1

      Выскочив из подъезда, Гера решил: больше он никогда домой не вернется. Пусть делают что хотят — пьют, дерутся, убивают друг друга… Ему наплевать. Хоть бы они сгорели там заживо. Он даже представил себе эту картину: полыхающие огнем стены, мечущуюся в дыму мать, и снисходительно согласился ее спасти. А отчим пусть корчится в пламени, пока не превратится в головешку. Немного отдышавшись, Гера щелчком выдвинул из пачки «Мальборо» сигарету, прикурил от изящной зажигалки в виде маленького серебристого пистолетика. Затем неторопливо направился в сторону большого магазина, пиная по пути пластиковую бутылку. В «Барсе» продавалось почти все: от домашних тапочек и детских игрушек до видеотехники и ювелирных украшений. Держателями заведения были азербайджанцы-беженцы, изрядно процветавшие, несмотря на свой скорбный статус. Хозяин «Барса» недавно приобрел «Мерседес», вдобавок к своей новенькой «тойоте», продавцы его также прочно обжились в Москве, чувствовали себя тут уверенно, как завоеватели-конкистадоры, не церемонясь с туземцами. Благо что начальником местного отделения милиции полтора года назад тоже стал выходец с Кавказа. Столица России с некоторых пор вообще все больше превращалась в тюрко-язычный мегаполис, теряя остатки славянских черт.
      У Геры к азерам было особое отношение. Он не забыл, как прошлым летом его избили трое подростков — племянники Магомета, владевшего тогда еще не супермаркетом, а обычной коммерческой палаткой, правда, с тем же названием «Барс». Гера тогда купил жевательную резинку, но не получил сдачи — какую-то ерунду, мелочь. Но было обидно, что его так нагло и откровенно надувают, словно он слабоумный.
      — Я тебе гранату в окошко брошу, — пообещал Гера продавцу-племяннику. Тот выскочил из палатки. Дело происходило днем, в три часа, на улице полно народу. Азербайджанец был выше и здоровее, но Гера, увидев перед собой злобное лицо, не сдержался и двинул кулаком прямо в пляшущий кадык. Может, потом он и убежал бы, пока чернявый подросток валялся на земле, да вслед за племянником выскочили еще два его брата. Один из них держал в руке пустую бутылку, другой — кастет. Сбитый с ног, Гера ужом завертелся на горячем асфальте, увертываясь от ударов. Но от шести ног не спрячешься, как ни извивайся. Они могли бы забить его насмерть — никто не вмешивался, здоровенные мужики опасливо проходили мимо, а некоторые задерживались в отдалении — поглядеть на бесплатное кино. Наконец какая-то русоволосая девушка влетела в самый эпицентр драки, отталкивая разъяренных азербайджанцев. Напор ее, сопровождаемый криком, был так неожидан, что те опешили, остановились, а может, и испугались. Трусости, как и злобы, у них было с избытком. Племянники ретировались обратно в палатку, а девушка нагнулась над Герой, чтобы помочь ему встать.
      — Я сам! — промычал он, отталкивая ее руки и выплевывая изо рта кровь. Губы были разбиты, под глазом начинал оформляться синяк.
      — Ничего не сломано? — спросила девушка, поправляя воротник его джинсовой курточки.
      Гера взглянул на нее с недоумением и досадой: откуда она взялась, чего ей нужно?
      — Вроде нет, — ответил Гера. — А тебе-то что за дело? Шла бы своей дорогой, мы тут сами разберемся.
      — Остынь, мальчик! — улыбнулась она, коснувшись его лба прохладной ладонью. — Экий ты герой — голова с дырой. Теперь еще и от родителей попадет. Пошли, я тебя хоть зеленкой смажу. Тут недалеко, в соседнем доме.
      Гера хотел ответить ей что-нибудь резкое, но почему-то сдержался. Улыбка у нее была не обидной, не насмешливой. Обычное круглощекое лицо, васильковые глаза. Пригляделся внимательнее — совсем девчонка, может, года на два-три старше его.
      — Ладно, пойдем, — согласился Гера.
      Так они познакомились, а потом даже подружились, хотя виделись не столь часто, как хотелось бы Гере. Света училась в другой школе, в старших классах, у нее были свои интересы, а у него — совершенно иные, И это разъединяло их куда сильнее, чем возраст. Но все равно он иногда чувствовал себя ее тенью.
      Покрутившись немного возле прилавков, Гера купил перочинный ножик с двумя лезвиями, который был ему в общем-то не нужен. Он преследовал другую цель наблюдал за продавцами и покупателями. Племянники Магомета здесь не работали, они выполняли другие поручения. Сам хозяин появлялся в торговом зале изредка, заглядывая в различные секции и отдавая короткие указания. С лица его никогда не сходила широкая, будто намертво приклеенная улыбка. Гера уже достаточно хорошо изучил планировку «Барса», в здании которого когда-то размещался кинотеатр. Теперь просмотровый зал был поделен на торговые отсеки, бывшие комнаты администрации стали офисом Магомета, буфет превратился в небольшой ресторан с отдельным входом, а в подвальных помещениях оборудовали склад. Кроме того, вплотную к «Барсу» Магомет пристроил еще и двухэтажное зданьице, где обитали его нуждающиеся в жилье земляки. Другая стена бывшего кинотеатра примыкала к двенадцатиэтажному дому, где жил Гера. На крышу «Барса» можно было попасть либо из окон второго этажа, либо по пожарной лестнице. А там уже, если обладать достаточной ловкостью, не составляло труда спуститься и на балкон общежития азеров, откуда наверняка был проход в сам магазин, вернее, в офис Магомета. Это-то и являлось целью Герасима. Он уже давно продумал весь план, теперь оставалось лишь доработать кое-какие детали.
      Выйдя из «Барса», Гера столкнулся на углу улицы с двумя своими приятелями, которые также слонялись без дела и почти по тем же причинам, что он сам, не желали возвращаться домой. Дылда был старше Геры на два года, а Жмох, похожий на маленькую вертлявую обезьянку, — на два года младше.
      — Пошли завалимся, Жмох классный газ спер, — пробасил Дылда, заливаясь ни с того ни с сего смехом и показывая гнилые зубы. От него разило потом и почему-то конским навозом. Ладони у Дылды были вечно потные, грязные, хотя сам он чрезвычайно гордился своей внешностью, не упуская случая заглянуть в любую зеркальную поверхность.
      Делать было все равно нечего, и Гера отправился вместе с дружками в подвал. Там стоял старый, протертый до дыр кожаный диван, повидавший на своем веку всякое, несколько колченогих стульев, обшарпанный стол. С потолка свисала лампочка. В углу была свалена куча тряпья — пальто, одеяла, занавески; всем этим барахлом можно было укрыться в холодную ночь.
      Место отдыха оказалось занятым. В подвале уже разместились пятеро подростков, и среди них две девочки. Все они успели нанюхаться резинового клея из банки, стоявшей на столе, и теперь валялись вповалку, кто на диване, кто на полу. Один из подростков так и лежал с полиэтиленовым пакетом на голове, с усилием втягивая воздух, который еле проникал в горло.
      — Кича сейчас концы отдаст, — расхохотался Дылда, кивнув на задыхающегося подростка. — Жаль, неплохой был пацан. Давай пока девок отдерем, что ли?
      — Этих я уже пробовал, — важно отозвался Жмох, и по всему было видно, что он врет. Носком ботинка он задрал у одной из девчонок юбку, под которой ничего не было. — Во, видал? Так без трусов и ходит.
      Дылда оттолкнул его, стал расстегивать ширинку, но передумал.
      — Ладно, доставай свой газ, — сказал он, облизывая пухлые губы. — Это успеется…
      Пока Жмох и Дылда втягивали в себя аэрозоль из баллончика, Гера нагнулся над Кичей, стянул с его головы полиэтиленовый пакет и похлестал по щекам, приводя в чувство. В сознание подросток так и не пришел, но зато задышал более ровно, с лица стала исчезать мертвенная бледность.
      — Кайф! — пробасил Дылда, сбрасывая кого-то с дивана и занимая его место. А, Жмох?
      — Ну! — отозвался тот, пристраиваясь у его ног. — А ты, Герка, чего менжуешься? Нюхалка заела?
      — Замри и усохни, — не оборачиваясь, произнес Герасим. — Я твой сероводород в своем сортире каждый день нюхаю.
      — Нет, правда? — не понял Жмох. Он уже «поплыл», и блаженная блуждающая улыбка стала растягивать губы. Так он и отключился — с этой идиотской маской на лице. Дылда продержался чуть дольше. Он еще попытался встать, потянувшись к валявшейся на полу девчонке, но потерял равновесие, споткнулся и врезался головой в стол. Затихнув, Дылда остался лежать на животе, подвернув под себя руки.
      Вытащив сигарету, Гера закурил, с презрением поглядывая на уложенных дурманом приятелей. Затем встал, пнул лежавшего на пути Дылду в бок и выбрался из подвала.
      Вернулся около двенадцати ночи, с продуктами и бутылками пепси. Эти два с половиной часа он провел возле дома Светы, надеясь, что она выйдет со своим ротвейлером на прогулку. Но собаку повел выгуливать Светин отец, и Гера, хотя и был с ним знаком, не стал подходить ближе и вступать в разговоры. Заведет старую волынку: как учишься, да кем хочешь быть? Санитаром в психбольнице. Чтобы лупить таких идиотов, как ты и все остальные.
      Забредя в чужой квартал, Гера наткнулся на компанию «живчиков» во главе с их заводилой — Пернатым. Это были давнишние враги, и, поймай они его, потрепали бы от всей души. Хорошо, что Гера первым заметил кодлу и успел юркнуть в переулок. Слыша за собой топот ног, запетлял проходными дворами и, оставив противников с носом, выбрался на свою территорию. Сюда «живчики» сунуться не посмели: Пернатый соблюдал конвенцию. Тут ему могли накостылять с превеликой охотой.
      Накупив продуктов, Гера спустился в подвал.
      Почти все, очухавшись, уже разошлись по домам. Остались только Дылда, Жмох и Кича, резавшиеся за столом в карты. Тусклая лампочка освещала бледные потные лица, а глаза все еще были пустые и оловянные.
      — Ваша мать пришла, молочка принесла! — проблеял Гера, вывалив на стол продукты. — Жрите, гниды, пока я добрый.
      Его появление встретили радостными возгласами, карты полетели на пол, начался полуночный пир. Насытившись, мальчишки отвалились на спинки стульев, разомлев от тепла и спертого воздуха.
      — А ты, Кича, чего домой не идешь? — спросил Гера. — Ты хоть знаешь, что чуть не загнулся?
      — Знаю, — буркнул тот. Он был примерно одного возраста с Дылдой. — Я живучий.
      — Живучий… В морге бы ты был, — вставил Жмох, — если б с тебя пакет не сняли. Пошли, что ли, пьяных поищем? Порезвимся. Я знаю, где тут неподалеку один бомж ночует.
      — Сгодится и бомжиха! — загоготал Дылда. Ему было все равно, кого бить и в кого совать свой «хобот». — Аида, кулаки чешутся!
      — Лучше бы у тебя мозги чесались. Хоть иногда, — заметил Гера. Однако присоединился к дружкам, отправившимся за ночными приключениями.
      Кича остался в подвале, заняв освободившийся диван.
      Пьяненького мужичка, который, видать, возвращался с гулянки, хватаясь за каждый фонарный столб, они нашли довольно быстро. Мужичок словно сам шел в руки, ничего не замечая вокруг. Он направлялся в парк, то ли намереваясь заночевать в старой беседке, то ли вообще не соображал, куда идет…
      — Наш клиент, — прошептал Дылда, азартно блеснув глазами. — Как же я их ненавижу, бомжей этих!
      — А сам-то ты кто? — ответил ему Гера. — Твой дом — вокзал. Не сегодня, так завтра.
      Они крались за мужичком до лесополосы, а потом, уже возле старой беседки, накинулись на него все разом, с трех сторон. Тот даже и не понял, что произошло. Минуту назад вокруг было все спокойно, и вдруг посыпались удары: спереди, сзади, с боков. Схватившись за голову, мужичок прислонился спиной к дереву, не пытаясь сопротивляться. Кричать тоже не мог, лишь как-то по-бабьи взвизгивал. Дылда, метя прямо в лицо, пытался свалить его на землю, Гера отрабатывал удары ногой, а маленький Жмох орудовал подхваченной по дороге палкой.
      Молодые волчата нападали яростно, жадно, распаляясь все больше и больше, а появившаяся на лице жертвы кровь взбудоражила их еще сильнее. Теперь возле беседки слышались только глухое сопение и тяжелые звуки ударов, словно кто-то энергично месил тесто для пирога. Избиение продолжалось долго. Мужичонка уже лежал на земле, вывернув руки и ноги, не подавая признаков жизни. То ли отключился, то ли действительно помер.
      Первым остановился Гера, тяжело дыша и отплевываясь. Злость и ненависть, переполнявшие его, вдруг резко пошли на убыль. Он смотрел на валявшееся тело, которое еще совсем недавно двигалось, шло к какой-то цели, и не узнавал ни себя, ни своих приятелей. А те продолжали пинать ногами и бить палкой это напоминающее манекен туловище. Особенно свирепствовал Жмох, его даже пришлось оттащить в сторону.
      — Хватит! — рявкнул Гера, ткнув его кулаком в лоб. — Пошли отсюда.
      — Погоди, — отозвался Дылда. Он торопливо обшаривал карманы бомжа. Ничего ценного там не оказалось. Тогда Дылда, глупо гогоча, спустил с мужичонки штаны, расстегнул ширинку и, пристроившись, заработал бедрами. Жмох, ни в чем не уступавший своему старшему приятелю, попытался повторить то же самое, но у него ничего не вышло. Тогда он подхватил с земли палку и загнал ее бомжу в задний проход. Тело дернулось — очевидно, мужичонка был жив.
      — Так и лежи, — засмеялся Жмох вслед за гогочущим Дылдой. — Может, поджечь его? Хорошее жаркое будет к утру!
      Где-то неподалеку, у входа в лесопарк, раздалась трель милицейского свистка.
      — Россыпью кто куда, встречаемся в подвале! — крикнул Гера, бросившись в гущу деревьев.
      Утром Владислав обнаружил, что лобовое стекло его «Жигулей» разбито. Мелкие осколки покрывали капот и сиденья в салоне. Красть из машины было нечего. Он почему-то сразу подумал, что это сделал вчерашний мальчишка, Герасим. Зачем? Просто так.
      Владислав не ошибся. Возвращаясь в пятом часу утра из лесопарка, Гера действительно швырнул кирпичом в стекло «Жигулей». Сам он также не смог бы объяснить, зачем это сделал. Наверное, таким способом просто хотел еще раз напомнить о себе. Жив, целую, жду встречи.
      Подавив в себе бесполезный гнев, Владислав закрыл машину чехлом и отправился в мастерскую на метро. Дорога в подземке совсем выбила его из колеи. Душный, спертый воздух, монотонный шум, тысячи раскачивающихся, словно механические куклы, тел- все это действовало удручающе, давило на мозги. И только очутившись на рабочем месте, среди поломанных, ожидающих его возвращения игрушек, он почувствовал себя лучше, будто вырвался из плена.
      Отложив все другие, в том числе срочные, дела, Владислав установил перед собой на столе нового питомца — мальчика с лютней и луком, как он мысленно окрестил его, и задумался. Работа предстояла нелегкая. Вздохнув, Драгуров начал разбирать куклу.
      Почти не отрываясь и не отзываясь на телефонные звонки, он провозился несколько часов, вплоть до самого обеда. Затем наспех перекусил прихваченными из дома бутербродами и вскипятил на электрической плитке чайник.
      — Скоро будешь как новенький, потерпи, — произнес Владислав, обращаясь к разложенным на столе железным деталям — частям тела, механизму, разобранному до последнего винтика, разным колесикам, пружинкам, постаменту с впаянной в него отрубленной головой, на которую должна была опираться нога мальчика. Предназначение этой странной головы Драгуров пока понять не мог — она заключала в себе какую-то аллегорию, но в работе механизма не принимала никакого участия. Автор игрушки, обладавший несомненным мастерством и фантазией, вложил в свое детище определенный смысл, но разгадать его Владислав был не в состоянии. Возможно, здесь присутствовали библейский сюжет либо миф. Нагой мальчик, попирающий чью-то голову со спутанными волосами… Лютня, лук — символы искусства, войны… Безмятежная улыбка на ангельском лице…
      Драгуров был не силен в преданиях седой старины и не стал мучиться. Но техническая работа ему явно удавалась. Он словно бы почувствовал дыхание давно умершего мастера, его руку, волю и с новой энергией И силой приступил к возрождению игрушки.
      Хитрый механизм должен был приводить в действие руки и голову мальчика. Говорить, как уверял дед, кукла, конечно же, не могла, но извлекать звуки на лютне — несомненно. Струны этого инструмента представляли собой тонкие стальные нити, с которыми соприкасались пальчики куклы. В результате могла рождаться какая-то мелодия. Такая же прочная нить, только потолще, соединяла концы лука. Каждая стрела в колчане, а всего их было шесть, входила в пазы на днище и крепилась особым крючочком. Вынуть их просто так, не сломав зажимы, оказалось невозможно. Здесь была своя тайна, какая-то особая хитрость. Драгуров еще не сумел разобраться во всем — слишком мудреную игрушку создал загадочный мастер. Но кое-что он уже понял. Например, змея, обвивавшая одну из ног мальчика, с помощью скрытой пружинки могла ползти вверх, словно скользя по бедру и талии, а потом замирала у горла. При этом она еще высовывала маленький раздвоенный язычок. Шарниры в туловище позволяли кукле наклоняться, поворачивать голову и кивать, двигать руками и даже сжимать кулачок. Это была необычная, уникальная игрушка, и Драгуров уже нисколько не жалел, что взялся за ее починку. Ему нравилось решать самые сложные задачи, а старик притащил именно то, что требовалось душе.
      Работа настолько затянула Владислава, что он позабыл о времени. А когда взглянул на часы, оказалось, что уже пора ехать домой. За окнами мастерской давно было темно.
      После завтрака, проводив мужа на работу, а затем дочь в школу, Карина осталась в квартире одна и впервые почувствовала себя тут не слишком уютно. Теперь ей показалось, что и потолки чересчур низкие, и стены, обклеенные новыми, выбранными ею же самой обоями, мрачноваты, и почему-то стал раздражающе подкапывать кран на кухне, а вид из окна на подступающий к улице лесопарк вовсе производил какое-то тревожное впечатление, словно в нем каждую ночь происходили страшные вещи. Она заставила себя выбросить из головы эти мысли, занявшись уборкой квартиры, хотя все вокруг и так блестело чистотой. Повесила в комнате несколько семейных фотографий в паспарту, снимки родителей и кадры из кинофильмов, в которых снималась Карина. Это были роли второго плана, не главные, но все равно их набиралось почти два десятка и они запомнились зрителям. Раньше режиссеры охотно приглашали ее, оценивая мягкую пластику, женственность, особую восточную печаль в глубоких черных глазах. Потом кино вообще перестали снимать. На экраны поползла разная дрянь, полупорнография с садистским уклоном. Карине предлагали роли с откровенным насилием или половыми актами в кадре. Она даже слушать не хотела о подобном. Тогда о ней попросту забыли.
      Еще прежде, на съемках одного из фильмов, молодая актриса познакомилась с кукольником. Через год они поженились. Роль супруги и матери стала для нее главной в жизни. Но вот теперь, когда дочери исполнилось двенадцать, а все домашние заботы как-то отодвинулись в сторону, Карина начала вновь скучать по своей профессии. Почему бы не попробовать вернуться на съемочную площадку, тем более что вчера неожиданно раздался телефонный звонок с одной из киностудий. Как они ее сумели разыскать, да еще после переезда на новую квартиру, она не представляла. Звонил ассистент режиссера Клеточкина, с которым она когда-то работала в трех картинах. Сегодня они должны были встретиться. Мужу Карина ничего не сказала: она была немного суеверной и не хотела предопределять события. Пусть будет то, что и должно случиться…
      Встреча с Клеточкиным в павильоне киностудии «Лотос» была назначена на три часа. Карина уже давно привела себя в порядок, а после ванны и макияжа в зеркале отражалась молодая красивая женщина, чуть старше тридцати, с легкой улыбкой и выразительным взглядом. Своим обликом она осталась вполне довольна. Интересно, какую роль собирается предложить ей Коля Клеточкин?
      Ей не терпелось поскорее отправиться на встречу, но задерживалась дочь, хотя должна была прийти полчаса назад. Может быть, гуляет с новыми подружками? Карина заволновалась. Она то и дело подходила к окну, прислушивалась к лифту, к любому шуму за дверью квартиры. Так прошло еще минут тридцать. Встреча с Клеточкиным срывалась, но сейчас уже было не до того. Вновь всякие кошмары полезли в голову, весь мир вокруг был полон насильников и убийц. Не выдержав, Карина торопливо вышла на улицу и стала поджидать дочь у подъезда. На скамейке сидели старушки, Нет, никто из них Галю не видел. А вот «Жигули» ваши ночью разбили. Скользнув взглядом по накрытой чехлом машине, Карина побежала в школу.
      Уроки в седьмом классе давно закончились, все разошлись по домам. Директор, сидевший в своем кабинете, попытался ее успокоить.
      — Этот Диналов… — вырвалось у Карины, поскольку образ мальчишки постоянно возникал в ее мыслях. — Он очень… опасен? Я боюсь, что дочь могла пойти с ним.
      — Не думаю. Какие у них могут быть общие интересы?
      — Скажите мне номер его квартиры.
      Вернувшись к своему дому, Карина в полной растерянности позвонила в обшарпанную дверь на пятом этаже. Открыл мужчина в трусах и майке, с испитым лицом. Сивушный запах был так силен, что Карина поморщилась. Мужчина заметил это и недобро усмехнулся.
      — Герасим… здесь живет? — нервно спросила Карина.
      — Мать, смотри какие дамочки к нашему Герке шастают! — заорал мужчина, повернувшись к ней спиной. — Где он только таких клеит?
      Дальше разговаривать было бессмысленно, и Карина, не дожидаясь новых оскорблений, торопливо пошла по лестнице вверх. Мужчина что-то кричал вслед и смеялся, но она не слышала, закрыв ладонями уши.
      Придя домой, она устало опустилась на стул. Вздрогнула от резкого телефонного звонка, тотчас же схватив трубку. Клеточкин, даже не поздоровавшись, обрушил на нее целый водопад гнева.
      — Погоди, Коля! — перебила режиссера Карина. — У меня дочь пропала.
      — Чем помочь? — с готовностью спросил Клеточкин. — Могу договориться с кабельным телевидением в вашем округе — объявят.
      — Пока не надо. Возможно, я зря психую.
      — Ладно. Когда Галя найдется, в чем я не сомневалось, приезжай. У меня для тебя есть интересное предложение.
      Он повесил трубку, не попрощавшись, а Карина продолжала ждать. Время тянулось страшно медленно. Галя не появилась ни к пяти, ни к шести. В семь должен вернуться Владислав, Но в семь ни муж, ни дочь тоже не появились. И только тогда Карина почувствовала, что начинает сходить с ума.
      Родной отец Герасима повесился два года назад. Тогда все шло по-другому, и Гера хорошо помнил то время. Не было ни побоев, ни пьянок, ни постоянной вони в квартире. Даже ссорились они редко, а если и возникали у кого-то обиды, то проходили так же быстро, как летний дождь в солнечную погоду. Отец относился и к нему, и к матери бережно, с нежностью, постоянно пытался развеселить их. Он носил с собой огромный чемодан шуток и еще целую авоську смешков. Он был очень веселым человеком. И при этом хорошо зарабатывал, служа в Министерстве энергетики. Занимал там какой-то ответственный пост. Писал пародийные стихи и юмористические рассказы, печатался в разных газетах и журналах, и весь гонорар также шел в семью. А как было славно говорить, что «мой папа — писатель»! Сколько Гера себя помнил, он никогда ни в чем не нуждался и ему ничего не было нужно. Ему было достаточно находиться рядом с отцом и матерью, отвечать на их любовь и жить счастливо.
      А потом что-то сломалось. Не только в их семье, во многих других тоже. Но это Гера понял гораздо позже.
      Большинство людей в бывшем Союзе мгновенно разорились дотла и оказались на улице. Остался без работы и отец. Торговать в переходах он не мог, да и не хотел. Друзья сами выкарабкивались, как умели, другие, более сноровистые и вороватые, — попросту вычеркнули его из своих списков. Устроиться на новое место не получалось. Попробовал сунуться в магазин грузчиком — не хватило силенок. Мать, жившая все это время у него за спиной, как у Христа за пазухой, тем более не умела делать ничего путного. Смех в доме стих, улыбки с лиц стерлись. Иногда не хватало денег на самую примитивную еду. Стали продавать вещи. А отец еще умудрился в свое время влезть в долги, которые теперь надо было возвращать. Тут-то и начались ссоры, скандалы, взаимные оскорбления и обвинения.
      Гера стал убегать из дома. Пару раз даже заночевал в подвале, но ни мать, ни отец словно не заметили этого. Им было не до него. Они проходили новую для себя науку — выживания. Иногда не ночевала дома и мать, и это было уже совсем скверно — достаточно было взглянуть на отца. Он ходил по квартире, как пришибленный пес, жалкий, потерянный, какое-то подобие человека. Куда делись его сила, энергия, ум, обаяние? Все сожрал мелькающий в телевизоре чмокающий свин, которого Гера, как и других опухших от пьянства и обжорства «благодетелей», возненавидел всей душой. Он вообще стал презирать и ненавидеть практически все человечество, усомнившись в его необходимости. Жили бы на земле одни животные — было бы гораздо лучше. Те хоть честно пожирают друг друга, когда хотят есть. Люди — убивают из чувства гадливого страха к самим себе. Они равнодушны и ничтожны в своей прыти. Они любят измываться, лгать, ябедничать, совершать большие и маленькие подлости, пакостить. И каждый из них согласен пытать ближнего, дай лишь в руки нож или плетку.
      Маленький Гера познал своим умом природу человеческих чувств и закрыл створки раковины, чтобы никто не смог коснуться его души. Родители больше не были для него ни идеалом, ни источником радости, ни объектом любви. Вообще потеряли свою ценность, поскольку вся сила их, как оказалось, держалась только на благополучии.
      Но когда отец умер, Гера все равно плакал. Он же первым и обнаружил его висящим в раскрытом платяном шкафу, когда вернулся из школы. Словно это проветривалось старое пальто на вешалке, ехидно показывая ему язык. Гера в последний раз увидел на лице отца улыбку — жуткую улыбку смерти.
      Что происходило потом, было уже не так интересно. Мать сменила несколько сожителей, пока в конце концов не появился этот козел, отчим. Гера жил своей жизнью. И в эту маленькую страну никому не было доступа.
      После уроков Галя с новой подружкой, с которой ее посадили за одну парту, вышли из школы, не прекращая болтать, словно стремясь поскорее выговориться, перебивая друг друга и почти не вникая в смысл сказанного. Темы для обсуждения были самыми разнообразными: от домашних заданий и внешности исторички до последнего компакт-диска Фили Киркорова и употребления марихуаны.
      — Я один раз попробовала, — сообщила подружка. — Ты знаешь, ничего, кайф!
      — Фу, гадость, — поморщилась Галя. — А где ты достала?
      — Мне Гера дал. Он в вашем доме живет. Видела его?
      — Имела счастье. Он что, придурок?
      — Как же! Просто ты с ним еще плохо знакома. За ним все девчонки бегают. С ним интересно. И у него всегда куча денег. Если честно, я в него немножко влюблена.
      — Тоже мне, нашла объект внимания! Ну, мордашка красивая… А вообще он злой и глупый.
      — Ничего подобного. У него весь класс списывал. И он на одни пятерки учился, пока школу не бросил. — Похоже, подруга была готова обидеться.
      — А старушек твой Гера через дорогу не переводит? — язвительно спросила Галя. — Скворечники не строит? Смазливый урод — вот он кто. Кстати, легок на помине.
      Герасим, чуть прихрамывая, шел им навстречу. Его загадочной улыбке на ангельском лице могла позавидовать сама Джоконда. Он действительно был очень красив: природа расписала его внешность самыми яркими красками, но это-то и делало его похожим на ожившую куклу. Не дойдя до девочек метров десять, Гера остановился и выкрикнул: