Бровь Будиловского поползла вверх. Ого, оказывается, где-то от него может и не быть пользы. Потребовались усилия, чтобы не осадить Романа. Но, несмотря на сказанное, Будиловский все же не мог не видеть и не понимать искреннего порыва Пятницкого и скрытой за этим порывом разумности доводов. Идти с пехотой вдвоем действительно слишком жирно, а если идти кому-то одному, то в этой свистопляске важнее выносливость молодого. Здесь же, на огневой, которую так или иначе скоро придется менять, а значит, решать уйму проблем, связанных с переправой через реку, наведением связи, доставкой боеприпасов и с иными заботами, которые упрутся в неукомплектованность личным составом, важнее всего опыт, а он у него, не в пример лейтенанту, имеется - с лета сорок первого на войне.
      - Ладно,- через силу согласился Будиловский.- С собой, лейтенант, возьмешь Степана Даниловича Если проволоку порвут или с рацией что связным используй. А пока за носильщика сойдет.
      Женя Савушкин притащил еще два барабана. Роман отдал их Степану Даниловичу, у Жени забрал тот, что потяжелее - с красным трофейным кабелем.
      Через речку шли как по минному полю - того и гляди, угодишь в снарядную полынью, предательски затянутую ледяным крошевом. Трупы еще... Не ступать же по ним.
      Разглядывая тела - и те, что смерть куснула без внешних меток, и те, что не обошла своим скотским изуверством,- Пятницкий до буханья в висках боялся увидеть знакомое лицо. Нет, не было среди убитых Игната Пахомова. Не было и других знакомых. Хотя... Вон тот Похож вроде на сутулого пулеметчика, дзот которого Роман навещал под Йодсуненом. Нет, этот круглолицый и волосы вроде посветлее
      Глава тринадцатая
      Оборонительная полоса немцев вдоль Мазурского канала, одна из последних в укрепленном районе "Ильменхорст", была прорвана в начале 1945 года. Пятая, двадцать восьмая армии и вторая гвардейская армия Третьего Белорусского фронта в сходящемся направлении устремилась к заливу Фришес-Хафф, Корпус, в состав которого входила дивизия генерал-майора Кольчикова, с ожесточенными боями пробивалась к Прейсиш-Эйлау, но завязила свое острие на реке Алле. Измотанным, понесшим большие потери в предшествующих боях полкам потребовалось более суток, чтобы проткнуть новое препятствие - передовые позиции укрепрайона "Хайльсберг".
      Батальон майора Мурашова полторы тысячи голого как ладонь левобережья преодолел быстро, без особых потерь, но у шоссе, соединяющего Шиппенбайль и Фрид-ланд, снова напоролся на яростное сопротивление и стал оглядываться не податься ли обратно? Спасли от срама немецкие окопы, зацепиться за которые отступающий противник не смог или не захотел, имея в виду что-то более надежное.
      Окопы не были сплошной линией - всего в три фаса, но и на том спасибо. Стрелковые роты повыгребли снег и попрятались в них от изводящего артиллерийско-минометного огня.
      Романа Пятницкого, Степана Торчмя и Женю Савушкина, догонявших пехоту, налет застал поблизости от этих разрозненных окопов. Ушибаясь о мерзлую пахоту, они как ящерицы добрались до занесеннего снегом, еще не занятого пехотой окопчика с тремя изгибами и стали кротами зарываться в его спасительную глубину.
      Серия мин легла так близко, что у Пятницкого нестерпимым грохотом запечатало уши. Комья земли булыжной тяжести саданули в спину, затылок, у Савушкина к чертям собачьим отбросило порожнюю катушку. Отплевавшись, Роман приподнялся. Н-ну, немец, откуда у тебя столько добра взялось! Вокруг рвалось, крутилось, застилало сизым дымом. Перекати-полем пронесло что-то в отрепьях шинели, посорило брусничным высыпом.
      Направление на огневую можно угадать, расстояние тоже известно. Провались они, коэффициент удаления и шаг угломера! Хоть на глазок, самым приблизительным образом кинуть пару снарядов, увидеть разрывы, потом легче будет!
      Скосил глаза на Женю Савушкина Женя обнимал аппарат, дул и кричал в трубку. Он успел ущемить кабель в клеммах аппарата, даже, для усиления индукции, посикать на вбитый в мерзлоту штырь заземления и теперь тщетно упрашивал "Припять" откликнуться.
      - Савушкин! Что у тебя там?! - что есть силы закричал Пятницкий.
      Будто от этого крика враз прекратился обстрел. Вернее, не прекратился - утишился. Смерч огня и металла отсечно перекинулся на реку, слепя, укрощая, вынуждая на бездействие артиллерийские и минометные батареи, те самые батареи, которые полчаса назад громили вражеские укрепления, взламывали его береговую оборону, помогали пехоте одолеть удобренный минами крутояр и выйти вот на это шоссе.
      Степану Даниловичу без вопросов было ясно - втяпались. Если разведка глаза, то связь - нервы. С перебитыми нервами много не узришь, не наработаешь. Батарея будет молчать, немцы долго чесаться не станут, скоро пойдут в контратаку, и надо надеяться только на себя. Хотя почему на себя? Слева и справа - пехота. Понимают мужики, что и как, не ждут манны небесной. Степан Данилович устроил перед собой автомат, вынул из карманов гранаты, оглядел, как яблоко, каждую, будто искал местечко, куда вонзить зубы.
      Оглушенный, испуганный обстрелом, Женя Савушкин тревожно и растерянно сообщил:
      - Нету связи, товарищ лейтенант!
      Нет связи... По рукам спутан! Скорее отправить Степана Даниловича на линию? Да где там! Автоматная трескотня и вой сотен глоток близятся. Пятницкий переложил ТТ за отворот полушубка, устроил гранаты половчее. Савушкин клацнул затвором карабина - вогнал патрон в патронник. Уцелевшие, пересидевшие обстрел бойцы из батальона Мурашова отряхнулись от накиданного на них, ощетинились оружием. Не очень-то пронял их этот налет. Заносчиво вплелись во вражеский гам короткими стежками "Дегтяревы", солидно застучали "максимы", бодря, затакал ДШК, малость выждав, торопясь, сливаясь в градовый гул, сыпанули автоматы.
      Перед окопом Пятницкого немцы появились неожиданно, вынырнули холера их знает из какой ямины Внешне спокойный, Степан Данилович несуетливо, расчетливо кинул две гранаты, взялся за автомат. Пятницкий бросить гранату не успел: ДШК, похоже, узрел этих немцев, резанул по ним крупнокалиберной светящейся струей Повернули, дали тягу. Чека выдернута, обратно в карман гранату не сунешь, на бруствер не положишь. Кинул - аж в плече хрустнуло. Боялся - не долетит. Нет, хорошо упала. Успел и Савушкин обойму выпустить, снова приник к трубке.
      - Степан Данилович! - окликнул Пятницкий разведчика.
      - Иду, Владимирыч,- Степан Данилович выпростался из снежного гнезда, положил ближе к Пятницкому оставшиеся гранаты, подал автомат.- Возьмите, а мне свой пистоль на всякий пожарный.
      Пятницкий отдал ТТ, принял автомат. Степан Торчмя ухватил провод в рукавицу и швырком скатился за бугор. Уже оттуда крикнул Савушкину:
      - Женя, кинь неразмотанную катушку, может, наращивать придется!
      Первое время о продвижении Степана Даниловича сообщал втиснувшийся в снег красный трофейный кабель: пошевеливался, вздрагивал, рыхлил земляные смерзки. Потом успокоился - далеко отполз Данилыч. Савушкин вдавил трубку в ухо, слушал, время от времени, нажав клапан, умоляюще спрашивал: "Припять, Припять... Ну где ты, Припять? - и для верности называл себя: - Я Кама, я Кама. Припять, слышишь?"
      Не слышала батарея, не откликалась.
      А тут опять немцы. Эта схватка длилась дольше, чем первая, но того унизительного, гнусного страха, который сковывал вначале, не было. Страх, вызванный малочисленностью "войска" Пятницкого и его обособленностью от пехоты, прошел с появлением трех упыхавшихся, чумазых солдат с ручным пулеметом.
      - Кто тут Ромка? Есть такой? - весело спросила потная оскаленная рожа, обдав Романа махорочным перегаром.
      - Кто такие? - холодно спросил Пятницкий.
      - Ай не видишь? Свои в доску... Не дуйтесь, лейтенант. Ротный увидел артиллеристов и прямо места не находит, тревожится: "Неужели там Ромка, неужели Ромка?" Вот я так и спросил.
      Второй, сутулый дылда, оборвал его:
      - Хватит, ботало коровье. Вы - Пятницкий?
      - Да, Пятницкий. Кто вас послал? Какой ротный? - проговорил Роман, узнавая в солдате того, из дзота под Йодсуненом, и догадываясь, о каком ротном идет речь.
      Стал приглядываться к нему и пулеметчик.
      - Младший лейтенант Пахомов послал. Велел узнать, что тут у вас, все ли целы. Вот он,- показал на третьего,- возвернется, обскажет, а нам приказано ваше НП охранять. Эти гады, того и жди, полезут. Чуете?
      Стихший было обстрел реки снова усилился. Часть минометов перекинулась на позиции мурашовского батальона. Пришлось вкопаться поглубже.
      "Ботало" установил пулемет и повернулся к Пятницкому. Похлопывая пулемет рукавицей, весело спросил:
      - Пять дисков. Хватит, товарищ лейтенант?
      Роман встречал таких веселых. Нервная у них веселость. Что ж, в бою всяк по-своему себя бодрит. Только вспыльчивы такие весельчаки до бешенства. Пятницкий подмигнул ему и сказал тому, третьему - худому, умученному:
      - Скажешь, что Пятницкий человека на линию выслал. Наладится связь четыре ствола будет. Понял?
      - Чего не понять-то. Понятно. Идти можно?
      - Идти...- усмехнулся ободренный Роман.- Доползи хоть в целости. И это... Скажи - рад слышать о нем, мастодонте.
      - О ком таком?
      - О звере во-от таком,- раскинул Роман руки и одновременно с близким взрывом взвыл от боли. Стряхнув перчатку на снег, он детским движением сунул пальцы в рот. Сутулый качнулся к нему.
      - Че тако, че с вами?
      Роман вынул пальцы, помахал, охлаждая, и только тогда посмотрел на них. Ногти покрывались синюшной темью.
      Убедившись, что с лейтенантом ничего серьезного не произошло, связной сказал: "Ну, я пошел" - и пескариком скользнул под уклон.
      - Комком тебя, лейтенант, хлобыстнуло. Распустил крылья-то,- объяснил "ботало".
      - Закрой хайло,- одернул пулеметчик напарника.-Тебе бы так. Вы снежком их, товарищ лейтенант, пальцы-то, пусть охолонут.
      Мучаясь от нестерпимой боли, Роман нагреб в кучу серого снега, упрятал туда кисть. Почуяв облегчение, благодарно посмотрел на солдата, вспомнил утренний переход через Алле и даже фамилию этого солдата.
      - Как хорошо. Хомутов, что встретились Я там, на речке, про одного на вас подумал.
      Некрасивое вытянутое лицо солдата потускнело.
      - Я ничего, живой покуда. Дружка мово... Помните, на перине кемарил? На леде остался, вот эту боталу дали...
      - Я тебе что, пряник? "Да-ал-и-и",- передразнил его напарник.
      - Зачем пряник, ботало, говорю,- улыбнулся вроде бы глухой к юмору старый знакомец Романа.
      - Какой есть. Умных-то - к умным, а меня вот - к тебе.
      Незлобивую перебранку прервал рев новой контратаки. Пятницкий почувствовал, как инстинктивно поджались пальцы ног, криво усмехнувшись над этой мерзкой человеческой слабостью, взялся за автомат. Савушкин торопливо завязал тесемки на шапке, освобождая руки для карабина, сунул трубку под наушник и лег рядом с Пятницким.
      - Ничего, Женя, отобьем и этих,- сказал ему Роман.
      - А чего, я ничего,- бодрясь, пролепетал Женя и передвинул мешавший под животом подсумок.
      Сутулый пулеметчик пощурился в сторону немцев - как далеко, растуды их,- деловито установил прицел, полулежащий, устраиваясь поупористей, посучил ногами.
      Автоматный огонь становился все гуще и плотнее, пули летели над головами, цокали о землю, фырча и повизгивая, рикошетили.
      Пятницкий приладился к прикладу, борясь с волнением, выцелил рослого немца с раззявленным ртом, нажал спуск. Коротко и быстро стукотнуло в плечо. Немец выронил автомат, повалился. Роман, выискивая новую жертву, стал перемещать ствол, но Женя Савушкин толкнул его криком:
      - Связь! Товарищ лейтенант, связь!
      Степан Данилович, милый! Жив, значит, связал ниточку! Роман выдернул трубку из-под Жениной шапки, приложился к ней и услышал:
      - Я Припять, отвечайте, отвечайте...
      Мучаются на огневой, никак не дозовутся до наблюдательного.
      Роман зажал больной рукой второе ухо, закричал:
      - Я Кама, дайте седьмого!
      - Кама, я...- затухало у реки.
      Что там, опять порыв?
      - Припять, Припять! - яростно потрясал трубкой Пятницкий.
      Замолчала, отсоединилась Припять. Роман забыл о всем на свете. Припять, только Припять нужна ему. Он не видел, как справа от них немцы подошли вплотную к окопам и там люди с первобытным ревом кинулись друг на друга; как почти у самого бруствера испуганный, ошалелый Савушкин из его автомата свалил двух немцев; как сутулый пулеметчик хладнокровно расстреливал вражеских солдат, а его напарник, "ботало", зараженный дикой схваткой в пехоте, улапил возникшего с фланга автоматчика, не остерегаясь, остервенело выламывал ему руки и помутненно требовал: "Сдавайся, твою мать, сдавайся, зараза!" Немец, надо думать, всей душой, чтобы сдаться, но от адской боли в суставах лишь протяжно выл.
      - Кама, я Васин! - снова услышалось в трубке.- Где лейтенант? Кама, лейтенанта к аппарату! Кама...
      И опять ни звука, одно потрескивание.
      Роман боялся не поймать голос, продирающийся через какие-то помехи, и, выкрикнув два слова, отпускал нажимной рычаг. Не забывались, ныли болью пальцы левой руки.
      Выглянул на миг, посмотрел туда-сюда, перекинул трубку в ушибленную руку, правую вооружил гранатой. Снова в трубке:
      - Кама! Я Васин, у нас тут...
      Да что он, неразумный, не может короче, главное! Самому успеть сказать!
      - Кама...- и опять гаснет голос артмастера Васина. Нет, зашеборшило. Соединяет, скручивает Данилыч проводки непослушными пальцами.
      Может, ранен? Может, уже не он на линии?
      Отложил гранату, прикрылся полушубком, чтобы лишний шум не попал в трубку.
      - Васин! Всеми пушками! Прицел сорок! Направление - белая ракета. Даю белую ракету!
      - Кама! Понял! Прицел сорок. Повтори направле...
      - Припять, Припять...
      Молчит Припять, молчит батарея. Степан Данилович, родной, что же ты?
      Немецкая артиллерия продолжает бить по реке, но здешний бой угомонился. Срезанный очередью, лежит на бруствере второй номер пулемета, руки окостенели на горле изломанного, придушенного им автоматчика.
      Пришел в чувство Савушкин, затеребил Пятницкого: "Что там?"
      Хотел бы знать Роман - что там, на линии. Но снова в наушнике зашуршало, запотрескивало. Видно, плохо скрепляются у Данилыча провода, только задевают друг друга.
      - Кама, прицел понял. Направление дайте, угломер!
      Какой там, к хрену, угломер, неразумные!
      - Направление на белую ракету!!! - оглушающе взревел Пятницкий, боясь разъединения.- Даю белую ракету! Прицел сорок! Сорок!!!
      Спешат по проводу слова Васина, царапаются о стальные жилки, затухают, но слышно:
      - Понял, передал...
      - Васин, слушай. Десять снарядов на ствол, садите беглым!
      - Понял! По десять!
      Пятницкий отдал трубку Савушкину, перемогая боль под ногтями, через колено переломил ракетницу, увидел белую попку патрона. Славненько, хоть тут порядок! Дымным следом ушла ракета ввысь, достигла предела, лопнула молочным светом.
      Немцы с тупым упрямством наладили третью атаку. Густо в цепях. Били, костоломили их, а все не убывают. Свежих, что ли, подкинули?
      Не подвел, разобрался Васин. Настигая друг друга, запели в воздухе родимые семидесятишестимиллиметровые. Вот и разрывы: резкие и настильные осколочные, ухающие и вздыбленные - фугасные. Зачем фугасные? Ладно, забылся кто-то неразумный, не снимает колпачков со взрывателей...
      Меткость, прямо скажем, ни к черту, но эффект, эффект! В-во-о, как уторкали, запылили пространство возле рощи.
      Немцам ли знать - прицельным или неприцельным садят по ним, нет резона дожидаться худшего, во все лопатки кинулись под прикрытие леса. Да, теперь видно: вон она, роща, что на карте обозначена. Вшивенькая роща, низкорослая, войной исклевана.
      - Женька, как там Припять?
      - Опять на линии что-то, товарищ лейтенант! - откликнулся Савушкин.
      - Вызывай, вызывай беспрестанно!
      - Есть вызыва-а-а... Есть! Есть! Связь есть! Припять, Кама слышит!
      Пятницкий - за трубку, затаил дыхание, ловит радующие звуки.
      - Кама, Кама, Шимбуев говорит. Отвечайте.
      Алеха? Откуда он? Там же Васин.
      - Алеха, доворот передай...
      - Лейтенант, я с линии,- голос не похож на голос Алехи-проныры, не похож, но все равно его голос: - Кабель сростил, иду к вам, передавайте.
      - Кама, Кама,- это уже голос с огневой позиции.- Говорит капитан Сальников.
      - Товарищ семнадцатый!
      - К чертям кодировку, дуй открытым. Что у вас, какие возможности для стрельбы?
      - Отличные, товарищ капитан!
      - Карта есть?
      - Есть!
      - Координаты седьмой батареи?
      - Если не переместилась, есть!
      - Даю координаты всех трех. Записывай. Мы тут слепые. Будешь огонь вести дивизионом, снарядов не жалей. Сможешь дивизионом, Пятницкий?
      - Вспомню... Попробую... (А-а, гадство, лепечешь!) Смогу, товарищ капитан! Записываю! Икс... Игрек... Есть. Так, девятая. Восьмая... Женька, держи трубку!
      Сунул Савушкину трубку. Спокойней, спокойней, лейтенант Пятницкий. Где же координатная линейка, черт?. Вот она, за книжкой... Очень хорошо стоят огневые. Гаубичная чуток на отшибе... Ничего, не дрейфь, ты помнишь все, пристреляешь... "Снарядов не жалей..." Пальну залпом, скорее увижу свои разрывы, а там...
      Глава четырнадцатая
      Перебегают, падают, снова торопливо перебирают ногами и приближаются двое - сюда, к его окопу. Один могучий, сапожищами топает - земля колышется. Не видит их Роман, не чует - у самого внутри все колышется, ум за разум заходит...
      Вызревший в боях командир роты Игнат Пахомов сваливается на Пятницкого. Сваливается бережливо - насмерть бы придавил, мастодонт. Радостно обхватил Пятницкого:
      - Ро-омка!
      - Тихо, Игнат, целоваться потом будем,- отстранил его Пятницкий.
      - Я не целоваться, по правде, морду бить прибежал. Почему пушки замолчали? Мурашов всех чертей поминает. В самый раз самим атаковать, вышибить их из лесочка!
      - Погоди, заговорят. Двенадцать стволов заговорят.
      - Что, Сальников твой? - обрадовался Пахомов.
      - Он распорядился, он. Только огнем дивизиона я управлять буду.
      Пахомов даже крякнул от восхищения. Спросил:
      - Сколько?
      - Молчать сколько? - оторвался от подсчетов Роман
      - Балда. Сколько до открытия огня? Мурашову доложить, людей готовить.
      - Оставь здесь человека или сам.. Минут пятнадцать на подготовку данных и на пристрелку Потом на саму работу. Минут десять надо? Как смотришь?
      - Ревякин! Жми обратно, нитку мою сюда!
      Завершив подготовку данных для гаубичной, Роман окликнул телефониста:
      - Савушкин, Припять давай!
      - Есть Припять! - бодро ответил Савушкин, радуясь, что успел развинтить микрофон, посушить капсулу под мышкой. Уж шибко орали, отсырела, поди.
      - Девятой батарее! Прицел... Угломер... Веер параллельный! Один снаряд на орудие, залпом... Огонь!
      Роман не притронулся к биноклю, высунулся так, чтобы шапку или что другое не продырявило, впился острыми глазами в рощу.
      Загудело в небесном пространстве незримое, потом отстало ухнуло за рекой. Правее и дальше рощи прянуло в зенит четыре темных конуса, высверкнули исподу, стали распадаться. Секунду спустя обрушенно донесся грохот.
      - Ого! - восхитился Игнат Пахомов.
      - Не ого, а гаубичные,- поправил его Пятницкий.- Левее ноль двадцать, прицел...
      Счетверенный взрыв переместился, рванул по опушке в дранье изорванной рощи.
      - Ладно? - спросил Пятницкий у Игната.- Или по леску закатать?
      - Черт их знает, где их гуще.
      - Сделаем так: гаубичную по самой роще пристреляю, а пушечные седьмую и восьмую на опушку выведу.
      Игнату Пахомову притащили связь. Он обстоятельно доложил командиру батальона о возможностях артиллеристов. Мурашов порадовался, поторопил для порядка и тут же закричал, даже Роману стало слышно: "Смотрите правый срез рощи! "Фердинанды"! Один, два... Два "фердинанда". Дождались молодчики, мать вашу..."
      - Ответь, Игнат, упредим. Еще три минуты...
      Немецкое самоходное орудие поработало одной гусеницей, довернулось и мгновенно выстрелило. Звонкий и хлесткий выстрел стеганул Романа по ушам. Снаряд рванул на левом фланге батальона и, видно, не безрезультатно. Прямой выстрел есть прямой выстрел, и за прицелом, надо полагать, сидит обученный фриц, не тюха-матюха Не дать еще...
      Пятницкий перекинул огонь седьмой и восьмой батарей к срезу рощи. "Фердинанды" задергались, попятились. И только теперь Роман отчетливо увидел зафиксированные зрением предыдущие залповые разрывы. По три в залпе. Почему по три? Закричал Савушкину так, будто он виноват:
      - Женька! Почему седьмая и восьмая ведут огонь тремя пушками?
      Женя быстро переговорил с телефонистом на огневой, доложил упавшим голосом:
      - Две пушки... Ребят...
      Значит, не двенадцатью, десятью стволами работать будет. Жестко скомандовал:
      - Дивизионом! (О, как затеснило в груди - дивизионом!) Десять снарядов на орудие! Беглым! Огонь!
      Савушкин, сглатывая застрявший в горле комок, дублировал команду.
      Теперь не залповые, а разобщенные, наслаивающиеся выстрелы доносились из-за реки - били системы в семьдесят шесть и сто двадцать два миллиметра калибром
      Изморенный, едва душа в теле, прицарапался разведчик Шимбуев со связистом, смахивающим на аборигенов Заполярья. Кажется, видел его в штабной батарее. Алеха пристроился рядом с Женей Савушкиным, стал докладывать с пятого на десятое:
      - Степан Данилович почти до нас дополз. Вот пистолет его, бумаги... Шесть его сростков насчитал. Последний... Изоляцию даже не мог снять, так притыкал, оба конца в руках зажатые. Кровь на сростках, раненый полз. Во втором взводе орудие... Чинить нечего - куда колеса, куда щит... Прямое попадание. Комбат там был... Насмерть комбата. Еще Решетникова, Таипова... Накосил, падла...
      Накосил... Коса в костлявых руках скелета... Расчудесная аллегория смерти! Скелет - с крестьянской косой, с литовкой Степана Даниловича!
      Кого еще там? Василия Севостьяновича, значит. Да-да, Шимбуев сказал. Огневиков вон сколько... Может, еще кого? За то время, что Алеха добирался?
      - Кабель как? Часто рвать будет?- спросил Пятницкий.
      - Не должно, мы его, где можно, в межу перетащили. У позиций Липцев проверять будет. Капитан Сальников за эту связь... Такой разгон дает. Всех на ноги поставил.
      - Рацию бы прислал...
      - Рацию... До меня двое уходили. Лежат, как и Данилыч. Все из штабной. Мы вот с ним,- кивнул он на широколицего с плоским носом солдата,- не знаю как... Все межой да межой. Крюку дать пришлось... Зато надежнее.
      Пятницкий слушал уже вполуха. Пристрелялся, пора и на поражение... Хорошо, где надо, торкаются и рвутся пристрелочные.
      Забыв, какая тут предусмотрена наставлением команда и не теряясь от этого, более того, возбуждаясь, уверенный, что на огневых позициях поймут его, разберутся и не осудят, Пятницкий скомандовал на Припять:
      - Засеките время! Десятиминутный обстрел! Беглым!
      Роман не мог ошибиться. Там, на том конце провода, у трубки был капитан Сальников. Не удивляясь партизанской команде Пятницкого, Сальников серьезно и четко повторил каждое его слово. Только после, когда выкрикнул вслед за Пятницким бесновато вздымающее слово "Огонь!", быстро спросил:
      - Атакуете?
      - Да.
      - Мурашов жив? С ним нет связи Передай, пусть дальше рощи не зарывается. Закрепляйтесь в роще и держитесь там. Подошли свежие силы. Понял?
      - Понял, товарищ капитан!
      - Работай, композитор!
      Непонятно, почему - композитор, да и вникать не стал. В такие минуты мало ли что с языка...
      Работа уже шла. Оттуда, где еще не убранные лежали возле станин и ровиков тела Василия Севостьяновича, Решетникова, Таипова и, быть может, еще кого-то, дивизион с бешеной силой кидал на двухкилометровую дальность снаряды, и они люто, зло терзали землю, деревья и все, что там было.
      Содрогнув землю, рванули два стокилограммовых снаряда. Наверное, тот бээмовец по такому случаю еще парочку выпросил. Черным, тягучим шлейфом пополз дым от правой оконечности рощи. Значит, какому-то "фердинанду" в самый раз угодило. Второго бы накрыть.
      Артиллерийский огонь противника, казалось, удвоился, и обещанные свежие силы не смогли выйти на рубеж майора Мурашова, роты которого преодолели изрытвленное снарядами четырехсотметровое пространство и просочились в рощу, где не было не только живых, но и мертвых немцев.
      Продравшись через лесной бурелом, Пятницкий выбрался на другую окраину рощи и неподалеку от насмерть изувеченного штурмового орудия (вот и второй "фердинанд"!) разыскал командира батальона.
      Сразу за лиственным колком (кажется, грабы, березы да худосочный осинник, теперь изломанные в прах) начиналась низина, скупо запорошенная снегом и изрябленная бесчисленными воронками, исполосованная колесами, истоптанная сапогами. Слегка прогнутое поле в километре от рощи утыкалось в постройки, кирпичные стены которых с удушающим хладнокровием сообщали, что тут Иванам рассчитывать на что-то сносное в ближайшее время нет никаких оснований. Пустынная залежь, давно не тревоженная лемехом, правой оконечностью обрывалась у дорожных посадок, левым крылом уходила к приречной пойме, где Алле делала крутой заворот на запад
      Мурашов был мрачен, его картинные усики потеряли франтоватость, затерялись в темной небритости многодумного, осунувшегося лица. От двухсот человек, начавших штурм берегового кряжа, осталась едва треть, офицеров раз-два и обчелся, из ротных один младший лейтенант Пахомов. Успокаивало наличие трех легких минометов, ДШК, двух станковых и четырех ручных пулеметов. Силища для стольких штыков! Успокаивало, да не совсем Боеприпасы были на исходе, а мин - семь-восемь на "самовар". Кипяточком фрица не ошпаришь, так, самим морально погреться. Вся надежда на лейтенанта из артполка. Только бы связь не изрубили. О своей нечего думать. Рация побывала в полынье, а проводная натянута лишь между ротами. Вот артиллерийскую ниточку надо пуще жизни беречь. До темноты немного осталось, а там... Помыться с вехоточкой, отоспаться. Мужичков бы с автоматами сотенки полторы... Ладно, не надо жадничать - сотенку...
      Мурашов с Пятницким стояли в отростке траншеи, где, по всей видимости, находилось у немцев боевое охранение.
      - Дельно ты их сработал,- кивнул Мурашов в сторону самоходки. От нее разило железной и керосиновой гарью.- Разделали бы они нас, как бог черепаху.
      Роман успел пристрелять по поселку первые орудия всех батарей, и его настроение, не в пример майору, было приподнятым. Мурашов отыскал в кармане сухарь черепичной крепости, разломил, подал Пятницкому.
      - За "фердинанда", что ли?- улыбнулся Пятницкий.
      - За это,- майор очертил полукружие,- с генерала потребуем. Сухарями не отделается. Кстати, ты, лейтенант, в сих делах не скромничай, особенно когда дело солдат касается. На всех пиши, кто не трус, на мертвых тоже. Сверху рядовых мужичков плохо видно, начальство может и не почухаться.
      - Товарищ майор,- осмелился подойти не отлучавшийся далеко от Пятницкого Шимбуев.
      Мурашов с треском кусанул сухарь.
      - Чего тебе?
      - Разрешите к лейтенанту обратиться.
      Мурашов хмыкнул: нашел где строевую выучку показывать.
      - Обращайся.
      Шимбуев. приставил ППШ к стенке окопа, проворно скинул тощий вещмешок.
      - У меня тут банка тушенки, дядька Тимофей успел сунуть, печенье офицерское. Пошама... Покушать бы вам
      - Ординарец, чтоли?- поглядел Мурашов на Пятницкого.
      - Не положено взводному. Разведчик. Валяй, Алеха, в землянку, сваргань. Не возражаете, товарищ майор? У Шимбуева и во фляжке найдется.
      Шимбуев хотел что-то сказать, но махнул рукой, подхватил затасканную котомку и скрылся за изгибом траншеи. Мурашов сунул огрызок сухаря в карман, сказал:
      - Тушенки пожевать не откажусь, а фляжку - потом. И без водки голова кругом. Как думаешь, не выщелкают нас до темноты?
      - До темноты они сами деру дадут,- убежденно ответил Пятницкий.
      Мурашов даже глаза распахнул.
      - Твоими бы устами...
      - Поглядите,- Роман махнул биноклем на пустошь, на излучину реки Алле, видную отсюда зарослями ивняка.- В бинокль виднее.
      Мурашов долго смотрел в бинокль и без бинокля.
      - Д-да, если у наших фрицев мозги не набекрень, иного им не остается, как ноги в руки. Двадцатая вон уже куда проперла.
      За изгибом реки отчетливо прослеживался след боя, смещающегося все далее на запад. Прошли на бреющем "ильюшины". То наращивая, то утишая гул, косо вонзая в землю реактивные молнии, они покрутили там карусель. Усилился, плотнее стал огонь тяжелой артиллерии. Пятницкий указал на кирпичные строения и предположил о немцах:
      - Тоже, поди, приглядываются.
      Вернулся Шимбуев, пригласил в блиндаж:
      - Идите с товарищем майором, подогрел на щепках. Мы с Женькой последим за немцами.
      - Бинокль где?- спросил Пятницкий, не увидев на груди разведчика привычного там бинокля.
      - Когда сюда пробирались... Осколком. Тут вот больно, кашлять трудно... Дайте мне ваш, я потом себе у немцев достану, с головой сыму.
      Что посидят вдоволь, отдохнут в покое - этого и в уме не было, но перекусить все же успели. Ухнул неподалеку тяжелый, за ним - второй, третий... И пошло. Как живые, шевельнулись накаты землянки, нацедили пересохший суглинок. Мурашов с Пятницким поспешили вон. В щепки разносило остатки рощи, насаженной лет сорок назад здешними земледельцами.
      - Ты прав, лейтенант! - прокричал Мурашов. - Уходит немец, это он нас треножит, боится - в штаны вцепимся!
      Пригнувшись, Роман побежал по зигзагам траншеи к участку, где оставил Шимбуева с Савушкиным
      - Что тут происходит?- торопливо спросил разведчика.
      - Фрицы манатки сматывают,- по-своему подтвердил Шимбуев высказанное Мурашовым. Он не повернулся на приход Пятницкого, продолжал наблюдать в бинокль. Добавил к сказанному:- Несколько порожних машин подошло, беготня какая-то.
      - Дай-ко,- ухватился Пятницкий за бинокль.