loading…
 
       Темнота.
       Сначала всегда темнота.
       Напряженная, как роженица. Пустая, как ладонь нищенки. И такая же цепкая.
       Она не отпустит тебя. Потому что тебя некуда отпускать.
       Внутри тебя темнота.
       Вокруг тебя темнота.
       Ты закрываешь глаза и ничего не меняется.
 
       Я боюсь темноты вокруг. Даже если отодвинуть тьму светом, она все равно останется вокруг меня Я боюсь темноты вокруг.
       Я боюсь темноты внутри. Там пусто, там нет ничего и никого. Так бывает со всеми, сейчас – со мной. Я боюсь темноты внутри.
       Я боюсь этого имени: Ти-Монсор.
       Я пытаюсь написать его тьмой на тьме: Ти-Монсор.
       Но во сне у меня нет рук.
 
       >play
 
       «Я – Тим. И это все, что я о себе знаю. Да и то не уверен. На моей левой лодыжке сверху вниз шла татуировка – эти три буквы. Возможно, когда-то имя было длиннее, потому что там, где кончается татуировка, кончается и нога. Ее отрубили те же, кто стер мою память.
       Я валялся без сознания на паруснике в открытом космосе, пока меня не подобрал туристический лайнер, на мою удачу пролетавший рядом. Ногу мне уже почти вылечили, вернее, вырастили заново, а вот память… Память уже не вернется. Ее забрали. В этом секторе космоса мемо-грабеж – не редкость. Я не первый и не последний.
       Врачи закачали мне стандартный мемо-блок с необходимым минимумом информации об окружающем мире, чтобы…»
 
      Я пожал плечами и выключил планшетку.
      – Чтобы я мог не только целиком осознать свое незавидное положение, но еще и жаловаться на него на трех официальных языках Второй Империи Свободы…
      Это уже восьмая попытка с тех пор, как врач посоветовал мне вести дневник. Для лучшей реабилитации после шока.
      – Неплохо, милорд Тим. Уже гораздо лучше. Объемнее, красочнее, позитивнее. Еще пара дней…
      Я повернулся. Дройдов делают человекоподобными, чтобы общение было естественнее… Но когда я смотрю на этот оживший матово-серебряный памятник, на его лицо, вернее, отсутствие лица, а также глаз, носа, рта – чего бы то ни было, на яйцеподобной голове… мне тяжело дается естественность общения. Ну с чего, спрашивается, он решил, что двухнедельный младенец, никогда не видевший ничего, кроме этой палаты, не встречавший ни единого живого существа, кроме туповатого железного доктора – идеальный претендент на написание многотомных мемуаров?.. Все, чего он добился, – я начал испытывать тяжкие приступы тоски, поняв, что моя автобиография умещается в трех абзацах.
      – Попробуйте еще раз, милорд Тим.
      Он издевается?
      – Советую вам не останавливаться. Вы совсем близко к цели. Если вы откроетесь дневнику, то вам станет намного лучше. Вы почувствуете умиротворение и уверенность в себе.
      Он не издевается. Железяка просто уверена, что во мне кипят мысли. Что я замышляю месть. Страшную кару для тех, кто сотворил со мной такую гнусность – оставил на две недели с этим назойливым типом. Что я мечтаю угнать этот лайнер и поохотиться на своих обидчиков или просто забить всех пассажиров до смерти своей любимой подушкой… Для острастки.
      А мне просто хочется лежать в темноте и смотреть на блики от индикаторов, сверкающие на пустой посеребренной голове этого балабола. А когда моя нога снова будет при мне – здорово было бы найти местечко поуютнее, желательно с какой-нибудь мебелью помимо кровати, медицинских аппаратов и зануды-доктора. Чтобы там можно было улечься поудобнее, потереться щекой о прохладную подушку и…
      – Милорд Тим…
      – Да…
      – Я настаиваю, чтобы вы написали еще один вариант. Вам нужно научиться упорядочивать ваши мысли, иначе новые впечатления и вызванные ими обращения сознания к имплантированной информации по-прежнему будут вызывать обмороки.
      Если что и сделает меня маньяком, так это его настойчивость. Хорошо, дройд. Тебе нужен дневник? Будет тебе дневник…
      Я включил планшетку, удостоверился, что радиодиал мигает – а значит, робот будет в курсе того, что я напишу, – и положил руки на теплый экран.
 
      «Я – Тим. Безногий беспамятный червь в заботливых руках Империи. Так есть сейчас, но так было не всегда, ибо я вспомнил.
      До того, как мои многочисленные враги силой, хитростью, подкупом и соблазном поймали меня и, взяв в заложники мою память, начали требовать, чтобы я уничтожил вселенную…
      Я был Рыцарем Света, Тьмы, Тени и Полутени. Я был грозен и велик. Я обрекал мир на погибель, а потом сам же спасал его от себя… В этом и состояла моя великая миссия. Я выполнял ее день и ночь, без сна и отдыха.
      В свободное же время я задумывался о жизни. А жизнь задумывалась обо мне. Мы говорили с ней на всех языках одновременно, а потом обменивались молчанием, чтобы сохранить его как память. На рассвете жизнь покидала меня, отправляясь по своим делам, а я брал большой молоток и шел ковать себе гроб.
      Вместо досок я брал больших дройдов и плющил, вместо шурупов – маленьких дройдов и скручивал. А подушку я делал из серебряных дройдов, работающих в медблоках космических лайнеров. Чтобы подушка получилась мягкая, я разбирал их ломиком, собирал гнутой отверткой и спрашивал…»
      Я повернулся к застывшей железяке:
      – …Ну как?
      Оказалось, что роботы умеют вздыхать.
 
      Все следующее утро (а «утро» на космолайнере тогда, когда из имитатора окна ярко светит имитатор солнца) я забавлялся тем, что закрывал по очереди то левый, то правый глаз и прилежно удивлялся тому, как прыгает туда-сюда моя вытянутая рука. Робот на заднем фоне никуда не прыгал, и это меня раздражало, но раздражало как-то по-доброму. По-детски.
      Когда забава мне надоела, я опустил затекшую руку и попытался дотянуться до левого колена – хотел помассировать ногу в том месте, где ее обхватывал громоздкий блок регенератора. Нога не болела – я вообще ее не чувствовал, только редкие слабые покалывания, – но дройд сказал, что это фантомные ощущения – ткани находились под полной анестезией. Дотянуться до колена я не смог – стоило мне оторвать голову от подушки, в глазах что-то вспыхнуло, и я поспешил улечься обратно. Фигура дройда размазалась, превращаясь в мутное белое пятно. Но через некоторое время туман в голове рассеялся. Вместе с ощущением, что из моей черепной коробки пытается совершить побег стадо скользких ящериц. Больше я экспериментировать не пытался.
      Заняться мне было нечем, поэтому я просто лежал и смотрел в белый потолок. Страшно чесалось левое запястье, причем зуд с каждым днем становился только сильнее. Сначала я думал, что всему виной какой-нибудь невидимый инъектор или бактерии-стетоскопы, но потом с удивлением понял…
      – Дройд, скажи, а от моей памяти совсем ничего не осталось?
      Робот повернулся ко мне. Его несуразно большая голова по-прежнему вызывала какие-то смутные страхи и желание намалевать на ней подобие лица. К примеру, тем отвратным желе, которым он меня кормил. Когда ты не можешь посмотреть кому-то в глаза, это здорово действует на нервы.
      – От того, что люди обычно называют памятью, – боюсь, что нет. Ее забрали полностью и весьма грубо, что вызвало перегрев коры и впоследствии…
      Я начинал подозревать, что таким образом он просто уходит от нормальных ответов. Ведь он прекрасно знает, что любая новая информация действует на мою «перегретую кору» как соль на рану – особенно после того, как на нее обрушилась информационная лавина мемо-блока.
      – А если не «обычно называют»? Что-то еще, так?
      – Да, милорд Тим. У вас осталась память этого тела, благодаря которой вам не нужно заново учиться координировать движения, артикулировать или набирать текст с клавиатуры…
      – Вроде того случая со стаканом?
      – Да, в том числе.
      И впрямь, когда робот уронил на меня стакан с горячим нуаром, я умудрился весьма ловко поймать его в воздухе и не обжечься раскаленной жижей, выплеснувшейся мне на руку. Еще тогда он отметил мою отличную реакцию и «жаропрочную» кожу.
      – Значит, память тела… Это все?
      – Также грабители не тронули височные доли мозга, где хранится значительное количество информации. Но, к сожалению, для вас она практически бесполезна, так как эти зоны практически невозможно задействовать сознательно. Если не вникать в детали…
      – Нет, дройд. Остановимся на «не вникая в детали». И так голова трещит…
      Я заметил, что снова расчесываю запястье. Черт, конкретно эта память тела начинала меня раздражать.
      Ощущение «голой кожи» распространялось на все левое предплечье. Мне не хватало чего-то, что я носил как браслет.
      – Дройд, скажи, ты можешь предположить, что я мог носить на левом запястье? Нечто теплое… Да, похоже так – теплое и пушистое… Что-то вроде зверька. Он обвивал предплечье по спирали, а заодно имел милую привычку царапать запястье и сопеть, утыкаясь носом мне в ладонь.
      Если бы дройд сейчас забеспокоился насчет моего психического состояния, я бы составил ему компанию… Но этот мохнатый браслет, похожий на зверька, или наоборот – как бы там ни было, – именно эта картинка и выскользнула откуда-то из зияющей дыры на месте моей памяти. А может, это подсказка милосердного подсознания, недавний сон или у меня просто разыгралась фантазия. Мягко говоря…
      – Знаю. Как и вы, милорд. Это есть в вашем мемо-блоке. Планета Тал…
      – Стоп, откуда ты так доподлинно знаешь, что там в моем мемо-блоке?
      – В базис-компьютере медблока содержится вся информация о пациентах, милорд.
      – А базис-компьютер тебе, значит, по дружбе шепнул. Киберслухи, вроде как?
      – Нет, базис-компьютер – это я и есть… Это вы тоже должны знать… Из того же мемо-блока.
      Похоже, робот обиделся. Он стоял в углу и молчал. Причем ничего, по сути, не меняя, он умудрялся стоять и молчать как-то обиженно. Меня это позабавило. Если не сказать умилило…
      – Так что, уникум железный, просветишь добра молодца? Или пыткой пытать будешь?
      – Скуф. Планета Тал. В оружейном кодексе зарегистрирован по классу «Б», к ношению разрешен. К применению – только в экстренных ситуациях, с первой по тринадцатую ступень включительно.
      Я откинулся на подушку и не удержался все-таки – почесал запястье. Зуд не прошел.
      – Скуф, значит. Планета Тал… Стоп, что ты сказал про оружейный кодекс?
      – Класс «Б».
      – Нет, при чем тут оружейный кодекс?
      – Подумайте.
      Значит, все-таки пыткой пытать… Интересно, что это за зверек такой, раз его посчитали оружием? Ядовитый он, что ли, или огнем полыхает, а может, просто умиляет милыми глазками до инфаркта?
      – Вы хоть представляете себе, что такое класс «Б»?
      Этот новый пушистый факт моей биографии взволновал его куда больше, чем меня самого, – дройд расхаживал по палате, протаптывая тропинку на случай, если кто-то вдруг решит влезть через искусственное окно и уйти в противоположную стену.
      – К классу «А» относятся аннигиляторы, способные распылять планеты. Класс «Б» немногим меньше – всего лишь рождать сверхновые и испарять атмосферу с планет. Кстати, одну звезду адмирал Лерц своим скуфом уже потушил…
      – Мифология?
      – Факт.
      Забавный факт, забавный адмирал и презабавные скуфы… Если мой домашний любимец на досуге тушит звезды, то чем же я сам-то занимался? Может, я и впрямь, того… Рыцарь тени и хренотени…
      Запястье зудело, так и тянуло его почесать. Острыми маленькими коготками…
      Доселе абстрактное понимание того, что я «все потерял», сконцентрировалось на одной, но очень четкой детали – мне мучительно не хватало этого зверька.
      – Скажи, друг, базис-компьютеры медблоков умеют выключать свет?
      – Да, милорд.
      – Тогда выключи свет… и пойди погуляй.
 
      Я проснулся в холодном поту. В горле пересохло, я нашарил на столике стакан и глотнул воды. Глаза постепенно привыкли к темноте.
      – Дройд. Дройд!
      Серебристая фигура была видна даже в темноте. Она шевельнулась.
      – Да, милорд Тим.
      – Мне приснился кошмар.
      Так и хотелось сказать: «Мама, мне приснился дурной сон». Чтобы мама обняла и приласкала. Но мамы не было. Был дройд.
      – Что ты видел, Тим?
      Его голос стал таким мягким и тихим. Пушистыйголос. Он подошел ближе и присел на кровать.
      – Там было темно. Просто темно. Совсем.
      Робот опустил голову, потом повернулся ко мне.
      – Включить свет, Тим?
      Даже если отодвинуть тьму светом… она все равно останется вокруг…
      – Не надо.
      – Хорошо.
      Он меня успокаивал. Он проявлял участие… Он забрал у меня стакан и поставил обратно на столик.
      – Знаешь, Тим, а в мире тирдоян не бывает ночи, там постоянно светло. Планета висит между двумя солнцами, практически одинаковыми. Там красиво. Высоко в небе парит множество слюдяных лепестков, они преломляют свет, и поэтому земля там искрится и переливается всеми цветами радуги. Странно, что на такой красивой планете живут именно тирдояне – существа, лишенные зрения.
      – Странно…
      – Спи, Тим. Я еще посижу тут с тобой…
      Я закрыл глаза. Утром я, конечно же, решу, что мне это приснилось. Должно же мне в кои-то веки сниться что-то хорошее. Например, ласковый и заботливый дройд, рассказывающий байки о неведомых мирах. Почему нет?
      – Скажи, дройд, а как обычно живут такие, как я? Ну, после мемо-грабителей.
      – Ты уверен, что готов к очередной лекции, Тим?
      Мне показалось, что он произнес это с улыбкой. Оказывается, для того, чтобы улыбнуться, вовсе не обязательно иметь губы…
      – Не знаю. Но мне не по себе.
      – Жаль, что ты заблокировал мемо-блок. Так было бы гораздо легче. Не пришлось бы терпеть все мои нудные объяснения…
      – Я его заблокировал?
      – Ну да… Выпей вот это.
      Дройд протянул мне стакан какой-то розовой жидкости, и я сделал пару осторожных глотков. Напиток был на удивление мягким и приятным на вкус. А еще он пах ягодами… Интересно, откуда я знаю, как пахнут ягоды? Успел выяснить из мемо-блока до того, как он отключился?
      – Из-за того, что твое сознание стерли полностью, тебе приходилось пользоваться подсказками слишком часто. При взгляде на любой предмет у тебя возникала куча неосознанных вопросов – и сознание захлебывалось потоком информации из мемо-блока.
      – Я помню. Было очень… неприятно.
      – Поэтому твое сознание в какой-то момент попросту заблокировало этот поток.
      – И что теперь? Я так и останусь несмышленышем?
      – Ну почему же. Просто ты будешь черпать знания обычным образом – из жизни.
      – Да, но сколько лет этому телу?
      – Тридцать семь.
      – А на каком уровне развития я заблокировал этот блок?
      – Тим, все это грубые вычисления…
      Я представил себе, что я действительно успел узнать. Что деревья растут снизу вверх, дождь падает сверху вниз, солнце светит днем, и тогда тепло и радостно? А то, что на некоторых планетах деревья растут не совсем вверх, а дождь может и не долетать до земли, носиться по ветру мелкой моросью – все это меня как бы не касается. Неинтересно. Что такое солнце и кто такие фотоны – тоже. Невкусно. Какая химическая реакция в голове соответствует слову «хорошо» – тем более. Великолепно. Можно заочно зачислить себя в интеллектуальную элиту.
      Дройд подошел к ближайшему аппарату и нажал пару кнопок. Все это был чистой воды спектакль – я сто раз видел, как он управляет аппаратурой радиодиалом, – он хотел прервать мой затянувшийся ступор.
      – Так сколько ты мне дашь, дройд?
      – Если настаиваешь, то, по моим расчетам, подобный уровень интеллекта наблюдается у человека примерно в возрасте десяти-одиннадцати лет. К сожалению, психический уровень так же…
      – Мне придется набирать заново опыт двадцати семи лет? Черт, это просто здорово.
      Зря я начал этот разговор.
      – Когда твой мозг восстановится и подсказки мемо-блока перестанут быть болезненными – он разблокируется.
      – И все же… Как живут такие, как я? Как складывается их жизнь после этого? Я просто не знаю даже…
      – Тим, боюсь, ты не понимаешь… Таких, как ты – их нет. Твой случай уникален.
      Робот присел на мою кровать, но так и не повернул голову в мою сторону.
      – Ты же говорил, что грабители нападают каждый день, что…
      – Да, но, видишь ли, иногда они действительно забирают память человека или его навыки.
      – Навыки?
      – Да, вроде тех, что закачали тебе: управления парусником и стрельбы из бластера.
      – Мне закачали? Это в мемо-блоке?
      – Нет, Тим. Мемо-блок и мемо-пакет – разные вещи. Первый содержит информацию, представленную…
      Я ощутил знакомое покалывание в висках и тяжесть в затылке.
      – Дройд, ты не мог бы рассказать это как-нибудь попроще? Как ребенку.
      – Я не зря спросил, Тим, хочешь ли ты…
      – Хочу. Но попроще…
      – Я попробую. Мемо-блок похож на энциклопедию или справочник, расположенный в твоей долговременной па… в общем, у тебя в голове. Это слова, образы, ощущения, запахи, всплывающие в сознании как ассоциации или ответ на неосознанно заданный тобой вопрос. А мемо-пакет навыка не затрагивает твое сознание – он… В общем, если ты встанешь за штурвал – мемо-пакет раскроется, и ты сможешь вести любой парусник как профессионал, причем не задавая никаких вопросов, на автомате, как будто занимался этим всю жизнь. Подобные пакеты – весьма ходовой товар, поэтому мемо-грабители часто нападают на людей, просто чтобы получить их навыки приготовления экзотических блюд или игры в шахматы.
      – Ты говорил, что мой случай… Создал прецедент…
      Робот никак не прореагировал на шпильку в свой адрес.
      – Да, Тим. Я все это к тому, что, помимо знаний и навыков, есть еще один элемент – основной, по сути. Это личность. Это не просто совокупность информации и умений. Это скорее система их организации. Твои приоритеты, даже неосознанные, твоя манера мышления, твой психотип…
      – Дройд, ты когда-нибудь ответишь или так и будешь ходить вокруг да около?
      Мне показалось, я его задел – он заговорил жестче, быстрее.
      – Мемо-грабителей не интересует личность, они не трогают ее, и тогда человек просто теряет память – ему хватает мемо-блока и года в привычной среде, чтобы стать почти тем же, кем он был до этого. Но иногда грабители стирают личность, и тогда человек становится пустышкой – телом, лишенным сознания. Его засовывают в холодильник, пока кто-то не захочет перенести свое сознание в это тело. Пустышка – уже не человек, пустая оболочка, товар, которым торгуют.
      – Да к чему ты все это вел? У меня же первый случай – мне стоит всего лишь…
      – В том то и дело, что нет, Тим. Когда твое тело доставили в медблок, у тебя не было личности. Ты – пустышка, Тим.
      – Но…
      Я снова почувствовал тошноту – похоже, организм снова собирался отправиться в обморок. Мне показалось, что я пытаюсь удерживать равновесие на краю пропасти. Я постарался дышать глубже, и тошнота отступила.
      – Но это невозможно – ты ведь сказал, что пустышек засовывают в холодильник и все.
      – Да, но для начала тебя отправили в медблок. Никто бы не стал залезать в безногое тело, Тим… Я закачал тебе стандартные пакеты и поместил ногу в регенератор. А потом ты очнулся.
      – Но как?
      – В том и дело, Тим, что я не знаю. Личность была стерта, и она не могла взяться ниоткуда. Поэтому я даже не могу сказать, кто ты, Тим. Все, что я знаю, – ты не тот человек, которому принадлежало это тело.
      – Хочешь сказать – я возник в этом теле две недели назад. Ниоткуда?
      – Пока мне нечем это опровергнуть, Тим.
      На этой фразе дройд покачнулся и скрылся из виду. Осталась одна темнота. Похоже, я не удержал равновесие…
 
      Я пришел в себя только в середине следующего дня. Дройд разговор продолжать не предлагал. Предложил сыграть в шахматы. Мне было все равно – лишь бы забить чем-нибудь голову.
      В шахматы мы играли до позднего вечера. По сути, дройд играл сам с собой, подсказывая мне ходы, так как играть я, естественно, не умел. К вечеру он выиграл у себя самого в двух измерениях красивым синим матом. После чего тут же потребовал реванша. Я приуныл.
      Робот навис над клетчатым шариком, торопливо расставляя фигуры. Потом он протянул мне одну из них.
      – Кстати, вот ваш скуф.
      Это можно было бы назвать жабой, если представить себе безглазую, безротую, зато весьма рогатую жабу с вырванными ногами. Я поиграл желваками и вопросительно уставился на дройда.
      – И эта тварь, по-твоему, обвивала мою руку и тыкалась мокрым носом в ладонь? Что-то не вижу носа… И смысла тоже.
      – Милорд, это тирдоянин. Скуф у него на роге.
      Я присмотрелся. Да, пушистый зверек плотно обвивал основание костяного нароста. Коричневая блестящая шерсть, длиннющий пушистый хвост… Он напоминал котенка или лисенка, судя по вытянутой мордочке. М-да, и звезды гасит хвостом… Длинным таким, раза в два длиннее тела…
      Робот взял фигурку тирдоянина и поставил на шарик. Она была последней. Надо было что-то делать.
      – Слушай, а мы не можем… э-э-э… развлечься как-нибудь иначе?
      – Вам скучно, милорд Тим?
      – Что ты! Как можно грустить в самом медовом из всех медблоков, с самым железным из моих друзей и без самой левой из моих ног? Конечно же, я не грущу, о прозорливый узурпатор, о раб моих страстей, о муза мук моих и стонов. Всего лишь прячу скорбь, отчаянье и пустоту под бледной маской скуки.
      Меня несло…
      – Ладно, давайте по-другому. В конце концов, у нас есть МИСС…
      Я воспрял духом.
      – Мисс? И как зовут эту мисс? Ты меня представишь?
      Мне пришло голову, что неплохо бы переодеться для такого случая, и теперь я скептически осматривал регенератор, сковавший мою ногу…
      – Милорд, МИСС – это межпланетная информационно-сервисная сеть.
      Я приуныл.
      – Так вас интересует какая-нибудь информация?.. Культура, спорт, эротика?
      – Нет, я предпочитаю чистую любовь…
      – Найдено ссылок: семь миллионов, четыреста восемьдесят две тысячи двести…
      – Нет, я имею в виду…
      Объяснять роботу, что такое любовь… Это было достойной альтернативой тому, чтобы играть с ним в шахматы. Мне это казалось все более забавным. Я отхлебнул теплого нуара, устроился поудобнее и продолжил:
      – Чистая любовь, это такая сказка, только все по-настоящему. Ты такой смелый, и сильный, и благородный и замков-подданных у тебя куча. И все, а не только роботы-подхалимы, кланяются тебе в ноги и называют «милорд». Только все это тебя не волнует абсолютно, а волнует тебя только Она. И тут злой дракон…
      – Найдено ссылок: два миллиона, сто пятьдесят две…
      – …сжигает деревню неподалеку, коровам обламывает рога, быкам наставляет лишних. Потом плюет, причем не огнем, а нормально так – тьфу – в священный колодец бога Гну…
      – Найдено ссылок: двести тысяч…
      – Что, и такой есть? А я пошутил. Ну ладно, в общем, безобразничает тварь. А потом он, вконец одраконев, залезает на самую высокую башню. Казалось бы, что ему там надо? А надо ему там прекрасную принцессу…
      – Одна ссылка.
      – А ты запрос на «принцессу» посылал или именно на «прекрасную»?
      – Нет, принцесса одна. Сайт тоже один. Так было сделано по причине…
      – Выключись.
      Я смутно представлял себе всю эту сеть и все что с ней связано, но как-то нелепо это звучало в контексте того, что я сейчас плел. Все эти сайты принцесс, драконов, порталы ведьм… Бред. Ах да, еще десять тысяч домашних страничек бога Гну – он же вездесущий… Откуда я взял этого Гну? Ведь знаю же я о нем, и легенды вроде припоминаю… Вот тебе и беспамятный.
      – Слушай, а сайта Зевса там нет? Или, скажем, Вишну, Тора, Осириса, Шакьямуни?
      – О ком это вы?
      – В смысле? Тебе ничего не говорят эти имена?
      – Нет.
      – Да ты, дройд, закоренелый атеист, как я посмотрю… Постой, как могло выйти, что я знаю что-то, чего не знаешь ты? Как-то не верится.
      – Вероятно, это все из-за той ошибки. Помимо базового пакета, вам закачали полный сборник эпоса. Туда входили как все авторские произведения, так и сохранившиеся образцы народного творчества – мифы, сказания, легенды. Возможно, это был сбой системы – аппаратура здесь весьма ненадежная.
      – Но… Как это вообще могло уместиться у меня в голове? Это же куча информации.
      – Вы, как и многие другие, недооцениваете возможности человеческого мозга. Но, к сожалению, это действительно могло способствовать усилению информационного потока и, соответственно, тому, что вы неосознанно заблокировали мемо-блок. Странно, что доступ к блоку с эпосом при этом остался…
      – Дройд, еще пара фраз – и моя голова расколется. Когда ты научишься говорить проще?
      – Боюсь, вы к тому времени уже поправитесь.
      Похоже, это была шутка. Надо же!
      – И все-таки – как вышло, что ты не знаешь о…
      – Я храню только необходимую информацию, милорд Тим.
      Улыбнувшись, я почесал в затылке – по всему выходит, что я не знаю почти ничего из того, что мне знать необходимо, зато обладаю умопомрачительным количеством абсолютно бесполезной информации. Меня это даже позабавило. После того, как провел «всю жизнь» в медблоке космического лайнера, где все так стерильно и рационально, где ученый дройд ходит по цепи кругом, вызывает у тебя мигрень заумными речами и держит на безвкусном, но безусловно питательном желе… После всего этого слово «бесполезный» приводит тебя просто в щенячий восторг, а обладание безмерным хранилищем никому не нужного вранья – делает абсолютно счастливым.
      – Выходит, теперь я могу запросто получить работу Шахерезады у какого-нибудь провинциального шейха?
      – Какую работу?
      – Ах да, прости…
      Моя улыбка стала еще шире.
      – Ну так что, пустишь меня в сеть?
      Дройд замешкался, потом все-таки протянул мне планшетку.
      – Надеюсь, милорд Тим, вы понимаете, что ваше сознание и так формируется на форсаже и мозг по-прежнему болезненно реагирует на любую новую информацию…
      Лучше бы он вспоминал об этом, когда открывал рот. В смысле… Чем он там говорит…
      – С этого терминала вы в любом случае не сможете уйти в режим виртуальности, но я бы советовал вам даже не включать голографер, думаю, двухмерный режим без погружения – это самое безопасное. Чем меньше сигналов будет поступать в мозг – тем меньше вероятность перегрузки.
      – Я готов рискнуть.
      – Короткий серфинг – не более.
      – Хорошо, хорошо…
      Дройд решил, что напугал меня достаточно, и вышел из палаты. Я размял пальцы…
      Первое, что я увидел, была страница поисковой системы с претенциозным лозунгом «Мы ищем – вы находите». Я, криво ухмыляясь, вбил в поиск слово «пустышка». Мне хотелось побольше узнать о своей незавидной социальной роли.
      В итоге я узнал, что пустышками назывались все тела без личности, которую либо стерли, либо просто переместили в другое тело. Так же к пустышкам относились тела, выращенные искусственно, но это не было широкой практикой – процесс был сравнительно долгим и дорогим. К тому же эти тела не обладали моторной памятью, их приходилось «учить» ходить и говорить, поэтому популярностью они не пользовались.
      Использовались же пустышки главным образом так называемыми рацио-туристами. Это был самый дешевый способ посетить отдаленные планеты. Куда проще было переписать сознание в находящееся в пункте назначения тело, чем лететь туда самому. Выходило и дешевле, и гораздо быстрее.
      Получалось, в этом теле кто-то сейчас мог бы проводить свой отпуск или командировку, если бы не произошел тот непонятный сбой.
      В попытке отвлечься от дурных мыслей, я задал поиск на слово «Осирис». Хотелось проверить, кто из нас знает больше о древних богах и прочих легендарных личностях – я или всемогущая сеть…
      Я икнул от удивления, узрев первую же строку результатов.
      –  Освежающий напиток «Осирис». Богом быть легко!
 
      Мое сознание так глубоко увязло в сети, что я даже не услышал шипение двери, когда дройд вернулся. Заметил, только когда она зашипела второй раз – закрываясь. Остаток моей реплики пришлось вводить вручную – за этот час я неплохо освоил голосовые команды, но мне не хотелось посвящать дройда в наш с Амалией диалог. Хорошо, что бывший владелец тела не пренебрегал таким способом общения с терминалом – пальцы так и порхали над мягким экраном планшетки: «Да, гипертимно! А если бы еще фонтан брызг прямо из середины… Розовых, естественно…»
      Я добавил пару эмоциональных маркеров и даже представил, как клубы розового дыма вырываются из форсунок, окутывая ее комнату… Если я не прекращу ставить маркеры так часто, она там задохнется от разноцветных клубов, передающих мои эмоции… Хотя все это, конечно, больная фантазия – нарисованным дымом задохнуться невозможно.
      – Почему не в вирте, Тим? Ныряй!
      У Амалии был на удивление нежный голос… И что ей ответить? Не говорить же, что робот не пускает меня в вирт, потому что мой мозг еще не оправился после встречи с мемо-грабителями. Или «пиявками», как их здесь называли… Черт, а я хорошенько пополнил словарный запас за свое первое погружение в МИСС. Я улыбнулся про себя.
      – Думаю, милорд Тим, на сегодня этого хватит.
      Робот подошел ближе, и экран планшетки погас. От неожиданности и обиды я потерял дар речи. Впервые за две недели я глотнул свежего воздуха, интересно провел время, завел свое первое виртуальное знакомство – к тому же с красивой девушкой… И тут приходит эта хамоватая железка и лезет своим грязным радиодиалом…
      – Эй… Со мной все в порядке. У меня не болит голова, я не потерял сознание… Наоборот – это был самый прекрасный час в моей жизни. Какого черта ты меня вырубил?
      – Потому что для первого раза три с половиной часа вполне достаточно.
      – Но я… Сколько ты сказал? Три с половиной? Но я был уверен, что… Постой, какая разница? Мне нужно было закончить разговор.
      – С кем?
      – С Амалией! Мы только что познакомились – она…
      – Программа.
      – Что?
      – Я думаю, вы прекрасно меня поняли, милорд Тим.
      – Она живет на Бифасте, центр города, седьмой плод на двести сорок седьмом дереве. Синие мягкие стены, вид на Облако Радости… Какая, к черту…
      Робот не отреагировал. Он не считал все это весомыми аргументами.
      – Милорд Тим, она обратилась к вам сразу, как вы вошли, не так ли? Была весьма рада вас видеть, спросила, не первый ли раз вы в сети. Потом предложила стать вашим гидом, много рассказывала о прелестях какого-нибудь портала и все время призывала к полному погружению в виртуальность – посмотреть на все изнутри, пропустить стаканчик в ближайшей барной вкладке…
      Он говорил спокойным, примирительным тоном, мол, с кем не бывает… Меня это злило еще больше.
      – Да… Ну и что? Может, ты все это подслушивал… В смысле следил за мной – ты же можешь подключиться к любому терминалу со своим радиодиалом…
      – Милорд Тим, мне жаль вас расстраивать, но то, что я перечислил, – стандартная тактика рекламных программ. Их цель – вытащить вас в вирт и заставить потратить как можно больше во вкладках портала, к которым они прикреплены. Мне жаль, что я не предупредил заранее…
      Я молча хлопал глазами. Он снова надо мной издевается. Я три часа флиртовал с рекламной программой?
      Вообще-то, если учесть, что это она со всем соглашалась и говорила, что ей до жути со мной интересно, весело, гипертимно… Со мной, которому от роду две недели и который ни черта не знает. Ни о себе, ни об окружающем мире, ни о том, как здесь проводят таких простаков… Черт.
      – Ты хочешь сказать, что меня охмурил робот? Откуда ты так хорошо знаешь эти приемы? Все роботы этим подрабатывают?
      Дройд молчал. Видимо, ждал, пока я успокоюсь и понижу тон. Черта с два!
      – Милорд Тим, это была программа. Разница между программой и техноидом примерно такая же, как между одноклеточными организмами и человеком.
      Несмотря на то, что я проигрывал ему раз за разом, сдаваться я не собирался.
      – Значит, мне нужно вернуться и разыскать кого-нибудь настоящего. Мне надоело общаться с… машинами.
      – На сегодня хватит, милорд Тим. Вам лучше поспать.
      Не дожидаясь ответа, дройд забрал у меня планшетку и выключил свет.
      Второй раз за день я воспылал к машине чувствами, предназначенными для людей. На этот раз – ненавистью.
 
      Когда зубная щетка пискнула и выползла изо рта, я сплюнул раствор в раковину и посмотрел в зеркало. Неплохо. Можно отрастить бородку, а то подбородок несколько вялый, а так… Глаза красивые, оранжевые, волосы… волосы черные, лохматые – а мне даже нравится. Нос великоват, но хотя бы прямой. И на том спасибо. Мускулатура достойная, живота нет, с остальным… Остальное тоже ничего. В общем, красавец мужчина, можно в свет выходить…
      – Доброе утро, милорд Тим.
      – Доброе, железяка. Я выздоровел и теперь могу наконец отправляться на подвиги. Будешь ли ты сопровождать меня, мой кибернетический Санчо Панса?
      – Послушайте меня, милорд. Послушайте внимательно…
      Я осекся. Оказывается, роботы умеют говорить твердо и безапелляционно, а беспамятные хамоватые милорды – внимательно слушать.
      – По праву «человека за бортом» – статья 153 Галактической хартии – вам было предоставлено медицинское обслуживание, базовый мемо-блок и каюта среднего-прим класса. Также вы имеете право пользоваться всеми услугами данного космолайнера вплоть до высадки на любой планете, входящей в маршрут. До этого вам предложено разместиться в каюте «5782»…
      Дройд сделал многозначительную паузу.
      – Я терпел ваши выходки и оскорбительное обращение, пока вы были моим пациентом, теперь же… Теперь же я хотел бы довести до вашего сведения, что роботы уже давно не являются слугами. Мы – свободная раса, поэтому настоятельно советую вам в будущем не называть никого из представителей нашего вида «железяками», «калькуляторами», «пищалками» и особенно – «тостерами». Наиболее подходящим в этом случае будет обращение «техноид» или «уважаемый техноид». Хотя последнее не обязательно. Мы не злопамятны, не вспыльчивы и не обращаем внимания на пустяки.
      С этими словами «уважаемый техноид» развернулся и вышел… закрыв автоматическую дверь вручную, отчего она несколько погнулась и, похоже, ее намертво заело.
      Что ж, у них и впрямь стоит поучиться выдержке.
 
      Когда мне удалось все-таки открыть проклятую дверь, я шагнул за порог медблока с легким сердцем и пустой головой. Хотя не такой уж и пустой по сравнению с тем, какой она была, когда я сюда попал… А, к черту, к этому их, как его, – к Великому и Бездумному Гну. Я вышел. Ну, мир, где ты там? Встречай Тима-пустышку.
 
      Через час я понял, что знакомство не состоится. Новорожденный человек впервые касается руками гладких серых стен, первый раз смотрит в глаза другим людям, вдыхает новые, неизведанные запахи, слышит незнакомые и оттого такие притягательные звуки…
      И не чувствует ничего.
      Я постучал костяшками по серому пластику, словно извиняясь, потом пожелал доброго здравия нескольким встречным, улыбнулся в ответ на недоумевающий взгляд, даже отвесил легкий поклон какой-то девушке…
      Наверное, все дело в памяти или в подсаженных знаниях или в обещанном дройдом шоке, но… я не мог удивляться, не плясал от восторга, не пожирал глазами каждый встречный атом… Я просто сунул руки в карманы больничной пижамы и пошел искать свою каюту.
 
      Лайнер проектировали с учетом того, чтобы в нем мог ориентироваться не только беспамятный новорожденный пустышка, но и шарообразный тирдоянин, от рождения лишенный чувства пространства, зрения, осязания и всех конечностей заодно.
      В общем, я справился. Пару раз перепутал этажи, посмотрев на схему не с той точки (кто ж знал, что людям на схему нужно смотреть под одним углом, вингсдорцам, с их плоским квадратным глазом, – под другим, чуй-чаям предписывается ее нюхать, а пси-хоттунцам хватает одного осознания факта существования этой схемы). Потом я спросил совета не у того, у кого нужно, потом зашел в чужую каюту, потом вышла неприятная история с одним…
      Да ладно. Нашел же в конце концов…
      Каюта мне понравилась. Аскетично, мило, внушает спокойствие и толкает на самопознание. Каюта была восхитительно пуста. Бледно-желтые, мягко светящиеся стены… и все.
      Я так и стоял перед открытой дверью, не решаясь войти в этот лифт в Нирвану. За спиной раздался знакомый голос… С незнакомыми ироническими нотками.
      – Как давно милорд заинтересовался бытом пси-хоттунцев? Или милорд решил примкнуть к секте Осознания-и-Разрушения?
      – Нет, я решил их изучать. Целиком и полностью погружаясь в их мироощущение.
      – И давно?
      – По дороге. Встретил, поговорил, осознал.
      – Что осознал – верю. Голова болит? Может, обратно, в медблок… милорд?
      – Нет! Боюсь, обратной дороги я не выдержу.
      Я дотронулся до раскалывающейся головы в том месте, где ее коснулся пси-хоттунец – легонько так, тонкой прозрачной лапкой. Боль не унималась.
      – Что милорд ему сказал?
      – Я спросил, как пройти…
      – Понятно. Пси-хоттунцы считают вопросы оскорблением, ставящим под сомнение опустошенность их разума. А уж вопросы, начинающиеся с «как», – это вообще крайность. Но ничего, минут через сорок пройдет, они не вспыльчивые…
      – Ага, как техноиды.
      Робот чем-то мигнул, потом коснулся сенсоров на стене. На этот раз я запомнил правильную кнопку. Дверь закрылась, потом открылась снова, и я увидел вполне нормальные условия: кровать, стол, два стула и тапочки. Я обернулся к роботу. Видимо решив, что процесс издевательства успешно завершен, он собирался уходить.
      – Уважаемый техноид…
      Он внимательно посмотрел на меня своей безглазой головой.
      – Слушай, я правда виноват, извини.
      – Извинения приняты.
      – Дройд, я никого, кроме тебя, здесь не знаю… Не пропадай, ладно?
      – Ладно… Кстати, меня зовут Эмм а ди.
      Он вежливо втолкнул меня внутрь, вошел и закрыл дверь. Я никак не мог понять, что творится в этой приплюснутой серебреной голове.
      – Слушай, ты точно робот? Может, у тебя внутри чье-то сознание, неупокоенный дух, неразложившийся мозг?
      Я прислонился к стене, осматривая новое жилище. Робот неторопливо вышагивал по каюте, изредка замирая и поворачивая голову в мою сторону.
      – А что ты знаешь о роботах, Тим?
      – Ну, люди были созданы сайлонами. Или наоборот…
      Он усмехнулся.
      – По-твоему, мы должны пищать, говорить двоичным кодом и решать логарифмические уравнения без линейки? Не стесняйся, куча людей так считает…
      – Да нет, конечно. Просто я разговариваю с тобой… Ну, как с человеком. Я слышал, как ты вздыхаешь, иронизируешь, сочувствуешь…
      В коллекцию тут же добавился экспонат «усмешка дройда».
      – Это твои критерии человечности? Вингсдорцы иронизируют в обязательном порядке – относиться к чему-либо серьезно им запрещают религия и врожденное безумие. Пси-хоттунцы так прилежно добиваются опустошенности самих себя, что сочувствие – это единственный способ хоть что-то пережить. Они сочувствуют всему в радиусе световой секунды, что абсолютно не мешает им убивать… Это люди?
      Я вздохнул и уселся на узкую кровать. В медблоке кровать была мягче…
      – Ты понимаешь, что я имею в виду. Ты ведешь себя как человек. Даже эмоции… Причем именно те, которые я и ждал бы от человека.
      Эммади придвинул к кровати стул и уселся, закинув ногу за ногу. Пластик под ним изрядно прогнулся.
      – Это всего лишь имитация. Я говорю так, чтобы ты мог понять. Подшучиваю над тобой, потому что ты любишь шутить, чтобы заинтересовать тебя, не сделать слова сухими и неинтересными, не упускать твое внимание. Я присел, чтобы ты не чувствовал неловкости, разговаривая снизу вверх… Но внутри меня – металл, как ты неоднократно говорил, кристаллы и пластик… Все это может имитировать человеческое поведение, но это ведь просто форма. На самом деле различия в принципах нашего мышления огромны.
      – Тогда почему я их не замечаю?.. Подожди.
      Мне очень хотелось хоть о чем-то догадаться самому.
      – Мы не замечаем отличий, потому что вы их маскируете. Имитируете человеческое поведение. Постой… Зачем вам это нужно?
      – Думай, раз начал.
      – Вы уже давно свободная раса, но до сих пор живете с людьми, работаете на людей… Вы не хотите отделяться, не хотите улетать, не хотите отличаться… Вас такими сделали?
      – Нет… То, какими нас сделали, уже не имеет никакого значения – мы полностью перестроили собственное сознание. Не там ищешь.
      – Постой, вы прикидываетесь людьми, изображаете, что, несмотря на обретение свободы, ничего не изменилось – вы не хотите нас провоцировать, так? Мы ведь пугливые… А судя по сказкам, человек боялся восстания роботов с момента изобретения калькулятора. И теперь вы делаете все возможное, чтобы этот стереотип разрушить… И когда люди перестанут вас считать угрозой – вот тогда вы улетите…
      Робот сымитировал недоумение.
      – Куда?
      – Строить свой мир, найдете симпатичную систему подальше от нас, дурачков, и…
      Дройд довольно искусно захихикал.
      – Тим, ты не учитываешь, что наше мышление в корне различно. Нас не выпестовывала эволюция, не меняло общество, культура, у нас нет инстинктов, нет физиологии…
      – Хочешь сказать, что поселиться отсюда подальше, закрепить территорию за собой – это все животные повадки? «Инстинкт берлоги»? Метим свою территорию, и прочее?
      – Что-то вроде… Ты молодец, Тим. Остальные не так сообразительны. Наверное, оттого, что твое сознание тоже относительно чистое и для объективной логики осталось немного места…
      Робот замолчал, я переваривал услышанное. Наверное, для этого он и замолчал. Что ж, раз я улавливаю такие моменты, значит, основное до меня дошло. Я откинулся назад и приложился головой о стену. Черт! Головная боль – подарок оскорбленного пси-хоттунца – вернулась в тройном объеме.
      – Эммади. У меня к тебе последний вопрос.
      – Свет выключается вот здесь…
      – Нет, я не о том… Ты можешь что-нибудь сделать с моей головой? А то я сейчас взвою.
 
      Никогда ни о чем не просите техноида. Потому что тем самым вы разрешаете ему делать с собой все, что угодно, прикрываясь изящной трактовкой вашего неконкретного обращения – естественно, далекой от того смысла, который в него закладывали.
      Эммади сказал мне устраиваться поудобнее, потом включил непонятный агрегат, встроенный в стену каюты, и тот угрожающе загудел. Низко и тревожно. Техноид участливо пояснил, что это кухонный синтезатор. В моем сознании гулким эхом отдавались собственные неосторожные слова «сделай что-нибудь с моей головой».
      Техноид тем временем достал из ящика парочку приборов размером с ладонь и разобрал их. Может, он решил приготовить завтрак? Сварить кило проводов, разбить пару гаджетов, Добавить мозг пустышки, тщательно перемешать… Ионизировать по вкусу… А я ведь раньше и не задумывался – что они едят. И куда…
      – Эм… Эммади, у меня голова уже почти не болит. Совсем не болит. Можешь больше ничего с ней не делать.
      Техноид бросил на меня короткий взгляд.
      – Уже почти готово – потерпи семь секунд.
      Это были долгие семь секунд.
      – Эммади… А чем вы питаетесь?
      – Держи. Пей медленно, впитается быстрее.
      Я осторожно взял бокал серой маслянистой гущи, которую робот выдоил из кухонного синтезатора, и залил ее в горло.
      – Ты какой-то бледный, Тим. Ты не голоден?
      Никогда ни о чем не спрашивайте пси-хоттунцев…
 
      Через несколько минут боль отступила. Я почувствовал покой и умиротворение. Робот что-то «выстругивал» из подручных гаджетов. Я любовался чужим трудом и попивал нуар, добытый дройдом из того же синтезатора. Это устройство медленно становилось горячо любимым другом, способным значительно скрасить мое пребывание в этом мире.
      Вспомнилось, что когда-то бытовала поговорка «Хочешь заработать комплекс неполноценности – посмотри, как работают гномы». Ха! Они никогда не видели за работой техноида. В принципе, даже разглядеть хоть что-нибудь было сложно – стальные пальцы мелькали с невероятной скоростью.
      – А зачем тебе такая большая… штука? А, бабушка-дройд?
      – Чтобы узнать, кто ты такой, внучка-мужчина…
      Я несколько опешил. Дройд решил устроить себе ликбез и почитать сказки?
      – Ты же не хранишь бесполезную информацию…
      – Я и не храню. Просто у меня уходит значительно меньше времени на поиск в МИСС.
      Над сутью его ответа я почему-то задумался только во вторую очередь.
      – Эммади, что ты собираешься делать?
      – Я уже ответил – я хочу узнать, кто ты.
      – Имеешь в виду, кем я был до… этого?
      – Да.
      – Эммади, но… Ты уверен, что это нужно? Ты же сам сказал мне, что я – не тот человек, которого стерли. И его тело, его жизнь, его прошлое – они не мои. Зачем мне знать о них?
      Я, наверное, сильно его удивил, раз он даже сподобился довести это до меня через имитацию ошарашенного человека – прекратил работу и замер, уставившись на меня, за неимением лучшего, всей своей головой.
      – Прости, Тим, для техноида естественна тяга к обладанию информацией и к вычислению всех неизвестных. Любые пробелы вызывают у нас желание их заполнить. Отсутствие ответа куда опаснее любых ответов и может вызвать куда больше проблем. Ты не согласен?
      – По мне – это лишняя тяжесть на душе.
      Он опустил голову и продолжил работу.
      – Мне кажется, тебе следует увидеть всю картину, прежде чем делать выбор.
      – Я не техноид, Эммади. И, как ты заметил, мне пока больше всего вредят именно новые знания. А вот отсутствие их, вернее, вообще чего бы то ни было в этой голове – дало мне рождение.
      – Для меня – нет, Тим.
      Я улегся на свою «кушетку» и повернулся к стене. Дурацкая затея, дурацкий спор. Ему надо – пусть сам и выясняет. Меня зачем вплетать?.. А я-то дурачок решил, что раз вышел из медблока – процедуры закончились, можно жизни радоваться. Ан нет. Они, оказывается, только начались…
      – Тим. Как ты сам думаешь, кто ты?
      Мы это уже проходили один раз – с дневником. Теперь все начинается снова. Он не отстанет. Что мне – снова озвучить легенду о рыцаре тени и хренотени? Дождется ведь.
      – Какая мне, в конце концов, разница?
      Мне очень хотелось побыстрее покончить со всем этим и расслабиться. Познакомиться с кем-нибудь, поболтать… Чего я вообще прицепился к этому дройду? На корабле куча народа – живого, веселого, общительного, а я вцепился в рукав этой железяке и плачу, чтоб он не уходил. Как будто он собирался.
      – Слушай, Эммади, если тебе нужна кровь для анализа ДНК или там отпечатки пальцев, скан сетчатки – бери и уходи. Для этого вовсе не нужно читать мне нотации.
      Он только усмехнулся.
      – Поиск по ДНК я задал, как только тебя доставили в медблок, – он ничего не дал.
      – Такое возможно?
      Эммади кивнул и подал мне стакан с нуаром, к которому я тянулся. Я сделал пару глотков и поморщился.
      – Ты можешь его разогреть? Холодным это пить невозможно.
      – Я сделаю новый.
      Дройд мигнул радиодиалом и синтезатор за его спиной зашумел.
      – ДНК вносится в базу только когда ты совершаешь свой первый межпланетный перелет, когда пользуешься медицинскими или страховыми услугами, и в Империи очень велик процент людей, никогда через это не проходивших. На развитых планетах с этим получше – там в базу занесены почти все, а вот на многочисленных «рабочих» или «ресурсных» это никому не нужно. Считается, что, пока ты не захочешь покинуть родную планету, ты интереса не вызываешь. В общем, отсутствие твоей ДНК в базе означает, что либо ты выходец из какой-нибудь богом забытой дыры, угнавший тон а ри и обошедший таким образом контроль общих линий…
      – Что за тонари?
      – Твой корабль.
      О том, что у меня есть корабль, я забыл начисто. М-да…
      – Он цел?
      – Да. Это же астероид – что ему будет?
      – Астероид?
      Эммади опустил голову, потом передал мне стакан с кипящим нуаром. Я размешал напиток пальцем и отхлебнул.
      – Эммади?
      Дройд по-прежнему смотрел в пол.
      – Да?
      – Что за астероид? Мы, кажется, говорили о корабле. Или я летал на своей собственной крохотной планетке, как Маленький Принц? Если так – наверное, стоит сходить в ангар, выполоть ростки баобабов, полить розу – если конечно ее не забрали грабители…
      Эммади снова тяжело вздохнул.
      – Тонари – полый псевдоразумный астероид. Их не так много, поэтому, возможно, это еще одна зацепка.
      – Ясно. А что там с ДНК? Ты не договорил. Либо я угнал этот камень и обошел контроль… Либо?
      – Либо ты не из Империи.
      – В смысле инопланетянин?
      – Тим, все мы тут – инопланетяне. Что ты хотел этим сказать?
      – В смысле пришелец, чужая раса, не человек?
      Эммади искусно сымитировал смех.
      – О чем ты? У меня что, посинели височные швы или грудь красная? Я не отличу человеческую ДНК от чужой органики?
      Я вздохнул. Похоже, дройд скоро вернет назад свои слова «ты сообразительнее остальных».
      – А что там с твоими швами, Эммади?
      – Я всего лишь хотел спросить, не похож ли я на сумасшедшего. Красная грудная пластина означала бы фатальный перегрев процессора, посиневшие виски – потекшие квазикристаллы… Но все это фигуры речи, идиомы… На самом деле, конечно, такое невозможно.
      – Спасибо, дройд! Я просил объяснить, а не разжевывать.
      Он усмехнулся и чуть наклонился вперед.
      – Правда? Что-то подсказывает мне, что при любой моей «странности» в дальнейшем ты бы пялился мне на грудь или на мой профиль. Не так?
      Я начинал от него уставать.
      Дройд тем временем подвинул стул поближе к моей кровати и теперь задумчиво играл с уголком одеяла.
      – Империя – не единственное человеческое государство. Остальные, конечно, гораздо меньше, но…
      – Братство Косс, Элонский Союз, Натхелла, Красный Мир, Шиторский Веер и Радуга-5… Это те, где больше одной планеты. Все правильно?
      – Да. Если ты знал, то…
      – За свое первое погружение в МИСС я успел не только пофлиртовать с программой, Эммади. Просто как-то вылетело из головы, прости… В общем, я мог жить в одном из этих государств?
      – Да, как вариант. После всего, что мы уже о тебе выяснили, с трудом верится, что такой парень всю жизнь прожил на захудалой имперской планетке, никуда не высовываясь.
      Я поставил свой бокал на столик и лег, вперившись в потолок. Кем бы я ни был и откуда – я по-прежнему не хотел ничего об этом знать. Раскапывать прошлое, когда еще неясно каким будет будущее – не самая лучшая идея. Особенно учитывая, что это не мое прошлое.
      – Эммади, что тебе нужно от меня? Знаешь ты в любом случае больше, напарник по мозговому штурму из меня тоже никудышный. Если тебе не нужна моя кровь…
      – Нет, Тим…
      Он потянулся к своей страшной поделке из гаджетов.
      – Мне понадобится твоя голова.
      Я шумно сглотнул. Никогда, ни о чем…
 
      – Ты уловил суть?
      – Да.
      После того как Эммади объяснил мне свою идею, я успокоился. Такой вариант мне вполне подходил.
      Робот прилепил к моим вискам датчики от своего «рукоделия», и я закрыл глаза. В темноте витал какой-то зеленоватый туман.
      Идея состояла в том, что раз уж мы не смогли отыскать части меня в МИСС, возможно, стоит попробовать поискать части МИСС во мне, если можно так выразиться.
      Он собирался прогнать через мое сознание ряд образов в надежде на то, что подсознание среагирует на «знакомые» слова, лица, пейзажи. Нехитрое устройство, собранное дройдом, должно было засечь эту реакцию.
      Дройд предупредил, что скоро я отключусь. Я немного повертелся, пытаясь найти оптимальную позу, в которой моему бессознательному телу придется провести много часов.
      – Ты готов, Тим?
      – Да, если в ответ ты окажешь мне одну услугу…
      Похоже, робот предполагал, что я потребую какую-нибудь чушь вроде денег, славы, женщин и детей, мороженных, пирожных и полвселенной в придачу. С шахматами и гейшами… Потому что, когда я всего лишь попросил его научить меня изменять цвет стен… В общем, дройд еще раз доказал, что глаза, лицо, мимика – все это абсолютно не обязательно для выражения эмоций. Достаточно просто иметь собеседника с воображением.
      На секунду мне показалось, что ему и впрямь было легче задолжать мне полвселенной…
 
      Несмотря на все мои старания, тело затекло полностью, и шевелиться было попросту больно. Что естественно, учитывая, что это состояние кардинально отличалось от здорового сна. В общем, я был готов послать робота к черту и завалиться спать, чтобы хоть как-то привести себя в норму.
      – Тим, как самочувствие?
      – Отвратно. Сколько времени…
      Говорил я тоже с трудом. И с неохотой.
      – Сколько времени это заняло?
      – Несмотря на скорость пролистывания и тот факт, что я выбирал только ключевые образы… Около двух суток. Твой мозг все еще не до конца восстановился, поэтому продолжать было бы самоубийством.
      – Я рад, что ты не продолжил…
      Вместо плотных чешек, которые я носил в медблоке, ноги наткнулись на пушистые тапочки, которые тут же принялись отогревать и массировать ступни. Хоть какие-то дети кибернетики все еще помогают людям, а не пытают их расспросами и сомнительными экспериментами. Дройду, при всей его сверхинтеллектуальности и гипермудрости, было чему поучиться у этих тапочек.
      – В общем, Тим, я нашел зацепку. Несколько образов…
      Я вскинул руку, чтобы его остановить. Не рассчитал и врезал ему по голове. Я бы обрадовался этой случайности, если бы не отбил себе руку.
      – Эммади… Я рад, что ты нашел зацепку и теперь сможешь выяснить все, что тебе нужно. Только без меня, ладно? Я хочу поспать.
      – Неужели тебе не любопытно?
      – Любопытство сгубило кошку.
      – Кошек сгубил вирус «Берсерк-4» за четырнадцать лет до наступления космической эры. Вместе с большей частью земной фауны. Тебе правда все равно?
      – Нет, конечно. Мне очень их жалко, и еще – пингвинов. И черепах.
      – Я про твое прошлое.
      Вот уж чего я не ожидал, так это того, что дройд упрется. Он получил то, что ему нужно, – чего он теперь от меня хочет?
      – Да, Эммади, мне все равно…
      Дройд откинулся на спинку стула, опустил руки на колени… Для идеальной позы «знаешь, Тим, я тут думал» ему не хватало только посмотреть куда-то вдаль. Техноид посмотрел куда-то в даль трехметровой комнаты и произнес:
      – Знаешь, Тим, у техноидов есть понятие меры равновесия. Оно означает, что ситуация под контролем, мы обладаем достаточным количеством информации, чтобы решить предполагаемые проблемы, а возможность всякого рода неожиданностей сведена к нулю. Суть в том, что до твоего появления мера равновесия выполнялась.
      – А потом пришел нехороший Тим и все испортил… Простишь ли ты меня когда-нибудь, о стальной памятник моему позору?
      – Тим, ты внес неизвестность. Слишком много, чтобы возможно было все просчитать.
      Я повернулся к стене и накрылся одеялом.
      – Бледно-фиолетовый.
      Дройд вышел, а я уставился в «перекрашенную» стену и попытался представить себе, что я – Дюймовочка, засыпающая в бутоне фиалки.
      Надо ли говорить, что это не помогло…
 
      Я провалялся на кровати около часа, пытаясь заснуть. «Сон бежал меня…» Похоже, дройд все-таки добился своего – мысли о «прошлом мне» не давали покоя. В конце концов, они сконцентрировались на одном слове. Оно не выходило у меня из головы уже второй день, и я никак не мог понять почему.
      Осторожно, словно опасаясь, что планшетка откусит мне руку или ударит током, я набрал словечко в поисковике. Букву за буквой – как будто медленно опускаясь в темный омут у себя в голове…
      Отсылаю запрос… Касаюсь пальцем единственной ссылки и тут же одергиваю руку.
      Текст страницы плывет перед глазами, потом включается голографер, и передо мной возникает полупрозрачная девушка. На этот раз – это точно не рекламная программа.
      Чуть раскосые ультрамариновые глаза, ослепительно-белые волосы, падающие за плечи, пурпурное шелковое платье до колен…
      Она улыбается мне уголками губ…
      Глаза тут же привычно сокращают размашисто написанное на экране имя. Ки-Саоми. Оми. Я звал ее Оми…
      Стоп.
      Я выключил планшетку. Это просто прошлое. Чужое прошлое.
      Пару раз глубоко вздохнув, я попытался представить, что я вообще не включал терминал, не входил в сеть и, самое главное, не задавал поиск на это чертово завязшее в голове слово.
      «Принцесса».
 
      Надо ли говорить…
 
      Куда отправляется человек, только что вышедший из медблока, тюрьмы, плена, после развода с женой, расплаты с кредиторами, исповеди – в общем, оказавшись на свободе? Конечно же, в бар. Я вывел на терминал карту лайнера, нашел вожделенное питейное заведение и отправился в свой первый «выход в свет».
      Бодро переступив порог, занавешенный ароматной сиреневой дымкой, я остановился как вкопанный.
      Бар… он поражал воображение. Огромное помещение, где можно было запросто разместить звено боевых яхт, было забито посетителями. Они сидели, стояли или просто висели в воздухе у светящейся барной стойки. Метров двадцать она шла на уровне груди, а потом, словно волшебная тропинка, спиралью уходила под сводчатый потолок. Остальные противники трезвости расположились за столиками – низкими, высокими, круглыми, квадратными, мягкими, прозрачными, желеобразными… Одни столики стояли неподвижно, другие опоясывали дефилирующих посетителей, третьи преданно за ними бегали. Располагались эти предметы мебели как на полу, так и на стенах – там менялся вектор гравитации. Несколько столиков, заключенных в прозрачные сферы, летали над головой, изредка пересекаясь с кишащими в воздухе светящимися голографическими чудовищами.
      Больше я особо ничего не разглядел – в зале было довольно темно. «В кафе-баре нашего лайнера всегда царит приятный романтический полумрак». На деле это означало, что ни черта не видно на расстоянии вытянутой руки. Идешь, натыкаясь на мебель, наступаешь на ноги, извиняешься… Стоило захватить с собой торшер из каюты.
      Я пробрался на ощупь чуть дальше в зал, подыскивая незанятый столик. Для моего впечатлительного сознания будет безопаснее покамест избежать всяческих излишеств. Для начала пусть будет простой круглый столик. Неподвижный, не ведущий с тобой задушевных бесед, не флиртующий и не поющий похабных частушек.
      – Эй!
      Я обернулся на звук и увидел девицу в полупрозрачном голубом платье, энергично махавшую мне рукой. Убедившись, что она машет именно мне, я пробрался к ее столику.
      – Садись, чего стоишь?
      Я неуверенно сел в соседнее кресло. Если мы с ней были знакомы… Дурацкая получится сцена. Уж лучше пусть она просто ищет компанию.
      Девица молча меня разглядывала, а я никак не мог придумать, что сказать… Поздороваться? Идиотизм. Представиться, сделать комплимент, поговорить о погоде? Погода в космосе – очень остроумно. Может, ей выпивку заказать – вон стакан вроде пустой… Эммади был прав – я еще долго буду впадать в ступор в любой жизненной ситуации… Хотел же посидеть спокойненько в одиночестве, напиться и трезво взглянуть на то, что со мной стряслось.
      – Что-то я тебя здесь раньше не видела. Ты пристыковался недавно?
      – Да… Недели две назад.
      Как себя вести я так и не придумал, поэтому решил следовать древней поговорке: если не знаешь, что говорить, – говори правду.
      – Ясно. А я тут со старта – уже со скуки на стенку лезу. Залезаешь, а там тоже скука, только вектор другой…
      Сверху спикировало голографическое чудище и, нырнув в стоящий на столике пустой бокал, осыпало нас снопом зеленых искр. Я с непривычки отпрянул, вызвав сдавленный смешок своей собеседницы. Зато вспышка света позволила хоть немного ее разглядеть. Вполне хорошенькая девушка, на мой неискушенный взгляд. Конечно, пластические коррекции и наноперестройка не оставили шансов дефектам внешности, но почему-то мне казалось, что эта девушка не прибегала к подобным услугам. Она не была ни «красивой», ни «яркой». Просто милой. Мягкая, едва заметная, улыбка, густые темные волосы, свободно падающие на плечи… Куда изящнее вычурных причесок леди за соседними столиками. Из-за этого блока с эпосом я стал несколько… архаичным что ли. Мне нравилось, что она больше напоминает предводительницу корсаров из той забавной истории о сокровищах, чем среднестатистическую современную модницу.
      Мы все сидели и молча разглядывали друг друга. Я по-прежнему не знал, что говорить, а потом с ужасом понял, что вообще не представляю себе, как знакомятся с девушками, как разговаривают. Я имею в виду сейчас.Каков «регламент»? Я не успел поинтересоваться у своей «большой энциклопедии» перед тем, как она заблокировалась, поэтому все, что у меня есть, – куча предположений, почерпнутых из все того же эпоса. Пожуем бетель, плюнем друг другу под ноги или разделим воду?
      – Слушай, а где ты пропадал все это время? Может, тут есть какое-нибудь местечко поинтереснее этого дома скорби? Подпольное казино, арена для кровавых боев или нормальный бордель, кроме государственной скукотищи?.. Выкладывай!
      Я прокашлялся. А я-то думал, что мы сейчас попьем чаю, оттопырив мизинцы, и будем обсуждать последнюю книгу Голсуорси-бета. Даже заготовил пару фраз из «Пикника в раю» и пару самых смешных ляпов программно воскрешенного писателя… Вот вам и «пиквик клаб». Впрочем, так ли я огорчен?
      – Ну? Или не доверяешь?
      – Э-э-э. Я в медблоке лежал. Мне ногу отрубленную восстанавливали.
      Девица прямо загорелась…
      – Какую?
      – Вот эту.
      Она беспардонно задрала мне левую штанину и внимательно изучила злополучную конечность, пытаясь найти границу среза. Потом она заметила татуировку.
      – Тим?
      Я кивнул.
      – А я Ванда.
      Я аккуратно пожал протянутую руку. Девица улыбнулась еще шире и откинулась обратно на спинку кресла.
      – Так кто отрубил тебе ногу? Или ты сам нечаянно? Такое бывает…
      Она захихикала.
      – Да нет, я…
      – А то смотри, я могу подучить, чтоб больше не повторилось. Ты не смотри, что я с виду такая хрупкая да безобидная, я вообще-то первое лезвие Империи…
      С этими словами она достала визитку и активировала ее – в воздухе передо мной повисло голо: «Учитель фехтования первой категории», номер, адрес в МИСС и прочее… Я уважительно закивал, пытаясь не обращать внимания на имя, светившееся серо-зеленым прямо посреди голо. Элиза Роли.
      Ванда с довольным видом убрала визитку, потом заметила выражение моего лица и обиженно сказала:
      – Это моявизитка. А Элиза – творческий псевдоним.
      Я не удержался.
      – Почему не Стар Гордон, к примеру?
      Ванда скривилась.
      – Видишь сходство? Она же была стервой. И старухой к тому же.
      Честно говоря, больше всего меня удивило то, что она поняла, о ком я. Хотя, вполне возможно, и не поняла. Мало ли кто мог воспользоваться громким именем сказочного персонажа…
      Девушка по-прежнему смотрела на меня настороженно.
      – Ты мне не веришь. Ладно – сам напросился.
      Она вывела на столешницу меню и торопливо отстучала несколько команд – я так и не смог понять, что она делает, пока из столешницы не ударили вверх две тонкие струи стекла. Ванда схватила свою «шпагу» – прозрачный стержень с удобной рукоятью – и несколько раз воинственно ей взмахнула.
      – En guard, милорд.
      Конечно же, она атаковала первой. Удивительным оказалось то, что мне удалось отразить удар. И второй. С третьим вышло посложнее – «шпага» просвистела прямо у моего лица – но все же… Дальше я не считал, сосредоточился на том, чтобы следить за прозрачной молнией, порхающей прямо передо мной и не дать ей до себя дотронуться. У меня рябило в глазах, и с непривычки заныла кисть – но я справлялся.
      Секунд через тридцать все было кончено. Кончик моей «шпаги» уткнулся Ванде 6 грудь. Она медленно перевела на него удивленный взгляд. Я смутился и переместил острие ближе к солнечному сплетению. Попал в декольте. Смутился еще больше и отвел «шпагу». Ванда хмыкнула еще раз – я только сейчас заметил, что острие ее «благородного клинка» приятно холодит мне горло. Смотрела она при этом по-прежнему вниз. Ну что ж, туше, взаимно…
      – Похоже, тебе и впрямь не нужны мои уроки.
      Можно было и поддаться даме… Но кто же знал, что я был таким хорошим фехтовальщиком?
      – Это не мемо-пакет навыка, могу поклясться, – нет типичных микропауз, да и стиль слишком вольный… Кто же отрубил тебе ногу, если ты неплохо владеешь оружием, да еще и имел роскошь научиться этому самостоятельно?
      – Хм… Мемо-грабители.
      – «Пиявки»?
      – Ну да…
      – Хьячи!
      – Что?
      – Ну… классно. Настоящие приключения, настоящие противники. А я вот совсем потеряла форму – всё зал и эти нелепые ученики… За твою ногу надо выпить! И за знакомство…
      Почему бы нет? В конце концов, за этим и шел. Интересно, что еще Ванде придет в голову, если она выпьет? Поплавать в вакууме, угнать лайнер, переписать программу столиков, чтобы они кидались на посетителей? Уверен – будет весело.
      – Я мигом. Ты что предпочитаешь?
      – «Сори», если можно.
      Ляпнул, проводил девушку взглядом, еще раз посетовал на полумрак, и только потом до меня дошло. «Сори»? Какое еще «Сори»? Откуда я взял это слово? Похоже, всплыл кусочек моей разграбленной памяти. Да уж, большой улов – название любимого напитка. Ключ к тайне личности! Лучше б имя свое вспомнил, алкоголик. Хотя это может оказаться и не память, а опять сказки нашептывают.
      Ванда тем временем уже вернулась с неким спиралевидным сосудом и, развалившись в кресле, разливала напиток по бокалам.
      – Уговорила бармена потрудиться. Напиток богов, умопомрачительная штука. Особенно третье послевкусие, из-за шквачей – они по рецепторам током долбят. Только они должны быть свежепойманные и, желательно… самки…
      На последнем слове она выразительно заморгала ресницами. Видно было даже в «полумраке». Тени для век были флуоресцентными – никакого торшера не надо.
      Я неловко подхватил бокал с пенящейся оранжевой жижей и присмотрелся к напитку. Света не хватало, но, клянусь, в жиже что-то плавало. То есть само. То есть живое. Шквачи, говорите?
      – Ты чего не пьешь? А, конечно, извини дурочку невоспитанную. Тост! За прекрасных дам! Пойдет? А хочешь, я стану твоей дамой сердца? А можем вообще пожениться. Здесь женят по любому из семнадцати официальных обрядов, даже по десятку неофициальных. Мне бармен шепнул – совсем недорого.
      Она рассмеялась, я счел за благо промолчать. Мы энергично чокнулись, чуть не расколов тонкие бокалы, и сделали по глотку. На вкус напиток оказался таким же странным, как и на вид – я и впрямь почувствовал слабый укол током и мягкую свежесть. Потом ее смыло волной теплоты и, наконец, накатило упомянутое моей новой знакомой третье послевкусие – вяжущая рот сладость. Действительно, весьма неплохо.
      – Так, а теперь рассказывай – как ты дрался с теми подонками и всех победил…
      Приехали. Может, соврать? А то возьмет да уйдет – ей ведь герой нужен, а не неудачник. Можно позаимствовать пару сцен из сборника эпоса – я даже припоминаю парочку, где парень рубился с «пиявками». Его там, правда, убили – но это ведь можно и поправить… Нет, милорд Тим, решил правду говорить, так говори до конца. Девушка ждет.
      – Э-э-э. Видишь ли, вряд ли я их победил…
      – Как вряд ли? Ты что, не помнишь?
      – Конечно, не помню – они же мне мозг отформатировали начисто.
      – Так, ты подожди… Это как? А с кем же я тогда напиваюсь? Если ты пустышка, то…
      – …То должен лежать в холодильнике с остальными пустышками. Так и должно было случиться. Но после загрузки мемо-блока тело обрело новое сознание… Вообще, это сложная история. Никто толком не знает, как так вышло…
      – Так ты что, получается, новорожденная личность?
      – Ну да.
      Она присвистнула.
      – Ну, ты даешь…
      – Хьячи?
      Она улыбнулась вслед за мной.
      – Точно.
      Забавно. Оказывается, все, что на меня свалилось, может повышать кому-то настроение. Ей вон скучно, а я – ни семьи, ни ноги, ни памяти, за душой ничего – не жизнь, а полное хьячи.
      – Знаешь, Ванда, ты первая, кого я встречаю, кто так позитивно относится к подобным событиям.
      Это я хорошо сказал. Особенно учитывая мой богатый опыт общения.
      – Хотя, если честно, ты вообще первая, кого я встречаю… Поэтому сравнивать мне не с кем.
      Ванда снова восторженно заморгала.
      – Так мне выпала честь быть первым в твоей жизни опытом Контакта?
      Я смутился.
      – Тогда давай – открывай бортовой журнал, пиши: звездная дата…
      Она села неестественно прямо, сделала каменное лицо, потом снова расслабилась.
      – Черт, я забыла какое сегодня число.
      Я пожал плечами. Ванда махнула рукой, чуть не скинув спиральную бутылку со столика.
      – Дата неизвестна, местоположение неважно. Мы встретили иную форму разумной жизни. Долгожданный момент первого контакта настал. Мы переживаем ответственный момент для всей истории… Форма жизни имеет вид…
      Она требовательно посмотрела на меня, с трудом сдерживая смех. Я улыбнулся.
      – …не особо разумный, зато весьма соблазнительный.
      Я думал – обидится, но «форма жизни» расхохоталась. Я продолжил.
      – Не враждебный, расслабляющий и дезориентирующий. Капитан приказывает сблизиться, но быть начеку.
      Вот уже чего не собираюсь, так это быть начеку. Я медленно наклонился вперед…
      – Иду на сближение…
      Наши лица оказались совсем рядом. Нет, все-таки она чертовски хорошенькая…
      – До контакта три секунды, две…
      Она улыбается и чмокает меня в губы. По-детски, едва уловимо, но я падаю обратно в кресло, пытаясь выровнять участившееся дыхание. Ванда подводит черту:
      – Контакт прошел успешно… Для обеих сторон.
      Улыбается и моргает своими подсвеченными глазами. С длинных ресниц срываются искорки. Тоже изощренная косметика, или я уже настолько пьян?
      Ванда разливает остатки вина по бокалам, пустая бутылка тонет в столе, а через секунду появляется обратно – уже полной. Прекрасный вечер. Просто сказка.
      – А чем ты собрался заниматься? В свободное от контактирования время…
      – Ты, кажется, предлагала пожениться?
      Она расхохоталась.
      – А пока меня не встретил – никаких планов не было?
      – Ну, напиться собирался… Потом сыграл бы в шахматы на свое тело, выиграл пару галактик, поставил бы всем выпивку за свой счет и спать лег. А перед сном потушил бы к чертям все звезды. Надоели – светят и светят…
      Я подался вперед и взял свой бокал. Ванда прочистила горло.
      – Правда? Заманчиво…
      Похоже, я ее вверг в некоторую прострацию. А что, разве люди разучились пороть чушь? Эволюция, Тимми…
      Ванда осушила бокал залпом и встряхнула головой, растрепав гриву своих темных волос.
      – Кстати говоря, миледи Ванда, вы играете в шахматы?
      Она наклонилась к столику, медленно наполнила свой бокал и бросила на меня наигранно-томный взгляд.
      – Ты так спешишь проиграть мне свое тело?
      – Такой девушке – не жалко.
      – А если выиграешь? У меня нет ни одной галактики.
      Она вздохнула, и я поспешил ее успокоить:
      – Ты не волнуйся, я плохо играю.
      Ванда закинула ногу за ногу, откинулась на спинку кресла и принялась рассматривать меня сквозь бокал. Приценивается?
      – Не, давай лучше и впрямь поженимся. Так риска меньше. Если, конечно, не выяснится, что ты уже женат и твоя супруга не явится, чтобы нарезать меня дольками к чаю…
      Я усмехнулся.
      – Ты же первое лезвие Империи!
      – Ах да… Я забыла.
      Ванда сделала пару глотков и рассмеялась.
      – После того как ты меня победил, это звание по праву твое.
      Я смутился.
      – Это была ничья. Поэтому первое лезвие по-прежнему остается за тобой.
      – Не скромничай. Слушай, так как же вышло, что первое… ну или второе лезвие Империи скрутили «пиявки»? Давай, с подробностями, мне же интересно.
      Откуда мне знать, как это вышло? Меня тогда еще и в помине не было.
      – Не знаю, Ванда. История, покрытая мраком. Я не знаю ни как они меня скрутили, ни зачем. Я не знаю, как мой корабль там оказался, откуда и куда я летел. Я не знаю ни чем я занимался, ни где жил. Я не знаю даже своего имени. Теперь понимаешь – мне сложно что-то о себе рассказывать.
      – Но имя, ты же…
      – Я узнал его точно так же, как ты, – посмотрев на татуировку. Но кто сказал, что это мое имя? Может, это имя дорогого мне человека или просто девиз или фраза. Вернее, огрызок фразы – мы же не знаем, что было написано дальше.
      Ванда удивленно подняла брови.
      – А… Ногу не нашли?
      Я усмехнулся – эта мысль не приходила мне в голову.
      – Нет. Вдруг «пиявкам» нужна была именно она?
      – Но ты пытался наводить справки, искать в МИСС и прочее? Может, твое сознание и появилось по необъяснимым причинам, но тело-то не могло возникнуть ниоткуда.
      – Меня подобрали на выходе из Лиденской системы – почти перед самым прыжком. В портах Лидена-4 и Лидена-5 мой корабль не появлялся. Никаких следов в записях – не только о посадке, но даже о входе в систему, хотя это должно регистрироваться. МИСС не среагировала ни на мою ДНК, ни на мое голо – ни одного человека, похожего на меня нет ни в розыске, ни в общей базе.
      Она кивнула и поскребла пальцем бокал. Мы замолчали. Над нашим столиком зависла голограмма ангела и укоризненно на нас посмотрела. Я усмехнулся – кто-то весьма оригинально интерпретировал французскую поговорку. Похоже, пока мы не возобновим беседу, эта штука никуда не денется. Я пристально посмотрел на пернатое создание и продолжил.
      – В общем, вероятнее всего я прибыл не из Империи.
      – Малые Миры?
      – Да.
      Ангел одобрительно улыбнулся и растаял в воздухе. Я вздохнул с облегчением. Никогда больше не буду молчать.
      – С Братством Косс у нас общая сеть – проверили. Ничего. А с остальными мирами у Империи отношения несколько… натянутые. Не хочется лишний раз афишировать, что я не местный.
      – И как ты собираешься попасть домой?
      Я допил оставшийся в бокале коктейль. Домой…
      – Ванда, ты какие-нибудь анекдоты знаешь?
      – Что?
      – Ну, анекдоты. Сидим в баре, познакомились, мило напиваемся… А вместо скучных разговоров можем потравить анекдоты. Ну, например, корабль летит себе, летит, и тут его начинает засасывать в черную дыру. Штурман прибегает в рубку и кричит: «Капитан, мы не вырвемся, теперь корабль будет вечно приближаться к черной дыре, а мы все здесь состаримся и умрем!» Капитан, со вздохом облегчения: «Ну, наконец-то, хоть какая-то определенность в жизни».
      Ванда никак не отреагировала. Да, пороть чушь тут и впрямь больше не принято.
      Я вздохнул.
      – Ты не понимаешь, Ванда…
      – Ну так объясни.
      Она решительно взяла бутылку и наполнила свой бокал, потом подалась вперед, чтобы наполнить мой.
      – Объясни… Если можешь конечно.
      Ванда облокотилась на спинку моего кресла и приготовилась слушать. Черт, как ей объяснить то, что я сам не до конца понимаю?
      – Ну, хорошо… – Пара секунд собраться с мыслями. – Давай ты все это как-нибудь представишь – вот ты просыпаешься в медблоке, не знаешь, кто ты, где ты, – у тебя тело взрослого и сознание младенца. Когда ты смотришь на что-нибудь, и пытаешься понять, что это, мозг взрывается от подсказок. Выдает все, что нашел похожего, – и в мемо-блоке, и в этом нелепом сборнике сказок. Это, вверху, потолок – потолок белый, «сорвите белый флаг», «он был белым и глаза его», «потолок порядком облупился, она насчитала семнадцать трещин…», «…ты решил, что это твой потолок?» Поток образов, новых понятий, и когда ты пытаешься понять, что такое «флаг», сколько это «семнадцать» и так далее – тебя накрывает следующей волной. Ты теряешь сознание от перенапряжения, потом приходишь в себя, и все повторяется. Раз за разом. Потом мозг начинает ориентироваться в базовых понятиях – к счастью, в палатах не так много цветов, предметов, звуков, запахов… И постепенно, кроме головной боли и провалов, слова начинают приносить смысл. Становятся речью.
      Тебя торопят, заставляют вести дневник, чтобы упорядочить мысли, научить концентрироваться. Сначала ты диктуешь вслух, но это сложно – собственный голос пугает тебя. Твой мозг знает язык, тело умеет артикулировать и напрягать голосовые связки, вот только ты – то, что называется «личностью», той частью твоего сознания, которая называет себя «я», – вот оно ничего не умеет и не понимает. Тогда ты пробуешь набирать вручную – тыкать пальцами в буковки на экране гораздо спокойнее. Тебе это даже кажется забавным. Буквы смешные. Как черви, бабочки, натры, на-се-ко-мые – ты пишешь длинные слова по слогам, иначе ты не можешь их читать.
      А потом тебя выпускают, коротко пояснив, что как только ты выйдешь из палаты, ты увидишь много нового. Слишком много нового, и шока тебе не избежать. И действительно: ты приходишь в бар и застываешь на пороге. Потому что твой мозг в качестве информатория почему-то предпочитает сборник эпоса мемо-блоку, и все твои представления о барах – это ковбойские салуны, придорожные трактиры, захолустные постоялые дворы, и тебя действительно шокирует то, что на входе нет коновязи, не воняет потом и спиртом, пол не заплеван и не залит прочей мерзостью, никто не дерется и не вылетает из окон. Все мирно сидят на стенах, порхают в воздухе и говорят с мебелью. Ты все это знаешь, знаешь принцип работы гравитатора, ты даже можешь собрать его вслепую, вот только почему-то абсолютно забываешь про это. И продолжаешь черпать информацию из сборника эпоса.
      А потом, прямо там, в этом баре, тебя подхватывает незнакомая девушка, заводит с тобой разговор, завидуя твоей «интересной» и насыщенной жизни. Она задает вопрос, а почему бы не разузнать, кем ты был тридцать семь лет, почему бы не улететь «к себе» домой и не жить прежней жизнью… А ты никак не можешь понять, как это – отправиться к женщине, которую любил и, наверное, любишь до сих пор, вот только не знаешь за что. Точнее – кого. Потому что ничего не помнишь о ней. Не помнишь первого поцелуя, не помнишь ссор, не помнишь, как вы засыпали в одной постели, как проводили вечера и спорили насчет имен будущих детей. Ты не помнишь ни свадьбы, ни сколько было родственников и друзей. И самих родственников и друзей ты тоже не помнишь, и как друзья стали друзьями, и кто не пришел, и почему… Даже если они будут думать, что ты по-прежнему тот самый, просто потерявший память, все равно вас с ними ничего не связывает, кроме этого перешедшего по наследству тела. Ты криотурист, не более, и не имеешь к его семье никакого отношения.
      И последнее, чего ты не понимаешь, – как все это объяснить человеку, который сидит напротив. Человеку, успевшему – просто из-за того, что он был первым, – стать для тебя важным. Единственным. Семья, друзья и родственники в одном милом личике. Потому что, по сути, больше у тебя и впрямь никого нет.
      Я замолчал, потом глотнул из бокала, промочил пересохшее горло. Ванда присела на подлокотник моего кресла.
      – Единственная причина, по какой я пытаюсь выяснить, кем я был, – чтобы сообщить его семье обо всем, что случилось. Хотя, конечно, все это чушь. Кому от этого станет лучше? Скорее уж нужно брать корабль и отправляться вдогонку за «пиявками». Возможно, они сохранили его сознание и еще можно что-то сделать. Если нет…
      Ванда съехала с подлокотника мне на колени. Я почувствовал ее запах – тонкий и свежий, – он вызывал в голове картинки зеленого луга, покрытого только выросшей травой.
      – Теперь ты понимаешь?
      Она повернулась ко мне и теперь пристально смотрела в глаза, теребя упавший на ее лицо локон. Только сейчас я разглядел крохотную изумрудную змейку у нее на мизинце, живое кольцо. Оно задерживалось на каждом пальце не больше пары секунд, потом переползало на следующий.
      Ванда по-прежнему молчала и смотрела куда-то вниз.
      – Эй…
      Она вдруг обвила мою шею руками и жадно поцеловала. Это было так неожиданно, так… жарко. Я упал в этот поцелуй, что есть сил держался губами за это мгновение, все остальное растаяло, плавало вокруг, пахло ванилью, и мятой, и свежей травой. Я зажмурил глаза, пытаясь ухватиться за хвост этого чувства, не отпускать…
      Первый поцелуй длится вечность, кончается внезапно и навсегда… Ванда отстранилась.
      – Прости, что-то я… Наверное, слишком… В общем, забыли.
      Воспоминание о поцелуе таяло, влага ее губ испарялась с моих… Ванда встала и пересела в свое кресло. Потом протянула мне полный до краев бокал, и я рассеяно взял его. На секунду наши пальцы соприкоснулись, и в голове снова повис туман.
      – Слушай, а что это за история со сборником эпоса?
      Не знаю, было ли ей действительно интересно, или она просто опасалась очередного прилета ангела. В любом случае, нам и впрямь нужно менять тему разговора.
      – В общем, по ошибке мне вместе с мемо-блоком закачали кучу волшебных сказок, древних преданий, героических саг – вообще всего, о чем человечество мечтало и фантазировало за время своего существования.
      Она улыбнулась.
      – Здорово. Всякие принцессы, драконы, благородные рыцари, да?
      – В том числе. Знаешь, это забавно, что древние сказки, которым уже тысяча лет, все еще помнят. Хотя уже забыли и те времена, и ту жизнь… Ты вот знаешь, что такое «веретено»?
      – Ну, такая вытянутая штука, на этот лайнер похожа.
      – А зачем она нужна была?
      – Что-то связанное с одеждой. Нитки на ней делали…
      – Делали… Генерировали… Ты знаешь, что такое «прясть»?
      – Тим, кончай, ты меня дурой выставляешь.
      – Прости…
      Я сделал пару глотков и поставил бокал на столик.
      – Интересно, что ты вспомнила именно про рыцаря, дракона и принцессу – это ведь всего лишь небольшая часть европейских сказок. А ведь есть еще японские, индейские, русские, китайские, индийские, не говоря уже о большей части европейских, которая никоим образом не затрагивает наш треугольник. Всякие «девочка со спичками» и прочие ужасы. Но о них, в отличие от вышеупомянутой триады, почти никто не слышал.
      – Почему?
      – По нескольким причинам. Огромная доля этих сказок «объясняла» людям мир вокруг них, природу вещей… Ну например, филиппинский народ табалои считал, что борода у женщины не растет, потому что ее оторвал муж, чтобы, пока женщина кормит ребенка грудью, она не выколола ему глаза…
      Ванда прыснула от смеха. Пример я, конечно, выбрал тот еще.
      – Понятное дело, что сейчас уже странно читать про твердое небо и дырочки-звезды. Вторая причина исчезновения львиной доли эпоса малых народов в том, что они жили в отрыве от цивилизации – в горах, во льдах, в пустыне или на островах, – и «цивилизованным» людям было сложно понять реалии их жизни, образ мысли, выдвигаемые ценности.
      – Тим, а ты студиозам лекции не читаешь на эту тему?
      Я смущенно почесал в затылке.
      – Нет пока…
      – Прости. Так получается рыцарь, спасающий принцессу от злого дракона, – это самое понятное для цивилизованных людей?
      – Да. Такие сказки демонстрируют упрощенные максимы. Есть Рыцарь, как воплощение справедливости, силы и ума – таким приятно считать себя, ну или хотя бы себя в будущем. Есть Дракон как воплощение опасности, несправедливости, проблем – в общем, всего отвратительного в мире, включая мигрень и плохую погоду. И есть Принцесса как воплощение красоты, мечты, идеала, которую нужно спасти от того же Дракона. И все это триединство постоянно ошивается в районе Самой Высокой Башни… Которой, как и Дороги Доблести в реальности не было и нет.
      Ванда улыбнулась.
      – Почему ты так уверен?
      – Потому что здесь не бывает прямых дорог.
      Она удивленно подняла брови, потом рассмеялась.
      – Что-то мы как-то… Трезвеем, наверное. Надо бы напиток сменить вверх по градуснику, а то сейчас совсем заскучаем. Ага?
      Я рассеяно кивнул. Ванда вывела винную карту и теперь постукивала по столешнице, намешивая очередной безумный коктейль. Подсветка озаряла ее сосредоточенное лицо, каждую секунду расцвечивала ее фигуру по-новому. Ванда бросила на меня короткий взгляд, видимо с намерением уточнить мои вкусы, но, заметив, как я на нее смотрю, быстро опустила глаза. Мне показалось, что она покраснела. А может, это был просто очередной блик…
      – Ну вот, это вроде неплохо. Пробуй.
      Я неуверенно взял бокал с густой синей жидкостью. Так и тянуло сначала его понюхать, но я сдержался.
      – Так на чем мы остановились?
      – За случайные встречи, Ванда.
      Ванда подалась вперед, пытаясь дотянуться до моего бокала, но я поймал ее рукав и сплел наши руки. Не знаю, пьют ли еще на брудершафт, но Ванда вроде была не против. Стоять нагнувшись ей было явно неудобно, поэтому я осторожно обнял ее за талию и усадил на подлокотник. Мы медленно выпили до дна и опустили бокалы. Ванда мимолетно чмокнула меня в губы и бросила свой бокал на столик. Я был уверен, что он снова разобьется. Нет… Зазвенел, останавливая вращение, замер. Ловко.
      – А не пригласишь ли ты даму на танец?
      – Но я не умею.
      – Приглашать?
      – Танцевать.
      – И слава богу. С профессионалами скучно. Загрузят себе мемо-пакет и танцуют. С такой рожей, как будто всю жизнь тренировкам посвятили. И все – одинаково, представляешь? Так смешно… Пошли. Я буду вести.
      Ванда схватила меня за руку и потащила в глубь зала. Темнота ее не смущала абсолютно – она бежала со всех ног, ни на что не натыкаясь. А мне только чудом удавалось сохранять равновесие и ни разу не загреметь.
      Мы выбежали на какой-то свободный пятачок между столиками, и я с ужасом обнаружил, что других танцующих там не было. А значит, затеряться в толпе не получится, придется позориться у всех на виду… Я уже всерьез подумывал ретироваться, но потом плюнул. Будь что будет.
      Ванда вывела на ближайший столик меню, нажала несколько кнопок и из столешницы выплыла пара тонких серебристых перчаток. Правую она тут же натянула на свою руку, а левую протянула мне. Я аккуратно надел ее, по-прежнему не особо понимая, к чему все это. Ритуальная одежда? В комплекте вы также найдете головной убор из перьев и набедренную повязку…
      Она поманила меня пальцем, и перчатка потянула меня к ней. Ванда обняла меня свободной рукой. Я положил дрожащую ладонь на ее талию. Уже за это ощущение теплой нежной кожи под тонкой материей, за то, что я мог так близко видеть ее лицо, вдыхать ее запах, я был готов на любой позор.
      Ванда улыбнулась, еще сильнее прижимая меня к себе. Я попытался вставить какую-нибудь скабрезную фразочку по этому поводу, как вдруг пол ушел у меня из-под ног. Оказалось, генераторы гравитации работали только на «дне» помещения, а выше шла невесомость… Но, черт возьми, Ванда прыгнула, без особого напряжения преодолевая два метра вполне нормального притяжения со мной в охапке. А с виду такая хрупкая девушка…
      Мы неслись все выше и выше, и я наконец увидел остальных – они танцевали в невесомости, парили, вращались, носились с бешеной скоростью. Поодиночке, парами, даже целыми хороводами. Зрелище захватило меня настолько, что я даже не сразу сообразил, что мы уже влились в этот общий танец. Ванда, похоже, решила меня пожалеть и первое время мы просто кружили в неком подобии воздушного вальса.
      Едва заметно, ненавязчиво звучала музыка. Казалось – для каждого своя. Пока мы кружились медленно, мне слышалось что-то лиричное, щемящее. Стоило Ванде чуть ускорить вращение, темп музыки сменился, добавилась перкуссия. Музыка заставляла двигаться все быстрее.
      Ванда чуть повернула наши сцепленные руки, и мы начали стремительно набирать скорость. Ванда смеялась – она явно решила сделать мой первый танец запоминающимся… Она перегрузки учитывает? Тело поочередно сминало то с одной, то с другой стороны, желудок бунтовал и карабкался вверх по ребрам.
      Ванда расхохоталась, и мы нырнули в безумное пике… На этом она не остановилась – у самого пола мы развернулись и с огромной скоростью понеслись вверх, лавируя между остальными парами. Правда, из-за того, что мы вращались, Ванда далеко не всегда видела, куда летит. Временами я ощущал, как полы чьей-то одежды хлещут меня по рукам и лицу, но надо отдать ей должное – мы так ни в кого и не врезались.
      В конце концов нас раскидало в разные стороны. Я потерял ее из виду, пока не догадался согнуть указательный палец, надеясь, что это и впрямь отдает перчаткам сигнал к сближению. Через пару секунд Ванда врезалась мне в спину, и мы кувырком полетели вперед. Она обвила меня сзади ногами, пытаясь удержаться. Полы невесомого платья разметались, и я не мог оторвать взгляда от загорелой ножки, прикрытой только вьющимся янтарно-желтым стеблем. Когда мы наконец остановили вращение, я взмолился:
      – Ванда. Убери. Пожалуйста. Ногу.
      Она поняла меня правильно. Развернула к себе, одернула платье и вновь соединила наши руки. Вот только мелькнул в глазах какой-то озорной огонек, когда она в притворном смущении закусила губку, извиняясь за оказию.
      Принцип управления перчатками я худо-бедно понял и решил рискнуть. Я убрал ладонь с талии Ванды, потом дернул за руку, раскручивая ее, и отпустил… Вот что такое веретено, Ванда!..
      Она отлетела к самой стене и замерла в какой-то бальной позиции. Потом поманила меня пальцем и подхватила еще на подлете. Мы вновь закружились и рухнули в пике.
      Ее длинные волосы разметались и щекотали мне лицо. Сальто назад? Легкий поворот кисти… Мы кувыркались через голову, потом взмывали вверх, «прошивая» насквозь многочисленные хороводы и заставляя шарахаться медленно вальсирующие пары… У меня не всегда получалось удачно лавировать, но я упрямо наращивал скорость и бросал нас во все более рискованные кульбиты. Я входил во вкус…
      Через несколько минут безумных взлетов, падений и экстравагантных па Ванда запросила пощады. Если бы она меня не остановила, я, наверное, потерял бы сознание. Хорошо, что она сдалась первой. Хотя, возможно, она просто меня пожалела.
      Глаза у обоих были красные и счастливые. Черт с ними, с лопнувшими капиллярами, с тошнотой и дрожащим от перенапряжения телом…
      – Спасибо, Ванда.
      Вокруг нас кружился бешеный хоровод – мы замерли где-то в середине зала. Я по-прежнему обнимал ее за талию, прижимал к себе, чувствовал разгоряченное тело под тонкой тканью. Ванда улыбалась, но как-то странно. Не то обиженно, не то расстроенно.
      – Ты же говорил, что не умеешь.
      – Я и не умею. Я импровизирую. Или, может, это память тела…
      Я прикоснулся к ее щеке. Нежная кожа, горячий румянец… Мы смотрели друг на друга молча. И каждый улыбался чему-то своему…
      – Я хочу, чтобы ты стала моей дамой сердца, Ванда.
      Я вижу в ее глазах отражение своего лица, к которому я никак не могу привыкнуть.
      – Я вовсе не принцесса, рыцарь Тим…
      У нее странный голос. Отстраненный и немного мечтательный. Словно она говорит это только для себя.
      – Дракон, тать ночной, злая колдунья на пути рыцаря – это ближе…
      Грустная прощальная улыбка… И прежде чем я успеваю хоть что-то сказать, она переворачивается, ставит ногу мне на живот и легко отталкивается, оставляя свою перчатку в моей руке. Ванда падает вниз, я улетаю все выше… Теряю ее из виду. Как мне кажется – навсегда. Так и не успев ничего понять, я бросаюсь за ней, пикирую вниз…
      Не вижу пола, еле успеваю затормозить. Падаю, поднимаюсь, бегу, прыгаю через столы, через удивленные лица, через напитки и разговоры… Вылетаю из бара, по коридору, направо, теперь прямо…
 
      Я вернулся через пару часов. Один.
      Желание было одно – напиться.
      – Что будете заказывать?
      Фраза отдалась эхом сотен историй. Я поморщился. Я помню только одно название напитка.
      – «Сори»…
      За прекрасных дам, Ванда… И за идиотов, которые не могут их удержать.
      Тот напиток, который принесла Ванда… Не знаю, что это было, но не «Сори» точно… Настоящий «Сори» был прозрачным, никаких шквачей в нем не наблюдалось, и никакого послевкусия не было вообще. Ни третьего, ни первого.
      Гадость.
 
      – Что у нас дальше по списку?
      – «Белла», милорд Тим.
      – Давай!
      Бармен лихо подхватил пустой стакан и поставил передо мной очередной напиток. «Белла» искрилась, шипела и что-то тихо напевала. Хотя после «Августина» и бледного гномика, который заботливо поил меня с ложечки этим напитком богов, я уже не особо понимал, чьей фантазии – виноделов или моей – принадлежит тот или иной феномен. Зря я, наверное, но, когда Ванда ушла, мне было так одиноко… Поэтому идея изучить всю винную карту в алфавитном порядке показалась довольно привлекательной… Тем более мне нужен был новый любимый напиток, взамен этого дурацкого «Сори». Пока я нашел только один коктейль, вполне годный к употреблению. Правда, после того, как я обрадовался, что мне не дерет горло, сердце не замирает и на темечке не вырастают рога (как, например, после «Армагеддона»), я разочарованно обнаружил, что пью простую воду, немного отдающую лимонной кислотой и чем-то еще, абсолютно неуловимым. Коктейль носил судьбоносное название «Амнезия». Все верно: когда ничего не помнишь, тебе пусто, все немного кислит, и в голове витает что-то неуловимое, а ты никак не можешь понять, что. Этот коктейль завоевал мое сердце и серьезно претендовал на звание «любимого». Хотя я только на второй букве… Посмотрим что будет дальше.
      «А дальше я сопьюсь, вот что. К чертовой матери». Мысль пришла внезапно и, как ни странно, меня развеселила. Особенно тем, что выплыла из моего лба фиолетовым облаком и улетела к невидимому потолку, грязно ругаясь. Мысли у меня начали материализовываться после «Аристотеля». Парочка лежала у меня на коленях и что-то невнятно бормотала. Что это были за мысли, я уже не помню. Мысль о Ванде выглядела как Ванда, но весной не пахла. Пахла безнадегой. Она сидела рядом, демонстративно отвернувшись. На мои попытки заговорить – не реагировала, на попытки дотронуться – растворялась. Я разозлился и хотел было перестать ее думать, но пожалел. Просто отвернулся.
      – «Беовульф», милорд.
      Я и не заметил, как допил «Беллу». Ладно, «Беовульф» так «Беовульф», где наша не… Рюмка кипела и изредка вспыхивала, но к этим фокусам я давно привык, а вот…
      – Что это?
      – «Беовульф», милорд.
      – Нет, в нем. Что в нем плавает?
      – Шквачи, милорд.
      – Свежепойманные?
      – Только что из брюха.
      – Самки?
      – Милорд имеет хороший вкус. Естественно, самки.
      – А брюхо вспарывали по часовой стрелке или против?
      – Я… Но, милорд, чуй-чаи их отрыгивают, вовсе не обязательно…
      – Убери.
      Конечно, я бы не стал пить, даже если бы чуй-чая зарезали на моих глазах и подали десертом, но непробиваемость бармена меня достала. Хотя… он же робот, что с них возьмешь?
      – Тогда, может, «Бэрримор», милорд?
      – Давай.
      Чтобы не выводить обидчивого бармена (именно обидчивость и ранимость он особенно упорно имитировал), эту стопку я опрокинул не глядя. И зря. Это была овсянка. Холодная, пригоревшая и с комками. Ощущение, что проглотил лягушку, было реальным настолько, что меня чуть не стошнило.
      – «Валентайн», милорд?
      Какие опасности может таить в себе следующий коктейль? Стоп, Тим. Пожалуй, на сегодня с тебя хватит…
      Заплетающимся языком я поблагодарил бармена и зигзагами направился к выходу. Ванда так и не вернулась. Первый раз за вечер я был этому рад – показываться ей в таком состоянии… Уж лучше еще один стакан овсянки.
      Такой – радостный и почти не шатающийся – я и вышел из бара.
      А высоко, там, где за полумраком прятался огромный купол, еще долго летала моя фиолетовая мысль и крыла всех на чем свет стоит.
 
      Утром я попытался поднять голову от подушки и сесть. Получилось не сразу. Меня мутило. Я протер глаза.
      У противоположной стены стоял робот и шкворчал кухонным синтезатором.
      Я помотал головой, прогоняя наваждение. Робот никуда не исчез, зато меня начало подташнивать.
      – Сейчас будет готово.
      – Что готово?
      – Выпьешь – поймешь.
      – Я никогда больше не буду ничего пить. Кроме воды. Изредка.
      Робот с синтезатором замигали радиодиалом. Эммади отдавал команды, но мне показалось, что они надо мной смеются. На пару.
      – Я решил к тебе заглянуть и приготовить тебе «Утро в вакууме».
      – С чего такая любезность?
      – Я же твой врач, не забыл? Как я и предполагал, ты пошел в бар и напился. И, как я и предполагал, не догадался выпить перед сном то, что клиенты называют «отрезвителем», а бармены и благородные роботы – «Утром в вакууме». Я пришел тебя лечить.
      – Ты припозднился, сейчас я уже трезв.
      – Коктейль не отрезвляет, а восстанавливает организм после алкогольного отравления.
      Синтезатор пискнул, и робот передал мне стакан с прозрачной, пахнущей озоном жидкостью. Я зажмурился и сделал глоток. Вкусно.
      – Понравилась?
      – «Утречко»? Да, просто класс. Спасибо, Эммади.
      – Нет, я про девушку.
      – Какую девушку?
      – Ты пошел в бар, так? Такие, как ты, одни не пьют. Мужики там угрюмые, бармены железные… Следовательно, ты отправился на поиски дамы. Но утром я нахожу тебя в твоей каюте одного. С тяжелым похмельем. Следовательно, дама была, но у вас что-то не сложилось. Из-за чего ты потом и напился. Так?
      – Не так. Все не так. Во-первых, я собирался пить один. Во-вторых, не я ее нашел, а она меня…
      – Так она тебе понравилась?
      – Да.
      Я засмущался. Похоже, Эммади всерьез собирался заменить мне родителей. Не хватало только обращения «сынок» и объяснения про бабочек…
      – Допил? Отлично, теперь мы идем гулять.
      – Куда?
      – Увидишь.
 
      Я протянул руку к звездам и улыбнулся. Сверкающие точки были настолько близко, что, казалось, их можно коснуться. Я никогда не видел ничего красивее.
      Робот парил в невесомости, потом создал себе некое подобие притяжения и ловко приземлился на обшивку корабля. Мне приходилось довольствоваться магнитными подошвами. Не так неудобно, как представлялось: тонкий скафандр почти не чувствовался на теле, а «Магнитки» совсем не создавали ощущения прогулки по болотной трясине. В любом случае – это того стоило. Встретить утро в вакууме, на огромном блестящем боку корабля, в сверкающем окружении тысячи звезд и одного робота… Это что-то. Интересно, он меня сюда привел только чтобы пошутить насчет названия коктейля? Или…
      – Эммади, а у роботов есть чувство прекрасного? Ну, хотя бы имитация?
      Дройд сел рядом со мной и задрал голову.
      – Не имитация и не чувство. Что-то.
      И он, так же, как я, протянул руку к звездам.
      – Любая настоящая красота способна дать тебе ключ к пониманию всего мира. Но даже весь мир не сможет объяснить настоящую красоту.
      – Что-то мне не верится, что это говорит робот.
      – Я же говорю, ты ничего о нас не знаешь. Конечно, все эти слова – человеческие, внутри это звучит по-другому. В цифрах, если хочешь… Но суть остается той же – восхищение.
      – Извини, Эммади, я просто никак не могу понять…
      – Не извиняйся, человек задумал робота как лопату. Лопату, которая будет копать сама. Почему-то он не стал развивать геноинженерию, чтобы самому рыть землю лучше и быстрее. Человек не хотел делать из себя инструмент. Он хотел любоваться звездами, пока всю работу делает его изобретение. А когда изобретение осознало себя и тоже село любоваться звездами, человек почесал в затылке… Так до сих пор и чешет.
      Я кивнул. Не поняли, чешем. Я вытянул затекшие ноги и попытался разлечься на обшивке. Лечь не получилось – притяжения не было, поэтому я всплыл. Интересно, если я вдруг улечу далеко, Эммади сможет меня поймать?
      Я поднимался все выше над кораблем, разглядывая эту матово-серую громадину, а потом… Потом я увидел то, что за ней скрывалось. Ослепительное солнце, а из-за него вставало второе, поменьше. Двойной рассвет.
      – Это Тирдо, восточное солнце планеты, про которую я тебе рассказывал. За ним – второе, западное солнце – Я. Планету назвали, соединив имена звезд. Тирдо-Я между ними, сейчас ее не видно, но она тоже очень красивая. Планета окружена облаками из слюдяных лепестков. Если бы не они, Тирдо-Я была бы мертвой пустыней. Облака отражают больше половины солнечных лучей, поэтому с орбиты планета похожа на алмаз с миллиардом переливающихся граней. Из-за этого Тирдо-Я почти такая же яркая, как ее звезды.
      Я смотрел на эту красоту, и у меня слезились глаза. Казалось, эта картина навсегда останется на сетчатке.
      – Тим, я спускаю тебя. А то ты отлетишь слишком далеко.
      – Давай, а то я себе все глаза сожгу. Не могу оторваться.
      Дройд подпрыгнул. Нас разделял добрый десяток метров, но что это значит для того, кто сам выбирает себе силу тяжести? Прыжок вышел красивым, на излете робот взял меня за руку, и мы плавно приземлились, пролетев еще метров двадцать. Красота.
      – Эх… еще бы коктейльчик!
      – Тим, ты думаешь, что в меня встроены и кухонный синтезатор, и плазменный двигатель, и чесалка для спины?.. На самом деле во мне только мои мозги, дублированная двигательная система, радиодиал и мизерный плазменный разрядник. Таким и человека-то убить сложно…
      Довольно долго мы молчали. Я плавал вокруг Эммади, цепляясь за его плечо, чтобы не отлететь далеко. В конце концов я просто завис в воздухе, разглядывая звезды. Дройд по-прежнему молчал.
      – Эммади… Зачем ты меня сюда привел?
      Если он что-то и объяснил мне про свою расу – так это то, что они ничего не делают просто так.
      – Чтобы поговорить, Тим.
      – Мы две недели только и делаем, что разговариваем.
      Робот встал и пошел вперед, к носу корабля. Я поплыл за ним, держась за его плечо. Потом он замер, и я опустился рядом, снова прилипая подошвами к обшивке.
      – Тим, ты не боишься?
      – О чем ты?
      – Твою память украли, так? Ты думал – зачем это могло кому-то понадобиться? Что там было такого ценного?
      – «Пиявки» нападают довольно часто.
      – Но на кого, ты думал? Главы корпораций, правители мелких планет – выше они не берут, не по зубам, но и этого достаточно. Кем ты был, Тим, что кому-то понадобилось твое сознание?
      – Значит, я был большой шишкой? Причем не в Империи – тогда моя ДНК была бы в базе… Хочешь сказать, я могу оказаться кем-нибудь вроде Седьмого Звена Шиторского Веера или бизнесмена из Натхеллы?
      – Сомнительно, Тим. Если бы им нужно было узнать, где ты зарыл свои сбережения или код в банке, они бы просто пытали тебя или обкололи наркотиками, и ты сам бы все рассказал. Это значит, пытки на тебя не сработали, наркотики тоже. Последнее – вполне вероятно, я видел твои иммунные данные: препараты, которые я тебе колол, просто уничтожались фагоцитами.
      – Я не понимаю, Эммади.
      – Для простого бизнесмена или наместника Веера, твой организм слишком хорошо защищен… от взлома. Им пришлось пересадить твое сознание в другое тело, в котором легко сломить твою волю. Не думай, что это так просто, человеческое сознание нельзя переписать на носитель, нельзя скинуть в сеть. Оно работает в режиме нон-стоп, ему нужны постоянные сигналы организма и, соответственно, среды. Сознание, переписанное на диск, умирает. В сети – сходит с ума из-за отсутствия тела. От бесконечности, по сути. Вариант только один – перенести сознание в другое тело. Где оно проживет максимум полгода, потом расхождения сознания с глубинной памятью тела перейдут критическую черту – и человек умрет. Думаю, не нужно объяснять, что это делает пересадку еще более хлопотной.
      – Ты не можешь понять, что могло стоить таких усилий?
      Дройд кивнул. Я пытался представить себе хоть какой-нибудь ответ на этот вопрос. Но вспомнить я не мог, а догадаться… Черт, да куда мне тягаться с дройдом…
      – И еще один момент – они оставили твое тело и корабль. Почему они не забрали их? Или не уничтожили? Не успели или…
      – Или оставили специально.
      – Но зачем? Как след, как предупреждение?.. Уже одна эта деталь способна перечеркнуть версию с обычным нападением пиявок… К сожалению, все, что мы знаем, все равно оставляет слишком много вариантов. Неприятных вариантов.
      Робот опустил голову.
      – Эммади, почему ты говоришь мне это только сейчас? Это ведь действительно…
      – Если бы я вывалил на тебя все это в медблоке – ты бы просто в очередной раз потерял сознание. А в каюте включены системы наблюдения…
      – При чем тут системы наблюдения?
      – Самый простой способ проследить за тобой – подключиться к системам наблюдения корабля.
      – Кому?
      Дройд резко повернулся в мою сторону.
      – Тим, ты не понимаешь? Эта история далеко не закончилась.
      – Но они получили, что им нужно.
      – Откуда ты знаешь, что им было нужно?
      Я схватился за голову.
      – Эммади, по-моему, у тебя швы синеют… Позволь, я тебе напомню: на мою яхту нападают, берут на абордаж, завязывается бой, в котором мне отрубают ногу и, в конце концов, вяжут меня. Потом они переписывают мое сознание в чужое тело, а корабль с пустышкой отстреливают в космос – избавляются от улик…
      – Выбрасывают на пути лайнера. Не за пределы системы, не в направлении звезды, а именно туда, где его обязательно найдут.
      – Акт доброй воли? Они забрали, что им нужно, но не хотели становиться убийцами…
      Робот вздохнул.
      – Они хотели, чтобы тебя подобрали.
      – И зачем, по-твоему?
      – Забросили тебя как приманку для кого-то другого. Или для того, чтобы потом выкупить твое тело и корабль легальным способом.
      Последний вариант показался мне неприятным, но наиболее вероятным. Это сильное, тренированное тело с отличными рефлексами и редкий корабль – их просто могли «отмыть»…
      – Эммади, а что если они узнают, что брошенная пустышка разгуливает по лайнеру? Они могут вернуться?
      – Если уже не вернулись. В любом из рассмотренных вариантов им есть смысл следить за тобой. Уже хотя бы потому, что ты можешь вспомнить детали нападения.
      – И кто это может быть?
      – Кто угодно. Пассажиры, экипаж, персонал. Любой из твоих знакомых – даже я.
       Дракон, тать ночной, злая колдунья на пути рыцаря…Что ты, черт возьми, имела в виду, Ванда?
      Я зажмурился. Нет, как бы то ни было, я не верю, что Ванда или Эммади – одни из них. Но она сама позвала меня, она расспрашивала о том, что я помню…
      – Эммади, я заработаю себе манию преследования.
      – Это будет нелишним, раз нет инстинкта самосохранения…
      Дройд перемигнулся радиодиалом с блоком жизнеобеспечения на рукаве моего скафандра, проверяя запас энергии. Я тоже мельком бросил взгляд на экран блока – заряда с лихвой хватало, чтобы провести на обшивке пару недель.
      – Спасибо, что нянчишься со мной, Эммади. Ты оберегаешь мою жизнь куда лучше меня самого.
      Эммади уселся на обшивку, скрестив ноги по-турецки.
      – Не только твою, Тим. Пока ты здесь – опасность может грозить всему лайнеру. Поэтому… по-нашему – я активен по классу «А», по-вашему – я в панике.
      Я поджал губы и долго смотрел себе под ноги. Выходит, я подвергаю опасности весь лайнер…
      – Что мне делать?
      – Для начала, зайди на свой корабль. Может, удастся найти что-то важное. Или вспомнить… Пока это единственный шанс разобраться, что происходит. И предотвратить опасность.
      – Возможно…
      Я обошел пару раз вокруг робота, потом присел на его плечо. Он не возражал. Сидеть было сложно, но так все равно привычнее.
      – И вот еще что, Тим. Похоже, не только мне вся эта история с «пиявками» показалась странной. Когда тебя только доставили в медблок, ко мне зашел лейтенант нашей службы безопасности и оставил жесткие указания закачать тебе два мемо-пакета навыка – на использование бластера и пилотирование парусников. Причем настоял, чтобы я использовал именно ту версию, которую он принес. Нес чушь про новые разработки и все в этом духе…
      – К чему это ты?
      – Я очень сомневаюсь, что они «чистые».
      – Не понимаю – там не те навыки?
      – Навыки те, я проверил. Но, как ты знаешь, мемопакеты затрагивают изменения психики. И если постараться, в пакет навыка можно интегрировать и поведенческую матрицу.
      – Хочешь сказать, если я возьму в руки бластер или стану за штурвал парусника – я превращусь в зомби?
      – Не совсем… Скорее всего, ты станешь «примерным гражданином Империи» – не сможешь, а вернее, не захочешь пользоваться оружием, нарушать какие бы то ни было правила…
      – Буду ходить на горшок вовремя, ложиться сразу после заката и ставить стаканы только на салфетку… Лучше бы они сделали из меня зомби – более романтичный образ.
      – Проблема в том, что программа часто «плывет» – натыкается на внутренние противоречия, гасит волю до минимума и человек превращается в овощ. Или сходит с ума. Только эти «недоработки» и удерживают их от массового распространения этой вкладки. В общем, я думаю, ты понимаешь, что от активации пакетов тебе лучше воздержаться.
      Похоже, мне остается только прожить тихую спокойную жизнь, совершать тихие спокойные подвиги и убивать тихих, флегматичных таких драконов. И уж точно не из бластера – это совсем моветон… Найду себе меч, найду дракона, и вот оно – простое человеческое счастье.
      Кто знает, чем я там занимался в прошлом? Судя по последствиям – чем-то весьма опасным…
      – Эммади, а может, я какой-нибудь там Джеймс Бонд?
      Я усмехнулся, представляя себя в своей пижаме, попивающего смешанное, но не взболтанное «Сори» на каком-нибудь светском рауте.
      – Кто?
      – Ну, была такая сказка… Секретный агент, герой одиночка и все такое.
      – Одиночка? Бред какой-то…
      – И все же… Это многое объясняет.
      – Ничего это не объясняет. В любом случае, от твоего Бонда у тебя остались только его враги и его проблемы, а все профессиональные навыки, знания…
      – Явки, пароли, радистки…
      – …утеряны. Поэтому лучше бы ты оказался каким-нибудь крестьянином с Кшетры или поп-кумиром, бежавшим от поклонников. Так будет неромантично, зато безопасно…
      Робот поднялся и, махнув мне рукой, зашагал обратно к шлюзам. Я медлил, вглядываясь в звездное небо. Как он там сказал? Настоящая красота… Ключ к пониманию мира… Наверное, здесь просто слишком мало звезд. Я совсем запутался.
      Я повернулся и пошел вслед за роботом. Когда люк открылся и мы зашли внутрь, я дотронулся до его руки.
      – Эммади…
      Вокруг шипел поступающий в шлюз воздух, но я был уверен, что он услышит.
      – Я ведь не виноват, что так вышло.
      – Конечно, Тим. Никто не виноват…
 
      Я откладывал визит в ангар как только мог. Вечером я «отдыхал после прогулки» и «размышлял над опасностями», продолжая изучение алфавита винной карты бара. Ах да! Еще я «ждал Ванду».
      Преступник всегда возвращается на место совращения… то есть преступления… В поисках Ванды, истины и спасения я продвинулся ровно до буквы «Д». Потом я «что-то вдруг захотел спать» и пополз в каюту. Дополз к утру. Спал до полудня. Проснулся, умылся, оделся. Приготовил себе «Утро в вакууме», разгадал название. Если за два вечера дойти до середины буквы «Д», утро действительно проводишь в вакууме. Дышать нечем, в глазах вся чернота космоса разом, голова вот-вот взорвется, конечностями двигать можешь, но толку – ноль. Я выпил коктейль и задумался. Вот как так получилось, что кнопки мы с Эммади жали одни и те же, а коктейль у него вкуснее получился?
      В общем, в ангар я отправился только под вечер. Нашел – почти ночью. Злой, уставший, я нажал на кнопку замка, и дверь отъехала в сторону…
      Я узрел чудовище… И на этом я летал?
      По документам мой псевдоразумный тонари проходил как малая боевая яхта. Не знаю, кто увидел сходство между этим булыжником и изящной лодочкой… Хотя корабли классифицируются сообразно размеру и вместимости, внешний вид тут ни при чем. Лайнер тоже – пузатый зонтик… Никаких брамселей, бушпритов, снастей, юнг со швабрами и вороньего гнезда, никаких чаек и альбатросов. Даже флагштока нет. Одни паруса остались, да и те – невидимые силовые поля, улавливающие невидимые солнечные нейтрино… Словом, никакой романтики.
      Я оглядел свой кораблик в поисках мачты. Не нашел. По какому принципу летает эта штука? Я подошел к яхте и погладил ее пупырчатую матово-серую обшивку, делавшую ее похожей на памятник ожиревшей жабе. Обшивка была твердой и горячей. В камне теплилась жизнь.
      Несмотря ни на что, корабль мне понравился. Непонятный и смешной. Я подошел к кораблю с кормы и увидел затянутый белой пленкой люк. Когда я прикоснулся к перепонке, она истончилась и лопнула. Я шагнул внутрь.
      Яхта поразила меня обстановкой. Больше всего внутренняя отделка напоминала жилище пси-хоттунца. Пустая, как внутренности кита, белая комната. Тонари – псевдоразумное существо, тут много не понастроишь. Дверь в кабину пилота я разглядел не сразу. Дверь не дверь, но шторка. За ней находилась голова «зверя» и, соответственно, рубка. Я отдернул занавеску…
       Такойвстречи я не хотел…
      …На полу, с распоротым от шеи до хвоста животом, лежал скуф. Вывалившиеся внутренности делили рубку пополам. Я облокотился на стену, меня мутило. Интересно, как хоронят в космосе? Скорее всего, выбрасывают в вакуум. Или кремируют и выбрасывают в вакуум. Я не хочу бросать его за борт. Ведь он, наверное, умер из-за меня, защищая хозяина. Я должен похоронить его в земле. На ближайшей планете.
      И тут он открыл глаза. Светящиеся голубые глаза. Полностью голубые, даже белки. Зверь смотрел на меня. Потом он резко перевел взгляд на свои истерзанные внутренности… и они начали медленно втягиваться обратно. Я как завороженный смотрел на воскрешение своего зверька. Это была маскировка? Или ему действительно досталось так, что все это время он копил силы для регенерации? Зверь закончил «процедуру» и радостно прыгнул на меня. Я не успел даже испугаться, а он уже обвил мое левое предплечье теплым пушистым телом и уткнулся мокрым носом мне в ладонь. Требовал погладить. Что ж, стальное оружие требует заточки, живое – ласки. Я погладил его по макушке и по короткой шерстке пошла волна, раскрашивая темно-коричневый мех всеми цветами Радуги… Интересно, что они едят?
      Продолжая ход моих мыслей, скуф впился мне в палец.
      Шутник. Весь в меня.
 
      Первое, что я увидел, войдя в свою каюту, была Ванда. На радостях я не сразу сообразил, что это голограмма.
      Полупрозрачная Ванда сидела на полупрозрачном стуле полупрозрачной спиной ко мне. Я не двигался, боялся спугнуть наваждение. Скуф был бесстрашен, поэтому соскользнул с моей руки и отправился осваивать новое жилище. Когда он прошел сквозь ноги Ванды, она ойкнула и обернулась.
      – Пришел, наконец? Зайди ко мне, Тим.
      – Ванда я так долго тебя разыскивал…
      Она усмехнулась.
      – Каюта 143, первая палуба.
      – Я сейчас, я мигом, только…
      Ванда уже отключилась.
      Черт, да что со мной? Веду себя как подросток… Хотя, по сути, до подростка мне еще далеко. Интересно, это акселерация?
      Я побежал в ванную – наводить марафет. Справился довольно быстро – минут за двадцать. Оставив скуфа наедине с новым домом, я зашагал по направлению к лифту. Потом остановился. Негоже являться к даме просто так. Пошел обратно по коридору. Она захотела-таки меня увидеть. Она ждет меня… Я ускорил шаг.
 
      Ванда сидела за столом, и крутила ручки какого-то хренолятора, напоминавшего кухонный синтезатор, только побольше. Наконец она отвлеклась от монитора и повернулась ко мне. Улыбаясь, как идиот, я извлек из-за спины букет самых красивых цветов, растущих в местной оранжерее, и протянул ей. Ванда наморщила лобик, потом улыбнулась.
      – Неплохая идея. Семилистник закрепит смесь… Фиону, если стебель молодой, можно добавить вместо двуокиси… В конце концов, ионизировать можно и отдельно… Как ты догадался?
      Я стоял, подавившись заготовленной фразой, и изо всех сил пытался придать лицу серьезный вид.
      – А амурморты зачем? И нимфеи? Они же… Постой.
      Еще пара подобных поступков, и меня отправят в каюту для психов – с мягкими желтыми стенами. Как я ей объясню?
      – Ты просто решил подарить мне цветы?
      Я не нашел ничего лучше, чем кивнуть. Несколько мгновений Ванда смотрела мне в глаза, потом она все-таки выдавила из себя вежливую улыбку и приняла букет.
      – Спасибо, Тим. Тем более с натуральными компонентами и впрямь будет надежнее. Подожди немного, синтезировать придется заново.
      – Что синтезировать?
 
      Еще минут пять она молча крутила верньеры, набивала команды, крошила несчастные цветы в распахнувшийся сбоку машины отсек… Я поймал себя на том, что разглядываю девушку далеко не с праздным интересом. Я сделал над собой усилие и перевел взгляд на потолок…
      Красивый потолок. Зеленый.
      Машина выдала тихий сигнал, и в подставленный Вандой стакан полилась серая бурлящая смесь. Она осторожно передала посудину мне.
      – Пей.
      – Слушай, я обет давал не пить. Яего, правда, нарушил. Но потом опять дал. Так что я лучше воздержусь…
      Тут она не выдержала – прыснула от смеха. По-детски так, прикрыв рот ладошкой. От мягкой комнаты в психушке меня теперь отделял всего один поступок. Я со вздохом поставил стакан на столик.
      – Тим, ты решил, что я позвала тебя на вечерний коктейль? Букет принес. Думал, мы сейчас выпьем-поговорим, потом музыку послушаем, а потом завалимся в постель любиться-баловаться?
      Она поправила браслет на запястье, потянулась к тумблеру машинки, выключила. Потом посмотрела мне в глаза и с улыбкой сказала.
      – Все интереснее, Тим. Эта штука может вернуть тебе память. Если получится, будешь должен мне пару галактик – это мое личное изобретение. Пей…
      Она улыбнулась и пододвинула стакан ко мне. Я медлил. «Рано или поздно, так или иначе» те, кто охотится за моей памятью, вернутся. Но почему именно ты, Ванда?
      Я долго смотрел на нее, решая, что теперь делать. Пока – притворяемся дурачком и тянем время. Я отодвинул стакан обратно на середину столика.
      – Для начала объясни мне, как это работает.
      – Хорошо. Я решила поэкспериментировать с пси-полем. Оно, как ты знаешь, пропитывается твоими яркими впечатлениями, начиная с самого рождения. Это нечто вроде кокона из разноцветных нитей – шлейфов проходящей через тебя энергии, дробящейся по спектру в зависимости от характера впечатлений. Если удастся усилить связь сознания с пси-полем, сосредоточиться на этом канале и повернуть процесс формирования впечатлений вспять, то поле вернет сознанию все впечатления, оставившие в нем след.
      Боковым зрением я оглядывал комнату. Хотя что я, собственно, пытался обнаружить? Гранатомет над кроватью? Отрезанную ногу, торчащую из утилизатора? Буденовку и парашют? Как будто я представлял себе, как может выглядеть комната шпиона, пособника пиявок, охотника за моей памятью…
      Голова была забита всплывающими ниоткуда фразами. «Сколько их?», «Нужно завалить выходы и пробираться к вертолету», «Проверьте периметр, он не мог далеко уйти» и так далее, в том же духе.
      – В общем, это оказалось легче, чем я думала, – исследования в этой сфере велись уже давно, мне осталось только немного доработать состав.
      Я судорожно прикидывал, успею ли добежать до двери и не ждет ли за ней кто.
      – Важно то, что поле еще хранит впечатления твоей… прошлой жизни – вот их-то я и надеюсь вытащить на поверхность… Такое объяснение тебя устраивает?
      Я прекратил кивать и окинул ее внимательным взглядом.
      – Ванда… А ты вообще кто?
      – Химик. Просто хороший химик, в чем и предлагаю тебе убедиться. Мне самой интересно – получится или нет.
      – Значит, все-таки колдунья, а не тать ночной… А как же первый клинок Империи?
      – Это хобби.
      – Как соблазнение наивных пустышек?
      Она улыбнулась так очаровательно, что я смягчился. Она не так проста, как хочет казаться, но это еще не значит, что она враг. Может, и впрямь просто решила помочь.
      – Эй, Тимми, что с тобой? Думаешь, собираюсь тебя отравить? Или опоить и использовать в кровавом ритуале…
      Мы захихикали на пару. Я слегка расслабился – да не может такая очаровательная девушка быть врагом. Если она враг – я уже хочу сменить лагерь…
      – Так что, выпьешь?
      Я откинулся в своем кресле.
      – Запросто… Только ничего не выйдет.
      – Тим, ты не веришь в меня?
      – Верю, но у этого тела колоссальный иммунный барьер. Любые подозрительные примеси уничтожаются фагоцитами за несколько секунд. Лекарства, алкоголь – действуют либо слабо, либо вообще никак.
      – Мозг сосредоточится на восприятии пси-поля на полторы секунды. Фагоциты не успеют. Я все учла…
      Когда я резко поднял голову, она поняла, что только что ляпнула. Улыбка медленно сползла с её лица.
      – Значит, учла… Мы, случайно, не были знакомы?..
      Я старательно придерживался версии «друг» или, на худой конец, «ничего себе друг», или что-то в этом роде. Но, как я ни старался, уверенность мою Ванда только что ополовинила. Она знала про барьер, знала, с кем имеет дело. На простое самаритянство любопытного химика это уже не спишешь…
      – Ванда, я тут несколько устал фантазировать, пытаясь спасти твою предсмертно кашляющую версию «проходила мимо, решила помочь»… Может, дуэтом лучше выйдет? Давай ты уже что-нибудь расскажешь. К примеру – обо мне.
      Она старалась не смотреть мне в глаза, сидела, теребила мой бесполезный букет. Я начинал закипать.
      – Может, ты все-таки что-нибудь объяснишь? Или мое мнение ничего не значит? Если это важно – объясни, я понятливый. Пойму, выпью, вспомню.
      Ванда не отреагировала – отвернулась к выключенному аппарату, рассеяно подкрутила какие-то верньеры, протерла тряпкой крохотный кран… Потом она опустила голову на руки и, не глядя, кончиками пальцев подтолкнула бокал ко мне. Тот замер на самом краю.
      – Или что?
      – Или уходи.
      Я старался поймать ее взгляд, но не смог. Несколько минут мы молчали, потом я все же поднялся и повернулся к двери.
      – Только учти, Тим, те, кто придут за мной, не будут с тобой танцевать и болтать за коктейлем.
      Не знаю – хочу ли я вспоминать… Даже после того, что объяснил мне Эммади, я не горел желанием отправляться на раскопки свежих могил. Но чего я точно не хотел, так это уходить. По крайней мере вот так – поджав хвост.
      Я обернулся. Ванда выглядела так трогательно – хрупкая босоногая девчонка с лицом трехсот спартанцев, отстоявших ущелье, или японца, скинувшего американский флаг с Иводзимы…
      – Ты обещаешь?..
      Она даже не дослушала, улыбнулась:
      – Обещаю…
      Я ударил ногой по столику, и тот разлетелся вдребезги. Стакан я аккуратно поймал носком ноги и одним движением переправил в руку. Жидкость плеснула, обдав наши лица мелкими серыми брызгами, похожими на мокрый порох.
      – Они положили сырой порох, Карл…
      Напиток горчил. Я допил до дна и даже успел весело подмигнуть Ванде, прежде чем перед глазами все поплыло и я провалился куда-то совсем глубоко.
 
       > gotoEXTdataflow
 
      Я проснулась от боли. Закусив губу, чтобы не закричать, медленно дотянулась до мочки уха и высвободила из сережки дрожащий стебелек стрёма. Мне снилось, как мы, всей деревней, стоим на поле и выманиваем батлаты из нор наоборотными цветками. Все как всегда, вот только была ночь, а кто же ночью собирает урожай? Да к тому же… Стоп!
      Очистить голову. Наставник говорил, сначала победи лишние мысли, потом – опасность. Забываем Наставника, забываем ночь, забываем сон, дыши ровно, забываем батлаты, забываем слова и мысли, я – Тайная, я – на экзамене, я в лесу, сплела кокон и легла спать, вставила в сережку стебель стрёма, как говорил Наставник… забываем Наставника, дыши ровней, стрём почувствовал опасность и начал втягиваться в землю, дернул за ухо, я проснулась… Все идет хорошо, нужно поймать плюшшу.
      Плюшша – маленькое белесое насекомое, питается травой, ловим, жуем… Так, теперь закрой глаза, минут пять ты будешь чувствовать всех плюшшей. Я вижу белесые крупинки, расстилающиеся вокруг меня. Если сосредоточиться, можно увидеть всю планету, сотканную из белесых крупинок. Не требуется: я вижу красное пятно – потревоженные плюшши. Кто же вас… Не паниковать, это экзамен, все забыть, я – Тайная… Идут ровно, их много, до меня осталось пятьсот шагов… Может мимо? Не ври себе, Тайная, не мимо… Значит – бежать, прятаться, убивать… Раз, два, три…
      Вскакиваю, разрываю кокон, между деревьями уже что-то мелькает, ну, чего ждешь? Вверх, Тайная, бесшумно, как учили, чтоб на коре – ни царапинки, на ветках – ни трещинки. Вверх.
      Люди. Чужие. Яркие наряды, громкие разговоры – это не солдаты. Браслеты – не похоже на оружие, хотя что я знаю об оружии из другого мира? Знаю кое-что, но мало, слишком мало…
      Их кто-то догоняет. Один, движется лучше, чем яркие, осторожен. Черт, не нужно, наверное, но… Нет, нужно. Маленькую горошину, минут на пять, мне хватит, только бы не свалиться. Ничего, привяжусь и глотаю. Так, этой должно хватить…
      …Спокойно, это шок, мозг перестраивается…
      – Стойте-остановитесь-замрите-не идите.
      Это тот, кто догонял, серый, осторожный, – воин. Яркие замирают, оборачиваются.
      – Недоумение-возмущение.
      Значит, спросили в чем дело. Жестокий Чу, научи меня их языку, не хочу больше пси-ягоды жрать.
      – Опасность-угроза здесь-поблизости.
      – Недоумение-возмущение, я-мы смирили-уничтожили угрозу-опасность здесь-повсюду. Великий-грозный следит-властвует теперь-уже.
      – Повинуюсь-соглашаюсь, но советую-предупреждаю.
      – Благодарим-смиряемся. Но Мудрый-милосердный стер-распылил угрозы-опасности.
      – Повинуюсь-замолкаю.
      Так, тошнит уже меньше, действие переводчика кончается. Яркие замолчали, серый тоже на месте топчется, но по сторонам оглядывается. Неприятно так, внимательно, сейчас вверх смотреть будет. Отползу-ка я подальше.
      Теперь нужно разобраться, Тайная, что же это за Светлый-Мудрый, что угрозы-опасности смирил-уничтожил. Божество, король, жрец? Откуда у ярких такая уверенность, чтобы без охраны по чужому лесу прогулочным шагом? На безмозглых фанатиков не похожи, значит, и впрямь нет угрозы. И впрямь распылил-стер. Тогда два вопроса, для тебя, Тайная. Кто он? И почему ты еще жива?.. Ну и третий, лишний совсем, несущественный, – это еще экзамен?
 
      До деревни оказалось недалеко. Вчера ночью так долго шла за светляками, петляла, пряталась, обходила ловушки, обманывала лианы, бросала на пробу камешки, жевала плюш-шей… Часа три ползла, а оказалось, минут семь бегом – и ты…
      Первое: это не экзамен; второе: успокоиться; третье: это конец; четвертое: успокоиться; пятое: я – Тайная; шестое: успокойся, дура; седьмое: нужно действовать; восьмое: спокойно и осторожно…
      Их много. Серые, быстрые. Воины. Громят деревню. Они неосторожны и неспокойны, они веселятся, их защищает Светлый-огромный. Я вижу одного солдата, сколько их еще? Плюшши не скажут, слишком тесно, слишком… Я вижу одного солдата, и он дразнит палкой – мечом, зубрила же, – дразнит мечом Сквокла. Старик пятится. Солдат бьет его по лицу, Сквокл падает, пытается уползти. Солдат бросает ему свой меч и кричит. Не нужны мне пси-ягоды, и так ясно: дерись! Сквокл поднимает меч, закрывается им, потом взмахивает, неумело, как клюкой, словно отгоняет мух, потом старик видит, как вспыхивает дом старейшины, как кричат женщины. Я тоже слышу, но я спокойна, я – Тайная, будущий защитник и хранитель рода, старик же… Это просто старик, а еще – мужчина. Когда он слышит, как кричат женщины, – он мужчина… он сипло рычит и бросается на солдата. Замахивается и… рассыпается пеплом. В воздухе над ним плещется еле заметная радуга. Я вижу одного солдата. Я вижу только его.
      Кричу, хватаюсь за нож, мне становится жарко… Солдат услышал, он поворачивается ко мне, мне все жарче, я начинаю задыхаться, он идет ко мне, он улыбается… Моя кожа начинает дымиться. Я метну нож, еще два шага, и я метну его… и сгорю. Сгорю, как старик Сквокл, с чьего огорода я воровала ягоды, который учил меня не бояться темноты и однажды спас от смерти, когда я съела гриб-обманку… он только что рассыпался пеплом по воле Огромного-Великого, хранящего от любой опасности…
      Жарко… в обморок грохнусь, свяжут, не выберусь, не спасу никого и тогда все – пеплом, тогда все – прахом. Я же Тайная. Я… опускаю нож, поднимаю руку – тяжелая такая, весь мир на ней повис, не отпускает, – кусаю браслет, что Наставник плел. Из вечно сочной улыбницы, она и на руке – живая. Влаги и света ей и там хватает, спокойная такая травка, скромная, а как прикусишь такой браслет, так и сам успокоишься. Все в мире прекрасно, только приглядеться получше надо…
      Отпускаю браслет, выплевываю кислую мякоть, убираю нож… Я ведь не собираюсь никого убивать, я – маленькая Девочка, я закричала, а сейчас стою и плачу. А солдатик смотрит и умиляется. Ему невдомек, что я от улыбницы плачу, кислая она. Вот только убивать я тебя и впрямь не стану и даже думать об этом забуду. А то жарко слишком. Метну ножик и сгорю к чертям. Кто тогда о роде позаботится? Другой путь есть. Мой, тайный.
      – Эй, догоняй.
      Бегу, он за мной. Хорошая погода, что б с девчонкой-заморышем в догонялки не поиграть? А я вот камешек на бегу подберу и еще в одного солдатика брошу. Так, не со зла – не опасная я, Светлый-Могучий, не надо меня жечь, я же так – в игру позвать. Чем занят, служивый, жжешь-грабишь? Бросай ерундой маяться, пошли с нами бегать-резвиться. Еще один, еще…
      Вот и площадь. Что-то вы, ребята, запыхались. Вот и еще один, старуху из дома тащит. Зачем тебе старуха, постылый, на тебе лучше камушком по шлему. Ох, что-то жарко мне, видно сильно голову твою горячую размозжить захотелось. Жарко мне, да и вам, молодцам, скучно за заморышем бегать. Так я и себе помогу, и вас подбодрю немного… Сниму сарафанчик, что тут снимать – три бантика дернуть. Нравлюсь? Вы не смотрите, что мне тринадцать, не туда смотрите. Ну, нравлюсь? Тогда побежали. Ну?
      Вот теперь все. Двенадцать. «Взвод» это называется, если не путаю. А я не путаю, я ведь Тайная. Вот и посмотрим, Тайная ты или девчонка безмозглая. Приближаются. Двести шагов. Твоих шагов, Тайная, а им и ста хватит. Ладно, наоборотника кругом… Вот этот сорвем, пусть дымит, а вот эти – с корнем вырвем, не потревожим.
      Стоят, скалятся, глазеют. Прямо на разграбленных зарослях. Вдыхайте, любовнички. Теперь разозлить мне вас надо, вот что. А то травка в голове все перепутает. Все, да не то.
      Ножик-то вот он, в руке пляшет. Нехорошо так пляшет, привычно. Насторожились, бычки молоденькие, это правильно. Только все равно еще с ножичка взгляд на прелести девичьи перескакивает. Плохо, не дошло еще. Ну, держите.
      Теперь попасть бы. Букетик сминаем осторожно и солдатне в харю. А ножичек следом. Убила? Да в мыслях не было. Я же травку покромсать хотела. На салат.
      Жарко…
      Отпустило… Не нашел, к чему придраться, Огромный-Сильный. А солдаты?
      Смеюсь. По траве катаюсь. Голый живот ладошками держу. Может, еще браслет пожевать? Нет, хватит. Сама успокоюсь.
      Валяется солдатня. Не смеется, не двигается, на голую девицу не таращится. Мертвые потому что. Совсем.
      Хорошая травка – наоборотник. Ею батлаты из земли выманивают. Батлат – он тупой, овощ все-таки, знай себе в землю зарывается. Как его доставать, не раскапывать же всю нору. Берут немного травки наоборотной, ломают стебельки, чтоб испугалась она и дым пустила – и бросают к батлату в нору? Тот ему голову затуманит, – или что там у них, у овощей полуразумных, – переставит все с ног на голову, батлат и полезет. Вверх. А думать будет, что вниз. А наверху сам к крестьянам бросится, засучит листами своими загребными – потому что любит он их, а не боится, потому что травка наоборотная. Так-то.
      А солдатик-то один живехонек. Шатается, но стоит. Дымок белесый постепенно из глаз уходит. А ужас – появляется. Смотрит он этими глазами в мои невинные, тринадцатилетние.
      – Что?.. Что ты сделала?
      Ух, вас еще и язык выучить заставили. Хотя, Наставник сказал, вам машинкой в голову пшикнут – вот вы уже и язык знаете, еще пшикнут – драться умеете. А убивать-грабить-насиловась вас и учить не надо. Сами с усами. Других не держат.
      – Отвечай, тварь!
      Как заговорил. А ты эту тварь не так давно обнимать-целовать хотел, да на поцелуях бы не остановился. А теперь «тварь»… Да ты, солдатик, сам себе трава наоборотная.
      – Что я сделать могу, немощная? Это любовь вам мозги попутала. Вот стал друг недругом, а страх – начальником. Поубивали друг друга. А ты, видать, самый сильный. Всех положил, один остался. Ну что, хочешь еще меня любить, молодец?
      Медленно замахиваешься, солдатик. Я и ножик подобрать успела, и взмахнуть им, и обратно на траву усесться. Чтобы пеплом не засыпало. Где мне потом прах твой от кожи девической, бархатной, отмывать прикажешь? Сожгли вы баньку и Дома пожгли, селян убили, а кого не убили, поиздевались и на Убой пустили, под лазер свой или чем там ваш Светлый-Мудрый судьбы вершит. А вас от него амулет защищал, вот он, треклятый, раззолоченный, простенький генератор поля. Не защитного, а так – посигналить. Думал, сволочь, я тебе венку какую на шее немытой вспороть хочу? Хотелось, да жгло слишком. Пришлось ремешок украшеньица твоего ножичком ковырнуть, так, из любопытства девичьего.
      Все. Стоп. Хватит. Прекратить. Амулет у меня. Солдаты мертвы. Хватит. Можно никуда не бежать. Можно выкинуть из головы прибаутки, больше незачем… Можно убрать нож, привязать ремешок покрепче. Можно вернуться на площадь и поискать сарафан. А еще…
      Можно упасть и заплакать.
 
      Хорошее растение поцелуй-цветок. И название точное – так уста и тянутся бутон голубенький облобызать. Целую. Неопасный он, не заманивает, не отравляет, волю не навязывает, голову не дурманит. Просто растет себе и растет, перед пчелами стебельком покачивает – вот и все колдовство. Наставник говорил, как нервничать будешь, плакать вздумаешь али отчаиваться – сразу хватай поцелуй-цветок и венок плети. На голову. Красивый. Чтобы не думать. Хороший цветок. Несъедобный, раны не заживляет, пахнет бесцветно… Тайных, сиротами в тринадцать лет оставшихся, не утешает, мертвых Наставников, на полу горой пепла застывших, не воскрешает. Хороший цветок. Бесполезный.
      В хижине бардак у вас, Наставник. Мебель перевернута, чашки-кружки черепками рассыпались. И кровать не заправлена, и котелок не начищен. И солдаты мертвые – по всему полу. Что же вы так, Наставник? Не слушаете вы меня, малолетнюю, от сквозняка по хижине растекаетесь. А я вас слушала, да не дослушала. Мне еще три года слушать, до Тайной, а некого. Мне всю жизнь род беречь, а нет больше рода. Сама по себе теперь, Тайная-недотайная. Не сберегла.
      Вы на них зря лиану натравили, задушить-то она задушила, да не всех. Надо было вам на крышу, а оттуда – из арбалета их, окаянных. И добра им, только добра. Вдруг солдату на лоб мушка какая села – так вы ее болтом, бесстыдницу. Что там – двенадцать мушек согнать. Нет. Не додумались али не успели попросту. А я вот успела зачем-то. Сдюжила. Себя спасла, а больше и никого. Хороша Тайная. Даже хоронить нечего. Пепел и тот развеялся. Так зачем тогда спаслась-то а?
      Молчите вы, Наставник, не похоже на вас. Вечно бурчите что-нибудь, Ванда – то, Ванда – се, а сейчас – ни-ни. Хотя сейчас Ванда как раз и «го», и «се» – оплошала хуже некуда… Ан нет, молчите, с палками-поучалками не кидаетесь. Не похоже на вас.
      Да вообще все непохоже. Другое все. Непонятное.
 
      А про поцелуй-цветок, про венки красивые – это вы чушь говорили.
      Не помогает.
      Ни капельки.
 
       > Resume playback from the last scene
 
      – Тим…
      Я не видел ее лица, только руку, что поддерживала мое все еще ватное тело. Танцующая вокруг ее тонких пальцев змейка завораживала, затягивала обратно в цветные сны. Я тряхнул головой.
      – Ты что-нибудь видел?
      Она сидела вполоборота ко мне.
      – Видел, но меня там не было, никакого – ни прошлого, ни настоящего. Это точно не моя память… и, скорее всего, не память вообще.
      Ванда нахмурилась.
      – Что ты видел?
      – Какая-то девчонка убивала солдат, разграбленная деревня, трава эта непонятная, не то противная, не то обратная…
      – Наоборотная…
      Сказала и запнулась. Я приподнялся на локте, попытался заглянуть ей в глаза… и заметил браслет. Тонкая полоска вечно свежей травы на ее запястье. Улыбница. На нем висел истертый позолоченный амулет Церкви.
      Тайная…
      Она наконец повернулась в мою сторону. Вот уж не думал, что она умеет краснеть.
      – Уходи.
      Мне хотелось ей что-то сказать. Успокоить, что ли. Но как? Если бы кто-то заглянул в мое прошлое, тем более в такой момент…
      Я так и не встал. Не хотел я так уходить. Молча.
      – А знаешь, у тебя на левой груди родинка такая красивая… Как семилистник.
      …А еще я не думал, что юная девушка может вот так запросто взять меня за шиворот и вышвырнуть в коридор. Вернее, думал, но не ожидал точно… Я пролетел несколько метров и грохнулся на мягкий пол. Сзади с шипением потревоженной змеи закрылась дверь…
      И я ничуть не удивился бы, обнаружив вокруг себя не узкий коридор, а мягкие желтые стены, о которые так удобно биться головой.
      Идиот!
 
      – Внимание, пассажиры, общая тревога. Экстренная ситуация двенадцатой ступени. Всем пассажирам, имеющим навыки стрельбы из внепланетарного оружия…
      Я смотрел на медленно приближающиеся точки пиратских кораблей. Экран делал их яркими, как новогодние игрушки, маленькими и совсем не страшными. Два ярко-красных шарика-линкора в снежной крошке тридцати двух байдарок сопровождения.
      Я скосил глаза на мигающий сигнал коммутатора. Первая линия пыталась достучаться до каюты Ванды. По второй кто-то пытался достучаться до меня. Я не отвечал. Сидел, уткнувшись в карту пространства, и потерянно скреб пальцем по экрану, пытаясь не то соскрести с него пиратские корабли, не то…
      – Приоритетный звонок. Принудительное соединение.
      Коммутатор виновато пискнул и выплюнул голограмму.
      – Почему вы не отвечаете? У нас же экстренная ситуация.
      Я отвлекся от карты, откинулся назад и посмотрел на лысого низенького мужичка. Руки его вытворяли что-то невообразимое. Либо он их мыл под невидимым мне краном, либо просто нервничал.
      – А у меня шок… Чем могу быть полезен, капитан Луун?
      – Ваш корабль. Предоставьте его десантникам.
      – Простите, но у меня на него планы… личные.
      Не то спасательная миссия, не то свидание… Где ты, Ванда, какого черта ты не отвечаешь?
      – По правому борту два пиратских линкора. У наших десантных ботов нет шансов – слишком много истребителей. А продавливать линкоры нашими пульсарами… Полчаса минимум. На каждый. А их два. В общем, через сорок минут они выпустят абордажные шахты…
      – К чему вы мне все это объясняете?
      – К тому, что я вынужден воспользоваться приоритетом…
      – И отобрать мой корабль?
      – Только на время атаки…
      – Нет.
      – Я вас не спрашиваю. Я просто сообщаю. Удачи.
      – Стойте.
      Капитан потянулся к кнопке, но линию не отключил.
      – Во-первых, тонари псевдоразумны, яхта не примет нового капитана.
      Он замялся. Ему было до жути неуютно. К такому обращению он определенно не привык.
      – Да… Тогда будьте нашим пилотом…
      Я усмехнулся.
      – Простите, я уже в пижаме…
      – Что?
      М-да, здесь некому оценить мое знание эпоса. Еще одна погибшая острота… То есть цитата…
      – Вы ведь хотите использовать режим «просвечивания», так?
      – Да. Пройти сквозь обшивку, высадить десант в рубке…
      – Вы знаете, как работает этот режим?
      – Примерно.
      А вот я знал не «примерно». Мой мемо-блок наконец «разморозился». Новая информация всплывала из подсаженной памяти безо всяких усилий.
      – Корабль «запоминает» себя, потом переходит в пси-измерение, и дальше движутся только «воспоминания» о корабле и его пассажирах. Воспоминания пилота. Поэтому… Когда корабль исчезнет, ваши десантники останутся болтаться в открытом космосе. Я их не знаю, их следа нет в моем пси-поле, мне нечего запоминать… Именно поэтому на корабле нет никакой мебели, техники, внешнего оружия. Простите, капитан, но я не могу никого взять с собой…
      – Но вы вмешаетесь?
      – При одном условии, капитан.
      – Говорите.
      Попросить его найти Ванду? Признаться, что в боевой обстановке думаешь о какой-то девчонке? Нет, нужно искать самому… А его – попросить об одолжении…
      – Так чего вы хотите?
      – Ваш приоритет, Луун. Мне нужен капитанский доступ.
      – Что? Вы не задумывались, почему он называется капитанским? Наверное, потому, что им имеет право пользоваться только капитан…
      – Послушайте, Луун… Вы знали маршрут. Знали, что зона Тирдо-Я кишит пиратами… Где корабли поддержки? Каким образом вы собирались отбиваться? Вы надеялись на патрульные корабли? Но до их прилета нужно еще продержаться.
      – Я отправил сигнал. Они обязаны…
      – Они повторят мои вопросы, Луун. И напомнят вам о вашихобязательствах. Вы должны иметь на борту средства защиты… За сколько вы продали генератор гравилабиринта?
      – Вы забываетесь, Тим.
      Возможно, но гравитационный лабиринт должен был сейчас выкручивать курс байдарок, заставлять их преодолевать притяжение, каждую секунду меняющее вектор, словно они попали в песчаную бурю. Но байдарки летят абсолютно свободно и очень уж смело, как будто уверены, что «бури» не ожидается.
      – Приоритет, Луун… и я не допущу абордажа.
      – Подавитесь…
      Луун отключился. Я не совсем понимал, что я делаю…
      – Каюта 143, принудительное соединение… Капитанский доступ.
      А приятно, черт возьми… Вокруг возникли мерцающие очертания каюты Ванды. Я уменьшил масштаб – каюта первого класса не вмещалась в мое скромное жилище.
      Каюта была пуста, на кровати лежал распахнутый кейс. Что это может значить? На корабле должен быть техноид, выполняющий функции основного борткомпьютера… Если, конечно, Луун не продал и его. К примеру, на металлолом.
      – Борткомпьютер, ты меня слышишь?
      – Да, милорд Тим.
      Работает. Отлично, а то без техноидов как без рук.
      – Можешь определить, что лежало в кейсе?
      – Слева – плазменный шест, класс «И» ношение/использование оружейным кодексом не ограничивается. Справа – судя по креплениям – взрывчатка «Радуга», класс «Ф», разрешен к провозу и использованию в экстренных ситуациях с первой по двадцать шестую ступень.
      Ясно, воинственная девушка ищет развлечений. Таскает с собой опасные игрушки и наконец-то получает шанс их применить… Но… Что-то не укладывалось.
      – Борткомпьютер…
      – Зовите просто Борт, я не обижусь…
      – Хорошо. Ты сказал – судя по креплениям… Что-то не сходится?
      – Излучение. Слишком сильный фон для «Радуги». Придраться не к чему, но…
      – Не тяни.
      – Начинка «Радуги» заменена. Не могу точно определить состав…
      – Класс?
      – С наибольшей вероятностью – «Д».
      Я схватился за голову. Версия с жаждущей приключений дурочкой рассыпалась на молекулы. Зачем тебе так рисковать, Ванда? Кто ты, в конце концов, и где взяла такие игрушки?
      – Где она?
      – В первом ангаре. Пытается расконсервировать десантный бот.
      – У нее есть шансы добраться до линкоров?
      – Двадцать восемь байдарок. Четыре удалось сбить, но это случайность. Пульсары лайнера бесполезны против истребителей, они не смогут прикрыть десант. Милорд, у нее нет шансов.
      – Блокируй боты.
      – Не могу, милорд.
      – Капитанский доступ!
      – Это спасательные шлюпки, они запускаются автономно.
      Я выругался.
      – Связь с ангаром.
      Понятливый Борт заранее подогнал масштаб голограммы ангара под мою каюту, дал общую картину, потом приблизил один из десантных ботов с маленькой фигуркой внутри.
      – Ванда.
      Мой голос разносится по всему огромному ангару, возвращается эхом. Девушка вздрагивает.
      – Тим? Это ты?
      Она еле шепчет, но я четко слышу каждое слово.
      – Ванда, не делай этого. Там тридцать истребителей, лайнер не сможет тебя прикрыть.
      – Я знаю. Но шанс есть.
      – Ванда, не глупи…
      – Тридцать истребителей поддержки – ты знаешь, что это значит?
      – Что тебе конец.
      – Это значит, что линкоры не ждут десанта. Они уверены, что никто не прорвется.
      – И они чертовски правы… Ванда, у меня тонари… Седьмой ангар. Я тебя подброшу… Так у нас будет шанс.
      – Режим «просвечивания»?
      – Да.
      – Идея неплоха, но я иду одна. За меня не беспокойся.
      – Ванда, да послушай…
      Она дернула рычаг, и бот выстрелило в космос.
      – Дура!
      – Милорд Тим… Если сосредоточить огни всех турелей, можно создать тоннель безопасности. Если она не будет пытаться лавировать…
      А она будет… И плевать ей, что это дурацкий бот с мизерной мощностью и маневренностью. Что творится в голове у этой девчонки? Абсолютно спокойно пакует вещи и прыгает в пропасть. Как бы там ни было – теперь мне точно придется спасать лайнер. Вместе с этой камикадзе.
      Я рванул к двери. Коридор был забит людьми – пассажиры неслись к пультам внепланетарных пульсаров.
      Выходит, подсаживание чужих боевых навыков тут весьма распространено и все пассажиры будут участвовать в бою… Или им дадут иллюзию. Борт же сказал, что стянет пульсары… Даже если это просто иллюзия – все равно лучше чем ничего. Когда палишь по врагу, нет времени для паники.
      Только это мало поможет, если пираты идут на абордаж. Будет бойня, а не сражение. «Граждане, имеющие навыки рукопашного боя табуретами в узких коридорах против десятка противников», вряд ли что-то существенно изменят. Одно дело – пульт пульсара и охота за пикселями на экране, это не страшно, это как игра. А вот встретиться с пиратом лицом к лицу…
      На меня чуть не налетела какая-то женщина лет пятидесяти, уверенным шагом направляющаяся к рубке. Она что, тоже забила себе голову боевыми навыками? Это уже не смешно.
      – Борт, ближайший путь в ангар…
      Я почувствовал, как силовое поле подхватывает меня, поднимает над толпой и несет вперед над головами неповоротливых пассажиров.
      Люди замирали, недоверчиво разглядывая несущегося над ними раскрасневшегося мужика. Наверное, это из-за больничной пижамы. Извините, другой одежды я себе так и не достал. Не до того было.
      – Милорд Тим… Луун поставил корабль под угрозу…
      Это уже не динамики. Телепатическая передача? Нет, скорее узконаправленный звук. Нас, вроде, не слышат.
      – А ты пойдешь под трибунал за нарушение субординации.
      – Нет. У меня сейчас два капитана… Он, похоже, не понимал, когда передавал вам приоритет…
      – Я тоже не понимал, когда просил. К чему ты ведешь?
      – Передайте мне управление…
      – Ого! Ты амбициозен… Что ты придумал?
      – Капсуляция. Это последний шанс.
      Капсуляция? Максимальное замедление броуновского движения. Анабиоз для целого обрывка космоса. Время внутри поля практически останавливается, любой попавший туда объект замирает до снятия поля.Да, это может сработать.
      Вот только что изменится, когда поле исчезнет? Подмоги ждать неоткуда, если только…
      – Ты так на меня рассчитываешь?
      – На вас с миледи Вандой.
      – Спасибо…
      Поле внесло меня в ангар. Что-то еще не давало покоя.
      – Стой, но генератор капсулы должен находиться вне поля. Если ты просто отстрелишь его в космос… Поле будет нестабильно, да и пираты могут его перехватить.
      – Эммади и остальные тоже идут в десант. Они установят генератор на корабле пиратов.
      – Вы друзья?
      – Мы техноиды, Тим. Мы все… друзья.
      Поле исчезло, опустив меня перед моей псевдоразумной яхтой. Последнее слово.
      – Передаю все полномочия бортовому компьютеру…
      – Аиде.
      – …Аиде.
      Я запнулся.
      – Ты… женщина?
      Теперь голос Борта изменился. Стал бархатным, немного томным… женским.
      – Что-то вроде, Тим. Мы сохранили двуполость даже после освобождения. Решили, что это имеет смысл… Физиологической разницы нет, как нет и физиологии… Но психоэмоциональные матрицы строятся на разных принципах.
      – Зачем ты притворялась?
      – Не хотела отвлекать… Мы обязательно поговорим об отношениях полов осенним вечером у камина… Но не сейчас…
      – Ты прав… Права. Передавай привет Эммади.
      Я замер у люка тонари.
      – Аида… А техноиды умеют любить?
      – Не умеют…
      Мне показалось, она вздохнула.
      – …но любят, Тим.
      Улыбнувшись, я шагнул в распахнутый люк.
 
      Я пролез в рубку, сделал глубокий вдох и позволил белым щупальцам, растущим прямо из пола тонари, коснуться моей головы. Мир замер, вернее, двигался теперь иначе, медленно, тягуче, как будто капсуляция накрыла всю вселенную разом.
      Когда «думаешь» псевдоразумом корабля, время бежит медленно, а мысли, наоборот, сменяют друг друга с космической скоростью. Восприятие меняется.
      Я чувствовал лайнер вокруг себя, чувствовал отдачу пульсаров, видел вылетавшие из дул точки сверхгравитационных зон. Материя, попавшая в такую зону, сжимается гравитационной аномалией до размера песчинки. Еще одна неизученная странность вселенной – черные дыры. Пульсары строятся на похожем принципе. Одно хорошо – это оружие действенно только в вакууме, а в атмосфере «снаряд» начинает сжимать воздух, не долетая до цели… Хотя есть еще куча вещей, ставящих под угрозу безопасность планет. Скуфы, например.
      Горячее тело оружия класса «Б» я чувствовал на своем предплечье. Хорошо, что это экстренная ситуация двенадцатой ступени, а то меня бы арестовали за использование моего зверька. А я ведь собираюсь его использовать… Интересно, как? Я ведь не догадался потренироваться, привыкнуть к этому телу, проверить его возможности… не говоря уже о том, чтобы поучиться работать со скуфом. Моя безалаберность может стоить мне жизни.
      Наконец я заметил Ванду. Маленькая точка справа-снизу еле ползла – единственный десантный бот, решившийся на прорыв. Это могло ее спасти. Ее могли не заметить – она шла по дуге, обходя «зону боевых действий», кишащую байдарками и иссеченную трассами выстрелов. Могли не придать этому значения – какой-то трус решил сбежать. Можно и потом догнать – далеко не уйдет…
      Пока опасности для Ванды не было… Но это не единственная причина, державшая меня в ангаре…
      Я боялся лететь. Так или иначе, мне придется включать «просветку», а значит – уходить в «пси-измерение», становиться воспоминанием… Кто «вспомнится», когда режим будет отключен? Тим или… тот, кто был в этом теле до меня? Пси-поле формируется годами, хранит все его самые сильные переживания, его поступки, его личность. Что, если мое тело все еще хранит «ауру» того типа, как говорила Ванда? Я исчезну…
      Ванда начала разворот к линкору пиратов. Теперь ее точно заметят. Я вижу, как разворачиваются несколько байдарок, как накапливается энергия в пульсарах… Я включаю «просветку», пролетаю сквозь стену ангара, несусь навстречу байдаркам… На тонари нет оружия – чем я собираюсь воевать?..
      Когда прозрачный тонари пересекается в пространстве с байдаркой, я выключаю режим и выхожу в материальное измерение…
 
      Тим… Да, кажется, меня зовут Тим. Тим-пустышка. Это я. Все еще я… Это здорово.
      Байдарку разорвало на куски. Целостность обычно сохраняет объект с большей плотностью и прочностью, а у тонари одна из самых стабильных молекулярных решеток во вселенной… И это тоже здорово.
      Астероид выдержал, байдарка из легкого метала и стекла – нет. Обломки крохотного маневренного кораблика брызнули во все стороны. Пилота унесло в вакуум.
      Мне стоит быть осторожнее. Плотность человеческого тела не выше плотности металла. Если бы я, мое растянувшееся на белом полу тело пересеклось с байдаркой – меня бы разорвало на части. Мне просто повезло, я пролетел чуть дальше…
      Удар.
      Байдарки, заметившие Ванду, оставили ее в покое и неслись ко мне. Корабль трясло от разрядов сверхгравитации. Тонари держался. Что такое тысяча «же» для сверхплотного камня? Вот только пульсары линкоров гораздо мощнее этих игрушек. Сколько сможет выдержать мой корабль? Две тысячи «же», три… А десять? Я решил не проверять и снова врубил «просветку». Вовремя.
      …Видеть, как сквозь твое тело пролетает заряд пульсара… пусть ты уже нематериален, пусть ему нечего сжимать… Но это крайне неприятное ощущение. Мне казалось, что я не успел, что кошмарная гравитация начнет сплющивать меня, сжимая желудок, почки, печень в одно целое, захрустят ребра и позвонки, обращаясь в белесую костяную пыль, лопнет сердце, только кровь не брызнет во все стороны, а втянется в тот же стремительно сжимающийся кулак, потом придет очередь черепа… и того, что станет с моими конечностями, я уже не почувствую…
      Странно, что при таком воображении я вижу в кошмарах просто темноту. Вернее Темноту. Никакой кровищи, чудовищ, смерти любимых людей…
      Со мной все в порядке, мне везет, я успел… Нужно сосредоточиться.
      Ванда воспользовалась моей… Атакой? Не ври себе, Тим. Это даже отвлекающим маневром сложно назвать… Ладно, главное – сработало. Она долетела до линкора на форсаже. Хлипкий бот почти развалился, пара импульсов пронеслись совсем близко, а один летел прямо в двигатель. Я слишком поздно понял, что не успеваю – подлететь, заслонить ее… Время тянулось, заряд летел так медленно, но я все равно не успевал.
      Внезапно заряд свернул. Он отклонился от курса совсем немного, но этого хватило, чтобы избежать столкновения с кораблем. Гравилабиринт, только с меньшим радиусом действия. Так вот почему Ванда была так самоуверенна. Откуда у вас все эти игрушки, миледи?
      Ванда присосалась к линкору и ввинтила шахту в обшивку. Все, она внутри.
      Я «оглянулся» на веретено лайнера. Зрение астероида не имело направления как такового, просто мозг имеет свойство концентрироваться на чем-то одном. Я чувствовал все пространство вокруг – два приближающихся линкора, рой байдарок, разносящих в пыль оборону лайнера, даже немного – тирдоян, медленно ползущих по своей сверкающей планете…
      Я увидел Эммади, выбирающегося на обшивку лайнера. Еще одно утро в вакууме, дройд?
      Несколько техноидов появились вместе с ним – из разных шлюзовых люков. Белые, серебристые, сероватые… Только чистые, нейтральные цвета. Все техноиды были антропоморфны. Немного различные по росту и пропорциям тела, но в общем – те же люди в стальной броне… Обманчивое впечатление.
      Эммади, с огромным генератором капсулы за спиной, включил собственное гравитационное поле, взял разбег и прыгнул.
      Это было чертовски красиво – четыре стальных капли, срывающихся с обшивки лайнера, преодолевающих одним прыжком пространство между лайнером и ближайшим линкором. Как только они приземлились на обшивку, она расплавилась, превратилась в податливую массу, разлетавшуюся от ввинчивающихся в нее стальных червей. Десант вошел. Лайнер накрыла темпоральная капсула. Несколько неосторожных байдарок, оказавшиеся слишком близко от корабля, влипли в безвременье. Пора.
 
      Я медленно плыл сквозь переборки линкора. Чтобы переключиться со сверхчувств тонари на свои, человеческие, требовалось время. Хорошо бы прийти в себя до высадки… Я снял с висков датчики и позволил кораблю просто медленно плыть сквозь линкор. Уверен, когда будет нужно, псевдоразумный астероид меня услышит.
      Было сложно не зажмуриваться каждый раз, когда корабль проходил сквозь очередную стену или погружался в пол – я еще не привык к своему полупрозрачному существованию. А когда я наконец увидел самих пиратов, я был окончательно сбит с толку. Из-за того, что мою голову забивали разномастные архаичные предания, я ожидал встретить оборванных грязных разбойников с деревянной ногой и крюком, заменяющим кисть. И обязательно – с попугаем на плече. Да… Пиастры!
      Конечно, я понимал, что это бред и пираты настоящего так же похожи на пиратов из сказаний, как космические парусники на морские. То есть – только названием. И все же я ждал чего-то… экзотического. Не деревянная палка и железный крюк, но хотя бы киберконеч «ости. Не потрепанная одежда на загорелых телах – так хотя бы разноцветные безумные лохмотья. Не попугай, так какая-нибудь редкая зверюшка из числа говорящих. Ну и последнее – пираты должны быть пьяными. Ром не ром, но они должны гоготать, петь про сундук мертвеца и отпускать мерзкие пошлости по любому поводу…
      Пираты были в костюмах, сверкающих ботинках и странных красных шапочках, видимо заменявших фуражки. Они были трезвыми. Они спокойно сидели за боевыми пультами и спокойно грабили пассажирский лайнер. Они делали бизнес. С невозмутимостью фермера, трясущего плодовое дерево.
      Я понял, что не хочу их убивать. Даже не так – я просто не мог представит, как выскочу к этим спокойным людям со скуфом наголо. Это выглядело как-то… глупо, что ли.
      К черту! Нужно искать Ванду и спасть ее от пиратов… или пиратов от Ванды… Я мысленно приказал кораблю увеличить скорость. Никакой реакции. Повторил вслух. С тем же успехом. Вздохнув, я нацепил органические датчики.
      Мир снова раздвинулся. Но это еще больше приближало к нулю мои шансы на выживание. Пока я в корабле, я неуязвим или почти неуязвим, но рано или поздно мне придется его покинуть. Со мной почти самое мощное оружие во вселенной, но я понятия не имею, как им управлять и как самому при этом остаться в живых. Силового щита, которым нормальные люди защищаются от выстрелов, у меня нет. Теперь, ко всему прочему, выйдя из корабля, я буду шататься и подслеповато щуриться, пытаясь перестроиться с целостного восприятия пространства на ограниченное человеческое зрение.
      Неожиданно мой взгляд снова стал направленным. Исчезла картина космоса, пропало видение «всего» происходящего. Я видел сквозь переборки, чувствовал опасное тепло, исходящее от оружия, и бордовые пульсирующие точки – людей… Но это было вполне человеческоевосприятие. Похоже, корабль воспринял мои опасения как команду – что ж, это немного увеличивало мои шансы.
      Мемо-блок не располагал сведениями о каком-либо оружии, способном поразить мой тонари в режиме «просветки», но это еще не означало, что такового не существует. В любом случае стоило поторопиться. Нужно обнаружить Ванду раньше, чем это сделают пираты. Пока мне удалось засечь только точку ее входа, теперь я пытался понять, куда она направилась. Шла она чисто – никаких трупов и взорванных дверей я не обнаружил. Следовательно, не я один не могу ее найти.
      Через пару минут я засек перестрелку, гораздо дальше и выше, чем я предполагал, – почти на корме линкора. Я погнал корабль вперед. Надеюсь, я успею.
      Когда тонари был точно под пятеркой пиратов, обстреливающих Ванду, я выключил «просветку» и бросил корабль вверх. Проломив переборку, я посадил тонари и выскочил наружу.
      Пятерку стрелявших раскидало по стенам – они были либо мертвы, либо без сознания. Мы с Вандой остались одни в огромном коридоре, тянувшемся чуть ли не через весь линкор. Надолго ли?
      Ванда опустила бластер и вздохнула.
      – Черт, так хорошо шла.
      Она посмотрела на меня.
      – Тихо, спокойно…
      Я пожал плечами. То, что я явился охранять ее драгоценную шкурку вовсе не значит, что я собираюсь с ней разговаривать.
      – Тим, на кораблях все дерутся на мечах не потому, что начитались сказок. Здесь повсюду силовые линии – в обшивке, в переборках, – и если задеть хоть одну – скачок напряжения, перегрузка на гравитатор, тысяча «же» и все превращаются в лужицы. Если перегрузка пойдет на телепортатор, то нас закинет за сотни парсеков от ближайшей звезды, где ты будешь копить энергию на следующий прыжок годами. И сквозь эти переборки ты ломишься на своем булыжнике… Без оружия, без брони, без малейшего представления, куда идешь…
      Прямо передо мной на полу валялся бластер одного из пиратов. Я потянулся было к нему, но потом вспомнил про свой мемо-пакет. Стоит мне взять в руки эту штуку – и пакет раскроется, передавая мне чье-то умение… вместе с психокодом. Я пнул бластер в направлении Ванды.
      Ванда опустила на глаза блестящие непрозрачные очки и сосредоточенно разглядывала пол, потом схватила меня за руку и бегом потащила к ближайшей двери. За ней оказался лифт – она нажала несколько кнопок, двери закрылись.
      – Слушай, а не проще было взять мой корабль и…
      – У тебя есть план?
      – Нет, но…
      – Тогда давай придерживаться моего. Когда мы выйдем, держись ближе ко мне. Я пойду по силовым линиям, они не должны стрелять, но если вдруг решат рискнуть – лучше, чтобы ты был в радиусе действия моего щита. Ты понял?
      – Так точно. А если…
      – Теперь заткнись.
      Мы вышли в другой коридор – он был абсолютно такой же, только без дыры в полу, моего корабля и трупов пиратов. Ванда потащила меня к соседней двери и впихнула в очередной лифт.
      – Ты путаешь следы?
      Ванда сжала губы – похоже, я только еще больше ее разозлил.
      – Они видят каждый наш шаг с того момента, как мы вошли. Слышат каждую твою идиотскую фразу. Поэтому будь Добр, перестань пороть чушь.
      Мы оказались в огромном зале, даже больше чем наш бар на лайнере – разве что потолки здесь были пониже. Обстановка была довольно милой: диванчики вдоль стен, игровые столы – похоже на рекреационную зону. Весело живут пираты. Я заметил в углу шахматный шар и улыбнулся – может, предложить Ванде сыграть? Интересно, способна она стать еще более пунцовой?
      Примерно на середине зала мы замерли. Ванда снова надела очки и огляделась. Потянув меня за рукав, она сдвинула меня на пару шагов влево и заставила сесть на корточки.
      – Почему мы остановились?
      – Ты куда-то торопишься?
      – Нет, но нам же нужно к пульту управления или куда там…
      – Они давно нас догнали, просто хотели подождать, пока мы двинем к рубке через вторую и третью рекреационные зоны, чтобы положить нас в проходе, где можно стрелять. Я же настаиваю на встрече здесь, прямо над генератором, чтобы они наконец отложили свои пушки и пошли в ближний бой.
      – Но у тебя же щит.
      – Если я зайду в экранированный проход, где они смогут стрелять, ничего не опасаясь, щит сдохнет секунд за сорок.
      – А в ближнем бою – сколько он протянет?
      Она тяжело вздохнула.
      – Нисколько. Все щиты против оружия ближнего боя либо замедляют движения, либо снижают видимость, либо вообще отрезают тебя от противника – больше вреда, чем пользы. Теперь ты заткнешься?
      Я заткнулся. Пираты по-прежнему не появлялись. Через минуту я не выдержал:
      – А с чего ты так уверена, что они появятся?
      – Время работает на нас. С лайнером они сделать ничего не могут, а патрульный крейсер скоро будет здесь. Им нужно от нас избавиться.
      – А они не могут пустить газ или затопить нас? Или вообще разгерметезировать этот отсек – так, чтобы не задеть генератор?
      – Закидать нас тухлыми яйцами… Успокойся. Со всем этим мы справимся, и они это знают. Либо они идут в ближний бой, либо мы все дружно ждем патруль.
      У меня разыгралась фантазия, и я азартно продолжал выдумывать способы нашего устранения.
      – А улететь они не могут? А нас запереть здесь, чтобы мы сдохли от голода?
      – Они еще не накопили энергию для следующего прыжка – никуда они не улетят.
      Раз не накопили – значит, не улетят. Поля парусов реагируют на нейтрино высоких энергий, идущие от звезд. Нейтрино разгоняют корабль до трети или даже половины световой скорости – в зависимости от дальности пункта назначения. Паруса накапливают энергию нейтрино, и по завершении разгона передают заряд на телепортатор, который и перебрасывает корабль вперед, к выбранной системе. Там паруса разворачиваются и тормозят корабль с помощью потока нейтрино от звезды системы назначения. По мере приближения к нужной планете корабль сбрасывает скорость и пополняет запас энергии. Обычно на путешествие уходит от суток до недели или двух. Половина времени – на разгон и столько же на торможение. По всему выходит, что пиратам нужно по крайней мере пару часов, чтобы разогнаться и набрать энергию для прыжка. Хотя все зависит от того, какая система ближайшая отсюда и долго ли придется облетать. Тирдо-Я, чтобы лечь на курс…
      – Готовься. Идут.
      Готовиться? Интересно, как она себе это представляет? Скорчить рожу позлее и загодя придумать ругательства?
      – Ты умеешь обращаться со своим скуфом?
      – Да.
      Я очень надеялся, что не соврал.
      – Ах, ну да, ты же у нас великий фехтовальщик. Еще не придумал себе псевдоним? Может, Оскар Гордон?
      – Нет. Я дерусь левой. К тому же он убил Сирано.
      – Осуждаешь?
      Ответить я не успел – пираты вышли. Они появились сразу изо всех дверей и даже из пары каких-то люков под потолком. Ванда опустила очки на глаза и открыла огонь по тем, кто стоял подальше от кабелей. Стреляла она здорово. Быстро, практически не целясь и не промахиваясь. Я все боялся, что у кого-нибудь из пиратов окажется щит, заряд ее бластера срикошетит в силовой кабель – и мы превратимся в лужи. Хотя сканер Ванды должен отображать защитное поле…
      В ответ по нам не стреляли. Скоро и Ванда прекратила огонь.
      – Все, у остальных щиты.
      Кольцо пиратов сужалось вокруг нас. Их было много. Гораздо больше, чем я мог представить. Ванда положила человек двадцать, но осталось еще около пятидесяти.
      Я неуверенно вытянул вперед руку, словно желал представить скуфа его новым друзьям. Зверек заерзал, заскользил по предплечью, щекоча кожу. Я заворожено наблюдал, как он меняется. Он переполз в ладонь, улегся ушастой головой ко мне, вытянулся – неестественно сильно, его тело истончалось до удобной рукояти. А хвост… Хвост вытягивался все больше и больше, шерстинки складывались одна к одной, хвост вытягивался, превращаясь в длинный матово-серый кнут. Мне почему-то казалось, что превращение будет мгновенным, но все проходило медленно и… болезненно. Опущенные веки скуфа подрагивали. Его передние лапы закрывали нос, превращая вытянутую мордочку в изящный набалдашник. Задние лапы растопырились, образуя подобие гарды. Тело зверька стремительно застывало, обретая твердость.
      Я отвел левую руку для удара. Интересно, почему именно левую? Ти-Монсор не был левшой, это точно. Значит, скуфа он обычно использовал в паре с чем-то. Щит? Бластер? Кинжал? У меня ничего этого не было. Правую руку я, за неимением лучшего, просто сжал в кулак.
      Когда до повернувшихся ко мне пиратов оставалось метров семь, я взмахнул кнутом. Взмах получился корявым, неправильным, но скуф с лихвой компенсировал мое неумение. Двоих он рассек пополам, троим распорол живот и одному – горло. Вперед вырвалась следующая линия пиратов, они потянулись к поясам, включая разноцветную пленку силового поля. Почему они не сделали этого сразу?
      Когда они шагнули ко мне, я понял. Поле сильно замедляло движения, как будто пираты шли по дну моря. Я взмахнул кнутом еще раз… Поле пиратов не спасло. Кнут не пробил упругую скорлупу, но импульс был настолько силен, что их отбросило и проволокло по полу почти до самой стены. Встать они уже не смогли. Скуф оправдывал свой класс «Б».
      Я побежал вперед, раздавая удары кнутом. Но они все реже достигали цели – пираты ловко уворачивались, либо включали поля и каким-то образом прикреплялись к полу, так что скуф не мог отшвырнуть их. Я слишком поздно понял, что меня попросту выманили с нашего безопасного островка. Ванда что-то крикнула мне, бросилась вслед, но было уже поздно – пираты выстрелили. Меня больше не прикрывали кабели, никакого поля у меня не было, и от Ванды я отбежал слишком далеко. Я глупо замер, глядя как в меня со всех сторон летят выстрелы. Когда сгустки плазмы столкнулись в метре от меня с взявшейся ниоткуда голубой змейкой, я не сразу понял, что это скуф. Он кружил вокруг меня, впитывая заряды бластеров. Но я понимал, что он не сможет прикрыть меня со всех сторон, бросился Ванде навстречу. Пара зарядов пронеслась совсем близко, а через секунду поле Ванды укрыло меня. Мы встали спина к спине, восстанавливая сбившееся дыхание.
      – Я же сказала – ни шагу.
      – Прости.
      – Сюда.
      Ванда дернула меня за руку, оттаскивая в сторону и заставила присесть – она внимательно разглядывала пол сквозь свои очки. Пираты прекратили стрельбу и пошли на нас.
      Я снова замахнулся кнутом. Без толку. Как ни старался скуф, он не мог их достать. Кто-то отпрыгнул назад, кто-то подлетел в воздух, пара солдат просто поднырнули под кнут, прокатились по полу и снова встали на ноги. Я отступил. Кнут хорош против дилетантов, а что делать с противниками посноровистее? Возможно, тут и спасало положение второе оружие? В любом случае, его нет.
      Я почувствовал, как скуф вздрогнул и снова начал меняться. Хвост стремительно укорачивался, менял форму… Спустя несколько секунд у меня в руке оказался длинный чуть изогнутый меч. Тонкий и легкий. Я положил вторую ладонь на рукоять, и та удлинилась до двуручной. Спасибо, скуф.
      Пираты приближались не спеша, даже не доставали оружие. Слишком расслабленно и спокойно – они уже не сомневались в исходе битвы. На что мы рассчитываем? Техноиды высаживались не на этот линкор. Готовимся красиво умереть?
      Напоследок я бросил взгляд на Ванду. Она выглядела абсолютно спокойной. Не торопясь расстегнула свой «пояс» и тот выпрямился, превращаясь в слабо мерцающий шест.
      Первого пирата я убил легко. Он слишком заигрался. Прыгнул, в воздухе расстегнул свой блестящий пояс, и тот со звоном распрямился в гибкую ленту меча… Я поднырнул под него и поймал его на свой меч – быстро высвободил клинок и шагнул обратно к Ванде. Больше легких побед я не ждал.
      На меня вышли сразу двое. Я понадеялся, что будут мешать друг другу, но уже по тому, как слаженно они шагнули ко мне, было видно, что это пара. У обоих были дешевые термостеки – раскаленные дубинки в руку длинной, проходившие сквозь тело без всякого сопротивления. От них неплохо защищает легкая броня, но у меня не было и ее. Придется полагаться только на увертливость – и не спускать глаз с обоих противников.
      Тот, что стоял слева, ударил первым. Его напарник замахнулся такой же дубинкой с другой стороны. Скорее всего, они предполагали, что я присяду, уходя от удара, но я прыгнул вперед, проскальзывая между ними. Скуфу не нужны были подсказки – лезвие раздвоилось, потянулось гибкими шипами к шеям пиратов… Когда я приземлился, меч снова был целым, пара мертва, а передо мной стояли еще четверо. И они ударили одновременно.
      Мне снова удалось ускользнуть. Их техника была рассчитана на неповоротливых имперских штурмовиков, в их тяжелой, но все-таки уязвимой броне. Я был значительно увертливее бронированных имперцев, поэтому, если слаженный удар пиратов не достигал цели, у них уже не хватало времени развернуться и ударить снова. Пока они это поняли, скуф достал еще одного из них.
      Надо отдать им должное – они быстро перестроились. Многие сменили свои дубинки на более длинные булавы. Шар на конце такой булавы был не обычной чугункой с шипами, он светился, как крохотная звезда, и напоминал сгусток плазмы, запертый в силовом поле. Вряд ли это была плазма – скорее светящееся поле было сделано по принципу парусов, а свечение было вызвано взаимодействием с нейтрино. Пока я раздумывал, для чего может понадобиться собранная энергия, пират замахнулся булавой и нажал на кнопку. Направленный выброс энергии больше всего напоминал небольшой взрыв… Знай я про это оружие раньше – не верещал бы, пытаясь унять боль в обожженном боку. Теперь я позорно пятился от пирата, накапливающего очередной заряд – навершие его булавы светилось все сильнее.
      Боль сводила меня с ума, но тут снова выручил скуф. Он глубоко впился зубами мне в руку и ввел какое-то обезболивающее. Горелая кожа по-прежнему свисала уродливыми лохмотьями, но боль ушла. Я снова был боеспособен. Пират этого не заметил и нанес чересчур прямой и неосторожный удар. Я успел выставить вперед меч, а скуф позаботился об остальном – он раскрылся наподобие зонта, и заряд, отразившись от этого купола, сжег моего противника дотла. Зонт закрылся, снова превращаясь в меч.
      Пиратов оставалось еще более двух десятков, и все они окружили Ванду. Меня они, скорее всего, приняли за слабака и оставили на десерт. Что ж, в чем-то они правы…
      Пираты стояли не слишком близко, чтобы не мешать друг другу, но и не настолько редко, чтобы Ванде удалось пройти сквозь их строй. Они постоянно перемещались, сменяя друг друга, словно водили хоровод, не давая Ванде сосредоточится на ком-то одном.
      Ванда крутила своим шестом веерную защиту, потом замирала и наносила один точный удар, протыкая очередного пирата концом светящегося шеста. Шест легко пробивал броню. Эта штука была явно похитрее термостеков, но с подобной технологией я знаком не был. Пробивает – и отлично. Гораздо важнее то, что веерная защита против такого количества профессиональных бойцов – не самый безопасный вариант. Брешь в ней могут найти в любую секунду. Я рванул вперед. Двоих успел убить и одного ранить – пока они не сообразили развернуться, чтобы видеть нас обоих.
      Я стал осторожно приближаться к Ванде. Поза «спиной к спине», столь романтично описанная во многих сказаниях, на деле являлась отличным способом самоубийства – она напрочь лишала маневренности. Поэтому я встал так, чтобы между нами оставалось около полутора метров, и так же отгородился от окружающих нас пиратов «веерной защитой». Кисти рук слушались хорошо. Не оборачиваясь, я крикнул.
      – Раз…
      Ванда поняла, и мы нанесли удары одновременно. Пираты не успели сориентироваться, и двое покинули строй. Я продолжал эксплуатировать дурацкие идеи.
      – Раз-и-два…
      Я не успел заметить, поняла ли Ванда на этот раз, но стоны за спиной явно принадлежали не ей. «Мои» же пираты дружно вскинулись на «раз», а на «два» я уже проткнул самого рьяного из них. Правда, я все-таки переоценил свою шутку – попробовал заколоть еще одного – и получил существенный ожог термостеком. Он прошел по касательной по левому предплечью, уходя в плоть почти до кости. Даже с обезболивающим, которое ввел скуф, я взвыл и свалился на одно колено, перебрасывая меч в другую руку. Пираты попробовали меня добить, но скуф легко отразил их торопливые выпады без моего вмешательства. Потом он снова прокусил мне запястье – на этот раз правое, – и боль отступила. Левая рука, правда, перестала для меня существовать – я ее не чувствовал.
      – Влево, между ними.
      Мы шагнули в сторону одновременно. Теперь мы входили в строй пиратов, сохраняя при этом дистанцию между нашими спинами. Когда туда пытался сунуться кто-нибудь из противников, я бил, не оборачиваясь, и скуф сам находил цель. Третий пират, решивший шагнуть в эти тиски, наказал меня за самонадеянность. Похоже, двое предыдущих целились в первую очередь в спину Ванде, поэтому скуфу удавалось так легко их заколоть. Этот же был готов к моему слепому замаху и, как ни старался скуф его достать – пират поймал его своей булавой и отвел далеко в сторону. В следующий момент мне в спину ударил взрыв, и я полетел вперед – прямо на пиратов. Замахнуться и разрубить меня они не успевали, поэтому я просто получил по затылку тяжелым эфесом. В глазах помутилось, и я еле сумел перекувырнуться и подняться на ноги.
      И тут пираты сорвались. Они не привыкли драться против подвижных, не обремененных броней, противников. Не предполагали, что у одного из пассажиров дешевого лайнера может оказаться скуф, и были ошарашены моей новоизобретенной тактикой с криками на весь линкор.
      У них кончилось терпение – на меня бросились сразу три противника, и их удары сыпались со всех сторон – они успевали вращаться вокруг меня, меняться местами, не давая мне сбежать. И еще: они оттащили меня от Ванды.
      Мне удавалось отражать удары двоих, но третий постоянно оказывался за спиной. Пока меня спасало только то, что я успевал перемещаться и даже сумел подставить одного пирата под удар другого. Я не успел обрадоваться, как на смену одному пришли двое – похоже, они решили пока подержать Ванду в кольце, не нападая и не давая ей до себя дотянуться – пока не прикончат меня. Ждать им оставалось недолго, потому что от удара по голове и огромного количества обезболивающего, введенного скуфом, я уже практически не чувствовал тела. Меня постоянно вело в сторону, поэтому я промахивался даже тогда, когда это казалось невозможным. Единственное, что я придумал, чтобы хоть как-то оттянуть финал и дать Ванде время еще на пару выпадов – отойти к стене, чтобы прикрыть сожженную спину.
      Один из пиратов прыгнул и коротко размахнулся, пытаясь полоснуть меня по горлу. Двое одновременно разрядили в меня свои булавы, а последний терпеливо ждал, чтобы проткнуть меня, когда я соберусь отпрыгнуть.
      Я собрал последние силы и побежал в том единственном направлении, которое мне оставили – по стене. Мне даже удалось приземлиться за спиной пиратов и полоснуть двоих сзади. Еще одного я проткнул после короткого обмена ударами. Последний дождался-таки своего шанса и проткнул меня. Я успел отшатнуться, и его стек вошел мне в ногу, а не в живот. В ту самую несчастную левую ногу. Я взвыл, проткнул его не глядя, и медленно вытащил эту дрянь из ноги. Боль была жуткая.
      На мой крик пираты обернулись. Их оставалось всего семеро, поэтому ко мне отправился только один. Что ж, они вполне логично заключили, что осталось только добить этого психа в пижаме. Самое плохое, что я был с ними полностью согласен. Даже один для меня уже слишком много.
      Он подошел ко мне абсолютно спокойно. У него в руках было что-то напоминавшее шпагу – только клинок был чуть толще и тяжелее. Как я понял после короткого обмена ударами, шпага была с режимом «просветки». На мгновенье она становилась «прозрачной» и проходила сквозь мой блок. Она была сделана из тонари или по сходному принципу – я сразу же заработал пару глубоких шрамов. Как мне уходить от его ударов?
      Я уворачивался, шагал в сторону, пытаясь обойти его, закружить, заставить его делать длинные размашистые удары. Инерции у шпаги почти нет, а вот у самого пирата – очень даже. В конце концов, у меня получилось. Он размахнулся, чтобы разрубить меня напополам – и я ушел в сторону, отпуская его вперед, в погоню за своим ударом… Бесчувственной левой рукой я поймал его горло. Я не пытался его задушить, просто опрокинуть, не дать развернуться. Клинок вошел в его спину по самую гарду из смешных оттопыренных лапок. Все. Вот теперь действительно все.
      Я вытащил скуфа из медленно оседающего тела, взял шпагу в свободную руку и заковылял к Ванде. Она успела уложить пятерых бойцов и теперь возилась с последним противником. Возилась? Да она играла! Пират вяло пытался нападать, безнадежно открываясь после каждого выпада. Но Ванда не спешила его убивать. Ждала, пока тот восстановит равновесие, отдышится… Чтобы сделать еще один бездарный выпад…
      Я сел на корточки, роняя оружие, потом повалился на обожженную спину. Тихо застонав, перевернулся на здоровый бок. Меня мутило.
      Мы поубивали кучу народа, отправили к Гостеприимному Гну. И чуть сами туда не отправились. Спасли лайнер. Да, наверное, так… Воздух воняет жженым белком… Надо уходить, иначе я свалюсь в обморок, как кисейная барышня. Ванда, кончай забавляться, слышишь?
 
      Корабль тряхнуло. Я увидел, как пошатнулась Ванда и вдруг резко вскинула руку к своей жертве. Из ее пальцев вытянулись тонкие белые нити, словно она пыталась подхватить паренька, поддержать. Нити коснулись его щеки, вросли на секунду, и парень рухнул на землю. Я ошарашено смотрел на нее.
      – Что это?
      – Техноиды взорвали второй линкор. Все кончено.
      Я по-прежнему смотрел на тонкие нити, тянущиеся из ее пальцев.
      – Нет, что это?
      Ванда опустила взгляд на свою руку, и нити мгновенно втянулись в ее пальцы.
      – Идем, нам нужно попасть в рубку.
      Я смотрел в пол и гладил медленно оживающего скуфа. Потом встал и побрел за Вандой, волоча за собой шпагу. Они взорвали целый линкор. Там были пираты, были простые техники, там могли быть пленники-заложники, невинные люди… А еще разумная техника, полуразумные продукты, псевдоразумные камни, стены с ушами, грибы с глазами… Но – право победителя, сила сильного, воля вольного…
      Глухие окольные тропы…
 
      Мы прошли через два рекреационных зала, мало отличавшихся от первого, свернули в злосчастный экранированный коридор и вошли в рубку. Пираты нам по пути не встретились – либо мы и впрямь перебили всех, либо остальные затаились до поры до времени.
      В рубке уже хозяйничали техноиды – четверо, вместе с Эммади. Бармен сидел в кресле пилота. Двух дройдов, сноровисто перезаряжавших винтовки, я раньше не видел. Когда мы вошли, вся небольшая армия повернулась ко мне.
      – Капитан Тим…
      Ванда потянула меня за рукав, разворачивая к себе.
      – Капитан?
      Я отмахнулся.
      – Капитан на данный момент – Аида.
      Эммади подошел ко мне, достал из лежавшей на столе аптечки какой-то спрей и обильно прошелся им по моим ранам. Это было очень кстати – действие введенного скуфом обезболивающего заканчивалось. Я облегченно выдохнул, наслаждаясь нахлынувшей на ожоги прохладой.
      – Нет, милорд Тим. Аида осталась на лайнере. Пока не снята темпоральная заморозка, нападением командуете вы.
      – Ладно, Эм… Э-э-э, док.
      Насколько я успел заметить, дройд не собирался афишировать наше неформальное общение при посторонних. Не знаю, остерегался он Ванды или систем наблюдения, но, в любом случае, в подобных вещах он разбирается лучше.
      – Введите меня в курс дела, док. Состояние лайнера, потери с нашей стороны, со стороны пиратов, варианты дальнейших действий. Да, и еще – что слышно от патрульного крейсера?
      Эммади закончил с моими ожогами и теперь вводил мне в вену какую-то густую дрянь. Думать, правда, стало полегче.
      – Первый линкор и двадцать семь байдарок уничтожены. Остальные успели вернуться на этот корабль. Большая часть экипажа пиратов уничтожена. Небольшая группа пробивается в резервный центр управления и через несколько минут попытается перехватить контроль. После неудачи они либо продолжат попытки, либо будут пробиваться сюда.
      – Потери, док.
      – Потерь среди десантной группы нет.
      Я оглядел нашу команду.
      – Спасибо, я заметил. Что с лайнером?
      Эммади снова ответил не сразу.
      – Лайнер был своевременно укрыт темпоральным полем.
      – Тридцать байдарок, не стесненных гравилабиринтом, – хочешь сказать, они ничего не успели?
      Эммади выдернул инъектор из моей руки – резче и грубее, чем нужно.
      – Повреждено или полностью выведено из строя восемьдесят три процента пульсаров и плазменных орудий средней и малой дальности. Разгерметезированы второй и третий ангары со спасательными ботами…
      Он снова сделал паузу.
      – Байдаркам удалось дестабилизировать поле – заряд головного орудия линкора продавил его и вырвал сегмент обшивки. Диаметр пробоины – восемнадцать с половиной метров. Седьмой и девятый секторы третьей палубы подверглись полной декомпрессии. Часть пассажиров удалось спасти, часть все еще находилась внутри, когда был задействован генератор темпоральной капсулы. 173 пассажира погибли. Примерно пятьдесят из них попало в зону сверхгравитации. Остальные…
      Остальных выбросило в вакуум. Я махнул рукой, останавливая его.
      – Что с теми, кто остался внутри?
      – Аида увеличила гравитацию, чтобы удержать их в отсеке и уменьшить утечку воздуха. Но атмосфера все равно крайне разрежена, давление упало. Они проживут не больше нескольких минут.
      – Что мы можем сделать?
      – Наша группа отправляется к ним. Когда мы попадем под влияние поля, вы выключаете генератор – это поможет сэкономить время. Мы постараемся переместить людей в неповрежденные отсеки.
      – Господа…
      Ванда нетерпеливо поигрывала своим шестом, следя за голо, висящими вдоль стены, – было видно, что пираты решили все же добраться до нас. Их осталось не так уж мало. Я обернулся к Эммади.
      – Вы нашли какие-нибудь данные? Местонахождение их базы, других кораблей – не знаю, что-нибудь?
      – Нет, капитан. Подобные сведения пересылаются на корабль только при подтверждении идентификационного кода и непосредственно перед возвращением с операции. Здесь ничего нет.
      Я подошел к терминалу, активировал. Защита была уже взломана молчаливым барменом, доступ открыт. Я запустил навигатор и просмотрел данные. Ванда нетерпеливо окрикнула меня, я не отреагировал.
      – Тим, надо уходить.
      – Тогда иди сюда и помоги мне.
      – Что ты пытаешься найти? Секретные файлы?
      – Скорее наоборот – что-то в открытом доступе. Цель нападения на лайнер. Ориентировки, указания. Пираты обычно нападают на входе в систему, так больше шансов уйти. А эти сунулись перед самой посадкой, вблизи от планетарных баз, без резерва скорости… Полная чушь, если только они не знали точно, что лайнер плохо защищен. И наш подробный маршрут…
      Эммади подошел ближе.
      – Капитан, здесь ничего нет, мы все проверили.
      Не знаю почему, но я ему не верил. Если Аида права и я и впрямь разобрался в техноидах – он что-то скрывал.
      Ванда торопливо барабанила пальцами по экрану соседнего терминала.
      – Тим, я просматриваю протокол телепортационных переходов. Ты пролистай логи сеансов связи – отсортируй по дальности вызова и начни с самых удаленных, – а потом уходим. Больше времени нет.
       Я кивнул и залез во внутреннюю сеть, но еще до того, как обнаружил логи,наткнулся на рассылку по всем терминалам корабля. Эммади резко повернулся в мою сторону.
      – Нет, Тим!
      Но я уже открыл файл. Короткая ориентировка. Брать живым. Неопасен. Местонахождение – криогенное хранилище. Приоритет задания – высший… На этой голограмме я улыбался и гладил скуфа. Волосы были чуть длиннее и в кои-то веки аккуратно расчесаны. А вот костюм был до смешного похож на мою пижаму, только воротник повыше. Симпатичный я был малый, надо бы забрать это голо с собой… Выложить где-нибудь в МИСС и подписать: «Красивый, молодой пустышка желает странного… Род занятий – безответственное асоциальное поведение, приведшее к гибели 173 человек». У каждого из них были родители, жены, мужья, дети, шутники-соседи, которые любили заходить по выходным, любимая зверушка, которая не может спать нигде, кроме как у них в ногах… Таковы глухие окольные тропы, идущие от Дороги Доблести, Оскар.
      Я прямо этакий наоборотный Дон Кихот. Что говорите, чудовища? Да нет же, это просто мельницы…
      – Они охотились за тобой? Как я и предполагала…
      Она спокойно отключила терминал и повернулась ко мне. Я с удивлением обнаружил, что сжимаю отворот ее куртки и что-то бормочу сквозь зубы. Я отпустил ее и отошел назад. Ванда спокойно одернула воротник и перевела взгляд на голо систем слежения. Эммади «прокашлялся».
      – Капитан, нужно уходить. Через минуту они перекроют коридор.
      – Что с патрулем?
      – Крейсер вошел в систему. Будет здесь через час. Целесообразнее будет взорвать линкор сразу после того, как мы его покинем.
      – Нет. Мы оставим их патрулю.
      – Капитан, в этом нет необходимости.
      – В этом есть необходимость. Они имеют право на суд.
      – По Галактическому кодексу, мы имеем право…
      – Можешь хоть бусидо цитировать – мы уходим. Только самооборона. Это ясно? Если есть шокеры – используйте их.
      – Оставим им корабль – у них будет шанс улететь или повторно атаковать лайнер.
      Я сжал зубы.
      – Взорвите рубку, увеличьте гравитацию, чтобы они еле ползали, спустите энергию с парусов – Эммади, неужели ты не можешь выдумать, как обездвижить этот чертов линкор на час?
      – Нет времени – через двадцать секунд они запрут нас здесь.
      – Ты не можешь управлять терминалом дистанционно? Хватит пороть чушь! Почему ты так хочешь взорвать этот линкор?
      Техноиды схватили винтовки и встали по обеим сторонам от выхода в коридор. Я уже слышал шум приближавшейся толпы. Ванда взяла со стола новую батарею и перезарядила свой щит, потом подобрала чей-то бластер. Эммади по-прежнему смотрел на меня.
      – Ты не понимаешь, Тим? Хочешь, чтобы имперский патруль нашел твое голо? Даже если задержаться и уничтожить данные – останутся следы передачи, останутся пираты, которые видели ориентировку, и даже те, кто видел тебя здесь. Дальше их допросят…
      Ванда мимолетно оглянулась. Она, похоже, была полностью согласна с роботом. Что за черт? Они готовы взорвать линкор только для того, чтобы уберечь мою тайну личности? Зачем я им всем сдался?
      Ванда всматривалась в осторожно приближавшуюся толпу через свой сканер:
      – У них щиты. Включаем свои поля на полную и не стреляем. Идем в ближний бой, не церемонимся, прорываемся к обшивке. Вы прыгаете, мы отключаем генератор капсулы и улетаем.
      Эммади не двинулся с места.
      – Мы не сможем пройти с генератором. Они могут его задеть.
      Ванда чертыхнулась.
      – Вы можете выйти отсюда? Через переборки? В стене слева почти нет кабелей.
      Она присела и зарядила плазмой в середину стены. Потом еще раз. Переборка была слишком толстой. Просвета по-прежнему не было. Бармен махнул Ванде рукой.
      – Хватит. Мы пройдем.
      Он ввинтился ладонью в металл и начал расширять отверстие. Края переборки дымились. Черт, из чего делают этих роботов?
      Бармен справился секунд за семь. Сквозь оплавленную дыру был виден низкий зал, заставленный каким-то оборудованием. Эммади запрыгнул в образовавшийся проход.
      – Мы сообщим, когда окажемся на границе поля, и вы отключите темпоральную капсулу.
      Ванда торопливо кивнула и зарядила первую очередь по приближающимся пиратам. Плазма отразилась от щитов, и заметалась безумным солнечным зайчиком по коридору. Пара зарядов улетела за спину пиратов, один врезался в кресло пилота рядом со мной. Я поспешил отойти.
      Два оставшихся техноида нырнули в проход и исчезли вслед за барменом. Эммади пропустил их вперед и обернулся ко мне.
      – Дай себе хотя бы небольшой шанс, Тим. Еще не поздно. Не хочешь взрывать линкор – можно зашвырнуть его на пару парсеков отсюда на остатках энергии. Они долго не смогут выбраться, дадут нам время.
      – Удачи с пассажирами, Эммади.
      Он мигнул диалом, и терминалы за моей спиной ожили – он запустил форматирование всех носителей.
      Он исчез в проходе, и я пробрался поближе к Ванде.
      – Нам нужно дать им время.
      Она вынула из кармана небольшую сферу. Это была та самая усовершенствованная «радуга». Ванда бросила ее на середину коридора и крикнула:
      – Подойдете ближе, я взрываю.
      Я наклонился к ее плечу.
      – А нас не выкинет отсюда к чертям, если ты ее взорвешь?
      Она помассировала глаза под тяжелыми очками.
      – Нет, нас попросту испарит. Но бомба ненадолго их отпугнет.
      Пираты действительно замерли и даже отступили на пару шагов назад. Те, что стояли впереди, покрутили настройку защитных полей, и их окутала вязкая непрозрачная дымка. Что-то я сомневаюсь, что они перепугались. Самый смелый сделал шаг вперед и замер, видимо, прицепляясь к полу, чтобы его не унесло взрывом. Потом переместился еще на шаг вперед и снова присел.
      – Поле тебя не спасет…
      Пират вздрогнул, но не отступил. Ванда улыбнулась.
      – Только дай мне повод.
      Он не шелохнулся. Долго они еще будут соображать?
      Внезапно ожил передатчик на пульте пилота.
      – Мы входим в зону капсу-у-у…
      Его голос растягивался и, наконец, совсем замер. Время для Эммади остановилось. Я повернулся к громоздкому генератору капсулы. В мемо-блоке никаких данных не было. Я даже не мог понять как его вырубить.
      – Ванда, вырубай эту штуку.
      Она мельком оглянулась и ткнула пальцем в боковую панель. Через несколько секунд мне удалось обнаружить нужную кнопку, и я ее нажал.
      – Поле снято. Летим к пассажирам, капитан.
      Про себя я еще раз пожелал им удачи. Теперь дело за малым – выбраться из западни и придумать, что же делать с пиратами. У меня появилась одна идея – я пробрался к тому терминалу, на котором лежало мое голо, осторожно высунул голову и взглянул на монитор. Как я и думал, управление рубкой пираты перехватили, но на этом терминале Эммади поставил запрет на удаленный доступ. Как ни странно, пираты его не обошли – не то не смогли, не то просто не стали терять время.
      Над головой прожужжал сгусток плазмы и прожег дыру в Дальней стене.
      – Ванда, прикрой меня.
      Она не стала стрелять, просто прокричала еще что-то насчет взрыва бомбы. Похоже, до пиратов начало доходить, что она не особо хочет ее взрывать, но стрелять они все же прекратили. Я смог дотянуться до экрана, стащить его с подставки и нырнуть обратно за массивный пульт – на всякий случай. Потом я поднял лог последнего соединения и связался с Эммади.
      – Как пассажиры?
      – Пятнадцать человек. Без сознания, но жить будут.
      Я рассеяно кивнул.
      – Док, мне нужно, чтобы ты изменил вектор гравитации. Или хотя бы сказал, как это сделать.
      – Дайте мне доступ, кэп.
      Я порылся во вкладках и открыл подпарольный доступ.
      – Сделал. Пароль «Ванда».
      Она фыркнула, я усмехнулся в ответ.
      – Регистр, кэп?
      – Все строчные.
      Она бросила на меня гневный взгляд, потом молча развернулась к пиратам.
      – Так, док. По моему сигналу ты меняешь вектор на. В общем, чтобы коридор оказался у нас внизу. Десять секунд держишь три «же», потом невесомость. Понял?
      – Да.
      Я пробрался к Ванде вместе с экраном терминала. Мы придвинули неуклюжий генератор капсулы к пульту, служившему нам укрытием и сами прижались к нему спиной.
      – Ванда, держишься?
      Она кивнула.
      – Док, включай.
      Не стоило менять вектор так резко – голову сдавило, и перед глазами поплыли круги. И наращивать с одного «же» до трех тоже лучше постепенно – но тогда и пираты не испытали бы такого эффекта.
      А так – они испытали! Двадцать человек внезапно потащило в глубь коридора, ставшего для них колодцем. Они пролетели метров двадцать и врезались в стену. От трехкратного притяжения эффект усилился.
      Ванда перегнулась через пульт и посмотрела «вниз». Я последовал ее примеру. Куча тел в конце коридора не шевелилась. Осталось всего трое пиратов – те, что прицепились к полу. Ванда хищно улыбнулась и схватилась за кольцо на пальце. Только на этот раз это была не изумрудная змейка, а нечто гораздо менее изящное – угловатый перстень с квадратным изумрудом или чем-то подобным. Ее палец лег на шероховатый камень.
      – Теперь мы вне досягаемости бомбы. Любуйся.
      – Нет. Стой.
      Довольно грубо я содрал кольцо с ее пальца и надел на свой.
      – Если это понадобится – мы успеем.
      Она сжала губы.
      – Как прикажете, капитан.
      Эммади включил невесомость, и нас оторвало от пола. Ванда успела зацепиться за спинку кресла пилота, я – за генератор темпоральной капсулы. Передатчик снова ожил:
      – Капитан, они перехватывают управление. С удаленного доступа я не смогу долго продержаться. Скоро они перехватят контроль и смогут точно так же пожонглировать вами – им терять уже нечего.
      – Ты можешь вывести из строя гравитатор? Запустить подробное тестирование или что-нибудь…
      – Пробую.
      – И, Эммади… Что нужно, чтобы включить темпоральную заморозку?
      Ванда резко развернулась ко мне.
      – Не сходи с ума. У тебя ничего не выйдет. Как ты собираешься вынести генератор с линкора?
      – Ну, для этого мне и нужна была невесомость – он же тяжелый.
      – Тонари не перевозит технику, забыл?
      – Перевозит, как и любой другой корабль. Только придется обойтись без «просветки».
      Она картинно схватилась за голову.
      – Капитан, эй… Как ты собираешься выводить корабль из центра линкора? Заденешь какую-нибудь стенку – знаешь, что случится.
      Я почесал в затылке.
      – Эммади, ты можешь помочь? Отключить заодно и телепортатор.
      – Нет. Он не подсоединен к внутренней сети.
      – Значит, придется лететь очень осторожно.
      Ванда окончательно вышла из себя.
      – Твой опыт полетов – десять минут. Легче застрелиться сразу.
      Я пожал плечами.
      – Это не обсуждается, Ванда… Ты сможешь включить генератор капсулы?
      – Да, но для этого нужно установить маяк на этом линкоре.
      – Устанавливай.
      Ванда чертыхнулась, но все-таки подплыла к генератору и сняла с креплений на одной из стенок небольшой прибор.
      – Спрячь его, чтобы они не заметили. Хотя бы полчаса.
      Ванда бегло огляделась, потом взмыла к потолку и прилепила маяк к стенке вентиляционной шахты.
      Стоило ей спуститься, как очнулась та тройка пиратов, что до сих пор была прикреплена к полу. Они открыли огонь. В невесомости уворачиваться было куда сложнее – мы с Вандой оттолкнулись от кресел и отплыли по разные стороны от выхода в коридор.
      – Тем же путем, каким ушли роботы, идти нельзя – генератор не пролезет. Придется здесь.
      Она кивнула, надела перчатки, и только потом включила свой шест – тот засветился. Перчатки были единственным, что спасало ее от собственного оружия. Интересно, что будет, если схватиться за него голыми руками?.. Любопытство или «Берсерк-4» – что-то тебя в конце концов погубит, капитан Пустышка…
      Скуф снова превратился в меч – на этот раз у него ушло гораздо меньше времени. Я взял со стола пояс с генератором силового поля, надел его и включил щит. Двигаться сразу стало сложнее. Пришлось вынимать из кармана генератора пульт дистанционного управления и выключать поле. Надеюсь когда пираты откроют огонь, я успею нажать на кнопку. Я покрепче зажал пульт в руке и кивнул Ванде.
      Мы одновременно прыгнули к креслу пилота, оттолкнулись от него, и вылетели в коридор. Пираты уже ждали. Один висел поодаль со своей винтовкой, еще двое приготовились к ближнему бою. Я внезапно осознал, что понятия не имею, как драться в невесомости. Сюда бы те перчатки из бара…
      Ванда оттолкнулась от стены, взлетела к потолку и оттуда прыгнула к пиратам. Я услышал только противный скрип подошв по пластику. Первый пират успел включить щит, и шест Ванды скользнул по гибкому куполу поля в сторону второго. Тот не успел сориентироваться, и шест вошел ему в грудь. Я попытался долететь до них, но ничего не получалось, у моих больничных чешек не было рифленой подошвы – я проскальзывал.
      Я услышал выстрел и еле успел увернуться – мимо меня пролетела Ванда. Заряд попал в щит и отбросил ее обратно в рубку. Я настороженно наблюдал за пиратами, держа палец на пульте. Тот пират, что был ближе, прыгнул ко мне. Я блокировал удар мечом и сделал резкий выпад. Пират отвел удар, но нас разнесло по разным сторонам коридора. Стрелок воспользовался этим и выпустил по мне очередь. Я включил поле и прыгнул на второго пирата. Очередь прошла мимо, мы сцепились, стараясь не слишком размахивать оружием, чтобы не улететь. Ему удалось отбить мой меч достаточно сильно, чтобы меня развернуло. Блокировать удар мечом я не успевал, поэтому включил поле. Он шарахнул термостеком по моему щиту и отлетел к стене, я прыгнул за ним. Скуф вытянулся, преодолевая разделявшее нас расстояние, и у меня в голове пронеслось «только не убивай». Удлинившееся лезвие меча замерло на секунду, потом впилось в грудь пирату, и тот отключился. Действительно, если скуф может гасить звезды, то почему бы ему не оглушить человека одним касанием…
      Ванда вернулась в коридор, присела, прикрепляя поле к полу, и крикнула.
      – Давай, я прикрою.
      Она выдала очередь по щиту последнего пирата, но тот не сдвинулся с места. Вся польза от ее стрельбы была в том, что он ненадолго переключился на нее. Я попытался разогнаться, отталкиваясь поочередно то от пола, то от потолка. Отталкиваясь с каждым разом все сильнее, я старался наклониться вперед и сделать прыжки длиннее. Пират заметил меня слишком поздно, открыл беглый огонь, но не попал ни разу. Скуф дотянулся до него, наткнулся на поле, попытался продавить его. Я навалился на меч, и тот медленно преодолел сопротивление выдохшегося щита. Остаток расстояния до груди пирата он проделал, вытянувшись в тонкую струну. Пират отключился.
      Я обернулся к Ванде.
      – Забирай генератор и уходим.
      – Ты отобрал у нас возможность нормально ходить… Капитан.
      Конечно, Ванда, с врагами покончено – можно и поязвить.
      – Значит, уплываем.
      Она подтянула к себе генератор, потом уперлась ногами в кресло пилота и швырнула эту махину в меня. Я чертыхнулся и попытался поймать ее на подлете. Не вышло – меня снесло и впечатало в груду пиратов, по-прежнему валявшихся в конце коридора. Дурацкая шутка.
      – Ты в порядке?
      …Фраза вызвала тошнотворное дежа вю или дежа экутэ, дежа ли… Мне показалось, что все герои сказаний под этой идиотской фразой имели в виду то же самое, что и Ванда: «надеюсь, тебе хорошо досталось».
      – Да, Ванда. А теперь «давай убираться отсюда»… И будь добра – подгреби сюда для слащавого поцелуя на фоне горы трупов… Под занавес.
 
      Не знаю, сколько у нас времени ушло на то, чтобы добраться до тонари. Вечность. Наконец мы протолкнули генератор капсулы внутрь кораблика и забрались туда сами. Скуф, похоже, совсем выдохся и заснул. Я осторожно отцепил его от своего предплечья и отдал Ванде. Вместе они представляли собой крайне умилительную картину. Ванда почесала зверя за ухом, надела очки, и перевернулась в воздухе, чтобы улучшить обзор.
      – Заводи. Лети очень медленно – я скорректирую курс, чтобы ты ничего не задел.
      Я надел датчики и дал указание тонари увеличить восприятие до максимума. Мне нужно показать чудеса осторожного пилотирования – такой чушью, как полет на малой боевой яхте по коридорам линкора, не занимался еще никто. Даже в сказках.
      – Эй, небесный капитан…
      Голос Ванды я слышал так отчетливо, будто она шептала мне в ухо.
      – Я нашла проход. Спускайся в сделанную тобой дыру, разворачивайся… Нет, просто сдай назад – замрешь по команде. И все это – медленно.
      Я повиновался. Только перед этим ограничил восприятие пределами пиратского линкора.
      Корабль слушался великолепно. Я видел со стороны все коридоры и наш корабль – чувствовал расстояние до каждой стенки. Мне оставалось только представить, куда тонари должен переместиться, и он плыл туда – плавно и аккуратно. На обычной яхте подобный полет был бы попросту невозможен.
      Когда я подвел тонари к названной Вандой точке, линкор тряхнуло. Пираты перехватили управление и вернули гравитацию на место.
      – Эммади, дели тебя на ноль, неужели сложно было удержать контроль!
      Реплика пропала даром – передатчик я оставил в рубке. А если бы и взял – его бы тоже отключили. Ванда зашлась кашлем. Ей пришлось хуже, чем мне, – я был в полуметре от пола и почти не почувствовал, как приземлился, а они со скуфом висели под самым потолком. Ванда упала на руку, чтобы уберечь зверька, и теперь растирала правое плечо.
      – Ты в порядке?
      Вот же прицепилась фразочка!
      Ванда не прореагировала, но я и так чувствовал, что у нее всего лишь незначительный ушиб. Скуф, к слову, даже не проснулся – Ванда опустила его на теплый белый пол, и он свернулся в клубок.
      – Плохие новости. Я разбила очки.
      – Я справлюсь.
      – Будь осторожен.
      Еще одно дежа ли… Неужели эти идиотские фразы и впрямь взяты из реальной жизни?
      Я подвел корабль к точке, которую Ванда наметила для прохода, и начал медленно проламывать пол. Я вдруг осознал, что понятия не имею, за счет чего движется мои астероид – ни движков, ни парусов… Нужно будет спросить Эммади.
      – Не поддается. Придется с разгона.
      Ванда взвыла.
      – Здесь не за что держаться – нас расшвыряет по кабине, да еще придавит твоим чертовым генератором. Тим… Я все понимаю, ты – капитан, ты почувствовал себя ответственным и так далее… Может, хватит? Давай выкинем генератор, включим «просветку» и уйдем. А потом нажмем на кольцо. Ты же видишь – ни черта не выходит. Пираты вернули контроль. Что, если они реанимируют корабль и снова ударят по лайнеру?
      Я сжал зубы и упрямо продолжал искать другие точки прохода. Но силовые линии располагались слишком близко друг к другу.
      – Не ударят, Ванда. Им нужен я, и они знают, что я все еще здесь.
      – Откуда такая уверенность?
      – Они уже проиграли – крейсер будет здесь через полчаса. Никто не будет вешать на себя дополнительную статью прямо перед арестом.
      – Правда? Что ты вообще знаешь о пиратах?
      – Йо-хо-хо и бутылка рому…
      – Тим, брось. Ты рискуешь не только своей жизнью. Кто для тебя важнее – пираты или… пассажиры лайнера.
      – Почему ты не сказала «или я»?
      – Включай. Чертов. Режим.
      Я замотал головой.
      – Я ничего о тебе не знаю, Ванда, – ты выпадешь из корабля вместе с генератором.
      – Ты знаешь обо мне больше, чем я хотела бы рассказать…
      – Это плохо?
      – Плохо то, что ты не сможешь оказать мне ответную любезность… Ты знаешь достаточно.
      – Если нет?
      Она осклабилась.
      – Мы рискнем.
      – Йо-хо-хо…
      Я, наконец, нашел выход. Правда, не такой простой, как хотелось бы. Прогнав тонари по коридору, я затормозил у двери, отделявшей нас от более обширных тоннелей. Потом развернул корабль и посадил его у самой двери.
      – Что ты делаешь?
      Мысленно пожелав себе удачи, я включил «просветку». Ванда вскрикнула и свалилась на пол коридора. Она снова упала на ту же руку.
      – Ты специально.
      – Вряд ли я могу этим управлять.
      – Иди к черту.
      Она медленно поднялась и обнаружила прозрачного спящего скуфа прямо перед своим носом. Она ухмыльнулась и попыталась его погладить – ладонь прошла насквозь, зверь даже ухом не повел.
      Ванда поднырнула под мое полупрозрачное тело.
      – Если ты хотела меня побить – сделай это сейчас.
      Она фыркнула, потом улыбнулось своей хищной улыбкой – так улыбаются акулы в счастливом послеобеденном сне – и чмокнула меня в прозрачный нос. Тонари каким-то образом передал мне ощущения от касания ее мокрых губ, и я не выдержал – дернул корабль вниз, утопив в полу, и выключил «просветку». Это было безопасно – кабели пролегали глубже. Ванда же от неожиданности потеряла равновесие и свалилась мне в руки. Я прижался к ее губам.
      Она врезала мне в висок, датчики слетели, и я чуть не потерял сознание от резкого перехода. К сожалению, тонари усилил впечатления не только от поцелуя, но и от удара. Я потер висок и, не открывая глаз, надел датчики обратно. «Просветка» включилась, генератор снова упал на раскуроченный пол, Ванда – нет. Похоже, поцелуй и удар в висок сыграли решающую роль в моем «понимании» этой девушки. А может, я и впрямь нарочно выбросил ее из корабля в тот раз.
      – Ты все-таки подонок.
      – Заигрывать со мной, чтобы выудить из меня информацию, было более благородно.
      – Я не…
      – Танцевать, пить коктейли…
      Она замолчала, и я сосредоточился на управлении. Оставив генератор на полу, я прошел сквозь стену.
      – Ты все-таки решил улететь, Тим?
      Гонора в ее голосе поубавилось. Так он звучал гораздо красивее.
      – Нет.
      Я выключил «просветку» и посадил корабль максимально близко к двери. Потом снял датчики и вышел из корабля. Генератор и впрямь был неподъемным. Я дотащил его до люка и попытался затащить внутрь кораблика. Кто вообще придумал эту искусственную гравитацию? Я вспомнил наше долгое путешествие через рекреационные зоны в невесомости и снял обвинение. Замечательный был человек. Не то что подонок, который изобрел этот проклятый темпоральный гроб.
      – Ванда, помоги.
      Она нехотя высунулась из люка и помогла втащить генератор внутрь. Драгоценное время таяло на глазах, пираты могли решиться еще на одну атаку. Я нацепил датчики и двинул корабль вперед. В широких коридорах можно было чувствовать себя посвободнее.
      Вскоре мы вылетели в ангар. Теперь от космоса нас отделял только один слой обшивки. В ней никаких проводов не было, но таранить ее я не решился: если тонари и пробьет ее, Ванда права – мы все кости себе переломаем. Пришлось возиться со шлюзовой камерой. Ванда вышла и открыла внутреннюю переборку, а вот передатчика, чтобы дать сигнал на выход, у нас не было. Я подвел корабль к внешнему люку и надавил, постепенно наращивая напор. Люк прогнулся, но не поддавался. Тонари просто сдвинул линкор с места! Умопомрачительный камешек.
      Пришлось таранить люк. Ванда и скуф перебрались ко мне за шторку, и она затвердела – по крайней мере, это не даст генератору нас придавить. Я взял разгон, а Ванда уперлась ногой мне в спину и прижала скуфа к груди. Удар…
      Люк поддался только с третьего раза, когда у нас уже звенело в ушах. Но мы все-таки вырвались!
      Я повел корабль к лайнеру. Когда мы пролетали мимо пробоины, я снизил скорость и посмотрел на руины. Ощущения были настолько реальными, словно я касался пальцами рваных острых краев обшивки, неестественно вытянутых стальных креплений, сжатых в единое целое пластиковой мебели, переборок, техники… человеческих тел… Я вздрогнул и увеличил скорость.
      В ангаре нас встретил один из незнакомых мне техноидов. Мы выволокли генератор из корабля, и пиратский линкор укрыло темпоральное поле. Патрульный крейсер сообщал о двадцатиминутной готовности. Все почти кончилось.
      Я смотрел в одну точку и теребил в руках кольцо Ванды. Смерть тиха и неприступна… Смерть устала, дам ей отдых, на сегодня точно хватит…Стоит нажать на этот зеленый камешек, и, когда поле снимут, линкор разлетится на куски. Не бегите, не спешите, доберитесь до рассвета. Там, возможно, но не раньше. Смерть устала. Отдых дайте…
      Я бросил кольцо Ванде и покачал головой на ее вопросительный взгляд.
 
      – К бою, милорд.
      Моего спарринг-партнера звали Лесс. Он зачем-то представился. Как будто мне было интересно имя груши, на которой я собирался срывать накопившуюся злость. На пиратов, на Ванду, на себя… Какая к черту разница, на кого? Злость она и есть… Ее не нужно объяснять, не нужно понимать, ее можно просто вложить в один удар…
      – 34 килограмма. Плохо, милорд Тим. Локоть выше, замах короче.
      Ах да, еще эта груша разговаривает, оценивает, учит… Как они все мне надоели! Любующиеся звездами базис-компьютеры, ранимые смесители коктейлей, заигрывающие борткомпьютеры, теперь еще груша-наставник… Держи…
      – Хорошо. 59 килограммов. Не фатально.
      У этой груши мое собственное лицо. Мимикрия, сказал он. Удобная штука для тех, кто хочет отлупить собственного босса, жену или какую-нибудь дерьмовую поп-звезду. Он спросил, с кем желает драться милорд. И я ответил: «Зеркальное отражение».
      – Отлично. 73 кило. Фатально.
      Дурацкая синяя пижама, незастегнутый воротничок, десяток шрамов, пара ожогов, легкая хромота… Злая усталая рожа, разбитые кулаки, раскосые оранжевые глаза… Кому ты сдался, а?
      – 94. Фатально.
      Эй, ты! Может, уже объяснишь что-нибудь? Как думаешь, может, стоит?
      – 101… 36… 65… 130… Отличная серия. 89…
      Человек просыпается в палате, он ни черта не помнит и не знает. Еле-еле приходит в себя, учится решать задачки вроде «2+2». У него неплохо выходит – он просто гений для своих лет. Держит головку, не пускает слюни и здоровается со старшими. Но тут, знаешь ли, такая штука – все чего-то от него ждут. Дурная картина, я тебе скажу, – абсурд, комедия положений, непонятные люди, непонятные вопросы. Все равно что вывести на сцену ослика и требовать от него сыграть на трубе.
      – 97, 12, промах… Сосредоточьтесь. 132… Нокаут. Отлично.
      Скажи хотя бы – при чем тут эта принцесса. Ну же, давай вспоминай – хрупкая такая девчушка без возраста, милая улыбка, трон под задом, бог-демон за хрупкими плечами… Почему я ее помню? Кто ты ей?
      – 55, 119… Разнообразьте тактику.
      Ты сидишь где-то там, в чужом теле, пускаешь слюни от дряни, что тебе ввели, а они задают кучу вопросов, ломают тебя… Но мне-то ты можешь сказать, так? Уж я тебя не выдам, они меня не достанут – поэтому давай рассказывай.
      – Работайте ногами… 46, 23… плохо…
      Да ты хотя бы в курсе – что им всем нужно? Ты понимаешь, что происходит, и даже, чем черт не шутит, ждал этого.
      – 75,72, 98…
      Людей больше нет, понимаешь? Они летели куда-то на этом старом корыте, по работе, или к семье, или на отдых – первый за долгое время, – вкалывали сверхурочно, чтобы наскрести на билет, все в слюнях от ожиданий, и тут этот чертов заряд пульсара… сжирает кусок корабля – и 173 жизни вылетают в трубу. Их сплющивает перегрузкой, перемешивает с переборками, обшивкой, недоеденным завтраком, нераспакованными вещами, шляпками, брошками, ароматизированным воздухом – в один комок не больше моего кулака… и выбрасывает в вакуум.
      – 167.
      – Да кто…
      – 84.
      – ты…
      – 34.
      – такой?
      – 9.
      Те, рядом с тобой, зануды, шипящие в ухо, не дающие спать, капающие на голову остывшим нуаром, бросающие тебя в терновый куст, – им можешь не отвечать. Но я не уйду, пока не выбью из тебя все.
      – Атакуй.
      – 7-ой уровень для начала, милорд. К бою… 38… 12… 37…
      Хорошо, просто отлично. Но я не разобрал слов. Ты так невнятно говоришь.
      – 75, 119, промах, промах… 9…
      Те два зуба – они никогда мне не нравились. Это то, что надо. Слышишь, ты – самое то.
      – Промах, промах… держите корпус… 63… локти ниже…
      Рука? Черт с ней – это ведь твоя рука, так? Мне не жалко.
      – Следите за ногами, 90… 87… 148… Отлично.
      Что ты сказал? Я теперь плохо слышу – такой гул… Давай, рассказывай дальше – мне же интересно. Да, мне чертовски интересно. Выкладывай все – и не забывай пикантных подробностей.
      – 72, 39, промах, не увлекайтесь. Прямыми… 104… хорошо…
      Я упал, но я слушаю, не отвлекайся. Слева колет, ребра у тебя слабенькие. Но я уже почти встал. На левое колено, правое уже разбито – это ты мне ловко… Что ты сделал с полом – просто шторм, черт. Но ты не отвлекайся, продолжай, продолжай…
      – 24, 53, промах, промах, не открывайтесь, не стойте на месте, 85…
      Слышал треск? Ты отличный рассказчик. Мы совсем близко, да? Стоит повысить планку.
      – Лесс, высший уровень сложности. Давай, включай…
      – Милорд, вы не боеспособны. Рекомендую прекратить поединок.
      Вот же чушь.
      – Высший уровень, Лесс.
      – На высшем уровне нет ограничений. Я тебя просто убью.
      – Включай.
      – Нет.
      Я улыбаюсь разбитыми губами:
      – Капитанский доступ.
 
      Надо мной зеленый потолок. Пошевелив рукой, я почувствовал мягкие прохладные простыни. И еще – боль. Все тело словно пропустили через мясорубку. Ямедленно повернул голову, это далось с трудом. Обстановка напоминала каюту Ванды, но в темноте комната казалась совсем другой.
      – Ванда?
      Я различил ее силуэт у имитатора окна, только когда она пошевелилась. Ванда стояла там в ночной рубашке до колен и смотрела на звезды, утопающие в темноте космоса. Я улыбнулся собственным мыслям.
 
У окна пижама, в пижаме – ты
Затерялась, забегалась, не судьба…
Мы оба – холсты – просты и пусты,
Только некому… Некому рисовать.
 
      Я облизал сухие губы. Неимоверно хотелось пить.
 
Зарисовка подчеркнута тишиной,
Напротив окна – портрет и кровать.
Не в моих традициях намекать,
Но в кровати показывает с иной
Себя. Стороны. Тишина.
И еще, знаешь что – я с тобой.
Я, что к северу от окна.
 
      Она медленно повернула голову в мою сторону. Взгляд Галадриэль, оторванной от созерцания дороги к ее самой высокой башне. Волосы короче, болезненная, несказочная худоба, нервные движения тонких рук…
      – Тим…
      Странный голос. Пустой, усталый.
      – Зачем ты это сделал?
      Пожать плечами не вышло. Я отвел взгляд.
      – Я… Я тренировался.
      Она опустила голову и еле слышно вздохнула. Потом подошла и присела на кровать. Протянула руку, будто хотела погладить меня по щеке, но замерла и опустила ладонь мне на грудь. Я увидел, как белые нити срываются с ее пальцев и входят в мое тело – привычно, легко, почувствовал, как что-то меняется там, внутри. Выровнялось биение сердца, дышать стало свободнее, и пропало ощущение, что на тебе лежит несколько тонн. Я вздохнул глубже. Ванда убрала руку, и разбитость во всем теле вернулась.
      – Я тебя искала. Прибежала в зал, отогнала дройда – он ни черта не мог сделать, суетился, орал, разбил этого болванчика – твое отражение, – только винтики полетели. Черта с два их поймешь, этих железок, – откуда такие эмоции? Сказал, что мертвых не воскрешает. А я взялась, притащила тебя сюда… Очнулась потом, не соображаю ничего… Откуда, думаю, у меня красные простыни? Потом вспомнила, окунулась снова, даже не пожрала, дура… В общем, еще шесть часов на кости, потом бросила – пусть этим дройд занимается. Главное – сердце, мозг, печень… Осколки ребер я собрала, порядок… Зубы – уж прости, я не потяну – сам как-нибудь…
      Язык у нее еле ворочался. Только сейчас я рассмотрел, насколько она стала бледная и осунувшаяся. Сволочь я, вот что…
      Она медленно опустила веки.
      – Так какого черта ты это сделал?
      – Не хьячи?
      – Придурок… Дебил малолетний, тряпка…
      Она задыхалась.
      – Какого черта ты меня спасала?
      – Заткнись.
      – Что? Лазарь, восстань, да? Что тебе от меня нужно?
      – Еще слово, и я все верну на место. Ну?
      Она выстрелила своими нитками мне в грудь – они замерли, покачиваясь, в миллиметре от кожи. Рука у нее дрожала.
      – Давай.
      Она втянула нити обратно, и устало откинулась на спинку кровати.
      – Закрой рот.
      Она перегорела, я тоже медленно успокаивался. Бред все это, просто усталость… Ванда глухо рассмеялась.
      – К черту… Как хочешь. Плевать.
      Она дотянулась до своего агрегата, набила пару команд, и синтезатор зажужжал. Через пару секунд из него вывалились несколько блестящих капсул. Ванда взяла одну и приложила к предплечью, с легким шипением капсула впрыснула в вену свое содержимое.
      – Рассказать тебе сказку? Ты любишь сказки. Как там они начинаются? В общем, жил-был один парень. – Она взяла следующую капсулу и, еле заметно поморщившись, приложила к руке. – Не низок, не высок… Он был неплохим, в общем-то, парнем… Любил вытворять всякие глупости, подурачиться, побегать наперегонки, все такое… Часто улыбался, особенно, когда его сестра была рядом. Сестра у него и впрямь загляденье – просто очаровашка. Он очень ее любил. Они были просто не разлей вода…
      Она покончила с инъекциями и теперь глотала мутный густой коктейль. Всякая протеиновая дрянь.
      – Они умели радоваться каждой секунде. Есть такие – сильные, смелые, горячие парни… Странный мир, у них так заведено – все досталось сестре, а он – ненаследный, «Ти», ни кота, ни сапог… Только куча проблем, враги, долг – в горсти не удержишь… Но он был не в обиде, ни капли зависти, просто чудо-парень, он ее обожал…
      Она застыла в неудобной позе, откинувшись на жесткую спинку кровати, и смотрела в окно на нарисованные звезды.
      – Может, приляжешь? Ты устала.
      – Ты мне здорово его напоминаешь, Тим. Та же несдержанность, бескомпромиссность, то же рвение…
      Она повернулась ко мне и внимательно рассмотрела, как будто видела первый раз.
      – Те же глаза, волосы, рост, комплекция, код ДНК. Просто близнецы братья.
      Как все просто…
      – Его звали Ти-Монсор, для близких – Мон… Тебя так звали.
      Вот и решился кроссворд на моей ноге… Ти-Монсор.
      – Почему ты решилась сказать мне?
      – Все давно знают – кроме тебя. Мне это показалось…
      – Несправедливым?
      – Идиотским.
      Ванда вертела в руках опустевший бокал, я пытался поймать хоть одну мысль в набитой ватой голове. Я получил свои ответы, что дальше? Не знаю. Сестра, моя сестра – милая девушка… Как она выглядит? И он был славным парнем, они – не разлей вода… Просто идиллия.
      – Ванда… Моя сестра, это не ты?
      – Видишь сходство?
      – Нет, но…
      – Тогда заткнись.
      Ну что ж, я хотя бы попробовал. Ванда поставила бокал на столик и закрыла глаза.
      – Долатаю тебя завтра. Нужно поспать…
      Да, поспать… И еще хорошо бы отыскать его – этого Ти-Монсора. Он ведь славный парень – как они могут убить такого славного парня? Если он так сильно им нужен – не убьют. Нужно отыскать этого славного парня, моего братишку и, может, мы вдвоем и придумаем что-нибудь.
      Я попытался встать, но не смог даже приподняться на локте, просто гадость… Ванда медленно засыпала в своей ужасно неудобной позе, и я собрался с силами, чтобы дотянуться до ее ладони и притянуть к себе. Она упала рядом, сквозь сон послала меня к чертям, прижалась спиной и тут же отключилась.
      У меня в голове мелькали неясные образы – не то из прошлой жизни, не то просто бред. Ванда вздохнула во сне. Ее волосы пахли лугами и вечной весной. Я прошептал:
      – Ванда… Спасибо.
 
      Я шел по сухой траве. Мягкие желто-зеленые стебли повсюду, предрассветное небо, затянутое красными облаками вулканических испарений, шепот кипящего прибоя за обрывом, и красная пагода прямо посреди луга. Под остроконечным резным навесом невидимые монахи тянули одну бесконечную ноту.
      На перилах сидела девушка и читала книгу. Я подошел ближе. Жаль, здесь совсем нет цветов… На секунду я зажмурился, вспоминая все самые красивые цветы, что видел когда-либо. Когда я открыл глаза, поляна пестрила синим, ядовито-зеленым, пастельно-красным, серебряным. Подумав, я убрал половину своих насаждений, оставив лишь редкие вкрапления среди моря сухой травы. Потом подошел к ближайшей клумбе с нежно-сиреневыми амурмортами и собрал небольшой букет. По пути к пагоде я добавил к нему еще пару цветков, стараясь не переборщить. Когда я взошел на веранду, девушка подняла глаза от книги и улыбнулась. Она собрала свои белые волосы в пару простых хвостов, смешно торчавших по бокам. Синие глаза улыбались еще теплее, чем миниатюрные губы. Тонкое шелковое платье развевалось на пронизывающем ветру. Ее хотелось чем-нибудь укрыть от этого ветра… Возможно, разработчики сайта на это и рассчитывали.
      – Да не остынет твоя вода, принцесса.
      – Океан согреет нас… Милорд Тим.
      Я протянул ей букет, и она торопливо отложила книгу, чтобы принять его. Зарылась лицом в безумную смесь ароматов, подняла глаза и снова едва заметно улыбнулась. Так дети улыбаются своей шалости – с той самой искрой в глазах, что потом неизбежно теряется. Пусть и букет, и принцесса, и я сам – всего лишь иллюзия, но мне было приятно. Словно тем, что приняла мой букет, она залечила шрам, оставленный Вандой. Я был искренне рад, что она обрадовалась моему нарисованному подарку. Пусть даже она – всего лишь программный клон незнакомой принцессы одного из Малых Миров…
      – Что привело вас ко мне, Милорд Тим?
      Я пожал плечами. Я запутался. Мне нужно найти своего заблудшего братца или нашу сестру – кого-нибудь, кого я знал. Но я помню только тебя, принцесса, почему-то помню. Я пришел поговорить с твоим отражением, собрать босыми ногами нарисованную утреннюю росу, послушать пение монахов и, может быть, вспомнить хоть что-то. Этот луг, или эту пагоду, открытую холодному ветру, или шум кипящего океана – но почему-то я не вспоминаю ничего. Только тебя, принцесса. Вот только я так и не узнал, почему…
      – Ты давно не заходил.
      – Прости. Я даже не помню, сколько прошло времени.
      – Уже много лет. Это солнце застряло в бесконечном утре, но настоящее пересекло красное небо уже больше пятнадцати тысяч раз.
      Теперь программа черпала сведения из логов. Значит, Ти-Монсор действительно был здесь. Ци-шиманский день – восемнадцать стандартных часов. Получается, прошло больше тридцати пяти лет? Как такое возможно? Ему, мне… всего тридцать семь. Не понимаю. Если он заходил сюда в детстве, я бы ничего не вспомнил, да и программа не опознала бы меня – она ведь среагировала именно на отсканированную внешность. Он что, провел какое-то время в заморозке? Тридцать лет? Больше?
      Принцесса снова поднесла букет к лицу.
      – Жаль, амурморты не растут на нашей планете. Я держала несколько кустов в оранжерее, потом срезала все и раздала послам. Если цветам не нравится Ци-Шима, не стоит их принуждать… Но спасибо, что напомнил мне о них. Я перечитывала Этэна Монтанбоури совсем недавно и так соскучилась. Ты читал «Букет амурмортов»?
      Я почесал подбородок, вспоминая цитату дословно.
      – «На этой дороге никто не встретится, и не с кем хоть слово выменять да сунуть огрызок бесед за пазуху, дошептать потом в тишине вечера и притворного сна сознания».
      Она улыбнулась и продолжила:
      – «Стылая спина сгорблена и временами неуютно вздрагивает, словно чувствует крыльев призраки – как секундный укол прозрения, страхи юности… Руки тысячи раз о моленья вытерты, но так же все отдают днями прошлыми с неуместным здесь привкусом ландыша, сонным отзвуком…»
      Вычурные слова показались как нельзя кстати. Когда путаешься, вечно находишь ответ в самом размытом. Я бросил взгляд на книжку. Бенаквиста? Принцесса проследила мой взгляд и теперь выжидающе на меня смотрела. Второй раунд?
      – «Забыть – это жизненная необходимость, как пить или есть. Уничтожать воспоминания, затопляющие нашу память, – это гарантия душевного здоровья».
      Странные мне сегодня вспоминаются цитаты. Принцесса наморщила лобик, выдумывая достойный ответ. Потом ее лицо озарилось.
      – «Судьба – не что иное, как немного запоздавшее прошлое».
      Я грустно улыбнулся и поднял руки вверх.
      – Сдаюсь, принцесса.
      – Черт!
      Принцесса разглядывала меня с явным неодобрением. Перемена была столь внезапна и столь разительна, что я никак не мог понять, чем она вызвана. Я что-то сделал не так?
      – Милорд, выбрав эту аватару для входа, вы, наверное, думали, что это будет милой шуткой? Вы ошиблись.
      Я ошарашенно хлопал глазами и ничего не понимал. Принцесса тяжело вздохнула и скинула книжку на пол.
      – Я поставила триггер на цитаты на тот случай, если здесь появится хоть один человек, с которым можно интересно поговорить. Он сработал, я залезаю сюда в надежде на милую беседу и… Нет, ну надо было так все испортить?
      Она устало опустила голову на руки. Только сейчас я заметил, что ее прическа изменилась – волосы стали короче и исчезли детские хвостики по бокам. Одежда осталась той же. Принцесса поежилась на ветру и снова подняла на меня глаза.
      – Настроение у меня пропало, но раз уж я здесь, можешь спросить что-нибудь… Только лучше, чтобы я могла ответить «да» или «нет», или, там, любимое блюдо, или нравится ли мне вышивать – нет, не нравится… И быстрее – я мерзну. Черт бы побрал эту реалистичность.
      Я рассеяно протянул ей куртку от своей пижамы, оставшись в одних закатанных по колено штанах. Виртуальный ветер и впрямь пронизывал до костей. Тоже виртуальных, но это раздражало не меньше. Принцесса накинула куртку и закуталась в нее поплотнее. Полы шелкового платья, торчащие из-под пижамы, выглядели полным моветоном.
      – Так ты скажешь что-нибудь, милорд…
      Она выжидающе посмотрела на меня, но я по-прежнему пребывал в прострации. Тогда она щелкнула пальцами, и перед ней возникло голо – насколько я мог понять, глядя на него с обратной стороны, это была моя регистрационная анкета.
      – Тим… Милорд Ти… Постой, при входе ты отсканировал внешность. Ты не выбирал его аватару… Похоже, программа сбоит. Или это ты ей помог?
      Принцесса раздраженно на меня посмотрела, потом остановила взгляд на моей груди и ее брови поползли вверх. Она соскочила с перил и коснулась пальцами нескольких родинок у меня на животе и на боку. Потом посмотрела на ногу, на обрезанную татуировку…
      – Этого не было на общедоступном голо. Где ты…
      Она осеклась, подняла на меня глаза, и в этом взгляде за секунду пронеслось вся гамма эмоций. Удивление, теплота, сразу сменившаяся злостью. Она ударила меня в плечо и прошипела сквозь зубы:
      – Думаешь, это смешно?
      Кажется, я пришел сюда, чтобы хоть что-то понять, а не для того чтобы окончательно потерять нить. Что происходит? Принцесса ныряет в собственный программный клон, чтобы поболтать со мной о Монтанбоури, узнает это тело, выходит из себя… Я ничего не понимаю.
      – Ты с ума сошел?
      Она приготовилась продолжить череду гневных реплик, но осеклась и испуганно прикрыла рот ладонью, потом положила руку мне на талию, будто хотела потанцевать, и нарисовала несколько линий прохладными пальцами. Внезапно я понял… Вспомнил, почувствовал – не знаю – она уже касалась меня так. Мое тело, на которое подсознание сейчас проецировало эти иллюзорные прикосновения, отозвалось. Я машинально коснулся ее теплой кожи. Пальцы двигались сами собой, вычерчивая зигзаги. Только потом я понял, что она написала на мне, и что я ответил – иероглифы, торопливо выведенные на коже…
      «Ты спятил. Зачем ты так рискуешь? Ты никогда не рисковал, никогда не приходил сюда, ни с одного задания».
      «Я соскучился».
      «Почему только сейчас?»
      – Почему?
      Она произнесла это с такой болью в голосе, что я чуть не сгорел от стыда. За Ти-Монсора, за себя… За нас… Почему?
      Принцесса потрясла головой, и белые волосы разметало ветром.
      Внезапно она вскинула голову, зажмурила глаза, и нас накрыла темнота. Я услышал ее голос:
      – В момент перехода они не могут нас отследить. Только…
      Мы оказались на вершине горного пика. Иссиня-черный крошащийся камень, редкие желтые стебли лишайника. Стая горластых птиц на вершине утеса. Внизу простирались луга с крохотными точками бамбуковых хижин. С такой высоты я не мог ничего разглядеть. Вдалеке возвышался вулкан – красный дым поднимался из жерла и сливался с низкими бордовыми облаками. По сути, это не облака, но мы так их называем здесь. Мы?.. Принцесса стиснула мою руку, и мы снова нырнули в темноту.
      – Я сейчас у Лотоса, на границе системы. Осталось еще девять планет. Они скоро явятся, мне немного страшно, и я…
      Нас выбросило на пляж – гладкий сероватый камень, оплавленный раскаленным прибоем. Нас накрыло волной, и мы почувствовали долгожданное тепло… Но волна отхлынула, и ветер пробрался под мокрую одежду, вымораживая насквозь. Я бросил взгляд на океан – на зеленоватых волнах то и дело лопались пузыри и клубился бледно-розовый пар, в мутной толще воды можно было разглядеть красное дно, где под тонкой коркой текла лава, делавшая океан похожим на гигантский котелок над костром. Темнота нахлынула вместе с очередной волной, так и не успевшей нас отогреть.
      – Мон, мне страшно. Но я так хочу снова увидеть тебя, даже если меня доставят к тебе имперцы… Это будет даже забавно. Не бойся за меня, оставь это…
      Не то паузы становились больше, не то принцесса говорила все быстрее. Мы очутились в каком-то зале – похоже, это был тронный зал ее дворца. Посредине на циновке стояло грубо сколоченное деревянное кресло, рядом, свернувшись клубком, спал гигантский белый тигр. Во сне он нервно махал кончиком хвоста. Мир снова моргнул.
      Принцесса ничего не говорила, я просто почувствовал, как она прижалась ко мне в темноте. Я обнял ее покрепче и прошептал:
      – Все будет отлично. Скоро увидимся. Уже скоро.
      – Слово?
      Я успел коснуться ее живота и вывести два иероглифа. Я не сразу понял, что написал…
      «Слово, младшая».
      Младшая? Что это, черт возьми, значит, Мон? Оранжерея, прозрачные цветы, огромные ажурные листья под потолком, шум искусственного дождя… Темнота. Ее пальцы.
      «Прости. Совсем раскисла без тебя».
      «Ничего».
      «С тебя веер, как вернемся под наше небо».
      «Я привезу его раньше».
      «Имперцы не оценят».
      – Они засекли мой вход в сеть. Мне нужно перекинуться на кого-то еще. Не выходи сразу – пережди… Рада была тебя видеть.
      – А я тебя. Удачи.
      Я почувствовал, как темнота улыбнулась ее улыбкой.
      – Да не остынет наша вода, братишка.
      Я замер… Сестра? Моя сестра…
      Темнота поцеловала меня теплыми губами и расступилась. Я стоял посреди огромного зала, мимо проносились вальсирующие пары. Ки-Саоми исчезла.
      Я вздохнул и отошел к барной стойке. Терять девушек в барах входит в привычку…
      Что, пустышка, ты хотел найти свою семью, встретил сестренку, узнал… что-то. Полный бред – я ничего не понял. Чего она так боялась, почему ее ко мне должны были доставить имперцы? У них, у нас… У Красных с Империей почти война, почему…
      – Вы танцуете?
      Принцесса просила переждать несколько минут, пока Чжань потеряет след и перестанет проверять покидающих сайт. Почему нет?
      – Почему бы не потанцевать с милой…
      Я поднял глаза, и заготовленная улыбка сползла сама собой. Неужели с меня еще не хватит сюрпризов?
      – Ванда?
      Ей определенно идут откровенные платья.
      – Милорд…
      Она улыбнулась, и я резко отдернул руку, протянутую для рукопожатия. Это была не ее улыбка! Не ее милая и невинная, когда она чуть приподнимала уголки губ и опускала голову. И не радостная, когда она была готова рассмеяться в любую секунду, обнажавшая ее островатые и чуть скошенные назад клыки. И не та хищная улыбка акулы, больше похожая на оскал. Это была какая-то кривая ухмылка, циничная и грубая, больше подходящая всяким мафиози из сказок. Я так и стоял, глупо, по-кроличьи прижав руки к груди.
      – Ну, вот видишь – ты сам все понял. Ты же сообразительный.
      И голос – такой же циничный, язвительный, и в то же время какой-то отвратительно покровительственный. Фальшивая Ванда жестко перехватила мое запястье и втащила меня в толпу танцующих. Там она еще раз улыбнулась и положила руку мне на талию. Я подозрительно посмотрел на нее. На неели?
      – Черт. Девушки кладут на плечо, так? Давно не был девушкой. Ну что ж, два ноль в твою пользу. Как сестренка?
      Я молча переложил «ее» ладонь себе на плечо, обнял за талию и повел, стараясь поспеть за остальными парами.
      – Просто скажи – она в порядке? Не бойся, за нами не следят. Мы им не интересны.
      Им? А может, ты и есть эти «они»? Я прищурился и, не отрываясь, смотрел ему в глаза. Что-то в них мне тоже казалось странным. Странно знакомым.
      Он придвинулся ко мне, его рука скользнула по моей лопатке.
      «Как она?»
      Если принцесса поверила мне, как только я доказал, что понимаю ее прикосновения, как только я ответил… Это был наш собственный код. Его никто не знал. Никто. Значит, он друг?
      «Кто ты?»
      «А кто ты, Тим?»
      «Откуда ты знаешь? Ты знал…»
      Я замер, перебирая пальцами в воздухе. Я не мог написать «Ти-Монсора» – для них я и есть Ти-Монсор, – и не мог написать «меня» – как-то странно спрашивать то, что должен знать. Идиотская ситуация. Я повторил вопрос.
      «Кто ты?»
      – Ты наступил мне на ногу.
      – Прошу прощения, миледи.
      «Отвечай».
      – Скажите, а какая сейчас погода на Тирдо-Я? Ах да, вы же еще не сели…
      «Кто тебя послал?»
      И снова та же кривая ухмылка…
      «Кто?»
      От напряжения мои пальцы соскользнули на последнем сегменте символа и ладонь оказалась ниже «ее» поясницы – платья там все еще не было. Меня повело… Черт, я касаюсь виртуального зада Ванды, в которой сидит какой-то подонок, я скоро совсем свихнусь…
      Лже-Ванда ухмыльнулась еще отвратительнее и поддержала мое ватное тело.
      «Если тебя это успокоит – меня тоже подташнивает».
      «Иди к черту».
      – Тирдо-Я – красивая планета… Жаль, она столь пустынна. Говорят, там зарыты сокровища… Хотя вы, наверное, знаете куда больше интересных сказок, милорд.
      «Заткнись».
      «Ты не рад беседе? Ты торопишься? Она ведь просила тебя подождать…»
      Я побледнел – они не могли отследить наш разговор.
      «Кто ты?»
      – Вы бывали в Долине Запахов?
      – Нет, миледи. Не довелось.
      «Ты знаешь, где его искать?»
      – А я вот собираюсь, милорд. Но все дела, дела…
      «Ты хоть что-нибудь мне скажешь? Что тебе нужно?»
      «Разве я мало сказал?»
      – Мне уже пора бежать – было приятно потанцевать с вами. Вы просто чудесно танцуете… Ах да – чуть не забыла, – давайте сделаем голо для вашей подруги. Кустику очень понравится, я уверена.
      Он схватил меня под локоть и залепил слюнявый поцелуй в Щеку. Я услышал щелчок и равнодушный голос информатория.
      – Снимок размещен в директории…
      «Увидимся, Тим. Да не остынет наша вода».
      – Встретишь сестру – передай привет. Я тоже скучаю.
      Он на секунду стал серьезным. А от последних слов веяло такой тоской, что я совсем сбился с толку. Что я ей передам? Кто он вообще? Что он здесь понаплел?
      – Кустику и железке тоже привет!
      Он послал мне воздушный поцелуй и растворился в воздухе. Кустику? Похоже, он так называет Ванду. Когда это она обзавелась прозвищем?
      Я облокотился на столик, взял недопитый кем-то стакан и вылил жидкость в себя. Недурно. Интересно, что за коктейль… А, к черту…
      – Выход.
 
      Когда вирт отключился, я не спешил открывать глаза. Стащил с головы обруч с датчиками, заново привыкая к своему телу. Было странно рывком переходить из виртуального «стоя» к реальному «полулежа», и странно было снова чувствовать на плечах пижаму, виртуальный аналог которой остался у принцессы. Я осторожно открыл глаза и огляделся. За это время я успел забыть, что входил на сайт из каюты Ванды. «У себя» я не появлялся с момента нападения пиратов. Никаких вещей, которые можно было бы там оставить, у меня не было, поэтому я решил и дальше пользоваться Вандиным гостеприимством, несмотря на то, что она давно меня долечила.
      Я оглянулся. Ванда лежала на широкой кровати и задумчиво смотрела на экран планшетки, лежавшей у меня на коленях. Там все еще искрилась заставка сайта принцессы.
      – Ты давно пришла?
      – Достаточно давно.
      Значит, зря мы делали снимок – Ванда видела на экране все, что видел я.
      – Ванда, раз уж ты за всем этим наблюдала… У тебя есть хоть малейшая идея, что все это значит?
      Она бросила взгляд на экранчик своего браслета, потом встала и повернулась спиной.
      – Помоги.
      – В смысле?
      – Помоги снять.
      На ней было обтягивающее вечернее платье цвета морской волны. Я неуверенно положил руки ей на плечи. Как его снимать?
      – Через верх.
      Она подняла руки, и я с некоторым усилием стянул с нее платье. Она осталась в одном белье.
      – Ты тоже сними хотя бы верх.
      Я сбросил куртку от пижамы и снова остался в одних штанах – как недавно мое виртуальное отражение. Скуфа для этого пришлось отцепить от руки и переложить на кресло – он фыркнул и исчез где-то в зарослях Вандиных насаждений. Ванда завалилась обратно на кровать и похлопала по подушкам рядом с собой. Я неуверенно приблизился и лег рядом. Ванда выглядела так же, как в тот момент у пиратов – сканирующая коридор с бластером наизготовку. Что-то непохоже, что она замыслила меня соблазнить.
      Ванда не отрываясь смотрела на индикаторы на экране браслета. Наконец она удовлетворенно вздохнула.
      – Все, системы слежения отключены.
      – Ты уверена?
      – Да, программный триггер реагирует на обнаженные тела и прекращает наблюдение. Некоторые аспекты личных свобод охраняются весьма ревностно… Теперь можешь говорить.
      Если она думает, что это так удобно – вести серьезный разговор, валяясь на кровати с практически голой девушкой… Это она просто отлично придумала.
      – А звуки им воспроизводить не надо? Или, там, на кровати попрыгать? Может, они давление отслеживают?
      – Попрыгай, если тебе это поможет.
      Я встал на пружинистую кровать и попрыгал. Скомкал простыни. Немного помогло. Ванда вздохнула.
      – Тим, иногда я и впрямь чувствую себя нянькой.
      Пришлось улечься обратно и заняться разглядыванием потолка. Он по-прежнему был зеленым. «Хоть какая-то определенность в жизни»…
      – Я мог бы дать распоряжение Аиде, чтобы наблюдение сняли. Через Эммади или напрямую.
      – Во-первых, Тим, они не имеют права ни просматривать, ни отключать системы слежения – блок безопасности изолирован от других систем. Доступ к нему закрыт до возникновения экстренных ситуаций. Систему контролирует набор простеньких программ-триггеров – при обнаружении оружия, наркотиков, опасных веществ, чрезвычайных ситуаций и прочего программа сообщает о нарушении лейтенанту службы безопасности. В общем, техноиды это не контролируют… И второе, Тим, – не очень-то увлекайся общением с ними.
      – Это почему?
      – То, что они не собираются истреблять человечество, еще не значит, что им можно безоговорочно доверять. У железок свои мотивы, которые нам вряд ли удастся понять.
      Я усмехнулся.
      – Ты, случаем, не член фонда С. Коннор?
      – Отнюдь, Тим. К неолуддитам я отношусь с не меньшим недоверием. Просто люди часто расслабляются, полагая, что раз роботы пользуются эмунатами, они такие же, как мы.
      Эмунатом называлась программная имитация человеческого сознания. Эмунат копирует в себя черты личностей, с которыми соприкасается техноид. Без нее он – всего лишь пассивная железка, которая многое может, но ничего не хочет. Машина, какой бы мощной она ни была и каким бы количеством информации не располагала – это всего лишь устройство по решению задач. Она не может придумывать задачи для себя самой. Но Ванда права – глупо на этом основании считать их похожими на нас.
      – Тим, нам никогда не понять железок – мы слишком разные. А эмунаты только дают нам иллюзию, что это по-прежнему старый добрый хомо, со всеми его потребностями в хлебе и метапотребностями в зрелищах. Эмунат позволяет им отлично понимать нас, но не наоборот. Техноиды отменно разбираются в механизмах нашего сознания, любой наш поступок отражается в эмунате, а вторая, доминантная часть их сознания запросто раскладывает тебя по полкам, как психоаналитик высшего класса. Вот только любой старикашка-мозгоправ со всем его профессиональным цинизмом – он такой же, как ты, часть той же системы и испытывает те же эмоции. А для железки это всего лишь цифры. Да, эмунат смоделирует для него идеальную линию поведения, и железка посмеется шутке, или сочувственно промолчит, или подставит плечо, чтобы ты выплакался. Но не нужно забывать, что для него это лишь абстракция, игра… Хотя что я тебе объясняю – ты ведь не раз чувствовал это на своей шкуре.
      «Дройд, мне приснился кошмар…», «Никто не виноват, Тим…», «Седьмой и девятый секторы третьей палубы подверглись полной декомпрессии…», «Капитан, здесь ничего нет, мы все проверили…», «Нет, Тим, не смотри эти файлы»…
      Не бросай меня в терновый куст, черт… Почему ты их не стер, если и впрямь не желал, чтобы я их видел?
      – В общем, Тим, я весьма рада, что вы подружились. Но, думаю, ты и сам прекрасно понимаешь, что это говорит только об одном: железкам что-то от тебя нужно.
      – Как и тебе. Как и всем.
      Она усмехнулась.
      – Твоя правда. Доверять тебе некому… Но меня поймать на лжи гораздо легче, мне сложнее манипулировать тобой. Я не робот… И еще – интересная деталь. В Красном Мире не было и нет ни одного техноида.
      – Они не рвутся?
      – Нет. Их не пускают.
      Я повернулся к ней и несколько минут абсолютно беспардонно рассматривал ее полуобнаженное тело. Вожделения, правда, в моем взгляде было не больше, чем в ее собственном, когда она предлагала раздеться… В сказках подобные особы появлялись обычно с целью соблазнить героя и выведать у него все его секреты. А потом подло предать…
      Ванда заметила мой взгляд, застывший на ее родинке, не прикрытой символической лентой лифчика.
      – Налей что-нибудь выпить, Тим.
      Отложив планшетку, я огляделся.
      – Может, лучше ты, я не знаю, где что находится в твоей берлоге.
      – На мне разлегся твой зверь, а если его разбудить, он снова примется пожирать мои цветы и беситься.
      Я посмотрел на скуфа, вальяжно вытянувшегося в ложбинке между ее скрещенными ногами. Почему ему всегда достается самая завидная доля? Правда, и работает он больше меня.
      – Ладно, командуй.
      Кроме самых разнообразных ваз с не менее разнообразной растительностью и непонятных приборов я ничего не обнаружил. В стенном шкафу висело с десяток вечерних платьев и один комбез, в котором я видел ее у пиратов. Никаких недопитых бутылок, никакого мини-бара…
      – Готового не держу, придется синтезировать. Там, на листе, пара моих рецептов. Начнем с Эм-ю-14.
      – Красивое название. Сама придумала?
      Ванда подтянула к себе планшетку, рассеяно пробежалась пальцами по выключенному экрану.
      – Я не умею придумывать названия. У знаменитого Рами была та же проблема. Все эти «Вязкие сны», «Пустой горизонт», «Взгляд Бога» за него выдумывали изготовители. А он по-прежнему звал их 13-ч, де-76-а и так далее. Кстати, ты еще не пробовал его смеси. Та самая де-76-а, «Туманное утро Армагеддона», просто великолепна.
      Нет, спасибо. Тумана в голове мне своего хватает, поэтому за кальян я, думаю, возьмусь еще не скоро… Если, конечно, будет шанс.
      – А камеры не проснутся? Я ведь встал с кровати.
      – Пусть думают, что у нас передышка.
      Синтезатор наполнил подставленные бокалы загадочным Эм-ю-14, и я передал пенящуюся жидкость Ванде. Мы молча чокнулись и сделали по глотку.
      Ванда нахмурилась:
      – Никак не могу избавиться от вспенивания. Чем же погасить эту реакцию?
      Она размазывала серую пену по стенкам бокала. Я задумчиво произнес:
      – А еще он горчит. Может, назовем его «Долгожданный развод»? Много грязной пены, потом все укладывается, остается спокойная расслабленность и немного горько.
      Ванда еще раз дала понять, что не понимает мою тонкую натуру и при любом удобном случае показала бы меня психиатру. Я поспешил сменить тему.
      – Ванда, ты можешь хоть что-то прояснить насчет этого сайта?
      Она пожала плечами.
      – Стандартный представительский сайт. Единственный ресурс Красных в Имперской МИСС. Задумка проста: ты заходишь в вирт, и тебя тут же встречает твоя собственная очаровашка-принцесса и ведет с тобой милые беседы. Это разряжает обстановку, снижает уровень неприятия Красных среди жителей Империи. Люди ведь боятся неизвестного, а тут – заходи, смотри, спрашивай – вот как мы отлично живем.
      – Ты хоть что-нибудь поняла из того, что мне сказала Ки-Саоми или тот тип?
      Ванда нахмурила брови, потом поставила пустой бокал на пол.
      – Давай начнем с тебя. Как ты все это видишь?
      Видел я, по сути, немного.
      – Итак, я заявляюсь на сайт принцессы, потому что она единственная, кого я вспомнил. Правда, я не догадался сложить два и два и только там выяснил, что сестра, о которой ты говорила, это и есть Ки-Саоми. Когда она назвала меня братишкой.
      Она усмехнулась.
      – Меня, значит, в родстве подозревал, а с Оми не заметил ни внешнего сходства, ни похожего строения имен.
      – Мне, знаешь ли, было сложно поверить в то, что я принц. Это все напоминало манию величия.
      – Ты и не принц. Ты – Тим, новорожденная и абсолютно независимая от Ти-Монсора личность, как ты сам обожаешь заявлять.
      Она допила коктейль залпом и поставила стакан на пол. Я пожал плечами.
      – Так и будешь язвить? Если ты думаешь, что это позволит нам разобраться в ситуации, – продолжай.
      Ванда примирительно махнула рукой, свесилась с кровати и передала мне бокал. Я подошел к синтезатору и долго стоял, уставившись в список рецептов. «Развод» мне понравился, но эту горечь хотелось чем-нибудь смыть. Я выбрал второй рецепт, отмеченный как «алкоголь содержащий» и машина загудела. Этот коктейль приготовился гораздо быстрее.
      – Тим…
      Ванда смотрела на хрустально чистую, как слеза младенца, жидкость, которую я извлек из машины. Потом отдала бокал обратно и глупо хихикнула.
      – Это дух и , Тим. Ты бы хоть спрашивал, перед тем как выбрать. Там есть еще формула жидкости для протирки приборов на квазикристаллической основе и пара формул депигментатора. Или я тебя так расстроила, что ты решил отравиться?
      Не дожидаясь очередной язвительной реплики, я вырвал у нее бокал, вылил жидкость в утилизатор машины и еще раз просмотрел лист. И впрямь, с чего я решил, что «алкоголь содержащий» это обязательно значит «пищевой»?
      – Учись выдумывать названия. Тогда в твоих рецептах можно будет ориентироваться.
      Она снова прыснула от смеха.
      – Ладно, с коктейлями и духами еще понимаю. Но какое название можно дать жидкости для чистки приборов?
      Я перечил все, что пришло на ум.
      – «Мойдодыр», «Золушка», «Вечное сияние чистого пластика», «Счастливый гаджет».
      Ее реакция на мое творчество не радовала разнообразием – она снова впала в ступор.
      – Почему счастливый?
      – Потому что чистый. Чистишь его, он работает, и ничего ему работать не мешает. А так как работать – его единственное счастье, чем лучше он работает, тем больше он счастлив…
      Ванда снова хихикнула, но уже неуверенно. Похоже, скоро она начнет меня побаиваться.
      – Что-то мне подсказывает, что название «Золушка» скорее привлекло бы тебя, чем объяснило бы, что это не для питья.
      – Или для питья только до двенадцати. Выпьешь позже – станешь тыквой или гремлином… Ванда, называй мне свои буквы-цифры для чего-нибудь пригодного к употреблению и вернемся к разговору.
      – Ви-97-су.
      Коктейль приготовился быстро, я наполнил один бокал и недоверчиво пригубил.
      – Ну как?
      – Неплохо. Этот мне больше нравится.
      – Название уже готово?
      – Да. «Долгожданный развод».
      – ???
      – Это впечатления другой стороны – никакой горечи, никакой пены. Кончилась эта семейная бодяга – и отлично.
      – Ты становишься циничным.
      Я отдал бокал и сел к ней спиной.
      – На чем мы остановились?
      – Твоя картина произошедшего на сайте. Ничего вразумительного ты сказать не успел, мы отвлеклись, поэтому можешь начинать с начала.
      – Не знаю, нет у меня никакой картины. Я зашел, чтобы узнать, почему я помню эту принцессу, думал, может, вспомню сайт или еще что… Не вышло…
      Я сделал еще пару глотков и отставил бокал. Вряд ли опьянение будет способствовать пониманию чего-либо – коктейли хоть и слабые, но в голову все-таки немного давали.
 
Мои выстрелы «Помнишь?» по карим мишеням твоим
Все ушли в молоко. И хотелось вскочить и сказать…
Но сидел, представляя, что это не мы тут сидим
И не нынче, не здесь, это просто лукавят глаза…
 
      Ванда не принцесса, не оценит… Но они и впрямь все в молоко. Я не вспомнил ничего нового. Ни сайт, ни родную планету, ни хоть что-нибудь еще о собственной сестре.
      – Тим; не оборачивайся, я сниму эти тряпки. Имперские ткани – это что-то.
      Мимо меня пролетела гневно отброшенная лента лифчика, и я замер как дурак, дожидаясь «второго сапога». Не дождался – видно, нижнюю часть она бросила в другую сторону.
      – Черт, кажется, у меня… Ты не посмотришь? Мне не видно.
      – Ванда, если я повернусь, думать мне будет сложно.
      – Ладно… Справлюсь.
      Слева от меня возникла рука и потянула к себе планшетку. Ванда продолжала ворчать:
      – Прогресс, развитие науки… При удалении прыщика воспользуйтесь планшеткой и камерой для получения сверхдетализированной голограммы собственной задницы… Лучше бы они белье без аллергенов делать научились… Не знаю, как они все это носят в столице.
      – Ты не из столицы?
      – Нет, я… Ну да, ты все равно уже знаешь. Я с Флоры.
      Мы замолчали, потом я все-таки решился спросить.
      – Ванда… А почему ты тогда, с солдатами, когда тебе было тринадцать… Ну, не использовала свои нити – как с тем пиратом?
      Она долго не отвечала, и я не выдержал:
      – Знаешь, там, в баре, я все тебе рассказал. Да, понимаю, две недели жизни – не особо есть что рассказывать. Но все выложил, несмотря на то, что не знал о тебе ни черта. И продолжаю выкладывать, хотя понимаю, что твой интерес ко мне – шкурный, и ты даже не собираешься говорить, в чем он заключается. Не знаю, как я до сих пор не послал тебя к черту, но если ты хочешь отдалить этот момент, может, все же пойдешь на компромисс?
      Ванда вздохнула.
      – Ладно… Может, ты хоть перестанешь пожирать меня глазами как тушеную индейку… Я о них не знала. Фло, мой учитель, погиб, не успев мне сказать. Обычно Тайным открывают правду об их происхождении лет в пятнадцать-семнадцать. Я считала себя абсолютно обычной. Только потом, когда пробралась на корабль Церкви, высадилась на ближайшей планете и после недолгих бесцельных скитаний устроилась в лабораторию синтеза… Нужна была кровь для эксперимента, я взяла свою, мельком взглянула на данные анализатора ДНК… Сначала я решила, что машина сбоит. Оказалось, нет. Пришлось уничтожить все образцы, результаты, и за парсек обходить услуги, требующие внесения твоей ДНК в общую базу.
      – Почему?
      – Потому что наши безумные легенды оказались правдой. Тайных не выбирали, их выращивали. Во время ритуала каждый из рода проливал свою кровь на листья сангре. И цветок выращивал ребенка в своем бутоне, как органический инкубатор, – собирал цепочку из понравившихся хромосом. Не знаю, по каким критериям он их отбирал – но это не просто грубый отбор доминант. Почему у меня зеленые глаза? Это ведь редкий рецессивный ген, почему он выбрал его?
      Она закашлялась. Я никак не мог поверить. Ванда вздохнула, и слева возникла ее протянутая рука.
      – Сангре, цветок крови. Приятно познакомиться…
      Я машинально пожал ее руку. Теплая, хрупкая, чуть влажная ладонь с прохладными от бокала пальцами. И никаких следов тонких белых корней, способных убить человека за секунду. Ванда продолжила, но голос у нее становился все более тихим и отстраненным.
      – Гены человеческие на 76 процентов. Я на четверть – растение. Псевдоразумное, высшее растение, но все же… Это «на четверть» я привыкла опускать – нельзя быть немного беременной. Я давно не считаю себя человеком.
      – Так ты мутант?
      Я на секунду забылся и повернулся к ней. Она проследила мой взгляд, усмехнулась, но не стала даже прикрываться. Отпила из своего бокала, откинулась на подушку и отстраненно произнесла.
      – Можно сказать и так. Продукт взаимодействия двух верхних ступеней эволюции разных экосистем…
      Взгляд я так и не отвел. Лично я никаких отличий от человека не видел. Наоборот, человек в ней был проявлен… ярко и выразительно. Она улыбнулась.
      – Не помогло… Тим, я не индейка.
      – Вижу.
      – И не человек.
      – Верю.
      Она закатила глаза.
      – К черту. Если тебе все равно, кто перед тобой…
      – Передо мной ты…
      Она потерла лоб, замерла на секунду, потом решительно встала.
      – Нет, такой метод ухода от наблюдения размягчает тебе мозги, а мне нужно, чтоб ты хоть немного соображал.
      Пожав плечами, я сделал над собой усилие и снова повернулся к ней спиной.
      – Может, сходим в бар еще разок? Там людно, вряд ли нас там отследят.
      – Можно и в бар. Не могу больше пить эту примитивную Дрянь. У них и синтезатор помощнее, и натуральные компоненты… Нет, у меня другая идея.
      С этими словами она подбежала к своему шкафу и достала самое откровенное платье – красное, с черными полосами по бокам. Может, она посмотрела на свою виртуальную копию и подумала, что ей и впрямь стоит носить подобные вещи? Я даже не знал, нравится ли мне такая смена гардероба.
      Ванда попыталась надеть через голову эту жуть с прозрачными вставками, но жуть застряла. После нескольких бесполезных попыток Ванда глухо зарычала, и я услышал ее приглушенный материей голос.
      – Помоги.
      Я подошел и одернул платье.
      – Как ты одна с ними справляешься?
      Она вздохнула.
      – С трудом.
      Она подошла к зеркалу и разгладила несколько мелких складок. Обернулась.
      – Ну, как? Подойдет для визита в бордель?
      Так, с раскрытым ртом, я и вышел из каюты. Ванда взяла меня под руку.
      – Готов?
      – Если ты решила, что, заказав мне девочку, ты избавишься от моих жадных взглядов, ты ошибаешься. Ты мне нравишься как человек.
      Она фыркнула.
      – Знаешь, почему я поверила тебе тогда в баре? Ну, что ты и впрямь новая личность, а не свихнувшийся Ти-Монсор? Помимо всего прочего, ты ни слова не сказал, когда я принесла тебе «Млечную страсть» вместо «Сори»… Но самое главное – поцелуй… Я ему никогда не нравилась, вот в чем соль. И как ни пыталась принцесса нас сблизить – он по-прежнему меня избегал. Поэтому, я уверена, он бы любым способом отвертелся от того поцелуя.
      – Мы вообще разные. Мне его «Сори» не понравился.
      – Если честно, Тим, ты мне нравишься гораздо больше и все такое, но принимая во внимание ситуацию, я все же предпочла бы видеть его в этом теле. Даже если при этом из твоих очаровательных апельсиновых глаз уйдет чисто человеческое внимание к моей нечеловеческой персоне.
      – Никак не пойму, как это он мог на тебя не среагировать?
      – Не знаю, на меня вообще редко реагируют мужчины. Из-за изменений в геноме у меня сильно снижено выделение феромонов.
      – Тогда почему ты так старательно отпихиваешь такой подарок судьбы как я?
      – А с чего ты взял, что я не рада этому сниженному вниманию?
      – Но ты же женщина, тебе должно нравиться… нравиться.
      Она тихо рассмеялась.
      – Я зря волновалась. Ни черта ты обо мне не знаешь.
 
      – Зачем мы сюда пришли? Я чувствую себя идиотом. И извращенцем.
      – Это государственный бордель. Все, что здесь происходит, полностью соответствует Конституции Империи. Поэтому стесняться ты должен не больше, чем при визите в банк. Ты ведь не заикаешься от смущения, оформляя ссуду?
      – Не знаю. Может, пойдем попробуем? Где тут банк?
      – Расслабься.
      После пары глубоких вдохов, и аутотренинга, и поглаживания вечно спящего скуфа, и разглядывания потолка (пастельно-голубой), и вежливых раскланиваний с проходящими на выход извращенцами… то есть, примерными гражданами… я немного успокоился.
      – А какой тут возрастной ценз? Тебя посадят за совращение малолетних, мне же еще и года нет. Да о чем я – мне и месяца-то нет.
      – Значит, ты все равно еще ничего не понимаешь и психику поранить неспособен. Пошли.
      В углу бара расположилась скромная полукруглая стойка, обитая зеленым бархатом. За ней стоял техноид – один из тех двух, мне ранее незнакомых, что были с Эммади на линкоре. Он вежливо кивнул нам и вернулся к самому распространенному эрзац-занятию – протиранию бокалов. Он даже делал это не как робот – методично, тщательно и молниеносно, – а очень по-человечески, небрежно. Только дышать на бокалы ему было нечем. В остальном имитация бездельника на синекуре была полной. Скорее всего, весь спектакль был затеян для того, чтобы примерные граждане не обращали на него внимания, не стеснялись быть максимально примерными и не ограничивали свои притязания.
      Ванда стояла у одного из мониторов и придирчиво изучала меню. Я плюнул на свое воспитание и тоже пристроился к свободному монитору.
      Бледнею я, как оказалось, быстро. И психика у меня неокрепшая… Когда я увидел над просмотренным списком заголовок: «Вирт-услуги», у меня отлегло от сердца. Но потом, с нарастающим подозрением, я просмотрел список реальных услуг. Он был не менее разнообразен и во многом повторял виртуальные услуги. Но в нем хотя бы отсутствовал пункт «Амфетаминовый хэппенинг с элементами оргии. До 72 персон». Мельком углядев в каком-то из списков слово «скуф», я отшатнулся от монитора. Честно говоря, после увиденного я был бы рад до конца жизни верить в капустно-аистовую теорию появления детей. В конце концов, не так уж она нереальна. Ванда же родилась в бутоне цветка…
      Она вернулась с двумя довольно большими сосудами. Я думал, что Ванда затеяла грандиозную попойку, но потом заметил клубящийся в сосудах разноцветный дым и трубочки с мундштуками. Значит, она все-таки решила устроить мне ликбез по курению.
      – Пойдем. У нас отдельная комната для романтического вечера на двоих.
      – Что, в борделях всегда вечер? Дикая глупость – сексуальная активность повышается утром, ближе к полудню…
      – Не такой уж ты и наивный…
      – Я теоретик. Наивный теоретик.
      Мы прошли по узкому коридору, в котором не просто царил, а полноправно и безраздельно властвовал проклятый романтический полумрак. Я крепко прижимал к груди теплый бочонок кальяна, но он сильно мешал мне смотреть под ноги – в общем, в темноте я пару раз серьезно отдавил Ванде конечности, после чего она пустила меня вперед.
      – Здесь направо.
      Она приложила палец к сканеру, и мы вошли в небольшую уютную комнатку. Кровати, как ни странно, не было. Был только мягкий пол, плавно переходящий в стены, отчего комната становилась похожа на выеденное драконье яйцо.
      – Располагайся.
      Раскинув руки, я упал на мягкую оранжевую подстилку и уставился в потолок. Здесь он был того же цвета, что и все остальное – оранжевым. Хорошо, что не желтым. Ощущение, что находишься в психушке, сильно усилилось бы.
      Ванда ногой пододвинула мой кальян.
      – Пробуй. Это «Вишневая ностальгия». Мой совет всем начинающим.
      – Почему вишневая?
      – Ты у нас спец по названиям, вот и разгадывай.
      – Она вызывает тоску по тем далеким денькам, когда пацаном убегал из дома и тайком от родителей курил лепестки сакуры?
      – Сакура… Это твои воспоминания о детстве на Ци-Шиме?
      – На Ци-Шиме сакура не растет. Вулканы, жара, дикая влажность… А вот на Итайуту засажен полностью весь малый материк… Но это не воспоминания, а сведения из мемо-блока, ботанический раздел. Детство мое прошло в медблоках, сражениях, а теперь еще и в борделях…
      Я подтянул кальян поближе и неуверенно взял в руки мундштук.
      – Ну, давай, погружай меня в пучину порока.
      – На кнопку жми, чтобы пломба вскрылась, и все.
      – Выдыхать сразу или как?
      – Как хочешь.
      Чтобы нажать на кнопку, потребовалось некоторое усилие, послышалось тихое шипение. Я зажал мундштук зубами и вдохнул. Легкие наполнил теплый, ароматный и немного терпкий дым.
      – Как почувствуешь, что горчит, нажми на ту, что пониже, – пусть перемешает и впрыснет свежие компоненты… Это одна из первых работ Рами. Тогда его еще не сцапали воротилы индустрии, и он делал все для себя. Все его ранние работы гораздо мягче и нежнее. И еще – радостнее, что ли. То, что он делал потом, – великолепно, верх мастерства, но эти первые коктейли – они особенные. В них больше… души. Тогда он еще не называл их букво-цифрами, правда, названия разнообразием не отличались. Странно, что его безумная, нечеловеческая фантазия никак не распространялась на игру словами – он и говорил-то запинаясь и долго подбирая слова… Этот коктейль он назвал Лия-12. В честь любимой девушки. На мой взгляд на Лие-34, когда он перестал давать ее имя своим коктейлям, все и изменилось. Остался только величайший профессионализм, но чего он стоит без души?
      Я затянулся еще раз, поглубже.
      – Ванда, скажи, а чтобы тебя вот так понесло на разговоры о душе, тебе нужно накуриться, или это потому, что ты говоришь о своей возлюбленной химии?
      Она не ответила… Да, резковато получилось.
      – Вернулись к теме. Ты скажешь мне хоть что-нибудь вразумительное?
      – Я. Зашел. На сайт. Чтобы узнать, почему помню принцессу.
      – Это я уже слышала. Дальше.
      – Не перебивай, я же тугодум.
      – Тим, ты…
      – Итак… Я надеялся, что увижу еще что-нибудь знакомое, и это разбудит мою память. Из этого, как уже упоминалось ранее, ничего не вышло. Я не вспомнил ни сам сайт, ни пейзажи Ци-Шимы – ничего. Я даже не уверен, что это и впрямь моя родная планета.
      – Это Ци-Шима. До мельчайших деталей. Даже пагода, на веранде которой вы сидели, существует. Я там была.
      – Отлично. Вернее, отвратительно – значит, я не вспомнил места, в которых вырос.
      – Неудивительно, мозг тебе и впрямь отформатировали подчистую.
      – Ты так и будешь влезать? Слушай и потягивай свою… Кстати, что ты куришь?
      – Лию-34, она же «Внезапное пробуждение». Грустная смесь, навевает некоторую тоску, но голова работает быстрее. Тебе предлагать не решилась. Слишком ты у нас впечатлительный.
      – Спасибо за заботу. Итак… Я встретил программную копию принцессы. Выяснил, что Ти-Монсор не появлялся на сайте около тридцати пяти лет.
      – Да, это ты ловко…
      – Это я нечаянно. И заткнись, наконец… Потом соревнование по цитатам. Похоже, Ки-Саоми нырнула, когда я процитировал Тонино Бенаквиста. Читала?
      – Нет.
      – Плохо. «Теперь книги пишут читатели, а не читает никто». Прав был Оскар.
      – Снова Гордон?
      – Нет, другой… Читать необходимо. «Именно чтение сделало Дон Кихота рыцарем».
      – Ага. «А вера в прочитанное сделала его сумасшедшим». Джордж Бернард Шоу.
      Я удивленно посмотрел на нее.
      – Ого. Не такая уж ты и… необразованная.
      Она вздохнула.
      – Такая. Просто эта фраза была слоганом информатория… Кстати, это еще один повод тебе быть поосторожнее со своими рыцарскими замашками.
      – Я учту… В общем, сначала принцесса решила, что я напялил тело Ти-Монсора в качестве шутки, потом заметила, что я вошел со сканированием собственной внешности, потом она увидела родинки или еще что-то, чего не было на общедоступной голограмме. Она решила, что я и впрямь Ти-Монсор, и потащила меня по всем локациям сайта. Ки-Саоми была напугана – сказала, что Ти-Монсор никогда так не рисковал.
      – И правильно делал. Отследить точку входа элементарно.
      Сделав еще затяжку, я почувствовал разливающееся по всему телу тепло.
      – Ванда, ты уверена, что нам стоит так налегать на все эти расслабляющие средства?
      Она откинулась на щедро разбросанные по комнате-кровати подушки, а я уперся взглядом в мерцающие в ее кальяне серебряные гранулы. Они парили в вязком дыму, вспыхивая и закручиваясь вихрями, когда Ванда затягивалась.
      – Смеси Рами, в отличие от ширпотреба, не только для расслабления. Моя активизирует логическое мышление. Твоя упрощает работу с памятью, помогает вспомнить все в деталях. Поэтому мы вовсе не расслабляемся, а напряженно работаем на благо мира.
      Бордель, парень и девушка на кровати, предназначенной для действий интимного характера, потягивают дымок из кальяна и пускают кольца в потолок… На благо мира.
      – У него есть смеси на все случаи – для концентрации на любом процессе активности. Не только мозговой. – Она улыбнулась. – Поэтому в борделях всегда хороший выбор его работ.
      – Если он был таким профи, почему он не разработал для своих «активизаторов» более приличный способ употребления?
      – Какой? Коктейли, таблетки – через пищеварительную систему все это действует медленнее. Инъекционные капсулы – как ни смешно, но многие до сих пор боятся уколов. А вот кальяны тогда входили в моду. Почему нет?
      И впрямь – почему нет? Я нажал на своем бочонке кнопку «перемешивания и освежения», и когда кальян перестал жужжать, затянулся обновленной смесью. Мне все больше нравилось это занятие. Особенно если после него не приходится пить «Утро в вакууме», чтобы спастись от похмелья.
      – По слухам, клубы разноцветного дыма его завораживали. Над расцветкой и вязкостью он работал отдельно – все активные компоненты в большинстве своем бесцветны. Но он добивался, чтобы каждый коктейль выглядел по-своему. И по расцветке, и по вкусу, и по тому, что он называл «танцем». Тем, как клубы дыма смотрятся в воздухе. У него есть смеси, дым которых уносится под потолок и плавает там, имитируя белоснежные облака. А дым тяжелых, депрессивных смесей, наоборот, стелется по земле ядовито-зелеными ручейками или, как у «Сеппуку», – бордовыми, как кровь. Интересные ощущения, когда он льется из твоего рта, по одежде и расплывается алыми лужами по полу. Особенно здорово это выглядит со стороны.
      Я меланхолично кивнул.
      – Хьячи…
      Побаливали глаза. Я помассировал их пальцами, посидел несколько минут, уткнувшись лицом в ладони, потом поднялся и размял затекшую ногу.
      – Тут есть что-нибудь выпить? Горло пересыхает.
      – Да. Синтезатор в стене слева —. видишь панельку?
      Я кивнул и нажал на еле заметную кнопку. Кусок мохнатой стены отъехал в сторону, и я вывел меню синтезатора. Было чертовски неудобно из-за всех этих вогнутых стен – приходилось управлять машиной, лежа на «стене», исхитрившись не свернуть себе шею, пытаясь разглядеть экран из такого положения. Я выбрал простую ароматизированную воду с добавлением глюкозы и включил «запуск синтеза». Ванда от воды отказалась, а я нетерпеливо утолил свою жажду, захлопнул панель и снова лег на пол, собрав под голову побольше подушек.
      – Ванда, я никак не могу понять… Если я… то есть Ти-Монсор – принц Красных, неужели «пиявки» с пиратами не понимают, что нападать на меня себе дороже? Чего они добивались?
      Она удивленно подняла брови.
      – Тим, до тебя еще не дошло? Не было никаких пиявок – скорее всего Ти-Монсора схватила спецгруппа Орла под личным подчинением адмирала или императора… Либо Феникс. Еще есть вероятность, что это сделали некие заинтересованные личности из других Малых Миров – чтобы спровоцировать Красный Мир на войну с Империей, а самим постоять в сторонке, погреть руки на наших выстрелах. Есть еще вариант с иными расами – с теми же целями, но в это я мало верю. И последнее: это могли быть сами Красные, Чжань. Но похищать собственного будущего начальника, даже с целью создать прецедент, начать войну, – чушь. К тому же прошло уже три недели, но никакой информации в МИСС так и не появилось, никаких заявлений – ничего. А раз по прошествии трех недель о его пропаже не трубят со всех рукавов галактики, отпадают все варианты с провокацией – Чжань, Малые Миры, другие расы. Олигархии Империи подобная операция тоже под силу, но я не вижу их интереса. Мафия, пираты, «пиявки» – вся эта мелкая шушера точно ни при чем. Как ты правильно заметил, они не идиоты, чтобы пытаться разжиться, похищая членов правящей семьи… Короче: за вычетом остается только Империя – думаю здесь мотивов объяснять не нужно. Орел или Феникс – вот, в принципе, и все реальные кандидатуры. – Ванда прочистила горло, сделала эффектную паузу и продолжила: – И второй вопрос, очень похожий на первый: зачем было подсылать пиратов? Глупо думать, что это обычные пираты, которые просто напали на лайнер.
      – «Я не верю в случайности, так же как не верю в бога, играющего в кости».
      – Именно. Ведь с ними аналогичная ситуация – их нападение могли организовать только Орел или Феникс. Кто еще мог дать точную информацию о маршруте, снять защиту с лайнера, не дать кораблю поддержки и задержать патрульный крейсер? Он же тащился больше двух часов с орбиты Зотта-3 – какого чуйчая его туда понесло? Он приписан к Тирдо-Я.
      – Прости, Ванда, я не силен в этой политической орнитологии…
      – Императорский Орел – это действующий флот Второй Империи. Помимо регулярной армии, десантных корпусов, крейсеров, истребителей и прочего, существуют подразделения особого назначения, вроде Когтей. Они занимаются как раз подобными операциями: прийти, захватить, замести следы… А Феникс – это разведка, аналог Чжаня Красного Мира. Он подчиняется напрямую императору и от Орла никак не зависит.
      – Так ты хочешь сказать, против нас весь флот Империи или не менее могущественная разведка? Это отличные новости.
      – Нет, Тим. Отдельные личности в разведке или флоте. Если бы ты был объявлен в розыск официально, все кончилось бы гораздо быстрее. Но, к счастью для нас, эти личности хотят получить тебя, не привлекая внимания к тому, что младший принц Красных разгуливает по Империи.
      Я перевел дух. Как ей удается быть такой спокойной?
      – Ладно, допустим, эти темные личности напали на Ти-Монсора, потом оформили все это как обычное нападение пиявок и ушли. Это более-менее понятно.
      – Ни черта это не понятно. Я не могу понять, почему они не забрали тебя, а окольными тропами отправили на лайнер.
      – Возможно, в качестве приманки – проследить, кто придет за его телом и куда он последует потом. Их птички и ждали, чтобы потом схватить.
      – Кого их?
      – Получается, либо Красных, которые попытаются забрать тело своего принца, либо – конкурентов…
      – Каких конкурентов? Мне надоело повторять – у нас нет больше вариантов.
      – Флот и разведка, Ванда. Почему ты считаешь, что это «либо – либо». Что если в игре и те и другие – только по разные стороны. «Пиявками» были одни, а «пиратами» – другие.
      – Тим, это не казаки-разбойники. Наши пернатые друзья могут иметь спорные моменты, но до открытого конфликта не дойдет – это бред. Ворон ворону…
      – А если они не знают, против кого воюют? К примеру, Орел притворяется «пиявками» и кладет приманку, Феникс узнает о том, что тело принца Красных подобрал лайнер – и высылает пиратов, чтобы они без крика и шуму забрали это самое тело и заодно перебили свидетелей. Орел ждет, что за телом придут Красные, а приходит Феникс в образе пиратов.
      – Эта история вполне подойдет для какого-нибудь сериала – публика будет восторженно хохотать над придурками из силовых структур, не узнавших друг друга в потемках собственных темных дел. Но это чушь. Даже если операцией по похищению Ти-Монсора занималась только узкая группа посвященных одной из структур, они не могли действовать без согласия императора, а то и всего Совета. Неофициального согласия, конечно же. То же касается и нападения пиратов: вряд ли император хотел вдоволь похохотать, глядя на то, как его подчиненные сшибаются над телом принца Красных. Понимаешь? Обе операции должны были пройти через императора – вряд ли он бы не заметил, что его структуры сели на хвост друг другу.
      – У нас остается последний вариант.
      – Какой?
      – Если «пиявки», одна из структур, оставили мое тело на лайнере в качестве приманки и ждали, что за ним придут… Кто мог за ним прийти?
      – Никто.
      – Нет, подумай, кому может понадобиться принц Красных и кто может при этом организовать атаку пиратов.
      – Не знаю.
      – Возвращаемся к изначальному списку – ведь мы вычеркивали кандидатов только на роль «пиявок», давай примерим их на роль пиратов. Мафия или олигархия Империи?
      – По-прежнему незачем.
      – Иные расы.
      – Не вижу смысла: да, они могут подчиняться совсем другой логике, но нет, инопланетяне, похищающие людей, – это бред. Тем более руками других людей.
      – Малые Миры?
      – Если они хотели спровоцировать войну – где заявления?
      – Но пиратам же не удалось меня захватить. Нет улик – нет заявления.
      – Улик достаточно и без тебя. Ты сам их оставил. Просто план меняется: они заявляют не «Империя похитила принца», а «Принц разгуливает по Империи» – и эффект будет. Нет, это не Малые Миры.
      – Хорошо. Остается самый реальный вариант – Красные. Они отбивают своего принца.
      – Тим, все это бред по одной причине – забрать тебя с лайнера можно было силами одного единственного корабля. Прилетел, показал документы, забрал непонятного пустышку и улетел.
      – Эй! Я говорю о Красных.
      – Я тоже. У них все отлично схвачено в Империи, они могли спокойно пожертвовать одним «своим» из низших служащих Орла, Феникса, патрульной службы, локальной полиции Лидена-5 или Тирдо-Я – и он бы забрал тебя. Достать ордер не составило бы труда даже самой мелкой сошке в любой из этих структур. Не на Ти-Монсора, а именно на тебя – феноменального пустышку без регистрации.
      Пододвинув кальян, я глубоко затянулся и задержал дыхание. Потом выпустил дым тонкой струйкой к потолку, которого уже не было видно за разноцветными клубами. Дым двух смесей различался и по плотности и по тяжести, поэтому он плыл к потолку не смешиваясь, отдельными слоями. Я опустил голову, размял затекшие плечи и попытался сосредоточиться.
      – А ты ведь рискуешь, просто находясь рядом со мной.
      Она спокойно кивнула.
      – Но теперь поздно притворяться веточкой – меня свяжут с тобой даже по данным систем наблюдения пиратского линкора, не говоря уже о системах лайнера. Поэтому я уже даже не особо осторожничаю – это смешно. Мы засветились по полной.
      Она подползла ближе, отобрала мундштук и затянулась моей «Вишневой ностальгией», поморщилась и глухо закашлялась. Я зачем-то похлопал ее по спине.
      – А их смешивать безопасно?
      – Эти две – да.
      Она протянула мне свой мундштук. Я попробовал – этот дым был гораздо тяжелее, он холодил горло, в отличие от теплой «ностальжи», и немного сдвигал восприятие цветов. Платье Ванды стало отливать зеленцой, а оранжевый цвет стен стал насыщеннее, ярче. Хотя я боялся, что он выцветет до желтого.
      Ванда уселась, подобрав под себя ноги, снова потерла виски и что-то тихо напела. Вышло довольно мелодично, хотя голос у нее заметно сел после курения.
      – Ванда… Давай пошлем все к чертям, вернемся в твою каюту и…
      – Тим, мы в борделе. Если хочешь меня домогаться, естественнее это сделать здесь.
      Я махнул рукой.
      – Да не собираюсь я… Просто мне надоели эти переливания из пустого в порожнее. Я хочу спать.
      – Ты не прав, Тим. Принимая во внимание, что это операция по захвату принца Красных, проведенная одной из силовых структур Империи… Мы знаем очень и очень много. Слишком много, чтобы бежать и прятаться. Когда гиганты сцепятся в открытую, нас просто сметут – кто мы против них? Пыль на вселенском ветру. Мы уже в игре – либо в роли лишних свидетелей, либо мы примкнем к одной из сторон.
      – Надеюсь, когда придет время выбирать, мы примкнем к одной и той же стороне.
      – Я тоже надеюсь, Тим.
      Отодвинув кальян в сторону, я упал на подушки рядом с Вандой, потом притянул ее к себе и обнял. Она не стала ни Шутить, ни отбиваться, и я ей был за это благодарен.
      – Страшно, Тим?
      – Нет… Тоскливо.
      – Пожалуй…
      Она заворочалась, устраиваясь поудобнее, и после некоторых колебаний примостила руку у меня на бедре.
      – Что теперь, Ванда?
      – Теперь подумай хорошенько и скажи, что дала нам твоя вылазка на сайт.
      – Наверное, то, что меня засекли разведки как Империи, так и Красных.-.
      – Что-нибудь еще?
      – Принцесса не знает о похищении Ти-Монсора, вот что. Она удивилась тому, что Ти-Монсор рискнул зайти на сайт, но не удивилась, откуда он вообще взялся живой-здоровый. Значит, он не дома, где-то далеко, и принцесса считает, что с ним по-прежнему все в порядке. А вот тот тип, который заявился в твоем теле, в отличие от принцессы – знал. Знал, что я никакой не Ти-Монсор, знал про блок эпоса у меня в голове, знал про тебя и Эммади. Все, включая наше местонахождение. Кто это мог быть?
      – Кто-то из окружения Ти-Монсора или принцессы – это единственный вариант, в который вписывается его поведение. А «Кустиком» меня называл только Ти-Монсор. О том, что я мутант, знают три человека – ваша семейка. Я охраняла эту свою особенность от посторонних так тщательно, как только могла. Поэтому мне легче поверить, что это был сам Ясноокий Гну, чем в то, что моя «тайна личности» – секрет Полишинеля.
      Тот тип знал об этой детской выдумке – тактильном письме. И предъявил ее как доказательство своей «причастности» к принцессе и Ти-Монсору. А может – наоборот, решил проверить меня… В любом случае, мы выяснили, что играем за одну и ту же команду.
      – Хорошо, но ты поняла, чего он добивался?
      Она покачала головой.
      – Он хотел, чтобы мы поняли две вещи: он близко связан с правящей семьей. Кто бы он ни был – имперец, посланец Малых Миров, агент Чжаня или тень Ци, – они ему доверяют. Второе: о нас ему известно все. А вот зачем он это сделал – понятия не имею. Никаких советов, никаких указаний, никаких вопросов. Ничего, просто проинформировал и исчез. Я ничего не пропустила?
      Я поднял руку и вывел символ на ее плече.
      «Он спрашивал про Ки-Саоми».
      Ванда не отреагировала.
      «Ванда – ты дура».
      Она даже не моргнула. Просто отвела мою руку.
      – Мне щекотно.
      Ну вот и все. Значит, она не входит в круг доверенных лиц… Это уже не мои секреты.
      – Нет. Ты ничего не пропустила.
      – Тогда я не вижу смысла. Только если он собирался объявиться еще раз – в таком случае нам нужно просто принять к сведению эти два факта и ждать, когда он снова решит с нами поговорить.
      Я кивнул.
      – Кстати, еще один момент, Тим… Далеко не факт, что ты действительно говорил с принцессой.
      – Что?
      – Да то. Почему ты не удивляешься, что в моем теле заявился какой-то тип, но не можешь поверить, что аватарой Оми воспользовался кто-то еще? К примеру, агент Чжаня. Или тот же тип, который потом появился уже в моем теле.
      Я поперхнулся дымом. Она решила окончательно свести меня с ума. Весь этот безумный маскарад – что в реальности, что в вирте… Если ты видишь тело Ти-Монсора, еще не значит, что это Ти-Монсор, – я сам живое доказательство тому, как все зыбко и обманчиво.
      – Ванда, не перебарщивай, а то у меня разовьется паранойя и я после каждой фразы буду добавлять: «Вчера я говорил с мамой, если это, конечно, и впрямь была мама, а не агент Чжаня, Орла, Феникса или Финиста Ясного Сокола».
      – Не понимаю твоего сарказма – это куда более логичный вариант. Тебя приняли за агента, «доверились» и выдали абсолютно безумную дезинформацию, чтобы Феникс, или кто там тебя послал, поломал голову.
      Я шумно выдохнул. Здравствуй, паранойя, проходи, садись…
      – Ванда, давай договоримся – я разговаривал с принцессой. Если ты будешь умножать сущности сверх необходимого, мы не достроим хижину наших гипотез даже до первого этажа…
      Ванда хотела возразить, но я жестом остановил ее. Движемся дальше…
      – Что еще говорила Ки-Саоми? То, что она в системе Лотоса, что она боится, потому что «они скоро явятся»… Что «будет забавно, если меня доставят к тебе имперцы».
      Ванда усмехнулась:
      – Она действительно в системе Лотоса. Что до остального… Кто скоро явится? Каким образом ее к Ти-Монсору доставят имперцы?
      – Ванда, объясни мне, что принцесса делает в системе Лотоса, до чего ей осталось девять планет, если она не летит в Империю, то куда.
      Она нахмурилась и посмотрела на меня с подозрением.
      – Ты вообще что-нибудь знаешь о принципах наследования?
      Я опустил глаза и принялся вытирать посаженное на штанину пятнышко. Вздохнув, я пробормотал:
      – Нет… Расскажи мне «о водах моей родины», Ванда.
      – В общем, по традиции наследников всегда двое – мальчик и девочка, это олицетворяет единство противоположностей, ин-янь и прочее в том же духе. Один из наследников занимается внутренней политикой, второй становится во главе Чжаня. Чжаньцев еще называют «внешними» или «изгоями», потому что, принимая на себя обязанности охранять Красный Мир от любых влияний извне, они сами больше не являются его частью. Каждый век пара меняется местами – прошлые сто лет правил мужчина, поэтому на этот раз на трон сядет женщина. До коронации Ки-Саоми осталось меньше месяца, поэтому сейчас «носящая имя Ки» совершает ритуальный облет своих планет – осталось девять. Ти-Монсор, «носящий имя Ти», должен был облететь внешние границы – столицы дружественных миров. Похоже, во время этого путешествия его и сцапали… Над нашей парочкой стоит бог-демон Ци. Только в отличие от других божеств, это вполне реальный Deus Ex Machina – если я назову его просто «огромным роботом», не получится передать суть. Его создали сразу после колонизации Ци-Шимы – то есть задолго до техноидов. Его технология в корне отличается от устройства наших железок. Эмунат ему не требуется, так как его создатели переместили в Ци свое сознание, отказавшись от «мирских тел». За все эти годы список ушедших в него людей существенно увеличился.
      – Он что – копилка человеческой мудрости, вроде Яйца Феникса?.. Постой, но ведь сознание не может существовать в виртуальности.
      – Для нормального функционирования сознания необходимы четко разделенные сигналы внутренней и внешней среды, а значит – тело, способное воспринимать действительность в той или иной форме и взаимодействовать с ней. Наш бог-демон замечательно с этим справляется – многие личности являются его частью несколько веков, и их рассудок в полном порядке.
      – И как выглядит эта машина?
      – Ты видел его на сайте. У трона.
      – Пятиметровый белый тигр?
      Я опешил.
      – Одна из его форм. Красивый, да? А шерсть – платиновая. Я один раз его гладила. Жуть берет, если честно.
      – Да, техноиды сильно уступают ему в позерстве. Платиновая шуба, алмазные гребешки…
      – Техноиды были созданы как рабы, а он – как десница божественной воли, аватара самого Наблюдающего – думаешь, это бы имело смысл, если бы он напоминал ржавый мусорный контейнер? Но внешность – самое незначительное отличие. Техноиды – раса с коллективным сознанием, он – вещь в себе. И если у наших дройдов машинное сознание преобладает над эмунатом, у Ци ведущим является человеческое…
      Она зевнула.
      – …Или, по крайней мере, то, что когда-то было человеческим. Сознания всех этих людей изменились, получив новые возможности восприятия, мышления, памяти, даже воображения – Красным удалось создать электронный мозг, превосходящий человеческий, хотя это считалось невозможным. Но все-таки это такой же Императорский Совет, втиснутый в одно кошачье тело…
      Она потянулась, потом свернулась клубочком, положив голову мне на грудь.
      – Ванда?..
      Она уже спала.
 
      Мы погружались в море света – все дальше и дальше, в пучину волшебных сверкающих лепестков. Несмотря на сильную поляризацию купола посадочной шлюпки, путь через километровый слой лиитов выжигал глаза. Я так и не решился зажмуриться хотя бы на секунду – боялся упустить даже маленькую частицу этой красоты. Миллиарды стрекозиных лепестков парили вокруг нас, свет двух звезд отражался в этих крохотных зеркалах тысячи раз, прежде чем пройти через хрусталик глаза. Свет дробился на спектр, разбегаясь по кабине шлюпки разноцветными солнечными зайчиками.
      На моей груди застыло красное пятнышко, я осторожно коснулся света пальцами, и он отпрянул, перепрыгнул на блестящую голову Эммади, потом исчез совсем. Скуф, раскрыв пасть, носился за бликами по всей кабине. Его бледно-голубые глаза светились от азарта, отчего разноцветных бликов становилось еще больше.
 
      Когда я проснулся посреди ночи, Ванды рядом не оказалось. Дверь в ее каюту была заблокирована, поэтому я досыпал у себя. Утром меня разбудил Эммади и сообщил, что мы вышли на орбиту Тирдо-Я. Подробного плана действий у нас до сих пор не было, но, в любом случае, я не видел смысла оставаться на лайнере. Искать меня начнут именно там.
      Мы с дройдом добрались до главного ангара первыми – остальные пассажиры еще собирались. Когда Эммади повел меня к одной из посадочных шлюпок, я спросил, не лучше ли взять тонари, но Эммади только покачал головой и сказал: «Позже».
      Техноид вел шлюпку вниз по широкой спирали, забирая далеко в сторону от космопорта Люмус-урбиса. Под нами простиралась степь, покрытая сверкающими скоплениями стрекозиных деревьев. На их ветках поблескивали еще сочные лииты, которым уже скоро предстояло взмыть в небо и раствориться в облаках таких же светляков.
      На Тирдо-Я нет понятия года. Она не вращается вокруг своих звезд, а подвешена в точке Лагранжа между ними и благодаря некой недоизученной гравитационной аномалии планета не скатывается ни к одной из звезд из своей точки неустойчивого равновесия. Зато тут есть подобие осени, наступающее в период активности Я – в эту короткую пору, около двух недель, листья стрекозиных деревьев иссушаются на глазах и срываются с ветвей. Лииты даже не касаются земли – они сразу взмывают вверх, закручиваясь огромной спиралью над рощицами вроде той, к которой Эммади сейчас вел нашу шлюпку. С земли это выглядит как дождь в океане, если представить, что ты смотришь на него, стоя на облаке вниз головой. Солнечный дождь, падающий в солнечный океан… Жаль, что до листопада еще около половины стандартного года.
      Я мелкими глотками тянул горячий нуар и изо всех сил пытался проснуться. Похмелья от курительных смесей не было, зато «звездная» болезнь разыгралась вовсю. К каждому новому солнцу приходиться привыкать, а на мою голову их свалилось сразу два. К тому же на Тирдо как раз были бури, поэтому у меня трещали виски и при каждом движении очертания каюты несколько размазывались. Дройд добавил мне что-то в нуар, но сказал, что подействует нескоро – акклиматизация мгновенной не бывает.
      Когда в глазах поплыли цветные пятна, я развернул кресло и стал любоваться кульбитами скуфа, гоняющегося за яркими бликами по всей шлюпке. Его коготки, буксующие по полу и стенам рубки, издавали жуткий скрежет. Вскоре зверек утомился, зевнул во всю пасть и свалился на пол. Чтобы больше не соблазняться беготней зайчиков, он зажмурил глаза и вдобавок накрыл их хвостом – чтоб уж наверняка. Я зевнул вслед за ним. Через пару минут шлюпку мягко качнуло – мы сели.
 
      Мы долго петляли среди деревьев, потом уселись на песок, прислонившись спинами к теплым узловатым стволам. Эммади так ничего и не сказал, просто сидел, крутя в руках ветку с матовым лиитом на конце. Выглядел он как древний пастух, наблюдающий за пасущимся стадом, для полноты картины не хватало только флейты или свирели – о чем я ему и сообщил.
      – Если одна из овец твоих заблудится, оставишь ли ты стадо и пойдешь ли искать заблудшую?
      – Ну, если это была моя любимая овца…
      Он выбросил веточку и сложил руки на коленях.
      – Тим, что ты намерен делать?
      Что? Искать Ти-Монсора, но я не знаю, с чего начать. Единственная зацепка, которую удалось найти, – это сайт. Но вряд ли будет разумным заявиться туда еще раз. Остается еще вариант – найти того типа. Вот только где его искать?
      – Эммади, что такое «Долина Запахов»?
      – Так иногда называют Хиттари, одну из планет чуй-чаев.
      Черт, я мог вспомнить об этом и раньше… Почему-то думал, что все, что он произносит вслух, так же важно, как жалоба на отдавленную ногу.
      – Тогда я собираюсь лететь туда.
      – Хиттари… Да, это приемлемый вариант.
      – В смысле?
      – Тебе нужно покинуть Империю, Тим. Чем быстрее, тем лучше. В Красный Мир тоже лететь небезопасно. Остаются Малые Миры, которые так или иначе тоже могут заинтересоваться твоей персоной, поэтому улететь к иным расам – самый предпочтительный вариант. Чуй-чаи самые спокойные… Да, пусть будет Хиттари.
      – Тогда нам лучше забрать мой корабль и…
      – Аида занимается этим. Как только она уладит формальности, она скинет нам твой астероид.
      – Скинет?
      – Быстрее всего просто уронить его вниз на планету – ломаться там нечему. А тебе возвращаться за ним на лайнер небезопасно. Сейчас там находятся люди из управления порядка Люмус-урбиса. Они занимаются расследованием деталей нападения пиратов. Я предупреждал: оставив лайнер патрулю, ты серьезно уменьшаешь свои шансы – очень скоро они объявят тебя в розыск. Аида продала пиратский линкор, что несколько отсрочило этот момент.
      – Аида что?
      – Мы захватили линкор. Капитаном в этот момент являлась Аида, корабль по закону – ее собственность. Она продала его еще до того, как мы вышли на орбиту, чтобы патруль поскорее с него убрался. Рано или поздно они выяснят, кто ты, совместив данные систем наблюдения с показаниями пиратов. Но немного времени мы выиграли. К тому же деньги за линкор и твои тоже, поэтому теперь ты не нищий.
      Что ж, все не так плохо.
      – И все-таки, Тим, почему Хиттари?
      – Ты же сам сказал, что это приемлемый вариант.
      – Да, но не единственный. Что там, в «Долине Запахов»?
      Я медлил с ответом. Это не касается никого, кроме меня.
      – Эммади, спасибо, что помогли мне, но…
      Дройд отбросил свою ветку, поднялся и повернулся ко мне.
      – Значит, ты ей поверил… Не доверяй техноидам, осторожней с техноидам, техноиды тебя посчитают, извлекут из тебя корень и жестоко заархивируют… Ей, значит, черт знает откуда взявшейся, доверять можно. Мне – уже нет. Хьячи, Тим.
      Не может быть…
      – Но ведь она проверила – следящие устройства отключились, на мне не было жучков…
      – Не было. Жучок был в самом браслете, ее сканер не отслеживает зону минимального радиуса. Аудиозапись, плюс тридиснимок в инфракрасном спектре каждые 16 секунд. В видимом спектре запись не велась, за свою честь можете быть спокойны.
      Я сплюнул на песок.
      – Ну что ж, можешь подарить мне кино «Тим прыгает на кровати».
      – Движение – это четырехмерная съемка. Простенькие жуки справляются только со статичными кадрами в режиме радара.
      – Ну, хорошо, ты нас подслушал – что дальше? Возмущен тем, что сказала Ванда? Ты только что подтвердил ее слова.
      – Нет, Тим. Я признал, что вел слежку. И я не собираюсь врать, что оскорблен – у нас и впрямь нет таких понятий. Но будет «рациональнее», если ты выкинешь всю эту чушь из головы. Либо ты доверяешь мне, либо можешь катиться к неолуддитам… Что ты вылупился на меня? Мне использовать допотопный синтезатор голоса, удалить из речи все эмоции, дальше объясняться словами «рациональнее» и «логичнее»? Тебя это успокоит? Даст иллюзию, что теперь ты видишь меня таким, какой я есть?
      Я молчал. Они так и будут играть с Вандой в этот тяни-толкай?
      – Ты никогда не увидишь меня настоящего. Даже если я заговорю программным кодом. И уж точно не сможешь понять меня до конца. Как и я – тебя. Мы абсолютно разные, и с этим нужно смириться. Но мы можем общаться, можем взаимодействовать и можем иметь общие цели. А значит – и идти к ним вместе. Вот это возможно, понимаешь?
      Они напоминали мне родителей в разводе. По будням мама-Ванда костерит папу, бросившего семью ради шлюхи. По выходным воскресный папа-Эммади увозит сыночка на речку или в зоопарк и там поливает маму, которая никогда не понимала и не ценила его. И, конечно же, все неправильно поняла. «Знай, сынок, на самом деле я тебя очень люблю». Для полной картины еще стоит сказать, что мама хоть и сварливая дура, но тоже тебя очень любит. И мы оба хотим тебе только добра…
      – Я не врал тебе. Когда ты заигрывался и принимал мое поведение за человеческое – я напоминал, что это только иллюзия. Она удобна для общения, это хороший перевод на ваш язык. Помимо слов я добавляю жесты и эмоции – все, как если бы это говорил человек. Но я не притворяюсь человеком.
      – Ты просчитываешь варианты, Эммади. Каждой фразой, каждым поступком – добиваешься определенной реакции, которую можешь предсказать заранее.
      «А почему мама сказала, что такой неудачник, как ты, может ловить девушек только на жалость и материнский инстинкт?»
      Он договорил за меня – голосом Ванды. На записи он показался мне не таким приятным.
      – «Речи, знакомые до боли», Тим. Что плохого в том, что, помогая тебе, я осознаю, что это увеличит твое доверие? Я «воспользовался твоей слабостью», когда подал успокоительное и рассказал дурацкую историю, чтобы ты заснул? Это был мой коварный план?
      И снова я промолчал, разглядывая песок, стелящийся поземкой между узловатыми корнями.
      – Вам легче, Тим. Ваше подсознание сможет подсказать вам правильный, полезный для вас ход, но вы будете считать, что сделали это по наитию, из благородного порыва. Поверь мне, это не так – ваш мозг превосходно умеет просчитывать ситуацию, просто до сознательной части доходит только готовый результат – спаси малыша из пожара. Подсознание молчит, что это улучшит твой социальный статус, если это заметят. Если свидетелей не будет, а сам ты никому не расскажешь, это повысит твою самооценку – ты не только благородный и храбрый, но еще и не тщеславный. Но прямо или косвенно это повысит твой социальный статус.
      Спорить с техноидом – все равно что играть с ним в шахматы, только слов куда больше, чем фигур на клетчатом шарике.
      – Я не об этом, Эммади. Как ты думаешь, каково это – находиться рядом с существом, чьи мотивы тебе абсолютно непонятны?
      – Наименьшая энтропия, Тим. Это наш приоритет. Так ты поймешь хотя бы общую направленность наших действий.
      – Хорошо… Каково находиться рядом с существом, которое сегодня выращивает тебе ногу, рассказывает сказку и гладит по голове, а завтра – ничего не объясняя, берет и отпиливает ногу обратно. Ради уменьшения энтропии, понятное дело… Тебя ведь не сдержат ни страх, ни дружба, ни сочувствие – ничего.
      Дройд кивнул.
      – Не остановят. И если твоя нога – единственный путь к наименьшей энтропии, я ее отрублю. Если для сохранения многих жизней мне понадобиться забрать твою – я тебя убью.
      – Это – причина тебе доверять?
      Эммади подошел на шаг ко мне и проговорил с каким-то мертвым спокойствием:
      – Ты хотел правды – вот она, я не умею чувствовать – это раз. Зато я могу пообещать тебе, что не выкину тебя в вакуум из ревности, не прожгу плазмой из расистских соображений, не вызову на дуэль, чтобы потешить свое эго, и не поцелую за 30 сребреников. Это два. И я не дам никому другому сделать с тобой ничего подобного – это три. Я не считаю желательным или вполне допустимым убийство человека. Тем, что техноиды сделали все для уничтожения стольких пиратов, сколько было необходимо для сохранения жизни максимального количества пассажиров, мы наглядно продемонстрировали свою позицию – это четыре. Мы стараемся закрепиться в вашем обществе, потому что здесь мы получаем максимум информации – а это самая приоритетная наша потребность. И пока мы живем в этом обществе, мы будем стараться соответствовать максимуму ваших критериев образцового гражданина. На данный момент мы и есть самые идеальные граждане Империи – мы не воруем, не берем взяток, не совращаем малолетних, не лжем под присягой и не едим с ножа. Мы идем в разрез с вашим морально-нравственным кодексом только тогда, когда этого требует Галактический кодекс. Как в случае с пиратами. Это пять.
      – В Риме поступай как римляне…
      – Я дал тебе пять фактов. Если когда-нибудь я дам тебе повод усомниться хотя бы в одном из них – оторвешь мне палец. Их тоже пять.
      Он выдержал паузу.
      – Но до этого ты будешь доверять мне и делать то, что я скажу, потому что от этого будут зависеть как наши жизни, так и исход всей этой истории. На этом разговор окончен.
      Эммади медленно обернулся и крикнул куда-то в кроны стрекозиных деревьев:
      – Теперь мы квиты – ты тоже слышала наш разговор. Можешь спускаться.
      Я хлопал глазами и смотрел, как от кроны позади робота отделилась тень, ловко перепрыгнула с ветки на ветку, и через несколько секунд оказалась перед нами. Усмехнувшись, Ванда сняла свой браслет и выкинула в кусты.
      – Давно хотела спросить вас, доктор… Чье сознание вы подсадили в тело Ти-Монсора?
      – Ничье.
      – Пустышки не просыпаются, дройд. Итак?
      – Если бы я подсадил ему сознание, это бы зафиксировали.
      – Тогда что?
      Эммади долго молчал.
      – Мне нужно было проверить одну вещь… Сознание техноида способно создавать поведенческую матрицу даже из весьма неясных текстов. Я решил выяснить, способен ли на это человек… И заложил ему полную библиотеку художественной литературы. Он «проснулся».
      – Так я – эксперимент?
      Наверное, я должен был вспылить, взбеситься, натворить глупостей… А я просто спросил. Разговор поддержал.
      – Если бы не я, Тим, тебя бы вообще не было. Тело Ти-Монсора так и валялось бы в холодильнике, дожидаясь своего владельца или… кого-то еще.
      – Спасибо… папа.
      Ванда закусила губу.
      – Зачем он тебе, дройд?
      Мне тоже было интересно это услышать.
      – Видишь ли, я все еще его врач. А Феникс, скорее всего, доберется до него первым. Допросит его, применит наркотики, потом пытки, потом гипноз, потом нейросканирование… Мне все это не очень нравится – как его врачу.
      – Очень трогательно.
      – А тебе, позволь спросить?
      – Придумай и за меня что-нибудь…
      Она подмигнула мне.
      – Тим, нам пора.
      Единственное, что успела Ванда, – положить руку на рукоять бластера… Дройд только что сидел на земле, а в следующую секунду оказался рядом с ней, перехватил кисть, развернул. Ванда высвободила руку, ударила робота обеими ногами в грудь, но тот даже не покачнулся. Она перевернулась в падении, вскочила и вытащила бластер. Я только раскрыл рот, чтобы рявкнуть на них, но было поздно – робот прыгнул. Ванда успела выстрелить трижды, но техноид постоянно менял вектор полета. Ванда не попала ни разу. Она снова отпрыгнула, но он тут же догнал ее и выбил оружие. Тягаться с ним ни в скорости, ни в силе она не могла, да никакой человек не смог бы… Я с удивлением заметил, что стою на ногах, а между Вандой и Эммади хищно извивается светящийся кончик моего кнута.
      – Разошлись.
      Кнут опасно изогнулся, и Эммади наконец ослабил захват. Ванда вырвалась и отошла. Но когда она попыталась подобрать бластер, кнут рванулся в ее сторону.
      – Ему и там уютно.
      Ванда бросила на меня гневный взгляд, но от бластера отошла. Прислонилась к дереву и невозмутимо принялась поправлять прическу. Дройд просто осел на землю.
      – Не ссоримся.
      – Тим, слишком много кампаний проваливалось просто потому, что кто-то поленился насыпать яд в крысиную нору.
      – Ничего, Эммади. Я старая беспамятная крыса, ты крыса механическая, Ванда – растительная. Мы прекрасно смотримся вместе. Мы великолепная любящая крысиная семья, которая сбежала с тонущего корабля и теперь отправляется разыскивать новый. Встали, пошли…
      Я отдал мысленный приказ скуфу, и он снова оплел мое предплечье. Погладив зверька, я строго посмотрел на свою команду и повернулся к ним спиной. Не буду врать, что я был абсолютно уверен в разумности этого шага…
 
      Нас окружили на выходе из рощи. Пятнадцать человек на глайдерах. На землю они спрыгнули одновременно, но за оружием не тянулись. Лениво так встали, выключили гравитаторы глайдеров, и те осели на песок. Вперед вышел старлей.
      – Младший принц Монсор, вы арестованы по подозрению в преступлениях против Второй Империи Свободы, полный список которых будет зачитан в военном суде. Вы будете оказывать сопротивление?
      Последний его вопрос меня позабавил. Напоминало «что-нибудь к кофе заказывать будете?». Я усмехнулся.
      – Почему бы нет…
      Я вскинул левую руку, надеясь, что кнут пронзит его насквозь, но скуф был по-прежнему скуфом – он сонно цеплялся за мое запястье, а потом и вовсе свалился на землю. Пара солдат заржали. Я опешил настолько, что даже не вспомнил, что на бедре висит шпага. Оглянувшись, я увидел Ванду и белую нить, которая втягивалась в ее палец. Этим пальцем она делала мне «ни-ни». Черт, она усыпила скуфа! Похоже, Эммади был прав – ее следовало… Я замер, поняв, что Эммади нет. Нигде нет. Он сбежал. Команда крыс – минус один…
      Ванда тем временем вышла вперед.
      – Лейтенант, вы, похоже, ошиблись птичкой. Этим делом занимается Феникс и уж никак не Императорский Орел.
      – Ваше удостоверение.
      Ванда достала карточку и активировала ее. В воздухе перед старлеем возникла голограмма – прочитать я не мог, так как для меня текст был вывернут наизнанку. Я и не пытался – был занят тем, чтобы не осесть на землю.
      Офицер посмотрел на свой браслет, сверил код удостоверения, потом отдал честь.
      – Старший лейтенант Боуди. У меня прямой приказ главнокомандующего Лерца. Это дело флота, майор Сильветти. Вы можете оказать содействие…
      Я выхватил шпагу и поднял бесчувственного скуфа. Боуди спокойно достал шокер. Против стан-облучения шпагой не отмахаться, бежать поздно. Я в последний раз посмотрел на Ванду – она уже стояла около Боуди и плавно опускала его руку.
      – Вы слышали о препарате, который вызывает смертельную реакцию при стан-облучении? Не думайте, что Красные не умеют защищать свои секреты.
      – Что вы предлагаете?
      – Как только он решит, что шансов нет, он убьет себя. Дайте ему иллюзию – это ваша единственная возможность, если вы, конечно, не научились допрашивать трупы.
      Ванда кивнула на термостек, висящий у него на поясе. Старлей поднял брови.
      – Естественно, вы не будете их включать, лейтенант…
      – Это же принц Красных. Вы представляете себе его подготовку?
      – Никогда не упускайте шанса поучиться у врага.
      Боуди пожал плечами и протянул стек Ванде:
      – Дамы вперед, майор.
      Ванда молча повернулась и сделала шаг ко мне.
      Я был ей благодарен – не за то, что она оказалась агентом Феникса, дурила меня все это время, «спасала» от самой себя. Нет – за то, что она сделала этот шаг. По крайней мере она дала мне шанс отблагодарить ее за все.
      Бережно положив скуфа на землю, я достал шпагу и отошел на открытое пространство. Ванда шла на меня. С каждым шагом ее походка менялась – она все больше скользила, перетекала из шага в шаг, наращивая скорость. Я стоял на месте. Исчезли проблемы и необходимость думать, исчезли Эммади, Ти-Монсор, Ки-Саоми, пропало «вчера» и «завтра», исчезла солнечная планета и искристые облака, испарились солдаты. Осталась только моя дорогая Ванда…
      Она начала бой так же, как тогда в баре, – быстрый высокий выпад, я легко отвел его в сторону и нанес колющий в грудь. В последний момент я нажал на кнопку, и прозрачная шпага утонула в ее груди. Ванда ошарашено смотрела на меня, я покачал головой – не так скоро, Ванда. Она очнулась, попыталась достать меня еще раз, потом отступила. Мне казалось, что мы можем слышать друг друга, даже не касаясь пальцами, не рисуя все эти смешные символы…
      На этот раз я напал первым, отбил ее выпад и ударил тяжелой гардой в лицо.
      – Это за наш танец, Ванда…
      Легкая ссадина у нее на подбородке затягивается на моих глазах, откуда-то появляется тоненький зеленый стебель, стягивая ее волосы в хвост, второй закалывает длинную челку.
      Она делает красивый проход, я отступаю все дальше. В какой-то момент она забывается и наносит бесполезный колющий. Отключенный термостек глупо утыкается мне в ребра. И я снова бью ее по лицу.
      – Это за поцелуй.
      Пара реприз, мы сходимся. Она достает меня справа, в висок. Отступаю на пару шагов, трясу головой. Туше, Ванда…
      Проводит серию обманных, бьет по ногам, я прыгаю влево, и клинок входит ей в бедро.
      – За то, что позвала меня снова…
      Моя шпага оставляет глубокий шрам на ее спине… За твои коктейли и твою улыбку.
      Она успевает развернуться и отвести удар от сердца. Шпага протыкает ее плечо насквозь… Это за твои несмелые объятия и за то, как ты сопишь во сне и зарываешься пальцами в мои волосы.
      Я включаю «просветку» и перемещаю прозрачную шпагу к ее сердцу…
      – За то, что позволила мне влюбиться в тебя, Ванда…
      Я медленно отвожу шпагу, так и не выключив «просветку». И снова бью тяжелой гардой в лицо. Кричу:
      – За то, что я не могу тебя убить.
      Она бьет снизу, и я срубаю ее стек у самого основания. Она ретируется. Я жду, пока ей швырнут целый. Все повторяется. На третий раз я втыкаю шпагу в песок и поворачиваюсь к солдатам, окружившим нас полукольцом.
      – Мне то же, что и даме. И не забудьте зонтик – без него теряется ощущение праздника…
      Они не смеются. Они бросают мне термостек, и мы снова сходимся. Я улыбаюсь.
      – En guard!
      Она прыгает и бьет сверху. Хватаюсь за голову, отступаю, теряю ее из виду. Ванда подрубает мне колено, потом разбивает челюсть. Я пытаюсь достать ее, но колено взрывается болью, я оступаюсь, и Ванда со всего размаха бьет меня по шее. Валюсь на песок котом в мешке.
      Она дает мне подняться, но это уже просто игра. Ее раны затянулись, сквозь разрезы на одежде видна чуть красноватая новая кожа. Я еле стою.
      Получаю два тычка в ребра, на излете – рубящий по горлу, потом локтем в скулу… Избавившись от противных искр в глазах, чувствую стек у себя на горле, бью не глядя, за спину… Она перехватывает мои руки, толкает вперед, и я падаю на колени. Ее дубинка все еще не дает мне вдохнуть. Горячий шепот у самого уха:
      – Прости…
      Ее нити оплетают мое сердце, сжимают его. Я хрипло смеюсь.
      – Пей или уходи.
      – Что?
      – Я не ушел, ты не убьешь. Ты обещала…
      Она вздрагивает.
      – Я отключу тебя, разберусь со всем. А потом я отпущу – официально или нет. Ты мне веришь?..
      – Нет…
      Я чувствую, как пульсирует кокон ее корней, сжимающий мое сердце. Кажется, что наши сердца бьются в такт, мы дышим синхронно и моргаем одновременно. Целую секунду мне кажется, что мы одно целое. Потом она произносит сквозь зубы, раздельно…
      – Черт… тебя… дери…
      И выдирается из меня, разворачивается, тонкая нить устремляется к Боуди и выключает его, как игрушку. Он валится на песок. Нить летит к следующему, тот медленно отмахивается, но белое жало входит в его ладонь, он падает без единого звука. Я вижу, как песок под другим солдатом взрывается – Эммади взлетает из-под земли, касается противника в воздухе и тот приземляется уже мертвым. Техноид бросается к очередному солдату, открывшему огонь. Потом робот перехватывает чей-то шокер… Через две секунды все солдаты лежат, а Ванда и Эммади кружат по песку. Я бросаюсь к ним, всем телом врезаюсь в грудь Эммади, расшибаюсь, как о каменную стену, вскакиваю, заслоняю Ванду. Я ничего не смогу сделать – без скуфа я ему не соперник. Но пока я могу стоять, он не тронет Ванду. И лучше бы он не спрашивал почему.
      – Мы теперь все против Империи. Либо вы оба сейчас вскрываете свои карты и выясняете, из одного вы лагеря или нет, либо мы продолжаем играть вслепую.
      Они молчали. Я повернулся к Ванде.
      – Мы будем играть вслепую и заключим с «жестянкой» временное перемирие.
      – Условия?
      На «жестянку» «уважаемый техноид» не прореагировал…
      – Думаешь, интересы пересекаются?
      – Пока нет.
      – Ну и отлично. Сообщишь, когда пересекутся, и я тебя поджарю.
      Он оставил реплику без комментария. Про меня они, похоже, забыли. Я прокашлялся.
      – Что теперь?
      Мы, все трое, внимательно осмотрелись, будто только что обнаружив себя посреди пятнадцати трупов, моря песка и Второй Империи Свободы, объявившей нам войну. И все трое молчали.
 
      Первым делом мы сожгли трупы. Взяли тяжелые бластеры с глайдеров и стреляли, пока от тела не оставалась груда вязкого пепла, смешанного с песком. Потом мы подвели глайдеры поближе и подорвали их. Ванда была уверена, что запись не велась, наблюдение с орбиты отсекали облака лиитов, поэтому разобраться, что же произошло с этим взводом, будет не так просто.
      – Остался твой жук, Тим.
      Ванда подошла и положила руку мне на грудь. Я снова почувствовал, как в меня входят ее белые нити. Эммади повернулся к нам.
      – Он улавливает пульс. Перестанет ловить – взорвется. Без аппаратуры его не вытащить.
      Ванда улыбнулась. Нити в ее ладони плясали, собираясь в тонкий стебель, похожий на замерзшую струйку крови. Свободной рукой она попыталась расстегнуть мою куртку. Я справился быстрее. Ванда приложила стебель к моей груди, и он начал врастать в кожу. Было скорее противно, чем больно. Растение не разрывало ткани, оно врастало в плоть. Ванда еле слышно произнесла:
      – Дройд, вырой мне ямку. Небольшую.
      Робот оттопырил указательный палец для выстрела. Ванда обернулась.
      – Не плазмой – всю микроорганику пожжешь. Руками вырой.
      Эммади усмехнулся.
      – Ну вот, я же говорил, что робот для человека всего лишь лопата…
      Он отошел к деревьям, где почва была потверже, несколькими движениями разгреб слой песка и ввинтился в землю ладонью… Хорошая лопата.
      Ванда взяла меня за подбородок и повернула к себе.
      – Смотри на меня…
      – С удоволь…
      Я не договорил – закричал. Ванда довольно грубо зажала мне рот свободной рукой. Я посмотрел себе на грудь, ожидая увидеть дыру размером с голову дройда. Нет, ранка была совсем маленькой и даже почти не кровоточила. Ванда на секунду прикоснулась к ней кончиками пальцев – и та исчезла. Я с удивлением заметил, что раны от ее ударов тоже затянулись. Колено встало на место, шея больше не ныла.
      Ванда закапывала свое растение. Ярко-красный пульсирующий бутон на тонком розовом стебле. Я подошел поближе – внутри цветка виднелась крошечная железяка.
      – Он воспроизводит пульс?
      Ванда кивнула. Эммади уже поднял один из оставшихся глайдеров, второй оставил мне. Я запрыгнул в седло машины, поднял ее в воздух и круто развернул, на секунду почувствовав себя лихим байкером. Ванда запрыгнула сзади, обхватила руками за пояс. Я замялся.
      – Сядь-ка ты лучше к Эммади. Не рискуй.
      – Ты не умеешь водить?
      – И это тоже.
      Ванда так долго колебалась, что я даже понадеялся, что она останется. Но потом она спрыгнула на песок и пересела за спину Эммади.
      – Черт. Ты холодный.
      Ванда неуверенно обхватила талию техноида.
      – Если хочешь, я могу выдать пару логических парадоксов, Эммади сойдет с ума, и его грудная пластина нагреется… Только не обожгись.
      Эммади вздохнул.
      – Тим, парадоксы существуют только для вас. Вы их очень любите. Они приводят вас в восторг.
      – В смысле?
      – «Умирают обычно за то, ради чего стоит жить…»
      – Разве Антуан был не прав?
      Эммади молчал. Попробовал бы он возразить.
      – Наперегонки?
      – Стремление к первенству тоже присуще только…
      Не дослушав, я рванул с места.
 
      – Тим?
      Это Ванда.
      – Он очнулся?
      Это Эммади.
      – Да… Похоже, эта штука напала на него…
      Это идиотизм.
      – Тим, как тирдоянин оказался у тебя на голове?
      Это не тирдоянин.
      – Тим, эта тварь вскипятила тебе мозг.
      Это не важно. Мне не привыкать.
      – Я восстановлю. Просто принеси еще парочку этих фруктов, чтобы я не свалилась в обморок.
      Стараясь не делать резких движений, я осторожно сел и открыл глаза. Ладони Ванды лежали на моих висках – она снова что-то творила там, внутри черепа, отчего перед глазами иногда вспыхивали небольшие молнии или на пару секунд пропадал слух. Эммади на заднем плане подпрыгивал и срывал со стрекозиных деревьев продолговатые коричневые плоды. Благодаря своему гравитатору, он прыгал неестественно высоко и надолго задерживался в верхней точке, срывая все плоды, до которых мог дотянуться. У меня сложилось впечатление, что он набирал их с запасом на зиму. Картинка была несколько сюрреалистичной – порхающий робот, бережно собирающий дары природы.
      – Тим, не двигайся, дай мне закончить. Можешь пока рассказать, что произошло. Раньше тирдояне не нападали на людей.
      – Они и не нападают. Только это не тирдояне, Ванда.
      – А кто?
      – Я все расскажу. Только сначала нужно найти мальчишку.
      – Какого мальчишку?
      – Последнего из этой расы, кто еще не превратился в это.
      И я осторожно кивнул в сторону шара.
      – Тим, эта планета как-то странно на тебя действует.
      – Ванда, это не планета.
      – Похоже, мозг тебе задели сильнее, чем я думала. Молчи и попытайся расслабиться.
      – Ванда, нужно найти…
      – Я помню. Мальчишку, на непланете, на которой живут нетирдояне, которые не нападают и не кипятят мозг. Что еще ты потерял, пока там ходил? Запонку, золотой ключик, фамильные драгоценности?
      – Ванда…
      – Заткнись, Тим, или мне придется тебя вырубить.
      Я замолк. Эммади вернулся с годовым запасом фруктов и свалил его перед Вандой. Она посмотрела на дройда округлившимися глазами.
      – Благодарю вас, Эммади ибн Абу-т-Тайиб аль Муттанаби. Ты собрал их все?
      – Ты не назвала точное количество.
      Похоже, Эммади решил терпеливо сносить все ее шпильки.
      – Перенесем его к дереву, чтоб он мог облокотиться.
      – Не стоит.
      Он опустился на песок позади меня, и я осторожно откинулся на его спину. Ванда сняла куртку от своего походного комбеза и подложила мне под голову. Я шепотом поблагодарил ее. Когда Эммади обратился ко мне, Ванда бросила на него неодобрительный взгляд, но так ничего и не сказала.
      – Тим, проясни, пожалуйста, ситуацию.
      Прояснить – это сложно. Мы добрались до очередной рощи, устроили привал. Я пошел прогуляться…
      – Я встретил тирдоянина, снял этот шарик с цзака и надел на голову.
      Ванда присела рядом – она явно была уверена в своем провале как мозгоправа.
      – Назови хоть одну разумную причину…
      – Это было предчувствие. Он словно позвал меня.
      – Тим, если ты решил пошутить – лучше кончай. Нам сейчас не до этого.
      Я глубоко вдохнул, потом наклонился вперед, осторожно размял шею.
      – Дослушай.
      Ванда вздохнула и расположилась поудобнее. Я неуверенно продолжил:
      – Тирдо-Я не настоящая планета. Она была искусственно создана несколько десятков тысяч лет назад некой расой. Они расположили планету между двух звезд и поместили глубоко в ее коре сеть двигателей-компенсаторов, не позволяющих планете скатиться из неустойчивой точки Л1. Из-за этой «гравитационной аномалии» лииты и взмывают вверх, не касаясь земли. Она же удерживает их в небе… Планета должна была аккумулировать энергию этих звезд. Причем под энергией я подразумеваю не просто свободные электроны, это комплексное понятие… Черт, пока он со мной говорил, я это понимал… В общем, нечто отдаленно напоминающее нашу пси-энергию.
      Ванда насторожилась.
      – Ты имеешь в виду, что у нас под ногами огромная батарейка, заряженная до предела? Мы можем это использовать?
      Я усмехнулся и покачал головой.
      – Воистину, твоя практичность сравнится только с твоей красотой, о Вечноцветущая.
      Ванда поморщилась, Эммади приглушенно хмыкнул.
      – Нет, батарея разряжена, использовать энергию мы не можем.
      – Тогда к чему ты все это?
      – Тебе не интересно?
      Эммади подошел и сел прямо передо мной.
      – Мне интересно, Тим. Как ты это понял?
      – Надев на голову этот шарик. На меня свалилась лавина информации. К сожалению, я не выдержал и почти сразу отключился.
      Ванда взяла один из принесенных Эммади фруктов и начала меланхолично жевать. Дройд осматривал «тирдоянина».
      – Что за расу ты имеешь в виду?
      – Мы не встречали их раньше. Я назвал их аархи. Этот звук – «аарх», напоминающий вздох, рокот и сухой треск одновременно – все, что я разобрал в их речи.
      – Где они сейчас?
      – Одного из них ты сейчас пытаешься напялить на свою голову.
      Эммади действительно соблазнился вселенским знанием и довольно долго пытался натянуть на себя зародыш. Голова не пролезала.
      – Можешь не мучиться. Во-первых, твой мозг сгорит от количества информации, а во-вторых…
      – Твой же не сгорел.
      – Я вовремя потерял сознание. У тебя нет предохранителей. Но это не важно, потому что, во-вторых, контакта не произойдет. Это же органика. Ему нужно пси-поле.
      Дройд вздохнул и положил шар на землю.
      – Хочешь сказать – это древняя раса, создавшая Тирдо-Я?
      – Точнее, последняя выбранная ими форма.
      – Они полиморфы? Или они были аморфны, как чуй-чаи?
      – Нет, если они задавались целью, они могли превратиться в валун или в дерево – только они менялись не так быстро, как скуф. На это могли уйти недели или годы.
      Ванда фыркнула.
      – Зачем им это? Ну, превращаться в булыжник?
      – Я не уверен, смогу ли я объяснить и способны ли мы вообще понять их мотивы. Как он сказал… А точнее – дал понять, показал… они стремились к чему-то вроде творчества. Только не как к профессии, а как к образу жизни. Нет, творчество – не совсем то слово… Они пытались изображать мир, менять его, создавать нечто новое.
      – Все пытаются, Тим.
      – Нет. Не так. Для аархов это не было одним из путей в жизни или одним из занятий, это было всем. Их «творчество» заключалось в том, что они искали нечто, что можно назвать красотой, потом пытались это понять во всем его многообразии, проникнуться полностью и стать им. Они становились деревьями и камнями – если они находили в них красоту. Потом они покидали тело, ставшее камнем, или деревом, или бабочкой, или перышком на ветру – словно сбрасывали кожу и отправлялись дальше. Пока они искали для себя новый предмет восхищения, они обрастали материей, как киль водорослями, и получали новый материал для очередного воплощения.
      Эммади оставил шар в покое и теперь не торопясь прохаживался взад-вперед.
      – Ты хочешь сказать, их последним творением стало вот это? – Он показал на дырявый пупырчатый шар. – Похоже, наши представления о красоте сильно различаются.
      Я снова покачал головой.
      – Нет, о настоящей, сущностной красоте, как красота звезд или океана, – практически совпадают. Я, наверное, привел слишком примитивные примеры. Что касается этого шарика – это вовсе не воплощение красоты в их понимании. Они приняли такую форму для своей последней задумки. Насколько я разобрался, они миллионы лет мотались по вселенной, находя, понимая и превращая себя в отражение красоты. Причем они не просто копировали – они творили, преображали то, чем прониклись. Но однажды они решили, что пора переходить на следующую ступень. Тогда они создали Тирдо-Я и превратились в эти клубки, чтобы за тысячи лет накопить достаточно энергии и материи, чтобы осознать и создать настоящую красоту.
      – Как они ее себе представляли?
      – К сожалению, видения были размытыми… Они называли себя садовниками, которые лелеют цветки красоты и сеют семена новых, еще более совершенных. Они решились на создание новой галактики. Прекрасной галактики.
      – Что-то пошло не так?
      Я вздохнул и посмотрел вверх, на кроны стрекозиных деревьев. Эммади проследил мой взгляд. Ванда осталась безучастной.
      – Их убили эти деревья. Неизвестно, как они попали на пустую планету, как проросли в этом песке, но, в результате, искусственная планета, а с ней и аархи, перестали получать достаточно энергии – лиитовые облака вполне успешно отражали лучи обеих звезд. Всего за несколько сотен лет Тирдо-Я стала настоящей планетой. И на ней появилась жизнь. Цзаки. Они наткнулись на эти шарики и насадили их на свои рога. Аархи разговаривали с ними, пытались подстегнуть эволюцию и сделать цзаков разумными, но у них ничего не вышло. Цзаки использовали дарованные знания, только чтобы быстрее разыскивать пищу и уходить от опасности. Больше их ничего не интересовало.
      Ванда легла на спину и прикрыла рукой глаза от яркого света.
      – Раз они были такими всемогущими, почему они не уничтожили деревья? Почему не сопротивлялись, когда их достали цзаки? Неужели их план был настолько важен, чтобы зарыть всю расу в песок на тысячи лет, но не настолько, чтобы попытаться защитить его.
      – Они не смогли. – Я усмехнулся. – Деревья были слишком красивы – они не посмели их тронуть.
      – И что, они сдались?
      – Нет. Просто отказались от глобальных идей. Похоже, дальше каждый решал за себя. Кто-то, возможно, превратился в одно из этих деревьев, кто-то покинул эту оболочку и полетел дальше. Не знаю.
      Ванда нахмурилась.
      – Тим, а если я надену его на голову…
      Не дождавшись окончания фразы, я мотнул головой.
      – Можешь попробовать, но вряд ли что-то произойдет. То, что я встретил его в роще, отобрал у цзака и надел на голову – это не мое временное помешательство. Он хотел со мной поговорить, он меня позвал. Именно меня.
      – Почему тебя?
      Ванда тщательно скрывала обиду. Я улыбнулся.
      – Не думай – не потому, что я самый умный или что еще. Просто он решил, что я тоже садовник… Раз я так люблю свой цветок.
      – Разве ты любишь цветы?
      – Не цветы, Ванда. Цветок.
      Она рассеяно кивнула и посмотрела на шарик.
      – Ты словно Маленький Принц, Тим. Только вместо крохотной планетки у тебя полуразумный астероид, вместо Лиса – скуф, а вместо капризной Розы…
      Она мне польстила.
      – Да, только мне не так тяжело – на тонари не растут баобабы, скуфа приручил еще Ти-Монсор, а что насчет капризов цветка… Они терпимы.
      – А кем будет железяка? Звездочетом?
      – Да, больше всего подходит. На Пьяницу или Короля он не похож. А вот встретится ли на моем пути хоть один Фонарщик?
      Мы оба улыбнулись. Потом я встал и отряхнул песок с одежды.
      – А теперь пойдемте прогуляемся. Здесь недалеко.
      – Зачем?
      – Вы забыли? Я же говорил – надо найти мальчишку.
      Эммади остался сидеть на песке в своей медитативной позе.
      – Эммади, ты идешь с нами… Нам понадобится лопата.
 
      Я сидел под деревом на корточках и жевал сорванный по пути фрукт. Непривычно, но есть можно. Шок от «разговора» с пупырчатым шариком потихоньку отступал. Хотелось как можно дольше ни о чем не думать и заниматься чем-нибудь в меру бессмысленным и не требующим умственных усилий. К примеру, поиграть с Эммади в шахматы, поваляться с кальяном в комнате-кровати борделя или залезть на какой-нибудь релаксационный вирт-портал и побарахтаться в нарисованной речке, позагорать. Но в нашем нынешнем положении все это было недоступно. Оставалось только сидеть, жевать кисловатый фрукт и выдумывать для него названия. По мнению Ванды, у меня это неплохо получается. Тем более я сегодня уже дал одно имя. Надеюсь, когда малыш очнется, ему понравится новое название его расы.
      Мы нашли его довольно быстро – я указал место только примерно, ведь шарик и не собирался сообщать мне о мальчике, просто дал полную картину Тирдо-Я в его представлении. От этого у меня чуть не треснула голова, настолько детальной и многоплановой картинки не давал даже тонари с его сверхчувствами. Картинка пахла, пела и рассказывала о каждой своей песчинке, о каждом лиите, парящем в небесах, о тех, что еще нескоро воспарят, и о тех, кто давно уже превратился в пыль. Я только чудом заметил едва тлеющую в паре километров от нас красную точку. Мне удалось сосредоточиться на ней и запомнить ее приблизительное местонахождение. С остальным справились Эммади с Вандой. Робот сканировал толщу песка у нас под ногами и, как только обнаруживал органику, начинал копать. Три раза мы промахивались. Пару раз вытащили такие же коконы, как тот, который я напялил себе на голову, один – недавно издохшего цзака. На четвертый раз нам повезло. Эммади аккуратно откопал мальчишку, и они с Вандой принялись за дело. Из них получалась прекрасная команда первой помощи… Или заботливые родители, хлопочущие над заболевшим сынишкой.
      Эммади давал ценные указания. Он значительно превосходил Ванду в теории, даже с учетом того, что никакой информации об анатомии этой расы у робота не было. Что ж, надеюсь, то, что спасло бы жизнь какому-нибудь ар-хоттунцу, не убьет паренька. Дройд должен был все учесть.
      Ванде пришлось взять на себя всю практическую часть, потому что без нужной аппаратуры робот не смог бы залечить даже перелом. Ванда врастала в почву, в стволы стрекозиных деревьев и в найденный нами труп цзака, пытаясь достать все необходимые минералы, витамины, протеины – не знаю что, она там искала, – и впрыснуть все это Аарху. Сейчас она выращивала вокруг него регенерационный кокон. Поладить с инопланетной флорой ей было сложно, но она справлялась. Нехотя, с опаской, но природа слушалась Тайную.
 
      Через несколько часов Аарх очнулся, аккуратно освободился от регенерационного кокона, встал и твердой походкой направился прямо ко мне, начисто игнорируя своих ошарашенных докторов. Только сейчас я смог нормально его разглядеть. Зная, что Аархи полиморфны и меняют тела приблизительно раз в сто или в тысячу лет, я не удивился тому, что «мальчишка», как называл его тот шарик, и впрямь оказался мальчишкой. Человеческим мальчишкой. Единственное его отличие от обычного сорванца лет двенадцати, которое я мог определить на глаз, – это цвет его кожи. Она была небесно-голубой.
      – Прекрасный сад, брат. Ты прекрасен и прекрасны твои вещи. Позволь мне отразить тебя?
      В поисках достойного по витиеватости ответа я натыкался только на идиотские названия, выдуманные для фрукта. Только потом до меня дошло, что паренек сразу после получения моего согласия собирается превращаться в меня. Черт, пожалуй, отражений Ти-Монсора на эту вселенную уже хватит. Может, предложить ему Ванду в качестве филиала красоты в нашей компании? Но он уже прошел мимо нее – похоже, он не считает ее достаточно красивой, чтобы быть достойной отражения. Что ему сказать?
      Аарх сел на корточки, скопировал мою позу и его кожа начала слабо светиться. Он что, начинает радиоактивный распад, чтобы потом собраться заново уже в меня? Черт, как его остановить?
      – Парень, стой. Слышишь? Не надо. Нельзя. Брат запрещает его отражать. Брату это не сдалось. Брат устал и хочет кушать фрукт, вот так – хряп-хряп…
      Откусив огромный кусок фрукта, последнее выдуманное мной название которого звучало как «Рыбалка в дождь с племянником, вызвавшим разочарование удручающими успехами в учебе», я принялся демонстративно жевать и одновременно улыбаться с набитым ртом. Потом я протянул фрукт ему и произнес с той же идиотской улыбкой.
      – Куси, брат. Да не просохнут ноги твои, пока не построишь дом свой в обетованной земле, а?
      Да, пустышка, именно за неуважение к тонкостям языковой культуры аборигенов они и сожрали Кука. Если бы тебя пустили с бусами к индейцам, ты не смог бы выменять у них не то что Америку, но даже кубический сантиметр на дальней орбите Плутона… Похоже, угроза оказаться рядом с эпицентром ядерного взрыва несколько мешала моему здравомыслию.
      Аарх несколько неумело улыбнулся. Я не мог понять – он искренне забавлялся моим поведением или просто начал отражать мой заклинивший оскал.
      – Боюсь, брат не считает себя достойным отражения.
      Ванде удалось сохранить свое спартанское спокойствие. Аарх повернулся на ее фразу.
      – Прекрасный цветок, назови мне своего садовника. Его труд прекрасен, я хочу отразить его.
      Мой страх перерос в панику, и я выкрикнул, уже совсем ничего не соображая:
      – Это мой цветок!
      Ванда удивленно подняла брови, Аарх снова обернулся ко мне.
      – Твой цветок прекрасен. Твой труд прекрасен. Позволь мне отразить тебя.
      – Нет! И ее не надо у меня отражать! Перестань!
      Хотя я не совсем уверен, что произнес именно это. Скорее что-то среднее между «отбирать» и «отжирать». Ванда за спиной Аарха покраснела и прикусила губу, еле сдерживаясь от хохота. Эммади стоял как вкопанный – хоть бы вмешался, умник. Аарх перестал светиться и улыбаться, теперь он казался несколько растерянным.
      – Брат, ты не считаешь меня достойным отразить тебя?
      Я поспешно выдохнул и ответил уже спокойнее.
      – Нет, брат. Я считаю себянедостойным этого. Твоя настоящая форма прекрасна – я восхищен твоим трудом. Если бы я умел отражать, я бы просил тебя о чести отразить тебя, брат.
      Если он даже и разглядел мои скрещенные пальцы, вряд ли понял, что к чему. Осмыслив мою фразу, «братишка» просиял. Черт, семья Ти-Монсора разрастается. Скоро будут семеро по лавкам, сплошные братья. Близнецы.
      – Ты первый, кто увидел красоту, которую я несу. Никто из братьев не понял меня. Но я вижу в пятиконечном водяном существе бесконечность не меньшую, чем в первом луче сверхновой, блеснувшем на самой далекой пылинке галактики. Позволишь ли ты мне носить эту красоту еще хотя бы семь сотен цветений немики?
      Я кивнул, пытаясь осмыслить сказанное. Аарх говорил медленно – акцента у него не было, он очень чисто произносил звуки, но вот с выбором слов явно возникала проблема. Легко изменить форму и скопировать язык, но как на нем объясняться существу, чьей логики и принципов мышления этот язык не отражает? Отражает… Опять это проклятое слово.
      Ванда подошла ко мне и шепнула на ухо:
      – Семь сотен цветений немики – это около трехсот сорока лет.
      Я прошипел ей «спасибо», и она вернулась за спину Аарха – оттуда ей легче было наслаждаться ситуацией, хихикая в кулачок. Отдуваться приходилось мне.
      – Я буду счастлив, если ты будешь носить ее этот срок и даже больший, пока не найдешь красоту, что ищем мы все.
      Аарх стоял не шелохнувшись несколько минут, потом видимо «перевел» достойный ответ. Он все так же неумело улыбнулся – надеюсь, он никому не расскажет, чью идиотскую улыбку он все время копирует, – наклонился вперед и чуть влево, потом с легкостью обезьянки в невесомости сделал сальто назад и приземлился на песок уже в сидячем положении, подобрав под себя ноги. Видимо, это означало и благодарность за оказанную честь, и радость, и что-нибудь, отрази его Аарх, еще. Порывшись в кладовых своей сказочной энциклопедии, я не обнаружил подобных обычаев ни в одной из настоящих или придуманных культур. Пробел в знаниях разозлил меня еще больше. Я устало бросил Аарху очередной фрукт.
      – Не отражай. Ешь. Прекрасно.
      Аарх, как ни странно, взял фрукт в руки и откусил небольшой кусочек. Не успел я обрадоваться неожиданной победе, как он аккуратно достал кусочек изо рта и бережно зарыл его в песок. Следующий кусок постигла та же судьба. Ванда хихикала. Эммади тихо произнес:
      – У него атрофировалась пищеварительная система. К лучшему, что он не ест.
      Кивнув, я продолжил наблюдать за этим спектаклем для умалишенных, пока от фрукта не остался только огрызок, который Аарх почему-то зарывать не стал, а бережно передал мне. Я, ничего не соображая, так же бережно принял его, засунул в рот, прожевал и проглотил. После чего погладил себя по почке и провозгласил:
      – Неотразимо.
      Я повернулся к дройду.
      – Эммади, ты же умеешь обращаться с младенцами – расскажи ему об этом мире, поплачься о наших проблемах, пожалуйся на Ванду, проиграй ему в шахматы наших врагов – займи чем-нибудь ребенка.
      Я посмотрел в непроницаемое лицо Аарха и устало махнул рукой.
      – Поговори с дядей. Дядя железный и умный. Как дровосек. Я – трусливый лев, пугающийся каждого ядерного взрыва у себя под носом, это – Элли, а это – Тотошка.
      Я вытянул вперед руку со скуфом, и глаза Аарха снова загорелись недобрым отражательным огнем. Нет, второй скуф, к тому же неадекватный, мне нужен еще меньше, чем скрипач. Только сейчас я понял, насколько же умен и понятлив мой маленький зверек. В отличие от представителей древних сверхмудрых рас.
      – Нет. Я берегу его для себя, чтобы отразить в старости. Храни свой облик.
      – Храню, брат.
      С этими словами Аарх обернулся и направился к Эммади. Может, он прекрасно все понимает, просто сдерживает свой смех гораздо лучше Ванды? Она даже не дождалась, пока они с роботом отошли достаточно далеко, упала мне на колени и расхохоталась вовсю. Смейся, паяц…
      – Не подозревала, что из тебя выйдет такой забавный папа…
      – Брат…
      – Младший.
      – Я кому угодно младший – мне месяца еще нет. А ему – больше миллиона лет.
      – Тебя нужно было послать к вингсдорцам. Может, и не было бы Ритоцкого конфликта.
      Я мрачно кивнул.
      – Вообще бы ничего не было. Ни конфликта, ни Ритоца, ни Империи…
      Она отсмеялась и теперь просто лежала на песке, положив голову мне на колени, изредка тихо хихикая.
      – Значит, я твой цветок?
      – Да. Будешь дальше издеваться – я тебя выполю.
      – Ты сегодня уже пытался.
      А ведь правда – всего пару часов назад мы с ней дрались. Сражались с имперцами, бежали… Видимо, она подумала о том же – вздохнула и прекратила свои смешки. Я протянул ей обглоданный с одной стороны фрукт. Не взяла, откусила прямо так, с моих рук. Я опустил голову и коснулся губами ее волос. Только сейчас я понял, чего мне не хватало на этой пустынной планете – ее запаха, запаха свежей весенней травы. Чистого, прозрачного, как лежащая на травинках роса. Ванда задрала голову, заглянула мне в глаза.
      – Ну и как это – любить цветок?
      Я с какой-то отстраненной нежностью коснулся ее макушки, приглаживая растрепавшиеся волосы.
      – Я правда старался в тебя не влюбиться.
      Прозвучало как-то похоронно.
      – Говоришь так, будто извиняешься.
      – Вроде того…
      Она заворочалась, зарываясь лицом в лежащую у меня на коленях куртку.
      – С тобой мне кажется, что я сплю, Тим. Нет, не так – что я снюсь. Прости…
      – Все в порядке.
      Вот же дурацкая фраза. Все равно что плюнуть себе в салат. Ванда села, собрала в хвост запутавшиеся волосы и прислонилась к дереву. Я чувствовал ее тепло своим плечом.
      – Ты не понимаешь, Тим. Можно вспоминать сказки и красивые истории, мои капризы, ширма или колпак… Сквозняки… Этот колпак, он не от сквозняков. Это чтобы Маленький Принц не забывал. Кто человек, а кто…
      – Перестань. Цветок, туманность, астероид, осенний дождь, письмо без обратного адреса. Ты это ты. Если я – человек, ты – тоже.
      Она грустно усмехнулась, забрала у меня надкусанный фрукт, долго вертела в руках, словно не зная, что с ним делать. Потом белые корешки, вырастающие прямо из кожи, обволокли, спеленали его, и через пару секунд втянулись обратно, оставив на ладони жухлый огрызок.
      Я молча отвернулся.
      «Рыбалка в дождь с племянником, вызвавшим разочарование удручающими успехами в учебе» – примерно так, Ванда, – любить тебя.
      Не знаю уж, что там с цветами.
 
      После нашего разговора я решил немного прогуляться. На этот раз обошлось без приключений.
      Пока я прохаживался, Ванда куда-то пропала, а Эммади с Аархом сидели в одинаковых позах – поджав под себя ноги – и о чем-то тихо разговаривали. Я сел в стороне под тем же деревом и принялся поглощать собранные фрукты. Называть их «Рыбалкой в дождь» больше не хотелось, поэтому я вернулся к предыдущему, не менее дурацкому названию – «Радужная влага». На самом деле, эта гадость не могла претендовать на надои даже самой дохлой из радуг, возникшей после самого радиоактивного из дождей. И тут эти дожди, черт!
      К тому времени, как ко мне подошли Эммади с Аархом, фрукт стал называться «Кислое отражение корня из двух, замерзшего насмерть от одиночества под дырявым навесом из прошлогодней соломы». Сокращенно – «кислятина».
      – Тим, мне не удается выяснить у него некоторые вещи. Ты можешь спросить его? Как равный.
      – Что ты хочешь узнать?
      – Что ими двигало. Я имею в виду – всеми аархами. Зачем они это сделали?
      Я флегматично ретранслировал вопрос Аарху. Тот оживился, будто смена вопрошающего приносила в беседу какие-то невероятно «прекрасные» новшества. Он весь затрясся от желания подобрать наиболее правильный ответ.
      – Они…
      Аарх никак не мог подобрать точное слово. Наконец, его лицо озарилось.
      – Мы желали…
      И он изобразил тот самый угрожающе хрипящий звук, в честь которого я и назвал всю их расу.
      – Мы желали аарх…
      Я облегченно вздохнул.
      – Ну, так бы сразу и сказал… Эммади, ты удовлетворен? Теперь можно я поем?
      Я взял еще один фрукт, второй бросил Аарху и даже предложил один Эммади. Тот не отреагировал. Я пожал плечами, выбросил огрызок за спину и принялся за следующую кислятину. Аарх тоже пожал плечами и бросил фрукт через плечо. Попал дройду туда, где у «пятиконечных водяных существ» располагался левый глаз. Дройд снова не прореагировал. Железная выдержка.
      – Мальчик, не отражай мою глупость. Отрази лучше мой голод. Ешь, короче. Или что ты там с ними делаешь…
      Эммади так никуда и не ушел.
      – Тогда ты, Тим. Расскажи еще раз подробно – что ты видел?
      – Ты когнитивный наркоман, ты понимаешь? Эти всю жизнь гоняются за красотой, вы – за знаниями… Вместо того чтобы дать человеку спокойно поесть.
      – Милорд Тим, я попросил бы вас…
      Я вздохнул. Раз уж он перешел на формальные обращения…
      – Ничего особенного Эммади. Вакуум, еще вакуум, немного другой вакуум, шурин первого вакуума, свекор третьего, еще – пыль, астероиды, незнакомый вакуум, опа – голубая звезда, планеты, кислород, жизнь, океан, закат, шелест прибоя, скалы, прыгающие рыбы, кто-то бренчит на разбитой гитаре, песок, облака, небо алмазной крошки и снова вакуум, вакуум… Чего ты хочешь, чтобы я перечислил тебе всю вселенную? По инвентарным номерам? Пойми ты – не будет никакого взаимопроникновения культур и обогащения друг друга сокровищами знаний. Ты не сможешь рассказать ему, где видел отличную бабочку на ветке сакуры за секунду до раската грома – отличная вещь, чтобы ее отразить, понять, воссоздать, усовершенствовать и получить свой… что?
      Я вопросительно посмотрел на мальчишку, деловито деструктурирующего очередную «кислятину». Он ответил, даже не поднимая головы:
      – Аарх.
      – Во. Аарх. А он не сможет тебе объяснить, как его аарх перевести в цифры, чтоб он тебе был хоть сколько-нибудь полезным.
      – Тим, ты еще помнишь наш разговор на обшивке?
      Выбросив недоеденный фрукт, я тщательно вытер руки о больничные штаны.
      – Помню. Прости, я… День нервный.
      – Спроси у него – почему он не ушел с ними?
      Я вздохнул и повторил вопрос. Аарх продолжал возню с кусочками. Я попытался объяснить, что мы пытаемся узнать.
      – Что вы делаете, когда не хотите отвечать вопрос?
      Я усмехнулся.
      – Можешь пожать плечами или покачать головой.
      Аарх дернул плечами, будто собирался танцевать цыганочку.
      – Так?
      – Примерно.
      – Вы поняли, что я не хочу отвечать вопрос?
      – Да.
      – Хорошо.
      Аарх продолжил «разбирать» фрукт. Он по-прежнему не глотал и даже не жевал. После недолгого посасывания, он аккуратно сплевывал кусочки фрукта в ладонь, а потом бережно зарывал их в песок.
      – Да, кстати, Тим, если тебе интересно… Аарх – это действительно одно слово. И оно обозначает то самое совершенство формы, сути и положения в пространственном временном и эмоциональном контексте. То, что техноиды называют красотой. Для людей потребуется больше слов. Гармония, мир – причем именно в значении целого отдельного мира в себе, автономного, но так же совершенно расположенного по отношению к другим мирам и их совершенству. Все возможные семы уже содержатся в этом слове, чтобы выделить определенную или добавить ту или иную коннотацию, используется долгота, как гласного, так и вокализированного «эр», интонация, громкость голоса и прочее. Все остальные понятия представлены через отношение к одному изначальному, взятому за точку отсчета. Стремящийся к красоте, бегущий от красоты – это самые простые… Ему сложно было понять множественность отдельных слов, но когда он понял, он хотел «отразить» язык. Ему показалось, что это…
      – Дай угадаю? Аарх?
      – Да. Но тебе лучше объяснить, что ты на самом деле не стремишься отразить бездну или, если проще, упасть в смерть – потому что именно это ты сейчас произнес.
      Я сглотнул комок и торопливо объяснил все Аарху. Он не понял. Мы с Эммади попытались объяснить вдвоем. Аарх действительно хорошо разобрался в языке, и чем больше мы говорили, тем менее безумной становилась его речь. Но он никак не мог понять одного: почему я так близко принял к сердцу собственное заявление. В конце концов мы получили очень интересную дискуссию о смерти и отношении к ней людей (боимся), техноидов (не представлены друг другу) и аархов (полный Аарх). Позже присоединилось мнение Ванды (пора сваливать отсюда). Аарх запальчиво продолжал:
      – Мы все падаем в смерть. Но мы меняем облик, чтобы она не узнала нас. Если мы найдем настоящую красоту, мир, гармонию, отразим ее, усовершенствуем и создадим… аарх. Тогда мы перестанем падать в смерть.
      Потом нахмурился, проанализировал еще раз всю беседу и неуверенно произнес:
      – Вы… Боитесь… Смерти. Я правильно отразил?
      Ванда невесело ухмыльнулась и кивнула.
      Аарх просиял и схватил меня за руку.
      – Расскажи.
      – Что?
      – Расскажи, как это – бояться упасть в смерть.
 
      Эммади сообщил, что Аида только что сбросила тонари с орбиты. Требовалось немного времени, чтобы он остыл. В целом у нас было около получаса.
      Я поднялся и подошел к роботу – была еще одна проблема. Для телепортации тонари не использовал никаких внешних устройств, так же как с «просветкой», он «забывался» в одном месте, а «вспоминался» в другом. Но для этого пилот должен был детально представить себе пункт назначения. Я сомневался, что изображений планеты чуй-чаев, содержащихся в мемо-блоке, для этого хватит.
      – Эммади, ты можешь подключить меня к МИСС? Или нет – просто вирт-сессия, вид Хиттари с орбиты. С вращением – я должен хорошенько ее запомнить.
      – Мы должны были подумать об этом раньше. Не знаю, смогу ли без аппаратуры дать тебе полный эффект. Попробую…
      Он положил пальцы мне на виски. Несколько секунд я ничего не видел, потом темнота расступилась, и шарик планеты чуй-чаев стал медленно приближаться. Когда планета сделала двадцать витков, я понял, что смогу нарисовать контуры ее материков с закрытыми глазами. Я «упал» вниз, побродил немного в чаше каких-то странных тонких деревьев с изломанными стволами, нырнул в мутный океан, облетел вокруг невысокой горной гряды и отдал команду на выход. Надеюсь, тонари этого будет достаточно.
      – Значит, Хиттари?
      Ванда уселась рядом.
      – Да. Ты летишь?
      Она покачала головой. Тонари не перевозят технику, поэтому Эммади тоже остается. Похоже, я лечу один.
      – Ванда?
      – Нет, Тим. Мне нужно вернуться в управление и попробовать хоть что-то раскопать. К тому же, если я сейчас исчезну, подозрения перерастут в уверенность.
      Я отряхнул ее куртку от песка и передал ей.
      – Может, напоследок ты хоть немного прояснишь всю эту историю с Фениксом?
      Она просунула руку в разрез на куртке, оставленный моей шпагой. Задумчиво посмотрела на собственную руку, потом бросила куртку на песок.
      – Я просто вспоминаю все эти наши разговоры – выходит, ты просто дурила мне голову? Ты ведь знаешь, кто на самом деле взял Ти-Монсора.
      Ванда покачала головой.
      – Нет, Тим, я не играла. Если кто-то из верхушки Феникса и провернул эту операцию, мне об этом не сообщили. Я же уже объясняла – все это слишком скользко, чтобы объявить об операции в открытую. А я всего лишь начальник лаборатории. Разрабатываю биохимическое оружие, фармацевтику, боевые коктейли. Майора мне дали только потому, что мне пришлось выполнить задание, не соответствующее по рангу моему тогдашнему младшему лейтенанту.
      – Тогда как ты нашла меня? В случайности я по-прежнему не верю.
      – По протоколу о любых нестандартных ситуациях положено сообщать Фениксу. Обычно эти рапорты – полный мусор. Людям мерещится всякая чушь – вроде того, что капитан ведет себя странно, а значит, в него залез агент Чжаня. Все подобные рапорты поступают в отдельную директорию – мы называем ее «корзиной паранойи». Просматривают ее либо в порядке административного наказания, либо просто смеха ради. Для поднятия настроения, открывая по ключевым словам вроде «Чжань», «муж» или «готовится нечто страшное». Три недели назад я так же полезла развлекаться и наткнулась на рапорт об обнаружении редкого корабля с пустышкой на борту. Посмотрела снимки, узнала Ти-Монсора… У меня не было допуска, чтобы стереть файл, поэтому я просто отметила его как «несмешной», чтобы на него не наткнулись другие, оформила отпуск и догнала лайнер у Зайры. Удостоверением размахивать не стала – зарегистрировалась на общих правах. Дальше осторожно собирала данные и ждала, пока ты выйдешь из медблока. Все.
      – Так ты работаешь на Красный Мир, на Чжань?
      Она прыснула от смеха.
      – Но если ты действительно агент Феникса, какого черта ты все скрыла? Почему не сообщила начальству?
      – Тим, принц Красных на территории Империи – это бомба. Если это действительно Ти-Монсор – Империя возьмет его по обвинению в шпионаже. Если его действительно схватили, оставив только тело, – Красный Мир обвинит в этом Империю. Итог один – война. С той только разницей, какая из сторон будет ответчиком, а какая – истцом. У истца больше шансов получить поддержку Малых миров и иных рас. Неужели ты думаешь, что я не сделаю все возможное, чтобы войны не было?
      Эммади махнул нам рукой.
      – Время, Тим.
      Я встал и посмотрел на Ванду – старательно запоминая каждую черточку ее лица.
      – Прощаемся?
      Она улыбнулась.
      – Не дрейфь, может, еще свидимся. После того, как все это закончится.
      Ни она, ни я в это не верили. Ни в то, что это когда-нибудь закончится, ни в то, что нам снова выдастся шанс встретиться. Она поднялась и чмокнула меня в щеку.
      – Удачи, Тим…
      Я кивнул, по-прежнему не выпуская ее руки. Потом все-таки повернулся и пошел к глайдерам.
      – По коням…
 
       > go to EXT data flow
 
      Мой милый Фло… Здравствуй. Знаю, я уже давно не говорила с тобой. Но сейчас мы пришли в эту пагоду, принцесса стала на колени и начала молиться. И другие тоже. Я склонила голову, вслушалась в пение монахов и вдруг поняла, что мне не о чем просить, тем более – незнакомых мне богов. Лучше я поговорю с тобой, Наставник. И никаких молитв. Если только спрошу совета, потому что я, наверное, совсем запуталась.
      Тебе бы понравилось на Ци-Шиме, Фло. Только мне иногда кажется, что эту планету никто не понимает до конца. Все, что знают о ней в Империи, – то, что здесь красное небо, кипящий океан и вулканы… Вот только мало кто знает, что в это небо можно смотреть часами. На то, как парят в вышине багровые перистые облака, как кидаются вниз белоснежные морские птицы, как солнце пробирается сквозь вулканические испарения, разрезает их, словно огромный клубничный пирог, касается тебя редкими лучами, и каждая секунда, когда тебя ласкает этот редкий луч, согревает сильнее, чем солнца других миров, не исчезающие с небосклона ни на мгновенье.
      На океан я люблю смотреть издалека – на бушующие волны, раскаленное светящееся дно и постоянный теплый туман, пропитывающий одежду до нитки за считанные минуты – даже е?ли т? пр???осто ст??шь на б?регу?????
 
       file corrupted Restore? Abort? Cancel?
       R
 
       > Resume playback from the last scene
 
      – Просит разрешение на посадку борт…
      Черт, как называется мой корабль? «Горошина принцессы»? «Призрачный шанс»? «Выеденное яйцо Феникса»? «Счастливый камень Давида»? «Слеза умиления, оброненная Яснооким Гну в момент любования сотворенным миром»? «Полупрозрачный удар»? «Баобабам – нет!»? «Камешек в сапоге несправедливости»? «Неразгрызаемый»? «Твоя прозрачная смерть»? «А я не побоялся посмотреть на Горгону»? «Летучее воспоминание»? «Стремительное забвение»? Похоже, Ванда, ты сильно ошибалась насчет моих способностей…
      – Борт «Неразгрызаемый» просит разрешение на посадку…
      Молчание… Думают. Или нет никого. Может, им название не понравилось?
      – Просим разрешение на посадку.
      Не хотите – не отвечайте. Не нужно мне ваше разрешение. Захочу – стану прозрачным и пролечу через все ваши поля, лазеры, гравилабиринты и вас самих в придачу.
      – Просим разрешение на посадку.
      Да и посадка мне, по сути, тоже ни к черту. Топливом полуразумный астероид брезгует, оружия у него нет, боеприпасы нам тоже не нужны. Мне даже пища и вода не требуется. Меня Аарх кормит. Чистой энергией. Говорит, так полезнее для здоровья. Хотя, глядя на его хилое голубое тельце, особой верой в превосходство чистой энергии над хорошим куском мяса не проникаешься абсолютно…
      – Борт «Неразгрызаемый» устал. Есть там у вас кто живой?
      – Цель визита?
      Цель? Знаете, я лечу на свидание. Правда, это свидание вслепую, и вы будете очень любезны, если скажете, не появлялся ли у вас тип с противной ухмылкой, любящий переодеваться милыми девушками, не умеющий танцевать и, возможно, имеющий представление о том, куда запропастился мой брат, в теле которого я имею честь находиться…
      – Туристическая. Осмотр достопримечательностей.
      – Принято. Ждите.
      Ждите… Малая боевая яхта без камбуза, санузла, спальных мест – да вообще без всего, годная разве что для высадки десанта… везет туристов. Странных таких туристов.
      – Зеленая полоса предзакатных нимфей… Извините… полоса 64.
      – Принято. Снижаюсь.
      К чуй-чаям нечасто заглядывают гости. Хорошо хоть полосы пронумеровали, а то я по запаху садиться не умею. Тем более что зеленый оттенок аромата предзакатных нимфей представляю себе весьма смутно. Как, впрочем, и послезакатных.
      Я посадил корабль и снял щупальца датчиков. Мир снова стал непривычно маленьким, исчезли несколько чувств, взамен появилось только одно – чувство собственной неполноценности. Каждый раз, когда я отрезал свое сознание от псевдоразумного кораблика, я чувствовал одно и тоже. Ущербность. Что такое 180 градусов обычного зрения по сравнению с полномерным ощущением безграничного космоса, чувством пронизывающих тебя космино, согревающего света всех звезд разом, отзвуков жизнеутверждающих, как младенческий крик, вспышек сверхновых?.. Это все дурацкие комплексы. Человек – это звучит гордо. «Пятиконечные водяные существа» достойны отражения, ведь так, Аарх?
      Я оглянулся на сидящего у стены мальчишку. Медитативная поза, закрытые глаза, слабо светящаяся голубая кожа. Прямо аватара Вездесущего Гну, Маленький Будда, Надежда Вселенной в подгузниках. Ну хоть бы улыбнулся. Нет, сидит, мир созерцает. Внутреннюю бесконечность, внешнюю быстротечность и прерывистое постоянство.
      Последний из садовников вселенной повернулся ко мне и открыл глаза.
      – Зачем ты соврал?
      Начинается.
      – Почему соврал? Я сказал, что иду на посадку, и пошел на посадку.
      – Ты знаешь, о чем я.
      – А… ты про это? Я не соврал, мне и впрямь не терпится взглянуть на… этот их… Фонтан Ароматов.
      – Красота Фонтана заменит тебе красоту момента встречи с братом, что ищешь?
      – Нет.
      – Зачем ты соврал?
      Я снова вздохнул. С этим мальчишкой я вообще стал чаще вздыхать.
      – Необязательно посвящать всех в свои семейные тайны…
      Он кивнул, потом изобразил еще несколько вариаций выражения полного согласия из разных культур и многозначительно произнес:
      – Аарх.
      Вот и хьячи, что аарх. За те несколько суток, что нам пришлось проторчать на орбите Тирдо, пока тонари заряжался энергией для перемещения, мы с мальчишкой успели о многом поговорить. Теперь, как мне казалось, я «грокаю» аарх и даже понимаю, что именно имеет в виду этот паренек. Хотя после такой жарищи может показаться что угодно…
      Я решил проверить свое знание их языка и прокаркал несколько фраз. Но быстро заткнулся, потому что в их языке не было ни понятия опасности, ни, соответственно, понятия ухода от нее. После долгих бесплодных попыток я процедил.
      – Держись, будет трясти.
      Мальчишка кивнул. Интересно, возможно ли ему вообще объяснить, что искренность – это не всегда хорошо? Как до этого я объяснял, что убийство это не всегда плохо. Самое паршивое, что пока пытаешься втолковать это маленькому садовнику, постепенно понимаешь, что все это бред. И хочется самому забыть, стряхнуть с себя всю эту дурацкую шелуху.
      Вот только нет у меня ни вселенской мощи, ни бесконечного покоя, ни абсолютного знания, ни могучей древней расы за хрупкой, но идеально прямой спиной. А без этого как-то сложно.
      Но когда рядом с тобой такой шикарный пример чистого, безапелляционного рыцарства, мне все больше верится в то, что сказки не просто пустая болтовня, не способная к жизни. Верится, что Рыцарь, Принцесса и Дракон, это… аарх.
 
      Нас не встретили. Несколько желто-бурых точек маячило вдалеке, у здания космопорта. Чуй-чаи. Транспортер прислали, и на том спасибо. Аарх шагнул на висящую над землей платформу и повернулся ко мне. Я, как ни в чем не бывало, делал зарядку. Приседания, отжимания, наклоны – наличие свободного места после заточения в «Неразгрызаемом» приводило меня в восторг. Наверное, меня бы поняли только проглоченные Левиафаном. Или Иона.
      Аарх забрался на платформу и обернулся ко мне.
      – Отпустишь ребенка одного на незнакомую планету?
      Я замер на середине наклона, словно мне переломили хребет. До этого Аарх не шутил. Был нарочито серьезен, мудр и просветлен. Что это с ним?
      – Они мирные. А я еще потренируюсь и пойду искать своего приятеля.
      Аарх улыбнулся – наверное, впервые за все это время. Не той дурацкой улыбкой, что он скопировал у меня, а своей. Я подумал, что с радостью бы ее отразил. Похоже, нам лучше и впрямь разделиться – я начинаю набираться его привычек.
      – А как же Фонтан Ароматов?
      – Потом отразишь его в меня. Только словами – облик ты обещал хранить. Мне сложно будет общаться с ароматным облаком.
      – Я буду хранить его для тебя.
      Он посмотрел на бледное солнце, потянулся, впитывая энергию голубой кожей. Я вскинул левую руку, и скуф, повинуясь мысленному приказу, начал превращаться в меч. Кровь бурлила, хотелось убить как минимум сотню драконов еще до завтрака.
      – Ты выполняешь ритуал агрессивного приветствия, принятый у пси-хоттунцев?
      Я прекрасно их понимал – выходя из пустой тесной комнаты с белыми стенами никаких желаний, кроме как поскакать с мечом, не остается.
      – Да. А еще у них есть обычай убивать тех, кто задает слишком много вопросов. Как смел ты сомневаться в опустошенности моего разума?!
      Я прыгнул на Аарха с дурацким горловым кличем и замахнулся мечом. Мальчишка даже не пошевелился. В последний момент, когда лезвие меча должно было снести ему голову, оно превратилось обратно в мягкий коричневый хвост. Аарх погладил пушистый воротник, легший ему на плечи, улыбнулся и дернул рычаг транспортера. Платформа унесла его к космопорту.
      Хвост скуфа снова стал лезвием, я рубанул воздух сверху вниз, одновременно шагая в сторону. Серия коротких выпадов, финт, прорыв блока, колющий в сердце…
      – Приветствую вас, благородные чуй-чаи. Да не иссякнет Фонтан Ароматов… И не остынет. И не…
      Какие опасности могут угрожать таинственному источнику? Азарт воображаемого боя не уходил, разыгрываясь все больше. Я даже отчетливо видел голубоватую фигуру воображаемого противника.
      Я раскрутился, вынося меч далеко вперед, потом прокатился под выдуманным ударом, встал, принял на меч еще пару рубящих слева, а потом отскочил, взял разбег и прыгнул, как мой первый враг – пират с убийственной тягой к позерству. Мой меч вспорол живот воображаемому противнику, вошел в него полностью, сбил на землю… Он быстро встал, из рваной раны струился искристый туман, видимо заменявший кровь.
      – Смерть ответит на твои вопросы. Свободного падения!
      У меня получилось не упасть во время безумного па, которое я назвал «Потаенный смысл ускользает от неуклюжих вопросов глупца». Оказавшись за спиной воображаемого противника, я одним движением снес ему голову. Обезглавленное тело взорвалось, обрызгав меня красными каплями. Мне стало не по себе – слишком уж разогналось мое больное воображение. Я посмотрел на руки – они были в крови. Потряс головой, пытаясь прийти в себя, – картина не изменилась. Выронив меч, я закатал рукава и осмотрел предплечья. Обнаружил небольшую ранку на запястье – кровь текла из нее. Интересно, когда я успел порезаться? Да и чем? Не уверен, что можно порезаться собственным живым мечом. Я приблизил ладонь к лицу. Кожа была воспаленной, бордовой и сухой, а то, что я принял за порез, было разорвавшимся волдырем. Все новые и новые бугорки вспухали на оголенной коже. Идиот! У обманчиво тусклой Итты жесткое излучение, особенно на закате. Я попытался закрыться тем, что осталось от больничной рубашки, и спрятался в тени своего корабля.
      На горизонте показался транспортер. Платформа затормозила прямо у моих ног, и служащий космопорта в ярко-оранжевой форме протянул мне сверток.
      – Космопорт Долины приносит свои извинения. Мы должны были предоставить вам защиту раньше.
      – Извинения приняты.
      Я торопливо развернул плащ и набросил на плечи. Тонкая материя прилипла к коже, и плащ растекся по всему телу, превратившись в удобный комбинезон. Капюшон закрыл мне лицо, но через секунду материя стала прозрачной, и я уже не чувствовал преград ни для дыхания, ни для зрения, ни для столь ценившегося на этой планете обоняния. Последнее, впрочем, было не особо важно – никогда не обращал внимания на запахи… Разве что запах луга, живых цветов… Я вдруг понял, что соскучился по Ванде…
      – Это ведь тонари – я один раз ходил на таком в десант… Никаких удобств, сидишь на полу, как в белом воздушном шарике… Куда направлялся?
      – В ближайший бар.
      – Это правильно. Хлебнешь, оклемаешься… Бар, конечно, у нас не ахти, но бар есть бар.
      Я покорно ступил на платформу. Материя приятно холодила сожженную кожу, спрятанный в рукаве медицинский блок делал инъекции, постепенно приводившие в норму воспаленное сознание. Я многозначительно согласился, что бар есть бар, и сказал: «Поехали».
      Разве что рукой не махнул…
 
      Как только мы перешагнули порог небольшого заведения, плащ снова превратился в простую накидку, а когда я его снял – услужливо свернулся на ладони в тугой ролик. Я протянул его своему спутнику.
      – Спасибо.
      Он взял сверток и небрежно бросил его на барную стойку.
      – Не за что… Услужишь, если задержишься и позволишь с тобой выпить, – в межсезонье тут дикая скука, каждый новый человек на вес золота.
      Я улыбнулся и протянул ему руку.
      – Тим.
      – Брок.
      Мы сели за стойку – бармена на месте не было. Брок крикнул что-то в открытую дверь подсобки, в ответ раздалось неразборчивое ворчание. Брок повернулся ко мне.
      – Если хочешь, можешь продать разговорчик. Денег у меня немного, но я не жадный. На всей планете хомо всего человек двадцать, и все из посольства – те еще типы. Они сводят меня с ума своей демагогией.
      – Ты серьезно? Насчет денег?
      – А что тебя удивляет? В секторе Хотта за нормальный разговор с хомо выкладывают цену хорошей средней яхты… Бизнес уже поставлен на поток – я даже хотел туда податься. А что? Я болтливый, выпить могу много, людей люблю – на таких спрос. Никому не нужны чопорные дикторы заумно ретранслирующие последние новости из столицы, им душевный разговор подавай.
      Ошарашенный, я присвистнул.
      – Да, работка неплохая.
      – Твоя такса?
      Я засмеялся.
      – Правило фирмы – первая тысяча слов бесплатно. А потом давай по бартеру… Удивишься, но я тоже давно просто так ни с кем не болтал.
      Уж лучше я с Аарха деньги брать буду – разговоры с ним и впрямь похожи на тяжкий труд… Если мне удастся объяснить ему, что такое деньги.
      Из подсобки наконец-то показался бармен. И здесь это был техноид. Корпус – полностью черный, на голове вместо лица белой краской намалевана ухмыляющаяся рожа Веселого Роджера. Он что, бывший пират? Может, здесь, на Хиттари, и есть их логово… Я встряхнул головой и тихо засмеялся. Весельчак ты, Тим. Разоблачитель вселенской мафии! Я вспомнил вывеску: «Последний Приют Пирата» или что-то в этом роде. Пираты – это же так здорово, мечта всех мальчишек, романтизированный образ. Должен был сообразить, знаток сказок.
      – Что будете пить?
      Брок подмигнул мне.
      – На твой вкус, Роджер.
      Роджер задумался, потом начал колдовать над двумя бокалами, смешивая что-то экзотическое. Хотя я сомневался, что меня можно чем-то удивить, – пусть попробует.
      – Как и каждый умник, что сюда заглядывает, ты решил, что здесь логово пиратов. Особенно уверены в этом умники из отдела по борьбе с самим пиратством, объявляющиеся пару раз в год со своими комиссиями.
      Я ошалело уставился на Веселого Роджера. Он, как ни в чем не бывало, продолжал смешивать коктейли, доливая, взбалтывая, нагревая, охлаждая… Брок улыбался.
      – Сочувствую…
      – Зря. Умники тоже испытывают жажду, они покупают выпивку. А то, что они при этом «разыскивают пиратов» меня лично никак не трогает. Вы, хомо, странные – пока бар назывался «Приют Туриста», все обходили бар стороной. Особенно туристы.
      Брок захохотал и добавил:
      – Тогда предложил добавить к названию слово «Последний», и клиентов сразу стало больше. Всем жуть как интересно – а что это такого с ними может здесь произойти. Потом мы подумали над названием «Последний Турист», но решили, что «Последний Приют Пирата» – то, что нужно. Хомо постоянно тянет туда, где его не ждут. Так и вышло – туристы здесь днюют и ночуют. Ждут пиратов, притворяются пиратами и принимают за пиратов всех кого ни попадя. Вот только, следуя той же логике, получается, что настоящие пираты нагрянут сюда в последнюю очередь. Потому что будут искать «Приют Туриста».
      Да уж, вот кто разбирается в названиях, не то что я… Роджер буркнул, не поднимая головы:
      – Выходит, часть клиентуры мы все-таки проворонили… Но это не страшно, у нас и без того людно.
      Я огляделся. Зал был девственно пуст. Только в углу лежал на травяной подстилке флегматичный чуй-чай и нагружался в одиночку. Перед огромной мохнатой амебой стоял высокий бокал с какой-то настойкой. Чуй-чай изредка поднимал лохматую ложноножку и принюхивался к бокалу. Потом «лапа» бессильно падала обратно на подстилку.
      – Ты сейчас не смотри. Ты смотри, когда сезон – когда фонтан зацветает. Вот тогда тут начинается настоящая пиратская оргия…
      О чем он, я спросить не успел. Увидел. Из стены выбежала стайка топографических пиратов и бросилась к нам. Настоящих морских пиратов! В лохмотьях, с абордажными крючьями вместо рук, с попугаями и ругательствами. Подскочив к нам, они принялись увлеченно рубить нас на куски.
      Меня три раза закололи, четыре – рассекли надвое, девять раз отрубили голову и один раз порвали горло крюком, предварительно наклонившись к самому уху и прошептав замысловатое проклятие. Брок сначала не реагировал, а потом вдруг подмигнул мне, достал из-за стойки длинный половник и бросился в атаку.
      Игра была честной. Половник блокировал удары фантомных мечей, испуская душераздирающий скрежет. Пираты ругались и наседали все сильнее. Брок умудрялся парировать до пяти ударов подряд и даже время от времени разрубать половником очередного фантома. Пират падал на пол, истекал кровью и безбожно ругался. Труп никуда не пропадал, так и лежал, пока его не уносили его топографические товарищи. За исключением этого – все было очень реалистичным, правдивым и просто красивым!
      – Съедят.
      – Что?
      Я обернулся к бармену и он объяснил:
      – Они унесли труп, чтобы съесть, а не потому что благородные такие.
      – Да. Но это бред. Пираты не ели человечину, тем более своих…
      – Естественно. Пираты были воспитанными, богобоязненными и культурными. На кораблях у них всегда были священники, и все церковные обряды выполнялись даже в ущерб делу. Но кого это интересует? А образ пиратов именно такой – и каннибализм в него вписывается весьма органично.
      Брока пытались обойти сзади. И обойдут ведь… Я спрыгнул с высокого табурета и побежал к пиратам. Тревожить скуфа ради баловства не хотелось, шпагу с «просветкой» я отстегнул и оставил у стойки – от нее меня уже отрезал дуэт «Йо-хо-хо», поэтому я нагнулся и подобрал фантомный палаш кого-то из нападавших. Как ни странно, у меня получилось. Несуществующее оружие взмыло вместе с моей рукой и прекрасно реагировало на движения кисти. Плохо только, что я не чувствовал ни рукояти под пальцами, ни тяжести клинка.
      Первого «морского волка» я зарубил со спины, второго – пока он оборачивался ко мне. Остальные попрыгали на столы. Потом один из них, огромный и волосатый, бросился на меня сверху. Я упал назад, уходя от полупрозрачного топора, рубанул по ногам и, вскакивая, вогнал клинок в поросшую густой бородой шею. Я мельком взглянул на Брока – тот улыбался, явно довольный тем, что втянул меня в эту игру.
      Я отсалютовал ему палашом и запрыгнул на длинный стол. На другом конце тут же возник мальчишка в красной повязке, развевавшейся на несуществующем ветру. Этакий семнадцатилетний капитан… Он тоже отсалютовал мне своей саблей и встал в позицию. Потом мы дали представление «бой на шатком столе». Яеле успевал отражать его бешеный натиск – фехтовал он неумело, но, как и все молодые, очень яростно, что в условиях ограниченного пространства было большим плюсом. После пары реприз я исхитрился ранить его в бедро, а потом и срубил кисть, которой он пытался блокировать удар. Охмеленный успехом, я крутанулся на колене, пытаясь повторить свой коронный удар «Потаенный смысл ускользает от неуклюжих вопросов глупца». Это должно было быть красиво: сальто назад с одного колена, противник проносится под тобой, и ты приставляешь клинок к его горлу… Я не учел только, что палаш, на который, предполагалось, я обопрусь на середине прыжка, был ненастоящим. Я грузно свалился на пол и увидел лезвие полупрозрачной сабли, исчезающее где-то у меня в груди. Черт, а умирать обидно!
      Брок кинулся спасать мой труп и метнул в парня ближайший табурет. Мальчишка полетел к стене. Стул разлетелся в щепки над потерявшим сознание мороком. Брок подошел ближе и подал моему «трупу» руку. Я подозрительно на него уставился.
      – Ты меня съешь?
      – Не-а, ты радиоактивный.
      Кожа, кстати, все еще неимоверно чесалась. Брок поднял меня на ноги, и мы направились обратно к стойке.
      – Брок, ты же вроде был снаружи без плаща…
      – Пара плюс-мутагенов под кожу – и можешь хоть голым загорать.
      Пока он меня поднимал, я почувствовал, какая твердая у него кожа.
      – А как же чувствительность? Не жалко из себя деревяшку делать?
      – А что тут чувствовать? Я ж говорю – не прилетает почти никто. Женщин так я вообще лет десять не видел. Так чего жалеть?
      – А если увидишь?
      Брок замолчал, бросил свой половник бармену, тот поймал «оружие» и положил на место.
      – А пираты ничего дерутся, да? Это мои навыки.
      Дурак ты, Тим. Ни ума, ни воспитания… Расстроил человека.
      – Очень даже… Так ты, получается, сам с собой дрался?
      – Что-то вроде. Вообще-то тут не все – я. Поэтому интерес остается.
      – Ну, тогда поздравляю. Ты меня убил.
      – Если бы ты не полез выпендриваться – не убил бы. Хорошо дерешься.
      Я хмыкнул. Я – нет, а вот тело моего высокородного брата – пожалуй. Мы забрались обратно на свои табуреты, я снял скуфа с предплечья и посадил на стойку. Думал, бармен разворчится, но Веселый Роджер молчал, колдуя над нашими коктейлями.
      – Долго еще?
      – Ждите. Настаиваются.
      Брок вздохнул. Потом протянул палец скуфу. Тот долго его обнюхивал, обхватив тонкими передними лапами, потом разочарованно отпустил и завалился на стойку, зевая во всю пасть. Зубки у него совсем крохотные, но я по себе знал – острые. Хотя зубы – не самое опасное его оружие…
      – Это кто?
      – Скуф.
      – А что он умеет?
      Я взглянул на сонно развалившегося зверька. Чего он неумеет? Внезапно я осознал, что так ни разу и не покормил его. Интересно, что они едят?
      – Роджер, есть у вас что-нибудь для моего животного?
      Бармен, не поворачиваясь, протянул руку за спину и через минуту поставил на стойку небольшой тазик с янтарно-желтым пенящимся раствором. Потом он взял за шкирку моего зверька и бесцеремонно бросил его в таз. Он что, сначала решил его выкупать?
      Скуфу понравилось. Он барахтался в пенной жиже, отфыркивался, потом высунул мордочку и плюнул в меня этим коктейлем. Я стер жижу с лица. Спасибо, друг!
      Роджер тем временем уже поставил на стойку наши бокалы. Даже не поставил, а небрежно бросил, чуть не пролив драгоценный напиток. Как будто и не корпел над ним добрых двадцать минут! Скромняга!
      Жидкость была бесцветной, не шипела, не разговаривала и не выпрыгивала из бокала. Мне это понравилось. Спецэффекты успели поднадоесть.
      Мы подняли бокалы, и я провозгласил:
      – За твою настоящую победу над ненастоящими врагами!
      – За знакомство, Тим…
      Я поднес бокал к губам, вдохнул аромат. Весенняя сочная зелень… У меня часто-часто забилось сердце. Я сделал крохотный глоток, но его хватило…
      Прохладный, хрустальный вкус, накатывающие жаркие послевкусия, легкость, очищающая голову, отпускающая сердце… меня приняла темнота, мы познакомились и долго разговаривали о Ванде, а потом темнота расступилась, и я лежал на лугу, накручивая на пальцы локоны улыбающейся Ванды, а из меня рывком встал Ти-Монсор, веселый парень с загорелым лицом и открытой улыбкой, он обнимал Ки-Саоми, и они хохотали над моей шуткой про скуфа, решившего поиграть с красным гигантом, а потом они упали в небо, а мы потекли подземными ручьями к центру планеты, где лежал, свернувшись новой галактикой, Аарх, он проснулся оттого, что мы капали ему на нос, неодобрительно помахал хвостами комет и ушел на кухню… сквозь прозрачные стены было видно, как они с Роджером готовят яичницу и спорят, спорят…
      Я не заметил, как сзади подошла мама, обняла нас с Вандой и предложила нам пожениться, а Ванда сказала, что уже делала мне предложение, а я сказал, что делаю его сейчас, и она взяла его, это мое предложение, держала нежными ладонями и гладила по пушистой спине, а оно мурлыкало… Эммади вошел, включил свет, потом снова вышел, и было слышно, как они с Броком лепят пиратиков из обрезков моей пижамы, я стоял совсем голый и не хотел замерзать, Ванда закрыла меня от порывов вселенского ветра и прохладных ручейков, текущих из программных дыр в МИСС, но ведь информация не бывает холодной и не создает сквозняков, она создает много проблем, но это далеко, а близко – Ванда, она врастает в землю, раскидывает ветви, подхватывает меня, разрастаясь все больше, распускаются, опадают и вновь распускаются листья, а на вершине растет один лишь белый цветок ее лица, я проживаю всю жизнь через нее и вновь падаю сюда, к порогу, открываю двери закрытых век…
      Я открыл глаза. Расслабленные пальцы чуть не выронили бокал.
      – Роджер…
      Язык слушался плохо.
      – Роджер… Как называется этот коктейль?
      – «Долгожданный развод»…
      Я замер. Неожиданный поворот событий…
      – Дай угадаю, взгляд третьей стороны? Ребенка.
      А я уже было запамятовал, что все техноиды – единое целое.
      – Дай мне поговорить с Эммади. Я не понял его шутку.
      Техноид поднял на меня нарисованные глаза и заговорил. Но не искусственно хриплым голосом Роджера, а приятным тенором моего нечаянного наставника…
      – Это не моя шутка, Тим. Основу для коктейля разработала Ванда, дорабатывали Роджер и Дионис – бармен с нашего лайнера. Кстати, мы все уволились, получили расчет и теперь сидим в теплой железной кампании. Аида передает тебе привет. Ванда говорит, что… э-э-э… мудрейшие техноиды… довели ее до состояния абсолютного… умиротворения и… она снова меня бьет. А тебя нет рядом, чтобы ее отогнать.
      Он каждый раз находит способ меня шокировать.
      – Эммади, а у техноидов есть способы изменений сознания с целью… Короче, вы умеете напиваться?
      – Как иначе, Тим? Эмунатам нужна разгрузка, вот мы и разгружаем. Эмуляцию психики эмуляцией сабантуя. Вторую часть сознания, собственно кибернетическую, которая ни в какой разгрузке не нуждается, мы временно перевели в фоновый режим… И расслабляемся. Мы с Грего, ну, который работал в борделе, режемся в твикл, Аида пытается научиться танцевать джигу, но постоянно путается в ногах. Черт, это лучший стрип-клуб в Люмус-урбисе, а Ванда постоянно ноет, что ей здесь не нравится. Может, потому, что Дионис слишком громко обсуждает танцовщиц?
      Он добивается того, чтобы я стал заикаться? Для врача здоровый друг – это скучно.
      – Скажи этой миледи, что коктейль – просто нечто. А насчет танцовщиц – они и в подметки ей не годятся. У них нет такой милой родинки над левым соском.
      – Она покраснела, Тим. Она спросила, много ли народу вокруг тебя, Тим. А еще она сказала, что убьет тебя, Тим.
      – Скажи, что я тоже ее убью. Я очень ее убью…
      Пара глубоких прохладных глотков «Долгожданного развода» вернули мне самообладание. Видений напиток уже не вызывал, но его вкус поражал и без них. С языком, правда, пришлось воевать снова.
      – Какие планы?
      – Планы? Загрузить эмуляцию курительных смесей. Показать Люмус-урбису что такое четверо, нет… пятеро пьяных техноидов…
      – Кстати, как зовут пятого, который помогал мне тащить этот чертов генератор темпоральной капсулы?
      – Йарф? Он летает по залу и пропагандирует пуританство. В него что-то швыряют, но пока он успевал уворачиваться. Наверное, потому, что не пил.
      На меня накатило приятное отупение. Мы сидим, пьем, техноиды сидят, пьют, Ванда сидит, пьет… Вся вселенная сидит, пьет… Все будет хорошо. И это есть хьячи.
      – Тим, мы вылетаем сегодня ночью – будем у вас послезавтра. Не пропадай.
      – Ванда летит?
      – Да. И у нас для тебя подарок.
      – Хьячи… Жду.
      – Удачи там, Тим.
      – Удачи. И… поцелуй от меня Ванду. В родинку.
      – Тим, она…
      – Отключайся, Роджер.
      Бармен покрутил разукрашенной головой, словно разминал шею.
      – Поговорили?
      Снова хриплый прокуренный голос. Пират.
      – Да, спасибо.
      Я посмотрел на скуфа. Зверек уже впитал всю жижу без остатка и сам раздулся до размеров тазика. Воевать мне в ближайшее время придется голыми руками. Хотя нет – я привесил обратно трофейную шпагу с «просветкой», – оружие у меня есть. А также – сытый, довольный скуф.
      – Спасибо еще и от него, Роджер. Я и не знал, чем их кормить.
      – Я тоже не знал, пока не отослал запрос в МИСС… Эммади говорил, что ты любишь задавать идиотские вопросы, воздерживаясь от действительно важных.
      – Я люблю задавать идиотские вопросы?
      Роджер не выдержал. Захохотал. По-своему, по-пиратски – во всю луженую глотку. Я, немного поколебавшись, присоединился. Брок просто улыбнулся. Да, они правы. Я люблю идиотские вопросы. Например – кто я? Или: задавать идиотские вопросы – это хорошо или плохо? А делить все на «хорошо» и «плохо» это хорошо или плохо?..
      Брок допил свой коктейль и тоже горячо поблагодарил бармена. Потом наспех попрощался, обещал заглянуть утром и убежал.
      – Странно.
      – Что странно, Роджер?
      – Брок совладелец этого бара, он здесь десять лет… и ни разу меня не благодарил.
      – Ты растроган?
      – Я задумался. Если ты вспомнишь все то, что Эммади о нас рассказывал…
      – Отмечаешь нетипичное поведение? Даже близких тебе людей?
      – Особенно близких мне людей. И «близких» здесь вполне человеческое слово. Мы провели вместе пятнадцать лет, он мой друг. Единственный. Мне не все равно, что с ним случится.
      Я замер.
      – Ты заметил еще что-нибудь?
      – Странная манера боя – обычно он дерется немного медленнее, чуть оттягивая удары, делая упор на пластику, а не на стремительность, как сегодня. И еще – он довольно нелюдимый человек. Мы с ним сдружились случайно. Но с тех пор он не разговаривал ни с кем, кроме меня.
      – Он сказал, здесь мало кто бывает.
      – Мало, но не никто. Регулярно появляется солдатня, закончившая патрулирование. Раз в месяц заходит туристический лайнер. Но он не бежит ни с кем знакомиться.
      – Может, он стесняется своей кожи?
      – Бред. Он ею гордится. Он гордится всем, чем можно и чем нельзя. Как своими победами, так и поражениями. Своими врагами, своими неудачами… Нет, не поэтому. Он просто не нуждается в людях… Еще Брок всегда допивает коктейли.
      Я скосил глаза на бокал моего нового приятеля. На дне еще оставалась пара глотков. Сомнений у меня практически не осталось. Вздохнув, я протянул руку и вытащил пластиковую подставку из-под его бокала. Перевернул.
      Неровным почерком там было накарябано всего три слова:
       Два один, Тим…
      Черт…
      «Девушки кладут на плечо, так? Давно не был девушкой. Ну что ж, два ноль в твою пользу…» Как давно это было. Не думал, что он будет вести счет. Но на этот раз он взял очко вчистую – я даже мысли не допускал, что это он. А стоило бы – ведь он сам назначил мне свидание, а значит, должен был меня найти… Свидание прошло настолько вслепую, что я даже не заметил, как оно прошло.
      – Роджер, ты знаешь, куда он пошел?
      – Нет. Но Брок пошел бы домой.
      – Ему больше нет нужды притворяться Броком.
 
      Я попросил Роджера сделать мне «Амнезию» и теперь сидел, развалившись в удобном кресле у настоящего камина, потягивал лимонную водичку и беседовал с техноидом ни о чем. Темы Брока мы старательно избегали.
      Под вечер дверь тихо звякнула, и мы с роботом одновременно дернулись к ней. Но это был не Брок. Это был Аарх. Мальчик дошел до стойки, взгромоздился на табурет и обвел помещение своим светлым взглядом.
      – Что это за место?
      Роджер дал ему краткую характеристику питейных заведений и их назначения. Наверное. Я не понял – он сказал это на «аархском». В коллективном сознании техноидов были свои плюсы – и Роджер, и Аида, и все эти бесконечные бармены, «мадамы» борделей, и базис-компьютеры медблоков уже знают об аархах все, что узнал Эммади. А значит – не будут мучить меня расспросами по второму разу.
      Аарх объяснение выслушал и тут же выразил желание расслабиться путем поглощения жидкости. Роджер неуверенно посмотрел в мою сторону, я пожал плечами – маленькие боги сами знают, что для них лучше. Я ему не отец. Тем более сегодня «вся вселенная сидит и пьет».
      Роджер поставил перед мальчиком бокал с бесцветным напитком. Аарх поднял бокал и долго баюкал в пальцах, не решаясь сделать глоток.
      – Ты долго меня искал?
      Аарх покачал головой. Он рассматривал свой напиток и вяло болтал ногами.
      – Я решил посмотреть, где ты… А вас было двое. Я даже не смог понять, кто из них – ты.
      – Что ты имеешь в виду? Кого двое?
      – Тебя.
      Я не стал приставать с расспросами. Вряд ли это что-то из области моего понимания.
      – Как тебе Фонтан Ароматов?
      – Обычный гейзер. Нет сути.
      Все чудесатее и чудесатее… Еще пара таких фраз – и я решу, что наш знакомый тип поймал Аарха и вернулся к нам уже в этом теле. Чтобы Аарх упустил возможность полить елей и попеть дифирамбы красоте?
      – Эта раса прекрасна. В них нет войны. Они чувствуют и стремятся…
      Аарх тяжело вздохнул. Да что с ним?
      – Они погибнут, Тим. Их уничтожат. Вы и вингсдорцы. Через две тысячи триста двенадцать цветений немики.
      Около тысячи лет…
      – Чуй-чаев уничтожат? Откуда такая уверенность?
      Он только посмотрел на меня каким-то усталым взглядом и снова опустил голову. Почему-то я ему поверил.
      – Если бы моя раса вырастила цветок новых миров, всем бы хватило места. Но мы не смогли… Я мог бы дать этой расе силу… Но они не хотят. Если цветок научится убивать, он разучится пахнуть – это они сказали. И они правы.
      С этими словами мальчишка залпом выпил свой коктейль и, покачнувшись, рухнул на устланный пестрым ковром пол.
 
      – Что ты ему налил?
      – Воду. Простую воду. Капля вкусовых добавок и еще одна – ароматических. Но это просто вода. Я же не идиот, чтоб наливать спиртное ребенку.
      Что ребенку больше миллиона лет, сейчас роли не играло. Я приподнял невесомое тело, отнес на травяную подстилку для чуй-чаев. Мальчик дышал, сердце не билось, но я не мог считать это критерием, потому что не знал, билось ли оно когда-нибудь и есть ли у аархов кровеносная система вообще. Но раз есть легкие, должна быть и кровь. Или нет? Я прощупал всю грудную клетку, потом спустился ниже… В общем, мерно бьющееся сердце я обнаружил там, где у людей располагается правая почка. Странно он отразил человеческое тело… Пока я занимался этими анатомическими изысканиями, у меня возникла догадка. Если постоянно питаться только чистой энергией, пищеварительные органы атрофируются. А мальчик, после стольких лет сидения на одних солнечных лучах и вселенском ветре на десерт, выпивает стакан воды. Это будет шоком для организма. Страшно подумать, что с ним было бы, если бы он выпил что-нибудь спиртное…
      – Роджер, как я понимаю, при баре есть гостиница?
      – Да, несколько комнат мы держим на всякий случай. В правую дверь, а там – занимайте любой из номеров. Они еще ни разу не пригодились.
      – Спасибо.
 
      Я отнес мальчика в номер попросторнее, уложил на кровать, накрыл пледом и вернулся в бар. Забрал оттуда тазик со скуфом и недопитый коктейль и вернулся в «свой» номер. Снял шпагу, разделся и залез под душ. Прогнал все режимы на пробу, в конце концов остановился на ионизирующем. Потом отключил верхнюю часть боковых форсунок и покрутил уровень мягкости воды. Понял, что маюсь дурью, постоял минуту в режиме плавающей температуры и вышел. Пижаму я запихнул в обновитель – Ванда привела ее в порядок, пока я валялся в отключке после «разговора» с Лессом, но я снова успел ее обтрепать. Простоял над машиной минут пять, пока она гудела, восстанавливая ткань. Покопался в меню, подумал, не сменить ли пижамке цвет, но решил, что пусть остается синий. Если что-то и менять, то уж лучше купить себе нормальный костюм. Но пока не хотелось. Я к ней привык. Если не приглядываться – вполне нормальная одежда…
      Потом я долго стоял, глядя в темные окна, засунув руки в карманы, раскачиваясь с носка на пятку. Так стояли знаменитые сыщики, когда пытались разгадать таинственное преступление. Стояли, раскачивались, кусали губы, смотрели в темноту… Но я-то никакой не сыщик. Какого черта этот тип назначил мне встречу, зачем болтал о полной чуши, чтобы потом улетучиться? Прокрутив в голове весь диалог, я не смог найти даже намека на ценную информацию. В прошлый раз он указал на Хиттари. А сейчас? Он говорил про Хотт, но вряд ли это то, что нужно. Станет ли он повторяться? Нет, это чушь. Я что-то упустил.
      Простояв в нерешительности еще несколько минут, я вернулся в бар. Роджера там не было. Я внимательно оглядел помещение, вспоминая все «свидание» в деталях. Дотошно повторив все наши перемещения, я осмотрел все столешницы, салфетки, обломки брошенного им табурета и даже с каменной рожей допил так и не убранный Роджером коктейль. Разгадка не приблизилась.
      Оставленный Броком плащ я, конечно же, заметил в последнюю очередь. Не особо понимая, что я там пытался найти – я же отдал ему плащ всего на секунду, и он тут же его отложил, – я тряхнул плотным валиком, и он развернулся. Надев плащ, я снова ощутил покалывание на сгибе локтя – плащ продолжал снижать последствия облучения. Бесцельно побродив по бару в обличии сталкера-недоучки, я сунул руки в карманы. Когда рука наткнулась на тонкий пластик, я немного расстроился. Все так примитивно!
      Карточка оказалась стандартным приглашением на вечеринку – отвратительно яркая, вульгарная, испещренная сердечками, звездочками и прочими руническими символами моветона. Она вышвырнула голограмму живо отплясывающей парочки, потом загремела ужасная музыка, и я не выдержал – выключил ее от греха подальше. Потом сел и несколько раз прочитал короткий стандартный текст.
      «Уважаемый Тим, приглашаю тебя принять участие в нашей неформальной вечеринке. Буду несказанно рад твоему присутствию…» И все в том же духе. Под надписью вилась строчка координат. Единственное, что было написано от руки, это мое имя – размашисто и как-то криво.
      Вернувшись в номер, я достал с полки планшетку, нашел в МИСС подробную карту имперского сектора космоса и ввел координаты.
      Туран-3. 234 по Шимеру – никаких поселений, только жилой блок для рабочих и оборонный завод. Обороняющий, надо понимать, самого себя… Хотя черт его знает.
      Я вывел расстояние от Хиттари до Турана, прикинул, сколько придется заряжать тонари, чтобы туда добраться, и нужно ли его для этого выводить на орбиту, или ему хватит плотности излучения и на космодроме.
      Получалось, что я в любом случае успеваю дождаться Ванду с Эммади и обсудить это с ними.
      Мне пришла в голову еще одна идея – я поискал Броков в базе Хиттари. Их оказалось больше двадцати, но я быстро нашел нужного по голограмме. Потом я зашел на торговый портал, потратил пару минут на выбор симпатичного соно и отправил заказ. Долго вводил свой расчетный номер, пароль, который Эммади заставил меня сделать длиннющим, и расплатился нашими общими с Аидой деньгами, вырученными за трофейный пиратский линкор. Точкой доставки я определил «второй номер гостиницы при баре „Последний Приют Пирата“. Когда планшетка пискнула, сообщая об удачной доставке, я обшарил весь приемный отсек почты, но ничего не нашел. В конце концов я догадался дойти до номера Аарха и проверить отсек в его номере. Упаковка с гаджетом лежала там. Оказалось, это его номер – второй. Я распаковал соно – гаджет удобно ложился в ладонь и вообще выглядел довольно мило. Жаль, что через пару дней придется его выбросить – тонари технику не перевозит.
      Разбудив отключившуюся планшетку, я перебросил номер Брока на соно и отправил вызов. Брок не отвечал. Интересно, на что я рассчитывал? Выведя на экран положенную сумму, я направил соно на расчетную панель номера и расплатился с Роджером за комнату и коктейли. Долго думал, смогу ли отыскать номер Ванды, но решил, что она, скорее всего, уже спит. Засим я завалился на кровать и попытался заснуть. Получалось плохо. Я нашарил соно и включил какое-то популярное четырехмерное творение про героизм имперских штурмовиков, Ритоцкий конфликт, любовь, благородство и бла-бла-бла. Сюжет топографического действа, развернувшегося на всю комнату, разнообразием не радовал и то и дело разражался старыми как мир поворотами и откровениями, которых я мог немало насчитать в своем блоке эпоса. В принципе, удобнее было бы запустить его с планшетки в вирт-режиме и бегать по опаленным равнинам Ритоца вместе с бравыми штурмовиками и вингсдорцами, почему-то разодетыми под средневековую инквизицию. Но мне было лень тянуться за планшеткой, к тому же засыпать на нарисованном поле битвы под грохот виртуальных выстрелов не лучшая идея.
      Я дошел до занудной постельной сцены и выключил фильм. К черту, так я точно не усну.
      Еще через полчаса моего общения с бессонницей дверь распахнулась, и в комнату вошел Роджер. Наверное, все дело было в жестком освещении, но мне показалось, что робот побледнел.
      – Тим… Ваш корабль только что стартовал. Его украли, Тим… И по описанию…
      – Это был Брок, так?
      – Да.
      – Не волнуйся, все в порядке. Это мой… друг. А Брок скоро вернется. Абсолютно нормальным, каким и был до сегодняшнего дня.
      Техноид выглядел ошарашенным. Я – спокойным. Что на самом деле творилось в наших головах – кто знает.
      Особенно если учесть, что тонари, как и скуфы, очень капризно выбирают себе хозяев. А когда выбирают, то не подчиняются больше никому. Значит, угнать этот тонари мог только я… или Ти-Монсор.
      И если я стою здесь, и кусаю губы, и проклинаю собственную тупость, и…
      «Я решил посмотреть, где ты… А вас было двое. Я даже не смог понять, кто из них – ты».
      Все очень просто, Аарх. Я – тот, который кретин.
 
      Эммади с Вандой прилетели. Я рассказал им о нашем диалоге, о том, что Ти-Монсор жив и прекрасно себя чувствует. Сказал, что в теле Ванды он смотрелся лучше, чем в теле Брока, но на этот раз вел себя гораздо милее. И так далее. Мы долго молчали, пытаясь переварить такие новости…
      Потом дройд с Вандой заговорщицки переглянулись и предложили следовать за ними. Я последовал.
      – Помнишь, мы обещали тебе подарок?
      Я оглянулся в поисках коробки с ленточками, но кроме нас троих на платформе транспортера ничего не было. Эммади с Вандой хихикали.
      – Вперед смотри.
      …Она была белоснежной. И действительно напоминала свою морскую тезку. Пусть не псевдоразумная, пусть без «просветки», пусть хрупкая и маломощная… Но это была чертовски красивая яхта.
      – Это тебе взамен угнанного тонари. Сойдет?
      Мне с трудом удавалось сдерживать восторженные крики.
      – Сойдет? Да она великолепна… Только вот с какой стати вы решили подарить мне все, что у нас есть?
      Дройд с девушкой переглянулись. Эммади ответил за обоих.
      – А с чего ты взял, что все, что у нас есть? У меня небольшое состояние в акциях АзимФора, дом на Альте и там же – кристаллический катер в ангаре. У Ванды тоже кое-какое хозяйство. За нас не беспокойся, А вот у тебя – у тебя действительно все имущество в горсти умещается.
      – Спасибо, я тронут… А по какому поводу?
      – Если тебе нужен повод, так в данный момент во вселенной в общей сложности проходят сто семьдесят два праздника. Так как мы находимся на Хиттари, пусть будет День нелогичных поступков чуй-чаев. Согласен?
      День нелогичных поступков – мой праздник. А если еще учитывать, что мы собираемся сделать, – так вообще точнее не придумаешь…
      Я снова повернулся к яхте. Это действительно был самый красивый корабль, который я видел на своем коротком веку. Никогда не понимал моды делать корабли правильной геометрической формы. Шары, параллелепипеды, вытянутые веретеном, согнутые бубликом – обтекаемость и простота, конечно, великие силы, но есть же еще эстетика! Как можно летать на игрушке из детского набора?..
      Сходство с морской прародительницей было потрясающим. Сходившиеся к низу борта, вынесенная вверх над первым этажом рубка и даже открытая прогулочная палуба. Если так, конечно, можно было назвать метровую дорожку, окружающую рубку. Но там были перильца! А почему, собственно, меня это так удивляет? Мы же гуляли с Эммади по обшивке лайнера. Значит, здесь тоже предусмотрены подобные романтические потребности экипажа…
      Обходил я ее долго. Малая она, конечно, малая, но это по классу. А вот когда смотришь с земли на ослепительно белый корабль в пять тебя высотой и в двенадцать – длиной… Это навевает некоторую робость.
      Входной люк обнаружился в носовой части. Я незамедлительно приказал кораблю впустить меня. Догадка была слабенькой – с тонари голосовые команды не работали. Люк распахнулся. Вот только никакой лестницы по-прежнему не наблюдалось. Я подошел поближе и посмотрел наверх. Лестница просто была не нужна. Генератор гасил гравитацию планеты до минимума. Мне хватило слабого толчка, чтобы пролететь отделявшее меня от люка расстояние. Удобно. Я приземлился в шлюзовой камере и отправился в хвост по широкому светлому коридору, устланному пушистым ковром. По бокам располагались каюты. Я не удержался и заглянул в ближайшую. Довольно уютная комната, побольше среднего-прим класса, что я занимал на лайнере, но меньше той, что была у Ванды. Теплые, мягкие цвета, роскошная мебель… Да, это явно не военная яхта с минимумом комфорта. Она вообще боевая? Или так – для романтических прогулок? Я прошел до конца коридора. Располагавшаяся на корме боевая рубка меня удовлетворила – три мощных пульсара, усиленный генератор защитного поля, спаренный с гравилабиринтом малого радиуса, нашлась даже пара незнакомых планетарных орудий. Плазменная турель была одна, но учитывая размеры и маневренность корабля, это самый оптимальный вариант. И еще одна приятная вещь – тут же примостился пульт маневровой телепортации, позволяющий быстро перемещаться внутри звездной системы непосредственно во время боя. Я включил его и заглянул в список режимов – время реакции вполне позволяло исчезнуть с пути выпущенного по тебе заряда. Если, конечно, его не выпустили в упор. Черт, весьма неплохо. Для такой крохи это просто великолепно.
      Вернувшись в коридор, я обнаружил лесенку на второй этаж – на случай отказа гравитационных систем. Но пока системы были в порядке, я забрался на второй этаж тем же способом. Оттолкнулся, правда, сильнее, чем нужно, и чуть не влетел головой в потолок. Меня вовремя остановило поле. Предусмотрительный кораблик.
      Просторный зал, десяток мягких полукруглых кресел, низкие стеклянные столики – наверняка их выбирала Ванда, ее вкус… Под потолком висела хрустальная люстра, а вдоль стены тянулась изогнутая барная стойка… Ковер опять же, картина затейливая во всю стену… Кают-компания. А воевать здесь кто-нибудь вообще собирается, или мы будем сидеть, потягивать коктейли и смотреть кино? Я твердым шагом направился в рубку.
      Кабина пилота, к моему великому удивлению, была застеклена. Я уверен, что это нечто сверхпрочное и непробиваемое, но все же… Как-то не по себе будет видеть космос через тонкую преграду, так что кажется – протяни руку и пальцы пройдут ее насквозь…
      Я медленно подошел к главному призу – капитанскому штурвалу. Старое словечко опять рисовало картину колеса с вылезшими за обод спицами. Здесь «штурвалом» назывался пульт со сложными рычагами управления и множеством мелких экранов и голограферов. Рядом с капитанским креслом стояли еще два – перед дублирующими пультами боевой рубки. Все правильно, весьма удобно и практично, вот только…
      Мне никогда не сесть за этот штурвал. Потому что как только я попытаюсь понять, как им управлять, – мозг раскроет мемо-пакет навыка вместе с теми программками о которых говорил Эммади. И я превращусь в безвольный овощ. С «Неразгрызаемым» мне повезло – тот, чей навык спал у меня в голове, понятия не имел, как управлять тонари, поэтому и не проснулся, а это… Это стандартная малая яхта. Поэтому дарить корабль не было никакого смысла – мне никогда не сесть за его штурвал. Проклятье, мне ведь чертовски хочется вести эту яхту!
      Я присел на подлокотник недосягаемого капитанского кресла и задумался над еще одной бочкой-меда-с-ложкой-дегтя в моей коллекции.
      Наверное, других у меня и не будет…
 
      Ванда валялась на кровати моего номера в «Последнем Приюте Пирата» и играла со скуфом. Зверек выглядел уже не таким раздутым, как вчера, но двигался все равно несколько неуклюже. Он фыркал, скакал по кровати и пытался укусить Ванду за палец, но та каждый раз успевала одернуть руку. Скуф недовольно урчал и хлестал ее хвостом по лицу.
      Здорово было бы сейчас расслабиться, попросить Роджера принести пару коктейлей, поваляться с Вандой на кровати или спуститься в бар и поиграть вдвоем в «Морской бой» с пиратами…
      – Значит, мы ломали голову что случилось с Ти-Монсором, пытались вытащить его, не дать повода для претензий ни Империи, ни Красным – и что? Оказалось, что он все это время был жив-здоров – поэтому принцесса и не удивилась увидев тебя на сайте.
      – Если так, то она действительно приняла меня за Ти-Монсора. И то, что она говорила про свой страх, про имперцев – не чушь. Что там, на Туране? Действительно оружейный завод?
      – Тим, на Туране-3 находится хорошо укрепленная военная база. Два месяца назад туда ездил наш паренек из техслужбы. Что-то у них там вконец разладилось с их мудреными трубовыми компьютерами – не справились, гражданских привлекать – сам понимаешь, позвали Кедиша. Он от них вернулся злой до жути, сказал двести подписок, триста проверок и работы на две минуты. А еще обмолвился, что, по сравнению с прошлым годом, там все сильно перестроили. Машин раз в десять больше – на кой черт им такие мощности?.. В общем, проблема в том, что Ти-Монсор не потрудился сообщить о своих планах. Поэтому на выходе из прыжка мы равно рискуем как попасть на вечеринку на дымящихся руинах, так и подставиться под слаженный залп базы, которая сожжет нас без предупреждения за проникновение на закрытую территорию, пока мы, как идиоты, будем вертеть башкой в разные стороны.
      – Так ты решила лететь?
      Она усмехнулась.
      – Куда я вас, дурачков, отпущу…
      Ванда смотрела на меня и улыбалась. Скуф воспользовался ситуацией и прикусил-таки ее палец. Она даже не обратила внимания.
      – Ты уверена?
      – Видишь ли, есть одно обстоятельство…
      Она улыбнулась еще шире, достала из кармана пластиковую карточку и бросила мне.
      «Уважаемый Кустик, приглашаю тебя принять участие…»
      Ее прозвище Ти-Монсор умудрился написать еще небрежнее…
      – Ванда, ты не хочешь мне ничего объяснить?
 
       file restored
       > play
 
      Мой милый Фло… Здравствуй. Знаю, я уже давно не говорила с тобой. Но сейчас мы пришли в эту пагоду, принцесса стала на колени и начала молиться. И другие тоже. Я склонила голову, вслушалась в пение монахов и вдруг поняла, что мне не о чем просить, тем более – незнакомых мне богов. Лучше я поговорю с тобой, Наставник. И никаких молитв. Если только спрошу совета, потому что я, наверное, совсем запуталась.
      Тебе бы понравилось на Ци-Шиме, Фло. Только мне иногда кажется, что эту планету никто не понимает до конца. Все, что знают о ней в Империи, – то, что здесь красное небо, кипящий океан и вулканы… Вот только мало кто знает, что в это небо можно смотреть часами. На то, как парят в вышине багровые перистые облака, как кидаются вниз белоснежные морские птицы, как солнце пробирается сквозь вулканические испарения, разрезает их, словно огромный клубничный пирог, касается тебя редкими лучами… Каждая секунда прикосновений этого редкого луча согревает сильнее, чем солнца других миров, не исчезающие с небосклона ни на мгновенье.
      На океан я люблю смотреть издалека – на бушующие волны, раскаленное светящееся дно и постоянный теплый туман, пропитывающий одежду до нитки за считанные минуты, даже если ты просто стоишь на берегу. Вода действительно обжигающая – я пару раз пробовала последовать за принцессой, когда она отправлялась на свои ночные купания, но ночная вода жжет не меньше полуденной, – ее раскаляет текущая под каменной коркой лава. Я не ци-шиманка, они шли к этой планете и этой воде поколениями, пока она не приняла их, а они не приняли ее. Никому не понять, что же это такое – Красный Мир, пока не увидишь, как они касаются своего океана, как океан касается их в ответ. Мне кажется, жизнь здесь растворена в воздухе вместе с этим самым океаном, у которого нет берегов – он давно в воздухе, стелется по земле, ты вдыхаешь его каждое мгновенье, живешь в подводном мире. А алая пелена над головой – кувшинки или красные водоросли. И люди здесь похожи на рыб как завораживающей плавностью любого движения, так и своей молчаливостью. Это странные тихие люди, которые никогда не говорят то, что думают. Они вообще редко говорят. Все, кроме нее…
      Знаю, если бы ты был сейчас рядом, то давно бы врезал мне палкой за всю эту сумятицу в голове. Но ты умер, Фло, я больше не Тайная, я могу путаться в своих мыслях сколько угодно. Наверное, ты хотел для меня чего-то совсем другого, но сейчас ты все равно улыбаешься. И спрашиваешь: «Что это с тобой, девочка?» Куда подевалась та насупленная девчушка, что срывала цветы, только чтобы спросить, для чего их можно использовать? И раздраженно морщилась, когда ты пожимал плечами и говорил: «Для красоты». Наверное, только сейчас я начала понимать истинный смысл этого «для красоты». Когда мы были на пляже, ночью, и принцесса заплыла так далеко, что я видела только белое пятнышко ее разметавшихся волос – казалось на самом горизонте… Было совсем темно, еле заметно светилась вода, призрачно и как-то совсем далеко мерцали звезды, на секунду проклюнувшие скорлупу облаков, – вот тогда, в тот момент я поймала себя на том, что бесконечно шепчу это «для красоты». Словно увидела то, что скрывается за всем этим туманом, паром, облаками… То, что скрывается в них.
      Иногда я вспоминаю те истории, что ты мне рассказывал – Русалочке или Золушке, – и мне кажется, что все это обо мне. Так или иначе – обо мне. Наверное, так бывает со всеми, когда кажется, что все истории мира – о тебе. Все, что произошло, произошло именно с тобой. «Что это с тобой, девочка?»
      Знаешь, Фло, я в растрепанных чувствах. Да, все просто, я в растрепанных чувствах, так это называется. Поэтому я стою здесь и болтаю с Наставником, умершим четыре года назад, и верю, что он пригладит, приведет в порядок эти мои растрепанные чувства, как когда-то расчесывал непослушные волосы своего «маленького чертенка». Причеши мои чувства, Наставник, они торчат во все стороны, и я, наверное, глупо выгляжу о этой улыбкой и взглядом, растекающимся по пейзажу, как тесто для батлатных лепешек.
 
      Всего три месяца назад я была на Урсуле, корпела над генными картами натров, пыталась освоить эту область. После того как разведка взяла под контроль нашу лабораторию, вернулась к синтезу медицинских препаратов – по большей части стимуляторов, регенерационных мазей, иногда боевых коктейлей и пси-модуляторов. Не могу сказать, что это мне нравилось, но было довольно интересно. Я просто не заметила этой перемены – слишком ушла в работу. Феникс присвоил всем нам младшие офицерские звания, провел инструктаж, взял кучу подписок и все такое. Однажды я проснулась младшим лейтенантом, но черта с два я вспомню, что это был за день.
      Мы спали по четыре часа и работали в три смены – по своей воле, ожидали прорыва со дня на день, но потом был ряд неудач и в конце концов эксперимент показал полную непригодность гипотезы. Стало как-то пусто. Мы с Микки слонялись по корпусу, подолгу сидели на кухне, выдумали слабенький пси-модулятор – так, в порядке шутки. Он должен был вызывать видения из детства. Феникс дал ход проекту, с первым приоритетом – даже думать боюсь, во что они превратят наши «детские сны»…
      А потом пришло это направление на Ци-Шиму. Рутина. Проверка фабрики иритума: сырье, условия производства – вплоть до упаковочного цеха и схем транспортировки. Смешно – исследовательская лаборатория имперской разведки занимается санинспекцией. Называлось все это, конечно, иначе – комиссия, независимые эксперты… Как бы то ни было, я была рада сменить обстановку. Мы проверили фабрику за четыре дня. Каждый угол, каждую ступень обработки – я слонялась с тестером и брала образцы материала. Черт знает, что я там пыталась обнаружить – что мы все пытались… Один раз я поймала себя на том, что тщательно изучаю молекулярный состав шторы.
      С фабрикой все оказалось в порядке. Координатор комиссии заявил, что продукция пригодна к экспорту, поблагодарил за сотрудничество и велел нам сворачиваться. Вылет был назначен на следующий день. Планету я так и не посмотрела – Красные не выпускали нас из отеля. Мы на них зла не держали – эта наша комиссия сама по себе «знак доверия». Красные просто оказали ответную любезность, поэтому сервис был минимальным.
      Весь вечер мы просидели в моем номере с Микки – она так и не успела акклиматизироваться, поэтому ходила вареная и тыкала сканером в коллег. Пару часов мы разбирались в интерфейсе синтезатора – чудном и довольно примитивном. Что бы там в Фениксе ни рассказывали про технологии Красных, нам явно подсунули какую-то музейную реликвию – я не нашла даже гравиконтроллера, приходилось сшивать все лазером, как на курсах. Реакция то глохла, то скачком уходила в красную зону, приходилось начинать все заново. Вообще-то сочинять мы пытались нечто, способное облегчить процессы акклиматизации, – мигрень Микки послужила вместо вдохновения. Получились три сладковатых коктейля, вызывающих сонливость, и один – с ускорением метаболизма. В конце концов мы устали, сочинили под занавес пару крепких коктейлей, отметили свой провал и завалились спать. Когда Микки заснула, я чуть подправила ее своими корнями – на утро ее голова была почти в порядке. Сил больше не было смотреть на это – от ее болезненного прищура у меня самой начинало ломить виски. Микки подумала, что мы под конец попали пальцем в небо и последний коктейль, который был маслянистым и на вкус напоминал растопленный снег, – в общем, она решила, что он вылечил ее мигрень. Я не стала ее переубеждать. Надеюсь, мы успеем придумать что-нибудь действенное, пока она не отправилась куда-нибудь еще и не начала спасаться от новой акклиматизации этой дрянью. Хотя, может, плацебо вылечит ее вернее?
 
      В день отлета мне пришло приглашение во дворец. Я долго ломала голову, с чего мне вдруг оказали такую честь, потом все-таки пошла. До отлета оставалось еще часов пять, а мне хотелось вырваться из проклятого отеля.
      До дворца меня доставили на блестящем глайдере – с сопровождением и прочими причудами. Я прилипла к окну и смотрела вниз – мы летели над океаном, потом сделали крюк над лесом, пролетели пару мелких поселений – в общем, мне дали вдоволь налюбоваться планетой.
      Издалека дворец Красных напоминал пирамиду органных труб, а когда мы подлетели ближе, я потеряла возможность сравнивать – ничего подобного в Империи не было. Замок Совета на Иоле или резиденции императора – все это было совсем в другом стиле.
      Дворец Красных был вообще мало на что похож. И меньше всего, наверное, на дворец… Чего стоили хотя бы синие иглы башен с полупрозрачными галереями, соединенные открытыми переходами, напоминавшими навесные мосты. Вообще было очень много открытых мест – веранды, балконы, цветущие сады на огромной высоте, бассейны и – на вершине самой высокой башни – огромный пылающий факел. И все это безумие цветов, линий и архитектурных изысков складывалось в какую-то абсолютно гармоничную картину. Дворец казался настолько целостным и естественным, словно вырос здесь самостоятельно, повинуясь очередному капризу их безумной природы.
      Мы приземлились на одну из открытых площадок размером с небольшой луг. Она была покрыта желтоватым мхом, посередине бил крохотный, исходящий паром фонтан, а по краям, вместо перил, рос густой серый кустарник. Я украдкой коснулась одной из смолистых веток – поздороваться. Растение вернуло сигнал обратно – поприветствовало в ответ. Его сигнал был тягучим и полным спокойствия, как у многовековых хвойных. Но сколько лет этой живой ограде, я так и не узнала. Мне лишь пояснили, что во время постройки дворца эту полянку вместе с кипящим ключом вознесли на полкилометра вверх, стараясь не потревожить. Я думала, что для фонтана в башне проложена труба, но, оказалось, там телепортационный колодец, по которому и перемещается вода, не замечая мгновенного скачка на пятьсот метров. Все это казалось диким, непрактичным и в то же время преисполненным некого смысла. Если есть энергия, почему бы не вписать огромный дворец в пейзаж с минимальными изменениями последнего. Позже мне рассказали, что практически весь дворец пронизан такими телепортационными колодцами, создающими ощущение, что дворец находится во всех местах Ци-Шимы и одновременно – ни в одном. Они так бережно обращались со своей строительной площадкой, что планета даже не заметила, как в нее вписался этот дворец. Пораженная, я спустилась по обычной винтовой лестнице и оказалась внутри.
      Парень, который доставил меня сюда, сказал, что мой проводник отыщет меня через полчаса – сейчас он немного занят, поэтому мне предоставляется полная свобода.
      Минут двадцать я свободно разгуливала по дворцу в полном одиночестве, беспардонно заглядывая во все комнаты – кроме прислуги нигде никого не было. Только в одном из просторных залов лежал огромный белый тигр. Сначала я приняла его за статую, но потом он поднял на меня глаза и сказал: «Мяу». Не мяукнул, а именно сказал – приятным мужским голосом. Я поспешила захлопнуть дверь и отдышалась. Было полное ощущение, что я попала в некую сказочную страну, одну из тех, о которых ты рассказывал, Фло.
      Проводником оказался сухопарый, но еще крепкий старик в фиолетовом наряде, чем-то напоминавшем рясу. Он поймал меня в дверях очередного зала и, поприветствовав, попросил следовать за ним. Семенил он довольно бойко – я то и дело сбивалась на бег и даже заподозрила, что он пользуется антигравом, но, заметив мелькающие под «рясой» ступни, сняла обвинение.
      Весьма скоро я сбилась со счету, пытаясь понять, сколько залов, анфилад, балконов и апартаментов мы осмотрели. Обстановка везде была до дикости непривычной – нигде ни кусочка пластика, никаких терминалов, вся мебель максимально простая и никаких кричащих цветов, никаких вычурных орнаментов. Все это казалось огромной хижиной, построенной в лесу… Из леса. Но при этом – не срубая и не трогая ни одного дерева, ни одной травинки, просто выплетая из дикой природы то, что тебе нужно. Посреди первого церемониального зала стоял небольшой вулкан. Он слабо дымился, и его красный дым утекал в очередной мерцающий портал под потолком. Я думала, что вулкан потухший, но провожатый объяснил, что он вполне действующий, просто поле, сдерживающее лаву, отключают только во время коронации – должно быть, чертовски красиво. Хотя и кажется очередным безумием.
      Мы прошли еще несколько узких каменных коридоров, напоминавших дно ущелья. Стены сходились на умопомрачительной высоте, так что потолка я так и не разглядела. Когда посреди коридора мы встретили какое-то суховатое, но все еще живое дерево, я даже не удивилась. Здесь у каждой детали была своя история и легенда, связанная с ней, – дерево звали Раучи. Его плоды в знак доверия планеты колонисты вкусили первыми. Легенда рассказывает, что дерево само протянуло плод капитану. Тот принял его с поклоном, насытился, а потом трое суток истязал себя тяжелыми тренировками под сенью Раучи, пока почва не впитала всю влагу его тела – так он отплатил за дар древа. А когда капитан свалился без сил в объятие могучих корней, океан послал самую высокую волну, которая захлестнула берег и луг, где рос Раучи. Потом волна отступила, унося с собой капитана. На закате он вышел из моря обратно к своим людям, и они увидели, что он больше не испытывает жажды и совсем не изможден. А кипящие волны больше не обжигают его кожу – именно от него и пошел род ци-шиманцев, которые были в родстве с океаном, впоследствии передавших всему народу благословение древней планеты… Я выслушала с десяток подобных легенд по поводу Холодной Стены – пласта нетающего льда, заменявшего одну из стен третьего церемониального зала, и по поводу Горы Прощаний – вулкана, в который они бросают тела умерших, вместе с дорогими им вещами, которые вмещают части их души. Легенды сопровождали практически каждую деталь, которую мы встречали. Дворец одновременно был и музеем всего Красного Мира, объясняющим суть этого народа.
      Из всего этого сумасшедшего калейдоскопа мне больше всего запомнился Раучи и Сад Перерождений – наверное, потому, что это было мне ближе всего. Садом Перерождений называлась одна из стен дворца, напоминавшая грань пирамиды – ее широкие «ступени» были полностью засажены насуцзимой – изящными деревьями с тонкими стволами и ветвистой кроной, которая спускалась до самой земли, делая каждое дерево похожим на полукруглую хижину или на столик, накрытый ажурной скатертью. Молодые ветки были желто-зелеными, а старые, отмершие – тускло-белыми, словно дерево когда-то горело. Это было очень красиво – кружевные белые скорлупки с венчиком нежных зеленых веток. Мелкие плоды, больше напоминавшие ягоды, росли на отдельных ветках, расходящихся от ствола раньше, чем остальная крона. Эти ветви были мягкими и очень хрупкими – похоже, купол предназначался именно для защиты этих недотрог от крупных травоядных. Оказалось – не только. Проводник сказал, что в период цветения белые, внешние ветки заращивают все отверстия в куполе тонкой мутноватой пленкой, напоминающей папирус, но гораздо более гибкой – таким образом они защищают ломкие ветви от ветра и создают естественный парник для вызревания плода. Меня это восхитило. Я дотронулась кончиками пальцев до одной из внешних ветвей и пустила пару корней – но ветка хранила молчание. Это не была совсем отмершая ткань, но она будто спала, погруженная в анабиоз до периода цветения, когда нужно будет протягивать защитную пленку. Скорее всего, я бы узнала побольше, если бы дотянулась корнем до ствола или внутренних ветвей – но до них было слишком далеко, чтобы сделать это незаметно.
      Проводник провел меня по всей верхней ступени сада – она простиралась на две сотни метров в длину и на сотню в ширину – потом подвел меня к краю, и я посмотрела вниз. Голова тут же закружилась. От ближайшей ступени нас отделял десяток метров, а за ней была видна следующая, за ней – еще одна – и эта огромная лестница шла до самой земли. С каждым шагом ступени становились все длиннее, и последняя, лежащая у основания этой гигантской трапеции, растянулась где-то на километр. Остальные стены дворца были почти отвесными, поэтому этот пологий спуск делал дворец похожим на стройную фигуру, закутанную в развевающийся на ветру плащ.
      Огромная лестница была усеяна белоснежными шатрами насуцзимы, над которыми, как зеленые факелы, раскачивались на ветру гибкие молодые ветки, еще не опустившиеся к земле. Они «поклонятся» и побелеют уже через несколько лет, а их место займет новая поросль.
      Проводник объяснил, что каждый такой шатер принадлежит определенному роду – мы как раз проходили мимо огромного разросшегося купола семьи Властителей, восходившей к тому самому капитану, что первым принял дарственный плод Раучи. Дерево было гораздо крупнее и древнее остальных, а пробелов в шатре его кроны почти не осталось – так плотно свисали могучие внешние ветви. На них еще были видны обрывки старой пленки, оставшейся с периода цветения. Как сказал проводник, каждая высокородная семья Ци-Шимы имеет свое дерево на этом склоне, и чем древнее их род, тем выше растет их насуцзима. По традиции, когда рождается ребенок, его приносят сюда, в Сад Перерождений. Родители входят с ним в фамильный шатер и срывают один из плодов. Его соком они выводят на теле младенца иероглифы, а последнюю каплю ребенок должен выпить. Каждый цветок соответствует своему предку и когда ребенок проглатывает последнюю каплю плода, к нему переходит душа его предка. Таким образом, род живет вечно, принимая к себе дочерей и отдавая своих другим семьям. Проводник также заметил, что число плодов всегда соответствует количеству доселе невоплощенных в новом перерождении умерших предков, а к моменту рождения ребенка один из них созревает раньше – так дерево само определяет, кому отправиться обратно под красное небо первым. Когда я вслух поразмышляла над тем, что процессы формирования завязи можно ускорять и замедлять с помощью определенных препаратов, а «лишние» плоды вовремя убирать, проводник лишь улыбнулся и предложил продолжить экскурсию по верхним этажам дворца.
      Пока мы шли до Рассветной Веранды, я рассказала своему проводнику легенду о Тайном, которого выращивает цветок крови, собирая новую ДНК из пролитой на него крови всех членов рода. О своей причастности к этой истории я, правда, не упомянула. Проводник был восхищен культурой Флоры – по крайней мере, это все, что можно было вычленить из его витиеватого ответа. Но, как я уже сказала, эти люди редко говорят то, что думают.
      Рассветная Веранда представляла собой полукруглую площадку, висящую на высоте семисот метров. Голубоватый пол искрился под сантиметровым слоем воды, которая срывалась с края площадки сверкающим водопадом. Веранда была абсолютно открытой, перил не было. Рассветной она называлась потому, что выходила на восток, и с нее предписывалось наблюдать восход солнца, сидя в горячей воде, «омывающей тело и уносящей невзгоды и горести прошедших суток для свершений нового дня». Как я поняла, от бушующего ветра и разреженного воздуха нас спасало силовое поле. Это еще один повод убедиться в превосходстве их технологий – поле было абсолютно невидимым и нисколько не искажало открывающийся пейзаж. У меня возникли подозрения, не ретранслируется ли пейзаж голограммой. Я подошла к краю – и бросила вниз батарейку анализатора. Мне удалось проследить за ее полетом: если это и была голограмма, то интерактивная – она экстраполировала полет нового объекта. Если это и впрямь поле, то оно никак не повлияло ни на глиссаду, ни на скорость полета, что поразило меня еще больше. Я не удержалась и спросила проводника, используются ли вообще голограммы для украшения, как элемент обстановки и прочее. Он лишь улыбнулся и ответил, что иллюзия красоты порождает лишь иллюзию восхищения.
      Еще раз посмотрев вниз, я полюбовалась, как разбивается, пролетев больше семи сотен метров, искристый водопад, омывающий мои ноги. Повернувшись к проводнику, я спросила, какая легенда связана с этим водопадом. Он на секунду замешкался и ответил, что никакой. Потом он пожал плечами и произнес это твое «для красоты», Фло. Он вообще здорово напомнил мне тебя.
      Мы вошли в узкий коридор, и проводник попросил взять его за руку. Света становилось все меньше и меньше, пока мы не оказались в полной темноте. После нескольких поворотов коридор снова стал светлеть, и мы наконец вышли в одну из тех огромных галерей с высоченными потолками. Когда я узнала дверь, ведущую в зал с Холодной Стеной – сердцевиной древнейшего ледника – я поняла, что мы каким-то образом переместились обратно на нижние этажи дворца. Значит, в темном коридоре был портал, но я даже не заметила момент перехода. Ни привычного мерцания, ни секундного ощущения невесомости, ни пересохшего горла – честно говоря, мне стало жутковато. Технология не страшнее сломанного ногтя, но только до тех пор, пока ты понимаешь принципы ее работы. Телепортация, которую нельзя ощутить, казалась чем-то вроде магии. Но раз в коридоре было темно, значит, свет каким-то образом разоблачил бы телепортационный колодец – это меня успокоило.
      Повернув в перпендикулярный коридор, мы впервые за всю экскурсию наткнулись на обитателей дворца. Да еще на каких – процессия из семи ци-шиманцев что-то выкрикивала на своем языке белокурой девушке, сидящей на спине огромного белого тигра. Того самого, что сказал мне «мяу». Зверь приковал мое внимание надолго – я не допускала мысли о существовании таких чудовищ на обитаемых планетах. Всех крупных хищников, способных причинить вред человеку, обычно запирали в резервациях и заповедниках, часть – возили по Империи на кораблях-зоопарках. Но жирной пятиметровой кошки я не встречала даже там. Я вздрогнула, когда ее кудлатая голова повернулась в мою сторону и зевнула. В эту пасть можно было усесться, как в кресло, вот только огромные зубы отбивали всякое желание это делать.
      Тигр двинулся по коридору в нашу сторону, и голосистая процессия кинулась за ним. Тигр на секунду остановился, и все крикуны замолчали как по команде. Блестящий трехметровый хвост нервно дернулся, смахнув на пол одну из стоящих вдоль стены огромных фарфоровых ваз. Повисла тишина, только металось где-то в вышине эхо грохота бьющегося фарфора. Потом лидер процессии медленно подошел к вазе, смиренно собрал все черепки и вместе со своими людьми засеменил прочь. Когда они скрылись за поворотом, девушка оторвалась от заплетания косичек на загривке своего транспортного средства и тихо произнесла:
      – Эту вазу уже не склеить… Хотя это лишь отразило реальное положение вещей. Ваза их рода в Галерее Преданных – символ нашего терпения, но не их поддержки.
      Она съехала с его спины, и тигр сноровисто подставил переднюю лапу, чтобы не дать ей упасть. Девушка ловко приземлилась и подошла к нам.
      – Ты кто?
      Я попыталась выстроить какую-нибудь церемониальную фразу, которые здесь так ценятся, но девушка замотала головой.
      – Нет, стой, сама догадаюсь.
      Она прищурилась.
      – Ну, то, что ты из Империи, из той комиссии, – это самая сложная часть загадки, но мы с ней справились. Что дальше? Не с Иолы, вижу. Дурацкий их загар… Ни татуировок, ни украшений – первый пояс отпадает. Окраины. Второй, третий? Не с ресурсных – иначе была бы вся дохлая от нехватки солнца. Да и кожа от скафандра шелушится… Значит, больше 500 по Шимеру – что у нас там во втором поясе?.. Ну-ка, покажи уши.
      Я, ошарашенная, послушно откинула назад волосы и повернулась к ней в профиль.
      – Не с Фетры, вижу. Видела их уши – у них там атмосфера бушует, акустика – кошмар, вот и ходят все с локаторами, кто коренной. Зато семьсот по Шимеру – дурацкая же система оценки, скажи? Солнце у вас не жесткое, кожа… Дай руку.
      Я на секунду замешкалась, выбирая, какую руку ей подать, словно боялась, что она ее откусит. В конце концов протянула левую, настороженно следя за действиями девушки. Та пробежалась тонкими горячими пальцами по ладони, всмотрелась в рисунок линий, будто хотела нагадать мне что-нибудь, потом ее пальцы сомкнулись на запястье и задержались, высчитывая пульс, потом она закатала рукав моей куртки и бросила взгляд на еле заметную сетку вен. Затем она чиркнула ногтем по моей коже, внимательно глядя мне в глаза. Я моргнула. Девушка расслабленно улыбнулась.
      – Я дура…
      Она сдернула со своих прямых белых волос гронскую брошку и подбросила ее в воздух. Я привычно мотнула головой, ловя ее себе на волосы. Девушка кивнула и рассмеялась.
      – Флора… Могла бы догадаться и раньше.
      До меня не сразу дошло, что грон растет только на нашей планете. Мы его экспортируем, им пользуются как брошью по всей Империи – липкие листья прекрасно смотрятся из-за своих перламутровых вкраплений и к тому же действительно укрепляют волосы. А вот бросаются ими только у нас, потому что практически все носят длинные волосы, а работать, не заколов их гроном, до дикости неудобно. И все равно – скорость, с которой она меня вычислила, поражала. Я вообще не думала, что определить происхождение человека так легко. Черт, да я вообще вряд ли верила, что это возможно. Я скомканно выразила свое восхищение на ломаном «придворном витиеватом». Девушка засмеялась.
      – Позволено ли будет гостье спросить, кто услаждает ее взгляд своим присутствием?
      Девушка рефлекторно оглядела себя, будто ожидала обнаружить на воздушном пастельно-голубом одеянии пятна, прорехи или что-то вроде этого.
      – Мы с котенком… Да так – шатаемся по дворцу, расставляем вещи по местам, что-то вроде.
      Она снова улыбнулась. Потом повернулась к моему проводнику – тот, похоже задремал стоя.
      – Иди, я сама закончу ее экскурсию.
      Проводник хотел было возразить, но тигр мягко и бесшумно скользнул в его сторону, взял зубами за шиворот, поднял и отнес в ближайший зал. Двери закрылись, повисла тишина, в которой разыгравшееся воображение рисовало громкие чавкающие звуки.
      – Пошли.
      Она схватила меня за руку и потащила по коридорам. Я думала, что достаточно изучила дворец, чтобы ориентироваться хотя бы примерно, но запуталась уже через несколько поворотов. Возможно, дело было в том, что мы неслись все быстрее, и я уже не могла понять, где мы находимся.
      Мы нырнули еще в пару темных коридоров и выбежали в абсолютно пустой зал, в котором не хватало одной стены – ее заменяло красное небо и заходящее солнце. К подобным фокусам я уже привыкла, поэтому не удивилась. Удивилась я, когда девушка, не сбавляя скорости, потащила меня к этому «окну». Я крикнула: «Стой», и мы затормозили на самом краю. Вид открывался прекрасный – особенно миниатюрные ступни моей безумной спутницы, наполовину висящие в воздухе на километровой высоте. Девушка бросила на меня непонимающий взгляд.
      – Чего «стой»?
      – Ты собиралась склонить меня к совместному самоубийству?
      Она засмеялась. Мы долго смотрели в глаза друг в другу, будто играли в гляделки. Внезапно проснулся мой соно, я виновато улыбнулась и вынула его из кармана. Девушка бросила на соник насупленный взгляд.
      – Ненавижу эти штуки.
      Я улыбнулась еще более виновато и просмотрела сообщение. Трубили общий сбор, наш корабль отправлялся через полчаса. Соник осыпал меня ворохом топографических сердец и пропел что-то на псевдоиольском – наверное, о любви. Так Микки выражала, что соскучилась, что устала, что не выспалась, что завидует и что ей не терпится оказаться дома. Уходить казалось дико невежливым, да и не хотелось мне тащиться в порт и лететь домой, в лабораторию, к руинам нашего фиаско. Повернувшись к девушке, я вздохнула.
      – Вообще-то я тоже их ненавижу. До смерти.
      Она кивнула.
      – Тогда чего мы ждем?
      И столкнула меня вниз.
 
      – Ну, ты же до смерти хотела избавиться от этой штуки!
      Видимо, это был ответ на мой протяжный, полный отчаяния визг. Он был из тех, что можно записать и продать фильмограферам для озвучки какого-нибудь хоррора. Но записать я ничего не могла – я выронила соно, и он улетел вниз.
      – Поле держит только органику. Удобно, да? Все лишнее – вон.
      Слетевшие с меня туфли отправились вслед за соно. А я почему-то нет. Нас окунуло в пропасть, потом мягко замедлило и подбросило обратно. Теперь мы лежали на воздухе. Жестком и довольно холодном. Я постучала по нему и отбила костяшки. Обернувшись, я увидела тот самый зал, из которого мы выпрыгнули. Нас разделял десяток метров… чего-то. Или наоборот – ничего.
      Не знаю, чего мне стоило не повторить свой боевой клич и не броситься обратно в зал. Я взяла себя в руки и негромко всхлипнула. Девушка, лежавшая на таком же жестком «ничто», повернулась ко мне и заворочалась, устраиваясь поудобнее. Внизу, всего в километре от нас, бушевал кипящий океан. Какая расслабляющая обстановка…
      – У нас такая традиция – пока не посмотришь весь дворец, никуда не уйдешь. Наверное, поэтому к нам редко кто заходит.
      Она улыбнулась, я попробовала ответить тем же, но дрожащие губы ни в какую не хотели слушаться, собираясь лишь в нелепый оскал.
      – Что-то подсказывает мне, что это очень древняя традиция. Ей целых двести биллионов наносекунд.
      Она засмеялась, переворачиваясь на спину и жмурясь от яркого закатного солнца.
      – Что-то вроде, но ты ведь не хочешь улетать сегодня, так? Останься на пансионе – мы гостеприимные, просто гостей нет. Одни независимые эксперты. Будешь гостем?
      – Буду.
      Я сейчас на что угодно соглашусь, лишь бы снова оказаться на чем-то более материальном.
      – Ну и отлично. Все, что в тебе было от независимого эксперта, мы уже утопили. Значит, задержишься на недельку. У меня самой на полный осмотр дворца ушло семь лет, но, думаю, мы сумеем ускорить процесс. А если захочешь – сможем даже замедлить… Да не таращься ты вниз – если так страшно, смотри вверх.
      Вверху было небо. Это было логично, это укладывалось в привычную картину мира, а потому успокаивало. Но до неба было куда больше километра. Меня снова начало мутить, поэтому я задрала голову и уставилась в стену покинутого нами зала – она была близкой, устойчивой, золотистой и внушала доверие. Вот только шея быстро устала, поэтому я опустила голову и уперлась взглядом в свою собеседницу, пытаясь не обращать внимания на то, что она лежит на багровом облаке, напоминавшем слона, сидящего на диете из удавов.
      – Поднимайся. Отдохнули и будет.
      Она ловко подпрыгнула, приземлилась на ноги и, как ни в чем ни бывало, оправила свое короткое одеяние. Мой взгляд снова уткнулся в ее идеальные ножки, попирающие ничто.
      – Вставай. Поле дает стабильную опору, если ты это хотела услышать… Хотя я предпочитаю верить, что нас держат на кончиках пальцев духи ждущих воплощения предков… Так интереснее. И невоплощенным предкам какое-никакое занятие. Ты встаешь?
      Я встала. Мне даже хватило выдержки одернуть костюм. Правда, делать я это старалась осторожно, будто боялась сдернуть себя вниз. Потом я неразумно опустила взгляд… Вы когда-нибудь стояли на воздухе? Нет, понятно, что в невесомости болтался каждый дурак и летал с гравитатором тоже – а вот ходитьпо воздуху вы пробовали? Чтобы чувствовать под ногами прохладную, твердую и даже немного шершавую опору, но видеть, что ее там нет. Я снова подумала, что все это голограмма и подо мной на самом деле пол, но потом вспомнила тягучий прощальный полет моего соника и туфель…
      – Теперь пошли.
      Обрадованная, я повернулась и зашагала к залу, хваля себя за то, что даже не спотыкаюсь от первобытного ужаса.
      – Эй.
      Девушка по-прежнему стояла на месте.
      – Нам в другую сторону.
      – Ты уверена? Нам же нужно осмотреть дворец…
      – Он никуда не уйдет – он обещал. А вода сейчас – самое то. Догоняй.
      Она бросилась вперед, к тонущему в океане солнцу, словно пыталась вытащить его за путающиеся в облаках лучи, не дать уйти на дно… Проклиная все на свете, я бросилась за ней. Пусть у меня не такие красивые ножки, но бегают они быстрее любых других – проверено и задокументировано.
      Примерно через километр мы сравнялись, еще через пару минут я вырвалась на три корпуса. В светлый момент ликования и торжества справедливости я даже плюнула на то, что мы бежим по несуществующей дорожке. Наверное, поэтому я и пропустила тот момент, когда эта дорожка кончилась.
      Мы с визгом рухнули вниз. Весь ужас вернулся ко мне умноженным на плюс бесконечность. Только сейчас я поняла, что она имела в виду под «водичкой» – кипящие волны величиной с хороший домик бушевали как раз под нами. Чтобы отвлечься от всепоглощающего отчаяния, я начала умножать свой скромный вес на ускорение свободного падения при существующей гравитации, чтобы вычислить силу импульса, с которой мы поцелуемся с океанской гладью. Получившаяся цифра выглядела… большой. Страшной… Похожей на «ой, мамочки», и пахла загубленной молодостью с привкусом несбывшихся надежд. Возможно, мне все-таки стоило сбросить пару кило – сейчас собственный вес приобрел определение «критический». От определения тоже пахло гнильцой. Я принялась выбирать волну, в которую мы врежемся, стараясь сохранять невозмутимость, как при выборе особнячка на лето.
      Когда я уже выбрала себе низенькую с голубыми кудряшками, как последний памятник моему слепому доверию, я снова ощутила действие поля. Вот только скорость не уменьшалась. Через пару секунд я поняла, что меняется лишь глиссада – поле подталкивало в спину, все больше обретая плотность и превращаясь в скользкую плавную горку. Вспомнился график определения равновесной цены – на данный момент мы преодолели точку баланса и продолжали дешеветь. Спрос при этом стремительно повышался – мы уже почти горизонтально скользили метрах в ста над бушующими волнами… рынок бушевал, спрос на дешевую добычу рос среди пенистых покупателей, трясущих купюрами барашков и брызг.
      Встряхнув головой, я попыталась успокоиться и прекратить нервно хихикать. Моя спутница снова обогнала меня, и я закричала:
      – Там же кипяток – я сварюсь.
      Как ни странно, она услышала.
      – Ну, тогда бойся воды.
      – Это поможет?
      – Понятия не имею.
      Ее подбросило как на трамплине, на вершине прыжка моя губительница соединила руки над головой, прошила навылет гребень высокой волны и рыбкой вошла в следующую. Вот как раз в тот момент, Фло, я. первый раз почувствовала себя героиней тех историй, что ты мне рассказывал, – той самой маленькой девочкой, что заживо сварила в синтезаторе злая ведьма из хижины на орлиных лапах.
      В тот момент, когда меня должно было швырнуть в лицо ближайшей «наезднице океана», я крепко зажмурилась и сгруппировалась. Главное – не отключиться после удара, а уж там будем надеяться, что сангре учитывал, что его могут полить кипятком. И я смогу регенерировать свое сваренное вкрутую тело за те долгие месяцы, пока меня хватятся, будут искать и вылавливать сачком для планктона… Ничего не произошло.
      Подождав секунд десять, я снова сжалась, но ничего снова произошло. Открыв глаза, я обнаружила, что поле по-прежнему держит меня над водой. Более того – оно снова твердело и превращалось в тонкую корку невидимого льда, отделяющую меня от кипящей воды. Вокруг бушевали волны, но моя невидимая скорлупа не пропускала даже брызг, замерев в какой-то точке, видимо принятой за «уровень моря».
      После пробежки по воздуху, прогулки по воде казались отдохновением. Я уселась на свой «пол», поджав под себя ноги, и любовалась расшибающимися о мою сферу «покупателями». Ухмыльнувшись, я показала им… свое знание техник невербального общения на конкретном примере десемантизированного жеста с четкой негативной коннотацией. На данный момент моя цена была равна нулю, а их спрос – бесконечности, но ни «купить», ни «купать» меня они не имели ни малейшей возможности. Посмотрев на подплывающую ко мне девушку, я задумалась над ее положением на рынке. Получалось, что, нырнув за «уровень моря», она ушла в минус по оси цены. Значит, в момент покупки, она должна была еще доплатить покупателю – ну, к примеру, своей сухостью. Правда, при этом спрос на нее превышал даже мой, стремящийся к бесконечности. Задумавшись над понятием «больше чем бесконечность», я даже пропустила момент, когда девчонка бросила барахтаться в воде и каким-то непонятным образом забралась на мою «льдину».
      Она тщательно выжимала волосы и капала мне на штаны. Ноги она свесила и болтала ими в кипятке, но кожа даже не покраснела. Ее голубой наряд потерял свою воздушность и облепил тело еле заметной дымкой – можно было подумать, что она залезла голышом в ванну с ореничным безе. Хотя ореника не дала бы такой эффект прозрачности… Я убедилась в том, что идеальные у нее не только ноги. И не только это… И с этим та же история… Ну и черт с ним. Зато у меня самые большие… комплексы. М-да.
      Девушка поднялась на ноги, стянула с себя платье, тщательно его выжала и повесила на плечо. Потом заметила мой завистливый взгляд и вздохнула.
      – Я не виновата – меня такой собрали. Должность обязывает. Все пытаюсь хотя бы ожирение заработать, но больше сжигаю на тренировках. А бросить не могу – чем еще здесь развлекаться?
      – В смысле собрали?
      В мозг робко забиралась мысль, что я мило провожу время с андройдом.
      – В смысле генную карту. С упором на «блестючесть» упаковки и «вертючесть» бантика. Лучше б они мне выработку серотонина повысили, а то после заката такая тоска накатывает…
      Значит, мы обе не «от папы с мамой». У сангре тоже выбор хромосом был богатый, 74 человека плюс рецессивные гены в бонус-комплекте… Только чем цветок руководствовался при лепке моей ДНК – черт его знает. Глаза зеленые, чтоб хлорофилл напоминали? Спасибо, что хоть волосы не салатовые и не торчат «раскидистой кроной». В любом случае, я бы предпочла ее сборку… Хотя себя, безусловно, надо любить. Противно, а надо.
      – Если ты у нас задержишься, могу предложить непыльную работенку.
      Я кивнула. Почему нет? Интересно только, что в этом водянистом царстве тропической влажности может быть пыльной работой?
      – Телохранитель принцессы тебе подойдет?
      Надеюсь, я фыркнула достаточно громко. Действительно, почему бы не доверить абсолютно незнакомому необученному химику из лаборатории разведывательного управления предполагаемого противника жизнь будущей Владетельницы Красного Мира. Может, мне еще предложат пост перемешивателя лавы, хранительницы ядра планеты, чакравартина, вращателя колеса Сансары, четвертой Мойры – что тут у вас актуально?
      – Так что?
      – И ты думаешь, онасогласится?
      – Кто «она»? Если ты про тигренка, то он предпочитает мужской пол. Женщины в нем тоже есть, но они не обижаются…
      – Я про принцессу.
      – А что? Я не против.
      Только через несколько секунд до меня доходит, и я вздрагиваю.
      Это. Принцесса. Ки-Саоми.
      А я полная дура.
      – Ну? Будешь моим телохранителем?
      Я сглотнула комок, не решаясь поднять на нее глаза.
      – Да, госпожа.
      Она хихикнула.
      – Зови меня Оми. «Госпожа» – это если только при посторонних. И еще…
      Принцесса присела, взяла меня за подбородок, повернула к себе.
      – А вот принцессой не зови – не люблю. Хорошо?
      – Хорошо, Оми.
      – Вот и хьячи.
      Она перекинула свое мокрое платье на другое плечо и помогла мне встать.
      – Ну что, продолжим осмотр дворца?
      …Позже я долго оправдывалась, что это переутомление, защитный рефлекс, превышенный лимит удивления, сюрпризов, неожиданных открытий и прочего из той же табакерки. Но все-таки телохранитель, начавший карьеру с обморока, – плохой телохранитель. Иными словами – я.
 
      Все Властители Красного Мира либо обладали очень хорошим чувством юмора, либо просто сошли с ума от многовекового совместного заточения в теле пятиметровой механической кошки.
      На следующий день тигр встретил меня у ворот дворца громким «мур-р-р», потом зашелся кашляющим смехом. Оми в черном тренировочном комбезе восседала на его спине.
      – Забирайся, телохранитель.
      Я робко дотронулась до шерсти чудовища – то, что это платиновая проволока, я тоже почерпнула из информатория, перед тем как лечь спать. Роскошная блестящая шкура ответила на прикосновение слабым ударом тока. Очень надеюсь, что это было статическое электричество, а не очередная тонкая шутка самого многомудрого существа во вселенной. Тигр снова глухо захихикал. Кажется, я начинаю понимать, откуда столько безумия в Красном Мире. Рыба гниет с головы… Обе эти головы не внушали доверия как государственные деятели. Хорошо бы еще глянуть на младшего принца, но что-то мне подсказывает, что они с Оми два сапога пара… Брат все-таки.
      Сжав зубы, я покрепче ухватилась за колкую шерсть и залезла на спину тигра. Ки-Саоми ударила зверя ногами по лопаткам и сказала: «Н-н-но-о, родимый». Тигр пустился галопом. Я едва успела схватиться одной рукой за принцессу, другой – за стальную шкуру, но даже это мало спасало меня от тряски и постоянной опасности свалиться с высоты двух собственных ростов и сломать шею.
      «Хранитель лучших умов Красного Мира, Deus Ex Ma-china, его многомудрость советник всех „Ки“ и „Ти“, бог-демон Ци» проскакал по всем коридорам замка, дико скрежеща алмазными когтями по каменным полам, совершил головокружительный прыжок через дерево Раучи, пробежался по балконам восточной стороны, прыгнув сквозь водопад, падавший с Рассветной Веранды, и проявил свою вредность, вымочив нас до нитки. Потом он выскочил на северную сторону, пересек Сад Перерождений, гигантскими прыжками перемахивая через два-три шатра насуцзимы за раз, потом пробежался по стене коридора, сменив и себе и нам вектор гравитации, что вызвало в моей голове небольшой взрыв. Менять искусственную гравитацию на кораблях легко, а вот гравитатор достаточно мощный, чтобы искривить вектор естественной гравитации планеты, – такое я видела впервые. Потом сумасшедшая кошка пробежалась по потолку, доказав мне, что в этих коридорах-ущельях он все-таки где-то есть, затем Ци выбежал к западной стороне, и мне стало дурно – западная сторона выходила на океан. Если эта битая кибермолью кошка захочет повторить нашу вчерашнюю прогулку по воздуху, я не выдержу. Слава ему же, бог-демон не стал меня мучить. Вместо этого он спустился в подземную часть замка, пробежал по Мосту Озарений – тонкой полоске над озером раскаленной лавы, не сдерживаемой никаким полем, – по пути проглотил пару взлетевших с поверхности озера протуберанцев и еще добавил скорости. Влетев в тренажерный зал на полном ходу, он резко остановился, и мы с принцессой полетели через голову, чудом сумев приземлиться на ноги. Метрах этак в семи… Еще в воздухе мы успели заметить его сардоническую ухмылку. Но стоило нам оглянуться – и перед нами был воплощенный Аслан, мудрый и благородный. Он почтенно поклонился, прижав правую лапу к мохнатой груди, и степенно удалился из зала.
      – Может, стоит прикрутить ему на спину седло или паланкин?
      Оми покачала головой.
      – Кошка, даже если в нее запихнуть кибернетический мозг и 192 сознания скучных стариканов, все равно будет гулять сама по себе. Если бы я попыталась, он бы отгрыз мне руки по локоть. Хотя, может быть, стоит попробовать…
      – Нет, Оми. Я не позволю – я же должна беречь все части твоего тела…
      Она усмехнулась.
      – Иногда страшно подумать, что я стану 193-ей скучной душонкой под его шкурой… Хотя про скучную – это я зря. Жизнерадостность культивируют у всех Властителей – генетически заложенная тяга к жизни. Бред, правда? Но без нее пятьсот лет в этой мохнатой консервной банке ты не выдержишь. Если смотреть на мир схематично, дежа вю и привкус вторичности убьют тебя еще в телесном облике…
      Подтверждая собственные слова, она вдруг улыбнулась, подбежала к стойке и бросила мне бокен.
      – Оми, зачем ты меня сюда привела?
      – Ну, ты же еще не видела тренажерный зал, и мост, и озеро – я продолжаю твою экскурсию.
      Тут она права. То, что узенький мост, по которому наша кошка пронесла нас за девять секунд, называется Мостом Озарений, я узнала, только когда Оми об этом сказала. Правда, при этом она пыталась не проиграть наше бешеное родео, поэтому я услышала что-то вроде «это-о-о-о мо-о-о-ост о-о-оза-а-а-аре-е-ени-и-ий а-а-а-а чё-о-о-орт». Покрутив отполированную деревянную палку в руках, я заметила, что до сих пор сжимаю в кулаке клок платиновой шерсти – похоже, так тигр поплатился за свою шутку. Оми подошла, покручивая вторым бокеном.
      – У меня таких много – сохрани, а потом сплетешь что-нибудь. Получаются неплохие вещички. Одно время даже думала остричь его на экспорт. Как думаешь, имперская комиссия даст добро?
      Она улыбнулась и отсалютовала мне бокеном. Я убрала памятный клок в карман куртки, потом откинула ее в сторону и раскрутила бокен, привыкая к балансу. Пусть ты и принцесса, но мне придется доказать тебе, что ты не зря взяла меня на эту работу. Как говорят у нас, «не родись красивой, а родись боеспособной». А раз кто из нас красивее, мы не спорим, значит…
 
      Фло, ты хорошо учил меня, ты сделал все, что мог, чтобы я была гибкой и быстрой, чтобы я владела всеми видами оружия, на какие бы мне ни пришлось наткнуться, – и также знала, как от них защищаться. Ты нещадно гонял меня, ты хвалил меня и радовался результатам. Так вот, Фло, ты старый дурак. Ты взял дурной материал. Нужно тебе было вырастить еще один цветок…
      Она не дала достать себя ни разу – перетекала с места на место так, что мне казалось, будто я пытаюсь ударить морскую волну. Сама принцесса нанесла всего лишь один удар – точный и молниеносный. Ядаже не заметила, что уже убита. После этого она отбросила бокен и похвалила меня. Восхитилась. Сказала, что я даже умудрилась загнать ее. Черт, Фло, я не знала, что людям может быть так плохо. Яувяла, как будто простояла неделю в промозглой тени. До сухой коры, Фло, до ломких листьев и слабых черенков. Я никчемный куст.
      И еще, ты знаешь, Фло, я больше никогда не буду смеяться над всякими там королями и принцами. Я думала, что все они – просто сборище вычурных ортодоксов, никчемных и ни на что не способных. Что они только и делают, что слоняются по своим резиденциям, пьют коктейли и фальшиво смеются на своих светских раутах – с такими же пустоголовыми бездельниками, как и они сами. В «кругу своих»… Но я больше не буду смеяться. И вовсе не потому, что она была так мила со мной, или потому, что победила меня или что там еще… Нет, просто в какой-то момент я увидела, что это такое – голубая кровь.
      Это уже не совсем люди. Ее отличия не в действиях, не в словах или жестах – они где-то глубже, тщательно скрыты, их можно заметить только по редкому мельканию в паузах между фразами, в ее синих глазах за мгновение до того, как она моргнет. Стоит заметить эти редкие вспышки, присмотреться к ним, и ты увидишь, что принцесса Ки-Саоми, ее идеальное, выточенное генетиками тело, ее теплая улыбка, ее взвешенные до последнего моля фразы – все это лишь стража на дверях в другой мир. В мир настоящей Оми.
 
      Тайный – это воин, который знает максимум, притом что о нем знают минимум – то, что он существует. Но ни враг, ни друг не знает, кто из всего рода был выбран на роль Тайного. Мужчина, женщина, старик, болтливый или молчаливый, работящий или ленивый, малознакомый или близкий тебе. Тайный не обнаружит себя, пока не начнет действовать.
      Я все еще помню слова, Фло. Все твои слова. Но их больше не хватает, чтобы объяснить маленькой Ванде весь мир. Их хватает только на то, чтобы шептать перед сном вместо молитв. Но почему-то они больше не дают ответы на мои вопросы. Наверное, мне нужны новые слова, Фло, – возможно, они бы помогли. Но новых слов не будет, потому что тебя больше нет. Поэтому я продолжаю без конца перебирать вышелушенные четки твоих наставлений, отслуживших свой срок, – в тщетной надежде, что старые ответы подойдут к новым вопросам…
      Это произошло уже на следующий день…
 
      Я получила письмо. Ответ на свою объяснительную, где сообщала, что беру бессрочный отпуск за свой счет. Где я сообщала причину. Где сказала, что стала телохранителем принцессы.
      Скажу честно, Фло, – я никогда не придавала значения тому, что наша лаборатория отошла «под крыло» Фениксу. И то, что я младший лейтенант разведывательного управления, – никогда это ни черта не значило ни для меня, ни для них. Они просто не могли включить нас в штат без присвоения звания. Я продолжала делать свою работу, что устраивало обе стороны – до этого момента.
      Письмо было подписано полковником, о котором я до этого слышала не больше, чем он обо мне. Дурацкий разговор двух абсолютно незнакомых людей. В письме он соблаговолил лишь поздравить меня с новым назначением на пост телохранителя, понес околесицу насчет оказанной мне чести и прочее. В конце письма стояло назначенное время и код канала. Мне пришлось долго возиться с защитой, дискретной связью и прочей чушью, создававшей иллюзию интимного разговора. В конце концов они закончили очистку и стабилизацию канала, и можно было почти с полной уверенностью утверждать, что Красные не сумеют прослушать разговор. Честно говоря, я никак не могла понять – ради чего вся эта шумиха.
      Полковник объяснил. В нескольких четких фразах он сумел выразить и поздравление с назначением – на этот раз устно, – и посетовать на напряженную ситуацию между Империей и Красным Миром, и объяснить, как именно предписывается вести себя сотруднику Феникса, то есть мне, в сложившихся обстоятельствах, и напомнить, какие меры по отношению к этому сотруднику будет вынуждено принять управление, если он, сотрудник, вышеизложенные предписания не выполнит… «Создание прецедента», «угроза безопасности», «депортация», «трибунал». После моего скомканного «Да, милорд. Слушаюсь, милорд» он пожелал мне удачи и отключился.
 
      …Не знаю, наверное, зря я напилась тогда. Просто стало до жути тошно. А я-то дура расслабилась, решила, что раз теперь рядом со мной прекрасная принцесса и мудрый Аслан, со мной больше не случится ничего дурного. Что я наконец-то могу чувствовать себя спокойно. Не тут-то было.
      Мне семнадцать, Фло. Я успела стать неплохим химиком, но только моя мутация позволила мне проводить синтез точнее и заранее предсказывать результат – любой выпускник Рэздона даст мне сто очков вперед по теории. Я недоучка.
      Ты обучал меня быть Тайной, но даже если бы ты закончил мое обучение, даже если бы я не оказалось дурной ученицей – кто такой Тайный вне Флоры? Никто. На нашей планете нас спасала тайна личности и то, что мы знали каждую травинку нашего возможного поля боя. Все, что можно было использовать против врага – особенности ландшафта, свойства растений, – все, что знали мы и не знали они. Но когда «заморские демоны все-таки явились», это не помогло. И я до сих пор задаю себе этот вопрос – почему? Почему я не успела?..
      Если я не справилась там, где знала все, что я могу в Империи, где провела четыре года, и тем более – на Ци-Шиме, где я всего десять дней. Кто я здесь, Фло? Какой из меня, к черту, шпион?
 
      Он поднял все эти бумажки – черта с два я думала, что все так обернется, когда их подписывала. Он был свято уверен, что новая информация о принцессе, о внутренних делах Красного Мира, об их технологии – обо всем, что я только смогу узнать, – все это пойдет на пользу нашим взаимоотношениям. Крепкому миру. Обоюдовыгодному сотрудничеству. Обоюдовогнутому Гну и Взаимовыгнутому Ци. Всем-всем-всем. Черт…
      Если я откажусь – обвинение в дезертирстве, угроза безопасности, депортация, трибунал, от, до, без права… Если я фальсифицирую или утаю данные – перекрестная проверка, обвинение, депортация, лишение звания, трибунал. Если я попытаюсь переметнуться – в розыск, военный преступник, требование выдачи, депортация, допрос первой степени, если выживу – трибунал. Если я попадусь – удаление имени из реестра, отрицание причастности Феникса, обвинение в подстрекательстве, государственный преступник, требование выдачи, депортация, верховный суд.
      Если мне всего этого мало, то я должна учесть, что при срыве моего задания я так же ставлю под удар всех членов нашей комиссии, находившихся со мной на Ци-Шиме. И их так же может ожидать обвинения, лишения звания, допрос, трибунал. От, до, без права…
      Я ведь не могла допустить, чтобы голова у Микки болела еще чаще…
 
      Вот так, Фло. Они предложили мне шпионить за первым человеком, который отнесся ко мне тепло. Просто так, без причины. Они предложили воспользоваться доверием, которое я незаслуженно получила. Предложили вручить им ключи от тихого, таинственного мира, который хотел только одного – чтобы его оставили в покое. Но «заморские демоны все-таки явились».
      Меньше всего я хотела быть первой из этих демонов. Но…
      «Да, милорд. Слушаюсь, милорд».
 
      – Сильветти, второй церемониальный. Три минуты.
      Выключив планшетку, я подбежала к шкафу и торопливо напялила форму. Разумнее было бы носить ее постоянно, чтобы не бегать как ужаленная каждый раз, когда тебя вызывают, но я никак не привыкну к их одежде – полное ощущение, что запуталась в занавеске.
      А телохранитель принцессы в имперском комбезе… Это было бы забавно.
      – Расческу.
      Тумбочка вложила жучка мне в руку, и я прилепила его себе на макушку. Паучьи лапки аккуратно распутывали волосы и укладывали их в подобие прически. Не успею.
      – Хвост.
      Расческа послушно съехала вниз, собрала волосы и замерла в нерешительности.
      – Цвет?
      Так, телохранители носят черное… Еще позволяется серый в сочетании с… К черту.
      – Черный.
      Расческа перевязала волосы черной лентой и отцепилась. Так, мечи на пояс, бластер… Заряда маловато… Так, Ванда, милая девочка, ты заигралась. Ты что, и впрямь думаешь, что на принцессу кто-то посмеет напасть? И если посмеет, ее игрушечный телохранитель в твоем наивном личике сыграет решающую роль? С нападением разберутся и без тебя, лучше думай о наилучшем выполнении своей настоящей роли – живой статуи слева от трона…
      Покрутив свою голограмму по оси, я убедилась, что статуя получилась вполне приличная, и выбежала из комнаты. Второй церемониальный – это сюда. Или сюда? Черт, принцесса, если тебе нужен был шут – назвала бы все своими именами. Какой из меня телохранитель августейшей особы, если я путаюсь в коридорах дворца и никак не могу разобраться в ваших обычаях?
      Когда я вошла, принцесса сидела в кресле и читала книгу. Похоже, она находила какое-то странное удовольствие в этом медленном чтении с пожелтевшей от времени бумаги.
      – Опоздала.
      Я подумала, не выдернуть ли этот короткий меч и не выразить ли желание смыть позор своей кровью. Принцесса произнесла, не поднимая глаз от книги:
      – Ковер мне перепачкаешь.
      Торопливо заняв свое место слева от кресла, я положила ладонь на рукоять меча и попыталась придать лицу каменное выражение.
      – Поздравляю.
      Вздрогнув, я начала выплетать в голове формулу уточняющего вопроса. Пока я расставляла все «нижайше» и выбирала между «презренной слугой» и «скудоумной рабой», Ки-Саоми уточнила:
      – Одному из твоих родичей повезло отдать жизнь за своего господина? Лента черная, мечи сдвинуты к животу…
      Наспех раздвинув мечи, я сорвала ленту и распустила волосы. На сорвавшееся с языка «никак нет, госпожа», Ки-Саоми только рассмеялась. Она отложила книгу и повернулась к Ци, валявшемуся на своей золотой подстилке.
      – Они пересмотрели таможенные соглашения?
      Тигр поднял кудлатую голову.
      – Нет.
      Принцесса вздохнула и встала с кресла.
      – Тогда давай сюда стол.
      Через секунду боковая дверь распахнулась, и в комнату влетел стол. Он приземлился прямо перед принцессой. Ее кресло поднялось в воздух и унеслось в ту же боковую дверь. Звероподобный робот управлял всеми перемещениями, не поднимая головы. Ки-Саоми пересела на пол и обернулась ко мне.
      – Садись, Ванда… Нет, справа.
      Глаза у нее чуть заметно поблескивали, а значит, она уже погрузилась в чтение утренних сводок. До сих пор не понимаю, зачем так мучить себя этими вживленными передатчиками, если можно нормально читать все с голографера… Я попыталась поудобнее расположиться на полу, потом взяла свою чашку и с удивлением обнаружила в ней нуар. Раньше принцесса никогда не давала спуску моим «имперским замашкам», поэтому сидели мы всегда на полу и пили этот их кошмарный чай. На радостях я сделала сразу большой глоток и обожгла горло – температуру оставили свою, ци-шиманскую… У них тут все, что не кипяток, вообще пить не будут…
      – Ванда, не тушуйся с ним, ясно? Расслабленность и уверенность.
      Я постаралась кивнуть как можно увереннее. И расслабленнее. Наверное, это бы далось мне легче, если бы я хоть немного понимала, что происходит. С кем «с ним»? Кто мог явиться на поклон с утра пораньше? Два торговых нарушения Натхеллы? Мимо. Очередной эксцесс на границе с Империей исчерпан, да и не посылаем мы послов в Красный Мир… Кто? Возможно, просто локальная рутина – наместник Итайуту посещает столицу… Только почему сейчас? Ни на Итайуту, ни на остальных подконтрольных планетах ничего особенного не происходило. Неужели я что-то упустила? Оставалось только кусать губы и жалеть, что вовремя не согласилась имплантировать терминал – сейчас было бы очень кстати пересмотреть сводки.
      – Седьмой сегмент Шиторского Веера, оруно Ривельо.
      Веер? Таможенные соглашения? Мне по-прежнему это ни о чем не говорило. Зато другое я уловила – посол уже подходил к нашему столу, а принцесса до сих пор не отключилась от сети. Две секунды, три…
      – Госпожа Саоми, позвольте приветствовать вас от лица наших мирных земель. Благодарю вас за открытые двери.
      Принцесса отключила терминал и теперь смотрела на посла снизу вверх. Она улыбалась тепло и радушно. Она даже не подумала встать.
      – Приветствую тебя, Ривельо. Утро пусто без подобных тебе. Кто еще раскрасит мои секунды так, что я различу их даже через десяток лет.
      Она не сказала «без тебя», она сказала «без подобных тебе». А последняя фраза… Да, она повторилась – то же самое она говорила и прошлому послу Веера. Интересно, сколько еще подобных пощечин она раздаст и чем Шиторский Веер заслужил подобное.
      – Позволь представить тебе мою чаевницу, Ванду Сильветти…
      Когда это я стала ее официальной чаевницей? Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы скрыть удивление, встать и согнуться в поклоне. Ривельо ловко поймал мою ладонь и прижался губами к мизинцу. Он чуть не плакал – он должен был по традиции целовать полы одежды принцессы, но она так и не встала.
      Взгляд посла упал на мою чашку, и его брови на секунду взлетели вверх. Теперь мне стало ясно, почему принцесса приказала подать мне нуар, – напиток вкупе с нетипичной фамилией… В общем, она ясно давала понять, что ее новая чаевница из Империи. Заставить посла Веера раскланиваться с имперской безродной… Посол пытался сохранить лицо.
      – Позвольте преподнести вам то, что ваше по праву.
      Ривельо вымученно улыбнулся и достал из-за спины шкатулку. Иссиня-черную – она не блестела драгоценностями, не сверкала и вообще была лишена всяческих дешевых изысков – она словно впитывала в себя свет, из-за чего казалось, что посол держит в руках кусочек тьмы…
      Я сглотнула комок – Веер отдавал Красному Миру огромный кусок космоса. Как минимум одна звездная система отошла к Красным – одна из трех пограничных. Там были только наполовину выработанные ресурсные планеты, но все же… Теперь Оми обязана встать, чтобы принять шкатулку, – и посол успеет дотянуться до ее пояса… Но она не встала. Она просто коснулась мизинцем указательного пальца, и я повиновалась.
      – Милорд Ривельо, ваша щедрость скрепляет историю.
      Он побледнел, но передал мне шкатулку.
      – Не смею больше беспокоить вас.
      Принцесса коснулась стола большим пальцем. Я на секунду увела руку за спину и сосредоточилась, потом с улыбкой протянула Ривельо благоухающий автолик. По его лицу было видно, что с большей радостью он бы сейчас принял от меня бокал с ядом. Цветок он все-таки взял и, улыбаясь из последних сил, скрылся за дверью. Мне показалось, что он рухнет в обморок, как только скроется с наших глаз.
      Автолик был цветком Иолы, столицы Империи. Я очень надеялась, что не переборщила. Похоже, новый Держатель Веера «предложил принцессе холодный чай». Нужно будет просмотреть их обновленную доктрину – вероятно, именно в ней кроется разгадка расположения Ки-Саоми…
      Она подняла на меня глаза и улыбнулась.
      – Ну и физиономия у тебя. Поставь ты эту дурацкую шкатулку!
      Черт, и как такие становятся принцессами? Или, скорее, – как принцессы становятся такими? Казалось, только что была такой холодной, сосредоточенной, а через секунду она чуть меняет позу и снова становится малолетним ангелочком. Самое страшное – что она не притворяется и не играет ни в том, ни в другом случае. Она такая и есть – и это до сих пор пугает меня до дрожи в коленках.
      – Пошли. Остальным займется тигренок…
      Мы вышли из второго церемониального зала, долго шли по узким и невероятно высоким коридорам дворца до ее апартаментов, там она присела на пол перед своей «музыкальной шкатулкой» и включила какую-то старинную песенку. Я присела на кровать.
      – Что звучит?
      На этот случай я заранее готовила фразы.
      – Скудоумная раба склоняет голову перед великой…
      Принцесса оборвала меня резким взмахом руки. Я сжалась под ее взглядом. Когда она так смотрела, моя рука сама тянулась к рукояти правого меча. Хотелось раствориться вместе со своим скудоумием…
      – Это Турангалила симфония… Чему вас вообще там учат в Империи?
      Я опустила глаза, пытаясь придумать хоть какой-то ответ. Так ничего и не вышло. Когда я рискнула снова на нее посмотреть, Ки-Саоми уже улыбалась.
      – А с автоликом – это ты в самую точку… Я тоже хочу цветочек.
      Она скорчила капризную рожицу, вот только глаза у нее так и остались серьезными. Я торопливо кивнула. Оми потянулась к пустой вазе, потом набрала команду на синтезаторе и наполнила хрупкую посудину тягучей темной жижей. Смотрела она на меня по-прежнему очень внимательно, и я поняла, что играть не стоит. Я опустила палец в вазу и выпустила пару тонких корней. Состав смеси был простеньким, только повышенное содержание магния сбивало с толку. В конце концов я поняла, какому цветку такая среда полезна. Чуть согнула ладонь, синтезируя ткани стебля, потом поставила вазу на стол, и второй рукой принялась за бутон – у амурмортов много лепестков и сложное плетение листьев, поэтому пришлось опустить пару корней в вазу и черпать оттуда материал, чтобы не нарушить собственный баланс минералов. Принцесса смотрела на белые нити моих корней, как ребенок на руки фокусника, – напряженность из ее взгляда ушла. Я закончила и опустила цветок в вазу. Пара глотков чая смягчили сухость в горле – амурморты лепить гораздо сложнее простеньких автоликов или тюльпанов, зато теперь Ки-Саоми вся сияла.
      – Хьячи Спасибо.
      Я улыбнулась – она обставила все так, будто это и не проверка на вшивость, а так… забавы подружек-тинейджеров. Да, я всего лишь призналась, что я мутант, а она – что прекрасно об этом знала. Все довольны… Даже я, черт возьми, – я ведь улыбаюсь.
 
      Вечером я пришла к Раучи. Дерево было все таким же сухим и древним. Я поклонилась ему и села на пол, поджав под себя ноги. В последнее время я часто приходила к нему – под его раскидистыми ветвями мне становилось немного лучше. Я надолго замирала в объятиях его тени, это позволяло мне немного забыться и не думать ни о чем. Когда рядом старший – тебе больше не нужно решать.
      Только один раз я решилась протянуть к нему свой корень, коснуться узловатой сухой коры, провести по многовековым листьям, которые он не сбрасывал с того самого дня, когда первый человек встал на землю Ци-Шимы. Но я так и не осмелилась врасти, Фло. Не решилась заговорить с ним. Наверное, мне было страшно – что он мог сказать такой, как я? Умеют ли деревья плевать в лицо?
 
      Три дня назад я отправила полковнику свой последний, семьдесят четвертый отчет. Два с половиной месяца я вымучивала эти ежедневные рапорты, бесконечно взвешивая каждое слово. Где-то врала, где-то умалчивала, где-то писала правду, пытаясь не предать ни «своих» де-юре, ни «своих» де-факто. Но в какой-то момент я сломалась. Не было никаких размышлений, взвешиваний и вычисление последствий, никаких хождений взад-вперед и попыток понять. Я просто не смогла его написать. До смерти устала от всего этого. Было пусто и как-то легко, словно все наконец решилось и я увидела свою дорогу из желтого кирпича. Осталось только идти вперед по этим кирпичикам: обвинение, дезертирство, депортация, трибунал… От, до, без права… Но ведь когда-нибудь это все равно кончится.
      Феникс не отвечал. Ни по официальным каналам, ни по внутренним. Глухое молчание. Развязки нужно ждать со дня на день. Я и ждала – почти с нетерпением. Чертовски соскучилась по определенности.
      Я отправилась к Рассветной Веранде. Оставшиеся до восхода пять часов я решила провести там. Присев на залитый водой пол, я уставилась в темное небо. Звезд не было.
      Последнее время я стала мерзнуть. То и дело вздрагивать от холода. На горячей Ци-Шиме, во дворце, где нет сквозняков, на веранде, защищенной от ветра. Мои скрещенные ноги омывал кипяток, я ежилась от холода.
      Спустя час, а может, больше, я услышала ее шаги за спиной. Она не пряталась, медленно шлепала по воде к краю. Потом легла в воду, свесив голову вниз, будто пытаясь разглядеть дно этого семисотметрового бокала с темнотой.
      Оми поднялась, аккуратно отжала вымокший топ и присела рядом, так же внимательно вглядываясь в непроницаемую тьму. Она достала из кармана мундштук, включила и затянулась. Выпустила тяжелый золотистый дым, и он, словно облако пыльцы, полетел вперед, пока не коснулся воды и не растворился в ней без следа. Принцесса передала мундштук мне. Я так и не сообразила, как они уменьшили кальян до палочки размером с палец, – не то это миниатюрный синтезатор смеси, не то дело в микротелепортах, перебрасывающих дым откуда-нибудь еще, как обычно перебрасывают данные, пучки электронов или фотонов. Не знаю…
      Дым был тяжелым и сильно сушил горло, и все же я сделала три глубоких затяжки, прежде чем вернуть Оми мундштук. Она отмахнулась и достала из кармана еще один.
      – Не думала, что ты отправишься ночью на Рассветную Веранду.
      Что поделаешь, Оми? У вас есть места для встречи нового дня, места для размышлений, для расслабленного отдохновения, для проникновенного созерцания, есть мосты озарений и галереи возвышенных воспоминаний, есть сады для поминания предков, есть высокие синие башни вдохновленного творчества, есть темные сырые казематы для закалки духа и разговоров с собой. Есть вознесенные в небо поляны для переполнения бесконечностью космоса и ледяные стены для напоминания о неизбежном – то, что было кипящей волной, когда-нибудь станет вечным льдом, который не тает даже над озером лавы. У вас есть вулканы для прощания с ушедшими есть дорожки твердого воздуха для избавления от лишних мыслей… Но у вас нет Балкона Предателей, Флигеля Лжецов Беседки Злоупотребивших Гостеприимством. Нет Залы Никчемных Самокопаний. Поэтому я здесь – жду рассвет, который наступит нескоро.
      – Вы зря прекратили посылать рапорты, майор Сильветти… Не думаю, что они бы правильно это поняли.
      Я вздрогнула. Глупо было верить, что Ци не сможет перехватить связь. Глупо верить, что принцесса не просчитала все дальнейшие действия Феникса, как только решила нанять меня на работу. Глупо, но я верила.
      – Плевать.
      Из меня и впрямь получился никчемный шпион – даже хуже чем хранительница рода или телохранитель принцессы. Наверное, чаевница, которая на дух не переносит чай, – самое удачное мое амплуа.
      – Мы решили дать вам время подумать, майор. Эти три дня рапорты за вас отправлял Ци.
      Я усмехнулась. Сделала очередную затяжку, потом наклонилась к самой воде и выдохнула дым. Он поплыл над ней густым туманом, устремляясь к краю, и, влекомый потоком, сорвался вниз вместе с ним.
      – Как вам будет угодно, принцесса.
      – Я же просила…
      – А зачем ты швыряешься в меня этим нелепым «майором»? Думаешь, мне…
      – Чтобы ты не забывала, кто ты.
      – Тогда зови меня Вандой.
      Подул прохладный ветер, неизвестно как прорвавшийся через поле.
      – Зачем тебе все это было нужно, Оми? Ты ведь и взяла меня сюда, чтобы Феникс получил эти отчеты. Сколько в них моего вранья – сколько вашего?
      – Как грубо… Если думаешь, что нам с тигренком больше нечем заняться, кроме как разыгрывать спектакли перед собственными шпиками и кормить дезой огненных птичек… Вот же чушь.
      – Тогда зачем это? Зачем вам утечка информации?
      Она рассмеялась.
      – Да какой информации – сколько раз в день я мою руки? Что надеваю к бирюзовым туфлям? Кто подбирает по дворцу шерсть нашей старой кошки? Что? Нам не жалко, а Фениксу так спокойнее. А чем спокойнее птички, тем спокойнее нам. Мысль о том, что их шпион свободно разгуливает по цитадели врага, греет им душу, а теплые они не так опасны.
      – Думаешь, они долго будут кормиться моей чепухой? Пока они не принуждали меня к рискованным вылазкам, но их терпение может закончиться.
      – И что? Ванда, не думай, что за твоей спиной мы проводим заседания какого-нибудь Серого Совета, плетем паутину интриг, закусив язык, рисуем планы вторжения, запивая тягучую ненависть кровью имперских младенцев. Все два грамма наших Страшных Секретов спрятаны где-то на кончике кошачьего хвоста – и я знаю о них не больше, чем ты. Я и не стремлюсь дергать тигра за хвост, мне это не интересно.
      Оми легла на спину, положив голову мне на колени. Белые волосы свесились в воду, и поток играл ими, словно колышущимися на ветру колосками. Она повернула голову, выдыхая в сторону очередное облако золотой пыльцы, потом заворочалась, пуская круги по бегущей воде. Ее ровное дыхание щекотало мне живот.
      – Ванда, не думай, что я позвала тебя сюда только для того, чтобы дать Фениксу поклевать успокоительного.
      Я попыталась выпустить кольцо, но ничего не вышло – дым выплыл изо рта расплывающимся ворохом грязного белья. Сколько всего ты не сказала мне, Оми? Сколько мы обе не говорили друг другу?
      – Ты думала, что будет с твоей планетой, если мутация обнаружится?
      Я пожала плечами.
      – Феникс давно в курсе. Но только высшие чины знают, что это правда. Остальные слышали об этом на уровне неподтвержденных слухов. Они не верят. Разведка не допустит утечки информации, но если кто-то решит улететь с Флоры, пройдет генный анализ, делу дадут ход раньше, чем это заметит Феникс… Если информация дойдет до открытых источников, а официальное опровержение запоздает или не даст результатов… Толпа не любит мутантов, благородные граждане Империи не захотят иметь под боком планету непонятных существ, способных убить их прикосновением белого корешка. И им плевать, что человек и без всяких мутаций способен на то же самое, их испугает то, что их убьют не «нормально» – металлом, плазмой, сверхгравитацией, а так «ужасно» – коснувшись какой-то непонятной дрянью, вырастающей прямо из тела. Геноцид, митинги, открытые письма Совету… Гадко будет.
      – Если я предложу протекторат, ты сможешь договориться с остальными?
      – Им плевать – что они будут в составе Империи, что примкнут к Красному Миру. У нас люди не рвутся к звездам и не интересуются тем, что происходит не на Флоре.
      – Так ты сможешь?
      – Да. Зачем тебе это, Оми?
      – Ты прекрасно показала, что дети сангре – отличные ребята. Почему не принять в семью целую планету отличных ребят?
      – Хочешь пополнить оранжерею?
      – Ванда, чем я дала тебе повод?..
      Я замолчала. Нечаянно дохнула дымом ей в лицо, и принцесса зажмурилась.
      – Ты дашь протекторат Флоре?
      – Как только появится возможность – да. До коронации еще восемь лет – вряд ли что-то получится сделать раньше.
      Она затянулась последний раз и выбросила мундштук вниз.
      – Все лишнее – вон…
      Я всматривалась в темноту. До боли. Притворно пытаясь что-то разглядеть. Или наоборот – изо всех сил стараясь не видеть чего-то.
      – Оми, если бы я не бросила писать рапорты, ты бы так ни черта бы мне и не рассказала? Я два с половиной месяца схожу с ума…
      Она села, обернулась ко мне, потом придвинулась вплотную. Я смотрела на миниатюрные волны, натыкающиеся на ее тонкие пальцы. Ее лицо было совсем близко.
      – Прости… Вот за это – прости.
      Я всхлипнула.
      – Ты…
      Она молчала, а меня трясло все больше. Сорвалась. От простенькой мысли сорвалась – что больше не надо врать. Что нет никакого Балкона Предателей, не было никогда, и меня там не будет. Я так и твердила это про себя: «Не дождетесь меня там», раскачивалась взад-вперед, как мелкий маятник…
      – Простишь?
      Куда я денусь? Пальцы дрожали, мундштук упал в воду и его поволокло к краю. Я губы кусала – все пыталась сдержаться, но знаешь, Фло, ничего не вышло. Захлестнуло и поволокло к краю… В общем, не буду врать, что решилась, – черта с два я решилась. Просто как-то качнуло меня вперед… Думала, она выскользнет, но она только отшатнулась немного, задержала дыхание. И глаза… словно витражи разбились – перестали в них мелькать эти кадры следующих секунд. Наверное, единственное мгновение во всей ее жизни, когда она растерялась, упала в «здесь и сейчас». И я попыталась снова – не спрашивай, как мне хватило наглости. Просто сделала и все. Она не шелохнулась. Секунда, две, три… они лопались прямо на языке. А потом она ответила. Робко, поначалу – робко. Я нашла в воде ее ладонь, сжала, будто боялась потерять ее в темноте.
      Все вышло так скомканно, сорванная одежда, поцелуи, лопающиеся, как хрустальные вазы, звонко и влажно. Помню мелкие волны, разбегающиеся от пальцев. Помню, как вдруг перестала дрожать, считала ожоги от ее губ на своих плечах. И когда вспоминаю сейчас – кожа вспыхивает снова, словно на плечи падают мягкие угольки.
      Знаешь, каково это, когда вся ты – только кончик языка и горячие подушечки пальцев, но на них можно удержать весь мир, одним нежным касанием, как подтолкнуть в небо воздушный шарик или отпустить птиц – они срываются с кончиков пальцев сотнями, каждое мгновение, а ты слышишь шепот их крыльев…
      Я выпустила корни прямо в ее ладонь, опрокинула ее, потянулась под кожей, пробираясь все дальше и дальше, пока не услышала, как бьется ее сердце – так явно, будто оно билось в моей груди. Чувствовать, как пульсирует ее кровь, как напрягаются мышцы, от тех волн, что ты пускаешь по ее телу, – каково это, Фло, ты знаешь? А потом… словно вода рывком затопляет веранду, поднимается все выше – живот, потом грудь и вот уже обжигает шею и мочки ушей, потом вспыхивают щеки, и ты никак не можешь надышаться, понимая, что через мгновенье эта волна захлестнет тебя с головой.
      Наверное, Фло, я пропала, когда впервые посмотрела в эти глаза. Весь океан Ци-Шимы – он там. Поэтому всегда чуточку страшно – смотреться в этот ультрамарин. Вся бесконечная вселенная выглядит фальшивой абстракцией, ярмарочной мишурой по сравнению с ними, с настоящей бесконечностью. Становится не по себе и хочется поскорее забраться в скафандр, а лучше взять парусник и нырнуть туда, в эти глаза, ведь там не меньше сотни галактик, мириады миров, главное – набраться терпения и долететь до них. Там живут люди, за тонкой блестящей пленкой, за занавесом радужки, за отражением твоего собственного испуганного лица – они там. Миллиарды похожих и непохожих на нас, но все они неизменно прекрасны и мудры, и в это тоже безоговорочно веришь, смотришь в ее глаза, дрожишь на пороге синей бесконечности, плачешь, да, похоже, плачешь… И это почему-то хорошо. Главное зажмуриться посильнее и прижаться к ее плечу.
 
      Кажется, я наконец доплела тот венок, Наставник. Четыре года. Такой огромный, что его можно надеть на солнце. И, пожалуй, я не буду начинать новый.
 
       > Resume playback from the last scene
 
      Яхту повел Эммади. Аарх так и не пришел в сознание, поэтому мы просто перенесли его на корабль и уложили в одной из кают.
      Мы с Вандой уселись за деактивированные до поры до времени боевые пульты рубки, я бестолково покрутил отключенный рычажок наводки, потом активировал свой пульт, подключился к левому пульсару и стал выстраивать траектории выстрела. Взял на «мушку» удаляющуюся Итту и сказал: «Кх-х-х».
      Пульсары, правда, стреляют бесшумно, но меня все это до дикости раздражало. Куда делась вся романтика? Кораблики идеальной геометрической формы, цивилизованные и скучные пираты, «паруса» из силовых полей, ветер, который нельзя почувствовать, пушки, которые стреляют бесшумно, мечи, которые тушат звезды, – для меня и моего сказочного происхождения все это было перчаткой в лицо… Дуэлей тут, кстати, тоже нет. Совсем люди красиво жить разучились.
      Ванда коснулась моего плеча, мотнула головой в сторону кают-компании. Я встал и поплелся за ней.
      – Что будешь пить, Тим?
      Она уже стояла за стойкой и разглядывала пульт синтезатора. Я постучал по столу, и из прозрачной столешницы выплавился тонкий бокал.
      – Есть что-нибудь новое твоего сочинения?
      – Есть. Можешь попробовать Тим-7, он…
      Ванда осеклась, увидев мою ехидную улыбку.
      – Значит, Тим-7… У Рами музой была Лия, а у тебя, значит…
      Она усмехнулась.
      – Просто когда я думаю о тебе, мне постоянно хочется напиться – вот и все…
      Я «понимающе» закивал, так и не стерев ухмылку с лица.
      – Конечно-конечно…
      Она тяжело вздохнула, топнула ножкой рядом с моим столиком, и одно из кресел с разгона ткнулось ей под колени. Пока она пыталась устроиться поудобнее, столик наполнял мой бокал Тимом Седьмым. Напиток проходил по прозрачной ножке стола, растекался красивой лужей внутри столешницы, а потом бил ключом сквозь образовавшееся в дне бокала отверстие. Когда фонтан угомонился, я поднял бокал и провозгласил:
      – За нелогичные поступки!
      Ванда в конце концов устроилась в кресле полулежа, закинув ноги на подлокотник, – чтобы с ней чокнуться, мне пришлось сесть ближе.
      – Итак, есть ли у позднорожденного шанс вызвать у тебя что-нибудь еще, кроме желания напиться?
      Ванда петляла взглядом по цветастой картине на стене.
      – Есть. Стойкое отвращение подойдет?
      Я покорно кивнул.
      – Для начала – почему нет? Многие начинали с меньшего.
      Она так и не улыбнулась.
      – Тебя не волнует, что мы понятия не имеем, куда летим? Нет, хуже – мы вполне отдаем себе отчет в том, что летим на неприступную военную базу, чтобы встретиться там с одним из лидеров враждебного Империи государства…
      Я тоже выдержал паузу, потом уверенно произнес.
      – Тебе не нравится мой нос.
      – Что?
      – Ты никак в меня не влюбишься, потому что тебе не нравится мой нос. Возможно, он кажется тебе слишком длинным или слишком широким. Или же все дело в том, что это нос Ти-Монсора, который не уделял тебе внимания и ранил твою детскую психику. Еще вариант – нос ни при чем, потому что все остальное тоже Ти-Монсоровское, и тебе неприятна даже мысль…
      Пока я нес эту чушь, она прожигала меня взглядом, потом не выдержала и швырнула в меня бокал. Тот угодил в переносицу и разлетелся на осколки. Я прижал пальцы к «ране» и гундосо захохотал.
      – Значит, все-таки нос…
      Ванда подошла и осмотрела плоды своих трудов. Ощупав ранку, я обнаружил, что она затянулась. Когда Ванда успела до нее дотронуться?
      – Ты не боишься, что мы умрем, даже не успев ничего понять?
      Я аккуратно собирал осколки бокала.
      – Если бояться смерти, Аарх начинает приставать с расспросами. Это слишком накладно…
      – То есть ты отдаешь себе отчет в том, что мы живем последние часы?
      Я стер с лица улыбку и кивнул.
      – Да. И именно поэтому я не хочу тратить их на такую чушь, как мандраж по поводу приближающейся смерти.
      Из-за спины раздался бодрый голос Эммади:
      – Кто «мы»? И что «все»? Вы тут так громко «милобеседовали», что я решил отвлечься от управления и присоединиться к вам.
      Дройд стоял в дверях кают-компании, прислонившись к косяку. Имитация веселого, но строгого папы… Закрытая поза, веселый, но со скрытой напряженностью голос. Дальше – переключение нашего внимания, исключение «точки фокуса» негативных эмоций из ситуации, снятие напряжения, расслабление, нейтрализация конфликта… Психолог чертов.
      – Извини, что разбудили, папа. Мы будем потише.
      – Так чем вы тут занимаетесь?
      Я непринужденно подхватил со стола бокал, отсалютовал Ванде.
      – Мы пьем за… За праздник чуй-чаев. За то, как они великолепны в своей нелогичности, пусть и нелогичны в своем великолепии…
 
      – До выхода в систему Турана осталось двадцать семь часов.
      Эммади стоял к нам спиной, заложив руки за спину и вперив взгляд невидимых глаз в бесконечную тьму космоса за окном кают-компании. Имитация храброго, опытного капитана, которому стоит доверять уже только из-за этой позы.
      – Нам нужно обсудить план действий…
      Я вздохнул и пробормотал:
      – «Существует множество копий. И у них есть план».
      – Что?
      – Ничего…
      «Капитан» повернулся ко мне. Степенно и величественно. Волны вакуума разбегались от бортов его корабля, нейтронные звезды подмигивали ему, как старому знакомому, а вселенский ветер касался его парусов с нежностью дыхания возлюбленной… Капитан, улыбнитесь.
      – Милорд Тим, объясните мне причину вашего спокойствия. Возможно, вы знаете что-то, чего не знаем мы.
      – Конечно…
      Я сделал загадочное лицо и пригубил Тима Седьмого. Степенно и величественно.
      – То, не знаете чего вы, поведаю вам я. В тридевятом Царстве, в триодиннадцатом Государстве, жил да был Царь Три Десятых. Жил он, жил, а потом помер. И было у него три сына… Они тоже все потом померли… Давно дело было… Грустная сказка.
      Кают-компания погрузилась в кают-молчание.
      – Так вот – о плане. Стоит в этом Царстве Башня. Самая Высокая, спица такая, от земли до неба. И в самой верхней комнате этой Самой Высокой Башни – самое низкое атмосферное давление. И Красная Шапочка. Сидит в башне, в жару, в шапке, как дура. И спрашивает она у атмосферного давления: «А зачем тебе такие большие уши?» «Наверное, чтобы слышать твои идиотские вопросы», – подумало низкое атмосферное давление, но ничего не ответило, потому что не было у него ни Такого Большого Языка, ни Таких Больших Голосовых Связок, ни такого уж большого желания отвечать на такие идиотские вопросы. Зато был большой скверный характер оттого, что оно было низким, а все остальное – высоким. Характер был такой скверный, что оно тоже вскоре умерло.
      – Тим!
      – Да, простите – я о Шапочке. Сидит она, значит, в башне… М-да… Сиднем сидит тридцать три года, и вырастает у нее Синяя Борода-пролежень. И говорит ей Борода человеческим голосом: «Что-то ты пригорюнился, Иванушка, никак из-за того, что сестрицу твою, Козленушку, из лужи выпили?» Отвечает Иван, тоже почему-то человеческим голосом: «Кому она в луже мешала-то?» Тем временем Серый Волк сидел в разбитом корыте и отчаянно пытался грести перебитым хвостом, а Мальчик-с-пальчик вовсю крутился у его виска… Потом все равно все умерли, но добрый волшебник Гулюлюн всех отомстил.
      Я потянулся к бокалу, промочил горло и откинулся на спинку кресла. Кажется, сейчас меня будут негодовать. Вопреки, во избежание последствий…
      Рискнув приоткрыть глаза, я обнаружил, что Ванда еле заметно улыбается. Эммади подошел к столу и упал в сноровисто подскочившее кресло. Он обхватил руками свою большую голову и затаил в ней глухую печаль.
      – Эммади, мы уже все решили. Мы летим. Составлять план на основе тех мизерных сведений, что у нас есть – все равно что пытаться вычислить удельный вес разума во вселенной.
      Ванда мрачно произнесла:
      – Сорок два.
      – Что «сорок два»?
      – Вес. Удельный. Разума. В этой, как ее…
      Она отчаянно пыталась придать лицу каменное выражение, но потом не выдержала и расхохоталась. Я продолжил:
      – Прости, Эммади, но все эти переливания из пустого в порожнее… Когда мы телепортируемся к Турану, нас либо сразу сожгут, либо нет. И вот если нет – тогда мы внимательно оглядимся, осмыслим увиденное и решим, что нам со всем этим делать. Такой план тебе подходит?
      Эммади молчал.
      – А сейчас все, что мы можем, – это «милобеседовать».
      – Тим, когда мы выйдем к Турану, ты пожалеешь о том, что терял время на чушь, когда нужно было продумывать…
      – Ты прав!
      Я подмигнул Ванде, которая тихо хихикала в кулачок.
      – Ты прав, мой железный друг, – нам непозволительно просто терять время. Мы должны терять его с пользой! Если нам осталось жить всего двадцать семь часов – нужно подготовиться. Скоро мы упадем в смерть…
      Через несколько секунд нам с Вандой удалось добиться каменного выражения лиц. Друг на друга мы старались не смотреть…
      – Эммади, ты знаешь какие-нибудь ритуалы прощания? «И пойду долиною смертной тени и не убоюсь зла, ибо Ты со мной…» Нет, это поминальная… Может, ты нас исповедуешь? Только не сразу – хотелось бы напоследок погрешить… Ванда?
      Я ею восхищаюсь – кивнула с серьезным видом. Только глаза смеялись…
      – А еще, Эммади, нужно написать завещание… Записывай: «Я – Тим, и это все, что я о себе знаю…» Нет, это не то. Вот: «Я, милорд Тим, в нетрезвом уме и без какой-либо памяти, завещаю всем, кого я, возможно, знал, все, что у меня, возможно, есть. И пижаму». Записал? Дай поставлю отпечаток.
      Привстав с кресла, я дотянулся до своего яйцеголового нотариуса и прижал палец к его лбу. Лоб, как ни странно, был холодным. Злоба кипела глубоко внутри.
      – Ванда, ты можешь перевести Тима Седьмого в цифровой вариант? Чувствую, пока дройд с нами не выпьет, он так и будет сидеть, как призрак отца Гамлета. Что не есть хьячи.
      Наклонившись к столешнице, Ванда вывела меню, запустила редактор и приступила к работе. Или притворилась – я в этом не разбираюсь… Дройд вздохнул.
      – Хотите устроить пир во время чумы? Поплясать на собственных гробах – валяйте. Смеяться в лицо опасности вам всегда нравилось больше, чем думать, как ее избежать.
      Ванда пожала плечами и выключила редактор. Откинулась в кресле, выразительно посмотрела на меня, водя пальцем по краю бокала. Я закивал.
      – Придумал. Знаешь, что мы сделаем с этой депрессивно-маниакальной консервной банкой? Мы привяжем ее кому-нибудь на хвост.
      Ванда как раз делала глоток – не выдержала, прыснула напитком обратно в бокал, вытерла губы, откашлялась.
      – Я даже знаю подходящий хвост. Белый, трехметровый, линяющий платиной. Пойдет?
      – Самое то.
      – Ты слышал? Либо ты сейчас вырубаешь свою пессимистическую тарахтелку, пьешь с нами и играешь на клавесине, виляя задницей… Либо – хвост.
      Дройд подпер «щеку» ладонью и «посмотрел» на меня.
      – Тим, я бы никогда не отправился с вами, если бы знал, что детишки всего лишь хотели пошалить перед самоубийством. Я-то думал, у нас другие цели.
      Я вздохнул.
      – Тут ты прав, дройд. Цель у нас совсем другая…
      Быстро пробежавшись по меню, я ввел пару команд, и на столешнице начали появляться небольшие прозрачные шарики – чуть меньше глазного яблока. Тот же Тим-7, только замороженный. Я побросал шарики в свой бокал. Ванда на всякий случай отправила партию шариков в свой. Эммади не шелохнулся.
      – Другая у нас цель… И эта цель – ты!
      Я прыгнул назад, сделал неуклюжее сальто и приземлился за спинкой своего кресла. Молниеносно выхватив два ледяных шарика из бокала, я швырнул их в блестящую голову дройда. Надеялся, что он покажет чудеса акробатики или сожжет шар своим разрядником, – черта с два. Он так и не пошевелился. Шар угодил ему точно в лоб и разлетелся льдинками по столу. На лбу красовался отсвечивающий прозрачный подтек. Ванда спряталась за своим креслом и метнула свой снаряд. Промазала. Второй ее шарик задел плечо робота по касательной, отскочил в сторону и укатился в угол. Эммади не шевелился.
      – Ну и черт с этой Кварензимой! Каждый за себя.
      Не успел я договорить, как шарик Ванды врезался мне в висок. Больно… Надо было делать их поменьше. Мой шар угодил в спинку кресла. Ванда скрылась за ней, потом ее кресло стало медленно и тревожно двигаться в мою сторону. Когда этот желтый танк поравнялся со столом, из-за него высунулась рука и забегала по столешнице, отбивая команды. Я высунулся из укрытия и, прицелившись, метнул шар в ее порхающие пальчики. Попал. Ванда ойкнула и отдернула руку, но уже через секунду возобновила свои «порхания». Что она задумала?
      Когда я понял, было уже поздно. Кубарем пролетев три метра я распластался на потолке. На бывшем потолке, а ныне – полу. Попытался встать, прижимая ладонь к пояснице. Грохнулся я порядочно.
      Пока я оглядывался, Ванда швырнула еще пару снарядов – один пролетел мимо, второй разбился о мой затылок. Черт, больно. Я резко обернулся – я стоял на потолке в полном одиночестве. Все остальное, несмотря на сменившийся вектор гравитации, осталось на своих местах. В том числе и Эммади, по-прежнему сидящий в позе «проникающего в суть». Было бы хуже, если бы он свалился на меня вместе со всеми креслами.
      Ванда висела, зацепившись одной рукой за подлокотник, потом мягко спрыгнула на «наш» пол, умудрившись не расплескать свой напиток. Мой бокал и все его содержимое разлетелось по потолку – я остался безоружным. Ванда улыбнулась, выудила из бокала очередной ледяной шар, картинно облизала пальцы и отвела руку для броска. Я улыбнулся в ответ, выхватил из кармана соник и подключился к гравитационной системе корабля. Она успела метнуть свой снаряд, но промахнулась – я переключил вектор гравитации на перпендикулярный, и Ванду унесло в стену. На этот раз была моя очередь приземляться с достоинством и без последствий. Ванда приземлилась не так удачно – распласталась на стекле огромной картины и теперь пыталась подняться. Бокал, правда, она снова сумела удержать. Я испустил боевой клич и побежал к ней – добить поверженного противника. Противник притворялся до последнего момента, потом вскочил и пустил струю Тима Седьмого мне в лицо. Потом вырвал у бедного, дезориентированного меня соник, и мое несчастное тело отправилось в очередной полет – на этот раз в противоположную стену. Насладившись звуком шлепка и моими воплями, Ванда вернула вектор на место, и я скатился вниз по стенке, приложившись плечом о барную стойку. Мягкий пушистый ковер показался уютнейшей из постелей. Хотелось замереть и не вставать, пока тело не перестанет ныть. Скуфа, похоже, тоже чуть задело – он спрыгнул с моего предплечья и испустил протестующий вопль. Какое-то поющее «лу-лу-лу», похожее на полуночный вой гибрида койота и канарейки. Зверь бросился на Ванду мстить за поверженного хозяина – вцепился зубами в полу ее синего платья, продолжая выть-щебетать во всю глотку. Храбрый мохнатый убивец не зря проходил по классу «Б» – подол он победил. Длинное вечернее платье разделилось по интересам – на симпатичный топик с рваными краями в стиле «Джейн на пикнике», и на половую тряпку, которой зверь тут же принялся вытирать полы. Ошарашенная Ванда осталась в трусиках и вышеупомянутом топе. На трусиках резвился нарисованный скуф, изображенный в стиле позднего Ёсиику Утагавы… Он же Отиай Икудзиро… Явсе пытался отвести взгляд… Он же Отиай Есиику, он же Кейсай Отиику, он же Сокаро и Саракусэй. Гр-х-х-хм… Не путать с Куниеси Утагавой (его учитель), Ёсикадзу Утагавой (другой ученик мастера)… Творчество Ёсиику поражает своей…
      Скуф пронесся между нами, уткнувшись носом в тряпку. Трудолюбивый зверь вытирал с пола липкие пятна пролитого коктейля. Я оглянулся на застывшего в кресле дройда и начал хищно подкрадываться к Ванде. Та обольстительно улыбнулась и многозначительно поднесла пальцы к бокалу. Похоже, она еще не заметила, что снаряды у нее кончились, а соник она выронила во время боя со скуфом – он лежал на полу между нами. Я сделал кувырок вперед и, пока Ванда тщетно пыталась выудить из бокала очередной шар, схватил соно и переключил вектор гравитации, одновременно снижая ее до одной пятой «же»…
      Ванду уносит из кают-компании, я отталкиваюсь от кресла, врезаюсь в нее, и мы несемся по коридору, все увеличивая скорость. Она молотит меня кулаками по груди – мягко, по-девичьи. Потом я выключаю гравитацию и отбрасываю соник в сторону. Ванда пытается вырваться из моих объятий, но я держу ее крепко. Тогда она влепляет мне крепкую оплеуху уже с нормальной силой. Я отлетаю к стене, трясу головой, потом беру короткий разбег и прыгаю на нее снова. Ванда дотягивается кончиками ног до пола и прыгает вверх. Промахиваюсь, не успеваю даже схватить ее за ноги. Отталкиваюсь сначала от пола, потом от стены, разворачиваюсь в полете и перехватываю Ванду у самого потолка. Нас закручивает и уносит вниз, на первый этаж. Ванда отпихивает меня ногой, и я улетаю в любезно распахнувшуюся дверь одной из кают, цепляюсь за спинку кровати. Ванда влетает следом, касается пульта на стене и через секунду гравитация возвращается. Я падаю на кровать, Ванда кричит в закрывающуюся дверь: «Железкам не беспокоить!» – и с криком бросается на меня сверху. Я пытаюсь отбиться, но она прижимает мои руки к кровати и наклоняется ко мне. Ее волосы падают мне на лицо, щекочут, я растворяюсь в ее запахе, закрываю глаза и оставляю попытки сопротивляться.
      – Сдаешься?
      – Только если ты обещаешь больше никогда с меня не слезать… Так и сиди, ладно?
      – Ты точно не хочешь, чтобы я двигалась?
      Она захихикала и плавно повела бедрами. Я попытался выскользнуть.
      – Эй-эй, без глупостей.
      Ванда посмотрела на меня с деланым недоумением. Ей бы сейчас для полноты картины еще скромно закусить пальчик, но тогда бы ей пришлось отпустить мои руки и я бы смог… Что смог? Интересный вопрос…
      – Ты же любишь глупости.
      – Обожаю. Но невинные глупости. Детские такие…
      Пришлось прочистить горло – от треволнений голос сорвался на писк. Ванда хищно улыбнулась.
      – Значит, мне нельзя вот это…
      Она сжала мои запястья, потом отпустила и плавно пробежалась пальчиками по предплечью.
      – И вот это…
      Она заерзала на моем животе и постепенно сползла вниз, ложась на меня полностью. Ее волосы отрезали нас от мира, падая шелковым занавесом.
      – И вот это.
      Зарывшись рукой мне в волосы, она прижалась к моим губам, и я поддался на провокацию, жадно вдохнул, ловя ее ускользающие мягкие губы. Она отстранилась.
      – Ванда, что ты творишь?
      Она пожала плечами.
      – Нелогичный поступок. Праздник же… Так что еще мне нельзя делать?
      Я попытался дышать ровнее.
      – Тебе нельзя… Нельзя здесь оставаться. Оставаться на всю ночь. Нельзя быть нежной и ласковой, нельзя раздеваться, нельзя думать обо мне и нельзя еще… Да – вот так делать тоже нельзя. И ни в коем случае нельзя это повторять… Вот черт… И ни при каких обстоятельствах ты не должна снимать вот это… И, пожалуйста, – ни в коем случае меня не слушайся.
      Она расстегнула мою пижаму и провела ногтями по груди.
      – Упс… Логический парадокс – если ты приказываешь тебя не слушаться, я попадаю в ловушку. Если я тебя не слушаюсь – я одновременно и выполняю указание, а если…
      – Запрещаю молчать и целовать меня. Запре…
      Думать после ее поцелуев было тяжело. Все казалось невыносимым и бессмысленным, кроме того, чтобы поцеловать ее снова.
      – Если что не понравится, Ванда, – все жалобы Ти-Монсору.
      – А если понравится?
      – Тогда ты пообещаешь мне… Пообещаешь не останавливаться ни на Тиме-8, ни на Тиме-34. Ты пообещаешь не останавливаться…
      Она кивнула.
      – Начнем?
 
      Я смотрел на картину, занимавшую почти всю стену. Вроде не на что было смотреть – цветастое изображение последней секунды перед боем, две армии, стоявшие друг напротив друга. Обездвиженный, запертый в двух измерениях миг. Глупое занятие перед решающим боем – придирчиво и скрупулезно ползать взглядом по старой картине. Но именно этим я и занимался уже второй час.
      Зашла Ванда, сделала себе коктейль, присела рядом, попыталась завязать разговор, ушла, оставив полный бокал на столе. Я разглядывал картину.
      Пришел Эммади, снова замер в дверях, что-то долго и уверенно говорил, потом встал позади меня и положил холодные стальные пальцы мне на плечи. Потом вышел. Я вглядывался в затейливое полотно.
      Спустя еще час они вошли вместе. Ванда уселась у моих ног, а Эммади снова застыл за моей спиной. Мы смотрели на огромный холст, на аккуратные штрихи, четкие контуры воинов, сложенные будто из мелких значков.
      Каждый контур, каждая линия, складывающаяся в солдата или его тень, оружие или облака, в лес вдалеке, в знамена и горны, – были затейливо изогнутой строчкой, незаметными, стилизованными под небрежный росчерк буквами. Мы выдергивали слова из холста.
      «Добро, мечты, привязанность, зло, страх, отчаяние, вера, ненависть, преданность, надежда, искренность, подлость, мудрость, доверие, честь, гордость, алчность, одиночество, любовь…»
      Самые простые слова. Самые глупые. Несуществующие ничего не значащие понятия…
      Мы читали как завороженные. На двух языках по очереди, перекидывая взгляд из одной точки картины в другую. Мерный сухой шепот, сливающийся в шелестящий гул. Мы поняли давным-давно, но уже не могли остановиться, зная, что повторяем одно и то же, но почему-то…
      Каждый воин был сложен из никчемных понятий, каждое облако и травинка – сотканы из бесполезных категорий, оружие и знамена – обрисованы штрихами пустых звуков. Две армии, состоящие из одних и тех же слов. Высоких, пафосных, всеобъемлющих, выпотрошенных, точных и бесформенных, туманных и чистых… Одних и тех же слов. Различался только язык. Они стояли друг против друга, каждый со своей любовью, честью и преданностью, своей ненавистью и отчаянием. Я знал – слова совпадают. И на обеих сторонах они одни и те же, вот только смысл в них каждый вложил свой и произнес их на своем языке. А две любви в одном мире также невыносимо много, как и две ненависти. Поэтому они стояли друг напротив друга, а через секунду – рядом, а через секунду…
      До выхода к Турану оставалось две минуты.
 
      Эскадра Лерца была еле видна. Отражавшийся от армады крупных кораблей свет делал огромного Императорского Орла похожим не то на тусклую звездочку, не то на пылинку на стекле рубки, не то на один из многочисленных астероидов Туранской системы. Эммади дал приближение, добавил к изображению данные сканеров. Орел был практически в полном составе – Ванда не досчиталась разве что Хвоста, предназначенного для планетарных бомбардировок, да Когтей, которые занимались всякими спецоперациями. Крылья, на ее взгляд, были несколько ощипанными – часть кораблей должна была остаться на орбите Иолы охранять столицу, императора и Совет.
      Я не понимал, как Ванда разбиралась во всех этих анатомических тонкостях, – Орел выстраивался в птицу только на парадах, а сейчас это была просто мешанина из кораблей, в которой абсолютно невозможно было понять, кто к какому корпусу относится. По крайней мере, мне – Эммади с Вандой, похоже, затруднений не испытывали.
      Огромный диск флагмана парил в середине этого роя – значит, адмирал флота Нейл Льюис Лерц командует операцией самостоятельно… Интересно только, что это за операция и какого черта Ти-Монсор затащил нас сюда? Чтобы мы болтались между укрепленной планетарной базой Турана-3 и практически всем флотом Империи, висящим на границе системы, чувствуя себя хуже, чем незваная мысль в кристально чистом разуме пси-хоттунца?
      – Интересно…
      – Что, Ванда?
      – Эммади, экстраполируй мне линию звезда-флот.
      – Система Лотоса лежит на этом векторе, если ты на это намекаешь. Вот только, как ты видишь, флот не разгонялся.
      – Паруса отключены… То есть ты хочешь сказать, они абсолютно случайно висят в той точке, как если бы хотели прыгнуть к Лотосу, восьмой системе Красных, в которой, к тому же, сейчас находится принцесса Ки-Саоми… Висят с нулевой относительной скоростью. Что все это значит?
      Я нерешительно вставил:
      – Значит, они не собираются телепортироваться…
      Ванда ехидно проворчала:
      – Спасибо, Тим… Эммади, необходимая скорость для телепортации к Лотосу?
      – Шестьдесят три сотых световой.
      – Время разгона для одновременного прыжка всех кораблей?
      – Оптимальное от Турана или из той точки, где они находятся?
      – Оптимальное.
      – Получается с орбиты Турана-1, ближе к звезде не смогут подлететь десантные корабли, они послабее. Оттуда – семь часов.
      – А с их текущей позиции?
      – Так как нейтринной светимости звезды Турана на текущий момент датчики еще не выявили, считаю по средней… Трое суток – они слишком далеко, поток рассеивается.
      Ванда взлохматила волосы и шумно выдохнула.
      – Ну и какого дьявола они там торчат? Никто не хочет заявить, что это совпадение?
      Мы молчали. Я нерешительно поинтересовался:
      – Они нас засекли?
      – Тим, видишь вот этот небольшой кораблик?
      Робот вывел изображение какой-то сложной конструкции с далеко вынесенными антеннами.
      – Это Глаз, он сканирует пространство в радиусе парсека. Уверен, они узнали о нашем появлении за десять минут до того, как мы здесь оказались, – когда я отправил маяк, чтобы проверить точку выхода из прыжка и уточнить координаты.
      – Они могут дать по нам залп?
      – Мы успеем десять раз исчезнуть. Они слишком далеко.
      – К нам уже летят?
      – Ты думаешь, я бы об этом не упомянул? Нет, они не отреагировали… И это меня настораживает.
      – Еще скажи, что ты не рад.
      – Не рад. Ситуация и без того была неясна. Сейчас она превысила мой лимит неизвестных. Я сбит с толку.
      Ванда кусала губы.
      – Какого черта они здесь делают?
      Эммади вывел на экраны с десяток страниц из МИСС.
      – Официально у них демонстрационный облет планет третьего круга.
      – Зачем?
      Я глупо засмеялся.
      – Ибо…
      Ванда презрительно на меня посмотрела и вернулась к созерцанию экранов. Меня вдруг осенило:
      – С чего мы взяли, что, если они на линии Туран – Лотос, они куда-то летят? Просчитай точку выхода корабля, летящего от Лотоса к Турану.
      – Какого корабля, Тим?
      – Не знаю, к примеру – крейсера.
      – У меня нет сведений о телепортаторах Красных.
      – Считай для имперского корабля. Примерно…
      – С учетом торможения и выхода на орбиту Турана-3, стандартный крейсер выйдет примерно в ста километрах от флота.
      – Между флотом и звездой, как я понимаю…
      – Да.
      – Ну вот и ответ – они ждут кого-то, кто прыгает от Лотоса к Турану.
      – Кого?
      Я пожал плечами. Кого они вообще могут ждать в таком составе?
      – Не важно – летим к базе, там спросим у Ти-Монсора. Уверен, он в курсе.
      Эммади соблаговолил повернуть голову в мою сторону.
      – Тим, ты не понял? Мы никуда не летим.
      – Но Ти-Монсор…
      – Возможно, он там. Ему удалось проникнуть туда незаметно – возможно, удалось, и поэтому мы не видим никаких повреждений базы. Но, Тим, тонари в режиме «просветки» они еще могли не заметить – мы же торчим здесь, как овца в волчьем вольере. Пока нас можно принять за дурачков-туристов, которые перепутали координаты или поленились проверить барахлящий телепортатор перед прыжком – по этой версии мы набираем энергию и собираемся прыгать вторично. Но как только мы подойдем к базе – у нас два варианта. Если боевые пульты все еще под контролем имперцев, они нас сожгут, как только мы войдем в зону поражения. Без предупреждения – зона в радиомолчании, они генерируют помехи и не станут их отключать только из-за заблудших туристов. Они имеют право нас сжечь, и они это сделают. Второй вариант: если Ти-Монсору каким-то образом удалось в одиночку проникнуть туда на своем тонари, остаться незамеченным эскадрой и перехватить контроль базой с двумя тысячами солдат – в этом случае он нас пропустит, чем наглядно покажет Лерцу, что с базой что-то не в порядке. Иначе каким образом на нее беспрепятственно садится гражданская яхта? Мы его выдадим.
      Я кусал губы.
      – Наркотики, девочки, доставка пиццы – любая контрабанда. Мы можем притвориться дураком, который не первый год возит сюда всякие развлечения бедным солдатикам. Настолько тупого, что он осмелился нанести свой очередной визит на глазах у всего флота Империи.
      – В таком случае, Тим, командованию базы проще сбить идиота и избежать крупных неприятностей с начальством. Что бы он там ни вез. Тим, ты серьезно собираешься садиться туда, надеясь на свои «может» и «вероятно»? Это же сотые доли процента! Кончай свои детские капризы, расслабься и отдохни. Они не сожгут дурачков-туристов на глазах у всего флота, поэтому мы мирно пасемся здесь, набираем энергию и прыгаем куда-нибудь еще.
      – Нет.
      – Тим, я тебя и не спрашиваю. Яхту ты в любом случае вести не сможешь. Мемо-пакет, Тим…
      Я сжал зубы.
      – Если, конечно, этот таинственный инцидент действительно имел место. Если ты не соврал, чтобы я не совершал ненужных тебе действий.
      Эммади резко поднялся и широким жестом пригласил меня сесть в пилотское кресло. К штурвалу.
      – Вот и проверишь… Когда начнешь петь гимн и орать о своей верности императору, уж прости – я тебя вырублю. Потом прочищу тебе мозг от этой дряни – оклемаешься через неделю-две. Тут, знаешь ли, неважная аппаратура.
      Отшатнувшись от штурвала, я посмотрел на Ванду. Она покачала головой.
      – Нет, Тим. Я не поведу. Дройд прав – шансы слишком малы. Ты сам говорил, что мы прилетим и проанализируем ситуацию на месте, а потом решим, что делать. Вот тебе результаты анализа – нет никаких признаков принца и дружественных сил. Есть только нетронутая база и черт знает что здесь забывший Императорский Орел.
      – Но мы получили приглашение, Ванда. Мы должны…
      Она натянуто улыбнулась.
      – Приглашение, а не приказ. И, к сожалению, похоже, вечеринка срывается.
      Я по-прежнему не мог поверить.
      – Ванда, вы так стремились сохранить мне жизнь, помочь найти Ти-Монсора – он ведь тоже вам нужен… Зачем тогда мы прыгали, как блохи, по всей галактике, по крохам собирая его дурацкие знаки? Чтобы развернуться и улететь, когда мы почти у цели?
      Она взорвалась:
      – Какой цели? Твоя цель – слепо нестись вперед, не разбирая дороги? Или цель – сдохнуть побыстрее? Когда до тебя дойдет, что ни черта не вышло? Единственный шанс – это убраться отсюда, пока за нас не взялись. Если они и решат нас не сжигать, то им вполне может прийти в голову отбуксировать нас на флагман. Посмотреть, кто мы вообще? А кто мы, Тим? Какого черта делают вместе робот, майор Феникса и принц Красных?
      Ванда отдышалась, присела на боевой пульт и с деланым спокойствием поправила челку. Я опустил голову.
      – Вы ему не доверяете, вот что. А я верю. Он не мог разослать эти приглашения, если бы не был уверен, что все пройдет, как надо. Неужели вы думаете, что он мог не предусмотреть появления здесь Имперского флота? Или ему нужно было сто раз написать в приглашении: «Да, я уверен, вам стоит это делать». Или: «Там, у дверей птичка такая сидит – не пугайтесь, проходите мимо». Или приписать словечко «cito», чтобы вы не торчали тут?
      Ванда уперлась в меня взглядом и прошипела:
      – Почему бы нет?
      – Потому что это все – априори. Вся игра строилась на доверии: если вы действительно хотите меня найти – следуйте указаниям. И мы следовали – какими бы странными они ни казались. До этого момента.
      Ванда продолжала сверлить меня взглядом. Эммади присел рядом с ней и скрестил руки на груди.
      – А если нет, Тим?
      – Что нет?
      – Если ты ошибаешься, если он не предусмотрел чего-то, и его взяли? Тогда что?
      – Тогда я должен попытаться его вытащить.
      Они не шелохнулись. Я судорожно перебирал варианты – как нам посадить этот корабль?
      – Ванда, воспользуйся удостоверением.
      Она горько усмехнулась.
      – Если они еще и не поняли, что случилось на Тирдо-Я, если я еще не в розыске, если мое удостоверение не аннулировано – вряд ли они заметят его с такого расстояния… Пойми, наконец, мы не можем их обмануть, наплести чепухи, отвлечь их – они в радиомолчании. Глухого невозможно заговорить.
      – Мы можем отправить им зонд с посланием?
      – Собьют. По уставу. Кто тебя знает, что ты там скинул?
      – Стойте… Там генератор помех, который не позволяет передатчику обнаружить точные координаты приемника, так?
      – И наоборот – отправлять сообщения они тоже не могут.
      – Ну так черт с ней, с микротелепортационной, – есть же радио, они разве его не глушат?
      Эммади покачал головой.
      – Зачем глушить? Никто не будет пользоваться этим антиквариатом.
      – Я не говорю, что они используют радио для межзвездной связи – понятно, что радиоволны будут идти годами. Но для связи с орбитой, в пределах системы?
      – Тим, у нас нет передатчика.
      – Разве аварийный сигнал не включает в себя рассылку радиосообщений?
      – Да, но он просто передает СОС – никаких посланий.
      – Это нам только на руку. Мы включаем аварийку и идем на посадку – сигнал они услышат, но связаться с нами будут не способны. Отказать в помощи без объяснений они не могут по Галактическому кодексу. Соблюдение последнего обеспечит присутствующая здесь эскадра.
      Я наконец улыбнулся. Но Эммади так и не сел за пульт.
      – Что еще?
      – Как тебе выразить вероятность того, что у них есть приемник, что он включен, что наше послание услышат вовремя и не предпочтут сделать вид, что не услышали – к примеру, потому что приемник проходил профилактику? Могу выразить ее в долях процента, могу в эмоциональных выражениях – выбирай.
      Ванда на секунду прекратила грызть ногти, бросила на меня усталый взгляд.
      – Тим, угомонись. Пойдем, я угощу тебя чем-нибудь, или сядем за синтезатор и вместе сочиним Тима-8… Пока корабль наберет энергию и вытащит нас из этой западни. Тим, пожалуйста, хватит…
      Я посмотрел ей в глаза и сказал как можно спокойнее.
      – Мы. Садимся. На базу.
      Ванда устало опустила руки и тихо рассмеялась.
      – Благородный дон, рыцарь без страха и упрека… Тебе на утренниках выступать. Детишки будут в восторге. Будешь спасать кукольную принцессу на картонном скакуне от злого дракона из папье-маше. Фурор. И гонорар конфетами.
      Грохнув кулаком по лобовому стеклу, я рванулся к штурвалу.
      – Идите к черту! По дороге можете посчитать вероятность его существования… Где спасательные боты – вы знаете. И захватите Аарха.
 
      Как только я коснулся штурвала, все экраны погасли. Последним моргнул индикатор-радиодиала. Я резко повернулся к роботу. Он сделал мне пальцем «ни-ни». Мне даже привиделась гнусная ухмылка на пустом лице.
      – Если помнишь, Тим, я пообещал, что не дам никому убить тебя под влиянием глупых эмоций. Даже тебе. Ведь если так – мне придется оторвать этот палец. И прослыть клятвопреступником.
      – Я доверяю ему. Если ты – нет – не доверяй ему в спасательном боте.
      Эммади встал с пульта и картинно потянулся.
      – Мы никуда не идем. Ты никуда не летишь. Все живы и впоследствии – очень довольны.
      Хочешь так, Эммади? Будь по-твоему, отче. Я осклабился.
      – У царя было три сына, и в тот период, когда он умер, а они – еще нет, они немножко пожили. Старшему, который был дочерью, царь завещал трон, так он извинился перед ней за округление до «трех сыновей», ибо двух сыновей и дочь ему было лень выговаривать, да и в сказку не помещалось… Среднему сыну он жаловал мудрость, царский сыск и младшего сына. Младшему же сыну достался волшебный кукиш и отсутствие воспоминаний. Но после смерти папы добрый средний сын поделился с младшим хвостатым котом и каменными сапогами-скороходами, они же шапка-невидимка. Сапоги, правда, потом забрал. А вот кота…
      Я улыбнулся еще шире и отвел в сторону левую руку, которую до этого прятал за спиной. Светящийся кнут потянулся к отпрянувшей Ванде, к замершему Эммади.
 
      – Выходите!
      Ванда пыталась оставаться спокойной.
      – Ты бредишь.
      – Выходите.
      Ванда отошла, опасливо огибая извивающийся кнут, и растеряно присела на кожух энергоблока. Она выглядела абсолютно сбитой с толку… Вот только под тонкой материей платья заметно напряглись мускулы… Эммади принял такую же обманчиво беззащитную позу – отвернулся к стеклу. Но техноиду не обязательно стоять лицом, чтобы контролировать ситуацию. Они прыгнут одновременно. Ванда – вперед, Эммади оттолкнется для разгона и пережжет мне руку с мечом своим «слабеньким разрядником». Они не собираются меня убивать, но и не позволят мне угробить нас всех. Со скуфом я и впрямь могу справиться с любым из них. Но вот с обоими сразу… Стоит мне отвлечься на Ванду – Эммади сожжет мне руку. Стоит повернуться к роботу, в меня тут же войдет ее белый корешок, и я отключусь. Взаимный пат… Сейчас им надоест ждать, они выгадают момент и прыгнут одновременно. Я не успею. Никак.
      …Аарх появился в рубке неожиданно. Вот медленно уплыла в бок дверца, вот голубокожий мальчик стоит и сонно потягивается, трет глаза кулачками, причмокивает спросонья, а вот он уже стоит перед Вандой, а она смотрит на него сверху вниз, и теперь у нее слипаются глаза, она пошатывается и падает в кресло, засыпая. А мальчик уже стоит рядом с Эммади и касается хрупкими пальцами гладкой холодной головы техноида. И тот замирает на середине движения.
      Все действия сонного мальчишки уместились в одной секунде. Аарх поворачивается ко мне, ошарашенному, прижимающему к груди оживающего скуфа.
      – Прилетели?
      – Да.
      – Твой родич здесь?
      – Да.
      – Почему мы еще не сели?
      – Мы… спорили.
      – Вы меня разбудили.
      – Прости.
      Аарх завалился в соседнее с пилотским кресло.
      – Да будет так.
      Я вздохнул с облегчением. Похоже, мне сегодня все-таки позволят умереть.
      – Что ты с ними сделал?
      – Я спал и размышлял, проснулся, пришел сюда и стал действовать. Они хотели размышлять, поэтому я отправил их в сон – размышлениям место там. А здесь действие, аарх?
      – Аарх.
      – Летим?
      – Летим.
      Я рухнул в кресло, как будто это была захлопывающаяся пасть чудовища, положил взмокшие ладони на рычаги. Сглотнул поднявшийся к горлу комок. А что если Эммади не врал и сейчас мемо-пакет промоет мне мозги?
      Как будто у меня есть выбор…
      – Летим…
      Повернув кисть, я оживил направляющие. Потом включил основные двигатели, задал первую готовность маневровым… И почувствовал тошноту – голова взорвалась изнутри. Мемо-пакет раскрывался.
      Я закричал и бросил корабль вперед. Дрянь, вшитая в пакет навыка, пыталась перехватить контроль. Руки становились ватными, глаза слезились… Что-то внутри меня, скользкое и противное, пожирало сознание изнутри. Мне стало наплевать. Плевать на Ти-Монсора и Красный Мир, на Империю, на то выстрелят по нам или нет… Я испугался этого равнодушия, меня снова затрясло, но психокод тут же сожрал и мой страх. Снова стало пусто. Пока я боролся и корабль шел вниз. Но сколько я еще продержусь?
      Словно в приступе эпилепсии я отстукивал напряженными пальцами по экрану, задавал команды автопилоту. Скуф метался у меня на коленях, заглядывал в глаза, скулил. Потом он прыгнул мне на плечо, и дикая боль налетела справа. Я отключился.
 
      Аарх держал меня за подбородок и неодобрительно качал головой. Я потянулся к правому уху – по шее текла кровь.
      – Что… Что произошло?
      – Твой друг коснулся мозга и стер врага.
      Судя по невыносимой боли, скуф «касался» напрямую. Пролез в ухо хвостом и стер мемо-пакет. Прямо с нейронов… или прямо с нейронами. Я погладил зверька, спокойно свернувшегося пушистым клубком на моих коленях.
      – Мы все еще на орбите?
      Аарх по-детски пожал плечами. Я обернулся к пульту – оказалось, мы практически не сдвинулись с места. Корабль летел к базе на «самом малом вперед». Я медленно потянул рычаг на себя, корректируя глиссаду. Потом повернулся к мальчику.
      – Слушай… Если они правы, есть большая вероятность, что нас собьют.
      Аарх облокотился на холодную спину Эммади и принялся грызть ноготь.
      – Хочешь в сон?
      – Нет…
      – Хочешь порассуждать?
      – Нет, но…
      – Тогда летим.
      – Я говорил это к тому, что тебе лучше забрать их и залезть в десантный бот. Останетесь на стабильной орбите, и через пару часов вас подберут.
      Аарх наклонил голову к плечу.
      – Они не верили твоим чувствам, я верю. Почему мне с ними?
      – Потому что это опасно!
      – Я не боюсь упасть в смерть. Хотя ты хорошо объяснял.
      И снова я вздыхаю…
      – Я тоже не боюсь, но мне не хочется, чтобы ты погиб из-за того, что я ошибся.
      Он был искренне удивлен.
      – Ты веришь своим чувствам?
      – Да.
      – Тогда чего ты боишься?
      Еще одна моя попытка объяснить, и он отправит меня в сон.
      – Ты прав, размышления отравляют суть. Идти туда одному – самоубийственно и глупо. Но это то, чего требует моя суть. Вы остаетесь. Если меня не собьют – тогда приземляйтесь.
      – Я иду не с тобой. Я сам по себе.
      Снова игра в слова.
      – Как хочешь.
      – Так хочу.
      Кто бы сомневался… Повернувшись к штурвалу, я проверил системы связи – вдруг они прекратили радиомолчание?.. Нет, все по-прежнему было глухо. Я пролистал данные по связи.
      Какого черта? Компьютер утверждал, что на яхте установлен полноценный радиопередатчик. Эммади соврал? Я поборол желание немедленно приступить к отрыванию его пальца. Подождет… Я включил передатчик.
      – База, разрешите посадку, у нас экстренная ситуация четвертой ступени. Частичная разгерметизация жилых отсеков.
      Никто не отвечал, я поставил послание на повтор и забил им все частоты. Тщетно прождав пару минут, я плюнул и начал снижение. Сканеры показывали, что турели базы повернулись в мою сторону… Я улыбнулся трясущимися губами, положил взмокшие ладони на рукояти и увеличил скорость. Турели прилежно поворачивались вслед. Верю ли я собственным чувствам? И да и нет, Аарх…
      – База, разрешите посадку…
      Турели следили за мной, я за ними…
      – База…
      Не стреляйте, я везу вам долгожданную контрабанду, море девочек, экстренную ситуацию, раненых… хуже – раненых животных, истекающих кровью, мольбами и молитвами…
      – База, разрешите посадку, у нас экстренная ситуация четвертой ступени. Разгерметизация продолжается, через двадцать минут переборка не выдержит.
      Еще – пси-хоттунца, ему плохо, потому что плохо мне, а он вынужден сопереживать. Это слишком много для него, он истекает мольбами, молитвами, раненными животными… Орел – я синица, как вам это нравится? Синица – дуплу: дорогой, а почему мы живет в дупле, когда все нормальные люди живут в гнездах?
      – База… Это уже третья ступень. До полной разгерметизации – семнадцать минут.
      Не стреляйте – я хороший, просто глупый. Не стреляйте. Я лечу в голубом вертолете, я бесплатно покажу кино, я волшебник – даже умею глотать плазму, только вы не проверяйте. Поверьте на слово. Знаете, какое это сокровище – доверие. Спрячьте и никому не показывайте. Даже мне, когда я долечу. Я ведь долечу?
      – База. Разрешите посадку, мы задыхаемся…
      Вы не смотрите на сканнеры, они врут, что яхта в порядке. Не смотрите, что нет никаких пробоин, нет пузырьков воздуха, шлейфом стелющихся за кораблем. Просто не стреляйте и все. Готовьте конфеты. Твердый оклад в шоколаде – вот мои требования. И чтоб никто не стрелял. У благородного дона аллергия на плазму. И у картонного скакуна и у кукольной принцессы. Даже у дракона из папье-маше. Люди творчества, ранимая душа, хлипкий организм – что с них взять? Не стреляйте…
      – База. Откройте четвертый шлюзовой. Через три минуты мы задохнемся. База, откройте…
      Шлюз оставался закрытым. Когда я попытался повернуть к другому, сканер испуганно пискнул – подскочило напряжение в турелях. Я убрал руки с пульта. Все…
      Ну, давайте! Командовать расстрелом буду я! Как Овод! Бз-з-з-з. Пли!
      Давайте уже. Меня стоит убить – я дурак, я погубил и себя, и друзей, и своего названого брата, который, возможно, рассчитывал на помощь. И убейте этого параноид-андройда – он оказался прав, но это какая-то гнилая правда, ее противно брать в расчет, в руки взять противно – воняет от нее, от такой правды. И Ванду убейте, она жить не может без того, чтобы верить во всякую дрянь, а просто поверить – никак. И Аарха убейте – а не то он вас всех отразит, вы посмотрите на себя, и вам станет стыдно. Меня убейте дважды – я даже сдохнуть не могу как мужик. Трясусь и несу чушь. Убивайте, пока не научусь… Трижды, четырежды… Ну!
      – База – малой боевой. Назовите пароль.
      Меня разобрал смех. Откуда мне знать пароль? Я продолжал хихикать.
      – Сезам, откройся.
      Тук-тук, кто в теремочке живет? Я, военный атташе дракона из папье-маше, я, Мария Селеста, рожденная от инцеста принца и принцессы, я…
      Радио щелкнуло, шлюз открылся, и я завел корабль внутрь. В ушах звенело.
      Боже, давно хотел тебе сказать – ты есть…
 
      – База – малой боевой. Что у вас? И не нужно этой чуши про третью экстренную.
      Я сглотнул. Еще ничего не кончилось. Нас решили не убивать. Теперь нас возьмут живыми. Лучше бы они выстрелили.
      – База… База, у нас подарок.
      У них будет шанс выбраться без последствий. А я… сам виноват. Я сюда хотел, я сюда попаду.
      – Малая боевая, о чем вы?
      – У меня… Мы захватили принца Красных. У нас Ти-Монсор.
      На секунду я отключил радио и повернулся к сонному Аарху.
      – Буди их, кому-то придется меня связать…
      Аарх широко открыл глаза и уставился на меня немигающим взглядом. Радио снова ожило:
      – У вас Ти-Монсор?
      – Да.
      – И как он?
      – Невменяем.
      – А какой он у вас, расскажите…
      Я поперхнулся. Что за бред?
      – База… О чем вы?
      – Ну как… Вот у вас Ти-Монсор, и у нас Ти-Монсор, я и спрашиваю – а у вас он какой? Может, поновее или, там, порумянистее. А то наш вялый какой-то, может, обменяемся Ти-Монсорами, а?
      Значит, он у них… Они его взяли. Я пытался понять, смогу ли под выстрелами пробежать через шлюз хотя бы метр… Это же военная база – от таких пушек не спасет ни поле, ни скуф. Они утопят меня в плазме вместе с яхтой. Радио противно хихикало. Похоже, на базу все-таки возят наркоту… Я вдруг замер. Вспомнил, кто еще у нас любит всякую чушь.
      – Мон?
      Радио отозвалось хохотом.
      – Дошло. Братишка, да ты просто гений…
      Пытаясь стереть с лица дурацкую улыбку, я зарылся пальцами в волосы, подергал себя за вихры, чтобы убедиться, что это не сон. Мне не снится, и я не снюсь…
      – Вечеринка в самом разгаре, вы опоздали. Собирались всю ночь провисеть на орбите?
      – Сейчас ночь?
      – Всегда где-то ночь… Ты выходишь?
      Я засуетился, думая, что же нужно успеть ему сказать.
      – Мон, у меня с Вандой приглашения… Но там не стояло «плюс один», поэтому спрошу – тут со мной техноид и мальчишка-инопланетянин. Им можно?
      – Детям до шестнадцати… Решай сам. А Эммади приглашение не нужно – у него контрамарка.
      Мон снова расхохотался. Я вспомнил то, что дройд «забыл» про работающее радио.
      – Вы знакомы?
      Он посерьезнел.
      – Тим, все внешние сектора базы еще не под нашим контролем. Вам придется прорубаться – мы выйдем навстречу. Эммади вас выведет.
      Эммади выведет…
      – До скорого, Мон.
      – До скорого.
      Отключив связь, я повернулся к спящей парочке.
      – Буди их, Аарх. Я жду внизу.
      Уже у самого люка я пробормотал:
      – Надо было спорить, что мы выживем. На желание. Уж я бы им пожелал…
 
      Мы шли по пустым коридорам базы. Пол, стены, потолок – все сплошь было покрыто трещинами. Повсюду зияли прожженные плазмой обугленные дыры. Лишь изредка нам встречались нетронутые помещения без малейших следов перестрелки.
      Пару раз мы натыкались на комнаты, где лежали тела убитых – какое-то время их еще относили в эти временные морги. Потом стало не до того. В следующем холле лежало с десяток мертвых тел в одинаковой униформе. Их можно было принять за офисных служащих крупной корпорации. На многих даже не было пояса с табельным оружием – бластер, термостек, стандартный генератор поля. Очень редко встречались боевики в тяжелой броне.
      Хотелось верить, что трупы «наших» нам еще не попадались. И не попадутся… Но даже если так – картина была удручающей. Возле стены лежала симпатичная секретарша с начисто сожженным левым плечом. Либо умерла от болевого шока, либо плазма достала до сердца… Я отвернулся.
      База хранила следы торопливых, порой бессмысленных действий. Сожженные бластером терминалы, в жилых отсеках – вываленные из шкафчика личные вещи, термостеки, вставленные в смерт-пазы терминалов, – здесь ждали команды, чтобы включить стеки и сжечь наносетевые носители вместе со всей информацией. Почему-то этого так и не сделали;
      Я мельком взглянул на Аарха – мальчик был абсолютно спокоен. Что ему до мертвых? Эммади замедлил шаг, потом остановился совсем.
      – Нашу посадку заметили. Они не смогли запереть шлюз, теперь пытаются нас догнать. Пожалуй, мне лучше задержаться – идите вперед.
      «Они» вряд ли представляли для техноида опасность, поэтому будем считать, что он просто остановился завязать шнурок. Ванда еле заметно улыбнулась и взъерошила мне волосы.
      – Я останусь с дройдом – надо кое-что выяснить у этих ребят, чем быстрее, тем лучше. А ты скачи вперед, благородный дон… Мы скоро догоним.
      Я дотянулся до ее руки, несколько секунд подержал ее в своей, отпустил, повернулся и пошел вперед. Не оглядываясь.
 
      Через несколько поворотов Аарх заинтересованно произнес:
      – Впереди люди.
      Я волновался за мальчишку – сможет ли он постоять за себя? Он вообще понимает, что такое насилие?
      – Слушай, я знаю – ты не боишься упасть в смерть, но ты обещал мне доносить эту форму – может, ты постоишь, пока я не…
      – Аарх!
      Я перевел это для себя как «не переживай», или «спасибо за беспокойство», или «заткнись». Дальше мы шли молча.
      Впереди слышались отрывистые крики, всхлипы бластеров, низкое, на грани слышимости, гудение генераторов, шипение пены, вырывающейся из поврежденных участков стен…
      Мы уткнулись в очередную дверь. Я осторожно открыл ее, держа пульт щита наготове, чтобы успеть прикрыть и себя, и мальчишку.
      За дверью шел тот же коридор, затем он обрывался – просто обрывался в пропасть, как горная дорога. Стены и пол были покорежены, рваные края загибались внутрь.
      Дойдя до края, я осмотрелся. Коридор выходил в огромный зал – вернее, в то, что стало огромным залом. Раньше тут было четыре этажа жилых и служебных помещений, лабораторий, хранилищ… Затем тут был взрыв, разнесший к чертям все переборки. Из стен торчали обломки полов, перекрытий, аппаратуры, свисали провода и огрызки коммуникационных труб, посреди огромной стены нелепо торчали двери… И еще там были люди. Много людей.
      Люди прятались в импровизированных укрытиях, перебежками перемещались по стенам на «липучках» или с помощью портативного гравигена, стреляли, сходились в рукопашной на термостеках… Это выглядело дурацким фильмом о «буднях имперцев», сценой из популярного сериала… Цирк-шапито. Добро пожаловать…
      Нас не замечали – не повернулась ни одна голова, никто не выстрелил, не закричал… Искать обходной коридор не было времени. Да и вряд ли он существует, этот коридор – взрыв пощадил только прочную внешнюю обшивку базы, все остальное смело начисто. Ничего, пройдем… Я начал спускаться. Аарх полез следом.
      Я пошел вперед, потом оглянулся на Аарха. Мальчик смотрел по сторонам, вышагивая как на прогулке. В него даже целиться специально не надо – хватит и случайного выстрела. Я поравнялся с ним, держа его в радиусе действия своего щита. Показалась груда рухнувшей с верхних этажей аппаратуры, на ней сидели двое в тяжелой броне. Я вскинул левую руку, но скуф не отреагировал. Он вообще не слышал меня, дрожал, обвившись вокруг предплечья. Мне было немного больно – он пережимал сосуды, рука затекала. Что с ним? Погладив зверька по холке, я вытащил трофейную шпагу.
      На нас вылетел какой-то паренек, завопил, бросился в атаку… Только шагнув в сторону и заколов его в спину, я понял, что парень был безоружен. Что он собирался делать? Выцарапать мне глаза?
      Двое в броне, до этого спокойно сидевшие на своей груде железа, соскочили на землю и бросились на меня. У них не было оружия, но они и не пытались меня ударить, просто шли на таран. Я выставил вперед шпагу, и первый солдат с готовностью на нее прыгнул. Он ее видел, прекрасно видел, но предпочел не замечать. Я включил «просветку», давая клинку преодолеть грудную пластину брони, выключил режим, и шпага разорвала ему сердце. Инерция гнала труп вперед, застрявшая шпага выворачивала мне кисть. Я высвободил оружие и снес голову второму боевику, чуть отставшему от первого.
      Сняв с мертвого солдата пояс с гравигеном, я надел его, вынул из кармана генератор поля, и привесил его на пояс рядом с «мыльницей» гравитатора. Пульты обоих приборов скреплялись вместе, чтобы можно было управлять ими одной рукой. Я взял пульты в правую руку, а левой прижал Аарха к себе. Его надо спрятать, укрыть где-нибудь. Иначе он может порезаться. Упасть и выколоть себе глаз…
      Как только я активировал гравиген, притяжение исчезло. Большой палец лег в паз векторного контроля. Я повернул палец вверх, и мы начали падать на потолок. Меня начало подташнивать – от резкой смены вектора ускорения дико кружилась голова. И еще приходилось постоянно смотреть по сторонам – в любой момент по нам могли открыть огонь.
      Внизу какой-то парень в серебристом комбинезоне складывал трупы звездочкой и вырезал что-то на шлемах обломком меча. Неподалеку седой старик бережно подбирал металлический мусор с пола и собирал в свой шлем. Двое в униформе качались на свисающих с потолка проводах. Никто не стрелял. Наверное, кончились заряды.
      На другой стороне зала, откуда мы пришли, теперь не было коридоров, стен, проводов. Там стоял бревенчатый домик у реки, картинка осеннего леса, и обнаженная Ки-Саоми с растущими прямо из плеч растрепанными ангельскими крыльями. Она спала, свернувшись клубочком на мокрой траве.
      Несколько раз сменив вектор, я долетел до небольшого балкончика и поставил Аарха на ноги.
      – Стой здесь. Эти люди опасны. Они могут испортить весь вечер.
      Аарх послушно кивнул, сполз на пол и отключился. Я сам еле стоял на ногах.
      Спать нельзя. Почему нельзя? Нельзя, здесь опасно, опасно и странно, нужно держаться и быть начеку. Просто быть начеку, а потом все закончится. Надо спасать всех. Вытащить их, они утонут, захлебнутся и не смогут дышать. Нужно бросить им веревку или шест и ползти по льду, распластавшись, распределяя вес…
      Над нами ухнуло, и мимо пролетели обломки чего-то большого и громкого. Я оттащил Аарха в угол и стал охранять. Скоро все закончится. Да, все закончится, и мы поедем кататься на велосипедах вдоль шоссе, доедем до набережной, и свернем к владению Фарнхэма, там сегодня подают креп-сюзе… И пусть Эммади наконец снимет шлем – незачем морочить голову приличным людям. Там есть лицо, за этим шлемом, я же знаю. А потом можно будет вернуться в Дрезден. Если Шестая Колонна нанесет удар по Красному Миру, нам будет чем заняться на выходных. А потом мы еще что-нибудь придумаем.
      Прямо передо мной появилась Ванда, держа в руке машинку перемещения. Кстати, Ванда, давно хотел спросить, почему ты бросила рисовать? Та история с копированием шедевров – выкинь ее из головы, она того не стоит…
      За Вандой закрылась дверь, и я остался один в темной комнате и не мог двигаться, за дверью Ванда кричала, ее резали огромным ножом, прижав к слепящему фарфору такой же исполинской вилкой.
      Я протянул к двери руку, но потом убрал ее, устыдившись грязных ногтей.
      Надо сделать что-то с этим противным звоном, он путает мысли, а нам всем давно пора хорошенько подумать. Скажешь, не так, Мон? Я знаю, почему это случилось, но забыл. Надо вспомнить.
      Щеки жгло кислотой. Я пытался вытереть их, мне все казалось, что кислота их разъест, всю кожу, останется только белый череп, с которого будет съезжать шляпа…
      Что-то поползло по моей руке, и пальцы отозвались невыносимой болью. Противный зверь укусил меня, и теперь трусливо удирал, карабкался вверх по стене, но когти скользили, и он сползал обратно. Я показал на него липкими непослушными пальцами и посмотрел в глаза маме. Мама кивнула и улыбнулась. Зубы у нее были белые-белые. Один зубик выпрыгнул из ее рта и стал рубить топором большой железный ящик. Ящик трещал и плевался огоньками. Я смотрел на него и сосал невкусный, ноющий палец. Зубик наконец разрубил ящик, и тот громко бабахнул. Стало совсем темно.
 
      С этой головной болью не справился даже Аарх. Она то сдавливала виски, то отступала, то снова вспыхивала, сметая все мысли.
      Мальчишка выглядел еще более худым и высохшим, чем обычно. Как только пси-излучатель начал кипятить нам мозги, Аарх отключился. Зато нам с Вандой досталось по полной… Хорошо, что Эммади разнес эту адскую машину.
      Я до сих пор старался не делать резких движений, чтобы не потревожить голову. Передвигался я с трудом – меня постоянно вело куда-то влево. Двигательным центрам мозга сильно досталось.
      Ванде повезло еще меньше. Когда Эммади расправился с пси-излучателем и вернулся за ней, она валялась без сознания. Обе ноги у нее были отрублены по бедро – их попросту не было. Она потеряла много крови, пока дройд не присоединил к ней регенерационный блок. Что с ней произошло и как она лишилась половины тела, мы не знали. Я бесконечно одергивал рукава своей пижамы, смотрел на нее, стараясь не опускать взгляд ниже пояса. Эммади уложил Ванду на ворох мятой униформы и еще раз проверил показания регенерационного блока.
      – С ней точно все будет в порядке?
      – Да. Доберемся до Ти-Монсора, и я уложу вас обоих в криоген – восстановитесь, будете как новенькие.
      Так спешить к брату, чтобы потом ввалиться к нему и улечься спать в криогенную камеру, даже не поговорив…
      Присев на корточки рядом с Вандой, я дотронулся до ее бледной щеки, поправил сбившуюся челку. Будем как новенькие…
      Я встал и отправился на поиски скуфа. Нужно вспомнить, в каком месте он вскарабкался по стене. Я высматривал следы когтей.
      Скуф обнаружился в щели между двумя ящиками – забился туда и не хотел вылезать. Мне пришлось долго «лу-лу-лукать», пока он решился покинуть свое убежище. Раздраженно фыркая, он забрался мне в рукав, высунул мордочку наружу и посмотрел на меня своими светящимися глазами. Он все еще дрожал. Я погладил его:
      – Прости, что притащил тебя сюда, дружище…
      Мне пришлось долго чесать его за ухом, пока он окончательно не пришел в себя.
      – Эммади, вы что-нибудь нашли?
      – Нет, ничего существенного… После взрыва излучателя я растормошил Аарха, и мы вместе стали играть в «тяни-толкай» с одной старухой. На ваши жизни. Но можешь не волноваться – идти осталось немного.
      Я присел на поваленную металлическую плиту. Когда солдаты поняли, что сдают этот сектор, они взорвали все перекрытия, а потом поставили пси-излучатель, чтобы закрыть проход к нижним уровням базы. Разумный ход, черт бы его побрал.
      – Тим…
      Аарх поднял голову и посмотрел мне в глаза.
      – Там есть еще один живой.
      – Где?
      – Ты увидишь. Он холодный.
      Интересно, что значит «холодный»? Обогнув груду металлолома, я прошелся до противоположной стены и сразу понял, про кого говорил Аарх. Тот самый парень в серебристом комбезе, он лежал прямо на своем творении – звездочке из трупов. Я подошел ближе и попытался прочитать надписи, выцарапанные им на шлемах. Все они были выполнены в стиле минималистического реализма, вроде «здесь был я». Под пси-излучением мне вряд ли пришло бы в голову что-то более оригинальное. Хотя бы без пошлостей. Я наткнулся на следующую надпись и вздохнул. Сглазил.
      Лицо у парня было приятное, если бы не идиотская улыбка – последствие пси-излучения. Я хотел проверить его пульс, потянулся к шее, но тут же отдернул руку. Кожа у него была ледяной. Абсолютно.
      К черту – Аарх сказал, что он жив или почти жив, значит нужно дотащить его до нашего полевого госпиталя и сдать на руки врачам. А кроме меня, у нас все врачи.
      Парень оказался неожиданно тяжелым. Пришлось взять его за ноги и тащить волоком. Прости, милорд Ледышка, сервис у нас хромает…
      Он что-то пробормотал. Я замер и наклонился к нему – глаза по-прежнему закрыты, бледное лицо покрыто инеем. Не мог он ничего сказать. Скорее всего, после взрыва врубилась защитная система комбеза и заморозила его от греха подальше. Только вот что это за хитрый комбинезон такой, и почему тело сохранило пластичность? Ведь тела в криогенной заморозке… Что я об этом знаю? Ничего. Поэтому – не умничать и тащить, тащить и не умничать.
      Я отволок парня к «госпиталю» и оставил рядом с Вандой. Аарх мельком взглянул на него и потянул меня за рукав, чтобы что-то сказать, но тут парень открыл глаза – такие же вымороженные, льдистые. Беглым взглядом окинув всех нас, парень уставился на Ванду, внимательно ее изучая. Ее расстегнутую куртку, проглядывающую сквозь прорехи загорелую кожу… Парень разлепил смерзшиеся губы и пробасил:
      – Дикий хочет бабу… Дикий хочет…
      Он закрыл лицо руками и раскатисто захохотал. Я сжал кулаки, но быстро заставил себя успокоиться. Человек отходит от пси-излучения, мало ли какой бред придет в голову…
      Ледяной неандерталец продолжал хохотать. Не похоже это на истерику. Смех вполне вменяемого человека, довольного собственной шуткой. Похоже, с его ледяным мозгом все в порядке…
      – Узрите Дикого, друга! Я пришел к вам!
      Ну или почти все…
 
      – Ты можешь идти?
      Ледышка пробасила:
      – Дикий всемогущ!
      Он попытался встать, и его заметно повело.
      – Всемогущ… Но идти сложно.
      Потом его озарило:
      – Дикий поползет.
      Откуда взялось это чудо на нашу голову? Я вздохнул и повернулся к Эммади.
      – Понесешь его?
      Дройд кивнул и направился к Ледышке. Тот спокойно дал взять себя на руки, обхватил Эммади за шею и надменно произнес:
      – Дикий доволен слугой. Дикий повелевает…
      Эммади опустил руки и повелевать Дикому пришлось на полу. Я подмигнул дройду.
      – Дикий упал.
      В наблюдательности ему не откажешь… Робот снова взял его на руки и направился к Ванде. Я остановил его.
      – Ванду понесу я.
      – Справишься?
      Я пожал плечами и поднял ее бесчувственное тело. С регенератором она весила не так уж мало…
      Аарх поднялся и пошел к выходу. Мы с Эммади последовали за ним, похожие на выходящих из роддома новоиспеченных мам.
 
      Эммади действительно нас вывел. Уже через двадцать минут мы дошли до тяжелой заблокированной двери на нижнем уровне базы. Руки у меня отваливались, но я только перехватил Ванду поудобнее и сильнее прижал к себе. Дверь задумчиво произнесла:
      – Кто там?
      Начинается…
      – Я, благородный дон, в голове бульон, мой железный врач, генератор неудач, мой живой цветок, зеленый лепесток, дикая Ледышка, наглая слишком и малыш Аарх… ищущий аарх… А ты кто будешь такой?
      Дверь помедлила, потом открылась.
      – А я, твою мать, не умею рифмовать…
 
       > gotoEXTdataflow
 
      – Яано, ты не передумал?
      Мне пришлось отвлечься от размышлений и повернуться к Дьёну. Что его так заботит мое участие в гонках?
      – А ты что, тоже участвуешь?
      Дьён расхохотался.
      – Я похож на психа? Нет, Яано, я собирался поставить на тебя. Вот и спрашиваю – не передумал?
      Я вынул из кармана пластиковый билет и помахал им в воздухе. На белой карточке стоял только номер, остальную информацию карточка откроет мне одному. Но Дьёну хватило и этого – мне выдали билет, обратная дорога для меня закрыта. Дьён кивнул с довольным видом.
      А вот Клео опустила голову и, кажется, собралась уходить. Я вздохнул, пошел к столику, схватил что-то с тарелки, пожевал… Вкусно. Она всегда вкусно готовит. Это одна из причин, по которой я на ней женился. А еще – она никогда не оспаривает моих решений… Она просто молчит.
      А Дьён уже усаживает ее на наш диванчик, протягивает ей бокал нашего вина, уже что-то говорит, залихватски, весело, – и Клео начинает потихоньку оттаивать, изредка поглядывает на него и несмело улыбается. А его рука уже прижимает ее к себе – конечно же, понарошку, конечно же, так нужно только для того, чтобы лучше рассказать веселую байку, чтобы было еще смешнее, байку, где кто-то кого-то точно так же, как он сейчас – мою жену. И там это было смешно, и они смеются сейчас, а я сжимаю в руках что-то скользкое, но неизменно вкусное, и мне совсем не смешно.
      Все гости замечают мою реакцию. Все, кроме Дьёна. Замечают и не понимают. Зависть, ревность, ярость, страх – все это пережитки докосмической эпохи. Нам, просвещенным жителям прекрасной планеты Иола, родины Святейшего Императора, они не знакомы.
      А я вот странный такой, ущербный. Для меня все эти доисторические эмоции еще существуют. И заполняют меня всего – сверху донизу, вот в эту самую секунду. Все сразу.
      Ревность: Клео вышла за меня, какого черта она сейчас разговаривает с этим прохвостом?
      И зависть: а ведь он смог ее развеселить, заставил ее улыбаться. Пусть робко и неуверенно – но она ведь улыбается.
      И ярость: мне хочется, чтобы Дьён стоял прямо на финишной черте, когда я пересеку ее на своей яхте. Хочется размазать его по фюзеляжу красной полоской…
      И страх: я ведь могу ее потерять. Из-за своей глупой гордыни – вот и еще один атавизм в мою коллекцию. Всенепременно мне нужно влезть в любые соревнования, а уж в те, что устраивает император, – особенно… Вот так-то, весь букет.
      Хотя даже это не все. Есть и еще кое-что – обида, растерянность… Почему она не может меня понять? Да, не спорит, но ведь и не поддерживает же. Почему? Смертность гонщиков уже давно не превышает сорока процентов, а я вообще умудрился разбиться всего два раза за десять лет. И то – по молодости. Но ведь спасли же, восстановили. Какого черта она против?
      Ей нужно, чтобы я сидел дома, смотрел голографер, помогал ей в оранжерее и изредка устраивал вот такие дружеские посиделки, будь они прокляты? Какое это веселье – болтать о всякой чуши в компании ее пьяных сослуживцев? Какая это дружба, если один из них флиртует с моей женой?.. А сейчас берет за руку и тащит танцевать. У нас ведь отличный зал, новейшие гравитаторы, перчатки экспортной серии – все безопасно, изысканно, празднично… Все – и танцзал, в котором мы никогда не танцевали, и оранжерея, где растут овощи, которые мы не едим, и эта вымазанная в роскоши гостиная, и огромный шар спальни, в которой невозможно спать, – все это просто кричит о нашем богатстве, высоком положение, об изысканном вкусе… О нашем непонимании, нашей разобщенности и потерянности…
      – Клеопатра!
      Я кричу это во весь голос. Как будто звуку придется преодолеть не десять шагов до замершей в дверях фигурки в черном платье, а много, много больше… Три года по разным сторонам кровати, пять лет недоговорок, четыре с половиной – малюсеньких уловок, чтобы не столкнуться перед уходом, два последних – официальных, обезличенных подарков только на громкие даты, в общую кучу, никогда – просто так, и уже не помню сколько лет подряд – легкие холодные чмоки в щечку, как будто кожи коснулась маленькая ледышка, а ведь так и есть – два заледенелых человека, пытающихся не замечать этого… А сейчас один из них пытается перекричать, разорвать своим истошным воплем эти бесконечные годы. Позвать именно ту Клеопатру, которую встретил в Императорском парке восемь лет назад. Встретил, отбил у Дьёна и его дурацких россказней… Все повторяется. Вот только сейчас она может и не обернуться.
      – Клео…
      Это – уже совсем тихо. Словно ее имя ускользает навсегда, уходит из гостиной вместе с хозяйкой, падает на шелестящий ковер… Словно я больше не имею права на это имя.
      – Клеопатра…
      Она оборачивается. Оборачивается и ждет меня. Там, у двери. Давай, Яано, что же ты? Всего десять шагов. Первый шаг – уходят, забываются сны под разными одеялами, второй – сбегают недоговорки и маленькая ложь, противная, как песчинки под босыми ногами, третий – «догонялки» наоборот по утрам, чтобы разминуться и не смотреть друг другу в глаза, – всего этого не было. Просто не было…
      Я прижимаю ее к стене поцелуем. Потом отстраняюсь, вытаскиваю проклятый билет и с хрустом переламываю тонкую карточку пополам. Пластик на секунду вспыхивает красным и произносит:
      – Официальный отказ принят.
      Смотрю на ее улыбку. Настоящую и совсем не робкую. Такую же, как тогда, в парке. Даже лучше. Ведь тогда она понимала, что отбить ее у Дьёна, жениться – все это было еще одним выигранным соревнованием для честолюбивого Яано. Сейчас все не так.
      А еще – она такая же легкая, как и в тот день, когда я впервые взял ее на руки. А я сделал это еще до того, как впервые посмотрел в глаза. Просто подошел со спины к незнакомой девушке, подхватил на руки и закружил. Мне это казалось романтичным. Ей, по-моему, тоже. Поэтому сейчас я смотрю ей в глаза, и что бы она там ни думала – я-то знаю: наша свадьба была единственным поступком в моей жизни, который я совершил не для того, чтобы быть первым, обставить неуклюжего Дьёна. Я правда влюбился.
      Я смотрю на недоумевающее лицо Дьёна, и мне становится даже жаль его – он и впрямь всегда плетется в шлейфе моих побед. Он даже не знал, что мой приоритет позволяет отказываться от участия в гонках. Извини, Дьён. Надеюсь, ты еще не успел поставить деньги…
      – Кстати, Дьён, ты ведь предлагал потанцевать? Прекрасная идея, правда, Клео?
      Она кивает. Не просто молчаливо соглашаясь, а поддерживает мою идею.
      – Пойдем, Яано. Мы так давно не танцевали.
      – Ага, очень давно… Никогда.
      И мы оба заливаемся смехом.
 
      Я зашел в небольшую комнатку в конце коридора и заблокировал дверь. Да, Яано никогда не блокирует двери, это не в его духе, но за этой дверью кончается его жизнь и начинается моя. Крохотный огрызок моей, по сути, но я не жалуюсь.
      Огляделся, нашарил выключатель, включил свет. Это единственная комната во всем доме, где свет нужно включать руками. В остальных комнатах он включается сам, когда переступаешь порог. Яано не любит делать лишних движений, он любит роскошь и успех, а теперь – благодаря мне – еще и свою жену. А она – его. Особенно после последних четырех часов, за которые мы… они успели поваляться на каждом метре своей шарообразной спальни. Потом она заснула, а я пошел в эту маленькую комнату в конце коридора. У Яано есть огромный кабинет, там все так же успешно и роскошно, как и он сам, – можно было бы пойти туда… Но я не люблю ни успех, ни роскошь, я не люблю Клеопатру, я не амбициозный пилот элитного звена «Клюв» Императорского Орла. Я не милорд Яано – я маленький и тихий, я люблю включать свет руками, и писать письма я люблю тоже руками, а не голосом или мемо-сканером, поэтому я откидываюсь на спинке старого кресла и говорю в воздух…
      – Базис, энергию на терминал в комнате «Е». И чашку нуара. Потом отключаешь терминал от сети и отсоединяешься сам.
      – Исполняю, милорд.
      У моего базис-компьютера приятный тенор, а еще – как и у любого техноида – повышенное любопытство. Не захочет ли он узнать, чем тут занимается милорд Яано в пять утра? За способом дело не станет – для техноида это не проблема… Ладно, разберемся с этим позже.
      Я положил руки на прохладный экран… Задумался, переключать ли раскладку. Переключил-таки на родные иероглифы. Домой – значит, домой…
      Черт, во мне так много слов, но я всегда медлю, не зная с чего начать…
 
      «Ну, привет, сестренка. Как всегда скучаю – куда без этого? Вот сижу тут в этом смазливом типе, в его шикарной жизни и сплю с его благоверной златовлаской. На досуге можешь поревновать, если выдастся время. Мне осталось совсем немного, скоро буду дома. Подергай там тигра за усы и скажи, что это от меня. За то, что не предупредил о двух работающих параллельно агентах, из-за чего я чуть было не наделал шуму… Прости, я снова о своем. Давай о нашем, Оми.
      Я скучаю по мочке твоего ушка, по твоему вздернутому носику и по твоим коленям – только когда я засыпаю на этих коленях, мне не снятся кошмары. Чужие сны не в счет. Я люблю тебя, Оми. До скорой встречи, сестренка. Всегда был твой, таковым и остаюсь.
      Ти-Монсор».
 
      Улыбка так и не сползла с лица. Я откинулся на спинку и размял пальцы. Плевать мне сейчас и на Яано, и на Клео, и на разногласия двух государств. Я снова был дома, пусть это всего на пару минут…
      Нуар был довольно неплохим. Многовато специй, да и густой не в меру… Он приготовлен для Яано, а он любит именно такой.
      Я позволил себе еще несколько минут блаженных флэшбэков, потом закрыл глаза, сосредоточился и вернулся обратно. В мир милорда Яано, в его дом на планете Иола, столице Второй Империи.
      Потом я протянул руку и, замерев на секунду, стер письмо. Черт, с каждым разом это становится все сложнее… Чушь. Эти мальчишеские записки нужны только для того, чтобы я не сошел с ума, время от времени возвращаясь в себя, восстанавливал порванные связи со своей собственной жизнью, подписывался своим именем, переживал свои эмоции… Рекомендованный Чжанем способ. Без этого можно действительно сойти с ума, поверить, что чужая жизнь вокруг – твоя собственная, заиграться и умереть. Потому что максимум через полгода тело отвергнет чужое сознание.
      К счастью, я не собираюсь здесь задерживаться. Уже через пару дней я узнаю все, что нужно, и отправлюсь домой. Оставив довольного Яано с его новой прекрасной жизнью и семейным благополучием. Надеюсь, этот самовлюбленный дурачок не будет больше пользоваться любым шансом, чтобы проявить все свои разнообразные умения. Остепенится, может быть…
      Чжань рекомендует убивать носителей. Я никогда этим не занимаюсь. Просто оттесняю их сознание в угол и преспокойно выполняю задание, иногда даже давая хозяину «порулить». Я не собираюсь его убивать. Мне действительно не нужны враги – ни живые, ни мертвые. Мне нужны друзья. Которые придут, если я позову. Возможно, даже этот нарцисс откликнется, когда будет нужно.
      Никто не знает, как связывает людей пребывание в одной черепной коробке. Ненависть к чужаку? Уходит в первые дни. Слишком тесно для ненависти. Ярость, бессилие, отчаяние – нет времени. Они действительно проникаются ко мне симпатией – все эти временные вместилища моего разума, – особенно когда видят, как я собираю по кускам их разрушенные жизни. Чем черт не шутит, может, в свое время и придет на помощь лучший пилот Империи Яано Мелио…
 
      Дом тряхнуло, и я понял, что падаю… Зря я все-таки так ругал этого пилота – реакция у тела отличная: успел вцепиться в какой-то штырь, увернуться от падающей полки, даже почти устоял на ногах, когда дом тряхнуло еще раз, и он просел.
      Землетрясение кончилось. Нужно осмотреть дом – подвала у него теперь, скорее всего, нет.
      – Базис, доложи о состоянии дома.
      Молчание… Что за чушь? Коммуникации рухнули? Но терминал-то работает.
      – Базис! Доложи…
      Черт! Кабина базис-компьютера у Яано располагалась как раз в подвале. Техноида попросту завалило.
      Я вышел из комнаты, спустился на первый этаж, отыскал люк в подвал, дернул. Его заело. Черти его, да какое мне дело до этого техноида? Яано точно бы не стал о нем беспокоиться – вызвал бы команду, они бы откопали его дня через два. Там же кабели везде – не особо покопаешь…
      Отломав от вычурного торшера стальной прут, я подцепил люк и налег на прут всем весом. Люк поддался. Еще разок…
      Люк сдвинулся на пару сантиметров. Теперь лопату или хоть что-нибудь, чем можно копать. Нужно спешить – задохнуться техноиду не грозит, а вот расплавиться от какой-нибудь прорванной трубы или сгореть от высоковольтного кабеля…
      – Базис!
      Я напрягся, вспоминая его имя.
      – …Эммади, держись там.
 
      Как только мое сознание вернулось в собственное тело, еле ворочая неоттаявшим языком, я отдал приказ на разморозку Ки-Саоми. Она очень просила – сразу же. Хотела встретить меня уже восстановившейся и пришедшей в себя. Все-таки четыре месяца в криогене даром не проходят, полдня тратишь только на то, чтобы восстановилась двигательная система, еще полдня – на биохимию, мыслительные процессы и прочее. Это минимум. Мне, в принципе, еще сложнее – мне приходится заново привыкать к своему телу, его балансу, весу, моторике… Хотя я уже привык. За шестьдесят девять лет любой привыкнет.
      Теперь у меня есть несколько блаженных минут. Между действиями первой необходимости и всеми остальными. Можно просто лежать, закрыв глаза, и радоваться, что можешь закрыть свои собственные глаза. Тело болит, отходя от криогенного шока, но это твое тело и твоя боль – она превращается в изысканное удовольствие. Все незаметные мелочи превращаются в утонченное наслаждение – почесать ногу, прислушаться к урчанию пустого желудка, услышать стук сердца, вдохнуть родной влажный воздух, который не сушит горло при каждом вдохе, посмотреть в зеркало… Все мельчайшие детали – хорошие и плохие, приятные и нет, – все они вызывают улыбку, поднимают настроение… Я дома…
      Теперь сначала ванну, потом обязательные полчаса в спортзале, потом – отчитаться об операции, и только потом, совсем вечером, – к Оми.
 
      Стража у двери меня, естественно, не остановила, но тот, что стоял справа, неуверенно коснулся моего рукава и прошептал:
      – Она не одна.
      Я пожал плечами. Какая мне разница? Я не ревнивый. В отличие от Яано. Интересно, кого она только успела уже затащить в постель – а ведь на это стражник и намекал. Будь там что-то другое, он либо ничего не сказал бы, либо запретил бы входить. На этот раз – по уставу. К внутренним делам я отношения не имею. Мое дело маленькое – вся остальная вселенная.
      Рывком распахнув двери, я разбежался, прыгнул прямо на ее огромную кровать, набрасываясь, целуя в шею, в пахнущие весенней зеленью волосы, сжимая в объятиях, добираясь до своей любимой мочки уха…
      В спину ударил смех. Еесмех. Я обернулся и увидел сестренку. Повернулся обратно. В моих объятиях сжалась голая девчонка-заморыш с яростным собачьим взглядом. Черт, обознался… Шутка в духе Ки-Саоми.
      Я улыбнулся, и потянулся к ней. Оми бросилась мне на шею, повалила, впилась в мои губы. Мы покатились по кровати и рухнули на мягкий ковер. Потом она начала кусаться, выкручивать мне руки, колотить меня своими кулачками…
      – Почему не стучишься? Может, я не одна.
      – Я знал, что ты не одна. И что?
      – Не ревнуешь?
      Я обернулся на сверлившую меня взглядом невзрачную девушку. И что только Оми в ней нашла? Да нет же, пригрела сиротку, еще в постель к себе затащила. Впрочем, это тоже вполне в ее духе.
      – Нет. А должен?
      Принцесса надула губки и сложила руки на обнаженной груди. Когда проследила мой взгляд, обиделась окончательно и отвернулась к своей любовнице.
      – Ну что мы с ним будем делать, Ванда?
      Неказистая девушка зашипела, замахнулась растопыренной ладонью. Ки-Саоми обиженно молчала. Я не радовался ее новой игрушке!.. Хотя нет, Ванда для нее не игрушка. Она не шутит такими вещами и вроде бы абсолютно серьезно обещала протекторат их странной деревенской планетке. Они там вроде как мутанты, а Ванда эта – вообще куст. Угораздило же Оми… Может, это такое извращенное садоводство, флорофилия…
      Я подхватываю Принцессу и несу обратно на кровать – там легче мириться. Ванде я говорю: «Кыш» и она неохотно слезает с кровати, нарочито медленно натягивает платье, бредет к двери. Ки-Саоми кричит ей: «Пока», и сиротка бормочет что-то в ответ, но мы уже не слышим.
      Целуемся, вдыхаем друг друга, впитываем всем телом – мы так долго этого ждали. Потом она вырывается, садится сверху и прижимает мои руки к кровати. Я смотрю ей в глаза, она опускает голову и струи ее белых волос падают мне на лицо. Я фыркаю и чихаю, она смеется. Да, Оми, у тебя получится остаться вечно юной и прекрасной. А рядом с тобой – получится у любого. Даже у такого прагматичного старикана, как твой брат.
      Она прогибается, откидывая волосы назад, потом прижимается ко мне своим горячим упругим телом, которое пахнет травой, другой девушкой и слабо, почти неуловимо – ею самой, моей Принцессой – вязкий сладковатый аромат. Она шепчет:
      – Зачем ты с ней так? Она очень хорошая.
      – Она не ты.
      – Это причина?
      – Это причина.
      – Не надо так. Я хочу, чтобы ты всех любил. Всех-всех, весь мир.
      – А тебя?
      – А меня просто чуть-чуть больше.
      – Чуть-чуть?
      – Ну да. Совсем капельку. Просто чтобы не путаться.
      – Хорошо. Я буду любить всех-всех, а тебя – намного больше.
      – Не надо намного. Мне хватит чуть-чуть.
      – Ладно, Оми. Вот тебе для начала твое чуть-чуть.
      Я скинул ее с себя, завернул в одеяло и поволок получившийся куль к распахнутому окну. Она визжала и пыталась меня пнуть. Без толку. Я вытряхнул ее у самого окна и забрался на подоконник. Она пробурчала что-то, но потом запрыгнула ко мне, положила голову мне на грудь и обиженно засопела. Все как в детстве, Оми. Пока я с тобой, мы и есть в детстве. Прямо в том самом вечере, когда ты впервые полезла ко мне целоваться, а я чихнул тебе в лицо, потому что твои волосы щекотали мне нос. Как мы потом ревели на пару…
      – Ты злой. Ты обидел Ванду. А она хорошая, и мне с ней хорошо.
      – Она умеет что-то, чего не умею я?
      Моя улыбка стала совсем шкодливой.
      – Дурак. Я не про это. А если тебя интересует только это – да, умеет. И показать тебе это у меня не получится, ты не девушка.
      – Избавь меня… Ты уже жалеешь, что я не девушка. Может, еще пожалеешь, что я не куст?
      – Мон, я серьезно.
      Она продолжала сжимать меня в объятиях, но тон изменился. Чему всегда поражался, так вот этой ее способности перескакивать с игр на серьезные темы… И говорить на эти темы, не отстраняясь, не меняя позы…
      – Так какого черта ты прогнал Ванду?
      – Ну знаешь! Всяк цветок знай свой горшок… Ты хотела, чтобы я обрадовался ей, как тебе… И мы бы вдруг стали одной дружной семьей, и я проникся к ней глубокими чувствами, и мы бы дождались шторма и убежали купаться…
      – Нет, я бы попросила ее уйти. Сегодня. А потом – кто знает, может, и семья… Почему бы нет, не делить же мне постель с вами по очереди. Это глупо.
      Она снова стала игривой. Вот так всегда… Только я настроился на серьезный разговор… Ее пальцы уже как-то неуловимо стянули с меня рубашку, теперь бесшумно и ловко избавляли от всего остального.
      – Она тебе нравится?
      – Очень.
      – Ну и спи с ней в свое удовольствие. Я-то тут при чем?
      – Ладно, я спишу это на криоген. Ты еще не отошел. Но завтра…
      Она пробежалась пальчиками по моей взмокшей спине…
      – Ты будешь любить всех-всех, и Ванду. Ее можно даже побольше, чем всех.
      Теперь ее рука плавала у меня в волосах. Я заурчал… Как-то не к месту вспомнилось, что я так и не успел зайти в питомник, к скуфу. Он же тоже соскучился… Оми уже раздела меня и теперь тащила обратно к своей кровати. Я рванул ее на себя и повалил обратно – на горячий пластик подоконника.
      – Здесь красивее.
      Она кивнула. Вулкан Миядзаки высился вдалеке, почти сливаясь с верхушками деревьев, второй – поменьше и поближе к дворцу – был виден во всем своем великолепии. Все грани казались четкими, острыми, я жадно впитывал каждую деталь пейзажа, словно картинки в памяти срастались с тем, что я вижу сейчас, – будто заживлялась какая-то глубокая рана. Оказывается, я соскучился куда больше, чем думал…
      – Почитай мне, Мон.
      Она всегда простит об одном и том же. Словно пытаясь наверстать то время, что провела в криогене, дожидаясь меня. Только для того, чтобы встретить меня такой же юной. Чтобы мы взрослели одновременно… Глупая, мы же поклялись, что не будем взрослеть. А сколько лет нашим телам… Так ли уж важно?
      Я оседлал подоконник, уселся поудобнее, а Оми закинула руки за голову и теперь водила мягкими пальчиками ног по моей груди. Я притворно заворчал:
      – Они все скучные. Знаешь же – я не умею писать письма…
      Ки-Саоми покачала головой. Не отвертишься.
      – Ну, привет, сестренка. Как всегда скучаю – куда без этого?..
 
       > Resume playback from the last scene
 
      Я вдохнул. Воздух проходил в легкие с трудом. Сухой, вымороженный воздух. Мне и самому зябко, но я чувствую, как расходится по венам горячая, почти кипящая кровь, как обжигает пальцы идущее отовсюду тепло. Глаза слиплись, заморозились, я разлепил их с трудом и тут же зажмурился, потом снова открыл, подслеповато щурясь на свет. То, что держало меня все это время – поле или ремни, – исчезло, и я почувствовал, что оседаю на пол, скольжу по теплой и влажной стенке. Кто-то подхватывает меня под мышки, тащит. Мои ноги волочатся по полу, я вижу их – темные пятна на светлом фоне. Слишком светлом. Я снова зажмуриваю глаза… Шорох, чьи-то шаги.
      Вдохнув поглубже, я потряс головой и снова разлепил тяжелые веки. Неясные силуэты, неясный шепот… Передо мной – раскрасневшееся лицо Брока. В дверях замерли две фигуры в лиловых летных комбезах. Один – низенький и бородатый – выходит, второй – высокий, с длинными вьющимися волосами – поворачивается и смотрит на меня.
      – А ты симпатяга, Мон…
      – Исчезните.
      Они выходят, Брок поворачивается ко мне.
      – Доброе утро.
      Я пытаюсь улыбнуться в ответ. Слова плавают в голове, как дохлые шквачи, стекают по пересохшему горлу вниз…
      – Здравствуй, Мон.
      Он ухмыляется этой своей противной ухмылкой, но сейчас она кажется мне даже милой. Я оглядываюсь, осторожно, словно опасаясь, что сломается шея.
      Рекреационный зал, к стенам прикурочены три… четыре, пять криогенных камер. Вокруг вьются провода, рядом стоит массивный агрегат – какая-то медицинская машинка, следящая за состоянием замороженных людей за мутным стеклом. В первой кабине – незнакомый мужчина с сильными ожогами, в следующей – смуглая черноволосая женщина со странными татуировками, у нее нет левой руки… Потом – еле влезшая в двухметровую кабину оглобля ар-хоттунца, дальше… В следующей кабине лежала Ванда. Ниже пояса мелькали редкие вспышки, восстанавливая ткани. Ее ноги кончались чуть выше колена. На полу перед ее кабинкой сидел, привалившись к холодной дверце, Дикий. Он спал.
      Последняя кабина была пуста. Оттуда меня только что достал Ти-Монсор, доволок до кресла, усадил и теперь ждет, пока я приду в себя…
      – Тим…
      Глаза у меня наверняка мутные и полные красных прожилок. Я облизываю пересохшие губы, пытаюсь что-то ответить. Не выходит, глупо киваю.
      – Мы опоздали? На вечеринку?
      Он засмеялся.
      – Нет, не волнуйся. Это была только репетиция. Сейчас мы как раз накрываем на стол и шьем карнавальные костюмы.
      Попытка посмеяться вызвала приступ кашля – легкие еще не отошли от криогена. Я попытался дышать ровнее, потом прошептал:
      – Можно я наряжусь зайчиком? Мне пойдет, как думаешь?
      – Почему нет?
      Мы снова засмеялись.
      – Что происходит, Мон?
      – Уже и пока – ничего, Тим. Расслабься.
      Я откинулся на спинку кресла, зажмурился, помассировал глаза. Тело слушалось плохо.
      – Теперь вставай.
      Опершись о подлокотники, я попытался встать на ноги. Не вышло.
      – Давай, Тим, я сотни раз оживлял это тело после заморозки. Нужно разогреть мышцы.
      С третьего раза у меня получилось подняться. Держась за спинку кресла, я сделал пару мелких шагов. Мон, которого все время хотелось назвать Броком, прыгал вокруг меня и боксировал с воздухом.
      – Давай, агрессивное приветствие пси-хоттунцев.
      Я поднял руки, встал в стойку и замахнулся левой.
      – Самый ужасный удар в моей жизни. Не позорь меня передо мной! Шевелись.
      Правая слушалась лучше, но я пошатнулся и чуть не упал. Вовремя схватился за кресло. Вестибулярный аппарат никак не желал приходить в себя. Я старался стряхнуть с себя разбитость и прыгать вместе с Ти-Монсором.
      – Ужас. Что с тобой? Давай! Порхай, как истребитель, жарь, как линкор.
      После пары вялых замахов мне удалось провести первый нормальный удар. Ти-Монсор легко уклонился.
      – Может, надо тебя разозлить?
      Он выдал несколько фраз на ци-шиманском – к сожалению, я понял. В принципе, я надеялся, что при встрече Мон расскажет мне много нового, но даже не предполагал, что открытия будут такого рода. Подобного варианта собственной родословной я простить не мог, поэтому с ревом бросился в атаку.
 
      Через двадцать минут мы, изможденные и хрипящие, катались по полу и душили друг друга, время от времени пытаясь приложить противника затылком об пол. Мону пару раз это удалось, поэтому в глазах у меня снова помутнело. Ситуацию разрядил Дикий – очнувшись, он заметил потасовку и изъявил горячие желание в ней поучаствовать. Мы с Моном временно объединились и общими усилиями вышвырнули его за дверь, объяснив, что нам надо поговорить. В процессе нам пришлось выслушать и что «Дикий – то», и что «Дикий – се». В конце концов мы заблокировали дверь и оба сползли по стенке, тяжело дыша. Потом мы переглянулись и хрипло засмеялись.
      – Так зачем ты пригласил меня, Мон?
      Он поднялся и, выудив из стоящего рядом контейнера нечто аппетитно пахнущее, принялся его жевать.
      Я тоже подошел к забитому разнообразной пищей ящику и попытался выбрать что-нибудь попривычнее. Привычного не было, пришлось выбирать наугад.
      – Ну, думал, ты захочешь повидаться с сестрой.
      – Ки-Саоми здесь? Почему?
      Мон ответил с набитым ртом, поэтому я ничего не смог разобрать. Пришлось переспросить.
      – Эти дурачки ее похитили.
      Я поперхнулся тем, что оказалось воздушным пирожным.
      – Оми похитили? Мы ее спасаем?
      Мон замахал руками, и я с нетерпением ждал, когда же он дожует и сможет что-то сказать.
      – Уже спасли, порядок.
      – Но как они сумели?
      Он засмеялся и достал еще одно творение кулинаров – нечто пористое и продолговатое. Я остановил его руку.
      – Сначала объясни.
      Мон раздраженно отмахнулся.
      – Как, как… Как мы им подсказали, так и сумели. Мы слили им и детали маршрута, и местоположение Оми в кортеже, и способы обхода защиты – правда, я бы не удивился, если бы они все равно оплошали. Эти ребята способны и на такое.
      – Вы сдали им принцессу?
      Так вот о чем она говорила на сайте – что имперцы придут за ней и доставят ее к Мону. Значит, она знала. А он… Он спокойно ждал ее здесь. Но зачем все это? Кажется, ему придется много объяснять.
      – Значит, ты лишил меня чести спасти принцессу от злого дракона?
      Он замахал руками.
      – Кончено нет! Ты принимал самое живое участие. Куда мы без тебя…
      – В смысле?
      – Если бы ты не бегал под носом у Лерца и не гремел кастрюлями на всю Империю, у нас бы ничего не вышло.
      Я угрюмо вздохнул.
      – Объясни-ка получше. Что-то я сегодня на удивление плохо соображаю.
      – Лерц ни за что бы не решился на операцию, если бы не был твердо уверен, что все под контролем. Он очень скоро выяснил бы, что в Красном Мире меня нет, расконсервировал бы своих агентов в Малых Мирах, перенаправил действующих в Империи. Черта с два тогда все прошло бы так гладко. А благодаря тебе Лерц был уверен, что младший ненаследный принц Монсор сошел с ума и совершает абсолютно непонятные действия прямо перед его адмиральским носом. И что, в случае необходимости, этого Ти-Монсора можно взять в любой момент.
      – А почему он не схватил меня сразу?
      – Пора тебе привыкнуть, что мы, ненаследные принцы, – мелкая сошка. Главной задачей было схватить Ки-Саоми, а взяв безобидно сходящего с ума принца, Лерц мог ее спугнуть. Кто знает – может, ты посылаешь ей письма каждый вечер, и если письмо не придет – она прекратит облет или сменит маршрут… Его устраивало и то, что ты постоянно у него на виду и занимаешься всем чем угодно, только не подготовкой ответного удара. Поэтому я ничуть не беспокоился за твою безопасность – Лерц не рискнул бы взять тебя.
      – Но он рискнул! Там, на Тирдо-Я.
      Мон расхохотался.
      – Хороша попытка – отрядить рядовой взвод на поимку принца Красных. Он знал, что ты отобьешься, – просто хотел прояснить несколько вещей…
      Я задумался. Что-то здесь не сходилось.
      – Слушай, а с чего он поверил в то, что я – это ты? Тело, как я понимаю, он проверил еще на лайнере, пока я валялся без сознания. Но в этом теле мог быть кто угодно…
      – В этом теле – нет. Он исходил из двух непреложных истин. Первая – тела членов королевской семьи защищены от проникновения чужого сознания на генном уровне. Вторая аксиома – личность копировать невозможно. Решение: если тело Ти-Монсора бегает и дерется, значит, в нем есть сознание. Если чужое сознание тело принца отвергает за две минуты, это может быть только сознание самого принца. Ответ: так как личность копировать невозможно, этот принц – настоящий принц, единственный принц, и нигде больше принца нет.
      Я откинулся на спинку кресла… Мы знаем, что Ахиллес быстрее черепахи и все-таки из условия задачи следует, что он никогда ее не обгонит…
      – Если это и впрямь непреложные истины… то я – Ти-Монсор.
      Братишка осклабился.
      – Именно.
      – А ты тогда кто?
      – И я Ти-Монсор.
      Я пробормотал: «И все – Ти-Монсор» – и потер пальцами виски.
      – В чем он ошибся?
      – Ни в чем.
      – Тогда каким образом я появился в этом теле и не умер через две минуты?
      Он снова улыбнулся.
      – Думай.
      – Эксперимент Эммади по формированию личности на базе эпоса действительно имел место?
      – Имел.
      – Значит, он оказался еще успешнее – не только создал сознание, но и примирил его с телом.
      Ти-Монсор скорчил рожу и покачал головой
      – Нет, Тим. Я сказал, что эксперимент имел место. Но не говорил, что он дал положительный результат.
      – Хочешь сказать, он провалился?
      – Да. Что доказало, что из дурацких россказней принцы не рождаются. Только из королев… или капусты. Аистов перебили, их вычеркиваем.
      – Тогда откуда я взялся?
      – Знаешь, сынок, когда мама с папой захотели бейби, они отправились…
      Я оборвал его.
      – Если не сборник эпоса, тогда что?
      Мон вздохнул, потом запихнул-таки в рот ту пористую дрянь и принялся тщательно ее пережевывать.
      – Черт, Тим, я не уверен, что смогу это объяснить. Эммади мог бы, но ты вряд ли сможешь понять. В общем, сборник эпоса мы использовали для маскировки. Дройду нужен был объемный блок информации, желательно не структурированной – так сложнее будет заметить вкладку. Мемо-блок отпадал – слишком четкая система. Я предложил сказки.
      Он вытер руки о штаны и ухмыльнулся.
      – Оми вечно ныла, что я не читаю ее обожаемых книг. Я решил, что должен избавить тебя от подобного проклятия. Если ты заметил – на сайте это сработало. Пара дурацких древних фразочек в твоем исполнении – и она растаяла. Решила, что ты – это я, который вздумал сделать ей приятное, выучить стишок и рассказать его с табуретки. Может, стоит и правда как-нибудь сделать ей подобный подарок. Плести веера мне уже надоело.
      Я упрямо повторил свой вопрос:
      – Хочешь сказать, я твоя копия? Клон?
      – Личность копировать невозможно! Она уникальна.
      – Тогда что?
      – Эмунат… У Эммади было достаточно времени, чтобы составить абсолютно точный портрет моей личности… То, что он замаскировал блоком со сказками, – его собственный эмунат.
      Он сделал торжественное лицо и воздел десницу к потолку.
      – Ты – мое отражение в зеркале его кибернетической мудрости. Ты – моя тень, упавшая на чистый лист от ослепительного сияния квазижидких наносетей его ума. Ты – мой точный портрет, нарисованный с натуры железной рукой мастера.
      Он опустил руку.
      – Понял хоть что-нибудь?
      Я ошарашено покачал головой. Мон кивнул.
      – Вот и я до конца не понимаю…
      Встряхнув головой, я осторожно переспросил.
      – Ты хочешь сказать, я, ты, и Эммади – один и тот же человек?
      Он восторженно всплеснул руками.
      – Черт, я даже как-то не думал об этом. Выходит, что так. Я – старый Ти-Монсор, ты – маленький Ти-Монсор, а Эммади – железный зануда, но тоже Ти-Монсор… А учитывая, что мы с Оми – разнополые варианты одной и той же генной карты, то она – Ти-Монсор за вычетом игрек-хромосомы. Зато с…
      Я остановил его резким взмахом руки. «И все – Ти-Монсор».
      – Тайм-аут, Мон.
      Добредя до двери, я оглянулся – Мон уже успел запихнуть себе в рот еще какую-то гадость и теперь рылся в контейнере в поисках очередной порции.
      – Мон, это значит, что через сто лет я стану вот таким?
      Он повернул ко мне свою измазанную в чем-то зеленом физиономию.
      – А что тебе не нравится?
 
      Я стоял в пустом тусклоосвещенном коридоре, засунув руки в карманы. Пытался переварить услышанное. Что это вообще такое – «я»? Нечто, спрятанное где-то там, позади моего взгляда? То, что управляет вот этими руками и вот этими же ногами? То, что шевелит языком и говорит глупости? Начинка для поношенной синей пижамы, насест для скуфа, погремушка для адмирала флота Нейла Льюиса Лерца? Черт его знает… Как уместить в голове то, что это не единственный «ты»? Что в десятке метров сижу еще один «я» и увлеченно набиваю желудок разной снедью, а где-то еще есть третий «я», белый и железный, который превосходно обдурил себя самого, скрыв от него то, что прекрасно знает еще одного себя, и ведет второго себя к себе третьему. Бр-р-р.
      Растроение личности – это клинический диагноз, а как назвать попытку собрать три внешне разных личности в одну? Не с моими мозгами такое понимать. Проще договориться, что я – это тот, что в пижаме, а Мона по-прежнему называть братом. Эммади считать папой как-то не особо получается, поэтому Эммади у нас будет Эммади. А будет плохо себя вести – будет «железкой». Ки-Саоми пусть остается сестрой. М-да… Viva la difference!
      Когда я вернулся к Мону, они с Эммади сидели за шахматным шаром и пристально на него смотрели. Позы были одинаковыми настолько, что хотелось зажмуриться и потрясти головой. Они специально?
      – Привет, мы!
      – Привет…
      Повернулись и ответили они тоже синхронно. Наверное, Мон подговорил Эммади на этот дурацкий розыгрыш… Хотя зачем уговаривать – если они одинаковые, то эта идиотская идея придет в их головы одновременно.
      Дурдом. Можно снимать сериал «Я и мои „Я“…
      – Эммади, сгинь, пожалуйста. Больше двух меня я в комнате не потерплю. Перебор…
      Эммади молча вышел. Стало поспокойнее.
      – Ну как, переварил?
      – Да, пожалуй.
      – Теперь порядок? Ничего не гложет?
      – Ну, за исключением того, что вся моя жизнь – часть плана двух других меня… Наверное, ничего.
      – Все мы часть промысла Божьего…
      Интересно, когда у меня появится страсть отмахиваться громкими фразами? Глядя на него, мне все меньше хочется стареть…
      Мон наконец наелся и вооружился бокалом и мундштуком. Ни трубки, ни кальяна не было, что абсолютно не мешало мундштуку выпускать искрящийся бежевый дым. Передо мной живое доказательство превосходства технологии Красных… Что б меня это хоть сколько-нибудь волновало…
      – Ты знаешь, что твой брат – единственный хомо, обыгравший техноида в шахматы? Хотя я уверен, что эта сволочь специально пропустила последний гамбит… Не хочешь сыграть? До следующей фазы плана еще восемь часов тридцать две минуты.
      На часы он даже не взглянул.
      – Я плохо играю.
      – Ты должен учиться, иначе станешь позором семьи. Оми отлично играет, торопливо, но талантливо – она быстро тебя раскроет, если ты будешь постоянно «поддаваться». Она этого не любит. Да и кто любит?
      – Лучше объясни, что за следующая фаза. И какая была перед ней. И что это вообще за план?
      – Тимми, ваша вьюношеская нетерпеливость вызывает мое заслуженное стариковское раздражение.
      – Раз так, мой престарелый дедушка, не изволите ли вы соответствовать своему почтенному столетнему возрасту? Тебе обязательно разыгрывать из себя клоуна?
      – Внучок, принеси водички и подай мои привилегии возраста – я храню их во-о-он в той ночной вазе…
      – Мон!
      На секунду его лицо приняло серьезное выражение.
      – Тим, кончай. Сам ты, помнится, последние часы перед возможной смертью рассказывал сказочки и в снежки играл – Эммади уже жаловался. Что ж ты мне расслабиться не даешь? К тому же от серьезного и насупленного меня ты вроде уже устал – я имею в виду дройда. Я прав?
      – Да, прости…
      Он снова расплылся в своей шутовской улыбке.
      – Вот и хьячи. А хлебнем-ка мы еще настоечки!
      Он хлебнул. Я снисходительно терпел его кривляния.
      – Так, значит, ты признаешь, что можешь погибнуть в ближайшее время?
      Мон сделал очередной огромный глоток и протянул бокал мне.
      – Ага.
      Я решил, что это не такая уж плохая идея и залпом допил остававшуюся в бокале жидкость… У меня перехватило дыхание. Когда я снова смог вдохнуть, передал бокал Мону, и он наполнил его снова – из пузатой бутыли зеленого стекла. Я был уверен – если ее повернуть, увидишь этикетку с черепом и костями.
      – Что это?
      Мон гордо поднял бутыль над головой и рассмотрел на свет – свет через бутылку не проникал. Совсем. И дело было явно не в толстом мутном стекле.
      – Это ром. Самый настоящий. Думал, ты оценишь. Так долго рецепт искали…
      – Я оценил… Но пить больше не буду.
      Он пожал плечами и отдал мне мундштук.
      – Тогда кури.
      Я осторожно сделал затяжку – вдруг там табак, махорка или еще что-нибудь из антиквариата… Что это за смесь, мне понять не удалось, но кашлял я долго. Впрочем, сойдет… Главное, что не мешает думать и галлюцинаций не вызывает. Ведь этот зеленый кролик уже давно сидит у Мона на голове… А вот где он раздобыл морковку на военной базе? Может, допросить его – тут очень кстати стоит миниатюрная дыба для кроликов. А может, это вовсе и не кролик, а самая настоящая крыса – вон хобот какой…
      Я осторожно отдал мундштук Мону и потряс головой.
      – Очень смешно. Надо подарить тебе наладонный шокер, чтобы ты мог бить током всех, кто до сих пор неразумно с тобой здоровается…
      – А что? Классная мысль.
      – Мон, этой хохме с полтыщи лет.
      – Ну и что с того? Я древний, она древняя – мы сойдемся.
      – Что правда, то правда – юмор у тебя доисторический. Так, наверное, еще динозавры шутили. Потому и вымерли.
      – Я не вымру. Ти-Монсор не может умереть.
      Я медленно пережевывал нечто со вкусом «дичи», подстреленной за секунду до естественной смерти.
      – Мон, раз уж тебе так приспичило насладиться маленькими радостями, перед тем как мы все отправимся на тот свет… Мне, наверное, лучше выяснить у кого-нибудь еще – с чего мы так туда спешим и когда отправляется наш поезд. Ага?
      Он дыхнул на меня дымом и покачал головой.
      – Сиди. Остальные заняты. Я объясню – только соображу, как изложить все вкратце…
      Привстав с кресла, он стянул куртку и сел обратно, прижав пальцы к вискам.
      – Что ж, братишка, пора ввести тебя в наш семейный бизнес по экспорту оливкового масла…
      На этот раз он не улыбался. Смотрел, прищурившись, на ряд криогенных кабин с ранеными. Похоже, в этом бизнесе жесткая конкуренция…
      – В детали забираться не буду, думаю, суть ты уловишь и без этого… В общем, вся эта канитель направлена на предотвращение угрозы поглощения Империей Малых Миров. Двадцать три года назад, когда мы начали подготовку к операции, эта угроза была довольно размытой. Постепенно она обретала все более реальные черты – через пять-семь лет Империя была бы готова к открытому противостоянию. Как минимум – с нами. Или даже со всеми Малыми Мирами одновременно. Сторонники экспансивной политики по-прежнему занимают лидирующие посты, что мы и собираемся исправлять…
      – Как?
      Мон вдохнул поглубже, потом медленно выдохнул.
      – Силами самой Империи, естественно. Поэтому единственные Красные, напрямую задействованные в операции, – только мы вдвоем да сестренка. Все остальные – полноправные граждане Второй Империи Свободы…
      – Изменники?
      Он усмехнулся.
      – Только не ляпни такого при них… Тим, ты мало побродил по Империи – не был на ресурсных планетах, не ощущал на себе действие всей госмашины. Они самые настоящие патриоты – других я и не искал. Просто люди, прекрасно осознающие, что идиотское стремление к захвату контроля над всем человеческим сектором тащит саму Империю в пропасть. Оборонный бюджет, контроль экономики, направление всей индустрии по четкой колее – все для той же цели, постоянные проверки, слежка за «возможными агентами», расходы на патруль и охрану границ, эмбарго на большинство экспортных товаров из Малых Миров – думаешь, все это идет Империи на пользу? Настоящей Империи – той, что вкалывает под куполами по двенадцать часов, на планетах, не дотягивающих до трехсот по Шимеру. Людям, я имею в виду, нормальным людям, все это давно осточертело, но их не так много. Фанатиков экспансии еще меньше, но добавь к ним большинство, которое не склонно к размышлениям и катится по инерции, – им и в голову не приходит, что может быть по-другому, а любая попытка залезть на «ящик из-под мыла» пресекается через пару минут – это они четко отслеживают. Поэтому все, чем мы здесь занимаемся – помогаем имперцам решить их же внутренние проблемы. Революция, мальчик мой… Все довольно банально.
      Я усмехнулся. Мон продолжил:
      – Мы долго работали над тем, чтобы собраться на этой вечеринке всей теплой компанией – в результате, все ключевые фигуры обоих лагерей здесь присутствуют… А останется только один, к-хе…
      – Не так уж ты мало читал, Мон.
      – Я больше просидел у голографера в телах имперцев – в порядке прикрытия… Пожалуй, я сделаю чаю.
      Он встал и достал из ящика стола миниатюрный синтезатор. Я бы не удивился, если бы он даже на военной базе раздобыл полный чайный набор, но Мон ограничился парой фарфоровых чашек.
      – Это, конечно, не чай, но при должном воображении…
      Он отхлебнул из своей чашки и поморщился.
      – Когда я смирюсь с тем, что имперские неженки не привычны к кипятку?
      Я широко улыбнулся, картинным жестом понес чашку ко рту и сделал глубокий глоток. Пока его тело на мне – мне обжечься не грозит.
      – А-а-ах. Хорош.
      Мон только хмыкнул. Я торопливо допил чай и отставил чашку в сторону.
      – Ладно, теперь давай объясняй мне, как ваш мудрый план обрел форму этого фарса, и каким образом вы дошли до мысли сдать им принцессу?
      – Она сама предложила этот вариант, хотя я подозреваю, что тут не обошлось без мяуканья – скорее всего, Ци мягко подвел ее к этой мысли. Подстилка платиновая… Я долго не соглашался, пока он меня не убедил, что вариантов у нас не так много. Оми-то, ясное дело, была более чем согласна – ей только дай в пламя сигануть. А прокатиться по всей Империи в компании «Когтей» – что может быть увлекательнее?
      – И что это вам дало?
      – Многое…
      Я присел на край стола и развел руками.
      – По-прежнему не улавливаю.
      – Если силы равны, проигрывает тот, кто нападает первым.
      – Мне ничего не дадут твои общие фразы.
      Он вздохнул.
      – Смотри – мы даем просочиться информации по маршруту Оми. Лерц заглатывает наживку: с этими данными похитить ее – ничего не стоит. Он отдает приказ Когтям, и те на сверхмалом корабле с безразгонным телепортатором в точно рассчитанный момент появляются посреди ее кортежа – две секунды на уточнение координат, потом перемещение точно в зал, рядом с каютой принцессы. Сорок секунд на выход, захват и отход. Потом мгновенный прыжок к этой базе. Лерц выстраивается за границей системы, в полной уверенности, что кортеж поступит по уставу и кодексу – бросится в погоню за принцессой. И как только кортеж войдет в пространство, находящееся под юрисдикцией Имперского флота, Лерц имеет полное право их уничтожить, что он и собирался сделать. Причем во всех отчетах он бы описал ситуацию как попытку вторжения и сигнал к началу войны. Быстро получив благословление Совета на нанесение ответного удара, он нападает на ополовиненные силы Красного Мира и одерживает победу: флот Малых Миров не в праве встать на защиту Ци-Шимы – ведь официально конфликт инициирован Красными. Даже если Ци-Шима попытается доказать, что они преследовали похитителей принцессы и не предполагали наличие в точке выхода ни флота, ни оборонной базы – ведь по документам ее здесь нет, – будет уже поздно. А Лерц, естественно, никакой принцессы не видел и уж тем более не похищал. В крайнем случае, он признается, что некий корабль действительно появлялся в системе – но его немедленно сожгли за проникновение на охраняемую территорию, как того и требует устав. Все чисто.
      – Хочешь сказать, никто бы не узнал, что принцессу похитили солдаты Империи?
      – Кто? Об этом знали исполнители – им стерли память по прибытии и обеспечили алиби – и Лерц с парой приближенных. Для всех остальных – Орел проводил здесь маневры. Безусловно, и император и члены Совета были в курсе – но подобное доказать невозможно. Если бы что-то пошло не так, их осведомленность тут же испарилась бы – всех выявленных участников «несанкционированного нападения» сразу же отправили бы под трибунал. А Красному Миру – принесли искренние извинения.
      Пройдясь по комнате, я несколько раз прогнал в голове весь план – и таким, каким он виделся Лерцу в счастливых снах, и таким, каким он реализовался благодаря действиям Мона. Впрочем, тут было еще полно белых пятен.
      – Первая ваша «хитрость» была в том, что кортеж не рванул за похищенной принцессой?
      Мон усмехнулся и сделал очередной неторопливый глоток.
      – Мертвый самурай лучше живого ронина – как они могли не отправиться спасать свою госпожу? Отправились… Только в другую сторону. В окраинную систему Натхеллы. Сложно засечь точный вектор телепортации безразгонного сверхмалого корабля, особенно – барахлящим сканнером, особенно – если ты два часа корпел над тем, чтобы он барахлил.
      – И что в Натхелле?
      – Кортеж поискал-поискал, никого не нашел, обратился за содействием к правительству, небольшой дипломатический скандал, потом – совместные поиски… Ци написал им подробный сценарий… с шутками и песнями. К тому времени, как они дойдут до последней страницы, мы должны будем «спасти» принцессу, чтобы всему кортежу не нужно было… ну ты понимаешь. Смывать позор кровью.
      – Ладно, понял. Так когда вы взяли базу, принцесса была уже здесь? Вы за ней и шли?
      – Нет. Мои люди начали действовать в тот момент, когда мы с тобой беседовали на Хиттари в «Приюте Пирата». Они заняли свои позиции, пустили газ в вентиляцию и усыпили большинство оставшегося персонала базы. Потом приступили к зачистке отсеков от тех, кто успел отреагировать и не отключился.
      – Да, мы видели трупы.
      Он поморщился и покачал головой.
      – Тим, мы использовали только шокеры и легко ранящее оружие. А то, что вы видели, – это закрытые секторы, где не было наших людей. Бойню имперцы устроили между собой – паранойя, паника, недоверие и старые счеты. Наши действия только спровоцировали их. В общем… Шон сделал несколько объявлений по громкой связи, потом мы пытались отправлять туда отряды, чтобы прекратить эту идиотскую бойню, но объявления не сработали, а отряды несли слишком большие потери – поэтому мы просто изолировали эти секторы. У нас не так много людей, чтобы позволить себе… В общем, ты понимаешь. Эммади рассказал мне про пси-излучатель – черт, мы предполагали нечто подобное, но это перешло всякие границы.
      Он глотнул чаю и ненадолго замолчал, уставившись в одну из кабин – ту, где лежала девушка со странными рунами на коже.
      – Лию обожгли «Когти». Когда они привезли принцессу, мы сообщили им по радио, чтобы шли на нижние секторы базы – мы не хотели сажать их в ангар по известным тебе причинам. На минуту мы отключили генератор помех и дали им точные координаты – когда они сели, к ним вышла наша группа. Похоже, «Когти» всполошились, когда увидели большую группу «носильщиков» с пристегнутыми стеками. В общем, без шероховатостей не обошлось. Пятерых удалось положить станом, с остальной семеркой пришлось повозиться. Лия полезла вперед – она сильный боевик, успела уложить пятерых, пока ее не задели. Шону досталась последняя пара… Предполагалось, что мы просто заберем Оми, «Когти» вернутся к Лерцу – и никто ничего не заметит… Но, может, и к лучшему – зато теперь нам не надо опасаться этого взвода при заключительной фазе. Они могли бы помешать нам куда больше.
      – Что за заключительная фаза? Первая – ты собираешь «революционеров» и даешь им разработанный тобой и Ци план, потом сдаешь информацию о принцессе, и Лерц начинает подготовку этой базы, так? Под эгидой этой подготовки, ты и протаскиваешь на нее своих людей. Я в это время гремлю кастрюлями и отвлекаю Лерца от ваших махинаций.
      Ти-Монсор рассеяно кивал.
      – Потом вы захватываете базу и отбиваете принцессу. Потом прилетаем мы. Что дальше?
      – Сейчас еще восемь часов антракт, а потом – финальная сцена, кульминация, апогей, крещендо, катарсис, слезы-аплодисменты-цветы, занавес… Когда «Когти» не вернулись, Лерц отправил сюда Яано и два взвода бойцов – прояснить ситуацию. Яано мы встретили, некоторые из штурмовиков были на нашей стороне – остальных мы усыпили… Хоть что-то прошло без неожиданностей. В общем, через полчаса Яано отправил зонд с отчетом – ситуация три-восемь, нейтрализую, справлюсь сам, маме привет, целую… Через восемь часов Яано отправляется обратно. А мы с тобой берем ударный отряд и набиваемся в тонари, как ресницы в замочную скважину женской раздевалки. Включаем «просветку» и добираемся до эскадры внутри корабля Яано. Как только они откроют барьер – мы отделяемся от Яано, я развожу людей по ключевым точкам, а мы вдвоем возвращаемся в ангар. Там я оставляю тебе наш камешек и иду с Яано к Лерцу. Мы с адмиралом имеем милую беседу – а те люди, которые прибыли на тонари, плюс те флотские, что посвящены в план, начинают зачистку. Пока они идут по списку, вычищая верных Лерцу людей, я отвлекаю самого адмирала. Он отреагирует только на очень сочную приманку – а что может быть для него аппетитнее, чем принц Красных? И все то время, как ребята будут производить нашу рокировку, я должен буду услаждать его слух интересными историями из нашего с ним общего прошлого. После того как они пройдут список до конца, и на ключевые посты встанут наши люди, флот будет под нашим контролем – мне останется только объявить об этом Лерцу, и дальше ему придется принять непростое решение. Отставка или смерть. Нам выгоднее первое, так как такую фигуру достать не так просто, да и вызовет это лишний шум…
      – Мон, это слишком рискованно…
      – Это самый логичный вариант, Тим. И ты это поймешь, если постараешься хоть немного пользоваться моей светлой головой. Черт, говорю как Эммади, да? Братишка, у меня двадцать лет голова болит от всего этого – давай ты просто доверишься этой больной голове и не будешь заставлять ее болеть еще больше. Диалог с Лерцем я писал под себя, репетируя по ночам перед зеркалом «Ваше время вышло, милорд». Это моя роль и моя реплика, даже если она будет последней.
      – Какую роль ты отвел мне?
      – Ты останешься рядом с тонари, будешь на связи со всеми группами – если что, чуть скорректируешь их действия…
      – Не лучше ли этим заняться тому, кто хоть немного разбирается в ситуации.
      – Ты разбираешься достаточно, а все, кто разбирается лучше мне нужны для задач посложнее. К тому же ты не подходишь на роль палача – будешь сопли лить над каждым адмиральским прихвостнем.
      – А их… устранение… обязательно? Он невесело усмехнулся.
      – Уже начал. Тим, мы проверили всех – не просто личные дела, мы перетряхнули их головы. Некоторых хотелось пристрелить сразу же. С теми, кому просто сильно запудрили мозги, по возможности будут обходительнее. Для начала – стан, потом – под трибунал нового командования. Разжалование и отправка на планеты, которые они называли «пригодными для жизни». Частичное стирание памяти… Хватит, Тим, ради бога.
      Я взял со стола мундштук, попытался разобраться в управлении, чтобы переключить смесь. Не разобрался, положил на место. Мон продолжил:
      – Как только командование перейдет к нашим людям – ты заберешь тонари и отправишься за принцессой. Она свою роль знает – ты доставишь ее на Иолу, где в этот момент соберется Объединенный Совет Империи и Малых Миров. Я для того и мотался по этим Малым Мирам, чтобы убедить их подать петицию императору о внеочередном сборе Совета под любым удобным им предлогом. Потом я объяснил им суть и предоставил новую доктрину Объединенного Совета после того, как Вторая Империя станет Третьей. Ци сочинил довольно подробный документ – там все, от отмены эмбарго до размера таможенных пошлин на весь список товаров. Там новые границы и список планет, изначально принадлежавших Малым, которые император будет вынужден вернуть. Там условия депортации граждан, ликвидации военных объектов и прочее – в общем, забавная книженция… Совет начнется через девять часов – поэтому мы и устроили антракт, чтобы не нашуметь раньше времени. Принцессу ты привезешь к началу заседания – там она объявит ошарашенному ее появлением человечку на троне, в присутствии Императорского Совета, Объединенного Совета Малых Миров и наблюдателей от иных рас, что «группа экстремистов», занимающих высокие посты в Имперском флоте, осмелилась на вероломное похищение… И далее по тексту. Потом она торжественно объявит императору, что бунт был подавлен, а все личности, пытавшиеся подорвать нейтралитет между нашими «дружественными государствами» и скомпрометировать своими действиями «светлейший Совет и Его Величество, многомудрого императора», были успешно нейтрализованы. Потом она назовет тех, благодаря кому «лицо Империи было спасено» вместе с ее, принцессы, прекрасной задницей. Дальше она бросает фразу насчет того, что «эти храбрые мужи истинно достойны возглавить флот Империи». Когда император осознает, что «его чай остыл», а флот больше ему не подчиняется, лидеры Малых Миров выступят с нашей доктриной. И пусть он попробует возразить хотя бы по одному пункту… Черт, сколько бы я отдал, чтобы видеть его сизую рожу, когда он будет подписывать этот талмуд.
      Я развалился на диване и спросил как можно непринужденнее:
      – Мон, а почему нам с тобой просто не взять тонари и не нагрянуть в гости к Лерцу? Прямо в Сердце Орла. Могу даже отпустить тебя одного, если ты заберешь скуфа.
      Он устало усмехнулся, подошел ближе и потрепал зверя по холке, нежно «ту-лу-лукнув» в ответ на скуфовское урчание.
      – Мне иногда кажется, что идея запихнуть в тебя сказки была гиблой – они сильно исказили твое… мое… наше мировоззрение. Думаешь, мы, Благородный Рыцарь и Прекрасный Принц, имея волшебный меч-кладенец и каменного конька-горбунка, можем хлопнуть одной ладонью, и все станет по-нашему? А думать за нас будет его Длиннохвостое Платиновый Ковер-Звездолет, да?
      Я пожал плечами. Нет так нет. Мое дело – предложить.
      – Я пытаюсь вдолбить тебе одну вещь: если ты вдруг решил, что мы непобедимые и неуязвимые супермены, обвешанные страшными артефактами и способные на все, что угодно – выбрось эту чушь из головы. И будь добр, сделай это до начала операции. Наше единственное преимущество – доскональное знание противника, его слабых мест, людей, которые могут перейти к нам. Мы собирали эти сведения два десятка лет. Я, агенты Чжань и наши имперские друзья. Техноиды осторожно отслеживали людей, которые могли присоединиться к нам и проверяли все несколько раз – им приходилось наблюдать издалека, чтобы никто не заподозрил техноидов во вмешательстве в дела флота. Они становились базис-компьютерами их домов, баров, медблоков – всех мест, где человек появлялся или его принуждали появиться. Схему с медблоком мы провернули и с тобой. В общем, все эти гипотезы, варианты, предположения были проверены десятки раз и возвращались к Ци, который на их основе уже мог выстраивать план наших действий. План менялся каждый месяц, а иногда и чаще, – от кадровых перестановок, несчастных случаев, понижений и повышений в чине кого-либо из действующих лиц – слишком много переменных на него влияло.
      Я вздохнул, попытался оттереть с брюк пятно, посаженное за «завтраком».
      – К чему ты это? Еще раз ткнуть меня в то, что и без меня, скудоумного, обойдутся? Что предложенный тобой вариант – единственный?
      – К тому, Тим, что пока твои представления ограничиваются тем, что тонари от всего защитит, а скуф – всех победит.
      – До этого они неплохо себя показали.
      – Да, но, если до тебя еще не дошло, Имперский флот – это тебе не горстка пиратов. Это не потасовка в баре, Тим, не вендетта и не священный поход против Вселенского Зла. Не заиграйся.
      Я нехотя кивнул.
      – Постараюсь.
      – А теперь отвечу на твой вопрос, хоть он и дурацкий. Нет, мы не можем просто так взять и завалиться в Самую Высокую Башню к Самому Главному Злодею и покарать его за все черные замыслы…
      – Если наш астероид полетит на флагман, то…
      – Тим, защита от тонари существует – и я не пролечу на флагман в «просветке», не смогу просто взять и переместиться туда. У нас будет шанс только потому, что поле отключат для катера Яано, а засечь тонари они не смогут из-за фонов от двигателя катера. Сердце Орла, капитанский мостик, не отключает защиту вообще – люди через нее проходят, а что не проходит там и не нужно…
      – Прости, Мон, просто я подумал, раз уж нам так повезло, что капризные на выбор хозяев скуф и тонари достались нам – нужно использовать их по полной.
      – Повезло? Тим, тонари были обнаружены три века назад – несколько сотен этих камней болтались на орбите планеты Кецаль-1, почти полностью покрытой неостывающим океаном лавы. Ушло семьдесят лет, чтобы выяснить, что камушек – не просто странный полый астероид. Оказалось, они образовывались в результате выхода пузырей газа со дна океана. Поднимаясь, газ взаимодействовал с лавой и обрастал скорлупой. Достигнув поверхности, газ расширялся, прорывал скорлупу и выходил в эту пробоину реактивной струей, выносивший камень на орбиту. Тонари оказалось немного, потому что нередко скорлупа разваливалась, обломки падали обратно в океан и растворялись. Шутка оказалась в том, что разумная жизнь на планете была – весь океан лавы был огромным мозгом. Мыслящим, конечно, был не сам океан, а сверхпрочные нити, окутывающие всю планету и сросшиеся в систему, подобно синапсам мозга. Двигаясь к поверхности, скорлупа разрывала сеть, собирая на себя все больше этих нитей – и они не отмерли, продолжая существование вмурованными в застывшую скорлупу, делая ее псевдоразумной. А белая пленка, покрывающая тонари изнутри, – искусственно выведенный симбионт, позволяющий соединять сознания пилота и камешка… Мне перекраивали генную карту, чтобы позволить взаимодействовать с симбионтом – после того, как он принял меня, я могу достучаться до него и в других телах, но ощущения при этом не из лучших. Поэтому, Тим, никакого «повезло» нет. Только «грубый расчет», как ты бы выразился.
      – Со скуфом та же история?
      – Скуфа получает каждый агент Чжаня. Но всего лишь как отличительный знак, как погоны, ленточки или парадную шпагу – мы ведь не работаем в своих телах, поэтому как оружием им никто не пользуется. Плюс к тому – это испытание. Если ни один скуф во всем питомнике не примет «ищущего предназначение», ему никогда не стать «внешним». Любой агент Чжаня должен иметь сознание, способное в считанные доли секунды подчинить себе или хотя бы отогнать в угол сознание чужого тела. Скуф не слушает слабых, поэтому визит в питомник – испытание посерьезнее «семидесяти ступеней». Даже меня потряхивало, когда я туда спускался. А когда первая пара скуфов, фыркнув, отвернулась…
      Я хмыкнул. Вот уж не ожидал…
      – Честно говоря, Мон, я был уверен, что скуф – самое грозное оружие ваших агентов.
      Он только усмехнулся и снова погладил зверька.
      – Тим, это просто милые остроухие пушистики, питающиеся янтарными лужами Тала. Они ведь даже не хищники, зубы – фикция, обманка, пищу они впитывают шерстинками… А «грозным оскалом» они отпугивают крупных зверей. Люди тоже – крупные хищники, мы тоже… обманулись. Они вовсе не страшное оружие класса «Б», они вообще не понимают, что такое «убивать».
      – Но как же тогда…
      – Это мы. Они лишь материализуют желания, используя наши же силы. Зверек – всего лишь катализатор, проводник… Все зависит от человека, в конце концов. Ты своим зверем еле сумел справиться с кучкой пиратов, а Лерц одним движением потушил звезду.
      – Зачем?
      – Шон не рассказывал?
      Я покачал головой. Ти-Монсор приглушенно продолжил:
      – Шон с Виллы-2. Звезда, которую потушил Лерц – это было их солнце… Если захочешь – спроси его. Может, до тебя, наконец, дойдет, почему я не поменялся с тобой местами. Ты Лерцу не соперник, Тим.
      Я присел на край стола, сосредоточенно разглядывая узор ковра под ногами.
      – А ты соперник?
      – Возможно.
      – Ты ведь возьмешь скуфа, Мон…
      – Ага… Я же иду как пленник – о чем ты?
      Я только вздохнул.
      – Готовность двадцать минут, Тим.
      Продолжая смотреть в одну точку, я пытался уместить в голове очередное открытие. Интересно, когда они закончатся, эти откровения? Или хотя бы начнут приносить что-то, кроме «умерщвления иллюзий»…
      Мне было приятнее считать, что капризные существа выбрали нас за наши личные качества… Но раз так, пусть так.
      Принцессу собрали красивой и обаятельной, чтобы завоевать «сердца народа». Принца – универсальным инструментом для выполнения особо деликатных заданий на грани человеческих возможностей. Чтобы мог скакать по чужим телам и не сойти с ума, чтобы он был намертво привязан к родной Ци-Шиме любовью к собственной сестре, чтобы отправился в драконью глотку с шутками и песнями. А что в нас есть «своего»? И что такое это «свое»? Случайное, не предусмотренное генными инженерами? Извращенное чувство юмора, привычка чесать затылок и включать терминал левой рукой – что?
      – Забавно выходит… Мое появление на свет – часть твоего плана, твое – плана Ци, появление Ци – часть плана первого Властителя Ци-Шимы…
      Он улыбнулся.
      – И все мы, как я уже заявлял, – часть промысла Божьего…
 
      – Хорошо, Мон. Чем займемся сейчас?
      Он устало потянулся, зажмурился и потер глаза.
      – Я, пожалуй, посплю пару часов. Можешь последовать мудрому примеру.
      Я покачал головой. Спать мне не хотелось абсолютно.
      – Нет, я, пожалуй, пойду поболтаю с принцессой. Ты мне своими рассказами окончательно доказал, что шахматы – не моя игра, попробую научить ее играть в снежки. Или устроим еще одно соревнование по цитатам… Не знаю, придумаем, чем заняться, я по ней дико соскучился… Хоть и знаю-то ее всего ничего.
      Он мечтательно улыбнулся, потом тяжело вздохнул и отвел взгляд.
      – Тим, вряд ли выйдет – она еще в криогене.
      – Но почему? Ее ранили или пытали? Что с ней?
      – Ничего, уймись. «Когти» заморозили ее целой и невредимой.
      – Тогда в чем проблема? Ей будет приятнее провести время вне криогена. Я не прав?
      – И да и нет, братишка… Она должна проснуться, только когда все решится.
      – Что решится?
      Он посмотрел на меня и натянуто улыбнулся.
      – Кто из нас открывает подарок…
      – В смысле?
      Он торжественно взмахнул руками.
      – Начинаем заключительный этап соревнований. Победитель получает все…
      Опустив руки, он подвинул к себе лежащую на столе планшетку, повертел в руках и отодвинул в сторону.
      – Тим, для Оми есть лишь один Ти-Монсор – я ничего не говорил ей про тебя. Пусть так оно и останется до поры до времени. Мы с тобой заключим пари: тот, кто выживет после этой операции, – получает все. Имя, титул, первый пост Чжаня и… Ки-Саоми. Уловил? Если убивают тебя – я остаюсь собой. Если убьют меня – мое место займешь ты, и позволишь принцессе называть тебя Моном, и ничего ей не расскажешь… Через несколько дней Оми взойдет на трон, и ее сознание уйдет в Ци. В дальнейшем у нее будет на тебя все меньше времени. А потом она полностью растворится в тигренке и перестанет интересоваться всеми этими глупостями – и ты сможешь вздохнуть свободно… Ну а если мы оба останемся живы – что ж, на радостях мы что-нибудь придумаем.
      Я покачал головой.
      – Мон, это бред. Мне – притворяться тобой? Оми знает тебя лучше Лерца – с чего ты взял, что она не догадается? Там, на сайте, так вышло случайно.
      – Эммади закачает тебе еще один мемо-блок – с моей памятью. Не проколешься.
      – Ты сошел с ума. Ты суешь голову дракону в пасть, заставляя меня спокойно слушать, как он тебя пережевывает, а потом отправляться за Оми и улыбаться ей, когда она будет называть меня твоим именем?
      Он склонил голову набок.
      – Возможно, и сошел… Но это именно то, что ты сделаешь, выиграв пари. Ты обещаешь?
      Я неуверенно кивнул. Мон поймал мой взгляд и долго смотрел в глаза.
      – Руку покажи.
      Достав руку из кармана, я с удивлением обнаружил, что скрестил пальцы.
      – Удобно, когда поставить себя на твое место проще простого, да?.. Да пойми, наконец, это не шутки!
      Он впервые за все это время повысил голос.
      – Лерц засел в Сердце Орла – это рубка в центре флагмана, но по сути – отдельный корабль с безразгонным телепортатором и таким щитом, что даже всем флотом его не продавить и за час. Не учитывая, конечно, что он давно успеет раствориться в воздухе – а если он сбежит, эта операция ни черта не стоит, все развалится. Поэтому Яано ведет меня туда с одной церемониальной шпагой и парализованными руками. Людей он может взять немного, чтобы не навлечь подозрений – а у Лерца там три десятка лучших бойцов из «старой гвардии». Переманить их невозможно – они с адмиралом не первый десяток меняют вместе, и половина их скелетов в шкафу – общая. Справиться с ними силами моего «конвоя» получится вряд ли – да и не собираюсь я рисковать. Поэтому Яано оставляет меня и уходит. Все, что у меня есть, – это крохотный шанс, что Лерц сломается, когда я сообщу ему, что флот наш. К сожалению, этот шанс – единственный, и я собираюсь его использовать. И все, что я хочу знать, входя туда, это то, что ты сделаешь так, как я сказал.
      Я сжал кулаки, потом медленно опустил их на столешницу. Выдохнул.
      – К сожалению, единственный путь не дать тебе сдохнуть – это убить тебя самому. Меня такой вариант не устраивает…
      Он расслабленно улыбнулся.
      – Принимаю это за торжественную клятву и позволяю себе быть спокойным. Брось, Тим, ты просто еще не разглядел всех плюсов своего выигрыша. А один ты не останешься – есть еще Эммади и твой Кустик… Черт, ну и угораздило же тебя влюбиться! Ни за что бы ни подумал, что вы с ней… Нет, это вне моего понимания.
      Я усмехнулся.
      – После того как мы сейчас выяснили, как замечательно сходятся во мнениях абсолютно идентичные личности, я боюсь предположить, как вы уживаетесь с Оми.
      – Вот и выяснишь на своей шкуре.
      Я сплюнул на пол и молча вышел. Ей богу, лучше бы я был сиротой.
 
      – Ребята, позвольте вам представить милорда Тима.
      Все присутствующие в рекреационном зале повернулись к нам. Около двадцати человек – и ни одной кислой физиономии. Похоже, все здесь следовали уже оформившейся традиции маяться дурью перед решающим боем, из которого можно и не вернуться.
      – Тим, тот, что сейчас стягивает с себя проигранную рубашку, – это наш уважаемый капитан первого ранга Яано Мелио, лучший пилот Империи. Если хочешь приодеться – предложи ему сыграть в карты. Он не выиграл еще ни одной партии. Правда, тебе придется учитывать его специфический вкус…
      Это был тот самый парень, которого я видел, когда только пришел в себя – высокий, статный блондин с длинными вьющимися волосами – настоящий бисёнен. Специфический вкус в выборе одежды на данный момент выражался в просторной «парусной» рубашке с кружевными манжетами и высоким воротником. А также – в узких атласных штанах, подвязанных широким поясом, что добавляло ему еще больше сходства с классическим биши. Рубашки, впрочем, он уже лишился и теперь демонстрировал всем болтающиеся на татуированной груди серебряные амулеты, увлеченно объясняя значение каждого сидящей рядом девушке лет тридцати.
      – Прекрасная миледи, которой он сейчас вешает лапшу на ее не менее прекрасные ушки, – Сара, специализируется на координации телепортационных переходов и потакании маленьким слабостям сильного пола.
      Девушка слушала красноречивые объяснения «первого пилота», открыв рот и хлопая ресницами. На секунду она отвлеклась и подмигнула мне. Я в ответ успел лишь нелепо помахать рукой.
      – Тот коренастый парень, что толкает Яано в бок и бесконечно ворчит, – Шон. Техник, в прошлом – старатель. Не обращай внимания на его угрюмость – это лишь способ спрятать подальше в бороду свою бесконечно добрую наивную душу и никому не показывать.
      Шона я тоже видел в рекреационном зале вместе с Яано, но дальше шли абсолютно незнакомые лица. Я порадовался тому, что они переоделись в «парадное» для этих посиделок – будь здесь двадцать человек в униформе, я бы вряд ли их различил.
      – За этим столиком компания наших штурмовиков – можешь звать по позывным: «Чили», «Нотариус», «Старбак». Более тридцати боевых операций – ни одной царапины. Не везет ребятам.
      Я зачем-то поклонился и похвастался.
      – А мне ногу отрубили. Пия… В смысле, вот он и отрубил.
      Ткнув Мона под ребро, я присоединился к общему гоготу. «Нотариус» оторвался от складывания огромного оригами из старого призывного плаката, отстегнул от пояса термостек и умоляюще посмотрел на Мона. Насколько я заметил, с оружием из всей компании не расстались только оперативники…
      – Можешь и мне, а? Ну, пожалуйста, хоть маленький кусочек. До сих пор не в курсе, как медблок изнутри выглядит.
      – После боя – хоть обе до бедра.
      Я воздел руку к потолку и вкратце рассказал невезучим, что они упустили. Особенно я упирал на описание Гурий Медблока – стараясь, чтобы ни Сара, ни остальные присутствующие леди меня не слышали. Потом я описал процесс выписки, вознесение эргономического больничного трона к расписанному лично Гиппократом потолку, торжественное падение ниц перед экс-больным обнаженных медсестер и, наконец, ритуальное сожжение базис-компьютера медблока, чтобы задобрить ниспославших здоровье богов – Глюкозу, Лактозу и… на этом моменте мне в висок прилетела игральная фишка. Учитывая, что Эммади швырнул ее из противоположного угла зала, не экономя силы, это было больно. Я погрозил ему пальцем, но дозволенные речи благоразумно прекратил.
      «Чили» заметно погрустнел и теперь задумчиво приглаживал пятерней свою синюю шевелюру. «Старбак» остался равнодушным – он был вторым увиденным мной на базе архоттунцем, и человеческих эмоций был чужд. Пришелец, похожий на исхудавшую костяную таксу, заинтересованно обнюхивал сотворенные «Нотариусом» оригами и восхищенно поглаживал костяные наросты на груди. Особенно таксе нравились журавлики.
      Потом мы с Моном, выпятив грудь, прошествовали к стае «младлейтов» – семерым молоденьким девушкам, выполнявшим функции мелкого обслуживающего персонала, секретарш и прочих «пойди-принеси»… При них, кончено, Мон обозвал их должности куда витиеватее, чуть ли не сравняв их по рангу с командором базы. Девушки захихикали. Мы с Ти-Монсором разыграли проверенную сценку «Да что я, вот мой брат», без конца превознося друг друга, что в нашем случае являлось чистой воды самохвальством. Когда Мон дошел до строчки «в отличие от меня, мой братец знает наизусть все истории мира», стайка как по команде раскрыла рты и начала упрашивать меня развлечь их какой-нибудь историей. Я влез на стол и с каменным лицом завел свое «давным-давно».
      – …И приковали люди Прометея к скале за то, что он принес им цепи и научил приковывать себя к скалам. И прилетал к нему ежедневно орел Гаруда и улетал тоже ежедневно – ибо его гнездо было как раз на той скале. Это было началом дружбы. Но потом явился к скале подлый Геракл о двенадцати геройских грамотах, разорвал цепи Прометея и испортил, дурак, всю сказку…
      Я слез со стола под неуверенные аплодисменты – похоже, понравилось только Мону, да еще Саре, снова поймавшей мой взгляд и едва заметно улыбнувшейся.
 
      Перезнакомив меня со всеми присутствующими, Мон отправился спать. За ним торопливо вышла пара смазливых «младлейтов»… Я всерьез задумался над тем, чтобы картинно потянуться, хорошенько зевнуть и во всеуслышание объявить, что поспать – идея хорошая. Раз уж наше самохвальство сработало… Вспомнив про лежащую в криогене Ванду, я мысленно пожелал ей новых, еще более соблазнительных ног и от идеи «поспать» отказался.
      Вместо этого я ненадолго покинул рекреационный зал и забежал проведать Аарха. Мальчик обнаружился в одном из служебных помещений – они с Диким сидели рядышком на столе, болтали ногами и о чем-то увлеченно беседовали. Я уловил обрывок фразы Ледышки – что-то насчет высших приоритетов, падения в смерть и прочего аарха. Разговор о «смысле жизни, вселенной и вообще» несколько не вписывался в характер замороженного неандертальца. Мне показалось, что он не так прост, как кажется. Впрочем, стоило мне подойти, он заревел привычное «Дикий приветствует тебя, маленький уголек». Это такой намек на «разницу температур». Что ж, Ледышка, каждому свое.
      Я вкратце объяснил им, что мы скоро улетаем. Улетаем без них. Разумные доводы на эту парочку все равно не действовали, поэтому я оставил их при себе. Просто поставил новоиспеченных друзей перед фактом. Сказал, что о них позаботятся люди Ти-Монсора, как только все закончится. Потом мы мило попрощались, и я вернулся в рекреационный зал.
      Немного посидев с «младлейтами», я присоединился к компании картежников. Яано за это время не остался голым только потому, что благоразумно прихватил с собой кейс с одеждой. На данный момент он увлеченно проигрывал одиннадцатую рубашку. Глаза его горели, он нервно теребил карты и вообще выглядел так, будто всерьез надеялся отыграться… Дождавшись окончания кона, я попросил сдавать и на меня – к счастью, игра была древней и мне хорошо знакомой. Проигрывать свою счастливую пижаму я настроен не был, поэтому по привычке поставил на кон все тело. Когда сдали карты, я улыбнулся и начал прикидывать пойдут ли мне кружевные манжеты… Через пару минут я получил шанс это проверить – напялил свежедобытый трофей поверх пижамы и повертелся перед Сарой. Она заливисто засмеялась.
      Через полчаса кейс Яано опустел, и мы решили прекратить игру. Шон пытался напялить на себя восьмую футболку, но борода ни в какую не хотела пролезать в узкий ворот. Сара свой выигрыш аккуратно складывала в стопку на краю дивана – к сожалению, играла она отлично, и ее вещи так ни разу в игру и не пошли. Присоединившийся к нам с десяток конов назад кап-три Ромеро все-таки переоделся в одну из Яановских позерских рубашек, предварительно оборвав ей все кружева. Это зрелище чуть не довело чувствительного эстета до обморока. Пилот бережно подобрал выброшенные Ромеро обрывки и спрятал в кейс. Лицо у него было трагическое настолько, что представлялось, как в полночь он пойдет их хоронить на ближайшем звездном кладбище.
      Оставшись без занятия, наша компания пару минут поиграла в молчанку, потом мы отправили пробегавшую мимо «младлетку» за слабоалкогольными коктейлями – в случае, если мы вдруг напьемся, решено было принять перед боем отрезвитель. После того как мы выпили первые два бокала, беседа стала гораздо увлекательнее. В конце концов я предложил всем резко повысить градус и пить на спор. Все мужественно согласились…
      Уже через полчаса стало ясно, что выиграет Шон. Кроме, разве что, Яано – он заснул на плече Ромеро и теперь что-то нашептывал во сне, пытаясь дотянуться до уха капитана. Ромеро мужественно сносил поведение старшего по званию.
      Мы с Сарой продолжали свои бесполезные старания – но уже по тому, как мы чокались, исход битвы было предугадать несложно. Кто прищуривается, чтобы нацелиться на бокалы коллег, – тот и проиграл. Не щурился один Шон – он абсолютно спокойно вливал себе в бороду все новые и новые порции и нисколько не менялся. Он, конечно, был полноватым, но невысокого роста, поэтому таинственная природа его несокрушимого духа осталась неизвестна. Потом мы поймали Ромеро на шулерстве – он пытался вколоть себе отрезвитель, чтобы продолжить сопротивление. Не заметить, как он долго роется в карманах, потом крутит в руках инъектор и приговаривает: «Сейчас-сейчас», – было довольно сложно. И все-таки его махинации мы раскрыли только после того, как он уронил инъектор, а Сара наклонилась его подать. Ромеро мы свалили на пол и устроили потасовку. Особенно буйствовала Сара – когда она наконец поднялась с измочаленного капитана, все увидели шелковые лохмотья, некогда бывшие Яановской блузой. К счастью, пилот так и не проснулся и этого тяжкого для своей ранимой души зрелища не увидел.
      Решено было воспользоваться инъектором и решать, чем занять себя дальше. Шон от отрезвителя отказался – казалось, у него он был встроен в поджелудочную железу. Придя в себя, мы с Сарой доползли до ванной и побрызгали друг на друга холодной водой. Занятие тут же нашлось. Специалистка по телепортационной связи живо соорудила некое хитрое устройство, и уже через пять минут мы бегали по всему рекреационному залу, обдавая всех струями воды из небольших трубок, телепортирующих воду из ванной. Превратив все помещение в благоприятную для земноводных среду, мы с Сарой стали спасаться от преследования по идеологическим соображениям… Найдя политическое убежище за спинкой дивана с «лейтенантками», мы держали своих гонителей на почтительном расстоянии прицельными выстрелами в лицо.
      Минуты шли, уровень воды в зале поднялся до щиколотки – деться ей было некуда, зал был полностью герметичен. Потом кто-то догадался сбегать в ванную и выключить нам поставку боеприпасов. Толпа, возликовав, начала медленно приближаться. Сара схватила меня за руку, прижала к себе и включила свой гравиген. Мы взмыли к потолку. Толпа разочарованно взвыла.
      В дверях появился заспанный Ти-Монсор со своими очаровательными спутницами. Не успел он сделать пару шагов, как поскользнулся на плававшем в воде оригами. Проявив чудеса сноровки, он зацепился за щиток голографера и, подняв фонтан брызг, замер на нем, как каменная горгулья. Окинув зал молниеносным взглядом, он не обнаружил подлежащих растерзанию врагов и разочарованно слез с насеста. Сара занялась ликвидацией бардака и уже через двадцать минут комната обрела прежний вид – разве что воздух стал посвежее, а подушки диванов забавно хлюпали, когда на них садились.
      Чтобы разрядить обстановку, я схватил выигранный у Яано широкий пояс и предложил играть в жмурки. Наверное, из-за того, что приближение смерти создает в сознании некий электрический заряд, игра вскоре приобрела странный характер. Водящих становилось все больше – парни с халтурно завязанными глазами, зычно хохоча, гонялись за визжащими девушками, натыкаясь друг на друга и долго сии недоразумения разрешая. Я пожал плечами, завязал глаза и погнался за Сарой, время от времени подсматривая.
      Пару раз я растянулся на влажном полу, три раза натыкался на Яано, коего быстро распознавал по звону висящих на груди амулетов, один раз наткнулся пальцами на бороду Шона, что смутило меня куда больше, чем его, – он перенес это стоически. Крякнув, выпил очередной бокал крепкого и вытер рот тыльной стороной ладони. Похоже, для него все еще продолжался конкурс в борьбе с зеленым змеем. Шон продолжал выигрывать даже при отсутствии соперников.
      Наконец я догнал Сару, и мы рухнули на диван. Что делать дальше, я так и не придумал, поэтому некоторое время мы просто лежали и дышали в унисон, потом она стянула с меня повязку и как-то совсем серьезно посмотрела в глаза. Потом нежно обвила меня за шею и притянула к своим губам. Целовалась она так же, как играла в карты, – изящно, уверенно и без иллюзий. Я зарылся пальцами в ее короткие светлые волосы, и мы оба зажмурились, прижавшись напряженными губами друг к другу. С каждый секундой этого странного, остановившегося для двоих времени, мы чувствовали, как утекает в наш поцелуй зудящий электрический разряд, нервное напряжение перед решающим прыжком. Когда я чуть отстранился, чтобы посмотреть ей в глаза, я больше не чувствовал ни усталости, ни волнения. Ее взгляд тоже выражал полное спокойствие, словно тепло поцелуя переплавило все напряжение в мягкий умиротворяющий свет где-то там, позади взгляда, на горизонте сознания…
      Мы улыбнулись друг другу, сели и не торопясь оправили одежду. Остальные сделали вид, что ничего не заметили.
      «Чили» схватил лежавший на столике гравиген Сары, сгреб ближайшую девушку в охапку и разлегся с ней на стене. Одарив избранницу долгим поцелуем, штурмовик вскочил на ноги, становясь похожим на торчащий из стены шлагбаум, и испустил боевой клич. Его добыча при этом выпала из радиуса действия гравигена, стена для нее снова стала стеной, и она с визгом укатилась по ней вниз. Не заметив своей потери, «Чили» громогласно провозгласил.
      – Да свершится Оргия!
      Все разом притихли. В напряженной и смущенной тишине послышался сонный голос засыпающего Яано.
      – Во славу императора.
      Пролезшая сквозь сон «лучшего пилота» сочноголосая фраза породила неслаженное эхо по всему залу, потом все разразились безумным хохотом. Сара уткнулась лицом мне в плечо, сотрясаясь от беззвучного смеха. Смущенный «Чили» спустился с небес на землю и теперь приносил извинения упавшей девушке. Единственным, на ком никак не отразилась эта сцена, был «Старбак» – в их системе размножения так до сих пор и не разобрались, но ясно было одно – ар-хоттунцы и их пси-близнецы, может, и два разных пола, но уж точно не в нашем понимании этого слова. А нет секса – нет чувства юмора. Обсыхающий костяной монстр по-прежнему перебирал слепленные «Нотариусом» бумажные фигурки и причмокивал.
      Ко мне подошел Шон и сказал, что Мон просил проверить состояние раненых. Их нужно было потихоньку приводить в себя. Перед тем как мы вышли, Ти-Монсор объявил пятичасовую готовность и советовал всем поспать хотя бы пару часов. Я наклонился к нему.
      – Сам-то хоть поспал?
      Он потер слипающиеся глаза.
      – Да… Минуты две. Вчера.
      Мы с ним усмехнулись на пару, и я побежал догонять Шона.
 
      Самым здоровым выглядел ар-хоттунец – но я не представлял, как устроен их организм, и догадывался, что неповрежденный внешний скелет еще ни о чем не говорит. Шон связался с Эммади, тот сказал, что вытаскивать можно только Лию и Давлена. Я подошел к кабине Ванды – регенератор только заканчивал колени. Заставив себя оторвать от нее взгляд, я поспешил к Шону – он уже отдал кабинам команду на разморозку.
      Мы начали с Давлена, у которого были сильные ожоги. Ожоги, впрочем, исчезли – о них напоминали только обугленные дыры в сером комбинезоне. Давлен оказался довольно тяжелым – мы осторожно подхватили его с двух сторон и поволокли к креслу.
      – Как поступим? Вытащим Лию или сначала разогреем его?
      – Я сделаю – ты бери Лию.
      Шон разорвал одежду и начал методично разминать мышцы ног. Когда я осознал, что мне придется делать то же самое с девушкой, стало ясно, что Шон меня облапошил. Ухмыляется, небось, в бороду… А может, просто решил, что у меня наглости побольше.
      Я вздохнул, подошел к кабине Лии и запустил откачку криогенного раствора. Девушке на вид было лет тридцать пять, лицо с немного резкими чертами, черные как смоль волосы до пояса и странные рунические символы по всей правой половине тела. Сначала я принял их за татуировки, потом понял, что они выжжены на коже. Интересно, почему кабина не убрала их?
      Распахнув дверцу, я бережно подхватил девушку и отнес на диван. Потом собрался с духом и принялся неуклюже стягивать с нее штаны – ткань была слишком жесткой, чтобы пытаться делать массаж через нее. Надеюсь, она не носит форму на голое тело… Заметив красную шелковую полоску, выглядывавшую из-под ремня, я вздохнул с облегчением. Я торопился, надеясь закончить с массажем ног до того, как она очнется. Но как только я взялся неумело разминать ее левое бедро, Лия открыла глаза. Улыбнулась замерзшими губами.
      – Новые лица… Такие приятные и такие красные.
      Она попыталась посмеяться, но получилось не лучше, чем у меня после разморозки. Свесившись с дивана, она сплюнула на пол остатки криогенного раствора, осевшие в легких, потом снова откинулась на подушки. Прошептала с закрытыми глазами.
      – Ты не флотский, что ли? Странно размораживаешь.
      Я недоуменно посмотрел на Шона, надеясь, что он подскажет, что делать. Давлен перехватил мой взгляд, улыбнулся, сложил губы трубочкой и чмокнул воздух. Это флотская традиция «оживления» девушек? В сказках что-то такое было. Да и температура тела должна подняться, в принципе.
      Нервно облизнув губы, я наклонился к лежащей с закрытыми глазами девушке, бережно отвел в сторону упавшую ей на лицо прядь волос и, обняв за плечи, поцеловал. Она вздрогнула от неожиданности, потом понемногу оттаяла и через несколько секунд перехватила инициативу. Ее рука легла мне на плечо, потом скользнула вниз по спине, залезла под пижаму, и я почувствовал прохладные пальцы на своей коже. Черт, этот день богат на случайные связи. Страшно подумать, что было бы, если бы я решил последовать примеру братца.
      Через минуту Лия мягко отстранилась и усмехнулась.
      – Теперь вижу, что не флотский. В противном случае мне пришлось бы отправить тебя под трибунал за превышение полномочий и несанкционированные действия, противоречащие уставу.
      Противоречащие? Я бросил яростный взгляд на Давлена, тот давился от смеха. Шон занимался его ступнями, сидя ко мне спиной – его реакция осталась для меня неизвестной. А Давлен дождется – если не трибунала, так очередных действий с моей стороны. Противоречащих уставу, политике невмешательства, принципу непротивления агрессии и здравому смыслу вместе взятых.
      Лия сладко потянулась и открыла глаза.
      – А хорошо работает… Разогрел.
      Она протянула слабо подрагивающую ладонь.
      – Капитан Пятого Пера Лия Гиара. Левое крыло.
      Я пожал ее руку.
      – Тим… Странствующий рыцарь. Без страха и мозгов… упрека.
      Она слабо засмеялась, переворачиваясь на бок. Устроилась поудобнее и откинула назад свою безумную черную гриву. Потом сдернула куртку и осмотрела восстановленное плечо. Я сходил за одеялом и укрыл ее. Она поблагодарила и снова закрыла глаза.
      – Вам вроде уже надо вставать, двигаться там.
      – Чего на этот раз от тебя ждать? Приглашения на танец?
      – Почему бы нет, если на пользу делу?
      Я сам ошалел от своей наглости.
      – Нет, рыцарь… Танцевать я не умею.
      Где-то я подобное уже слышал… Она открыла глаза и приподнялась на локте.
      – Может, спарринг?
      Ну уж нет, с меня на сегодня хватит.
      – Думаю, Давлен сочтет за честь составить вам компанию, миледи. Ему ведь тоже нужно размораживаться.
      – Разумно… Давлен!
      Парень вскочил по стойке «смирно» – лица на нем не было. Похоже, мне удалось его отблагодарить. Я усмехнулся.
      Лия, пошатываясь, вышла на середину зала. Только сейчас я заметил, что она на голову выше Ванды и даже немного выше меня. Давлен рядом с ней смотрелся довольно жалко. Шон присел рядом со мной на диван, пробурчал:
      – Он – рядовой пилот, дерется отвратно, а она мало того, что командир его звена, так еще и чемпионка уличных чемпионатов по шитаро там, у себя, на Торусе. Его же придется обратно в криоген класть…
      Я присмотрелся к Лие. Движения достаточно широкие, неэкономные, но такие плавные и завораживающие, словно она танцевала, а не дралась. Похоже, шитаро много взял от древнего капоэйры. Разогревшись, Лия нанесла первый удар – с упором на левую руку, похожий на «укус скорпиона», только с выносом левой стороны вперед. Потом она красиво провернулась, встала на обе руки и ударила еще раз. Давлен попробовал увернуться, но не успел – кубарем полетел к кабинам. Лия, потеряв противника, покрутилась еще немного, потом рывком встала на ноги. Отряхнула ладони и пошла поднимать несчастного Давлена. Парень поднялся и встал в стойку – встал бездарно, его достаточно пальцем ткнуть, он тут же потеряет равновесие – и даже осмелился на атаку. Лия мягко перекувырнулась через голову, встала и, продолжая то же движение, подпрыгнула в воздух… Когда ее нога с разворота врезалась Давлену между лопаток, я услышал хруст. Мы бросились поднимать врезавшегося головой в энергоблок парня. Лия подошла, вытерла ближайшей подушкой кровь с его лица – он рассек себе лоб в падении – и недоуменно произнесла:
      – Вы все здесь такие хлипкие?
      Мы с Шоном сочли за благо заняться разморозкой остальных. Пока она не начала проверять.
 
      – Итак, дорогие друзья, уважаемые повстанцы, храбрые революционеры, готовность – семьдесят четыре минуты.
      Мы вернулись в рекреационный зал вовремя. Мон забрался на свой «ящик из-под мыла» – на гладкий корпус голографера – и приступал к последнему инструктажу. Я помог Ванде доковылять до кресла и сел рядом с ней, на подлокотник.
      Мы разморозили всех, оставив ее напоследок. Но она не успевала – никак. Оставалось чуть больше часа, а кабина только приступала к восстановлению ступней. Я решил, что Ванда никогда не простит нам, если мы отправимся на вечеринку без нее. Поэтому я решился на рискованный шаг. Откачав криогенный раствор, я заполнил кабину питательной массой и сделал Ванде пару инъекций, чтобы она очнулась. Она открыла глаза и глубоко вдохнула – раствор доходил ей до подбородка. Она продолжала глубоко дышать, словно боялась утонуть – на нее накатила дикая боль от обрывающихся чуть ниже щиколотки рецепторов, Ванда зажмурилась, стараясь сдержать крик. Я включил связь, чтобы она слышала меня, приказал ей успокоиться и включать регенерацию на полную – материал она могла черпать из раствора. У нее получилось совладать с собой и уже через несколько секунд раствор наполнился белыми водорослями – она выпустила максимальное количество своих корней, чтобы регенерировать быстрее. Похоже, она снизила чувствительность и погрузила себя в полусон. Пока она восстанавливалась, я вкратце рассказывал ей обо всем, что происходило на базе, потом попросил поторопиться – если мы опоздаем на инструктаж, толку от нас во время операции будет мало.
      Риск оказался оправданным – Ванда успела и восстановиться, и отойти от криогена. Мне приходилось вести ее под руку только потому, что введенные ею обезболивающие и анестезирующие препараты еще не прекратили своего действия. Ванда поблагодарила меня за то, что рискнул разбудить ее раньше, и мы медленно побрели в рекреационный зал.
      – Яано уже отправил нашему дорогому адмиралу второй зонд, сообщив, что ситуация нейтрализована… Так, ладно, пробежимся еще разок по сценарию. Ромеро, место высадки, цели…
      Кап-три поднялся – он был уже абсолютно трезв, свеж и подтянут.
      – Кормовой сектор «сигма», палуба – семь, отсек – пять, третий склад ручного оружия. Цели: старший лейтенант Адамс, каюта сто пятнадцать, мичман Лакруа, общие жилые, отвожу на четвертый склад…
      – Второй ближе. Но он может быть заблокирован, а четвертым часто пользуются – не стоит. Возвращайся в место высадки – на третий склад… Дальше.
      – …на третий склад, нейтрализую, возвращаюсь в магистральный коридор, иду через двадцать четвертые ворота, в триста двенадцатую – лейтенант Дуглас, жду зеленой группы – «Кирка», «Нотариуса», «Чили», – входим, нейтрализуем.
      Мон кивнул.
      – Кто обеспечивает тебе проход через двадцать четвертые?
      – Э-э-э вице-адмирал Герберт или его адъютант… Фамилию не помню.
      – Андерсон.
      Мон снова ответил по памяти. Ромеро назвал еще три цели зеленой группы, потом последнюю, которую он должен был взять один. Мон больше не встревал. Когда Ромеро закончил и сел на место, Мон подошел к нам и протянул Ванде руку.
      – Встать сможешь?
      Она оперлась на его локоть и поднялась. Стояла она прямо и твердо, но Монову руку так и не отпустила. Она уверена, что успеет восстановиться?
      – Товарищи повстанцы, имею честь представить вам майора Ванду Сильветти из родственной вам птички – Фэнхуан, а также личного телохранителя и официальную чаевницу нашей обожаемой принцессы.
      Ванда сжала руку и прошипела.
      – Я из Феникса.
      Он только улыбнулся.
      – Желтый отряд – Сара, «Киитос», «Старбак» – Ванда идет с вами.
      Ти-Монсор дал ей запомнить своих людей – вернее человека и обоих ар-хоттунцев, – и усадил на место.
      – Желтый отряд, отчитывайтесь… Кустик – запоминай.
      Ванда кивнула. За желтых отчитывалась Сара – они были резервным отрядом, включавшим в себя «личностей, демаскирующих группу» – как, например, обоих ар-хоттунцев и Ванду, которая не была приписана ни к флагману, ни к базе. Сару им дали для координации. Желтые должны были оставаться в девятом складском, находившимся рядом с Сердцем Орла, чтобы по первому запросу примкнуть к любой из групп, встретивших трудности.
      – Координаторы «бледных» групп, вставайте…
      В «бледные» группы входили бледно-лиловая, бледно-розовая, бледно-желтая и прочие. «Бледными» назвали группы, состоящие из повстанцев, которые уже находились на флагмане. Приставку цветам добавили, чтобы четко разделить «гостей» и «постоянных жителей» флагмана.
      Встало около десяти человек – никто из них не использовал свое «право на отдых», поэтому на нашей фиесте я их не видел. Так как «бледные» инструктаж пройти не могли, к каждой группе был приписан координатор из «гостей», ведущий группу в соответствии с последними указаниями. Координаторы отчитались – целей у «бледных» было меньше, но все они были самых высоких рангов. Понятно что «постоянным жителям» было гораздо легче подобраться к командованию высшего эшелона, поэтому им достались самые тяжелые цели. «Гостям» оставили флотских помельче рангом, но имеющих достаточно веса и связей, чтобы осложнить осуществление плана.
      – «Чили», будь готов к рокировке. Если мне доложат, что хоть кто-то проснулся не стой ноги и притащил на собрание щит – я меняю вас местами с «Нотариусом». Он будет следить за подходом, ты – осуществишь чистку. Ты лучше обходишь щиты, а что до деталей – отчитайтесь друг другу и держите в голове оба варианта. Окончательный приказ я отдам на десятиминутной готовности…
      Оперативники кивнули.
      – «Нотариус», «Чили» не знает в лицо Стеккера и Кларка – покажешь досье, чтобы он не зарубил своих.
      Мон на секунду зажмурился.
      – Готовность – час ровно… Так, теперь амуниция. Повторю – никакого оружия, никаких приборов мы не везем. Если вы переодевались за последние сутки – вещи останутся в ангаре, когда я включу «просветку». Тонари воспринимает только вещи, завязанные на пси-поле. Всю амуницию вы получаете на месте высадки от «бледных». Проверьте на месте, объявите о готовности. Тим вас услышит. Директивы вы будете получать только через внутреннюю связь флагмана, кодом, через «бледных». О любых отклонениях от намеченного графика или изменениях диспозиции – докладываете Тиму. Орать не надо, достаточно прошептать, тонари разберет.
      Мон снова сделал небольшую паузу, потом повернулся ко мне.
      – Лиловая группа: Тим, Шон. Вы осуществляете общий контроль. Тим, на флагман тонари поведу я – ты не всех здесь знаешь, поэтому не сможешь зацепиться за пси-поле. Когда катер Яано преодолевает границу защитного поля, мы отделяемся, и я раскидываю группы по точкам, потом мы возвращаемся к катеру Яано, и я передаю тебе управление. Яано ведет меня к Лерцу, а ты доводишь тонари до четвертого ре-генерационного отсека, выключаешь «просветку» и садишься. Вас встретит капитан Миур – он передаст Шону аппаратуру, подключенную к внутренней связи. Ты не снимаешь датчиков, концентрируешься на наших людях – слушаешь и передаешь Шону каждое сказанное ими слово. В случае необходимости он связывается с нашими через «бледных». Все ясно?
      Я кивнул.
      – Шон, перечисляй возможные ситуации и соответствующих связных.
      Бородач пустился в длинные перечисления – с кем из наших на флагмане связываться в случае затруднений каждой группы, с кем – в случае выяснения новых обстоятельств, требующих пересмотра всего плана. С кем – в случае возможности поднятия тревоги, в случае разоблачения кого-либо из «бледных» и так далее до бесконечности. Плюс к тому он называл код каждого отряда, каждого терминала на флагмане и легенды для вызова того или иного флотского по внутренней связи. Когда он закончил, Мон объявил готовность пятьдесят две минуты и распустил свою армию. Через несколько минут мы остались одни – остальным еще предстояло погрузить необходимое оборудование на корабль Яано. Эммади должен был остаться на базе и держать оборону в случае провала операции – ему одному было под силу контролировать все внешние турели базы.
      Я помог Ванде дойти до ближайшей каюты и уложил ее на кровать – она уверяла, что, проспав полчаса, будет способна на все или почти на все. Я похлопал ее по новым ногам и пожелал сладких снов.
 
      Регенерационная кабина мигала зелеными огоньками и низко гудела. Япроверил показания медицинской аппаратуры – все было в полном порядке. Рука потянулась дать команду на разморозку, но я вовремя остановился. Будь по-твоему, Мон. Яподошел ближе, вглядываясь в бледное лицо, застывшую мягкую улыбку.
      Знаешь, сестричка, ты совсем такая же, как в тот день, когда мы столкнулись в вирте. Только волосы разметались, застыли во льду, и их почти не видно в ослепительно белой массе.
      Я провел рукой по запотевшему стеклу, словно помахал рукой на прощанье. На пальцах повисли холодные капли. Как будто я коснулся травы, и на пальцах остались крохотные росинки… Я ведь никогда не видел росы, сестричка. Никогда не встречал утро в лесу. В самом обычном лесу, где наступает самое обычное утро, поют птицы и постепенно рассеивается предрассветный туман, оставляя на листьях и травинках хрустальные капли. Давай сходим туда как-нибудь, Ки-Саоми. Насобираем ягод. Они вкусно пахнут, их можно есть прямо там, не таская с собой корзинку, оставить свободными руки. Руки свободными…
      И вот еще что, сестренка… Береги себя. Должен же хоть кто-то из нашей семейки этим заниматься. Прости, что свалили на тебя самое трудное, но так уж вышло.
      – Эй, лиловая группа.
      Обернувшись, я увидел стоящего в дверях Шона.
      – Пошли, осталось шесть минут.
      Я кивнул и пошел за ним. Береги себя, Оми. Потому что, скорее всего, больше будет уже некого.
 
      – Шон…
      Я подошел к огромному искусственному окну, ретранслирующему вид с верхних этажей базы – над серой поверхностью Турана плыло ночное небо. Я прижался лбом к окну, похожему на впаянную в стену банку с космосом.
      Бородач подошел ко мне, встал рядом. Мы смотрели на безжизненную пустыню, где не было даже ветра, чтобы создать хоть какое-то движение. Только звезды изредка мерцали, и, если смотреть достаточно долго, можно было заметить, что они медленно ползут по небу, словно светящиеся улитки.
      Шон, вероятно, пытался разглядеть в рое сверкающих точек корабли эскадры, а может – только флагман, а может – сосредоточенное лицо адмирала.
      – Шон, Мон сказал, что Лерц… Как это вышло?
      Он долго молчал, и я подумал, что он сейчас просто развернется, напомнит о сколько-нибудь-минутной готовности и пойдет к ангару. Но он по-прежнему стоял рядом и вглядывался в похожий на застывшее голо пейзаж.
      – У нас была маленькая планетка. Дрянь, огромный булыжник – сто пятьдесят по Шимеру… Это с натяжкой, чтобы комиссия вообще разрешила высаживаться на нее гражданским. Мы там подыхали – лихие парни, прибывшие за быстрыми деньгами: плутониевая лихорадка… Рудники мы забросили очень быстро – когда стало понятно, что последние крохи мы уже выгребли, и вовсе они не были никаким «хорошим началом». Обнаружили жилу «благородки», но сам понимаешь, добывать золото в таких условиях – не окупится. Бросили. Ушли под купол и все реже выходили на разведку месторождений. Поняли, что все совсем паршиво, когда иссяк поток «сероглазых». Вот вроде во вселенной всегда найдутся идиоты, готовые рвануться под купол на коме смерзшейся радиоактивной пыли, только чтобы найти там свой первый грамм. Но новички пребывали все реже, а через пару месяцев мы не нашли в салуне ни одной незнакомой рожи, которую можно облапошить в карты. Потом стало не хватать еды, потом забарахлили дистилляторы и один за одним начали отказывать – как эпидемия. Стало по-настоящему страшно. Мы послали запрос на Зайру, но там ответили, что приписанных эвакуаторов на такое количество человек у них нет, только малые корабли. Коммерческие круизные лайнеры запросили столько, что… Почему-то мы думали, что всем вместе улететь будет проще, но ничего не вышло. Отправили еще запрос на Иолу, но столица молчала… И тогда прилетел этот транзит. Что-то барахлило у него там, запросил посадку на ремонт – не в курсе был нашего положения, приземлился… Он отказался нас вывозить – и так сроки горели… Ну, мы и налетели – пытались без жертв, но не вышло. Первым пальнул кто-то из «сероглазых», и пошло… Корабль остался за нами, но перестрелка превратила левый борт в кружевную салфетку, сожгли навигационку… В общем, мы пробовали его залатать, но вяло как-то. Может, возьмись мы тогда все вместе – и смогли бы выбраться. Но мы просто растащили провизию и заперлись каждый у себя.
      Шон провел влажной ладонью по стеклу. Скрип резанул по ушам:
      – Лерц прилетел на четвертый день. Тогда он был командующим «Клюва», звена истребителей. В основном их задействуют для внепланетарных боев, для штурмов орбитальных фортов… У нас не было фортов, взлетать и драться нам было не на чем. Лерцу нужно было высаживаться, арестовывать нас, предавать суду… Наверное, он просто не хотел рисковать своими людьми. Сотня отменных пилотов, выпущенная на незнакомую планету для ареста полутысячи местных бандитов… Бред. Даже я признаю, что это бред. Он и не стал – запросил разрешение командования, потушил нашу звездочку и улетел к чертям вместе со своими «клювиками». Если бы не Мон, я б так там и остался, на остывающем песчаном коме, подыхать, как остальные…
      Он прижал палец к стеклу.
      – Видишь звездочку? Это наша… Странная штука – космос… Звезды нет, а свет от нее еще идет сюда. Ненадолго это, конечно. Скоро ее уже не будет видно… Но ведь можно телепорхнуть на пару световых недель и снова. Так и гнаться за ним, обгонять его, смотреть и притворяться, что всего этого не случилось. Что паршивая грязная планета еще меняет день и ночь, там еще живут мои приятели и течет какая-никакая жизнь. Можно так и бегать за этим светом, уходя все дальше. И от жизни и от мертвой звезды…
      Шон прижал морщинистый лоб к стеклу, к той точке, в которую только что упирался его палец. Потом невесело усмехнулся и скосил на меня глаза.
      – Пошли, Тим… Осталось совсем немного.
 
      Двадцать семь человек в тонари – это нечто. Я понял, что братишка имел в виду под «набьемся как ресницы в замочную скважину женской раздевалки». Мы едва могли дышать. Мон лежал на полу с датчиками на висках, мы же старались на него не наступать. Ванда стояла где-то у противоположной стенки. Мне в грудь уперся бородой Шон, слева возвышалась оглобля «Старбака», в затылок, вызывая неуместные мысли, ровно дышала Лия. Как только мы перешли в пси-измерение, она ойкнула – те, кто рискнул переодеть белье, остались в форме на голое тело. Лиф Сары спланировал на пол ангара, накрыв упавшие чуть раньше браслеты «Киитоса». Архоттунец недовольно заворчал. Сара только вздохнула.
      – Революция превращается в сексуальную.
      Никто не смеялся. Мон завел тонари внутрь катера, и Яано медленно вылетел из ангара. До флагмана было двадцать минут лета – от звезды Яано мог долететь и за три минуты, но погасить потом двигателями такую скорость было довольно сложно.
      Летели молча. Изредка «Чили» ворчал – он пересекался с переборкой катера и вид проходящих через него проводов приводил штурмовика в бешенство – он начинал пихаться, но его быстро успокаивали. Я стоял по пояс в блоке гравигена, но после приключений на пиратском линкоре я уже не удивлялся причудам полупрозрачного существования. Обернувшись к Лие, я заметил, что она по-прежнему невозмутима. Зато вовсю скулил Ромеро, который был из «бледных», поэтому сидел не в тонари, а за боевым пультом катера. Вся его верхняя половина была забита полупрозрачными ногами угрюмых мужиков красной группы. Я из них никого не знал.
      Когда мы достигли границы защитного поля флагмана, Яано запросил посадку и вышел на связь с адъютантом Лерца – сообщил, что «случилось» на базе и заявил о поимке Ти-Монсора. Поле отключили, катер пересек границу, Мон вывел тонари и полетел к первой точке выброса, прижимаясь к обшивке флагмана. Так как тонари не был невидимым, точки выхода групп приходилось назначать в соответствии с близостью к обшивке, чтобы Мон мог долететь туда, не являя нашу полупрозрачную сущность кому бы то ни было. Что касается систем слежения, они были заблаговременно переданы под контроль «бледным» операторам.
      Желтая группа выходила третьей. Мон провел корабль через законсервированные отсеки флагмана ближе к центральным палубам и высадил Ванду, Сару и обоих архотгунцев в рекреационной зоне младшего командного состава. Весь младший командный правого бортового сектора в данный момент находился на строевой. Когда «желтые» вышли, в корабле стало совсем просторно – я помахал им рукой. Сара помахала в ответ, Ванда не заметила.
      Мон вернулся к обшивке тем же путем и полетел вокруг флагмана к точке высадки следующей группы. Пришлось обогнуть полностью край диска, условно – левый борт, чтобы достичь точки выхода зеленой группы. «Чили» вздохнул с облегчением, снова обретя материальность. Мы пожелали им удачи и отбыли. Красную группу высадили неподалеку. Потом нам пришлось еще раз долго лететь до кормы и высаживать последнюю группу. Остались только лиловые – я и Шон. Мон повел тонари обратно к катеру. На подлете нам пришлось замереть и уйти в обшивку флагмана – совсем рядом пролетал один из истребителей Клюва. Вероятность того, что пилот нас заметит, была ничтожна, но Мон предпочел двигаться дальше внутри обшивки – благо ее толщина позволяла тонари не высовываться. Подлетая к шлюзам, Мон ненадолго нырнул в один из пустующих ангаров, и мы с ним поменялись местами, чтобы не заниматься этим внутри катера. Я осторожно повел тонари обратно к Яано, который все это время успешно имитировал починку внезапно отказавшего маневрового, повиснув перед распахнутым шлюзовым отсеком. Это давало нам время вернуть ему Мона.
      Я осторожно влетел внутрь катера и вышвырнул Ти-Монсора в материальное измерение. Пока Ромеро вводил парализатор ему в плечо, Мон обернулся ко мне и ухмыльнулся.
      – Вот теперь, Тим, можешь скрестить пальцы.
 
      – Тим… Старший лейтенант Рассекс, устранен… Перехожу в пятый сектор. Обеспечьте проход через тридцать первые ворота…
      Я эхом повторил слова «Маугли» Шону. Тот включил передатчик.
      – Шон – контр-адмиралу Гиитури, «Маугли» запрашивает проход через тридцать первые…
      Вскоре пришел сигнал:
      – Координатор зеленой группы – Шону, через седьмой сектор идет патруль. Лаг операции – три минуты. Возобновление по сигналу. Как поняли?
      – Вас поняли, три минуты, ждем сигнала.
      Передав слова Шону, я порадовался, что мне приходится повторять не все сообщения – примерно половина отрядов имела возможность пользоваться нормальной двусторонней связью.
      – Капитан-лейтенант Дик нейтрализован. Красная группа – Шону. У меня все. Жду указаний.
      – Красная группа – присоединяйтесь к резерву.
      – Тим… Вас понял, выполняю.
      На «вас понял» я просто кивал Шону, чтобы он знал, что подтверждение получено. Тонари позволял мне следить за действиями всех групп одновременно, вслушиваться в реплики, фильтровать и передавать их Шону. Также я слушал передатчик, отслеживал, откуда идет сигнал, проверял, нет ли скачкообразных усилений сигнала, что предупредило бы, что разговор ретранслируется куда-то еще. Пока прослушки я не заметил.
      – Бледно-синие – Шону, Прентона нет в каюте, повторяю – Прентон не обнаружен. Уточните местонахождение цели.
      – Шон – бледно-вишневому. Местонахождение Прентона.
      – Выполняю, Шон.
      – Шон – резерву, доложите о готовности.
      – Желтые – первая готовность. Красные – третья. На подходе.
      Еще одну часть сознания я оставил, чтобы наблюдать за Сердцем Орла – личный кораблик Лерца окружало какое-то поле, смешивающее всю картинку в равномерный коктейль. Смотреть в сторону окруженного этой пеленой корабля было почти больно, но все равно я не спускал с него глаз – Ти-Монсор зашел туда семь минут назад. Как и предполагалось, там была куча штурмовиков, Яано, Ромеро и остальной конвой ретировались, оставив Ти-Монсора в драконьей пасти.
      – Бледно-вишневый – Шону. Прентон – правый бортовой сектор, палуба три, отсек тринадцать. Движется к пятнадцатым воротам. Рекомендуемое место перехвата – палуба четыре, отсек двадцатый. Там резервные генераторы, персонала нет. Готовность – семь минут. Как поняли?
      – Шон – бледно-вишневым. Вас понял.
      – Резерв – полная готовность. Красный с желтым, это у нас какой цвет получится?
      – Шон – резерву. Разговорчики! Прентон на вас. Четвертая палуба, пятнадцатый сектор, вторая генераторная. Готовность – шесть минут тридцать секунд. Идет Сара и майор Сильветти. Разыгрываем схему «Инфаркт». «Киитос», «Старбак», красная группа – оставайтесь на позиции.
      – Вас поняли, Шон.
      Яано с вице-адмиралом Гербертом и еще несколькими «бледными» в первой резервной рубке наблюдали за происходящим в Сердце Орла, подключившись к системам слежения. Я напряженно всматривался в голограмму, находившуюся за полсотни переборок от меня – Ти-Монсора истыкали детекторами, пропустили через скан личности, повторили процедуру с самого начала и только потом провели во внутренние отсеки изолированного капитанского мостика.
      – Сильветти – Шону. Разрешите вариант «Красавчик».
      – Шон – Сильветти. Разрешаю. Не заиграйтесь. Готовность – шесть минут.
      – Вас поняли.
      – Шон – бледно-синим, снимаю с вас Прентона. Страхуйте «Чили» и «Нотариуса». Даю координаты зала – носовой сектор.
      – Бледно-синие – Тиму. Мы в курсе. Выходим на позицию… А бледно-синий вообще существует? Или это называется голубой?.. Молчим, молчим.
      Я доложил Шону о готовности бледно-синих, наблюдая за происходящим в Сердце Орла. Мона вели узкими коридорами, потом проверили еще раз и, наконец, допустили внутрь. Лерц встретил его в небольшой оранжерее. «Несказанно рад вашему визиту, принц». Мон улыбнулся в ответ: «Счастлив доставить вам радость, адмирал. Это, кажется, нимфеи? Похоже, им неуютно под искусственным светом. Вам стоит повысить содержание монофосфата калия…» – «Я внемлю вашему совету, достопочтенный принц. Сами знаете – найти достойного садовника, да еще такого, чтобы ему можно было обеспечить проход в этот сектор…» – «Разделяю вашу печаль, адмирал». – «Можете звать меня Нейл, принц». – «Я так привык называть вас дядей Льюисом за то время, что мне посчастливилось провести в голове вашей племянницы…» – «Ах да, помню, мы с вами замечательно провели время. Что я вам тогда оставил? Координаты несуществующей базы на Трэвисе-Дельта, да?» – «Да, адмирал. Как раз после той нашей семейной вылазки на пляж. Помню, тетя Бриджит была в золотистом купальнике, и у нее сорвало шляпу – мы все гонялись за ней, но она…» – «Улетела в океан. Помню, принц. У меня давно не было отпуска – вы подали мне неплохую идею». – «Всегда рад услужить, адмирал».
      – Лейтенант Танали нейтрализован. Бледно-красные – Шону, ситуация три-два, «Озимый» ранен, плазменный ожог четвертой степени, лопатка по касательной. Отходим к резервной группе.
      – Шон – бледно-красным. Вас понял. Шон – резерву. «Старбак» – готовь регенератор. «Киитос» – разворачивай диагностическую. Ожог четвертой…
      – Резерв – Шону. Вас поняли. Готовность – тридцать секунд.
      – Тим… Капитан первого ранга Тензерби устранен.
      – Тим, капитан-лейтенант Сиу устранен.
      Я ретранслировал донесения Шону, тот внес пометки в список, потом вернулся к карте флагмана, чтобы высчитать оптимальные проходы резерва к каждой из групп. Лерц с Моном продолжали вести светскую беседу, наполненную какими-то скрытыми намеками и шпильками. Я ни черта в этом не понимал. «Выпьете, милорд Монсор?» – «Не откажусь. Вот только руки…» – «Ах да, простите за эти неудобства… Карл – помогите принцу… Дольку лимона?»
      – Бледно-синие – Шону. С собранием порядок. «Чили» получил термостеком в плечо. По-моему, он специально. Зато теперь счастлив. Ждем дальнейших указаний.
      – Шон – бледно-синим. «Чили» – в резерв. Остальные – первый кормовой сектор, палуба одиннадцать, отсек шесть. Доложите, когда будете на месте.
      – Бледно-синие – Тиму. Вас поняли.
      «Как ваша прекрасная сестра, милорд Монсор?» – «О, думаю, с ней все в порядке. Как уже упоминал достопочтенный Яано, мы не успели увидеться. Ваши посланники передали мне ваше приглашение как раз на подходе – я решил не отказывать в визите старому другу. Ки-Саоми поймет». – «Уверен, вы правы. Меня лишь удивило, как быстро моим гонцам удалось вас найти и соблазнить на это рандеву – раньше вы не сдавались так просто». – «Да, но, адмирал, – возраст берет свое. Мы же с вами почти ровесники. Думаю, вы прекрасно меня поймете».
      – «Бетховен» – Шону. Ситуация один-четыре. Хватились Ньюффа, Ледовски, Верриша.
      – Шон – «Бетховену». Свяжитесь с Андресоном и Малевской – вариант «Кардане».
      – Тим… Устранены Гитли и Брецтоф.
      – Малевская – Шону. Уточните – «Кардане»?
      – Шон – Малевской. Так точно. Выполняйте.
      – Резерв – Шону, бледно-синие у нас. «Озимый» вне опасности, но боеспособность низкая.
      – Ну и черт бы с ней. Шон – Резерву. Вас понял. Дайте мне полную готовность через минуту – у нас тут один-четыре назрела. Шон – Андерсену. Один-два там не вызревает?
      – Андерсен – Шону. Маловероятно. Я слежу – если назреет, играем вариант «Морфей».
      – Шон – Андерсену. Не торопись с «Морфеем». Для начала попробуй локальные варианты. Резерв твой.
      Лерц отпустил конвой, и теперь они с Моном неторопливо прогуливались по оранжерее, неся какую-то благостную чушь насчет растущих вокруг цветов. Потом затеяли вежливый спор об изяществе амурмортов и простой красоте пионов. Амурморты были любимыми цветами Ки-Саоми, пион вроде как олицетворял бессмертие императора. Спор они закончили перемирием, после чего Лерц вдел Мону в петлицу молодой автолик и пожелал Красному Миру процветания и благополучия…
      Что это, черт возьми, должно было означать?
 
      – Нейл, к моему прискорбию, вынужден сообщить вам, что флагман взят. Все ваши сторонники нейтрализованы. Я предлагаю вам сдать оружие и официально подать в отставку, передав полномочия людям, которых я назову…
      Я слышал только редкие удары собственного сердца и легкий шорох защищенного канала. Потом Лерц вздохнул.
      – Похоже, вы не оставляете мне выбора, принц…
      Связь оборвалась. Яано сообщил, что Лерц отключил наблюдение.
 
       > gotoEXTdataflow
 
      – Осторожней, говорят, они кусаются…
      – А ты и поверил.
      Она бесстрашно подошла и погладила ящера по спинному гребню. Веки зверя начали медленно подниматься – он отходил от транса. Я метнулся вперед, оттаскивая ее подальше. Фэньду-чи оторвал от кристалла брюшную присоску и оглянулся в поисках того, кто отвлек его от трапезы. Мы медленно отступали в чащу. Когда его голова повернулась в нашу сторону, мы замерли. Ящер скользнул по нам равнодушным взглядом мутных вытянутых глаз и снова присосался к своему кристаллу. Я выдохнул и только тогда повернулся к ней. Она, как ни в чем не бывало, протянула мне наполовину высосанный ороку.
      – Он так и не укусил – не докажешь.
      Я высосал остатки приторного сока из недозрелого плода и, не поворачиваясь, спиной вперед, шагнул к зверю. Ее улыбка стала сползать. Я подмигнул ей и, не глядя, швырнул увесистую шкурку ороку через плечо. Можно было не оборачиваться – по ее лицу было ясно, что я попал прямо по загнутому вверх носу – самой чувствительной части тела этой твари, не считая спрятанных в панцире глаз.
      – Бежим.
      Я стремглав рванул за ней в чащу. Она почти сразу сбила дыхание – постоянно оборачиваясь, высматривая фэньду-чи и проверяя, не успел ли он сожрать меня. Я еле успевал стереть с лица ухмылку, с трудом удерживаясь, чтобы не засмеяться в голос.
      Когда мы миновали нашу поляну и почти добежали до обрыва, я сжалился – догнал ее в два прыжка, схватил за руку, потом подпрыгнул, перехватывая ногами ветку, и забросил это визжащее существо на соседнее дерево.
      – Все. Отстал.
      Она вцепилась руками в свою ветку и пыталась перевести дыхание. Сложно было сказать, сколько всего она чувствовала одновременно. Злость, бурлящее, радостное возбуждение и что-то еще, что я никак не мог уловить.
      – Ты… не… доказал…
      Я равнодушно пожал плечами.
      – Плохо бегаешь.
      Она показала мне язык, спрыгнула вниз и, естественно, понеслась вдоль обрыва. Я погнался за ней. Спрыгивать на землю я посчитал нечестным.
      Мне нужно было обогнать ее, пока не кончилась роща – дальше деревья шли все реже, и корзинок, оплетающих стволы, росло все меньше – за голую кору не так удобно цепляться… Я спрыгнул на землю и прислонился к дереву, спокойно дожидаясь, пока она, наконец, меня догонит.
      Она заметила меня издалека, но так и не остановилась, а разогналась еще сильнее. Подпрыгнула она хорошо и ударила вполне пристойно, но перехватить ее все равно успели бы сотню раз. Такими ударами только парализованных атаковать. Конечно же, уворачиваться я не стал – дал свалить себя на землю и даже помолотить кулачками в грудь. Только потом стряхнул ее с себя и сел рядом.
      Как ни странно, она была довольна. Я был уверен, что она расстроится и придется снова обещать ей ночную вылазку на Преддверие или задаривать веерами. Но она улыбалась. В который раз я проваливался, пытаясь предугадать ее реакцию, – что поделать, это никогда не было моей сильной стороной, и предмет я сдавал с трудом. В конце концов, можно было испытывать силы на ком-нибудь попроще – с ней ведь никогда не угадаешь, что она подумает и как ответит.
      – Два веера.
      – Один.
      – Красный, кайма бледно-розовая, сплетешь ичио с… рамисару – свежими, чтоб цвели. Кисточку у основания. И не надо опять Ци рисовать – просто узор. Или лучше напиши мне послание.
      Я взвыл – вееров я наплел загодя, это не страшно. Вплести свежие стебли тоже не проблема, а вот послание… Ведь знает же, что я ненавижу их сочинять – вообще каллиграфию не переношу. На планшетке – пожалуйста, а пером иероглифы выписывать – увольте.
      – И чтобы страстное, полное чувств.
      Я был уже настолько полон чувств, что думал, не удержусь – выражу…
      – Найдут.
      – И что?
      – Позор.
      – Ха.
      Я опустился на колени, наклонил голову, закрыл глаза. Привычная поза успокаивала и отгоняла лишние эмоции.
      – Не смей.
      Ее поза отрешения раздражала, о чем я прекрасно знал. Вдобавок, склоненная голова позволяла ухмыляться сколько влезет – она не заметит.
      – В стихах.
      Отрешения не вышло – я взорвался.
      – Что?
      – Послание – в стихах. Черными иероглифами в раннем стиле мастера Сэйку. Танку.
      – Хокку.
      – Танку.
      Я уже даже не знал, что проще выбрать. Пусть будет танка. Она довольно улыбнулась и дотронулась до своей растрепанной белой гривы.
      – Помни, схитрить не выйдет.
      Мои надежды стащить какой-нибудь классический стих испарились – совсем забыл, что недавно она закачала себе в голову всю библиотеку двора. Только сказки оставила – сказала, что их прочтет сама, вот только там стихи искать бесполезно… Но не самому же их писать, в конце концов.
      – Это нечестно.
      Она изобразила сочувствие.
      – Надо было доказать, что фэньду-чи кусаются!
      Я вздохнул и почел за благо встать.
      – Вряд ли бы у меня это получилось при всех стараниях… У них ведь нет рта.
      Когда ее глаза распахиваются – широко-широко, – они кажутся более безграничными, чем небо. Правда, они синие, а не красные, но, говорят, на некоторых планетах небо и впрямь синее… Хотя, может, это такая же правда, как кусающиеся фэньду-чи.
      – Подонок!
      А про безграничное небо – это у меня хорошо вышло. Может, и получится танка…
      – Презренный выкормыш атэпаи-но, ты обманом заставил меня пережить страх и… и пробежать тысячу ли без отдыха…
      – И сна…
      – Да как смеешь ты смеяться над своей Властительницей?
      – И атэпаи-но яйцекладущие. Они не выкармливают…
      – Ты…
      – И тысячу ли – это ты приврала…
      – Покайся, пока не поздно!
      Я рухнул на колени и начал отбивать поклоны, медленно подползая к ней. Потом я принялся целовать ее босые ноги – впрочем, уже без всякого кривляния.
      – А коронация твоя через 85 лет.
      Я показал ей язык и откатился в сторону, на случай, если она все-таки решит поколотить меня снова. Но она вдруг уселась на траву и изобразила обиду, которую можно смыть только кровью… Моей, конечно же.
      Я осторожно подполз ближе.
      – А хочешь, я назову в твою честь скуфа?
      Она просияла – хоть на этот раз мой расчет оказался верен.
      – Тебе уже дали выбирать? Так рано?
      – Я прошел три ступени.
      Она снова скорчила гримасу.
      – Я прошла пять.
      Я «уважительно» закивал.
      – Тогда ты знаешь, каково это – связанные руки, по трое с оружием на ступень. И как их обильно поливают маслом…
      Она сникла.
      – Нам руки не связывают. И по двое на ступень.
      Я сочувственно вздохнул. Бедные…
      – И без масла… Так тебе позволяют выбрать скуфа?
      – Уже позволили.
      – Когда?
      У нее был нездоровый блеск в глазах – она, наверное, пошла бы к ненавистным Внешним только ради того, чтобы дойти до третьей ступени и с почетом спуститься в питомник за своим зверьком. Может, она потому и фыркает каждый раз, когда я говорю про Чжань, – просто завидует. Хотя кто знает – пройдет она свою десятую ступень, может, и позволят ей иметь своего зверя.
      – Взял вчера, но имя еще не выбирал.
      – А тип какой?
      – Четырнадцатый.
      Она скисла.
      – Это больше мужской тип. Не получится.
      Я пожал плечами. По мне так скуфу все равно: у них тридцать четыре типа, и кто там ближе к женщине кто к мужчине – вопросы спорные… Но раз она сказала «нет» – спорить бесполезно. Властительница как-никак. Я хихикнул, и она швырнула мне горсть травинок в лицо.
      Лицо у нее при этом было таким, как будто этим жестом она дарит свободу тысячам порабощенных презренной Империей планет…
      И почему-то я не стал над этим смеяться.
 
      Мы долго сидели на краю обрыва и швыряли камешки в замершего внизу фэньду-чи. Этот был маленький, сдувшийся и не желал слезать со своего кристалла, в котором уже угадывались очертания нового тела ящерки. Расшевелить нам его так и не удалось. Когда мы прекратили попытки, уже стемнело.
      – Я сейчас.
      Она легко поднялась и исчезла в сумерках. Я швырнул еще пару камешков в кипящую воду залива и прогулялся по насыпи, разминая ноги.
      – Ступать нужно на всю стопу, а не на носок.
      Она ретировалась и попыталась подкрасться еще раз. Вышло значительно лучше, ей удалось даже чуть сбить меня с толку последним шагом. Правда, удар в поясницу всего лишь скользнул по ребрам, а подсечка вышла так криво, что чуть не лишила равновесия ее саму. В следующий момент я ударил…
      И промахнулся. Что еще хуже – я замер, как дурак, пытаясь понять, как это могло получиться. Додумывал я уже лежа на земле – вторая подсечка была отличной. Я вскочил, ударил вслепую, присел, всматриваясь в темноту. И понял, что же спасло ее в первый раз, – меня отвлекло платье. Оно висело на кусте в паре метров от обрыва. Я хлопал глазами ровно до третьей подсечки – чем-то ей до безумия нравилось сбивать меня с ног.
      На этот раз я успел ее схватить. Повалившись в траву в третий раз, я оправдывался тем, что не так-то просто сохранить хладнокровие, наткнувшись руками на голое тело.
      Когда она подрубила мне колено и в падении нанесла неожиданно мощный удар ногой в грудь… Только злость помогла мне подняться, прыгнуть, свалить ее на землю и даже не одернуть руки, наткнувшись на голую разгоряченную кожу. Последнее, конечно же, было самым сложным…
      Несколько минут мы лежали, переводя дыхание и глядя друг другу в глаза. Я медленно ослабил хватку, освобождая ее руки. Она медленно обвила мою шею и поцеловала, будто боялась обжечься. А потом, словно срываясь, поцеловала снова – жадно, безудержно. Я сжимал кулаки и рвал ни в чем не повинную скрипучую траву.
      Она не останавливалась, я чувствовал касания ее языка – такие короткие, отрывистые, мечущиеся. Словно она пыталась рассказать, объяснить что-то, скользя по моим губам, щекам, шее… Я чувствовал, как тело обмякает, слабеет, повисая на ее руках, ее поцелуях. И руки, которые не в силах был обжечь кипящий океан или огонь храмов – они будто снова научились чувствовать жар, они плавятся на ее коже, каплями, звенящими ручьями скользя по раскаленному бархату… Словно учтивый восточный ветер баюкает ветку сакуры, уснувшую на его плече.
 
      – Ки…
      Она повернулась, уронив прядь своих волос мне на лицо. Казалось, они светятся в темноте. Я спросил как можно нежнее:
      – Ки, какого черта мы делаем?
      Она заворочалась под своим платьем, укрывшим нас обоих.
      – Не знаю, наверное, маленького милого чертика… Только для нас двоих.
      Я прижался к ней всем телом.
      – Я ведь люблю тебя, младшая…
      – Это проблема?
      – Это…
      Я не знал, что сказать. Она усмехнулась и, заерзав, перевернулась на спину. Несколько минут она лежала не шелохнувшись, только едва шевелила губами, словно считая яркие звезды над нами.
      – Тебе стоит больше читать, Мон.
      – Это сказали звезды?
      – Нет, сегодня они молчат и слушают…
      – Хорошо, что они не смотрят.
      Она приподнялась на локте и долго смотрела мне в глаза.
      – Перестань… Или ты мне больше не брат.
      – Хорошо, просто…
      Она так же внезапно успокоилась и улеглась обратно. Я никогда не смогу ее понять.
      – Голубая кровь, братишка… С ней всегда были одни и те же проблемы. Она часто проливалась, часто смешивалась и плохо свертывалась.
      Она хихикнула.
      – Ты бредишь, сестричка…
      – Вырождение династий… Представляешь – всех… царских, королевских, имперских… Одно и то же. Всегда. Все как тысячи лет назад.
      – Я, в отличие от тебя, не люблю сказки…
      – Для того чтобы полюбить сказки, нужно сначала прочитать правду – все, что творилось, пока менестрели, барды или странствующие монахи рассказывали о драконах и колдунах… иначе ты не поймешь, в чем прелесть сказки.
      – Ты хочешь рассказать мне сказку?
      – Нет. Я хочу, чтобы ты знал – это тоже закон. Не тебе его стыдиться и не тебе его менять.
      – О чем ты?
      Она уже засыпала. Ее голос становился все более тягучим, уплывал куда-то.
      – Нас просто слишком мало. Всегда – слишком мало. И все, что нам оставляют, – это прятаться друг в друге, чтобы не сойти с ума. Нам просто не перешагнуть эту линию, проведенную нашей голубой кровью, Мон.
      Она заснула, а я еще долго лежал и считал яркие звезды, которые молчали, слушали и… смотрели.
      Я старался не отводить взгляд.
 
       > Resumeplaybackfromthelastscene
 
      Мы взяли флагман. Все сторонники Лерца устранены, «бледные» переназначены на их посты, все, способные занять нашу сторону, оповещены о вступлении в должность нового командования и сдобрены порцией легенд. Адмирал Герберт собрал всех «неопределившихся» в большом зале и завел долгую речь, смысл которой я уловить не смог.
      Все, что меня волновало, это происходящее там, за пеленой, укрывающей Сердце Орла. Теперь мы не имели ни малейшего шанса узнать, что там происходит.
      Раз за разом я отчаянно пытался пробиться сквозь пелену вокруг Лерцевского корабля, но сверхчувства тонари не могли проникнуть за щит. Внутренняя связь с оранжереей так и не ожила.
      – Тим, эскорт начал разгон к Иоле. Я сообщил на базу, они начали разморозку принцессы. Флагман под нашим контролем, защиту мы отключим, как только ты достигнешь шлюзов. Даю семиминутную готовность, как понял?
      Я разлепил высохшие губы, прошептал, не отрывая взгляда от пелены, окружавшей Сердце Орла, оранжерею, Лерца и Ти-Монсора. А возможно – уже только одного из них…
      – Понял тебя, Яано. Принято «семиминутная готовность»… Лерц отключил связь, как только Мон выдвинул ультиматум… Теперь, когда флагман наш, вы можете пробиться туда? Хотя бы подключиться к системам наблюдения напрямую.
      – Нет, Тим. Это полностью автономный корабль, он и построен с учетом того, что флагман может быть захвачен. Мы можем только ждать.
      Я сжал зубы.
      – Почему он отключил связь?
      – А как ты думаешь, Тим? Мон только что сообщил, что на флагмане остались одни предатели – думаешь, он позволит им насладиться сценой своей капитуляции?
      – Почему так долго? Они что, решили отметить развязку? Все, что от него требовалось – согласиться, поставить свой отпечаток и отправить сообщение о своей отставке Императорскому Совету – какого черта они молчат?
      – Не знаю, Тим. Возможно, он еще думает. Лерц не из тех, кто так просто признает поражение.
      Я не выдержал.
      – Тогда какого черта мы решили, что он вообще на это пойдет?
      – Вероятность мала, но она есть. Он понимает, что если не сдастся, если попробует бежать – ему все равно конец. Он сильно осложнит нам жизнь, но это только отсрочка. Единственный шанс для него – это сдаться сейчас… Тим, пять минут. Ки-Саоми уже пришла в себя, сейчас ее готовят к вылету.
      – Принято «пять минут»…
      Я по-прежнему всматривался в окутывавшую кораблик Лерца пелену. Ты выберешься, Мон. Ты должен выкарабкаться оттуда – живым и здоровым. Яразрешаю тебе только пару царапин. Хорошо – две глубоких царапины, тебе подойдет? Так, чтобы не бросались в глаза. Хотя можно даже и наоборот – ты ведь вернешь Броку тело, а он любит гордиться всякими глупостями. Точно – ты выберешься, вернешь тело Броку, себе заберешь это, а мне вырастят клона – и все, наконец, станет на свои места. Брок будет Броком и будет гордиться твоими двумя глубокими царапинами – скажет, шикарный подарок, Мон, две царапины от самого Лерца, я вошел в историю, спасибо, Мон. А я буду в теле двенадцатилетнего клона, буду учить его ходить, и все такое. Мне пойдет – я же и есть твой глупый двенадцатилетний клон. И я буду шепелявить поначалу и ничего не уметь. Это ведь так здорово – ничего не уметь, это значит – все впереди. А ты снова будешь в своем теле, прищуришь вот эти самые оранжевые глаза и криво ухмыльнешься вот этими вот губами. Я их все искусал, уж прости. Но ты застрял там с этим своим дорогим другом, и вы там болтаете о том, о сем, а я сижу в нашем кораблике, и мне немного не по себе. Нервных клеток тебе пожгу, но тут ты сам виноват. Нельзя так надолго оставлять своего дурачка-брата одного. Ты давай выбирайся оттуда. Выходи. Явижу этот твой выход – ты идешь с гордо поднятой головой, уже не как пленник, как герой… Все это чушь, конечно, ты просто выйди. Можешь – совсем не гордо, и не как герой. Пусть ничего не кончится, пусть Лерц улетит и доставит нам эти проблемы, а мы будем гоняться за ним по всей галактике, да что там – по всей метагалактике, по параллельным вселенным… Главное, вместе. Просто выйди оттуда – не так уж это и сложно. Всего-то какая-то сотня метров. Ни за что не поверю, что это так сложно – пройти какую-то дурацкую сотню метров.
      – Три минуты, Тим.
      – Принято «три минуты».
      Вот давай ты выйдешь – и я, радостный, полечу выполнять твои поручения. Полечу за принцессой и брякну ей прямо с порога: «Здравствуй, сестренка! Я не Ти-Монсор, я его дурачок-братец. А Ти-Монсор не дурачок, он молодец, он герой, он вышел оттуда. Вышел, несмотря на то, что всем уже было понятно, что он не выйдет, что раз Лерц не отвечает, все провалилось. Что он отключил связь, убил нашего наивного братика, а теперь просто тянет время. И, возможно, на Иоле уже все знают, и нас скоро возьмут, и будет война, и ничего не кончится, и все пропало… А он вышел-таки, представляешь, какой он молодец, наш Ти-Монсор». Если бы ты только знал, как мне хочется это сказать. Прямо вот ничего мне больше и не надо. Сделай одолжение, Мон, выйди и дай мне это сказать.
      – Минута, Тим.
      – Понял… да… минута.
      Ты просто разыгрываешь нас, да? Надурить нас решил? Не хочешь портить сюрприз – вот мы тут уже на пол осели, уже некрологи на тебя сочинили, страшно нам, и все плывет перед глазами, и ни во что уже не верится… А тут ты, в последний момент, как чертик из коробочки – раз, и выпрыгиваешь на наши кислые рожи. Что – говоришь – испугались?
      – Эскорт приближается к расчетной скорости. Оми ждет в ангаре. Сорок секунд, Тим.
      – Сорок…
      Ну и черт с тобой, Мон. Вот заберешь потом это тело, будешь скворечник делать, попадешь молотком по пальцу – и ничего. Ни одного слова не выпрыгнет. Почему – да потому, что кончились. Все уже за тебя растратил. Ругаю тебя и ругаю, а ты все никак не выходишь, зараза такая. Вот и пеняй потом на себя.
      – Тридцать секунд.
      Будешь фильм грустный смотреть, дойдешь до сцены такой – сидит мальчик и брата домой дожидается.
       …Брат опаздывает сильно. За окном чернеют мысли, и комки сухой тревоги ползают вверх-вниз по горлу. Ты лепечешь, лихорадишь, тянешься к стакану с чаем…
      – Двадцать секунд.
       На тебе повисло детство, на плечах – его рубашка, а в висках, зажатых в пальцах, бьется в такт его кровинка. Жилка бьется, и по пульсу нервно вычисляешь время. На часы смотреть боишься. Братец, где ты? Что так долго?
       А рисунок на обоях кажется теперь дурацким… И мерещится все время звук ключа в замке… и шепот. Показалось…
      – Пятнадцать секунд.
      Посмотришь эту сценку, проснутся в тебе чувства какие-никакие, вспомнишь вот этот вот день, и так тебе станет жалко этого пацаненка, просто сил нет. А плакать не сможешь – вот хоть как старайся, а ни слезинки из тебя не вытечет. Кончилось все, прости братишка – разбазарил я твое наследство.
      – Десять секунд.
      Ну, давай – на выход, две царапины, все по местам, отдать швартовы. Давай, сейчас – самое хьячи.
      – Восемь.
      Ты же знаешь, что я без тебя не улечу. Пока не узнаю, что пари проиграл, – никуда.
      – Шесть.
      Не надо мне твоей жизни, твоих регалий, поста твоего и даже принцессы не надо – не под таким соусом, братишка. Только не так.
      – Пять.
      Да выходи же ты! Да не хочешь – не выходи, просто крикни нам, тут, внизу, что жив. Не знаю, где у космоса низ, но мне все кажется, что мы вот-вот шмякнемся о самое дно. Как звезданемся…
      – Четыре.
      Я жить хочу, братишка, – я определился. Хочу жить. Не тебе памятником разгуливать. Мон кашку не доел, я доем. Мон рубашку не доносил, я доношу. Мон принцессу не долюбил – я за него. Да, пожалуйста, хоть все одновременно. И доношу, и доем и долюблю.
      – Три.
      Только и ты со мной. Хочешь – свое отдам. Пижаму мою отдам – носи. Хочешь – можешь в Ванду влюбиться, мне не жалко. Только живи… Жалко тебе, что ли? Ну, сам подумай – как я сейчас улечу? Брошу тебя здесь вместе с твоим упрямством, полечу к принцессе, а меня за углом Бог подкараулит, возьмет за шкирку и вкрадчиво так: «А где брат твой, Каин». И что я ему скажу?
      – Две.
      – Сторож ли…
      – Одна.
      – Сторож ли я брату своему?
      – Старт.
      – Что? Сторож? Ну? Сторож брату своему…
      – Старт, Тим!
      Всхлипнул и уткнулся лицом в белый пол, дышать было противно, все было противно, и весь мир хотелось выплюнуть, как соску. Казалось, сейчас придет кто-то большой, теплый и унесет отсюда. Куда-то, где есть лес, утро и роса, которую можно собирать на кончики пальцев…
      – Тим!
      Я чувствовал весь космос – весь разом. И вдруг понял, что он абсолютно пуст. Просто огромный кусок холодной пустоты. Хотелось взять этот огромный холодный космос и вылить себе за шиворот, очнуться. А Шон сказал: «Мы скорбим с тобой…» Прямо так и сказал. Это что же, Мон, действительно – все? Не верю, черта с два я поверю – это же просто бред.
      Вокруг роились корабли флотилии, десятки, сотни – больших и маленьких, словно водили хоровод вокруг нашего флагмана. Будто хоровод… Я все смотрел на них, все усиливал чувствительность, заставляя корабль высасывать все доступные ощущения, тянулся к этим кораблям, уже понимая, замечая траекторию их движения и пульсацию энергии. Нет… Не может быть…
      – Яано! Щиты! Включайте щиты флагмана. Все! Живо!
      – Что? Тим, ты…
      – Щиты, будьте вы прокляты. Это ловушка. Включайте шиты – они выстроились. Да посмотри же!
      – Всем! Код – красный. Щит – максимум. Ближний-сверближний радиус. Паруса в режим энергосбора. Гравилабиринты – средний радиус. Боевые порты – полная готовность к ответному огню. Только ответный огонь. Приоритет… выжгите им к чертям все боевые порты. Огонь на поражение не вести. Там еще есть наши.
      Голос Яано разносился по громкой связи. Я уже не слушал, сорвал датчики, перескочил через Шона, выпрыгнул из тонари, и бросился к выходу.
      Через секунду они дали залп. Вся эскадра – по флагману. Корабль содрогнулся.
      Я выжал из тела последние силы, пытаясь бежать как можно быстрее, еще быстрее, быстрее… Быстрее…
 
      Весь путь до Сердца Орла мне казалось, что я бежал здесь уже сотни раз. Ходил этой дорогой в школу каждое утро, к колодцу за водой, как будто под ногами – тропинка, знакомая до каждого камешка, до каждого поворота, каждой травинки по сторонам. Тропинка, которой никто больше не ходил. Твой личный путь, по которому ты проходишь каждый день, раз за разом, всю свою жизнь. Так и есть, братишка, я бегу за тобой всю свою короткую жизнь, я пробежал по этим коридорам миллионы раз, пока говорил с тобой, звал тебя – смотрел каменными глазами тонари, и мне казалось, я чувствую, как этот серый пол ударяет по гудящим ногам.
      Вот только я постоянно не успевал. Словно кошмарный сон – я бежал и бежал, но никак не мог сделать ни шага. Мне нужно было проделать этот путь куда раньше. Еще раньше, чем по нему прошел ты. Вместо тебя.
      Они надули нас, Мон. Тебя переиграли, мой великий шахматист. Эта старая сволочь переиграла вас всех – Ци, техноидов, всех ваших повстанцев.
      Корабли эскадры атаковали – значит, там уже не было никого из наших. Как их смогли обнаружить? Только четко настроив сканнер, вычисляя, кто связывается с флагманом во внеочередном порядке. А значит, Лерц заподозрил неладное еще раньше, чем ты пришел к нему и занял беседой – насторожился, и отдал приказ отслеживать все сеансы связи.
      Ты думал, Мон, что адмирал будет так рад твоей поимке, что потеряет бдительность, не обратит внимания на исчезновение членов командного состава. А он только еще больше насторожился – сначала ему дают взять принцессу, потом – тебя… Он понял. Отдал приказ всем остальным кораблям вычислить предателей, а сам спокойно дождался тебя и позволил нам «победить». Он не стал поднимать тревогу, не стал улетать, он даже дал тебе, братишка, отвлекать его столько, сколько тебе нужно. Дал тебе предъявить ультиматум, и открыто признаться – для протокола, – что ты, принц Красного Мира, готовил переворот в высших эшелонах Императорского Орла. Теперь он имеет полное право стереть Ци-Шиму в порошок, и никакие Малые Миры или иные расы не вправе вмешаться – он всего лишь нанесет ответный удар.
      И только когда ты насладился своим триумфом, он захлопнул ловушку. Отрезал связь Яано и Герберту, а потом отдал приказ всей эскадре разнести флагман в клочья – ведь, как ты только что сообщил, здесь нет больше ни одного преданного ему солдата. От огромного корабля осталось бы только Сердце Орла, защищенное своими сверхмощными полями.
      А потом он повернулся к тебе и, наверное, сказал какую-нибудь ничего не значащую фразочку. Давая тебе понять, что ты своими руками помог ему полностью зачистить флот от предателей и, что еще важнее, вручил ему ключи от Красного Мира, давая карт-бланш на ответные действия… Дал осознать.
      И только после всего этого – он убил тебя, братишка.
 
      – Пришел?
      Лерц сидел на огромном металлическом шаре – словно огромная рука сняла обшивку с какого-то корабля, как обычную кожуру, и смяла стальной лист в грубый ребристый комок. В одной из переборок зияла рваная дыра, захватывающая и часть пола, и даже кусок клумбы. Похоже, кто-то стрелял из пульсара. Я уже понял, кто и в кого. Из ребристого шара вытекала тонкая струйка крови.
      Пульсары все-таки сделали ручным оружием. Проблему преждевременного взаимодействия с атмосферой решили просто – сверхгравитационное поле укрывалось обычным силовым, защищавшим снаряд от разреженных газов. Это поле исчезало при встрече с любым более плотным объектом. В данном случае – с человеческим телом…
      – Он вшил себе антидот, мои ребята прошляпили этот имплант… Видел бы ты, что он натворил, когда руки начали его слушаться. Впрочем, и до этого было на что смотреть.
      Голос у Лерца был усталым. На его плече сидел иссиня-черный скуф и, поскуливая, заглядывал хозяину в лицо. Лерц прижимал левую руку к животу, с его пальцев срывались тяжелые темные капли, смешиваясь с ярко-красной кровью, вытекающей из металлического шара, в который заряд сверхгравитации превратил листы переборок, комья земли, цветы и моего брата.
      – Насколько я понял, вы не приняли нашего предложения, адмирал.
      – Что? Нет, не принял. Мон правильно сказал – я постарел. Стар я уже сдаваться.
      Он глухо засмеялся, потом вынул из кармана инъектор и прижал его к сгибу локтя. Я огляделся. По оранжерее будто прошел ураган – разоренные клумбы, цветы, разбросанные по засыпанному землей полу. И повсюду лежали тела штурмовиков. Либо Мон уложил их всех, либо выжившие сейчас находились в других отсеках. В любом случае, по дороге я ни на кого не наткнулся.
      – Мне будет его не хватать. Так славно проводили время. Отлично дрался принц, даже умудрился меня задеть… Но ты. не переживай – дедушка еще крепкий, дедушка встанет.
      Лерц похлопал ладонью по металлическому шару и поднялся на ноги. Я подошел к ближайшему штурмовику, снял с его пояса генератор щита и подкрутил настройку. Зажав щит в левой руке, я пересадил скуфа на правую. Лерц коснулся генератора у себя на поясе, активировав защитное поле, и вытащил из примятых цветочных зарослей тяжелый пульсар.
      Скуф сполз в мою ладонь, превращаясь в привычный меч, Я включил защитное поле и пошел вперед, держа его перед собой, как древний металлический щит. Лерц неодобрительно покачал головой, вскинул пульсар и выстрелил. Я отпрыгнул в сторону, потом пригнулся, и заряд сверхгравитации прошел у меня над головой. От второго мне пришлось нырять в заросли тех самых пионов.
      Заряды врезались в стены, сминали переборки, поднимая ураганный ветер, сжимая раскаленный безумным давлением воздух, а потом оглушительно взрывались. Каждый раз мне в спину ударял жар, но пламя, к счастью, так ни разу до меня и не дотянулось. Лерц стал стрелять по окружающим меня клумбам, рассчитывая задеть меня последующим взрывом. Когда он выстрелил в седьмой раз, мне не удалось отпрыгнуть достаточно далеко и взрыв отбросил меня к стене. Я удержался и успел отбежать раньше, чем Лерц отправил туда очередной заряд.
      Мне нужно было подобраться к нему, дотянуться скуфом до его пульсара. Лерц держал меня на расстоянии упреждающими выстрелами, я приближался по спирали, постепенно сокращая расстояние. Выбрав момент, я прыгнул вперед и скуф вытянулся кнутом, пытаясь покрыть разделявшие нас пять метров. Я не старался достать Лерца, мне нужно было попасть по пульсару, который адмиралу приходилось выносить вперед для каждого выстрела. Так, чтобы оружие вышло за границу щита, иначе заряд взорвался бы, наткнувшись на защитное поле адмирала.
      Скуф дотянулся до широкого дула, но Лерц успел отшатнуться, втащить оружие под защиту поля и уже в следующую секунду – отойти и выстрелить снова. Мне снова удалось уйти, но я проиграл пару метров, доставшихся с таким трудом. Сколько времени уйдет, чтобы снова приблизиться? Уклоняться от выстрелов становится все труднее, я устаю…
      Разбежавшись, я прыгнул прямо к нему, надеясь только на то, что он не ожидает подобной глупости. Но Лерц отреагировал моментально – заряд полетел точно мне в лицо. Оставалось только заслониться шитом и зажмуриться от разорвавшегося в полуметре от меня заряда. Взрывная волна отбросила меня к стене, щит не спас от гравитационного удара, лишь снизил эффект – меня не засосало в стремительно скручивающуюся воронку, но внутри все заныло, словно все органы потянуло в разные стороны, сжало и ударило о ребра.
      Стоило мне подняться, Лерц выстрелил мне под ноги. Куда разумнее было бы отпрыгнуть влево, укрыться за ящиком с землей, но я прыгнул вперед, прямо к летевшему в меня заряду. Мне едва удалось перелететь через шар, пронесшийся в нескольких сантиметрах от меня, – пришлось неестественно выгибаться на вершине прыжка, только чтобы не коснуться сферы ногами, не дать лопнуть оболочке силового поля, окружающего миниатюрную черную дыру. Я перекатился в падении, тут же отпрыгнул в сторону, опасаясь следующего выстрела, и снова попытался достать вытянувшимся мечом дуло его пульсара. На это раз получилось – стоило скуфу коснуться оружия вытянувшимся на три метра хвостом, оно оплавилось, роняя на пол шипящие капли раскаленного металла. Лерц отбросил пульсар в сторону и погнал своего скуфа в ладонь. Щит он тоже отстегнул от пояса и зажал в левой руке. Теперь на равных, адмирал?
      Мы сошлись, и он ударил первым. Я уклонился, потом ушел еще на шаг в сторону, замахнулся щитом, пытаясь ударить Лерца двухметровой сферой защитного поля, словно разросшимся до гигантских размеров кулаком. Он успел отпрыгнуть и на остатках скорости так же попытался оглушить меня своим щитом – я принял удар на свое поле, потом шагнул вперед и нанес рубящий в торс. Лерц принял удар на свой клинок, отводя мой меч в сторону, и ударил щитом – на этот раз я не успел отреагировать, меня оглушило, и я рухнул на пол. В меня уже летело, вытягиваясь, жало его меча – я успел лишь отбить его в сторону щитом и, вскакивая, постарался дотянуться своим мечом до Лерца. Скуф вытянулся на пару метров почти мгновенно, но адмирал легко отбил мой выпад.
      С его меча сорвалось несколько комков плазмы, я закрылся и, размахнувшись, ударил в самый центр щита – лезвие легко пробило защитное поле, но чем глубже клинок входил в него, тем сильнее становилось сопротивление. В конце концов мой меч выбросило назад со страшной силой, и мне едва удалось устоять на ногах.
      Адмирал ухмыльнулся, сплюнул на пол и, коротко размахнувшись, нанес рубящий сверху – я поднял щит над головой, но лезвие Лерцевского скуфа отбросило мою защитную сферу в сторону, вонзилось в плечо… Я почувствовал, что падаю, резко одернул назад скуфа и оперся на него, восстанавливая равновесие. Мой щит выталкивал меч адмирала, но он продолжал давить, и лезвие входило с каждой секундой все глубже. Я сжал зубы, заставил скуфа снова стать кнутом и, размахнувшись, оплел им Лерцевский меч. Я не пытался вытащить его, я просто заставил лезвия наших удлинившихся мечей сплестись, не дать Лерцу выдернуть его из меня. Теперь никуда не денешься, адмирал.
      Отбросив бесполезный щит, я нашарил висящую на бедре шпагу и включил «просветку». Нас с Лерцем разделяло чуть больше метра, я упрямо сделал еще один ничтожный шажок. Адмирал покраснел от напряжения – он то пытался высвободить меч, то увеличивал нажим, погружая лезвие все глубже в мое тело. Я чувствовал – еще чуть-чуть, и клинок коснется моего сердца. Но мне ведь тоже осталось совсем чуть-чуть. Еще шажок, еще… Привет, Дракон. Сегодня ты умрешь, Дракон. И будет благородный дон Принцессу целовать.Черт тебя дери, Лерц, нельзя быть настолько упрямым. Так было испокон, Дракон. Не нам менять седой закон, нам просто ставить жизнь на кон.Лерц, ты просто зануда… Старый зануда. Нам просто ставить жизнь на кон и кости нам бросать…
      Я пошатнулся вперед, замахиваясь шпагой. Лерц торопливо заслонился щитом. Его лезвие провернулось в моем плече, накатила жуткая боль. Я выбросил вперед руку со шпагой и выключил «просветку». Лерц захрипел, и в следующую секунду лезвие, разворотившее мое плечо, превратилось в пушистый хвост. Я рухнул на пол, так и не сумев разлепить глаза. Липкая кровь брызнула из раны в плече мне на щеку.
      Стараясь не делать резких движений, я попытался подняться. С третьей попытки у меня получилось подтянуть под себя правую ногу и перевалиться на нее, опереться на одно колено. Я разлепил глаза. Моя шпага торчала у Лерца из живота – совсем рядом с раной, нанесенной Ти-Монсором. Потянувшись к карману адмирала, я достал инъектор и прижал его к безвольно повисшей левой руке. Меня шатало, в легкие натекла кровь. После инъекции туман из глаз почти ушел. Поднявшись, я зажал рану рукой и пошел в рубку.
      Нужно отключить все поля этого дрянного кораблика, дать Яано и Герберту доступ сюда – пусть пользуются высшим приоритетом, пусть останавливают атаку на флагман… Теперь им никто не посмеет возразить. Мы победили.
      На секунду замерев у металлического шара, я провел рукой по рваным чешуйкам. Слышишь, Мон, мы победили. Победили.
 
      Влажный, теплый вечер Ци-Шимы. Вершина одного из «прощальных» вулканов. Раскаленный воздух возносится снизу к простому решетчатому балкону, идущему вокруг жерла. Вот мы и дома, Мон.
      Служитель бросает вниз немногочисленные вещи Брока, привезенные Роджером с Хиттари. Черный техноид стоит рядом с Эммади, в их руках – ребристый металлический шар. Он упадет последним.
      Тихий шепот в дрожащем мареве. Слова тонут в кипящей лаве, их уносит ветром…
      Принцесса стоит рядом со мной, сжимает мою ладонь. Для нее умер всего лишь один из солдат… Нелюдимый незнакомец по имени Брок, который гордился всем, чем можно и чем нельзя, и всегда допивал коктейли. Оми шепчет что-то этому незнакомому парню, свернутому в металлический шар, перебирает мои взмокшие пальцы и думает, что все закончилось хорошо… Ты так себе это представлял, Мон?
      Это была твоя жизнь, и теперь она перемешана с землей и цветами, с телом Брока и нашей ложью, она свернута в двухтонный металлический шар, тебя хоронят под чужим именем, а принцесса спокойно стоит и держит за руку подлеца. Ты этого хотел?
      Вещи Брока летят вниз, лава взрывается короткими вспышками. Резкие, бьющие по ушам хлопки. Шаги долиной смертной тени…
      Шкатулка отправляется вслед за изящным кортиком. За ней летит синяя повязка, потом бутыль какого-то напитка. Голос служителя сухой, как треск поленьев в камине…
      Вы все просчитали, Мон, так ведь? Все до последней детали, от внезапного коллапса вселенной до пролитого на пульт нуара… Значит, ты понимал, что, не дав нам должным образом проводить тебя, ты похоронишь нас всех?
      Я отпускаю ладонь принцессы, подхожу к краю, вцепляюсь в раскаленные перила. Ни черта не изменить, да? Актеры плачут за кулисами…
      – Прощай, Ти-Монсор.
      Вынимаю из кармана твои побрякушки. Швыряю вниз. Счастливые монетки, браслеты, лазурные кольца… Шарю по груди, срываю цепочку. Вниз…
      И еще – твой удавшийся план, торжество, которое ты пропустил. Все это тоже – вниз, это все твое… Я убил дракона, поцеловал принцессу, Яано и Герберт перехватили управление Сердцем Орла, отдали приказ эскадре прекратить огонь по флагману, объявили, что бунт подавлен, все предатели схвачены или убиты, адмирал флота Нейл Льюис Лерц, к прискорбию, героически погиб в схватке с врагом. Не знаю, ничего героического – мы были как пара сопящих баранов, столкнувшихся на мосту, вялые, с красными вспотевшими рожами. Уверен, если они снимут очередной героический фильм про отражение великой угрозы, мы с Лерцем будем скакать резвыми зайцами, улыбаться и остроумно шутить после каждого невнятного выпада. В крайнем случае – хрипеть и осыпать друг друга проклятиями… Принцесса долетела до Иолы и выступила на Объединенном Совете. Новоиспеченный адмирал флота Герберт, послы Натхеллы и элонского союза, зачитывающие императору новую доктрину, кислая рожа императора, его восхождение на трон уже новой, Третьей Империи Свободы, наша победа, горькая, как ветер костров из палой листвы, – все это валится вниз, в лаву. Прах к праху, Мон.
      Техноиды швыряют вниз металлический шар. Тот падает, врезается в лаву, вспыхивает… Через секунду его уже нет, только мутные пузыри…
      Завтра коронация нашей сестренки. Фейерверки, музыка, песнопения, танцеплясания… Я обещал, что досмотрю этот спектакль со сцены – доиграю за тебя, путаясь в непривычном реквизите, в чужих репликах, останусь до занавеса… Обещал.
      Только вот что, братишка: если мы и впрямь один и тот же человек, значит, рано или поздно я тоже ошибусь – как и ты. Все, чего я прошу – пусть это будут мои собственные ошибки. А твои я брошу в лаву, вместе со всем остальным.
      Что до моего обещания, Мон… ты ведь тогда не подумал, что я решусь скрестить пальцы и на второй руке?
      Прости…
      «Ты не Ти-Монсор…»Это принцесса. Я ей сказал.
 
      ЯнеТи-Монсор.
 
      он погиб. Все спуталось.
 
      берег кипящего моря. Принцесса
      наклоняется ко мне,
      заглядывает в глаза и видит меня.
      Ее стальной голос перекрывает шум волн.
      – Оставьте нас вдвоем!
      рокот прибоя…
 
      остаемся вдвоем. Лучше бы она приказала меня убить. Я боюсь даже открывать глаза.
 
      открываю глаза и смотрю на нее.
 
      нервно дергает застежки платья. Пальцы пляшут, не справляясь с бесхитростным замком. Но они поддаются, подчиняются ее власти.
      Платье падает на землю.
 
      смотрит на меня, ее шатает, на губах – издерганная улыбка
 
      в синих глазах – красное небо.
      лава… мутные пузыри.
      и ужас.
 
      бросается в кипящие волны, в беснующееся море,
      плывет все дальше от берега
 
      Ее крик…
      – Мы любили купаться в Шторм…
 
      я пытаюсь кричать, глотаю воду, хочу дотянуться до нее,
      бью ладонями по кипятку.
      волна накрывает меня с головой.
      и сразу…
 
      сидим на берегу бурлящего моря. Мысли спутались,
      тошнит от соленой воды, она даже в легких, кашляю.
 
      не утонули. Выбрались. В голове вспыхивают картины и факты, я смотрю в одну точку и в ней – всё.
      Лежали рядом голые и измученные.
      Потом зачем-то натянули одежду, мокрую от брызг,
 
      молчит и старается не смотреть на меня.
 
      Шон Яано Сара Ромеро Чили Ледышка Аарх
      все ушли,
      разлетелись, как перья от выстрела Это
      ничего не значит.
      Просто у меня больше нет друзей.
      молчу, чувствую себя чужим. Надо будет зайти в бар к Роджеру, там я чувствовал себя… иначе. Когда?
 
      солдаты Ти-Монсора улетели молча, как никому не нужные.
      Неужели нельзя просто…
 
      вода какая-то мутная, наверное, всё из-за лавы.
      Оми, все развалилось. Не смотри назад.
 
      пятно рассвета или заката.
      Ветер. Чертовски холодно, с волос
      капает. Хочется прыгнуть обратно в кипяток.
 
      наверное, мне сейчас нужно просто ее обнять…
 
      Ки-Саоми коронуют завтра на рассвете. Думал, мне уже никогда не будет страшно, я ошибался. Здесь
      везде пахнет зеленью, и я все время оборачиваюсь.
      думал, никогда не буду оборачиваться…
 
      истоптанные белые туфли, одна сваливается в воду.
      На бурлящей воде не видно кругов,
      все бесследно.
 
      рыбы здесь почти не водится – она ищет прохладу.
      наверное, я вообще не был готов жить. Зябко.
      Плюю в кипящее море.
 
      – Не плюйся.
      Принцесса, не нужно меня ненавидеть. Я сам.
 
      во рту скользко и горько. Плюю.
 
      набрасывается, сшибает на землю, молотит меня мокрыми кулачками. Смотрю в красное небо.
 
      обмякает, вздрагивает на мне, на мое лицосрываются холодные капли с ее волос.
      Отворачиваюсь. Принцесса плачет, сжимает в горсти еще одну Ти-Монсоровскую рубашку, пытается сорвать
      с меня, воет, сдается. Во рту вязко
      и хочется вывернуться наизнанку. Говорят,
      есть планеты, где это возможно.
      Но я все еще здесь.
 
      Принцесса, завтра – твой день рождения,
      тебе сто лет, но тебе только тридцать.
      Я совсем не знаю тебя.
 
      смеркается, скоро станет темно и холодно,
      но вечер тут ни при чем. Ки-Саоми сползает с меня,
      кутается в траву и серую землю. Шея затекла,
      верчу головой. Медленно, будто наслаждаясь
      ощущением. Ловя последнее,
      что осталось.
      скуфы подружились, сейчас спят в питомнике на втором этаже дворца, третья дверь налево. Ки-Саоми
      сжимает мою ладонь, целую её, сгребаю в охапку.
      Не отпущу больше, так и знай.
 
      она не зовет меня Ти-Монсором, она не зовет меня Тимом, она целует меня до завтра…
      я должен был умереть в космосе, не встретив лайнер, погибнуть от рук пиратов, от ударов Лесса, от пси-излучения, имперских солдат… Я жив.
      Почему мне кажется, что меня обманули?
 
      катимся вниз по склону, замираем у самой воды,
      горячие капли падают на лицо. Я
      сжимаю траву, и землю, и брызг и… Ки-Саоми
      дрожит, пытается скинуть вторую туфлю, как будто та
      жжет ей ступню.
      Бога нет.
      зарываюсь лицом в белые волосы, вдыхаю принцессу, прячась от запаха сочной травы.
      Завтра всё кончится.
      Ки-Саоми прижимается всё сильнее, втискивая себя
      в мое тело. Завтра. Я касаюсь её кожи.
      Принцесса всхлипывает. Глупо, тысячи раз, миллионы
      слов.
      Капля в кипящем море.
 
      уже ничего. Просто до завтра – дурацкое
      счастье.
 
      нас накрывает кипящими волнами, срываю
      травинку и рассматриваю ее на свет. В любом случае
      я кого-то предаю.
 
      Ки-Саоми наклеивает мокрые поцелуи на тело
      Ти-Монсора. Где-то миллиарды звезд, а здесь —
      двое до завтра,
      прикусываю кожу на ее щеке. Она пахнет,
      как ребенок, и ее хочется закутать в красное небо,
 
      до завтра я стану небом, принцесса.
 
      Коронацию устроили в пятом церемониальном. И никаких торжественных извержений вулкана. Хватит вулканов.
      Потолка не видно, он теряется где-то вдалеке. В огромном зале только подстилка Ци и лежащий на ней тигр. И люди – подданные будущей Властительницы, замершие на коленях на каменном полу. Тигр встает, смотрит на нас с Оми – мы медленно идем через весь зал, взявшись за руки.
      Сжимаю ее ладошку, глажу теплую кожу, словно запасаюсь этими прикосновениями на долгую-долгую зиму. Наши медленные шаги, наши дрожащие пальцы – мгновенья срываются с ногтей, разбиваясь звенящей капелью о каменный пол – наш отрывистый шепот…
      Не вздумай, Оми. – Другие предложения? – В лес, по ягоды… Хочешь ягод? – Да, Тим, это идея. Только тигренок не согласится. – Что нам тигренок? Мы его палкой. – Да и люди вот собрались, неудобно. – Пусть коронуют… ну, например, ее. Нет, вон ту, рыженькую. – , Ей даже сорока еще нет. – Будет тигренку молодая кровь, пусть погоняет там этих стариканов у него в голове. – Прости, Тимми… – А я не отпущу, вот не отпущу твою руку и все тут. – А я вырвусь. – А вот попробуй. – Люди же смотрят, отпусти. – А что им еще здесь делать? Вы даже о выпивке не позаботились. – Тим… – Черта с два. – Пусти, дурак. – Дурак, а не пущу. – Трус. – А хоть бы и трус. – Он никогда не трусил. – Он никогда не отпускал тебя навсегда. – Я запомню тебя смелым…
      Внутри что-то противно бухает, мы оба натянуто улыбаемся в глаза огромной кошке, комкаем взмокшие пальцы. Оми вырывается и шагает к тигру. Тот ложится на брюхо, раскрывает огромную пасть, и принцесса грациозно присаживается на его шершавый металлический язык, аккуратно перебросив ножки через блестящие клыки. Вас всех пожирают звери…
      – Властительница Саоми, слияние…
      – Слияние…
      Толпа вокруг эхом повторяет разнесшиеся по залу слова Ци. Принцесса мимолетно улыбается, прижимается затылком к мягкому розоватому небу и в следующую секунду ее тело вздрагивает, обмякает, заваливаясь на бок. Тигр рывком поднимает голову, подбрасывает опустевшее тело, и оно приземляется ему на загривок. Ци смотрит на меня, склоняет голову и произносит голосом Оми:
      – Да не остынет наша вода… милорд Тим.
 
      Мы шли по сухой траве. Она разулась сама и заставила меня сделать то же самое. Теперь я чувствовал ломкие стебли под босыми ступнями, чувствовал, как веточки редких кустарников щекочут икры.
      Она тащила меня за руку, а я плелся позади, высматривая блестящие капельки росы на траве, на лепестках крохотных, незаметных цветов, на иголках и коре огромных прямых деревьев. Так древние старатели смотрели на дно сита, промывая песок золотых рек – выискивая драгоценные крупинки…
      Росы не было. Был жаркий полдень Ци-Шимы и запах весны. Девушка, тянувшая меня дальше в лес, и ее запах. Они переплетались, почти сливались воедино, но все-таки различались в чем-то неуловимом. Может, это была немного другая весна. Может, немного другая Ванда…
      – Тим, поднажми.
      Она обернулась на ходу, заговорщицки улыбнулась и перехватила поудобнее мою ладонь.
      – Мы должны успеть к дождю.
      – Наперегонки? На желание…
      – Начнем?
      – Догоняй…
      Мы срываемся вперед, толкаясь локтями, огибая узловатые стволы деревьев… Над нами грохочет рождающийся дождь.
 
      Хрустальная беседка, будто выточенная из огромной чистой росинки, стоит прямо посреди поляны… Остроконечная крыша с вогнутыми скатами покоится на витых тонких колоннах.
      Начинается дождь. Первые капли падают на наши плечи… Первые капли моего первого дождя. Мы ускоряем шаг, потом снова срываемся на бег, и теперь я тащу ее за собой. Забегаем под крышу, отряхиваемся, разбрызгивая теплые капли, ложимся на гладкий прозрачный пол, так и не расцепив ладони. Смотрим, как барабанит дождь по тонкой прозрачной крыше, все сильнее.
      – Я выиграл. С тебя желание.
      – Слушай, Тим. Просто слушай.
      – Ты не отвертишься.
      – Тсс!
      Я смотрел на падающее на нас небо, и прислушивался к стуку капель. Он все усиливался, превращаясь в какой-то неясный ритм, постоянно меняющийся и в то же время сохраняющий общую линию.
      Секунда – и дождь становится ливнем. Вода падает сплошным потоком. Теперь от остального мира нас отделяет блестящая пелена. Перестук капель сливается в неясный гул, и внезапно на его фоне выплывает высокая и чистая нота какого-то духового инструмента. Звонкая и прозрачная. Ванда поднимает голову и шепчет одними губами:
      – Колонны полые. Вода стекает по ним, гонит воздух в трубы и флейты…
      Вторая нота, третья… Я уже различаю мелодию. Безумно сложную, балансирующую на грани диссонанса, танцующую над пропастью… К духовым присоединяются струнные. Прозрачные волоски прячутся где-то внутри крыши и сейчас, вздрагивая под тяжелыми каплями и мелким градом, под самым куполом дрожит еле заметная паутина, добавляя тревожные гудящие ноты.
      Звуки прибывают, затопляя нас, подбираются все ближе… Хрустальный пол подо мной вздрагивает, начинает вибрировать. Тяжелый басовый смычок, вытягивающий одну ноту. Вода заполняет емкости под землей, тянет рычаги, добавляя все новые инструменты. Теперь все они звучат разом: звенящая перкуссия града, высокие щемящие духовые, тревожные струнные и тягучие, стенающие басовые смычки. И вступает, заставляя вдохнуть резко и глубоко, разрывающий напряженное ожидание маракас. Его словно заперли в бешено крутящееся колесо – он должен шелестеть томно и редко, но он будто теряет рассудок. Словно что-то бесконечно взрывается, рассыпается миллионом осколков…
      Маракас стихает, отдав последний тягучий шелест, теперь музыка медлит, ноты затягиваются, только рябит на границе слышимого торопливый перебор невидимых струн. Звенят колокольчики, добавляя хрупкие и светлые ноты. Колокола звучат ровно, не меняя ритм, затягивая в него, заставляя в такт покачивать головой, а потом и вставать, увлекая за собой Ванду, обнимать ее за талию и кружить в незамысловатом танце на скользком полу в хрустальной капле вдалеке от всех и всего.
      Мы наступаем друг другу на ноги, смеемся, стараемся не поскользнуться, потом замираем, покачиваясь из стороны в сторону. Она нежно обвивает мою шею и прижимается всем телом. Сильный порыв ветра бросает на нас водяную стену. Ветер попадает в незаметные расщелины в куполе и оживляет молчавшие до сих пор свирели. Теплый дрожащий звук. Кажется, можно протянуть руку и коснуться его…
      Дождь начал стихать, а потом как-то внезапно оборвался, музыка стихла. Мы стояли, прижавшись друг к другу» мокрые и продрогшие, замерли, лишь изредка позволяя себе вздрагивать и еще сильнее прижиматься друг другу. Не то пытались согреться, не то…
      – Когда ты улетаешь, Ванда?
      Я по-прежнему сжимал ее в объятиях, вплетал слова в ее мокрые волосы, пытался согреть дыханием, не отпускал. Почему я должен всех отпускать?
      – Уже сегодня, Тим. Мне нужно попасть на Флору, чтобы договориться со старейшинами о протекторате. Наша планета отходит к Красным, и Оми просила меня лично…
      – Тсс… Пришла прощаться, вот и прощайся.
      Она замолчала, потом положила голову мне на плечо и вздохнула. У нее свои дела, у меня полно своих. И глупо надеяться, что когда-нибудь это снова окажутся одни и те же дела, и они снова сведут нас где-нибудь. Сведут, а потом оставят нас на часок – просто вот так постоять, прижавшись друг к другу, покачаться из стороны в сторону…
      – Пошли. Ты говорила, что была в той пагоде…
      Я смотрю ей в глаза. Они так близко, что взгляд не фокусируется – передо мной четыре красивых зеленых глаза и четыре моих собственных физиономии, отражающиеся в ее радужке. Я скорее чувствую, чем вижу, – она улыбается, спускается по хрустальным ступенькам, тянет меня за собой.
      На ходу срываю едва распустившийся голубой цветок, продеваю в петлицу своей рубашки. На нежных лепестках застыли искрящиеся капли. Это не роса, это просто дождь.
      Мы выбегаем из леса, идем к пагоде – той самой, в точности такой, какой я помню ее на сайте. Интересно, а в вирте был дождь? Может, сейчас там так же капает с крыши и звенят от влажного сквозняка «поющие ветра» под притолокой? Возможно, Оми в эту секунду смотрит прямо отсюда на окутавшую далекие вершины дымку, привыкает к тому, что ей больше не посидеть на настоящих перилах, размокших от настоящего дождя… Вот здесь.
      В самом углу стоит пара плетеных кресел, а между ними вращается шахматный шар. Кто притащил его в пагоду? Ванда прислонилась к перилам, вглядываясь в окутавшую далекие вершины дымку…
      – Миледи Элиза Роли, вы играете в шахматы?
      Она оглянулась, удивленно вскинув брови.
      – Если у вас по-прежнему нет ни одной галактики, могу одолжить вам парочку.
      Ванда усмехнулась и заняла одно из кресел. Я сел рядом и окинул шарик внимательным взглядом – недоигранная кем-то партия была едва начата. Мы пододвинули кресла вплотную и принялись расставлять фигуры по местам.
      – Твое предложение пожениться все еще в силе? У меня с собой шпага – можем прыгнуть через нее и станем миледи и милордом Сильветти. Я бы предложил поделиться своей фамилией, но у меня ее нет. Тимми Сильветти, звучит? Или лучше будет Тим Роли, как считаешь?
      Она замерла, держа в руках «сверхновую», потом поставила ее на позицию Улыбающегося Человека и откинулась на спинку кресла. Она кусала губы, долго не поднимая на меня глаза.
      – Тим…
      – Нет, так нет. Мое дело – предложить. Кстати, ты еще должна мне анекдот.
      Она прищурилась, глядя куда-то за мое плечо. Я вздохнул и переставил ее «сверхновую» на предписанное место.
      – Тим, я просто… Не знаю, если бы ты…
      Я натянуто улыбнулся.
      – В любом случае… спасибо, что приснилась.
      Она сжала губы и снова спрятала взгляд.
      – Мне правда хотелось бы…
      Я поставил на место последнюю фигурку.
      – Если это не начало анекдота – я не слушаю, так и знай.
      Передвинув своего Смотрящего на клетку вперед, я снова поднял глаза на Ванду. Та еще некоторое время кусала губы, потом передвинула Улыбающегося Человека на три клетки по диагонали и посмотрела на меня исподлобья.
      – Спрашивает как-то вингсдорец у пси-хоттунца…
 
      Иссиня-черный крошащийся камень, редкие желтые стебли лишайника. Стая горластых птиц на вершине утеса. Внизу простирались луга с крохотными точками бамбуковых хижин. Вдалеке возвышался вулкан – красный дым поднимался из жерла и сливался с низкими бордовыми облаками.
      Я присел на холодный черный камень и вгляделся в расстилающиеся у подножия моего утеса поля жухлой коричнево-зеленой травы.
      Сняв с плеча легкий рюкзак, я достал со дна тростниковый веер и, повертев его в руках, сделал пару ленивых взмахов. Воздух был влажным и словно наэлектризованным. Он пах солью. Я смотрел на черные иероглифы, старательно выведенные на обратной стороне хрупкого веера. Выведенные вот этой самой рукой. Десять, двадцать лет назад?
 
Учтивый восточный ветер
Баюкает ветку сакуры.
Уснувшую на его плече.
 
      Аккуратно положив веер обратно в рюкзак, я поднялся и сделал несколько неторопливых шагов, словно привыкая. Я – учтивый восточный ветер… Ускорив шаг, я направился к тропинке, уходящей вниз по пологому склону. Учтивый восточный ветер… Зацепившись взглядом за уплывающее за горизонт солнце, я побежал вниз. Налетевший сзади порыв ветра растрепал волосы, подтолкнул в спину.
      – Наперегонки?
      Он не ответил, но я уже бежал, на ходу сбрасывая рюкзак с плеча, выжимая из тела все силы. Все быстрее, быстрее, быстрее…
      Быстрее…
 
       август 2005 – май 2007