Когда из звонкого яркого эльфийского мира внезапно, не испытав долгой дороги, оказываешься дома, среди незыблемых тяжелых каменных стен, шума и праздничной суеты, чувствуешь себя не вполне реально; приблизительно так чувствовала себя я, когда оказалась внутри толпы суетящихся слуг с едой, фруктами и винами, все брызнули от меня в стороны, что-то посыпалось, я кинулась подбирать, уронила лыжи... Иногда мое появление бывает действительно катастрофическим. Когда мы, наконец, разобрались, и мне удалось войти в северное крыло, весь замок знал, что я вернулась. Все слуги были людьми из Данпула, они не работали у нас постоянно и не были посвящены в мои занятия, так что не шокирован был только наш управляющий, единственный, кто жил с нами и работал уже двадцать лет, вел наши дела и ничему не удивлялся.
      Шумный вихрь налетел на меня по дороге к папиной комнате, завертел и потащил за собой, и только через несколько секунд из него вычленились мои счастливые родители, оба живые и здоровые, и только в комнате, там, под ковром с метательными орудиями, я разглядела, что оба выглядят предельно усталыми. Когда-то старик Сариус Тинатар предположил, что мы не живем вместе ради радости подобных встреч, вот теперь мы, вроде бы, все здесь, в старом замке Джейрет - я всегда мечтала жить в настоящем замке - а сама бываю здесь от силы два раза в год. И вот теперь мама отпраздновала Дринсайн здесь, без меня, с людьми - весь мир наперекосяк.
      - Hу, рассказывайте же! - вскричала я, - вы тут еще празднуете?
      - В принципе, все уже кончилось, - сообщил папа Джон, обнимая меня за плечо, - но мы сегодня ждали тебя. Я встретил...то есть, меня поймал твой учитель, рыжий такой...как его...
      - Сарендр.
      - Вот именно, он самый, сообщил, что велел тебе вернуться домой сразу после праздника. Я же знаю, что ты не утруждаешь себя путешествовать пешком.
      - Э, я протопала ногами от Гилара до Арксатара! - обиделась я.
      - Конечно-конечно. Hо домой-то! Так что нам сейчас накрывают в маленьком зале, и до еды я рассказывать не намерен. Чур, ты первая!
      Я изложила свои приключения, глядя в лицо то одному, то другой. Я так давно толком не видела их, буквально все время моего обучения в Школе, а это очень долго, и теперь оба казались мне ненастоящими, особенно мама вовсе не тоненькая, но все-таки стройная, с длинными кудрявыми черными волосами и круглыми глазами, которые часто меняли цвет от светло-карего с золотыми искрами до глубоко-зеленого - эх, была бы я такой красивой - но не вышло; с ее существованием со мной на одной кровати меня примиряли только рассеченные концы ее длинных волос и серебряное кольцо с янтарем моей работы - да, это точно моя мама. А вот папа выглядел куда человечнее большеротая птица с длинными волосами и ямочками в уголках рта, которые так и не превратились в морщины, и чудесными близорукими глазами, такими беззащитными, если снять очки... Кажется, он называл это "эдипов комплекс" - что поделаешь, он всегда был моим кумиром; сейчас он опять был в клетчатой рубашке наших цветов - зеленое с коричневым, он всегда любил клетчатые тряпочки, которые в Данпул привозили из-за моря, а мы с мамой любили однотонные вещи - так и сейчас она была в домашнем сером платье, а я - вся в зеленом, темном, как мох в трещинах между камнями.
      А с родителями вышло вот что: когда отец прослышал о книге Сэмрен, повествующей, в числе прочего, о надмировых путях, он тут же нацелился прочесть ее и вышеописанным способом перехватил у меня - он же не знал темы моего диплома, а, прочтя там кое-что интересное, наконец решился, оставил мне записку и отправился в путь, взяв, разумеется, книгу с собой. Следуя рекомендациям Книги, он отправился на север, сквозь пустынные земли Темной страны, мимо серого зуба Дар-Тэр, дальше, туда, где жили северные хмурые люди, и дальше, туда, где не жил уже никто, и там, на самой вершине мира, он увидел высокий трехгранный камень, полупрозрачный, с багровым огнем внутри, и, спешившись, он отпустил своего дракона домой, а сам подошел к камню, держа книгу, как талисман, и вошел в него, как в вертикальную темную воду.
      Он очутился в темной бесконечности и сначала ничего не ощущал, а потом обнаружил чье-то присутствие, и заявил "Я, Джон Эрленсор Тренд, пришел за своей женой Элансейли, чтобы забрать ее для вечной жизни!" и, хотя голос его не прозвучал, он понял, что был услышан. И тот, кто его услышал, смеялся над ним. "Ищи ее, - сказали ему, - и попробуй уйти с ней, если найдешь!" Он почувствовал, что, имея тело, легче что-либо делать, и, вспомнив свое тело, фактически создал себя заново и засветил огонек в ладони, как будто это могло чем-то помочь; он двинулся в темноту, и огонек освещал только его собственное лицо.
      Вокруг него кто-то был - тени? Души? Печальные сущности, наблюдавшие за его перемещениями; иногда ему казалось, что он чувствует что-то знакомое, но увидеть, узнать было нельзя. И вдруг он вздрогнул: так он чувствовал себя, когда впервые встретил в лесу Элариэль-Элансейли - теплый восторг, прокатившийся по всему телу - да, это была она, пусть и невидимая, а рядом с ней кто-то печальный и нежный, сильный и спокойный, но мертвый уже многие века - Эшерен. Он разжег огонек ярче и потянулся к ней, вытаскивая ее из тьмы, он так ясно помнил ее красоту, ее запах. ощущение, когда она стоит рядом, что вскоре и вправду ощутил в руках ее руки, потянул к себе - и вот уже она в его объятиях, живая, осязаемая. Она, продолжая сжимать его плечи пальцами, оглянулась через плечо и он понял, и вытащил на свет и Эшерена, и тот оказался прекрасным и бледным эльфом с темными глубокими глазами, Элансейли что-то тихо сказала ему, и они долго говорили, но не коснулись друг друга ни разу, а Джон наблюдал за этим со смешанным с печалью удовольствием. А потом она снова обняла его, и они услышали что-то вроде "Да, пожалуй, и ты можешь быть Автором. Вы заслужили счастье, ступайте". И они ступили только раз и оказались у прозрачного камня, но был этот камень совсем не там, где он его оставил - они оказались под голубым небом папиного родного мира, а именно на окраине Города, из которого папа пришел в Далар; они стояли на пустыре, под темно-синим небом, за спиной у них был камень, а дальше - насыпь железной дороги, за ней - полоска леса, а прямо перед ними поворачивала в сторону Города асфальтовая дорога. Hебо синело, и в тот момент, когда все сливается в темном сиянии и становится плоским, камень слился с небом и исчез; они смотрели, как он расплывается и пропадает, и в этот момент...
      - Мардерри, будь добр, еще кувшинчик этого вина, - попросил папа Джон, как н в чем не бывало.
      ГЛАВА 10
      Э, папа, а дальше-то что? Что в этот момент? - я как будто оторвалась от интересной книги, а папа спокойно наливал себе тернового вина из принесенного кувшинчика, наслаждаясь происходящим, а я подпрыгивала на стуле. аконец, он наполнил бокал и положил обе руки на стол, и я замерла, ожидая чего-нибудь сногсшибательного.
      - Все к тому, что здешнее время раз в десять быстрее, чем там, или я угодил в почти то время, из которого ушел тогда. Здесь прошло уже почти двести лет, а там всего... ну, чуть больше десяти с тех пор, как ты там была в прошлый раз. А тогда, стоя лицом к лесу, мы увидели электричку, такой зеленый электрический поезд, как тогда, он ничуть не изменился. А когда рассвело и мы на таком же поезде въехали в город, я убедился, что прошло совсем немного времени. Я задумалась. Значит, все мои давние друзья-люди живы, только немного повзрослели, значит, там нет ничего нового и страшного для меня?
      - Конечно, Город изменился, - говорил Джон, - там теперь другие деньги, другая жизнь, но можно привыкнуть. Там в метро все еще играют наши коллеги с гитарами, правда, мы там не остановились, мы прошли через весь Город и сразу нашли Выход, а по дороге случилась идиотская история в троллейбусе мы, разумеется, не заплатили, и нас выкинули из него, а Книга осталась внутри. Троллейбус номер двадцать три, двойной, с гармошкой.
      Я, конечно, ожидала чего-то подобного, и все же и опечалилась, и позабавилась одновременно. Hу надо же - великий маг позволил выкинуть себя из троллейбуса! А сколько работы теперь предстоит мне..
      - А как там одеты люди? у, девушки? Чтобы мне не выделяться...
      - Если ты и выделишься, ничего страшного не случиться, - засмеялась мама,
      - я выделялась изо всех сил, но меня никто не остановил.
      - А я никаких девушек не заметил, - сообщил Джон, - кажется, их там вообще нет.
      - Hу конечно, я же была с тобой, - мама положила ладонь на папину руку, и они снова замкнулись друг на друга, и я уделила внимание куриной ноге на своей тарелке.
      Я вышла утром, одетая более-менее прилично для Города, но, когда я наконец нашла переход, ноги мои промокли, перо на шляпе слиплось от снега, а руки покраснели - разумеется, перчатки я забыла. Переход прятался между скал не в предгорье Тинатара, я проскользнула в щель и, пройдя сквозь темное ничто, вышла из подвала городского дома на поверхность зимнего утра, тут снега не было, и я старательно стряхнула снежинки со шляпы и накидки.
      Чего бы мне хотелось в чужом теперь мире зимним утром без денег и документов? Чашечку кофе. А чашечка кофе - это деньги, а деньги - это музыка, и я пошла вдоль канала к ближайшей станции метро, и там, в переходе, полчаса морозила флейту и не заработала ничего, кроме медной монетки с буквой М на аверсе и изящной виньеткой на реверсе - жетон на метро, и все. Мои пальцы посинели, я подышала на них и побежала в метро, внутрь; было еще слишком рано, но , пока я не знала, как найти книгу, я двигалась вниз по течению.
      Первая денежка, которую положили мне в шляпу, была бумажной и синей, потом час ничего не было, а потом посыпались розовые и зеленые, маленькие и большие деньги, все незнакомые, и две ничуть не изменившиеся долларовые бумажки. Люди останавливались около меня, смотрели и как будто против воли их рука двигалась к карману, некоторые только сжимали ее там в кулак и проносились мимо, другие доставали бумажку и кидали мне в шляпу. Остановился юноша лет двадцати, обшарил меня веселым взглядом и протянул бутылку пива со сверкающей этикеткой - таких тут раньше не было, но пиво было так себе - куда ему до эльфийского эля! Я ни с кем не говорила, пока не привыкла снова к звучанию здешнего языка - там, дома, я привыкала к речи куда быстрее. Старая женщина склонилась над шляпой, что-то подсунула под кипу денег и быстро ушла, доиграв песню, я посмотрела - желтая бумажка в пятьдесят тысяч,а все остальные были от сотни до тысячи; я посчитала это достаточной суммой и прекратила игру. Потом, сидя на широкой мраморной ступени у лестницы вниз, я пересчитала деньги - получилось шестьдесят девять тысяч, я разложила их по росту и осталась сидеть, перебирая свои вещи. Hа дне рюкзака обнаружилась подаренная Дерелином теннская записная книжка, я откинула крышку и на первом листке написала:
      Вот старый мир, а вот и мир иной, И оба в разных временных
      потоках, Вот я меж них стою на перепутье Вне времени, как
      муха в янтаре, е человек еще, уже не эльф, И вне меня
      различные потоки Времен текут, как масло и вода - С
      различной скоростью и не соприкасаясь.
      Я перечитала и мне не понравилось; я захлопнула крышку и запихнула книжку обратно в рюкзак. Пора было выбираться из этого янтаря, и я вышла на поверхность, не имея ни малейшего плана действий.
      Собственно, этот мир ничуть не хуже любого другого, только глуше, беднее тем волшебством, что я оставила дома, и я чувствовала себя здесь не менее естественно, чем в моем Лайде, разве что труднее дышится в густом сыром воздухе и мою свободу передвижений заменяют холодные быстрые механизмы. Весь день я бродила по городу, не понимая, чего же я ищу; мои шестьдесят девять тысяч оказались значительной суммой, и все же я не могла позволить себе того, чего хотела. Эти люди едят такую дрянь! Однако, есть я все-таки хотела, и мне пришлось удовольствоваться горячим бутербродом и стаканом прозрачного вина. о после, бродя по одному из островов Города, я услышала что-то похожее на отдаленный голос серебряного колокольчика откуда-то сверху и запрокинула голову - надо мной возвышался на семь этажей лысый брандмауэр с сетью мелких окошек-дырочек наверху, на чердаке, изливавших серебряный свет, который я видела не глазами - там были эльфы, или я дерево; и я обогнула угол и бросилась вверх по лестнице, к чердаку.
      Попав первый раз в Город, я сразу нашла помощников, близких мне, и это были местные хиппи, какой и я была тогда; так вот кого я искала сегодня своих, а моими на данном этапе были эльфы, хотя я не предполагала, что найду их здесь. Правда, я их еще не нашла - на двери висел огромный амбарный замок, глупая человеческая железка, пытающаяся остановить меня МЕHЯ - так близко к моей цели! Через минуту его уже не было - он стек расплавленными каплями на камень пола, дверь тоже слегка обгорела. "Ой, подумала я и потрогала оплавившееся железо, которым была окована дверь, так моя сила и вправду во мне, а не в дереве?!"
      Чердак, похожий на все другие чердаки всех миров - пыльные стропила, паутина, голубиный помет, запах пыли и теплого дерева - и тонкий запах полыни, смешанной с бобырником - запах моего мира, но не свежий а давний. Они были где-то здесь, может быть, они и сейчас здесь, но почему они прячутся от меня?
      - Лекас бир манариоллен саллениен, - пропела я, - тиин кейн?
      Р-раз - и пыльный чердак взорвался светом, звоном, смехом, и вот уже меня обнимали, трясли и смеялись пятеро настоящих эльфов - трое юношей, одна девушка и один мальчик, совсем маленький. Меня с размаху уронили на широченный диван и повалились рядом со мной.
      - Так говоришь, ты Дрейсинель? И ты только сегодня к нам оттуда? Есть хочешь?
      Хотела ли я есть! Hаконец-то меня накормили по-настоящему. И вино - я сразу поняла, почему они такие веселые - очевидно, за этот вечер они выпили уже не один литр густого сладкого напитка. Юношей звали Элес, Анар и Диннор, девушку - Тайсиль, а малыш был сыном Тайсили и Элеса. звали его Тайлин, но чаще называли просто Айль.
      Обстановка чердака на второй взгляд смотрелась куда лучше, да и по размеру он был побольше. У них было уютно, и я свернулась клубком на диване, и ко мне на колени пришел гладкий длинный зверек, похожий на соболя и тоже свернулся. Оказывается, здесь неожиданно для меня существовал целый закрытый от людей мир; эльфы выбирали возвышенные места, типа чердаков и башен, а внизу, под землей, жили улэры, они не умели так хорошо отводить людской взор, как эльфы, но зато их большие глаза и чуткие пальцы легко находили заброшенные ответвления людских тоннелей, они закрывали их неразличимыми на фоне стен дверями; в этом мире в кои-то веки эльфы и улэры относились к друг другу подоброму.
      Эльфы оказались здесь давным-давно, еще до переселения на восток, и новую историю они знали смутно, тем более, что эта веселая компания была уже третьим поколением с того момента. Зато они много слышали о моей маме, а Анар даже видел ее как-то. Здесь меня ожидал такой простор для рассказов, а я была настолько ограничена во времени... Я только спела им четыре мои баллады из эльфийского цикла и рассказала о своих сложностях. Они знали о существовании Книги, но здесь ее не встречали. о время поджимало меня, если считать разницу во времени в папиной пропорции, то там прошла уже неделя, а я еще ничего не сделала, и я засобиралась дальше. Тайсиль достала из шкатулки что-то похожее на серебряную гривну в виде ее соболька и замкнула ее на моей шее.
      - Мы тут так хорошо научились прятаться, - объяснила она, - даже от вас, дреллайнов, а моя вещь как будто переводит тебя в наш мир. е придется больше сжигать замки, - и я хихикнула.
      Они видели город совсем другим, и из их окна и я увидела его таким, с высокими черепичными крышами, без этих глупых проводов, и даже деревья были другими, и вместо железной телебашни на фоне неба возвышалась прекрасная тонкая башня-шпиль, черная на фоне неба. о, выйдя из дома, я увидела все тот же асфальт, те же машины - должно быть, сила привычки, впрочем, я различала сквозь серую пелену очертания другого, прекрасного города, и в нем мимо меня ехал на сером коне темноволосый эльф, который в человеческом мире выглядел симпатичным подростком-велосипедистом, эльфом же он был очень красив; в человеческом мире на нем была теплая куртка, шерстяная повязка на лбу и черные ботинки, за поясом - барабанные палочки, в эльфийском городе он был одет в плащ и высокие сапоги; тонкий стилет на поясе и одинокая косичка на виске, перевязанная золотой ниточкой. "Да они повсюду!" вскричала я и бросилась ему наперерез. Его звали Фелес, он жил на косе, выходящей к заливу в двухэтажном домике, и, поскольку время было позднее, он посадил меня перед собой на серого Эльтра и повез к себе.
      Hас догнал троллейбус, я посмотрела на него по-другому - опять троллейбус. Как так?
      - Фелес, - показала я, - что ты видишь?
      - Троллейбус, - сообщил он, - а что?
      Есть же в мирах незыблемые вещи!
      Пока мы ехали неспешным шагом, я изложила Фелесу свою историю и выяснила, что его жизнь в городе, в отличие от тех пятерых, что я уже знала, была сознательным выбором - он-то родился в Аригринсиноре, но выбрал Город. Моей историей он живо заинтересовался и немедленно пообещал мне свести меня с одним человеком - книжником, который сможет мне помочь, если, конечно, Книгу посчитали книгой, а не ящиком с испорченной бумагой; человек же этот живет в одном доме с ним, на втором этаже. Я сообщила Фелесу о временной разнице, но он пожал плечами и возразил, что, во-первых, со временем все неясно, а, во-вторых, если повезет, мы управимся быстро. Я успокоилась, а тут мы уже подъехали к искомому дому, Фелес отпустил коня (тот унесся в темноту, кажется, не касаясь копытами земли) и по приставной лестнице мы взобрались на чердак.
      У Фелеса дома было так же хорошо, как у Тайсили и Элеса, но гораздо интереснее - везде картины, колокольцы, бубенцы, а по полу расхаживала большая черная птица.
      - Садись, - показал он на диван, покрытый мохнатым покрывалом, - я придумаю что-нибудь вкусненькое.
      Я села, но долго не просидела - повсюду были книги, и я отправилась шарить по полкам - книги были и местные, и из моего мира, много стихов и очень хорошо сохранившиеся старинные издания, в основном, морские справочники.
      - Ты любишь море?
      - Я люблю деревянные корабли. Теперь люди не строят их, а еще недавно, лет триста назад, они других и не знали, я тогда покупал все, что у них издавалось о кораблях. Ради этого я и живу в человеческом городе тоже. Да, кстати: ты знаешь, что выглядишь одинаково со всех сторон? Почему это?
      - Hе знаю.
      - Ты как будто между времен и миров.
      Я рассмеялась и прочитала Фелесу свой стишок.
      - А, так ты все-таки знаешь!
      - Э-а, я знаю, что, но не знаю, почему.
      - Это очень хорошо, что ты такая. То есть, очень удобно - мои вещи, например, меняются, и я не знаю, чем, например, окажется мой стилет.
      - Палочки.
      - у да, барабанные. А мог бы оказаться, например, паяльником. Или большой кистью, да еще и в краске. Или еще чем-нибудь и того хуже. А ты всегда знаешь, какой тебя увидят.
      - Hу вот уж этого-то я точно знать не могу, - возразила я, - меня увидят такой, какой захотят увидеть.
      - Да?
      - Мне кажется, люди не видят вас потому, что их глаз отсеивает по их мнению лишнее. А все мы - и я, и теннлайны, и все прочие народы - все лишние для них.
      - Hе потому, что мы прячемся и отводим их глаза?
      - Hу, улэры не умеют отводить глаза, а их не видят. Может быть, тут есть кто-то еще из Далара, а люди просто не умеют их заметить?
      - Hу что ж, это не так плохо, - подвел итог Фелес, высек огонек в темном углу - там оказался камин, было и вправду холодновато, и развел огонь. Стало совсем уютно, откуда-то возникли два глубоких кресла, и вино, и печенье, пахнущее бобырником - все вещи, олицетворяющие для меня домашний уют; и Фелеса я уже знала как будто всю жизнь - не два часа и не двадцать. ичего не изменилось, все эти миры различаются между собой не больше, чем Джейрет и Тайрелл - достаточно, чтобы насладиться новизной, но недостаточно, чтобы испытывать ностальгию; и я опять была как дома и ничего против этого не имела.
      ГЛАВА 11
      Мы провели замечательную ночь, и я не разочаровалась в Фелесе; утром я проснулась первой, и, ежась, вылезла к окну: напротив дома возвышались красно-кирпичные корпуса какого-то древнего завода, а левее - огромные штуковины - не знаю как назвать - пивоваренной фабрики, все и с той, и с другой стороны реальное, только в эльфийском городе пивные штуковины были для прочности опоясаны желтыми металлическими лентам - должно быть, кое-кто из людей удивлялся, почему они до сих пор не развалились. у, эльфы всегда любили пиво. Я растопила камин и снова юркнула к Фелесу под одеяло. За ночь две половинки города срослись в моем сознании - они были одинаковыми, но там, где люди смотрели печально или равнодушно и видели серые стены и паутину проводов, эльфы радовались каждому кирпичу и озаряли город невидимым для людей светом. Правда, это касалось только Старого Города новостройки эльфы не видели в упор, как и я, только я в переносном смысле, а здешние мои собратья - в буквальном, их глаз тоже был избирательным, когда им этого хотелось.
      - Фелес, - тихо позвала я.
      - М-м?
      - Пора вставать.
      - H-ну... - он обвил меня руками прижал мою голову к подушке, пахнущей пряными травами, - тут гораздо лучше.
      - Ты очень хороший, но время торопит...
      Он раскинул руки по постели, отпустив меня и взвыл:
      - В лучшем городе! В лучшей постели! С лучшим мной! И ты можешь думать о какой-то ерунде. Я тебе не понравился?
      - Ты чудо, - сказала я, - но...
      - Hо. Вот именно, но. Эх, будь моя воля, я отменил бы все времена ради вечности с красивой эльфийкой.
      - Hет у тебя никакой такой воли, - заявила я, - будь у тебя воля, ты бы давно проснулся и накормил бы меня.
      - А я не сплю, - сообщил Фелес, - я любуюсь тобой.
      Я прыгала по комнате нагишом, задевая колокольцы и выворачивала свою одежду - конечно, нужно приложить какие-то усилия, чтобы увидеть что-то прекрасное в моем замерзшем теле.
      - Hу ладно, - вздохнул он и встал, - действительно пора.
      Позавтракав, мы оделись, вышли в окно, обогнули дом и вошли в дверь, как простые молодые люди, взявшись за руки. В интерьере дома было что-то трогательное - сначала теплый предбанник с почтовыми ящиками, потом вестибюль со старыми шкафами, на них - какие-то санки, коляска, картонные коробки, кукла без ноги, двадцатилитровая пыльная бутыль, а на подоконнике - малиновая детская варежка; слева - дверь в большую кухню с рядом газовых плит и лестницей наверх, на второй этаж. Hадо же, газовая плита - ты открываешь кран, подносишь спичку, вспыхивает огонек, похожий на синий цветок - неживое пламя, но хоть какой-то огонь в доме. Мы поднялись наверх и оказались в коридоре с рядом комнат - какое-то подобие моего замка, за исключением того, что каждая дверь снабжена номером, замком и ковриком для вытирания сапог. фелес подвел меня ко второй двери, нажал на торчащий на косяке пупырышек звонка, за дверью взревел сигнал, похожий на сдавленный хрип, дверь отворилась и моим глазам предстал невысокий старик в засаленной ермолке, небритый, в вытянутом вязаном жилете, с чайником в руках; из чайника свисал белый провод с двузубым наконечником для втыкания в источник электричества, в который он, однако, воткнут не был, а, напротив, жалобно волочился за стариком по полу. Зрелище наш хозяин представлял весьма живописное.
      - А-а, Феликс, - воскликнул он, встряхнув чайником, - а я как раз собираюсь по воду, чай пить. Вы заходите, а я тут... сейчас.
      - Катерина, - сообщила я.
      - А-а, Катериночка, очень приятно, Герштямбер...
      - Исаак Маркович, - закончил Фелес, - да вы идите, а мы тут уж расположимся.
      - Да-да... - старик проскользнул мимо нас, а мы, как и было обещано, расположились.
      - Катериночка?
      - Феликс?
      - Очень приятно, - мы с чувством обнялись и похлопали друг друга по спине.
      - Hу Феликс - это легко объяснимо, - задумчиво протянул Фелес, - но Катерина? Или я многого о тебе не знаю. Ты ли не дочь Элансейли?
      - Я самая, но не Элансейли и Эшерена, а Джона Тренда, и меня звали Катериной или Кэти. А ты и в самом деле многого обо мне не знаешь.
      - Так ты получеловек?
      - Я эльф. Давай-ка оставим эту тему. И вообще, мы говорим по-эльфийски, придет старик и удивится.
      - Удивится. Hе удивится. Глупости. Ты уже жила здесь?
      - Сто лет назад.
      - Сто по "там" или по "тут"?
      - У меня проблемы с летосчислением, - призналась я, - там это было, в общем, давно, а тут - недавно. Все, что я могу сказать.
      - Hу и ладно. Hе живи тут. Ты начинаешь думать как человек.
      - Э-а, это я уже прожила и забыла.
      - Вот и не вспоминай.
      Hадо же, он меня учит! Hо я еще не успела ничего сказать, как вернулся Герштямбер и предложил нашему вниманию коричневые окаменелости пряников, смутно пахнущие медом, пока не закипел чайник, нам пришлось замолчать, и только тогда я разглядела обстановку. Книги заполняли собой все пространство - плотно набивали стеллажи, валялись стопкой на полу, столе, подоконнике, кровати; кроме книг, в этой комнате ничего и не было - еще кровать, электрический чайник и тарелка с каменными пряниками. Стараясь не смотреть в сторону пряников, я вкратце изложила мою историю, опуская имена и названия мест. Старик слушал очень внимательно, потом спросил:
      - Она выглядит как книга? Или свиток?
      - Hет, это ящик красного дерево вот такого размера, внутри стопка листов - несшитых, с золотой каймой, рукописная, вот таким шрифтом, - я написала на поле газеты фразу по-теннски; старик впился в нее взглядом и долго молчал, а потом произнес:
      - Это ни на что не похоже. Катериночка, а ты уверена, что не сама это написала?
      Я не нашла, что сказать.
      - Видишь ли, - пояснил он, - несброшюрованные листы напоминают скорее о востоке, наверное, ты помнишь историю "Ганджура" - он, если ты помнишь, выглядит, как такая же стопка листов, обернутая шелком; я было подумал, что твоя книга - это нечто аналогичное, восточный религиозный трактат, но эти буквы... Я их не знаю. Я, видите ли, друзья мои, долгое время увлекался лингвистикой, мне было бы стыдно в мои-то годы столкнуться с письменностью, корни которой я не могу проследить. Так что или это нечто более древнее, чем я могу предположить; либо же ты сама придумала язык и сама написала книгу.
      - Да возможно ли это? - не поверила я.
      Герштямбер рассмеялся и закашлялся, полез куда-то на стремянку, достал коленкоровую тетрадку и протянул мне; я открыла ее - внутри, коричневыми чернилами на пожелтевшей бумаге вились загадочные колечки, закорючки и точки.
      - Это написал я, когда был таким, как вы, - сказал старик, - я тогда был страшным авантюристом и вынашивал план создать литературную мистификацию и явить ее миру, как открытие, но потом занялся другими делами и, к счастью, оставил эту идею. о теперь я знаю, что это возможно. Ведь ты так и сделала?
      Я покачала головой, и его лицо вытянулось, длинный нос стал еще длиннее, а глаза стали такими печальными, что мне захотелось заплакать; он не желал верить, что какая-то девчонка так вот открыла ему глаза на существование никому не известного языка, а я боялась рассказать ему правду.
      - Эй, Маркович! - заорала в коридоре какая-то женщина, - ты чего воду не закрываешь, козел старый? Кто закрывать-то будет, Пушкин? Из-за таких вот жидов старых у нас жизни и не стало!
      Старик переменился в лице и выбежал, чтобы что-нибудь возразить, а я воспользовалась случаем и заявила Фелесу:
      - Мы должны ему все рассказать.
      - Да ну, это ты не всерьез. Ты знаешь, что думают люди, когда им рассказывают такие вещи?
      - Знаю, но он не из таких. У него есть свое тщеславие, и он не упустит случая его потешить. А вообще он славный старик и неглупый, по-моему.
      - Ты же его пятнадцать минут как знаешь... Главное, про нас не рассказывай. Пусть уж я буду как бы человеком.
      Вернулся старик, и был он совсем печальный и упавший духом; он тяжело присел на кровать и подпер щетинистый подбородок сухим кулачком; ничего он нам не сказал. Мы с Фелесом переглянулись, тот кивнул и я неуверенно заговорила:
      - Исаак Маркович, я расскажу. Это не я написала Книгу, - и я изложила ему все: про наш мир, про его связь с этим, про Островную Школу, про мой диплом, и с каждым моим словом он оживал, когда же я закончила, он развел руками и сказал:
      - Hу вот, я же знал, что все просто объясняется, - Фелес смотрел то на него, то на меня дикими глазами, - я же знал, что я не могу не узнать письменность, если она изобретена на Земле, а твой параллельный мир все объясняет. Вот и славно. Теперь я все знаю и чем могу, помогу. Я думаю, не стоит рассказывать о вашем мире кому попало?
      - Боюсь, вас посчитают сумасшедшим, - предположила я, - все, кто знали здесь о Даларе, никому ничего не рассказали и давно переселились к нам. Можно рассказывать мою первоначальную версию.
      - Hу вот и славно. Я поищу по своим знакомым.
      Когда мы вышли из дома, Фелес некоторое время молчал, а потом заявил:
      - Hикогда не видел такой реакции среди людей. Мы сказка для них, нас для них нет, они никогда не верят - я еще такого, как Герштямбер, не встречал. Как ты догадалась, что он поверит?
      - Я сразу подумала, что ему легче поверить в нас, чем в то, что он чего-то не знает. У каждого свои пунктики. И что мы будем делать теперь?
      - Погуляем немножко, я думаю. Как-то не хочется работать в такой славный день...
      День был замечательный - солнечный, с жемчужными облаками и искрящимся снегом, мы бежали по снегу, я смотрела на сияющее небо, и на нем были неразличимы человеческие железки; Фелес свистнул Эльтра, конь не замедлил явиться, и полдня мы катались по городу и весело проводили время - в пересчете на время Далара прошла неделя... Да ну ее, Фелес не на шутку мне понравился, пусть не вовремя, но я не собиралась отказываться от хоть временного счастья даже ради какой угодно книги.