В свободные дни пристав любил приложиться к водочке, кричал славу Государю Императору, плакал, вспоминая молодость и боевые походы. Драчлив не был. А в тихие вечера порою открывал одну и ту же книгу, толстую, в золоченом переплете с застежками, принесенную невесть откуда — „Великие четьи-минеи“, — и по слогам вслух читал жития святых, пустынников и основателей русских монастырей. В эти минуты его грубое, словно вытесанное из камня, лицо просветлялось, а женщина сидела поодаль, сложив на коленях узловатые руки, и слушала, наклонив голову набок, как доверчивая курица.
Однажды пристав ушел на службу и не вернулся. Через три дня он уже лежал на деревянном столе, с закрытым лицом, поскольку голова, как поговаривали гости, собравшиеся в соседней комнате на поминки, была изуродована взрывом. Какой-то террорист бросил бомбу в царского сановника, пострадал и наш пристав. Жена-прислуга несколько дней плакала. Царь остался без преданного слуги, она без хозяина в доме. Вскоре все имущество пошло с молотка…»
В кабинете начальника милиции, подполковника Рзоева сидел, вальяжно закинув ногу на ногу, его земляк Магомет, владелец «Барса». Обсуждали ночное ограбление магазина. Говорили между собой по-азербайджански, хотя посторонних не было.
— Профессионал сработал, ты извини, но красиво. Так бы и ушел через балкон обратно — на крышу, если бы твой сторож не очухался. Надо было сигнализацию везде ставить и окно зарешетить. Честно скажи: в сейфе больше было?
— Э! Ерунда, недельная выручка. Сам знаешь, дела сейчас плохо идут, через жопу. Другое обидно. И ты глупости несешь. «Профессионал»! Сторож сказал: мальчишка это был. Спину его он из окна видел. Вскочил — и побежал, щенок сучий. Порезался при этом. Ты понял?
— Порезался, говоришь? — Подполковник задумался. — А это интересно. Если местный, то… Найти сможем. Кто-то за ним наверняка стоит. Взрослый. Вот что: я поговорю с «шестерками», прижму — ответят, откуда запах идет. Есть тут у меня один, в курсе всех событий.
— Постарайся. Я в долгу не останусь. — Магомет, перегнувшись через стол, бросил в открытый ящик конверт. — Жене на побрякушки.
Начальник милиции снял телефонную трубку и сердито приказал по-русски:
— Клементьев! Приведи ко мне срочно этого Симеона, он у тебя в камере загорает. Сию минутку. — Потом взглянул на земляка. — Видишь, какой у меня порядок? Русских надо в узде держать, только тогда они и работают.
— Это верно, — согласился Магомет. — Ты, если найдешь мальчишку, ничего не предпринимай. Мне отдашь.
— Если задержим — не имею права. Как отдам?
— А ты не задерживай. Просто скажешь, кто он, откуда, где живет. Я уж сам разберусь.
— Закопаешь?
— В рабство продам, — засмеялся Магомет. — Какая тебе разница?
— Дело-то на мне повиснет.
— Мало их, что ли? И потом, старость ты себе уже обеспечил. Выше не поднимешься. Поработай еще года три и уходи. Место мы тебе найдем, теплое.
В дверь постучали, и дежурный лейтенант ввел Симеона. Тот был высок, худощав, одет прилично, а глаза тревожно бегали. Отпустив Клементьева, начальник постучал по столу костяшками пальцев.
— Звук ясен? — произнес он. — Выкладывай. Ты сегодня опять с ворованной магнитолой попался? Думаешь, снова твои басенки буду слушать или глаза закрою?
— А что говорить? — ничуть не удивился Симеон, покосившись при этом на Магомета. — Вы намекните, я, может быть, и отвечу.
— Ночью сейф вскрыли в «Барсе». — Хозяин магазина взял объяснение на себя. — Вор — мальчишка. Шустрый. Изрезался. Каким-то образом узнал, где я храню ключи. Судя по всему — местный.
— Вашей породы? Пардона просим, — сконфузился Симеон.
— Нет, вашей, — спокойно отозвался Магомет. — Рюский. — Последнее слово он произнес презрительно, нарочно коверкая.
— Поможешь узнать кто — помогут тебе, — добавил Рзоев, усмехнувшись.
— У меня руки связаны.
— Да вали ты сейчас же на все четыре стороны! Сроку тебе — два дня. Иначе загремишь у меня по полной программе.
Симеон знал, что «не загремит», он делился с начальником выручкой. А сегодня попался по ошибке. Рзоев бы его и так отпустил, ну подержал бы денька три для отвода глаз. Но дело, видно, серьезное, надо помочь. Он хорошо знал всю местную шпану и мысленно перебрал в памяти. Остановился на нескольких пацанах, среди них был и Гера. Однако высказываться пока не спешил. Надо проверить, расспросить кое-кого. А может быть, и самому кусок отколется, если с умом подойти.
— Чего задумался? — спросил начальник милиции. — Есть кто на примете?
— Пока нет, — отозвался Симеон. Начальник снова снял трубку:
— Клементьев? Отпускай этого козла, он не крал, нечего воздух в камере портить…
Владислав не пришел к ужину, но Карина махнула рукой: вчера дочь устроила себе гулянки, сегодня — отец… Мысли ее были поглощены прочитанным сценарием. Она уже знала, какую роль мог бы предложить ей Клеточкин, если бы фильм действительно состоялся. Хотя попытка снять его — чистое безумие. Не потому, что сценарий плох или скучен. Наоборот, захватывает с первых же эпизодов и так — до самого конца. Но он производит впечатление большой Игры в подкидного дурака, где карты — это люди, лишенные и воли, и свободы выбора, превращенные в марионеток. А кто сдает их на ломберный столик? Кто владеет душами этих людей? Ответ угадывался с самого начала, с первых слов в сценарии: «Меня создал мастер Бергер…» Автор не пускался в аллегории, он четко давал понять, слугой чьего хозяина является человек. Вот почему от прочитанного оставалось тяжелое, гнетущее впечатление, чувство безысходной тоски и ощущение, что пропасть разверзается под ногами. А зритель? Что будет чувствовать он, ведь восприятие с экрана, от игры актеров, от специфических эффектов еще сильнее, глубже, эмоциональнее? Не каждому дано заглянуть за амальгаму зеркала, не всякая психика выдержит это. И Карине не понравился финал будущего фильма.
Сняв телефонную трубку, она в нерешительности набрала номер студии. Клеточкин, как ни странно, все еще пребывал там.
— Коля, ты имеешь какое-нибудь отношение к сценарию или просто поставил свою фамилию на титуле? — спросила она.
— А ты думаешь, даже это не стоило мне каких-то усилий? — засмеялся он. В общем-то ты права. Но кое-что я там подправил. Снимать-то все равно мне. А что ты имеешь в виду? — настороженно добавил режиссер.
— Твой соавтор… Кто он? Сценарий очень странный, будто написан… мертвой рукой. У меня какие-то нехорошие предчувствия.
— Глупости. Типичные женские страхи, вызванные задержкой цикла.
— Хам. Как с тобой люди работают?
— Я завтра же тебя с ним познакомлю, с Колычевым.
— Если он такой же хам, как ты, — лучше не надо.
— Алеша — милый, симпатичный юноша, из интеллигентной семьи. Лет двадцать пять, постоянно извиняется, даже если ему наступить на ногу. Смотри не влюбись. Ты у нас красавица восточная, пылкая. Предпочитаешь лысым блондинов.
— Не ерничай, Коля. Лучше ответь: хочешь, чтобы я сыграла в фильме Селену?
— Угадала. Эта роль для тебя. И по фактуре, и по внутреннему содержанию.
— Ты считаешь, что я способна совершить тот же поступок, что и она?
— Никто из нас не знает, на что он способен, пока не окажется в безвыходной ситуации, — изрек Клеточкин и повесил трубку.
Карина задумалась, неподвижно сидя в кресле и положив на колени руки. Потом рассеянно взглянула на вошедшую в комнату дочь.
— А где папа? — спросила Галя, устраиваясь рядом и заглядывая ей снизу в глаза. — Что-то его давно нет.
— Может быть, он нашел себе другую семью? — улыбнулась Карина. — Проживем мы с тобой одни, как считаешь?
— Нет, не проживем.
— Никто не знает, на что мы способны, пока не попробуем, — перефразируя Николая, произнесла Карина. — Ты что-то хотела мне сказать?
— Да. Только между нами, — ответила дочь. — Честно. Папа и ты — это понятно. Но ты ведь и до него наверняка влюблялась в кого-то, он же не сразу появился. Как у тебя это начиналось? В первый раз. Кого ты любила?
— Странные вопросы, дорогуша. У каждой женщины должна быть тайна. За мной многие ухаживали. А что ты вообще имеешь в виду?
— Кто у тебя был первым мужчиной?
— Вот оно даже что! — Карина растерялась. Она не ожидала от дочери такого любопытства. Видно, та действительно повзрослела. Впрочем, что ж удивительного? Вопросы пола встают перед человеком рано.
— И сколько тебе тогда было лет? — добавила Галя.
Как тут ответить? Правду? Солгать? Что принесет пользу, а что — вред? Сказать, что ей тогда было чуть меньше, чем сейчас Гале? Как она это воспримет? Или что хранила целомудрие до встречи с мужем? Не поверит. Они, нынешние дети, все знают, даже больше, чем мы. Тот мальчик был ее ровесником, и они просто играли, играли и заигрались, оставшись одни. Все вышло из-за какого-то детского любопытства, желания подражать взрослым, собезьянничать. Но она не стала ни распутной девчонкой, ни психованной дурой. Было — и прошло, как запомнившийся урок. Наоборот, относилась с тех пор к мужчинам осторожно, выборочно, а до замужества с Владиславом и было-то всего шесть любовников (включая тот первый «опыт»), И за все двенадцать лет жизни с мужем ни разу ему не изменяла…
Из трудной ситуации Карину вывел звонок.
— Папа пришел, беги, открывай! — с облегчением выдохнула она.
Пернатый поднял руку, сердито цыкнул и замер, прислушиваясь. Затихли и его приятели, тревожно переглядываясь.
— Ты чего? — шепотом спросил Татарин, щуря и без того узкие глазки.
Гусь застыл со стаканом в руке. Арлекин и Додик, уже нанюхавшись «резины», бессмысленно улыбались. Девчонки испуганно жались друг к другу. Где-то неподалеку хрустнула ветка. Потом еще одна.
— Медведь, — хихикнул Гусь, поднося стакан к губам. Но выпить не успел. Вылетевший из темноты камень угодил ему прямиком в лицо. Кровь и крик слились воедино. Завизжали и девки, а камни в беседку посыпались со всех сторон. Пернатый сразу же бросился на пол, отполз к боковому стояку, поджав ноги и закрыв голову руками. Нападение произошло столь неожиданно и стремительно, что поначалу никто и не помышлял сопротивляться. Да это было бы пустым делом. Все «живчики» настолько растерялись, что, позабыв о «взрослом» гоноре, орали и метались по беседке, как дети, кем и были в действительности. Блаженствовавшие всего минуту назад Арлекин с Додиком, потеряв реакцию, приняли на себя основную груду камней. Рыжая девчонка, упав на колени, держалась за голову, а кровь из разбитого лица сочилась сквозь пальцы. Один Пернатый, затаившись в углу, молча выжидал. В беседку ворвались пять обезьян, размахивающих палками… Вернее, обезьяньими были только каучуковые маски. Яркая полная луна исправно освещала побоище. Нападавшие работали быстро, сноровисто, набрасываясь сразу по двое-трое на одну жертву и щедро нанося короткие удары по чему попало. В отличие от «живчиков», «обезьяны» не кричали, и это вносило еще больший страх и сумятицу, словно из леса выскочили не подростки, а всамделишные животные, не умеющие говорить.
Пернатый улучил момент, резко, как распрямившаяся пружина, вскочил на ноги и перемахнул через загородку.
— Стой! Лови его! Пернатый удирает! — закричала одна из «обезьян» голосом Геры.
Он бросился за главарем «живчиков». Но тот, петляя между деревьями, набрал такую скорость, что погоня быстро закончилась.
— Пустой номер, — махнул рукой Герасим, сдирая с лица маску. — Его теперь и на мотоцикле не догонишь. Так и будет шпарить до окружной дороги.
Они вернулись назад, а в беседке было уже все кончено. Поверженные, стонущие «живчики» сбились в одну кучу возле опорного столба. Возле них, как часовые, стояли «обезьяны» с палками.
— Скидывайте с себя все, до последней нитки, — приказал пленным Гера. И угрожающе поднял палку:
— Считаю до трех.
Те стали поспешно разоблачаться. Когда они остались нагишом, поеживаясь от холода, Гера показал на кучу тряпья:
— Дылда, облей это собственной мочой — она у тебя на девяносто процентов из керосина — и подожги.
— Зачем? Я бензинчик припас! — вставил Жмох.
— А что с ними будем делать?
— Ничего. Пойдут домой голыми. Жаль, Пернатый утек.
— За них выкуп полагается. Надо девок отодрать, что ли? — заспорил Кича. Вон та, чернявая, — моя.
— Делайте что хотите, — согласился Гера. — Только поскорее, времени в обрез.
— А потом мы их в говне вымажем. Тут рядом помойка классная, кучи этого добра, — засмеялся Кент.
Пока горел костер, а «обезьяны» развлекались, Гера ткнул палкой Татарина и спросил:
— Кто пробил Свете голову? Ты?
— Нет! — испуганно сжался тот. — Пернатый.
— Так я и знал. Ладно, он мне еще попадется в руки.
— Смотри, как бы ты ему не попался! — зло прошипел Гусь, левый глаз которого уже заплыл так, что не открывался.
Гера рассмеялся, помахивая палкой.
— Я против вас всегда наверху буду, — ответил он. — Запомни, Гусек. Так ему и передай при встрече.
Луна, скрывшись за тучами, была больше не нужна. Языки пламени и так достаточно хорошо освещали искаженные лица.
8
Галя открыла дверь, но на площадке стоял не отец, а какой-то незнакомый пожилой мужчина, жилистый, в байковой рубашке. Галя испуганно отпрянула назад.
— Не боись, не трону! — осклабился тот, дохнув перегаром. — Я к твоим родичам.
— Мама! — позвала Галя, не спуская глаз с рук мужчины, по локоть украшенных татуировкой: там были и кресты, и ножички, и фигурки людей, и змеи, а на костяшках пальцев она прочитала имя владельца тела: «ВОВА».
— Нравится? — спросил Вова, заметив ее любопытный взгляд. — Могу и тебе такое же сделать.
Не дожидаясь приглашения, он прошел мимо девочки в коридор. Появившуюся Карину приветствовал развязным смешком, и та узнала в нем сивушного мужчину с пятого этажа — отчима Геры. Что ему тут надо?
— По делу! — опережая ее вопрос, произнес Вова. — Куда здесь пройти можно, чтоб поговорить без свидетелей? — Он покосился на Галю и подмигнул ей.
— Что Вам угодно? — растерянно спросила Карина. — Зачем Вы сюда пришли?
— Затем! — грубо отозвался Герин отчим и направился на кухню. Там он развалился на стуле и потянулся к недопитому стакану чая. — Иди сюда, че застряла-то?
— Ступай к себе в комнату, — кивнула Карина дочери. — Мы разберемся.
Она почему-то подумала, что мужчина пришел просить денег. Таким всегда не хватает на водку.
Только он ошибся адресом. Тут благотворительностью не занимаются.
Герин отчим тем временем закурил, сплевывая крошки табака на пол.
— Садись! — приказал он. — Разговор будет долгим.
— Нет, коротким, — возразила Карина. — Потрудитесь объяснить свой приход в двух словах. А потом убирайтесь. И здесь не курят.
— А муж твой где? — продолжая дымить, спросил Герин отчим. — Ну, это не важно. Справно устроились. Мебелишка чешская?
— Пришли сюда интерьер обсуждать? А цвет обоев Вас устраивает или заменить?
— Да ты не злись. Я сам лютый бываю. Не буди лиха, пока оно тихо, поняла? Вчера ты заходила насчет Герки. Зачем?
— Дочку свою искала. Думала, они где-то вместе. А что? — Карина все больше терялась под его взглядом. Мужчина вызывал и отвращение, и страх, и жалость, и даже смех, — все вместе. Он не был ни безобидным, ни грозным — каким-то никаким, способным, тем не менее, на все.
— Мне сказали, сейчас он в больнице. Пацаны во дворе вякнули. В окно прыгнул, между прочим, из-за твоей дочери. А может, она его и пихнула туда. Разумеешь? Малыш теперь калекой останется на всю жизнь.
— Этого не может быть! — опешила Карина.
— Че не может? — выкрикнул отчим. — Да у него все руки-ноги переломаны! Зови дочь, пусть подтвердит. Зови-зови, барышня.
Карина не успела даже крикнуть дочери: та уже стояла возле двери. Выглядела спокойно, только побледнела.
— Это правда, мама, — негромко произнесла Галя.
— Так получилось. Он прыгнул, но ничего не сломал.
— Из-за тебя?
— Я… пошутила.
— Ничего себе шутки! — сердито фыркнул отчим.
— Да я могу в суд подать! Однозначно. Ясно?
— Иди к себе, — потребовала Карина. — Поговорим после.
Когда за Галей закрылась дверь, она повернулась к мужчине:
— Вашему Герасиму место в дурдоме, — отчетливо произнесла она. — А по Вам нары плачут.
— Чего-чего? — Он стал приподниматься со стула.
— Сколько Вы хотите, чтобы покончить с этой историей?
Карина насмешливо наблюдала за тем, как в голове мужчины заработал счетчик.
— Костыли… лекарство, усиленное питание… — забормотал он, закатив глаза к потолку. — Короче, штука.
— Штука чего? — не сразу сообразила Карина.
— Да уж не деревянных. Тысячу баксов, — усмехнулся отчим.
Вновь раздался звонок в дверь. На этот раз, судя по всему, вернулся Владислав.
— Хорошо. Пусть это останется между нами, — поспешно согласилась Карина, хотя и не представляла, где возьмет столько денег. Но сейчас ей хотелось, чтобы этот человек поскорее ушел.
— Можешь отдавать частями, — сказал отчим и нахально потрепал Карину по плечу.
Глава шестая
1
У Геры имелось еще одно убежище, где можно было спокойно выспаться и где он хранил некоторые личные вещи, — на пустыре, возле замороженной новостройки, в укрытом фанерными щитами канализационном люке. Там проходили трубы теплоцентрали, было довольно сухо и вообще сносно. Гера приспособил для сна пару картонных ящиков, подушку и одеяло, держал запасы питья и консервы. О логове своем никому не рассказывал. После разборки с «живчиками» ему не хотелось возвращаться ни в больницу (да его бы и не пустили ночью), ни домой (еще неизвестно, как поведет себя отчим), ни к Филиппу Матвеевичу, ни к Мадам оба станут приставать, один с душещипательными беседами, другая потащит в койку. Какая ему от этого радость?..
Уже под утро Гера почувствовал, как наверху кто-то ходит, продавливая фанерные щиты. Затем крышка люка начала сдвигаться. Окончательно проснувшись и напрягшись всем телом, он сунул руку под подушку. Конечно, от газового пистолета Магомета толку было мало, но бежать отсюда все равно некуда. Может быть, лезет какой-то бомж, так хоть напугается. Притворяясь спящим, Гера, неплотно смежив веки, следил за спускающимся по скобам человеком. Кожаные ботинки, приличные брюки, фонарик в руке — нет, это не бродяга. И не мент. Труп сюда хотят сбросить, что ли? Приятное будет соседство, станет с кем поболтать на досуге.
— Эй, кто тут? — тихо спросил мужчина.
Пучок света скользнул по картонным ящикам, над. мальчиком нависла темная фигура. «Хрен с ним, сам напрашивается!» — подумал Гера и выхватил пистолет. Но выстрелить успел только два раза, прямо в лицо человеку. Незваный гость перехватил его руку и заломил кисть. Пистолет выпал, а Гера чуть не взвыл от боли, чувствуя, как трещит кость. У обоих начали слезиться глаза и запершило в горле.
— Дурак, чумовой, сука! — зарычал мужчина, откашливаясь. Кисть он держал крепко, а в люке было так тесно, что не размахнешься ни рукой, ни ногой. — Да не дергайся ты, не то шею сломаю! Это ж я, Симеон.
— Сима? — переспросил Гера, узнав подельника. — Ты чего приперся? А если б у меня настоящий ствол был? Скажи спасибо, что без дырок в шкуре остался. Пусти руку!
— Ну и злющий же ты, бесенок. Жаль, что не я твой отец, ты бы у меня пукнуть не смел без разрешения.
— Ага. Твой Вовчик уже в колонии, грамотно воспитал.
Оба они терли глаза и отплевывались. Симеон вдобавок еще и стукнулся затылком об трубу, а Гера разминал кисть. Первый испуг прошел, теперь можно было и посмеяться. Хотя неожиданный визит Симы не предвещал кинопросмотр комедии. Зачем ему понадобился Гера — снова «бомбить» машины? Вряд ли, с этим завязано.
— Пошли на воздух, тут как в Дахау после дезинфекции, — проворчал Симеон и первым полез по скобам вверх.
Гера, подхватив с цементного пола газовый пистолет, стал карабкаться следом.
— Ну, чего разбудил-то? — спросил он, присаживаясь рядом, на бетонную тумбу. — Или соскучился?
— Корж тебя искал вчера. Мне передали. Дело к тебе есть. — Это было правдой, но Сима и сам не знал, зачем мальчишка понадобился авторитетному вору. Неужели этот щуплый пацан и впрямь подломил, сейф в «Барсе»? Впрочем, особой силы тут не надо, был бы умишко. А мозги у Герасима варят, в этом он мог убедиться. Если паренек провернул дело в одиночку, что сомнительно, то еще проще — он его «сдаст» Рзоеву. А если за Герой стоит Корж и это их совместная работа — лучше не связываться.
— Ты где так расцарапался? — поинтересовался Симеон. — Кошек мучил?
— Со звезды упал, — отозвался Гера. — Я теперь не живу дома. Временно.
— Это я уже понял. Так что сказать Коржу? Где ты будешь его ждать?
— Вот там, возле котлована. — Герасим махнул рукой в сторону новостройки, где стояли зияющие провалами окон три дома без крыш. — В семь часов вечера, добавил он. — И вот еще что. Мне нужна «игрушка». Ты говорил, что можешь достать.
— Цена та же — штука баксов, — сказал Симеон, ничуть не удивившись. Все сходится: раз у мальчишки появились деньги, то в «Барсе», судя по всему, поработал именно он. А что, если заманить Геру куда-нибудь за город и вытянуть из него всю сумму? Зарыл где-нибудь, сволочь. Поднять на ножики — скажет, не такие раскалывались. А как же Корж и Рзоев? У них свои интересы. Стоит ли игра свеч? Как бы самому не оказаться «под током». Взвесив все, Симеон решил пока не рисковать. Пусть парень встретится с Коржом. А он понаблюдает.
— Чего замолчал? — нетерпеливо спросил Гера.
— Будет тебе «игрушка». Готовь деньги, — хмуро ответил Сима. — В два часа, здесь.
— Нет. Возле универмага.
Там было многолюднее, а потому — гораздо безопасней. Гера уже давно почувствовал, что Симеон ведет какую-то хитрую игру. А может быть, и Корж.
Впервые в своей жизни Галя сбежала с уроков, причем с любимого французского.
Появление на перемене Геры вызвало всеобщее возбуждение и ликование. Встретили как героя, только цветы под ноги не бросали. Если бы захотел — увел бы сейчас из школы всех, не потребовалась бы и флейта. Наслышаны были и о победе «обезьян» над «живчиками», что еще больше подлило в огонь масла. Но Гера отнесся к чрезмерному поклонению равнодушно, едва кривя рот в улыбке и пожимая плечами. Пройдя мимо Гали, он бросил ей несколько слов, и та последовала за ним. Словно так и надо было, будто ждала, когда ей бросят конец поводка. На втором этаже Гера велел подождать, а сам нахально толкнул ногой дверь в кабинет директора.
— Филипп Матвеич, хорошо, что застал. Дайте ключи от квартиры. Где деньги лежат, — сказал он, ухмыляясь.
— Ты сбежал из больницы? — спросил директор, поправляя на носу очки.
— Нет, выписали. А идти куда — на вокзал?
— Конечно, конечно, — поспешно ответил директор. — Бери ключи и отправляйся ко мне. Поешь, отдохни. Я приду вечером, и тогда мы обо всем поговорим. Дать тебе денег? — Он пошарил в карманах, отчего-то засмущался и даже чуть покраснел. Видно, сам еле-еле сводил концы с концами.
— Не надо, — сказал Гера, с удовольствием наблюдая за его потугами. Чудак-человек: вот выбросят его скоро с работы — как жить станет на свою нищенскую пенсию? — Вы, Филипп Матвеич, когда-нибудь хоть ели досыта? Гуляли в ресторанах? Я уж не спрашиваю про отдых на лазурных берегах, с нимфами.
— Ну ты и загнул! — рассмеялся директор. — Много у тебя в голове мусора, погляжу. Я честно жил. Мне стыдиться нечего.
— А богато жить — стыдно? А притворяться честным? А завидовать более удачливым и ловким?
Директор развел руками, растерявшись от такого напора.
— Я не притворяюсь, — только и ответил он. — Ты куда сейчас? Ах, да… забыл.
— И память уже слабеет, — добивая, произнес Гера. — Ладно, проехали. Еще свидимся.
Прежде чем отправиться в больницу к Светлане, они зашли в директорскую квартиру. Пока Галя ставила чайник и намазывала бутерброды маслом и черной икрой (Гера купил по дороге целую сумку деликатесов), он залез в оборудованный за стояком в ванной тайник, отсчитал тысячу долларов на «игрушку» и засунул их в задний карман джинсов. Подумав, добавил еще пятьсот, на всякий случай, а также прихватил золотую цепочку с медальоном.
— Кушать подано! — крикнула Галя из комнаты.
— Классно! — сказал Гера, глядя на сервированный столик. — Тебе бы в будущем официанткой работать.
— У меня более серьезные планы. Даже обидно слышать.
— Какие же?
— Потом скажу, не сейчас.
— Ладно. Тогда закрой глаза.
Галя послушно выполнила просьбу. Почувствовала его руки на шее, но не испугалась.
— Теперь открывай… Нравится?
— Очень, — ответила Галя. Сняв медальон, она рассматривала его, повернувшись к окну. — Красивый. Где достал?
— Там таких больше нет. Носи на здоровье.
Бутерброды улетучились в одно мгновение. Пришлось делать еще.
— Я так и не поняла, что же случилось со Светой? — спросила Галя, когда все было выпито и съедено.
— Гулять в парке опасно, — ответил Герасим, проследив за ее взглядом, брошенным на фотографию в рамочке. Там были запечатлены два человека — мужчина и женщина со счастливыми лицами.
— Ой! Как этот усач похож на нашего Филиппа Матвеевича! — Галя всплеснула руками.
— А ты еще не догадалась, где мы находимся? — усмехнулся Гера. — Старый пустозвон тоже когда-то был молодым и делал кучи ошибок. Пошли, пора.
— Зачем ты так? — Галя вдруг подошла к нему и нерешительно попросила: — А теперь ты закрой глаза.
— Бей прямо в сердце, — согласился Гера. Когда она несмело поцеловала его и отпрянула, он добавил: — Не стоит того медальон, нет.
Владислав ехать на киностудию к Клеточкину наотрез отказался, но Карина особенно и не настаивала. Может, оно и к лучшему?
— Я уже поработал с ним на одном фильме. Ничего путного из этого не вышло, — произнес муж, собираясь утром на работу.
— Теперь он задумал совсем другое. — Карину несколько покоробили слова Влада. — Как же «ничего путного»? А где же мы тогда познакомились, и кто свел нас вместе? Разве не Клеточкин?
— А мне на это плевать, — совсем уж грубо ответил Владислав, и Карина почувствовала, что он не здесь — витает мыслями где-то в другом месте. Не стоит даже и разговаривать.
— Возьми хоть сценарий, почитаешь в дороге.
Он замотал головой, но она все же сунула украдкой дерматиновую папку в портфель, вместе с бутербродами. Драгуров видел все это в зеркале, но промолчал. Они словно играли в какую-то странную игру под названием «Обмани меня». И впервые за много лет, уходя, Владислав забыл поцеловать Карину. А она промолчала.
На столе в мастерской его поджидал котенок Никак; задрав хвост, он стал тереться о ноги и пронзительно мяукать, выражая то ли радость, то ли обиду на так долго не появлявшегося Человека.
— Никак не научишься говорить толком? — спросил Владислав.
Подобрав измочаленного клоуна, он выбросил его в мусорное ведро. Другого материального урона котенок вроде бы не нанес. Придется в следующий раз запереть его в коридоре. Драгуров вспомнил двух вчерашних посетителей, нахмурился. Подливая в миску молоко, сказал:
— Когда вырастешь размером с тигра — поможешь мне в одном деле. Лучше потратиться на тебя, чем на них.
— Мр-рр-мя! — согласился Никак. Работы было много, но иногда Драгуров все же отвлекался, возвращаясь мыслями к металлическому мальчику, оставленному у Белостокова. Будто беспокоился о живом ребенке. Ловил себя на этом и, неизвестно отчего, злился. С появлением в его жизни странной игрушки Бергера все как-то пошло наперекосяк. Нет, конкретно ничего плохого не случилось, но он чувствовал непонятную, нависшую над ним и его семьей угрозу. Вот и с Кариной что-то происходит. И Галя… Даже приход рэкетиров казался ему теперь связанным каким-то боком с этой игрушкой, что было уж совсем глупо. Владислав понимал это, но ничего не мог поделать, не мог отогнать рой мешавших работе мыслей.
Перед обедом в мастерскую вошла зеленоглазая девушка в белом плаще.
Она остановилась, с любопытством разглядывая стеллажи с куклами, а Владислав с не меньшим интересом смотрел на нее, поскольку никогда не видел столь красивых и хрупких созданий. И голос у нее оказался под стать всему облику: мелодично-звенящий, словно хрусталь.
— Ну вот! Кажется, я пришла не вовремя.
— Данетже, как раз… я… — смутился Драгуров, будто боясь спугнуть неожиданно залетевшую бабочку в конце сентября. — А что Вам угодно? Присаживайтесь, ради бога!
Девушка оперлась ладонями о спинку стула, но продолжала стоять и улыбаться.
— У Вас тут так интересно, — промолвила она. — Как в музее. Но, говорят, нельзя слишком долго жить среди кукол. Они отнимают сердце. В детстве у меня было мало игрушек.
— Почему? — машинально спросил Владислав.
— Не знаю. Так воспитывали. — Пожав плечами, девушка прошлась по мастерской. — А вот своей любимой игрушки я здесь что-то не вижу.
Наконец-то Драгуров сообразил, что девушка пришла забрать заказ.
— Как Ваша фамилия? — Он достал регистрационную тетрадь, открыл на последних страницах.
— Караджанова.
Пока Драгуров листал тетрадь, девушка заглядывала через его плечо, и он чувствовал тонкий запах духов. Странно, Владислав считал себя более стойким мужчиной, не способным терять голову при виде смазливого личика или стройной фигурки. Но тут было что-то другое. Девушка нагнулась еще ближе и показала пальчиком в запись, сделанную четыре дня назад.
— Вот он, мой дед. «Металлический мальчик с луком и лютней». А… где же сама игрушка?
Драгуров вдохнул воздух, поскольку все это время почти не дышал.
— Хотите кофе? — неожиданно для самого себя спросил он.
Девушка немного помедлила, зеленые глаза взглянули чуть удивленно.
— Хочу, — просто ответила она.
— Вот этот негодяй, — ткнул пальцем в сторону сухощавого молодого человека Клеточкин. — Леша, иди сюда!
Карина представляла себе сценариста несколько иначе, более солидным, что ли, а тут к ней направлялся совсем юноша с курчавой бородкой, спутанной гривой соломенных волос и ускользающим взглядом. Передвигался он как-то лениво, будто размышляя над каждым последующим шагом, или будто любое лишнее движение вызвало у него отвращение. О своей внешности, судя по всему, он заботился мало. По пути успел пару раз остановиться, небрежно закурить, обмолвиться с кем-то несколькими фразами.