– Повтори еще раз, – сказал Эд.
– Советую молчать. – Адвокат наклонился к Харли, но Ривера не обратил на него ни малейшего внимания.
– Пришел ко мне на следующий день… Сказал, что ему нужно алиби, понимаете? Говорит – позарез нужно. И еще сказал, что был на кладбище, когда Карл получил свое. Тобеса направили на лечение, приводов черт знает сколько… не хотел отвечать ни на какие вопросы об этом деле. Вот я и обеспечил ему алиби, как он просил. Тобес Гаскойн вполне мог убить Карла. Это на него похоже.
– И это все? – В голосе Эда звучала усталость.
– Нет, – ответил Харли, – не все.
Эд зевнул.
– Ведь все эти трупы обгорели, верно?
Глаза Эда сузились, и Диана знала – почему. Это была еще одна деталь, о которой не сообщали в газетах.
– Обгорели? Ну и что? – с деланным безразличием осведомился детектив.
– Тобес любил баловаться с огнем. Все время забавлялся с газовой горелкой. Один парень получил по его вине сильные ожоги. Пришлось отправить в больницу.
– Парень с синдромом Дауна?
– Да, Кенни, он самый.
Эд видел следы ожогов на руках Кенни. И Диана их видела.
– А Тобесу было наплевать. Он смеялся, когда Кенни обжегся.
Эд надолго задумался. Диана пыталась догадаться, что у него на уме. Но ни одна из ее догадок не подтвердилась. Потому что минуту спустя Эд спросил:
– Тобес любит классическую музыку, не так ли?
Харли кивнул.
– И ты ее любишь, верно?
Сначала Диана не поняла смысл этих вопросов. Потом вдруг вспомнила, что в ту субботу, когда они с Эдом ездили к Харли, в его комнате тихонько звучала музыка, кажется, Бетховен. Оказывается, Эд тоже обратил на это внимание.
– Я? Я – поклонник Малера.
– Харли засмеялся сухим, отрывистым смехом заядлого курильщика. – Да, да, поклонник Малера. И Брукнера
– тоже. Говорят, что нельзя любить сразу и Малера и Брукнера, но вы этому не верьте! Конечно, для посетителей приходилось крутить совсем другое. А вот я бы сейчас с удовольствием послушал Малера. Вторую часть Пятой симфонии.
– А Тобес? Какую музыку он любит?
Диана затаила дыхание.
– Тобес? Ну конечно, Вагнера.
И тут Эд удивил ее. Он принялся что-то напевать. Она знала, что он частенько напевает мелодии Гилберта и Салливана, но сейчас он напевал мелодию, которую они слышали по радио в его машине. Глаза Харли блестели. Он вскинул вверх руки и начал дирижировать; при этом хихикал, подмигивал, повизгивал от удовольствия.
– Да, – сказал, – да, великолепно… Хоть на Форуме исполняй.
– Что же это? – спросил Эд.
– «Летучий Голландец». Я лично поклонник «Кольца». – Харли откинул назад голову. И вдруг они услышали великолепный голос, густой красивый баритон – редкостная драгоценность, вставленная в никудышную оправу.
«Soll finden ich nach qualenvollem Leben in deiner Toeu die langersehte Ruh?»
Понурившись, он взглянул на Эда:
– Это «Голландец». В переводе звучит так: «Могу ль я обрести все, чего так страстно желаю, в твоей любви? После ада на земле»… Такая вот… ерунда. – И снова глаза его сверкнули. – Здорово, верно?
Диана поднялась.
– Дэниел, – сказала она, – мне надо уйти.
– Что случилось?
– Теперь я знаю… знаю самое худшее. Летучий Голландец – человек, обреченный на вечные скитания, покуда не найдет женщину, которая полюбит его так сильно, что согласится умереть ради него и тем самым спасти его душу.
– И что?
– А то, что Тобес нашел своего избавителя. И это Джонни! Которому всего лишь десять лет. Дэниел, где ближайший телефон?
«30 сентября.
Уважаемый мистер детектив Херси.
Я решил, что дальше делать. Нам дан один-единственный шанс на эту жизнь, а мой вот-вот исчезнет. Короче говоря: я тоже исчезаю.
Сейчас направляюсь в полицейский участок. Оставлю вам это письмо на столе, в конверте на ваше имя, а уж дальше сами решайте. Может, просто плюнете на все это. В конце концов, я и прежде обвинял доктора Диану, а потом хвастался этим, так зачем сейчас придавать значение моим словам?
Зайду к Джонни попрощаться. Это надо сделать. Итак, надолго расстаемся. Последнее „прости“. Навсегда.
Хотите знать, чем сейчас занят? Я в своей комнате, слушаю, как обычно, музыку, а сегодня еще и жгу благовония. Не знаю почему. Просто так надо. В комнате много цветов. Жаль расставаться с ними. Но не с Парадиз-Бей, – нет: я и так оставался здесь дольше, чем надо. Но цветы Южной Калифорнии не забуду до самой смерти.
Простите, если расстроил вас. Вы никогда не делали мне ничего плохого. Вернее, не слишком много. Но я сам не свой. Боюсь доктора Диану. От нее не жди добра.
И последнее. О Джонни. Не смог заставить себя рассказать Диане, как много он для меня значит, и самому мальчишке – тоже, но кто-то должен знать. Он – мой единственный настоящий друг, и я люблю его. Я не причинил бы ему вреда. Знаю, многие, может, даже и вы, подумают, что я просто хотел залезть к нему в штаны. Неправда. Мысль об этом вызывает у меня тошноту. Но… много чего случилось со мной в юности. Случилось очень много дурного. Знаю, что вся эта гадость и сейчас во мне сидит. Сомнительное прошлое. И оно мешает мне жить. Еще одна причина моего отъезда.
Передайте Диане „последнее прости“ от Тобеса».
Диана без устали набирала номер – линия занята. Как можно болтать по телефону, когда их сыну угрожает смертельная опасность? Что же это за родители? Ах да, они же не знают, что Джонни стоит на пороге Долины теней.
Диана накручивала диск телефона. Наконец трубку сняли. Это была Николь.
– Николь… Диана Цзян. Джонни в опасности. Не спускайте с него глаз, вы поняли?
– Да, но… О Господи…
– Слушайте внимательно. Поднимитесь наверх. Удостоверьтесь, что Джонни в своей комнате.
– Но я не могу…
– Сейчас же!
Диана услышала шаги… Это Николь поднимается по лестнице. Диана машинально взглянула на часы. 9.38. 9.38 и 40 секунд. И тут раздался крик.
Джонни увидел, что он стоит на их месте. Стоит в половине десятого. Их время. И он вышел к нему без тени сомнения, как будто никакого скандала вовсе не было. Вышел и сказал:
– Привет, я соскучился по тебе.
И Тобес сказал то же самое. Он крепко обнял Джонни. Потом хотел отстраниться, но мальчик повис на нем. Его нечасто ласкали. Папа не любит нежностей… Джонни крепко прижался к Тобесу и спросил:
– Почему ты так долго не возвращался?
– Дела, понимаешь?
– Да, – кивнул Джонни, хотя ничего не понял. Но он знал, что взрослым необходимо врать, иначе они начинают злиться.
– Ты должен мне помочь.
– Как помочь? Я… с удовольствием.
– Я говорю об алиби. Ты ведь уже делал это.
– Да, конечно. Я скажу, что ты был здесь, со мной. Но ты ведь сейчас со мной, разве не так?
– Верно, в каком-то смысле.
– Как это – «в каком-то смысле»?
– Джонни, хочу, чтобы ты сказал, что я был здесь, с тобой, прошлой ночью, вернее, утром в четыре часа.
– В четыре часа? Договорились.
– Так скажешь?
– Конечно.
– Ты, похоже, не очень рад.
– Я… не рад? А зачем тебе это?
– Зачем лгать?
– Ну да. Скажи, что ты такого сделал?
Тобес отстранился от него. Казалось, он избегал взгляда Джонни. Или о чем-то задумался. Потом сказал:
– Прошлой ночью я отправился к Диане и наделал там глупостей. Поэтому и хочу, чтобы ты меня выручил.
– Наделал глупостей? Каких?
– Каких глупостей от меня можно видеть? – Тобес принялся напевать. – Знаешь эту песенку? Знаешь? Мне она нравится.
– Тобес, что ты натворил?
– Гм… Малость набедокурил.
– Она видела тебя?
– Кто?
– Тобес…
– Да, видела.
– Так как же я могу сказать, что ты был со мной?
– А может, с ней была истерика? Может, она не опознает меня?
– Тобес, – сказал Джонни, он был очень серьезен, – не проси меня об этом. Тебе же хуже будет.
– Харли так не говорил. Мой друг Харли как-то раз солгал ради меня.
– Так пойди попроси его.
– Не могу. Он арестован.
Откуда Джонни знает имя Харли? Ах да, программа новостей. Арестован за убийства…
– Но кто же мне поверит?
– Я скажу то же самое.
И тут до Джонни наконец дошло: у Тобеса не все дома. Он относится к некоторым вещам не так, как другие. Смотрит на них немного иначе. Джонни хотел сказать ему прямо: один ребенок плюс один человек со странностями – никакое это не алиби. Но как при этом не обидеть его? Он любил Тобеса.
Джонни взял его за руку. Взгляды их встретились.
– Тобес, выслушай меня. Это очень важно.
Джонни собрался с мыслями, открыл рот… И тут раздался истошный вопль, взорвавший тишину. Это была Николь. Николь, укравшая дневник. Всюду сующая свой нос. Николь – Злая Колдунья.
– Джонни! – заорала она. – Отойди от этого человека! Немедленно возвращайся в дом!
На дорожке появился Майк Андерсон. Топот – точно Пятый кавалерийский полк. И он тоже орал, но Джонни не мог разобрать ни слова. Ни слова – кроме ЧЕРТ ПОБЕРИ.
У них оставались считанные секунды. Тобес схватил Джонни за руку.
– Я стану твоим отцом, заботливым отцом, – бормотал он. – Я спасу тебя.
Какую чушь он несет. Гораздо важнее другое: Джонни должен спасти Тобеса, единственного человека, который по-настоящему любил Джонни. Джонни бросился бежать. Они с Тобесом бежали на кладбище.
Голос Майка становился все тише. Джонни обернулся. «Прощай!» – прокричал он.
Темнота поглотила их.
Когда Николь вернулась к телефону, рассказ ее звучал весьма убедительно. Спокойно и бесстрастно она обрисовала картину происшедшего.
Николь поднялась наверх и увидела, что кровать Джонни разворошена. Разворошена и пуста. Выглянув из окна спальни, она увидела своего пасынка под фонарем у дальней калитки; он с кем-то разговаривал. Она узнала Тобеса и закричала. Майк понял, что случилось, и помчался, сломя голову. Но не успел. Когда он добежал до калитки, их и след простыл.
Диана посоветовала позвонить в полицию и положила трубку. Затем подошла к окну кабинета, временно отданного в распоряжение Дэниела Кросгроу, и уставилась в темноту.
– Ты ошибаешься. Уверяю тебя, ты ошибаешься, – услышала она за спиной чей-то голос.
Диана обернулась; она была почти уверена, что увидит Дэниела. Но не увидела ни души.
– Я делаю то, что должна сделать, Ма-ма. Я должна спасти этого несчастного ребенка.
Диана терпеливо дожидалась ответа. Но Ма-ма исчезла. Исчезла так же внезапно, как и появилась. Диана обследовала свою сумочку. Пистолет был на месте.
Поездка в Корт-Ридж заняла немного времени. Возможно, ей показалось так потому, что по дороге она обдумывала все детали своего плана. Дом сверкал огнями, как мемориал Авраама Линкольна, и выглядел почти так же, как в тот день, когда нашли тело Ренди Дельмара, который спал, уткнувшись носом в кончики пальцев Алисы Морни. Диана отвела себе двадцать минут, не больше, – на оказание первой помощи и сбор информации.
Подъездная дорожка была забита радиофицированными полицейскими машинами с включенными мигалками; как всегда, не обошлось без представителей прессы; пронзительно пищали радиопередатчики; и здесь же был Эдвин Херси, который сейчас направлялся к ней.
– Возможно, Тобес убийца, – сказала она. Эд кивнул в ответ.
– Где они? – спросил он.
– Понятия не имею.
Они вошли в дом, Майк Андерсон двинулся на нее, как танк.
– Только благодаря вам этот гомик получил у нас работу! – заорал он ей в лицо. – Я намерен возбудить против вас дело и взыскать с вас каждый цент, который вы получили или получите…
Но Диана не стала его слушать; она подбежала к Николь и увела ее в кухню. Они заперли дверь перед самым носом Майка. Николь была бледна, но на удивление спокойна. У Дианы промелькнула мысль, что Николь, возможно, ожидала чего-то подобного.
– Николь, подумайте… подумайте и скажите, не говорил ли Джонни о бегстве. А если говорил, то куда именно он собирался сбежать?
– Он всегда любил кладбище. Какая-то странная привязанность к этому месту, – задумчиво проговорила Николь. – Мне кажется, они прячутся на кладбище.
– Джонни знал, где живет Тобес?
– Только если Тобес сам сказал ему. Диана, вы просили Джонни вести дневник. Я… в общем, я кое-что прочитала. Знаю, что не должна была, но… они очень близки, я хочу сказать… действительно близки.
– Прочитали? Он ни разу не позволил мне прочитать то, что писал.
– Они снова встречались на кладбище в прошлую ночь. Я видела их.
– Да, знаю. Хочу посмотреть этот дневник.
– Он в его комнате.
Не успела Николь отпереть дверь, как на них набросился Майк Андерсон, несколько минут Диана стояла перед ним, притворяясь, что внимательно его слушает; когда же он на мгновение умолк, чтобы перевести дыхание, сказала:
– Мистер Андерсон, вы сами погубили своего сына. Вы отвергали его любовь, привязанность, дружбу. Многое я видела своими глазами. Да и Джонни мне кое-что рассказывал… Если вы хотите когда-нибудь увидеть своего сына, дайте мне пройти.
Все окружающие – суровые полицейские, женщины спецагенты, детективы из отдела убийств – молча наблюдали за ними. Лицо Майка стало краснее помидора. И вдруг он закрыл лицо руками, его плечи затряслись, слезы полились сквозь растопыренные пальцы. Диана обошла его и вместе с Николь поднялась по лестнице.
Ключей к случившемуся в комнате Джонни они не обнаружили. Впрочем, Диана на это всерьез и не надеялась; и все же надо было действовать, действовать обдуманно, избегая поспешных решений. Она взяла его дневник и спустилась вниз. Эд встретил ее новостью: вокруг кладбища выставлено оцепление. Николь несколько успокоилась. Диана, однако, не разделяла ее оптимизма. Ведь Тобес прекрасно знал местность и без труда мог найти никому не известную лазейку.
Она вышла из дома – и тут нервы ее не выдержали.
– Как могла я этого не замечать? – повторяла она. – Все было настолько очевидно… а я словно ослепла, ничего не хотела замечать.
Эд положил руку ей на плечо. И, как ни странно, это успокоило ее, словно его рука обладала какой-то целительной силой.
– Невозможно знать абсолютно все о своих пациентах, – сказал он. – Ты не должна себя винить. Не должна, Диана, не должна.
Она покачала головой.
– «Летучий Голландец», – пробормотала она. – Именно так все и было…
– Что было? Я не понимаю тебя.
– Летучий Голландец был осужден на скитания до дня Страшного суда. Или до тех пор, пока не найдет женщину, которая полюбит его так сильно, что согласится умереть ради спасения его души. И он нашел такую; ее звали Сента. Она покончила с собой. Душа Голландца освободилась, и они соединились в смерти. Молю тебя, Господи, помоги мне спасти этого бедного несчастного ребенка…
– Погоди, Диана, погоди… Эта Сента, она добровольно принесла себя в жертву? Может, Джонни не захочет?
– Тобес был увлечен именно этим планом, дорогой. Все силы отдал этому, разве ты не понимаешь? И теперь, даже если Джонни проявит нерешительность, Тобес заставит его, он уже не видит разницы между добровольным жертвоприношением и жертвоприношением насильственным. Мне надо идти.
– Куда?
– Я обязана продолжить… свои вагнеровские изыскания.
Рука Эда соскользнула с ее плеча.
– Диана, ты же знаешь, я люблю тебя. И именно поэтому повторяю еще раз: не полагайся на свою интуицию. Нельзя строить обвинение на опере Вагнера. Что еще мы можем предъявить Тобесу? Немного. Только сегодняшнее похищение… Судя по тому, что рассказывают его родители… похоже, это вовсе и не похищение… Мальчик просто сбежал. По своей воле.
– Уверена, что так и было.
– Уверена?..
– Я же говорила: жертвоприношение. Джонни любит Тобеса и готов умереть за него.
– Диана!
– Эд, чего ты от меня ждешь? Я не могла предать пациента, не могла заставить себя сделать это! Хотя и знала, что он вопьется зубами в шею Джонни! Так что же делать? Не знаю. Оставь меня одну. Нет, я не про то… Я люблю тебя. Я…
Она бросилась к своей машине.
– Значит, так у нас всегда и будет? – спросил Эд, наклоняясь к стеклу ее машины.
Диана не знала, что ответить. Поэтому нажала на газ. Взглянув на часы, она увидела, что потратила на восемь минут больше отпущенного ей времени.
Район, где жил Тобес, ночью выглядел совсем иначе. Днем здесь кипела жизнь – пусть даже не слишком здоровая в нравственном отношении. А ночью – пустынные улицы, темные окна… Тревожно.
Дверь комнаты Тобеса была такой же, какой она ее запомнила: взломать ее – плевое дело. Дважды толкнув дверь плечом, она вспомнила, как поступают в подобных случаях полицейские в фильмах. Отошла на два шага – и ударила ногой. Ух! Диана влетела в комнату.
Из-за окна доносились меланхоличные звуки: «…когда я влюблен…» Трогательно и печально…
Она ощупью отыскала выключатель. К ее удивлению, свет загорелся. Комната освещалась только одной лампочкой, но было достаточно светло.