Эдвин, эти пятна на страничке дневника – следы моих слез. Я заливаюсь слезами, не могу даже писать.

На Диану будто столбняк напал. Она не могла пошевелиться. Стояла в кухне у окна, уставившись в необозримые просторы океана. Вдалеке над водной гладью облака образовали целые гряды гор, дымчато-серых у основания, подсвеченных розовыми лучами заходящего солнца на вершинах. Нефтяной вышки сегодня не было видно. Сентябрьский ветер, как раскаленная печка, сохранял жар прошедшего дня.

Домой Диана приехала сегодня рано. Дел было по горло, и ей так не хватало на все времени. В следующем месяце она приглашена на конференцию по игровой терапии в Вашингтон. Однако до сих пор не приступила к подготовке своего доклада. Запаздывала со статьей для «Журнала по детской психологии и психиатрии». Ее фининспектор который уже раз напоминал ей, чтобы она прислала какие-то письменные свидетельства. Один хирург из «Святого �осифа» звал ее завтра к себе: он устраивал прием на открытом воздухе. Диана обещала позвонить и дать ответ, но так и не сделала этого. Грейси Марлоу, десятилетней девочке, которая нанесла себе сама телесные повреждения, стало хуже: Диана захватила с собой историю ее болезни, чтобы просмотреть еще раз. Захватила также истории болезни Питера Филда, Сонни ван Тронг и трехлетней Сусанны Леви. Все они – трудные дети. Все остро нуждаются в ее внимании. Ее машине нужно пройти техосмотр. � если в ближайшие дни она не начнет работать в саду, то потеряет этот год. Следующей весной будет намного тяжелее осваивать участок.

Так много дел, а она не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Когда-то ей представлялось: психологу следует поселиться в доме на высокой отвесной скале. Оттуда, с вышины, взирать на всех, прогнозировать судьбы людей, анализировать их ошибки. Самой же ни в коем случае не опускаться до кипения человеческих страстей.

Ее охватил страх: когда-нибудь ее поглотит вечность, возможно, в этот момент она будет на заседании комитета или консультировать пациента, но Ангел Смерти появится в комнате и скажет: «Заседание откладывается, что не закончено, так и останется незаконченным».

�ли хуже. Смерть, возможно, скажет: «У тебя осталась одна минута. Одна минута, чтобы закончить все, что хотела сделать и не сделала».

– Почему ты выбрала именно этого?

– Он сам предстал передо мной, мама.

Воцарилось долгое молчание. Затем постепенно Диана начала понимать, что Ма-ма говорила с ней, а она ей отвечала. � Диане такой разговор уже казался вполне естественным. Ма-ма находилась здесь, рядом с ней. Диана физически ощущала ее невидимое присутствие как часть того, что ее окружало, – голос Ма-ма звучал в ее мозгу.

Диана оторвала взгляд от океана, посмотрела на свои руки. Пальцы вертели палочку, которую в тот вечер Эд дал ей в ресторане у Моков. Диана не могла сообразить, когда же сейчас она взяла ее в руки. Она быстро положила палочку на место и приказала себе: «Диана, не сходи с ума, займись делом».

Дня два назад, охваченная лихорадочным желанием обустроить свой дом, она выбралась за покупками. Решила приобрести все необходимое, чтобы готовить вкусную, свежую пищу: сковородки, щипцы, деревянные ложки, мельницу для перца, кучу предметов домашнего обихода. Все покупки, завернутые в целлофан, давно лежат на полу. Она разрушила злые чары, околдовавшие этот дом: теперь ей хочется делать покупки. Она начнет с картин Мануэля Окампо, купит их на следующей же неделе. До сих пор, однако, вещи не распакованы. Все недосуг.

Диана разворачивала, мыла и раскладывала, не присев ни на минутку, почти два часа. Один раз, правда, сделала перерыв. Диана распаковала бутылку розового шампанского. Секунду держала ее обеими руками, рассматривала элегантную бутылку, стоящую перед ней, и вспоминала Фрэнсиса Баггели.

Когда они с Фрэнсисом учились на одном курсе в Мичиганском университете, то посещали семинар, проходивший в доме помощника профессора по имени Роджер Санктон. Санктон был холостяком, жил только работой и очень редко готовил еду. Однако варил кофе студентам, к которым благоволил. В первый раз попав в этот дом, Диана заметила в холодильнике бутылку шампанского. Кроме этой бутылки и пакета молока, в холодильнике ничего не было. Немного погодя, познакомившись с Санктоном поближе, она спросила его о бутылке. Он объяснил ей, что бережет эту бутылку до того дня, когда его переведут на постоянную штатную должность.

Она вспомнила, с какой гордостью вынес он эту бутылку и водрузил ее на стол в своей кухне. «Лоран-Перье» – она услышала тогда впервые об этой марке шампанского. Он сказал, что его пьют, чтобы отметить какое-то важное событие, только по праздникам. Он называл его святым напитком. С пылом влюбленного он описывал его бесподобный букет, нежный вкус, исключительную «остроту», аромат. Диана и Фрэнсис смотрели друг на друга поверх бутылки, и в ту секунду она почувствовала: да, она хотела бы оказаться в постели с этим мужчиной. Потом они уселись бы в кровати, обложившись подушками, и пили бы, пили в свое удовольствие «Лоран-Перье», розовое шампанское.

Они с Фрэнсисом так и не стали любовниками; Роджер Санктон так и не получил постоянной штатной должности. �нтересно, что же стало с той бутылкой «Лоран-Перье», выпил ли он ее, по крайней мере. Она надеялась, что да.

Вернувшись в настоящее, Диана взяла в руки бутылку. Великолепная форма: небольшого размера, квадратная, тяжелая, с широкими плечами, как у того человека, ради которого она ее купила. Провела пальцем по круглой золотой этикетке – шампанское «Лоран-Перье», Cuvйe Rosй Brut, – потом по зеленому стеклу наверх, к наглухо запечатанному горлышку. Ей хотелось выпить эту бутылку, но… не сегодня вечером. Хотя скоро. Очень скоро.

Диана решительно поставила бутылку в холодильник, вытащила оттуда гору продуктов и закатала рукава.

В четверть седьмого ее дом не только стал уже похож на настоящее уютное жилье, в нем даже пахло чем-то удивительно вкусным. Подняв трубку, она позвонила Эду в Третий участок. Он был на месте, он ответил, на душе у нее посветлело.

– Почему бы тебе не заглянуть ко мне пропустить пару стаканчиков? – предложила она.

– О, – живо отозвался он, – это очень мило, Диана. Но у меня куча работы…

– � у меня тоже куча, но я плюнула на нее. Тебе надо отдохнуть.

– Вот что, почему бы тебе не приехать в город? Я устрою перерыв на обед. Пойдем вместе в тот маленький ресторанчик на Фонтанной… Почему бы нет?

– Потому что в твоем «маленьком ресторанчике» не получишь такого «феттучини по-римски», которое я только что приготовила на самом высоком уровне; его можно попробовать только в моем «маленьком ресторанчике».

Возникла пауза. Она живо представила, как Эд потирает рукой небритый подбородок, какое страстное желание вспыхивает в его глазах, и ощутила в душе радость.

– Ты опасная женщина, известно тебе это?

– Ну-ка, зеркальце, открой, самый вредный – кто такой?

Эд весело рассмеялся.

– Увидимся через час, – сказал он.

Эд положил трубку, а Диана, выбив на кухонном столе веселую дробь палочкой, приступила к приготовлению обещанного блюда. Чтобы окончательно оформить свой новый облик чудо-хозяйки, ей не хватало только фартука: надо будет купить.

Эд добрался до ее дома через девяносто минут, вместо шестидесяти обещанных, и был небритым и усталым, именно таким, как она и представляла.

– �звини, – сказал он, протягивая ей букет тюльпанов. – Не успел положить трубку, как на нас свалилось ограбление склада. Оставался один шанс из тысячи, что удастся вырваться, но потом приехал Сэм Треверс, заступил раньше положенного на дежурство, и я удрал.

– Все в порядке… тюльпаны просто чудо.

Достаточно было взглянуть на его осунувшееся лицо, усталые глаза, живот, выпиравший из тесной рубашки, чтобы в ней пробудились сочувствие и жалость. Она усадила его в кресло, дала стакан охлажденного «реймонда» и велела не особенно расслабляться, потому что стол будет готов уже через несколько минут.

Поспешно заправляя салат, она услышала, как он встал, и через секунду звуки голоса Барбары Стрейзанд донеслись до кухни.

– Хороший проигрыватель, – крикнул Эд.

– Спасибо. Ты с ним здорово управляешься! У меня ушло полтора дня только на то, чтобы соединить все эти ящики между собой.

Песня Барбары действовала успокаивающе на двух усталых людей, которым хотелось поесть, выпить и перезарядиться, не утруждая себя излишними разговорами. Спагетти получилось отменным, лучше, чем она ожидала. Диана открыла в себе новые способности. Но стоило ей окинуть взглядом свои недавние покупки: шведский хрусталь, английский фарфор, стеклянные курительницы для ароматных свечей, деревянную индонезийскую салатницу, – как червь сомнения зашевелился в ее душе. Подходили ли все эти вещи к ее дому? Таким ли она хотела видеть свое жилище?

Диана подняла бокал, загнав эти мысли подальше, в самый укромный уголок памяти, и произнесла:

– За моего первого гостя, переступившего порог этого дома.

Они выпили. Расслабляющая теплота разлилась по всему телу.

После обеда вышли на террасу и, облокотясь о перила, стали любоваться открывающимся видом. Океанский ветер приносил прохладу и облегчение. Они долго молчали. Потом Диана, сжав руку Эда, сказала:

– Ты спас мне жизнь своим приездом. Спасибо.

– Был неудачный день? – спросил он, поворачиваясь к ней.

– Не очень хороший. Много всякой неприятной чепухи.

– У меня тоже. – Он помолчал, как будто сомневаясь, как она воспримет то, что он хочет сказать. – Несколько дней назад я видел твоего пациента, Тобеса Гаскойна.

– Вот как? – Диана выпустила его руку.

– Он держался спокойно, пока Лео не начал рыться в его вещах.

– Лео следовало бы проявить больше понимания, – возразила Диана.

– Гаскойн пожелал явиться в участок для дачи показаний и привести с собой адвоката, – продолжал Эд.

– У него есть адвокат? – удивилась она.

– Увидим.

– Но согласись, Эд, это поступок человека невинного.

– Возможно. А насколько невинным выглядело его заявление, что ты убила Дженсена и Дугана?

– Что он сказал?! – воскликнула в удивлении Диана.

– Ты слышала. В присутствии Лео. Сказал, что ты убила этих ребят. Мой долг напомнить тебе, что ты имеешь право хранить молчание, но если предпочтешь говорить…

Она вцепилась ему в руку:

– Заткнись со своими «имеешь право…». Не смешно.

– Мы с Лео придерживаемся единого мнения. Гаскойн – неуравновешенный тип. Возможно, он не виновен, как ты говоришь, но это не помешает мне заказать в ФБР график его личностных характеристик.

Диана молча уставилась в свой стакан. Совсем недавно Дэниел Кросгроу остановился у дверей ее кабинета, чтобы попросить помощи в том же деле. Забавно: сейчас она вспомнила, что Тобес находился в это время у нее в кабинете.

– Когда ты получишь результаты? – спросила она Эда.

– Очевидно, на следующей неделе.

– Ты заказал график личностных характеристик и профессиональных способностей на всех пациентов, направленных ко мне решением суда?

– Той четверки, с которой ты работаешь – да. У нас, кроме них, есть парочка-другая подозреваемых, но они не имеют к тебе никакого отношения.

– Что ты делал у Тобеса?

– Он ничтожество.

– Он не убийца, Эд. Я достаточно навидалась преступников, чтобы знать наверняка.

– В таком случае ты навидалась достаточно, чтобы понять: в большинстве случаев самые непохожие на убийц люди совершают убийства.

– Но у него алиби!

– На время одного из убийств. А как быть с Лосоном и Дельмаром, двумя ребятами, которые все еще числятся пропавшими?

– О Эд… – Диана тяжело вздохнула, теряя уверенность в своей способности найти общий язык с этим человеком. – Почему тебе надо преследовать моих ребят?

– Забавно… именно этот вопрос задал мне Тобес. Он назвал это… вроде геноцида, понимаешь? – Эд внезапно обернулся к ней. – Ты тоже думаешь обо мне так?

– Конечно нет. Просто весь мой профессиональный опыт как клинициста подсказывает одно: эти четверо невиновны.

– Тогда как ты объяснишь, что твою визитку нашли около тела?

Диана скорчила гримасу. Должна ли она честно рассказать ему о том, как четыре несчастных создания украли ее визитки во время сеанса групповой терапии? Пока она размышляла над этим, Эд продолжал:

– Давай поставим вопрос по-другому: что такого особенного в этих ребятах, почему ты так уверена, что они не способны на жестокое преступление?

– Потому что они – мои пациенты! Мой долг по отношению к ним…

– К ним? Я думал, что твой долг – восстановить истину.

– О, понимаю: опять все то же! Но я не разделяю взглядов полиции на то, что дрессированные психиатры должны плясать под их дудку. Я не могу отдать на заклание своих пациентов только потому, что полиция их в чем-то подозревает.

– Диана…

– Я, черт возьми, столько сил вложила в этих ребят, пора наконец разобраться с ними. Возьми Тобеса: он получил новую работу, он добросовестно посещает занятия, ты не увидишь его больше на скамье подсудимых.

– Какую работу? У нас он числится безработным.

– Садовника. У родителей другого пациента.

– Другого пациента? Ты хочешь сказать, одного из твоих ребятишек?

– Да.

– Диана, я тебя правильно понял? Ты… поместила Тобеса Гаскойна, направленного к тебе на лечение решением суда, человека с преступным прошлым, в дом одного из тех детей, с которыми ты занимаешься?

– Почему же нет, если я считаю это разумным?

Эд развел руками и отвернулся. Воцарилось молчание. Диана начала замерзать: наступил вечер, стало холоднее. Солнце уже скрылось. В памяти всплыло словечко Джонни: «хреново».

– Ты видела этот фильм, который идет в «Ритце»? – неожиданно спросил Эд. – Тот самый французский фильм, о котором столько говорят. – Он посмотрел на часы. – Можем успеть на девять пятнадцать.

– Конечно, – сказала Диана. – Почему бы нет? Поедем в моей машине.

Диана не отказалась бы посмотреть этот фильм, но только не сегодня вечером. Однако ей не хотелось опять начинать спорить с Эдом. А если двое сидят бок о бок в кинотеатре, ссориться им довольно затруднительно. Ей хотелось исправить положение, хотелось вернуться к тому настроению, которое царило час назад, когда Эд уютно устроился в кресле со стаканом охлажденного белого вина в руках, вслушиваясь в голос Стрейзанд… Поэтому Диана ответила так, как всегда отвечает в таких случаях женщина. Она сказала: «Да, да, черт побери, да». Хотя совсем не в тех выражениях.

В машине Эд сжал ее руку, лежавшую на рулевом колесе.

– Не хочется ссориться с тобой, – сказал он.

– Почему?

– Сразу портится настроение.

Диана оттаяла. Это произошло вопреки ее воле. Незаметно в их отношениях стали появляться признаки интимной близости. Картины Нормана Рокуэла всплыли в памяти, не вызывая неприятных ассоциаций.

– Тогда, может, ты готов оказать мне услугу? – спросила она.

– Возможно. Какую?

– Позволишь мне подслушать, когда будешь допрашивать Тобеса Гаскойна?

Минуту Эд молчал, просто не верил своим ушам: неужели она действительно могла сказать такое? Потом насмешливо фыркнул:

– Ни за что. – Когда она пыталась объяснить что-то, остановил ее движением руки. – Даже не думай об этом.

Диана не хотела сердить Эда, потому что сидеть в машине рядом с ним было очень приятно. Кроме того, у нее в запасе был другой способ получить желаемое.

Доктор Диана, вместе с вами мне надо кое в чем разобраться, в одиночку мне с этим не справиться. Надо рассказать вам о том, что до сих пор я скрывал, а именно – что сформировало мой характер. Вы догадываетесь, о чем пойдет речь. Мне нужно обсудить это с вами. Но когда я прихожу к вам в больницу, кажется, что мощная стальная перегородка с грохотом опускается и разделяет нас; мост, который вы хотите навести, поднимается, прочная решетка ограждает вход в мою душу. Я чувствую себя неприступной крепостью, которая выдержит любую атаку.

Так вот что я решил: напишу сначала все, что хотел бы сказать. Потом, в следующий раз, когда окажемся вдвоем, прочитаю вам то, что написал.

Начну с того, что покажу вам фотографию моей матери, вы посмотрите, какой она была красоткой. Потом расскажу, как она нас бросила и что потом случилось.

Я не стану писать только о том, что не считаю нужным скрывать. Буду писать обо всем.

�так, приступаю…

До пяти лет я жил в Аркаде, маленьком городишке округа Вайоминг на севере штата Нью-Йорк. Там зимой очень холодно, много снега. В городе была железнодорожная станция, но не помню никаких поездов. Главная улица тянулась на сто пятьдесят ярдов: пиццерия, маленький темный ресторанчик, скромная гостиница, несколько магазинов – и все. Школа, в которую я ходил, – квадратное кирпичное здание; сердце мое тоскливо сжималось каждый раз, как я видел это. Зимой, когда наступали холода и выпадало много снега, школа часто была закрыта; я привык к тому, что об этом сообщали по радио.