- Ни за что! - Взгляд герцога стал ледяным. - Эта книга не покинет пределов дворца.
      - Она вернется в него в целости и сохранности, - пообещал Алан. - Пусть Чезаре пойдет со мной, и я даю тебе слово, что отдам ему Гомера на пороге дома мессера Мануция. Но только прикажи ему вести себя благоразумно - объясни ему, что, если книга погибнет, ты, как его господин, накажешь его.
      - Я не дурак, - огрызнулся Чезаре.
      - Придется подчиниться, - устало сказал герцог. Алан с трудом скрыл свою радость.
      - Отлично. Что поделаешь, один из нас должен положиться на обещание другого. Ну, а после событий этого вечера я предпочту, чтобы тебе пришлось довериться моему слову, а не наоборот. Ты готов, Чезаре? Нет, оставь свой кинжал здесь, он тебе не понадобится. Доброй ночи, синьор.
      Вслед за хмурым молодым итальянцем Алан вышел из библиотеки. Чезаре провел его назад по длинным галереям, вниз по широкой лестнице в квадратный зал, выходивший на улицу. При их появлении несколько вооруженных людей, сидевших там, вскочили на ноги и почтительно поклонились. Чезаре молча прошел мимо, и Алан, внимательно вглядывавшийся в их лица, решил, что он не подал им никакого незаметного знака. Если их и удивило, что гость идет по ярко освещенным апартаментам с зажженной свечой в руке, они ничем не выдали своего изумления. На всякий случай Алан отстал от Чезаре еще шага на два.
      На крыльце он на секунду остановился и, бросив свечу, быстро выдернул из кольца пылающий факел. Чезаре оглянулся, чтобы выяснить, почему он задержался.
      - Может подняться ветер, - любезно объяснил Алан. - Если бы он задул мою свечу... мне было бы труднее добраться до дому. Возможно, ты тоже об этом подумал...
      Чезаре еще больше нахмурился, но ничего не ответил и пошел вперед. Алан не имел ни малейшего представления, где именно они находятся, однако он решил, что итальянец ведет его правильно - ведь Чезаре не имело никакого смысла обманывать его до тех пор, пока у него в руках оставались книга и факел.
      И все же Алану было не по себе, пока они шли по узким улочкам и набережным, по длинным мостам и коротким узеньким мостикам. Наконец они пересекли широкую площадь и пошли под колоннадой, погруженной в угрожающий полумрак. Город еще веселился, но улицы уже опустели - люди расходились по домам, чтобы продолжить празднество в дружеском кругу. Порой навстречу этой странной паре попадались кучки громко распевающих гуляк, но чаще вокруг никого не было видно.
      Не было видно... Но Алана не оставляло странное ощущение, что позади них, прячась в тень, крадутся какие-то люди, что из-за углов впереди на них устремлены настороженные взгляды. Он шел, словно одинокий путник по зимнему лесу, где за каждым деревом ему чудятся волки.
      И, не выдержав, он крикнул шедшему впереди Чезаре:
      - Я не слеп! Если твой герцог задумал предательство, он не захватит меня врасплох! - И он многозначительно взмахнул факелом.
      - Не беспокойся, - бросил через плечо Чезаре. - Неужели ты думал, что он не примет мер предосторожности? Они тут, чтобы охранять его Гомера, а не нападать на тебя.
      Тем не менее Алан от души обрадовался, когда увидел темную громаду церкви Святого Августина, а мгновение спустя - и звеневший музыкой и смехом дом Альда с гостеприимно распахнутыми дверями. И тут он с удивлением сообразил, что все это опасное приключение заняло меньше двух часов. Он думал, что его хватились, что Антонио с друзьями в тревоге бросился на розыски, а на самом деле он только чуть-чуть опоздал к ужину.
      - Ну-ка, остановись, - сказал он Чезаре и, пройдя мимо него к дверям, осторожно положил Гомера на каменную ступеньку и, вставив факел в пустое кольцо на стене, добавил самым любезным тоном: - Я думаю, факел пригодится тебе для обратной дороги. Спокойной ночи!
      - На этом наше знакомство еще не кончилось, - заметил Чезаре.
      - Боюсь, ты сочтешь меня грубым, если я скажу, что от души хочу, чтобы мы больше не встречались, однако это так.
      Алан быстро взбежал по ступенькам. На углу к этому времени скопилось много черных теней, а он вдруг вспомнил, что итальянцы умеют метко бросать ножи.
      Когда ужин кончился, Алан шепнул Альду, что им нужно поговорить наедине. В своей комнате книгопечатник с тревогой выслушал рассказ юноши.
      - Ты говоришь, что на гербе был изображен золоченый ястреб или сокол? Да, это, несомненно, был герцог Молфетта. Он живет в Венеции как изгнанник, потому что его бывшие подданные предпочли учредить республику. Его прозвали Ястребом, и у него на службе состоит гнусный негодяй, по имени Чезаре Морелли.
      - Не могу его понять, - заметил Алан. - Какое противоречие! Он так любит книги... И все же готов похищать, убивать!
      - К сожалению, в Италии такие люди не редкость, - со вздохом ответил Альд. - Они страстно влюблены в красоту, и особенно в красоту античного искусства и литературы. Они любят ее так же искренне, как ты или я. Но, кроме того, они люди нашего века, а в Италии это век предательств и заговоров, отравлений и убийств из-за угла. Они упиваются высокой и ясной философией Платона... а потом идут и убивают не моргнув глазом. Даже созерцая какой-нибудь шедевр Праксителя, они обдумывают очередную резню.
      - Но как он узнал про Алексида?
      - У таких людей есть шпионы.
      - Но как же так? В этом доме?
      - Даже в этом доме, - с грустью сказал Альд, - возможно, есть недостойные люди, обманывающие мое доверие. И прежде случалось многое... - Он улыбнулся. Как видишь, и у безобидного книгопечатника есть свои тревоги, Алан. Мне пришлось пережить немало невзгод. Мои подмастерья устраивали против меня заговоры, соперники-книгопечатники заключали союз, чтобы разорить меня, бесчестные книготорговцы ставили мою марку на скверно отпечатанных книгах. Таких мошенников прозвали пиратами, и вполне заслуженно. - Он пожал плечами. И все-таки я многого добился с помощью терпения и упорства, и дальше буду трудиться все так же без отдыха.
      - Наверное, они долго выслеживали меня, - задумчиво проговорил Алан. Ведь они заговорили со мной как хорошие знакомые, и я решил, что это кто-то из моих новых друзей...
      - И они по-прежнему будут за тобой следить. Теперь нам придется удвоить осторожность. Не то Молфетта опять тебя схватит.
      - Разве в Венеции нет закона? - возмущенно спросил Алан.
      - Есть-то есть, но наши правители благоволят к герцогу, иначе ему не разрешили бы поселиться здесь. Однако и он может позволить себе далеко не все. Например, он не посмеет напасть на мой дом. Но если бы мы принесли жалобу на него за то, что случилось сегодня, толку не было бы никакого. Сбиры отлично знают, чем занимается Чезаре Морелли и его люди, но они не вмешиваются.
      - Понимаю.
      - Ты сегодня отличился. Правда, тебе повезло, но ты выказал и немалое мужество. Ответь-ка мне на один вопрос. - И Альд, наклонив голову, с лукавой улыбкой взглянул на Алана. - Если бы они на тебя напали, ты и вправду поднес бы факел к Гомеру?
      Алан посмотрел ему прямо в глаза и рассмеялся:
      - Мне кажется, ты уже успел узнать меня. Конечно, нет! Ведь я все-таки ученик Эразма. У меня не поднялась бы рука, чтобы подпалить даже уголок страницы. Это было бы равносильно убийству!
      Альд одобрительно кивнул.
      - Я так и думал... Странно, что герцог не догадался об этом. Ну, Морелли, конечно, тебя не мог понять.
      - Ты прав. У герцога, пожалуй, не было другого выхода, но я еще тогда подумал, что он отпускает меня как-то подозрительно легко.
      - Неужели ты и сейчас не понял, Алан, почему он так поступил?
      - Нет. А почему?
      - Мертвый ты был ему не нужен. Да и как пленник тоже - а вдруг пытки Чезаре не заставили бы тебя говорить? Но живой, на свободе ты можешь послужить ему гончей и привести его свору к рукописи, если удастся установить за тобой тайную слежку. А в последнюю минуту он надеется выхватить Алексида из твоих рук, словно охотник, который отгоняет гончих от затравленного оленя.
      - Весьма остроумно задумано, - угрюмо буркнул Алан, - но мы еще посмотрим, что из этого выйдет.
      Альд встал.
      - Уже поздно, мой друг. Тебе надо отдохнуть после этого неприятного приключения, а меня ждут внизу друзья. Приходи ко мне завтра утром. Нар надо обсудить дальнейшие планы.
      - Дальнейшие планы чего, синьор?
      - Твоей... или чьей-нибудь еще поездки в Варну.
      - Чьей-нибудь еще? - повторил Алан, думая, что ослышался.
      - Но ведь, Алан, теперь, когда герцогу все известно, лучше будет, чтобы ты остался здесь в безопасности, а я постараюсь подыскать надежного...
      - Нет! - Измученный волнением и усталостью Алан почти кричал. - Я начал это дело, и я доведу его до конца! Я не боюсь ни Молфетты, ни Морелли. В Варну поеду я, и никто другой!
      - Тш-ш-ш... Не кричи об этом на весь дом.
      - Прости, синьор.
      - Я понимаю твои чувства. Ты поедешь, и очень скоро, как только мы закончим необходимые приготовления. Мой феррарский друг сообщил мне все нужные сведения. Дорога в Варну открыта перед тобой, дружок!
      Глава шестая. ТАЙНЫЙ ОТЪЕЗД.
      Когда Алан на следующий день торопливо шел по коридору к кабинету Альда, его остановила Анджела д'Азола. Можно было подумать, что она подстерегала его, прячась за занавеской. Протянув белую руку, она преградила ему дорогу.
      - Алан! - У нее был удивительно низкий для ее возраста голос - звучное контральто. - Скажи мне одну вещь...
      - Какую?
      - Что именно хранится в Варне?
      Алан похолодел и тревожно оглянулся. К счастью, в коридоре никого не было видно.
      - Варна? - ответил он спокойно. - В первый раз слышу это название.
      - Мне ты мог бы не лгать! - гневно воскликнула она.
      - Прости, но...
      - Я знаю, у вас с дядей Альдом есть какая-то тайна.
      - В таком случае, пусть она и остается тайной, - невозмутимо ответил Алан и, не удержавшись, добавил: - В Англии девушки не суют нос в важные дела. Всем известно, что они не умеют хранить секреты.
      Бац! Анджела дала ему оглушительную пощечину. У Алана зазвенело в ушах, и он от души пожалел, что Анджела в свое время вздумала заняться греблей.
      - Английский варвар! - бросила она презрительно.
      - Это правда. - Он насмешливо поклонился, - Но мне казалось, будто ты разделяешь мнение Эразма, что "весь мир - это одно общее отечество".
      Удар попал в цель. По ее глазам он догадался, что на этот раз она покраснела не от гнева, а от стыда.
      - Мне не следовало этого говорить... Я... я прошу прощения, - пробормотала она и, совсем смутившись, убежала.
      Алан с улыбкой посмотрел ей вслед, а потом подошел к двери кабинета и постучал.
      Феррарский друг Альда даже нарисовал ему карту. Она отнюдь не походила на изукрашенные творения искусных картографов: на ней в пустых пространствах моря не резвились сказочные чудовища, по ее углам не надували щеки херувимы, изображающие ветра, города и страны не обозначались пестрыми гербовыми щитами. Это был простой набросок, деловитый и удобный, несмотря на то что штрихи, обозначавшие горы, не слишком ясно показывали их высоту и расположение.
      Наклонившись над столом, Алан внимательно следил за указательным пальцем Альда, скользившим по пергаменту. К его величайшему огорчению, палец, опустившись на Венецию, решительным движением пересек Адриатическое море.
      - Ты поедешь на корабле, - сказал книгопечатник.
      - А... э... не лучше ли будет поехать кружным путем по суше? - Алан указал на дугу, изображавшую северное побережье;
      - На это потребуется гораздо больше времени, да этот путь и гораздо более опасен во всех отношениях. На корабле тебе легче будет покинуть Венецию так, чтобы Морелли об этом не проведал.
      - Пожалуй, - уныло согласился Алан, чувствуя, что у него уже начинается приступ морской болезни.
      - Пусть тебя это особенно не пугает. Адриатическое море нешироко и со всех сторон окружено сушей. К тому же в это время года оно обычно бывает тихим.
      - Ну, так куда же я поеду?
      Палец печатника скользнул на юго-восток.
      - Ты поплывешь вдоль берегов Далмации... Видишь, весь этот кусок принадлежит Венеции. Но ты высадишься в Рагузе, на которую ее власть не распространяется.
      - .А дальше?
      - Отправишься внутрь страны. Сперва по дороге, ведущей в Константинополь. Затем вот в этом месте, которое Бенедикт пометил крестиком, ты свернешь направо. Вон там находится озеро Варна, из которого вытекает река Ольтул. Бенедикт сказал, что тебе надо только добраться до Ольтула, а потом идти вверх по течению, и ты выйдешь к самому монастырю.
      - Понимаю.
      Альд свернул карту.
      - Спрячь ее получше.
      - Нет, синьор, запри ее в твоем сундуке или просто сожги. Я все запомнил.
      - И уверен, что не забудешь? Очень хорошо. Конечно, будет безопаснее, если ты сумеешь обойтись без нее.
      Затем они стали обсуждать все подробности предстоящего путешествия. Было решено, что Алан отправится один и из Рагузы пойдет пешком - так же, как он добирался из Англии в Венецию. Конечно, это займет больше времени, но зато он будет привлекать к себе меньше внимания. К тому же этот способ был самым дешевым. А это имело большое значение, потому что Альд был небогат, и хотя ради рукописи Алексида он с радостью пожертвовал бы значительной частью своего состояния, сумма все равно была бы невелика.
      Вопрос о том, как добыть рукопись, если ему все же удастся найти Варну, они уже не раз обсуждали раньше. Разрешат ли монахи сделать с нее список? Согласятся ли они ее продать? В этом случае Альд обратился бы к своим ученым друзьям в основанной им академии, и они, несомненно, помогли бы ему собрать необходимые деньги. Альд должен был дать Алану подписанный им вексель, в котором юноша затем проставит сумму, назначенную монахами. Было бы, конечно, лучше, если бы вексель подписал какой-нибудь известный банкир, но в таком случае его пришлось бы посвятить в тайну.
      Ну, а вдруг монахи Варны не захотят продать, подарить или хотя бы дать списать рукопись?
      Альд, человек щепетильно честный, отказался даже обсуждать другие возможности получить рукопись. Однако Алан заметил, что в душе итальянца происходила нелегкая борьба. Он и сам уже не раз задумывался над этой проблемой. Быть может, такое воровство на самом деле не будет воровством? Разве кто-нибудь - монах или герцог - имеет право лишать мир драгоценной книги?
      Но пока над этим не стоило ломать голову. Он решит, когда настанет время. И какое бы решение он тогда ни принял, он примет его по собственному разумению и на собственную ответственность.
      А пока надо было заняться более неотложными делами...
      - Я смогу помочь тебе добраться до Рагузы, - сказал книгопечатник. - Туда часто отправляются торговые суда. Один из капитанов - мой хороший знакомый. Если не ошибаюсь, сейчас он в Венеции. Ты можешь поехать с ним, ничего не опасаясь, - Пьетро умеет держать язык за зубами.
      - Но Морелли наверняка установил слежку за твоим домом, так что я не могу просто взять дорожную сумку и отправиться на корабль.
      - Ты прав. - Альд задумчиво погладил бритый подбородок. - Нам надо как-то сбить их со следа.
      Алан сосредоточенно нахмурился.
      - Нашел! Мою сумку можно отправить на корабль с носильщиком - ведь весь день напролет в дом приносят и из него выносят всякие ящики и свертки. А я пойду погулять с Антонио, как мы ходим каждый день.
      - Ну, а потом?
      - Такие корабли обычно отплывают на рассвете?
      - Да, кажется.
      Алан на минуту задумался, а потом сказал:
      - Я знаю, что делать, синьор. Если ты договоришься с капитаном и сообщишь мне день отплытия, я, пожалуй, сумею сбить Морелли со следа.
      Оказалось, что капитан Пьетро Монтано намеревается отплыть из Венеции утром во вторник (его корабль носил название "Дельфин", и Алан счел это добрым предзнаменованием). И вот вечером в понедельник, попрощавшись только с Альдом и его женой, Алан вышел из дома, словно собираясь погулять. С ним пошел Антонио, посвященный в тайну. Они пригласили на прогулку Анджелу и ее сестру, ни о чем их, однако, не предупредив. Юноши не сомневались, что общество девушек рассеет всякие подозрения соглядатаев Морелли.
      Алан, впрочем, решил действовать наверняка и придумал план, как избавиться от возможной слежки. Когда они вышли на набережную, он высмотрел пристань, около которой стояла только одна гондола, и начал действовать.
      - Пойдем, - сказал он быстро, беря Анджелу за локоть.
      - Но...
      - Мы немножко прокатимся, - вмешался Антонио, и растерявшиеся девушки не успели оглянуться, как уже сидели в лодке. Антонио отдал распоряжение гребцам, и гондола вскоре свернула в боковой канал.
      Алан то и дело оглядывался и через несколько минут убедился, что за ними никто не следует. Он отдал новое приказание, и гондола повернула, подняв легкую рябь. Они скользнули под мостом и очутились в другом канале.
      - Но все-таки куда мы едем? - спросила Беатриса д'Азола.
      - Погоди и сама увидишь, - бесцеремонно посоветовал Антонио своей двоюродной сестре.
      Анджела же все это время хранила молчание, что было совсем на нее не похоже.
      Они расплатились с гребцами и вышли на берег.
      - Мы только посетим мастерскую мессера Ринальдо, - сказал Антонио. - Вы же знаете, что он недавно звал Алана прийти посмотреть его картины.
      - Солнце вот-вот зайдет, - язвительно заметила Анджела. - Самое подходящее время любоваться картинами! Впрочем, картины эти писал Ринальдо, так что, пожалуй, чем темнее, тем лучше.
      Ответить на это было нечего.
      Ринальдо, толстый чернобородый художник, пытался во всем подражать своему другу Тициану - большая ошибка с его стороны, потому что таланта Тициана у него не было. Подобно Тициану, он писал фрески, портреты, сцены из античных легенд, но что-то в них было не так. Как и Тициан, он отказался служить прихотям одного богатого мецената и завел собственную мастерскую, где писал картины для всех, кто выражал желание их купить. К несчастью, таких желающих находилось немного.
      Тем не менее Ринальдо неизменно пребывал в превосходном расположении духа - возможно, потому, что то и дело пропускал стаканчик-другой дешевого местного вина, которое он очень любил. Своих молодых гостей он встретил с распростертыми объятиями. В мастерской было уже почти темно. К стенам были прислонены недописанные холсты, на полу валялись этюды и наброски. Острый запах лука, которым Ринальдо заедал хлеб с сыром, совсем заглушил запах красок.
      - Добро пожаловать, добро пожаловать! - загремел он. - Это большая честь для меня. Нет-нет, не садитесь на эту скамью, синьорины, я клал на нее свою кисть, и можно прилипнуть. Выпейте винца! Скушайте луковичку! Ну, не угодно как угодно.
      Прошло несколько минут, прежде чем Алану и Антонио удалось отвести его в сторону и шепотом объяснить, о какой услуге они его просят. Художник пришел в восторг:
      - Можно ли Алану переночевать здесь? Поспать до рассвета? Ну конечно. Мы отыщем ему удобный уголок...
      - Говори, пожалуйста, потише, - умоляюще шепнул Алан. - Девушки об этом ничего не знают.
      - Ты так думаешь? - Запрокинув черную курчавую голову, Ринальдо разразился веселым хохотом, больше всего напоминавшим рев рассерженного быка. - Уж поверь мне, от женщин ничего не укроется.
      Он не сомневался, что тайный отъезд Алана из Венеции связан с какой-то неблаговидной проделкой, и ничто не могло его переубедить. Сам по уши в долгах, он был уверен, что молодой англичанин задумал удрать от своих кредиторов. Басисто похохатывая, он то и дело тыкал Алана указательным пальцем в бок, что юноше очень не нравилось.
      На улице уже совсем стемнело, и остальным пора было возвращаться домой. Когда они встали, собираясь уходить, Беатриса вопросительно поглядела на Алана.
      - Так, значит, ты не возвращаешься с нами? Нам, вероятно, следовало бы проститься?
      Алан смутился и почувствовал себя неотесанным мужланом. Его утешила только мысль, что, когда он благополучно покинет Венецию, Антонио объяснит им, в чем дело.
      - Да, - пробормотал он, - всего хорошего.
      Он повернулся к Анджеле, но она уже сбежала по лестнице, не простившись с ним.
      - Пора вставать, мой юный шалопай!
      Ночь была такой тихой, что даже Ринальдо приглушил свой громовой голос.
      Алан заворочался на лавке, мигая от желтого света воскового огарка.
      - Который час? - спросил он зевнув.
      - Уже скоро рассветет. За тобой, как ты и говорил, пришел корабельный юнга.
      - А ты уверен, что это не самозванец? - Алан спустил ноги с лавки, нащупывая башмаки.
      - Он передал мне для тебя вот это. - И Ринальдо протянул Алану его собственный перстень с фамильным гербом, который он накануне передал Альду, чтобы узнать вестника с "Дельфина".
      Надев кольцо на палец, юноша встал.
      - Не выпьешь ли винца? - с надеждой предложил художник. - Ну что ж, не угодно - как угодно!
      Выйдя на улицу, Алан вздрогнул от холода. С Альп дул пронизывающий северо-западный ветер. Юнга плотно закутался в плащ и натянул свой шерстяной колпак на самые уши. Они почти не разговаривали, потому что Алан еще недостаточно хорошо выучил итальянский язык, чтобы понимать деревенский диалект немногословного юнги, совсем не похожий на речь венецианцев.
      Заря еще не занялась, а факелов у них не было, но юнга тем не менее уверенно шел по темным улицам, громко стуча по мостовой тяжелыми деревянными башмаками. Вскоре они уже оказались на пристани, возле которой стоял "Дельфин". На корабле, готовясь к отплытию, суетились матросы. У сходен стоял какой-то тощий человек и тревожно постукивал пальцем по украшенному резьбой борту.
      Алан ни за что не догадался бы, что перед ним капитан корабля, если бы юнга, прежде чем удалиться на корму, не ткнул в ту сторону пальцем.
      - Капитан Монтано? - вполголоса спросил Алан.
      Тот оглядел его в неверном свете фонаря.
      - От мессера Мануция? - спросил он унылым голосом. - Ладно. Я тебя и жду. Твои вещи уже здесь. Завтракать будем, когда отплывем. Я спущусь к тебе, как только мы выйдем из гавани,
      Алан считал, что оставаться на палубе до отплытия опасно, и поспешил спуститься в каюту. "Дельфин" показался ему старой лоханью (днем это впечатление вполне подтвердилось), и он мысленно поздравил себя с тем, что плыть им предстоит по тихому Адриатическому морю, а не по бурным водам Ла-Манша.
      В каюте было душно, стоял тяжелый запах, и Алан с большой радостью услышал шум на палубе: значит, они отчалили и теперь медленно выходят на веслах в открытое море. Надвинув шляпу на глаза, чтобы остаться неузнанным в случае, если на берегу вдруг окажется соглядатай, он поднялся на палубу.
      Он на всю жизнь запомнил этот час перед завтраком, когда небо на востоке над морем побледнело, а потом стало золотым, и из отступающего сумрака стали постепенно возникать купола и башни Венеции. Опершись о борт, Алан смотрел на великолепный город, теснившийся среди лагун на сотнях островов, и следил, как первые лучи солнца, словно стрелы, падали на крыши самых высоких зданий. Богатейший порт мира, думал он, не имеющий соперников; Алан и не подозревал, что расцвет Венеции уже позади, что он сам еще доживет до того дня, когда ее затмят западные города, стоящие на новых океанских путях в Америку и Индию.
      Капитан Монтано уныло следил, как его матросы подымают латинский парус6. По-прежнему прямо им в корму дул северозападный ветер, самый попутный из всех возможных. Но даже и это как будто не радовало хмурого моряка.
      Они уже вышли в море, и город, расположенный на низких островах, скрылся из виду.
      - Пожалуй, пойдем позавтракаем, - сказал капитан мрачно. - Хоть мне от еды никакой радости нет.
      - Ну так я могу съесть твою долю, - раздался веселый голос, и вслед за ними по трапу скользнул темно-рыжий юнга.
      Но Алан, вздрогнув, понял, что перед ним не юноша. Несмотря на сапоги и панталоны, он узнал Анджелу д'Азола.
      Глава седьмая. ЧЕРНАЯ ГАЛЕРА.
      Монтано, вероятно, догадался об истине одновременно с ним; во всяком случае, он, не проявив особого удивления, сказал коротко:
      - Идем в мою каюту, пока никто из моих бродяг тебя не разглядел. А там обсудим все дело.
      - Обсуждать тут нечего, - небрежно сообщила ему Анджела, когда они сели за скромный завтрак, состоявший из хлеба и фруктов. - Я сполна заплачу тебе за проезд. Эту одежду я надела, потому что так удобнее. Тяготы пути я готова переносить наравне с мужчинами, а если бы я явилась сюда в женском платье, это могло бы вызвать всякие затруднения.
      - Да, конечно, - угрюмо согласился Алан.
      Она бросила на него предостерегающий взгляд.
      - О нашем деле мы поговорим потом, - заметила она многозначительно, - а капитану Монтано докучать им незачем.
      Алану вовсе не хотелось говорить про Варну в присутствии посторонних, поэтому он смирился и промолчал. Капитан, хотя он, несомненно, не знал, что подумать, не стал, однако, возражать против присутствия Анджелы, которая поспешила вытащить кошелек и тут же вручила ему плату за проезд.
      - Если это бегство влюбленных, - проговорил он, обращаясь скорее к низкому потолку, чем к ним, - то о таком мне даже слышать не приходилось. Дама платит за себя, а кавалер как будто даже и не предполагал, что она явится на корабль. Ну-ну...
      - По-моему, он вообразил, будто я убежала с тобой из родительского дома, засмеялась Анджела, когда они вышли из душной каюты и устроились в укромном уголке на корме.
      - Ну, а могу ли я спросить, что ты здесь делаешь?
      - Еду с тобой в Варну, - невозмутимо ответила она.
      Алан вздрогнул и уставился на Анджелу, которая, съежившись, сидела рядом с ним; ее рыжие волосы были аккуратно убраны под шерстяной колпак.
      - А что ты знаешь про Варну? - спросил он шепотом.
      - Примерно столько же, сколько и ты. У меня хороший слух.
      - Но тебе нельзя ехать со мной! Это опасно. Чтобы такая молодая девушка... нет, это безумие!
      - Вот что! - Голос Анджелы стал еще более низким, как бывало всегда, когда она на чем-нибудь решительно настаивала. - Я, конечно, не знаю, как ведут себя девушки в Англии, но ты иногда говоришь такие вещи, что я начинаю думать, уж не держите ли вы их под замком, как турки.
      - Не говори глупостей!
      - Ну, во всяком случае, у нас в Италии другие обычаи. Девочки учатся тому же, что и мальчики, и, став взрослыми, бывают способны подвизаться на любом поприще, открытом для мужчин. И дело не только в том, что мы не хуже вас знаем греческий или латынь... Кстати, ты когда-нибудь слышал про Олимпию Морато, которая шестнадцати лет от роду читала в Ферраре лекции по философии?
      - Ну, с помощью одной философии ты до Варны не доберешься, - возразил Алан.
      - Как я хотела сказать, когда ты меня перебил, итальянские женщины способны и на многое другое. Они водили армии, они управляли целыми провинциями, они...
      - И ничего в этом нет хорошего, - упрямо стоял на своем Алан. - Бог сотворил женщин совсем для другого: их дело - присматривать за домом. А так они совсем превратятся в мужчин - еще немного, и вы начнете щеголять бородами!
      - Свинья! Невежда! Эти же самые женщины выращивали целую кучу детей и любили все то, что любят обычные женщины: танцевать, петь, шить себе наряды...
      - Да, конечно, они несравненны, - насмешливо согласился он. - Вы все тут до того изумительны, что только диву даешься, как это итальянские мужчины еще ухитряются найти себе какое-нибудь занятие! Ну, да дело не в этом. Со мной ты все равно не поедешь.
      - А я говорю - поеду!
      - А я говорю - нет!
      - А почему нет?
      Алану уже надоела эта перепалка. Он далеко уступал Анджеле в красноречии, да к тому же "Дельфин" стал тяжело раскачиваться на серых, зловещего вида волнах, и ему было не до разговоров.
      - Ты мне будешь только мешать, - огрызнулся он. - Устанешь, или голова у тебя разболится, или еще что-нибудь придумаешь. Ты недостаточно сильна для такой поездки.
      Он почувствовал, что его собственная голова словно налилась свинцом, и испугался, что не сумеет продержаться до тех пор, пока эта отвратительная девчонка не уйдет куда-нибудь с кормы.
      - "Недостаточно сильна"! - вспылила Анджела. - Ведь ты же, по-моему, видел, как я гребла на лодочных гонках!
      - Прошу прощения, - буркнул Алан и, плотно сжав губы, поспешил к противоположному борту.
      В этот день они больше не спорили. Алан почти все время лежал пластом на палубе, от души желая, чтобы "Дельфин" нырнул, наконец, в волны, раз и навсегда прекратив его мучения. Время от времени Анджела подходила к нему и, опустившись на колени, давала ему напиться или пососать апельсин. А потом опять принималась расхаживать по палубе в своем мужском наряде и тихонько напевать с беззаботностью, которая доводила Алана до исступления.
      На следующее утро волнение улеглось. Море вокруг расстилалось блестящим синим шелком. Слева были видны голубовато-серые горы Далмации и бесчисленные прибрежные островки.
      - Ну, как ты сегодня - достаточно силен? - лукаво осведомилась Анджела за завтраком. - Надеюсь, я тебе вчера не очень мешала?
      Алану оставалось только промолчать.
      Позже, когда они вышли на палубу, Алан наконец сдался и они заключили мир. Другого выхода у него все равно не было. Капитан Монтано собирался из Рагузы плыть дальше, и Алан знал, что не сможет заставить Анджелу не плавать на "Дельфине", пока корабль не вернется в Венецию, или отправиться из Рагузы домой с каким-нибудь другим надежным капитаном. Кроме того, он отлично понимал, что раз Анджела умудрилась разведать тайну его путешествия, а затем с помощью сложной цепи подкупов и интриг (каких именно, она отказалась ему сообщить) сумела поменяться местами с корабельным юнгой, ее обратно не отошлешь. Значит, она едет с ним, и приходится с этим примириться. А к тому же ей известна почти вся его тайна, и, пожалуй, будет лучше, если она останется под его надзором, а не отправится странствовать в одиночестве, храня в своей памяти столь опасные сведения.
      - Называй меня теперь Анджело, - сказала она так невозмутимо, словно вопрос о ее имени был единственным затруднением.