Дальше говорится: "Линия нашей партии в деревне
      в целом ряде районов оказалась искривленной". В каких это районах? Какие районы составляют исключения? Об этом не сказано, но зато мы узнаем, что "парторганизации... далеко не везде еще наладили работу с беднотой". В целом ряде районов... Не везде.. Хорошо бы это уточнить географически: тогда бы мы узнали, идет ли дело об одной десятой или о девяти десятых страны. Но наиболее яркое место начинается только дальше:
      " В наших организациях, как в партийных, так и иных, народились в последнее время известные чуждые партии элементы, не видящие классов деревни... и пытающиеся вести работу таким образом, чтобы никого не обидеть в деревне, жить в мире с кулаком и вообще сохранить популярность среди всех слоев деревни".
      Поразительное дело, откуда эти элементы "народились" в то время, как четыре года идет процесс ожесточенной "большевизации" партии именно по линии крестьянского вопроса (1923--1927)? И очевидно, эти элементы (хорошо бы их по имени и отчеству) не только "появились", но и оказали такое влияние на политику, в результате которого "кулак является хозяйственным авторитетом в деревне... и имеет возможность вести за собой середняка".
      Остается еще один вопрос: как же эти "чуждые партии элементы" -- дальше они называются "переродившимися элементами": значит, не появились, а переродились -- как же эти чуждые, переродившиеся элементы не обнаружились на важнейших вопросах партийной жизни за последние годы? Как же они не прилипли к социал-демократическому уклону? То, что они чужды партии и переродились, обнаружилось как-то мимоходом, по поводу хлебозаготовки, в порядке сюрприза. Можно ли сомневаться, что эти чуждые или переродившиеся являлись и являются наиболее отъявленными ненавистниками "социал-демократического уклона", наиболее пламенными сторонниками "строительства социализма в нашей стране", и от них еще предстоит немало сюрпризов в будущем. Хлебозаготовки -- большой вопрос, но ведь есть и еще большие вопросы: например, война или революция в Европе. Если кулак имеет возможность вести за собой середняка, а в партии народились, появились или переродились элементы, пуще всего желающие жить в мире с кулаком, то в случае больших событий, осложнений и поворотов это может весьма крепко сказаться. Это должно сказаться. Это тот самый хвост, который по линии хлебозаготовок ударил (пока еще легонько) по голове. В случае войны этот хвост попытается заменить голову, во всяком случае поставит свои крепкие условия. А барнаульцы, на
      рымчане, алмаатинцы и прочие исты будут безусловно и безоговорочно защищать то самое "социалистическое строительство", которого они якобы не признают.
      В качестве практических мер проводится конфискация у кулачества "хлебных излишков", причем "Правда" рекомендует 25% передавать бедноте (из конфискованного). Эта мера куда круче принудительного займа 150.000.000 пудов у верхних 10% крестьянских дворов. А ведь по поводу этого и подобных предложений говорилось, что это -- отмена нэпа, продразверстка, военный коммунизм и пр. Наслушавшийся этих речей хвост ныне бьет по голове и, видно, бьет не так уж легонько, потому что передовица "Правды" говорит далее: "Разговоры о том, что мы будто бы отменяем нэп (слушайте!), вводим продразверстку, раскулачивание и т. д., являются контрреволюционной болтовней, против которой необходима решительная борьба".
      Автор знаменитого лозунга "Обогащайтесь" явно в обиде: моим добром да мне же челом. Обвинения в военном коммунизме пригодны для литературной "дискуссии" с социал-демократическим уклоном, но когда кулак ущемляет тебе хвост, тут не до литературы, тут даже кое-что из марксизма вспомнишь... А дальше опять угрозы по адресу "контрреволюционных болтунов, толкующих об отмене нэпа", и требования очистить партию от "чуждых и примазавшихся элементов" (да ведь только что ударили по "чужакам" -- или не по тем?).
      Легкомысленный автор статьи воображает, что с чуждыми, появившимися, примазавшимися и переродившимися можно справиться при помощи передовиц. Нет, это дело куда серьезнее. Годы фальсификации марксизма создали целое поколение, которое "хочет жить в мире со всеми слоями (кроме слоя уклонистов)". А под этим новым поколением и переродившимися частями старого произошли огромные сдвиги социального порядка, причем и "три года урожая не прошли даром". Образовался тяжелющий хвост, который пробует свои силенки: сперва на "социал-демократическом уклоне", потом на хлебозаготовках, а затем доберется и до вопроса о власти в полном объеме. Нет, дорогой друг, мы еще понадобимся и очень...
      Наше преимущество в том, что мы правильно предвидим. Маркс говорит в своей "Гражданской войне", что прудонисты и бланкисты оказались вынужденными делать во время коммуны прямо противоположное тому, чему они учили до наступления коммуны. Такого же рода сюрпризы мы видим теперь не только на примере хлебозаготовок, но и на примере кантонского восстания. Нам говорили, что Советы
      пригодны только для социалистической революции, а в Китае идет борьба с феодализмом. А что вышло на деле? В Кантоне, т. е. отнюдь не в крупнопромышленном центре Китая, низвержение реакции -- хотя бы эпизодическое -- передало власть в руки рабочих, власть эта сразу же приняла форму Советов, а Советы провозгласили не только конфискацию крупного землевладения (поскольку оно имеется), но и национализацию крупных промышленных и транспортных предприятий. "Ловко писано в бумаге" (положим, не очень ловко), а на деле оказалось наоборот. На эту тему у меня были большие письменные и устные споры с Зиновьевым осенью прошлого года. Имея их в виду, он говорил потом об "отрыжках". А вот факты прошли проверку!.. Ну, довольно о больших вопросах. Вопреки Вашему предположению в кинематографе мы не были ни разу. Объясняется это, вероятно, тем, что нас трое, а Вы один. Раковский находится в Астрахани, а не в Красном Яре.
      [Л. Троцкий] 5 марта 1928 г.
      ПИСЬМО И. СМИРНОВУ
      Дорогой Иван Никитич, получил наконец сегодня Ваше письмо из Новобаязета. А я-то думал, что у вас там тропическая природа, к столу бананы, в саду прирученные леопарды и пр. Увы, увы. Хорошо звучащее имя "Новобаязет" прикрывает, как оказывается, глухую дыру... То, что Вы пишете по поводу хлебозаготовок и размещения крестьянского займа, кажется мне бесспорным как острый выход из затруднений, в которые долго влезали с закрытыми глазами. Впрочем, об этом я довольно подробно писал Сосновскому и потому ограничиваюсь здесь приложением копии моего письма к нему.
      Австралиец-то наш оказался снова парижанином и, как пишут, оказался не случайно и не бескорыстно: пришлось идти к Каноссу. Из Москвы уже получена сегодня -- в числе большой пачки писем -- первая реакция на письмо двух рыцарей, которые в силу злой иронии судьбы оба оказываются "Санчо-Пансами". Сейчас они уже политически как бы сливаются в одну фигуру. Про Зиновьева один человек остроумно сказал, что у него "эпидермическая левизна". Он хотел этим выразить ту мысль, что у Зиновьева -- при отсутствии какого бы то ни было серьезного багажа способности и склонности к обобщающему мышлению -есть, однако, инстинктивное стремление, как бы заложенное в эпидерме, дер
      нуться при каждой новой оказии влево. Но именно этот "накожный" характер левизны, приближающий ее к чесотке, ставит ей очень узкие пределы: там, где для левизны нужна мускулатура, Зиновьев пасует. А какое же серьезное историческое действие возможно без мускулатуры? Вот почему Зиновьев пасует каждый раз там, где вся его предшествующая левизна испытуется действием. В июле 1923 года он написал рыхлые, как всегда, и широковещательные тезисы по поводу немецкой революции, а закончил их таким предложением: "назначить на годовщину революции (9 ноября) антифашистскую демонстрацию". Против постановки ребром вопроса о вооруженном восстании ("назначение срока") он упирался органически, хотя дело облегчалось для него тем, что революция-то происходила за лесами, за полями. Он написал не менее широковещательные тезисы по вопросу о всеобщей стачке в Англии, закончив их словами: "Само собой разумеется, что необходимо и дальнейшее сохранение Англорусского комитета"... Как и в отношении немецкой революции 1923 г., он сдался только после боя. Его тезисы о китайской революции -- не только до, но и после переворота Чан Кайши заканчивались выводом: "Компартия должна, разумеется, оставаться в составе Гоминьдана"... Здесь он на уступки не пошел, и это полностью обеспечивало его позиции в китайском вопросе. Он выдвинул затем лозунг поддержки уханского правительства постольку, поскольку. Осенью прошлого года, когда роль Гоминьдана определилась во всех его оттенках как контрреволюционная, он продолжал отстаивать лозунг буржуазно-демократической революции в Китае, видя в лозунге пролетарской диктатуры -- троцкизм. (Мне вспоминается, как при первой же встрече с Каменевым в мае 1917 года в ответ на мои слова, что у меня с Лениным разногласий нет, Каменев сказал: "Я думаю -- при апрельских-то тезисах"... Ведь и Каменев, и десятки других, не говоря уж о Лядовых, считали позицию Ленина троцкистской, а не большевистской...) Позиция Зиновьева в отношении нового этапа китайской революции была, как видим, не "случайна". Зиновьев знает эту свою "ахиллесову пяту" и поэтому все свои левые резолюции и статьи заранее сопровождает такими оговорочками, чтоб можно было отпрянуть перед действием. На этом построена вся его тактическая стряпня на Пятом конгрессе, с его насквозь двойственными резолюциями. Специфически зиновьевское истолкование единства партии тоже было такой ого-ворочкой, чтоб в случае чего можно было отпрянуть. Как Вы, разумеется, прекрасно помните, все мы отдавали себе в этом ясный отчет. Но мы прибавляли: отпрянуть будет на
      этот раз трудновато, так как придется ведь прыгать вниз, в ничтожество. Но и это его не удержало...
      Что касается Каменева, то у него, наоборот, всякое инстинктивное побуждение направлено всегда вправо, в сторону самоограничения, соглашения, обхода и пр. Из всех молений ему ближе всего моление "Да минует меня чаша сия". Но в противовес Зиновьеву, у него есть известная теоретическая школа мысли. Правда, ленинские рубцы заплыли жирком, но не окончательно все же. Он скорее Зиновьева понял необходимость разрыва Англо-русского комитета; он, по-видимому, соглашался с необходимостью выхода компартии из Гоминьдана, но помалкивал; думаю, что он, если б не был в Италии, мог бы лучше Зиновьева понять, что формула демократической диктатуры пролетариата и крестьянства была после мая 1927 года таким же пережитком для Китая, как для России -после февраля 1917 года. И на этот раз Каменев лучше и яснее понимал, что означает "капитуляция". Но политическая природа взяла свое, Зиновьев отскакивает от своих левых выводов, Каменев боится оказаться жертвой своих правых устремлений. Но сходятся они во всех важных вопросах на одной и той же линии. Как назвать эту линию? Ни тпру, ни ну.
      Я многим товарищам рассказывал, вероятно, и вам, свой коротенький разговор с Владимиром Ильичом вскоре после Октябрьской революции. Я говорил ему примерно так: "Кто меня удивляет, так это Зиновьев. Что касается Каменева, то я его достаточно близко знаю, чтобы предвидеть, где у него кончится революционер и начнется оппортунист. Но Зиновьева я лично совсем не знал, а по описаниям и отдельным выступлениям его мне казалось, что это человек, который ни перед чем не останавливается и ничего не боится". На это В. И. ответил: "Он не боится, когда нечего бояться". На этом разговор оборвался сам собою.
      Конечно, можно поставить "ехидный" вопрос: если все это было известно заранее, то каким же образом оказался возможен блок? Но такая постановка несерьезна. Блок не имел персонального характера. Насчет Англо-русского комитета нас поучали: дело, мол, не в вождях, а в массе. Такая постановка фальшива и оппортунистична: ибо дело идет не только о массе, но и о линии. Из-за массы нельзя отказываться от линии. Но в борьбе за массы при условии правильной линии можно вступать в блок не только с чертом или его бабушкой, но и с двойным "Санчо-Пансой".
      [Л. Троцкий] [После 5 марта 1928 г.]
      ПИСЬМО Р М. РАДЕК*
      Большое Вам спасибо за письмо и за книжки, которые сегодня получились. На указанные Вами статьи в "Правде" о Кантоне я обратил сугубое внимание и уже переписывался по этому поводу с Карлом и др. Впрочем, ответа от них я еще не имел Статьи в "Коммунистическом Интернационале" я до сегодняшнего дня не имел, так как этого журнала не получаю. Большое спасибо за присылку последнего номера. Ваши ссылки на статьи в "Известиях" мне ничего не говорят, к сожалению, так как "Известий" здесь не получаю, да и вряд ли стоит их получать. Но я буду очень благодарен, если товарищи, следящие за "Известиями", будут мне посылать вырезки наиболее интересных статей (с непременным указанием, из какого номера и от какого числа). Эта просьба относится не только к "Известиям", но и ко всем другим газетам, кроме "Правды" и "Экономической жизни", которые я получаю правильно и столь же правильно прочитываю. Вчера и сегодня получились впервые иностранные газеты, главным образом из Астрахани от Христиана Георгиевича [Раковского], но есть и из Москвы, я только не знаю от кого, так как не успел еще разобраться в сегодняшней почте после пятидневного отсутствия. Я впервые был с Левой на охоте. Это в сотне верст отсюда, по направлению к северу, за Илийском: это на реке Или, которая вытекает из западного Китая и впадает в озеро Балхаш (потрудитесь взглянуть на географическую карту). Первая поездка была сравнительно малоудачна и достаточно утомительна; привезли мы всего-навсего 14 уток.
      Вы пишете. "Если нужны какие-нибудь иностранные книжки, сообщите мне, я вышлю". Я послал Сереже целый ряд списков нужных мне книг. Должен, однако, сказать, что отсюда мне очень трудно высказывать определенные пожелания относительно книг, так как сведения о новых русских книгах доходят до нас с запозданием, а сведения о новых иностранных книгах не доходят пока вовсе. Между тем мне, по характеру моей работы, необходимы главным образом новые издания Я хочу попытаться обозреть послевоенное десятилетие: мировую экономику, мировую политику, международную и "внутреннюю", по крайней мере для важнейших мировых стран или для наиболее типических, и наконец -мировое революционное движение. Я имею в виду не историческую работу в собственном смысле слова, т е не
      * Жена Карла Радека--Прим. ред-сост.
      изложение всех важнейших фактов в их последовательности, а обобщение основных черт послевоенного периода и извлечение необходимых выводов в отношении международного революционного движения. Вот в этих рамках мне и нужна как наша русская, так и иностранная литература, книги, журналы, газеты, отдельные статьи и вырезки из статей (с непременным точным указанием, откуда сделана вырезка). Конечно, при этом есть риск того, что некоторые книжки я буду получать в двух экземплярах. Но так как я поддерживаю все более интенсивную переписку с остальными товарищами, отрезанными от Москвы, то я буду с ними обмениваться интересующими их изданиями
      От Карла [Радека] я получил вчера первую открытку. Она написана гораздо более по-русски, чем Вы допускаете в Вашем письме. Телеграммами мы с ним обменялись уже давно Ввиду огромности отделяющих нас расстояний, мы посылаем отсюда письма, не дожидаясь ответа Карлу я писал уже три или четыре раза. Так же примерно поступают Наталия Ивановна и Лева Жатва с разбросанных нами семян начинает поступать только сейчас. Это очень хорошо, что Радек засел за свою большую работу о Ленине. Не сомневаюсь, что мы получим первую серьезную работу, которая своим естественным удельным весом вытеснит жалкую и дрянную халтуру, загромождающую ныне книжные полки. Христиан Георгиевич работает над сенсимонизмом, который он хочет взять в свете эпохи, последовавшей после Великой французской революции. В своем письме мне Раковский пишет, что каждому из нас полезно взять какую-либо крупную тему, чтобы заново перечитать и передумать круг основных вопросов, группируя их вокруг стержня определенной темой. Это совершенно правильно Еще, кажется, Гете сказал, что для того, чтобы сохранить обладание над тем, что имеешь, нужно его каждый раз завоевывать заново.
      Сегодня (только сегодня) получился номер "Правды" с "письмом" Пятакова. Еще вчера я получил письмо от Ищен-ки с возмущением по поводу пятаковского письма. Признаться, особенного возмущения я не ощущаю, да и "неособенного" не чувствую. Давно его считаю отрезанным ломтем. Это человек способный, с математически-административным складом мысли, но политически не умный. Ленин и В этом вопросе оказался прав, когда предупреждал, что на Пятакова нельзя полагаться в больших политических вопросах. Политические заскоки, в ту или другую сторону, у него и в нормальные времена происходили примерно раз в неделю, и он нуждался в разговоре с кем-либо из более политически мыслящих товарищей, чтобы снова обрести равновесие,
      не очень устойчивое. Для такого человека заграничная изолированность есть политическая смерть. Письмо в редакцию есть самоэпитафия.
      (Л. Троцкий] 15 марта 1928 года
      ПИСЬМО БЕЛОБОРОДОВУ
      Дорогой Александр Георгиевич!
      Письмо Ваше от 2 марта получил я вчера, 10 марта. Это рекорд скорости. Вот Вам лучшее доказательство: Вы в Вашем письме говорите, на основании "Правды", о покаянной писульке Пятакова. А между тем номер "Правды" с этой самой писулькой получен нами только сегодня. Вы пишете о фальшивом и неумном документе Пятакова с возмущением. Я могу Вас вполне понять, но, признаться, этого чувства сам не испытываю, так как давно считаю Пятакова человеком политически конченым. В минуты просветления он сам не раз говорил, тоном усталости и скептицизма, что его политика не интересует и что он хочет перейти на положение "спеца". Я ему, полушутя, полусерьезно не раз говорил, что если он в одно прекрасное утро проснулся бы Бонапартом, то он взял бы свой портфель и отправился бы в канцелярию, придумавши на ходу в оправдание себе какую-нибудь жалкую лжемарксистскую "теорию"... Когда у нас с Вами выходили хоть и острые, но мимолетные споры, то меня именно больше всего огорчало, что некоторые товарищи не хотят как будто видеть, что Пятаков есть политический покойник, который притворяется живым и придумывает наспех всякие софизмы, чтобы придать себе видимость революционера-политика. Конечно, какая-нибудь очень большая европейская или мировая революционная волна может воскресить и Пятакова: ведь воскресал же Лазарь [Каганович], хотя уже смердел... В таком случае Пятаков, предоставленный самому себе, непременно наделает ошибок влево. Словом, Ленин был прав и на этот раз, когда писал, что на Пятакова в больших вопросах полагаться нельзя.
      Я, конечно, не думаю отрицать, что отход Пятакова, как и Зиновьева или Каменева, безразличен с точки зрения развития идей большевизма. Такого взгляда я никогда не вы-сказывал. Каждый отдельный человек, если он чего-нибудь стоит, означает гирьку или даже целую гирю на весах классовой борьбы. С Пятаковым мне приходилось разговаривать и спорить сотни раз, и в компании, и с глазу на глаз. Уже
      это одно свидетельствует, что я отнюдь не безразлично относился к вопросу о том, будет ли Пятаков с нами или против нас. Но именно эти многочисленные беседы и споры убедили меня в том, что мысль Пятакова -- при всех его способностях -- совершенно лишена диалектической пружины и что в характере его гораздо больше озорства, чем силы воли. Для меня было давно ясно, что при первом испытании на "разрыв" сей материал не выдержит.
      Очень меня огорчает, что Вам приходится отдавать такую значительную часть времени чисто канцелярской работе. Вы ведь один из самых молодых среди нас, и нынешнее вынужденное отстранение от настоящей работы очень и очень следовало бы Вам использовать для теоретического самовооружения. Впрочем, в этом совете, как видно из Вашего письма, Вы не нуждаетесь -- а нуждаетесь Вы в свободном времени, которое поедает у Вас канцелярия. Очень это обидно. То, что в канцелярии у Вас накурено и душно, есть уже дополнительное безобразие Я бы на Вашем месте обратился в исполком, или в партком, или в Рабкрин с требованием не разглагольствовать о рационализациях вообще, а произвести элементарнейшее улучшение, запретив курение в рабочем помещении и в рабочее время.
      Я Вам жаловался на неполучение иностранных газет, и Вы на это откликнулись в Вашем письме. Но как раз со вчерашнего дня я стал понемногу получать иностранные газеты, прежде всего от Раковского из Астрахани, но, по-види-мому, также и из Москвы (я еще не разобрался как следует в почте последних дней, так как пять дней пробыл в отсутствии).
      Вы меня соблазняете каннскими утками, гусями и лебедями. Но я как раз вчера вернулся с охоты на уток, гусей и лебедей. На охоту ездил я здесь с сыном впервые, на реку Или, это верст за сто отсюда. Охота там очень богатая, хотя мы выехали слишком рано, перелет только-только начинается. Но главная беда в трудности физических условий охоты. В Илийске (это в 73 верстах отсюда) есть еще кой-какой кустарник, а дальше идет уже голая солончаковая степь, на которой произрастает лишь полынок, а в затопляемых местах -- камыш. В этих местах обитают только киргизы, притом в большинстве крайне бедные. Первая ночевка была у нас, правда, в избе местного представителя "мясопродукта". Изба эта представляет собою подземелье, с чуть поднимающимися над землей окошечками, мебели никакой, кроме кошмы. На полу в 18 кв. аршин опало нас 14 человек. Тут же в комнате помещался и очаг, на котором кипятили грязную воду под чай. Второй ночлег был в киргизской
      юрте, еще меньше размером, еще более грязной и еще более уплотненной. В результате я вывез всего-навсего 14 уток, но зато гораздо большее количество насекомых. Тем не менее я на днях думаю повторить поездку, так как первого апреля охота уже заканчивается. Но на этот раз возьму со своих спутников обязательство ночевать на вольном воздухе: это неизмеримо приятнее.
      [Л. Троцкий] 17 марта 1928 г.
      ПИСЬМО ГРЮНШТЕЙНАМ
      Дорогие друзья.
      Ваше письмо от 24 марта получилось сегодня, 12 апреля, это еще срок сравнительно "приемлемый" -- бывает гораздо хуже. В день получения от вас телеграммы я вам послал открытку -- надеюсь, что вы ее получили. Ваше письмо особенно хорошо тем, что дает более или менее ясное представление о вашей жизни. Но, к сожалению, представление-то получается не очень отрадное. Выходит так, что вам чинят препятствия по части переписки, по части рыбной ловли и охоты. Если это так, то тут, несомненно, отсебятина местных властей. У нас здесь было сперва то же самое, но после протестующей телеграммы в Москву положение изменилось. Думаю, что и вам необходимо решительно опротестовать всякого рода бессмысленные помехи.
      Час получения почты является "кульминационным" пунктом у нас здесь, как и у вас в Чердыни. В течение первых недель почты вообще не было. Мы отсюда посылали открытки и телеграммы по всем тем дружеским адресам, которые в то время знали. Ваш адрес дошел до нас одним из последних. Постепенно стали получаться ответы, сперва по телеграфу, а затем и письмами. Аккуратнее всех пишут Раковский и Сосновский, с которыми мы успели обменяться уже несколькими письмами. Раковский, сверх того, посылает мне из Астрахани иностранные газеты. Стал я получать иностранные газеты и из Москвы, а также и книги... От И. Н. Смирнова мы имели уже письмо с места, т. е. из Но-вобаязета (Армения). Эта дыра может поспорить с Чер-дьшью, хотя и находится на другом конце карты. От Серебрякова была только открытка: он служит в Турксибе, устроился хорошо, "о жалуется на скуку. От Радека была открытка: он много читает и работает, жалуется на почки (об этом, впрочем, писал нам не он сам, а жена его). Было
      письмо от Белобородова (Усть-Кулом, область Коми). В этом поселении трудно достать даже свечи и керосин. Там же живет и Валентинов. От Ищенко было письмо из Каин-ска (улица Краскома, No37), он там служит и жалуется на то, что архибюрократическая работа отнимает у него время, которое он хотел бы посвятить работе на себя. Ищенко пи-сал под свежим впечатлением глупенького пятаковского письма, которым он очень возмущается. Очень бодрое письма было от Каспаровой из Кургана (Советская ул., No109). Теперь, как пишут нашему сыну, выслан из Москвы также и сын Каспаровой. От Мрачковского (Великий Устюг, Куроч-кинская, 11) до сих пор были только две телеграммы. В полученной на днях второй телеграмме Мрачковский жалуется на неполучение от меня писем, между тем, первое письмо я написал ему еще 28 февраля, т. е. больше месяца тому назад. Н. И. Муралов работает в Окрплане (город Тара, улица Фурье, 3): от него мы получили уже два письма. Было также письмо от Преображенского из Уральска (Некрасовская площадь, дом 13). Преображенский также занят на советской работе, бок о бок с членом ЦК правых эсеров Тимофеевым. Он много работает теоретически. Сейчас он, впрочем, в Москве: у него там родился сын... Смилге в Нарым я писал несколько раз; получил от него и группы находящихся вместе с ним товарищей телеграмму, но письма оттуда еще не было (Почтовое отделение Колпачево, Нарым). Была еще телеграмма от [И. Я.] Врачева из Вологды, от Юшкина и Дроздова из Андижана, с пути. Эльцин находится в Усть-Выми (Область Коми), теперь туда попал тов. Сермукс, от которого мы на днях имели телеграмму. Вот, кажется, и все товарищи, с которыми мы установили или устанавливаем переписку -- я исключаю при этом Москву. Сегодня одновременно с вашим письмом мы получили письмо от Раковского, он много работает -- и в Губплане, и литературно. Для Института Маркса -- Энгельса он разрабатывает тему о сенсимонизме. Кроме того, он работает над своими воспоминаниями. Вот, кажись, и все важнейшие данные, которые вкратце могу сообщить вам сейчас о наших друзьях.
      Я работаю над послевоенным десятилетием. В перспективе этой работы -обобщение опыта послевоенной международной революционной борьбы на основе оценки основных тенденций послевоенной экономики и политики. Часть материалов я привез с собой, часть книг должен привезти младший сын, которого мы ждем сюда в течение ближайших двух недель. Кроме того, перевожу с немецкого памфлет Маркса "Карл Фогт" и собираюсь переводить небольшую
      книжку английского утописта Годскина -- для издательства Института Маркса -- Энгельса.
      В смысле бытовом мы устроились достаточно благоприятно -- особенно по сравнению с другими друзьями. До последней простуды здоровье мое было достаточно хорошо. Сейчас у меня бронхит после гриппа, но дело идет уже, по-видимому, на поправку. С Наталией Ивановной '[Седовой-Троцкой] менее благополучно: у нее рецидив малярии. Здесь местность исключительно малярийная, санитарные условия из рук вон плохие. Местный врач подозревает, что и у меня не только грипп, но и малярия. Мы возлагаем большие надежды на летний сезон, когда можно будет перебраться в горы, верстах в восьми отсюда: там сады я дачи, вернее, летние бараки. Климат там несравненно лучше, летом там прохладнее, и малярия туда почти не достигает. Переселяться на дачу можно в начале мая.
      Посылаю вам при этом в копии "отчет" о своих охотничьих похождениях, написанный для охотников, Преображенского и Муралова, и для "кандидата" в охотники, Раковского. Сейчас-то охотничий сезон окончен, приходится ждать первого августа. В промежутке мы собираемся ловить рыбу. Отчеты об успехах и неудачах будем рассылать своевременно. Надеюсь, что и вы получите возможность пустить в дело ваши охотничьи и рыболовные инструменты.
      [Л. Троцкий] 12 апреля 1928 года
      МОЙ ОТВЕТ ПРЕОБРАЖЕНСКОМУ [ВТОРОЕ ПИСЬМО ПРЕОБРАЖЕНСКОМУ]
      Письмо Ваше тоже шло примерно 22 дня. При этих условиях трудненько обмениваться мнениями по животрепещущим вопросам. А я китайский вопрос отношу к самым животрепещущим, ибо там еще идет борьба, действуют партизанские армии и вооруженное восстание поставлено в порядок дня, как, вероятно, Вам известно из резолюции последнего пленума Коминтерна.
      Прежде всего отведу мелочь, но досадную. Не говорите, что напрасно я полемизирую с Вами под псевдонимом Зиновьева. Тут Вы не правы целиком. Думаю, впрочем, что недоразумение вызвано разнобоем в сроках переписки. Я писал о кантонских делах в период получения знаменитого письма двух мушкетеров, причем из Москвы сообщали, что им даны секретари для обличения "троцкизма". Я не сом
      невался, что Зиновьев извлечет на свет те письма мои по китайскому вопросу, где я доказывал, что демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, как особой эпохи революции, в Китае не выйдет ни в каком случае, ибо там для этого неизмеримо меньше предпосылок, чем у нас было, а известно уже из опыта, а не из теории, что у нас демократическая диктатура пролетариата и крестьянства как таковая не реализовалась. Таким образом, все мое письмо было написано под углом зрения бывших и будущих "разоблачений" со стороны Зиновьева. Когда я говорил об обвинении в игнорировании крестьянства, то я нимало не забывал о некоторых моих спорах с Вами в Китае -- никак я не мог вкладывать в Ваши уста это шаблонное обвинение по моему адресу: Вы-то, надеюсь, признаете, что можно, нимало не игнорируя "крестьянство", прийти к выводу о том, что единственный путь для разрешения крестьянского вопроса -- диктатура пролетариата. Так что совершенно напрасно Вы, дорогой Е. А. -- не сердитесь, пожалуйста, за охотничье сравнение -берете на себя роль шумового русака, который решает, что ружье направлено против него, тогда как гон идет совсем по другому следу...
      О том, что в Китае не выйдет никакой демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, я стал размышлять со времени образования уханского правительства, я основывался при этом именно на анализе самых основных социальных фактов, а не, их политическом преломлении, которые, как известно, бывают довольно своеобразны, ибо зависят также от фактов второго порядка, в том числе от национальной традиции. Я убедился, что основные социальные факты уже проложили себе дорогу через все своеобразие политических надстроек, когда крушение Ухана в корне разрушило легенду о левом Гоминьдане, который будто бы охватывает девять десятых всего Гоминьдана. Ведь в 1924-- 1925 годах было чуть ли не общим местом, что Гоминьдан есть рабоче-крестьянская партия.