Но она не нашла у Алана желаемого сочувствия. Он не слишком любезно заявил, что ей незачем было пускаться в эти странствия, раз она считает какую-то дурацкую бледность важнее Алексида. Услышав это, Анджела скорчила невыразимо презрительную гримасу, но ее старания пропали зря: Алан, хотя они и шли рядом, не смотрел на нее, предпочитая любоваться не прекрасной венецианкой, а окружающим пейзажем.
      Пейзаж этот был удивительно красив. Впереди вздымались горы, медово-золотистые на утренней заре и розовые в час заката, а ближе крутые склоны были покрыты мохнатым бархатом сосен или голубели от распустившегося цикория. По сторонам дороги расстилался пестрый цветочный ковер - ослепительно белые или золотистые венчики наперстянки, лиловые колокольчики, алые гвоздики и множество других цветов превращали окрестности в волшебный сад.
      - Что это за высокие цветы? - спросил Алан у девушки.
      - В Италии мы называем их fiori-di-angeli - ангельскими цветами.
      К вечеру, поднявшись на холм, они вдруг увидели перед собой Рагузу. Оба решили, что ничего красивее они не встречали на протяжении всего пути.
      Это были дни гордого расцвета Рагузы, когда корабли маленькой республики были известны во всех портах Средиземного моря. Прямо из морских волн вставали бело-серые двойные стены - скалы, сотворенные человеческими руками. Там и сям над ними поднимались грозные бастионы. Пирамидальные вершины кипарисов и пушистые веера пальм смягчали суровую геометричность их очертаний. Пригашенная зелень алоэ и серебристо-серая листва маслин отлично сочетались с кустарником, усеянным крупными желтыми и алыми звездами цветов. В хорошо защищенной гавани вздымался целый лес мачт, и пестрые борта сотен больших и малых судов отражались в колышущейся воде.
      Утром путешественники вышли из гостиницы и оказались на Страдоне - главной улице города, которую украшали фонтан и затейливая башня с часами.
      По обеим сторонам, погружая улицу в тень, поднимались высокие каменные дома. Над крышами кружили голуби, но впереди Монтано заметил чаек.
      - Вот это уже похоже на дело, - заметил он без обычного уныния. Гавань... Море... Соленый воздух... Это вам не подлые горы!
      Капитан собирался зайти в таможню, где у него был знакомый чиновник, а затем посетить венецианского посланника, чтобы сообщить ему о судьбе "Дельфина". Алан и Анджела намеревались провести в Рагузе еще день, чтобы дать поджить волдырям, которые они натерли на ногах, а затем отправиться дальше по константинопольской дороге. Договорившись с капитаном встретиться попозже, чтобы вместе пообедать, молодые люди решили осмотреть город и порт.
      - Все-таки это чудесно - отдохнуть денек! - заметила Анджела, с наслаждением поедая только что купленный апельсин и облизывая пальцы. - После встреч с пиратами, турками и кровниками приятно почувствовать себя в полной безопасности.
      - Смотри, сглазишь! Подержись скорее за дерево.
      Но Анджеле не удалось коснуться дерева, чтобы отвратить неудачу: в эту минуту они отдыхали, удобно устроившись под стеной, окружавшей порт, среди сотен других зевак, собравшихся пожариться на солнце и поглазеть на корабли. Камень стены приятно грел тело, а откинувшись, можно было спрятаться от солнца в тень выступа. Анджела, которую по-прежнему заботил цвет ее лица, не пренебрегала этим треугольничком тени. Но ее апельсин был полон косточек, и она то и дело наклонялась, чтобы выплюнуть их.
      - Наверное, - заметила она, - даже и тебе иногда надоедают приключения.
      - Мне? - Он удивленно уставился на нее. - Если приключения означают бесконечные схватки и вечную неуверенность в том, удастся ли тебе дожить до завтрашнего дня, то я отлично обошелся бы без всяких приключений.
      - Странно! - Анджела принялась за второй апельсин. - Когда ты отбивался на юте от пиратов, мне казалось, что тебе это нравится.
      - Если приходится драться, я дерусь, и, наверное, мне даже приятно возбуждение боя, хотя в то же время у меня душа уходит в пятки.
      - Это было как-то незаметно.
      - Ну, стоит только выдать свой страх - и тебе конец.
      - Но если тебе не нравятся приключения, - не отступала Анджела, - так почему же ты отправился в... туда, куда мы отправились? (Они раз и навсегда уговорились не произносить вслух слова "Варна" там, где их могли услышать посторонние.)
      - Потому что это достойное дело, - ответил он не задумываясь, - и я не хотел бы, чтобы его выполнил кто-нибудь другой. Но будь это путешествие совсем безопасным, я отправился бы в него с неменьшей охотой. Я не ищу опасностей, хотя я их и не боюсь. Вернее, - поправился он, не желая отступать от истины, не настолько боюсь, чтобы отказаться от такой благородной задачи.
      - Я рада, что ты так говоришь. По-моему, в том, чтобы убивать людей, нет ничего славного и героического.
      - Этим мы в Англии сыты по горло, - сказал Алан угрюмо. - Сторонники Ланкастеров и Йорков резали друг друга добрых сто лет, так что все знатные роды были чуть ли не полностью истреблены. Неудивительно, что ты считаешь Англию варварской страной. Но все это уже позади. Генрих Тюдор, конечно, старый скряга, но он принес Англии мир. И при нем мы залечили наши раны, возместили наши потери... и страна начинает процветать.
      - Ты думаешь вернуться в Англию, когда... ну... когда дело будет сделано?
      - Если к этому времени моя кембриджская стычка будет забыта.
      - Так, значит, тебе не нравится Венеция? - поддразнила она.
      - Очень нравится! И я хочу посмотреть Рим, а также Флоренцию. Но ведь Англия - моя родина. И там теперь будет очень интересно!
      - Почему?
      - Вы в Италии сделали так много! Какие у вас дома, картины, статуи, библиотеки, театры, музыка... Англия же пока еще почти ничего не совершила. Но совершит. И я хочу это увидеть. Я хочу принять в этом участие.
      Они умолкли, потому что после такого серьезного разговора уже не хотелось просто болтать. Анджела, подремывая на солнышке, машинально прислушивалась к разговору двух итальянцев, которые стояли, облокотившись о парапет за выступом стены в нескольких шагах от них.
      - Мы только зря теряем время. Может, он вовсе и не в Рагузу отправился.
      - А куда же еще?
      - Ну так, значит, он успел уйти отсюда еще до нашего приезда. Все-таки выехал-то он раньше нас.
      - Это невозможно. У нас был самый быстроходный корабль в Венеции.
      - И все-таки как бы медленно ни плыл его корабль, пора бы ему уже быть здесь. А с тех кораблей, которые заходили в порт после нашего, и крыса не пробралась бы на берег незамеченной.
      Анджела тихонько дернула Алана за рукав. Догадываясь, что он вряд ли понял их быструю речь, она шепотом объяснила ему по-гречески, в чем дело. Алан насторожился и, наклонившись, осторожно глянул за выступ. К своему большому облегчению, он убедился, что никогда прежде не видел этих людей. Но он продолжал внимательно прислушиваться в надежде услышать что-нибудь полезное.
      - Это слуги герцога? - шепнула Анджела.
      - Не знаю.
      - Давай уйдем, пока они нас не заметили.
      - Не стоит. Тут они нас не видят, а я хотел бы точно все выяснить.
      Позднее он сообразил, что благоразумнее было бы ему самому уйти, оставив Анджелу подслушивать - ведь никто не узнал бы в этом юноше Анджелу д'Азола. Но, как правило, благоразумные мысли приходят в голову слишком поздно.
      - Вон он идет, - сказал один из итальянцев.
      Алан поглядел вдоль парапета, но с этой стороны к ним никто не приближался. Следовательно, того, о ком говорил итальянец, от них заслонял выступ стены - как и их от него.
      Это оказалось к лучшему, потому что, едва подошедший заговорил, Алан, к большому своему неудовольствию, узнал голос Чезаре Морелли.
      - Где Бернардо?
      - Он еще не вернулся, синьор.
      - Он мне нужен. Я кое-что узнал в таможне. Туда только что заходил один венецианский капитан. Его корабль сожгли пираты. Он спасся и добрался сюда по суше с двумя уцелевшими пассажирами - один из них англичанин.
      - Дрейтон!
      - Почти наверное. Корабль назывался "Дельфин".
      - Тот самый, который отплыл из Венеции в то утро, когда англичанин пропал. Все сходится, синьор.
      - Тем лучше. Вот что, Антонио: вы с Дюранте будете по очереди следить за гостиницей, где остановился этот капитан. И проверьте, живет ли там и этот англичанин, и тот ли он, кто нам нужен.
      - А вы знаете, где остановился капитан, синьор?
      - Конечно. В "Золотом Галибне", неподалеку от дворца епископа. Если увидите Бернардо, скажите, чтобы он...
      - Вон он идет, синьор.
      Алан мысленно выругал себя за то, что так легкомысленно мешкал здесь. Прямо к ним неторопливо шел Бернардо, помогавший Морелли похитить Алана в вечер карнавала. А тут, между отвесной стеной и парапетом, ему негде было укрыться.
      Не менее опасно было бы и броситься за выступ в надежде незаметно проскользнуть мимо Морелли и его собеседников. Ведь если раньше они стояли, облокотившись о парапет, спиной к прохожим, то теперь наверняка повернулись навстречу приближающемуся товарищу.
      Алан очутился в ловушке. Он неизбежно должен был столкнуться лицом к лицу с Морелли или с Бернардо. Правда, он мог бы спрыгнуть с парапета в море, но уж тогда бы они его непременно заметили.
      Он перевел дух. Бернардо, во всяком случае, один, и лучше будет броситься ему навстречу сейчас, пока расстояние не сократилось еще больше.
      - Пошли, - хрипло буркнул он.
      И они почти побежали, однако умеряя шаги, чтобы не привлекать внимания, к крутой лестнице, которая вела на бастион. Если бы им удалось добраться до нее раньше Бернардо, то он, может быть, их все-таки не узнал бы.
      Однако в эту минуту Бернардо увидел своего начальника и заторопился. В результате, когда молодые люди добрались до лестницы, Бернардо был от них всего в нескольких ярдах. Его глаза равнодушно скользнули по лицу Анджелы, потом он с тем же равнодушием посмотрел на ее спутника... и удивленно разинул рот.
      Прежде чем он успел оправиться от изумления, Анджела и Алан были уже на первой лестничной площадке. Они услышали, что Бернардо позвал Морелли и бросился вслед за ними, гулко топоча по каменным ступеням.
      От него следовало как-то избавиться. Остальные были еще далеко, и прежде, чем им удалось бы добежать до лестницы и подняться по ней, Алан с Анджелой успели бы скрыться в узких городских улочках.
      - Беги, я тебя догоню! - задыхаясь, шепнул Алан, и девушка кинулась дальше, а он, пригнувшись у парапета на повороте лестницы, стал ждать.
      Внезапно увидев перед собой Алана, Бернардо испуганно остановился. Он вовсе не собирался драться. Ведь ему было приказано только следить за англичанином. Растерявшись, он не знал, как поступить, и машинально ухватился за рукоятку кинжала. Собрав все силы, Алан ударил его кулаком в подбородок. Бернардо покатился вниз по каменным ступенькам. Хотя последние три дня он мечтал о встрече с Аланом, эта встреча, по-видимому, не доставила ему особого удовольствия.
      Алан догнал девушку на верхней площадке лестницы.
      - Быстрей! - еле выговорил он. - Надо поскорее затеряться в толпе.
      Глава двенадцатая. СУМРАЧНЫЕ ДОЛИНЫ.
      Минуты две спустя они остановились, чтобы перевести дух, в толпе, окружавшей торговцев лошадьми. Укрывшись за широкой спиной дюжего барышника, они решили, что Морелли и его люди не заметят их, даже если и догадаются свернуть в эту улицу.
      - Что теперь? - спросила Анджела.
      - Нам надо выбраться из города прежде, чем они успеют поставить у ворот кого-нибудь из своих.
      - А как же наши сумки? Мы ведь должны вернуться за ними в гостиницу.
      - Придется обойтись без них. Морелли и его сообщники знают, что мы остановились в "Золотом Галионе". Наверное, они уже бросились туда.
      - Ну, я без моей сумки не уйду, - упрямо заявила Анджела, которая, и переменив костюм, сохранила обычную женскую бережливость. - Вот что, Алан: они ведь меня не узнают, потому что из них меня видел только один, да и то он смотрел на тебя...
      - Ну и что? - нетерпеливо перебил ее Алан.
      - Ты сейчас же уходи из города, а я забегу в "Золотой Галион", заберу обе сумки и догоню тебя на константинопольской дороге. Подожди меня, когда отойдешь от города мили на две.
      - Но ведь они уже, наверное, наблюдают за гостиницей, а там кто угодно им скажет, что вот этот юноша пришел со мной. И тогда ты наведешь их на мой след, а второй раз нам от них избавиться не удастся.
      - Не беспокойся! Этого не случится. - Она засмеялась. - Я войду в гостиницу как Анджело, а выйду как Анджела. Смотри не перепутай дороги и жди меня на восточной.
      Алан не успел ничего возразить, как девушка уже скрылась среди крестьян, приценивавшихся к лошадям, и ему оставалось только согласиться на ее план. Проклиная про себя женское упрямство и капризы, он зашагал к восточным воротам, торопливо пробираясь через густые толпы, заполнявшие узкие улицы.
      Алан подумал было, что ему не следовало бы уходить из Рагузы через восточные ворота - это могло помочь Морелли догадаться, куда лежит его путь. Разумнее было бы покинуть город по какой-нибудь другой дороге, а затем напрямик, через виноградники и оливковые рощи, выбраться на константинопольскую дорогу. Однако на это потребуется слишком много времени окрестности Рагузы ему незнакомы, а по таким горам вряд ли удастся идти напрямик. Если Анджела не задержится в гостинице, она почти наверное его обгонит. Нет, остается только одно - поторопиться, чтобы успеть выйти за ворота, прежде чем туда доберутся помощники Морелли.
      Однако, когда до ворот было уже недалеко, Алан сбавил шаг и начал прихрамывать. Вдруг Морелли будет расспрашивать стражу, не проходил ли здесь человек с такой-то внешностью? Алан рассудил, что случайных прохожих запоминают по каким-то их особенностям: если стражник заметит хромого юношу, Морелли это ничем не поможет.
      Но что делать с его белокурыми волосами? Здесь, на юге, среди темноволосых смуглых людей, они были наиболее броской приметой. Пожалуй, стражнику они запомнятся больше хромоты.
      Вдруг Алан увидел на углу улицы девочку, продававшую апельсины, и ему в голову пришла спасительная мысль: корзина, в которой они лежали, была широкой и почти плоской.
      - Сколько ты хочешь? - спросил он. - За все. Если девочка и не знала итальянского языка, его жесты были ей понятны, и она широко раскрыла глаза. "Еще бы, - подумал Алан, - ведь апельсинов в корзине не менее трех десятков".
      - Вместе с корзиной, - добавил он, высыпая на ее ладошку горсть медных монет.
      Девочка, онемев от изумления, смотрела, как он поставил корзину на голову и, хромая, побрел к воротам.
      Хитрость удалась как нельзя лучше. Широкое дно корзины не только скрывало предательские золотые кудри, но и отбрасывало густую тень на его лицо. Правда, Алану пришлось пережить неприятную минуту, когда один из стражников вдруг начал рыться в кармане, очевидно решив купить апельсинов. Однако он заколебался, и Алан успел благополучно уйти.
      Но вот темная арка ворот, похожая на туннель (так толсты были стены Рагузы), осталась позади. Перед Аланом, ослепительно белея в лучах полуденного солнца, простиралась дорога, ведущая в Варну. Все было бы хорошо, если бы не приходилось нести дальше эти проклятые апельсины - нельзя же бросить корзину на глазах у всех встречных!
      И Алан зашагал на восток, ругаясь про себя: апельсины были довольно тяжелы, таскать груз на голове он не привык, а нести корзину в руках мешала ее ширина. Хорошо хоть и то, подумал он, что можно перестать хромать.
      В минуты опасности Алан всегда вел себя осмотрительно и теперь обдумывал, как ускользнуть от наемников герцога, с тем же тщанием, с каким писал по-гречески стихи, занимаясь у Эразма. Ведь Анджела, вопреки всем ее беззаботным уверениям, могла все-таки вызвать подозрение у Морелли и его людей. Ну нет! Он не станет беспечно сидеть на придорожном камне, дожидаясь, чтобы она привела погоню прямо к нему.
      И вот, выбрав минуту, когда на дороге ни впереди, ни сзади никого не было видно, он перелез через низкую ограду и пробрался виноградниками вверх по склону, пока не нашел удобного места, откуда дорога по направлению к городу была видна почти на целую милю, а его самого надежно скрывала завеса из лоз.
      Уже наступило самое жаркое время дня, и дорога поэтому была пустынна. Редкие путники почти все шли не от города, а в город. Алан просидел там полчаса, и за это время в сторону Рагузы проследовали караван мулов, пастух со стадом, отряд всадников и несколько крестьян. А навстречу им проехал только священник на кособрюхом осле. Наконец он увидел Анджелу: на ней было рваное платье и голубой платок, которые она купила у пастуха на перевале. Но со своей высоты Алан увидел и то, чего не могла видеть девушка: примерно в четверти мили позади нее неторопливым шагом ехали два всадника.
      "А вдруг... - Алан закусил губу. - Что-то мне это не нравится. Я же ей говорил..."
      Да, хорошо, что ему пришло в голову спрятаться.
      Алан не окликнул Анджелу, когда она прошла мимо. Было видно, что ей нелегко нести две сумки по такой жаре. Однако он не спешил прийти к ней на помощь - прежде надо было поглядеть поближе на всадников.
      Случайность ли, что они следуют за Анджелой, не приближаясь к ней и не отставая? Когда они проехали внизу, он убедился, что никогда не видел их прежде - во всяком случае, с такого расстояния их лица не показались ему знакомыми. Но это ничего не доказывало: он ведь не успел рассмотреть тех, кого Морелли называл Антонио и Дюранте, а к тому же герцог был достаточно богат, чтобы послать за ним в погоню не четверых людей, а гораздо больше.
      Значит, остается одно: идти следом за ними, быть начеку и поступать согласно обстоятельствам. Быстро сбежав с крутого склона, Алан снова перелез через ограду и пошел за всадниками.
      Дорога вилась с холма на холм. Иногда Алан видел только всадников, иногда не видел даже их, а потом с гребня успевал заметить вдалеке и Анджелу, которая упрямо брела вперед с двумя сумками за плечами. Сам он шел очень осторожно, стараясь укрываться в тени, и вообще принимал все возможные меры, чтобы остаться незамеченным, если всадники вдруг вздумают обернуться.
      Так он прошел около мили. Затем Анджела вдруг остановилась. Вероятно, она начала тревожиться, что его так долго не видно. Неподалеку от дороги была сосновая роща. Анджела свернула туда и исчезла среди деревьев. Конечно, она решила переодеться в свой мужской наряд. Остановятся ли всадники? Спрячутся ли они и будут ждать, пока она выйдет из рощи?
      Сердце Алана забилось сильней, потому что эта минута должна была решить, враги перед ним или просто путники. Нет, они не придержали лошадей... Вот они поравнялись с сосновой рощей, в которой скрылась Анджела... Они поехали дальше!
      Алан был готов кричать от радости. Всадников заслонил гребень невысокого холма, но через несколько минут они вновь показались на дороге и, становясь все меньше и меньше, ехали на восток, по-прежнему не подгоняя и не удерживая своих лошадей.
      Алан бегом кинулся вперед и достиг рощи как раз в ту минуту, когда оттуда вышла Анджела действительно в мужском костюме.
      - Давно пора! - весело приветствовала она Алана, сбрасывая с плеча его сумку. - Неси ее теперь сам!
      И они бок о бок зашагали по дороге. Прямо впереди, на востоке, словно зубчатые крепостные стены, вздымались горные отроги и пики.
      Лето выдалось сырое. Уже лет десять в здешних местах не было таких дождей, говорили им крестьяне.
      В первый же вечер, когда они, чтобы не привлекать к себе внимания, устроились на ночлег в придорожном сарае, разразилась сильная гроза. На следующее утро оказалось, что дорога превратилась в болото, ручьи - в кипящие потоки, и им пришлось сделать крюк в шесть миль, потому что разлившаяся речка сорвала мост. Затем надолго установилась пасмурная, дождливая погода, и когда лучи солнца изредка прорывались сквозь тучи, на несколько минут озаряя ландшафт, он от этого казался только еще более унылым.
      Местность вокруг становилась все более дикой. Над ними уходили в небо крутые свинцово-серые склоны, по которым вверху ползли серые облака. А внизу, в узких долинах и ущельях, клубилась белая пена бешеных рек, и сосны по берегам казались почти черными.
      Алану вспомнились сказки, которые он так любил слушать в детстве, и то рождество, когда он гостил в соседнем замке и впервые услышал звучные строфы старинной "Песни о Роланде". В его памяти вдруг всплыли строки:
      Высоки горы, мрачен ряд ущелий,
      Среди теснин камней чернеют груды.8
      Наверное, вот в таком мрачном горном проходе Роланд в последний раз протрубил в свой рог и умер один, окруженный телами бесчисленных врагов, павших от его руки.
      Однако, судя по всему, Морелли и его сообщники не напали на их след. Поэтому ни холод, ни сырость, ни скверная еда в грязных харчевнях не портили радостного настроения Алана и Анджелы - ведь каждый день пути приближал их к заветной цели.
      Алану пришлось признать про себя, что Анджела оказалась приятной спутницей: у них всегда находились темы для разговора. Всю свою жизнь она прожила в Венеции и была знакома со многими знаменитыми и интересными людьми: с учеными из академии ее дяди, с художниками, музыкантами и приезжими знаменитостями, столь же славными, как Эразм. Алан то и дело удивлялся ее начитанности и великолепной памяти. Он и сам не жаловался на свою память, но тягаться с Анджелой все же не мог: она была прямо начинена различными сведениями и не раз одерживала верх в споре с помощью какого-либо неопровержимого факта или цитаты.
      Однажды, когда Алан вздумал говорить с ней снисходительным тоном, она немедленно сбила с него спесь, напомнив слова Платона: "Из всех животных мальчик, пожалуй, самое норовистое. Самое злокозненное, хитрое и непокорное". Не забывала она цитировать этого философа и в доказательство своего излюбленного утверждения, что женщина ни в чем не уступает мужчине.
      Впрочем, и Алан умел пользоваться тем же оружием. Когда Анджела принялась сетовать, что ее волосы утрачивают модный рыжий цвет, а она не догадалась захватить с собой краску, Алан поспешил указать, что ей следует радоваться хотя бы и таким волосам - ведь в один прекрасный день она, быть может, уподобится лысой старухе, о которой Лукиллий написал:
      Лгут на тебя, будто ты волоса себе красишь, Никилла,
      Черными как они есть, куплены в лавке они.9
      - Свинья! - сказала Анджела.
      Но Алан немедленно напомнил ей то место из "Домостроя" Ксенофонта, где Исхомах всячески поносит высокие каблуки, румяна и белила, после чего его жена смиренно обещает никогда больше ничем подобным не пользоваться.
      - Чушь! - фыркнула Анджела. - Будь я его женой...
      - Ну кто тебя возьмет замуж! - засмеялся Алан. - Твой ум и острый язычок отпугнут любого жениха.
      - К твоему сведению, - величественно заявила Анджела, - я намерена выйти замуж не позже, чем через два года.
      - Ты-то намерена, но вот как твой будущий муж? Он намерен на тебе жениться?
      - Он еще не знает, что я выбрала его своим женихом, - невозмутимо ответила Анджела.
      - Вот как! Так кто же этот несчастный? Уж не я ли, не дай бог?
      - Ты? Но ведь ты же англичанин! - Анджела засмеялась. - Нет, не бойся, Алан. Это друг моего отца. Он на десять лет старше меня и живет во Флоренции. Мне кажется, я полюблю Флоренцию.
      Ее хладнокровные рассуждения ошеломили Алана.
      - И он еще не просил твоей руки?
      - Нет. Но попросит, когда я этого захочу. Уж я сумею его заставить.
      Она улыбнулась, и Алан легко поверил, что ей удастся добиться своего.
      Вот так, болтая, препираясь или беседуя на серьезные темы, распевая песни или читая вслух все стихи, которые они знали наизусть, молодые люди шли и шли по константинопольской дороге, пока, наконец, не добрались до места, которое феррарец Бенедикт пометил на своей карте крестиком.
      Тут, за новым мостом, который турки построили через Ольтул, они свернули вправо и пошли вверх по течению реки на юг.
      До Варны было уже недалеко. Еще два-три дня - и они увидят озеро и монастырь на одиноком утесе.
      После открытых нагорий Далмации долина Ольтула казалась мрачной, почти зловещей.
      Дорога была пустынна. Милю за милей она извивалась вдоль каменистого ложа реки, а слева торчали угрюмые острые пики. Всюду по склонам, где было хоть немного земли, росли ели и сосны. Трава попадалась только на редких полянах. Нигде не было видно цветов - лишь бурый ковер из сосновых игол да пятна лишайника на камнях. Царившее вокруг безмолвие не нарушалось пением птиц. Алан и Анджела сами невольно перестали петь и говорили теперь только шепотом. Слишком громким было эхо в ущельях Ольтула.
      На их пути почти не попадалось селений. Да и те ютились в поперечных долинах, не таких глубоких, где между более пологими, поросшими травой склонами вились, словно серебристые корни, небольшие притоки Ольтула. Эти деревушки обычно теснились на вершине какого-нибудь обрывистого холма - так было легче защищаться от врагов. Алан и Анджела, отгоняя рычащих собак, стучались в дома и покупали еду. Но все эти боковые долины оканчивались тупиками. Из них не было другого выхода, если не считать узких крутых троп, по которым разве что мул мог подняться на лежащее дальше плато.
      В Варну вел только один путь - вившаяся вдоль Ольтула дорога, к которой с каждой милей все ближе подступали заросшие лесом обрывы.
      - Завтра, - сказал Алан, - мы, наверное, увидим долину Варны.
      - Это было бы прекрасно. - Анджела сделала гримасу. - Хватит с меня таких ночевок.
      Накануне разразилась еще одна страшная гроза с ливнем, который сливался в одну сплошную завесу из серебристого шелка. Они не успели добраться до селения и эту ночь спали (а вернее, не спали), скорчившись под выступом скалы и слушая, как ревет почти у самых их ног грозно вздувшаяся река. К счастью, следующее утро выдалось ясным и впервые за долгое время день обещал быть жарким. ...
      - Я совсем промокла, - жаловалась Анджела. - Вот увидишь, я заболею.
      - Мы высушим одежду на ходу, - утешил ее Алан. - И сами разогреемся, и солнце поможет.
      - Во всяком случае, я распущу волосы, - заявила Анджела, - а куртку понесу в руках.
      - Это ты хорошо придумала, - согласился Алан и тоже снял куртку. - Только не вини меня, если твои белые ручки загорят.
      - Ну и пусть! Никогда в жизни больше не буду прятаться от солнца!
      Но становилось все теплее, и они повеселели. Пройдя мили две, они решили, что уже достаточно высохли и можно будет устроиться у реки позавтракать оставшимися у них припасами.
      - До чего мне надоела эта кислятина, которую они тут называют сыром! ворчал Алан. - Вот в Йоркшире сыр - это сыр.
      - А хлеб совсем размок. Ну да ничего - до деревни, наверное, уже недалеко.
      - Да, пожалуй, она прячется вон за тем отрогом. Ну-ка, приведи себя в порядок, Анджела, и пойдем туда: может быть, нам удастся раздобыть приличной еды - мяса, например. Я готов съесть целого быка.
      - И я тоже.
      Анджела подобрала волосы и уложила их под шапкой.
      - Лучше бы ты остриглась, - заметил Алан, - меньше было бы возни.
      - И не подумаю! Я отлично справляюсь с моими волосами, и они меня ни разу не выдали - не то что твоя желтая грива, которую только под апельсинами и прятать!
      - Не напоминай ты мне про эти апельсины, - вздохнул Алан, помогая ей надеть куртку. - Чтобы я когда-нибудь еще...
      Он поперхнулся и умолк. На том берегу реки, застыв на конях среди темных сосен, за ними безмолвно наблюдали шестеро янычаров.
      Глава тринадцатая. ВРАГ ПРИХОДИТ НА ПОМОЩЬ.
      - Посмотри! - хриплым шепотом сказал Алан.
      Анджела обернулась и побледнела.
      - Турки! - ахнула она. - Скорее уйдем отсюда!
      На этот раз Алан сразу с ней согласился. Янычары что-то закричали, но они притворились, будто не слышат, и оглянулись, только когда укрылись в лесу.
      ~ Они стараются перебраться сюда! - в отчаянии прошептала Анджела.
      - Тут это им не удастся, - успокоил ее Алан. - Слишком уж сильно течение.
      - Видишь, они поскакали вдоль берега.
      - Не бойся. Мы от них ускользнем.
      Но она все-таки боялась, как, впрочем, боялся и он сам. Янычары, вероятно, разглядели, что Анджела - молодая, красивая девушка, за которую на невольничьем рынке можно получить хорошую цену. Значит, они попытаются схватить ее. Перебраться через реку им будет нетрудно, потому что в ней много мелей и каменных россыпей, где поток разбивается на несколько рукавов, и течение слабеет.
      Беглецы, забыв про усталость после бессонной ночи, проведенной среди скал, стремглав кинулись вперед по дороге.
      Вдруг Алан остановился и схватил Анджелу за плечо.
      - Туда! - крикнул он, указывая на крутой склон, нависший над дорогой.
      Этот обрыв, напоминавший скат острой крыши, густо порос соснами, ветви которых, переплетаясь, образовали почти непроходимую чащу. Однако туда можно все-таки было взобраться на четвереньках, пролезая под нижними сучьями и хватаясь за стволы, чтобы не сорваться с крутизны.
      - Туда, - повторил Алан. - Только постарайся не оставить следов внизу. Они же не смогут обыскать весь лес.
      - Поздно! - вскрикнула Анджела. - Вон они!
      Из-за поворота выехал турок и, заметив их, пустил лошадь галопом. Взбираться на обрыв теперь не имело смысла. Через минуту преследователи стащили бы их вниз. Но и убежать от верховых тоже было невозможно. Положение казалось безнадежным.
      Однако янычар был один. Вероятно, отыскав брод, он не стал звать товарищей, надеясь, что ценная добыча достанется ему одному. Он несся прямо на них - жилистый усатый коротышка на великолепном белом арабском коне.
      У Алана не было никакого оружия, кроме ножа. Турок видел перед собой только перепуганного безоружного юношу и девушку. Возможно даже, что, увидев светлые волосы Алана, он решил, будто перед ним две переодетые девушки. Как бы то ни было, он не сомневался в успехе, и эта самоуверенность дорого ему обошлась.
      - Беги быстро! - распорядился Алан. - Но так, чтобы он тебя догнал. Может быть, мне удастся стащить его с лошади.
      Они снова побежали. Впрочем, второе распоряжение Алана было излишне: янычар в любом случае догнал бы их. Он был уже совсем близко и, без сомнения, смеялся над их паническим бегством - неужели эти дурочки воображают, будто сумеют уйти от арабского скакуна?