Впервые за эти дни Этейн попыталась медитировать, отрешившись от раздражающего плеска воды над головой. Дарман бродил снаружи, молчал и не волновался. Она чувствовала его как прилив и отлив – беспокоится, чуть-чуть напуган, но сосредоточен и без всякого насилия над собой или внутреннего конфликта.
      Хотелось спросить, как он достиг такого равновесия. Их обоих растили в полной изоляции от повседневного мира, с их собственными ценностями и правилами – не потому, что их выбрали для иной жизни, а потому, что они такими родились. Их призвание определили гены… нечестно. Он очевидно, прекрасно преуспевал; она же в той же степени провалилась.
      Этейн позволила ясности этого откровения омыть себя.
      Это почти успокаивало.
      А потом это чувство прошло, и волна чистого веселья захлестнула ее внезапным ударом. Дарман просунул голову под навес.
      – Они идут, – сказал он. – Мой отряд в пути, – он помедлил, будто слушая что-то, и касаясь перчаткой боковой стороны шлема. Было странно видеть такую радость, и понятия не иметь о выражении его лица. – Час или около того. Найнер разнес комм-станцию в Теклете, Фай и Атин получили больше снаряжения, чем потребуется. И еще взяли пленного, – он вновь помедлил, поворачивая голову так, будто говорил с кем-то. Казалось, что коммандо переключается между слышимым и неслышимым – будто его шлем был отдельным миром, в который он уходил по желанию. – Виквай, ну надо же. Ну, у них имелись причины.
      Он застыл на несколько секунд, а потом решительно кивнул. Затем стянул шлем; лицо клона сияло одной сплошной улыбкой, не предназначавшейся чему-то конкретному.
      – С ними все в порядке, как я понимаю, – сказала Этейн.
      – Да, все в норме.
      – Я рада. Вы братья, да?
      – Ну… не на самом деле.
      – А, вы же клоны…
      – Они – не мой изначальный отряд, – пояснил Дарман. Он все еще излучал радость и хорошее настроение. – Все мои братья погибли в битве на Геонозисе, как и у них. Мы даже друг друга не знали до этого задания. Но трое из нас учились у одного сержанта, так что мы можем считать друг друга семьей. Кроме Атина, конечно.
      Это замечание было поразительным. Дарман не проявил ни одного мельчайшего признака, что его ранила недавняя потеря. Этейн мало знала о биологических семьях, но понимала, что о смерти мастера Фульера будет горевать и через три месяца, и даже через три года. Возможно, они вытравили клонам и способность жалеть.
      – Тогда… ты не скучаешь о своих братьях.
      Улыбка Дармана слегка ослабла.
      – Конечно, я горюю, – тихо сказал он. – Каждый день.
      – Мне казалось, что ты принимаешь это… так спокойно.
      – Мы знаем, что нас убьют. Если мы на этом зациклимся, то станем бесполезны. К этому просто надо привыкнуть, как говорил наш старик сержант. Мы все когда-нибудь умрем, так что лучше просто попробовать умереть, сражаясь за что-то достойное.
      Этейн хотела спросить, что для него значило дело Республики. Она почти боялась ответа, но хотела знать.
      – За что ты сражаешься, Дарман?
      Он на мгновение озадачился.
      – За мир, мэм.
      – Хорошо, а против чего ты сражаешься?
      – Анархии и несправедливости, – это был заученный ответ, но он помедлил, словно впервые обдумывая его. – Даже если не получу благодарности.
      – Звучит как еще одна фраза твоего сержанта.
      – Он же не ошибался, не так ли?
      Этейн вспомнила местных, которые сдали их людям Хокана. Да, за последние пару недель она многое узнала о реальности и конфликтах. Но этого все еще не хватало.
      – Светает, – сказал Дарман. Он сел под навес, скрестив ноги; бронепластины лязгнули друг о друга. – Кажется, ты простыла. Нужны лекарства?
      Этейн уже дошла до того состояния когда на сырость и боль не обращаешь внимания. Она слишком устала, чтобы думать или делать еще что-то. Даже перестала обращать внимание на настойчивый запах мокрой шерсти мерли.
      – Со мной все в порядке.
      – Если мы разведем костер, то приманим половину армии сепаратистов, – он порылся в поясе и протянул ей кубик рациона; все та же невероятная смесь юной наивности и циничного убийцы. Этейн покачала головой, и клон вытащил сверток. – Сушеной кувары?
      По тому, как он осторожно уложил фрукт в пояс, а не в ранец, было ясно, что он его ценил. Клон жил на рационах, которые по вкусу были не лучше протухшей шкуры мотта. Такая жертва ее тронула; у Этейн будет время, чтобы насладиться разнообразной пищей Галактики, если она выберется с Квиилуры живой, но у Дармана шансов нет. Девушка выдавила улыбку и отвела фрукт в сторону.
      – Нет. Ешь сам. Это приказ.
      Повторять не требовалось. Он жевал с закрытыми глазами, и Этейн почувствовала себя отчаянно виноватой, хотя и слегка завидовала его способности радоваться обыденным вещам.
      – Я знаю хороший способ согреться, – сказал он, открывая глаза.
      Этейн ощетинилась; возможно, он не был столь наивным, каким казался.
      – Правда?
      – Если ты на это согласна.
      – Согласна на что?
      Дарман помахал пальцем – мол, подожди и увидишь – и вышел наружу.
      "Нет, – подумала Этейн, – он никак не мог это иметь в виду".
      Она вдруг смутилась, что хоть на миг придала словам такой смысл и уставилась на собственные руки, неожиданно почувствовав отвращение к ссадинам, сломанным ногтям и прочим уродствам.
      Под навес внезапно вдвинулся грубо очищенный шест. Этейн подскочила; новые сюрпризы ей были не нужны.
      – Если это шутка, Дарман, то мне не смешно.
      – Давайте, коммандер, – он глянул вдоль шеста. – Тренировка со световым мечам. Лучше размяться, прежде чем придется делать то же в реальности.
      – Я просто хочу отдохнуть.
      – Я знаю, – он присел и посмотрел на нее. – Я многого не знаю о мечах, но меня учили драться врукопашную.
      Коммандо даже не двинулся. Его настойчивость вызывала раздражение; фактически, Этейн вдруг разозлилась и решила, что с нее хватит. Она вымоталась и хотела спокойно сидеть и ничего не делать.
      Девушка вскочила на ноги, схватила шест и ринулась на клона.
      Он отступил в сторону, но лишь на самую малость.
      – Относительно безопасный способ отточить навыки фехтования, – сказал Дарман.
      – Относительно? – она в ярости сжала шест двумя руками.
      – Относительно, – подтвердил Дарман и чувствительно стукнул своим "мечом" ей по голени.
      – Ай! Ты…
      – Давайте. На полную, – Дарман увернулся от дикого и бесконтрольного выпада. – В нападение.
      На этом она всегда спотыкалась – на тонкой грани между приложением всех возможных сил и ослеплением яростью. Про это следовало помнить. Это больше не было игрой.
      Девушка атаковала широким взмахом справа налево, с силой ударив по его оружию; столкновение отдалось в локтях и запястьях, заставив Дармана перенести вес на отодвинутую назад ногу. Три более быстрых взмаха – справа, справа, слева – и сразу же затем один неожиданный удар вниз. Он пришелся между шеей и плечом; если б в руках Этейн был настоящий меч, она бы рассекла клона надвое.
      Раздался отвратительный треск. Этейн впервые увидела боль на лице клона; она мелькнула мгновенной гримасой, но девушка мигом почувствовала отвращение к себе.
      – Извини, – сказал она, но коммандо надвинулся на нее и вышиб палку из рук девушки.
      – Когда есть преимущество – надо давить, – сказал Дарман, потирая шею. – Я никогда раньше на работал энергетическим клинком, и Силы у меня нет. Но я знаю, когда надо бить изо всех сил.
      – Я знаю, – ответила Этейн, осматривая голень и переводя дыхание. – Я тебе не повредила?
      – Ничего серьезного. Хороший удар.
      – Я не хотела бы тебя свалить, когда могу тебе еще пригодиться.
      – До сих получалось неплохо, коммандер.
      – Как у тебя это получается, Дарман?
      – Что? Драться?
      – Убивать и оставаться бесстрастным.
      – Обучение, думаю. И нечто от Джанго Фетта, что позволяло ему оставаться… бесстрастным.
      – Ты на тренировках когда-нибудь боялся?
      – Почти всегда.
      – А тебя когда-нибудь ранили?
      – Больно было всегда. Остальные – умирали. Вот так и учишься; боль учит тебя стрелять инстинктивно. Вот почему инструкторы начинали обучение с симуляторов, которые ранили без серьезного ущерба. Потом мы переходили на боевые заряды.
      – Сколько тебе тогда было?
      – Четыре. Может, пять.
      Она этого не знала; мысли заставили Этейн содрогнуться. Она не помнила, чтобы кто-то из джедаев погибал на тренировках; она словно заглянула в иной мир.
      Девушка подобрала палку и сделала несколько медленных движений, задержав взгляд на кончике.
      – Мне сложно воспринять это ускоренное взросление.
      – Каминоанский промышленный секрет.
      – Я хочу сказать – мне сложно привыкнуть к тому, каким ты кажешься, и что можешь сделать и… ну, и то, что у тебя меньше опыта в обычной жизни, чем даже у падавана.
      – Сержант Скирата говорил, что мы его ставим в тупик.
      – Ты часто о нем вспоминаешь.
      – Он учил мой отряд, а также отряды Найнера и Фая. Наверное, потому нас и объединили, когда наши братья погибли.
      Этейн устыдилась. В нем не было никакой жалости к себе.
      – А что с тобой будет через тридцать лет, когда ты станешь стар для войны?
      – Я умру задолго до этого.
      – Звучит слишком уж фаталистично.
      – Я имею в виду, что мы стареем куда быстрее вас. Нам говорили, что конец для клонов милосердно быстр; медленных солдат убивают. Я даже представить не могу лучшего времени для смерти, чем то, когда я больше не буду лучшим.
      Этейн не хотелось ничего слышать о праве на смерть. Смерть была слишком легкой и частой, как будто она не имела значения и последствий. Девушка чувствовала, как Сила искажается вокруг нее – не обычный ритм жизни, каким он должен быть, но хаотичное разрушение. Она понимала что не может это ни принять ни изменить.
      – Считается, что мы – миротворцы, – устало сказала Этейн. – Это мерзко.
      – Но война есть всегда. Ничего не изменится, если ее называть "миротворчеством".
      – Разница есть, – ответила Этейн.
      Дарман сжал губы, глядя мимо нее, словно повторял в уме что-то сложное.
      – Сержант Скирата говорил, что гражданские ничего не понимают, и для них нормальны высокие идеи о мире и свободе, пока в них самих не начнут стрелять. Он говорил, что ничто так не прочищает мозги, как факт, что кто-то пытается тебя убить.
      Это шокировало Этейн. Она подумала – было ли это лишь выпущенным на волю воспоминанием, или мягким упреком ее принципам? Дарман, кажется, был способен и на то, и на другое. Она все еще не освоилась с его двойственностью – убийцы и невинного, солдата и ребенка, образованного умницы и мрачного юмориста. Похоже, что из-за оторванности от нормальной жизни, он проводил куда больше времени за самоанализом, нежели она сама. Этейн попыталась представить, каким жестким должен быть опыт от внешнего мира, чтобы он изменился.
      Она убила всего одно живое существо. И это ее определенно изменило.
      – Пойдем, – сказал клон. – Восходит солнце. Высушит одежду.
      Сейчас определенно была осень. Туман покрыл пригород, словно море; в провисшем навесе, натянутом над их убежищем, собралась лужица, и Дарман собрался вылить ее но остановился.
      – Что это такое? – спросил он. – Я их и на реке видел.
      Рубиновые и сапфировые насекомые танцевали над поверхностью лужи.
      – Дневнокрылы, – сказала Этейн.
      – Я никогда не видел таких цветов.
      – Они выводятся и летают день, и умирают к вечеру, – сказала она. – Краткая, но славная жизнь…
      Ее голос затих, и Этейн ужаснулась собственной бесчувственности. Она начала искать слова для извинения, но, похоже, что Дарману оно не требовалось.
      – Они потрясающие, – сказал он, полностью поглощенный представлением.
      – Так оно и есть, – согласилась девушка, наблюдая за ним.
 

***

 
      Вилла Лика Анккита была роскошной. Она все еще была роскошной до бесполезности, но полированные куваровые полы, украшенные изящной мозаикой из цветочных рисунков, теперь были стерты и покрылись трещинами после металлических ног дроидов.
      Анккит торчал в дверях, пока четыре дроида прикрепляли металлические щиты к оконным рамам, закрывая восход. Гез Хокан наблюдал за тем, как особняк превращается в крепость.
      – Вы поломаете дерево, – зашипел Анккит. – Осторожно! Ты вообще знаешь, сколько времени надо, чтобы вырезать такие панели?
      Хокан пожал плечами.
      – Я не плотник.
      – Эти стены делали не плотники, а художники…
      – Мне без разницы, даже если Верховный Канцлер Палпатин их лично вырезал столовой вилкой. Мне нужно защитить здание.
      – У тебя есть отлично выстроенное для этого убежище в не более чем трех километрах отсюда. Можешь его защищать.
      – Так я и делаю.
      – Зачем? Зачем ломать мой дом, когда Утан здесь больше нет?
      – Для коварного и подлого торговца бобами, Анккит, ты проявляешь удивительную нехватку тактического и творческого мышления, – Хокан подошел к неймодианцу и остановился вплотную с ним. Рост бакалейщика его не пугал. Хокану было все равно, что надо задирать голову, чтобы посмотреть ему в глаза; здесь он был главным. – Я знаю, что ее здесь нет. Враг может поверить, что это не так. Если бы я увидел, как враг неумеренно готовится защитить какое-то место, я бы решил что это блеф и обратил бы внимание на иную цель. Если бы я понял, что эта иная цель обдуманно защищена от вторжения, я бы сделал логичный вывод, что она – настоящая, и атаковал.
      Похоже, Анккита это не убедило. Он воззрился на Хокана полуприщуренными красными глазами – редкое проявление смелости с его стороны.
      – А как они увидят это обдуманное укрепление?
      – Я позаботился, чтобы припасы сюда прибывали с соответствующими процедурами по безопасности. Движение ночью и все такое. Учитывая то, как благородно местное население, я уверен, что они продадут сведения за пару побрякушек. Этот метод всегда работал.
      – Эти укрепления не помешают разрушить мой дом.
      – Ты прав, Анккит. Деревянные дома плохо выдерживают огонь пушек. Вот почему я перевез доктора Утан обратно в лабораторию. Если понадобится, то я куда лучше смогу обороняться среди металла и камня.
      – Так почему ты ее сперва перевез сюда?
      – Удивлен, что ты спрашиваешь. Конечно же, чтобы все озадачились.
      На тот момент это показалось здравой идеей: он не знал, с чем имеет дело. Но теперь он был практически уверен, что врагов не более десяти. Если бы высадилась армия, то Хокан бы об этом уже знал. Переезд Утан – в любом случае, такое полностью незаметно не провернешь – помог сгустить завесу тайны.
      Хокан ничего не оставлял на волю случая. Он выкладывал цепочку улик, которые приведут вражеских коммандос к одному заключению: что Утан и нановирус находятся на забаррикадированной вилле Лика Анккита.
      Дроид протащил тяжелый металлический брус через зал, оставляя на золотистом полу глубокую борозду. Анккит издал сдавленный стон ужаса. Товарищи дроида подняли брус и соединили его с горизонтальной балкой, сбив и расколотив изящную набуанскую вазу. В программирование дроидов не входили вскрики извинения и уборка осколков. Они их просто растоптали.
      Анккит вновь задрожал и воплем позвал слугу. Угрюмый паренек из местных появился с метлой в руках и смел осколки на совок.
      – О, да, – сказал Хокан. Он не думал, что сейчас стоило сообщать – лабиринт винных подвалов и сейфов под виллой теперь набит взрывчаткой. Он понятия не имел, как выводить из обморока неймодианца и не собирался осваивать это умение.
      Лейтенант Хурати ждал у внешней двери. Даже будучи не при исполнении, Хурати держался с военным самообладанием. Хокан никогда не видел, чтобы лейтенант тайком потягивал спиртное из фляжки или чесался. Хурати не вытянулся, завидев Хокана – он уже стоял по стойке "смирно".
      – Сэр, доктор Утан раздражена помехами, – сказал лейтенант.
      – Я с ней поговорю. Как там работает наша сигнальная цепь дроидов?
      – В норме, сэр, но было бы лучше для безопасности, если бы мы включили комм-наблюдение.
      – Мальчик мой, было время, когда у нас не было постов прослушивания, и войну приходилось вести с помощью собственных глаз и мозгов. Это возможно. Что обнаружили дроиды?
      – Нападение, судя по всему было ограничено Теклетом и областью к югу от него, сэр, и оно было довольно специфичным. По крайней мере мы знаем, почему они атаковали склад при каменоломне. Я должен сказать, что я ранее не встречал экскаватор-бомбу, – Хурати нервно облизнул губы. – Сэр, вы уверены, что не надо послать патрули на теклетскую дорогу? Я бы рад был сделать это сам. Никаких сложностей.
      Хокан расценил это не критикой, а настоящей заботой.
      – Нет, за гданами можно гоняться по всей округе. Наш враг определенно хорош в отвлекающих маневрах, и я не собираюсь глотать приманки. Я подожду, пока они не проглотят мою, – он похлопал Хурати по плечу. – Если хочешь чем-то заняться, приглядывай за Анккитом. Я не хочу, чтобы он мешал. Урезонь его любыми методами, какие сочтешь нужными.
      Хурати отсалютовал.
      – Будет сделано, сэр. И, лейтенант Кувин… как вы и сказали, я не думаю, что он станет капитаном.
      Лейтенант с каждым днем нравился Хокану все больше.
      – А твои товарищи-офицеры заметили его удаление из списка на повышение?
      – Заметили, сэр.
      – Отлично. Хорошая работа.
      Хурати проявил себя верным помощником. Он с радостью выполнял приказы. Хокан решил, что будет наблюдать за ним, и в любом случае – повысит. Ничего не достигнешь, если будешь намеренно игнорировать качества других.

Глава 13