— Да что это я! Совсем зарапортовалась, а гости мои ждут. Полагаю, душенька, — она повернулась к Мэри Поппинс, как видно, своей старой знакомой, — что вы пришли ко мне за пряниками?
— Вы не ошиблись, миссис Корри, — учтиво ответила Мэри Поппинс.
— Отлично. Фанни и Анни уже дали вам пряников? — Миссис Корри вопросительно посмотрела на Джейн и Майкла.
Джейн отрицательно покачала головой. А за прилавком послышался приглушённый шёпот.
— Нет, мамочка, — едва слышно проговорила мисс Фанни.
— Мы как раз собирались дать, мамочка… — начала мисс Анни испуганно.
Выпрямившись во весь свой рост и бросив испепеляющий взгляд на дочерей-великанш, миссис Корри сказала тихим, полным ярости, устрашающим голосом:
— Как раз собирались дать? Вон что, оказывается! Потрясающе интересно! А кто, позволь тебя спросить, Анни, позволил вам раздавать мои пряники?
— Никто, мамочка. Я никому ничего не давала. Я только подумала…
— Она только подумала! Очень мило с твоей стороны. Буду очень тебе обязана, если ты перестанешь думать. В этом доме обо всём думаю я! — сказала миссис Корри тихим, но пронзительным голосом. И вдруг рассыпалась мелким хрипловатым смехом.
— Взгляните на неё! Нет, вы только взгляните! Трусишка-зайчишка! Рёва-корова! — тыкала она узловатым пальцем в свою дочь.
Джейн с Майклом взглянули и увидели, как по огромному несчастному лицу мисс Анни катится большая слеза: но они не осмелились вмешаться — крошечная миссис Корри внушала им трепет, почти ужас. Правда, стоило миссис Корри отвернуться, Джейн улучила минуту и протянула мисс Анни свой носовой платок, который от одной слезы так намок — хоть выжимай. Мисс Анни и выжала его и только потом отдала Джейн.
— А ты, Фанни, интересно, ты тоже думала? — тонкий пронзительный голосок хлестнул вторую сестру.
— Нет, мамочка, — дрожа, ответила мисс Фанни.
— Ну, хоть ты, слава Богу, не думала! Подними это стекло!
Пляшущими пальцами мисс Фанни открыла стеклянный верх.
— А теперь, мои дорогие, — совсем другим голосом проговорила миссис Корри, глядя на Джейн с Майклом, и улыбнулась так ласково, что они устыдились: кого тут бояться — такая милая старушка, — подите сюда, мои птенчики, и выберите себе пряники, — продолжала она. — Пряники приготовлены сегодня по особому рецепту — я получила его от Альфреда Великого. Он очень хорошо стряпал, хотя, помню, печенье у него один раз подгорело. Сколько вам дать?
Джейн с Майклом посмотрели на Мэри Поппинс.
— Каждому по четыре, — сказала она. — Всего двенадцать. Значит, дюжину.
— Прибавлю ещё один и будет чёртова дюжина. — Миссис Корри озорно глянула на детей. — Ну, берите же!
И Джейн с Майклом взяли тринадцать душистых коричных пряников, у каждого наверху светилась звёздочка из золотой бумаги. Майкл не удержался и откусил от одного кусочек.
— Вкусно? — прокудахтала миссис Корри. Майкл кивнул. Миссис Корри на радостях подхватила руками юбки и пустилась в пляс.
— Ура! Ура! Восторг! Ура! — выкрикивала она тонким голосом. Наконец остановилась, и лицо её посерьёзнело.
— Но вы должны знать, я даю пряники за плату. Труд должен вознаграждаться. С каждого из вас по три пенса.
Мэри Поппинс открыла кошелёк и вынула три трёхпенсовых монетки. И дала по одной Джейн и Майклу.
— А теперь, — скомандовала миссис Корри, — приклейте монетки к моему платью. Так поступают мои покупатели.
Дети взглянули на её длинное чёрное платье. И действительно, всё оно было усеяно трёхпенсовиками, как платье принцессы бриллиантами.
— Скорее же! Подите сюда и прилепляйте, — повторила миссис Корри, потирая руки в предвкушении удовольствия. — Не бойтесь, они не попадают на пол.
Мэри Поппинс подошла первая и прижала свой трёхпенсовик к воротничку.
И что вы думаете? Он приклеился!
Тогда и они прилепили свои монетки — Джейн на правое плечо, а Майкл на левый рукав.
— Поразительно! — развела руками Джейн.
— Ничего поразительного, — хихикнула миссис Корри. — Или, вернее, не более поразительно, чем всё другое, о чём я могла бы рассказать, — и она подмигнула Мэри Поппинс.
— Боюсь, нам пора уходить, миссис Корри, — сказала Мэри Поппинс. — У нас сегодня на обед дрочена, а мне ещё предстоит её испечь. Эта миссис Брилл…
— Бедная кухарка? — спросила миссис Корри, прервав Мэри Поппинс.
— Бедная! — Мэри Поппинс презрительно фыркнула. — Я бы её по-другому назвала.
— Ну что ж, — миссис Корри прижала указательный палец к носу и задумалась. Но скоро опять заговорила.
— Дорогая мисс Поппинс, — важно произнесла она. — Мне было очень приятно повидать вас, и я уверена, мои девочки получили от вашего визита не меньше удовольствия, — она махнула рукой в сторону двух печальных великанш. — Приходите ещё вместе с Джейн, Майклом и младенцами и не откладывайте визит в долгий ящик. Вы уверены, что донесёте пряники домой? — обратилась она к детям.
Они кивнули. Миссис Корри подошла к ним поближе — у неё на лице было странное, серьёзное, даже испытующее выражение.
— Хотела бы я знать, — сказала она мечтательно, — что вы сделаете с бумажными звёздами?
— Мы их спрячем на память, — ответила Джейн. — Мы так всегда делаем.
— Э-э… спрячете на память? А интересно, куда вы их спрячете? — миссис Корри сощурила глаза, и от этого взгляд её стал ещё более испытующим.
— Ну, свои я положу в левый верхний ящик комода под носовые платки, — сказала Джейн.
— А мои будут в коробке из-под обуви на нижней полке платяного шкафа, — поспешил добавить Майкл.
— Верхний левый ящик комода и коробка из-под обуви в платяном шкафу, — раздумчиво протянула миссис Корри, точно хотела заучить наизусть эти слова. Потом взглянула на Мэри Поппинс и слегка кивнула. Мэри Поппинс тоже ответила ей лёгким кивком. Казалось, их связывает какая-то общая тайна.
— Ну и прекрасно! — воскликнула, сияя, миссис Корри. — Вы даже не представляете, как я рада, что вы будете хранить свои звёзды! Я это запомню. Я помню решительно всё. Даже то, что бывало на обед у короля Артура каждое второе воскресенье. А теперь давайте прощаться. До скорого свидания. Са-а-амого скорого!
Голос миссис Корри становился всё тише, тише и наконец совсем смолк; и в тот же миг, не понимая, как это случилось, Джейн с Майклом очутились на улице — шли позади Мэри Поппинс, которая опять изучала свой список намеченных покупок.
Они посмотрели по сторонам, обернулись назад.
— Что это, Джейн? — удивился Майкл. — Где же лавка?
— Её нигде нет, — сказала Джейн, ища глазами древний домишко.
И они не ошиблись. Лавки не было. Как сквозь землю провалилась.
— Как странно! — воскликнула Джейн.
— Очень! — согласился Майкл. — А пряники какие вкусные.
И они стали откусывать пряники с разных сторон, превращая их то в человечка, то в цветок, то в чайник, и совсем забыли про лавку миссис Корри. А лавка и правда была очень странная.
…Вспомнили они о ней посреди ночи, когда свет везде в доме был погашен, а им полагалось видеть уже десятый сон.
— Джейн! Джейн! — прошептал Майкл. — Слышишь, кто-то идёт по лестнице, на цыпочках.
— Ш-ш-ш, — зашипела Джейн, она тоже услыхала чьито осторожные шаги.
Дверь в детскую с лёгким скрипом отворилась, и кто-то вошёл. Это была Мэри Поппинс, в пальто и шляпке, как будто она собралась гулять.
Она ходила по комнате быстрыми неслышными шагами. Джейн с Майклом наблюдали за ней, не шевелясь и смежив веки до щёлочек. Первым делом Мэри Поппинс подошла к комоду, открыла ящик и тут же закрыла его. Потом на цыпочках подошла к платяному шкафу, открыла дверцу, наклонилась и не то положила что-то, не то что-то взяла — они не рассмотрели. Послышался лёгкий стук, дверца захлопнулась, и Мэри Поппинс поспешно вышла из детской.
Майкл сел в постели.
— Что она делала? — спросил он у Джейн громким шёпотом.
— Не знаю. Может, она забыла перчатки или туфли… — Джейн вдруг замолчала. — Майкл, слышишь? — прошептала она.
Он прислушался. Откуда-то снизу, скорее всего из сада, доносились чьи-то взволнованные, приглушённые голоса.
Джейн соскочила с постели и знаком позвала Майкла. Босыми ногами прошлёпали они к окну и выглянули наружу.
За оградой на тротуаре маячили одна маленькая фигурка и две гигантские.
— Это миссис Корри с мисс Фанни и мисс Анни, — прошептала Джейн.
Да, это были они. Престранная компания! Миссис Корри вглядывалась сквозь калитку во двор дома № 17. У мисс Фанни на плечах балансировали две длинные-предлинные лестницы, у мисс Анни в одной руке было ведро с чем-то похожим на клей, а в другой — огромная малярная кисть.
Стоя у окна, задёрнутого шторой, Джейн и Майкл ясно слышали голоса ночных визитёров.
— Она запаздывает, — сердито проговорила миссис Корри.
— Может, кто-нибудь из детей заболел, — робко предположила мисс Фанни, двигая плечами, чтобы лестницы не упали, — и она не может…
— Прийти вовремя, — докончила, нервно поёживаясь, мисс Анни.
— Тихо! — приказала кипящая гневом мамаша, и Джейн с Майклом явственно услыхали, как она прошептала: «Велика жирафа, да дура», — без сомнения относя эту поговорку к дочерям.
— Тс-с, — миссис Корри прислушалась, склонив по-птичьи маленькую головку.
И тотчас же входная дверь тихонько скрипнула и послышались чьи-то шаги, ступающие по гравию. Это была Мэри Поппинс с корзинкой в руке, откуда шёл слабый, таинственный свет. Миссис Корри улыбнулась и помахала рукой.
— Скорее, скорее, надо спешить! — сказала она подошедшей Мэри Поппинс и, взяв её за руку, перевела взгляд на дочерей. — Веселее смотрите, вы, двое! — И она пошла вперёд, сопровождаемая мисс Фанни и мисс Анни, которые, как ни силились смотреть веселее, ничего не могли с собой поделать. Они шли сзади, тяжело ступая и сгибаясь под тяжестью своей ноши.
Джейн с Майклом не отрывали от них глаз. Вот процессия спустилась по Вишнёвой, свернула налево и пошла вверх по склону холма. Наконец взобрались на самый верх, на поляну, поросшую травой, где не было ни одного дома, и там остановились.
Мисс Анни опустила ведро с клеем на землю, а мисс Фанни сбросила с плеч обе лестницы и поставила их так, чтобы получилась высокая, до самого неба, буква Л. И вместе с сестрой стала её держать.
— Что они собираются делать? — изумлённо воскликнул Майкл. Но Джейн ничего не ответила — ещё минута, и он сам всё увидит.
Как только лестницы были прочно установлены — один конец на земле, другой на небе, — миссис Корри, зажав под мышкой кисть, подхватила одной рукой юбки, другой взяла ведро и полезла по лестнице вверх, осторожно нащупывая ногами перекладины. Мэри Поппинс со своей корзинкой полезла по другой лестнице.
И тут началось нечто невероятное. Добравшись до верхней перекладины, миссис Корри окунула кисть в ведро и стала мазать клеем небо. А Мэри Поппинс взяла из корзины что-то блестящее и стала пришлёпывать к намазанному клеем небу. Когда она убрала руку, они увидели, что она приклеила к небу золотую звёздочку с пряника. И та сразу неистово засверкала, озаряя вокруг себя небо мерцающим золотистым светом.
— Это наши, — чуть не заплакал Майкл. — Наши звёздочки с пряников. Она думала, что мы спим, тихонько вошла и взяла их.
А Джейн ничего не сказала. Она не отрываясь смотрела, как миссис Корри мажет кистью небо, а Мэри Поппинс приклеивает к нему звёзды. Когда места на небе не хватало, мисс Фанни и мисс Анни двигали лестницы дальше.
Наконец работа была окончена. Мэри Поппинс перевернула корзинку и потрясла — корзинка была пуста. Тогда обе дамы спустились вниз, и процессия двинулась в обратный путь, мисс Фанни тащила на плечах лестницы, а мисс Анни позвякивала пустым ведром. На углу остановились, перекинулись о чём-то несколькими словами, Мэри Поппинс пожала всем руки и заспешила по Вишнёвой домой. А миссис Корри, пританцовывая в своих мягких сапожках, изящно подхватив юбки, исчезла в противоположном направлении вместе с громко топавшими дочками-великаншами.
Скрипнула садовая калитка. Зашуршал гравий под ногами. Отворилась входная дверь и тихонько закрылась. Джейн и Майкл услышали тихие шаги Мэри Поппинс по лестнице; она прокралась на цыпочках мимо детской, вошла в комнату, где спали близнецы, разделась и легла спать.
Как только звук её шагов смолк, Джейн с Майклом переглянулись, не сказав ни слова, подошли к комоду и заглянули в левый верхний ящик — в нём ничего, кроме стопки носовых платков, не было.
— Я тебе говорил, — сказал Майкл.
Открыли платяной шкаф, заглянули в коробку, она тоже была пустая.
— Как это? Почему? — говорил Майкл, сидя на краешке постели и глядя несчастными глазами на Джейн.
А Джейн опять ничего не сказала. Она сидела рядом, обхватив руками коленки, и думала, думала. Но вот она откинула назад волосы и встала.
— Знаешь, что я хочу знать? — взглянула она на Майкла. — Звёзды сделаны из золотой бумаги или золотая бумага из звёзд?
Майкл не ответил. Да Джейн и не ожидала ответа. Она понимала, объяснить это может только кто-нибудь гораздо мудрее Майкла.
Глава 9. История Джона и Барбары
Джейн и Майкл ушли на день рождения. Они оделись во всё самое нарядное. И Эллен, увидев их, воскликнула, что они «красавчики, прямо с витрины».
Весь день в доме было так тихо, точно дом о чём-то задумался или, может, задремал.
Внизу на кухне миссис Брилл, водрузив на нос очки, читала газеты, Робертсон Эй сидел в саду на скамейке и усердно предавался лени. Миссис Банкс устроилась на софе в гостиной, подложив под ноги подушечку.
В комнате наверху Мэри Поппинс просушивала на каминной решётке одежду детей, а солнечные лучи лились в окно, расцвечивая стены, и плясали в кроватях, где лежали близнецы.
— Пожалуйста, сдвиньтесь немного. Вы светите мне в глаза, — сказал Джон громко.
— Прости, но это невозможно, — ответил один луч. — Нам ведь надо обежать всю комнату. Так заведено испокон веков. Мы движемся весь день с востока на запад, и эта комната как раз у нас на пути. Советую тебе зажмуриться, и я как бы исчезну.
Золотистый столп лучей наискось падал в комнату. Он двигался довольно быстро, вняв, без сомнения, просьбе Джона.
— Какие вы нежные и тёплые. Я так вас люблю, — сказала Барбара, стараясь поймать в кулачок хотя бы один луч.
— Милая девочка, — ответили лучи и стали гладить её щёчки. — Тебе нравится, как мы ласкаем тебя? — видно, им приятно, когда их любят.
— Очень! — вздохнула с наслаждением Барбара.
— Слова! Слова! Слова! Я нигде не слышал столько слов, как в доме № 17 по Вишнёвой улице. В этой комнате всегда кто-то болтает, — проверещал в окне чей-то голос. Джон с Барбарой повернули головы. Это был Скворец, живший на верху дымоходной трубы.
— Нет, как вам это нравится! — быстро обернулась Мэри Поппинс. — Посмотрел бы на себя. День-деньской прыгаешь по крышам и проводам. И без умолку трещишь, чирикаешь, орёшь. Ты своим гамом мёртвого разбудишь! Воробьи и те тише себя ведут.
Скворец склонил голову набок и глянул на неё одним глазом сверху оконной рамы.
— Ну и что? — ответил он. — У меня уйма дел: консультации, дискуссии, диспуты, переговоры. Вот целый день и нет языку покоя.
— Бедный язык, — съязвил Джон.
— А я, между прочим, молодой человек, не с вами разговариваю, — Скворец гордо тряхнул крылышками и слетел на подоконник. — И уж, во всяком случае, не тебе это говорить. Кто в субботу чуть не весь день голосил?
— Но я же не болтал языком, — смутился Джон. — У меня животик болел.
— Знаем, как болел! — Скворец с подоконника перелетел на шишечку кроватки, где лежала Барбара, и сказал тихим, вкрадчивым голосом:
— Есть сегодня что-нибудь вкусненькое для скворушки, Барбара?
Барбара села, держась за кроватку.
— Вот тебе половинка овсяного печенья, — протянула она в кулачке угощенье.
Скворец мгновенно вспорхнул с кровати, схватил кусочек печенья, вернулся на подоконник и стал быстро-быстро клевать.
— А где твоё спасибо? — укорила Скворца Мэри Поппинс, но печенье было такое вкусное, что Скворец никого и ничего не слышал. — А спасибо где? — громче повторила Мэри Поппинс.
— Что такое? Ах, дорогуша, занимайтесь своим делом. У меня нет времени на всякие церемонии. — И он склюнул последнюю крошку.
В комнате воцарилась тишина. Джон, нежась в солнечных лучах, схватил свою голенькую ножку, сунул пальцы в рот, где уже белел первый зубик, и стал водить ими по губам.
— Что с тобой? Зачем это? — засмеялась Барбара. — Сейчас тобой никто не любуется.
— Знаю, — ответил Джон, ведя ножкой по губам, точно играл на губной гармошке, — но надо практиковаться. Взрослые от этого балдеют. Ты обратила внимание, тётушка Флосси увидела вчера этот фокус и чуть с ума не сошла. Столько глупостей наговорила — я и птенчик, и умничка, и золотце — словом, седьмое чудо света. Слыхала что-нибудь подобное? — Джон выпустил изо рта ножку и захохотал, вспомнив тётушку Флосси.
— Мои штучки ей тоже нравятся, — без тени хвастовства заметила Барбара. — Я начну снимать и надевать пинетки, а она мне — ты такая сладенькая, я тебя сейчас съем, смешно, да? Если я говорю, что съем, значит, и правда съем, например, яблоко или печенье. А у взрослых ничего не поймёшь. Говорят одно — делают другое. Как ты думаешь, она понарошку хочет меня съесть?
— Конечно, понарошку. Это они так шутят. Мне никогда не понять взрослых. Они всё-таки очень глупые. Даже и Джейн с Майклом не всегда умными назовёшь.
— Да, — согласилась Барбара, сосредоточенно стаскивая пинетки.
— Например, они никогда не понимают, о чём мы говорим. Но самое страшное, они вообще не понимают ничей язык. Я сам слышал, как Джейн сказала: вот бы понять, что говорит ветер.
— И я удивляюсь на Майкла. Только и слышишь: «Ах, как поёт скворец — ти-ви, ти-ви!» Да разве скворец поёт? Он просто говорит, как мы с тобой. А уж от мамы с папой, конечно, и ожидать нечего. Они просто ничегошеньки не понимают. Но Джейн с Майклом, кажется, должны бы понимать…
— А они раньше и понимали, — вмешалась Мэри Поппинс, складывая стопкой ночные сорочки Джейн.
— Что? — воскликнули близнецы. — Понимали язык скворца и ветра?
— Да, и язык деревьев, солнечных лучей, звёзд.
— Но как они могли разучиться? — Джон наморщил лобик, силясь постичь причину такого несчастья.
— Ты хочешь знать? — проверещал Скворец таким тоном, точно хотел сказать: а я знаю, как.
— Выросли и забыли, — объяснила Мэри Поппинс. — Барбара, надень, пожалуйста, пинетки.
— Глупая причина, — сказал Джон, сердито на неё глядя.
— Может, и глупая, но это факт, — Мэри Поппинс нагнулась к Барбаре и крепко-накрепко завязала пинетки.
— А Джейн с Майклом и правда глупые, — продолжал Джон. — Вот я вырасту и ни за что не забуду.
— И я тоже, — Барбара сунула палец в рот и стала, причмокивая, сосать.
— Забудете, — отрезала Мэри Поппинс.
Близнецы сели в постельках и уставились на неё.
— Ха! — презрительно воскликнул Скворец. — Вы только взгляните на них! Ишь, вундеркинды выискались! Бывают, конечно, чудеса. Но на этот раз никакого чуда не будет. Вы тоже всё забудете, как Джейн с Майклом.
— Никогда! — воскликнули близнецы в один голос и взглянули на Скворца так, словно хотели его убить: очень он их расстроил.
— А я говорю, что забудете, — рассмеялся Скворец. — Впрочем, вы в этом не виноваты, — прибавил он, смягчившись. — Забудете, потому что выбора у вас нет. Не было ещё на свете человека, который не забыл бы язык вещей и животных. Не считая, конечно, её. — И Скворец кивнул через крыло на Мэри Поппинс.
— А почему она помнит, а мы забудем? — спросил Джон.
— Ишь, что захотели! Она не такая, как все. Она — Великое исключение. Вам с ней не равняться, — усмехнулся Скворец.
Огорчённые дети замолчали.
— Видите ли, — продолжал Скворец. — Она совсем особенная. Я говорю не о внешности. Мои птенцы, им хоть от роду один день, и то красивее.
— Какая наглость! — возмутилась Мэри Поппинс и замахала на Скворца фартуком. Но Скворец вспорхнул на верх рамы, прыгнул на карниз и, оказавшись в недосягаемости, пронзительно засвистал.
— Опять не поймала! Небось, уже думала, я у тебя в руках! — И Скворец презрительно затряс крыльями.
Мэри Поппинс в ответ только фыркнула.
Солнечный столп продолжал скользить по комнате, волоча за собой золотистый шлейф. За окном подул лёгкий ветер и стал нежно шептаться с вишнями на улице.
— Слышите, что говорит ветер? — спросил Джон, склонив набок голову. — Неужели правда, миссис Поппинс, что мы вырастем и не будем слышать, что говорят ветер, лучи, деревья?
— Слышать, конечно, будете, — ответила Мэри Поппинс. — Но понимать — нет.
Барбару как будто ударили, и она тихонько заплакала. И у Джона на глаза навернулись слёзы.
— Это непоправимо. Так устроен мир, — взывала к их разуму Мэри Поппинс.
— Взгляните на них! Нет, вы только взгляните! — насмешничал Скворец. — Ревут белугой! Да у моих едва вылупившихся птенцов мозгов и то больше.
А Джон и Барбара, лёжа в своих уютных постельках, плакали навзрыд, такими они чувствовали себя несчастными. Вдруг отворилась дверь и вошла миссис Банкс.
— Мне послышалось, что дети плачут? — сказала она и подбежала к кроваткам.
— Что случилось, мои маленькие? Мои солнышки, мои птички? Почему они так горько плачут, Мэри Поппинс? Весь день они были такие хорошие, не слышно было ни звука. Что тут произошло?
— Да, мадам. Нет, мадам. Конечно, мадам. Это, наверное, зубки, мадам, — говорила Мэри Поппинс, стараясь не глядеть на Скворца.
— Ну конечно, зубки, — поспешила согласиться миссис Банкс.
— Мне не надо никаких зубов. Я забуду из-за них всё самое важное, — голосил Джон, катаясь по кровати.
— И я тоже, — рыдала Барбара, уткнувшись в подушку.
— Бедненькие мои, славненькие. Всё, всё будет хорошо. Вот только вырастут эти гадкие зубки, — успокаивала близнецов миссис Банкс, бегая от одной кроватки к другой.
— Ты ничего не понимаешь! — ещё сильнее вопил Джон. — Мне не нужны твои зубки!
— Никогда, никогда ничего хорошего не будет, — плакала в подушку Барбара.
— Да, да, всё будет хорошо. Мамочка жалеет, мамочка любит своих деток, — нежно ворковала миссис Банкс.
За окном послышался лёгкий писк. Это хихикнул Скворец, но поперхнулся, перехватив грозный взгляд Мэри Поппинс. И уже больше не позволил себе даже улыбнуться, наблюдая происходящее в комнате.
Миссис Банкс ласково гладила близнецов — то одного, то другого, шептала слова, способные, как она думала, утешить даже в самом большом горе.
И Джон вдруг перестал плакать. Он был уже воспитанный мальчик, любил мамочку и помнил, чем он ей обязан. Не её вина, что она, бедняжка, всегда говорит не то, что надо. И всё потому, что не понимает их. И Джон простил свою маму — лёг на спину, всхлипнул, взял ножку и сунул пальчики в рот.
— Ах ты умница! Ну что у нас за умный мальчик! — восхитилась мама. Джон стал водить пальчиками по губам, как будто играл на губной гармошке, и миссис Банкс расцеловала его.
Тогда и Барбара — пусть и её похвалят — оторвала от подушки мокрое личико и двумя ручками сняла сразу обе пинетки.
— Ах ты моё сокровище! — воскликнула с восторгом миссис Банкс, осыпая дочь поцелуями.
— Вот видите, Мэри Поппинс. Вот дети и замолчали. Я всегда их успокою. Всё, всё хорошо, — сказала миссис Банкс, точно пропела строчку колыбельной. — И зубки все вырастут, — прибавила она.
— Да, мадам, — вежливо ответила Мэри Поппинс.
Миссис Банкс улыбнулась близнецам, вышла из комнаты и тихонько притворила дверь.
В тот же миг Скворец разразился гомерическим хохотом.
— Простите, ради Бога, мою неучтивость! — воскликнул он сквозь смех. — Но я правда, правда не могу удержаться. Какая сцена! Боже, какая сцена!
Джон не обратил на него никакого внимания. Он просунул сквозь прутья кроватки голову и сказал Барбаре тихим, идущим от сердца голосом:
— Я ни за что не буду таким, как другие взрослые. Ни за что! — он кивнул головой в сторону Скворца. — Пусть они с Мэри Поппинс говорят, что хотят. Я никогда не забуду их язык.
Мэри Поппинс ничего не сказала, только улыбнулась загадочной, понимающей улыбкой.
— И я не забуду, — сказала Барбара. — Никогда!
— Нет, вы только послушайте их, сохрани, Господи, мои маховые перья, — просвистел за окном Скворец, прижал крылья к бокам и опять давай смеяться. — Как будто это от них зависит! Вот умора! Ещё месяц-два, ну от силы три, и они забудут даже, как меня звать, глупые кукушонки. Глупые, желторотые, беспёрые кукушонки. Ха! Ха! Ха! — И Скворец расправил свои крапчатые крылья и улетел…
Прошло немного времени, у близнецов появились зубки, как тому положено, и весь дом отпраздновал их первый день рождения.
На утро после торжества Скворец, только вернувшийся в дом № 17 по Вишнёвой улице с далёких Бермуд, сел по обыкновению на подоконник.
— Привет! Привет! Привет! Вот мы и вернулись, — весело насвистывал он. — Ну как вы, дорогуша? — не очень почтительно обратился он к Мэри Поппинс, склонив голову набок и глядя на неё ясным, блестящим глазом.
— В вашем приветствии никто не нуждается, — вскинула голову Мэри Поппинс.
— Узнаю старушку. Ни капельки не изменилась! А как наши кукушонки? — Скворец взглянул на постельку Барбары. — Ну, Барбарина, есть ли сегодня что-нибудь вкусненькое для скворушки?
— Ба-ля, ба-ля, ба-ля, — пролепетала Барбара, уписывая овсяное печенье.
Скворец, слегка удивившись, прыгнул на шишечку кровати.
— Я спрашиваю, — отчётливо произнёс он, — есть ли что-нибудь вкусненькое для скворушки?
— Бу-лю, бу-лю, бу-лю, — пролепетала Барбара, глянула на потолок и проглотила последнюю крошку.
Скворец уставился на неё блестящими глазками.
— Ха! — вдруг воскликнул он и вопросительно взглянул на Мэри Поппинс. Она ответила ему долгим говорящим взглядом.
Скворец порхнул на кровать Джона. Джон крепко прижимал к себе белую кудрявую овечку.
— Как меня зовут? Как меня зовут? Как меня зовут? — пронзительно закричал Скворец, чувствуя какое-то беспокойство.
— Бе-бе-бе, — сказал Джон, открыл рот и ухватил зубками ногу овечки.
Тряхнув головой, Скворец отвернулся.
— Значит, свершилось, — тихо сказал он Мэри Поппинс.
Она кивнула.
Скворец какой-то миг удручённо глядел на близнецов. Потом пожал крыльями в крапинках.
— Ну что ж. Я ведь знал, что так будет. И всегда говорил им это. А они не верили. — Он немного помолчал, глядя на кроватки.
И вдруг резко встряхнулся.
— Да-а, надо скорее лететь домой. К себе на трубу. Пора приниматься за весеннюю уборку. — Он перелетел с кровати на подоконник и обернулся.
— А скучно будет без них. Я любил поболтать с ними. Мне будет их не хватать.
И он смахнул что-то крылом с глаз.
— Плачешь? — усмехнулась Мэри Поппинс.
Скворец сразу взял себя в руки.
— Плачу? Да нет. У меня… э-э… лёгкая простуда. Продуло на обратном пути. Ничего серьёзного.
Он выпорхнул в окно, сел на карниз, почистил клювом пёрышки.
— Прощайте! — весело просвистел он, расправил крылья и улетел…
Глава 10. Полнолуние
Весь день Мэри Поппинс носилась как заведённая. В такие дни к ней не подступишься. Что Джейн с Майклом ни сделают, всё не по ней. Близнецам и то сегодня досталось. Джейн и Майкл старались не попадаться ей на глаза.
— Давай превратимся в невидимок, — сказал Майкл.
— Давай. Спрячемся за софу, и нас никто не увидит. Возьмём копилки, посчитаем, сколько у нас денег. А после ужина, глядишь, она подобреет.
Так они и сделали.
— Шесть пенни и четыре — будет десять. И ещё полпенни и три пенни… — быстро считала Джейн.
— Четыре пенни и три фартинга и… и всё, — вздохнул Майкл, складывая монеты стопкой.
— Вполне хватит для бедных, — фыркнула Мэри Поппинс, заглянув за софу.
— Это не для бедных, — обиделся Майкл. — Я для себя коплю.
— А, хочешь купить аэроплан, — презрительно проговорила Мэри Поппинс.
— Не аэроплан, а слона. У меня будет собственный слон. Как Лиззи в зоопарке. И я буду вас возить, — сказал Майкл, искоса поглядывая на Мэри Поппинс: как она отнесётся к этой идее.
— Хм! Какие глупости! — опять фыркнула Мэри Поппинс, но было видно, что она немного смягчилась.
— Интересно, — вдруг сказал Майкл, — что делается в зоопарке ночью, когда все уходят?
— Забота кота убила, — выпалила Мэри Поппинс.
— Так то забота, а мне просто хочется знать. Может, вы знаете?
— Ещё один вопрос, и ты пойдёшь спать, — Мэри Поппинс молниеносно стряхнула со стола крошки и вихрем прошлась по комнате, наводя порядок.
— Ты у неё не спрашивай. Она знает, но не скажет, — прошептала Джейн.
— Зачем тогда знать, раз никому не рассказываешь, — пробурчал Майкл совсем тихо — не дай Бог Мэри Поппинс услышит.
…Джейн с Майклом очутились в постелях, не успев глазом моргнуть. Мэри Поппинс дунула на свечу и выскочила за дверь, точно её подхватил ветер.
Детям показалось, они пролежали всего пять минут, когда из-за двери послышался чей-то шёпот:
— Джейн! Майкл! Одевайтесь, и скорее бежим!
Джейн с Майклом вскочили, смотрят кругом испуганно — никого.
— Скорее, Майкл! Начинается приключение! — Джейн заметалась в темноте — куда делась одежда?
— Спешите, а то опоздаем, — опять прошептал голос.
