Лев Троцкий
      Сталин (том 2)
      Под ред. Ю. Г. Фельштинского
      Второй том книги "Сталин" не был завершен автором и издается по его черновикам, хранящимся в Хогтонской библиотеке Гарвардского университета.
      СОДЕРЖАНИЕ
      Сталин в революции 5
      Сталин в Наркомнаце 26
      Гражданская война 52
      Дорога к власти 136
      Термидор 214
      Приложения
      Из черновых набросков, не вошедших в основной текст 282
      Три концепции русской революции
      Письмо Ч. Маламута
      СТАЛИН В РЕВОЛЮЦИИ
      20 октября происходит исключительно важное заседание ЦК, где разрешается вопрос о поведении или о штрейкбрехерстве Каменева и Зиновьева. Ленин предлагает исключить их из партии, Дзержинский предлагает потребовать от Каменева полного отстранения от политической деятельности, принимая во внимание, что Зиновьев без того скрывается и в партийной работе участия не принимает.
      Сталин считает, что предложение Ленина должно быть разрешено на пленуме и предлагает в данный момент не решать. Против членов ЦК, поддерживающих решительные меры против Каменева и Зиновьева, Сталин возражает, что "Каменев и Зиновьев подчинятся решению ЦК", доказывает, что все наше положение противоречиво и считает, что исключение их из партии нецелесообразно, нужно сохранять единство партии; предлагает обязать этих двух товарищей подчиниться, но оставить их в ЦК. Сокольников сообщает, что не принимал участия в заявлении от редакции по поводу писем Зиновьева и т.п. и считает это заявление ошибочным.
      Принимаются решения: принять отставку Каменева. "За" -- 5 голосов, "против" -- 3, в том числе и Сталин. "Вменяется Каменеву и Зиновьеву в обязанность не выступать с заявлениями против решения ЦК". "За" -- шесть, два -- воздерживаются, в том числе Сталин. После этих двух голосований, гласят протоколы, "Сталин заявляет, что выходит из редакции", чтобы избежать полного кризиса, Центральный Комитет не входит в обсуждение заявления Сталина в "Правде" и, не принимая его отставки, переходит к очередным делам. На заседании ЦК 21 октября 1917 года, по предложению Дзержинского, для укрепления работы Исполнительного Комитета Совета, решено ввести в его состав для работы десять видных большевиков, в том числе и Сталина. Решение это осталось на бумаге; Сталин не принимал в работах Исполнительного Комитета ни малейшего участия.
      21 октября ЦК обсуждает вопрос о подготовке к предстоящему съезду Советов. Намечен дух вопросов, по которым шли тезисы и доклады. Тезисы о земле, о войне, о власти поручено составить Ленину, доклад о текущем моменте -- Троцкому, о рабочем контроле - Милютину и о национальном вопросе - Сталину.
      После переворота по настоянию правого крыла большевиков (Зиновьева, Каменева, Рыкова, Луначарского и других) велись переговоры с меньшевиками и народниками о коалиционном социалистическом правительстве. В качестве одного из условий низвергнутые восстанием партии требовали себе большинства и сверх того устранения из правительства Ленина и Троцкого, как "виновников октябрьской авантюры". Правые члены ЦК склонялись к принятию этого требования. Вопрос обсуждался в ЦК в заседании 1 ноября. Вот что гласит протокол: "Предложено исключить Ленина и Троцкого. Это предложение обезглавить нашу партию, и мы его не принимаем". Готовность правых идти на уступки (фактическую сдачу власти) ЦК заклеймил как "боязнь советского большинства использовать свое большинство".
      Большевики не отказывались делить власть с другими партиями, но лишь на основе соотношения сил в Советах. Ленин заявил, что переговоры с мелкобуржуазными партиями имели смысл лишь как прикрытие военных действий. Дмитриевский пишет:
      "Пренебрежительно, свысока ведут переговоры вожди соглашательских партий. Ставят твердое условие: в коалиционном правительстве не должно быть ни Ленина, ни Троцкого -- "виновников октябрьской авантюры", как они их называют. Председателем правительства до Учредительного собрания должен быть Чернов или Авксентьев. А там... большевики вообще сойдут со сцены.
      Каменев, ведущий переговоры, готов на все. Что ему Ленин, что Троцкий, что вся линия большевиков, что пролитая в октябре и безостановочно льющаяся и сейчас кровь!
      Но у Ленина твердая рука. И вокруг него -- крепкое ядро таких же, как он, решительных и непримиримых людей. Каменеву дают нахлобучку. Отзывают. Вместо него посылаются Свердлов и Сталин, которые выступают резко, непримиримо. Переговоры срываются. Тогда Каменев, Зиновьев, Рыков, Ногин, Милютин,
      Рязанов, Теодорович, Ларин, Юренев и другие - члены ЦК, наркомы, руководители важнейших учреждений заявляют о своем уходе."
      Принимается резолюция Троцкого о перерыве переговоров с соглашателями. Сталин не участвует в прениях, но он с большинством. Представители правых выходят в виде протеста из ЦК и из правительства. Большинство ЦК обращается к меньшинству с требованием безусловного подчинения дисциплине партии. Под ультиматумом подписываются десять членов и кандидатов ЦК: Ленин, Троцкий, Сталин, Свердлов, Урицкий, Дзержинский, Иоффе, Бубнов, Сокольников, Муралов. О происхождении документа один из членов ЦК, Бубнов, рассказывает следующее:
      "Ленин 16 (3) ноября составил текст заявления в Центральный Комитет, где резко критиковалась политика соглашательства и бесконечных колебаний. Написав его, он приглашал в кабинет к себе отдельно каждого из членов Центрального Комитета, знакомил их с текстом заявления и предлагал подписать его. Под заявлением подписалось большинство членов Центрального Комитета, если не ошибаюсь, 17 (4) ноября оно было оглашено". ("Известия ЦИК" No256, 6-7 ноября 1927 г.)
      Рассказ интересен в том отношении, что позволяет правильно оценить значение порядка подписей. Ленин прежде всего показывает свой проект ультиматума Троцкому и, заручившись его подписью, вызывает остальных, начиная со Сталина. Так было всегда или почти всегда. Если б документ не был направлен против Зиновьева и Каменева, их подписи стояли бы, вероятно, до подписи Сталина.
      Уже знакомый нам Пестковский рассказывает, что в октябрьские дни "необходимо было выделить из среды ЦК группу для руководства восстанием --выделенными оказались Ленин, Сталин и Троцкий". Отводя руководство восстанием этим трем лицам, отметим мимоходом, сотрудник Сталина окончательно хоронит тот практический "центр", куда ни Ленин, ни Троцкий не входили. В показаниях Пестковского есть на этот раз ядро истины. Не в дни восстания, а после его победы в важнейших центрах, но до установления сколько-нибудь правильного режима, необходимо было создать тесный партийный штаб, который мог бы на месте принимать все нужные решения. Участие в этом
      штабе Ленина и Троцкого предполагалось само собою. Но нужен был третий. Ни Зиновьев, ни Каменев для этого не годились, к тому же они сами находились в состоянии восстания против ЦК. Выбор оставался между Сталиным и более молодым Свердловым.
      29 ноября (12 декабря) ЦК избрал, как гласит протокол, для разрешения неотложных вопросов бюро в составе четырех человек: "Сталин, Ленин, Троцкий и Свердлов... Этой четверке предоставляется право решать все экстренные дела, но с обязательным привлечением к решению всех членов ЦК, находящихся в этот момент в Смольном". В этот период Зиновьев, Каменев и Рыков из-за острых разногласий вышли из состава ЦК. Этим объясняется состав четверки. Свердлов был, однако, поглощен секретариатом партии, выступал на собраниях, улаживал конфликты и редко бывал в Смольном. Четверка практически свелась к тройке. Естественно, если каждый из членов тройки ограничивал при каждом своем шаге мнение двух других членов. Таково происхождение фразы Ленина, которой придается ныне столь преувеличенное значение.
      Бичуя политику большевиков после 1917 года, Иремашвили пишет: "Исполненный ненасытной местью триумвират начал в бесчеловечной жестокости истреблять все живое и мертвое" и т.д. Под триумвиратом Иремашвили понимает Ленина, Троцкого и Сталина. В сущности это первый раз, где нам приходится встречать объединение трех названных лиц именем триумвирата. Можно сказать с уверенностью, что эта идея триумвирата возникла в уме Иремашвили лишь значительно позже, когда Сталин выдвинулся на первый план. Однако же, крупица истины, по крайней мере формальной, в словах Иремашвили есть. В связи с переговорами в Брест-Литовске несчетно цитируются слова Ленина "посоветуюсь со Сталиным и дам отчет". Дело в том, что такая тройка в некоторые моменты действительно существовала, хотя и не всегда с участием Сталина.
      Не надо, однако, представлять себе, что дело шло о "триумвирате". ЦК собирался часто и разрешал все важные и особенно спорные вопросы. Тройка нужна была для неотложных практических решений в связи с ходом восстания в провинции, попыткой Керенского войти в Петроград, продовольствием столицы и
      прочее. Тройка существовала по крайней мере номинально, до переезда правительства в Москву.
      Важнейшие решения того периода достигались нередко соглашением Ленина со мной. Но на тот случай, если такое соглашение не было достигнуто, нужен был третий. Зиновьев находился в Петербурге, Каменев также далеко не всегда в Москве. Кроме того, он, как и другие члены Политбюро и ЦК, отдавали значительную часть своего времени агитации. Сталин был свободнее всех членов Политбюро от агитации, руководства Советами и проч. Вот почему до его отъезда в Царицын он выполнял обычно обязанности "третьего". Ленин очень строго соблюдал форму и потому, естественно, не брал на себя отвечать от собственного лишь имени. Вообще не редкие в новейшей литературе замечания о том. как Ленин предписал, приказал и проч., представляют перенесение порядка сталинского режима на тот период, когда о них не было еще и речи. Директивы могло давать, тем более приказывать, только Политбюро, а за отсутствием полного состава, тройка, которая составляла кворум пятичленного бюро. Во время отсутствия Сталина Ленин с такой же скрупулезностью совещался с Крестинским, секретарем ЦК, и в архивах можно найти несомненно не мало письменных ссылок на такие совещания.
      Правда, Зинаида Орджоникидзе в своих воспоминаниях "Путь большевика" пишет: "Восемь дней после этого я не имела от Серго никаких известий. Это очень волновало меня. Из Питера доходили слухи о каких-то событиях, поговаривали, что власть перешла в руки большевиков, что во главе восставших стоят Ленин и Сталин..." Эта свидетельница впервые выехала за пределы своей сибирской родины в 1917 г., и поезд, который она увидела тогда в первый раз в жизни, произвел на нее большее впечатление, чем революция. Проведя дни петроградского восстания на Кавказе, она свидетельствует теперь, что во главе восстания стоял Ленин и Сталин. Вряд ли во всей кавказской печати того времени можно хоть раз встретить имя Сталина.
      В этот период нередко говорили о дуумвирате. Во время гражданской войны Демьян Бедный написал стихи о "нашей двойке". О триумвирате не говорил никто. Во всяком случае, если б кто-нибудь употребил этот термин, то третьим, в качест
      ве председателя ЦИК, значился бы не Сталин, а Свердлов, очень популярный в качестве председателя ЦИК, подписывавший все важнейшие декреты. Помню, жалуясь на недостаточный авторитет московского распоряжения на местах, Свердлов говорил мне как-то: "На местах признают только три подписи: Ильича, вашу да еще немножко мою".
      Ф. Самойлов в книге "По следам минувшего" (стр. 300) пишет: "Меньшевистский секретарь (СМ. Зарецкая) нас определенно игнорировала, а мы, не доверяя ей, в свою очередь, старались как можно меньше к ней обращаться и вместо нее обращались к нашим петроградским товарищам, виднейшим партработникам, которые и консультировали нас по всем интересовавшим нас вопросам. Этими товарищами в то время были: М.Н. Крестинский, Н.Д. Соколов, М.С. Ольминский, М.А. Савельев, К.Н. Самойлова, Я.М. Свердлов, Сталин, А.С. Бубнов, Каменев и некоторые другие. Они участвовали на различных наших совещаниях по возникавшим у нас от времени до времени разным вопросам и на общих заседаниях фракции давали нам всякие советы, писали речи."
      Опять интересен порядок имен: никто никогда не ставил Сталина на первое, ни даже на одно из первых мест. Между тем воспоминания вполне благонадежного автора опубликованы в 1934 году. Сейчас цензура ни в коем случае не пропустила бы такой список. Остается еще отметить, что из перечисленных лиц четыре умерли естественной смертью, два расстреляны (Крестинский, Каменев), один таинственно "исчез" (Бубнов); соратником Сталина остается один Савельев, который стал одним из главных фальсификаторов истории.
      Когда я в начале мая прибыл в Петроград, я вряд ли помнил имя Сталина. В большевистской прессе я, вероятно, встречал это имя под статьями, которые вряд ли останавливали на себе мое внимание. Первые встречи были с Каменевым, Лениным, Зиновьевым. С ними велись переговоры о слиянии. Ни на заседаниях Совета, или Центрального Исполнительного Комитета, ни на многочисленных митингах, занимавших значительную часть моего времени, я Сталина не встречал, т.е. я сразу вошел в тесное общение с ним уже по работе в Центральном Исполнительном Комитете. Я потерял Сталина и из числа второстепенных
      членов Центрального Комитета, таких как Бубнова, Милютина, Ногина и др.
      В первое Политбюро вошли Ленин, Сталин, Троцкий, Каменев, Крестинский. Кандидатами были Бухарин, Зиновьев, Калинин. В первое Оргбюро вошли Сталин, Белобородов, Серебряков, Стасова и Крестинский.
      Центральный Комитет имел не менее двух пленарных заседаний в месяц в заранее установленные дни. Все наиболее важные политические и организационные вопросы, не требующие самого спешного разрешения, обсуждались на этих пленарных собраниях Центрального Комитета.
      Центральный Комитет организовал, во-первых, Политическое Бюро, во-вторых. Организационное Бюро, в-третьих, -- Секретариат.
      Политическое бюро состояло первоначально из 5 членов Центрального Комитета. Все остальные члены ЦК, имеющие возможность участвовать в том или ином заседании Политического Бюро, пользовались в заседании Политического Бюро совещательным голосом. Политическое Бюро принимало решения по вопросам, не терпящим отлагательства, и о всей своей работе за две недели делали отчет очередному пленарному собранию Центрального Комитета.
      Считалось, что Организационное Бюро состоит из 5 членов Центрального Комитета. Каждый из членов Организационного Бюро заведует соответствующим отделом работы. Организационное Бюро собирается не реже 3 раз в неделю. Организационное Бюро направляет всю организационную работу партии. Организационное Бюро отчитывается перед пленумом ЦК каждые две недели.
      Секретарь ЦК, Крестинский, входил в Политбюро и в Организационное Бюро, создавая между ними необходимую связь. Согласно уставу. Политбюро "принимает решения по вопросам, не терпящим отлагательства". Но таковы были, по сути, все вопросы. Естественно, если руководство сосредоточивалось в руках Политбюро. Оргбюро и секретариат сохраняли совершенно подчиненное положение, за исключением тех случаев, когда в самом Политбюро возникали острые разногласия. ЦК в целом шел обычно за Политбюро.
      24 сентября ЦК постановляет: "Председателем Совета проводить Троцкого". И позже, когда группа эсеров решила в декабре "срезать большевистскую головку", им, по рассказу Бориса Соколова, одного из заговорщиков, "представлялось ясным, что наиболее зловредными и важными большевиками являются Ленин и Троцкий. Надо начать именно с них". Обвинительный акт 1938 г. приписывал Бухарину план убийства Ленина, Сталина, Свердлова в 1918 г., когда Бухарин и его группа противились подписанию Брестского договора. В 1918 году Сталин был настолько второстепенной фигурой, что самому заклятому террористу не пришло бы в голову выбрать его жертвой. В этой своей части процесс имеет задачей проектировать нынешнее бюрократическое величие Сталина на прошлое.
      "В президиум Предпарламента, -- гласят протоколы ЦК, -- от большевиков вошли Троцкий и Каменев". А в Учредительное собрание Сталин предлагал выставить "кандидатуры тов. Ленина, Зиновьева, Коллонтай, Троцкого и Луначарского". Это те пять лиц, которые выставлялись от имени всей партии. Напомним, что только две недели тому назад Троцкий вместе с меньшевиками и эсерами требовал будто бы явки Ленина на суд. Отметим здесь же, что через десять лет в юбилейном номере "Правды", целиком посвященном июльским дням, имя Сталина, тогда уже первого лица в стране, не названо ни разу: память еще не успела перестроиться. Понадобилось еще несколько лет, чтоб отвести Сталину то место в событиях, какое указал он сам.
      В списке большевистских кандидатов в Учредительное собрание, возглавляемым Лениным, имя Сталина стоит на восьмом месте. Первые двадцать пять кандидатов являются официальными кандидатами ЦК. Список вырабатывался комиссией под руководством трех членов ЦК: Урицкого, Сокольникова и Сталина. Ленин резко протестовал против списка: слишком много сомнительных интеллигентов, слишком мало надежных рабочих. В протоколах указывалось: "Совершенно недопустимо также непомерное число кандидатов из малоиспытанных лиц, совсем недавно примкнувших к нашей партии (вроде Ю. Ларина). Заполняя список такими кандидатами, кои должны бы сначала месяцы проработать в партии, Центральный Комитет открывает настежь двери для карьеризма, для погони за местечками в
      Учредительном собрании. Необходим экстренный пересмотр и исправление списка....
      Само собою понятно, что из числа межрайонцев, совсем мало испытанных на пролетарской работе в направлении нашей партии, никто не оспорил бы такой, например, кандидатуры, как Л.Д. Троцкого, ибо, во-первых, Троцкий сразу по приезде занял позицию интернационалиста; во-вторых, боролся среди межрайонцев за слияние; в-третьих, в тяжелые июльские дни оказался на высоте задачи и преданным сторонником партии революционного пролетариата. Ясно, что нельзя этого сказать про множество внесенных в список вчерашних членов партии..." ("Первый легальный П.К. большевиков в 1917 году", Ленинградский Истпарт, стр. 305-306).
      В первые месяцы Сталин вместе с Каменевым, Сокольниковым и другими, входит во всякого рода делегации ЦК для переговоров с другими партиями и организациями, входит в бюро большевистской фракции Учредительного Собрания, разоблачает в печати Украинскую Раду, защищает перед ЦИК декрет о независимости Финляндии, ведет сношения со своим старым соперником Степаном Шаумяном, который назначен теперь "чрезвычайным комиссаром по делам Кавказа".
      В качестве представителя партии Сталин участвует в конце января 1918 г. в совещании представителей нескольких иностранных социалистических партий в Петрограде, где присутствовали: И. Сталин (ЦК РКП (б)), Хеглунд и Гримлунд (Шведская марксистская левая партия), Ниссен (Норвежская с.-д, партия), Натансон и Устинов (левые эсеры), Петров (Британская социалистическая партия), Я. Долецкий (ЦК с.-д. Польши и Литвы), Бужор (румынские с.-д.), Радошевич (югославские с.-д.), Б. Рейнштейн (Американская Социалистическая Рабочая партия), Айкуни (Армянская с.д.) и др. Совещание, обсудив вопрос о созыве левой интернационалистической конференции, пришло к выводу, что "международная социалистическая конференция... должна быть созвана при следующих условиях: 1. Согласие партий и организаций стать на путь революционной борьбы против "своих" правительств за немедленный мир; 2. Поддержка Октябрьской российской революции и Советской власти ("Правда" No23, 6 февраля (24 января) 1918 года). Совещание кроме того избрало Интернациональное Бюро.
      "Когда в октябре 1917 г. собрался съезд Финляндской социалистической партии, -- пишет Пестковский, -- и встал вопрос, за кем пойдет рабочий класс Финляндии, ЦК большевиков отправил на этот съезд в качестве своего представителя Сталина". Причина была та, что никого другого из вождей партии нельзя было в те дни отрывать от работы. Ни Ленин, ни Троцкий, ни Свердлов не могли отлучиться из Петрограда, с другой стороны, Зиновьев и Каменев совершенно не подходили в этот период для задачи поднятия восстания в Финляндии. Кандидатура Сталина являлась наиболее существенной. На этом именно съезде Сталин, по-видимому впервые, познакомился с Танкером, с которым ему пришлось 22 года спустя вести переговоры накануне советско-финляндской войны.
      В качестве члена Политбюро Сталин был включен в делегацию от РКП, но это включение имело чисто номинальный характер, в работе Конгресса Сталин не принимал участия. Представителями от РКП (б) были Ленин, Сталин, Троцкий, Зиновьев, Бухарин и Чичерин, и с совещательным голосом -- Воровский и Осинский.
      Во время Брест-литовских переговоров распущено было Учредительное Собрание. Инициатива принадлежала Ленину, как и выработка соответствующего декрета. Вопрос о роспуске Учредительного Собрания был предрешен на частном совещании членов Совета народных комиссаров, происходившем вечером 18 (5) января в Таврическом дворце. На этом же совещании Ленин набросал тезисы декрета о роспуске Учредительного собрания. Днем 19 (6) января вопрос о его роспуске рассматривался на заседании Совета народных комиссаров; на этом заседании были утверждены тезисы Ленина, легшие в основу декрета. Несколько поправок в написанный Лениным проект декрета было внесено И.В. Сталиным. Декрет о роспуске был оглашен на заседании ВЦИК В.А. Карелиным и принят ВЦИК в 1 ч. 30 м. ночи на 20 (7) января.
      В ночь на 8 (21) ноября Духонину отправлена радиограмма за подписью Ленина, Троцкого, Крыленко с предложением немедленно открыть переговоры о перемирии. С тех пор вопрос о сепаратном мире неоднократно обсуждался в ЦК.
      Протокол совещания 21 (8) января не сохранился; в архиве Института Ленина сохранилась лишь запись выступлений против
      ников сепаратного мира, которую вел Ленин карандашом на обороте "тезисов". (Имеется запись речей В.В. Оболенского-Осинского, Л.Д. Троцкого, Г.И. Ломова. Е.А. Преображенского, Л.Б. Каменева и В.Н. Яковлевой). На совещании присутствовало 63 человека, из которых абсолютное большинство (32 Голоса) высказалось за революционную войну, точка зрения Л.Д. Троцкого -- ни война, ни мир -- получила 16 голосов и Ленина -- 15 голосов.
      Вопрос о мире обсуждался затем на заседании ЦК партии 24 (11) января. На этом заседании Ленина поддерживали И.В.Сталин, Г.Е. Зиновьев, Г.Я. Сокольников, Артем (Сергеев); за революционную войну высказывались Г.И. Ломов, Н.Н. Крестинский; за точку зрения Л.Д. Троцкого, кроме него самого, -- И.И. Бухарин и М.С. Урицкий. На голосование было поставлено три предложения: Ленина -- "мы всячески затягиваем подписание мира" -- (за 12, против 1), Л.Д. Троцкого -- "собираемся ли мы призывать к революционной войне?" (за 2, против 11, воздержавшихся 1); и "мы войну прекращаем, мира не заключаем, армию демобилизуем" (за 9, против 7).
      Протоколы 1918 года, несмотря на неполноту и тенденциозную обработку, дают и в этом вопросе неоценимые указания. В заседании 11 января тов. Сергеев (Артем) указывает, что все ораторы согласны в том, что нашей социалистической республике грозит гибель при отсутствии социалистической революции на Западе. Сергеев стоял на позиции Ленина, т.е. за подписание мира. Никто Сергееву не противоречит. Все три борющиеся группы апеллируют наперебой к одной и той же общей посылке: без мировой революции нам несдобровать.
      В заседании 11 января Сталин обосновывал необходимость подписания сепаратного мира тем, что "революционного движения на Западе нет, нет фактов, а есть только потенция, а с потенцией мы не можем считаться". Еще весьма далекий от теории социализма в отдельной стране, он, однако, явно обнаруживает в этих словах свое органическое недоверие к интернациональному движению. "С потенцией мы не можем считаться!"
      Не может считаться! Ленин сейчас же отмежевывается от сталинской поддержки: революция на Западе еще не началась, это верно; "однако если бы в силу этого мы изменили свою тактику,
      то мы явились бы изменниками международному социализму".
      "Заседание (24) 11 января 1918 г. Тов.Сергеев (Артем) указывает, что все ораторы согласны в том, что нашей социалистической республике грозит гибель при отсутствии социалистической революции на Западе" (стр. 206).
      Член ЦК Артем свидетельствует: все члены ЦК солидарны в том, что без социалистической революции в Европе советская республика погибнет. Таким образом "троцкизм" в это время безраздельно господствовал в Центральном Комитете партии. И чего только смотрел Сталин? Почему молчал?
      "Заседание 23 февраля 1918 г. тов Сталин... "мы тоже ставим ставку на революцию, но вы рассчитываете на недели, а на месяцы" (стр. 210).
      "Так в оригинале", -- притворяется Савельев непонимающим. Но мысль Сталина совершенно ясна: "Мы тоже ставим ставку на революцию, но вы рассчитываете на недели, а мы -- на месяцы". Это вполне соответствует тогдашним настроениям и, в частности, словам Артема о том, что все члены ЦК были согласны в одном: без победы международной революции в ближайшее время (по Сталину -- в ближайшие месяцы) советская власть не устоит.
      В течение нескольких лет Сталин и все его Куусинены распространяют во всем мире версию, будто Троцкий самовольно и против ЦК решил в Бресте мира не подписывать. Сталин брался даже доказать это в печати. Теперь мы имеем официальное показание протоколов.
      "Заседание 24/11 января 1918 г. Тов. Троцкий предлагает поставить на голосование следующую формулу: мы войну прекращаем, мира не заключаем, армию демобилизуем. Ставится на голосование. За -- 9, против -- 7" (стр. 207).
      Кажется, достаточно ясно?
      На следующий день 25 (12) января вопрос о мире обсуждался на соединенном заседании Центральных Комитетов большевиков и левых эсеров. Большинством голосов было принято постановление предложить на рассмотрение съезда Советов формулу: "войны не вести, мира не подписывать".
      Свои тезисы Ленин, по-видимому, первоначально предполагал опубликовать вскоре после партийного совещания и начал даже писать к ним послесловие (имеется в архиве Института Ленина). Но так как точка зрения Ленина не была принята ЦК партии, тезисы были опубликованы в "Правде" только 24 февраля, после того, как ЦК принял предложение Ленина о необходимости подписания сепаратного мира. При опубликовании тезисов Ленин сопроводил их вводной статьей: "К истории вопроса о несчастном мире".
      14 (27) января в связи с мирными переговорами в Брест-Литовске были массовые забастовки в Германии и Австро-Венгрии с требованием скорейшего мира и улучшения продовольственного положения. Что германцы "не смогут наступать", этот довод миллионы уже раз повторялся в январе и начале февраля 1918 г. противниками сепаратного мира. Самые осторожные из них определяли --примерно, конечно -- вероятность того, что немцы не смогут наступать, в 25-33%.
      Как относился Сталин к формуле Троцкого? Вот, что заявил Сталин через неделю после того заседания, где эта формула была принята 9-ю голосами против 7-ми:
      "Заседание 1 февраля (19 января) 1918 г. т. Сталин... выход из тяжелого положения дала нам средняя точка -- позиция Троцкого" (стр. 214).
      Приходится удивляться, как эти слова Сталина, несмотря на недреманное око Савельева, сохранились в протоколе: ведь они же не оставляют камня на камне во всей позднейшей многолетней агитации по поводу Брест-литовского мира. Оказывается, 19 января (1 февраля) Сталин считал, что позиция Троцкого дала партии "выход из тяжелого положения". Слова Сталина станут вполне понятны, если принять во внимание, что в течение всего этого критического периода подавляющее большинство партийных организаций и Советов стояли за революционную войну, и что, следовательно, позиция Ленина могла быть проведена не иначе, как путем партийного и государственного переворота (о чем, конечно, не могло быть и речи). Таким образом, Сталин отнюдь не ошибался, а только констатировал бесспорный факт, когда говорил, что позиция Троцкого являлась для партии в тот период единственно мыслимым выходом из положения.
      10 февраля 1918 г. произошло несколько событий: оглашение советской делегацией на мирной конференции в Брест-Литовске заявления об отказе Советского правительства подписать аннексионистский мир и о прекращении войны с державами Четвертого союза; отъезд советской делегации в Петроград; опубликование приказа верховного главнокомандующего Н.В. Крыленко о прекращении военных действий против держав Четвертого союза и о демобилизации армии. Как же вообще вышло так, что ни одно течение, ни одно направление, ни одна организация нашей партии не были против этой демобилизации? Что же мы -- совершенно с ума сошли? Нисколько. Офицеры, не большевики, говорили еще до Октября, что армия не может воевать, что ее на несколько недель на фронте не удержать. Это после Октября стало очевидным для всякого, кто хотел видеть факт, неприглядную горькую действительность, а не прятаться или надвигать себе на глаза шапку и отделываться гордыми фразами. Армии нет, удержать ее невозможно. Лучшее, что можно сделать, --это как можно скорее демобилизовать ее. Это -- больная часть русского государственного организма, которая не может выносить долее тяготы этой войны. Чем скорее мы ее демобилизуем, чем скорее она рассосется среди частей, еще не настолько больных, тем скорее страна может быть готовой для новых тяжелых испытаний. Вот что мы чувствовали, когда единогласно, без малейшего протеста принимали это решение, с точки зрения внешних событий нелепое, -- демобилизовать армию. Это был шаг правильный. Мы говорили, что удержать армию -- это легкомысленная иллюзия. Чем скорее демобилизовать армию, тем скорее начнется оздоровление всего общественного организма в целом. Вот почему такой глубокой ошибкой, такой переоценкой событий была революционная фраза: "Немец не может наступать", из которой вытекала другая: "Мы можем объявить состояние войны прекращенным. Ни войны, ни подписания мира". Но если немец наступит? "Нет, он не сможет наступать".
      Заседания ЦК 18 февраля были целиком посвящены вопросу о том, как реагировать на начавшееся немецкое наступление.
      После разрыва переговоров в Бресте 10 февраля и оглашения русской делегацией декларации о прекращении войны и неподписании мира в Германии окончательно победила "военная
      партия" -- партия крайних аннексионистов. На совещании в Гамбурге 13 февраля, происходившем под председательством императора Вильгельма, была принята предложенная им формулировка: "Неподписание Троцким мирного договора автоматически влечет за собой прекращение перемирия". 16 февраля германское военное командование официально сообщило Советскому правительству о прекращении перемирия с Советской республикой с 12 часов дня 18 февраля, нарушив, таким образом, договор о том, что предупреждение о прекращении перемирия должно быть сделано за семь дней до начала военных действий.
      Вопрос о том, как реагировать на немецкое наступление, обсуждался на заседании ЦК партии вечером 17 февраля. Немедленное предложение Германии вступить в новые переговоры для подписания мира было отвергнуто 6 голосами против 5; с другой стороны, "за революционную войну" не голосовал никто, причем Н.И. Бухарин, Г.И. Ломов и А.А. Иоффе "отказались от голосования в такой постановке вопроса". Большинством голосов было принято решение "выждать с возобновлением переговоров о мире, пока в достаточной степени не проявится наступление и пока не обнаружится его влияние на рабочее движение". Единогласно при трех воздержавшихся было принято следующее постановление: "Если мы будем иметь как факт немецкое наступление, и революционного подъема в Германии и Австрии не наступит, -- заключаем мир".
      18 февраля началось наступление немцев. ЦК партии заседал весь день --с небольшими перерывами (на одном из протоколов указано время - "вечером", два другие более точно не датированы) . На первом заседании, после выступления Ленина и Г.Е. Зиновьева за подписание мира и Л.Д. Троцкого и Н.И. Бухарина -- против, -- предложение: "немедленно обратиться с предложением о возобновлении мирных переговоров" было отвергнуто 7 голосами против 6. На втором, вечернем, заседании после выступлений Ленина, И.В. Сталина, Я.М. Свердлова и Н.Н. Крестинского за возобновление переговоров о мире, М.С. М.С. Урицкого, Н.И. Бухарина и Г.И. Ломова -- против, и Л.Д. Троцкого, предложившего - не возобновлять переговоры о мире, но затребовать от немцев формулированные требования, -- был поставлен на голосование вопрос: "следует ли немедленно
      обратиться к немецкому правительству с предложением немедленного заключения мира?" Это предложение было принято 7 голосами (Ленин, И.Т. Смилга, И.В. Сталин, Я.М. Свердлов, Г.Я. Сокольников, Л.Д. Троцкий, Г.Е. Зиновьев), против -- 5 (М.С. Урицкий, Г.И. Ломов, Н.И. Бухарин, А.А. Иоффе, Н.Н. Крестинский) при 1 воздержавшемся (Е.Д. Стасова).
      Далее было решено сейчас же дать точную формулировку принятого решения и выработать текст обращения к немецкому правительству. По предложению Ленина было поставлено на голосование, из каких частей должна состоять телеграмма. За протест голосовали все, 2 воздержалось. За вынужденность мира -- все, 2 воздержалось. За готовность подписать старые условия с указанием, что нет отказа от принятия худших предложений: за -- 7, против -4, воздержалось -- 2. Выработка самого текста поручена Ленину и Л.Д. Троцкому.
      Проект радиограммы был тогда же написан Лениным и с незначительными поправками Л.Д. Троцкого утвержден на соединенном заседании ЦК большевиков и левых эсеров и послан за подписью Совнаркома в ночь на 19 февраля в Берлин.
      Ответ на советскую радиограмму с изложением немецких условий мира был получен в Петрограде в 10, 1/2 час. утра. Условия мира, по сравнению с предъявленными 10 февраля, были значительно ухудшены. Лифляндия и Эстляндия должны были быть немедленно очищены от Красной армии, и в них вводилась немецкая полиция; Россия обязывалась заключить мир с буржуазными Украинским и Финляндским правительствами и т.д.
      Вопрос о принятии немецких условий мира обсуждался 23 февраля сперва на заседании ЦК РСДРП (б), затем на соединенном заседании ЦК РСДРП и ЦК левых эсеров, на соединенном заседании фракций большевиков и левых эсеров ВЦИК и, наконец, на пленарном заседании ВЦИК.
      На заседании ЦК РСДРП (б) за принятие этих условий и подписание мира выступали Ленин, Г.Е. Зиновьев, Я.М. Свердлов и Г.Я. Сокольников; против --Н.И. Бухарин, Ф.Э. Дзержинский, М.С. Урицкий, Г.И. Ломов. Л.Д. Троцкий заявил, что "если мы имели бы единодушие, мы могли бы взять на себя задачу организации обороны, мы могли бы справиться с этим... Но нужно было бы максимальное единство. Раз его нет, я на себя не
      возьму ответственности голосовать за войну". ЦК постановил 7 голосами против 4 при 4 воздержавшихся: 1) принять немедленно германское предложение, 2) единогласно -- готовить немедленно революционную войну и 3) единогласно при трех воздержавшихся -- произвести немедленно опрос советских избирателей Петербурга и Москвы для выяснения отношения масс к заключению мира.
      А какова же была позиция самого Сталина? "Заседание 23 февраля 1918 г. Тов. Сталин. Можно не подписывать, но начать мирные переговоры. Тов. Ленин... Сталин неправ, когда он говорит, что можно не подписывать. Эти условия надо подписать. Если вы их не подпишите, то вы подпишите смертный приговор советской власти через 3 недели.
      Тов. Урицкий возражает Сталину, что условия надо принять или нет, но вести теперь еще переговоры нельзя" (стр. 249).
      Для всякого знакомого с положением вещей в тот момент ясна безнадежная путаница, вытекавшая из отсутствия у него какой бы то ни было продуманной позиции. Уже к 18-му февраля немцы взяли Двинск. Их наступление развертывалось с чрезвычайной быстротой. Политика оттяжек была исчерпана без остатка. Сталин предлагает 23 февраля мира не подписывать, а... вести переговоры.
      Сталин выступает снова, второй раз, чтобы защищать на этот раз необходимость подписать договор. Он пользуется случаем, чтоб поправиться также и в вопросе о международной революции: "Нам важно задержаться до появления общей социалистической революции, а этого мы можем достигнуть, только заключив мир". Смысл Брестской капитуляции исчерпывался для Ленина словом "передышка". Протоколы свидетельствуют, что после ленинского предложения Сталин искал случая поправиться. На заседании 23 февраля 1918 года он заявил: "Мы тоже ставим ставку на революцию, но вы рассчитываете на недели, а (мы) -- на месяцы".
      Никакой самостоятельной позиции в период Брестских переговоров Сталин не занимал. Он колебался, выжидал, отмалчивался. В последний момент голосовал за предложение Ленина. Путанная и беспомощная позиция Сталина в тот период достаточно ярко, хотя и не полно, характеризуется даже официально обработанными протоколами ЦК.
      Он выжидал и комбинировал. "Старик все еще надеется на мир, -- кивал он мне в сторону Ленина, -- не выйдет у него мира". Потом он уходил к Ленину и делал, вероятно, такие же замечания по моему адресу. Сталин никогда не выступал. Никто его противоречиями особенно не интересовался. Несомненно, что главная моя задача сделать наше поведение в вопросе о мире как можно более понятным мировому пролетариату, было для Сталина делом второстепенным. Его интересовал "мир в одной стране", как впоследствии -- "социализм в одной стране". В решающем голосовании он присоединился к Ленину. Лишь несколько лет спустя, в интересах борьбы с троцкизмом, он выработал для себя некоторое подобие "точки зрения" на брестские события:
      "Все контрреволюционеры, начиная от меньшевиков и эсеров и кончая самыми отъявленными белогвардейцами, вели бешеную агитацию против подписания мира. Их линия была ясна: они хотели сорвать мирные переговоры, спровоцировать наступление немцев и поставить под удар неокрепшую еще Советскую власть, поставить под угрозу завоевания рабочих и крестьян.
      Их союзниками в этом деле оказались Троцкий и его сподручный Бухарин, который вместе с Радеком и Пятаковым возглавлял враждебную партии группу, именовавшую себя для маскировки группой "левых коммунистов". Троцкий и группа "левых коммунистов" повели внутри партии ожесточенную борьбу против Ленина, требуя продолжения войны. Эти люди явно играли на руку германским империалистам и контрреволюционерам внутри страны, так как вели дело к тому, чтобы поставить молодую, не имевшую еще армии, Советскую республику под удар германского империализма.
      Это была какая-то провокаторская политика, искусно маскируемая левыми фразами.
      10 февраля 1918 года мирные переговоры в Брест-Литовске были прерваны. Несмотря на то, что Ленин и Сталин от имени ЦК партии настаивали на подписании мира, Троцкий будучи председателем советской делегации в Бресте, предательски нарушил прямые директивы большевистской партии. Он заявил об отказе Советской республики подписать мир на предложенных Германией условиях и в то же самое время сообщил немцам, что Советская республика вести войну не будет и продолжает демобилизацию армии.
      Это было чудовищно. Большего не могли требовать немецкие империалисты от предателя интересов Советской страны.
      Ленин назвал это решение "странным и чудовищным".
      В то время партии не была еще ясна действительная причина такого антипартийного поведения Троцкого и "левых коммунистов". Но как это установил недавно процесс антисоветского "право-троцкистского блока" (начало 1938 года), Бухарин и возглавляемая им группа "левых коммунистов" совместно с Троцким и "левыми" эсерами, оказывается, состояли тогда в тайном заговоре против Советского правительства. Бухарин, Троцкий и их сообщники по заговору, оказывается, ставили себе цель -- сорвать брестский мирный договор, арестовать В.И. Ленина, И.В. Сталина, Я.М. Свердлова, убить их и сформировать новое правительство из бухаринцев, троцкистов и "левых" эсеров ".
      В современных исторических исследованиях можно на каждом шагу встретить праздник: в Брест-Литовске Троцкий не выполнил инструкции Ленина, на Южном фронте Троцкий пошел против директивы Ленина, на Восточном фронте Троцкий действовал вразрез с указаниями Ленина и пр. и пр. Прежде всего надо отметить, что Ленин не мог давать мне личных директив. Отношения партии были совсем не таковы. Мы оба были членами ЦК, который разрешал все разногласия. Если между мной и Лениным было то или другое разногласие, а такие разногласия бывали не раз, вопрос автоматически переходил в Политбюро, и оно выносило решение. Следовательно, с формальной стороны тут не шло никаким образом речи о нарушении мной директив Ленина. Никто не отваживается сказать, что я нарушил постановление Политбюро или ЦК. Это только одна сторона дела, формальная.
      По существу же нельзя не спросить: были ли основания выполнять директивы Ленина, который во главе военного ведомства поставил меня -- лицо преступное и не совершавшее ничего, кроме ошибок и преступлений; во главе всего народного хозяйства поставил Рыкова, реставратора капитализма, будущего агента фашизма и пр.; во главе Коммунистического Интернационала поставил будущего фашиста и изменника Зиновьева, во главе центрального органа партии и в качества одного из руко
      водителей Коммунистического Интернационала будущего фашистского бандита Бухарина и т.д. и т.п. Или Ленин столь роковым образом ошибался в оценке своих ближайших сотрудников, которых он знал в течение десятков лет?
      8 марта, на 7-ом съезде, Ленин говорил:
      "Дальше я должен коснуться позиции тов. Троцкого. В его деятельности нужно различать две стороны: когда он начал переговоры в Бресте, великолепно использовав их для агитации, мы все были согласны с тов. Троцким. Он цитировал часть разговора со мной, но я добавлю, что между нами было условлено, что мы держимся до ультиматума немцев, после ультиматума мы сдаем. Немец нас надул: из семи дней он пять украл. Тактика Троцкого, поскольку она шла на затягивание, была верна: неверной она стала, когда было объявлено состояние войны прекращенным, и мир не был подписан... Я предложил совершенно определенно мир подписать. Лучше Брестского мира мы получить не могли. Всем ясно, что передышка была бы в месяц, что мы не проиграли бы. Поскольку история отмела это, об этом не стоит вспоминать."
      Было глубокое различие между политикой Ленина во время Брест-литовского кризиса и политикой Сталина, который стоял ближе к Зиновьеву. Надо сказать, что Зиновьев один имел мужество требовать немедленного подписания мира, предсказывая, что затяжка переговоров поведет к ухудшению мирных условий, вернее сказать, пугая нас этим. Никто из нас не сомневался, что с точки зрения "патриотической" выгоднее подписать условия немедленно, но Ленин считал, что затягивание мирных переговоров есть революционная агитация и что задачи международной революции стоят над патриотическими соображениями от территориальных и иных условий мирного договора. Для Ленина вопрос сводился к передышке в борьбе за международную революцию. Сталин считал, что международная революция будет "потенция", с которой мы считаться не можем. Он вносил, правда, позже в эти слова поправки, чтобы противопоставлять себя другим. Но по существу международная революция в те дни, как и значительно позже, оставалась для него безжизненной формулой, с которой ему нечего было делать в практической политике.
      Именно во время этого кризиса ясно видно было, что факторы мировой политики являются для Сталина рядом неизвестных величин. Он их не знал, и они его не интересовали. В германском рабочем классе шли страстные прения в передовых слоях о том, почему большевики вступили в переговоры и готовятся к заключению мира. Было не мало голосов в том смысле, что большевики и правительство Гогенцоллерна играют комедию с заранее распределенными ролями. Борьба за революцию требовала доказать этим рабочим, что мы не можем поступить иначе, что враг наступает нам на затылок, что мы вынуждены подписать мирный договор, именно поэтому немецкое наступление являлось самым очевидным доказательством вынужденного характера договора. Одного ультиматума с Германией было недостаточно: ультиматум мог тоже входить в заранее условленную игру. Другое дело -- продвижение германских войск, захват городов, военного имущества. Мы теряли огромные ценности. Но мы выигрывали в политическом доверии рабочего класса всего мира. Таков был смысл разногласия.
      СТАЛИН В НАРКОМНАЦЕ
      2 (15) ноября опубликована за подписью Ленина и Сталина "Декларация прав народов России", объявляющая, что национальную политику советской власти будут направлять четыре принципа: 1) равенство всех народов России; 2) право на отделение и образование самостоятельного государства; 3) отмена всех национальных ограничений; 4) свободное развитие национальных меньшинств в составе каждого из народов. Текст самого документа, несущего на себе, несмотря на краткость, черты тяжеловесности, был, видимо, очищен рукою Ленина. На тексте этого исторического документа есть поправки, внесенные Бухариным и Сталиным. "Большинство их поправок, -- гласит комментарий к сочинениям Ленина, -- не имеет принципиального характера".
      В этот первый хаотический период работа еще не поделена, роли не определились. Время административной работы комиссара национальностей еще не пришло. В агитации Сталин не участвует. Он выполняет разные поручения, помогая в текущей работе Ленину. Позже он сам говорил о себе, как о члене штаба Ленина. Это было бы не лишено меткости, если б работа Сталина отличалась большей систематичностью.
      Наряду с вождями партии и страны имелись вожди, так сказать, ведомственного значения. Таким вождем стал Сталин в области отсталых национальностей. На различных съездах отсталых национальностей, на съездах, посвященных национальному вопросу, имя Сталина включается в список вождей, правда, на последнем месте.
      27 ноября 1919 г. открылся в Москве Второй Всероссиский съезд мусульманских коммунистических организаций народов Востока. Съезд был открыт Сталиным от имени Центрального Комитета партии. Почетными членами были избраны четыре лица: Ленин, Троцкий, Зиновьев и Сталин.
      Председатель съезда Султан-Галиев, один из тех, который плохо впоследствии кончил, предложил съезду приветствовать Сталина как "одного из тех бойцов, которые горят огнем ненависти к международному империализму".
      Однако крайне характерен для тогдашней градации вождей тот факт, что общая политическая резолюция по докладу Султан-Галиева заключается приветствием: "Да здравствует Российская коммунистическая партия... да здравствуют ее вожди Ленин и Троцкий." Даже этот съезд народов Востока, проходивший под непосредственным руководством Сталина, не счел нужным включить Сталина в число вождей партии.
      В апреле происходит в Москве Первый Всероссийский съезд чувашских коммунистических секций. Почетный президиум состоит из тех же четырех лиц: Ленин, Троцкий, Зиновьев и Сталин. Описывая открытие съезда, журнал Народного комиссариата национальностей указывает, что на стенах красовались портреты вождей мировой революции: Карла Маркса, Ленина, Троцкого и Зиновьева.
      Первый съезд коммунистов-чувашей происходил в апреле 1920, следовательно, через два с лишним года после установления советской власти. В этот период портретов Сталина еще не существовало, они нигде не вывешивались, и никому не пришло в голову украсить хотя бы зал съезда, который целиком входил в сферу деятельности самого Сталина.
      В июле 1920 г. собирается 2-ой конгресс Коминтерна. На этом конгрессе обсуждается национальный и колониальный вопросы. Тезисы по национальному и колониальному вопросам вырабатывает Ленин, ему же принадлежит руководство работой комиссии по национальному и колониальному вопросам, он делает на заседании 2-го конгресса 6 июля доклад от имени комиссии по национальному и колониальному вопросам. Никому не могло прийти в голову поручить составление тезисов или доклад по национальному вопросу Сталину. Принимал ли он участие в комиссии по национальному вопросу? Курьез, что биограф Сталина Суварин решительно, поскольку в теоретической области решительность ему свойственна, отвергает принцип права наций на самоопределение, принцип, лежащий в основе Наркомнаца и соответственной деятельности Сталина. В то же время Суварин
      решительно выступает за принцип демократии в противовес диктатуре. Бедному автору не приходит в голову, что принцип демократии в применении к национальной области не означает право на самоопределение. Если демократия есть власть народа, то очевидно, что народ должен "иметь право" организовать свою власть сообразно со своими национальными интересами, как он их понимает. Сказать, что это не осуществимо, значит попросту не знать, что демократия не осуществима. Действительно идеальная, законченная, действительная демократия оказалась немыслима в капиталистическом обществе, но это вовсе не значит, что она не мыслима вообще со всеми теми ограничениями, которые вносит в нее классовый строй. Точно то же самое относится и к вопросу о национальном самоопределении.
      С 16 мая (дата Четвертой украинской конференции), по крайней мере до 20 мая, Сталин принимал участие в различных заседаниях и совещаниях Украинской партии. На 9-ой партийной конференции писал статьи и произносил речи (ленинскому пятидесятилетию и т.д.). К концу этого года (октябрь, ноябрь, декабрь) он занят на всякого рода конгрессах.
      7 ноября 1920 г., т.е. в третью годовщину Октябрьского переворота мы застаем Сталина в Баку, где он выступает на торжественном заседании Совета с докладом "Три года пролетарской диктатуры". 13 ноября Сталин выступает с докладом в Дагестане на съезде народов Дагестана для декларации об автономии Дагестана. "Речь т. Сталина, -- как сообщает журнал комиссариата национальностей, -- во многих местах прерывалась громом аплодисментов, Интернационалом и закончилась бурной овацией".
      18-21 декабря происходит Первое Всероссийское совещание представителей автономных республик, областей и пр. Каменский передает совещанию привет от имени Сталина, который не может присутствовать по болезни. Единогласно принимается предложение послать приветствие Сталину.
      19 января 1921 года состоялось заседание Совета Национальностей под председательством Сталина. Следовательно, его болезнь, о которой сообщал Каминский 18 декабря, могла начаться не раньше, как в середине ноября, ибо 13 ноября 1920 г. он участвовал на съезде народов Дагестана. Болезнь закончилась до
      19 января, когда происходило заседание Совета Национальностей под председательством Сталина. Период болезни мог длиться при этих условиях вместе с периодом выздоровления и отдыха не более двух месяцев. Очевидно, к этому времени относится его операция.
      Посты, которые занимал Сталин в первые годы после переворота, и отдельные поручения, преимущественно организационного и дипломатического характера, которые он выполнял, очень разнообразны; но такова была участь большинства ответственных работников того времени. Прямо или косвенно все занимались гражданской войной; рутинные обязанности ложились обычно на ближайших помощников. Сталин числился членом редакции центрального органа, но на деле почти не имел к "Правде" отношения. Более систематическую работу, прерывавшуюся поездками на фронт, он выполнял в комиссариате Национальностей. Советское государство только формировалось, и установить по-новому взаимоотношения разных национальностей было нелегко. Общее руководство в этой области, не говоря уже об инициативе, принадлежали полностью Ленину, который с давних пор придавал национальному вопросу огромное значение, второе по важности после аграрного. По дневнику его секретариата видно, как часто он принимал разного рода национальные делегации и обращался с письмами, запросами и указаниями по поводу той или другой национальной группы. Все сколько-нибудь принципиальные меры проводились им через Политбюро; менее важные обсуждались по телефону со Сталиным. На комиссариат Национальностей ложилось лишь техническое выполнение уже вынесенных решений.
      О работе этого комиссариата опубликованы в 1922 г. и в 1930 г. воспоминания Пестковского, ближайшего помощника Сталина в первые 20 месяцев советского режима.
      Старый польский революционер, бывший на каторге, участник Октябрьского восстания, занимавший после победы самые различные должности, в том числе пост советского представителя в Мексике (1924-1926 гг), Пестковский долго состоял в одной из оппозиционных групп, но успел своевременно раскаяться. Печать свежего раскаяния лежит на второй части этих воспоминаний, но не лишает их ни свежести, ни интереса.
      Инициатива сотрудничества принадлежала Пестковскому, который стучался в разные двери, ища и не находя применения своим скромным способностям. "Тов. Сталин, -- сказал я, -- вы народный комиссар по делам национальностей?--Я.--А комиссариат у вас есть? - Нет. Ну, так я вам сделаю комиссариат. - Хорошо. А что вам для этого нужно? -- Пока только мандат"... Здесь не любящий тратить лишних слов Сталин удалился в управление делами Совнаркома, а через несколько минут вернулся с мандатом".
      В одном из уже занятых помещений Смольного Пестковский нашел свободный столик и поставил его у стены, укрепив над ним лист бумаги с надписью: "Народный комиссариат по делам национальностей". Ко всему этому прибавили два стула. 'Товарищ Сталин, -- сказал я, -- денег ни гроша у нас нет". В эти дни новая власть еще не обладала государственным банком. -- Много ли нужно? -- спросил Сталин. Для начала хватит тысячи рублей. -- Придите через час. --Когда я явился через час, Сталин велел мне сделать заем у Троцкого на три тысячи рублей. "У него есть, он нашел их в бывшем министерстве иностранных дел". Я пошел к Троцкому и дал ему форменную расписку на 3 тысячи рублей. Насколько мне известно, Наркомнац до сих пор не возвратил тов. Троцкому этих денег." По тексту конституции народный комиссар считался только председателем коллегии, состоявшей из полдюжины, а иногда и дюжины членов. Руководство ведомством было нелегко. По словам Пестковского "все члены коллегии по национальному вопросу стояли в оппозиции к Сталину, нередко оставляя своего народного комиссара в меньшинстве". Раскаявшийся автор спешит прибавить: "Сталин решил путем упорной работы перевоспитать нас... Здесь он проявил много выдержки и ума." К сожалению, об этой стороне дела Пестковский ничего не пишет. Зато мы узнаем от него, каким своеобразным способом Сталин кончал конфликты со своей коллегией. "Иногда он терял терпение, -- рассказывает Пестковский, -- но он никогда не обнаруживал этого на собраниях. В тех случаях, когда в результате наших бесконечных дискуссий на совещаниях запас его терпения истощался, он вдруг исчезал. Делал он это чрезвычайно ловко. Сказав: "Я на минутку", он исчезал из комнаты и прятался в одном из закоулков Смольного
      и Кремля. Найти его было почти невозможно. Сначала мы его ждали, а потом расходились. Я оставался один в нашем общем кабинете, терпеливо дожидаясь его возвращения. Но не тут-то было. Обычно в такие минуты раздавался телефонный звонок: это Владимир Ильич требовал Сталина. Когда я отвечал, что Сталин исчез, он мне говорил неизменно: "Срочно найти". Задача была нелегкая. Я отправлялся в длинную прогулку по бесконечным коридорам Смольного и Кремля в поисках Сталина. Находил я его в самых неожиданных местах. Пару раз я застал его на квартире у матроса т. Воронцова, на кухне, где Сталин лежал на диване, курил трубку и обдумывал свои тезисы."
      Для перевоспитания своей коллегии народный комиссар применял, надо признать, своеобразные методы. Разгадка трудного положения Сталина в своей собственной коллегии в том, что он не пользовался авторитетом. Не только народные массы, но даже широкие круги партии не знали его. Он был бесспорным членом штаба большевистской партии, и в этом было его право на частицу власти. Но даже в "коллегии" собственного комиссариата он не пользовался личным авторитетом, а по всем важнейшим вопросам оставался в меньшинстве.
      Так как лучшие силы партии ушли на военную и хозяйственную работу, то коллегия комиссариата национальностей состояла из людей малозначительных. Тем не менее они имели навык мобилизовать аргументы, отбивать доводы Сталина и ставить ему вопросы, на которые он не находил ответа. Он имел власть, но этой власти было совершенно недостаточно, чтобы принуждать; приходилось убеждать. Для этого у Сталина не было данных. Противоречие между властностью натуры и недостатком интеллектуальных ресурсов создавало для него нестерпимое положение. Он не пользовался авторитетом в собственном ведомстве... Когда его терпение истощалось, он просто прятался "в самых неожиданных местах". Действительно ли он на кухне у коменданта обдумывал свои тезисы, можно сомневаться. Скорее он тяжело переживал про себя обиду и размышлял о том, как хорошо было бы, если бы несогласные не смели возражать. В то время ему, однако, и в голову не приходило, что наступит такой период, когда он будет только приказывать, а все остальные будут молчать и повиноваться.
      Не менее красочно Пестковский описывает поиски помещения для комиссариата национальностей в Москве, куда правительство переехало в марте из Петрограда. "Между ведомствами шла ожесточенная борьба из-за купеческих особняков. Нарком-нац сначала не имел ничего. Я нажал на Сталина. На кого он нажал -- мне неизвестно, но... по прошествию некоторого времени Наркомнац владел уже несколькими особняками. Центральное ведомство и белорусы поместились на Поварской, латыши и эстонцы на Никитской, поляки на Арбате, евреи на Пречистенке, а татары где-то на Москворецкой набережной. Кроме того, Сталин и я имели кабинеты в Кремле. Сталин оказался весьма недоволен таким положением. "Теперь уж за вами совсем не уследишь. Нужно было бы получить один большой дом и собрать туда всех". Эта идея не оставляла его ни на минуту. Через несколько дней он сказал мне: "Нам дали большую сибирскую гостиницу, но ее самочинно захватил ВСНХ, мы, однако, не отступим. Велите Аллилуевой написать на машинке несколько бумажек следующего содержания: "Это помещение занято Нарком-нацем". Да захватите с собой кнопки". Аллилуева, будущая жена Сталина, состояла машинисткой в комиссариате Национальностей. Вооруженные магическими бумажками и кнопками Сталин и его заместитель отправились в автомобиле в Златоустин-ский переулок. "Уже темнело. Главный ход в гостиницу оказался закрытым. У дверей красовалась бумажка: "Это помещение занято Высшим Советом Народного Хозяйства". Сталин сорвал ее, и мы укрепили наше заявление. "Надо проникнуть внутрь", -- сказал Сталин. Задача была нелегкая. С большим трудом мы отыскали черный ход. А электричество почему-то не действовало. Мы освещали себе дорогу спичкой. Во втором этаже мы набрели на длинный коридор. Прикрепили наши записки еще на других дверях. Пора было возвращаться обратно, а спички у нас истощились. Спускаясь в потемках, мы попали в подвал и чуть не свернули себе шеи. Наконец, мы все-таки добрались до автомобиля".
      Нужно известное усилие воображения, чтобы представить себе фигуру члена правительства, который в сумерки проникает в здание, занятое другим министерством, срывает одни плакаты и наклеивает другие. Можно сказать наверняка, что никому
      другому из народных комиссаров или членов ЦК не пришло бы в голову совершить такой шаг. Мы узнаем здесь Кобу эпохи тюремного заключения в Баку. Сталин не мог не знать, что спорный вопрос о здании будет разрешаться в конце концов в Совете Народных Комиссаров или в Политбюро. Проще было бы с самого начала обратиться в одно из этих учреждений. Сталин имел, видимо, основание предполагать, что тяжба будет разрешена не в его пользу, пытался поставить Совнарком перед совершившимся фактом. Попытка сорвалась: здание было передано ВСНХ, как более важному министерству. Сталину снова пришлось затаить обиду против Ленина.
      В 1920 г. власть Сталина была уже неоспоримой, но государственный культ его личности только устанавливался. Этим объясняется то обстоятельство, что в воспоминаниях, несмотря на общий панегерический тон, слышится еще нота фамильярности, и даже допускается оттенок доброжелательной иронии. Через несколько лет, когда чистки и расстрелы установят необходимый пафос дистанций, рассказы о том, как Сталин скрывался на кухне у коменданта или ночью захватывал особняк, будут уже звучать, как непристойный документ, возможно, что автор жестоко поплатился за нарушение этикета.
      Большинство коллегии рассуждало, по изложению Пестков-ского, таким образом: "Всякий национальный гнет есть лишь одно из проявлений классового гнета. Октябрьская революция уничтожила основу классового гнета. Поэтому нет никакой необходимости в организации в России национальных республик и автономных областей. Территориальное деление должно идти исключительно по экономическому признаку.. Организация республик и областей по национальному признаку является при советской власти компромиссом с мелкобуржуазным национализмом."
      Коллегия, призванная осуществлять национальную политику правительства, отвергала самые основы этой политики. Этот парадоксальный факт объясняется отчасти тем, что коллегия состояла из людей случайных, теоретически мало подготовленных. Оппозиция против ленинской принципиальной политики была, как это на первый взгляд ни странно, особенно сильна в среде большевиков --"инородцев" (поляков, украинцев, армян,
      евреев и пр.). большевики на угнетенных окраинах воспитывались в борьбе с местными националистическими партиями и склонны были отвергать не только отраву шовинизма, но и прогрессивные социальные требования. Коллегия Наркомнаца состояла из русифицированных "инородцев", которые свой абстрактный интернационализм противопоставляли реальным потребностям развития угнетенных национальностей. Фактически эта политика поддерживала старую традицию русификаторства и представляла особую опасность в условиях гражданской войны.
      Революция, начатая в центре, не могла долго оставаться в рамках узкой его территории. Победив в центре, она неминуемо должна была распространиться на окраины. И действительно, "революционная волна с севера, -- писал Сталин в первую годовщину Октябрьской революции, -- разлилась по всей России, захватывая окраину за окраиной. Но здесь она натолкнулась на плотину, в виде образовавшихся еще до Октября "национальных советов" и областных "правительств" (Дон, Кубань, Сибирь). Буржуазные по природе, они вовсе не хотели разрушить старый буржуазный мир, -- наоборот, они считали своим долгом сохранять и укреплять его всеми силами... Они, естественно, стали очагами реакции, стягивавшей вокруг себя все контрреволюционное в России... Но борьба "национальных" и областных "правительств" (против советского центра) оказалась борьбой неравной. Атакованные с двух сторон: извне -- со стороны советской власти и извнутри -- со стороны своих же собственных рабочих и крестьян, -- "национальные правительства" должны были отступить после первых боев... Разбитые наголову, "национальные правительства" вынуждены были обратиться за помощью против "своих" рабочих и крестьян к империалистам Запада".
      Так началась полоса иностранного вмешательства и оккупация окраин. Такова в общем схема гражданской войны, ясно указывающая, в то же время, то место, какое в развитии событий занимала национальная проблема. В историческом масштабе исход гражданской войны зависел от того, поддержат ли крестьяне и угнетенные национальности петроградских и московских рабочих или буржуазию.
      Начать с того, что из 140 миллионов населения РСФСР (исключаются Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, Польша) великороссы составляют не более 75 миллионов, остальные же 65 миллионов представляют не великоросские национальности. Далее, национальности эти населяют, главным образом, окраины, пункты, наиболее уязвимые в военном отношении, причем окраины эти изобилуют сырьем, топливом, продовольственными продуктами.
      Наконец, окраины эти менее развиты (или вовсе не развиты) в промышленном и военном отношении, чем центральная Россия, ввиду чего отстоять свое самостоятельное существование без военно-хозяйственной помощи центральной России они не в силах, так же, как центральная Россия не в состоянии сохранить свою военно-хозяйственную мощь без топливно-сырьевой помощи окраин.
      Эти обстоятельства плюс известные положения национальной программы коммунизма определили характер национальной политики русских коммунистов.
      Существо этой политики выразилось в нескольких словах: отказ от всех и всяких "притязаний" и "прав" на области, населенные нерусскими национальностями; признание (не на словах, а на деле) за этими национальностями права на самостоятельное государственное существование; добровольный военно-хозяйственный союз этих национальностей с центральной Россией; помощь отсталым национальностям в деле их культурного и хозяйственного развития, без чего так называемое "национальное равноправие" превращается в звук пустой; все это на основе полного раскрепощения крестьян и сосредоточения всей власти в руках трудовых элементов окраинных национальностей -- такова национальная политика русских коммунистов.
      "Русские рабочие, -- писал Сталин в четвертую годовщину переворота, --не смогли бы победить Колчака, Деникина, Врангеля без... сочувствия и доверия к себе со стороны угнетенных масс окраин бывшей России. Не следует забывать, что район действий этих мятежных генералов ограничивался районом окраин, населенных по-преимуществу нерусскими национальностями, а последние не могли не ненавидеть Колчака, Деникина, Врангеля за их империалистскую и русификаторскую политику".
      Антанта, вмешавшаяся в дело и поддерживающая этих генералов, могла опереться лишь на русификаторские элементы окраин. Этим она лишь разожгла ненависть населения окраин к мятежным генералам и усугубила его сочувствие к советской власти. Это обстоятельство определило внутреннюю слабость тылов Колчака, Деникина, Врангеля, а значит, и слабость их фронтов, т.е. в конце концов их поражение.
      Наблюдение за ходом гражданской войны в стране производилось главным образом через посредство прямого телеграфного провода, и эту функцию нес Сталин как наиболее свободный от других занятий член ЦК. Разговоры Сталина по прямым проводам имели по существу полутехнический, полуполитический характер, он выполнял поручения. Чрезвычайно интересен один из его первых, если не первый разговор по прямому проводу 17 (30) ноября 1917 г. через несколько дней после завоевания власти с представителем украинской Рады Пор-шем. Украинская Рада представляла правительство подобное правительству Керенского. Она опиралась на верхи мелкой буржуазии и имела безусловную поддержку со стороны крупной буржуазии и союзников против большевиков. Украинские Советы подпадали тем временем под влияние большевиков и находились в прямой оппозиции к Раде. Столкновение между Советами и Радой было неизбежно, особенно после Октябрьского переворота в Петрограде и Москве. Порш от имени Рады запросил, как смотрит петроградское правительство на национальный вопрос вообще и на судьбу Украины и ее внутренний режим в частности. Сталин отвечал общими соображениями: "Власть на Украине, как и в других областях, -- говорил Сталин, -- должна принадлежать всей сумме рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, включая сюда и организацию Рады. В этой области представляется широкое поле для соглашения между центральной Радой и Советом Народных Комиссаров". Именно такой комбинации требовали меньшевики и эсеры после Октябрьского переворота, и на этом вопросе сорвались переговоры, ведшиеся Каменевым.
      В Киеве по прямому проводу наряду с украинским министром Поршем находился большевик Сергей Бакинский, который также требовал ответов на вопросы. Они контролировали друг
      друга. Бакинский представлял Советы и сообщил, что центральная Рада не считает возможным передачу власти на местах Советам. Отвечая Бакинскому, Сталин говорил, что если центральная Рада откажется созывать вместе с большевиками съезд Советов, то "созывайте его без Рады". "Власть Советов должна быть принята на местах. Эта та революционная заповедь, от которой мы не можем отказаться, и мы не понимаем, как может спорить украинская центральная Рада против аксиомы."
      Четверть часа перед тем Сталин заявлял, что возможно скомбинировать Советы с демократическими организациями Рады, сейчас власть Советов без каких бы то ни было комбинаций, он объявлял аксиомой. Как объяснить это противоречие? У нас в руках нет документов, но механика беседы совершенно ясна. Во время переговоров Сталин посылал ленту из нижнего этажа Смольного на верхний -- Ленину. Прочитав предложение Сталина о комбинации Советов с организациями Рады, Ленин не мог не послать суровую записку, а может быть, и сам сбежал с лестницы в телеграфное помещение, чтобы высказать Сталину свою мысль. Сталин не спорил и во второй части беседы дал директиву прямо противоположную той, какую дал в первой части.
      Пестковский пишет, что Сталин стал "заместителем Ленина по руководству боевыми революционными действиями. Он имел наблюдение за военными операциями на Дону, на Украине и в других местах России". Слово заместитель здесь не подходит, так как Ленин сам находился в Смольном. Правильнее было бы сказать техническим помощником. С. Пестковский пишет:
      "Ленин не мог обходиться без Сталина ни одного дня. Вероятно, с этой целью наш кабинет в Смольном находился "под боком" у Ленина. В течение дня он вызывал Сталина по телефону бесконечное число раз или же являлся в наш кабинет и уводил его с собой. Большую часть дня Сталин просиживал у Ленина. Что они всегда там делали, мне неизвестно, но один раз, войдя в кабинет Ильича, я застал интересную картину. На стене висела большая карта России, перед нею стояло два стула, а на них стояли Ильич и Сталин и водили пальцем по северной части, кажется, по Финляндии.
      Ночью, когда суета в Смольном немножко уменьшалась, Сталин ходил на прямой провод и пропадал там часами. Он вел
      длиннейшие переговоры то с нашими полководцами (Антоновым, Павлуновским, Муравьевым и др.), то с нашими врагами (с военным министром украинской Рады Поршем). Иногда, когда у него было какое-нибудь неотложное дело, а его вызывали, он посылал к проводу меня."
      Факты здесь переданы более или менее верно, а истолкование односторонне. Ленин в этот период чрезвычайно нуждался в Сталине. Это несомненно. Зиновьев и Каменев вели против Ленина борьбу, Троцкий проводил время либо на собраниях, либо в Брест-Литовске (главным образом в Брест-Литовске), Свердлов нес на себе всю организационную работу партии. Сталин не имел по сути определенных занятий. Наркомнац особенно в первый период отнимал у него мало времени. Он играл таким образом при Ленине роль начальника штаба или чиновника по ответственным поручениям. Разговоры по прямым проводам составляли по сути дела совершенно техническую задачу. Но так как дело шло об очень ответственных разговорах, то Ленин мог доверить их только испытанному человеку, стоящему в курсе всех задач и забот Смольного.
      24 сентября 1920 г. Орджоникидзе по прямому проводу запрашивает из Баку, можно ли послать миноносец в Энзели (Персия). Ленин кладет резолюцию: "запрашиваю Троцкого и Крестинского". Фактически резолюций на телеграммах, письмах, докладах множество. Ленин сам не решал, а обращался в Политбюро; из его состава в Москве находилось три, а иногда и не более двух человек. Из этих сотен резолюций о запросе членов Политбюро, иногда и отсутствующих, извлечены те случаи, когда Ленин делал надпись "допросить Сталина". И эти резолюции истолковывали в том смысле, что Ленин не делал без Сталина шагу.
      Наркомнац имел, главным образом, дело с отсталыми народностями, которые впервые призывались революцией к независимому национальному существованию. В их глазах Наркомнац имел несомненный авторитет, он открывал им двери к самостоятельному существованию в рамках советского режима. В этой области Сталин был для Ленина незаменимым помощником. Сталин знал близко жизнь первобытных народов на Кавказе, откуда он вышел сам. Эту первобытность он нес в своей крови.
      Он любил общество людей примитивных, находил с ними общий язык, не боялся их превосходства и потому держал себя с ними демократично, покровительственно, дружественно. Ленин несомненно дорожил этими качествами Сталина, которых не было у других, и всячески старался поддержать авторитет Сталина в глазах всякого рода национальных делегаций. "Поговорите со Сталиным, он этот вопрос знает хорошо, он знаком с условиями, обсудите с ним вопрос", -- такие рекомендации он повторял десятки и сотни раз.
      Члены коллегии Наркомнаца относились, по существу, свысока или безразлично к интересам отсталых народностей. Открыто или полусознательно они стояли на уже известной нам точке зрения Розы Люксембург: при капитализме национальное самоопределение невозможно, а при социализме оно излишне. Они гораздо более склонны были к абстрактной форме проповеди интернационализма, чем к тому, чтобы отсталым и вчера еще угнетенным национальностям дать возможность достойного существования. В их оппозиции к Сталину неправота в подавляющем большинстве случаев была на их стороне. Сталин по всем вопросам руководствовался директивами Ленина, с которым его связывал прямой телефонный провод, или с которым он совещался сперва в Смольном, затем в Кремле. Во всех тех случаях, где у Сталина возникали серьезные конфликты в собственной коллегии, с национальными делегатами, вопрос переносился в Политбюро, где все решения неизменно выносились в пользу Сталина. Это должно было еще более укреплять его авторитет в глазах правящих кругов отсталых народностей: на Кавказе, на Волге и в Азии. Новая бюрократия национальных меньшинств стала затем немаловажной опорой Сталина.
      Народный комиссариат национальностей издавал свой еженедельный журнал "Жизнь национальностей", в котором передовые статьи писал Сталин. Читая их, мы узнаем старого редактора тифлисских изданий и редактора петроградской "Правды".
      1 декабря 1918 г. Сталин пишет в "Жизни национальностей" статью "Украина освобождается". Это все та же семинарская риторика. Фигура повторения заменяет другие ресурсы патетического стиля. "Мы не сомневаемся, что украинское советское правительство сумеет дать должный отпор новым непрошен
      ным гостям -- поработителям из Англии и Франции. Мы не сомневаемся, что украинское советское правительство сумеет разоблачить реакционную роль и т.д. Мы не сомневаемся, что украинское советское правительство сумеет сплотить вокруг себя и пр."
      В статье 22 декабря 1918 г. в той же "Жизни Национальностей" Сталин пишет: "С помощью лучших коммунистических сил восстанавливаются советские государственные аппараты (на Украине). Члены ЦК партии на Украине во главе с т. Пятаковым..." и пр. Лучшие коммунистические силы, составлявшие правительство Украины были: Пятаков, Ворошилов, Сергеев (Артем), Квиринг, Затомский, Коцюбинский. Из них только Ворошилов остался в живых и стал маршалом. Сергеев (Артем) погиб от несчастного случая, все остальные либо открыто расстреляны, либо исчезли бесследно. Такова судьба "лучших коммунистических сил".
      Сталин довольно усердно работает в "Жизни национальностей". 23 февраля он пишет передовую: "Два лагеря". "На два лагеря раскололся мир, решительно и бесповоротно: лагерь империализма и лагерь социализма... Социалистические революции неудержимо растут, осаждая твердыни империализма. Их рокот отдается в странах угнетенного Востока. Почва под ногами империализма загорается..." Несмотря на волны, образы ходульны и не согласованы друг с другом, во всем есть внутренняя фальшь, под пафосом -- бюрократический холод.
      В 1922 г. сама редакция ответила, что "в первое время изда
      ния "Жизни национальностей" деятельное участие принимал
      нарком по делам национальностей т. Сталин". Он писал в этот
      период не только передовые статьи, но часто составлял информа
      ционные обзоры, давал заметки в отдел партийной жизни и пр.
      9 марта 1919 г. Сталин пишет в "Жизни национальностей"
      статью "За два года". Его вывод: "Опыт двухлетней борьбы про
      летариата целиком подтвердил предвидение большевизма и неиз
      бежность мировой пролетарской революции". В те дни предвиде
      ние большевизма еще не сводилось к социализму в отдельной
      стране.
      Того же типа и все другие статьи: в них нет ни оригинальной мысли, ни яркой формы. Статьи формально агитационного характера, сухи, вялы и фальшивы.
      В "Жизни национальностей" в марте 1919 г. печатались "Прения по национальному вопросу на 8 съезде РКП". Прения -- без Сталина. Почему? Потому что он высказался за самоопределение трудящихся классов и тем поставил себя в трудное положение. Тут позицию Сталина защищали Бухарин, кажется Пятаков и Преображенский, но не сам Сталин.
      "Я хочу признавать только право трудящихся классов на самоопределение", -- говорит т. Бухарин. "Вы, значит, хотите признать то, чего в действительности не достигли ни в одной стране, кроме России, это смешно", -- указывал Ленин.
      Ленин напоминает Бухарину о башкирах. "Допустим даже, что башкиры свергли бы эксплуататоров и мы помогли бы им это сделать. Но ведь это возможно только там, где переворот вполне назрел. Делать это надо осторожно, чтобы своим вмешательством не задерживать тот самый процесс, который мы должны ускорить. Что же мы можем сделать по отношению к таким народам, как тюркизы, сарды, которые до сих пор находятся под влиянием своих мулл?"
      "Надо считаться с тем, на какой ступени стоит данная нация по пути от средневековья к буржуазной демократии и от буржуазной демократии -- к демократии пролетарской".
      "Если мы скажем, что не признаем никакой финляндской нации, а только трудящиеся массы -- это будет пустяковейшей вещью. Не признавать того, что есть, нельзя: оно само заставит себя признать."
      Прения на 8-ом съезде (18-23 марта 1919 г.) по национальному вопросу далеко не имеют той остроты, как по военному вопросу, но они в высшей степени характерны для Сталина, его методов действия, его взаимоотношений с Лениным. На 3-ем съезде советов, предшествовавшем 8-му съезду партии, Сталин вместо самоопределения национальностей выдвинул форму "самоопределение трудящихся классов в каждой национальности", другими словами он предлагал отныне ставить разрешение национального вопроса в зависимости не от воли нации в целом, а от воли трудящихся классов. Ему казалось, что он делает элементарный вывод из факта Октябрьской революции. Употребленная Сталиным формула, внушенная, возможно, Бухариным, который всегда был против лозунга самоопределения наций
      прошла незамеченной. На 8-ом же съезде она получила подкрепление.
      В своей речи в заседании 19 марта при обсуждении партийной программы Бухарин сообщил: "В комиссии я, опираясь на заявление, сделанное т. Сталиным на 3-ем съезде Советов, предлагаю самоопределение трудящихся классов каждой национальности". В своей речи Ленин назвал формулу Бухарина "принципиально неприемлемой", причем не назвал Сталина по имени. Ленин исходил из того, что диктатура пролетариата вовсе не есть универсальный факт, а исключение, далеко не обеспеченное даже в самой России, что десятки национальностей еще не прошли через стадию своего национального освобождения и что поэтому объединять самоопределение наций диктатурой пролетариата в национальной области, значит, легкомысленно перепрыгивать через неизвестные, может быть многочисленные, исторические этапы. Сталин совершенно не поднял перчатки и не принял участия в прениях, он не опроверг ссылку Бухарина на его речь, но и не поддержал Бухарина. Он просто не принял участия в прениях. Более того, в "Жизни национальностей" "Дискуссия по национальному вопросу"на партийном съезде была перепечатана, но ссылка Бухарина на формулу Сталина была тщательно исключена.
      В прениях Рязанов, полемизируя против Бухарина, прямо говорит, что его формулировка: "та формулировка, которую он (Бухарин) повторяет за т. Сталиным". Курьезно, что эта вторая ссылка на Сталина была по оплошности, по недосмотру Сталина перепечатана в "Жизни национальностей".
      Сталин вообще не имел удачи в прениях. Он потерпел поражение в июле 1917 г. на Петроградской конференции, имея против себя молодого Володарского, а за своей спиной -- авторитет Ленина. Ему не удалось перетянуть на свою сторону свою собственную коллегию в комиссариате национальностей. Украинское поражение не представляло, таким образом, исключения, неожиданности. Но удивительным все же кажется соотношение сил. Весьма возможно, что, прощупав заранее неблагоприятное для тезисов настроение конференции, Сталин решил сыграть в поддавки, дав понять через посредников, что он защищает тезисы не по убеждению, а только в силу дисциплины. Он мог рассчиты
      вать, таким образом, убить одним ударом двух зайцев: приобрести симпатии украинской делегации и перенести поражение на автора тезисов Троцкого. Комбинация была вполне в его духе!
      Таким образом, нарком национальностей и в некотором смысле официальный теоретик по национальному вопросу не выступал на прениях по национальной программе партии. В ходе этих прений обнаружилось неожиданно, что Сталин временно подпал под влияние Бухарина в национальном вопросе, хотя линия Бухарина официально расходилась с линией партии. При всей своей твердости и крепости в вопросах, где он знает, чего он хочет, эмпирик Сталин всегда открыт самым неожиданным влияниям в области теоретической, которая всегда остается для него на втором плане. Ленин знает об этих качествах Сталина и бьет по Бухарину, у которого есть теоретическая позиция и постоянная готовность защищать ее. Но Ленин не вызывает Сталина, как и в апреле 1917 г., как и в ряде других случаев, чтобы дать ему возможность бесшумно отступить с ошибочной позиции. Ленин достигает цели. Сталин не вмешивается в прения, как он не вмешивался фактически в прения на апрельской конференции 1917 г. Он озабочен одним: дать забыть о его ошибке, компрометирующей его авторитет, как народного комиссара национальностей. Он прибегает даже к техническим трюкам, изгоняя свое имя из речи Бухарина.
      Комиссия по национальному вопросу возглавляется следующими именами: Ленин, Зиновьев, Бухарин, Сталин, Каменев, Сокольников и другие. Порядок имен представляет интерес сам по себе. Напомним, что Троцкий на этом съезде отсутствовал.
      Таким образом, даже в области национального вопроса, ставшего его специальностью, Сталин не мог подняться до синтетической, цельной, законченной концепции. Он написал в Вене под руководством Ленина ценную работу по национальному вопросу, но попытка его самостоятельно продолжить эту работу в Сибири дала такой результат, что Ленин не счел возможным даже напечатать его статью. На мартовском совещании в 1917 г. Сталин развивал тот взгляд, что национальный гнет является продуктом феодализма, совершенно упустив из виду империализм как главный фактор национального гнета нашей эпохи. В 1923 г.
      он ставит на одну плоскость великорусский национализм, имевший за собой вековые традиции и угнетение слабых народов и оборонительный национализм этих последних. Эти грубые сталинские ошибки, сведенные вместе, объясняются, как уже сказано тем, что Сталин ни в одном вопросе не поднимается до синтетической концепции. Он пользуется отдельными положениями марксизма для нужной ему практической цели, выбирая их так, как выбирают в магазине обувь по мерке. Оттого он так легко при каждом повороте обстановки вступает в противоречие с самим собою.
      В "Правде" 28 марта 1917 г., т.е. за несколько дней до приезда Ленина, Сталин печатает статью "Против либерализма". Он доказывает, что федерация являлась в прошлом прогрессивной лишь в тех случаях, когда она вела от полного раздробления к полной самостоятельности штатов, кантонов и пр. к дальнейшему унитарному государству. Тенденция капиталистического развития централистична. Федерация может быть только коротким этапом. Россия уже объединена. Федерация была бы для нее шагом назад. "Неразумно добиваться для России федерации, самой жизнью обреченной на исчезновение... Чтобы превратить Россию в федерацию, пришлось бы порвать уже существующие экономические и политические узы, связывающие области между собой, что совершенно неразумно и реакционно... Империализм в России не решает и не может решить национального вопроса, не ясно ли, что федератизм в России не решает и не может решить национального вопроса, что он только запутывает и усложняет его донкихотскими потугами повернуть назад колесо истории... Половинчато переходная форма -- федерация не удовлетворяет и не может удовлетворить интересов демократии."
      Все это писалось за пять месяцев до того, как Россия превратилась в советскую федеративную республику.
      В этой статье от 28 марта 1917 г. автор признает право на отделение за теми нациями, которые не хотят оставаться в рамках республики, но для тех, которые остаются в ее составе, он предлагает: "Политическая автономия в рамках единого (слитного) государства с едиными нормами конституции для областей, отличающихся известным национальным составом и остающихся в рамках целого. Так и только так должен быть решен вопрос об областях в России."
      Принцип федерации не пользовался никогда большим успехом в марксистской литературе. В предшествующих работах Ленина можно также найти отрицательные отзывы о федерации. Но то же самое можно сказать и о мелкой земельной собственности. Сама по себе она, конечно, не решает проблемы человеческой культуры, но по отношению к феодальному землевладению, представляет огромный шаг вперед. Точно так же и федерация автономных национальных республик означала огромный шаг вперед по сравнению со старым угнетательским, бюрократическим централизмом. 28 марта 1917 г. Сталин не видел этого и повторял общую абстрактную формулу, которая на деле являлась оправданием бюрократического централизма.
      В качестве народного комиссара национальностей Сталин, естественно, должен был держать под своим наблюдением развитие национального движения на Украине. Уже в силу этого, он теснее других был связан с Украинской большевистской партией. Эта более тесная связь началась уже в 1917 году, вскоре после Октябрьского переворота, и тянулась в течение трех лет. Сталин представляет на Украине Российский Центральный Комитет большевиков. С другой стороны, на некоторых общепартийных съездах представляет украинскую организацию, что было тогда в обычае. Он участвует на конференциях Украинской партии в качестве фактического руководителя, а так как жизнь украинской организации в значительной части расходовалась на постоянные трения, конфликты, фракционные группировки, то Сталин в этой атмосфере чувствовал себя как рыба в воде. Его украинский период полон неудач и поэтому остается совершенно неосвещен.
      Большевизм на Украине был слаб. Причину этого надо искать в национальной и социальной конструкции страны. Города, население которых состояло из великороссов, евреев, поляков и лишь в небольшой степени украинцев, имели б значительной степени колонизаторский характер. Среди промышленных рабочих Украины великороссы составляли значительный процент. Между городом и деревней оставалась почти непроходимая зияющая пропасть. Те украинские интеллигенты, которые поворачивались лицом к деревне, к украинскому языку и культуре, встречали полуироническое отношение к себе в городах, и это толкало
      их, естественно, в сторону национализма. Украинские социалистические фракции в городах не чувствовали себя связанными с жизнью широких масс, главным образом деревни, и представляли в украинских городах великорусскую культуру, которую многие из них, особенно слой еврейской интеллигенции, не очень хорошо знали. Отсюда в значительной мере экзотический характер украинского большевизма, отсутствие у него в первый период глубоких корней, глубокая зависимость от Великороссии, стремление отстоять свою независимость и многочисленные конфликты, склоки, постоянная внутренняя фракционная борьба.
      Незачем говорить, что меньшевики, социалисты-революционеры, которые, стоя у власти, отказывали Украине в автономии, теперь признали центральную украинскую Раду единственной властью на Украине и оказывали ей всемерную поддержку против большевиков.
      На 9-ом съезде в марте 1921 г. Сталин снова читал свой неизбежный доклад по национальному вопросу. Как часто бывает с ним в силу его эмпиризма, он в области обобщений исходит не из живого материала, не из опыта советской власти, а из условий внешних абстракций. В 1921 г., так же как и в 1917 г., он повторял общие соображения о том, что буржуазные страны не могут разрешить национальные вопросы, а советская страна имеет к этому все возможности. Доклад вызвал недовольство, недоумение, в прениях наиболее заинтересованные делегаты, представители национальных партий, высказали свое недовольство. Даже Микоян, уже тогда один из ближайших союзников Сталина, а в последствии один из его верных оруженосцев, жаловался на то, что партия нуждается в указании того, "какие изменения должны быть проделаны в этой системе, какой тип советской системы должен быть установлен на окраинах" и пр. "Т. Сталин сего не указал".
      Можно считать твердо установленным, что по крайней мере до мая 1919 г., Сталин был очень занят делами своего комиссариата, вначале, по словам Райта, Сталин не писал руководящих статей. Но затем, когда журнал стал выходить в большом формате, в одном номере за другим появлялись руководящие статьи Сталина.
      В номере 3 от 24 ноября 1918 г. Сталин пишет маленькую статью под заглавием: "Не забывайте Востока", которую мы читаем: "Без этого нечего и думать об окончательном торжестве социализма, о полной победе над империализмом. Задача коммунизма -- развить вековую спячку у угнетенных народов Востока, заразить рабочих и крестьян этих стран освобождающим духом революции, поднять их на борьбу с империализмом." Востоку посвящен и ряд других статей.
      Основная идея принадлежала Ленину, но у Ленина обе перспективы, и Западная, и Восточная, были тесно связаны друг с другом. В 1918 г. на переднем плане стояли вопросы Запада, а не Востока: заканчивалась война, во всех странах шли потрясения, революции Германии и Австро-Венгрии и т. д. Так, статья "Не забывайте Востока" появилась в номере от 24 ноября 1918 г., т.е. как раз во время революции в Австро-Венгрии и Германии. Эти революции все мы рассматривали как преддверие социалистических революций Европы. В этот период Сталин пишет, что без революционного движения на Востоке "нечего и думать об окончательном торжестве социализма", другими словами, не только в России, но и на территории Европы Сталин не думал об окончательном торжестве социализма без революционного пробуждения Востока. Это было повторение идей Ленина. Однако в этом повторении идей было разделение не только труда, но и интересов. По поводу революции на Западе Сталину совершенно нечего было сказать. Он не знал Германии, ни ее жизни, ни ее языка, и об этом писали с гораздо большей осведомленностью другие. Сталин сосредоточился на Востоке. Здесь он чувствовал себя тверже и увереннее.
      Таким образом, в ряде номеров он посвящает свое внимание Востоку. Это основная идея Ленина, которую мы можем проследить в ряде статей и речей Ленина. Но, несомненно, у Сталина интерес к Востоку имел в значительной мере личный характер: он сам был родом с Востока, и если перед представителями Запада он, не знакомый ни с жизнью Запада, ни с его языками, чувствовал себя всегда растерянным, то с представителями отсталых народов Востока он, комиссар, который в значительной мере разрешал их судьбу, чувствовал себя несравненно увереннее и тверже.
      Он остро чувствовал свое доминирующее положение как представителя ЦК партии, как представителя советского правительства, как наркома национальностей. В Грузии, где он считал себя с полным основанием более компетентным, чем все другие члены партии и ЦК, он мог проявить твердую власть и почувствовать до конца возможность проявления твердой власти в более широком масштабе.
      Если по отношению к Москве он опирал свой авторитет на свое качество грузина, знакомого с местными условиями, то по отношению к Грузии он выступал как представитель центральной власти, независимой от местных национальных симпатий и предубеждений. Он особенно стремился показать, что он не грузин, а большевик, делегированный Москвой, что он Нарком национальностей и что она для него одна из национальностей. В его грубом игнорировании национальных условий Грузии был явный элемент преодоления сильных национальных настроений в собственной юности. Именно поэтому Ленин говорил о крайних русификаторах-инородцах, это относилось в такой же степени к Сталину, как и к Дзержинскому.
      В 1921 г. Сталин посетил Грузию совсем в другом качестве, не в том, в котором его привыкли видеть на родине, когда он был еще Coco, а позже стал Кобой. Сейчас он был представитель Центральной власти могущественного Политбюро ЦК, но все же никто еще в Грузии не видел в нем вождя, особенно в верхнем слое партии он пользовался признанием не как Сталин, а как член высшего руководства партии, т.е. не по личности, а по должности. Бывшие его товарищи по нелегальной работе считали себя, по крайней мере, столь же компетентными в делах Грузии, как и Сталин, оказывали ему противодействие и если вынуждены были подчиниться, то делали это с сопротивлением, резкой критикой, с угрозой потребовать пересмотра всего вопроса в Политбюро ЦК. Сталин еще не был вождем даже в собственном своем представлении.
      Меньшевистская Грузия не могла держаться. Это для всех было одинаково ясно. Однако о моменте и методах советизации единогласия не было. Я стоял за известный подготовительный период работы внутри Грузии, чтоб развить восстание и прийти к нему на помощь. Я считал, что после мира с Польшей и разгро
      ма Врангеля непосредственной опасности со стороны Грузии нет и развязку можно отложить. Орджоникидзе при поддержке Сталина настаивал на немедленном вторжении Красной армии в Грузию, где восстание будто бы назрело. Ленин склонялся на сторону двух грузинских членов ЦК. Вопрос в Политбюро был решен 14 февраля 1921 г., когда я находился на Урале. Военная интервенция прошла вполне успешно и не вызвала международных осложнений, если не считать неистовой кампании буржуазной печати и Второго Интернационала. Но все же способ советизации Грузии имел огромное значение в ближайшие годы. В районах, где трудящиеся массы до переворота успевали в большинстве своем перейти к большевизму, они воспринимали дальнейшие трудности и бедствия, как связанные с их собственным делом. Наоборот, в тех более отсталых районах, где советизация была делом армии, трудящиеся массы воспринимали дальнейшие лишения как результат внесенного извне режима. В Грузии преждевременная советизация усилила на известный период меньшевиков и привела к широкому массовому восстанию в 1924 г., когда, по признанию самого Сталина, Грузию приходилось перепахивать заново.
      Почти сплошь крестьянский и мелкобуржуазный состав грузинского народа сам по себе, конечно, создавал большие затруднения. К этому прибавлялся тот способ военной внезапности, в каком Грузия подвергалась советизации. При этих условиях со стороны правящей партии требовалась двойная осторожность по отношению к грузинским массам. Именно отсюда выросли острые разногласия между Лениным, который требовал в Грузии и вообще в Закавказье гибкой, осторожной и терпеливой политики, и Сталиным, который считал, что раз аппарат управления в наших руках, значит дело обеспечено. Агентом Сталина на Кавказе был Орджоникидзе, горячий и нетерпеливый победитель Грузии, воспринимавший каждое сопротивление как личное оскорбление.
      По поводу договора РСФСР с Грузией 7-го мая 1920 г. Ире-машвили пишет: "Сталин был против этого договора. Он не хотел допустить, чтоб его родина оставалась выключенной из русского государства и пребывала в свободной власти ненавидимых меньшевиков... Его честолюбие толкало его к владычеству
      над Грузией, где мирное, разумное население с ледяной решимостью препятствовало успеху его разрушительной пропаганды. Мстительность против меньшевистских вождей, которые отказывали ему с давнего времени в поддержке его утопических планов и исключили его из своих рядов, не давала ему покоя. Против воли Ленина, по собственной эгоистической инициативе, Сталин добился большевизации или сталинизации своей родины..."
      "11-го февраля 1921 г., игнорируя мирный договор, заключенный Лениным, вторглись по приказанию Сталина значительные части Красной армии в Грузию".
      "Сталин организовал свою экспедицию в Грузию из Москвы и отсюда руководил ею. В середине июля 1921 г. он сам вступил в Тифлис как победитель."
      Иремашвили рассказывает, что Сталин натолкнулся в Тифлисе на общую враждебность. На собрании в театре, созванном тифлисскими большевиками, Сталин оказался предметом враждебной манифестации. Собранием овладел будто бы старый меньшевик Рамишвили, который бросал Сталину в лицо обвинения, так же поступали и другие ораторы. "Сталин был вынужден часами в молчании выслушивать своих противников и принимать обвинения. Никогда раньше и никогда позже Сталину не пришлось больше перетерпеть такое открытое мужественное возмущение". После ареста ряда меньшевиков "он созвал еще одно собрание. На этот раз в моем избирательном округе. Но на этот раз дело ограничилось попыткой говорить. Он натолкнулся на то же самое честное, внутреннее возмущение против него, как и раньше. Уже после двух дней своего пребывания в Тифлисе он снова покинул Грузию и вернулся назад в Москву."
      Во время приезда Сталина в Тифлис в июле 1921 г. Иремашвили сидел в тюрьме. Сестра его обратилась к Сталину с ходатайством за брата. Сталин сказал будто бы: "Жалко Coco, до глубины сердца скорблю о нем, у нас одинаковые идеи и однако же, он стоит по другую сторону баррикады..." На другой день Иремашвили вместе с несколькими другими заключенными был освобожден "по прямому распоряжению Сталина" из Метехско-го замка. Вскоре после освобождения к нему явился Шеханов, общий друг юности обоих Coco, и предложил ему отправиться
      во дворец для разговора со Сталиным. Иремашвили ответил будто бы: "Отправляйся назад к Coco и передай ему, что я не пожму моей рукой руку изменника нашей родины..." и т.д. К сожалению, протоколов этих переговоров не сохранилось, и никто не обязан принимать в этой части воспоминания Иремашвили слишком буквально.
      Иремашвили пишет: "Грузинские большевики, которые в начале включились в русское сталинское вторжение, преследовали целью независимость Грузинской советской республики, которая не должна была иметь с Россией ничего общего, кроме большевистского миросозерцания и политической дружбы. Они ведь были все же грузины, которым независимость страны была выше всего... Тут прибыло объявление войны со стороны Сталина, который нашел верных помощников в посланных им русской гвардии и чека".
      В середине сентября 1922 г. 62 грузина, в том числе Иремашвили, были извещены в Метехском замке о предстоящей им высылке в Германию. 3-го декабря 1922 г. они прибыли в Берлин.
      ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
      Все те, которые возглавляли Красную армию в сталинский период --Тухачевский, Егоров, Блюхер, Якир, Уборевич, Дыбенко, Федько, были в свое время выделены на ответственные военные посты, когда я стоял во главе военного ведомства, в большинстве случаев мною самим, во время объезда фронтов и непосредственного наблюдения их боевой работы. Как ни плохо было, следовательно, руководство, но оно, очевидно, умело выбирать людей, раз Сталин в течение более десяти лет никого не нашел им на смену. Правда, почти все полководцы гражданской войны и строители армии оказались впоследствии "предателями" и "шпионами". Но это не меняет дела. Именно они отстояли революцию и страну. Если в 1933 г. выяснилось, что Сталин, а не кто-либо другой строил Красную армию, то на него, казалось бы, падает и ответственность за подбор такого командного состава. Из этого противоречия официальные историки выходят не без трудностей, но с честью: назначение изменников на командные посты ложится ответственностью целиком на Троцкого; зато честь одержанных этими изменниками побед безраздельно принадлежит Сталину. Сейчас это своеобразное разделение исторических функций известно каждому школьнику из Истории, редактированной Сталиным.
      Три года гражданской войны наложили неизгладимую печать на советское государство уже тем одним, что создали широкий слой администраторов, привыкших командовать и требовать безусловного повиновения. Те теоретики, которые пытаются нынешний тоталитарный режим в СССР вывести не из исторических условий, а из природы большевизма как такового, забывают, что гражданская война выросла не из природы большевизма, а из стремления буржуазии, международной буржуазии, опрокинуть советский режим. Несомненно, что и Сталин сфор
      мировался в обстановке гражданской войны, как и вся та группа, которая помогла ему установить его личную диктатуру: Орджоникидзе, Ворошилов, Каганович и целый слой работников в провинции.
      Три года советского режима были годами гражданской войны. Вся остальная государственная работа имела подчиненный характер. Военное ведомство определяло государственную работу страны. За ним по значению следовал комиссариат по продовольствию. Промышленность работала, главным образом, на войну. Все остальные ведомства и учреждения непрерывно сжимались, сокращались и даже закрывались полностью. Все, что было активного, инициативного и смелого, подвергалось мобилизации. Члены ЦК, народные комиссары и пр. сидели в значительной мере на фронтах в качестве членов военных советов, а иногда и командующих. Для революционной партии, только несколько месяцев тому назад вышедшей из подполья, война была суровой школой государственной дисциплины. Война с ее беспощадными требованиями производила непрерывный отбор в партии и государственном аппарате. Из членов ЦК в Москве оставались Ленин, который был политическим центром, Свердлов, который был не только председателем ЦК, но и генеральным секретарем партии прежде, чем введен был этот пост. Зиновьев, считавшийся всеми и считавший сам себя непригодным к военному делу, оставался политическим руководителем Петрограда; Бухарин как редактор "Правды". Каменев, руководивший Москвой, несколько раз посылался на фронты, хотя и он по натуре своей был заведомо штатским человеком. Из членов ЦК оставались на фронте почти неизменно Смилга, И.Н. Смирнов, Сокольников, Серебряков, Лашевич.
      Лашевич был в ранние годы учеником одесского еврейского ремесленного училища "Труд" и носил в соответствии с этим кличку "Миша Трудник". Он ушел в подпольную работу 16-ти лет, и вся дальнейшая его жизнь представляла, как пишет летописец одесского подполья Евгения Левицкая, "беспрерывное чередование тюрьмы и ссылки, с годами солдатчины, где он работал при чрезвычайно тяжелых условиях, недолгая воля и снова тюрьма и ссылка, сперва в Вологодскую губернию, затем в Нарымский край, откуда он бежал; работал в Питере, снова был
      арестован и отправлен на место ссылки." Такова была биография будущего командующего 3-ей армии, -- типичная биография профессионального революционера, ни в чем не уступающая биографии Сталина за тот же период.
      2 сентября 1918 г. Центральный Исполнительный Комитет опубликовал постановление: "Председателем Революционного Военного Совета единогласно назначается т. Троцкий. Главнокомандующим всеми фронтами назначается т. Вацетис." Странно, что никто не подумал в этот период о Сталине, которого ныне задним числом изображают как инициатора, организатора и вдохновителя Красной армии с первых ее шагов.
      В период гражданской войны Сталин не только в армии, но и на фоне общей политики оставался фигурой третьего ряда. Он председательствовал на совещаниях коллегий комиссариата национальностей, на съездах некоторых национальностей, он вел переговоры с Финляндией, с Украиной, башкирами, т.е. выполнял хотя и существенные, но все частные и второстепенные поручения правительства. К большой политике, какой она была представлена на съездах партии и на конгрессах Советов или на конгрессах Третьего Интернационала, он отношения не имел.
      В некоторых официальных изданиях упоминается мимоходом, очевидно на основании каких-то архивных данных, что Сталин состоял одно время членом Революционного Военного Совета Республики. Однако никаких определенных указаний, хотя бы относительно периода его участия в высшем военном органе найти нельзя. Официальная история в специальной монографии "Революционный Военный Совет СССР за десять лет", составленной тремя авторами в 1928 г., т.е. уже при полном господстве Сталина, когда в руках у него была уже сосредоточена вся власть, говорит, между прочим:
      "2 декабря 1919 г. в состав Революционного Совета включен был Гусев. В дальнейшем на протяжении всего периода гражданской войны в состав Революционного Военного Совета разновременно входили: т.т. Сталин, Подвойский, Акулов, Антонов-Овсеенко, Серебряков."
      Авторы специального исследования, в руках которых были все необходимые архивы, не сумели, таким образом, установить период, в течение которого Сталин состоял членом Революцион
      ного Военного Совета Республики. Между тем протоколы этого учреждения велись в высшей степени аккуратно и хранились в условиях полной обеспеченности. Но в этих протоколах Сталин ни разу не показан в числе присутствующих. Насколько подсказывает мне память, это загадочное обстоятельство объясняется следующим образом.
      8 июля 1919 г. был сокращен состав РВСР, в который вошли Троцкий (председатель), Склянский (заместитель председателя) , Рыков, Гусев, Смилга и главнокомандующий Каменев. В то время, как в официальной истории назначение действительных и активных членов РВСР указано точно, о Сталине упоминается крайне глухо, при перечне других случайных назначений, опрокинутых ходом событий и вскоре забытых. В протоколах РВС совершенно нет указаний на участие Сталина в заседаниях. Как многие другие представители отдельных армий и фронтов, он присутствовал на заседаниях раз или два в качестве ходатая по местным делам. В общем руководстве военным ведомством Сталин не принимал никакого участия. "Число членов Реввоенсовета Республики, -- писал в 1920 г. один из военных работников, Берзин, -- не было указано точно, так что одно время, если не ошибаюсь, в него входило до 10 членов. Работали фактически, однако, председатель, главком и один-два члена... В полном своем составе Реввоенсовет Республики ни разу не собирался".
      В 1921 г. Сталин был введен в Революционный Военный Совет Республики, насколько помню, по моей инициативе.
      В течение всех лет гражданской войны при каждом конфликте со Сталиным я пытался поставить его в такие условия, чтоб он вынужден был ясно и точно формулировать свои взгляды на военные задачи. Его глухую и закулисную оппозицию фронтам я пытался прекратить или заменить членораздельным участием его в руководящем военном органе. По соглашению с Лениным и с Крестинским, который поддерживал военную политику полностью, я добился, не помню уже под каким предлогом, назначения Сталина в состав Революционного Военного Совета республики. Сталину не оставалось ничего другого, как принять назначение.
      Его интриги были очевидны, а в то же время у него совершенно не было каких-либо особых методов военной работы, -
      поэтому наиболее целесообразным было дать ему возможность на деле показать, чем именно он недоволен и чего именно он хочет. Но Сталин сразу понял опасность открытой совместной работы: он ни разу не появился на заседаниях Военного Совета, ссылаясь на обремененность другими делами. Это нетрудно проверить по очень тщательным и точным протоколам Революционного Военного Совета. Рассказы о работе Сталина в военном ведомстве с 1921 г. опираются на запись в протоколах ЦК, и только, представляют протокольную запись о введении Сталина в состав ВРК. На самом деле самое постановление было вскоре позабыто. Здесь повторение, правда менее яркое, истории с "практическим центром" в октябре 1917 г.
      В той настойчивости, с какою Сталин подготовлял свою новую биографию, несомненно сказались основные черты его характера. Можно по-разному относиться к ней, но нельзя отказать ей в силе. Он хотел продвинуться вперед, занять более видное, если возможно -- и первое место. Это стремление было у него сильнее всех других чувств, не только личной привязанности, но и верности определенной программе. Оно не покидало его никогда. В нем не было и тени того великодушия богатых натур, которое радуется талантам и успехам другого. В чужом успехе он всегда чувствовал угрозу своим целям, удар по своей личности. С силою рефлекса он занимал немедленно оборонительную, а если возможно и наступательную позицию. Он не мог никоим образом приписать себе роль теоретика и создателя большевистской партии, -- он стремился поэтому преуменьшить роль теории и эмигрантов-теоретиков, осторожно поддерживать недовольство Лениным, преуменьшать значение тех вкладов, которые Ленин вносил на важнейших поворотах истории, выдвигать его действительные или мнимые ошибки. Только после его смерти он канонизировал его, чтоб постепенно вытеснять его память.
      Он не мог никак приписать себе ни руководство Октябрьским переворотом, ни руководство гражданской войной. Но он с первого дня неутомимо подкалывал авторитет тех, кто участвовал в руководстве, неутомимо, осторожно, шаг за шагом, сперва без какого-либо общего плана, лишь повинуясь основной пружине своей натуры. Уже через год после переворота, призна
      вая за Троцким руководящую роль в перевороте, он в то же время осторожно противопоставлял ему ЦК в целом. Он называл по имени Ленина, чтоб создать противовес Троцкому. Но в то же время под безличной фирмой ЦК он резервировал для себя место в будущем. Одна и та же политика, система этапов, переходов в отношении Октябрьского переворота, как и Красной армии. Сперва признание руководящей роли другого, но ограничение ее ролью ЦК. Затем сужение чужой руководящей роли и постепенное оклеветание всех остальных членов ЦК, кроме мертвого Ленина, который не опасен, но зато может служить прикрытием.
      Между утверждениями Сталина на разных этапах его борьбы против соперников вопиющие противоречия. Поставленные рядом, они показывают, что Сталин насквозь лживый человек. Но на каждом этапе его ложь служит данному моменту, она не стеснена заботой о вчерашнем и завтрашнем дне, она рассчитана на короткую память большинства и на материальную невозможность для меньшинства публично опровергнуть ложь.
      Было бы, однако, чистейшим ребячеством сводить весь вопрос к тому, что Сталин ложью, обманом, интригой обеспечил свое руководящее положение в стране и сфабриковал для себя биографию, которая похожа на фантастический хвост. Ложь, обман, интрига вовсе не всесильны, и во всяком случае так и не вывели Сталина из неизвестности до 1923 г. Нужно, чтоб на определенную ложь был социальный спрос, чтоб она служила определенным социальным интересам, чтоб эти интересы объективно стояли в порядке дня, -- только тогда ложь может стать историческим фактором.
      Юбилейные статьи, печатавшиеся из года в год 23 февраля, дают крайне поучительный отпечаток сознательных и полусознательных сдвигов официальной идеологии и вех формирования официальной легенды. В первые годы, когда партия еще сохраняла старые спартанские традиции, имена вождей назывались редко, скорее в виде исключения; признания или похвалы как бы случайно прорывались наружу и сохраняют поэтому тем большее значение.
      В первые годы в юбилейных статьях вообще нет речи о том, кто строил Красную армию: во-первых, это было известно всем;
      во-вторых, статьи византийского характера не поощрялись: в 1921 г. был особым приказом изгнан из рядов военного ведомства журналист, пытавшийся, правда еще в очень скромной форме, предвосхитить рекламный тон сталинского периода.
      В 1922 г. народный комиссариат просвещения выпустил сборник "За пять лет", в который входят пятнадцать статей, в том числе статья, посвященная строительству Красной армии и статья "2 года на Украине". О роли Сталина в этих статьях ни слова. После 1922 г. имя Сталина начинает появляться в "Правде" жирным шрифтом. Отныне внешние проявления его значительности становятся для него все более повелительной необходимостью.
      В 1922 г. издан был в двух томах сборник "Гражданская война. Собрание документов и материалов по истории Красной армии". В то время никому не было интереса придавать этому сборнику тенденциозный характер; тем не менее во всем сборнике о Сталине ни слова.
      В 1923 г. издательством Центрального Исполнительного Комитета выпущен том в четыреста страниц "Советская культура". В отделении об армии напечатаны многочисленные портреты "создателей Красной армии". Сталина среди них нет. В главе "революционные силы революции за первые семь лет Октября" имя Сталина даже не упоминается. Здесь названы и изображены в портретах следующие лица: Троцкий, Буденный, Блюхер, Ворошилов; названы Антонов-Овсеенко, Бубнов, Дыбенко, Егоров, Тухачевский, Уборевич и др., почти все объявленные позже врагами народа и расстрелянные. Из умерших естественной смертью названы: Фрунзе и С. Каменев, назван также Раскольников в качестве командующего Балтийским и Каспийским флотами.
      Пять книг, в которых были собраны мои приказы, воззвания и речи, были изданы военным издательством в 1923-1924 гг. "Пролетарская революция", официальный исторический журнал партии, писал в октябре 1924 г. по поводу этого издания: "В этих трех больших томах историк нашей революции найдет огромное количество в огромной степени ценного документального материала". Ничего, кроме документов, это издание в себе вообще не заключало. С того времени это издание было не
      только конфисковано и уничтожено, но и все отголоски этого издания, цитаты и пр. были объявлены запретным материалом. Та история гражданской войны, которая нашла свое непосредственное документальное отражение в этих документах, собранных и изданных не мною, а официальными учреждениями государства, была объявлена измышлением троцкистов.
      Во время болезни Ленина главная политическая работа "тройки" состояла в том, чтоб подорвать влияние Троцкого. Благодаря осторожности и настойчивости Сталина, сдерживавшего Зиновьева, эта работа производилась со всей необходимой постепенностью. Стараясь скомпрометировать мои политические взгляды (крестьянство и пр.) и в то же время опасаясь скомпрометировать себя преждевременным обнажением своего замысла, тройка придавала себе вид беспристрастия, признавая по каждому поводу мои военные заслуги. Только под прикрытием таких признаний можно было, не вызывая немедленного и бурного отпора аудитории, инсинуировать, намекать, мобилизовывать недовольных. Ко времени шестой годовщины Октябрьской революции (26 октября 1923 г.) эта работа была уже в полном разгаре.
      С 1924 г. имена исчезают вовсе: не потому, конечно, что партия стала строже на этот счет, а потому, что имена старых вождей уже не годятся, а называть другие имена в связи с вопросом об армии еще психологически невозможно. Основная идея этого переходного периода: Красную армию создали не отдельные лица, а партия. "Героическое" начало и культ лиц никогда не существовавшие в партии Ленина, подвергаются систематическому осуждению.
      Заместитель Ворошилова Уншлихт писал в 1926 г.: "Теоретиком и практиком строительства вооруженных сил за весь период был наш гениальный стратег и тактик -- Владимир Ильич". Все понимали смысл этого недосказанного противопоставления. Но во всяком случае такое противопоставление можно было сделать, только прикрываясь именем Ленина. О Сталине никто еще не заикался. Во всех юбилейных статьях имя его вообще не упоминается. Дело для него самого идет пока о том, чтоб разрушить установившуюся репутацию Троцкого, а не создать свою собственную. Достаточно сказать, что С. Гусев, который был
      подлинным агентом Сталина в Красной армии, как ныне Мех-лис, в 1925 г. в статье "Разгром Врангеля" не счел нужным или необходимым ни разу назвать имени Сталина.
      25 марта 1924 г. Склянский был удален из Реввоенсовета и замещен Фрунзе. В новый Реввоенсовет вошли Троцкий (председатель) , Фрунзе (заместитель), Бубнов (начальник ПУРа), Уншлихт (начальник снабжения), Ворошилов, Лашевич, Буденный, Каменев, Розенгольд, Орджоникидзе, Аделиава, Мясников, Хадыр-Алинев, Караев. Имя Сталина не названо.
      После 1925 г., когда постановлением ЦК я был снят с поста народного комиссара по военным делам, официальная печать настойчиво внушала ту мысль, что Фрунзе, мой заместитель, играл исключительную роль в создании вооруженных сил. После смерти Фрунзе он окончательно был провозглашен организатором Красной армии. Решительно никому не приходило тогда в голову приписывать эту роль Сталину. Фрунзе несомненно играл выдающуюся роль в гражданской войне и вообще был несколькими головами выше Ворошилова.
      3 февраля 1926 г., в восьмую годовщину, новый глава вооруженных сил Ворошилов в статье, написанной для него его секретарями, пишет о реформе, произведенной в Красной армии "под непосредственным руководством незабвенного вождя Красной армии Михаила Васильевича Фрунзе". В течение короткого момента Фрунзе был точкой опоры для реформы не столько армии, сколько ее истории. Это был лишь запоздалый отголосок неосуществившегося плана. Но прежде, чем утвердился в учебниках и головах миф Фрунзе, началась подготовка мифа Сталина. Сегодня Фрунзе почти совершенно забыт.
      Фрунзе умер под ножом хирурга в 1926 г. Смерть его уже тогда породила ряд догадок, нашедших свое отражение даже в беллетристике. Даже эти догадки уплотнились в прямое обвинение против Сталина. Фрунзе был слишком независим на военном посту, слишком отождествлял себя с командным составом партии и армии и несомненно мешал попыткам Сталина овладеть армией через своих личных агентов.
      В последний период моего пребывания во главе военного ведомства усилия Сталина, Зиновьева и Каменева были направлены на то, чтобы поставить армию в невозможное финансовое
      положение. Все ассигнования по военному ведомству беспощадно урезывались. Немедленно после моего смещения военное ведомство получило крупные дополнительные ассигнования и жалование командному составу было значительно повышено. Эта мера должна была примирить армию с происшедшей переменой.
      Уже в 1926 г., когда я был не только вне военного ведомства, но находился под жестокими преследованиями, военная академия выпустила исследование "Как сражалась революция", в котором авторы, заведомые сталинцы, писали: "Клич т. Троцкого "пролетарии, на коня!", явился побудительным лозунгом для завершения организации Красной армии в этом отношении", т.е. в отношении создания кавалерии. В 1926 г. не было еще и речи о Сталине как об организаторе кавалерии.
      В статьях по поводу девятилетнего юбилея Красной армии (23 февраля 1927 г.) имя Сталина еще ни разу не названо. 2 ноября 1927 г., накануне исключения оппозиции из партии, Ворошилов произносит на партийной конференции Краснопресненского района речь, посвященную Красной армии. В этой речи нет и намека на то, что Сталин -- организатор Красной армии. Самая мысль об этом просто не приходит Ворошилову в голову. Только через три года он не без осторожности приступит к выполнению этого поручения.
      Нужен был определенный сигнал сверху, дополненный прямыми предписаниями партийного аппарата, чтоб анонимность была устранена и чтоб имя партии было заменено именем Сталина.
      Этапы передвижения от исторической правды к бюрократическому мифу можно проследить из года в год. Мы ограничимся лишь несколькими иллюстрациями.
      В одной статье 1927 г., когда власть была уже полностью в руках Сталина, его имя, как организатора или вдохновителя Красной армии, еще не упоминается вовсе. Вообще не названо никаких имен. В этот период задача состояла в том, чтоб заставить забыть одни имена и тем подготовить почву для других. Через два года в номере "Правды" от 23 февраля заключается небольшая атака против Троцкого и его сотрудников за невнимательное отношение к Красной армии после окончания гражданской войны. Имя Сталина еще совершенно не названо.
      В 1929 г. в связи с одиннадцатой годовщиной армии Ворошилов впервые атаковал старое руководство армии, но не за период гражданской войны, а за следующее трехлетие, когда Троцкий, занятый фракционной борьбой, не уделял будто бы достаточного внимания реорганизации армии; эта задача легла затем целиком на Фрунзе, преемника Троцкого. Сталин пока еще совершенно не назван. Ворошилов писал:
      "Кронштадтское восстание во флоте, значительное ослабление дисциплины в воинских частях того времени, целый ряд колебаний в военных слоях рабочего класса -- все это было прямым следствием внутрипартийной борьбы, размеры которой были доведены до последних пределов."
      В 1929 г. имя Фрунзе еще выдвигалось как имя строителя Красной армии: "Только после того, -- писал Ворошилов в 1929 г., -- как вспыхнула война внутрипартийных схваток с Троцким, ЦК вплотную подошел к вопросам армейского строительства. На долю новой большевистской группы военных работников во главе с М.В. Фрунзе выпала чрезвычайно трудная и почетная задача вплотную приняться за реорганизацию вооруженных сил."
      Лавинообразный ход фальсификации имеет свои законы, свой внутренний ритм. Так, в номере от 23 февраля 1929 г., посвященном одиннадцатой годовщине Красной армии, Сталин еще не упоминается. В статьях Ворошилова, Уншлихта, Бубнова, С. Каменева, Эйдмана, Дегтярева и др. нет и речи о Сталине как организаторе Красной армии. Между тем, юбилейный номер газеты появился как раз в момент высылки Троцкого в Турцию. Несмотря на грандиозную работу по фальсификации, проделанную за предшествующие шесть лет (1923-1929), в тот момент еще психологически немыслимо было изображать Сталина как организатора победы. Для этого понадобилось еще несколько лет конвеерной фальсификации.
      23 декабря 1929 г. в "Правде" появилась статья Ворошилова "Сталин и Красная армия". В этой статье говорится, между прочим: "В период 1918-20 гг. Сталин являлся, пожалуй, единственным человеком, которого ЦК бросал с одного боевого фронта на другой". Статья заключала в себе первый набросок программы новой истории гражданской войны. Но эта статья.
      изобилующая грубыми анахронизмами и искажениями, не вошла сразу даже в сознание военной бюрократии. Только в юбилейной статье 1930 г. впервые называется имя Сталина, притом в связи не со строительством армии в целом, а лишь Первой конной армии, которая действительно формировалась в Царицыне при участии Сталина. С. Орловский в статье "Ворошилов в Конной армии" пишет:
      "Большую роль сыграло создание Сталиным именно в этом периоде гражданской войны конной армии. "Это был, -- пишет Ворошилов, -- первый опыт соединения кавалерийских дивизий в такое крупное соединение, как армия. Сталин видел могущество конных масс в гражданской войне. Он конкретно понимал их громадное значение для сокрушительного маневра. Но в прошлом ни у кого не было такого своеобразного опыта, как действие конных армий. Не было об этом написано и в ученых трудах, и поэтому такое мероприятие вызывало или недоумение или прямое сопротивление. Особенно возражал Троцкий."
      Объединять ли два корпуса и стрелковую бригаду в особую конную армию или оставить эти три единицы в распоряжении командования фронтом, этот вопрос вовсе не имел ничего общего с общей оценкой или недооценкой значения конницы. Важнейшим критерием являлся вопрос о командовании: справится ли Буденный с такой массой всадников? Сможет от тактических задач подняться до стратегических? При выдающемся командующем фронтом, знающем и понимающем конницу и при надежных средствах связи, создание особой конной армии было бы неправильно, так как чрезмерное массирование конницы всегда грозит ослабить его основное преимущество: подвижность. Разногласие по этому поводу имело эпизодический характер и, если б история повторилась, я бы опять повторил свои сомнения.
      На первых шагах миф ищет опоры в фактах. Никому еще не приходит в голову назвать Сталина организатором Красной армии. Даже в юбилейной статье Ворошилова имя Сталина как организатора еще не названо вовсе. Зато подчеркивается роль Ленина. В 1930 г., как и в 1931 г., юбилейные обзоры Красной армии все еще не уделяют Сталину места в гражданской войне.
      В 1930 г., 23 февраля, ни в одной из юбилейных статей (Ворошилова, Куйбышева, Гамарника и других) имя Сталина не упоминается, не упоминается вообще имен по понятным причинам. Только на третьей странице "Правды" появляется фотография с подписью "Т. Сталин" без указания на его отношение к Красной армии.
      В 1931 г. опубликована сталинская инструкция историкам партии, которая была разъяснена и конкретизирована в устных беседах. В 1932 г. юбилейный номер "Правды" получает уже новую физиономию. 23 февраля 1932 г. портрет Сталина украшает первую страницу газеты. Впервые выдвинута формула: "Вождем Красной армии является коммунистическая партия, ее ленинский ЦК во главе с т. Сталиным". Эта формула стала суррогатом присяги на личную верность Сталину. Но и в этом году власть его еще не распространена на прошлое. Сталин не фигурирует еще как строитель армии и руководитель гражданской войны. В качестве главной заслуги политического аппарата армии указано, что он провел "блестящую борьбу против троцкизма". Отметим, что во главе этой борьбы стоял Гамарник, который погибнет через шесть лет как "троцкист".
      Впервые история Красной армии была перестроена официально 23 февраля 1933 г. в "Приказе Военного Совета СССР Республики", где после вводных фраз о том, что Ленин -- гений человечества, величайший стратег пролетарской революции, вождь и организатор партии большевиков, "организатор и вождь Красной армии", говорилось: "С именем тов. Сталина, лучшего ленинца, вождя партии большевиков, вождя всех трудящихся, тесно связана вооруженная борьба, победы и строительство Красной армии. В годы гражданской войны партия всегда посылала тов. Сталина на наиболее опасные и решающие для жизни пролетарской революции фронты". Приказ заканчивался призывом: "Еще теснее сплотимся вокруг нашей коммунистической партии, вокруг нашего лучшего друга, вождя и учителя тов. Сталина."
      Этот приказ по армии был, вместе с тем, приказом по исторической науке. Одновременно телеграммы из Ленинграда и Пскова, т.е. от Кирова, приветствуют "организатора великих побед Красной армии т. Сталина". В 1933 г. "Правда" уже говорит о
      Сталине как об "организаторе побед Красной армии". Но и здесь подразумеваются лишь некоторые известные победы. Строителем армии изображается партия и персонально Ленин. В 1934 г. статья Радека пытается установить разногласия между Троцким и Сталиным в период гражданской войны. А Зиновьев в 1934 г. писал о великом знамени Ленина-Сталина.
      В 1935 г., когда месяцы Тухачевского были уже сочтены, он в юбилейной статье о Красной армии, защищая необходимость ее механизации, заканчивал неизбежной византийской фразой о том, "что гарантией победы является искусство нашей партии, ее вождя т. Сталина и верного соратника его т. Ворошилова."
      Сейчас может показаться странным, что никто в течение первых двенадцати лет не упоминал не только о мнимом "руководстве" Сталина в военной области, но и об его несомненном и активном участии в гражданской войне. Объясняется это тем, что в партии, в правительстве и в стране были рассеяны многие тысячи военных, знавших, как было дело. Многие члены или агенты ЦК принимали в гражданской войне не меньшее участие, чем Сталин, а некоторые --неизмеримо большее. И.Н. Смирнов, Смилга, Сокольников, Лашевич, Муралов, Розенгольц, Фрунзе, Орджоникидзе, Антонов-Овсеенко, Берзин, Гусев -- все они провели все три года на фронтах в качестве членов Революционных Военных Советов, возглавлявших армии и фронты, и даже в качестве командующих армиями (Сокольников, Лашевич), тогда как Сталин за три года войны провел на фронтах вряд ли больше нескольких месяцев.
      Смилга, Муралов и Фрунзе были членами Реввоенсовета Республики, тогда как Сталин был назначен только в 1921 г., после окончания гражданской войны, причем ни разу не появился на заседании Совета. Это было бы, разумеется, совершенно невозможно, если б он хоть в какой-либо мере претендовал на руководящую роль.