию склона затруднялся тем, что в правой руке Колчин сжимал рукоятку пистолета, а левая отказывалась работать. Упав в очередной раз, Колчин напоролся плечом на куст колючки, больно расцарапав плечо.

Нет, надо идти! Наконец глаза, уже привыкшие к темноте, различили внизу темный силуэт рухнувшей с откоса машины.

Сунув пистолет под ремень, Колчин стал спускаться к «Ниве». Чтобы не упасть, он хватался рукой за кусты полыни, выдергивал из песка травяные корни. Очутившись на ровном месте, он снова вытащил пистолет. «Нива» стояла на четырех колесах, глубоко зарывшись в песок разбитым передком.

Здесь, рядом с морем, было светлее, чем на шоссе. Луна нехотя выползла из-за туч, ее свет, отраженный светло-желтым песком, мог сослужить Колчину недобрую службу. На открытом месте он стал хорошей мишенью. Но долго раздумывать, взвешивая свои шансы, не осталось времени. Колчин приблизился к машине на расстояние шага, рванул на себя водительскую дверцу. В первую секунду показалось, что салон пуст.

Колчин распахнул заднюю дверцу, нагнулся вперед. В салоне пахло бензином и свежей кровью.

Вдоль сиденья, ногами к Колчину, неподвижно лежал человек в светлых брюках и рубашке. Левая штанина от начала бедра и ниже намокла от крови. Колчин ощупал ногу, из-под брючной ткани выпирала сломанная, вылезшая из-под кожи бедренная кость.

Колчин, поставив колено на сиденье, пролез в салон, заглянул в освещенное луной лицо мертвого бандита. Кавказец, на вид лет тридцать. Глаза открыты. Вьющиеся волосы слиплись, повисли жалкими сосульками, из полуоткрытого рта вылез черный язык. Над правой бровью входное пулевое отверстие. Этому типу явно выстрелили в голову с близкого расстояния.

Картина ясна: когда машина оказалась внизу, водила увидел, что моторный отсек разбит, а у его напарника сломано бедро, значит, идти он не сможет. Тащить раненого на себе не имело смысла. И оставлять нельзя. А потому водила, недолго раздумывая, кончил дело выстрелом в лоб.

Колчин выбрался из салона, вытер окровавленные ладони о рваную рубашку.

С того момента, как «Нива» слетела с дороги и оказалась под склоном, прошло минут двадцать. Здоровый сильный человек за это время прошагает километр, не больше. Тем более что идти тяжело, ноги по щиколотку вязнут в песке. Но только вот в какую сторону двинул беглец?

Ночью без служебной собаки эту загадку не решить. А широкая полоса пляжа затоптана сотнями человеческих ног. Остается одно: срочно вызывать оперативников ФСБ и милицию, перекрывать район. На это уйдет не менее двух часов. В худшем случае опера появятся здесь только к рассвету. Выставят посты вдоль береговой линии, перекроют дорогу, прочешут песчаные холмы. Но в эту широкую сеть пуганая опытная рыбка вряд ли угодит.

И все-таки надо попробовать...

Колчин вздохнул и начал трудный подъем на склон холма.

Выбравшись на дорогу, он долго топтался на обочине, ожидая машину. Когда вдалеке показались светящиеся фары, он встал посередине дороги, раздвинул в стороны руки. Молодой парень на «Волге», взявший за правило не брать ночных попутчиков, возвращался из Каспийска в Махачкалу. Он издалека заметил человека на дороге, «Жигули» на обочине. Подъехав ближе, парень увидел мужика в разорванной светлой рубашке. Из-под брючного ремня торчала рукоятка пистолета.

Водитель посигналил длинным гудком, но мужик и не думал уходить с дороги. Объехать его не было возможности, мешала «пятерка» на обочине. Пришлось остановиться. Колчин, оставаясь стоять на месте, вытащил из заднего кармана удостоверение, помахал им.

— Я майор госбезопасности Валерий Колчин. Мне нужна ваша помощь.

Он подошел к водительской дверце, наклонился:

— Остановишься у ближайшего поста ГАИ, скажешь старшему офицеру, чтобы немедленно связался с городским управлением ФСБ. С майором Миратовым. Скажешь, что Колчин здесь, на дороге. Они знают, что делать. Как тебя зовут?

— Темир Шураев.

— Добро. Езжай, Темир.

Глава пятая

Махачкала. 23 июля

Четырнадцать часов задержанный Виктор Анисимов провел в подвале частного дома, расположенного в пригороде Махачкалы.

Обнесенный глухим трехметровым забором особняк с обширными подвальными помещениями был оформлен на одного из ответственных работников городской администрации. На самом деле дом с надворными постройками и участок земли площадью в полтора гектара находились на балансе ФСБ. Эту базу время от времени использовали для встреч с нелегальными осведомителями и для ночных допросов.

До позднего вечера Анисимова продержали в похожей на гроб душной клетушке с бетонными стенами, куда извне не проникало никаких, даже самых слабых, звуков. Здесь не было ни вентиляции, ни окошка под потолком. Из обстановки — загаженный унитаз, табурет, крепко привинченный к полу, железный столик, приваренный к стене, и, наконец, деревянный топчан, такой узкий и короткий, что на нем не то что взрослому мужику, но и тощему подростку было бы тесно.

Духота стояла непереносимая. В камере было темно, однако на глаза Анисимову надели черную повязку, и он окончательно потерял счет времени, выпал из действительности.

Анисимов не знал, что процедура дознания уже запущена. Цель мероприятий, предваряющих допрос, — довести задержанного до предела психической выносливости. Чтобы затем, в ходе очной беседы, окончательно сломить возможное сопротивление.

Наручники и повязку сняли, когда в камеру принесли то ли обед, то ли ужин. Пластмассовую миску с пловом из баранины и приятный на вкус лимонный напиток. Над дверью зажгли тусклую лампочку, забранную железной сеткой, положили перед Анисимовым ложку. Плов оказался вполне съедобным. Анисимов поел с аппетитом, вылизал миску хлебным мякишем. Миску с ложкой унесли, свет не выключили, но на запястьях снова застегнули наручники.

Через десять минут на Анисимова накатил приступ паники. Контролер, наблюдавший за Анисимовым через глазок в двери, видел, что тот, раскачиваясь, сидел на табурете, обхватив лицо ладонями. Из груди рвались то ли слабые всхлипы, то ли стоны боли.

В лимонный напиток и плов подмешали химический препарат, вызывающий у человека приступ безотчетного животного страха. Еще через десять минут Анисимов вскочил с табурета и стал стучаться в металлическую дверь кулаками, выкрикивая бессвязные ругательства.

— Откройте, выпустите меня! — На губах Анисимова выступила серая пена. — Откройте, говорю!.. Твари!.. Сволочи...

Но никто не пришел ему на помощь. За дверью стояла гробовая тишина. Отбив кулаки, Анисимов сел на пол, сжался, засунув голову между коленей, и надолго застыл в этой неудобной позе.

Через минуту лязгнула задвижка, повернулся ключ в замочной скважине. В камеру вошел доктор Луков, кадровый сотрудник ФСБ, пожилой мужчина с бритой наголо головой и худым, костлявым лицом, на котором не отражалось никаких эмоций. В руках у него был медицинский саквояж.

Луков был в медицинском халате, на хрящеватом носу сидели круглые очки в металлической оправе. Врач молча потянул Анисимова за воротник, пересадил на топчан и измерил давление.

— Мне кажется... я умираю, — прошептал арестант. — Мне страшно... Скажите, чтобы с меня сняли наручники.

— Наручники? Это не в моей власти, дружок. Я всего лишь врач.

— Пусть меня переведут из этого бетонного гроба хоть куда. Я здесь задыхаюсь...

— И это не в моей власти.

— Сколько сейчас времени?

— У меня нет часов.

— Я подыхаю...

— Ничего, сейчас я помогу тебе. Вытяни правую руку, я сделаю укол. Поработай пальчиками. Вот так, хорошо.

Луков достал из саквояжа большой шприц, уже наполненный бесцветной жидкостью.

— Это успокоительное, — пояснил врач. — Сейчас тебе будет хорошо.

На самом деле шприц был наполнен достаточно мощной дозой вещества, которое применяют для усыпления диких животных. Луков ввел иголку во вздувшуюся вену на локтевом суставе, затем спрятал пустой шприц в саквояж и поспешно вышел из камеры. Лязгнула задвижка. Анисимов поднялся с топчана.

Показалось, после укола стало немного легче. Но состояние облегчения продлилось лишь несколько коротких секунд. Анисимов неожиданно испытал онемение мышц, быстро поднимавшееся от бедер к груди. Сердце забилось редкими тяжелыми толчками, руки отяжелели, ноги сделались ватными, дыхание стало прерывистым и свистящим, как при астматическом приступе. Анисимов захрипел, он готов был разорвать глотку ногтями, чтобы глотнуть воздуха, но не мог пошевелить ставшими свинцовыми руками. Анисимов хотел сесть на тарубетку, но промахнулся и грохнулся на пол, в кровь разбив нос. Руки и ноги не слушались его. Но голова оставалась ясной и трезвой.

Анисимову казалось, что он угодил под тридцатитонный каток, который размазывает его тело по бетонному полу. Удары сердца становились все слабее и реже.

Луков сквозь дверной глазок какое-то время наблюдал за реакцией арестанта, затем повернулся к стоящему за спиной контролеру:

— Еще минут пять он подергается, а потом начнет дышать и двигаться. Тогда врубайте свет и музыку.

Действительно, через несколько минут, показавшихся вечностью, Анисимов почувствовал, что жизнь медленно, капля за каплей, возвращается в тело. Но страх смерти, животный ужас засели в сердце, как гвозди. И тут из динамика, вмонтированного в стены, грянула музыка. Даже не музыка, а какая-то дикая какофония звуков. Из десятка мощных ламп, спрятанных под потолком за решетками, в глаза Анисимову ударил ослепительно яркий свет.

Арестант почувствовал, как на голове его зашевелились волосы. Он закричал во все горло, завыл по-волчьи, но никто не отреагировал на его крик.

К обеду стало ясно, что поиски исчезнувшего отморозка закончились ничем. Милиционеры и военные вместе с сотрудниками городского ФСБ прочесали пляж, окрестные холмы, дорогу. Видимо, беглец воспользовался форой во времени и за те три часа, когда к месту подтянулись поисковики, сумел уйти далеко.

Колчин в поисках участия не принял, понимая, что затея с прочесыванием местности — абсолютно тухлая. Он постарался с толком распорядиться свободным временем. Переодевшись в чистую рубашку и брюки, он прямо из кабинета Миратова связался с Москвой, воспользовавшись линией спецсвязи. Сообщил о результатах операции, рассказал о задержанном, о предстоящем допросе.

«Сам решай, тащить его в Москву или оставить в Махачкале, — ответил теперешний начальник Колчина генерал ФСБ Шевцов. — Представляет этот Анисимов интерес для нас или это так... дерьмо местного значения. А тогда пусть наши дагестанские друзья с ним сами разбираются».

Если Шевцов и был огорчен известием о гибели Хапки, то виду не подал. Голос полковника звучал ровно.

Положив трубку, Колчин отправился в ведомственную поликлинику, где ему наложили несколько швов на рассеченный лоб. Женщина-хирург ощупала больную руку и отправила Колчина на рентген. Посмотрела снимки и объявила, что перелома нет. Но есть сильный ушиб и обширная гематома. Хирург помазала предплечье какой-то мазью, наложила повязку и отпустили больного на все четыре стороны.

Колчин плотно позавтракал, а заодно уж и пообедал в закрытой столовой УФСБ. На бульваре он выпил пару кружек теплового бочкового пива с кисловатым привкусом.

Вернувшись в гостиницу, приземлился на жесткий диван, продавленный посередине. И через секунду провалился в обморочный сон.

Он проснулся, когда на город спустились фиолетовые сумерки, а в пивном павильоне-аквариуме, что был виден из окна гостиничного номера, зажгли свет.

Колчин разделся, перекинул через плечо полотенце и уже распахнул дверь ванной комнаты, но тут зазвонил телефон. «Включай телик, — сказал Булач Миратов. — Сейчас будут передавать сообщение, которое мы запустили на телевидение. Эта же информация, только более подробная, появится завтра во всех городских и республиканских газетах. Машину за тобой пришлю через час».

Колчин сел в кресло перед экраном, закурил сигарету.

Местный теледиктор, седовласый, в темном строгом костюме, выглядел чрезвычайно торжественным. Время от времени опуская взгляд к разложенным на столе бумажкам, с легким кавказским акцентом он сообщил, что сегодня в пригороде Махачкалы была окружена банда террористов и похитителей людей, состоящая из четырех матерых преступников. Между сотрудниками правоохранительных органов и бандитами завязалась перестрелка. В ходе успешной операции все бандиты уничтожены на месте. О потерях личного состава ФСБ ни слова.

Колчин поднялся с кресла и пошел под душ. Дать на телевидение и в газеты информацию о гибели террористов — идея Колчина.

Пусть их хозяева считают, что в руки ФСБ живым не попал ни один из наемников.

Глава шестая

Прапорщик Дроздов привез Колчина в фээсбэшный особняк около часу ночи. Проводил на второй этаж, в просторную комнату для допросов, окна которой были заложены кирпичом. От яркого света Колчин зажмурился. Под потолком горели мощные люминесцентные лампы, стены помещения на уровне человеческой груди выложили белым кафелем, отражающим свет. За этой комнатой прочно закрепилось название «пыточная».

За письменным столом майор Миратов раскладывал какие-то бумажки. На деревянном кресле с прямой спинкой сидел Анисимов. Руки задержанного прикрутили ремнями к подлокотникам, голени обеих ног пристегнули браслетами к ножкам кресла. Из одежды на Анисимове оставили только черные в мелкий белый цветочек трусы: голый человек острее чувствует страх.

Задержанный выглядел паршивей некуда. Кожа серая, как у лежалого покойника, под глазами мешки, на губах запеклась свежая кровь. Видимо, ребятки майора уже немного размялись на арестанте, поработали кулаками.

Манера Миратова вести дознание была старомодной, даже архаичной, но весьма эффективной. Перед допросом человек попадал под психологический прессинг, подобный тому, что сегодня вынес Анисимов. Затем задержанного били Миратов или пара его помощников. Во время избиения не задавали никаких вопросов, ничего не требовали, не совали под нос бумажки, которые нужно подписать. Затем избиение неожиданно прекращали, задержанного прикручивали к стулу, задавали вопросы. Затем снова били и задавали вопросы.

Миратов был убежден, что именно здесь, в Дагестане, проходит передний край борьбы с терроризмом, войны жестокой, коварной, не знающей правил. А против террора эффективны только два лекарства: пули и пытки. Все остальное лирика и чистоплюйство.

Колчин появился в тот момент, когда Миратов изучал содержимое верхнего ящика стола. Колчин сел у стены на табурете, закинул ногу на ногу. Этот день казался Колчину безумно длинным, как и всякий тяжелый, неудачный день. И конца ему не было видно.

— Разрешите идти? — спросил Миратова прапорщик Дроздов.

— Не разрешу, — покачал головой майор. — Бери табурет, садись к столу. Будешь протокол вести. А то Латыпов отпросился мать встретить. Поехал на вокзал. Вернется только часа через три-четыре. Тогда я тебя отпущу.

Дроздов обреченно вздохнул, но приказание выполнил. Присел к краю стола, придвинул к себе чистые листки протоколов. Он волновался, как мальчишка перед первым свиданием.

Дело в том, что прапорщик не выносил вида крови, он никогда не присутствовал на допросах, да и пистолет держал в руках всего несколько раз в жизни. В том полку, где Дроздов проходил срочную армейскую службу, солдат и близко не подпускали к оружию и боеприпасам.

В средней школе милиции он освоил специальность автослесаря и научился крутить баранку машины. Позднее по знакомству устроился водителем в городское управление ФСБ, на этой работе он не видел ничего, кроме дороги и своего непосредственного начальника майора Миратова.

Майор задал Анисимову несколько общих анкетных вопросов и перешел к делу. Личность задержанного, его настоящее имя и биография интересовали майора меньше всего на свете. По всему видно, что в банде Хапалаева Анисимов был мелкой сошкой. Миратова заботил тот единственный человек, что остался в живых и теперь гуляет на свободе.

— Как звали людей, пытавшихся скрыться на «Ниве»? Кто они? Откуда приехали? С каким заданием?

Анисимов минуту молчал, ощупывая языком десны. После тумаков, полученных от ребяток Миратова, передние зубы качались, а десны кровоточили. Анисимов сглатывал солоноватую слюну, жалея об одном: прошлой ночью фокус со взрывом гранат и газового баллона не удался. Должен был получиться. И вдруг облом.

— Одного звали Гиви Муладзе, — сказал Анисимов. — Он из Батуми, грузин. Он был на побегушках: пойди, принеси, подай... Как звать второго чувака, не знаю. Слышал только его кличку — Стерн. Он был старшим в нашей группе.

— Старшим ведь был Хапка? — поправил арестанта Колчин со своего места.

— Нет. — Анисимов покачал головой. — Старшим был Стерн.

— Стерн, — хмыкнул Колчин. — Странная кличка. Будто англичанин какой!

— Как его настоящее имя? Национальность? — Миратов стал включать и выключать настольную лампу, направив свет в лицо Анисимова. — Ну! Имя? Национальность?

— Кажется, русский. Он говорил по-русски чисто, без акцента. Имени не знаю. Клянусь.

— Чем клянешься? — Миратов давил и отпускал кнопку настольной лампы. — Малыми детьми или смертельно больной женой? Смотреть в глаза!

— Его называли только по кличке: Стерн, — повторил Анисимов.

— Ваше задание? Кто отдавал команды? Кто хозяева?

— Задание знал только Стерн, — ответил Анисимов. — Он ждал сигнала к началу операции. Мы все, включая Хапку, были только исполнителями. И ознакомиться с заданием должны были уже по ходу дела. Стерн затевал что-то серьезное...

— Диверсию? Взрыв жилого дома? Поджог? Отравление источников питьевой воды?

— Возможно. Точно не знаю.

— Кто тебя нанимал? Где? При каких обстоятельствах?

— Я нашел эту работу через своего знакомого. Мы вместе воевали в Абхазии, его зовут Тимур Делба. Он свел меня с человеком, которой назвался Игорем. Мой друг — инвалид, противопехотной миной у него оторвало ступни обеих ног. А то он сам подписался бы на это дело. Мне выдали двадцать тысяч долларов аванса. По завершении дела обещали еще пятьдесят тысяч зеленых.

— Ого, — майор присвистнул. — Значит, дело стоило таких денег. Значит, затевалось что-то из ряда вон... Что ты еще можешь вспомнить об этом Стерне?

— Ничего. Только кличку.

— Сколько ему лет? — спросил Колчин. — Опиши его. Что за татуировки на его правой руке? Особые приметы?

— Особых примет не имеется, — ответил Анисимов. — Только эти наколки. Русые волосы. Глаза голубые. Морда смазливая, такие мужики бабам нравятся. На вид около сорока лет или чуть старше. Рост чуть выше среднего. На запястье выколота рука с ножом, скованная кандалами, и слово МИР: сокращенно — меня исправит расстрел. На плече — средневековый шлем.

— Шлем на плече — символ вора или гопника, — сказал Колчин. — Стерн из блатных?

— Не знаю. Он по фене не ботал. С нами мало разговаривал и запрещал трепаться друг с другом. Только по делу. По повадкам не поймешь, блатной он или фраер порченый.

Миратов снял телефонную трубку, набрал трехзначный номер внутренней связи. Теперь нужно убедиться, что Анисимов не соврал, а сказал правду. Говоря казенным языком, нужно закрепить показания.

— Доктор, немедленно сюда, — прокричал Миратов в трубку. — Нужна ваша помощь. Человек просит, чтобы ему помогли. Освежили, так сказать, память.

— Нет!!! — завопил Анисимов. — Не зовите этого живодера. Я сказал правду. Если придет этот садист, я больше не произнесу ни слова. Сволочи!.. Ни слова не скажу!..

— Заткнись, гнида поганая, — бросил Миратов.

Анисимов стал дергаться всем телом, стараясь освободиться от ремней.

Но тут обитая железом дверь открылась, появился доктор Луков. Поверх белого халата он надел темный клеенчатый фартук, на руки натянул резиновые перчатки грязно-оранжевого цвета. Впереди себя врач катил тележку на резиновых колесиках, накрытую салфеткой. На таких тележках горничные подают завтраки в номера туристов.

Луков поставил тележку перед креслом Анисимова так, чтобы разложенные на столешнице предметы попали в поле зрения задержанного. Сдернул салфетку.

Не отрываясь, Анисимов стал разглядывать хромированные медицинские инструменты: замысловатой формы щипцы, скальпели, сверла, пилки разных размеров. Арестант должен видеть эти вещи, пугающие, будоражащие воображение, но, как правило, совершенно бесполезные во время допросов. Порой ожидание боли действует на психику сильнее, чем сама боль.

Анисимов улыбнулся жалкой затравленной улыбкой.

Врач Луков наклонился к задержанному, пытаясь приспустить его трусы. Прапорщик сверлил глазами пол, он не хотел видеть того, что происходит.

В этот момент Анисимов смачно плюнул врачу в лицо. Майор Миратов открыл от удивления рот. Дроздов посмотрел на врача и замер в напряженной позе.

Луков выпрямился, невозмутимо достал из кармана халата безупречно чистый носовой платок, стер с лица плевок, протер стекла очков. Затем взял скальпель, глянул на свет, остра ли заточка.

Не проронив ни слова, он по швам разрезал трусы Анисимова, сорвал их и бросил на пол.

— Раздвинь ножки, дружок, — ласково попросил Луков. — Что ж, не хочешь — не надо!

Луков взял шприц с эфиром, нагнулся, одной рукой поднял мошонку Анисимова и глубоко вонзил иголку в его промежность. Пациент завопил от нестерпимого жжения в паху.

Доктор покопался на своем столике под салфеткой, вставил в ушные каналы ватные беруши, чтобы не оглохнуть от диких воплей. Затем прошел в угол «пыточной» комнаты к рукомойнику, вернулся обратно с оцинкованным ведром. Наклонившись вперед, Луков заглянул в расширенные от боли зрачки Анисимова, удовлетворенно качнул головой. И надел на голову арестанта ведро. Теперь собственные крики, десятикратно усиленные, металлическим эхом отдавались в голове Анисимова, в самом его мозгу, причиняя не только физические, но и моральные страдания.

Через десять минут арестант потерял сознание.

Луков окатил его холодной водой из ведра, измерил давление, послушал сердце. Кивнул Миратову: мол, можете продолжать, состояние «пациента» не внушает опасений. А сам сел в сторонке, достав из кармана халата книжечку кроссвордов и карандаш.

— Как звали людей, пытавшихся скрыться на «Ниве»? Кто они? Откуда приехали? — слово в слово повторил Миратов вопросы, заданные час назад. — Вспоминай!

Анисимов беззвучно плакал, глотая слезы. Колчин курил, стряхивая пепел в стоявшую на полу пустую консервную банку. Миратов щелкнул кнопкой настольной лампы, направив свет в лицо Анисимова. Прапорщик Дроздов, дрожащей рукой схватился за авторучку.

— Кто был старшим в вашей группе? — спросил Колчин. — Хапка? Кто такой Стерн? Отвечай.

Допрос пошел крутиться по второму кругу.

Глава седьмая

Дербент. 23 июля

До окраины Дербента Стерн добрался ранним утром. Он старательно заметал следы, пересаживаясь из попутки в попутку.

Расплатившись с шофером, Стерн спустился к морю. Дул тихий ветер, волны едва плескались у ног. Солнце еще не поднялось, но небо уже золотилось на горизонте, обещая жаркий день. Он стянул с себя майку, снял ботинки и, засучив брюки, вошел по колено в воду, вытащил из-за пояса пистолет с расстрелянной обоймой и забросил его далеко в воду. Затем, наклонившись, зачерпнул со дна пригоршню песка и стал тщательно тереть мокрым песком плечо и запястье, смывая выполненные «под татуировку» картинки: древний шлем и кулак в кандалах с зажатым в нем ножом и словом МИР. Нанесенные на кожу особым стойким химическим составом, картинки смывались с трудом.

Возможно, информация с особыми приметами Стерна к полудню разойдется по всем дагестанским отделам внутренних дел. А искать его будут прежде всего по особым приметам, то есть по татуировкам. Ну, теперь ищите!..

С наколками Стерн покончил за пятнадцать минут. Надел ботинки, рубашку, снова вышел на шоссе и поднял руку, когда показался старенький грузовик, тащивший за собой цистерну с молоком. Мрачный, заросший щетиной пожилой водитель источал перегарный дух, хмурился и тупо молчал всю дорогу, видно страдая от вчерашнего похмелья.

В восемь утра Стерн вышел в центральной части Дербента, вложив в ладонь водилы мелкие деньги на опохмелку.

В магазине «Товары для отдыхающих» Стерн оказался первым, самым ранним покупателем. Дважды пересчитав те небольшие деньги, что лежали в заднем кармане брюк, приобрел красные плавки, полосатую футболку. Его руки, освобожденные от «наколок», должны лицезреть все желающие, в первую очередь — менты. Примерил и купил светлые легкие брюки, желтое махровое полотенце.

Потоптался в обувном отделе и примерил самые дешевые сандалеты, произведенные какой-то местной артелью. В кабинке общественного туалета Стерн переоделся, сложил старые вещи в большой бумажный пакет, долго рассматривал свое отражение в зеркале и решил, что с виду он напоминает отдыхающего, не обремененного высоким общественным положением и большими деньгами.

На той же улице Стерн выбросил пакет со старьем в мусорный бак, затем нашел фотоателье, снялся на паспорт. Пока фотограф печатал и сушил карточки, заглянул в магазинчик канцелярских товаров, купил пару тонких ученических тетрадей, перочинный ножик с множеством лезвий, пилку для ногтей, коробочку металлических скрепок и канцелярский клей. В аптеке выпросил без рецепта дешевых снотворных таблеток.

Получив фотографии, Стерн отправился блуждать по горбатым узким улочкам Дербента. Над белыми заборами на ветвях гранатовых деревьев висели еще неспелые яркие плоды, солнце, не вошедшее в зенит, приятно ласкало кожу. Но Стерну было не до этого, он размышлял о будущем. А положение его было хуже некуда.

Надежные документы и большая сумма наличных денег, находившиеся в тайнике за кроватью, сгорели вместе с той проклятой хибарой. Помощники Стерна погибли. Хапка убит выстрелом в шею на его, Стерна, глазах. Гиви Муладзе сломал бедро и ребра, когда «Нива» слетела с шоссе под откос. Стерну не оставили выбора: пришлось пристрелить беднягу Гиви. Анисимов наверняка сгорел заживо в том доме...

Так или иначе, Стерн оказался совершенно один в чужом незнакомом городе. Без денег, без документов, без связей, без знакомых...

Покрутившись по улицам, он остановился возле парикмахерской «Локон». Долго делал вид, что разглядывает выставленную в пыльной витрине репродукцию полотна художника Теодора Горшельта «Пленение Шамиля», пока наконец, поборов сомнения, решился переступить порог заведения. Парикмахер, улыбчивый горский парень, за четверть часа сделал Стерну вполне профессиональную, даже модную стрижку. Поскреб подбородок клиента бритвой, сбрызнул одеколоном.

Оставив в парикмахерской последние копейки, Стерн отправился обратной дорогой к железнодорожной станции, разглядывая вывески магазинов.

Наконец наткнулся на часовую мастерскую, помещавшуюся в сыром темном подвале. Спустившись на пять ступеней, Стерн подошел к окошечку, вежливо поздоровался и, расстегнув браслет швейцарских часов «Омега» с хрустальным особо прочным стеклом и золотой инкрустацией на корпусе, положил их на железное блюдечко.

Старый часовщик-лезгин не заглядывал в паспорта посетителей, не смотрел на лица людей. Но цепким взглядом осматривал вещи, что регулярно приносят на продажу курортники, пропившие или проигравшие в карты последние гроши. Часовщик вставил в глаз лупу и долго пялился на «Омегу». Судя по алчному взгляду лезгина, такая дорогая вещь впервые попала в его руки.

После долгих торгов и уговоров Стерну удалось получить за часы пятьдесят долларов, что по местным меркам считалось очень большими деньгами.

До одиннадцати тридцати Стерн, вытянув под столом ноги, просидел в открытой летней закусочной возле автобусной станции, что рядом с вокзалом. Здесь, в ста двадцати километрах от Махачкалы, без татуировок, в новой одежде, Стерн чувствовал себя вполне спокойно. На площадь съезжались со всей округи автобусы, чтобы забрать и развезти по домам отдыха и санаториям отдыхающих, прибывавших в Дербент по железной дороге. Стерн неторопливо съел порцию шашлыка, пару чебуреков, выпил кофе.

Покончив с едой, поманил пальцем официанта. Спросил, какой из здешних домов отдыха считается самым престижным.

— Здесь много хороших мест, — не понял вопроса официант.

Стерн построил вопрос иначе:

— В каком месте отдыхают самые богатые отдыхающие? Из Москвы?

— Ну, богатых туристов тут давно не видели, — с сильным кавказским акцентом ответил молодой дагестанец. — Богатые, они все больше сейчас отдыхают за границей. Сами знаете, какое положение на Кавказе.

— Но ведь где-то отдыхают туристы из Москвы, из Питера... — Стерн уже терял терпение.

— Многие москвичи останавливаются в «Заре Востока» и еще в «Огнях Дагестана», этот санаторий считается самым приличным.

Добившись наконец более-менее толкового ответа, Стерн расплатился, вышел на площадь, нашел белый автобус с синей надписью на кузове и вошел в салон.

Глава восьмая

Пригород Дербента. 24 июля

Автобус остановился на песчаной необжитой равнине. Вместе с группой отдыхающих, прибывших из Дербента, Стерн вышел из автобуса, долго крутил головой, соображая, в какую сторону нужно идти.

Чтобы оказаться на территории санатория «Огни Дагестана», нужно было пройти по подвесному пешеходному мосту над высоким оврагом, по дну которого к морю бежал ручей. Вода кофейного цвета пузырилась, поднимала грязную пену. Порывы жаркого ветра качали мост из стороны в сторону, как качели, сухие истертые доски под ногами поскрипывали.

Территорию санатория отделял от внешнего мира полуразрушенный забор, раскрытые настежь ворота никто не охранял. Вдоль забора росли какие-то скрюченные подагрические деревья и колючие кусты. Но ближе к морю начиналась цивилизация. Тропинки, вымощенные камнем, декоративные фонари, два четырехэтажных санаторных корпуса. Отдельно стояло здание столовой, за деревьями пряталась раковина летнего кинотеатра, на берегу моря стояло несколько коттеджей на одну семью.

Минуя главные корпуса, Стерн прошел на пляж, зашел в кабинку и натянул на себя красные плавки. Пахло водорослями и раскаленным песком. Усатый шашлычник, поставив переносной мангал на асфальтированном пятачке под тентом, нанизывал на шампуры маринованную баранину.

Расстелив полотенце, Стерн бросил на песок сумку с вещами и пошел к морю. Окунувшись, вернулся, подставил спину солнечным лучам и стал наблюдать за отдыхающими. В течение следующего часа Стерн бродил по пляжу, прислушивался к разговорам и незаметно разглядывал одиноких женщин.

Завершив свои наблюдения и приняв решение, остановился в нескольких шагах от миловидной женщины лет тридцати, сидевшей на яркой махровой простыне. Голубой закрытый купальник, темные волосы до плеч. Женщина явно скучала, лениво переворачивала странички журнала и отхлебывала из бутылки минеральную воду. Обручального кольца на пальце нет. Аккуратно сложенный шелковый халатик, фиолетовая шляпа под соломку лежат в стороне. Вещи не из дешевых, куплены явно не на базарчике у железнодорожного вокзала.

Когда ветер вдруг подхватил и понес к морю фиолетовую шляпку, Стерн, словно дожидавшийся этого момента, в три прыжка догнал ее и с полупоклоном вернул владелице.

— Спасибо.

Женщина подняла глаза и поверх солнечных очков внимательно посмотрела на Стерна. Симпатичный мускулистый мужчина, с приятным открытым лицом, — отметила про себя Елена Юдина. Почему-то раньше этот человек не попадался ей на глаза. Может быть, он приехал только сегодня? Или вчера?

— Можно присесть?

Не дожидаясь ответа, Стерн опустился на песок рядом с Еленой.

— Жарко сегодня, — сказал он. — Не хотите искупаться?

— Не сейчас. Что-то я вас раньше здесь не видела.

Стерн улыбнулся, показав Елене белые ровные зубы.

— Я отдыхаю в «Заре Востока», — ответил он. — Это примерно в пяти километрах в ту сторону. Вот решил сюда прогуляться, зайти к одному московскому знакомому, он здесь отдыхал. Но мой друг уже уехал.

— Скажите честнее — подруга.

Стерн не стал спорить, лишь пожал плечами. Мол, какая разница.

— Значит, вы тоже из Москвы? — спросила женщина.

— Из Москвы, — кивнул Стерн. — Я переводчик. Перевожу с английского технические тексты. Довольно скучная, я вам скажу, работа. А вы чем занимаетесь?

— Конторская служащая. — Юдина назвала довольно известную страховую компанию. — Только не подумайте, что я там главная. Я просто служащая, клерк.

— Ну, я тоже не великая шишка, — с усмешкой ответил Стерн. — Меня зовут Володя. А вас как?

— Елена Ивановна. То есть Елена.

Машинально поддерживая разговор, Стерн краем глаза наблюдал за толстым пожилым мужчиной, загоравшим неподалеку. Мужчина, лежа на боку, тыкал пальцами в кнопки мобильного телефона. Видимо, человек совсем недавно купил новую модель сотового и еще вдоволь не наигрался им. И почему люди, оказавшись в дороге или на отдыхе, становятся такими доверчивыми и беспечными? Ему на руку. Стерн усмехнулся.

— Сергей Степанович? — прокричал мужчина в трубку. — Ну, как там у нас в Самаре? Как погода? Дождь? Поздравляю. А у нас тут припекает, лежу у моря... Слышимость отличная...

Стерн отвернулся, он увидел все, что нужно было увидеть.

— А вы скоро уезжаете? — спросила Елена.

— В принципе могу хоть сегодня с места сорваться, — уклончиво ответил Стерн. — Надоело тут.

— А я — завтра вечером. Уж мне как надоело!..

Елена Юдина не собиралась ничего рассказывать постороннему человеку, с которым была знакома всего несколько минут. Но неожиданно для себя рассказала все, о чем думала, что не давало покоя... Этот человек притягивал, помимо воли располагал к себе.

Елена оказалась в санатории «Огни Дагестана» волею случая. Зимой она пережила болезненный разрыв с дорогим сердцу человеком, с которым, не регистрируя брак, прожила четыре с половиной года. Весной началась черная депрессия, все валилось из рук, встречи со знакомыми и родственниками вызывали приступы безотчетного раздражения. Любая мелочь лишала покоя и душевного равновесия.

«Тебе надо отдохнуть, — сказала ближайшая подруга Вероника. — Причем не нужно тащиться в какую-нибудь Анталью или Хургаду. Там отдыхают в основном семейные. Нужно ехать туда, где мало туристов. Где ты сможешь прийти в себя, успокоиться, набраться сил. Поскучать в свое удовольствие. Короче, от людей отдохнуть. Каспийское море — это самое то. К тому же — там очень дешево».

Путевки были куплены, подруги приехали в «Огни Дагестана» и первые три дня блаженствовали, посвятив досуг исключительно морю, красному вину и сочному шашлыку. Но мятущаяся женская душа требовала чего-то большего. Приключения, интрижки, курортного романа. И тут дам ждало разочарование. Крутить романы было решительно не с кем. Отдыхающие в «Огнях» мужчины были или немолоды, или обременены семьями. А пара молодых парней из Москвы, что в день приезда приглянулись Елене, оказались «голубыми». Она увидела их целующимися на тенистой лавочке. А жаль! Симпатичные ребята!

К исходу второй недели отупевшая от однообразия Вероника сошлась с местным жителем, водилой, доставлявшим на «Газели» из Дербента мясо и мороженых кур.

Вскоре Вероника пожалела о скороспелом решении. «Как мужчина Аслан, конечно, ничего себе, — подвела она неутешительный итог. — Ему надо часто и подолгу. То есть слишком часто, слишком долго. Но во всем остальном — он просто животное. Грубый, неотесанный. Знает по-русски каких-нибудь десять слов. Основное слово — „трахаться“. Остальные — матерные. Но могу тебя познакомить с дружком Аслана. Он вроде поделикатнее». — «Не надо меня ни с кем знакомить, — ответила Юдина. — Кавказцы — не моя мечта». — «Мечта любой женщины — доверчивый лопоухий старик, сидящий на мешках с деньгами. И национальность тут ни при чем», — обидчиво поправила ее Вероника.

Елена не осуждала подругу, но сама подобными связями брезговала. А мысли о богатых стариках ей никогда в голову не приходили.

Отдых окончательно испортился, когда Вероника получила из Москвы срочную телеграмму. Брат сообщал, что мать слегла с обширным инфарктом. Вероника купила билет на самолет и в тот же день улетела домой.

Елене пришлось одной жевать дешевые фрукты, купаться в море и считать дни до отъезда. Но дни тянулись бесконечно долго. Море почему-то уже не радовало, фрукты не лезли в горло.

Но хуже всего — эти местные мужики. Горцы, одетые в любую погоду в черные брюки и рубашки с длинным рукавом, в кепках из толстого букле, могли часами стоять или неподвижно сидеть на корточках, в позе орла, посреди пляжа и без стеснения разглядывать полуобнаженных женщин. Взгляды были пристальными и похотливыми. Бесстыдные глаза лезли под юбку, под купальник. Мысленно мужчины снимали с женщин то немногое, что закрывало самые интересные для них места.

Когда опускался вечер и пляж пустел, горцы, похожие на черных тараканов, куда-то расползались, чтобы на следующее утро снова встать дозором на пляже.

С отъездом подруги Елена как-то совсем закисла, она даже начала подумывать, не вернуться ли в Москву на недельку раньше. И вернулась бы, но в Москве ее никто не ждал.

Несмотря на разгар сезона, в санаторном корпусе, где жила Елена, пустовало множество номеров. Шаги в коридоре второго этажа, ночной скрип половиц она воспринимала как скрытую угрозу, как опасность. Ночами было жарко и душно, но Елена закрывала балконную дверь, а дверь в коридор запирала на замок и подставляла кресло.

— Да, я смотрю, жизнь тут у вас совсем кислая, — подвел итог Стерн. — Но все можно поправить.

— Вы так думаете?

Может быть, это подарок скупой судьбы — накануне отъезда встретить этого симпатичного мужчину? — спросила себя Елена. И не стала отвечать, потому что уже знала ответ. Потому что все для себя решила.

— Может, пройдемся? — спросил Стерн.

Елена посмотрела на него долгим задумчивым взглядом. И слова уже были не нужны. Он прочитал в глазах новой знакомой весь сценарий будущего вечера и ночи. Молодая женщина решительно поднялась, побросала вещи в пляжную сумку. Идти пришлось недалеко. До того шашлычника, что торчал на асфальтовом пятачке возле пляжа. Сели на плетеные стулья под тентом. Стерн отошел и вернулся с шашлыками и бутылкой марочного вина.

Сейчас он, не жалея, тратил деньги, вырученные за часы. Он был уверен, что к утру завтрашнего дня его материальное положение поправится. И с деньгами проблем уже не будет.

Обед, плавно переходящий в ужин, продолжился в номере Елены, довольно просторном и по здешним меркам комфортабельном.

Здесь было все, что нужно курортнику: широкая мягкая кровать, холодильник, телевизор, большая ванная комната с довольно приличной сантехникой. Стерн купил еще вина, бутылку коньяка, фруктов. Когда с гор спустились первые сумерки, Елена пересела с кресла на мягкую кровать. Стерн, уже раздетый по пояс, сел рядом, помог ей расстегнуть застежку платья.

— Кажется, я слишком много выпила... — прошептала Елена.

— Это не имеет значения. — Стерн нежно уложил женщину на спину, помог ей раздеться. — Сегодня мы ляжем в постельку пораньше.

Он поцеловал Елену в губы глубоким чувственным поцелуем, и она призывно раздвинула ноги...

Через час, когда его новая подруга заснула, Стерн включил телевизор. Сел у экрана, убавил громкость, чтобы не разбудить хозяйку. Он до конца просмотрел выпуск местных новостей, который транслировали из Махачкалы. Седовласый телевизионный диктор сказал, что вчерашним вечером в пригороде столицы Дагестана правоохранительные органы провели спецоперацию. Банда похитителей людей в перестрелке с сотрудниками правоохранительных органов была полностью уничтожена.

Стерн усмехнулся.

— Как бы не так! — прошептал он. — К счастью, я то жив.

Телевидению и газетам Стерн не верил, но сейчас для недоверия не было веской причины. Убиты все... Тем лучше. Это были негодные люди, полные пустых амбиций, не умеющие делать свою работу профессионально. Они не стоили тех денег, которые им платили.

Натянув трусы, Стерн вышел на лоджию.

Через громкоговоритель объявили о начале ужина. Вдоль дорожки зажглись декоративные фонари.

В соседнем корпусе начиналась гульба. Двое сорокалетних мужчин и две совсем юные девушки, видимо только что приехавшие, сидели в одном из номеров на втором этаже. Журнальный стол был заставлен батареей бутылок. Магнитола гремела на всю катушку. Похоже, теплая компания не собиралась расходиться, пока спиртное не выпито все до последней капли. На левом балконе третьего этажа курил тот самый пузатый дядька, что баловался мобильным телефоном на пляже.

Стерн вернулся обратно в номер. Сел на край кровати. Здесь было слышно, как в соседнем корпусе гремит музыка, но Елена не слышала ничего, она спала, забыв все страхи и волнения. Подложив ладонь под щеку, дышала тихо, почти неслышно. Из-под простыни высовывалось голое загорелое плечо, по подушке разметались темные волосы.

Стерн лег на кровать рядом с молодой женщиной, обнял ее за талию. Он решил, что несколько часов хорошего сна ему явно не помешают.

Глава девятая

Стерн проснулся глубокой ночью. В соседнем корпусе выключили музыку, потушили свет. Над морем встала светлая луна.

Натянув футболку и брюки, Стерн рассовал по карманам те мелочи, что нужно взять с собой. Стоящие под кроватью сандалеты трогать не стал, решив, что неказистая продукция местной артели не для того дела, на которое он собрался. В прихожей, перед тем как открыть дверь, распрямил конторскую скрепку, при помощи перочинного ножа согнув ее конец крючком.

Вышел в коридор, неслышно прикрыв за собой дверь. Спустился по лестнице на первый этаж. Холл освещала тусклая настольная лампа, стоящая на столе дежурного администратора. Самого администратора не было и в помине. Стерн подергал входную дверь: заперта.

Вернувшись в холл, покопался в письменном столе. Запустив руку в верхний ящик, нащупал ключ от корпуса, пристегнутый кольцом к деревянному брелоку. Стерн открыл дверь, вернул ключ на место. К соседнему зданию прошел не дорожкой, а напрямик, через газон и цветочную клумбу. Сухая трава колола пятки. Заранее наметив путь к цели, Стерн не стал искушать судьбу, пытаясь проникнуть в здание через главный вход. Зачем переть напролом, если существуют обходные, менее заметные, маршруты?

Он остановился перед балконом первого этажа, схватился за перила, подтянулся. И на минуту, стоя на цыпочках, держась за перила балкона, замер, прислушался. Показалось, что в номере первого этажа послышались какие-то шорохи, будто по рассохшемуся паркету прошел человек.

Почудилось, — решил Стерн и полез выше, на балкон второго этажа.

Он подтянулся на руках, забросил одну ногу на карниз балкона второго этажа, поднялся в рост. Перекинул ногу через перила. В этом самом номере с вечера широко гуляла компания. Балконная дверь распахнута настежь, шторы и тюлевые занавески не задернуты. В комнату проникал лунный свет.

Стерн переступил порог, остановился, дожидаясь, когда глаза привыкнут к темноте. Обстановка такая же, что и в номере Елены Юдиной. Кровать, тумбочка с телевизором. И еще журнальный столик, плотно заставленный пустыми бутылками из-под вина, стаканами и тарелками, полными каких-то объедков.

Посреди кровати на спине лежал совершенно голый мужик. Разметав руки, он похрапывал, причмокивая во сне губами. Рыхлый живот в такт дыханию мерно поднимался и опускался, бледные ляжки в свете луны казались голубыми. С краю кровати, подтянув колени к животу и завернувшись в простыню, притулилась девчонка. Дышит тихо, почти бесшумно.

Стерн шагнул к тумбочке. Теперь его и спящего мужчину разделяло расстояние вытянутой руки. Вчерашним вечером курортники покупали вино здесь, на территории санатория, в палатке. Значит, деньги далеко не убирали, не прятали в чемодан. Стерн выдвинул ящик тумбочки, обшарил его одним движением. Ничего, кроме новенькой колоды карт. Стерн повернулся к кровати спиной, неслышными кошачьими шагами подошел к стулу, стоящему посредине комнаты, точно под плафоном люстры.

Взял в руки женскую сумочку, потянул за «молнию». Кожаный кошелек оказался плотным, приятным на ощупь. Расстегнув клапан, Стерн вытащил пачку купюр, сложенных пополам, сунул деньги в карман. Паспорт трогать не стал, положил сумочку на место.

Так, с девушкой он разобрался. Теперь остается ее дружок.

Шагнув ко второму стулу, Стерн ощупал карманы брюк, висящих на спинке. Ничего интересного. Зажигалка, полупустая пачка сигарет. Стерн уже хотел пройти в прихожую, чтобы проверить оставленные там вещи. Но тут взгляд зацепился за плоский темный предмет, лежавший возле телевизора. Барсетка.

Стерн сделал два шага вперед.

И неожиданно задел ногой пустую бутылку, лежавшую на полу под стулом. Бутылка отлетела в сторону. Ударилась горлышком о ножку журнального столика. В прозрачной ночной тишине звук получился довольно громким.

Спящий мужчина заворочался, перевернулся со спины на бок. Стерн сорвался с места, спрятался за дверью. Вжался спиной в стену.

Мужчина тихо застонал, беспокойно задвигался. Девушка тоже зашевелилась. Стерн, стоя за дверью в комнату, не видел того, что происходит на кровати. Он слышал скрип матрасных пружин, тихую возню. Сунув руку в карман шортов, Стерн зажал в кулаке рукоятку тяжелого перочинного ножа. Такая штука в кулаке — неплохое оружие ближнего боя.

— Игорь? — Женский голос звучал довольно громко. — Игорь, ты спишь?

Послышалось причмокивание, скрип пружин.

— Что случилось? — Мужской голос был сонно-ленивым.

— Ты слышал?

— Чего слышал?

— Мне показалось... Какие-то шаги. Тень мелькнула.

— Да, тень отца Гамлета, — мужчина зевнул во всю глотку.

— Правда. Честное слово!

— Да успокойся ты наконец. Спи.

Стерн на секунду закрыл глаза. Если мужчина поднимется с кровати, попробует зажечь верхний свет, придется вырубить его, еще сонного. А заодно уж и нейтрализовать девчонку. Чтобы следующей ночью спала крепче.

Но это самый никудышный, самый тухлый вариант. Бог с ними, с деньгами, не в них проблема. Но Стерн останется без документов, которые, несомненно, лежат в барсетке. Из Дагестана он не выскочит без чистой ксивы. Тормознут на вокзале, в аэропорту, просто на улице. А когда еще представится шанс заполучить ксиву... Большой вопрос.

Кроме того, в корпусе может подняться шум, и черт его знает, чем кончится дело.

— Игорь, мне страшно. Что-то скрипит. Будто кто-то ходит в комнате.

— Не говори глупостей!

Стерн стоял у стены, слушал удары собственного сердца, сжимал в кармане рукоятку ножа. Он был готов выскочить из своего укрытия и дальше действовать по обстоятельствам, но все обошлось. Жара, духота, на лбу высыпали капли пота. Но, боясь пошевелиться, он не мог стереть пот ладонью. Возня на кровати прекратилась. Через три минуты мужчина мирно засопел. Девчонка тоже затихла.

Стерн отступил от стены, потянулся рукой к барсетке.

Зажав ее под мышкой, прокрался на балкон, расстегнул молнию. Знатный улов. Паспорт, толстая пачка денег, какие-то бумажки. Стерн вжал живот в себя, сунул под ремень шортов барсетку. Повезло один раз, повезет и другой. Глупо сейчас уходить.

Он сделал шаг к стене, поднял ногу, перебрался через поручни, встал на карниз и очутился на соседнем балконе. В этом номере жила вторая парочка. Из-за духоты балконную дверь также не закрыли, Стерн на цыпочках вошел в номер. Но паркетная доска предательски громко скрипнула под ногой. Стерн замер.

А в только что обчищенном Стерном номере Игорь, разбуженный юной подружкой, так и не смог снова заснуть. Теперь и ему сквозь дремоту чудились какие-то шумы, тихие шаги. Да еще мучила сухость в горле. Он открыл глаза, сел на кровати. Протянул руку, нашел на столике недопитую бутылку минеральной воды. Присосавшись к горлышку, сделал несколько глубоких глотков. И тут услышал скрип.

Нащупав на столике пачку сигарет и зажигалку, сунув ноги в шлепанцы, Игорь поднялся, вышел на балкон. Облокотившись о перила, он прикурил сигарету и стал вслушиваться в звуки ночи. Голова трещала, желудок свела судорога. Он поклялся себе больше в рот не брать местной самопальной водки.

С минуту Стерн стоял посредине номера, не зная, как быть дальше. Видимо, Игорь из соседнего номера проснулся и вышел с сигаретой на балкон. Наконец все стихло, и Стерн решительно шагнул вперед.

Мужчина и женщина лежали на кровати, накрытые одной большой простыней, и мирно посапывали.

Стерн принялся за дело. Теперь в его движениях было больше уверенности. Мужской бумажник нашелся в кармане сложенных на стуле джинсов, но паспорта не оказалось. В женской сумочке Стерн обнаружил кошелек, открыл его и тут же сунул на прежнее место. Денег с гулькин нос, не стоит и зариться на такую мелочь.

Стерн отошел в угол, к стенному шкафу, потянул на себя ручку. Петли заскрипели. Стерн оглянулся назад. Любовники мирно спали.

Нет, черт с ним, со вторым паспортом, — решил Стерн. Скорее всего, документы лежат в чемодане, задвинутом под кровать. Но вытягивать чемодан слишком рискованно.

Неслышными кошачьими шагами Стерн прокрался в прихожую, повернул замок, распахнул дверь, шагнул в коридор. Осмотрелся по сторонам. Неслышно прикрыл за собой дверь.

По лестнице поднялся на третий этаж.

Свет в коридоре не горел, но Стерн без труда вычислил номер, в котором живет владелец сотового телефона. Присев на корточки возле двери, вытащил из кармана скрепку с крючком на конце и пилку для ногтей. Инструмент не самый лучший, но и замок на двери примитивный, копеечный...

Спустя десять минут Стерн со всеми своими трофеями вышел из корпуса через главный вход. Дежурного администратора тоже не оказалось на месте, а ключ вообще торчал в двери.

Луна на пляже светила так ярко, что человеческую фигуру можно было заметить издали. Но, к счастью Стерна, здесь не было ни души.

Стерн сел на все еще теплый песок, вытянул ноги. Вытащив из-за пояса барсетку, пересчитал деньги, сложил с теми деньгами, что были рассованы по карманам. Если мерить аршином рядового обывателя, получилась весьма приличная сумма. Он переложил в карман документы, визитные карточки и еще кое-какую муру, которая может пригодиться. Не вставая с места, разрыл ладонями ямку, закопал барсетку.

Вытащил трубку мобильного телефона, ввел индивидуальный код, затем международный номер и номер абонента. Трубку сняли после первого же звонка, будто человек на другом конце линии не спал, ожидая звонка.

— Зураб, это ты? — спросил Стерн. — У меня плохие новости.

— Я уже все знаю. — В трубке звучал хрипловатый баритон с характерным кавказским акцентом. — Передали, что в перестрелке погибли все люди до единого. Все. Но я не поверил. Я рад, что ты жив. Ты можешь говорить спокойно. Эта линия защищена от прослушки.

— Стопроцентно защищенных линий не существует, — возразил Стерн. — Это Хапка привел на хвосте волков из ФСБ. Видимо, его выследили в городе. За домом наблюдали. Но я предвидел такой вариант. Только поэтому я жив.

— Ты еще там, на месте?

— Скоро меня здесь не будет, я направляюсь в большой город, — ответил Стерн. — Я звоню, чтобы сказать главное. Все, о чем мы договорились, будет сделано. В установленные сроки.

Зураб молчал целую вечность.

— Ты не сможешь один выполнить такое дело, — наконец сказал он. — Одному человеку это явно не под силу. Тебе потребуются помощники. По крайней мере три-четыре человека. Время еще есть. Я могу прислать хороших специалистов...

— Не надо, — оборвал Стерн. — Я же сказал: все сделаю, как договорились. Достаточно одного помощника. И такого человека я найду. Но гонорар получу за всех покойников. Половина денег сейчас, остальное — по окончании работы. Я позвоню в банк через три-четыре дня, узнаю, переведены ли деньги на мой счет. Если тебя устраивают условия, я начинаю действовать.

— Устраивают, — сказал Зураб. — Вполне. Ведь сумма гонорара не изменилась. А делить его на пятерых или получать одному... Ну, для нас разницы нет. Говори, что еще нужно?

— Деньги и документы сгорели в той хибаре. Адрес человека, который поможет с бумагами, у меня есть. Но без денег... Нужно сделать крупные покупки. Тысяч пятьдесят долларов на расходы должно хватить.

— Хорошо, — ответил Зураб. — Когда попадешь в большой город, воспользуйся тем же самым каналом связи. Мой человек заберет деньги из надежного места и доставит тебе.

— Сколько времени нужно твоему человеку, чтобы привезти деньги?

— С момента получения твоего сообщения, — Зураб задумался, — понадобится часа два, не больше. Ну, на всякий случай пусть будет три часа. Мой человек будет наготове. Место встречи старое. Что еще я могу сделать?

— Нужно проследить, чтобы груз прибыл куда надо. Без опозданий, к сроку. Ты знаешь, о чем я говорю. Вагон я встречу и получу товар на станции. По накладным.

— Насчет груза — не переживай, — успокоил его Зураб. — Прибудет без опозданий. Как договорились.

— Ну, тогда все. Постараюсь позвонить дня через три.

Стерн нажал кнопку отбоя, поднялся с песка. Широко размахнулся, бросил мобильный телефон в набежавшую волну и зашагал обратно.

В номере Елены он долго стоял у постели и разглядывал спящую женщину. Словно хотел убедиться, что она действительно спит, а не притворяется. Взяв свой пакет, Стерн прошел в ванную комнату, включил свет, плотно закрыл дверь, задвинул щеколду.

Вытащил из кармана украденный паспорт, полистал страницы. Не вредно познакомиться с анкетными данными человека, если его биография становится твоей биографией. Игорь Павлович Куприянов, сорока двух лет от роду, дважды разведен, есть дочь тринадцати лет. Прописан в Москве, на улице Машиностроения. А вот и полтора десятка визитных карточек, что Стерн выудил из барсетки. Оказывается, гражданин Куприянов работает менеджером по закупкам сырья и оборудования на фирме «Оникс-плюс».

Выложив на белую тумбочку из сумки фотографии, школьную ученическую тетрадку с промокашкой и клей, Стерн приступил к работе: вырезал квадратик промокательной бумаги под размер фотографии. Разложил паспорт на столе так, чтобы страница с фотографией оказалась перевернутой. На обратную сторону странички положил кусок промокашки нужного размера.

Налил в чашку воды, покапал водой на бумагу, чтобы та, как губка, впитала влагу, но не расползлась. Затем прижал промокашку ладонью. Через несколько минут фотография Куприянова легко отлепилась от паспорта. Включив висевший на крючке фен, Стерн высушил паспорт, размазал клей по своей фотографии, аккуратно вклеил ее на нужное место. Затем снова смочил водой паспортную страницу, склонился над ней. Острием ножика и монетой долго выдавливал что-то напоминающее оттиск печати.

Через час дело было сделано.

Занималась утренняя заря, когда Стерн, утомленный ночными хлопотами, растянулся на кровати и мгновенно заснул.

Глава десятая

Пригород Дербента. 24 июля

Утром Елена вернулась с завтрака с опозданием, в начале одиннадцатого. Стерн успел привести себя в порядок и перекусить. Выложив из холодильника на кухонный стол все продуктовые запасы, он нарезал бутерброды и выпил чашку растворимого кофе.

Переступив порог кухни, Елена наклонилась, чмокнула Стерна в щеку и села к столу.

— Ничего, что я тут немного похозяйничал? — запоздало вспомнил Стерн.

— Ешь, ни о чем не думай. Я все равно сегодня улетаю. Не пропадать же добру! Ты представляешь, на завтраке объявили, что обокрали четырех москвичей из соседнего корпуса.

Стерн сделал удивленные глаза.

— Ночью забрались сначала в один, затем в другой номер и все вытащили. Документы, деньги... Все, до копейки. А хозяева в это время спали как убитые. Нагрузились с вечера... Отмечали приезд. Хотели здесь месяц отдохнуть — и вдруг такое...

— Ай-ай-ай, — покачал головой Стерн. — Кого-то подозревают? Милицию вызвали?

— Вызвали, — кивнула Елена. — Обещали приехать к обеду. Но что толку? Ищи теперь ветра в поле. Ты ведь знаешь, что дела о кражах самые безнадежные.

— Это уж точно, — согласился Стерн.

— Жалко людей.

— Конечно, жалко, но с голоду они явно не помрут. Я хотел сказать тебе вот что. Только ты не удивляйся. Вчера я назвался Володей. На самом же деле меня зовут Игорем. Хочу, чтобы ты все поняла правильно... — Стерн выдержал долгую паузу. — Понимаешь, я не самый везучий и не самый счастливый человек на земле. Вчера я назвался именем своего приятеля, которому в жизни везет куда больше, чем мне. Сделал это из суеверных соображений. Очень хотелось с тобой познакомиться. Вот так. Ты простишь мне эту маленькую ложь?

Стерн склонил повинную голову.

— Прощу. — Елена погладила рукой коротко стриженный затылок Стерна. — Игорь. Игорек... Я тоже суеверная. Я тебя понимаю.

— И уж, поскольку мы начали, — Стерн нахмурился, желая показать, что разговор дается ему трудно, — я хочу немного рассказать о себе.

И Стерн поведал Елене Юдиной только что сочиненную историю взаимоотношений Игоря Куприянова с представительницами противоположного пола.

Первый брак был банальной ошибкой юности. Он женился по глупости, как в омут нырнул, еще не осознав себя настоящим мужчиной, не найдя своего места в жизни. Эта ранняя женитьба, кажется, состояла лишь из одних житейских проблем: копеечное студенческое существование, жизнь на съемной квартире, случайные приработки. Лодка любви, перегруженная проблемами быта, дала трещину и благополучно пошла ко дну. Теперь он вспоминает о том первом неудачном опыте семейной жизни с легкой грустью.

Повторно Игорь женился, будучи уже зрелым человеком, специалистом с высшим образованием. И опять ему не повезло. До брака он, наивный, неискушенный человек, слишком занятый служебными делами, не смог разглядеть в своей будущей жене злобную мещаночку со страстью к накопительству. Жену не интересовало в жизни ничего, кроме денег. Куприянову приходилось пахать как проклятому, брать работу на дом, проводить бессонные ночи за письменным столом. Но аппетиты жены росли, и денег все рано не хватало ни на что.

Жизнь отравляла и патологическая ревность супруги, которая могла закатить сцену по любому, самому ничтожному, поводу, а то и вообще без него. Рождение ребенка не исправило этой женщины. Ссоры и скандалы в семье продолжались беспрерывно.

В конце концов он, измученный бесконечными попреками и скандалами, потерявший покой и сон, собрал пожитки и ушел из дома. Годом позже оформили развод. Он скитался по чужим углам, жил у друзей. Удалось накопить некоторую сумму, чтобы внести первый взнос за новую квартиру. Недостающие деньги занял по частям. Сейчас в его однокомнатной квартире в районе Крылатского заканчивают ремонт. Через месяц, а то и раньше он переселится в новое жилище.

Закончив рассказ, Стерн, довольный собой, дожевал бутерброд. Влюбить в себя женщину или вызвать в ней искреннее чувство сострадания — это почти одно и то же. Хорошую он сочинил историю, жизненную, даже поучительную, выжимающую слезу. Чем не сюжет для очередного шедевра дамской прозы?

Елена, чуть не до слез растроганная, подсела ближе, участливо провела ладонью по щеке Стерна.

— Бедненький. Сколько же лишений тебе пришлось вынести! Как ты настрадался в жизни.

Стерн подумал, что женщины, так же как мужчины, умеют быть жестокими, хитрыми и коварными, когда этого требуют обстоятельства. И в то же время куда более доверчивы, ну словно дети. Глотают всякую ахинею, высосанную из пальца. Верят рассказам первого же встречного проходимца. Черт поймет женскую породу. Сколько живешь на свете, не перестаешь удивляться на этих баб.

— Я не жалуюсь, — ответил Стерн. — Надеюсь, теперь все плохое позади. В жизни иногда везет даже таким законченным неудачникам, как я. Вот тебя встретил... Кстати, когда вылет самолета?

— В пять вечера из Махачкалы. Через два часа придет автобус. Мне так не хочется с тобой расставаться...

Стерн сделал протестующий жест.

— Мы не расстанемся. Я полечу в Москву вместе с тобой.

— Но как же твои вещи? — Елена округлила глаза. — Ты ведь не успеешь забрать вещи из своего дома отдыха.

— Подумаешь! — усмехнулся Стерн. — Они и слова доброго не стоят. Несколько полотенец, бельишко. Тряпки на выброс.

— Но, возможно, не получится с билетами.

— Получится, — сказал Стерн. — Возьму с переплатой.

— Но зачем же тратиться? У тебя и так большие расходы. Этот ремонт, алименты...

— Деньги не проблема. Главное — я встретил тебя, Леночка. И я не хочу тебя потерять, а ты говоришь о каких-то дурацких деньгах. Прямо как моя бывшая жена. Тебе не стыдно?

— Стыдно. — Елена виновато улыбнулась.

Немного смущенная и растерянная, она не нашла новых возражений. По правде, ей и не хотелось спорить. Господи, они вместе летят в Москву! Значит, это не просто скоротечный курортный романчик, печальный финал которого предрешен. Возможно, это что-то настоящее. Сердце сладко сжалось.

— Ты серьезный человек, — сделала скоротечный вывод Юдина. — Мой бывший муж, то есть человек, с которым... Короче, он был совсем другим. Кажется, вообще не умел разговаривать серьезно. На любое мое слово он находил остроты, которые казались смешными. Правда, только ему одному. Однажды он с усмешкой заявил, что уходит от меня навсегда. Потом, правда, много раз возвращался, на коленях просил прощения... И снова куда-то пропадал.

— Я не такой, — покачал головой Стерн. — Я привык выполнять свои обещания. И всегда довожу начатое до конца.

Через час Елена и Стерн, тащивший два увесистых чемодана, перешли качающийся мост через овраг. Они напоминали не легкомысленных курортных любовников, а добропорядочную семейную пару, возвращающуюся домой из отпуска.

С другой стороны моста топтался, ожидая милицейскую машину, обворованный Игорь Куприянов. От жары и выпитого накануне вина его мутило, пот со лба катил градом, а ментов и в помине не было. Последними словами Куприянов клял себя за то, что приехал в эту проклятую дыру, где нет ничего, кроме этих песчаных барханов, колючих кустов, горячего моря и нестерпимой жары.

Тем же вечером самолетом «Аэрофлота» Стерн и Елена вылетели из Махачкалы и благополучно приземлились во Внуковском аэропорту. Еще во время перелета Елена пригласила своего нового друга пожить у нее, в Сокольниках, пока на его квартире не закончится ремонт.

Стерн ждал этого приглашения.

Глава одиннадцатая

Пригород Махачкалы. 25 июля

Все утро Колчин и майор Миратов провели на пепелище той злосчастной хибары.

Солнце поднялось в зенит и палило так нещадно, что под его лучами человеческие мозги в черепной коробке, казалось, начинали закипать. Десяток милиционеров, выставленных в оцепление вокруг участка, торчали в тени деревьев, изнывая от жары и часто присасываясь губами к фляжкам с горячей водой. Но вода не утоляла жажду.

Вооружившись тонким железным прутом, Колчин побродил по участку, натыкаясь на поломанные стебли винограда, кучи какой-то обгорелой ветоши и россыпи автоматных гильз. Повязку с левой руки он снял еще в гостиничном номере, и теперь ушибленное предплечье пугающе отливало желто-черным, будто у Колчина стремительно развивалась гангрена.

Он заглянул в сарай, пошуровал груду истлевших тряпок, передвинул с места на место ящики с картошкой. Поднял крышку дубовой бочки, наклонился, втянул в себя запах плесени. Булат Миратов со скучающим видом бродил за Колчиным. Майор не мог понять, что они делают на пепелище, зачем терпеть такие муки, если можно провести время в рабочем кабинете, оборудованном кондиционером.

— Слушай, сыщик, — Миратов тронул Колчина за плечо, — давай завязывать с этой бодягой. Я снимаю оцепление.

— Валяй, — кивнул Колчин.

Миратов, довольный, что и ему здесь нашлось хоть какое-то практическое применение, пошел распорядиться, чтобы милиционеров отвезли в город на базу. Колчин, закончив с сараями, пересек двор и стал бродить между устоявших после пожара саманных стен хибары, закопченных, с выбоинами от пуль. Время от времени он останавливался, прутом переворачивал головешки, брел дальше и снова останавливался.

Накануне здесь поработали эксперт-криминалист Драгин и бригада взрывотехников. Эти весь день шарили по сараям и погребам, проверяли, нет ли на подворье неожиданных сюрпризов: растяжек, мин-ловушек. Ничего не оказалось.

Драгину удалось обнаружить в одной из комнат, под обугленными половыми досками, обгоревший чемоданчик. В нем хранилась валюта, довольно крупная сумма в стодолларовых купюрах, два десятка паспортов и еще какие-то бумаги. Деньги превратились в золу, паспорта обгорели. Возможно, экспертиза установила бы, на чье имя выписаны документы, воскресила бы их серии и номера, но пожарные обильно полили водой дымящиеся угли. Влага попала и в чемоданчик, доделав то, чего не сделало пламя.

Однако маленькая зацепка осталась. В чемодане лежала записная книжка в кожаном переплете. Книжка тоже была сильно повреждена огнем, однако чудом сохранились две последние странички. Ни телефонов, ни имен, ничего такого, что помогло бы следствию. В книжку автор записывал стихи, собственного сочинения или чужие. Для следствия эти стихи — не великий подарок, но все-таки лучше, чем ничего.

Закончив работать на пепелище, Драгин выехал к разбитой «Ниве», снял отпечатки пальцев в салоне автомобиля. Вещественные доказательства, запакованные в герметичный контейнер, уже утром отправили в Москву самолетом.

Тем же бортом в сопровождении дагестанских оперативников в столицу отправили Виктора Анисимова. После ночного допроса он впал в прострацию и перестал слышать на правое ухо. Доктор Луков, осмотревший подследственного перед отлетом, сказал, что глухота — явление временное, слух вернется дня через два-три. А в остальном этот отморозок в полном порядке. Свеж как огурец.

Связавшись с Москвой, Колчин выпросил еще два дня командировки. «Привыкай быть честным человеком, — шутливо проворчал в трубку генерал Шевцов. — Так и скажи: я еще в море не накупался. И еще ни одну девчонку не пощупал». — «Вот я честно и говорю: это море я только один раз и видел. А насчет девчонки... — Колчин, опустив взгляд, уставился на свою ушибленную черную руку. — Насчет девчонок я так скажу: щупальщик из меня сейчас никудышный». Шевцов усмехнулся, но разрешил Колчину остаться в Махачкале еще на пару дней.

Майор остановился возле почерневшего от копоти оконного проема, перед которым стоял остов закопченной железной кровати. Кроны фруктовых деревьев с задней стороны дома обгорели, листья пожелтели и свернулись в желтые сухие трубочки. Отсюда было слышно, как на улице, за покосившимся забором, заработал двигатель «Урала», офицер дал команду милиционерам залезать в кузов грузовика.

Миратов вернулся, встал за спиной Колчина.

— О чем думаешь?

— Стараюсь восстановить картину ночных событий. — Колчин повернулся к Миратову. — Этот Стерн бежал отсюда сломя голову. Захватить с собой документы и деньги у него не было возможности. Огонь подступал сразу с двух сторон — с крыши и вот из этой комнаты. Потому что сигнальная ракета упала вот сюда.

Колчин ткнул концом прута в панцирную сетку кровати.

— Огонь охватил помещение в считаные минуты. Чемоданчик с документами и деньгами находился вот тут, в тайнике. В двух шагах от места возгорания. Значит, у Стерна не было шанса взять деньги и паспорт...

— И что с того?

— Теперь поставь себя на место Стерна. Ты получил конкретное задание, но все сорвалось еще в тот момент, когда ты не успел пальцем о палец ударить. Мало того, все твои подельники нейтрализованы. Документы сгорели. У тебя нет денег, чтобы купить чистую ксиву. Одежда твоя вся в копоти и грязи. Твои действия?

— Я бы залег на дно.

— Где? Как? Ведь на ноги поднята вся милиция и ФСБ. Есть твое словесное описание, составлен фоторобот...

— Анисимов предполагает, что Стерн прибыл сюда из Азербайджана, морем. Значит, попробует уйти обратно тем же маршрутом. Другой вариант: он попробует перебраться из Дагестана в Ставропольский край или в Калмыкию. Там он на время затаится, достанет...

— Как перебраться? В шортах и майке? Без денег и документов? Ничего не получится. На дорогах милицейские кордоны. В морском порту досматривают всех пассажиров.

— Знаешь, что я думаю? — произнес Миратов. — Задержим мы Стерна или нет — теперь не так уж и важно. Его группа планировала провести громкий террористический акт. Но задание провалено. Стерн не опасен. Сейчас он думает только о том, как спасти шкуру. И рано или поздно мы его возьмем. Это лишь вопрос времени и случая. Главное — мы сорвали планы его хозяев.

— А если Стерн решит выполнить задание в одиночку? Если он еще не вышел из игры? И не думает выходить?

— Значит, он псих. Ведь шансов у него нет. Ни единого.

— Но и эту возможность мы не должны исключать. В смысле, что он псих. Значит, так: сейчас мы поедем в управление, а пока мы туда добираемся, ну, чтобы не тратить время попусту...

— Надо бы перекусить, — предположил Миратов. — А то не жрал со вчерашнего...

— С этим успеется, — поморщился Колчин. — Свяжись по рации с республиканским управлением внутренних дел. В первую очередь нас интересуют кражи, ограбления и вымогательства. Сколько заявлений о пропаже денег или документов поступало от местных жителей или отдыхающих. Нас интересуют преступления с корыстными мотивами, которые произошли в течение прошедших суток и сегодняшнего утра. Имена, фамилии пострадавших. Понятно?

— Понятно, — вяло кивнул Миратов и поплелся к «Волге».

Махачкала. 25 июля

К обеду Колчин успел изучить сводку происшествий, что прислали из республиканского управления внутренних дел. За вчерашние сутки и сегодняшнее утро по республике зарегистрировано восемь краж, два убийства, три случая нанесения тяжких телесных повреждений, одно вымогательство и угон транспортного средства.

Колчин действовал методом исключения. Кража коровы с личного подворья, поножовщина в придорожном кафе, избиение рыночного торговца — это не почерк Стерна. Оба убийства бытовые, в одном случае алкаши не поделили стакан водки, в другом случае — местную потаскушку. Похитители «Жигулей» задержаны и дали признательные показания. Кража носильных вещей прямо с прилавка городского универмага — это еще туда-сюда, новые тряпки Стерну нужны позарез. Но ведь не женское же платье сорок четвертого размера.

Оставалась еще пара эпизодов, на которые можно обратить внимание. Вчера вечером двадцатилетний турист из Питера, некто Токарев, избит и ограблен на окраине Избербаша. Колчин поднял трубку, полистал справочник отделов внутренних дел, набрал номер дежурного по городу и выяснил подробности преступления. Оказалось, собственного туалета в шашлычной, где коротал время Токарев, как у нас часто водится, не было. Посетители вынуждены были бегать по окрестностям в поисках места, где можно справить нужду. По тропинке парень спустился на дно песчаного оврага, нашел заросли каких-то кустов и уже расстегнул штаны. Но из темноты его кто-то окликнул. Парень обернулся и тут же получил по затылку тяжелым предметом, точнее, пустой бутылкой. Пострадавший очнулся только через полчаса, без денег, без часов и без паспорта. Придя в чувство, он наконец облегчился и побежал за милиционерами.

Колчин поблагодарил дежурного и положил трубку.

В принципе грабителем мог оказаться Стерн. Но, по словам Токарева, преступников было двое. Один злоумышленник его окликнул, второй, подкравшись сзади, долбанул бутылкой по голове. После минутного раздумья Колчин решил, что паспорт двадцатилетнего юнца Стерну без надобности.

Оставался последний вариант: у отдыхающих санатория «Огни Дагестана» украдена крупная сумма в рублях и валюте, а также паспорт на имя жителя Москвы Куприянова, сорока двух лет от роду. Вот это уже зацепка. Однако подробности происшествия в сводке не сообщали. Добрых двадцать минут Колчин терзал аппарат, вслушиваясь в короткие гудки и треск телефонных помех, он пытался связаться с управлением внутренних дел Дербента или администрацией санатория.

— Легче в Африку дозвониться, чем в эти чертовы «Огни»! — Колчин бросил трубку, поднялся из-за стола. — Мы выезжаем в Дербент.

Разомлевший после обеда Миратов встрепенулся. Зная, что до Дербента пилить более ста километров, а шансы на удачу ничтожны, майор пошел на хитрость.

— Я водителя уже отпустил, — сказал он.

— Тогда поеду автобусом, — пригрозил Колчин.

Миратов обреченно поник головой, встал с кресла, одернул полосатую рубашку, впитавшую в себя запахи пота и копоти пожара.

— Ладно, я готов.

Пригород Дербента. 25 июля

До санатория добрались к вечеру, когда солнце клонилось к закату.

От долгого неподвижного сидения в «Волге» ноги Миратова так затекли, что он чуть не свалился в овраг с подвесного моста. Дорогой майор исчерпал тот малый заряд оптимизма, что еще оставался в нем после бессонной ночи и долгого жаркого дня, мокрая от пота рубашка прилипла к спине. Колчин выглядел бодрее, но по походке было заметно, что и он немного выдохся.

После долгих расспросов нашли наконец директора санатория Руслана Деева и администратора, сухопарую пожилую женщину Марию Константиновну Кулькову, в белом застиранном халате.

Кулькова прошедшей ночью дежурила во втором корпусе. Директор, низкорослый очень подвижный человек с пышными черными усами, суетился, нервно махал руками. Он был совершенно подавлен, до икоты напуган тем, что его скромную здравницу посетили не какие-то там местные менты, свои ребята, падкие до дармового угощения, а серьезные, ответственные люди из ФСБ. Один, с черной ушибленной рукой, так и вовсе из Москвы прибыл. Эти шутить не будут. Значит, ночная кража — дело серьезное. А кто виноват? На кого всех собак повесят? На него, на Деева. Так недолго и теплого места лишиться.

Директор проводил высоких гостей и старуху-администратора в свой рабочий кабинет, даже рискнул предложить сотрудникам ФСБ самого лучшего вина и свежего шашлыка. Но получил короткий сухой отказ, после чего еще сильнее занервничал.

— Это она недоглядела, — скороговоркой повторял Деев, с укором глядя на Кулькову. — Оставила пост без присмотра. Куда ты ночью ходила?

Кулькова, испуганно вжавшись в стул, часто моргала, но вопросы директора оставляла без ответа. Наконец она подняла выцветшие глаза. Посмотрела на Колчина, угадав в нем самого главного начальника, и сказала:

— До половины второго я сидела за столом в холле. А потом пошла вздремнуть. Сон сморил. Моя вина. Недоглядела...

— Вот видите, она спала! — взвился Деев. — Оставила вверенный ей пост. Представляете, с кем мне приходится работать!..

— У вас тут часто подобное происходит? — угрюмо спросил Миратов. — Часто людей обворовывают?

— Бывает, — кивнул Деев, но тут же спохватился. — Не так чтобы очень часто... Так, время от времени. Воруют во всех здешних домах отдыха и санаториях. Во всех без исключения. В этом году курортников мало, доходы у местных мизерные. Нет денег даже забор починить. Поголовная безработица... Да и на отдых люди разные приезжают. Но среди персонала воров нет. Все, как на подбор, люди грамотные, порядочные...

Колчин вытащил из папки бумажный лист с фотороботом Стерна, составленным со слов Анисимова, протянул директору.

— Вспомните хорошенько. Возможно, этого человека вы видели вчера или позавчера? На правой руке заметные татуировки. Средневековый шлем и рука, скованная кандалами. Рост около ста восьмидесяти. Лет сорок или чуть больше. Среднего телосложения.

Деев прищурил глаза, всматриваясь в изображение, затем отрицательно помотал головой. Колчин передал фоторобот Кульковой.

— Нет, не видела, — сказала пожилая женщина.

— Где она могла этого типа видеть! — усмехнулся Деев. — Разве что во сне приснился.

Женщина вытащила из рукава платок и заплакала.

— Поступим так, — обратился к Дееву Колчин. — Мы переговорим с потерпевшими. А вы обойдете всех сотрудников санатория, покажете им фоторобот. Может, кто-то вспомнит. Далее... Составьте список отдыхающих, у кого вчера закончились путевки. Мне нужны имена тех, кто уехал из санатория. Договорились?

— Договорились.

Деев облегченно вздохнул и резво вскочил с кресла. Его энтузиазм и желание оказать посильную помощь сотрудникам ФСБ не знали границ.

Глава двенадцатая

В номере Игоря Куприянова пахло застарелым перегаром, потом, женскими духами и еще какой-то вонючей мазью.

После вчерашнего долгого ожидания милиционеров у подвесного моста внешность Куприянова сильно изменилась. Физиономия и руки сделались огненно-розовыми, будто их обварили крутым кипятком из чайника. Грудь, живот и безволосые ляжки светились молочной белизной. Куприянов сидел на диване в одних плавках, по грамму выдавливал из тюбика крем и втирал его в обожженную кожу.

Рядом с Игорем устроилась его юная подружка — Света. Она нервничала, боясь, что эти мужики из ФСБ спросят ее паспорт и поймут, что имеют дело с несовершеннолетней девчонкой.

— Вспомните, ночью, когда вор забрался в номер, вас ничто не потревожило? — спросил Миратов.

Девчонка хотела что-то пискнуть, но Куприянов толкнул ее локтем в бок. Мол, без сопливых разберемся.

— Я уже десять раз пересказал эту историю милиционерам. Они все записали. И что? Снова будем ту же пластинку крутить: шла баба с тестом, упала мягким местом...

На скулах Миратова заиграли желваки. Он хотел было выдать крепкую тираду, но посмотрел на девушку и воздержался от резких выражений.

— Слышь, ты, умник чертов! — сказал он зловещим шепотом. — Когда к тебе приходят люди из ФСБ, веди себя с ними вежливо. У тебя паспорт сперли. Если его завтра найдут рядом с криминальным трупом, тебе придется отдыхать уже в другом месте. Я задержу тебя как подозреваемого на десять суток. Будешь сидеть в камере, где и ночью жара сорок, народу битком, а среди сокамерников — сифилитики и туберкулезники. Там ты быстро научишься хорошим манерам.

— Извините. — Куприянов отложил тюбик с кремом. — Простите, пожалуйста. Я просто на солнце перегрелся. Сам не пойму, что со мной. Я ведь пострадавшая сторона. Этот вор или воры наказали меня на шестьсот баксов плюс рубли. И у соседей четыре сотни зеленых увели.

— Ну вот и рассказывай, как было дело! Без выкрутасов!

— Преступники действовали бесшумно. Как говорится, на высоком профессиональном уровне. Когда в двух шагах от тебя спят люди, обчистить их до нитки... Это, знаете ли, высокое мастерство нужно. Не каждому дано. А мне вот теперь сидеть без денег. Перевод из Москвы придет только через два дня.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.