Увидеть Дракона

Помост был пуст, толпа гудела, я, поминутно выдираемый из живых колеблющихся тисков, добрался до лучших мест - приподнятой над площадью террасы. Вход на нее охраняли латники с арбалетами - сатанинским оружием, проклятым наместником божьим в Риме. Но далее, к шелковым навесам и резным скамьям нас не допустили. Чисто одетые молчаливые люди чиновники магистрата, решил я, мастера, купцы и прочий низкорожденный, но сметливый народ - не сговариваясь расступались перед нами и оставляли свободными два-три шага. Видимо, моих спутников знали и остерегались их повадки. Продавец снов кивнул мне, и мы с ним оперлись локтями друг рядом с другом на жесткую балюстраду. Смола в ступах чадила и гасла, слабела, но разливался рассвет, светлело небо над крышами до яркой белизны, до первой точки, слепящей доли солнца. Внезапный толчок ветра разбил мерный гул над площадью, понес сорванные шапки и мелкий сор и завертелся в окружении высоких зданий, тряся ставни, сгоняя любопытных, осевших открытые окна. Быстрая туча заслонила солнце и пронеслась над нами, гоня ветер. Это кружил гигантский дракон над городом, еще больший, чем все, которых я видел тут.
      - Кто же надеется его убить? - прокричал я сквозь адский свист и вой и напор воздуха.
      - Его убьет пресветлый король, - орал в ответ продавец снов, прикрывая, как и я, глаза ладонью.
      Прямо под нами толпа медлительно раздавалась, пропуская всадника в диковинном сплошном панцире. Свет застилала туша-туча монстра, но я в один момент увидел вдруг молодое потное лицо неведомого дракоборца в отверстии странного шлема, над которым еще и решетка нависала, и белые наконечник копья и щит его.
      - Ваш король очень юн!
      - Юн?
      Я показал вниз.
      - Нет, это не король, - кричал он, и подобие улыбки изломало его злой рот. - Он кузнец с Выпасных Пустошей... Нищий мальчишка... Надумал жениться... Запродал себя... Гильдии снарядили... И пятьдесят золотых в придачу...
      Дракон заложил дальний круг, и стало тише.
      - Сопляк хочет нажиться на своей же смерти. Но ему не на что надеяться.
      Ураган приближался снова.
      - Уж лучше искать гремучее золото в горах, - торопливо досказал он и отвернулся.
      Я закрылся локтем от острых песчинок, с силой бросаемых ветром. На помосте двигались какие-то фигуры в ярких нарядах, мистерия началась, но смысл ее оставался темен. Прочие же зрители, казалось, были в состоянии не то, что дышать, но и видеть и внимать. Оживились наши молчаливые соседи. Продавец снов вложил мне в руку нечто вроде ремня.
      - Наденьте, добрый сэр рыцарь. Защита от пыли.
      Повязка мягкой кожи, сзади тесемки, а спереди прорези для глаз, которые смыкались при особо сильном ветре. Не проще ли зажмуриться? Но моя глупая голова не отворачивалась, и глаза смотрели, и я не то чтобы дышал, а сдерживал губами ветер, плотный как масло.
      Наконец я различил мелькание тени и солнца на доспехах кузнеца. На помосте никого более не осталось, а он суетился, треножник составляя из копья, и щита, и длинного меча, прилаживал, и сцеплял, и скручивал, но ему мешал щит, который парусил и рвался из рук. Кузнец, было видно, поднатаскался в этой механике, но не учел такой очевидной малости - его заветную конструкцию, способную, дескать, выдержать тяжесть колокольни, собирать придется не на заднем дворе, залитом солнцем и дремой, небось еще под смех и щебет подружки, а вот здесь, в десяти шагах под летучей колокольней, под свистящим ужасом, в тугих вихрях, секущих по латам. Вот в несчастный миг воля его отказала, и сердце затопил только гнев на все сущее, он воздел кулаки к небу - к брюху воющей своей смерти, тотчас дикий порыв смахнул на головы щит, за ним, вильнув в обе стороны, последовал в связке прочий лом, но до лома ли было... Дракон ударил.
      Хвост размазал людей, точно худые бурдюки с кровью, и вознесся выше башенных шпилей и ударил накрест. Он произвел оба удара с лету, вполсилы, и снова ушел круто ввысь, и, проносясь над трибуной, оросил нас горячими каплями, они срывались с его бритвенной чешуи подобно грибному дождику при ярком солнце и свежем ветре. Я потерял всякую способность рассуждать здраво, мозг сдавило и потемнело в глазах. Я схватился за голову, как бы запоздало защищаясь от вихря, и сразу оторвал руки от нее - они стали липкие и мокрые. Кровь окрасила весь мир, я не смел свести пальцы и трясся, как босиком на мерзлой земле, эта лихорадка завладела моим телом помимо меня. Но страшнее и свиста, и клекота, и перепончатых грозовых крыльев оказались такие же немощные людишки, как я, под хвостом дракона они бесновались и вопили, и размахивали окровавленными руками. Мои соседи по трибуне, сдержанные солидные горожане...
      - Оле, оле! - вскипал рев над площадью мертвых, и снизу эхом откликались живые еще, зажатые в кровавом месиве, охваченные тем же мерзостным ликованием. - Оле! - и я с облегчением провалился в тишину, уходя в обморок с последней смутной мыслью - где-то я видел подобное, гораздо раньше.
      Очнулся я в ту же секунду, омытый и переодетый в сухое, в большой комнате без окон и с глубокой аркой, уходившей в свет, вместо двери. Пол густо покрывали луговые травы, кошенные на заре, еще полные сладкого сока. Пахло божественно. Я усомнился в правдоподобии драконьей мистерии и попутно вспомнил, что подобного я не видел, а слышал о нем. Рамон из Толидо рассказывал приятелям, адептам одного с ним выпуска, какие потешные поединки с быками устраивают у них селяне, и посетовал, что не может одним словом перевести название этого зрелища, нет - единоборства, да нет боя... Тут в беседу старших нагло ввязался я и предложил "гон быков", и получив заслуженную затрещину, собрался было скромно удалиться, не благодаря за науку, но успел расслышать удивленное восклицание Рамона: "А щенок-то прав!", после чего удалился окончательно. И вот во мне зреет то же чувство - нечаянной, незримой победы при наличии явного подзатыльника.
      За мной следили незаметно, и не повернулся я еще на бок, как бесшумно вошел продавец снов по пахучему ковру, сдержанно улыбаясь, приветливо кивая.
      - Как вам понравилась мистерия?
      Он не останавливался ни на миг, настойчиво тянул меня за рукав, и даже когда я уж встал, он увлекал меня дальше, под арку, в открытую ветру и солнцу галерею. Мы быстро шли, скользя по мраморным плитам, а снег на вершинах блестел беспощадно, и облака стояли под нами снежными клубами. Когда холодный ветер слабел, становилось жарко. Редкие часовые вяло вскидывали руку при нашем приближении и вновь замирали, засыпали наяву с открытыми глазами.
      - Кому понадобилась такая бойня?
      - Она необходима. Дракон действует как орудие промысла божьего. На дракон-фесте город избавляется от злодеев, которые отягощены тайными грехами, которые недоступны для суда людского. Каждый обязан пройти сие испытание. А если уклоняется - что ж... Велика ли разница - от хвоста ли, от руки... Сюда, прошу вас.
      Теперь мы начали спускаться, ступени так же скользили под ногами, и я отслеживал свой путь ладонью по штукатуренной стене. Каждый полный оборот лестницы отмечался площадкой и узкой бойницей. В бойницах трепетала голубизна и сияли снега. Он торопил, я нарочито медлил.
      - Господь сам оборонит невинных, так?
      - Истинно. Вы ухватили самую суть.
      - У нас эту самую суть ухватили задолго до моего рождения. Неужто вы верите, что злобное чудище, кровожадное...
      - Да они как котята под опытным драководом! Вспомните, он ни разу не выдохнул на площадь. Цела и трибуна, и дома.
      Бойницы остались выше, свет дня померк, но необычайно ярко горело прозрачное масло в опаловых полукруглых плошках, без дыма, без запаха.
      - Его люди вели?
      - Ну да, а как же иначе? Кто-то должен ведь отвечать за то, чтоб пресветлый король убил его на излете, а потом вывести зверя за пределы города, прямехонько в Бренный Колодец.
      Вскорости выяснилось, что король в выверенное время рубил канат гигантской баллисты, и полуживая скотина пикировала в бездонный провал за городом. Драководы умело ловили свой шанс и ухитрялись уцелеть в пяти случаях из семи. Спертая духота вызвала мысль о пламени подземном.
      - Сколько ж можно спускаться?
      - О - видно, что вы не испытали пешего восхождения. Обитель пресветлого короля чудесное чудо, я бы...
      - Когда я встречусь с ним?
      Он вздрогнул и застонал, как от святотатства.
      - Молчите, молчите... В Книге Судеб указано все до мелочей. Да, да, он и сам жаждет беседы с вами, но только после... Вы понимаете? Мы ждали триста лет, подождать еще денек... Минуту...
      Коридор оборвался литой медной дверью, гладкой, будто лед на пруду. Продавец снов запустил руку в узкую нишу и нащупывал сокровенные запоры. Неожиданно для такой тяжести, дверь тихо вползла в стену.
      Открылась обширная палата, обильно освещенная, из нескольких покоев. Доспех на распялке, еда и питье на столе, журчание воды, крутой пар из большого деревянного чана... Молча склонились прислужники в однообразной серой одежде.
      - Довольно. Не сдвинусь с места. Хватит мною играть. Гори огнем ваша злосчастная страна Мо, и Книга Судеб, и все ваши долбаные секреты.
      Он остолбенел, как бы втянутый в стену.
      - Что, негоже меня силком на подвиг гнать?
      Прислужники как один вдруг очутились на коленях и немо замычали. Продавец снов отлепил от гортани непослушный язык.
      - Вы мне можете не верить, добрый мастер Атарикус.
      - Ни единому слову, предатель.
      - ...и я никого не предам, ежели скажу, что и этот ваш порыв предопределен. В книге Судеб он наречен Последними Сомнениями на Пороге, они раскрывают новые грани благородной души вашей, вы ведь все-таки человек, смертный, и тем величественнее...
      И все же заплел он мне уши паутиной пустых льстивых слов, и, взывая то к судьбе, то к совести, то к славе, он вел меня как куклу, как дракона, дергая поочередно за эти призрачные ниточки...
      - А затем рыцарь свершил омовение по большому чину...
      И я покорно полоскался попеременно и в бадье, и в бассейне талой воды.
      - А затем рыцарь вкусил плодов земли Мо, и возрадовалось его сердце...
      Естественно, ведь я предвкушал окончание дурацкой церемонии. А то бы мне радоваться с одной перемены жесткой козлятины, пастушьей лепешки с сыром, да кислого напитка, который по недоразумению считал себя вином. О, скудная фантазия пророков!
      - ...Поднесли ему доспехи дивной красоты и крепости несказанной, и добрый Атарикус оборотился из агнца во льва, и задышал столь неодолимой угрозой, что не смели смотреть на него...
      "...без смеха" - мысленно поправил я, подозревая затаенную издевку в размеренном речитативе продавца снов. Но лица, обращенные ко мне, отражали только постное благоговение, приличествовавшее совершаемому обряду. В книгу Судеб за все века никто так и не удосужился внести мои мерки. Я болтался между броневыми пластинами словно гнилое ядро в скорлупе ореха, они гнули меня долу и резали щиколотки и ключицы острыми краями. Я покраснел от натуги и злости на старый текст. Проплыло, пересылаемое из рук в руки, мое - наше с Этериком - копье, и я вознамерился было насечь на нем новый крестик. Но в клетке насаженной на меня брони было трудно даже просто дышать, а тем более - неодолимой угрозой. Наконец меня повлекли на подвиг, за вытянутую руку, как слепца.
      В самом устье нового темного коридора я воспользовался случайной заминкой (копье уперлось в шов между плитами и застряло поперек прохода) и набрался сил шепнуть главному предателю:
      - А кто обещал мне талисман ото сна?
      - Неужели вы поверили этой байке? - возмутился тот шепотом же и продолжал бубнить: - ...и долго, восхищенные, вглядывались они в непроницаемый мрак, поглотивший исполинскую фигуру героя. Но лишь звон шагов доносило эхо... Эхо-оо.
      Недолгое время меня сопровождали его назойливые завывания и неясное шевеление теней на близко сведенных стенах туннеля. Потом нагнал гул от захлопнутой двери.
      Я бездумно и слепо побрел вперед, каждым шагом насилуя себя, копье волочилось и скребло по каменной крошке. В сплошной черноте я поминутно спотыкался об округлые переходы пола в своды, и сам казался себе затерянным в лазе гигантского червя, проевшего путь сквозь камень. Один крутой поворот привел меня в бессильное бешенство. Ломая ногти, я освободился от латных рукавиц и долго и бестолково рвал с шеи дребезжавший шлем. Но запор держал его сзади. Уж и привалиться к стене нельзя было, я бы соскользнул на пол и вряд ли встал снова. Отдышавшись, я сообразил предварять дорогу копьем, отстукивая пустоту между стенами. Не хватало только колокольчика... Чувство времени напрочь отпало, и годы и годы неровно я ковылял и все реже водил копьем из стороны в сторону. И не сразу понял, что вес доспехов сходит с меня, а впереди колышется красноватое пятно.
      Что меня окружил рой случайных звуков, вобрал в себя, и они рождались одновременно, как бы в сферу заключая мой слух. Ближе, ближе багряные блики. Я незаметно возбудился до дрожи и поймал себя на том, что брови напряглись и распахнули глаза до предела. Пологий правый обвод стены был отрезан цельным едва выпуклым зеркалом, в его пурпурном свечении отзывалось расплывавшимися образами каждое мое движение. В нем шествовал мой двойник, в сочетании багровых и черных оттенков, и копье у него в руках колебалось серой струной.
      Дракон подумал, и его мысли вспыхнули в моей голове, как человеческая речь, разносимая ветром.
      - Привет тебе, добрый Этерикус, Этерикус Магнус! Ты пришел отлучить меня от жизни?
      - Мы с тобой обречены, мастер Дракон. И я, и ты отныне существуем неразделимо. Так написано в книге Судеб.
      - Я пишу ее. Эту книгу. Ты ее сейчас увидишь. Не бойся.
      Я был уже не в состоянии бояться. Мягкий поток приподнял меня и повлек вдоль переливавшегося зеркального зарева. Он молчал, и я не трепыхался в его бесплотной длани. Коридор струился, и раздваивался, и снова кружил. Неуловимо быстро пол сменился чисто рубленными ступенями. Мои кованые подошвы проносились над выемками, истертыми в них посередине. Лестница привела в пещеру, очевидно освоенную людьми. На пюпитре черного дерева покоилась стопка больших медных пластин, подобранных по формату, как грузные листы библии. На твердь меня опустили со всей осторожностью, однако с размаху, и колени невольно подогнулись. Медь рдела, будто расплавленная неощутимым жаром драконова бока. Магии его света недоставало на все глухие уголки пещеры. В них таился мрак, обманывал глаза.
      - Нет, твои глаза хороши, добрый рыцарь.
      Тотчас от светоносной стены протянулись тонкие лучи и сошлись в том углу, на подобии закутанного в плащ человека, как мне почудилось сперва. Каменный узкогорлый сосуд, покрытый грубой резьбой, был наполнен водой до края. Из него крестом торчала простая рукоятка меча с золоченой шишкой на конце. Без пятнышка ржавого на ясном широком лезвии, уходившем в воду, меч казался велик, но не чрезмерно. Три моих ладони охватили бы рукоять всю.
      - Вот и твой меч, меч Этерика, - насмешливо обронил Дракон.
      - Это не вода?
      - Нет. И не масло. Это горный уксус. Его выжимают по каплям базальтовые пласты, медленно сминая друг друга. Глупые люди верят в его губительность для заклятых предметов. Твое копье - оно не дергается больше в виду зловонного монстра?
      - О дьявол!
      Я только сейчас осознал правоту его слов.
      - Так! Но чары, закалившие этот вот меч, не так легко смыть. Даже вымочить. Даже за пять веков.
      - Триста лет, мастер Дракон.
      - Не перечь мне, дитя. Ведь это я перевел тебя через горы, вызвал, создал нового Этерикуса. Здесь, в тесной норе, жрецы царапают стилосами мягкую медь. Мной вдохновенные, они ведут погодные записи на тысячу лет вперед.
      - Ты тоже играешь мной.
      - Я говорю только правду. Увы, столь страшна моя подъемная сила, что в моем несчастном погребении она переродилась в дар предвидения и магии.
      Отчего все взбунтовалось во мне?
      - Ты возомнил о себе, дракон! И ты смертен, хоть и велик. И я знаю все о твоей подъемной силе. Ты надуваешься горючим паром легче воздуха, и он возносит тебя, как на болоте выбрасывает пузыри из жижи. Уменьшается тяжесть на каждую долю твоего тела. Это высшая механика, но она доступна человеческому разуму!
      - И уж конечно, ежели я тебя по косточкам разберу, о человек разумный, и по долям крови и мяса, а потом соберу вновь, не погрешив ни на волос, ты восстанешь из мертвых? Нет? А уловлю ли я твою бессмертную душу в реторту, и сумею ли после вдохнуть ее в тебя, бездыханного? Все ли вы знаете о мире, в котором ты живешь, мастер Этерик?
      - Я не тот, кем ты меня называешь. Я живу и умру под своим честным именем, пускай не таким громким. - Он помедлил и спросил, запинаясь через слово: - Ты отрекаешься от своего имени, рыцарь Этерик?
      - Меня зовут мастер Вилл из Бэнтам-Хиллс.
      - Ты забыл о пророчестве? Ты отрекаешься от своего имени?
      - Я сказал.
      - И в третий раз спрашиваю тебя, мастер, каково имя твое?
      - Я не Этерик, хоть и пришел, чтобы убить тебя, мастер Дракон!
      - Он пришел! - протянул он на длинном выдохе, и почва и камень, облекавшие его плоть, вступили в волнообразное движение, долго не затухавшее. Я не удержался на ногах, и лишь на четвереньках выдержал попеременные толчки с разных сторон, спиною чувствуя, как расшатываются надо мной глыбы величиной с добрый колокол.
      Но бьюсь об заклад, ему тоже пришлось несладко. Если б водоворот мыслей смятенного чудовища, охвативший меня, был так же реален, как любой шепот или крик, звон или грохот, для возникновения коих потребно физическое усилие, то, думаю, камни бы уж точно посыпались, а достойного мастера Вилла убило бы еще раньше, словно ворону над людным ристалищем. Потом стало тише, чем в снежной яме.
      - Эу! - робко позвал я, не поднимаясь с земли. - Я готов.
      Пауза.
      - Да, теперь я должен тебя научить, как покончить со мною же. Проклятая жизнь. Слушай, мальчик... Да встань ты с колен. Противно предаваться такому растяпе. Вставай, вставай.
      Я встал, копье так и осталось подле, ненужное и мертвое.
      - За тысячу лет моего заточения три рыцаря, принимавшие прозвание Этерикус Добрый, пытались избавить злосчастную страну Мо от моего ига. Они были бесхитростные дракоборцы. Испытав удачу в родных местах, они уверовали в старое предание и следовали ему во всем. Ты мог стать четвертым. Пора было кое-кому напомнить, что сфера моего дара намного шире, чем бредни их давнишнего пророка.
      - Ну и как ты притянул меня из-за гор? Симпатическая магия? Из такой дали?
      - Я редко применяю эту мою силу. Пресветлый король и так делает все, чтобы мои предсказания совершались.
      - Не понял.
      - Ну, мало ли у него шпионов во внешнем мире? И если б только их. Но это неважно. Как-то в праздную минуту я решил сам определить знамение моей гибели. Разумеется, это знание я переписчикам не передал. Меня умертвит Этерикус, который трижды отречется от своего имени.
      - Да ведь это просто совпадение. И ты так сразу сдаешься, из-за такой малости?
      - Я достаточно послужил року, чтоб склониться, едва он обозначит свое явление. Я весь в твоей власти, мастер Вилл с Петушиной Горы, или как там твое настоящее прозвище.
      Я невольно рассмеялся.
      - Ну сейчас я тебя задавлю голыми руками. А потом года два буду скитаться по темным штольням, пока не найду твою голову и не взберусь на нее в знак преславной победы.
      - Это просто. Ты возьмешь меч Этерика в том углу и крест-накрест взмахнешь им в воздухе. Потом скажешь "Мертв", и я окаменею.
      - Освободишься от долгого рабства.
      - Шиш цена такой свободе! Я хочу вечно лежать здесь и прозревать мир вокруг, его прошлые и будущие картины. Я хочу ощущать мое тело, мой хвост, недвижный, но живой, мой. В молодости я упивался силой, когда я парил над мирным морем, в нем вздымались высокие волны и тянулись ко мне языками пены. Одна моя лапа накроет целый приход, мое огненное дыхание способно испепелить маленькие горы, которые ты видел...
      - Кто заточил тебя, мастер Дракон?
      - Я не смею сказать... Кончай со мной, скорее, не то я буду малодушно умолять тебя о пощаде. Не тяни, будь ты проклят, мелкий клоп.
      - Видно я проклят как раз, если тут надо мной все издеваются, даже ты, моя предреченная жертва. Сколько же мне брести еще от выбора к выбору, где силы взять и веру?
      Он со стоном вздохнул.
      - О господи! Теперь он будет философствовать до утра!
      - Уже ночь?
      - Глубокая.
      - Ты видишь все отсюда, все сразу?
      - Могу, но не все и не сразу, конечно.
      - Что будет, если я тебя не убью?
      - Вздор.
      - А если я взмахну крест-накрест и крикну "Жечь его огнем"?
      Я при этом потаенно смерил взглядом размеры необычных ножен.
      - Злобный муравей. Ты думаешь, я единожды проникал в тайну моей смерти? Будь покоен, ошибки нет.
      - Попробуй еще раз, но с другого боку. Вдруг я сам не захочу тебя убивать? Уйду восвояси, по-тихому, и никто никогда не узнает про Этерика, который отрекался от своего имени?
      Дракон ни мысли не проронил в ответ. В пещере стало темнеть. Только отдельные красные сполохи пробегали все реже по чернеющему фону. Тяжесть доспехов наваливалась на меня. Я принял целиком голод и усталость, копившиеся незаметно. Мне не хватало воздуха, спертого толщей времени и камня, к ногам прильнул холод и последовал выше. В полной темноте я упал наземь и закричал через смертельную слабость: "Драко-оон!" Он вернулся очень вовремя, приподнял меня мягким теплым невидимым крылом и озабоченно подумал:
      - Вот новости. Что бы я делал теперь с твоим трупом?
      Я блаженствовал.
      - Что будет, ты узнал?
      - Я не могу понять. Я бессилен. Там какой-то страшный барьер, и большой. Это мне не по зубам. Никогда так не бывало. Я не хочу. Что ты наделал. Мне страшно. Я не знаю, что будет. Прошу тебя, исполни свой долг. Не нарушай цепь Судьбы. Тогда хаос, распадется все.
      - И смерти ты более не боишься? А что же цепь Судьбы, что станется с нею, когда исчерпаются твои записи на тысячу лет вперед?
      - Это уже не наше дело. Ты верно сказал, мастер, мы с тобой, ты и я, лишь рабы провидения, их у него довольно и без нас. Так или иначе, будет, как решат Вершители Судьбы, и никто им не помеха.
      - Никто, кроме жалкого клопа, вроде меня, если я откажусь выполнить мой долг перед ними. А моя воля свободна, и я не знаю других вершителей, кроме господа бога моего, и только он меня осудит по делам моим. Ни люди, ни драконы, ни судьбы страны Мо.
      - Вот, вот что пугает. От каких малостей зависит исход событий. Сколько усилий потом надо извести, чтоб повернуть их по-прежнему. Годами исправлять одну оплошность.
      - Ты хочешь уверить меня, будто способен вмешаться в течение жизни, повернуть ее так, как тебе вздумается?
      - Как я предсказал.
      - Вот бред. Пускай ты маг, но ты не вездесущ. Поди сотри круги от камня, который в воду упал. Но ты ведь говоришь не о луже, о царствах, да, о внешнем мире?
      - Чаще всего маг не действует, а советует. А исполнителей найдут. Вольных или невольных, купят на золото, на красивые слова, на страх. Как мне опустошить некий край? Наверное, нашлю орду язычников, или полчища саранчи, или опрокину на него с ясного неба пылающее море серы и смолы? Или же слуги пресветлого короля на быстрых драконах в безлунную ночь пронесутся над городами и селами и сбросят на радость нищему люду вороха старого, но крепкого еще платья? А потом черная зараза охватит ту землю, от края и до края, и сын не подаст руки больной матери, и жених - невесте. А то еще неведомо откуда прибредут бойкие проповедники и посулят рай на земле, поругают чужеземных святош, и готово. Шайки головорезов грабят, жгут и оскверняют - и все во имя божье, союзника и соучастника каждого из них. Все это назовут войной за веру, великой, очистительной, истинно народной, и только немногие мудрые из жреческого сословия страны Мо будут знать правду, а многие подданные пресветлого короля - ее крупинки, и я...
      - Да веруют ли они во Христа?
      - Веруешь ли ты во Христа, мастер Вилл?
      Тотчас с губ моих сорвалось, будто отдельно от меня: "Credo in domine...", но он продолжал:
      - Ты, обученный убивать мирных летучих тварей, одаренных - пускай не в полной мере - речью и разумом, как и твои соплеменники, которых Он завещал тебе любить паче себя самого!
      - Что ты мелешь?
      - Ты бы уничтожил их всех - гордых детьми матерей, и самих детенышей, и любящих отцов - всех до единого, ради почестей и богатства, ради славы среди твоего лживого, трусливого народа. А когда соперник не по силам тебе, та взываешь к своему богу или обращаешься к козням, достойным сатаны.
      - Скольких безвинных загубили твои любящие отцы, пожгли, и подавили, и растерзали!
      Я, не раздумывая долее, подбежал к каменному кувшину и протянул руки. Только протянул. Меч сам взвился и, резко перевернувшись в воздухе, опустился и приник к моей ладони. Горный уксус брызгами разлетелся с лезвия. Его капли с шипением растворялись в белый пар. Я не чувствовал ни малейшего веса, тело исчезло, меч засветился, обретая ореол голубых лучей, который разгорался ярко.
      - Почему же никто не удосужился рассказать тебе, что все эти чудища безраздельно повиновались людям - жестоким, глупым, честным, точно таким же, как ты? Почему ты не знаешь, что и ваши светские и духовные владыки с ранних лет моего заточения и по сию пору ищут дружбы и службы пресветлого короля страны Мо, сиречь моей, вон сколько их сменилось, пресветлых, ищут, а не полагаются на свою совесть, или разумение, и уж не на милость божью.
      Я хотел что-то крикнуть. Но судорога овладела моим горлом, я не мог развести челюсти, они дрожали, и зубы лязгали с громким стуком.
      - Да по своей ли воле ты сам очутился в этом гиблом месте? Кто был твой проводник в горах? Почему отец Олорий с такой легкостью благословил тебя на невозможный подвиг, да еще в конце триместра?
      - Изыди, Сатана. Отче наш, иже еси на...
      - Мы звенья одной цепи, мастер Вилл. И то, что ты меня принужден убить - случайность, неожиданная, невероятная, но и она согласна с тем законом, которому я служу. И ты послужишь. Да. Я вижу, я сумел тебя уязвить. Кончай со мной, ну. Не думай. Я тоже устал от рассуждений. Не медли. Чего ты медлишь?
      Я покачал мечом.
      - Не знаю почему, но я верю тебе, Дракон.
      - Потолкуй потом с пресветлым королем. Ты ему понравишься. Отчего-то мое существование стало тяготить страну Мо, хоть я не ем, не пью, не испражняюсь, и не испускаю вонючий дым, как сотни их печей на угле.
      - Элайя был прав. Не знаю, какому промыслу суждено править нашим миром, но в любом случае это бремя невыносимое. Дракон, Дракон, придет ли царство божие на землю?
      - Я никогда его не провидел. Но вы еще пуще расплодитесь, научитесь лучше убивать и отречетесь ото всякой веры.
      - Ну да, верно, чего еще могут желать Дракон и Хозяин его?
      - Он и твой Хозяин! Имя его неизреченно!
      - Нет! Отныне я сам себе господин! Будь Он Дьяволом, будь Он Христом или Магометом, но ежели это по Его воле куется драконами и людьми вечная цепь над миром, то я проклинаю Его власть! И я - малое дитя человеческое, жалкий раб, открытый всем Его угрозам, - я сумею, слышишь, отринуть Его закон, Его порядок! Вот посмотрим, как ужасен хаос, которым меня пугает Его прислужник.
      - Что ты бормочешь такое? Приди в себя! Ты кощунствуешь, мастер Вилл! Мальчик, не губи себя, я забыл сказать, что...
      - А вот теперь ты станешь врать! А соврешь ты себе, Дракон?
      - Что?
      Я провел мечом крест-накрест, и голубой ореол расширился и сомкнулся вокруг меня. Сияние в глазах моих, и его рукоять в моей руке!
      - Свободен.
      Наверное, меч распался чуть погодя, не то бы не быть мне живу. Меня в моем голубом коконе мгновенно выбросило до облаков и выше, и вмяло при этом, распластало, будто изнутри в скорлупу большого яйца. Словно сквозь редкую завесу бело-голубых искр я озирал страну Мо всю, как рисуют торговые пути на пергамене - линии дорог и пятнышки селений, горы вокруг, блестящая полоса Внутреннего Моря. Дракон не сумел соврать себе, иначе бы он попытался спалить себя сам с хвоста и брюха, лишь бы не нарушилась цепь, о целости которой он так беспокоился. Мили и мили земли поднялись и опали, когда он вознесся из своей темницы, и точно пирамидой фараонов вспахало шумный каменный город и нависшее над ним плоскогорье с королевским замком. Одна громадная борозда поглотила все, долго еще не прекращалось движение вывороченных и разломанных скал, и долго вскипали тучи песка и праха. Он пролетел дважды из конца в конец страны Мо, разминаясь, низко над землею, влача смертоносный хвост, убивая без счету коварных трусливых людишек и своих же нежно любимых сородичей. Я плавно приближался к заснеженным клыкам, черным пастям, бирюзовым ледникам, но все следил за ним, резвившимся в тесном кольце гор. Потом Дракон поднялся выше (я падал, падал, ветер загудел в ушах, голубые огоньки еле мерцали), перемахнул через дальний горный заслон и пропал над морем.
      А я вновь припал к жесткой груди земли. Последнее волшебство сохранило меня от увечий. Козы прыснули во все стороны, когда я свалился прямо посреди кучи их. Я лежал, как упал, навзничь, захватывал большие пучки травы и рвал ее, а она резала мне руки. Я боялся увидеть хоть частичку пустыни, которая осталась после Дракона. Я не хотел видеть ничего. Но овчарка не дала мне пролежать бездумно. Ее лай временами заглушал грома, рокотавшие в низинах. Быстро густели багровые сумерки. Маленький тусклый диск солнца в них казался ощипанным. По лаю меня разыскали пастухи, накануне перегнавшие коз на высокогорное пастбище. По всему, они не потеряли присутствия духа в самый разгар светопреставления.
      До месяца мгла держалась над миром, было страшно холодно, мы берегли топливо и ходили за стадом. Простые, равнодушные люди, они не утруждали себя пространными разговорами, и я не желал лучшего. Я истязался новыми сомнениями. Есть детская сказка.
      - Делай со мною, что захочешь, мастер Лис, но только, ради всего святого, не бросай в колючий куст терновника!