1

      Стенки лифта были изрезаны ножом, ножницами, гвоздем и представляли целую энциклопедию жизни — безграмотную, бестолковую и, в основном, матерную. Мужчина спиной загородил от дочери неприличное слово, но закрыть другие, подобные, все равно бы не смог, даже если бы его ладони превратились в два огромных блина. Жена укоризненно покачала головой.
      На пятом этаже лифт остановился, впустив четвертого пассажира — мальчика лет двенадцати. Кабина тронулась вниз.
      — А вы и есть наши жильцы? — спросил мальчик. — Я видел, как вчера выгружали вещи. Ну-ну…
      У него были светлые вьющиеся волосы, круглое румяное личико — внешность почти ангельская, но темные глаза сверлили, как два буравчика.
      — Будем знакомиться? — предложил мужчина, протянув руку. — Меня зовут Владислав Сергеевич. Дядя Слава. Это моя жена Карина. А это дочка Галя — твоя ровесница, надо думать.
      — Думать не вредно, — нагло ответил мальчик, так и не пожав протянутую руку.
      — Сколько тебе лет? — спросила Карина, нахмурившись. — И как тебя зовут?
      — Годков не считал, вроде, шестьдесят шесть. А имя у меня длинное. Звучит так: «Не-суйте-нос-не-в-свое-дело-и-идите-к-дьяволу!»
      Двери лифта открылись, мальчишка выскочил из кабины и, повернувшись к ошарашенным жильцам, зло рассмеялся. Его смех напоминал металлический скрежет. Затем он нахально подмигнул и выбежал из подъезда.
      — По-моему, этот паренек не в своем уме, — произнесла Карина, прижимая к себе дочку. — Зря мы сюда переехали. Какой-то бандитский район.
      — Не бери в голову. Подумаешь! — отозвался муж. — Еще подружимся. Сам был таким же в его возрасте. А район обыкновенный, других в Москве нет. Главное лес рядом.
      — И кладбище, — заметила Карина. — Нет, не нравится мне это место.
      — Ты у меня известная трусиха. Неужели мальчишка так на тебя подействовал?
      — Мне тоже показалось, что он ненормальный, — вставила дочка. — И от него чем-то пахнет. И глаза противные. Давайте уедем обратно!
      — Хватит! — рассердился Владислав. — Что на вас напало? Так и будем мотаться по всей Москве? Нарочно приглашу его сегодня в гости, чтобы вы успокоились. Стыдно.
      Они остановились возле стареньких «Жигулей».
      — Вас подбросить до школы?
      — Не надо. Пешком пройдемся, — отказалась Карина.
      Она чувствовала, что напрасно «завела» мужа. Действительно, что уж особенного случилось? Ну, нахамил им в лифте мальчишка — так теперь почти все дети такие. Никакого воспитания. Насмотрятся по телевизору всякой дряни и выкобениваются. Пустяки все это, надо взять себя в руки и успокоиться.
      Улыбнувшись, Карина поцеловала мужа, и они с дочерью бодро зашагали по тенистой аллее парка. Но какая-то непонятная, едва уловимая тревога уже зародилась в сердце.
      «Жигули», за рулем которых сидел Владислав, обогнули дом и выехали на шоссе. По обочине шел мальчик из лифта. Было заметно, как он нарочно припрыгивает, скрывая хромоту. Притормозив, Владислав открыл дверцу:
      — Тебе куда? Могу подвезти.
      — Не надо. Тут недалеко, — отозвался паренек.
      — Приходи сегодня к нам в гости, часам к семи. Квартира сто сорок.
      В ответ он услышал неопределенный смешок.
      — Хочешь яблоко? — Владислав вынул из пакета белый налив и подбросил на ладони.
      — Давай.
      — Будем ждать. — Дверца захлопнулась, «Жигули» набрали скорость и понеслись дальше.

2

      Мальчик постоял некоторое время, подкидывая яблоко. Надкусил. Выплюнул. Затем, размахнувшись, запустил им в пробегавшую мимо собаку. Взглянул на массивные наручные часы, которые стоили немалых денег. Клиенты опаздывали.
      Наконец рядом затормозила вишневая «тойота».
      — Привет, задрыга! — усмехнулась усатая, кирпичного цвета морда, высунувшаяся из окна.
      В машине сидели еще двое — мужчины с оловянными пустыми глазами.
      — Я же тебя предупреждал — не смей называть меня так! — со злостью произнес мальчик. — Ты это нарочно, да?
      — Нет, задрыга. Просто мне не нравится твое имя. Герасим… Что это такое? А где же тогда твоя Муму? Утопил, задрыга?
      — Еще раз назовешь меня так — выбью глаз, — холодно произнес мальчик.
      В его голосе Усатый услышал нешуточную угрозу. Встретившись взглядом с двумя буравчиками, он вздрогнул. Пес с ним, с мальцом, надо бы проучить за нахальство, но в другой раз. Дело не ждет.
      — Ух, какой сердитый волчонок, — миролюбиво сказал он. — Ладно, садись, опаздываем.
      Через несколько минут, пока «тойота» петляла по переулкам, один из сидевших на заднем сиденье спросил:
      — Ты все понял, что надо сделать?
      — Не дурак, — огрызнулся мальчик. — Где деньги?
      — Получишь потом.
      — Тогда тормози. Я выйду. Потом — лапша с котом.
      Усатый обернулся:
      — Корж, может, врезать ему, чтоб не возникал? На пользу пойдет.
      — Зачем? Не надо. Парень умный, все правильно говорит. Из такого толк выйдет. Дай.
      Усатый недовольно открыл бардачок и бросил на колени мальчику почтовый конверт. Тот стал сразу же пересчитывать купюры.
      — Пятьсот баксов, — хмыкнул он. — А где еще три сотни?
      — Вычли за прошлый раз. Когда ты в машине напукал.
      — Ладно, пусть будет по-вашему. — Мальчик сложил деньги обратно в конверт и спрятал его в карман джинсов. — Долго еще ехать?
      — Причалили. Обратно доберешься пехом. И не светись нигде, — произнес сидевший рядом с Коржом мужчина. У него был землистый цвет лица — характерный для тех, кто недавно вышел из колонии. Он протянул мальчику туго свернутую газету. — Держи свой любимый «Московский комсомолец». Или ты еще в пионерском возрасте?
      — В пенсионерском, — снова огрызнулся парнишка.
      — Вон твой клиент. — Усатый показал пальцем на плечистого мужчину средних лет, выгуливающего на газоне карликового пуделя. — Бить будешь в живот.
      — А он не хилый. — В голосе мальчика впервые послышались опасливые нотки.
      Корж успокаивающе похлопал его по плечу:
      — Не шатайся, мы рядом. Вали, пока народу мало.
      Герасим скачком выпрыгнул из машины, хлопнул дверцей. Направился в сторону плечистого. Оставшиеся в «тойоте» молча наблюдали за ним сквозь тонированные стекла. Дойдя до газона, мальчишка, нагнувшись, стал завязывать кроссовку. Потом вдруг принялся играть с пуделем, подкидывая вверх ветку.
      — Дрейфит, — произнес Усатый.
      — Его правда называют «маленьким дьяволом»? — спросил Корж.
      — Так точно, ваше благородие. Гляди, гляди…
      Герасим подошел почти вплотную к плечистому, продолжая гладить левой рукой собаку. В правой он держал свернутую в жгут газету.
      — Дяденька, а как зовут вашу сучку? — писклявым голоском спросил он.
      — Альма, — отозвался мужчина.
      — Да я же не про собаку, а про жену вашу спрашиваю, — сказал мальчик и тотчас нанес короткий удар.
      Остро наточенная спица, смяв газету, вошла в плоть, как в масло, пробив внутренности. Мальчишка бросился наутек, вскочил в отходящий автобус, а плечистый, недоуменно глядя ему вслед и прижимая обе ладони к животу, начал опускаться на газон. Жалобно заскулил пуделек, пытаясь лизнуть хозяина в лицо.
      В «тойоте» с пристальным интересом наблюдали за этой сценой.
      — Теперь Гнилой либо сдохнет, либо будет на врачей работать, — произнес Корж. — Надо было вовремя долги отдавать. Поплыли.
      «Тойота» медленно отъехала прочь, а солнце продолжало светить так же ярко, словно ничего не случилось.

3

      Деньги в своей квартире прятать было бессмысленно, с таким же успехом можно выбросить их в мусорный ящик. Отчим шарил по всем углам в поисках жалких «деревянных», а что находил — тратил на водку. Брал последние вещи и продавал возле ларьков. Бил и его, и мать, а та продолжала цепляться за него, как за бревно в мутном потоке. Дура! «Когда-нибудь я перережу ему горло», — подумал Герасим. Представив, как он сделает это, мальчик зло рассмеялся: заточит столовый нож и — от уха до уха. Вот так! Резко, с глубоким разворотом. А затем отойдет в сторонку и будет смотреть, как тот дрыгает своими граблями. За отца, за мать. За себя. О том, что произошло час назад на залитом солнцем газоне, мальчик не вспоминал. Было — и прошло, проехали. Следующая остановка — станция «Кукиш». Теперь надо спрятать доллары. У него был тайник, где хранились вырученные деньги. Правда, придется вновь «поработать» на Мадам.
      Обогнув свой дом, он направился к соседнему. Там, на первом этаже, жила тетка, которая приютила его полгода назад, когда, не выдержав побоев отчима, он удрал из дома и слонялся по улицам, ночуя по подвалам. Она нашла его, пожалела, привела домой, отмыла. Недели две Герасим жил у нее, как кот в мясной лавке. Жрал деликатесы, упивался фантой. Тетка, которую он называл Мадам, работала директрисой гастронома. Жирная, лет сорока пяти. Одинокая. Почему-то Герасим думал, что она хочет его усыновить. Но нет, у Мадам были другие планы. Однажды вечером она предстала перед ним в кружевном белье — эдакая дебелая нимфа. Поманив пальцем, посадила рядом с собой на постель, стала прижиматься, заигрывать. Гера, еще в детстве насмотревшись всякого, понял, чего она хочет. Вот тебе и плата за фураж.
      Так Мадам стала его первой женщиной, а у него навсегда появилось отвращение к этим занятиям. Вскоре он огорошил ее условием: такса за сексогимнастику — тридцать долларов. Та подумала и согласилась. Кормила она его на убой. Вскоре стала приводить и подруг, желавших порезвиться с молодым зверьком. Гера ходил сонный, раздражительный, огрызался на каждое слово. Кочевал из своей квартиры к Мадам и обратно. Иногда вновь прятался по подвалам. Там хоть можно было спокойно выспаться. И никто не лез ни в душу, ни к телу.
      Однажды, когда он дрых на рваном матрасе, его разбудил луч фонарика.
      — Ты-то мне и нужен, — произнес он насмешливо, но Гера почему-то сразу понял: бить и приставать не будет. Тем не менее взбрыкнул:
      — Чего надо? Отлезь.
      — Хочешь машины «бомбить»? Войдешь в долю.
      — А как это?
      — Научу.
      Так он познакомился с Симеоном. Работа предстояла не слишком пыльная, даже интересная и азартная, требующая особой ловкости. Пока Сима и его приятели сидели в двух тачках на стреме, Герасим вышибал кирпичом ветровое стекло в намеченной машине, влезал в салон, вытаскивал автомагнитолу и «делал ноги». Сима подбирал его на перекрестке, машины мчались прочь. Но как-то раз произошла осечка, чуть не стоившая ему жизни. В «иномарке» сработала сигнализация, и из подъезда выскочил здоровенный бугай, когда Гера еще копошился в салоне. Едва увернувшись от растопыренных лап, мальчишка помчался к поджидавшей его тачке, но Сима, зараза, рванул с места, не дожидаясь своего юного напарника. Гера успел каким-то чудом прыгнуть на багажник, зацепиться и проехаться таким образом несколько кварталов. И только после этого машина затормозила, а «бомбист» перебрался на заднее сиденье. После этого случая Герасим охладел к подобным приключениям, но еще несколько ночных вылазок вместе с Симой все же совершил. Тот как-то и познакомил его с Коржом, назвав «способным пареньком, к которому стоит приглядеться».
      Сейчас «способный паренек» стоял в наполненной запахом хвои ванной, куда отправила его Мадам, впустив в квартиру. Но перед тем как залезть в горячую воду, он отковырял снизу под раковиной плитку, вытащил из углубления целлофановый пакет и доложил туда полученные недавно доллары. Сумма была внушительной — около пяти тысяч баксов. Замурлыкав какую-то мелодию из мультфильма, Гера погрузился в ароматную пену.

4

      Карина проводила дочь до порога школы и шутливо погрозила пальцем. Все формальности с зачислением в седьмой класс были улажены еще вчера. Оставшись одна и постояв немного в нерешительности, она все же вошла следом. Из головы у нее не выходил этот странный мальчик. Было в нем что-то путающее, какая-то притаившаяся в черных глазах опасность.
      Кабинет директора располагался на втором этаже. Несмело постучав, Карина зашла. Пожилой человек с орденской планкой на пиджаке, оторвав от бумаг взгляд, приветливо улыбнулся.
      — Все-таки, не послушались моего совета — продолжаете водить дочку за руку до самого класса? А как же самостоятельность? Поверьте старому педагогу лишняя опека над ребенком только вредит.
      — Да-да, Вы правы… Но я по другому поводу. Извините, не знаю, как и сказать, — сбивчиво произнесла Карина.
      — Вас что-то беспокоит? — Директор посерьезнел. — Да Вы садитесь.
      — В нашем доме живет один мальчик. Наверное, Галиного возраста. Очевидно, он тоже учится в вашей школе. Милый такой, лицо как у ангела. Кажется, немного прихрамывает… — Карина рассказала о недавней сцене в лифте. Потом добавила: Может быть, я сгущаю краски, но у меня какое-то тревожное предчувствие. Поймите меня правильно.
      Директор нахмурился и забарабанил по столу пальцами.
      — Я знаю, о ком Вы говорите, — произнес он. — Его фамилия Диналов. Герасим Диналов, седьмой класс. Вот только не представляю, будет ли он в этом году посещать школу, или нет. И в прошлом-то ходил от случая к случаю. Надо было бы отчислить, но мы его перевели, потому что парень он чрезвычайно способный. Знания схватывает на лету, отменная память. Говоря откровенно, по уровню умственного развития он на голову выше своих сверстников. При желании мог бы вообще закончить школу экстерном. Даже поступить в институт. У него особая тяга к точным наукам, но и другие учителя-предметники не жалуются: хватает пятерки по литературе, по истории. Видите ли, у Геры особый, аналитический склад ума, он умеет видеть, слушать, запоминать информацию, препарировать ее, оценивать, выбирать самое главное и делать правильные выводы, как взрослый человек. Его однокашникам это пока не дано. Они все еще дети, а он — маленькая личность. Маленькая в смысле физического развития. На моей памяти, а я уже почти пятьдесят лет в педагогике, подобных вундеркиндов встречалось мало. С десяток, не больше. Это — как золотые зернышки, которые надо бережно выращивать. Я бы пророчил ему большое будущее, если бы… — Директор замялся.
      — Если бы что? — спросила Карина. — Вы нарисовали портрет почти идеального ребенка.
      — Он не ребенок. В его детском теле живет взрослый, умный, жестокий человек. Не знаю, когда и почему он стал таким. Возможно, моя вина, школы… Что-то упустили, проглядели. Родители? Наверное, и это. Его отец повесился два года назад. Мать с отчимом пьют. Опять же улица, подвалы. Компании. А телевизор? Это же сущее окно в дьявольский мир. Вы представляете, как оно влияет на психику ребенка? Герино поколение нарочно развращают, зомбируют. Практически уничтожают будущее поколение полноценных и нормальных людей. Вот и в нем, в Диналове, что-то сломалось, треснуло. Поломка очень серьезная, и я разделяю Ваше беспокойство. Это и моя боль, поверьте. Жалко парня. Трудно что-то сделать в одиночку, когда все вокруг летит в тартарары.
      Директор тяжело вздохнул, ослабив узел галстука. Тут только Карина заметила болтающуюся на пиджаке пуговицу, пятнышко на воротнике белой рубашки, нервно подрагивающие пальцы и беспомощность, сквозившую во взгляде выцветших голубых глаз.
      — Значит, надо как-то помочь ему, — мягко сказала она.
      — Конечно, — согласился директор. — Знаете, я предлагал ему жить у себя. У меня двухкомнатная квартира, я одинок. Жена умерла десять лет назад. Он отказался. А вообще-то ему место не в нашей школе, а в каком-нибудь привилегированном колледже. Были бы у меня деньги, ей-богу, не пожалел, послал бы его в Англию. А то ведь там теперь обучаются дебильные отпрыски «новых русских», политиков, воров. Не будет из них толку, нет. Печально и горько. И страшно. Что нас всех ждет в будущем? Полный крах, никакого просвета…
      Прозвенел звонок, и коридор наполнился детским визгом и гамом.

5

      Свой рабочий день Владислав Драгуров всегда заканчивал одной и той же фразой: «Благодарю, съемки окончены, все свободны!» Но, произнося эти слова, он обращался к расставленным на стеллажах, протянувшихся вдоль стен, на специальных столах и верстаках куклам. Деревянным, пластмассовым, гипсовым, восковым, металлическим. Выточенным из слоновой кости, бронзы и мрамора. Крошечным, величиной с наперсток, и огромным, вроде поднявшейся На задние лапы гориллы. Они глядели на него разноцветными немигающими глазами, с застывшими улыбками или гримасами, неподвижные и безмолвные. С печальными, веселыми, сердитыми, утомленными, жестокими, трогательными лицами и мордами. Некоторые из кукол могли «оживать», если Драгуров копался во внутренних механизмах, трогал колесики, пружины, шестеренки, припаивал электронные платы, чинил испортившиеся микросхемы, подсоединял блоки питания. Таких современных игрушек здесь было больше трети. Остальные — обычные, дорогие своим владельцам по каким-то особым причинам и потому не выброшенные на помойку, а дожидавшиеся ремонта.
      Владислав считался одним из лучших специалистов в своем деле. Он относился ко всем одинаково, с нежностью и любовью, жалея их, как врач — пациентов, и с грустью расставался с ними после «выздоровления», когда приходила пора возвращать кукол хозяевам.
      Перед тем как запереть мастерскую, Владислав еще раз бросил прощальный взгляд на своих питомцев. При поступлении каждую из кукол он обязательно фотографировал «полароидом», чтобы между ним и владельцем не возникало разногласий по поводу качества выполненной работы. Сегодня он принял почти две дюжины заказов. В основном требовался мелкий, косметический ремонт. Но были и серьезные поломки. Здесь предстояло потрудиться как следует.
      Одна из игрушек вызвала особенную тревогу. По сути, это был металлический хлам, и, наверное, стоило даже отказаться принимать его, но Владиславу отчего-то захотелось в очередной раз испробовать свои силы, исправить безжизненную куклу. Кроме того, он искренне посочувствовал клиенту — ветхому старикану, с сучковатой палкой в руках, одетому, несмотря на теплый сентябрьский день, в меховое пальто. Игрушка была тщательно завернута в простыню. Старик с гордостью сообщил, что вывез куклу еще в конце сороковых из Маньчжурии. Но сделана она была, судя по всему, в начале века в России. Как кукла попала в Китай, объяснить трудно. Ни один известный Драгурову мастер не был причастен к этому творению. Очевидно, тут работал какой-то талантливый любитель. Старик уверял Владислава, что кукла умеет говорить, петь и выполнять несложные движения, надо только разобраться в механизме. Недавно его зять погиб в автокатастрофе, в машине находилась и эта игрушка. Но ей повезло больше. Впрочем, она и не могла умереть. Так что уж постарайтесь, ради бога…
      Когда заказчик ушел, Драгуров поставил куклу на стол и сфотографировал ее. Это был металлический ребенок, мальчик, сантиметров сорока в высоту, улыбающийся, держащий в руках лютню; одна нога его опиралась на чью-то отрубленную голову с закрытыми глазами, другую обвивала змея; через плечо висел лук, за спиной — колчан со стрелами. Кое-какие детали этой странной композиции старик принес в отдельном пакете, объяснив, что к чему крепится. Механизм находился внутри, к нему можно было подобраться, отделив верхнюю часть туловища, вращая ее против часовой стрелки, от нижней. Драгуров пока еще не знал, с чего начать, поэтому отложил работу на сутки.
      Покидая мастерскую, он снова взглянул на злополучную игрушку — и неожиданно вздрогнул. Ему показалось, что металлический мальчик также следит за ним, сощурив глаза.

6

      Семья Драгуровых ужинала, обсуждая дневные новости, когда раздался короткий звонок в дверь. Карина посмотрела на мужа, вскинув тонкие брови:
      — Кажется, мы никого не ждем?
      — Ах, ты, Господи!.. Я ведь пригласил этого мальчишку. Совсем вылетело из памяти. Ставь четвертый прибор.
      Владислав, торопливо поднявшись, направился к двери.
      — Мог бы предупредить. Я бы надела вечернее платье и драгоценности, язвительно бросила ему вслед Карина, обменявшись с дочерью недовольными взглядами. Им обеим этот визит был не по душе.
      Мальчик, которого Владислав слегка подталкивал сзади, появившись на кухне, сразу почувствовал их настроение. На лице его мелькнула мстительная улыбка, но он вежливо поздоровался, скромно сел на подставленный Кариной стул, между ней и дочерью.
      — Галя, разглядывать так долго гостя неприлично. Или ты обнаружила у него на лбу золотую монету? — весело спросил Владислав.
      — Ничего, пусть смотрит. Я красивый. Она таких и не видела, — сказал мальчик. — А ведь вы меня вовсе и не ждали.
      Воцарилось неловкое молчание.
      — Ну почему же? — мягко возразила Карина. — Я даже торт к чаю купила.
      Вообще-то «Наполеон» был куплен ко дню рождения дочки, но теперь оказался на столе. Глаза у Геры жадно блеснули. Галя обиженно надула губы и отвернулась. Гера это заметил.
      — Я не ем сладкого, — хмуро сказал он. — Предпочитаю соленые огурцы. Под водку.
      — Ну все, хватит придуриваться! — Владислав взял штурвал накренившегося корабля в свои руки. — Ты парень юморной, как мы уже все оценили, но наш борщ и котлеты все-таки попробуешь. И от торта с чаем никуда не денешься. Если только не прыгнешь в окно.
      — А что, я могу, — серьезно ответил Гера. — Восьмой этаж — ерунда. Хотите проверить? — Он даже привстал со стула, словно намеревался немедленно произвести эксперимент.
      — Садись. Я не сомневаюсь, что ты способен на все, — сказала Карина. — Но устраивай свои фокусы в другом месте. Не в нашей квартире.
      — А пусть прыгает, — вставила вдруг Галя. — Мне кажется, он трус. Только выпендривается.
      Драгуров еле успел ухватить Геру за руку — так резво тот бросился к открытому окну.
      — Я верю, верю, — пробормотал Владислав, сам испугавшись не меньше жены и дочери. Он почти насильно усадил мальчика обратно на стул. — Вы как хотите, но я, пожалуй, действительно выпью рюмку водки. Такие фильмы мне противопоказаны.
      Дальше Герасим вел себя вполне нормально. Сидел за столом чинно, не крошил хлеб и не давился тортом. Отвечал на вопросы вежливо, хотя вяло и как-то неопределенно. Искоса бросал пронизывающие взгляды на хозяев, будто пытался понять, кто что собой представляет. Со своей ровесницей Галей почти не разговаривал. Правда, и она к нему не обратилась ни разу. Карина, знавшая о госте больше других, напряженно молчала, а когда к ней обращался муж, отвечала невпопад.
      К концу вечера все настолько устали от общения, словно перетаскали с этажа на этаж тонну груза. Впечатление осталось тягостное.
      — Уф! — выдохнул Владислав, когда мальчик, попрощавшись, ушел. — Даже дышать трудно. Как перед грозой. Атмосферное давление — понятное дело.
      — Иди-ка сюда! — позвала его из коридора Карина. Она стояла перед открытой дверью туалета. Там, на кафельном полу, блестела лужа. — И чтобы больше его тут не было.
      — Он что, не умеет писать в унитаз? — выглянула из-за спины матери Галя и фыркнула.
      — Возможно, — хмуро отозвался Владислав.

7

      Отчим был пьян, мать — тоже, хотя умудрялась стирать белье в раковине. Поскольку ей постоянно приходилось бегать из ванной на кухню, вода переливалась через край и на полу оставались следы босых ног. Вот и сейчас она помчалась на грозный окрик, забыв завернуть кран.
      — Не суетись, сядь! — приказал муж. — Наскачешься еще.
      Она выпила протянутую стопку, подхватила из миски огурчик. Только бы не разозлился, а то начнет — не остановишь. Но и бессловесная, животная покорность вызывала у него раздражение. Он пришел в эту семью с улицы, не имея ни кола ни двора, но отчего-то считал и жену, и пасынка обузой на своей шее. Хотя вообще за все сорок пять лет своей жизни никогда толком не работал. Сидел раза три по мелочевке, мог стянуть что плохо лежало, орал в поддержку демократов, освободивших его от угрозы статьи за тунеядство… Лицо — темно-коричневое, совсем испитое — на вид можно дать и шестьдесят. Внутри у него — и в животе, и в голове — уже давно все сгнило, тусклые глаза загорались лишь при мысли о водке, но драться по пьяному делу он любил и умел. Первый ее муж был гораздо лучше. Тот хоть на приличной работе вкалывал, правда, денег в последние годы ему все равно не платили, но зато рюмки опрокидывал лишь по воскресным дням да праздникам. Сама виновата, что довела мужика до петли…
      Мать украдкой вздохнула. Хотела перекреститься, но рука не поднялась под пристальным и жестким взглядом.
      — А где наш Герка-геронтолог? — Муж любил мудреные словечки, смысла которых, конечно, не понимал: услышит где-нибудь и запоминает.
      — Вон идет, — откликнулась она, заслышав, как в коридоре хлопнула дверь. Лучше бы уж позже пришел, когда этот чумовой спать завалится.
      — А ну, герой, топай сюда! — позвал отчим, Она побежала к раковине, где журчала вода, успев шепнуть сыну на ухо, чтоб был непокладистее, не возникал. Два мужика в доме — как волк и волчонок, того и гляди перегрызут друг другу горло.
      — Ну, чего уставился? — спросил Гера, усаживаясь напротив отчима. Смотрел не мигая, буравя того глазами, и это подействовало. Пьяный немного смягчился, забыв, зачем звал мальчика.
      — Ты… это… ужинал или как?
      — Или как.
      — Отвечай правильно! Смотри… Чего?
      — Чего «чего»? — усмехнулся Герасим. — Ты, дядя Вова, совсем дурной, когда нажрешься. Как космонавт в невесомости.
      — К-хм!.. Распустился без отцовской руки. Поживи с мое — поймешь что к чему. Я в твои годы… Гм-м… А ты чего меня дядей Вовой, а не папой кличешь? Ты должен меня батей называть, по закону. Я тебя усыновил, заразу такую.
      — Я не просил.
      — Еще бы тебе, сопле, слово давали! И ты меня век помнить должен, И Клавка, кобыла заезженная. Клавк, поди сюда!
      — Сейчас! — откликнулась мать из ванной.
      Отчима, прикончившего вторую бутылку, окончательно развезло. Положив здоровенные кулаки на стол, он пережевывал сало и уже не говорил, а что-то мычал:
      — Ты… понял?.. Гад… Где шлялся?.. А?..
      — У новых соседей был в гостях, — произнес Гера. Еще минут десять, и придется вместе с матерью волочь отчима к кровати. Сам не дойдет.
      — Знаю их. Видел вчера, — чуть отрезвел тот. — А чего ты к ним липнешь? У тебя дома нет?
      — Это они ко мне прилипли. Дочка их в меня втюрилась. Ничего деваха, ногастая будет. Уже и сейчас есть за что подержаться.
      — Чего-то ты рано об этом думать стал. Хотя я в твои годы уже столько девок попортил… В рабочем городке жил, а там… В каждой подворотне…
      — Это о чем вы тут? — спросила мать, входя на кухню.
      — О бабах, — ответил Гера. — Дядя Вова меня уму-разуму учит.
      — Ты бы лучше спать шел, — сказала она мужу. — Совсем вымотался. — Это прозвучало так, словно он только что вернулся после трудовой смены.
      — И то дело, — согласился труженик, но неожиданно взгляд его вдруг вновь упал на Герасима и из мутного стал кроваво-красным. — Падла, — просипел отчим, — ты почему «здрасьте» не говоришь?
      — А вали-ка ты на фиг! — огрызнулся Герасим.
      — Убью-у! — Отчим вцепился одной рукой в стол, пытаясь достать пасынка кулаком, но его повело, он завалился на бок и растянулся на полу. Гера отскочил к плите, на которой закипала кастрюля с бульоном из говяжьих мослов.
      — Ну хватит, будет тебе. — Клавдия попыталась поднять мужа, загораживая от него сына, но сама тут же получила удар кулаком в бок, сдавленно охнула и отлетела к стене.
      — А-а, твари!.. Сговорились! — заорал отчим, встав на ноги и схватив бутылку за горлышко.
      И в это мгновение кипящий бульон выплеснулся ему на голову.
      Гера юркнул в коридор, слыша за спиной звериные вопли отчима.

8

      Карина еще продолжала в истоме прижиматься щекой к его плечу, но уже исчезала, растворялась во сне, уходила в единственную для каждого страну, ив такие мгновения он всегда глупо боялся, что жена не вернется обратно никогда. Почему — он и сам не мог себе объяснить. Ночь, темнота, все, что связано с луной, тяготило его, таило некую опасную тайну, к которой Владислав боялся прикоснуться. Порою он ощущал себя просто большим ребенком, вынужденным притворяться и играть во взрослого, не понимая и не принимая навязываемых ему правил. Возможно, именно поэтому он и выбрал столь редкую профессию — кукольный мастер. Может, именно оттого и находил больше смысла в жизни детей, чем в жизни тех, кто их породил. Жена что-то прошептала во сне. Он не разобрал, скорее, почувствовал: что-то ее тревожит. Сам он сейчас думал про этого паренька, который случайно вторгся в их жизнь. Хотя, собственно, ничего и не произошло: ну, сначала нахамил, потом напакостил в туалете… И что? Выкинуть его из их крохотного семейного мира, выбросить из головы и больше не замечать. Еще лучше — надрать уши. Но воспоминания о нем невидимо звенели в темноте, словно комар, способный превратить ночь в бессонный ужас, когда приходится постоянно вскакивать с постели, зажигать свет, искать зловредное насекомое по всем уголкам и, не найдя, валиться в изнеможении обратно, стараясь заснуть, а потом ждать, напряженно ждать, когда оно все-таки обхитрит тебя и вонзит свой острый хоботок в твою кожу. Было в этом ожидании новой встречи с мальчиком что-то мистическое, инфернальное, будто предопределенное судьбой, и Владислав чувствовал это. Они как бы наконец-то сошлись, идя несколько лет навстречу друг другу. Странно, странно…
      Потом мысли кукольного мастера перекинулись к появившейся сегодня в его мастерской новой игрушке. И это также показалось ему не случайным, наоборот, чрезвычайно важным, знаковым событием. Кто-то словно разбрасывал перед ним метки, в которых он должен был разобраться. Стоило только тому старикану выложить на стол куклу, высвободив ее из простыни, Владислава кольнуло в сердце: что-то знакомое проявилось в чертах лица металлического мальчика. Он уже видел его утром — в этом не было никаких сомнений. Та же улыбка, тот же овал лица. И, что самое удивительное, взгляд. Хотя как можно всерьез говорить о каком-то взгляде у безжизненного куска железа, пусть даже и приобретшего форму человеческого тела? И все же, все же… Ведь и вещи умеют смотреть на своего нового хозяина. Старик, мастер и кукла — все трое улыбались друг другу, как попавшие в одну клинику тяжелобольные, ожидающие операции и не ведающие, что ждет их впереди.