Женщина, набрав шумно полную грудь воздуха, поздоровалась со всеми присутствующими, объявила название песни и заголосила сильным тенором так, что и без микрофона её услышали бы на последних рядах. Мужчины в такт музыке стали подхватывать и так живенько подпевать знакомые всем с детства русские народные песни, что было удивительно, - откуда у этих щуплых мужчин появлялись такие богатырские голоса, которыми они басили не хуже своей коллеги? Всё это было бы, может и интересно, но буквально на второй песне я стал уже ломаться. Усталость и постоянное недосыпание брали своё. Голова потихоньку начала опускаться на плечо, а сладкая истома сна готова была унести далеко оттуда. Но кто же даст "духу" подремать, да ещё и на мероприятии. Сон быстро исчез и прежде чем я успел чего-либо понять, ощущая сильную боль в области шеи, в меня упёрся взглядом офицер, своим видом показывая явную угрозу. Остаток концерта мне пришлось так, и дёргаться от постоянно нарастающего сна. Голова распухала от фанерной музыки, и я как обычно проклинал тот день, когда добровольно согласился пойти служить в ВС РФ, не предприняв ещё
      усиленных попыток избежать этого. Тем временем концерт подходил к концу, и молодая исполнительница в короткой юбочке распевала на бис песню о русской берёзе. Изголодавшие солдаты буквально раздирали своими жадными взглядами, одежду на молодухе, в мыслях представляя её молодую упругую грудь и прочие женские прелести. Но концерт закончился, и раздосадованные курсанты по команде поплелись к выходу на построение.
      Солдат спит,
      Служба идёт!
      ГЛАВА ВОСЬМАЯ
      Обучение воинской специальности.
      Чему нас мог научить младший сержант, полугодишник, который за эти шесть месяцев духовской жизни то и делал, что избегал работы, щемил, где ни попадя, и готовил себе почву к более беззаботной службе, подлизывая задницы офицерам и прапорщикам роты? Да, правильно, - не многому.
      Ежедневно, помимо строевой подготовки кроме выходных дней, проходили занятия по овладению навыками работы на Р-142Н, изучению тактико-технических характеристик и приёма-передачи текста на языке Морзе. Занятия проходили по соседству в учебном корпусе со зданием полка связи. После присяги до момента отправки в войска и сдачи экзаменов курсанты проходили обучение. Часто во время занятий, сержант, выставив "фишку" (дежурного курсанта, который в случае появления офицеров и прапорщиков оповещал об их прибытии личный состав) щемил (спал) на лавочке в конце класса. Одно слово, - "слон". Просыпаясь, сонным голосом сержант спрашивал:
      - Фишка!?
      Курсант, стоявший на "фишке" наблюдающий в окно за всеми передвижениями военнослужащих, отвечал:
      - Надёжно!
      Тогда сержант переворачивался на другой бок и через некоторое время, вновь возобновлялось его довольное храпение.
      Практические занятия по осуществлению связи между КШМ производились на полевом узле связи (ПУС), расположенном рядом с казармой полка. До этого связь осуществлялась в учебном классе, между станциями стоящими друг от друга на расстоянии 1 - 12 метров. Не одна из автомашин Газ-66, на которых базируется радиостанция Р-142Н, самостоятельно не передвигалась. Поэтому выезд производился путём применения физической силы. Одна из автомашин с полуспущенными, натёртыми ваксой колёсами, выкатывалась по прямой на 30 - 50 метров, а другая оставалась на том же месте. Таким образом, станции разворачивались и запитывались от внешнего источника электрического тока. Даже на таком расстоянии старые ламповые станции держали отвратительную связь. Эх, вечная разруха.
      За все пол года обучения в гвардейской дивизии стрелять пришлось лишь два раза. Остальное же время, отведённое на изучения АК-74, проводилось либо за чисткой оружия, либо на улице перед казармой имитируя стрельбу и подготовку к ней.
      Много времени отводилось на службу в нарядах и на работах как внутри военного городка, так и за его пределами. Ездили капать картошку, помогая прилегающим хозяйственным обществам, за, что те в свою очередь отдавали часть урожая на армейские продовольственные склады, валили лес, работали на деревообрабатывающем заводе, убирали мусор на территории военного городка и за её пределами и так далее.
      К концу обучения из-за пропусков занятий пришлось поднатужиться в освоении азбуки Морзе. Лишь несколько человек могли сносно принимать и передавать кодированные сообщения ключом. Так что после нарядов и прочих работ место отбоя рота "развлекалась" в учебных классах, бесконечно принимая и передовая друг другу кодированные тексты. Занятия толку давали мало. Морзянка звучала как колыбельная. И в этой борьбе выигрывал, конечно же, сон. Но всё равно приказ есть приказ, и человеческий фактор пришлось побороть. Холодало, спать в учебных классах было зябко. Сводило руки и ноги, зубы стучали, а далёкий дембель ухмылялся, подкидывая всё новые и новые испытания кажущиеся вечными. К экзаменам каждый из курсантов мог общаться на морзянке свободно. Спать то хотелось в кроватях, а не за столами учебного класса с наушниками на голове вещающих на языке Морзе ". . . - - - . . ." (sos).
      Болезнь прошла, уж скоро выйду
      Из тихих и спокойных дней
      И образ в сердце унесу Светланы,
      Любимой медсестры моей.
      ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
      Болезнь.
      Обращение за помощью в санчасть молодых солдат в армии наказывается дополнительной нагрузкой после возвращения оттуда. В кругу солдат считается, что болезни - это симуляция ленивых солдат желающих избежать выполнения любых видов работы и несения службы. На старослужащих данная позиция среди срочников не распространяется.
      Однажды утром по команде: "рота подъём, боевая тревога!" еле поднявшись, я, стоял в строю, чувствуя сильное недомогание, слабость и головокружение. По указанию старшины роты с несколькими курсантами остался в казарме. Выдав грабли и лопаты, с трудом добрался до второго этажа и, не успев доложить о выполненном приказе, потеряв равновесие, сполз по стене на пол. Лицо, руки и другие части тела покрылись множественными красными пятнами. Вскоре сержант отвёл меня в санчасть, а оттуда в больницу. В близи казармы нас встретил старшина и со свойственным ему издевательским настроем решил подколоть заболевшего курсанта:
      - Что сынок, триппер поймал у себя в каптёрке?
      На это я ничего не ответил, так как чувствовал себя плохо, да и тело покрылось множеством красных маленьких пятен. Лишь злобно посмотрел в его сторону и представил, как с удовольствием набью его усатую морду, уволившись в запас. Но, оказавшись через два года на гражданке, я лишь со смехом вспоминал этого проворовавшегося, никчёмного человечка ничего не умеющего делать своими руками. К нему осталась лишь жалость. Как же можно обидеть жалкого, трусливого человечка? Это он в казарме строил из себя авторитета, скрывая свои комплексы, а дома, возможно, бегал от жены, держащей в руках скалку.
      - Опять нажрался скотина!
      - Чтооо...! Смирн...! Ой, ой, ой. Зачем по голове бить? Больно же. Пытался ответить старший прапорщик.
      - Ты своих солдатиков в казарме строй подонок. Где зарплата? возможно, кричала его жена.
      Я могу и ошибаться. Может быть, в нём прячется прапорщик Задов из юмористической передачи "Осторожно, модерн!". Уж очень там натурально сыграно. Прапорщик это не звание, а образ жизни. Но в настоящий момент, обернувшись назад, чем-либо другим он мне не представляется. А ведь есть же и нормальные прапора. Жалко, что уголовного кодекса по части взаимоотношений между военнослужащими я не знал. Ведь срочники и так жили по уставу, а знай, я тогда все нюансы уголовно преследуемых преступлений, вёл бы себя смелее. Так что мой вам совет, если служба в ВС РФ для вас неизбежна, изучите досконально вышеизложенные статьи уголовного кодекса, - это даст вам некоторое преимущество. Правда, этими знаниями нельзя оперировать резко в упор, а лишь намекнуть. Это может вызвать резкий гнев, типа:
      - Ты что салага оху..., да я тебя уставом зае..., ты у меня будешь очки (в смысле армейские унитазы) драить.
      На это можно представить ещё пару статей. Мыть унитазы не является обязанностью военнослужащего и такой приказ можно опротестовать. Но не увлекайтесь этим, как бы ни прослыть стукачом. Хотя за пререкания с прапорщиками и офицерами, возможно, получите одобрение, но за это может быть наказан весь взвод или рота вместе с сержантами. Тут вновь придётся испытывать себя на прочность как физически, так и морально. А закон в нашей стране почему-то стоит не на стороне правды. Так что как были срочники мясом, так им и быть и служить, пока не перевернётся всё с головы, на ноги дав возможность законодателям и другим лицам думать не седалищем, а головой.
      Так я попал в гражданскую больницу города Коврова. Оказалось всё не так уж плохо. "У Вас товарищ солдат корь! Обычно ею болеют в детстве, без особых осложнений. А вот чем взрослее человек, тем болезненнее эта болезнь переноситься" - сказал врач во время обхода на следующий день. Около двух недель проведённых в медицинском учреждении, в палате со страшной табличкой на входной двери "Вирусный гепатит", моя душа находилась в тоске и смятении. Большинство времени тело находилось в спячке. Остальное же время я проводил в написании рассказа вдруг пришедшего в воспалённую голову вместе с одним из беспокойных снов, а так же сочинении стихов и созерцании местности в окно. Часто под окнами больницы с той стороны, где лежали солдаты, появлялись малолетние шалавы в неприлично коротких юбках, крутили задницами дразня военнослужащих. Такие девушки вызывали у меня отвращение, полные пустышки, предназначенные лишь для беспорядочной половой жизни. Они пользовались безвыходным положением военнослужащих, так как на гражданке как бы они не вели себя, мужчины и подростки для общения предпочитали более взрослых девушек, а так же поумнее, чем эти малолетние сыкухи. За них можно ведь в тюрьму сесть, где осуждённых по таким статьям непременно "опускают", делая пид... (особами мужского пола нетрадиционной сексуальной ориентации). Я же общался с одной из медсестёр по имени Евгения, с которой вечерами, когда доктора уходили, закрывался в одной из пустующих палат и общался, представляя огни большого города, по имени Москва. Она чувствовала себя тоскливо и одиноко в этом периферийном городке. Поэтому мы давали друг другу частичку самих себя, общаясь наедине без посторонних лиц. Но всё хорошее как всегда кончается. Две недели пролетели как один день, и вот я снова оказался в роте. Но благодаря болезни моральную разгрузку всё же получил и написал несколько замечательных стихотворений, на мой взгляд.
      Попрощавшись беглым взглядом с палатой и стенами больницы любезно приютившей меня в своих заботливых объятиях, я надел истоптанные солдатские сапоги и в сопровождении младшего сержанта своего подразделения поплёлся прочь по пыльной и раскаленной солнцем просёлочной дороге. Почти обесцветившийся камуфляж не столько от стирки, сколько от плохого качества краски и ткани висел на плечах как мешковина, покрываясь новыми мокрыми и липкими разводами пота. По сторонам шныряли легко доступные полуобнажённые красотки, сводя с ума своими обворожительными формами. И кто сказал, что бром помогает солдату не думать об этом, убивая потенцию? Ерунда! О как же хотелось, бросив все уставы и эту принудительную службу, броситься в распутство с одной из этих крошек. Но чувство здравого смысла не давало сделать этого.
      И вот снова КПП Гвардейской учебной дивизии показавшись за поворотом, предательски заскрипело своими ржавыми воротами, открывая взору часть спортивной площадки и учебного корпуса. Ноги нехотя засеменили, спотыкаясь о камни и как бы предвидя предстоящие события, начали болеть из-за сбившихся мокрых портянок в сапогах на размер больших необходимого.
      В казарме всё было по-прежнему. А вот с моей каптёркой произошли предвиденные неприятности. Естественно я не досчитался кое-чего из инвентаря, и других вещей. Ну, вообщем то ничего удивительного, так как ответственный за всё это был я. И не кому в голову, конечно же, не пришло сохранить всё в целости и сохранности. Да это и не страшно сослуживцы выручили, и вся штатная численность инвентаря была восстановлена, но хитрый прапорщик уготовил мне неприятный сюрприз. Дело в том, что не за долго до болезни, прапор попросил меня поставить в каптёрке канистру с бензином, якобы из его личных запасов. Когда же я вернулся из больницы, он попросил принести её. Канистры в каптёрке и след простыл. Я ещё тогда всё обыскал, но не нашёл. Прапор уже загонял дневальных, вызывая меня к себе.
      - Что сынок, нет канистры?
      -Никак нет товарищ старший прапорщик, как в землю провалилась.
      - Ну, ты мне за это ответишь. Чтобы завтра была канистра, наполненная бензином 92-м, понял? Не-то я тебе устрою жизнь по уставу. Очки будешь драить на счёт, чтобы в одно дунул, а в другом откликалось. Ты смотри если не будет канистры или денег поедешь у меня в самую жо..., к белым медведям или в СКВО.
      К вечеру после смены нарядов я узнал от сослуживцев, что эту канистру старый прапор сам унёс, а на мне видимо хочет поживиться. За свою прямолинейность я в дальнейшем и поплатился. На следующий день, когда, подойдя к старшине, напомнил ему о том, что он сам забрал из каптёрки свою канистру и видимо об этом забыл.
      Злости прапора не было предела. За такую наглость он снял с наряда одного из дневальных по роте и заставил стоять меня длительное время на тумбочке дневального и возвращаясь в казарму всё время ставил невыполнимые задачи. На счастье к вечеру он умотал домой и старый дневальный встал обратно на пост вместо меня до утра. А утром на потеху всем я изображал сильно уставшего и не выспавшегося курсанта-духа.
      Нас еб...(имеют),
      А мы крепчаем!
      ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
      Отправка в войска
      Мы стали крепче духом и поправили свою физическую форму. Жёсткие условия службы сделали своё дело. Те, кто не умел подтягиваться делал это. Кто сильно переживал от резкой перемены в жизни, смерился с судьбой и потихоньку начинал смотреть на всё по проще вооружившись, простой солдатской поговоркой: "Нас имеют, а мы крепчаем" (слово - имеют, заменено как более мягкое). Первые полгода службы миновали, обучение воинской специальности закончилось, теперь мы худо-бедно разбирались в комплексной радиостанции Р-142 и могли командовать как экипажем КШМ, так и взводом или отделением. Началась отправка в войска, где из курсантов мы должны были перерасти в рядовых либо ефрейторов и младших сержантов. В роту стали приезжать покупатели (офицеры, набирающие личный состав для прохождения службы в их подразделениях), увозя с собой новоиспечённых специалистов. Это был тяжёлый момент, так как служба в войсках начиналась с нуля за тем исключением, что мы хорошо знали уставы ВС РФ. Для многих из нас это был роковой момент. Об этом я узнал от своих товарищей оставшихся в учебке и переведённых в РУБВиТ.
      - Здорово братишка.
      Что могу сказать, оценив твоё положение, в принципе нормально. Я рад, что ты не падаешь духом, несмотря на всё происходящее. Ну а армейские напряги, были, есть и будут, без них никуда....
      .... Пришло письмо от Андрюши Стольникова. Так вот он пишет, что Пашка Вихарев, помнишь такого? - так вот он повесился. Сначала вроде бы как убежал. Его нашли и отправили в другую часть, а он там ... Видишь чего происходит?
      Да для многих новое место службы было чудовищно. Ведь мы сменили устав на устав вперемешку с дедовщиной. В моем полку связи то же были не единичные случаи дезертирства. Просто-напросто парни в свои 18-19 лет не выдерживали такого давления со стороны офицеров и старослужащих. Никого не интересует психологическая неустойчивость срочников. Родина приказала и взяла на свои нужды, не отбившиеся от призыва молодые души с неустойчивой психикой. Дескать, не беда, место автомата в руки тряпку и вперёд защищать мир и покой граждан РФ.
      Рота с каждым днём всё уменьшалась и уменьшалась. Учебные занятия закончились, остатки роты пропадали в суточных нарядах всё чаще. Порой с кем-либо из своего взвода не виделись по 4-6 дней. Оставались в нарядах на вторые, третьи сутки. А снег беспощадно засыпал землю, не давая курсантам отдыха не днём, не ночью. Возвращаться из суточных нарядов в казарму не хотелось. Ночью по приказам офицеров сержанты поднимали курсантов и загоняли к штабу, на плац и другие места бороться со стихией. Это была утопия. Справляться с этим курсанты уже не могли. Офицеры и прапорщики орали почём зря, придумывая всё новые наказания. Оставаться в наряде на вторые или трети сутки было в радость, так как находишься вдали от начальства, и чистишь снег только на охраняемой территории. Единственный наряд по роте был хуже каторги. Находишься постоянно в казарме на радость офицеров и прапорщиков, которые не упускали возможности поиздеваться. Мы молились на то, что бы поскорее набрали новобранцев "запахов" и дали их нам в помощь. Сержанты уже не обращали на нас никакого внимание, так как необходимо было обучать вновь прибывших. Из-за этого мы расслабились и часто ходили в столовую вне строя, как дембеля!
      Падал снег, засыпая свежее очищенную площадку полевого узла связи. Над ним уныло сгруппировались множество окон санчасти, больные которой порой высказывали в адрес связистов нецензурные слова, когда их радиостанции глушили сигнал телевизионной антенны в отведённый распорядком дня час просмотра телепередач. Укутавшись в тулуп с белой маской на голове, предохраняющей от холода, я стоял, облокотившись о бетонный столб, торчащий из земли. Он соединялся с десятком точно таких же столбов перевязанных колючей проволокой в виде прямоугольников перечёркнутых крест на крест. Таким образом, ПУС огибал зловещий забор полностью прозрачный, но не дающий возможности живой силе противника пройти сквозь него без специальных приспособлений. В таком положении с закрытыми глазами включался на повышенную чувствительность слух, а организм отдыхал от постоянного недосыпания и усталости. За то время, которое на тот момент прошло в армейских стенах, каждый из нас мог таким образом нести службу, открывая глаза на каждый шорох и закрывая их обратно при ложном беспокойстве. Но помимо этого в наряде по ПУС, хоть он и находился в непосредственной близости от казармы, было наличие дополнительной страховки (фишки) в виде непородистой собаки, которую подкармливали стоящие в наряде солдаты. Суть заключалась в том, что она была обучена так, что лаяла при приближении кого-нибудь из офицеров, прапорщиков или сержантов. На рядовых курсантов она не лаяла. Это давало возможность в ночное время спать всему наряду, состоящему из трёх человек. Но однажды это прочухали офицеры. Приближаясь с проверкой к ПУС, на улице они никого не наблюдали. Только раздавался лай собаки, после чего появлялся из кунга один из курсантов и сонным голосом докладывал: "Товарищ старший лейтенант (либо кто-нибудь ещё), за время вашего отсутствия происшествий не случилось дневальный по ПУС, курсант ....
      На вопрос: "Почему не стоял на посту?" - отвечали:
      - "так пересмена же".
      В конце концов, производить смену наряда и переодеваться приказали на улице в любую погоду. Вот и приходилось по очереди из тёплого кунга идти на улицу и впадать в стоячую спячку. Подумать только, что до армии я даже не знал, что кунгом называется крытая жестью часть грузового автомобиля, где может располагаться либо мастерская, либо отсеки радиста, командирского салона и другие в зависимости от назначения техники!
      Ожидание, ожидание, ожидание, сколько в этом понятии скрывается боли, гнева и волнения, сколько мыслей пробегает в голове за это время. Само по себе оно вызывает у солдата бурную реакцию, переходящую из безобидной в непредсказуемую. Прежнее спокойствие заменяется беспокойством и пугающей неизвестностью.
      Столько карабкаться и падать, терпеть унижения, злиться и наблюдать бессмысленные потуги, вытекающие во всё окружающее. Даже стены и те лишены правильности пропорций и гармонии, кажущиеся из-за этого чуждыми, как и всё вокруг меня. И только в музыке спасение от всего этого, только гитара стала самым родным, точно поддерживающим внутренний настрой.
      Ждать было не выносимо, а далёкий дембель предательски не собирался приближаться, дни тянулись как вечность. Утешало лишь то, что дембель однозначно неизбежен! В мыслях я собирал по крупицам, чей то рассказ о том, как однажды увольнялись из ВС РФ в запас "дембеля" этой самой учебной дивизии. Когда пришёл их черёд, и все бумаги были на руках они вышли на плац и демонстративно разорвали военную форму. Не успокоившись на этом, облили остатки бензином и подожгли, после чего, плюнув, убрались с территории военного городка. Что это, проявление неуважения к армии? - скажите вы. Нет, это выход копившихся в неволе эмоций в отношении тех, кто сделал их службу не выносимой. Тех, кто из-за своих меркантильных интересов пришёл в армию, безнаказанно издеваться над людьми, прикрываясь уставом ВС РФ. А трудности на самом деле никого не пугают.
      Привет плотный!!!
      Как деля? Знаю, что по-totalu! Значит, всё болеешь? Я знаю от чего это. Всё от нехватки девок, водки, хэша и музыки! Ничего, скоро всё компенсиркнёшь. На Кавказ не езжай, хэш и так достанем. Если вдруг прикажут то корчи рожи, блюй и ори несвязные речи - попадёшь в больницу, а там мед сёстры - то есть я, побухаем до конца...
      Когда по разнарядке все более-менее сносные места службы в войсках закончились, покупатели стали приезжать из СКВО: Владикавказ, Буйнакск, Нальчик,- это считалось самым плохим вариантом для продолжения службы в войсках. Такую службу обычно называли жо... (задницей). Но в эту задницу добровольно поехал один из сержантов роты. Он из тех, кто был не согласен с тем, как поставлена служба в учебке. Так вот однажды приехали три молодца: офицер, старшина и рядовой, все кавказской национальности. Зашли к командиру роты и о чём-то там дружески пообщались. Ещё через некоторое время дневальный по роте начал вызывать сержантов в кабинет командира роты. Те поспешили, метались как "слоны", уж не хотелось им с тёплого места отправляться вместе с нами в войска. Оттуда они вышли вместе с кавказцами, которые с видом хозяев жизни проследовали в расположение роты. Дневальный тут же во весь голос, громко и чётко подал команду:
      - Рота строиться в расположении первого взвода. Старый состав.
      Остатки роты четырёх взводов лениво начали выползать на взлётку. К тому времени, когда ещё не собралось и половины, взвод, состоящий из вновь прибывших "запахов" стоял на месте пятого взвода в стороне от всех остальных. Когда мы собрались, "запахов" уже распустили. Такая наша медлительность объяснялась сроком службы. Мы были "слонами" то есть военнослужащими срочной службы прослуживших полгода. Ха, ха, ха!!! Да, маловато конечно, но для учебки это был уже достаточный срок, чтобы немного расслабиться.
      Выстроившись, мы почувствовали что-то неладное, но в то же время знали, что в роте покупатели из Владикавказа и кому-то из нас придётся отправиться вместе сними. Так же мы понимали, что поедут туда в первую очередь "залётчики". Примерно так и произошло. Наш сержант скомандовал:
      - Рота становись..., ровняйсь..., смирно..., вольно! По последней команде разрешается лишь ослабить одно из колен.
      - К нам в роту прибыли военнослужащие из города Владикавказ, Северокавказского военного округа. Сейчас они будут называть восемь человек. Все названные выходят строиться возле тумбочки дневального. Помимо названных шесть человек из числа добровольцев должны выйти перед строем и назвать звание и фамилию. Всем всё ясно? Я не слышу ответа.
      - Так точно, товарищ младший сержант,- в один голос проголосила рота.
      После этого перед строем вышел старшина из числа покупателей кавказской национальности и на ломанном русском заговорил:
      - Эээ слющайтэ у нас ныкакой дэдавщины нэт. Нэ бойтэсь. Давайтэ к нам служит в прэкрасный город Владыкавказ.
      Мы уже тогда знали, что там исчезают солдаты, выходя в город по своей инициативе или инициативе офицеров. Поэтому желающих ехать в "прэкрасный" город с этими кавказцами не было. Вдобавок к своим словам старшина-кавказец подвёл молодого солдата кавказской национальности к строю и попросил его рассказать о службе в их части. Он так же повторил всё то же самое, как заученные наизусть незнакомые слова. Складывалось такое впечатление, что они по-русски разговаривать не умеют. Желающих ехать в СКВО всё равно не появлялось, тогда с разрешения наших командиров старшина начал указывать пальцем на любого, кто ему приглянулся, вызывая из строя. Половина вызванных солдат тут же отказались ехать, указывая на семейные обстоятельства, остальных без разговора увели строиться у выхода из казармы. В эту команду попал и я. Старшина-кавказец удалился в кабинет к командиру роты, откуда вышел через двадцать минут и, ухмыляясь, произнёс:
      - Ну, всё вэшайтэсь, тэпэрь вы моы! Завтра выезжаем. Собирайте вэщмешки. Волно, разойдысь!
      К счастью у меня на руках появились язвы, что мне дало возможность обратиться в санчасть. Это отсрочило мою отправку в войска. Дело в том, что "покупатели" не могут забирать больных солдат во избежание в дальнейшем возможных неприятностей.
      Лечение было не долгим. Всё как обычно - зелёнка, мазь и марлевая повязка. Тем не менее, от Владикавказа я открестился.
      Через несколько дней приехал старший лейтенант, и старший прапорщик из части расположенной в городе Зерноград, Ростовской области всё того же СКВО. И снова рулетка указала на меня. Хотя в этот раз дурное предчувствие и посетило меня, я не отчаивался и гнал его подальше от себя, успокаиваясь тем, что Ростовская область гораздо лучше Владикавказа. К тому же там не далеко проживают мои родственники. Вновь собранную команду собрали в расположении первой роты вперемешку с танкистами, прибывшими с Федулово, Владимирской области. Почему их везли в полк связи? - для нас было загадкой. Там в первой роте я познакомился с Алексеем, ставшим мне в последствии лучшим другом и поддержкой на все оставшиеся полтора года службы в ВС РФ. Он в тот момент как старослужащий выводил вновь прибывших "запахов" в курилку на перекур. Как оказалось, его призвали из города Королёв московской области, то есть мы были земляками, так как в армии для всех остальных не имеет значения Москва или московская область, нас всё равно считали заевшимися, наглыми и не способными ни на что. И вот мы уже стояли у входа в казарму в полном снаряжении. Офицер, прибывший за нами, увидел у Алексея на пальце золотое кольцо и попытался отобрать его, но Леха повёл себя достойно и пресёк эту попытку решительными действиями. На это "шакал" сильно разозлился, выказывая угрозы:
      - ну ладно ублюдки, приедем в часть и вы у меня будете землю жрать и "очки" драить. Кто здесь ещё из Москвы такой же ох...вший?
      В путь отправились рано утром, был жуткий холод, около 27 градусов ниже ноля. В ночной темноте под сапогами хрустел снег, в ноздрях кололо, а тонкие шинели не справлялись с морозом. Покосившиеся деревянные домишки провожали нас сонными взглядами как бы прощаясь навсегда, и укутываясь потеплее в белые, снежные одеяла. Метель обжигала лица сырым ледяным ветром. Так, что приходилось втягивать шеи и прикрывать глаза. Войдя в здание железнодорожного вокзала, облюбовав самую дальнюю от входной двери лавочку, мы уселись, как попало в безуспешных попытках согреться. Там было не теплее, чем снаружи. Единственное, что воодушевляло это отсутствие обжигающего, ледяного ветра беспрепятственно рвущегося сквозь солдатские шинели. Поезд был единственным спасением от разгулявшейся непогоды. И вот уже он приблизился к перрону, нарушая тишину спящего Коврова металлическим скрежетом, и околевшие курсанты в надежде долгожданного тепла, стали штурмовать ближайший вагон электропоезда. Какое же нас ждало разочарование, когда обнаружилось, что в электропоезде не работает отопление! Обычное дело для России. Один из танкистов увидев у меня гитару, попросил сыграть что-нибудь. Ну не идиот? У меня пальцы онемели и уже с трудом шевелились. Согревало лишь одно - едем через Москву, - наконец я увижу свой родной город! Вот за окном появилась московская область, Орехово-Зуево, Ногинск, Балашиха, платформа Серп и молот. Боже мой, я когда-то поступал в музыкальную школу по классу гитара не далеко оттуда. И вот она Москва, Курский вокзал!!! Я дома!!! Сердце стало колотиться живее, о морозе я уже забыл. Вот мы спускаемся в Московский метрополитен, и перед глазами предстают знакомые с детства станции. Хотелось покинуть строй и раствориться в толпе прохожих, но что-то удерживало. Проходя по одной из станций предаваясь волнению, я увидел паренька учившегося со мной в МКГиК. Одёрнув его за руку, я радостно поздоровался. На его лице возникло удивление. Он никак не мог представить меня свободолюбивого, безбашенного барабанщика, игравшего панк рок, в военной форме, да ещё и в строю. Не успели мы перемолвиться обрывками фраз, как взвод утонул в подъехавшем вагоне поезда, увозившего меня против воли на Ярославский вокзал.
      Поезд на Ростов-на-Дону должен был приехать через семь часов, поэтому мы разместились в зале для военнослужащих. Это дало возможность повидаться с родными. По всему вокзалу шныряли военные патрули и поэтому нам с Лёхой, чтобы не запалиться, пришлось звонить домой в сопровождении прапора.
      Часы ожидания поезда казалось, прошли за несколько минут. Снова за окном замелькали пейзажи, а поезд равнодушно увозил прочь от родного города в пугающую неизвестность. Старлей собрав у всех вещмешки с сухпайками вручил их почему-то мне и назначил ответственным за хранение и раздачу продовольствия на время поездки до части, при этом он разместил меня в своём плацкарте. Там же находился и старший прапорщик. Не повезло. За время поездки до Ростова-на-дону, как и полагается, не обошлось без чрезвычайного происшествия. Некоторые из срочников не рассчитав количества спиртного, начали дебоширить и извергать содержимое желудка прямо в вагоне поезда, запалив тем самым и остальных, кто выпил в меру. Поскольку я был всё время на виду, выпить спиртного и расслабиться не удалось. Но под раздачу всё равно попал. Пьяный прапор не мог определить по запаху пил я или нет, так как сам находился в состоянии алкогольного опьянения. Поэтому в моём уставшем виде он увидел пьяного срочника и провёл серию ударов в грудь, после чего приказал отбиваться. В смысле не от кого-то, а ложиться спать и не куда не ходить. От слова отбой. Так я снова попал в разряд "залётчиков". Масло в огонь подкинуло моё демографическое и территориальное положение. Узнав, что я из Москвы, "старлей" и "прапор" стали смотреть на меня по-другому, с ненавистью и предвзятостью.